Глава 8 Она не твоя

Большой зал Эрандаля, толпа народу. Повсюду цветы, мишура, конфетти и одуряющий запах местных благовоний. Разодетый в бархат и позолоту, Рустам чувствовал себя идиотом. «Так надо!» – строго шепнул ему распорядитель. И Рустам покорился, как покорялся всему, что с ним происходило в этот сумасшедший день. Лица окружавших его людей расплылись бесформенными пятнами, голоса слились в единый неразборчивый гул. Рядом стоит Айрин в белом роскошном платье. Ее лицо скрыто под вуалью, ей повезло. Лицо Рустама открыто нескромным взглядам – смуглая кожа, горящие нездоровым лихорадочным блеском глаза, широкие скулы, покрытые багровыми пятнами. Ему кажется, что его разглядывают, как обезьянку в цирке, и от этого становится еще хуже.

Церемония длится бесконечно долго. Слова, слова, слова, снова слова… Рустам не понимает их смысла, он даже и не прислушивается. Айрин держит его под локоть, и ему кажется, что он чувствует холод ее руки. Наконец королевский церемониймейстер заканчивает свою речь, и его место занимает коннетабль.

– Рустам Алматинский, рыцарь глинглокской короны, – чеканит он по-военному каждое слово, – согласен ли ты взять в жены Айрин Конелли, баронессу Гросбери?

– Да…

Зачем он это сказал? Для чего? Не так он представлял свою свадьбу, совсем не так. А церемония тем временем продолжается.

– Айрин Конелли, баронесса Гросбери, согласна ли ты взять в мужья Рустама Алматинского, рыцаря глинглокской короны?

– Да…

Словно бы и не Айрин это сказала, а бездушный робот. Рустам не узнал ее голоса, не услышал ни одной живой интонации.

– Властью, данной мне королем и народом Глинглока, объявляю вас мужем и женой!

Поднялся дикий шум, загудели трубы, забили барабаны, закричали люди. Рустаму показалось, что он слышит голоса Гарта и Сарда, что-то восторженно ревущих, перекрикивая музыкантов и толпу. Коннетабль поднял руку, и шум понемногу стих. По его приказу нарядные пажи надели молодым на руки золотые браслеты, символы их брака.

– Можете поцеловаться, – ухмыльнулся коннетабль.

Снова поднялся шум. Дрожащими руками (как он ненавидел себя за эту дрожь!) Рустам поднял вуаль и увидел лицо Айрин, бледное и строгое. Ее синие глаза обожгли его холодным огнем. Рустам на мгновение замер, но орущая толпа требовала поцелуя. Он неловко приложился к ее сухим горячим губам. Толпа взревела.

Все дальнейшее размазалось в памяти одним длинным и тягучим действием. Бесчисленные поздравления большей частью от малознакомых и совершенно незнакомых ему людей. Пир, на котором почти никто не обращал на них никакого внимания, все пили и веселились в свое удовольствие. Подарки, на которые ему было глубоко наплевать. Он практически не притронулся к еде, Айрин, насколько он видел, тоже.

Когда стемнело, пьяная толпа, словно повинуясь чьему-то приказу, подхватила их и мутной волной понесла к убранной цветами спальне. Десятки незнакомых людей, мужчины и женщины с хмельными, раскрасневшимися лицами, разместились в комнате и, перебрасываясь похабными шутками, приготовились к очередному развлечению. Рустама прорвало. Он дико и бессвязно заорал на них и принялся выталкивать их из комнаты. Кто-то стал возражать, кто-то полез в драку, началась свалка. Непонятно откуда вынырнули Гарт с Сардом и, щедро работая кулаками, помогли Рустаму освободить комнату от посторонних.

– Не волнуйся, – прогудел Гарт, – мы будем снаружи и никого не пустим.

И Рустам был ему за это благодарен. Он закрыл дверь, задвинул засов и оглянулся на Айрин. Она безучастно сидела на краю кровати. Сердце Рустама перехватило от неожиданно нахлынувшего волнения. Он сел рядом с ней. Она молчала, он тоже. С каждой минутой становилось все холоднее. Как ни странно, они сидели очень близко, но каждое мгновение словно отдаляло их друг от друга все сильнее. Рустам повернул голову и совсем рядом увидел нежное, застывшее лицо. Он наклонился к Айрин, почти прикоснувшись носом к ее щеке, и вдохнул ее запах, свежий и пьянящий. Тогда он ее поцеловал, очень осторожно, едва притронувшись. Она не шелохнулась. В ее глазах он разглядел мрачную покорность. Рустам понял, что, что бы он сейчас ни сделал, она не будет сопротивляться. В конце концов, он ее законный муж, имеет право…

К черту! Рустам резко встал, расстегнул опостылевший позолоченный камзол и с наслаждением закинул его в темный угол. Оставшись в штанах и тонкой рубашке, он сдернул с кровати покрывало, расстелил его на полу и, закутавшись в одеяло, лег на покрывало.

– Ты как хочешь, – буркнул он зло, – а я устал и буду спать прямо здесь. Кровать твоя.

Айрин не ответила. Через некоторое время Рустам услышал тихий шелест платья. Скрипнула кровать, и все затихло. «Какой же я кретин!» – успел он сказать самому себе, прежде чем провалился в тяжелый и безрадостный сон.


Проснувшись, Рустам какое-то время не мог понять, где же он находится. А когда понял, то почувствовал себя донельзя погано. Откинув одеяло, он поднялся с пола. В большое окно радостно светило утреннее солнце. Смятая кровать была пустой. Из дальней части комнаты, скрытой за тяжелой ширмой, до его слуха донеся приглушенный плеск воды. Он даже обрадовался, ему не хотелось сейчас встречаться с Айрин глазами. Рустам подошел к двери и прислушался: какой-то странный звук, то ли хрип, то ли рычание. Он отодвинул засов и открыл дверь. Спавший в коридоре, прямо на полу, Гарт перестал храпеть и открыл глаза. Лежавший чуть дальше Сард так и не проснулся, продолжая выводить носом незамысловатые рулады. Гарт встал на ноги, с наслаждением зевнул, потянулся, хрустнув суставами, и игриво подмигнул Рустаму.

– Ну как?

Рустам выдавил улыбку и поднял большой палец. Гарт широко осклабился и, прежде чем Рустам успел ему помешать, заглянул в спальню. Улыбка сползла с его большого лица, глаза стали серьезными. Рустам пожал плечами – понимай как хочешь. Гарт прошел в спальню, посмотрел на кровать и задумчиво почесал в затылке. Рустам поднял с пола одеяло и покрывало.

– Нехорошо, – тихо произнес Гарт.

– Я сам решу, что для меня хорошо, а что плохо, – с вызовом сказал Рустам.

– Конечно, – мягко отозвался Гарт, – но ты не понял. Нехорошо, что простыня не испачкана. Согласно обычаю ее нужно вывесить за окно, дабы все убедились, что невеста была непорочна. Если простыни не будет, пойдут разговоры…

Рустам прикусил губу, огляделся по сторонам.

