Сердце под прицелом

Пролог

ВНИМАНИЕ! Все события и персонажи этой книги являются вымышленными. Любые совпадения с реальными людьми, местами или событиями случайны и не имеют намерений оскорбить или задеть чьи-либо чувства.

История разворачивается в Сочи в 2003–2004 годах и отражает тот период времени, включая социальные и культурные реалии. Любые упоминания органов власти, силовых структур и спецподразделений используются исключительно в художественных целях, не имеют отношения к реальным событиям и не служат поддержкой какой-либо идеологии.

Пролог

Характерная полифония Nokia 3310, короткие и монотонные ноты аккордеона, минорная растяжка – рингтон мобильника подорвал дисциплину опустевшего учебного корпуса, но не вызвал никаких колебаний внутри меня.

Ничего не дернулось и в момент, когда увидел на экране прозвище Ильиной – «Библиотека». Отклонил вызов, вернул телефон в карман и тем же отточенным шагом продолжил путь.

Старый линолеум поглощал все звуки. Среди отраженных в темных стеклах теней размытыми, но яркими пятнами выделялись желтые лампочки и цветные нашивки строгой уставной формы. Все вокруг дышало порядком, и я двигался, как положено – на автопилоте хладнокровного бойца.

В башке гудело, как в трансформаторной будке. И даже слегка водило. Но это не имело никакого отношения к психологическому напряжению. Голод плюс силовая нагрузка – жесткое комбо даже для такого, как я. Последний раз ел утром, за завтраком. Потом три зачета подряд, один из них по физухе. Кросс, подтягивания, пресс – еле уволок ноги в душ.

"Честь и преданность закону – основа твоей карьеры!"

"Служить и защищать – долг каждого сотрудника МВД!"

"Дисциплина – мать победы!"

С каменным лицом продирался через жернова морального давления к кабинету проректора по воспитательной работе. За четыре года учебы эти гребаные лозунги въелись в мозги, но не повредили нервы.

Коротко постучав, дождался разрешения.

– Войдите!

Исполнил намерение.

А дальше все, блядь, как говорится, закрутилось-завертелось.

Отец находился в углу кабинета. Стоя опирался на массивный серый сейф – нерушимое, как сама система, устаревшее совковое наследие. Лицо красное. Китель расстегнут. В правой руке стакан с чем-то мутным. В воздухе резкий запах медикаментов.

Сильнее всего настораживал взгляд. Потускневший, будто застывший за толстым стеклом. Видел похожий однажды – на похоронах его матери.

Поймав меня в фокус, батя жестко сжал челюсти и тяжело прошагал к столу.

Садиться не стал.

– Курсант Чернов, – громыхнул командным тоном. Хрипота лишь малость сгладила накрывающую, как взрывная волна, силу. – В курсе, по какому поводу здесь?

Не то чтобы меня проняло. Задники в склейку, плечи назад, подбородок вверх – принял строевую стойку чисто на автомате.

– Никак нет, товарищ подполковник, – отбил в тон, четко и ровно, как полагалось, ни хрена при этом не чувствуя.

В потускневшем взгляде отца заблестело ледяное разочарование.

Медленно, почти показательно раскрыл лежащую среди прочей документации папку и зачитал:

– Курсант Ильина Людмила Сергеевна. Беременность – шесть недель акушерского срока.

Сразу после этой новости, следуя негласному протоколу и строго просчитанным маневрам подполковника Чернова, должна была грянуть тишина. Но ее опередил и уничтожил мой мобильник – тот самый рингтон из «Бумера» разлился по кабинету скрипучим траурным маршем.

– Выруби эту дрянь! – заорал батя, резко улетая в абсолютно, блядь, непредвиденный занос.

А я стоял и не думал шевелиться.

Библиотека беременна. Ебать, привет.

В опустевшей голове загремело с такой дурью, будто в нее разрядили магазин винтовки. Мысли вынесло на хрен. Связь с телом оборвалась.

Пропала даже возможность слышать что-то извне.

Видел, как отец, высокопоставленный боевой офицер, выходя за рамки устава и какого-либо регламента, грохотал кулаками о стол и что-то крайне эмоционально горланил, но не улавливал ни звука.

– Ты, мать твою, понимаешь, что натворил?! – пробилось с ревом чуть позже. – Ты подорвал моральный облик курсантов Министерства внутренних дел! Поставил под угрозу не только свою и ее репутацию, но и честь всей нашей семьи! Я, мать, Алексей, Михаил… – дрожа от ярости, угрожающе затряс указательным пальцем. Именно в этот момент озверевшие глаза стали совсем стеклянными. – Было у отца три сына. Два достойных – офицеры, семьянины, гордость страны. Третий… выблядок, – характеристику мне выдал с растяжкой, жуя от злости губы. А после, уже не в состоянии остановиться, выбивал сквозь зубы: – Гаденыш. Подонок. Гнилье.

Я продолжал сохранять неподвижность. Глядя строго перед собой, выдерживал строевую выправку. На лице тоже ни один мускул не дрогнул.

Высечен из гранита.

Но внутри все ходило ходуном. Ошпаренные внутренности свернулись в тугой колючий узел и агрессивно толкнулись в глотку. По спине прокатился огненный шар, оставляя после себя горячий след. Из-под кожи полезли острые, как шипы, мурашки.

Глава 1. Хали-гали, паратрупер

Ну, все, блядь… Приплыли.

Блатной шик ЗАГСА. Народа – как на поминках.

Под стать событию хотел быть в черном. Но и тут воли лишили, затребовав белую парадку. Стоял теперь и, что называется, полным ходом отсвечивал.

В чем несла повинность Библиотека – значения, по сути, не придавал. Не похер ли? Но так как упакована она была в воздушные слои фатина, полностью игнорировать этот балаган не представлялось возможным. Держал дистанцию, но то и дело цеплялся за пышную юбку.

Фаянсовая мадам с экстремальным лаковым начесом, она же регистраторша, изъяснялась настолько завуалированно, что я с трудом понимал, о чем речь. Косыгин, секундант мой, быстрее сообразил, что «…и теперь, скрепляя свой союз символами вечности, даруйте друг другу знак нерушимой преданности…» – это про кольца, и с постным лицом выкатил ранее заготовленную бархатную подушечку с помпезными, будто с царского трона, кисточками.

В зале повисла тишина, а мне казалось, что воздух прострочило очередью из АКМ. С пылью из памяти поднялись какие-то обрывки прошлого.

– Молодца, Библиотека! Еще на шаг ближе к архиву!

– Тебе с того какая радость, Косыгин? Жениться на мне собираешься?

– Я-то? Не, Людка, я ж не людоед.

Получается, людоед – это я.

Обменялись кольцами. Косыгин, поджав губы, вернулся на свое место. Маринина поправила порозовевшей Библиотеке фату.

В самом начале этого фарса регистраторша, сияя неуместным умилением, назвала нашу когорту молодыми да зелеными. Батя буркнул, что «в Афган и без пушнины под носом отправляли», а тут, понимаете ли, какой-то сраный брак. И тем не менее, невзирая на военную выправку, неловкость на этой гребаной церемонии испытывали все – и я с Библиотекой, и свидетели, и, как я подозреваю, остальная часть группы.

Батя просил без самодеятельности – присутствует высший офицерский состав. Но дед невесты прибыл уже вмазанным и с баяном на груди. Поддавал короткими завываниями по ходу пьесы, а уж когда в ведомственные бумаги легли два росчерка – моя подпись и подпись Библиотеки, торжественный распил затмил липкий пафос регистраторши.

– Теперь вы – семья, и да будет ваш союз нерушим, как… – надрывалась та с застывшим оскалом на красном лице.

Военный оркестр счел нужным вмешаться и с пробивной мощью раньше положенного зарядил Преображенский марш.

Библиотека вздрогнула и скосила на меня взгляд. Ощутимо. Я зачем-то тоже на нее посмотрел. Одним глазом, не теряя выправки. Но все же.

Зал держался так же стойко. Со строгими, как на присяге, лицами.

Мельтешили в этой вымученной торжественности только фото- и видеографы.

На хрена еще эта память?

Стиснул зубы. Кулаки сжал.

А тут как раз хлынули «Амурские волны».

Гости расступились, и мне ничего не оставалось, кроме как пригласить Библиотеку на первый танец. Молча подал руку, она без промедления вложила свою, и я увлек ее к центру зала, чтобы закружить в таком же вынужденном, как и все на этой гребаной свадьбе, вальсе.

Одна ладонь на пояснице Библиотеки, во второй – ее кисть, ледяная и как будто безвольная. Я тоже не горел желанием смыкать пальцы, но приходилось проявлять твердость, иначе бы ее рука попросту выскользнула.

Раз-два-три, раз-два-три. Легкий наклон вперед. Разворот. Смена направления.

Все движения, как в строю – без души, тупо автоматизм и механика.

Библиотека держала спину прямо, голову – высоко, взглядом так же неохотно елозила по моему лицу. Я на нее вообще не смотрел. То есть делал вид, конечно. По факту – сквозь нее.

Подъем. Вниз. Вращение. Смена шага.

Иногда ловил ее чуть отрывистое дыхание на своем подбородке. Этого было не избежать. Оставалось только игнорировать.

Кто-то утирал слезы, кто-то улыбался, кто-то аплодировал – периферийно оценивал происходящее в зале. Тот самый дед, очевидно, подстроившись под оркестр, с важным видом разрывал баян.

Финальный поворот. Я плавно развернул Библиотеку, машинально перехватил напряженный взгляд и выверено наклонился, слегка коснувшись лбом ее волос.

Один вдох, два удара сердца, и вальс закончился.

Я тут же разжал пальцы и, сведя физический контакт к минимуму, повел новоиспеченную, мать вашу, жену к ожидающим нас гостям.

Первой подлетела, опередив моего охреневшего отца, теща.

– Мои любимые! Мои драгоценные! Ну какие же вы красивые! – завопила на весь зал, хватая нас за руки и притягивая к себе в удушающем объятии, от которого у меня затрещал не только позвоночник, но и шея.

Несло от этой, блядь, тещи мыльными духами, шашлыком и алкоголем.

– Ой, ну что стоите, как истуканы? Целуй жену! Целуй давай, молодчик, чтобы все видели, какая у нас любовь! Давай, не стесняйся, шо ты как неродной! Ну, народ ждет! Руслан! Шо ты за мужик вообще?!

Я попытался вежливо отстраниться, но она вцепилась в мое предплечье как клещ.

– Мама, перестань, – зашипела на нее Библиотека. – Я же тебя просила… Господи, мама… Я тебя умоляю…

Глава 2. Горько!

Если бы кто-то когда-то сказал, что я стану женой Руслана Чернова, я бы не посчитала нужным даже комментировать эту глупость.

До конца четвертого курса это было не просто маловероятно. Это было исключено.

Хоть мы с Черновым и учились в одной академической группе, по факту пересекались редко. Вращались в одном пространстве, но жили в разных мирах.

До той самой ночи.

Сделав маленький глоток воды, я неохотно повела взглядом в сторону Руслана. Он, как и полчаса назад, сохранял военную выдержку и эмоциональное отчуждение.

Лицо – каменное. Спина – прямая. На кителе – ни одной расстегнутой пуговицы.

Опуская взгляд, я попыталась сделать вдох, но корсет платья вдруг показался слишком тугим, заставив меня сбиться с естественного такта.

На мгновение организм будто перестал меня слушаться.

В груди сначала затрещал костер. А в нем уже, сгорая, беспокойно забилось сердце.

Замерла, чтобы восстановить контроль. А потом задышала – коротко, осторожно, неглубоко.

Свадьба, которую организовали родители Чернова, конечно, отличалась от тех нескольких провинциальных гуляний, на которых мне доводилось бывать.

Все чинно, благородно, будто по уставу.

Никаких сомнительных конкурсов, никаких разгульных песен, никаких вульгарных танцев.

Только стихло внушительное «Комбат, батяня, комбат…», на сцене появился новый почетный гость.

«Как молоды мы были…» – зазвучало красиво, мощно и проникновенно.

На экране между тем замелькали фотографии нашего курса.

