Сердце варвара

То есть до тех пор, пока он не помочился мне на грудь. Я отстраняю его от себя, бросая на него укоризненный взгляд.

— Он обмочился.

— Я заметила, — говорит она, забавляясь моим шокированным выражением лица. — Хотя это больше похоже на то, что он мочит тебя. — Она выхватывает комплект из моих рук и прижимает его к себе, целуя в щеку, как будто он сделал что-то, чем можно гордиться.

Забавляясь, я вытираю грудь кусочком кожи, наблюдая, как маленькие ножки моего сына покачиваются и танцуют в воздухе.

— Ему нравится быть голым.

— Он похож на своего отца, — говорит она, и ее щеки краснеют.

Ее реакция интересна.

— Значит, я разгуливал голым? Перед тобой?

— Да, раньше. — Ее губы подергиваются. — Ты очень гордишься своим, гм, достоинством.

— Мой член? — спрашиваю я, неуверенный, что она имеет в виду под «достоинством». — Да, он большой. И у меня большой мешочек.

— Я не собираюсь это обсуждать. — Ее голос чопорный, но на лице застыло смущенное веселье, и я знаю, что она не обиделась. Интересно, смогу ли я снова заставить ее щеки покраснеть? Она ополаскивает руку в воде и выдавливает несколько мыльных ягод в мешочек. — Хорошо. Пора мыться моему маленькому мужчине.

— А потом ты покупаешь своего большого мужчину? — с надеждой спрашиваю я.

Ее щеки становятся ярко-красными, и я чувствую себя довольным.

— Ты можешь помыться сам.

— Могу, но думаю, будет веселее, если это сделаешь ты. — Я лениво потираю грудь, думая о ее маленьких ручках на моей коже. Мне очень нравится эта идея.

— Ты сегодня очень кокетливый, — комментирует она, опуская кусочек кожи в мешочек и начиная мыть извивающееся тело Пей-си.

Я наблюдаю за ними обоими, очарованный грациозными движениями моей пары и радостными движениями моего сына.

— Да? — Возможно, так оно и есть. Быть здесь с ней, проводить время вдвоем наедине, это наполняет меня огромным чувством удовольствия. Вот так, вместе, без особой страсти между нами, мы действительно чувствуем себя семьей.

Из-за этого я чувствую себя… счастливым.

Она заканчивает мыть Пей-си, протирает пучки его гривы тряпочкой, чтобы очистить их, затем пеленает его в свежий теплый мех, чтобы он обсох, и передает его мне. Мой сын визжит от восторга, когда я беру его на руки, и это заставляет меня улыбнуться.

— Если бы только моя пара издала такой же звук, когда увидела меня, — говорю я ему.

Стей-си только посмеется.

— Я издаю этот звук внутри. Обещаю.

Какое-то время я играю со своим сыном, а когда он засыпает, я обнимаю его и укачиваю у себя на груди, пока Стей-си прибирается в пещере. Пухлое личико Пей-си такое маленькое и доверчивое, и я чувствую себя одновременно сильным и уязвимым, глядя на него сверху вниз, когда он погружается в сон.

Это мой сын. Комплект, сделанный из моего тела и Стей-си. На это невероятно смотреть. Он того же цвета, что и я, и его лицо похоже на лицо моего брата Зэннека и Фарли, а это значит, что Пей-си также должен быть похож на меня. Я мог бы смотреть на него часами, запоминая его мелкие черты, и никогда не уставать.

Стей-си возвращается ко мне, и в ее глазах появляется нежность, когда она опускается на колени рядом со мной.

— Ты хочешь подержать его еще немного, или мне уложить его в постель?

Я действительно хочу продолжать держать его на руках, пока он сонный и тихий, а не разрывает пещеру на части своим любопытством. Но Стей-си понадобится больше воды, если она собирается мыться, и мне тоже нужно будет помыться. Я неохотно поднимаюсь на ноги.

— Я сам могу уложить его в постель.

— Я сделаю это, — говорит она мне, хотя выглядит довольной моим предложением. — Ты можешь набрать еще снега для стирки?

Я передаю ей своего сына и смотрю, как она уносит его в заднюю комнату пещеры, укладывая в корзину рядом со своей меховой подстилкой. Ее бедра покачиваются в такт движениям, и я наблюдаю, как изгибается ее попка, когда она наклоняется. Я очарован этим. Ласкал ли я ее попку, когда мы совокуплялись? Я не могу вспомнить, и я чувствую, что должен был это сделать. Она выглядит так, как будто ее нужно ласкать, и очень сильно.

Мой член реагирует на то, что я изучаю ее зад, но я не хочу доставлять ей дискомфорт. Поэтому я встаю, чтобы набрать побольше снега. К тому времени, как уровень воды восстанавливается, мое тело снова находится под контролем. Я снова сажусь у огня и беру свой точильный камень. Есть еще кости, из которых я смогу сделать тарелки для нее. Ее радость при виде трех тарелок была так велика, что я пожалел, что не сделал ей еще больше. Но я сделаю столько, сколько смогу, и надеюсь, что более крупное существо, спотыкаясь, подойдет ближе к пещере, чтобы я мог сделать ее больше. Я беру длинную ножную кость с шишковатым концом и провожу по ней пальцами. Возможно, я смогу сделать из этого круглый шар для своего сына. Ему бы это понравилось. Аехако — лучший резчик по дереву в пещере и обычно делает игрушки для комплектов, но я тоже могу сделать что-нибудь простое. У моего сына должны быть игрушки, которые заставляют его улыбаться… потому что тогда его мать тоже улыбнется мне.

Стей-си подходит к костру и опускает палец в воду.

— Снова достаточно тепло.

Я киваю.

— Ты помойся. Я буду последним. — Я принесу ей еще воды, если ей будет нужно. Мыться из мешка и близко не так приятно, как в горячем бассейне, который был у нас в пещерах, и я чувствую острую тоску по нашей старой пещере. Я думаю о своих родителях, моей сестре, моем брате и его паре, а также об остальном племени. Они сейчас в новом доме? Счастливы ли они? Правильно ли я поступаю, оставляя Стей-си позади на несколько дней?

Я погружен в свои мысли, изучая, как лучше вырезать кость, чтобы сохранить круглую форму, когда замечаю, что она не двигается. Я поднимаю глаза и вижу, что ее щеки ярко-красные от очаровательного смущения, но я не вижу причин этому.

— Что-то не так? — спросил я.

Она складывает руки перед собой и расхаживает по дальней стороне костра.

— Я только что поняла, насколько мала эта дурацкая пещера.

Я оглядываюсь по сторонам. Это большая, просторная пещера. Мала?

— Да?

— Особенно когда ты должен мыться перед кем-то.

Я… не понимаю.

— Разве люди не моются? — Стей-си всегда приятно пахла.

— О, они моются, — говорит она, нервно ерзая. — Дело просто в том, что… ты меня не помнишь.

Ясно, она не хочет купаться на моих глазах. Странно.

— Но ты обнажаешь свои соски, чтобы покормить Пей-си у меня на глазах. — Это почти тоже самое. — Разве ты не мылась передо мной в прошлом?

— Это другое дело.

— Потому что у меня были мои воспоминания? Но мы соединились. Мое лицо было у тебя между ног…

Она поднимает руки в воздух.

— Я знаю. Я веду себя глупо. Я знаю, что мы недавно спарились, но это было в темноте. И я знаю, ты и раньше видел обнаженных людей, но здесь только ты и я, и это кажется немного более… интимным. — Она облизывает губы и заправляет гриву за уши. — Это просто… ладно. Вот в чем моя проблема. Я недавно родила ребенка, верно? И все уже не такое плоское и маленькое, как раньше. Мне неприятно, что твое единственное воспоминание о моем теле останется после беременности. — Ее челюсть сжимается в упрямую линию.

— Ты думаешь, у меня были бы проблемы с твоим телом? — Я потрясен. Неужели она не понимает, как сильно я в ней нуждаюсь? Как даже малейшие ее движения заставляют мой кхай петь?

— Может быть? — Она опускает голову на руки. — Ладно, знаешь что? Я веду себя глупо. Я просто сделаю это. К черту. Это не имеет значения. Это всего лишь тело, и ты прикасался к нему, так что тебя не будет шокировать, если у меня большая задница.

Озадаченный, я наблюдаю, как Стей-си поднимается на ноги. Она начинает решительно снимать с себя кожаную одежду, стиснув зубы. Она не смотрит мне в глаза, полностью сосредоточившись на том, чтобы раздеться. И я… очарован. Я хочу посмотреть, о чем это она так беспокоится.

Она снимает леггинсы и отбрасывает в сторону тунику, оставляя свое тело обнаженным. Ее кожу покалывает в ответ на холод, маленькие розовые соски твердеют. У меня пересыхает во рту при виде ее тела. Она вся бледная, нежная и с округлостями, ее груди большие и полные молока. Ее бедра выпячиваются, влагалище покрыто пучком темных волос. Ее живот мягкий и округлый, с более темными розовыми отметинами, тянущимися вверх по бокам, как пальцы. У нее длинные и изящные ноги, и когда она поворачивается ко мне спиной, я вижу ее гладкие, мягкие плечи и хрупкую линию позвоночника. Она прелестна.

Она… дрожит. Ее пальцы подрагивают, когда она расплетает косу, и от этого у меня болит сердце. Мой кхай напевает нежную песенку, и я поднимаюсь на ноги.

Я беру ее руки в свои.

— Почему ты дрожишь?

— Я просто… не хочу, чтобы твои единственные воспоминания о моем теле были такими, понимаешь? — Она показывает на свой живот и грудь. Ее глаза блестят от слез. — Хочешь верь, хочешь нет, но раньше у меня был подтянутый живот и красивая попка. Теперь у меня слишком большая задница и слишком большой живот.

— Но это живот, в котором родился мой сын, — говорю я ей, отпуская ее руки и кладя пальцы ей на живот. — И он круглый, гладкий, мягкий и сладкий.

Ее смех сдавленный, и она слегка шмыгает носом.

— А моя задница?

— В ней не было моего сына, — поддразниваю я, — но я не думаю, что она слишком большая. Мне нравится, как много здесь всего.

— Ты слишком мил, — говорит Стей-си со слабой улыбкой и убирает мои руки от себя, сжимая их, чтобы дать мне знать, что с ней все в порядке. — Я действительно хотела, чтобы мое тело пришло в норму после рождения Пей-си, но на самом деле все не так быстро.

Ее слова — чушь, но я не указываю на это.

— Мне нравится твое тело. Я бы спарился с тобой прямо сейчас, если бы ты мне позволила. Я бы засунул свой рот тебе между ног и лизал твое влагалище, пока огонь не угаснет…

Пальцы Стей-си прижимаются к моему рту, чтобы заставить меня замолчать, и ее щеки становятся восхитительно розовыми, которые мне так нравятся.

— Я… Я еще не уверена, что готова снова прыгнуть к тебе в постель.

Я киваю.

— Я понимаю. — Я глажу ее прелестное бледное плечо и провожу пальцами по ее подбородку. — Но мне не нравится, когда ты плачешь над своим телом. Ты моя пара. Если это единственные воспоминания, которые у меня останутся о твоем теле, то я не жалуюсь.

— Даже несмотря на то, что ничего не подтянуто?

— Я люблю мягкое, — говорю я ей. Даже сейчас я не могу перестать прикасаться к ее коже. — Мягкая, гладкая, теплая. Мне нравится, когда ты мягкая. Я бы не хотел, чтобы ты была твердой и жилистой, как старый двисти. — Услышав ее смешок, я испытываю облегчение. — Я бы хотел, чтобы ты была такой же мягкой и пухленькой, как игольчатый зверь в суровую пору года. — На самом деле, мне очень нравится эта идея. Ее попка большая и мясистая, соски подпрыгивают, а живот полон моим комплектом? Это идея, которая мне очень нравится. — Ты бы мне даже понравилась, если бы ты больше никогда не мылась.

Ее брови взлетают вверх.

— Никогда, да?

— Возможно, я бы тратил меньше времени на то, чтобы лизать твое влагалище…

Она смеется и легонько толкает меня в плечо.

— Ты ужасен. — Но ее глаза сияют, и она больше не нервничает.

Я улыбаюсь и снова прикасаюсь к ее щеке.

— Иди, прими ванну.

Глава 8

СТЕЙСИ

Я не знаю, почему я беспокоюсь об этих вещах.

Я все еще чувствую теплые мурашки от его милых, вдумчивых слов о моем теле. Рождение Пейси оказало большое влияние на мой плоский живот, и он все еще покрыт растяжками. Мои бедра стали больше, чем были раньше, а моя задница… ну, это не самая любимая часть моего тела. Я просто не хотела, чтобы единственными воспоминаниями Пашова обо мне было тело после беременности. Но то, что он только что сказал мне? Я чувствую себя красивой и как будто свечусь изнутри. Я улыбаюсь, бросаю в воду еще мыльных ягод и начинаю мыться.

Я просто жалею, что он не схватил меня за задницу, как раньше. Может быть, он мог бы пошутить по поводу отсутствия у меня хвоста.

Наверное, у девушки не может быть всего.

Я быстро умываюсь, избавляясь от наихудшего запаха дыма и счищая с кожи грязь, накопившуюся за несколько дней. Я скребу свою кожу, и, кажется, грязи больше, чем я думала, поэтому я провожу по телу во второй раз, остро осознавая, что это не самая сексуальная ванна, которую я когда-либо принимала. Однако Пашов на меня не смотрит — думаю, он понимает, что я бы просто занервничала, если бы увидела, как он пялится на меня, пока я протираю свою кожу.

Может быть, когда мы приедем в новый дом, у меня будет время принять для него сексуальную ванну. Хотя я пока не уверена, что готова к этому. Может быть, когда я перестану быть такой плаксивой по любому поводу. Меня бесит, что я постоянно плачу и эмоциональна. Я просто…

Я не хочу, чтобы он разочаровался в том, с кем он связан. Я не хочу, чтобы он разочаровался в моем теле. В нашем сыне. Во мне.

