Сердце старика

STEPHEN KING

The Old Dude’s Ticker

2000

***

В первые два года семейной жизни (1971-1972) я продал в разные мужские журналы около дюжины рассказов. Большую их часть купил Най Уиллден, художественный редактор журнала CAVALIER. Эти проданные рассказы стали серьезным дополнением к скудному доходу, состоявшему из зарплат, которые я получал на двух своих работах – учителем английского языка в школе и служащим в прачечной «Нью Франклин», где стирал гостиничные простыни.

То были не лучшие времена для короткого хоррор-рассказа (на самом деле не лучшие времена были для всего фантастического жанра в Америке с тех пор, как бульварное чтиво приказало долго жить), но я умудрился практически без перерыва продать довольно большое количество произведений, как для неизвестного, не имеющего агента писаки из Мэна, и, по меньшей мере, я был за это признателен.

Однако два из этих рассказов проданы не были. Оба – стилизации. Первый – современная трактовка истории Николая Гоголя «The Ring»[1] (моя версия вроде называлась «Копье»). Эта утеряна. Второй, приведенный ниже – безумное переосмысление рассказа Эдгара По «Сердце-обличитель» – сумасшедший ветеран Вьетнама, страдающий посттравматическим стрессовым расстройством, убивает своего пожилого благодетеля. Не знаю точно, что конкретно не понравилось Наю в этом рассказе (мне он был по душе), но он отправил его назад с краткой «не-наш-формат»-запиской. Я последний раз грустно взглянул на рассказ, положил его в ящик стола и занялся другими делами. Рассказ так и остался в ящике до тех пор, пока не был спасен Маршей ДеФилиппо[2], обнаружившей его в куче старых рукописей, обреченных на отправку в коллекцию моего барахла, хранящуюся в Библиотеке Рэймонда Фоглера в Университете штата Мэн.

Мне очень хотелось повозиться с рассказом – сленг семидесятых нехило устарел – но, воспротивившись импульсу, я решил оставить все как есть – отчасти с иронией, отчасти с данью уважения. Рассказ публикуется впервые, и для этого не найти лучшего места, чем NECON, который с момента своего создания был одним из лучших хоррор-журналов, всегда позволяющим отлично провести время. Если вы при чтении получили хотя бы половину того удовольствия, которое получил я, когда писал этот рассказ – значит мы оба в выигрыше. Надеюсь, лихорадочное напряжение По присутствует в истории… и, надеюсь, Мастер не слишком сильно вертится в гробу.

Стив Кинг

***

Ага…нервный… Я конкретно, блядь, нервный. И я такой с тех пор, как вернулся из Вьетнама. Врубаешься? Но меня не слили по дурке. То, что там происходило, не сорвало мне башню. Я вернулся из Нама[3] с башней в полном порядке, впервые в жизни. Пойми. У меня уши как радары. Я всегда хорошо слышал, но после Нама… я слышу все. Слышу ангелов в небесах. Слышу чертей в самых глубоких ямах ада. А ты говоришь, что я какой-то там ебанутый псих. Слушай, я расскажу тебе все. Думаешь, я буйно помешанный? Да посмотри – я спокойный как удав.

Точно не скажу, когда меня осенило, но идея пришла, и я уже не смог выбросить ее из головы. Думал об этом день и ночь. На самом деле придраться было не к чему. Я ничего не имел против старика. Мы были на волне. Он никогда меня не задрачивал. Да, он был при бабках, но меня это не волновало. Не после Вьетнама. Я вот думаю, может дело было в его… да, в его глазе. Иисусе, глаз как у стервятника. Бледно-голубой, с бельмом. И он выпучивал этот глаз. Понимаешь, о чем я? Когда он смотрел на меня, кровь просто стыла в жилах. Нервничал я сильно. Из-за глаза. И мало-помалу решился прикончить старика и избавиться от глаза навсегда.