– У тебя есть нож? – спросил он у Гарта.

Гарт протянул ему кинжал. Рустам с силой провел по ладони и обильно залил закапавшей кровью простыню. Гарт молча подал ему свой платок. Рустам вернул ему кинжал и обмотал платком руку.

– Нужно будет заглянуть к целителю, – бесстрастно заметил Гарт, – чтобы не бросалось в глаза.

Рустам был благодарен ему за эту бесстрастность и немногословность. Хорошо, когда у тебя есть друзья. Гарт сдернул с кровати окровавленную простыню и вывесил ее за окно. Послышался одобрительный гул и даже смех. Шум воды за ширмой затих. Гарт молча кивнул Рустаму и, неслышно ступая, вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ширма раздвинулась, и показалась Айрин в простом сером платье, аккуратно причесанная и умытая. Ее тонкое лицо было немного бледным, но достаточно спокойным.

– Доброе утро, – сказал Рустам, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Доброе утро, – эхом отозвалась Айрин.

В следующее мгновение она увидела простыню за окном. Переведя быстрый взгляд на его окровавленную ладонь, она сразу же все поняла. Рустаму показалось, что в ее глазах сверкнуло презрение, он сжал зубы и вышел из комнаты. Черт их поймет, этих аристократок…


Они вернулись в Гросбери. Их встретили с ликованием и неподдельной радостью. На людях Айрин улыбалась и держала Рустама за руку, когда они оставались одни, она отворачивалась от него и делала вид, что не замечает его робких усилий наладить хоть какие-то отношения. Почему так происходит, она не могла объяснить даже самой себе. Она хорошо относилась к Рустаму до замужества, пожалуй, они даже могли бы стать друзьями. Но замужество все перевернуло. Муж стал невольным олицетворением всех неприятностей, обрушившихся на нее. Она не могла злиться на короля, и трудно было злиться на Вальмондов, оставшихся в столице, тем более она не могла думать плохо о своих родителях, приемных и настоящих. Оставался только Рустам, ни в чем не виноватый, зато ежедневно напоминавший ей о пережитых потрясениях одним только своим видом. Ее злил его непривычный облик, слишком смуглый, слишком широкоскулый и узкоглазый. Ее злила его власть над ней. Он не принуждал ее к близости, каждый раз устраиваясь спать на неудобном диванчике, но он мог принудить ее к близости (которой она втайне страшилась), и это ее злило. Ее злило также его благородство, с каким он молча ложился на диванчик, а утром сам прибирал за собой постель, чтобы слуги не догадались, что они спят отдельно. Ее злила его вежливость, будь он грубым и скверным, ей было бы, наверное, легче. Ее злило в нем все, начиная с одежды и заканчивая манерой говорить. И Рустам чувствовал ее злость и неприязнь, но не мог понять и объяснить логически. Он строил неверные предпосылки, находил тысячу причин (не имевших никакого отношения к реальности) и очень переживал. Потому что в отличие от нее в его душе неожиданно проснулись чувства. Она одаривала его презрительным взглядом, а он замирал от света, лучившегося из ее ярких глаз. Она демонстративно отдергивала руку, едва они оставались одни, а он наслаждался грацией ее движений. Она холодно поджимала губы, а он мечтал их поцеловать, с тоской вспоминая тот первый и единственный сухой свадебный поцелуй. Он спал на диване, а она на кровати, и он подолгу лежал, прислушиваясь к ее ровному дыханию. Иногда она вставала раньше его, а он хоть и просыпался, но не открывал глаз, слушая ее легкие шаги. Это было похоже на наваждение. Но он ничего не мог с собой поделать, с каждым днем все больше влюбляясь в свою жену.

Таким образом их союз был одинаково мучителен для них обоих, хотя и по разным причинам. Это было тем более странно, что окружающие считали их очень хорошей парой. Айрин очаровала и Гарта и Сарда, последовавших в Гросбери за Рустамом. Она была с ними приветлива и дружелюбна, а они находили ее хоть и немного строгой, но разумной и неизменно справедливой (к сожалению, ее справедливость не распространялась на Рустама). А Рустам понравился жителям баронства. Поначалу они встретили его немного напряженно. Но затем по достоинству оценили его простоту, твердость и, как ни странно, хозяйственность.

Несчастный в спальне, Рустам неожиданно обрел успокоение в заботах о баронстве. В Глинглоке крестьяне не были подневольными, но и не имели, по большей части, собственной земли. Землю они арендовали у феодалов. При этом они не обладали полной свободой, арендные договора заключались на десятилетия, и весь этот срок крестьяне были привязаны к земле, на которой феодалы были полновластными хозяевами и исполняли обязанности судей. И все-таки это не было рабством. Феодалы не могли продавать своих крестьян и не могли убивать их без суда. Если крестьянин хотел уйти до окончания договора аренды, он выплачивал неустойку, учтенную в договоре, и мог быть абсолютно свободен. Помимо выплаты аренды арендаторы обязаны были отрабатывать определенное количество дней на полях феодала или в замке, причем служба в замке считалась легче и престижнее. Поначалу все эти премудрости ставили Рустама в тупик, но понемногу он разобрался, а разобравшись, искренне порадовался отсутствию крепостного рабства. Он не чувствовал в себе сил сотрясать основы, но и рабовладельцем стать не смог бы. Феодал-арендодатель – не так уж и плохо, тем более что всех остальных существующая система более-менее устраивала, и единственное, к чему они стремились, так это улучшить собственное в ней положение.

Натуральное хозяйство – все эти посевные, жатвы, озимые, сенокосы и прочее – было для него в новинку. Выросший в технологичном городе, Рустам запросто мог наладить персональный компьютер, разобраться с телевизором, микроволновкой и спутниковой антенной. Но зато ничего не смыслил в агрономии и искренне считал, что озимые сажают осенью для того, чтобы собрать урожай весной. Для него было настоящим откровением, что одно и то же поле каждый год нужно сеять по-разному. Первые два года пшеницу или рожь, третий год овес или ячмень, а на четвертый и вовсе оставить «под паром» (кстати, выражение «под паром» для него раньше тоже ничего не значило). И делается это даже не для того, чтобы поле отдохнуло, а для борьбы с сорняками. Про то, что поля нужно удобрять навозом, он слышал, но что навоз обязательно должен быть прелым и что удобрять нужно после жатвы, было для него сюрпризом. Понимая, что он полный профан в этих неожиданно сложных вопросах, Рустам не столько говорил и распоряжался, сколько прислушивался к мнению деревенских мужиков, в особенности стариков. Он делал вид, что все это ему знакомо и понятно, а сам жадно слушал, запоминал и не вмешивался до той поры, пока не считал, что досконально разобрался в решаемом вопросе. Точно такой же тактики он придерживался с рыбаками и с содержателями постоялых дворов, выстроенных вдоль северного тракта. Признавая за ними, что они лучше его разбираются в своем деле, он как можно реже навязывал свое мнение в профессиональных вопросах, зато, когда речь заходила о лености и праздности, был беспощаден. Лентяи, пьяницы, развратники – все они в равной степени ощутили на себе его тяжелую хозяйскую руку. Тут он не церемонился и всегда действовал быстро и решительно.