Трудно не нервничать из-за таких вещей. Я не такая высокая и статная, как Лиз. Я не красива, как Ариана, и не изящна, как Джоси. Я обычный человек, и раньше это не имело значения, потому что нас связывал резонанс. С резонансом не имело значения, выгляжу ли я как ведьма, потому что я знала, что он все равно захочет меня. И к тому времени, когда это прошло, мы были так влюблены друг в друга, что это не имело значения.

Я беспокоюсь, что сейчас это имеет значение. С другой стороны, я беспокоюсь о множестве глупостей.

Это просто… что, если его воспоминания — не единственное, что исчезло? Что, если его любовь ко мне тоже исчезла? Что, если теперь, когда у него больше нет наших воспоминаний о резонансе, он больше ничего не чувствует ко мне? Что это просто чувство долга, а не привязанность? Я так полна сомнений в себе, что не могу ясно мыслить.

Я принимаю самую быструю и несексуальную ванну в моей жизни и набрасываю свою запасную тунику. Я туго заплетаю мокрые волосы в косу и перевязываю их шнурком, стараясь не смотреть, как он добавляет еще снега в мешочек, чтобы искупаться. Может быть, мне стоит пойти спать и оставить его мыться? Последнее, что ему нужно, это чтобы я пялилась на него, как жуткая, изголодавшаяся по сексу мамочка. Кем я и являюсь, но эй!

Я задерживаюсь у костра, потому что не могу заставить себя встать и уйти. Я поджимаю ноги под себя и достаю пару леггинсов, которые я сшила. Кожа толще и жестче, чем обычно, потому что у нас не было времени обработать ее должным образом, но нам нужно больше зимней одежды, а толстая, твердая кожа — это все равно кожа. Нищим выбирать не приходится, и я хочу, чтобы у Пашова было достаточно теплой одежды, чтобы продержаться в суровый сезон. У него не так много вещей после обвала, и я хочу, чтобы он был готов к перемене погоды. Я не умею охотиться и не очень-то добываю пропитание, но, по крайней мере, умею готовить и шить.

— Ты закончила мыться? — спрашивает Пашов, высыпая еще одну горсть снега в мешочек, чтобы он растаял.

Я поднимаю на него глаза и указываю на шитье в своих руках.

— Да, я закончила. Я просто хочу поработать над этим.

— Ты не возражаешь, если теперь я приму ванну?

— Вовсе нет. — Я поднимаюсь на ноги. Конечно, он попросит меня уйти. Поскольку я странно отнеслась к собственному купанию, возможно, он воспринял это как намек на то, что ему нужно уединение для собственного мытья.

— Подожди, — говорит он, прежде чем я успеваю уйти. — Не могла бы ты… помочь мне?

Помочь ему? Я чувствую, как мое тело покалывает в ответ на этот вопрос.

— Конечно. — Я мыла его в прошлом, хотя обычно это приводило к сексу. Это кажется смелым шагом, и я одновременно очарована и немного нервничаю из-за того, что он просит меня сделать для него что-то настолько интимное. Мои пальцы так и чешутся пробежаться по всей его коже, почувствовать тепло его тела рядом со своим.

Поэтому, когда он протягивает мне свой точильный камень, я более чем немного смущена.

— Эм? — спрашиваю я, хмуро глядя на него сверху вниз.

Пашов показывает на свой сломанный рог.

— Ты можешь сгладить это для меня?

Ой. Конечно. Я немного разочарована, очевидно, что я единственная, у кого в голове пошлые мысли. У него нет зеркала, поэтому, конечно, ему нужна моя помощь, чтобы подпилить его сломанный рог. Я крепко сжимаю камень, гадая, как я собираюсь это сделать. Он намного выше меня — на самом деле почти на два фута. Даже когда я обдумываю это, я все еще немного шокирована, когда он опускается передо мной на колени, его лицо обращено ко мне. Есть что-то удивительно интимное в том, что он стоит передо мной на коленях.

Либо это, либо мой мозг просто валяется в канаве. Постоянно.

Тоже вполне возможно.

С этого ракурса я хорошо вижу обрубок его рога. Края грубые и зазубренные, но под ними находится гладкий обрубок кости, который выглядит нетронутым. Я не могу удержаться, чтобы не прикоснуться к нему.

— Тебе больно?

— Нет. — Его голос звучит хрипло. Когда я смотрю на него, его глаза закрыты, выражение лица напряженное. — Если можешь, отшлифуй, пожалуйста, твердые края.

— Поможет ли это отрасти ему снова?

— Нет, но я боюсь, что случайно проткну тебя или Пей-си краями.

— Маловероятно, что это произойдет, — бормочу я, хотя с его стороны мило думать о нас. — Ты на два фута выше меня.

— Когда мы лежим вместе в постели, мы одного роста.

Значит, он думает о том, чтобы лечь со мной в постель? Я чувствую теплый прилив удовольствия.

— Я понимаю. — Я прижимаю точильный камень к остаткам его рога и колеблюсь. — Тебе не будет больно?

— Я ничего не почувствую, обещаю.

Я наклоняюсь, и его руки ложатся мне на талию. Конечно, он просто поддерживает меня, но когда я снова прикладываю камень к его рогу, я вижу, что его лицо находится на одном уровне с моей грудью. И теперь, когда я поняла это, я не могу перестать думать об этом. Я тру камнем один неровный излом, и мои груди колышутся в ответ на движения. О боже.

Но он не хватает меня за сиськи. Он даже не комментирует тот факт, что они трясутся у него перед носом, как маракасы, когда я подпиливаю твердые, обломанные кончики его рога. Он просто стоит на коленях, совершенно неподвижный, пока я работаю над его рогом. И я немного разочарована. Неужели то, что моя грудь у него перед носом, ничего ему не дает?

Я заканчиваю разглаживать жесткие края и изучаю свою работу. Теперь вместо того, чтобы быть расколотым, он стал гладким и небольшим на вид.

— Ты сказал, что целитель могла бы исправить это для тебя?

— Она не может это исправить, но она может побудить его снова вырасти, — говорит он мне, когда я вручаю ему камень. — Я не всегда буду таким, как Рáхош. Тебя это беспокоит?

Я думаю о Рáхоше, его лице, покрытом шрамами, и его сломанных и искривленных рогах. Он не самый привлекательный инопланетянин. Была бы я все еще влюблена в Пашова, если бы он выглядел так же устрашающе, как свирепый Рáхош? Я изучаю его и решаю, что все равно любила бы его. Меня отталкивает не сломанный рог, а то, что он собой представляет. Это напоминает мне, что я чуть не потеряла его, и я ненавижу это зрелище.

— Все в порядке. Сколько времени потребуется, чтобы он отрос?

Он пожимает плечами.

— Когда Пей-си вырастет, он должен вернуться к своему полному размеру.

О боже мой. Так долго?

Я должна скрыть свое удивление, потому что он встает на ноги и похлопывает меня по плечу.

— Мне очень жаль.

Почему он сожалеет? Это не его вина. В тот день я была той, кто отправил его обратно в пещеру за специями. Если кто-то и виноват в его травме, так это я.

— Не извиняйся.

Он криво улыбается мне.

— Я не хочу, чтобы у тебя была пара, на которую неприятно смотреть.

Я шокирована этим. Почему он так думает?

Я смотрю на него, пока он отряхивает со своих плеч мелкие крупинки измельченного рога. С другой стороны, почему бы ему так не думать? Те несколько раз, когда он прикасался ко мне, я плакала. Я не дала ему ничего, что указывало бы на то, что он меня привлекает, и он не помнит нашего совместного прошлого. А рога… Может быть, это предмет гордости мужчин ша-кхаи. Я никогда не задумывалась об этом раньше, но все всегда говорят о рогах Рáхоша так, будто они шокирующе ужасны. Может быть, из-за того, что у меня нет рогов, я никогда не задумывалась об этом.

Но я думаю об этом сейчас.

Пашов заканчивает отряхиваться и раздевается до набедренной повязки. Как только он снимает кожаные леггинсы, он отбрасывает их в сторону, а затем тянется за мочалкой, которую я оставила сушиться у огня. Он макает ее в воду и начинает тереть свою голую грудь, все движения энергичные и решительные.

Я вдруг понимаю, что все это время делала неправильно.

Я отталкивала свою пару и обращалась с ним как с незнакомцем. Он тот же самый человек. Он тот же милый, забавный, кокетливый мужчина, в которого я влюбилась. Ему просто не хватает кусочка своей памяти. И все же я веду себя так, словно он кто-то совершенно новый, незнакомец с лицом моего возлюбленного.

Это один и тот же человек.

И я идиотка, потому что мои действия еще больше отдаляли нас друг от друга, когда я должна была работать над тем, чтобы сблизить нас.

— Вот, — говорю я. — Позволь мне помочь. — И я делаю шаг вперед и беру тряпку у него из рук.

Пашов выглядит удивленным, а затем обрадованным. Его простое удовольствие разбивает мне сердце и заставляет хотеть большего. Я хочу, чтобы на его лице все время было это глупое выражение радости. Подумать только, что такая мелочь — вымыть ему грудь — может сделать его таким счастливым.

Я могу сделать гораздо больше, чем просто вымыть ему грудь, чтобы доставить ему удовольствие.

Я беру ягоды из его рук и выжимаю их над водой, делая свои движения медленными и чувственными, потому что знаю, что он наблюдает за мной. Я обязательно наклоняюсь, выпячивая при этом свою задницу, и опускаю ткань в мешок. Когда она становится мокрой и покрытой пеной, я выпрямляюсь и поворачиваюсь к нему спиной.

Он смотрит на меня глазами, которые горят, как угли, и я знаю, что полностью завладела его вниманием. Мою кожу покалывает от осознания этого, и я осторожно провожу влажной тканью по его груди.

— Ты помнишь те времена, когда я делала это для тебя?

Я наблюдаю, как работает его горло, и он тяжело сглатывает.

— Нет.

Я киваю, потому что ожидала этого. Это нормально, что он не помнит. Мы можем создать новые воспоминания. Я внезапно возбуждаюсь при мысли о том, чтобы подразнить свою пару. Все это для него в новинку. Для Пашова это первый раз, когда его пара принимает сексуальную ванну. Он не помнит всех игривых штучек, которыми мы занимались вместе, и уж точно не помнит свой первый минет. Я дрожу, потому что это будет весело. Так весело.

Но я начну медленно.

— Есть ли в тебе какая-нибудь особенно грязная часть? — спрашиваю я, мой голос полон невинности.

Мгновение он пристально смотрит на меня и понимает, что я жду ответа.

— Грязная? — он вторит мне.

— Ты хотел бы, чтобы я вымыла что-нибудь конкретное?

В его глазах снова вспыхивает тот обжигающий взгляд. Он протягивает руку.

Не тот ответ, которого я ожидала, но хорошее место для начала. Я улыбаюсь, проводя мыльной тряпкой вверх и вниз по его мускулистой руке. Я скучала по прикосновениям к нему. Прикосновение его кожи к моей чудесно, он теплый и пахнет потом и дымом, но я совсем не возражаю против этого. Я люблю его запах почти так же сильно, как люблю прикасаться к нему.

Пашов протягивает другую руку, и я послушно перемещаюсь в ту сторону, проводя тканью вверх по одному бицепсу, а затем вниз по предплечью. Я подумываю о том, чтобы рассказать ему еще одну историю о нас — может быть, о рождении Пейси, — но этот момент кажется таким напряженным, что я не хочу отвлекаться от него. Он молчит, единственный звук — его хриплое дыхание и рассеянное постукивание хвостом по полу.

И, конечно, грохот его кхая. Я слышу это, так же как чувствую свое собственное гудение в груди от возбуждения. Я перекидываю ткань через его плечо и медленно провожу ею по груди. Вероятно, мне следует намочить ее еще раз, но в данный момент меня не очень интересует водный аспект этой ванны. Меня гораздо больше интересует его реакция на мои прикосновения, потому что Пашов никогда не умел хорошо скрывать свои чувства. Мне не нужно смотреть ему в глаза, чтобы знать, что его пристальный взгляд прикован к моему лицу. Я чувствую, как оно горит. Я прекрасно осознаю все, что он делает, маленькие движения его тела, когда он переминается с ноги на ногу, непрестанное помахивание хвостом, стук его сердца, отбивающего ритм песне его кхая. Его руки сжимаются по бокам, и я подозреваю, что он хочет прикоснуться ко мне, но очень старается этого не делать, чтобы не отпугнуть меня.

Я никуда не собираюсь уходить.

Я провожу тканью по его твердому животу. У него на животе только твердые, как скала, мышцы, без единой унции жира. Мне нравится прослеживать линии между каждой мышцей, считать шесть кубиков, которые так четко очерчены. Толстое защитное покрытие в центре его груди заканчивается возле пупка, а дальше не остается ничего, кроме нежной голубой кожи. Я также провожу салфеткой по этому месту, потому что знаю, что здесь он сможет почувствовать это еще сильнее. Я опускаю взгляд, и его массивная эрекция сильно напрягается под набедренной повязкой, которую он носит.

При виде этого у меня пересыхает во рту. Сколько времени прошло с тех пор, как мы занимались сексом? По крайней мере, несколько дней. Я дала себе обещание, что больше не буду заниматься сексом с Пашовом, пока не успокоюсь и не буду уверена, что не заплачу. Мне определенно не хочется сейчас плакать. Но это не обязательно должен быть секс. Это могут быть ласки, просто ради чистого удовольствия поласкать свою половинку и посмотреть на его реакцию.

Мне так многому нужно научить его снова.

— Ты помнишь, как я прикасалась к тебе? — спрашиваю я его, ткань колышется у его пупка.

Он тяжело стонет.

— Я бы хотел помнить.