Теперь слушай сюда. Думаешь, я спятил, да? А психи-то ничегошеньки не знают. Только бегают кругами, развесив слюни, и насаживают на перо всяких там нелегалов. Но ты должен въехать. Должен понять, насколько я был спокоен и сосредоточен. Я всегда был на шаг впереди, мужик. Был сверх добрым к нему целую неделю перед убийством. А каждую ночь я поворачивал ручку его двери и приоткрывал ее. Тихо? Да уж будь уверен. И когда я смог приоткрыть дверь так, чтобы в образовавшуюся дырку проходила моя голова, я сунул в эту дырку фонарик с почти полностью затемненным, кроме небольшого участка посередине, стеклом. Следишь за мыслью? А потом я засунул туда голову. Ты бы охренел, увидев, как осторожно я засовывал башку. Очень медленно, поэтому и не потревожил старика. У меня ушел час, на то, чтобы засунуть голову достаточно далеко, и увидеть его, лежащего на своем топчане. А теперь скажи мне… думаешь какой-то там псих, которого вышибли из армии по шизе, смог бы такое проделать? А? Но слушай дальше. Когда моя башка оказалась в комнате, я включил фонарик и направил его тоненький луч точнехонько в этот стервятничий глаз. И делал так семь ночей подряд, мужик, семь ночей! Можешь себе представить? Я повторял это каждую ночь, но глаз был всегда закрыт, и я не мог попасть в него. Тот еще глаз. И каждое утро я входил в спальню старика, похлопывал его по плечу и спрашивал, как спалось. Вся эта добросердечная херня. И я так вижу, тебе понятно – он был довольно таки тупой, и не догадывался, что я слежу за ним каждую ночь. Ну, слушай дальше.

На восьмую ночь я еще больше сосредоточился. Минутная стрелка на часах двигалась быстрее моей руки. А я чувствовал… четкость. Понимаешь? Готовность. Как в Наме, когда была наша очередь идти в ночной дозор. Я был как кот. Чувствовал себя первоклассно… И вот я потихоньку открываю дверь, а он, лежит там, и, наверное, спит и видит, как окучивает свою внучку. Я к чему – он ни о чем не догадывался! Смешно? Бля, да я иногда смеюсь до колик, подумав об этом. Тогда я тоже не выдержал – прыснул. Может он услышал меня, потому как начал ворочаться. Думаешь, я свалил оттуда, так? Ни фига. В его комнате было темно, как в жопе у сурка – он всегда закрывал ставни, потому что боялся наркоманов – и я знал, что сквозь дверь он не видит, поэтому я оставил ее немного приоткрытой.

Моя голова была по-прежнему просунута в щель, и я только приготовился включить фонарик, как случайно стукнул им по двери. Старик сел на кровати и заорал: «Кто здесь?!».

Я замер и прикусил язык. Понимаешь? И целый час не шевелился. Но я не слышал, чтобы он лег – сидел там, обосравшись и прислушиваясь. Использовал метод, который я применял во Вьетнаме. Многие ребята вроде меня использовали этот метод – обосраться и прислушиваться – думая о ребятах в черных пижамах, крадущихся сквозь джунгли во тьме.

Я услышал его стон, совсем тихий, но мне стало ясно, насколько он напуган. Это был не тот стон, который издают, поранившись, и не так вздыхают иногда старики на похоронах. Не-а. Так стонут, когда крыша вот-вот съедет, а шарики уже начали заезжать за ролики. Я знал этот звук. Во Вьетнаме, ночью, сам иногда стонал так же. Но… ничего особенного. Многие так стонали. Ничего такого, за что дают справку. Такой стон может исходить из самого твоего нутра, развиваться в горле, и ты настолько напуган, что приходится засунуть руку в рот и жевать ее, как куриную ножку, чтобы удержаться от крика. Да, я знал этот звук. Понимал, что чувствует старик, и мне было его жаль. Но еще я смеялся про себя. Знал, что старпёр проснулся, когда я заржал. Знал, что ему все страшнее и страшнее. Он пытался успокоиться, но не мог. Говорил себе: «Это всего лишь ветер. Или может мышь. Или сверчок. Да, точно, это сверчок». Врубаешься? Он пытался успокоить себя всей этой херней. Но безуспешно. Потому что с ним в комнате была Смерть. Я был! Смерть чуяла запах его стариковской ночной рубашки. Я чуял! И он это чувствовал. Он не видел и не слышал меня, но он был на волне.

После того, как я долгое время протоптался на месте, так и не услышав звука падающего тела, я решил слегка подсветить. Включил фонарик, из него выстрелил тонкий луч и попал точно в этот ёбаный глаз.

