Когда я просыпаюсь с разгорающимися огнями мерцания, Фора уже нет рядом.
Прошлой ночью мы все-таки добрались до постели. И даже спали. Но ни на миг не переставали обнимать друг друга. Когда мы не занимались любовью, мы просто молча лежали, целуясь и обнимаясь. Мы просто существовали в этом моменте. Как будто мы могли каким-то образом заставить эту ночь длиться вечно. Как будто могли втиснуть целую жизнь любви в эти несколько слишком кратких часов.
Но в конце концов мы заснули. А теперь, когда я открыла глаза и повернулась к пустому месту рядом с собой на кровати, меня заполняет ужасающая боль потери. Должно быть, он ушел очень тихо, зная, как я измотана; внимательный и заботливый, как и всегда. Мне жаль, что он это сделал. Жаль, что он не разбудил меня своим поцелуем, не шепнул еще раз, что любит меня. Пусть даже я, вероятно, не отпустила бы его, поступи он так.
Я потягиваюсь своими голыми конечностями, у меня всё еще всё болит после испытания смертью и воскрешением, но я чувствую, что сил прибавилось. Открыв свою душу Фору и впустив в себя его эмоции, я чудесным образом поспособствовала своему исцелению. Голову заполняют воспоминания о проведенном вместе времени. Может, неправильно думать о таком после всего, что случилось? Все эти жизни, столь жестоко оборванные… и все же каким-то образом, среди смерти и разрушений, мы с Фором сумели отыскать что-то прекрасное. Если не поощрять красоту там, где можно, не питать ее и не помогать ей расти, то зачем вообще жить? Зачем бороться?
Мое тело все еще теплое и поет во всех тех местах, которые прошлой ночью исследовали губы, руки и язык Фора. Я чувствую себя обновленной – и не только из-за того удовольствия, что он пробудил во мне, пускай это и было воистину чудесно. Но это еще не все. Связь между нашими душами зажгла во мне какой-то свет.
Моя улыбка вдруг меркнет, теплое сияние в груди отчасти тускнеет. Он все равно не желает окончательно заключать наш брак. Конечно же, я знаю почему. Я понимаю причины и положение вещей, всё, что будет означать завершение брачного ритуала. Я не могу винить его за этот выбор, за то, что он сдерживается, не позволяя себе угодить в опасную ловушку, расставленную моим отцом. Но смогу ли я довольствоваться тем, что у нас есть? Зная, что наш брак не будет считаться законным в глазах моего народа, да и его собственного? Маленькая часть меня возмущена тем, как все это неправильно. А еще есть печаль от осознания того, что покуда все остается как есть, мы не сумеем выстроить совместную жизнь. Только любовь.
Хватит ли мне этой любви? Хватит ли Фора?
Одолеваемая этими вопросами, я встаю с постели и горестно улыбаюсь, глядя на платье, лоскутья которого разбросаны по всей комнате. Когда Фор срывал его с меня во второй раз, он убедился, что снова я его не надену. Остаток ночи мы провели, сплетаясь друг с другом, прижимаясь обнаженной плотью к плоти. Слов не хватит, чтобы выразить, насколько правильным это ощущалось. Я больше не чувствовала себя голой рядом с ним. Я чувствовала себя целой.
А теперь его нет. И мне холодно. Поэтому я направляюсь к гардеробу на другом конце комнаты и достаю платье в трольдском стиле, пошитое по человеческим пропорциям. Оно насыщенного синего цвета, отделано по кайме самоцветами, горящими живым огнем. В моем мире такое стоило бы целое состояние. Я надеваю его и как раз заканчиваю закреплять шнуровку под мышкой, как вдруг раздается стук в дверь.
– Войдите, – говорю я, оборачиваясь.
Дверь открывается. Входит Хэйл, держа в руках накрытое блюдо, совсем как то, что Фор приносил прошлым вечером.
– От короля, – говорит она, голос у нее глухой и глубокий. – Он распорядился, что вы должны сегодня поесть, иначе полетят головы.