— Значит, ты не помнишь всех случаев, когда я прикасалась к тебе… вот так? — Свободной рукой я провожу по всей длине его члена.

Дыхание со свистом вырывается у него сквозь зубы.

— Продолжай. Я посмотрю, не пробудит ли это мою память.

Я хихикаю, забавляясь. Мой милый Пашов. Такой забавный и кокетливый, даже в такие моменты, как этот. Я поднимаю на него взгляд, и он наблюдает за мной из-под прищуренных век, возбуждение отчетливо читается на его волевом лице. Я снова провожу рукой вверх и вниз по его члену, через кожу набедренной повязки, и наблюдаю, как его рот незаметно сжимается.

Его хвост сильно ударяет по моей ноге.

— Мне остановиться? — легкомысленно спрашиваю я.

— Никогда.

— Подумала, что это может быть ответом. — Я наклоняю голову и делаю вид, что изучаю его. — Мне снять с тебя набедренную повязку?

Его медленный, напряженный кивок восхитителен.

Завтра, решаю я, я снова научу его целоваться. Не прямо сейчас, потому что я не хочу отвлекаться от того, что я делаю, и от того факта, что сегодня вечером все будет сводиться к тому, чтобы я доставила ему удовольствие. Завтра я снова покажу ему, как целоваться — долгими, медленными поцелуями, короткими, страстными и всеми поцелуями между ними. Завтра я устрою из этого игру.

Однако сегодня я в настроении подразнить его. И поэтому я не прекращаю того, что делаю. Я отбрасываю мокрую тряпку в сторону, все попытки вымыть его исчезают. После того, как я с ним закончу, он может тереть себя столько, сколько захочет. Я не думаю, что он будет возражать против того, к чему это приведет. Я дергаю за одну сторону его набедренной повязки, и завязки распускаются у меня в руке. Кожа соскальзывает и спадает по его ноге, и его член обнажается, выпячиваясь наружу, такой толстый и жаждущий моих прикосновений, что практически трется о его шпору.

Я счастливо вздыхаю при виде этого зрелища. Я не была девственницей, когда приземлилась здесь, и я разбиралась в мужской анатомии, но я могу с уверенностью сказать, что у моей пары самый большой и сочный член, который я когда-либо трогала в своих руках. Он толстый и округлый именно там, где ему и положено быть, головка выпуклая, а гребни по всей длине — само совершенство. Я обхватываю его пальцами и опускаюсь на колени перед Пашовом.

— Скажи мне, если захочешь, чтобы я притормозила, — шепчу я.

Он стонет.

— Если ты будешь двигаться еще медленнее, я могу умереть.

А мне казалось, что я двигаюсь быстро. Думаю, всегда есть место для совершенствования. Забавляясь, я провожу кончиками пальцев по его длине, довольная тем, как пристально он за мной наблюдает. Он ждет, все его тело практически вибрирует от напряжения, когда я возьму его в рот.

Мне бы не хотелось разочаровывать его, особенно после того, как он так старался мне понравиться. Я сжимаю его ствол и провожу губами по его члену, покрывая его горячими поцелуями по всей длине. Я чувствую, как дрожь пробегает по его телу при первом прикосновении моих губ, и его руки снова сжимаются в кулаки. Он твердо решил не отвлекать меня.

А это значит, что мне нужно быть гораздо более отвлекающей. Я хочу увидеть, как он потеряет над собой контроль. Если у него не осталось воспоминаний о наших неуклюжих первых попытках, я хочу подарить ему воспоминание, которое поразит его воображение. Поэтому я использую на нем все свои навыки. Я подхожу к головке его члена и облизываю ее, как будто это тающее фруктовое мороженое. Великолепное, преувеличенное облизывание, от которого мои губы становятся глянцевыми и приходится многократно проводить языком по головке. Из него вытекает пред сперма, и я слизываю ее языком, издавая при этом тихие звуки удовольствия.

— Моя пара, — стонет он. — Моя сладкая половинка. — Его руки сгибаются по бокам, снова и снова.

— Ты можешь прикоснуться ко мне, — говорю я, щелкая языком. — Я не сломаюсь.

Он колеблется, а затем его рука осторожно проводит по моим волосам. Я увеличиваю интенсивность, беря его глубоко в рот и посасывая. Он задыхается, и его рука крепче сжимает мои волосы. Я чувствую, как его бедра дергаются, как будто он пытается трахнуть меня в рот, и я чувствую дрожь возбужденного удовольствия.

Это то, чего я хочу. Я хочу, чтобы он потерял контроль. Я хочу свести его с ума. Мой кхай громко мурлычет у меня в груди, поет ему, и он снова стонет, когда я сильно сосу, принимая его глубоко. Он шепчет мое имя, медленно проникая в мой рот. Я издаю звук удовольствия, давая ему понять, что я тоже этого хочу, и его движения становятся все стремительнее, а его рука сжимается на моей голове еще сильнее, пока он не держит меня за волосы и не трахает мой рот, и я наслаждаюсь каждым моментом этого. Когда он кончает, это происходит со взрывом, и он накрывает мой язык своим оргазмом, струи спермы заполняют мой рот. Я глотаю, наслаждаясь его прерывистым дыханием, пока он борется за контроль. Мне нравится, что это будет одним из его воспоминаний, этот сексуальный дикий момент, который мы украли для себя.

Я дочиста облизываю губы и обхватываю руками его бедро, прижимаясь к нему щекой. Его рука скользит по моим волосам, поглаживая их.

— Я в шоке, — выдыхает он, все еще тяжело дыша. — Ты… удивительна.

— Это было хорошо? — тихо спрашиваю я, проводя пальцами вверх и вниз по внутренней стороне его бедра, просто потому, что мне нравится чувствовать дрожь, пробегающую по нему, когда я делаю это.

— Я… Я не могу… — он запинается на своих словах.

Я поднимаю на него взгляд.

— Что ты не можешь? — спрашиваю.

Пашов проводит рукой по лицу.

— Я не могу поверить, что забыл об этом.

Его тон, полный ужаса и удивления, заставляет меня разразиться хихиканьем.

ПАШОВ

Я просыпаюсь ото сна в холодном поту, в моем сознании мелькают смутные образы падающих камней и ощущение, что меня раздавили. Мне требуется несколько мгновений, чтобы осознать, что я в безопасности, что моя пара в безопасности, что наш комплект мирно спит в своей корзинке.

Однако после этого я уже не сплю. Я смотрю на потолок пещеры, мой разум наполнен видениями того, как он рушится на меня сверху.

Несмотря на то, что еще рано, я решаю приступить к дневной работе. Всегда есть что сделать, и только со мной и Стей-си никогда не хватает рук, чтобы сделать все это. Я встаю с постели и одеваюсь, подбрасывая угли в огонь. В соседней комнате мирно спит Стей-си, а Пей-си притих в своей корзинке. Тогда я могу заварить чай и разогреть немного вчерашнего рагу, пока она не проснулась. Я представляю, как ее улыбка становится шире при виде готовой еды, когда она просыпается, и мне приятно. Я хочу сделать ее счастливой. Я хочу видеть ее улыбку.

Я хочу, чтобы ее рот снова был на мне.

Я погружен в мысли о том, чтобы побыть наедине, когда отодвигаю ширму конфиденциальности в сторону и выхожу на снег, чтобы облегчиться. За ночь нового снега не выпало, и цепочки следов ведут к входу в пещеру, а затем снова прочь. Я хмурюсь про себя, присаживаясь на корточки рядом с одним из них. Эта ступня меньше моей собственной. Неужели Стей-си вчера покидала пещеру, а я не знал об этом? Я пытаюсь вспомнить, но мой разум прикован к образу Стей-си, стоящей передо мной на коленях, ее язык скользит по моему члену.

Похоже, вчера я отвлекся.

Возможно, у меня снова что-то с памятью. Я решаю немного пройтись по следам, проверяя, куда они ведут. Вполне возможно, что какое-то существо бродило рядом с нашей пещерой, и снег растаял ровно настолько, чтобы следы выглядели в человеческий рост. Некоторое время я иду по следу, но когда он в конце концов исчезает, я не вижу ничего, что могло бы меня встревожить, и я удаляюсь от пещеры и моей пары. Кажется, мне просто не по себе. Пора возвращаться, пока огонь не потух.

Стей-си спит допоздна, и когда Пей-си начинает шевелиться, я достаю его из корзинки и даю поиграть в главной комнате, пока она дремлет. Она благодарно улыбается мне, когда просыпается, и потягивается чувственным движением, от которого у меня чешутся руки снова прикоснуться к ней.

Я ставлю мясо коптиться на второй день, а она готовит у костра, и мы проводим день за разговорами. Я прошу ее рассказать мне как можно больше воспоминаний, и она это делает. Она рассказывает мне о каком-то празд-ни-ке с подарками и играми. Она рассказывает мне о том случае, когда я подшутил над ней, заменив все ее сладкие семена храку на семена перца, которые так любят мои люди, и о том, как она разозлилась. Она рассказывает мне, как в отместку зашила все манжеты на моих леггинсах, и как я порвал две пары, прежде чем сообразил, в чем дело. Она рассказывает мне о ленивых днях, проведенных у огня, и о бессонных ночах после рождения комплекта. Она рассказывает мне о рождении Пей-си и о том, как он вышел, вопя во всю глотку, а я носился по пещере и пихал его под нос всем в племени, так как очень гордился своим сыном. Все это хорошие воспоминания, и я впитываю их, стремясь к большему.

День проходит быстро, и очень скоро мясо подсушивается и готово к употреблению. Работа над леггинсами завершена, и Пей-си заканчивает кормиться грудью в последний раз перед сном и начинает зевать, уткнувшись в мамины соски. Стей-си выглядит довольной, но не слишком уставшей, и я надеюсь, что она продолжит говорить после того, как Пей-си уложат в постель. Я изголодался по ее обществу, и даже дня пустой болтовни и общих воспоминаний недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Со Стей-си я всегда жажду больше ее времени, ее нежности, ее улыбок.

Она встает, чтобы уложить Пей-си спать, и я жадно наблюдаю за ней, за покачиванием ее бедер, за взмахом каштановой косы, когда она наклоняется, за изгибом ее бесхвостой попки. Она выпрямляется и возвращается ко мне у огня, и я чувствую прилив радости от того, что она решает проводить со мной больше времени. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь придумать что-нибудь новое, о чем можно было бы поговорить, что-нибудь, что заставило бы ее лицо осветиться яркой улыбкой. Возможно, еда.

— Ты все еще голодна?

Стей-си поднимает руку в воздух и качает головой.

— Спасибо, я съела столько копченого мяса, сколько смогла переварить.

Я знаю, что она чувствует. Хотя копченое мясо мне не нравится, свежее достать сложнее в суровое время года. Мы будем есть копченое мясо много-много дней подряд, пока по земле будет идти снег.

— Жаль, что у меня нет ничего другого, что я мог бы тебе предложить.

Она садится рядом со мной и похлопывает меня по колену.

— Все в порядке. Я просто рада, что у нас есть вдоволь еды. Мы не можем позволить себе роскошь быть разборчивыми.

Тем не менее, я уже мысленно планирую выкопать для нее завтра еще несколько не-картофелин.

— Что ты ела там, на своей земле людей?

Ее глаза расширяются.

— О, ничего себе. Черт возьми, всего понемногу, я полагаю. Лапша, рис, бургеры, пицца. Всевозможные вещи. Так много разных видов еды. — Она слегка улыбается мне. — Но знаешь, по чему я скучаю больше всего? Завтрак.

— Зав-трак? — Это звучит знакомо, и тогда я понимаю, о чем она говорит. — Ах, утренний ужин?

— Да! Я бы сейчас убила за большую порцию яичницы-болтуньи. — Она прижимает руки к сердцу. — Может быть, немного блинчиков и тостов с маслом, но обязательно яйца.

— Яйца? — спрашиваю. От этой мысли меня подташнивает. — Ты ешь яйца? — я удивлен.

— Боже, да. — Стей-си закрывает глаза от блаженства при этой мысли. — Большая, дымящаяся яичница-болтунья мое любимое блюдо.

И люди думают, что мы странные.

— Ты ешь скорлупу? — спросил я.

— Что? Нет. — Она открывает глаза и смеется, бросая на меня озадаченный взгляд. — Учитывая всю ту странную дрянь, которую вы, ребята, едите, только не говори мне, что вы не едите яйца? — Ее брови опускаются. — Хотя, если подумать, я не видела, чтобы ты ел яйца. Почему нет?

— Это нарождённые детеныши.

— У тебя такой шокированный голос. Я почти уверена, что мы уже ели молодого двисти раньше.

— Охотники стараются брать добычу, которая не повлияет на стадо в целом. Я бы не стал отнимать у матери грудного комплекта и не украл бы яйцо. Что, если в следующем году будет меньше животных, на которых можно охотиться, если я это сделаю?

Она снова смеется, явно забавляясь моим шоком.

— Полагаю, это довольно мило. Но нет, у нас есть животные — в основном куры, — которых держат только для того, чтобы они несли яйца. Они откладывают по яйцу каждый день, и люди идут и собирают их.

Я потрясен.

— Вы держите животное в неволе и каждый день крадете его детенышей?

— На самом деле все не так плохо, как кажется. — Стей-си снова хихикает, протягивает руку и щиплет меня за щеку, как будто я комплект. — Это мило, что ты беспокоишься об этом. Вы едите свое мясо сырым и съедаете все, что есть в животном. Почему яйцо отличается от этого?

— Потому что это так, — упрямо говорю я. Это просто кажется… неправильно. Особенно теперь, когда у меня есть свой собственный комплект.

— Ну, в какой-то момент я хочу найти на этой планете яичную кладку или две, и тогда мы будем есть яичницу-болтунью. — Она кладет голову мне на плечо и обнимает меня за талию, прижимаясь ближе. Я так удивлен этим, что не двигаюсь с места, опасаясь, что она встанет и уйдет. — Здесь есть существа, которые откладывают яйца, не так ли?