Его строгость могла бы вызывать у людей неприязнь, но не вызывала. Может быть, потому, что, не разбираясь в тонкостях, Рустам тем не менее ухватил суть. Он не старался обогатиться сам, то есть это конечно же было одной из его целей, но он не ставил самого себя во главу угла. Поднять баронство в его глазах значило поднять всех людей, в нем живущих. Рустам относился к тому типу руководителей, что предпочитают не подстегивать, а вести за собой. Объезжая поля, он не делал разницы между своими и крестьянскими, точно так же он не делил скотину, и крестьянам не приходилось пахать на себе, если в замке была свободная лошадь. Он старался, чтобы и крестьяне, и рыбаки, и содержатели постоялых дворов, и плотники, и кузнец, и все прочие, кто трудился под его началом, стали богаче. Но это не было блажью или альтруизмом, он отлично осознавал, что и он станет от этого богаче, и, что еще более важно, понимал, что его доходы станут не только высокими, но и стабильными. Закрути он сейчас гайки, выжми из людей все соки – конечно, он получил бы сразу большую прибыль, но прибыль эта стала бы одноразовой. Рустам предпочитал смотреть в будущее, лучше сейчас он получит меньше, зато с каждым годом дела его будут только улучшаться. Неудивительно, что жителям баронства такой подход пришелся по душе. «У такого не забалуешь, – говорили они между собой с одобрением. – Глупостей али еще чего не потерпит. Но и дров ломать не станет, мужик с понятием. Не ошиблась хозяйка, настоящего Хозяина привела…»

Но если с жителями баронства Рустам поладил, то с самой баронессой его отношения день ото дня становились только хуже. Так уж получилось, что они как-то само собой разделили обязанности, Айрин занималась замком, а Рустам всем, что за его стенами. За завтраком и ужином они иногда, очень редко, перебрасывались вежливыми фразами. Обедали они обычно раздельно – Айрин в замке, а Рустам там, куда забросят его дела хозяйства. После ужина шли спать. Рустам молча запирал двери и стелил себе на диване, а Айрин растягивала заранее приготовленную легкую занавеску, разгораживавшую диван и кровать. После чего, не произнеся ни слова, ложились спать. Вроде и в одной спальне, но каждый по отдельности.

Айрин чувствовала злость и досаду. Рустам – радость, смешанную с горечью. Каждое утро, просыпаясь, он думал о том, что сейчас снова ее увидит, и душа сладко сожмется, а сердце запоет от вскипевшей крови. Потом наталкивался на откровенный холод, одаривался презрением и злостью из любимых глаз. И зеленый росток его чувств, робко раскрывший листья навстречу солнцу, оказывался безжалостно затоптанным. Как безумные горки, сверху вниз, из рая в ад, из бездны к небу и потом обратно. Много ли времени уходит на легкий завтрак? Но тем не менее из замка Рустам каждое утро выходил уже совершенно истерзанный, чувствуя огромное облегчение и в то же время неподдельное огорчение, что теперь он до самого вечера не увидит Айрин. С наступлением темноты, уставший физически, но отдохнувший душевно, он возвращался в замок, и все начиналось по новой.

Айрин, замкнувшаяся в себе, в своих переживаниях и злости, не замечала его любви. Он ничего не говорил о своих чувствах, а она и не приглядывалась. Он уходил, и она вздыхала с облегчением, снова становясь сама собой. Он возвращался, и к ней возвращалась неприязнь, которую она и не думала от него скрывать, находя в этом своеобразное удовольствие.

Бывало, что Рустам приходил к ужину с улыбкой на раскрасневшемся лице, находясь все еще под впечатлением дневных дел. И тогда она становилась особенно холодной. «Из простолюдинов в бароны, из грязи в князи, рад, вижу…» – думала она с ожесточением, совершенно не отдавая себе отчета, справедливы ли ее слова. Ей хотелось его посильнее ужалить, уязвить, стереть с его лица эту довольную улыбку. И, как правило, ей это удавалось без особого на то труда. Если бы она остановилась и задумалась над тем, что с ней происходит, она бы, несомненно, изменила свое к нему отношение, стала как минимум терпимее. Но это значило, что нужно задуматься и о своем происхождении, и о любимых родителях, которые, как оказалось, и не родители вовсе. Задуматься о короле-отце, который так легко ее бросил, и о настоящей матери, которой она почти не знала. Она гнала от себя эти мысли, как будто бы ничего и не было. Она не хотела об этом думать, и невольной жертвой всего этого и стал Рустам, совершивший к тому же роковую ошибку, полюбив ее. Не случись этого, он бы смог найти в себе силы отнестись ко всему с юмором. Но недаром говорят, что любовь зла. Рустам влюбился до беспамятства, и ее холодность, ее агрессия ранили его прямо в сердце. Тем более что он помнил и другую Айрин. Ту, что искренне ему улыбалась и всегда рада была его видеть. Айрин, способную на сочувствие и теплоту, Айрин ласковую, Айрин добрую даже в своей строгости. И эти воспоминания жгли ему грудь. Он думал, что ее неприязнь происходит из-за его происхождения, его непривычной внешности, его роста, его осанки, его голоса. Он находил в себе тысячу изъянов и считал себя хуже, чем он есть на самом деле, только потому, что именно так он отражался в ее глазах. Но он и не подозревал о настоящей подоплеке ее чувств. Если бы король знал, к чему это приведет, возможно, он бы и разрешил рассказать ему о происхождении Айрин. И, глядишь, все повернулось бы по-другому. Они смогли бы поговорить с Айрин по душам и, по крайней мере, не заставляли бы друг друга так сильно мучиться. Но что гадать, все стало так, как стало. В своем простодушии Рустам и не подозревал, что в его женитьбе есть двойное дно, а Айрин, будучи не в состоянии ни с кем поделиться своей тайной, с каждым днем все больше ожесточалась. Обстановка постепенно накалялась.

В тот день Рустам был собой особенно доволен. У рыбаков Гросбери было два баркаса. Один вполне еще добротный, второй старый и почти совершенно сгнивший, выходить на нем на промысел становилось опасно. У Рустама после уплаты долга еще оставались деньги, и можно было купить новый баркас. Но как раз сейчас он восстанавливал вторую деревню баронства, расположенную дальше по реке. Беженцы возвращались почти без ничего. Он не мог сажать их на голое место. Новые избы срубили свои плотники, зерно на посев выделили из королевских амбаров, но нужны были лошади, чтобы пахать. Нужны были коровы и козы, чтобы разнообразить скудное меню молочной пищей. Нужны были сельскохозяйственные инструменты. Да мало ли еще чего было нужно, чтобы жизнь вернулась в некогда обжитое место. Посовещавшись с плотниками, баркас решили сделать сами, своими силами. В этом тоже был риск, для плотников из Гросбери дело было новое и незнакомое, а времени и сил на него уйдет много. Если не получится, потери налицо. Решение о постройке баркаса Рустам принимал лично. Плотники честно его предупреждали, что должно вроде получиться, но уверенности у них нет. Рустам решил рискнуть. И вот готовый баркас наконец-то спустили на воду. Рыбаки испытывали его почти до самого вечера. На берегу их приговора с нетерпением ожидали не только плотники, но и сам Рустам. Наконец они пристали к берегу. «Нормально», – сказали рыбаки, и у всех отлегло от сердца. Баркас получился не без изъянов и был немного неуклюж, но вполне достойный.