Он был широко открыт, и я все сильнее выходил из себя, просто смотря в этот глаз. Я видел каждую мелочь, каждую деталь. Эта унылая пыльная голубизна с отвратительным белым не-пойми-чем вокруг, похожая на выпуклый желток яйца-пашот. Она заставила меня застыть, мужик, кроме шуток. Понимаешь? Я не видел ничего – ни лица, ни тела, потому что свет был направлен в этот проклятый глаз.

И разве я не говорил, что то, что ты назвал сумасшествием, было только сосредоточенностью?

Разве не говорил, как обострился мой слух после Нама? И я услышал глухой быстрый удар. Знаешь, на что он был похож? Видел когда-нибудь отряд морпехов на плацу? Они там все в белых перчатках. И у всех на ремнях эти короткие дубинки. И если один из них достает дубинку и начинает стучать ей по ладони, получается такой вот звук. Я помню его по Вьетнаму, и по Форт-Беннингу[4], и по госпиталю, в который попал после возвращения домой. Ясное дело там были морпехи. Белые перчатки. Короткие дубинки. Удары по ладоням в белых перчатках… белых, как бельмо на стариковском глазу. Я знал, что это были за удары, там, в темноте. Это стучало сердце старика. И оно сводило меня с ума.

Но я по-прежнему держал себя в руках. Тяжело дышал. Старался направлять фонарик ровно. Решил посмотреть, смогу ли я удержать луч света направленным точно в глаз. Сердце старика билось все быстрее. Я слышал его, понимаешь? Точно слышал. Быстрее и быстрее. Громче и громче. И звучало это так, словно целый полк морпехов стучал своими дубинками по ладоням. Старик, наверное, позеленел от страха. А удары становились все громче, понимаешь? Громче с каждой секундой! Успеваешь за мыслью? Я говорил тебе, что я нервный, и таки да, я нервный. И глубокой ночью, в жуткой тишине большого старого дома эти звуки просто выводили меня из себя. Но я продолжал держаться. Удары становились громче… все громче! Я подумал – да у него сердце к чертям разорвется. И еще подумал: «Блин, так и соседи услышат. Не могут не услышать. Надо бы его на хер заткнуть!». Я заорал, запустил в старика фонариком, и бросился через комнату как О. Джей Симпсон[5]. Старик вскрикнул, но только один раз. Я стащил его на пол и перевернул на него кровать. Понимаешь? Дело продвигалось настолько отлично, что я даже начал ухмыляться. Все еще слышал его сердце, но меня это больше не волновало. Никто бы не смог услышать этот стук, только не с кроватью поверх тела. Наконец шум затих. Я спихнул кровать и взглянул на старика. Ага, помер. Совсем помер. Я взял его за руку и держал так пять, десять минут. Ничего. Пульса нет. Его глаз больше не будет меня доставать.

Если ты все еще думаешь, что я сбрендил, обрати внимание, как хладнокровно я избавился от тела. Ночь продолжалась, и я работал быстро. Но тихо. Тихо – вот основная мысль. Врубаешься? Тихо. Я его расчленил. Отрезал голову, руки и ноги. Я оторвал три паркетины в спальне, и по частям засунул старика в образовавшуюся дыру. Вернул паркет на место, очень аккуратно, так, что ни один глаз в мире, даже его глаз, не смог бы заметить, что что-то не так. Мыть было нечего – я был очень аккуратен и не оставил ни единой капли крови. Разделал старика в душе. Врубаешься? Ха! Представляешь картину? Ха-ха! Полный пиздец, скажи?

В четыре часа утра, когда было еще темно, зазвонил дверной звонок. Я пошел открывать, чувствуя себя при этом преотлично. Почему бы и нет? В гости пожаловали копы, трое. Один из соседей услышал крик. Вроде как кого-то режут. Чувак вызвал полицию.

У них нет ордера на обыск, но не буду ли против, если они тут осмотрятся? Я ухмыльнулся. Мне не о чем было волноваться, так ведь? Я пригласил их войти. Сказал, что кричал я. Плохой сон. У меня часто бывают плохие сны. Ветеран войны, все такое. Я вижу, ты понимаешь, о чем я. Сказал им, что старик уехал за город. Провел по всему дому. Разрешил смотреть, где им вздумается. Даже не вспотел. Через некоторое время провел их в спальню. Открыл секретер, показал, что наличка, которую старик хранил в закрытом ящике, на месте. И часы, и перстень с рубином, который он иногда носил. Ничего не тронуто, все на своих местах. Я притащил стулья и предложил им присесть-отдохнуть. Я практически летал. Чувствовал себя первоклассно. Поставил свой стул прямо на то место, где преставился старик. Ха-ха!