— Небесный коготь, — говорю я, мягко кладя руку ей на плечо. — И клювы-косы. И некоторые существа, обитающие в большом соленом озере.

— Что ж. Я не хочу видеть никакого небесного когтя. И мы не собираемся приближаться к океану. А как насчет гнезд клюво-косов? Где они устраивают свои дома?

— На склонах утесов. — Она такая теплая, когда прижимается ко мне. Ее рука лежит на моем животе, и я хочу, чтобы она опустилась ниже. Теперь я думаю о том, что она сделала прошлой ночью, когда стянула с меня набедренную повязку и ласкала меня руками и ртом.

— Ммм. Тогда, думаю, надеяться на несколько яиц — это слишком много. — Она вздыхает. — Хотя об этом было приятно подумать.

— Я принесу тебе яиц, когда в следующий раз пойду на охоту, — клянусь я. — Как только вы с Пей-си устроитесь в новом доме-пещере.

— Нет. — Стей-си похлопывает меня по животу. — Я не хочу, чтобы ты это делал. Если они находятся на утесах, это может быть опасно. Забудь. Это не важно.

— Может принести тебе другие комплекты для раннего ужина?

Она хихикает.

— Ты говоришь так, будто я монстр, пожирающий детенышей. — Она поднимает руку и изображает коготь. — Ррр. Хотя я не знаю, почему я такая страшная. Это у тебя клыки. — Она протягивает руку и тычет в один из них кончиком пальца.

Я не двигаюсь. Я не дышу. Ее рука слишком близко к моему рту, и она кажется теплой, мягкой и прелестной рядом со мной. Я хочу остаться так навсегда.

Она изучает меня, и ее пальцы перемещаются от моих зубов к губам. Она нежно проводит по ним пальцем, а затем облизывает собственные губы.

— Ты не помнишь, как целовался, не так ли?

Я качаю головой.

— Что это?

— Рот в рот?

Ах. Я видел, как другие прижимались ртами к своим человеческим парам, и подумал, что это странный жест.

— Ты хочешь это сделать?

— Похоже, тебе это не очень интересно. — Кажется, ее это забавляет.

— Я бы предпочел прижаться ртом к твоему влагалищу и…

Ее пальцы прижимаются к моим губам, и выражение ее лица застенчивое.

— Ты переходишь от нуля к сотне, не так ли? Для тебя нет возможности увеличить скорость.

Увеличить скорость?

— Если мы говорим о местах, куда можно прикоснуться ртом, я расскажу тебе о своем любимом. Тебе, возможно, понравятся поцелуи.

Я пожимаю плечами.

— Я поцелую, если ты хочешь. Я сделаю все, что ты пожелаешь, Стей-си. Мое самое большое желание — доставить тебе удовольствие.

— Тогда мы начнем с поцелуев, — говорит она, поглаживая мою щеку своими мягкими пальцами. — И мы перейдем к другим вещам, когда я снова буду готова.

Я киваю.

— Тогда давай займемся поцелуями. Мы можем начать с этого. — Я хочу, чтобы ей было комфортно со мной. Я хочу, чтобы она жаждала моих прикосновений так же, как я жажду ее.

Она ерзает и садится, наблюдая за мной.

— Почему бы мне не взять инициативу на себя?

Она беспокоится, что я сделаю это неправильно?

— Разве я раньше целовался?

— О да. — Стей-си мечтательно вздыхает. — Ты великолепно целовался.

— Расскажи мне об этом поподробнее.

Ее губы изгибаются в улыбке.

— Я не уверена, что здесь есть о чем рассказывать. Мне просто нравилось целоваться с тобой. Конечно, сначала ты не знал, как это делать. Это не по-ша-кхайски… очень похоже на поедание яиц. — Ее губы подергиваются, когда она встает на колени и перекидывает одну ногу через мои бедра. Мгновение спустя она устраивается у меня на коленях и обнимает меня за шею. — Но ты научился этому очень быстро, а потом у тебя это стало получаться очень, очень хорошо. — У нее мечтательное выражение на лице, когда она придвигается ближе.

Мои руки ложатся на ее бедра, и я борюсь с желанием насадить ее на свой член, уже твердый и ноющий в ответ на ее близость. Но я хочу, чтобы она оставалась там, где она есть — мне нравится чувствовать, как она оседлала меня.

— Тогда я снова научусь хорошо в этом разбираться.

— Ты сделаешь это, — мягко говорит она. Ее пальцы играют с моей гривой, и она снова гладит меня по подбородку. — Или ты вспомнишь.

— Я хочу вспомнить, — говорю я, и мой голос хриплый от желания. — Я хочу этого больше всего на свете.

— Я знаю. Тогда, может быть, это освежит твою память. — Она наклоняется и прижимается своими губами к моим.

Ее губы касаются моих, и я испытываю ощущение всепоглощающей сладости. Мое пребывание здесь — это все, что есть доброго, мягкого и сладостного в этом мире. Я чувствую прилив собственничества, когда прижимаю ее к себе, позволяя ей прижаться своими маленькими губками к моим. Если это то, что она хочет сделать, то я с радостью соглашусь с этим.

Потом она лижет меня.

Я так поражен этим, что отпрянул назад, уставившись на нее.

— Что? Что такое? — Ее рот влажный, блестящий и завораживающий.

— Ты должна была это сделать?

Она улыбается мне.

— Мы можем делать друг с другом все, что захотим, глупый, пока это доставляет удовольствие. Тебе это не понравилось? — Стей-си выглядит обеспокоенной.

— Я просто был… удивлен. Давай сделаем это снова. — Я хочу еще раз попробовать ее маленький язычок на вкус.

Она придвигается немного ближе ко мне, ее влагалище покоится прямо на моем твердом как камень члене, и на ее губах появляется улыбка.

— Все еще хочешь, чтобы я вела?

Я киваю. Я слишком очарован тем, как она себя ведет, чтобы протестовать. Мне нравится, когда она берет все под свой контроль. Это такая другая ее сторона… и это волнующе. Я положил руки ей на бедра, решив не беспокоить ее.

Стей-си снова наклоняется и касается своими губами моих, как она делала раньше. Я чувствую ее возбуждение, горячий аромат его наполняет воздух. Ее кхай напевает тихую песенку, и мой отвечает тем же. Когда она наклоняется вперед, ее соски касаются моей груди, и они твердеют. Это заставляет мой член дернуться в ответ, потому что я ничего так не хочу, как повалить ее на пол и зарыться лицом в ее влагалище, пожирая ее, пока она не начнет выкрикивать мое имя. Мои руки сжимаются в кулаки, и я закрываю глаза, полный решимости сохранять контроль. Я не хочу пугать ее силой своей потребности.

Но прошлой ночью, когда она прижалась ртом к моему члену? Она только усугубила мою нужду. Теперь я не могу думать ни о чем, кроме нее.

Ее язык снова скользит по уголку моего рта, и я приоткрываю губы, любопытствуя посмотреть, к чему это приведет. Ее ответная дрожь завораживает меня, как и ощущение того, как ее язык скользит по моему. Она снова лижет меня… и это неописуемое ощущение. Я стону, когда она начинает дразнить меня, ее язык слегка касается моего, уговаривая меня принять участие. Затем она толкается мне в рот, и я задыхаюсь, потому что это напоминает мне о… совокуплении с ней. Так вот что это такое? Совокупление ртами?

Я думаю, мне понравятся поцелуи. Сильно.

Я прикасаюсь своим языком к ее, и она издает тихий стон, когда я это делаю. Ее ответ потрясает меня, и я больше не могу сидеть сложа руки и концентрироваться. Я должен участвовать, и я крепко прижимаю ее к себе, пока мой язык сражается с ее языком, скользя и поглаживая друг друга. Ее рот влажный и горячий, каким, должно быть, сейчас является ее влагалище, и когда я засовываю свой язык ей в рот, это как будто обещает ей спаривание, дразня ее тем, что мой член сделает с ней.

И она прижимается ко мне и задыхается, возбужденная моими поцелуями.

Снова и снова наши рты соединяются, языки сливаются воедино. Мои руки блуждают по ее спине, прижимая ее маленькую фигурку ко мне. Она само совершенство, моя пара, все изгибы и нежная кожа, и я сжимаю ее зад, очарованный тем, какой он круглый и мягкий. Женщины ша-кхаи стройные и мускулистые, но моя Стей-си совсем не такая, и я люблю ее тело.

Она стонет мне в рот, а ее бедра покачиваются навстречу моему члену, вызывая у меня еще один стон. Я думаю о прошлой ночи, когда она опустилась передо мной на колени и ублажала меня своим ртом. Она не кричала от удовольствия, как делала, когда мы совокуплялись. У нее не было освобождения — и я хочу дать ей его. Я провожу рукой вверх по ее груди, обхватывая ее полные соски.

— Стей-си, — прохрипел я между поцелуями. — Позволь мне поцеловать твое влагалище. Я хочу облизать его так же, как ты облизываешь мой рот.

Моя пара вздрагивает рядом со мной, ее дыхание прерывистое.

— Ты не обязан… Дело не в том, чтобы это было взаимным…

— Я хочу. — Я дергаю ее за тунику. — Я ничего не хочу больше, чем этого.

Она отстраняется и смотрит на меня глазами, полными желания.

— Ты уверен?

Я рычу на нее.

— Женщина. Твой запах искушал меня весь день. Я изголодался по этому. Позволь мне попробовать тебя на вкус.

Стей-си снова дрожит, и она облизывает губы.

— Пашов…

Я целую ее, чтобы заставить замолчать ее оправдания. Я не знаю, каким я был в мехах до потери памяти, но я не думаю, что это то, что мне не нравилось в прошлом. Даже сейчас от ее запаха у меня текут слюнки, и я думаю о нашем кратком совокуплении раньше. Мне удалось попробовать ее на вкус всего на мгновение.

Я хочу большего. Всегда больше.

Я поднимаю ее со своих колен, продолжая целовать, и перекатываю наши тела на пол, пока она не оказывается подо мной. Мои меха лежат рядом, и я подтягиваю их вперед, чтобы у нее было на чем лечь. Она прижимается ко мне, ее ногти впиваются в мою кожу возбуждающим и странно свирепым образом.

— Скажи мне, если захочешь, чтобы я остановился, — шепчу я ей, когда начинаю прижиматься ртом к хрупкой шейке ее горла.

Она задыхаясь смеется.

— Я не думаю, что это будет проблемой.

— Делал ли я это для тебя в прошлом?

— О, да.

Я рад это слышать.

— И хорошо ли у меня это получалось? Я заставлял тебя кричать?

Она снова дрожит на мехах.

— О, да.

Это меня радует. Я нахожу завязку на ее тунике спереди и ослабляю ее, и кожа спадает. Ее груди мягкие и тяжелые, соски твердые и покрыты капельками молока. Я очарован видом моей пары, ее тело пышет от кормления нашего комплекта. Я наклоняюсь и целую каждую капельку молока на ее коже, и она хнычет в ответ. Еще больше молока появляется, чтобы занять место других капель, и их я тоже слизываю.

Стей-си слегка вздыхает.

— Как бы сильно мне ни нравился твой рот на моих грудях, ты останешься там навсегда, если будешь ждать, пока они перестанут вытекать. — Ее улыбка застенчива. — И нам, наверное, стоит приберечь молоко для Пейси.

Я киваю, целуя ниже.

— Тогда я сосредоточусь на других вещах.

— Я не возражаю против этого, — усмехается она.

От ее смеха мне становится тепло. Единственное, что может быть лучше, чем попробовать кожу Стей-си, — это заставить ее улыбнуться, и мне приятно делать и то, и другое. Я прижимаюсь губами к ее мягкому животу, а затем стягиваю с нее леггинсы. Они завязаны по бокам, и мне ничего так не хочется, как разорвать шнурки и сорвать с нее одежду, но я думаю о долгих часах, которые она проводит за шитьем. Я не хочу создавать для нее больше работы. У нее и так много дел. Поэтому я осторожно развязываю узлы и стягиваю леггинсы вниз. Терпеливо. Я проявляю терпение.

Один ее вид — это дар. Ее маленькая полоска меха между бедер зовет меня, ее запах сильнее, чем раньше.

— Мне это нравится, — говорю я ей, проводя пальцами по кусочку меха. — Все люди такие, или я самый счастливый мужчина?

У нее перехватывает дыхание от смеха.

— У всех людей там в той или иной степени есть волосы. Но ты все равно можешь считать себя счастливчиком.

— Да, — говорю я ей и оставляю поцелуй там. — Потому что это мое.

— Это идет в комплекте со мной, — говорит она, забавляясь.

— Да, и ты тоже моя. Но это особенно мое, — говорю я и накрываю ладонью ее влагалище. Даже здесь она маленькая, но ее кожа обжигающе горячая. Я чувствую, как ее кхай разливается по телу, отзываясь на мои прикосновения. — Оно влажное, горячее, вкусное и полностью мое.

Она снова смеется, слегка дрожа.

— Я не знаю, то ли это грязные разговоры, то ли я просто действительно возбуждена в данный момент.

— Ты нервничаешь? — По-моему, она нервничает.

Она молча кивает.

— Но почему? — Я снова целую ее холмик. — Я уже делал это раньше. Я целовал все твое тело. Ты родила мой комплект. Почему ты сейчас нервничаешь?

— Потому что это важно. — Ее голос — всего лишь шепот. — Потому что я так сильно скучала по тебе.

— Я здесь, — говорю я ей. Я беру ее за руку, и она крепко сжимает мои пальцы. — Позволь мне доставить тебе удовольствие, моя пара. — Когда она натянуто кивает мне, я наклоняю голову и снова целую ее холмик. Я буду лизать ее, пока она не закричит… но я никогда ее не отпущу.