Веселый и радостный, Рустам вернулся в замок. Улыбка не сходила с его лица. Трудное дело закончилось победой. Не в силах сдержать свое возбуждение, он нарушил сложившийся обычай «семейной молчаливости» и начал рассказывать Айрин о баркасе.

– Представляешь, – говорил он взахлеб, оживленно блестя глазами, – причаливают к берегу с похоронными лицами, головами качают, хмурятся… Ну думаю, все. Уйдет наш баркас на дрова. Смеху не оберешься. А сколько сил было потрачено. У Фрола даже губы задрожали – столько работали, и все насмарку! И тут эти стервецы выходят, значит, на берег и эдак нехотя – «нормально»… Нормально… Еще как нормально! Если бы не радость, поколотил бы паршивцев, не удержался. Ну ничего, теперь заживем. Старый баркас на дрова, а сами еще один построим. Он еще лучше получится, теперь-то мы ученые. Будет у нас три баркаса, ребята давно просили. А там, может, и еще построим. Будем рыбу солить, коптить и отвозить в Норфолд. Народу в Норфолде много, и с каждым днем еще больше прибывает. Уйдет наша рыбка со свистом…

Айрин, удивленная его неожиданным красноречием, сначала молчала, а потом вкрадчиво спросила:

– Радуешься?

– Конечно, – выпалил Рустам, встретился с ней глазами и осекся.

– Радуйся… ты же теперь барон. Это теперь твое! – Айрин взмахнула рукой, опрокинув при этом кубок, но она этого даже не заметила. – Это все твое! Ты же теперь Гросбери… – Голос ее сорвался.

– Зачем ты так? – тихо спросил Рустам. Он больше не улыбался, в черных глазах обида…

– А как же еще?! – воскликнула Айрин.

В ее взгляде Рустам разглядел страдание и боль. Сердце сжалось, обида прошла, уступив место острой жалости.

– Не надо так. Я не знаю, что тебя мучит, но я искренне хочу помочь.

Айрин не ответила. Приободрившийся Рустам встал со своего места и, подойдя к Айрин, присел рядом с ней на корточки. Он аккуратно взял в ладони ее дрожавшие руки и снизу вверх посмотрел в глаза, наполненные слезами.

– Послушай. Дело не в баронстве. Я никогда не хотел быть бароном и сейчас не хочу. Да, я занимаюсь хозяйством, но… должен же я хоть что-то делать. В любом случае все это только ради тебя. Мне ничего не нужно. Скажешь уйти – уйду. Зря я тогда согласился. Но твои тогдашние слова не оставили мне… все равно зря. Ты стала другой, и мне это больно. Раньше я даже не думал, что мы можем быть вместе, даже не представлял, а сейчас… люблю…

– Что?

– Люблю, – тихо повторил Рустам. – Не знаю, как это произошло и когда… Просто люблю… люблю тебя…

– Меня? Ты? – Айрин забыла о своих слезах, она была удивлена и… оскорблена. – Да как ты мог?.. Как ты посмел?.. ТЫ и МЕНЯ…

Ее слова хлестнули его словно плетью. Другой бы встал и гордо вскинул голову, найдя достойный ответ на ее оскорбление. Рустам не мог. Его ударили, а он не придумал ничего лучшего, как раскрыть душу нараспашку, подставляясь:

– Люблю, забывая самого себя. Люблю каждое твое движение, каждый твой взгляд. Ловлю каждый твой вздох и умираю от одного случайного прикосновения. Каждую свободную минуту я вспоминаю тебя, и жизнь становится легче…

Айрин резко встала, Рустам медленно поднялся следом. Она наговорила ему много мерзостей, не щадя и не сдерживаясь. О чем она тогда думала? Да ни о чем. Просто обрушила на него все, что накопилось, ему досталось за всех. А он молчал. Она била в самую глубь открытой перед ней души, стараясь ударить побольнее и подобрать слова пооскорбительнее. А он молчал. Она смешала его с грязью, в сотни раз преувеличив все его недостатки и превратив в них его достоинства. А он молчал. Любимая женщина растоптала все то, что он так бережно хранил. А он молчал. Не защищаясь и не замыкаясь в себе. Стоял перед ней, смотрел на нее и молчал, принимая обрушивающиеся на него удары. Иначе он не умел, да если бы и умел – не смог, бывает и такое.

В какой-то момент она отвернулась и ушла. А он неверной походкой спустился вниз, оседлал коня и, не отвечая на вопросы, помчался прочь, не взяв с собой ничего, только меч. Гарт и Сард с трудом нагнали его и, не говоря ни слова, поскакали рядом.

Уже под самое утро он остановил уставшего коня на берегу реки. Спешился и прямо в одежде вошел в холодную воду. Вода поднялась ему сначала по пояс, потом по грудь, а он все продолжал идти. Когда его голова скрылась под водой, друзья бросились в реку и вытащили его на берег. Он оттолкнул их и лег на землю. Перед его невидящим взглядом гасли звезды и бледнело небо. Сард разжег костер, а Гарт заставил Рустама переодеться. Они ни о чем не спрашивали его и не лезли в душу. Он был их другом, и этого было им достаточно.


Айрин проснулась в неожиданно хорошем настроении. Вчерашняя вспышка сказалась на ней благотворно. Она с облегчением увидела, что диван пустой, Рустама не было. В благодушном расположении духа и даже напевая, она вышла к завтраку. Но и в столовой Рустама не было.

– А где барон? – спросила она у Лаймии.

– Уехал, еще вчера, – удивленно ответила Лаймия. – Я думала, вы знаете…

Айрин выразительно на нее посмотрела, и Лаймия замолчала на полуслове.

Завтрак в одиночестве. Раньше Айрин даже и не подозревала, как это может быть приятно. Просто позавтракать, не злясь и не напрягаясь. Она не строила иллюзий, вечером Рустам наверняка вернется, зато это время безраздельно ее, и она наслаждалась свободой.

После завтрака неожиданно пришел старший плотник Фрол, его провели к Айрин. Поклонившись, он с удивлением огляделся по сторонам и спросил:

– А где господин барон?

Айрин с трудом удержалась от гримасы.

– Зачем он тебе?

– Так это… ваша милость, решать надо, будем строить еще один баркас или нет?

После короткого раздумья Айрин сказала:

– Пока нет. А дальше посмотрим. Вернется Рус… барон вернется, тогда решите.