С присяги, аудиторий, строевых, занятий по тактике, полевых учений, марш-бросков, стрелкового полигона…

Мы с Русланом всегда далеко друг от друга.

Но смысл не в том.

Подполковник Чернов, как проректор по воспитательной работе, всегда уделял внимание таким вещам, как дисциплина, товарищество, путь от курсантов к офицерам.

Эта песня и кадры из нашей юности – не просто дань традиции, а напоминание, какими мы были и кем должны стать.

А еще… Неприятный акцент, что мы с Черновым – первые на курсе, кто, пусть и без собственного желания, но умудрился создать семью.

В какой-то момент на экране появился снимок, где крупным планом был запечатлен один Руслан. Чуть развернув голову, будто его окликнул фотограф, он смотрел в кадр с обычным для него снисхождением, вполне привычным недовольством и тяжелым вызовом. Но было в этом взгляде и нечто другое – пробирающее до дрожи.

Первый тайм мы уже отыграли,

И одно лишь сумели понять.

Чтоб тебя на Земле не теряли,

Постарайся себя не терять[1].

Пронзительные слова звучали словно комментарий к этому снимку.

Я не могла отвести взгляда от экрана.

Было ли это совпадением? Или кто-то вложил в этот момент больше смысла?

Кадр сменился другим, но физическое ощущение этого взгляда осталось.

Я сглотнула, неуверенно повернула голову и… встретилась глазами с Русланом.

Он смотрел точно так же, как на том фото. С тем же посылом. Глубже, чем следовало.

По позвоночнику словно молния пронеслась, и я торопливо отвернулась.

Сердце сбилось с ритма. Боже, я терпеть не могла проявлять эмоции… Но простила ему это, списав все на гормональную перестройку, которую сейчас проживала в связи с беременностью.

Как я ни старалась, с той секунды стало максимально некомфортно. На Чернова больше не смотрела, но он ведь никуда не исчез. Непрерывно находился рядом. Слишком близко, чтобы его не замечать.

Довела себя до того, что в какой-то момент бросило в жар. Платье, что еще час назад казалось легким, вдруг превратилось в тлеющую на моей коже пластмассу – жесткую, липкую, не дающую вдохнуть полноценно.

И тут, ко всему, едва успевшую задержаться музыкальную паузу прорезал громкий, как сирена во время тревоги, голос.

– Тааааак! Тишина! Дайте матери невесты слово сказать!

Господи… Кто всучил ей микрофон?!

И вообще… Просила же тетю Иру следить, чтобы мама много не пила.

Хотя… О чем это я? Разве ее в силах кто-то сдержать?

Поджав губы, я направила на маму предупреждающий взгляд.

Но что ей?

Она мастерски игнорировала любые знаки, если те шли вразрез с ее планами.

Хлопнув себя по бедрам, мама поправила платье, пригладила залитые лаком кудри и с улыбкой в миллион ватт метнулась к жениху. Чернов на автомате поднялся, и она прилипла к нему, как к родному сыну.

– Ну шо, мои дорогие! – обратилась ко всем сразу. – Вот оно, сбылось! Людочка моя пристроена – Руслан, молодец, не упустил!

Гости со стороны моей семьи зааплодировали.

Глава 3. Звонки через позвонки

Запах жареного ударил в нос по расписанию. С мамой никакого будильника не нужно – просыпаешься по факту.

– И упав на колени, забуду про гордость и прошлые ссоры[1]… – выдавала она на кухне с утра пораньше.

Грохот посуды, буйный стук ножа, шкворчание масла, тарахтение швейной машинки и мамино неугомонное пение – то, с чем я свыклась еще в детстве. Спала только так! Но запахи… С началом беременности мой организм отказывался их игнорировать.

На тумбочке завибрировал мобильник. В сердцах вырубила, не удосужившись посмотреть, кто звонит. Вариантов немного. Ни с кем из них я разговаривать не хотела.

Рывком вскочив с кровати, пронеслась через комнату и резко захлопнула дверь. Простучав пятками назад, распахнула окно и, поймав глоток утренней свежести, упала обратно в постель.

Только натянула на голову простынь, как дверь снова открылась.

– Это че тут за парад? Не в казарме, – возмутилась мама в своей обыкновенной манере. – Ать-два, шагом марш на кухню, пока беляши горячие.

Взметнувшись, я на мгновение запуталась в простыне. Это лишь сильнее разозлило.

– Закрой, пожалуйста, дверь, мам! Я еще сплю, разве непонятно?

В сторону озвученной мной просьбы она, что в принципе ожидаемо, не бросилась. Вместо этого уперла руки в бока, выставила ногу и давай притопывать.

– Ты как это с матерью разговариваешь? Может, мне еще поклониться? Барыня! Вот родишь своего – поймешь, что значит быть матерью! Я тебе то, се… – вскинув руки, замотыляла открытыми ладонями из стороны в сторону. – А ты, как принцесска на горошине, вечно недовольная! Все ей не так, все ей не эдак! Беляши на столе, суп на плите, компот в холодильнике, шарлотка на подносе. Хлеб нарезан, чайник вскипел, ложку тебе ко рту поднести, что ли? – тарабанила без каких-либо пауз. В пылу успела выйти в коридор и метнуться в свою комнату. Уже поправляя леопардовые бриджи у зеркала в прихожей, отчеканила: – Все. Я ушла на рынок.

– Давай, – выдохнула я вяло.

Но уйти с первого раза – не в ее характере.

– И не лежи мне тут голодная, слышишь? Чтобы все съела! – задержалась со своими наставлениями. – Иначе я тебя командирую к мужу, ясно?

Я вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.

– Поем, мам.

Не успела она удовлетворенно кивнуть, как задребезжал домашний телефон. Недовольно цокнув языком, отправилась снимать трубку.

– Алло… Аха-ха-ха… Да где ж нас разбудишь? Мы же не барыни! С четырех утра на ногах!

Я слушала ее трескотню, уставившись лицом в стену. Казалось бы, ничего необычного, но за грудиной зрело неприятное предчувствие.

– Ну что вы, что вы… – интонации сменились. Я напряглась. Но быстро расслабилась, когда донеслось: – Я переору любого соловья! Аха-ха-ха… Дома, конечно! Где ж ей быть?!

И снова я напряглась.

В тревоге обернулась. Мама уже смотрела на меня.

– Людка, к телефону, – выдала, прижимая трубку к плечу. – Свекровь, – прошипела, безобразно гримасничая. И будто этой информации недостаточно, уточнила: – Светлана Борисовна!

Я вскочила, трясущимися руками накинула халатик и двинулась к аппарату.

Чуть не выронив трубку, кое-как пристроила ее к уху.

– Алло… – протянула я тихо.

– Милочка, доброе утро, – поприветствовала меня свекровь.

Вроде и ласково назвала, как не называла даже мама, но голос при этом не смягчился.

– Доброе утро, Светлана Борисовна.

– Второй день не могу дозвониться тебе на мобильный. Все в порядке? Как твое самочувствие?

В памяти всплыл тот самый визит в медцентр при МВД, после которого о моем положении узнал Чернов. Не то чтобы я собиралась скрывать свою беременность, но предпочла бы, конечно, обсудить все без вмешательства руководства. Знала бы, что мать Руслана заведует гинекологическим отделением, в жизни бы туда не сунулась.

– Все хорошо, – заверила я свекровь. И, глядя в глаза заинтересованной матери, солгала: – Просто не видела.

Светлана Борисовна выдержала паузу, по которой мне стало более чем понятно, что вранью моему она не верит.

– Мил, ты мне скажи, когда в город возвращаешься?

Я сжала трубку крепче.

– Не знаю. Пока не решила.

– Мил, ну это не дело. Ты теперь замужняя женщина. У тебя молодой муж. Ребенок не за горами. Нечего тебе у мамы засиживаться. Нужно налаживать быт.

Я раскраснелась.

Жарко стало настолько, будто оказалась вдруг в бане.

Сердце заколотилось. Пульс затрещал по вискам. Дыхание сбилось.

– Руслан не против, что я здесь, – сдержанно оповестила я свекровь.

И в этот раз не лгала.

Да, может, я не спрашивала его мнения, когда уезжала, но и он меня не искал.

Ни разу.

Не позвал обратно. Не предложил вернуться.

Глава 4. Море волнуется раз

После бессонной ночи на нервах мутило так, будто провела ее в открытом море. Ни о какой еде, естественно, не могло быть и речи. Тем более что в медцентре наверняка отправят на анализы, а их сдавать только натощак. Но мама, конечно же, ни мое состояние, ни медицинские предписания во внимание не брала – с утра пораньше устроила на кухне гастрономическую революцию.

– Ну что за ерунда, мам? – ругалась я, открывая окна. – Провоняла своими котлетами всю квартиру! Что о нас подумает подполковник Чернов?! Смердит, как в дешевой забегаловке!

– Поглядите-ка на эту барыню! – возмутилась мама, замахиваясь на меня жирной лопаткой. – Твоя прабабка блокаду Ленинграда пережила! Люди хлебные корки сушили! А ей котлеты, видите ли, воняют!

Закатив глаза, я развернулась и направилась в ванную.

Мама, конечно, не унималась – погоняла меня своими нравоучениями до самой двери, а когда я ее закрыла, еще что-то вычитывала, пока я не включила воду. Но к тому моменту, как я вышла, все продукты были уже аккуратно разложены по контейнерам, а квартира сияла чистотой и пахла моющим средством.

– Конфет твоих любимых вафельных с ананасовой начинкой тоже положила, – гордо заявила, застегивая очередную сумку. – А! И селедку с лучком закинула. Пару баночек соленых огурчиков…

– Мам, ну там что, селедки нет, что ли? – вспылила я.

– Такой, как у нас, нет!

Я скептически прищурилась.

– Глупости!

Мама шикнула, готовясь к новой атаке, но спор прервала пронзительная трель звонка… И она мигом бросилась к двери. Я машинально выпрямилась, нервно прокрутила на пальце обручальное кольцо и пошла следом.

– Проходите, Владимир Александрович! Чаю? – зачастила мама с заискивающей улыбкой, едва успев открыть дверь, не дав человеку даже поздороваться. – Иль, может, чаво покрепче?

– Некогда, – отрезал свекор, глядя не на нее, а сразу на меня.

Я кивнула, вскочила в босоножки и, подхватив лежащую на трельяже сумочку, шагнула через порог.

Мама тут же засуетилась – хватая самые тяжелые торбы, попыталась выскочить с нами. Но подполковник строго приструнил ее, заявив, что в помощи женщины не нуждается.

– Да мы ж не барыни… – начала было свою любимую песню мама.

Но Чернов так глянул, что она вмиг замолчала. Подозреваю, что временно. Но этого хватило, чтобы мы спокойно вышли из подъезда.

Владимир Александрович молча отнес сумки к машине, открыл багажник, уложил их внутрь с такой точностью, будто рассчитывал грузоподъемность.

Я застыла рядом, ожидая команды.

– Садись, – наконец, бросил он, кивнув на переднее сиденье.

Без лишних слов я села, пристегнула ремень и сжала ладони на коленях.

Что происходило в квартире, когда свекор поднимался за второй партией вещей – я могла только догадываться. Но на улице мама так и не появилась. Когда свекор уселся за руль, она только к открытому окну метнулась.

– Людок, звони! – прокричала на всю округу. – И ешь нормально, слышишь?!

Кивнув, я коротко махнула ей рукой.

Владимир Александрович завел двигатель и плавно вывел машину со двора.

В пути выяснилось, что он не такой молчаливый человек, как я думала, зная его, как проректора. Не давая мне заскучать, свекор охотно делился своими личными армейскими историями. Без лишней жести, без грубости, в целом сдержанно, но так, что я то и дело усмехалась.

Когда он высаживал меня у медцентра, я уже чувствовала себя настолько свободно, что осмелилась попросить отвезти продукты сразу домой.

– Да я уж тогда и вещи оставлю, – решил свекор с привычной основательностью.

– Спасибо, – шепнула я и, выйдя из машины, двинулась в сторону нужного корпуса.