Я устраиваюсь между ее ног и кладу свободную руку на внутреннюю сторону ее кремового бедра. Я не могу сдержать стон желания, вырывающийся из моего горла при виде ее розовых складочек, влажно поблескивающих. Я ждал несколько дней, чтобы снова попробовать ее на вкус. Ее пальцы снова сжимают мои, словно давая мне понять, что она тоже этого хочет. Я больше не теряю времени; я наклоняюсь и долго, медленно облизываю ее.

Ее дыхание прерывается.

Вкус Стей-си у меня на языке восхитительный. Я снова облизываю ее, такую сочную и сладкую здесь. Она на вкус лучше, чем я помнил, и я не могу удержаться, чтобы не лизать ее снова и снова, очарованный мягкостью на моем языке и вкусом ее мускуса. Она стонет, и ее бедра покачиваются в такт моему языку, прижимаясь ко мне. Ей это нравится, но я хочу свести ее с ума от желания, как она это сделала со мной.

Поэтому я начинаю исследовать ее ртом, изучая каждую складочку и изгиб. Я провожу языком по бугорку в верхней части ее влагалища, который напоминает сосок. Я опускаю свой рот ко входу в ее лоно, где она самая горячая и скользкая. Я хочу лизнуть ее еще ниже, но когда она так сладко выгибает бедра, когда я облизываю языком ее сердцевину, я решаю сосредоточить свое внимание там. Я просовываю кончик языка внутрь нее, и она стонет, крепко сжимая мою руку. Я использую свой язык, как член, входя в нее и выходя из нее. Моя собственная потребность бушует во мне, но я игнорирую ее. Все дело в том, чтобы побыть с ней и удовлетворить ее потребности, а не мои.

— Прикоснись к моему клитору, — шепчет она.

Я удивленно поднимаю голову. Это первый изданный ею звук, который не был ни стоном, ни криком.

— Твой клитор? — Я не знаю этого слова. — Покажи мне.

— Вот, — говорит она. Ее свободная рука скользит между бедер, и она раздвигает складочки. Ее пальцы скользят по ее гладкости, а затем она обводит маленький сосок в верхней части своего влагалища.

Я очарован видом того, как она прикасается к себе… и ревную. Она моя, чтобы к ней прикасаться. Моя для удовольствия. Но я возьму то, что она мне покажет, и научусь. Я наблюдаю за ней, как она медленно обводит сосок — свой клитор, — и ее дыхание учащается. Значит, ей нравятся мягкие прикосновения здесь.

Я отталкиваю ее руку в сторону и снова зарываюсь лицом между ее ног, нащупывая языком ее клитор. Я слышу, как она ахает, когда я нахожу его, и начинаю копировать ее движения, обводя кончиком языка по кругу, как это делала она. Все ее тело дрожит в ответ, и она издает тихий вскрик.

Воодушевленный, я удваиваю свои усилия, облизывая, покусывая и посасывая этот маленький кусочек плоти. Если она хочет, чтобы я подразнил ее клитор, я это сделаю. Если она захочет, чтобы я лизал ее часами, я это сделаю. Я наблюдаю за ее движениями и обращаю внимание на то, как она сжимает мою руку. Я узнаю, какие вещи ей нравятся — например, быстрое скольжение моего языка по ее клитору, — а какие ее не трогают. Снова и снова я доставляю ей удовольствие своим ртом, и ее вкус наполняет мои чувства. Я хочу часами находиться здесь, между ее бедер, чувствуя, как она дрожит.

Одна из ее ног дергается, и я опускаю на нее свободную руку, заставляя ее раздвинуть ноги шире.

— Моя, — жадно рычу я между облизываниями.

Она всхлипывает, и ее рука тянется к моей гриве. Ее пальцы запутываются в моих волосах, и она тихо вскрикивает, выгибая бедра.

— Я так близко, — выдыхает она. — Не останавливайся.

— Никогда, — клянусь я и набрасываюсь на нее с новообретенной решимостью. Она крепко сжимает мою руку, пока я продолжаю ласкать ее клитор, снова и снова. Ее бедра поднимаются выше с каждым движением моего языка, пока она не прижимается к моему рту, из ее горла не вырывается тихий пронзительный звук.

Затем она кончает в приливе влаги, все ее тело дрожит. Она громко вздыхает и дрожит, а я крепко сжимаю ее руку и продолжаю доставлять ей удовольствие своим ртом. Я не сдаюсь, пока она не отталкивает меня в сторону несколько мгновений спустя.

— Ты убьешь меня, если будешь продолжать в том же духе, — говорит она мне, затаив дыхание от изумления.

— Я доставляю удовольствие своей половинке, — говорю я ей, готовый сделать больше.

— Я определенно получила удовольствие, — отвечает она, тяжело дыша. — Я… вау.

— Я хорошо справился?

— Лучше, чем хорошо. Удивительно. — Она снова сжимает мою руку. — Спасибо.

— За что ты меня благодаришь?

— Потому что ты не должен был этого делать.

— Я мечтал об этом в течение нескольких дней. — Я оставляю поцелуй на внутренней стороне ее бедра и наслаждаюсь ее ответной дрожью. — Нет большего удовольствия, чем ощущать твой вкус на своих губах и смотреть, как ты распадаешься на части.

Она улыбается и поглаживает меха.

— Пойдем, понежимся ненадолго?

— По-нежимся?

Стей-си кивает и, когда я подхожу к ней, обнимает меня за талию и прижимается щекой к моей груди. Она прижимается ко мне всем телом и переплетает свои ноги с моими.

— Понежимся. Объятия. Будем держаться друг за друга.

— Я был бы рад. — Я обнимаю ее и чувствую себя довольным. Счастливым. Мой кхай поет песню удовлетворения. Мой член болит, и моя потребность неистова, но в данный момент мне не нужно большего. Моя пара в моих объятиях, ее вкус на моих губах, а ее удовлетворенное тело прижимается ко мне.

На данный момент этого более чем достаточно.

Глава 9

СТЕЙСИ

— Ты уверен, что погода продержится? — спрашиваю я Пашова, выглядывая из пещеры на ясное небо на следующий день. Погода прекрасная — для Не-Хота. На улице солнечно, и лишь несколько крупных хлопьев кружатся на ветру. Вместо антарктической зимы это больше похоже на… Канадскую зиму. Все еще холодно, но уже не так тоскливо. — Как бы мне ни нравилось быть здесь с тобой, я также беспокоюсь, что мы потеряем возможность путешествовать. Может быть, нам стоит отправиться за всеми, пока погода хорошая?

— Рокан сказал, что жестокий сезон подождет еще немного, — упрямо говорит моя пара со своего места у огня. Он держит Пейси за руки и пытается заставить малыша ходить, а не ползать. Пашов смотрит на меня, на его широком лице появляется тень обиды. — Разве ты не хочешь быть здесь со мной?

— Дело совсем не в этом. Мне нравится быть с тобой. — Я снова задвигаю ширму над входом и подхожу к нему. — Пребывание здесь вместе помогло нам воссоединиться, — говорю я и касаюсь его руки. — Было чудесно провести время наедине. Я бы с удовольствием осталась в этой пещере на месяцы, если бы мы могли. — Маленькая пещера достаточно велика, чтобы мы не спотыкались друг о друга, и достаточно мала, чтобы быть уютной. Временами здесь немного дымно, но я могла бы быть здесь счастлива. — Я просто беспокоюсь о путешествии. Это было не совсем просто. Я не хочу, чтобы мы застряли во время штормов, когда они все-таки налетят.

— Рокан никогда не ошибается, — говорит мне Пашов. — Он говорит, что будет ясно дольше, и мой вождь дал нам четыре дня, прежде чем они придут искать нас.

— Но ты сказал, что потребуется по меньшей мере пять дней, чтобы добраться до долины, верно? Может быть, шесть, если мы будем двигаться медленно. Это означает, что мы здесь на шесть дней, а мы уже пробыли здесь четыре. Я не хочу подходить к этому слишком близко. — Я глажу его по руке. — Я просто волнуюсь.

Он бросает на меня понимающий взгляд.

— Ты не хочешь заканчивать с этим или хочешь увидеть свой новый дом?

Я смеюсь и изображаю легкость.

— Я очевидна?

Пашов улыбается мне.

— Тебе нравится содержать пещеру в порядке, а в этой полный беспорядок.

Я оглядываю переполненную маленькую пещеру. Наше снаряжение свалено в кучу в одном углу, вместе с большим количеством вещей Кемли и Боррана. Мы почти ничего не распаковали, потому что я прекрасно понимаю, что нам придется снова все это собирать и запихивать на сани. Из-за этого нам, как правило, приходится перешагивать через свертки мехов и корзины с сушеным мясом, когда мы передвигаемся по пещере.

Однако меня беспокоит не это.

Прошлой ночью, после орального секса, я заснула, свернувшись калачиком в объятиях Пашова, довольная и счастливая, и чувствуя, что моя пара вернулась. Что в моем мире все начинает возвращаться на круги своя.

Я проснулась от звуков его кошмаров.

Когда-то, пока я спала, Пашов перенес меня обратно в мои собственные меха, и я не уверена, что я чувствую по этому поводу. Часть меня думает, что это мило, что он не забыл уложить меня обратно, а часть меня разочарована тем, что он не обнимал меня всю ночь. Однако я знаю, что он просто следует моим желаниям, так что я не могу злиться. Пашов спал в соседней комнате, завернувшись в свои собственные одеяла, и дико метался.

Пашов всегда крепко спал, и его никогда не мучили кошмары. Ни разу с тех пор, как я его знаю. Однако прошлой ночью он метался и стонал в кошмарном сне, пока я его не разбудила. Он резко выпрямился, глаза расширились от ужаса, на коже выступили бисеринки пота. Когда я спросила его, в чем дело, он пробормотал что-то о том, что на него обрушилась пещера.

Затем он быстро снова заснул.

Однако после этого я не могла уснуть. Неугомонность на него не похожа.

Я беспокоюсь, что ему, в конце концов, нужен целитель. Его воспоминания не вернулись, и из-за кошмаров я боюсь, что он скрывает более глубокую черепно-мозговую травму. Или что, если у него посттравматический синдром после того, как на него обрушился потолок? Это возможно, и я чувствую себя не в состоянии помочь ему пережить что-то подобное.

Я также беспокоюсь о том, что мы уязвимы здесь, в пещере, одни. Что произойдет, если произойдет еще одно землетрясение и с Пашовом что-то случится? Было бы более чем опустошительно потерять свою вторую половинку после недавнего, но еще более ужасно… что бы я сделала, чтобы обезопасить Пейси? Я не могу думать только о себе; я должна думать о нашем ребенке. Мне пришлось бы как-то охотиться, выживать и находить остальных.

Наше существование здесь так хрупко.

Но я не хочу пугать Пашова. Я также не хочу, чтобы он чувствовал, что мне его недостаточно. Было ли это безопасно? Если бы не было никаких забот? Я бы скучала по остальным, но я была бы совершенно счастлива провести весь жестокий сезон, свернувшись калачиком в пещере со своей парой.

Однако здесь слишком много поводов для беспокойства. Однажды я чуть не потеряла свою вторую половинку. Я не хочу терять его снова. Поэтому я улыбаюсь, пожимаю плечами и решаю притвориться, что я в восторге от нового жилья.

— Было бы неплохо посмотреть, какими будут новые маленькие домики. И Джорджи сказала, что там будут туалеты. Признаюсь, я с нетерпением жду туалетов.

Пашов поднимает лицо для поцелуя.

— У тебя будет более чем достаточно времени, чтобы обустроить свое новое гнездышко, моя пара. Давай насладимся нашим совместным времяпрепровождением, хорошо?

— Хорошо, — говорю я и с нежностью прижимаюсь губами к его рту. Может быть, у меня паранойя. Ночные кошмары не означают черепно-мозговую травму. Целитель бы уже увидела это. И здесь мы в безопасности. Пашов не повез бы меня и своего сына куда-нибудь в подобное место, если бы думал, что нам угрожает хоть малейшая опасность.

Я просто слишком много думаю.

Я вытаскиваю одну из больших шкур, оставшихся от недавней охоты. Мы очистили ее от всего мяса и жира, и она высохла. Теперь она застыла и готова к обработке, и я рассматриваю ее, пытаясь сообразить, что изготовить из нее. Дополнительные ботинки, вероятно, были бы разумны, даже если они не водонепроницаемы. Но Пейси нужно больше подгузников, или, как их называют ша-кхаи, набедренных повязок. Эта конкретная шкура слишком жесткая, но я могла бы достать скребок и обработать ее, чтобы размягчить. Пашову нужны зимние туники, мне нужна пара пончо поверх моих зимних туник, и нужно сшить так много вещей, что я немного нервничаю, думая обо всем этом. Я бы хотела, чтобы мы могли сесть в машину и доехать до ближайшего супермаркета и купить вещи, но здесь такое невозможно. Иногда это немного ошеломляет.

Поэтому я сосредотачиваюсь и пытаюсь думать о том, что наиболее срочно необходимо. Ботинки, вероятно, самая разумная идея на данный момент, потому что одна пара означает только то, что мои ноги превратятся в ледяные глыбы к концу дня путешествия, а высыхание ботинок занимает больше времени, чем один вечер. Мои нынешние можно дополнить большим количеством набивки, чтобы они были теплее, и я могу использовать жесткую кожу, чтобы сделать запасную пару. Хорошо бы иметь дополнительные подгузники, но я могу просто немного напрячь мышцы рук и почистить те, что у меня есть. Преимущество замороженной кожи в том, что вы можете просто соскрести грубые кусочки и завернуть шкурки в зелень, чтобы освежить их. Это не совсем то же самое, что иметь одноразовые подгузники, но нищим выбирать не приходится. Мне следовало бы сшить Пашову новую тунику, но кожа плохого качества, и я не знаю, насколько мягкой или удобной я смогу ее сделать, даже соскабливая. Чтобы она стала эластичной, потребуется много дней соскабливания. Это может оказаться напрасной тратой усилий. Я отодвигаю шкурку и смотрю на Пашова.