– А где он, ваша милость?

– Уехал по делам, наверное, объезжает заставы и постоялые дворы на тракте, – пожала плечами Айрин.

– Странно это, – пробормотал Фрол.

– Что тут странного? – нахмурилась Айрин.

– Непохоже на нашего барона, – простодушно ответил Фрол. – Он слово держит. Сказал, с утречка порешаем, значит, должен был быть, а его нет… Странно все это…

– Вот и спросишь у него по возвращении, где он был и почему к тебе не пришел, – разозлилась Айрин. – А сейчас иди. Дел, что ли, у тебя нету?

Хмурясь и качая головой, Фрол ушел. Ближе к обеду пришли рыбаки, они тоже искали барона и тоже очень удивились его отсутствию. Потом пришел староста деревни Гросбери, Рустам обещался к нему зайти, поговорить об озимых. Не зашел. В третий раз за день услышав фразу «барон свое слово держит», Айрин вспылила. Прогнав старосту и оставшись одна, она обругала Рустама за его безалаберность, не замечая при этом своей непоследовательности.

Ужинала она в одиночестве. Несмотря ни на что, это тоже было приятно. Она нисколько не беспокоилась, такое уже бывало, Рустам иногда оставался ночевать на постоялых дворах. После ужина слуги прямо в спальне поставили большую бочку и наполнили ее горячей водой. Айрин приняла ванну, втайне наслаждаясь своим одиночеством. После ванны она легла спать, не утруждая себя развешиванием этой дурацкой занавески.

– Как хорошо, – сказала она себе и сладко уснула.

На следующий день прибыл с дальней заставы Карвин. Ему тоже нужен был Рустам, и он очень удивился, когда Айрин высказала предположение, что Рустам отправился объезжать заставы и постоялые дворы.

– Если бы он приехал, я бы знал, ваша милость, – уверенно заявил бывший унтер. – Мы же каждый день связь поддерживаем. Не было его, не приезжал.

Вот тогда Айрин забеспокоилась. Это не было беспокойством за Рустама, и она не чувствовала за собой никакой вины, она все еще была в состоянии душевного ступора. Но ее беспокоило, что нарушился привычный уклад жизни. Это вызывало досаду и причиняло неудобства. В следующие дни Айрин пришлось заняться не только замком, но и всеми остальными заботами баронства. Дело не было для нее непосильным, ведь занималась же она всем этим раньше, еще до замужества. Но Рустам, оказывается, успел очень много сделать за короткий срок, и ей надо было вникать во все произошедшие перемены. К тому же теперь все, и крестьяне, и рыбаки, и плотники, абсолютно все искали Рустама и спрашивали о нем, постоянно ссылаясь на его слова и поступки. «А барон сказал так, а барон велел вот так, а барон решил эдак», – все это злило Айрин и усугубляло ее ожесточенность. Благодушие первых дней свободы исчезло без следа. Все последствия перенесенных стрессов, все то нехорошее, что в ней накопилось, не имея выхода, теперь, в отсутствие Рустама, исполнявшего раньше роль своеобразного буфера, теперь все это невольно выплескивалось на остальных. Люди только качали головами от изумления и неудовольствия и еще чаще вспоминали о бароне.

Однажды Айрин случайно подслушала разговор, которые вели между собой слуги.

– С чего началось, не слышала, врать не буду, – Айрин узнала голос одной из своих кухарок, – но потом надо было мне что-то, поднимаюсь, иду мимо столовой, а там крики, даже в коридоре слышно. Ну я осторожно и заглянула, грешным делом. И вижу, батюшки родные, стоит наш молодой барон, весь из себя бледный. А баронесса его и так и сяк, ругает по-разному. А он стоит молчит, родненький. А в глазах слезы…

– Ну ладно врать-то, – перебил ее конюх, – у боевого рыцаря – и слезы… Что за глупости…

– Чтоб мне сгореть на этом месте! – воскликнула возмущенная кухарка. – Чтоб у меня вечно соли не было, если я сейчас вру! Я же не говорю, что плакал. А слезы в глазах были. И обида стояла в них, как у ребенка, которого родная мамка незаслуженно ударила. Мне аж больно стало. Волчица и та бы его пожалела… стоит, руки опустил, в ответ ни слова… А уж она его не щадила, и главное, ну неправда ведь все это, не такой он. Так нет, уж как она его только не ругала. У меня прям сердце заболело, не поверила, что это наша Айрин… Строгая она, верно, но чтобы так…

– Да у них изначала что-то не ладилось, – вмешалась служанка, убиравшая в комнатах, – они и спят-то раздельно. Скрываются, правда, да что ж я, слепая, что ли. Кровать всегда только с одной стороны примята, да и диван вечно сдвинут…

Тут в людскую вошла Лаймия, и разговор прервался. После того происшествия с виконтом Лаймия прониклась к госпоже безоглядной преданностью. При ней судачить об Айрин слуги не решились.

Айрин не стала заходить в людскую и устраивать разнос, она просто развернулась и ушла. Хотя душа и кипела от обиды. «Они ничего не знают и не понимают, – говорила она себе ожесточенно. – Интересно, как бы они запели, если бы узнали, что мама с папой были мне чужими, а родные родители меня бросили». При этом она не утруждала себя мыслью, что Рустам-то тут ни при чем. Она просто упивалась своей обидой. Это был путь в никуда, но она этого не замечала.

А потом приехала Ральдина, новоявленная маркграфиня Норфолда. Ее приезд вызвал у Айрин и радость и досаду одновременно. В таком состоянии она не хотела видеть никого рядом с собой, и в то же время она очень соскучилась по своей подруге. Ральдина приехала всего на пару дней, она была в положении, и можно было представить, с каким трудом отпустил ее любящий муж. Их отношения с Седриком завязались еще во время Лондейлской осады и расцвели в послевоенное время. Суровый маркграф души не чаял в свой рыжеволосой жене, и солидный эскорт, сопровождавший Ральдину, был очередным этому подтверждением. Как и тот факт, что она вообще приехала. Как Седрик ни сопротивлялся, он не смог отказать ей, и ему пришлось ее отпустить, пусть и с условием, ограничивающим срок поездки.

Когда с первыми приветствиями и охами-ахами было покончено, подруги остались одни. Ральдина неуклюже устроилась в кресле и неожиданно строго обратилась к подруге:

– А теперь давай рассказывай, что там у вас произошло.

– Не понимаю, о чем ты…

– Только не надо вот этого, – поморщилась Ральдина. – Давай начистоту, как всегда. Твое замужество и так явилось для меня СЮРПИЗОМ, да еще все произошло так быстро, я даже не успела на свадьбу. Да и куда мне в моем положении… – Она провела рукой по заметно округлившемуся животу. – Твой выбор меня ошеломил. Мне ли не знать сэра Рустама, но… – Она многозначительно замолчала.

Айрин вздохнула:

– Это было не моим решением.