Свекровь встретила меня не менее радушно. И, что самое главное, лично. Все и так уже знали, кто я, но Светлана Борисовна все равно сопровождала меня из кабинета в кабинет, давала указания медсестрам, пока у меня брали кровь, измеряли давление и фиксировали вес.

– Мила, – свекровь строго глянула поверх очков. – Всего полтора килограмма прибавки с начала беременности! Это как вообще понимать? У тебя шестнадцатая неделя, а в тебе и пятидесяти двух килограммов нет!

– Я вначале скинула просто… Из-за нервов… – пробормотала я, судорожно сжимая кулаки.

– Никаких мне нервов! – резко закрыв мою карту, с которой везде лично носилась, Светлана Борисовна подалась ближе. Поглаживая ладонью по спине, назидательно проговорила: – Ты должна думать о своем здоровье, иначе ребенок из тебя все соки вытянет. Ты меня слышишь?

– Да.

– С сегодняшнего дня три плотных приема пищи. С мясом. С кашами, – акцентировала с нажимом. – И если через две недели не увижу прогресса – кладем в стационар!

Осознавая всю серьезность ситуации, я торопливо кивнула.

Светлана Борисовна снова раскрыла карту, пробежалась по записям и, наконец, отложила в сторону.

– Ну-ка, ложись на кушетку, – протянула, натягивая перчатки. – Посмотрим, как там наш малыш.

Глава 5. Гранитный камушек в груди

Я знала, что Черновы определили для нас с Русланом квартиру покойной родственницы, но сама там еще ни разу не была. Никак не могла настроиться, что у нас с ним будет общий дом. Да и неинтересно мне было, как там и что. Ни до свадьбы, ни после нее.

Но не зря ведь говорится, чему быть – того не миновать.

Все-таки оказалась я здесь.

Район был, что называется, жилым. Без особых красот, но ухоженный. Рядом с домом находилась небольшая площадь с выцветшими ларьками и, что меня очень порадовало, парк с широкими аллеями и лавочками.

Сам дом – типичная девятиэтажка, каких в городе тысячи. Светлый фасад давно потемнел от дождей и ветра, на балконах местами облупилась краска, но подъездная дверь с домофоном выглядела прилично. Внутри было чисто и едва уловимо пахло краской. Лифт работал исправно, без привычного дребезжания. Лестничные пролеты хорошо освещались, а стены, как ни странно, казались свежевыбеленными – никаких дурацких надписей и следов обуви на штукатурке.

Свекор отпер обитую дерматином дверь, шагнул внутрь и, включив свет, пригласил меня.

Хвала Богу, неловких экскурсий не устраивал.

– Ты здесь теперь хозяйка, – провозгласил, замирая у порога. – Так что разберешься по ходу дела.

– А Руслан?.. Где? – выдавила я скованно.

Ну и позорище! Будущий офицер, а сформулировать нормально вопрос не могу.

Владимир Александрович, смерив меня взглядом, видимо, подумал о том же.

– Руслан сегодня в дневную работает. Если без экстренных ситуаций, должен около девяти вечера быть дома, – известил после паузы.

И я поняла, что на самом деле он был удивлен, что я не в курсе того, какой график у моего мужа.

Сглотнув, я густо покраснела.

Мало того что чувствовала себя глупо, так еще волнение разыгралось – ведь через шесть-семь часов мне придется напрямую контактировать с Черновым.

Жить с ним.

Пока я пыталась представить невообразимое, свекор прошел вглубь квартиры, огляделся и как будто бы смахнул с комода невидимые пылинки.

– Руслан, конечно, не мальчишка, но… Дозревать есть куда, – проговорил совершенно неожиданно. – Нрав не из легких. Упрямый, независимый, горячий. Не взрывается. Владеет собой. Но не дай Бог задеть эту его осетинскую гордость, надавить не там – без эмоций, но наперекор пойдет. БТРом повалит, – в этом явно он был уверен. Я стояла, молча вбирая слова и чувствуя, как от их меткости внутри становится тяжелее. – Если его уважать, слушать, не лезть с нравоучениями – способен на многое, – продолжил Владимир Александрович сухо. – И если к кому-то привяжется, – добавил, чуть приглушив голос, – то до конца, – после этих слов посмотрел на меня так внимательно, словно определял, смогу ли я с таким справиться. Поздно, не так ли? – Поживете, притретесь, найдете друг к другу подход. Но если вдруг что не так… Ты не молчи, Людмила. Звони либо мне, либо Светлане Борисовне.

– Спасибо, – все, что я выдохнула, безмерно стесненная всей этой ситуацией.

Подполковник задержался не более чем на пару секунд, коротко распрощался и, наконец, ушел.

Я заперла за ним дверь и от нечего делать отправилась в обход по квартире.

Ванная комната была совмещена с туалетом. Несмотря на скромные размеры, пространство выглядело продуманным до мелочей. Душевая кабина, унитаз, встроенный шкафчик, раковина, а рядом с ней стиральная машина. На ней, кстати, ничего не лежало – никаких случайных бутылочек, никаких вещей. Минимум косметики – мужской лосьон, бритва, паста, щетка – находился на стеклянной полке у зеркала. Все стояло ровно, будто выстроено с помощью линейки. На вешалке висело одно полотенце – темное, сухое.

Кухня по размерам была такой же компактной, но, что более важно, отличалась функциональностью. Добротный гарнитур, встроенный холодильник, плита с вытяжкой и крепкий стол на двоих.

Дальше я пошла в комнату и остолбенела, когда поняла, что она в этой квартире последняя. То есть, Господи, единственная.

Одна комната.

На двоих.

Я медленно обвела ее взглядом, будто надеялась отыскать в стене потайной ход в еще одно помещение.

Но нет.

Диван. Стол. Полка. Тяжелые шторы на окне.

Никакой другой двери. Никакой другой комнаты.

Как в той чертовой песне: «Только рядом, только вместе…».

Тяжело вздохнув, я прошла вперед. Чувствуя, как к горлу подкатывает ком, выглянула во двор. Насладиться открывающимся видом на парк, естественно, не получилось.

Обернувшись, я скрестила руки на груди.

Куда тут прятаться?

Как тут вообще ужиться?

Стоило сделать шаг в сторону дивана, желейную расхлябанность в груди вышибло жесткой, как удар под дых, хваткой.

Все потому что…

На полу, рядом с массивной боковиной, стояли два бокала.

Один пустой. Второй с остатками вина и со следом губной помады.

Я застыла, уставившись на фужеры, пока в голове медленно оседал факт их существования.

Глава 6. И звезды давят нам на грудь – не продохнуть

Официальная программа вступления в спецотряд быстрого реагирования предусматривает полгода подготовки. Физуха, огневая, штурм, тактика, работа в группе – все по жести, но без дурки.

У меня был всего месяц. Месяц адского интенсива.

Происки деятельного и влиятельного бати. Так бесился из-за залета, что решил меня, на хрен, ухандохать. Заявил еще, мол, слишком мягко меня, сука, воспитывал. Спохватился, блядь. Теперь экстренно довоспитывает.

Сатана.

Если бы где-то шла война, я бы уже был там. На передке.

Шапито, скажете, но в замес, где вроде как участвовали только я и Библиотека, отец втянул всех, кого только мог. Даже на мать часть вины кинул.

– Твоя ответственность в этом деле тоже есть, Светлана, – брякнул в вечер охренительных новостей. – Твоими стараниями этот охламон в казарме не жил. Сын полка, вашу мать! Терся дома на харчах да на перинах, пока настоящие курсанты круглосуточному порядку учились! Вот и результат!

– Вов! Да если бы мы его в казарму пустили, он бы еще на первом курсе женился! – засмеялась мать добродушно.

Михаил с Алексеем тоже хохотнули.

Одному мне, походу, с настроением не подвезло.

– Ты на что это, Светлана, намекаешь? – ошкерился батя, совсем уж багровея. – Что у нас в казармах дисциплины нет?!

– Есть, конечно. Но ты же сам понимаешь, что есть бойцы, которые дорогу проложат даже в женский корпус.

– Слышать об этом не хочу! – рявкнул, закрывая дебильную тему.

В учебном центре спал по команде, вставал по окрику. Подъем – и сразу в расход. Сказал бы, что к вечеру дохлый был, если бы просыпался в лучшем состоянии. Выживал за счет вшитой на подкорке привычки терпеть.

Батя знал, что я не сломаюсь. Вариантов просто не было.

Жилы в проволоку превратились. Мышцы – в камень. На эмоции ресурса не хватало.

Когда получил отмашку «Допущен», ничего не почувствовал.

Ни радости. Ни гордости. Ни облегчения.

Вернулся в город. Заселился в бабкину квартиру. Примкнул к оперативной группе с грифом «Легион». Дали форму, автомат. Пару дней инструктажа – и первый выезд. Для обкатки в тыловом прикрытии. Но когда отряд раскатывает банду чернухи, даже сидя в «Газели», не расслабишься.

Сегодня стояла задача накрыть схрон наркоты. Работали по классике – в три эшелона. Группа захвата – внутри, блокировка – снаружи, тыловое прикрытие – на подстраховке.

Кроме меня в «Газели» сидели еще четверо. Три на опыте, четвертый, как и я, с недавним допуском. Все спокойные, собранные, внимательные. Каждый держал свой сектор.

Я смотрел через боковое стекло, фиксируя движения у черного выхода здания.

Рация периодически трещала короткими командами, но в машине почти на постоянке висела тишина. Разговоров минимум, строго по делу.

Наблюдаем. Ждем.

– Две минуты до начала, – сообщил командир, сухо разбивая помехи в связи.

Я сжал цевье автомата и слегка сместился в кресле. Мышцы раздулись и застыли в таком напряжении, что бронежилет в моменте показался тесным. Капли пота заскользили по спине. До предела заострилось зрение. Просто моргать казалось стремом, будто непредвиденная и опасная херь может развернуться за доли секунды. Но я понимал, что должен, чтобы не уйти в тоннель.

– Первый эшелон, заходим, – раздалось в рации.

Практически в ту же секунду в сторону здания метнулась группа вооруженных спецов. Прогремев ботинками по бетону, без лишней суеты развернули тактический штурм.

С нашей позиции центральный вход не просматривался, но через динамики рации все было более чем понятно.

– Лево. Вперед. Чисто. Дверь. Заход.

Прорвались резко, без задержек. Все по смехе.

Шорох. Глухой стук. Звон стекла.

– Первая цель! Контроль, – треснула рация. Тут же прогремел выстрел. – Минус один. Чисто. Движение.

Шаги. Шум. Звуки дыхания.

– Право! Двойка! Контакт!

Вскрик. Короткая очередь автомата.

– Минус. Дальше.

Я сглотнул, медленно вдохнул через нос и поправил хват на автомате.

Снаружи по-прежнему было спокойно. Давая глазам передышку, я перевел взгляд на дворовую зону, скользнул по ряду припаркованных машин и снова сфокусировался на двери.

– Блокировка, внимание. Возможен выход через чердак.

В ближайшей точке контроля щелкнул переключатель предохранителя, и боец, сместившись, двинулся вдоль стены к возможному месту спуска.

Я сместился. Взял обзор шире.

Тело прошила дрожь, но я собрался и быстро заглушил эту хрень.

– Движение на крыше! – ожила рация. – Контакт!

По шиферу пронесся скрежет, и фигура сорвалась вниз. Боец второго эшелона встретил ее жестко – заломал, уложил мордой в бетон, зафиксировал. Но едва он отступил, спустилось еще двое.

Глава 7. И гаснет жизнь как сигарета

В тачку засел, как в танк. Вот бы еще по связи от всех отрубиться. Но проверка телефона показала повышенную востребованность у народа: два пропущенных от матери, один от отца, три от Косыгина и пару каких-то левых.

Откидываясь на спинку сиденья, расчехлил под сигаретку гребаное чувство долга.

Уже выезжал на дорогу, когда мама приняла вызов.

– Ну, я тебя поздравляю, – выдала интригующе.

Я не поморщился лишь потому, что в этот момент поймал на светофоре взгляд симпотной чиксы. Оценивая сексуальное колыхание короткой юбки и выходящие из-под нее длинные ноги, на автомате подмигнул.

– Сын у тебя, – огорошила мать радостно.

Хуяк, ку-ку.