— Как ты думаешь, сапоги для меня или туника для тебя?

— Сапоги, — говорит он, не глядя на кожу. — Тебе нужно согреться. Погода меня не так беспокоит.

— Да, но ты вовлечен в это больше, чем я, — волнуюсь я. — Просто кожа слишком жесткая и грубоватая для туники. Тебе нужно что-нибудь мягкое. — Я смотрю на него. — Ты собираешься поохотиться на что-нибудь с лучшей шкурой, что я могла бы использовать для тебя?

— Мне не нравится мысль о том, что я оставлю тебя и Пей-си здесь одних, пока буду охотиться, — говорит он мне, беря Пейси за маленькие ручки и помогая ему, пошатываясь, сделать несколько шагов вперед. На его лице появляется довольная улыбка по поводу успехов ребенка, и он неохотно смотрит на меня. — Но я могу проверить свои ловушки, и если они пусты, я могу посмотреть, что еще заморожено в тайнике, но это означает коптить больше мяса.

— Меня это устраивает, — говорю я ему. — Лучше слишком много мяса, чем недостаточно.

Он поднимает Пейси на руки и шумно целует в круглую щечку малыша.

— Тогда я пойду и сделаю, как ты просишь. Ты не против побыть наедине с этим свирепым малышом недолго?

Я хихикаю, и не только потому, что Пейси явно в восторге от игривости своего отца.

— Я покормлю его и уложу поспать. — Он уже довольно долго играет с малышом, и я надеюсь, что Пейси достаточно устанет, чтобы уснуть. Это даст мне свободное время поработать над шкурками без необходимости выуживать что-либо из маленьких цепких ручек Пейси. Эта пещера не совсем безопасна для детей.

Моя пара кивает и встает на ноги, одновременно подхватывая Пейси на руки.

— Я постараюсь не уходить надолго. — Он подходит ко мне и нежно передает мне моего сына.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашиваю я, потому что не могу не волноваться.

Пашов бросает на меня любопытный взгляд.

— Конечно. Почему бы и нет?

— Без причины, — бодро отвечаю я, решив, что сейчас неподходящее время спрашивать о кошмарах. — Просто будь осторожен там.

— Всегда, — говорит он мне и опускается передо мной на колени. Он берет мое лицо в ладони и, пока мои руки заняты шевелящимся ребенком, наклоняется и дарит мне глубокий, восхитительный поцелуй, полный языка и обещания. — Возможно, если он уснет, когда я вернусь, ты позволишь мне полизать твое влагалище, пока ты снова не захнычешь.

Я чувствую, как мое лицо становится обжигающе красным.

— Хорошо, — говорю я, и мой голос звучит так же взволнованно, как я себя чувствую. Это было смелое заявление. Но это не значит, что я собираюсь протестовать против этого заявления. Думаю, что мой мужчина с каждым днем все больше и больше возвращается к своему прежнему «я», и это делает меня такой счастливой.

Если бы только я могла перестать беспокоиться.

Пашов берет свое копье и засовывает ножи за пояс, затем направляется к выходу из пещеры.

— Скоро вернусь, моя пара.

— Я буду здесь, — криво улыбаясь, кричу я ему вслед.

Проходит несколько мгновений, и пещера начинает казаться очень пустой. Я начинаю беспокоиться. Что, если его сегодняшнее игривое настроение — это притворство? Я не могу перестать думать о кошмарах или о том факте, что прошли недели, а его воспоминания все еще не вернулись.

Он ненадолго, напоминаю я себе. Охотники выходят на охоту все это чертово время. Мне нужно перестать быть такой беспокойной. Но я ничего не могу с этим поделать. Недавно я чуть не потеряла свою вторую половинку. Конечно, я буду беспокоиться о нем.

Я занимаюсь тем, что кормлю Пейси. Он привередлив и не хочет успокаиваться, но после того, как живот набит молоком, он начинает становиться сонливым и еще более капризным. Я позволяю ему выплакаться, пока он не уснет, хотя сама начинаю чувствовать, что мне нужно вздремнуть. В конце концов, однако, он затихает и засыпает, и я встаю, чтобы положить его в корзину в соседней комнате. Наконец-то я могу что-нибудь сделать.

Я слышу, как в соседней комнате двигается ширма, и меня охватывает облегчение. Пашов уже вернулся? Я в последний раз укладываю Пейси и возвращаюсь в главную пещеру.

Это… не Пашов.

Сначала я не понимаю, что это такое. Я проводила свое время на Ледяной планете, укрывшись в Пещере племени, и поэтому я не знакома с некоторыми существами, которые здесь живут. Все, что я вижу, — это грязно-белый мех и длинные руки и ноги, когда что-то пробирается в пещеру. И тут до меня доходит вонь. Как мокрая, грязная собака, она пропитывает каждый дюйм маленькой пещеры, и у меня слезятся глаза. Должно быть, я издаю какой-то звук, потому что он поворачивается и смотрит на меня. Вот тогда-то я и вижу большие округлые глаза, маленький совиный рот и плоское лицо.

Это, должно быть, мэтлакс.

Существо скрючилось в дальнем конце пещеры, подальше от огня. Он шипит на меня, и я чувствую укол тревоги. Мой маленький Пейси спит в соседней комнате. Я должна обеспечить его безопасность, но мой нож рядом с мэтлаксом, а Пашов далеко от пещеры. Я не знаю, что делать. Оцепенев от страха, я смотрю на существо в ожидании.

Он ползет вдоль стены пещеры, словно пытаясь убраться как можно дальше от огня. Он направляется к упакованным корзинам, которые мы сложили в задней части пещеры, и нюхает воздух. Он открывает одну, находит мешок с травами и засовывает горсть в рот.

Он… голоден?

Пашов сказал мне, что эти земли находятся недалеко от территории мэтлаксов. Я не придала этому особого значения, учитывая, что они, как и двисти, не представляют большой проблемы для безопасности Племенной пещеры. Однако здесь, в одиночестве, я смотрю на это существо и стараюсь не паниковать.

Как мне заставить его уйти отсюда? Известно, что они дико непредсказуемы и свирепы, когда их загоняют в угол. Нахождение в моей пещере, вероятно, считается загнанным в угол.

Он выплевывает горсть трав и проводит по языку длинными пальцами, затем издает пронзительный свистящий звук, прежде чем сдернуть другую корзину и покопаться в ее содержимом. Когда он двигается, я вижу ребра, проступающие сквозь грязный, спутанный мех.

Он умирает с голоду.

И я чувствую укол вины перед этим существом. Он явно борется за выживание. Я все еще боюсь его, но, может быть, я смогу накормить его и выставить за дверь, прежде чем случится что-нибудь плохое.

— Ты голоден? — спрашиваю я тихим, нежным голосом.

Существо снова шипит на меня, и я вспоминаю, что сказала мне Лейла — что она нашла существо, которое понимает сигналы рук. Ну, в определенной степени. Может быть, и этот тоже? Я показываю на свой рот, имитируя жевание.

Существо замирает, наблюдая за мной жадными глазами.

Ладно, да. Теперь ему определенно интересно. У меня по коже бегут мурашки, но я заставляю себя двигаться вперед.

Он перестает шипеть и вместо этого издает низкое горловое рычание. Это предупреждение для меня, но я должна показать ему, где находится еда, прежде чем он уничтожит все то, что мы с таким трудом заменили после обвала. Я беру одну из корзинок с вяленым мясом, вытаскиваю сушеный ломтик и предлагаю его.

Существо выхватывает его у меня из рук, нюхает и затем отбрасывает в сторону.

— Ладно, — бормочу я. — Ты явно не любитель мяса. — Я пытаюсь вспомнить, что Лейла говорила о них, но все, о чем я могу думать, это о том, что мой маленький Пейси спит в соседней комнате, и я не хочу, чтобы это существо знало, что он там. Мне нужно оружие. Вообще-то, вычеркните это. Мне нужно, чтобы это существо исчезло.

Он хватает другую корзину, и я вздрагиваю, потому что в ней также полно копченого мяса. Существо хватает пригоршню — грязными руками — и затем отбрасывает ее в сторону, как мусор. Он испортит всю нашу еду, а это то, чего мы не можем себе позволить потерять. Мне нужно что-то сделать.

Я отодвигаю мэтлакса в сторону и тянусь за одним из больших, размером с баскетбольный мяч, не-картофельных корнеплодов, которые вчера принес моя пара. Я собиралась высушить его и приберечь на потом, но если это заставит мэтлакса уйти, я в игре.

Мэтлакс снова шипит на меня и вцепляется в мою руку, его когти оставляют на ней глубокие рубцы. Я сдерживаю вскрик шока, отшатываясь.

— Я пытаюсь помочь тебе, придурок, — шепчу я. Мне приходится говорить тише, чтобы не разбудить Пейси. Он крепко спит, как и его папа, но в то же время он все еще младенец и его легко напугать.

Существо хватается за бок, и на мгновение мне кажется, что оно ранено. Но потом мех шевелится и двигается.

И я понимаю, что у этого изголодавшегося существа есть ребенок. Это она, и это мама, такая же, как я. Меня внезапно переполняет сочувствие. Мэтлакс явно боится огня и, вероятно, меня тоже, но ей отчаянно хочется есть. Я предполагаю, что ее молоко почти иссякло, если она голодает, и именно страх за своего ребенка заставляет ее быть такой смелой, чтобы прийти в чужую пещеру за едой.

— Вот, — тихо говорю я. Я предлагаю ей корнеплод и снова изображаю жест, приглашающий к еде. — Ешь.

Она выхватывает его у меня и начинает нюхать. Пушистый комочек у нее на груди издает пищащий звук, похожий на птенцовый. Бросив на меня еще один настороженный взгляд, она откусывает прямо от не-картофелины. Ее глаза расширяются, и она начинает поглощать его неистовыми, огромными кусочками.

И я впервые замечаю, что, несмотря на то, что она вегетарианка, у нее впечатляющие клыки…

ПАШОВ

Может быть, мы проведем жестокий сезон вдвоем, Стей-си и я. И конечно Пей-си.

Я размышляю об этом, возвращаясь в нашу пещеру со свежеубитым двисти, перекинутым через плечо. Одно из многочисленных стад случайно проходило через близлежащую долину, и поэтому я пошел по следам. В стаде много комплектов, и я смотрю, как они пробегают мимо, а стадо в испуге убегает прочь.

Я не думаю, что смогу и дальше убивать детенышей. Не с моим собственным сыном, таким беспомощным и маленьким.

Но теперь у меня есть еще больше мяса и новая шкура, о которой нужно позаботиться. У нас будет много копченого мяса, а запас еще наполовину полон. Если погода продержится еще несколько дней, как сказал Рокан, у меня будет достаточно времени, чтобы пополнить запасы и выкопать несколько не-картофелин, из которых в Стей-си готовят вкусные блюда. Поскольку нужно кормить всего два рта, для нас со Стей-си не составит труда переждать суровый сезон в одиночку, даже если снегопады продлятся дольше обычного.

И это даст нам больше времени сблизиться.

Я знаю, мой вождь хочет, чтобы мы вернулись пораньше, но я боюсь, что этого времени будет недостаточно. Ко мне еще не вернулись мои воспоминания. Те, что возвращаются, мимолетны и исчезают так же быстро, как мелькают в моем сознании, оставляя меня только с осознанием того, что я действительно что-то вспомнил. Каждый раз, когда это происходит, это наполняет меня чувством потери и разочарования, как будто я подвожу и себя, и свою вторую половинку.

Я думаю, она тоже волнуется. Когда она смотрит на меня, в глазах Стей-си читается вопрос. У нее есть опасения, и я думаю, что они связаны не только с моим здоровьем. Она еще не пригласила меня снова спать в ее мехах. Я пытаюсь быть терпеливым, но это трудно.

Я думаю о новичке Рухе и его паре Хар-лоу. Из всего племени они кажутся наиболее тесно связанными. Он одержимо нависает над ней, и, кажется, она так же сильно нуждается в нем. Харрек рассказал мне, что последний жестокий сезон они провели в пещере на берегу большого соленого озера. В том, что они так близки, есть смысл. После многих лун, проведенных наедине, они, конечно, переплетаются, как корни.

Однако я ревную. Было ли у меня такое со Стей-си раньше? Я хочу это вернуть. И если для этого потребуется провести жестокий сезон наедине с ней, я готов это сделать. Мне будет одиноко без моей семьи и племени поблизости, но я жажду близости со своей парой больше, чем травяных чаев моей матери или компании других охотников.

Я еще не рассказывал Стей-си о своих планах. Я подозреваю, что они ей не понравятся. Она захочет вернуться в племя, опасаясь, что я все еще слишком ранен, чтобы охотиться. Но я чувствую себя прекрасно. Я здоров и способен на все. С моим телом все в порядке, и я могу только надеяться, что мои воспоминания вернутся со временем. А до тех пор я должен быть терпеливым.

Единственная проблема с этим планом, которую я вижу, заключается в том, что мой вождь будет недоволен. Вэктал сказал, что пошлет охотника за нами, если мы не появимся в назначенное время. Однако я смогу уговорить охотника понять причину моего решения. Ему придется вернуться с пустыми руками, и к тому времени, когда это произойдет, наступит суровый сезон, а погода будет слишком плохой, чтобы другие рискнули последовать за нами.

Стей-си будет моей и только моей на протяжении всех холодных месяцев. Мне нравится эта мысль. Я могу держать ее в своих объятиях у огня, и она может рассказывать мне о воспоминаниях, пока мой разум не заполнится настолько, что я не смогу не стать тем мужчиной, которым я когда-то был.

Несмотря на то, что я занят этими мыслями, я настолько настроен на свою пару, что, когда я слышу ее голос, доносящийся из пещеры, я напрягаюсь.