– Я знаю, – облегчила ей задачу Ральдина. – Седрик мне рассказал, что брак был устроен его величеством и его советниками, хотя я не понимаю, какое их-то дело, но признаю, что так бывает. И я слышала о долге твоего отца.

– Тогда ты все знаешь, – тихо произнесла Айрин, верная слову хранить тайну своего происхождения.

– Нет, не знаю, – заявила подруга. – Ты могла обратиться ко мне.

– Я и так обратилась к твоему отцу, – напомнила Айрин.

– Это не одно и то же, – возразила Ральдина. – Папа сейчас в нелегком положении. Из всего графства неразоренным остался только город. К тому же он еще во время войны успел влезть в долги, и неудивительно, что у него не нашлось денег. Но у нас совершенно другое дело. Нам тоже приходится много тратить на восстановление, но Годфри, бывшее баронство Седрика, приносило ему достаточно средств. Конечно, ему пришлось с ним расстаться в обмен на Норфолд, но в любом случае мы богаче, чем мой батюшка. И нам с радостью дают в долг. Я бы нашла деньги.

– У меня было пять дней, а ты была далеко.

Ральдина недовольно вздохнула.

– Ладно, тебя я понимаю, – сказала она тепло. – Но от короля Георга я такого не ожидала.

Услышав имя брата, Айрин вздрогнула. Жаль, что Ральдина, увлеченная своим возмущением, этого не заметила. Уж она бы обязательно докопалась до истины. Вместо этого она продолжила обличать короля:

– Он мог одолжить тебе эти деньги, раз уж все равно их выплатил. А тем временем ты связалась бы со мной, и мы все решили бы. Отдали бы ему эти чертовы пять тысяч, а дальше уж как-нибудь разобрались бы.

Айрин промолчала, не могла же она сказать, что Георг так и так оплатил бы ее долг. И что дело вовсе не в долге, не он послужил причиной ее замужеству. Дело в происхождении ее мужа. Дети от чужемирца никогда и ни при каких обстоятельствах не смогут претендовать на трон. В этом смысл, а вовсе не в том проклятом долге. Но Ральдине этого не объяснить, она ничего не знает и не должна знать. А Ральдина тем временем продолжала клеймить всех и вся.

– Сэр Рустам тоже хорош, – сказала она возмущенно. – Раз уж ему выделили наградные, что, он не мог тебе эти деньги просто одолжить? Ты ему жизнь спасла, а он воспользовался моментом, чтобы стать бароном. Вот уж не думала. Не верила, что он так может.

Тут Айрин, задумавшись, проговорилась:

– Он предлагал…

– Что? – Брови подруги удивленно взлетели вверх. – Ну-ка давай подробней.

Айрин уже пожалела о своих словах, но Ральдина вцепилась в нее, словно тигр, и Айрин пришлось перед ней капитулировать.

– Он пришел ко мне, – сказал она неохотно, – и сказал, что все это неправильно… Короче, он предложил погасить долг без всяких условий и безвозмездно.

– Ах вот оно как. – Лицо Ральдины выразило удовлетворение. – Слава богу, я рада, что я в нем не ошиблась. Он чужемирец, но благородства и чести ему не занимать. Наглядный пример для некоторых наших дворянчиков. То-то же, а я-то все думала… Погоди. Если он предлагал, чего же ты тогда отказалась? – удивилась она искренне.

– Мне не нужны подачки, – повторила Айрин свою уловку.

Но если эта фраза прекрасно сработала с Рустамом, то Ральдину, знавшую Айрин с детства, эти слова не обманули.

– Что за глупости, какая еще подачка? Неужели ты сочла, что выйти замуж будет лучше? Не смеши меня, подруга. Могла бы взять у него эти деньги в долг, если такая щепетильная. Раз уж он тебе предлагал их в подарок, то и в долг дать не отказался бы, – резонно заметила она. И вдруг ее осенило: – Слушай, а ты, случаем, не того… – И она выразительно показала на свой выступающий живот.

Глаза Айрин широко распахнулись от удивления.

– Ты чего, с ума сошла?! – воскликнула она.

Ральдина вздохнула, такое не сыграешь, а жаль. Будь Айрин беременна, это многое объяснило бы, да и было бы очень здорово, будь они с подругой беременны одновременно. Но что поделаешь, не судьба.

– Ладно, ладно, – отмахнулась она, – уже и предположить нельзя. Тогда я ничего не понимаю. Или ты его?.. – Она многозначительно наклонила голову.

– Не люблю, – сердито отвергла ее догадку Айрин. И так как в памяти ее была еще свежа злость на Рустама, она добавила: – Ни в малейшей степени!

Ральдина окинула ее странным взглядом. Айрин почувствовала себя неуютно.

– Ну в таком случае какая же ты все-таки гадина! – с чувством произнесла Ральдина.

Глаза Айрин округлились повторно. Она искренне недоумевала. Но Ральдина недолго держала ее в неведении.

– Так, подруга, не поступают. Раз уж вышла замуж и никто тебя не заставлял, то уж будь добра, веди себя соответственно.

Айрин наконец поняла. Синие глаза блеснули злостью.

– Нажаловался, да? Уже успел.

– Вот еще! – усмехнулась Ральдина. – Слова не сказал. Это я на Гарта нажала, тоже сопротивлялся, ну да куда ему деться. Рассказал… – Ральдина покачала головой. – Рустам себя не жалел, ни на войне, ни после. Слова о нем плохого никто сказать не может. Прямой, честный, благородный… Ладно, не любишь… Но зачем так-то? Примчался, лица нет. Исхудавший, измученный. И сразу к Седрику…

– Жаловаться…

– Да говорю же, нет! – повысила голос Ральдина. – Просил, чтобы дело ему дали, да поопасней. На все расспросы отвечает, что все нормально. Но видно же, что что-то произошло. Довела парня, что он, в чем был, и из замка. Как же ты так, подруга?

Айрин отвернулась.

– Я в твою семью не лезу, – сказала она сквозь зубы, – и ты в мою тоже не лезь. Сами разберемся…

Подруги поссорились, впервые за долгое время. Будь у Ральдины побольше времени, она бы обязательно выведала правду и помогла Айрин выбраться из той психологической ямы, в которую та сама же себя и загнала. Но времени не было, она обещала Седрику не задерживаться. Да и беременность изрядно мешала ей сосредоточиться.

Ральдина уехала ни с чем. Распрощались довольно холодно. Уже садясь в дорожную карету, Ральдина сочла нужным сообщить подруге:

– Рустам не в Норфолде. Седрик отправил его в столицу.

– Мне все равно, – безжизненно ответила ей Айрин.

И это было чистой правдой.

Через несколько дней приехал гонец с письмом от короля Георга. Айрин вызывали в столицу, срочно.

В ореховом кабинете царил полумрак, из множества свечей горели только три. Вопреки обыкновению Георг сидел не на стуле, а в кресле возле камина.

– Садитесь. – Голос короля прозвучал немного утомленно.