Я медленно выдохнул. Напрягся так, что про чиксу в мгновение ока забыл. Пальцы сжали руль. Затылок впечатался в подголовник. За грудиной что-то колом встало.

Мыслей – хуй. Планов – ноль. Сюрприз, ебена мать.

Сзади с мигалками летела скорая. Раздуплился, чтобы дать дорогу.

– Подожди, – прохрипел, вливаясь в двинувшийся поток. – Как она могла родить? Там сколько?.. Месяца три-четыре?.. – тупил по-черному.

Мать расхохоталась. Батя на заднем фоне буркнул что-то вроде: «Ну хоть считать умеет!».

– Нет, Мила не родила, Руслан! Я внука на аппарате ультразвука разглядела.

– Понял, – отбил я. – Ладно, бывайте. Я за рулем.

– Поздравляем! – снова зарядила мать.

– Ага. Пока.

Сбросил звонок. Врубил дальний, притопил газ. В голове снова загудело.

Что по поводу?

Сын так сын. Разберемся.

Косыгин напрашивался в гости. Я, конечно, предупредил, что на хате Библиотека сейчас. Его не смутило. А мне-то что.

Зашли, она от неловкости тряслась вся. Беременной, кстати, до сих пор не выглядела. Где они там сына рассмотрели? Я заметил только грудь – все, что выросло.

Чему реально удивился? Библиотека приготовила ужин, стол накрыла. Пюрешка, котлеты, салат, селедочка, соленья, компот, какие-то пироги – порадовало, конечно. Я сто лет домашней еды не ел. Хоть какой-то прок от этой женитьбы.

Жека, оценив картину, присвистнул.

– Хорошо устроился, Чернов, – поддел со своим ебаным юмором, заставив Библиотеку краснеть.

Первым увалился за стол.

Я сел напротив, молча потянулся за вилкой. Осторожно попробовал. Оказалось вкусно. С аппетитом приступил к полноценной трапезе.

– Как отработали? – не затыкался Косыгин.

Библиотека что-то мыла у раковины. Не думаю, что ей было дело до моего ответа, но все равно рассказывать не стал.

– Ешь давай, – скомандовал глухо.

– Так, а горючее будет? Че мы на сухую сидим?

Библиотека обернулась. Смерила Жеку недовольным взглядом.

– Не в кабаке, – резанула в своей манере. – Отвыкай.

Вывернув влево челюсть, так жевать и перестал. Замер. Стрельнул глазами. Взвесил ситуацию. С пикирующим вниз настроением медленно дожевал.

– Компот пей, – бросил Косыгину грубо. Затем глянул на Библиотеку. В упор. – На минуту, – кивнул головой в сторону двери.

У нее на нервах что-то упало – то ли тряпка, то ли полотенце. Засуетилась, подбирая. И вышла с таким видом, будто я ее на расстрел пригласил.

Поднявшись, не сбавляя жесткости, двинулся следом.

Коридор темный, узкий, тесный. Ноздри дрогнули чуть активнее, чем требовалось. И по мозгам ударило женским запахом. На полном вдохе забился этот ненавязчивый флер под самые ребра. Грудь сдавило, будто косая легла.

Живот скрутило. Отпустило. Снова скрутило.

Вышли на свет.

Библиотека обернулась. Я сжал челюсти так, что хрустнуло в висках.

– Давай сразу, – обратился твердо. – Главный в этом браке – я. Я решаю. И не только в этой квартире. Где бы мы ни были вдвоем, – голос стал внушительнее, все по расчету. – Ты не можешь гаркать на моих друзей.

– Я не гаркала, – огрызнулась тихо, с дрожью. – Прямо высказалась. Ходить на рогах в месте, где я вынуждена жить, ни ты, ни твои друзья не будете.

Порядком выбешивали эти ее попытки загнать меня в стойло, но эмоций не показывал. Действовал эффективнее.

– Никто и не собирался ходить здесь на рогах. Ты вмешалась без надобности, – голос ровный, но в нем металл. – В следующий раз, когда что-то вызовет беспокойство – обращайся ко мне. Я все решу. Сам.

Библиотека молчала. Подбоченившись, смотрела недоверчиво.

Я шагнул ближе. Почти вплотную.

Она втянула воздух и тут же отрапортовала:

– Хорошо.

Я кивнул и вернулся на кухню. Она выходить не стала.

Ковырявший остатки еды Косыгин встретил меня неясным посылом.

Глава 8. Море волнуется два

Бойтесь своих желаний. Поистине. Я так не хотела сожительствовать с Черновым, что навлекла на себя череду тяжелых испытаний.

Ночь пролежала как на гвоздях. Волнение буквально разрывало изнутри. Основной причиной тому был тесный контакт с Черновым. Само его присутствие. Даже когда он уснул, задышав глубоко и размеренно, давление не уменьшилось. А в мыслях, кроме того, бродило все, что произошло днем.

Дорога. Больница. Приезд в квартиру. Слова свекра. Бокалы.

К тому же, убираясь в кухне, я еще обрывок разговора между Черновым и Косыгиным захватила.

– Светка искала тебя. Каждый день долбила, чтобы контакт твой дал.

– Виделись вчера, – отмахнулся Чернов, приглушив голос до интонаций, которые сразу же заиграли двойственностью.

– Не скучал, значит, – хохотнул Косыгин.

Чернов не ответил, завершив тему крайне многозначительным, по моим ощущениям, молчанием.

С той минуты лихорадило, как при повышенной температуре. Но мерить я не стала. Сходила в душ и легла, рассчитывая, что сон все сотрет.

Не получилось.

Встала с кровати в еще более разбитом состоянии. Кровавые выделения на ластовице белья заметила при первом походе в туалет. Но они были скудными, живот не болел, так что панику не поднимала. Решила понаблюдать.

Приготовила Чернову завтрак. Пока он ел, собрала контейнеры с собой. Он удивился, но взял. Поблагодарил даже – коротко и сухо. Я неловко отвернулась. Чуть позже заставила себя проводить его до двери.

– Во сколько сегодня вернешься? – спросила, чтобы знать, когда готовить ужин.

Чернов снова удивился. Отложив на комод флакон парфюма, которым только что сбрызгивал шею, приподнял в недоумении бровь.

– Как вчера, наверное, – бросил неохотно, сосредотачивая на мне какой-то непонятный, слишком уж пристальный взгляд. Меня на нервах слегка тряхнуло. Думаю, незаметно. Стояла достаточно далеко, чтобы он заметил проступившие на коже мурашки. – Бывает, задерживают, если выезд затягивается или выпадает что-то экстренное.

Я кивнула, опуская взгляд.

– Я приготовлю ужин к девяти, – отчиталась по своей части. – Если задержишься, разогрею.

Он пожал плечами.

И вышел.

Мой день пролетел в хлопотах.

Протерла полки в шкафах. Разложила вещи так, чтобы все необходимое сейчас было под рукой, а то, что будет нужно позже – не мешалось.

Потом взялась за полноценную уборку. Вроде бы чисто, но сидеть без дела не хотелось. Занять руки – значит, занять голову. Прошлась с тряпкой по всем поверхностям спальни. Сменила постельное белье, бросила сверху связанный мамой толстый красный плед. Выгрузила на полку книги. На стол поставила несколько фотографий, а на тумбочку у кровати – сделанный своими руками светильник – простой, но красивый. Пропылесосила, выдраила пол, чтобы все блестело.

Перебралась в кухню. Вынула из шкафчиков всю посуду, а ее оказалось немало. Перемыла и натерла до блеска. Разложила, как самой удобно.

Потом пошла в ванную. Поменяла полотенца, разобралась с машинкой, загрузила стирку. Освежила душевую кабину, раковину, зеркала.

Квартира задышала совсем иначе.

Ну, так мне, по крайней мере, казалось.

Сбегав в магазин за продуктами, я прихватила еще роскошную герань, вазу для фруктов, милые подставки под тарелки и оригинальный фарфоровый заварник. Мелочи, но с ними в кухне стало уютнее.

Попила чай с глазированным сырком и взялась за готовку. На первое сварила борщ – густой, как мама учила, чтобы ложка стояла. А на второе – гречку с тушеной говядиной и овощной салат.

Сытно. По-домашнему. Без излишеств.

К приходу Чернова поймала себя на том, что тянет живот. Но отлеживаться не стала. Во-первых, неудобно, нужно же накрыть на стол, потом убрать все. А во-вторых, учитывая физическую подготовку, я была уверена в своем здоровье.

Выдержу. Терпеть – не привыкать.

– Ни хрена себе, ого, – выдал Чернов, увидев на столе борщ.

Вроде как снова удивился.

А я следом за ним… Что тут необычного?

Стало неудобно, и я просто отвернулась к раковине.

По позвоночнику заструились молнии. Телу стало горячо, а щекам – аж колко. Руки задрожали, но я пристроила их в работу – губка в одной руке, тарелка в другой. Вода шумела, маскируя странно сбившееся дыхание. По ногам в это время носился и скручивал кожу холодок.

– А ты почему не ешь? – окликнул вдруг Чернов.

Голос прозвучал буднично. Но я с непривычки все равно разволновалась. Потому, вытерев руки и взяв немного каши, поспешила за стол. Отбывая очередную повинность, уткнулась носом в тарелку.

Жевала и глотала, не чувствуя вкуса. Чернов тоже ел молча, но темп у него был уверенный. Так что вскоре я снова подскочила, чтобы забрать грязную посуду и насыпать ему второе.

– С тобой все в порядке? – спросил он, когда я уже накладывала гречку.

Глава 9. Ты где-то там, выше золотых оков…

На сохранении я пролежала три недели. И если честно, за все мои двадцать два года ничего хуже со мной не случалось. Бессонные ночи, волнение о будущем, страх материнства и взвинченное состояние из-за вынужденной близости Чернова – все отошло на задний план и потеряло свою значимость, стоило мне лишь увидеть на мониторе аппарата УЗИ темное пятно отслойки плаценты.

– Нельзя расклеиваться, дочка, – шепнула свекровь, когда я разрыдалась. И обняла. Не для отмашки. По-настоящему. Неожиданно тепло. Поглаживая, утешала, как родная мать. – Будем сохранять. Слышишь меня, Мила? – приводила в чувства чуть более строгим голосом. Я, закусив губу, закивала. – У тебя в этом деле главная задача – лежать и слушаться врачей.

Когда мы вышли в коридор, сидевший у двери кабинета Чернов тут же поднялся. Увидев мое заплаканное лицо, заметно напрягся и резко перевел взгляд на мать. Не знаю, на что рассчитывал, но, услышав про угрозу, никак не отреагировал. Ни уточняющих вопросов не задавал. Ни эмоций не проявлял. Молча проводил меня вместе со Светланой Борисовной в палату, где уже суетился заботливый персонал.

– Ложись, красавица, – защебетала налаживающая систему медсестра. – Сейчас сделаем пару уколов, выпьем витамины и прокапаем тебя.

Я, естественно, подчинилась – скинула балетки и легла на узкую кровать. Чувствуя себя жутко неловко, встретилась взглядом с Русланом. В животе, где все это время росло гнетущее напряжение и усиливалась боль, стало, ко всему, жарко и тревожно, словно оттуда волнами расходилось что-то щекочущее и тягучее, скручивающее изнутри.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросил он, явно желая поскорее сбежать.

– Я напишу, – выдавила, понимая, что озвучить свои просьбы не смогу. – Сообщением.

– Договорились.

И ушел.

Правда, через пару часов, прям посреди ночи, явился с пакетами обратно. Помимо заказанных мной вещей и предметов личной гигиены, привез фрукты и гранатовый сок.

– Сказали, для беременных – самое то, – пояснил свой выбор, стукнув костяшками по стеклу бутылки.

В палате клубился слабо рассеиваемый ночником полумрак. А тишина казалась чрезмерно глубокой. В связи с этим, когда Чернов склонился над кроватью, я так сильно распереживалась, что прям страшно стало. Страшно за ребенка, которого никак нельзя было волновать.

Во рту еще горчил пустырник, а мне чудилось, что я тону. Тону в черных глазах Руслана Чернова.