– Ох. Спасибо. – Я сажусь у небольшого стола в центре комнаты. Его поверхность покрыта выбоинами от камней, обвалившихся в прошлые толчки, но он все еще вполне пригоден. Хэйл ставит передо мной блюдо и поднимает крышку, под которой обнаруживается еще одна порция человеческой еды, приготовленной специально для меня. Я открываю рот, собираясь спросить Хэйл о Йирт, моей горничной. Однако что-то в ее лице заставляет меня передумать. Я по привычке пытаюсь дотянуться до нее, коснуться ее чувств, но лишь затем, чтобы вспомнить, что больше этого не могу. Прошлой ночью, когда мы с Фором лежали в объятиях друг друга под светом мерцания, я начала было верить, что мой божественный дар возвращается. Но похоже, что я ошибалась. Ничего нет.
Я закусываю нижнюю губу и разглядываю стоящую передо мной еду: фрукты и выпечку, мягкий хлеб и сливочное масло. Пусть из вчерашней порции я и съела совсем немного, да и в животе пусто, как в пещере, но мне сложно разыскать в себе большой аппетит. Я сейчас должна быть мертва, в конце концов. Мертва, как и родной брат Хэйл, Йок. Он больше никогда не сможет насладиться такой простой радостью, как завтрак. Так с чего бы это делать мне?
Я качаю головой. Наказывая себя против воли богов, я Йоку своего почтения не выражу. Собравшись с духом, я кидаю ягоду на язык, катаю ее во рту и давлю зубами, а затем позволяю соку стечь вниз по горлу. Каждое впечатление – вкус, прикосновение, запах – ощущается гораздо полнее, чем мне запомнилось до смерти. Я даже не могу назвать это удовольствием – настолько я ошеломлена.
– Где сегодня король? – спрашиваю я, проглотив.
– Занимается нуждами города, – Хэйл бесстрастно стоит по стойке «смирно», словно находится на поле боя и ждет от меня каких-то приказов. Я киваю, пусть ее ответ и расплывчат. Хотелось бы мне быть сейчас с Фором, хотелось бы помогать ему чем-нибудь. Но я мало знаю о Мифанаре и его жителях, поэтому только путалась бы под ногами.
В животе завязывается противный узел никчемности. Пока Фор был со мной, пока обнимала его, я могла игнорировать подобные ощущения. Теперь же чувствую странную пустоту внутри. Зачем боги послали меня обратно в этот мир, если я снова должна вернуться в эту похожую на тюрьму комнату и ждать, пока кто-то разрешит мне действовать, жить? Мне это ненавистно – эта несостоятельность, которая определяла большую часть моей жизни.
Но какой Фору прок от сломанной королевы?
– Будут ли другие распоряжения? – спрашивает Хэйл, возвращая мое внимание к ней. Ее позвоночник прямой, как древко копья, лицо высечено из гранитной глыбы.
– Нет, Хэйл, – мягко говорю я. – Ты можешь идти. – Она разворачивается, чтобы уйти, но прежде, чем добирается до двери, я окликаю ее: – Погоди.
Она останавливается и оглядывается на меня немигающими глазами.
– Я… Я знаю, что ты сейчас чувствуешь.
Что-то в ее лице почти неуловимо напрягается. Она не говорит, лишь ждет, застыв на месте. У меня нет иного выбора, кроме как продолжать, пусть я и проклинаю себя за то, что вовремя не прикусила язык.
– Я потеряла обеих сестер, – говорю я, мой голос лишь чуть громче шепота. – Они были… они были убиты, а меня не было рядом. Я всегда приглядывала за ними, всегда защищала их. Но в конце меня рядом не было. Их забрали у меня. – Слеза скатывается с моей щеки, разбиваясь о стол. Я поспешно вытираю лицо ладонью. – Я знаю, каково тебе сейчас. Ты думаешь, что если бы была там, то наверняка смогла бы ему помочь, каким-то образом пустить волны судьбы вспять…