Кресла, на которые им указал король, стояли рядом. Рустам и Айрин, так и не перемолвившиеся даже словечком, сели, стараясь не смотреть при этом друг на друга. Рустам подал в геральдическую палату прошение о разводе, и Айрин об этом знала. По глинглокским законам – брак незыблем. Но короли стоят над законом, их слово само по себе закон. Если Георг отдаст прямое указание, геральдическая палата подчинится. Подобные прецеденты в истории уже были.

Но король их удивил. Он не сказал ни слова о разводе, он вообще не стал говорить об их браке и их отношениях.

– Посмотрите на портрет, висящий над камином, – велел он.

На портрете была изображена молодая девушка, невзрачная и некрасивая.

– Это принцесса Ксения, дочь короля Эдвитании и моя невеста.

Рустам с Айрин изумленно перевели взгляды с портрета на короля. Георг был как никогда серьезен.

– Послезавтра в Эдвитанию за моей невестой отправляется свадебное посольство. Согласно обычаю в посольство должны войти представители всех провинций нашего королевства. По просьбе маркграфа Норфолдского, ввиду его занятости и наличия дел, требующих его присутствия, северную марку будете представлять вы.

Рустам и Айрин не могли прийти в себя от удивления. Они много чего ожидали, но такого развития событий не могли даже предположить. И у барона, и у баронессы нашлось множество возражений, однако Георг не дал им сказать ни слова:

– Вам, барон, предстоит войти в свиту коннетабля, возглавившего посольство. А вы, баронесса, станете придворной дамой моей невесты. О праздничных нарядах и прочих пустяках можете не волноваться: все заготовлено в должном количестве и нужного размера. Смею надеяться, что вы не подведете наше достоинство и поддержите честь королевства на высоком уровне. Не смею вас больше задерживать. Дальнейшие инструкции получите от коннетабля.

Им оставалось только встать и поклониться. Впрочем, Рустам отважился все-таки заметить:

– Ваше величество, я подавал просьбу в гераль…

– Это что, имеет отношение к свадебному посольству? – холодно перебил его король.

– Нет, ваше величество.

– Тогда обсудим после вашего возвращения, – безапелляционно заявил Георг. – Надеюсь, дело терпит? – спросил он тоном человека, не сомневающегося в ответе.

– Безусловно, ваше величество, – ответил Рустам бесстрастно.

Он понимал, что в подобных обстоятельствах королю не до него и не до его развода. Оставалось временно смириться, что он и сделал.

Оставшись один, Георг закрыл глаза и устало сказал:

– Выходите, господа, мне необходим ваш совет.

Из потайной комнаты вышли двое мужчин. Это был граф Честер со своим помощником сэром Злотарем.

– Между ними ничего не было, ваше величество, – негромко сказал граф. – Вывешенная простыня – обман. И Вальмонды об этом уже знают. Игра продолжается.

– Они постараются его убить?

– Несомненно, ваше величество. Баронесса девственна и по-прежнему представляет ценность.

Георг открыл глаза, физическая усталость осталась, но мозг снова был готов к работе.

– Рустам подал прошение о разводе…

– Это было бы подарком для Вальмондов, – вырвалось у Злотаря.

Георг бросил на него быстрый взгляд.

– Они его не получат. Сколько нам нужно еще времени для задуманной комбинации?

– Не меньше четырех месяцев, ваше величество, – отозвался граф Честер. – Но если Гросбери подведут, то все пойдет прахом.

– Постарайтесь не затягивать, через четыре месяца все должно быть готово. А с четой Гросбери поступим следующим образом…


Эдвитания встретила гостей приветливо. Принцессу Ксению в королевстве любили и ценили. Целую декаду не прекращались празднества и торжества. Апофеозом же стал большой рыцарский турнир.

Все это время Рустам провел как во сне. То, от чего он бежал безоглядно, вернулось к нему. Как молодожены, они с Айрин были в центре всеобщего внимания. Окружающие находили, что все это очень символично: молодая пара в свадебном кортеже – что может быть лучше? И им приходилось почти все время быть вместе, изображая при этом благополучную семью. На людях они улыбались друг другу, оставшись одни, холодно отворачивались. Рустам страдал нестерпимо, ему казалось, что он понял истинную причину неприязни Айрин, и от этого он страдал еще больше. Он вообразил, что Айрин влюблена в другого, а именно в того красавца виконта, с которым он ее тогда видел. Вопреки всякой логике он решил, что тот злополучный долг явился причиной их разрыва, и убедил себя, что жадный граф, обуреваемый корыстью, разрушил счастье Айрин и своего сына, а он, Рустам, стал невольным орудием злой судьбы. Теперь Рустама грызла еще и ревность. Он сравнивал себя с виконтом и был готов плакать от бессилия.

Айрин ничего не знала об его «догадках». Она, как и раньше, оставалась замкнутой в себе и любое вторжение в свое личное пространство воспринимала в штыки. Ее злость к Рустаму прошла. Но так уж вышло, что теперь ему все время приходилось быть рядом с ней, а ей изображать примерную жену. И теперь ее злил уже не сам Рустам, а та роль, которую ей приходилось исполнять. Ей хотелось одиночества, а вместо этого надо было улыбаться на бесчисленных приемах и пирах, устроенных гостеприимными эдвитанцами. Вполне естественно, что она злилась. Но Рустам, ослепленный своими переживаниями, не замечал разницы. Он по-прежнему встречал холод и досаду и принимал их исключительно на свой счет. Теперь, когда у него (по его мнению) появился счастливый соперник, он больше не пытался наладить с ней отношений и не лез к ней в душу. Он любил, страдал и отвечал на холод холодом только потому, что ничего другого ему не оставалось. Будь он уверен, что ее сердце свободно, он бы обязательно предпринял попытку завоевать ее признательность. Увы, вместо этого он твердо уверился в обратном и благородно решил не мешать «ее любви». Какие только глупости мы не совершаем, когда бушующие чувства затмевают разум…

Из этого состояния «дурного сна» и несчастной любви его совершенно неожиданно вывел коннетабль. Он сообщил, что Рустаму придется принять участие в намечающемся турнире. Рустам поначалу рассеянно кивнул и согласился, а когда спохватился, было уже поздно.

– Влипли, – коротко охарактеризовал Гарт сложившуюся ситуацию.

– Ну я бы не был столь категоричен, – обиделся Рустам.

– Я бы тоже, если бы не один маленький нюанс: биться придется верхом.

– Ну и что, – вяло парировал Рустам, – с лошадьми я уже подружился. Они не пугают меня так, как раньше.

Гарт невесело рассмеялся:

– Ты будешь драться не с лошадьми, а с рыцарями. А это, поверь мне, совсем другое дело. Пеший меч по сравнению с конным копьем – сущее развлечение.

– Гарт, – проникновенно сказал Рустам, – я через столько прошел, что предстоящее меня уже не пугает…


– Гарт, а ты уверен, что его копье тоже тупое? – нервно поинтересовался Рустам.