– Как себя чувствуешь? – пробился сквозь вату моего восприятия его густой и хриплый голос.

В моей груди все сжалось и, встрепенувшись, подпрыгнуло вверх. Сердце задержалось, заколотившись, как дурное, в горле. Кожа полыхнула жаром, но кисти стало ломить от холода.

Я не дышала. Не двигалась. Не могла даже моргнуть.

Смотрела на нависающего надо мной Чернова и молилась, чтобы он ушел.

– Нормально, – проскрипела отрывисто.

Не говорить же, что его присутствие вызвало новый приступ напряжения. Что именно из-за него мне снова стало плохо.

Благо… Вскоре после того, как я дала ответ, Руслан выпрямился, и пронизывающий меня взгляд отдалился.

– Оставлю тебе немного денег. Вдруг понадобится. Там внизу ларьки есть. Куда положить?

Я смущенно кивнула на тумбочку.

Руслан молча положил купюры и, как назло, вновь застыл на мне взглядом. Я хотела сказать «спасибо», но под пристальным вниманием суровых глаз слова застряли в горле, так и не сумев протолкнуться мимо бьющегося в бешеном ритме сердца.

– Ты не мог бы уйти? – выдала вместо того. – Я сильно устала. Накачали чем-то, засыпаю уже…

– Безусловно, – отчеканил Чернов. Задержался еще на мгновение. Будто хотел что-то добавить, но не стал. – Отдыхай.

Просто развернулся и ушел.

Больше за весь мой стационар в палату не заходил. Передавал, что заказывала, через мать. И слава Богу! Хватало сообщений, с которыми мой нуждающийся в покое организм буквально сходил с ума.

Руслан Чернов:

Как ты?

Я:

Нормально.

Руслан Чернов:

Что говорят? Лучше стало?

Я:

Вроде как рано делать такие выводы. Но крови стало меньше. После контрольного УЗИ будет ясно.

Руслан Чернов:

Ок.

Светлана Борисовна устроила меня в действительно лучшую палату – с собственным санузлом, холодильником, телевизором, радио и даже микроволновкой. Кормили в ведомственном медцентре очень хорошо, но она все равно приносила домашнюю еду.

Приезжала, конечно же, и моя мама. И слышно ее было задолго до того, как она входила на этаж. Со всеми здоровалась, раздавала гостинцы, сыпала неуместными шуточками и заливисто хохотала.

КВН на выезде.

– Людка! Ой, Господи, доченька моя несчастная! – запричитала она в первый свой визит.

Из коридора. Не успев распахнуть дверь.

Глава 10. А время – час…

– Ой, Людочка, какая ты кругленькая стала! – добродушно заметила копающаяся в почтовом ящике старушка-соседка, едва я юркнула с улицы в подъезд.

Кожа и без того запылала от резкого перепада температуры, а от ее слов тепло разлилось и в груди.

– Здравствуйте, Ираида Ивановна, – поприветствовала я ее с улыбкой, придерживая рукой прикрытый дубленкой живот.

– Здравствуй, здравствуй, деточка… – соседка чуть прищурилась, оценивающе глядя на меня поверх очков. – Рожать-то тебе когда?

– Вот-вот… – со вздохом стянула шапку и размотала шарф. – На первые числа февраля ставят срок.

– Ну, дай Бог, чтобы все благополучно прошло, – пожелала она, забирая почту и закрывая ящик. – Благоверный-то успеет? Или служба не отпускает?

На этот вопрос я смущенно пожала плечами.

– Как получится…

Соседка понимающе кивнула, поправляя платок.

– Ну да, ну да… Служба есть служба. Офицерская доля, ох, нелегкая… – выдала так тяжко, словно сама через это прошла.

Я улыбнулась в ответ, поймав себя на мысли, что даже не знаю, что сказать.

– А ты заходи, если что, – вдруг добавила Ираида Ивановна, придержав меня за локоть. – Чай попьем, о детках да о мужьях поговорим… Я-то в свое время своего тоже ждала. Правда, из рейсов.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила я. – Как-нибудь обязательно.

Она еще что-то говорила, но я уже поспешила вверх по лестнице.

Заскочив в квартиру, сбросила дубленку и сапоги, стянула перчатки и все убрала по местам. Прошла на кухню, вымыла руки, включила чайник и начала разбирать принесенные продукты.

Прервал меня звонок.

Пока искала телефон в сумке, вызов оборвался. Но едва я извлекла свой Сименс на свет божий, тут же повторился.

Увидев имя абонента, я от неожиданности растерялась и, замерев, не сразу смогла принять.

– Привет, – отбил Чернов, прежде чем мне удалось выдавить дежурное «алло».

Фоном шли жуткие помехи, смех и чьи-то крики.

– Я как домой попаду, всех знакомых девок раком поставлю!

– Последнюю неделю связи не было. Звоню, пока удалось прорваться, – голос Чернова, несмотря ни на что, звучал, как всегда, четко и ровно. – Ты как?

Как я? Внутри меня будто что-то всколыхнулось. Помимо трепета за грудиной, дрожью накрыло и внешние части тела, цепляя расположенные под кожей нервы электрическими всплесками.

– Все хорошо, – ответила, машинально сглотнув. Пауза. – Ты когда домой? – добавила, хоть сама не поняла, зачем спросила.

– Со дня на день. Ждем приказа.

На заднем фоне настойчиво забренчала гитара.

– Сигарета мелькает во тьме, ветер пепел в лицо швырнул мне… – затянул кто-то «Сектор газа».

Я невольно улыбнулась. Картина сложилась сама собой: полевые условия, костер, круг бойцов, уставших, но не теряющих духа. И Руслан среди них – такой же собранный, строгий, но сейчас, возможно, чуть расслабленный.

– Весело у вас, – прокомментировала я.

– Не без этого, – коротко хмыкнул он. – Ты точно в порядке?

– Да… Волнуюсь только, что ты не успеешь к родам… – выдохнула я, не сдержав переживаний. – Я комод с пеленальным столиком нашла и еще кроватку. Но Женьку уже неудобно просить. Это еще ж собирать нужно. Что он у меня день сидеть будет? И так без конца сумки таскает. Недавно кран потек, вызвонила. Он провозился пару часов, потом кормила… Так Ираида Ивановна как-то странно поглядывала после...

Впервые я высказала все, что сидело на душе. А в ответ… тишина. Не гулкая, не неловкая – просто пустая. Ну, если не считать песни, которая уже превратилась в сиплый дружный хор.

– Руслан? – позвала осторожно, чувствуя, как нервы натянулись.

– Не рожай до шестого, – поступил глухой приказ.

Я моргнула.

– В каком смысле?

– В прямом, – в голосе Чернова не было ни намека на шутку. Что в принципе понятно. Он не юморил никогда. Но… Как это можно воспринимать серьезно? – К шестому точно буду, так что не вздумай рожать раньше.

Я судорожно выдохнула, переваривая услышанное, и, сама того не желая, усмехнулась.

– Конечно, – протянула я с какой-то новой дрожью, от которой заколотило, будто от холода. – Как скажешь, Чернов. Я же, знаешь, могу и ребенка под приказ прогнуть.

Он не отреагировал. Не счел нужным.

– Все, давай. До связи, – бросил и отключился.

А я… Постояла, переваривая этот разговор. Потом вдруг рассмеялась и с чувством легкого, но приятного волнения пошла делать чай.

Пока суетилась, думала о том о сем.

Так уж сложилось, что за все это время мы с Черновым не пересекались дольше, чем на пару дней. Я выходила из больницы – он уезжал в командировку. Он возвращался – я снова попадала в стационар. И так по кругу.

Глава 11. Привет, Морриконе

О том, что нашу группу сорвали с учений и перекинули в горы для выполнения реальных боевых задач, знали все, кроме Библиотеки. Ее типа решили не волновать. Я, конечно, в отличие от матери, иллюзий, будто навязанная жена трясется за меня, не строил, но учитывая ее проблемы с вынашиванием, резонно согласился с выдвинутым раскладом.

Горы прочесывали преимущественно ночью. Двигаясь колонной по одному, месили подтаявшую грязь узкой тропы. Глина липла к ботинкам, тяжелыми комками рвалась с подошвы, с шорохом валилась в расщелины между камнями.

Черное небо. Черные скалы. Черные тени.

Внутри, сука, все в скрутку. Опыт, внимательность, инстинкты, характер, банальная чуйка – все работало на максимум.

Ошибки тут не прощались.

Во время учений, если поранешь хуйню, получишь пару дополнительных километров в сыром бушлате. Здесь же ошибка – это груз двести.

Грязный, сука. Весь в поту. Насквозь провонявший гарью и тяжелым шлейфом мокрого металла. Даже в кожу въелось, будто насмерть. Неуспевающие сохнуть стельки в берцах прилипли к стопам, как куски льда. Но ко всему этому я привык настолько, что уже редко чувствовалось.

Внизу ущелья – костер. Заметил не только я, естественно, впередиидущие тоже тормознули.

Следом отозвалась рация:

– Группа, стоп. На позиции. Контроль.

Рассредоточились по склону. Бесшумно легли, вжимаясь в мерзлый пригорок. Устроили под щеки автоматы – холодное железо тотчас обожгло кожу.

В прицеле – полевые палатки, канистры, ящики с боеприпасами, раскиданное снаряжение, закопченные лампы, тот самый костер, семь человек вокруг него, еще четверо в стороне, двое у машины.

Говорили негромко. Слов не разобрать. Только приглушенное колебание голосов.

Сорвавшийся ветер принес из темноты снежную крошку, запах жареной дичи и едкий дым.

– Снаружи тринадцать, – ожила рация. – Левый фланг – костер. Центральный – следующая четверка. Правый – машина. Готовность.

Утопив приклад в плечевом суставе, согласно команде определился с мишенью.

Прицел – в голову. Палец – на спуске.

– Контакт – по сигналу.

И все замерли.

Дыхание замедлилось. В нитку вытянулось сердцебиение. По эмоциям – ноль. Полная сосредоточенность.

Ветер затрепал натянутый между палатками брезент. Один засмеялся. Не мой. Мой встал – я среагировал, поднимая прицел следом за ним. Наблюдал, как он, прикрывая руками сигарету, подкуривает. Огонек блеснул, освещая лицо бородача, когда затрещала помехами рация.

– Работаем.

Я выстрелил первым. Следом понеслась очередь остальных. Но я ее не слушал. Отследил, как моя цель дернулась, пошатнулась и рухнула в пыхнувший искрами костер. И повел прицелом дальше по ущелью. Реагируя на движение, вновь открыл огонь. Менял цель за целью, не давая шайке сориентироваться.

Крики, шум, беготня, разрывной грохот выстрелов.

Гремело в ответку – пули чиркали по камням, поднимали пыль, с глухим звуком били в землю.

– Уходящий, двадцать метров, левее склона, – проинформировал командир.

Я метнулся, выхватил, отработал.

Чуть позже, когда основная часть была разбита, по команде того же командира спустились в ближний бой и зачистили гнездо. Разнесли схрон, проверили тела, собрали оружие, документы, технику. Упаковали уцелевших. Погрузили своих раненых.

К рассвету по старому маршруту двинулись в лагерь.

Горы оставались такими же темными, даже когда небо серело, но больше не представляли опасности.

Последняя точка. Задача выполнена. Операция закрыта.

– Приказ поступил! Возвращаемся! – заорал кто-то уже в лагере.

Я, не скидывая ни шлем, ни бронежилет, ни разгрузку, проверил первым делом телефон и обнаружил с десяток пропущенных от Библиотеки.

Блядь.

Под передней частью бронника пронеслась судорога. Затем, со сходящим с переполненной тревогой башки потом, дрожью пробило спину и окаменевший пресс.

Набрал.

Вслушиваясь в рваную цепь гудков, сцепив зубы, сложил короткий матерный запрос в пустоту, чтобы гребаный сигнал дал связаться.

Один, два, три… На четвертом гудке – резкий щелчок и тяжелый выдох в динамик.

– Алло, – трубку сняла мать.

Ее взвинченный, явно запыханный голос заставил меня уже серьезно напрячься.

– Что там? – отбил сухо, без запинки.

– Рожаем, – сообщила мама.