— Ты закончила есть? — слышу я ее бормотание. — Надеюсь, ты скоро уйдешь?

Волна ревнивого гнева захлестывает меня. Здесь кто-то из охотников? Неужели Вэктал солгал мне и послал кого-то за нами раньше, чем обещал? Это Харрек? Он что, даже сейчас флиртует с моей парой?

Я так занят этим, что не замечаю запаха, исходящего из пещеры. Я бросаю двисти на землю перед входом в пещеру и крадусь внутрь. В моем сознании едва улавливается, что экран конфиденциальности отодвинут в сторону, пока я не вхожу.

И тут я вижу это существо.

Оно приседает рядом с моей парой, стратегически блокируя своим телом вход в следующую камеру пещеры. В пещере царит беспорядок, повсюду разбросаны корзины с едой, и пока я наблюдаю, мэтлакс запихивает в пасть полный рот не-картофеля. Крошки и грязь покрывают шерсть существа, и оно поворачивается, чтобы посмотреть на меня, злобно шипя, когда я вхожу.

Все, что я вижу, это то, что это слишком близко к моей паре. Моя драгоценная, хрупкая половинка.

Я рычу от этого зрелища. Я одновременно шокирован и полон страха от того, что мэтлакс осмелился войти в мою пещеру и приблизиться к моей паре. Он большой, несмотря на то, что исхудал от голода. Взгляд его глаз опасен, и я вытаскиваю свой нож.

— Нет, — кричит мне Стей-си, поднимая руки. — Не надо! Пашов, у нее ребенок.

Мэтлакс сердито ухает, отбрасывая руки Стей-си в сторону. При этих словах я бросаюсь вперед, полный решимости защитить свою пару. Я убью его за то, что он прикоснулся к ней.

Мэтлакс карабкается по ней, и резкий крик удивления вырывается у Стей-си, когда это существо взбирается ей на колени, а затем проносится мимо меня и огня, выбегая из пещеры. Пещеру наполняет запах паленого меха, и я понимаю, что он, должно быть, обжегся, когда бежал.

Я поворачиваюсь и гонюсь за ним, ровно настолько, чтобы убедиться, что он не вернется. Мое сердце бешено колотится в груди, и все, что я могу видеть в своем сознании, — это существо, шипящее на Стей-си. Цепляющееся за Стей-си.

Моя пара была в опасности, а меня здесь не было.

Что, если бы я задержался подольше? Образ мэтлакса, поражающего воображение, снова проносится у меня в голове, и мое тело холодеет от страха. Что, если бы он причинил ей вред? Или моему сыну?

Существо бешено мчится по снегу, бросаясь прочь из пещеры. Я смотрю, как это происходит, держа нож в потной руке. Я хочу выследить его и убедиться, что он не вернется… но я не хочу снова оставлять Стей-си незащищенной.

Я поворачиваюсь и направляюсь обратно в пещеру, мой желудок скручивается от беспокойства.

Внутри я не вижу своей пары, только разрушение пещеры. Корзины разорваны на части, их содержимое рассыпано. Их придется выбросить, мясо выкинуть, потому что мэтлаксы — грязные существа. Нет смысла хранить это, но мне все равно. Все, о чем я забочусь, — это моя пара.

Я вхожу во вторую камеру пещеры и вижу, что там стоит Стей-си, крепко прижимая Пей-си к груди. Мой сын икает и начинает плакать, а щеки Стей-си мокры от слез, ее глаза закрыты.

— Моя пара, — говорю я хриплым голосом, направляясь к ней.

— Я в порядке, — выдыхает она. — Действительно. Мне просто нужно время, чтобы прийти в себя. — Ее пальцы гладят гриву комплекта, и я вижу, что ее рука дрожит.

Я обнимаю ее, зажав комплект между нами.

— Тебе не было больно?

— Всего несколько царапин, — дрожащим голосом говорит мне Стей-си. — Ничего особенного. Я думаю, она просто была голодна. У нее был ребенок, Пашов. — Она прижимает Пей-си к себе еще крепче. — О боже. Мне все время было жаль ее, и все же я боялась, что она увидит Пей-си в своей корзинке и причинит ему боль.

Я провожу рукой по ее волосам.

— Я здесь. Ты в безопасности.

Она отрывисто кивает, еще раз целуя Пей-си в щеку, пока он причитает ей на ухо.

— Нам повезло, — говорит она через мгновение. — К счастью, все, что ей было нужно, — это еда.

Я продолжаю гладить ее по волосам, хотя чувствую себя беспомощным и расстроенным.

— Они боятся огня. Я не понимаю, почему она пришла сюда

— У нее был ребенок, — говорит Стей-си, качая головой. — Она испугалась огня, но все равно зашла внутрь в поисках чего-нибудь съестного. Может быть, ее племя или ее пара не пережили землетрясение? Она умирала с голоду. — Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами. — Ты же не думаешь, что она вернется, не так ли?

Я хочу успокоить ее, но, по правде говоря, я не знаю, вернется ли она. Если мэтлакс достаточно храбр, чтобы ворваться в пещеру с огнем и запахом ша-кхаи, я не могу предсказать, что она не повторит это. Мэтлаксы — трусливые существа, несмотря на всю их злобность, и обычно вид огня или запах охотника удерживают их на расстоянии. Они редко беспокоят пещеры охотников.

Но эта была достаточно голодна, чтобы противостоять моей паре. Я снова крепко прижимаю ее к себе, ощущая ее мягкое, дрожащее тело.

Такая хрупкая. И она, и мой сын.

— Сегодня вечером я разведу большой костер, — говорю я ей. — И мы отправимся утром, чтобы воссоединиться с племенем.

Стей-си не протестует против этого. Она кивает и снова целует Пей-си в щеку.

Я не могу подвергать опасности свою семью. В конце концов, мы не можем оставаться здесь одни в это жестокое время года. Мне нужно будет охотиться, и после сегодняшнего дня я буду жить в страхе при мысли о возвращении новых мэтлаксов. Что, если этот зверь отправился за своим племенем, и они вернутся сегодня вечером, чтобы украсть еще немного нашей еды?

Жаль, что я не убил ее. Мать она или нет, но это подвергло мою семью опасности. В конце концов, это место небезопасно. Мы присоединимся к племени, потому что там будет безопасно для Стей-си и Пей-си.

Мне просто придется ухаживать за своей парой, пока мы будем с племенем. Я хочу близости с ней, которая у нас когда-то была… но не с риском для ее жизни или жизни моего сына.

Их безопасность превыше всего. Я прижимаюсь губами к волосам Стей-си и пытаюсь унять ее дрожь.

— Завтра утром, — обещаю я ей. — Мы снова распакуем сани и отправимся на рассвете.

— А как насчет сегодняшнего вечера?

— Я не буду спать этой ночью, — мрачно клянусь я. — Я буду наблюдать за огнем.

Глава 10

СТЕЙСИ

Пять дней спустя

— Мы уже на месте? — поддразниваю я со своего места на санях.

— Мы близко, — доносится до меня голос Пашова. Он оглядывается через плечо, улыбаясь в мою сторону. — Не слишком далеко.

Я не могу сказать, что мне жаль это слышать. Хотя у нас не было никаких проблем с путешествием, я более чем готова закончить и обустроиться в нашем новом доме. Это была долгая неделя, а мое лицо все еще кажется обветренным и замерзшим, независимо от того, сколько крема я на него нанесла. Я замерзла, устала, проголодалась и физически измотана до мозга костей. Я чувствую, что могла бы проспать неделю… за исключением того, что это было бы несправедливо по отношению к Пашову, который, вероятно, так же устал и выполняет всю работу.

Моя пара неутомима. Преодолевая хребты и долины, преодолевая снег высотой по пояс или скалистые плато, он движется вперед уверенными ногами и бесконечной, изобильной силой. Я одновременно невероятно благодарна ему за стойкость и немного беспокоюсь о том, насколько уязвимы мы с Пейси. Если с ним что-нибудь случится, нам крышка. Это просто еще одна причина, по которой я так рада, что мы возвращаемся, чтобы воссоединиться с племенем. В численности есть безопасность, и как бы мне ни нравилось наше пребывание в маленькой пещере, я готова вернуться в племя.

Я просто не знаю, согласен ли Пашов.

Пока мы путешествовали, он держался на расстоянии. Не в неприятном смысле, но ясно, что он держит меня на расстоянии вытянутой руки. Ночью мы прижимаемся друг к другу, чтобы согреться, но дело никогда не заходит дальше того, что он гладит меня по волосам.

Что, ладно, я немного слишком устала, чтобы сходить с ним с ума, но в то же время я бы не стала отказываться. Я жажду той близости, которая была у нас раньше, но для меня совершенно очевидно, что я здесь единственная, кто хочет этого. Но я не могу винить его. Он тянет сани весь день напролет, и я не уверена, что он спит ночью. Он одержим идеей поддерживать огонь на должном уровне, хотя бы для того, чтобы защитить нас от бродячих мэтлаксов.

Я беспокоюсь, что он упадет в обморок от усталости, но, похоже, он хорошо справляется со всем этим. Может быть, это просто я устала, и у меня кружится голова от беспокойства. Пейси тоже привередлив, но я не могу его винить. После недели безделья ему хочется размять ноги. До сих пор он хорошо себя вел, но он готов играть и освободиться из моих объятий.

И это после недели, проведенной на моих коленях? Я тоже готова к тому, что он освободится из моих объятий. Может быть, когда мы воссоединимся с племенем, Кемли сможет присмотреть за Пейси ночь или две, и это даст нам с Пашовом немного времени побыть вместе. Нам пришлось бы определить время кормления, но это выполнимо, и я могла бы урвать несколько часов наедине с Пашовом после того, как мы немного отдохнем и придем в себя. Мне нравится мысль об этом.

Конечно, мы должны добраться туда. Я оглядываю широкий открытый каньон, по которому мы путешествуем. Скалистые стены высоки, но далеки друг от друга. На земле лежит снег, но он не такой густой, как в других районах. Вдалеке виднеются рощицы тонких розовых деревьев, а над головой я вижу несколько косо-клювых птиц, пролетающих мимо, каркая друг на друга. В дальнем конце долины по снегу движется большая темная масса. Двисти. В этом районе есть всего понемногу. Жаль, что мы не можем здесь остаться.

— Ты уверен, что мы уже близко? — спрашиваю я Пашова. Я не вижу никаких признаков присутствия племени. Конечно, мы бы увидели их признаки, если бы были близко, не так ли?

— На одном из деревьев у входа в долину была отметина, — рассказывает он мне. — Это было сделано ножом. Мы уже близко.

— Ммм. — Я готова закончить этот поход, но не произношу этого вслух. Я не хочу показаться недовольной, когда всю тяжелую работу выполняет он. Я ерзаю на санях. — Как ты держишься, Пашов? Тебе нужно отдохнуть?

— Здесь нельзя отдыхать, — говорит он мне. — Это территория мэтлаксов. Лучше всего продолжать двигаться, пока мы не найдем племя. Мы близки, я обещаю.

Я не уверена, кого он пытается убедить — меня или себя. Тем не менее, если это территория мэтлаксов, разумно продолжать идти. Я плотнее закутываюсь в одеяло и крепко обнимаю Пейси. Прошло несколько дней, но я все еще продолжаю думать о матери-мэтлакс, которая вторглась в пещеру. Выжила ли она? Она вернулась? Или она и ее ребенок умерли с голоду? Наверное, я никогда этого не узнаю, но это заставляет меня крепче прижимать к себе моего собственного ребенка. Жаль, что я не могла сделать для нее больше, хотя я и боялась ее. Может быть, нам следовало остаться, чтобы попытаться помочь ей.

С другой стороны, что, если бы она вернулась со всем своим племенем? Они убили бы нас без малейших угрызений совести и украли бы нашу еду. Если мне придется выбирать между тем, чтобы кормить их или Пейси и Пашова, я, конечно, выберу своих людей.

Сани останавливаются, прерывая мои бесконечные тревожные мысли. Я тут же напрягаюсь.

— Что такое?

— Я вижу это, — говорит он тихим голосом, и в его голосе звучит благоговейный трепет.

Я вытягиваю шею, потому что вообще ничего не вижу. Только снег и еще раз снег. Никакого скопления домов, которого я ожидала.

— Где? — уточняю.

Пашов указывает вперед, и я прищуриваюсь, гадая, не упускаю ли я чего-нибудь. Затем, мгновение спустя, я вижу это. Это зияющая темная линия рядом с одним из утесов. Я подумала, что это тень, но мгновение спустя понимаю, что солнце смотрит не в ту сторону, чтобы там была тень. Это ущелье… в земле.

Мэдди описывала это так, не так ли? Наверное, я совершенно забыла, что мы будем жить в долине… в другой долине. Я вздрагиваю от этой мысли и крепче прижимаю Пейси к себе.

— В дыре?

— Дыра? — Пашов усмехается. — Думаю, что так оно и есть. — Взгляд, который он бросает в мою сторону, по-мальчишески взволнован. — Давай пойдем посмотрим на это, да?

Как будто у нас есть выбор. Я улыбаюсь, хотя и не уверена, что меня это радует. Эта «дыра» выглядит зловеще. И глубокой. И это вызывает у меня безумный страх высоты. Но не похоже, что нам есть куда еще идти, не так ли?

Все будет хорошо. Пашов здесь.

Я делаю глубокий вдох и продолжаю улыбаться, пока немного не расслабляюсь. Все не может быть так плохо, как кажется.

Пашов снова начинает тянуть сани, его шаги ускоряются, как будто вид места нашего назначения приободрил его. Я откидываюсь на спинку саней, снова укутывая Пейси одеялом. С каждым днем становится все холоднее, несмотря на ясную погоду, а это значит, что у нас осталось совсем немного времени до того, как жестокий сезон обрушит на нас бесконечные тонны снега. Хорошо, что мы прибываем сейчас, потому что я не доверяю чутью Рокана на погоду так, как другие. Я беспокоюсь о том, что могу попасть в снежную бурю. Если при «хорошей» погоде так мерзко, то когда она сменится, будет по-настоящему ужасно. Раньше все было не так уж плохо, потому что мы были спрятаны в безопасной, теплой пещере с бассейном с подогревом и достаточным количеством места для всех. В этот раз… Я вздрагиваю, глядя на эту темную тень впереди.