Зеленая трава турнирной площадки его странным образом отрезвила. Жребий определил, что Рустаму предстоит первый бой провести против эдвитанского барона Лестера. Пока его облачали в доспех и сажали на лошадь, Рустам был спокоен. Но когда Гарт подал ему копье и на другом краю ристалища появился закованный в броню соперник, казалось слившийся со своим конем в одно целое, Рустам очнулся и в полной мере понял, во что он по глупости ввязался.

– Конечно, тупое, – кивнул Гарт и тут же «обнадежил»: – Но все же постарайся принять его на щит.

– Постараюсь. – Рустам натужно сглотнул. – Гарт, а куда мне целиться, в грудь или в голову?

– Неважно, – озабоченно отмахнулся Гарт, – все равно промажешь. Главное, не опускай наконечник вниз, иначе он воткнется в землю – и тебе придется очень плохо.

– Гарт, а ты уверен, что я промажу?

– Еще как уверен. Первые сорок раз все мажут, даже в неподвижную мишень.

– Гарт, а…

Оглушительно заревели трубы, подавая сигнал к началу поединка. Эдвитанский барон опустил копье и пришпорил своего коня. Рустам беспомощно посмотрел на Гарта.

– Удачи! – выдохнул Гарт и со всей силы хлопнул его коня по крупу.

Время замедлилось. Рустам постарался нацелить копье на противника, но непослушная деревяшка опасно ушла вниз. Вспомнив предостережение Гарта, он рванул его вверх, и оно, напротив, задралось к небу. Он снова постарался опустить копье, но в это мгновение страшным ударом в левую часть груди его выбило из седла. Сквозь узкую щель в забрале промелькнуло небо, и он обрушился на землю, чуть не сломав себе при этом шею. Дыхание вышибло, тупая боль охватила все его тело, а левое плечо жгло будто огнем. Его перевернули на спину и помогли снять шлем. Он увидел обеспокоенные лица Гарта и Сарда. Они что-то говорили, но в ушах у него так звенело, что он ничего не слышал. В голове все плыло, как при высокой температуре. Краем глаза он заметил, как эдвитанский барон победно вскинул к небу копье. Подоспевший целитель провел перед лицом Рустама ладонью. Мир вздрогнул, и проснулись звуки.

– Ты в порядке?! – услышал он голос Гарта. – Рустам, ты в порядке?!

– Что это было? – выдавил Рустам.

– Жизнь, – философски ответил ему целитель и, повернувшись к Гарту, сказал: – Можете его забирать.

– Он же еле двигается! – воскликнул Гарт. – Подлечите его.

– Не могу, – развел руками целитель. – Таковы правила турнира: если нет серьезных повреждений, проигравший рыцарь сутки должен обходиться без помощи целителей.

– Дурацкие правила! – выпалил Гарт.

Но целитель помотал головой и ушел. Гарт с Сардом, сняв доспех, унесли Рустама в шатер, где он снова погрузился в тяжелое беспамятство.


И глинглокцы и эдвитанцы ждали от Айрин проявления беспокойства за судьбу мужа. Плывя по течению и стараясь избежать кривотолков, она вынуждена была пойти к Рустаму. Все, что она хотела, так это вежливо пожелать ему здоровья и уйти. Но планам ее не суждено было осуществиться. Рустам не приходил в себя и почти все время бредил. Вместо него у входа в шатер ее встретил Гарт. Со времени бегства Рустама из замка (а никак иначе это и не назовешь) его отношение к Айрин заметно изменилось. Он видел, как страдает друг, и не мог ей этого простить.

Айрин хотела пройти в шатер, но Гарт молча преградил ей путь.

– В чем дело? – удивилась девушка.

– Вам там делать нечего, – холодно отозвался Гарт.

– Это еще почему?

– Чтобы выразить вежливое беспокойство, – усмехнулся Гарт, – необязательно заходить внутрь, ваша милость. Будем считать, что вы его выразили. Всего хорошего.

– С каких пор ты стал указывать мне, что делать? – Глаза Айрин блеснули.

Но Гарт и бровью не повел.

– А я и не указываю. Но в этот шатер вы не войдете. По крайней мере не сегодня… ваша милость.

– А если я прикажу?

– Слугам своим приказывайте. Я же подчинюсь только Рустаму или королю.

Айрин покраснела, в последнее время она стала злой и вспыльчивой. Но Гарта, в отличие от Рустама, не ослепляла любовь. Он видел, что с Айрин творится неладное. Ему было по-своему жаль ее, но еще больше ему было жаль Рустама. И щадить Айрин сейчас он не собирался.

– Он мой муж, – гневно начала Айрин, – и никто не имеет права…

– Ха! Не смешите меня, ваша милость, – грубо перебил ее Гарт. – Он ваш муж? Как же, свежо предание… Рассказывайте это дурачкам. Зачем вы сюда вообще пришли, чтобы еще раз сделать ему больно? Не надо утруждаться, он и так без сознания. Или вы хотите его добить?

– Ты что говоришь?! – закричала Айрин. – Ополоумел?!

– Ни в малейшей степени! – отрезал Гарт. – Вас же гнетет то, что он стал бароном, хотя он и не напрашивался. Нужно ему ваше драгоценное Гросбери, как корове второй хвост. Оставьте его себе, ваша милость.

– Да что ты понимаешь?!

– Вот именно! Ни хрена я не понимаю! Каким образом такая славная девушка в одночасье превратилась в стерву?!

– Ты, холоп…

Глаза Гарта сузились.

– Я, может быть, и холоп, но, по крайней мере, не кровосос, как некоторые. Вот скажите мне сейчас честно и откровенно: почему вы к нему так жестоки?

– Я… я… он… Ты ничего не знаешь!

– А вы мне расскажите, – вкрадчиво предложил Гарт. – Хватит уже морочить голову. Ответьте на простой вопрос, ваша милость: чем он вам не угодил?

Айрин неожиданно сникла.

– Дело не в нем, – сказала она тихо. – Но я не могу тебе рассказать… я никому не могу рассказать.

– Это ваше право, – холодно отозвался Гарт. – Но если дело не в нем, не делайте ему больно.

– Я не просила его в меня влюбляться…

– Верно, – Гарт притих, враз растеряв всю свою воинственность, – это он сам, по глупости. Молод еще.

– Я не люблю его, – словно извиняясь, произнесла Айрин.

– Я знаю. – Гарт тяжело вздохнул.

Напряжение ушло. Ссора, грозившая разразиться бурей, стихла сама собой. Но Гарт по-прежнему стоял, преграждая девушке вход.

– Как он? – не поднимая головы, поинтересовалась Айрин.

– Жить будет. Завтра придет целитель… Пока же бредит, его сильно приложили.

– Может быть, что-то нужно?

– Все есть. Не в первый раз, ваша милость. Справимся.

Айрин кивнула и, отвернувшись, пошла прочь не разбирая дороги. Гарт хотел было ее остановить и приободрить, но ему помешало назойливое воспоминание: черная вода, сомкнувшаяся над головой друга, и потухший взгляд, уставившийся в светлеющее небо. Он не мог ей простить ее жестокость. Не сейчас…

Загрузка...