И будто в подтверждение на фоне зазвучали лязг металлических инструментов, очевидная суета и нетипичные моему мозгу команды.

– Давай, давай, давай… Тужься, Милочка… Еще… Еще тужься… Еще немножечко, девочка… Со всех сил, родная!

Натужное и сдавленное мычание. А следом за ним крик. Долгий, адски болезненный, переходящий в мучительный стон.

Глава 12. Расстреляли рассветами память

Вылеты задержали. Застряли в горном лагере на неопределенный срок. Самое хреновое – связь напрочь легла. Глушили, ясное дело, прицельно. Не новость. И ни хрена не попишешь.

Проверял гребаный телефон раз триста. Хоть бы эсэмэска прорвалась! Хуй там. Ни строчки.

Обратился к старшему по операции. Прямо. Не до бюрократии.

– Товарищ полковник, мне срочно домой надо, – отрапортовал после стандартного расшаркивания. – Выделите транспорт. Я ждать не могу.

Трегубов не сразу оторвал взгляд от карты.

– С хера ли? – буркнул устало.

– Жена рожает. Были сложности. Перед тем как пропала связь, экстренно готовили к операции.

Главный вскинул голову. По глазам было видно – смягчился.

Но тон не сбавил.

– Ты мне сопли тут не разматывай. Там ты точно ничем не поможешь.

Я посмотрел на него, как на мудака. Не сдержав злого выдоха через ноздри.

Грудь сковало. В зажатых кулаках скрипнули пальцы.

– Мне бы связаться, – метнул я и, сжав челюсти, снова сфокусировался на стене над головой полковника.

Периферийно видел, как он щелкнул зажигалкой и прикурил.

– Все подразделение ждет эвакуации и выхода на связь, – вдолбил то, что я и так знал.

– Но рожает только моя жена.

Трегубов сдвинул брови. Выдохнул дым. Потер пальцами переносицу.

– Разрешите выйти самому, товарищ полковник?

– Каким, мать твою, образом? На горном козле? Или, может, на ишаке?

Я двинул челюстями.

И отчеканил:

– Пешком. Спущусь вниз. Выйду на дорогу. Поймаю попутку и доеду до ближайшего населенного пункта.

Трегубов хмыкнул.

– Ты, блядь, соображаешь, что несешь? – голос так резво рванул вверх, что стоящий на столе стакан зазвенел. – В горах растяжки! Мины! Погода портится! Ты со своим «самому» домой либо в цинковом гробу поедешь, либо через неделю, провалявшись напоследок в яме! – закончив горланить, тяжело выдохнул. – Ну нет у меня транспорта, Чернов! Ты русский язык понимаешь?! Или забывать стал?

– Понимаю, товарищ полковник, – отбил я.

Пауза.

– Первый борт на рассвете, – пробубнил Трегубов в итоге. – Будешь в нем.

Я коротко кивнул.

– Спасибо, товарищ полковник.

Развернулся и ушел.

Время потянулось, как снятый с гнойной раны бинт. Медленно, сука. С мерзким холодком по коже.

Я не сторонник загоняться, но в этот раз башку клинило капитально. То и дело возвращался в тот момент, когда оборвался звонок.

Операционная! Срочно!

Что там могло случиться?

Выкурил все сигареты. Легкие саднило. Доходило до кашля.

Ждать – самое паршивое. Особенно, когда нет, мать вашу, элементарного понимания.

Живы?

Мышцы косило судорогами, стоило только задаться этим вопросом. И с каждой новой попыткой острота не притуплялась. Напротив, вмещала в себя все больше хренового надлома.

Выбрался на улицу. Накинул капюшон. Увязая в ебаном снежно-глиняном дерьме, двинулся к точке, где обычно куковал, глядя на сползающую с гор слякоть.

Сел на валун. Водрузил предплечья на колени. Бесцельно зачиркал спичками – одна вспыхнула, но тут же сдохла, вторая сломалась, третья даже не загорелась.

Зябко. Но это могло быть и не от холода.

Грудь высоко вздымалась. Сердце в нагрузку шло. Глухо. Туго. На убой. Нервы тросами напряглись. Дерни хоть одну – сорвет чеку.

Живы? Все, что я, блядь, хотел знать.

– Сигарета есть? – спросил проходившего мимо бойца.

Тот молча кивнул и сунул мне в ладонь помятую пачку с остатками роскоши в количестве двух штук. Достал одну, кое-как прикурил. В горле сходу заскребло, будто наждаком прошлись. Затянулся глубже и задержал дым, пока не зажгло слизистые.

Планомерно выдохнул.

Ветер выдрал дым из легких, будто куском мяса взял. И загнал за воротник мокрые лапти снега.

Где-то вдалеке хлопнуло – может, склад догорал, а может, зверь на мину напоролся. Нутро среагировало рефлекторно – сжалось, как перед атакой. Секунда. Две. С горячей судорогой отпустило.

Снова затянулся, глядя в пустоту.

Смолил быстро, не чувствуя ни вкуса, ни тепла. Только едкую горечь на языке и тяжесть в груди.

Прищурился, глянул в мутное небо. Сизые тучи напоминали мои прокуренные легкие.

Выдохнул сквозь зубы.

На кой-то хер вспомнил то, что всегда топил поглубже.

Вытащил, блядь.

Когда попали на дачу, ни Библиотека, ни Мышь употреблять не захотели. Ну и хуй с ними. Уговаривать никто не собирался. Попросили только соорудить пожрать. Но Ильина и тут в глухой отказ ушла. Пока Маринина не взялась за сковородку и не испоганила десяток яиц.

Глава 13. Судьба мела нас веником

Загнал окурок в грязную жижу. Поднялся. Сжав кулаки, зашагал обратно к времянке.

У входа стояла бадья с талой водой. Зацепив ковшом, налил в таз. Вымыл руки. Плеснул пару пригоршней в лицо. Ледяная вода будто током по коже ударила. Опалила потрескавшиеся губы. Скатилась по лицу струйками. Скользнула тонкими змейками за шиворот.

Выдохнул. Мотнул головой. Стряхнул капли с кистей.

Пройдя вглубь здания, рухнул на койку. Керосинка еще коптила. Закинув руку за голову, уставился на тени, которые она гоняла по потолку.

Справа скрипнули пружины.

– Ну что там? – раздалось из полумрака. – Связь не появилась?

– Нет.

– Пиздец.

Я закрыл глаза.

Дыхание ровное. В груди – свинец.

Память снова потащила в прошлое.

Хоть убей, не помнил, как мы с Ильиной оказались вдвоем на веранде, и где в это время шатались остальные. Зато помнил, что она не умела целоваться.

Кто выпал первым? Должно быть, я шел за ней.

Библиотека сидела на ограждавшем веранду деревянном парапете. В самом углу, спиной к стене. Дожидаясь рассвета, чудная, напряженно смотрела в темноту.

Я делал вид, что курю. Ну, то есть, курил, конечно. Но этот процесс не являлся основной целью.

В какой-то момент, прищуриваясь, глянул на Ильину. Она вздрогнула и, вцепившись в меня ответным вниманием, застыла.

Оглушенное алкоголем сердце вдруг рвануло с места, грузанувшись всей своей громоздкой массой в ребра. По телу полетела специфическая дрожь – горячая и режущая. В животе пахнуло жаром. Отдельные части тела налились тяжестью.

Выбросил сигарету и пошел на Библиотеку.

Не понял, как затянуло в гущу запахов, дыхания, тепла. Как пальцы врезались в изгибы эротичного тела. Как она дернулась в сторону. Как я удержал.

Переклинило зверски. Херов азарт взвинтил пьяную башку.

Вот она – неприступность. Вся такая «нет-нет-нет».

А я возьму.

В общем, продвигая свои намерения, нырнул пятерней в волосы. Не давая спрятаться, сжал затылок.

– Ты что... – выдохнула Библиотека отрывисто.

Я не позволил договорить. Накрыл раскрытый рот, как накрывают ковровой бомбардировкой город. Она в первую же секунду сдалась. Я закрепился на позиции – дернул ее бедра ближе, вклинился между ними, расстегнул олимпийку и смахнул шторки лифчика в стороны. Библиотека затряслась, но сопротивления не оказала. Беспрепятственно смял грудь. Холодная, покрытая скрипучими песчинками и плотными мурашками кожа быстро нагрелась от нервного жара. Особенно горячими стали соски. Сжал их, заставляя ее тело рассыпаться в острой дрожи.

Внутри меня тоже загудело. Жестче всего в паху. Был без трусов под армейскими штанами, так что загремел хуй как погремуха. Дал ему полную свободу, спешно выдергивая пуговицы из петлиц и стаскивая брюки вниз. Отстранился, чтобы натянуть презерватив.

Библиотека, увидев член, задохнулась.

Ясен пень. Кто бы еще додумался ей его показать?

– Ты не против? – спросил, прежде чем раскатывать.

Ее глаза расширились, грозясь вылезти из орбит. Припухшие губы задрожали. Сказать что-то она вряд ли смогла бы. Но головой замотала.

Не против.

Я надел резинку. Скользнул ладонями по гладким бедрам. Распустил на трусах Ильиной веревки. Она как-то суматошно заметалась. Прижал покрепче. Понял, что сухая совсем. Пришлось еще целовать. Библиотека неуклюже отвечала, рвано дышала, непрерывно дрожала, но меня все равно вставляло, будто высадил еще бутылку. Да и ей по итогу понравилось – завитки стали влажными.

Порвал одним толчком, хоть поза и считалась не самой удачной для первого раза. Ильина не кричала, не дергалась, но боль ее ощутил всем нутром. Судя по всему, из-за того, что она уткнулась мне в шею, вся сжалась, загорелась, будто в лихорадке, и судорожно стиснула мой член.

Замер, натужно дыша.

Выждал не меньше тридцати секунд. Вечность, если считать по задержке на детонацию РГД-шки. Это, блядь, десять гранатных взрывов.

Котел за грудиной вскипел. Выдаваемая летящим под откос сердцем кровь сгустилась, превратившись вдруг в гребаное машинное масло. Разгромив вены, подняла давление и пульс до значений, с которыми не берут в космонавты.

Стреляющие по телу судороги сдавили горло.

Начал двигаться, чтобы не разнесло. Толчки были рваными, как очередь из ПКМ. Отдавались жесткими ударами в паху. Член вибрировал, как перфоратор. Узел в животе задрожал, готовясь лопнуть.

Губы дрогнувшей в один момент Библиотеки влажно мазнули меня по ключице, и липкий жар вдруг сменился провалом под лед.

Оглушающим. Пронзительным. Разрывающим.

Глава 14. Прилетел домой, как птица…

В аэропорту проторчали еще сутки. Добро на вылет дали только восьмого в обед. К тому моменту собрался уже весь отряд. Вечером были в столице. Там без проволочек перекинулись на поезд. Тридцать часов тяжелого грохота по рельсам, и на рассвете десятого в окнах плацкарта, наконец, замелькали знакомые места – беспокойное море, побитые волнами пляжи и выгоревшие крыши санаториев.

За грудиной вновь что-то дрогнуло. Сжалось крепко, до горла дошло. И понеслась горячая рябь по всему телу.

«Хер гитарного взвода» улетел на родину, на другой конец страны. Не было кому петь. А все равно загремели в башке те самые строки.

Город, и правда, еще спал. Но когда поезд со свистом вкатился между платформами, на перроне бурлила толпа. Смех вперемешку со слезами, крики радости – вот с чем пришлось столкнуться. К товарищам бросались дети самых разных возрастов, висли на шеях заплаканные жены. Как-то не по себе стало… Перехватило очередной нерв. Скрутило под ребрами так, что нахмурился. А тут еще… Отец. Поправив фуражку, двинул навстречу.

Блядь.

Зачем он здесь?

Нахмурился сильнее. Сцепил челюсти. Смял поджатые губы набок.

– Ну что, сын, – выдал с хрипотцой, которая отозвалась внутри меня дрожью. – Вернулся. Не подкачал. Молодец, – весомо хлопнул по плечу. Сжал. – На базу сейчас?

– Так точно. Надо отметиться.