Эти свиньи были удовлетворены. Наверное, уловили мои положительные флюиды. Мы сидели и трепались о том, где я служил во Вьетнаме… ой, да ладно… мы там тоже были… сколько лет ты отбарабанил… ну и херня… Знаешь, как это бывает? Я строил из себя бойскаута, отважного, верующего, бодрого. Но чересчур долго. Я начал раздражаться, мне захотелось, чтобы они свалили. Заболела голова, зазвенело в ушах. Как тогда, когда я вернулся обратно в штаты и попал прямиком в госпиталь. Мне сказали – посттравматическое стрессовое расстройство. Да к ёбаной матери! А они сидели и сидели, в смысле копы, и обсуждали все эти Донгха, Сайгон, Дананг[6] – всю эту мрачную херню. Звук в ушах все усиливался. Усиливался. Я говорил все больше, чтобы отделаться от этого звука, но он становился громче и громче, и мне стало казаться… что звук этот не в ушах.

Я почувствовал, что бледнею. И заговорил еще быстрее и громче. Звук тоже стал громче. Глухие, быстрые удары… словно куча морпехов стучит дубинками по своим затянутым в белые перчатки ладоням. У меня перехватило дыхание. А копы, казалось, ничего не замечали. Я заговорил еще быстрее, но стук тоже усилился. Целый батальон морпехов – ТУК-ТУК-ТУК! Господи! И я начал спорить с ними насчет всей этой херни – кто где служил, кто кем командовал, что, к чему и почему… Стук все усиливался. Почему бы им просто не убраться к ебеням? Я начал мерять комнату шагами, как будто копы сказали что-то, что вывело меня из себя. Боже! Что еще я мог поделать? Я был как в бреду. И я начал отрываться на копов. Кричал, что их матери были шлюхами. Что они жертвы инцеста. Я начал вертеться на стуле, прижимать его к полу, но все еще слышал этот стук, несмотря на весь устроенный мной шум. Такой сочный, пульсирующий звук, похожий на удары дубинок по ладоням, затянутым в белые перчатки. И он становился громче-громче-громче! А копы все продолжали улыбаться и обсуждать всякую херню. Думаешь, они его не слышали, этот стук? Господи! Да ничего подобного! Слышали! Подозревали! Знали! Подталкивали меня! Я так думал тогда, и думаю так теперь.

Не было ничего более ужасного, чем то, как они мне улыбались! Этого я выдержать не мог! Если бы я не закричал, то умер бы… и все равно продолжал бы слышать этот стук. Морпехи, как те, которые были в госпитале, куда меня засунули после того, как я придушил лейтенанта, и откуда я свалил; миллионы морпехов короткие дубинки ТУК-ТУК-ТУК громче громче белые перчатки этот унылый сочный громкий звук… И я закричал: «ОСТАНОВИТЕ ЭТО! Хватит! Я признаЮсь! Я это сделал! Сорвите доски! Сюда, сюда! Это его сердце! Это стучит его отвратительное сердце!»

***

Заявление принято к рассмотрению 14 августа 1976 года. Расследование подтвердило, что подозреваемый, назвавшийся Ричардом Дроганом, на самом деле – Роберт С. Дайзенхофф, сбежавший из госпиталя для ветеранов «Квигли» (штат Огайо) 9 апреля 1971 года.

Перевод с английского: Д. Дроботенко (2013, 2017)

[1] «Кольцо». В библиографии Н. Гоголя такого произведения нет. Либо Кинг ошибся, либо какое-то из произведений Гоголя выходило на английском языке под названием “The Ring”.

[2] Марша ДеФилиппо - личный помощник Стивена Кинга

[3] Нам - сленговое название Вьетнама

[4] Форт-Беннинг - военная база в США.

[5] О. Джей Симпсон – профессиональный американский футболист и актер.

[6] Донгха, Сайгон, Дананг – города во Вьетнаме.