– Все верно, все верно, – приговаривая, еще несколько раз мое плечо сжал. А потом, дернув усами в улыбке, пробасил: – Рад тебя видеть.

– Я тебя тоже.

– Попадешь домой, сбрей бороду, – добавил, скосив взгляд. – Нечего жену пугать. Осетин ты наш.

– А че не цыган? – ухмыльнулся.

– Разговорчики, – буркнул батя, убирая руки за спину.

Положенных две минуты истекли. Сарматский скомандовал грузиться в автобус.

На базе все по регламенту – оформили прибытие, отчитались, ознакомились с новым графиком. И разъехались на три дня.

Дома выкупался по-человечески. Сбрил ненужную растительность. Подстригся. Пробил по морозильнику – еды, привычно, как на осаду. Вытянул пельмени. Пока закипала вода, изучил оставленный Библиотекой список.

Толковая девка, не поспоришь.

Не просто накатала, что купить, а расписала – адреса магазинов, коды товаров, цвета. Чем не спецзадание? Координаты, объект, цели.

Поел, отоспался и на следующее утро взялся за работу.

Купил. Привез. Собрал. День прошел.

Вечером заехала мама.

Не успел открыть дверь, кинулась обнимать.

– Цел? – проверяла, походу.

– Хорош, мам. Все нормально.

– Ну, слава Богу!

Отстранилась, но прежде чем выпустить, еще раз оглядела, будто сверяясь с последними данными.

Через минуту уже занималась уборкой квартиры и воодушевленно делилась сводкой о пацане.

– Щекастый такой! Плечистый! Глазастый! Реснички – ой! Кулачки как у настоящего мужичка. Весь такой – ух! Вылитый ты! Спит хорошо, но ест каждые два часа. Благо, молока у Милы хватает.

У старших братьев по комплекту детей было, но я не помнил, как хоть один из них выглядел при рождении. А потому визуализировать то, что говорила мама – не мог. Честно признаться, мне казалось, что логика в ее словах хромала.

Хмуро, но кивал.

Мать застелила чистое белье и на нашем диване, и в кроватке щекастого. Что-то еще по квартире раскидала, передвинула, поправила.

А потом сунула в руки какие-то справки и скомандовала:

– Завтра в ЗАГС – делать свидетельство. С ним – в ЖЭК, регистрировать.

– Понял, – отбил, не задавая лишних вопросов.

И только на следующий день, стоя перед сотрудницей ЗАГСа, осознал, что пацану нужно имя.

– Ща, секунду… – выдохнул. – Надо свериться с базой.

Отошел в сторону и набрал Библиотеку.

– Алло… – голос глухой, слабый, немного дрожащий.

Я сцепил челюсти, потому что у самого под панцирем что-то затряслось.

– Я в ЗАГСе, – пауза. – Мне имя нужно.

Тишина, будто я звоню со съемок передачи «Кто хочет стать миллионером?» и интересуюсь дикими знаниями.

Фоном раздался рев. Детский. Но мощный, блядь.

По груди разметало какие-то искры.

– Би… – чуть не зарядил.

Как там правильно?..

– Люда?

– Сейчас… – шорохи перебило ее сбивчивое дыхание. – Малыш грудь потерял… Нервничает…

Меня слегка прошибло потом.

Выдохнул. Перехватил телефон поудобнее.

Из динамика доносились возня и тот же рев.

– Ну, тихо, тихо, мой хороший… Все, все… Держи… – голос Библиотеки уставший, но спокойный.

Глава 15. Родня по юности

Только я положил молодого на диван, он открыл глаза. Недовольство читалось уже в том, как «Добрыня» заморгал, медленно просекая: что-то тут не так. Через секунду насупился. Еще через две попытался пошевелиться, а поняв, что автономности у него пока нет, скривился и выдал такой ор, что даже мои барабанные перепонки, привыкшие к реву вертушки и автоматным очередям, запросили пощады.

– Ни хрена себе голосина, – протянул, покосившись на Библиотеку. – Че эт он?

Она, по ходу, тоже не особо разбиралась. Вид был, будто вот-вот разрыдается.

– Наверное, кушать хочет… – предположила неуверенно. – Присмотри, пока я вымою и согрею руки.

И метнулась из спальни.

А я застыл, глядя на то, как малой надрывается. Из-за бесконечного рева мозги соображали туго, но в какой-то момент все же допер скинуть куртку и размотать кочан.

Сразу взять «Добрыню» на руки не смог. Растерялся. Без одеяла он оказался неожиданно мелким.

– Ты че, боец? – пробормотал хрипло, склоняясь над ним. – Да ты лютый, базара ноль, – выдал после того, как молодой скособочил лицо, зло фыркнул и поддал мощности в голосину. – Греет мать твою еду. Че ты орешь? Быстрее не будет, – пытался объяснить. Был ли эффект? Как холостыми стрелять. – Блядь… – сунул одну ладонь под затылок, другую – под спину. Двигался осторожно, будто разминировал фугас. В руках малой ощущался живым, теплым и пиздец каким хрупким. Весил, так по правде, меньше, чем мой разгруз. Как не навредить? От напряжения кинуло в пот. И сжалось все узлами. Сходу захотелось отложить, но заставил себя действовать. На морально-волевых. – Все, хорош. Свои, – просипел, прижимая к груди.

Дернув ногами, «Добрыня» резко скрутился в непонятный комок, чем напугал меня до усрачки.

Мать твою… Не упустить бы. И не сломать.

Распластав пятерню, которая заняла едва ли не всю площадь его спины, чуть крепче прижал. Чувствуя себя полным профаном, качнул.

И это, сука, сработало. Закончились и рев, и беспокойное ерзанье.

Но только я замер, слушая, как дыхание Всеволода становится тише, он вцепился пальцами в воротник моей рубашки, туда же ткнулся носом, поелозил губами, закряхтел и снова выдал такой силы ор, что я аж прикусил язык.

За грудиной щелкнуло. Встало наискось, как патрон при неудачной перезарядке. Заклинило намертво. Хоть бей, хоть зубами рви – хрен сдвинешь.

Я выдохнул. Перехватил. Снова качать стал. На этот раз без толку. Разогнал «Добрыня» голосину – не успокоить.

Спасение пришло в виде Библиотеки.

Она влетела в комнату, глянула на охуевшего меня и, расширив глаза, залепетала:

– Все… Давай мне…

Я еще не понимал, как с моей стороны должна выглядеть безопасная передача, поэтому порадовался, что сама забрала. Прижала к груди, села в кресло и начала что-то нашептывать, отключая сирену.

Я застыл как баран.

Но понял это, только когда Библиотека снова обратилась:

– Мне кормить нужно. Выйдешь?

Еще секунды две тупил, не догоняя, с какого хера мне выходить. А когда допер-таки, по телу, как по минному полю, где сработал один из снарядов, покатилась дрожь.

– Не вопрос, – прохрипел на пониженных. Прежде чем окончательно сдать пост, добавил: – Зови, если что.

И покинул спальню, закрывая за собой дверь.

Она позвала, когда захотела в душ.

Я замер. Почти не дышал. Но злой гном засек. Распахнул глаза, едва мать закрылась в ванной.

Взял его. Начал наматывать круги по комнате, будто на посту в ночном дозоре.

Сосать. Не унимался.

Еще и отрыгнул мне че-то на плечо. Никакого, блядь, уважения.

Я скрипнул зубами. Мрачно зыркнул на «Добрыню».

– Это что сейчас было? – спросил хмуро.

А он вдруг затих. Уставился на меня, явно врубаясь в ситуацию меньше моего.

– Ик… – звук и характерное дерганье повторялись с такой точностью, будто он по секундомеру работал.

Я выдохнул, замедляя покачивания.

– Пережрал, значит, – констатировал, глядя на мелкого диверсанта чуть мягче. – Ну ты, котяра, кадр.

Посмотрел на него внимательнее.

Почему мама сказала, что на меня похож? Где, блядь, общее?

Нет, ну если только методом исключения, потому как на Библиотеку он еще меньше похож.

Красный. Сморщенный. Злющий. Кулаки сжал, будто сходу по печени втащить готов. Чисто мобилизованный из утробы.

Мозг не воспринимал, что вот это мелкое чудище – мой сын. Моя кровь. Моя ДНК.

Пока я переваривал, «Добрыня», как ни странно, уснул.

Ночью операция «Вам пизда, салаги» не только продолжилась, но и перешла в активную фазу боевых действий.

Мы с Библиотекой пробовали все, что мать по телефону советовала. Хер нам. Он тупо орал. Орал до рассвета.

Так повторялось каждую ночь.

Глава 16. Спи, мой сын…

– Людка, раздетой на балкон не бегай! Ни в коем случае, Люда! У тебя грудь, Люда!Застудить никак нельзя! – кричала в трубку мама. – Одевайся, как на улицу! А лучше еще и шерстяным платком под курткой повязывай! И на прогулку тоже платок вяжи! Люда! А?

– Да я поняла, мам, поняла… – выдохнула я, перекидывая нагревшийся телефон на второе ухо. В процессе разговора держать его приходилось плечом, потому что обе руки занимал Всеволод. – Я одеваюсь, мам.

Качая сына, приглядывала за картошкой, которая тушилась на плите. Зыркнув в очередной раз в казан, осторожно прикрутила газ и кинула сверху на крышку, как делала мама, сложенное вчетверо полотенце. Пусть томится до готовности.

– Хочешь, я приеду?

Услышав это, я чуть не расплакалась. Грудь, горло – все сдавило. Скривилась так, что губы вывернуло. Задрожала, чувствуя, как стремительно заполнялись слезами глаза.

Потому что… Было тяжело. Очень.

Грудь задрожала, когда носом сделала вдох. С трудом ведь сдержалась.

Кто бы раньше сказал, что отреагирую так на мамино, обычно воспринимающееся навязчивым и раздражающим, желание помогать… Все бы отдала, чтобы она сейчас рядом была. Но это ведь не дело. Я должна учиться справляться самостоятельно.

– Нет, мам. Мы как-нибудь сами… Все, давай. Забот много. Завтра наберу, – выдала с показной бравадой, спешно прощаясь, чтобы не разрыдаться.

Отбросив телефон, прижала теплый комочек чуть сильнее, чем держала до этого. Сева, пошевелившись, закряхтел, а я, шмыгнув носом, улыбнулась. Когда же сын, сладко зачмокав, уткнулся в меня носиком, совсем в умилении расплылась.

Таким он чудесным был… До невозможного!

А пах… Господи, как восхитительно он пах! Чем-то таким родным, чистым, теплым и до мурашек нежным.

Выпускать из рук не хотелось. Так бы и стояла, вдыхая аромат, слушая дыхание и любуясь каждой черточкой, если бы не быт – требовательный и беспощадный.

Отнесла Севу в спальню, аккуратно положила в кроватку. В квартире было тепло, так что прикрыла только махровым пледом.

Задержалась все-таки... Не смогла сразу уйти.

Непривычно темные и вечно хмурые брови, крошечный носик, губки сердечком, пухлые щечки… Свекровь называла Севу мужичком, а свекор – командиром. Сын, и правда, с первых секунд жизни свои порядки наводил, строил всех, вне зависимости от возраста и звания, и сильно сердился, если мы не понимали, чего он хочет.

Долгие схватки, боль, от которой просто теряла сознание, жуткая беспомощность, удушающий страх, кровотечение – все это померкло, едва увидела сына. Не поверила бы сама себе раньше, но ради него прошла бы все это бесчисленное количество раз.

Хоть он и похож исключительно на Чернова, но каждой клеточкой мой.

– Севушка… – ласково прошептала, коснувшись щечки.

Счастливо вздохнув, повела плечами, чтобы разогнуть затекшую спину, и отправилась заниматься делами.

Занесла с балкона белье. Еще сырое было, но мама учила детское дотемна забирать. Развесила ползуночки, распашонки и кофточки на раскладной сушилке, а пеленки – на веревках в кухне. Свежевыстиранное из машинки в ночь, конечно, не потащила. Раскидала в ванной – там тоже были веревки, а я еще и полотенцесушитель использовала.

Сразу решила загрузить вещи Руслана, их-то можно было позже вынести на балкон. Плотные и преимущественно темные футболки, тяжелые и грубые штаны, строгие водолазки, однотонные рубашки, минималистические пуловеры… Когда брала его вещи в руки, ловила запах – чуть резковатый, смолистый, откровенно мужской… Внутри что-то сжималось и, переходя в горячую дрожь, разгоняло по коже мурашки. Даже дыхание сбивалось, пока справлялась, хоть я и старалась сделать это быстро.

Сгребла все в охапку, запихнула в машинку… Одна футболка выпала. Подобрала ее пальцами, кожа тут же вспыхнула жаром. Не только из-за характерного запаха Чернова, но и из-за всплывшей картинки, как он стягивал ее вчера, прежде чем уйти в душ.

Сглотнув, затолкала футболку к остальным вещам и резко закрыла дверцу. Насыпала в нужное отделение порошок. Машинально потянулась к ополаскивателю, но потом вспомнила, что Руслан не любит, когда его одежда пахнет слишком интенсивно химией, и отставила бутылку обратно в шкафчик. Выбрала программу, нажала кнопку старта и выскочила из ванной.

Прислонившись спиной к двери, прислушалась к происходящему в спальне. Заодно и дыхание перевела. Было тихо – значит, Севушка спал.

Побежала дальше.

Картошка уже источала аппетитнейшие ароматы. Мама научила чувствовать соль по запаху, так что я даже не заглядывала внутрь, лишь порадовалась, что к приходу Руслана точно будет готово.

Открыла холодильник, достала маринованные помидоры и квашеную капусту. Быстронаполнила небольшие миски. К капусте добавила лук полукольцами, плеснула масла, перемешала.

Взяла хлеб. Проверила, не заветрелся ли. Отрезала пару ломтей.

Заглянула в спальню – Сева спал, чуть поводя губами. Полюбовалась минутку и с улыбкой вернулась на кухню.

Протерла стол. Разложила все.

Когда щелкнул замок входной двери, привычно распереживалась. Сердце, дрогнув, до самого горла подскочило. Заколотилось дико. В связи с этим поднялось и давление. Щеки стали горячими и, как я понимаю, красными. Сколько дома, каждый день проверяла температуру. Казалось, что в лихорадке. Потом поняла, что из-за Чернова все.

Глава 17. Эти чертовы глазища

Выключил воду.

Чесанул пятерней по волосам, по лицу провел – разлетелись брызги. Развернулся, чтобы выйти из душевой кабины. Но, не сделав и шага, замер – в дверь тихо постучали.

– Руслан…

Библиотека, ясное дело. Кто еще?

Дело дрянь. От звуков ее голоса, незримого присутствия пах дернуло спазмом. Жаром легло по стволу. Оттянуло тяжестью.

– Руслан, мне срочно нужен термометр, – выдала жена, собравшись с силами. Быстро их растеряла, когда дошла до главного: – Сева горячий, и я… – сорвавшись, запнулась. Помолчала. – Могу я войти?

Просить ее подождать? Тупо. Отворачиваться к стене – еще тупее.

– Входи.

Сразу не зашла. Верняк, с духом собиралась, прежде чем открыть дверь. Увидев меня, тут же запнулась. Застыла на пороге, словно на растяжку наткнулась.

Глаза – на все лицо.

Взглядом упала вниз. Судорожно втянула воздух. Рывком поднялась.

Когда снова глазами встретились, дернулась, словно шарахнуло током.

Я невольно почувствовал то же – резануло разрядом по натянутым мышцам. Горячая кожа загрубела, стала плотнее и тверже. За грудину будто что-то постороннее попало – разбухло, впилось и, выкручивая нутро, сжалось.

Двинулся, стянул со змеевика полотенце. Начал вытираться.

Люда еще пару секунд стояла. Только потом, шумно выдохнув, прошла к шкафчику.

Натирал череп, когда что-то упало. Нехило у нее руки дрожали.

Глянул, пуская полотенце ниже. Заметил, какая красная стала. Вспомнил, как Косыгин ржал: «На щеках Ильиной в полевых условиях яйца жарить можно». Сейчас бы любые яйца выгорели, на хрен, в угли.

По полу снова что-то покатилось.

Библиотека нагнулась. Без всяких афер. Просто тактическая ошибка.

Халат задрался. Ноги вытянулись, напряглись. Задница приподнялась, странным сердечком очертилась – только на прицел и брать.

Твою мать.

Под таким углом даже опытный боец дал бы слабину. А уж я… Треснула броня. Сначала глухо, где-то в недрах выдержки. Потом ударной волной разнесло дальше. Горячим импульсом рвануло вниз. По стволу на подъем ушло.

В ноздри ударило жаром. Глубже затянул – в агрессивное движение пришли.

Щелкнул зубами. Стиснул челюсти. Скрипнул кулаками.

На «Зенит» кинул полотенце. Перехватил плотно по бедрам. Зафиксировал, аж в глазах потемнело.

Не сразу понял, что за ор… В спальне надрывался «Добрыня».

Библиотека так стремительно выпрямилась, что потеряла равновесие. На автомате придержал за локоть. Пальцы жесткие, как наждак, но при контакте с ее кожей вдруг провели прямое электричество.

Резануло напряжением. Трухануло. Шандарахнуло по сухожилиям. Колами в суставы вошло.

Тепло, нежность, хрупкость – все под хватом. На грани.

Глянул в лицо.

Зрачки во всю радужку. Ресницы дрожат. Губы приоткрыты. Дыхание сбито.

Почувствовал себя, как на боевом задании, когда врываешься в помещение после взрыва – там дым, нулевая видимость, сдвинуты от грохота мозги, и ты весь на адреналине. Только вместо взрыва у меня Библиотека. Вместо гари – ее запах.

Снова День Победы.

– Сева… – шепнула Библиотека порывисто.

А это уже последствия Дня Победы.

Дошло.

Ослабил хват. Она сразу же метнулась в сторону. Вылетела из ванной, будто из-под обстрела.

Я рвано выдохнул. Уперся ладонями в раковину. Голова сама собой наклонилась. Нахохлился, как после ебанутого спарринга. Пропитанная паром ванная зашаталась. А может, в башке качнуло. Хуй знает. Мышцы до сих пор в боевом режиме оставались. И «Зенит», хер ли, тоже.

Не то чтобы я горел желанием общаться, но то, что Ильина шарахалась после дачи, напрягало.

В коридоре сворачивала раньше, чем на квадратном метре пересечемся. В столовой уходила за дальний стол. На лекциях ни разу взглядом не довела до упора.

Какого хрена?

Не пытался конкретно вникнуть, но чем дольше это длилось, тем сильнее рос накал. Пойдя против своих принципов, перехватил ее все-таки на разговор. На полигоне, отсекая от толпы, отвел в сторону.

Спокойно. Без спешки. Без напряга.

Она не дергалась. Когда остановились, застыла, будто минами обложил. Взгляда не поднимала. Мозолила по нашивке, словно только таким путем могла убедиться, что перед ней действительно я.

– Ты вызова на беседу боишься? – выдал ровно. Она сглотнула, и на этом все. – Ничего не будет. Я взял всю ответственность на себя.

Грудь у нее поднималась быстро, но дыхание каким-то чудом оставалось тихим. Куда загоняла волнение – загадка, которую я, глядя сверху вниз, пытался просчитать.

Глава 18. Море волнуется три

– Встречай гостей, Людмила! Сейчас все будет! И провизия, и помощь, и матерая соляга! – прогремел Женька с ухмылкой, едва я открыла дверь.

– Доброе утро, – улыбнулась я.

Мама заскочила первой. Расцеловала в обе щеки. Обняла так крепко, что хрустнули кости и сжалось нутро. А после, отодвинув на расстояние вытянутых рук, критически осмотрела.

– Худющая – страх! – вынесла свой бесцеремонный вердикт.

– Мам… – выдохнула я, мгновенно перестав по ней скучать.

– Что? – уперев руки в бока, явно приготовилась отстаивать свое мнение.

– Да входи уже… – махнула, пропуская.

Женька ввалился, едва в прихожей освободилось место для него и десятка баулов.

– Что ты опять навезла? – крикнула я в сторону ванной, где мама мыла с дороги руки. – Я же просила…

– Все, что было, то и навезла! – пропела она, просачиваясь мимо нас в спальню. – Сладулик… Бабулин лучший пирожок… – заворковала спустя секунду.

– Мам, ну он же спит! – возмутилась я.

– Уже нет, – выдала та не менее радостно.

И что ты ей сделаешь?

Поджав губы, вернулась к Косыгину.

– Спасибо, что встретил, Жень… Я, честно, не думала, что она снова столько сумок притарабанит…

– Да ладно, – хмыкнул, оглядывая весь этот гуманитарный груз. – Не пешком же пер! Покормишь, и будем в расчете.

– Конечно. Раздевайся, проходи.

Косыгин в еще более широкой улыбке расплылся. Мигом сбросил куртку, стянул ботинки, пнул их ногой к полке и уверенно шагнул вглубь квартиры.

Только успела закрыть дверь, он уже из кухни кричал:

– Рус до восьми сегодня?

Одно упоминание Чернова, и по телу резко побежала дрожь. На затылок надавило, словно агрессивным солнцем пригрело. Потяжелело в груди.

– Вроде да… – толкнула глухо, машинально растирая ладонями озябшие плечи. Прочистив горло, по стандарту добавила: – Если обойдется без экстренных вызовов.

– Эт понятно, – отбил Женя.

Едва я вошла в кухню, заострил на мне внимание. Не улыбался больше, просто изучал. Слишком долго изучал.

Я сдвинула брови.

– Что высматриваешь?

– Да так… – протянул тихо, не отводя глаз. – Никак не привыкну, что ты снова без живота.

Моргнула, не сразу сообразив, что он подразумевал… А когда сообразила, вспыхнула.

– Обычно так после родов и бывает, Жень, – засмеялась смущенно. – Живот пропадает.

Он кивнул и приподнял губы в улыбке.

– Ну да… – проговорил медленно, скользя по мне очередным оценивающим взглядом. – Не подумай… Ничего плохого не имел в виду… Ты и с животом была самой красивой девчонкой в академии.

– Скажешь тоже… – прошелестела я слегка задушенно.

И отвернулась.

Включила чайник, взяла кружку, налила в нее немного заварки… Задержалась на секунду. Достала доску, приготовила тарелку, порезала оставшиеся после завтрака Руслана блины, аккуратно разложила... Выключала засвистевший чайник, залила в кружку кипяток.

Подала все Косыгину.

– Я не шутил, – толкнул он неожиданно.

– Хорошо, хорошо… – согласилась беспечно, только бы не возвращаться к неловкой теме. – Расскажи лучше, что там с практикой?

– Мм-м… – выдал, откусывая первый кусок. Прикрыл в удовольствии глаза. – Ай-яй-яй, девушка мечты[1]… – затянул известную песню.

Фальшивил жутко. Я рассмеялась.

– Так что с практикой? – вернула его на грешную землю.

Он шумно выдохнул, на этот раз без привычной ухмылки.

– Да ничего хорошего, – протянул действительно без какой-либо радости. С легким раздражением и некоторым смущением. – Еще ни разу на выезд не взяли. Только бумажки по кабинетам разношу.

– Ну, не все сразу… – поддержала его искренне. – Все-таки это отдел по раскрытию тяжких преступлений.

– Угу. Если сейчас не накопычу, там после выпуска и останусь.

– Хорошо бы…

Косыгин кивнул. Откусил еще кусок. Медленно пожевал, словно бы обдумывая что-то.

– А вы… Что с Русом планируете? Получим дипломы, распределение… Свободные люди. Руководство академии потеряет свое влияние.

Я чуть сдвинула брови.

– Это ты к чему?

Женька усмехнулся, но в глазах вновь какое-то смущение промелькнуло.

– Просто излагаю по фактам… Что будет дальше – зависит только от вас.

– Руслан точно в СОБРе останется. А я пока не знаю… Тут хоть бы диплом успеть написать…

Женя вздохнул, разделяя мои тяготы. Снова взялся за вилку. Доедал молча, будто второпях.

– Блинчики – огонь, – похвалил, вставая из-за стола.