На этот раз жестокий сезон будет совсем, совсем другим.

— Кто-то идет, — кричит Пашов.

Я смотрю вперед, пытаясь заглянуть за его широкие плечи. Мне требуется мгновение, чтобы сосредоточиться на маленьком темно-синем объекте, который, кажется, появляется из-под земли. Это поразительно видеть, и еще более поразительно, когда я понимаю, насколько крошечен этот голубой комочек по сравнению с ущельем.

Эта «дыра»… огромна.

Мой желудок слегка переворачивается от тошноты.

— Харрек, — говорит моя пара странно ровным голосом. — Конечно.

Мы все еще на приличном расстоянии, и я едва могу прищуриться, чтобы разглядеть черты лица. Может, это Харрек, а может, и нет. У Пашова зрение лучше моего, если он может различать на таком расстоянии.

— Ты думаешь, он слышал, как мы приближались?

— Нет. Вероятно, это просто везение. — Похоже, он тоже недоволен. Мгновение спустя появляется вторая фигура, и Пашов добавляет: — Бек тоже. Они, вероятно, идут на охоту. — Он поднимает руку в воздух. — Хо!

Я вздрагиваю, когда громкий голос моей пары разносится над долиной. Пейси испуганно вскрикивает и начинает скулить, и я крепко обнимаю его, пряча под свою тунику на случай, если он захочет посидеть с утешением.

— Хо! — Одна из далеких фигур кричит в ответ, поднимая в воздух крошечную ручку.

Несколько минут спустя Бек и Харрек трусцой подбегают к нашим саням. Харрек широко улыбается, но Бек серьезен, как всегда. Он редко улыбается, и сегодня, похоже, не будет одного из таких дней, хотя он дружески хлопает Пашова по плечу.

— Рад снова видеть тебя, мой друг.

— И я, — говорит Пашов. — Это было долгое путешествие. Как тебе новый дом?

— По-другому, — вмешивается Харрек. — Но хороший. Это странное место, но здесь много места, и мы защищены от ветров. — Он подходит ко мне сбоку. — Стей-си. Как у тебя дела?

— Привет, Харрек. Я в порядке.

— А твой малыш? — спрашивает он.

Пейси сейчас прижат к моей груди, и я не вытаскиваю его, чтобы показать Харреку, хотя знаю, что ему нравится играть с малышами племени.

— Он был очень терпелив во время всего этого путешествия. — Я улыбаюсь. — Приятно снова видеть больше людей. Как у всех дела? — Внезапно мне кажется, что нас не было целую вечность, не меньше двух недель.

— Все устраиваются, — говорит Харрек, в то время как Бек подходит к ручкам саней и начинает тянуть их, давая моей паре отдохнуть. Харрек подходит к саням, болтая со мной. — Самой большой проблемой было выяснить, кто где будет жить, — говорит мне охотник с веселым видом. — Каждый хочет быть поближе к большому бассейну для купания в центре дер-вни.

— Дер-вни? — спрашиваю. Произнося это слово вслух, я понимаю, что это такое. — О. Деревня.

— Да, — говорит Харрек. — Люди говорят, что мы должны назвать ее Кро-а-тон. Это была идея Лиз (прим. Кроато́ан — индейское племя, жившее во времена европейской колонизации Северной Америки на одноимённом острове, соседствующем с островом Роанок в нынешнем штате Северная Каролина. С названием «Кроатоан» связана популяризованная Стивеном Кингом история о «потерянной колонии» сэра Уолтера Рэли)

Я произношу это слово вслух у себя в голове. Кроатон? О, Господи. Мне требуется мгновение, чтобы понять, где я слышала это слово раньше — затерянная колония Роанок. Когда корабли вернулись, чтобы доставить припасы в колонию, они обнаружили, что она опустела, и единственной подсказкой к тому, куда они направились, было слово «Кроатоан», вырезанное на дереве.

— Лиз, конечно, ненормальная.

— Шорши это тоже не понравилось, но мы используем именно это название. — Он пожимает плечами. — Это плохо?

— Все в порядке, — вру я, хотя меня немного пугает это название. Я больше беспокоюсь о своей паре. Он молчалив, совсем как Бек. И хотя для Бека это вполне нормально, Пашов обычно более веселый и дружелюбный. Кажется, он сейчас недоволен, и мне интересно, беспокоится ли он о нашем новом доме. — Почему все хотят быть ближе всего к бассейну для купания? — рассеянно спрашиваю я.

— Там теплые полы. — Харрек самодовольно улыбается мне. — Это приятно ощущается на ногах.

— О, ничего себе. — Я слышала о подобном у себя дома, но наличие теплого пола здесь кажется нелепой роскошью. — Я понимаю, почему все ссорятся из-за этого

— Не волнуйся, — говорит Харрек. — Шорши позаботилась о том, чтобы у тебя был хороший дом. — Он странно произносит это слово, как будто оно забавно умещается у него во рту. Думаю, так оно и есть, учитывая, что до сих пор все жили в пещерах. Харрек смотрит на Пашова и толкает его локтем. — Ты можешь переночевать у нас, охотников, а?

Я жду, что Пашов начнет протестовать. Скажет, что он собирается остаться со мной.

Пашов только кивает.

— Хорошо.

И вот так просто мне становится больно. За гранью боли. На глазах у своих друзей он фактически отталкивает меня в сторону? Что, черт возьми, произошло? Я думала, мы воссоединяемся. И все, что он может сказать о том, что не останется со мной, — это хорошо?

Я молчу всю оставшуюся часть путешествия. Разговор заходит о мэтлаксах, и Пашов рассказывает остальным, как голодающая самка с комплектом вторглась в нашу пещеру. Бек и Харрек издают обеспокоенные звуки, поскольку это явно неслыханно. Харрек говорит нам, что, несмотря на то, что это территория мэтлаксов, их никто не видел с тех пор, как они прибыли. Бек предполагает, что они покинули этот район ради другого, но пока слишком рано говорить об этом. В этом районе хорошая охота, здесь много стад двисти и много косоклювых. В соседней долине полно деревьев с не-картофелями, и вождь вполне доволен новым домом.

И я слушаю только вполуха, потому что в моей голове все, что я слышу, — это голос Пашова.

«Хорошо».

«Ты можешь переночевать у нас, охотников. Хорошо».

Почему это хорошо? Я не понимаю.

— Вот мы и приехали, — объявляет Харрек, когда Бек останавливает сани. Харрек протягивает мне руку, чтобы помочь спуститься.

Пашов с рычанием отталкивает его в сторону.

— Оставь ее в покое.

Охотник лишь смеется и пожимает плечами, не обращая внимания на мрачные взгляды, которые бросают на него Бек и Пашов. Я озадачена такой реакцией

Харрек всегда был близким другом Пашова. Откуда такая внезапная неприязнь к нему сейчас?

Происходит ли что-то еще, о чем я не знаю? Неужели он забыл свою дружбу с Харреком? От этой мысли у меня в животе холодеет. Не поэтому ли Пашов держится отстраненно? Он забывает все больше и больше?

— Хорошо, что мы вернулись, — говорю я себе, стараясь не паниковать. Целитель здесь. Она будет знать, что делать.

Я надеюсь.

Пашов забирает у меня Пейси и помогает мне слезть с саней. Приятно размять ноги, но я не могу удержаться и смотрю на ущелье, к краю которого мы стоим слишком близко.

Они сказали, что это была долина? Это больше похоже на версию Большого каньона ледникового периода. Я вздрагиваю при виде этого и придвигаюсь ближе к своей паре.

— И это появилось из ниоткуда? После землетрясения?

Бек хмыкает.

— Кто-то говорит, что это, возможно, было покрыто толстым слоем льда и что лед треснул во время землетрясения.

Должно быть, это был какой-то чертов лед.

— Как… насколько это глубоко?

— О, много-много рук в глубину, — жизнерадостно говорит Харрек. — Мэтлаксы и снежные коты не осмеливаются спуститься сюда, потому что они не смогут подняться обратно!

Это… не заставляет меня чувствовать себя намного лучше.

— Как нам спуститься? — спрашиваю я.

— Веревка, — объявляет Харрек, указывая на место на краю. У края каньона возвышается скала, и я вижу веревочную петлю вокруг нее, ведущую вниз. Я делаю шаг ближе к краю.

И сразу же закружится голова. Это глубоко. О Боже. Действительно глубоко. Я всхлипываю и дергаюсь назад, бросаясь в объятия Пашова.

— Ш-ш-ш, — бормочет он, гладя меня по волосам.

— Что такое? — спрашивает Харрек.

Я не могу говорить. Я задыхаюсь от ужаса. Мое сердце бешено колотится в груди, и все мое тело покалывает от страха. Я не могу этого сделать. Я не могу. Это слишком высоко, если упаду.

— Ерунда, — говорит Пашов. — Вы не могли бы разгрузить сани, пока я поговорю со своей парой?

Они приступают к работе, и Пашов мягко уводит меня от них — и от края пропасти.

— Будь спокойна, моя пара.

Я прижимаю руку ко рту только для того, чтобы почувствовать, как дико дрожат мои пальцы.

— Я уже упоминала, что боюсь высоты? — говорю я с нервным смешком. — Потому что я боюсь. Очень, очень боюсь. Мы не можем спуститься пешком?

— Если бы был способ спуститься, я не думаю, что они воспользовались бы веревкой, — говорит Пашов, и в его голосе слышится веселье. — Все будет хорошо, я обещаю. И тебе придется сделать это только один раз. — Он гладит меня по щеке. — После этого ты будешь в безопасности и вернешься домой.

О, конечно, ему легко говорить. Я дрожу, пытаясь стереть мысленный образ зияющего ущелья из своего мозга. Я не могу оставаться здесь, наверху. Я должна спуститься вниз. Должна. Внизу — деревня, и люди, и безопасность. Я просто должна добраться туда.

— Я не думаю, что смогу карабкаться и нести Пейси одновременно, — говорю я ему.

— Я понесу его, — легко говорит Пашов. Он продолжает гладить меня по щеке, делая все возможное, чтобы унять мою панику. — Тебе от этого станет лучше?

— В лифте я бы почувствовала себя лучше, — говорю я с водянистым, нервным смешком. Я пытаюсь не терять хладнокровия, но это трудно. Все, что я хочу сделать, это развернуться и убежать… что глупо. Мы зашли так далеко, и возвращаться нам не к чему. Я пытаюсь снова взглянуть на каньон, и тошнотворное чувство снова сжимается у меня в животе. — Я думаю, мне нужна минута, чтобы подготовиться.

Он кивает и запечатлевает поцелуй на моем лбу.

— Я помогу им разгрузиться. Ты можешь подержать Пейси, пока мы не будем готовы?

Я забираю своего ребенка обратно и крепко обнимаю его, игнорируя его тихий возглас протеста от моего крепкого сжимания. Ветер подхватывает и треплет мою кожаную тунику вокруг тела, и я дрожу, представляя, как земля под моими ногами движется, как во время землетрясения. Здесь, на краю обрыва, все кажется очень хрупким и нестабильным… но, возможно, это просто мое воображение. Мне кажется, что если я слишком сильно наклонюсь в сторону, то перевалюсь через край и упаду в овраг. Что безумно, учитывая, что я стою примерно в двадцати футах от края, но я ничего не могу поделать со своими чувствами.

Я наблюдаю, как трое охотников разгружают сани, небрежно бросая узел за узлом меха вниз, на дно ущелья. Они самозабвенно разбрасывают вещи, а затем Бек хватает веревку и спускается следом. Харрек помогает Пашову разобрать сани, и они выбрасывают длинные кости, которые будут повторно использованы для других целей, потому что ша-кхаи ничего не тратят впустую. Затем Харрек исчезает за выступом, и тогда здесь остаемся только я, Пашов и Пейси.

Пашов поворачивается ко мне.

— Ты пойдешь первой. Мне не нравится мысль о том, что ты будешь здесь одна, пока я буду внизу. — Он протягивает руки к ребенку. — Давай положим моего сына в переноску мне на спину, и я спущусь следом за тобой.

Я киваю, пытаясь сдержать нервозность, хотя позыв к рвоте становится сильнее с каждым мгновением. Мне это не нравится. Мне также не нравится мысль о том, что Пейси будет спускаться в ущелье, но я знаю, что это просто мое беспокойство говорит само за себя. Он будет в полной безопасности за спиной Пашова, потому что Пашов не допустит, чтобы с ним что-нибудь случилось. Я укладываю Пейси в переноску и трижды проверяю ремни. Малыш в хорошем настроении, машет в воздухе своими маленькими кулачками и радостно бормочет что-то себе под нос. Хотела бы я быть такой беззаботной. Я еще раз проверяю ремни и понимаю, что тяну время.

Сейчас я ничего не могу сделать, кроме как спуститься по веревке. Я делаю глубокий вдох.

Пашов поворачивается ко мне и обхватывает мои щеки своими теплыми большими ладонями.

— С тобой все будет в порядке. — Когда я медленно киваю, он продолжает. — Сними рукавицы, чтобы крепче ухватиться за веревку. Двигайся так медленно, как тебе нужно. Упрись ногами в стену, это поможет двигаться.

— Поняла, — выдыхаю я.

Я подхожу к краю обрыва и хватаюсь за веревку. Через каждые несколько футов завязаны узлы, так что карабкаться вверх и спускаться легче, но у меня так сильно дрожат руки, а ладони так вспотели, что я чуть не роняю веревку.

— Стей-си…

— Я в порядке, — говорю я ему. — Действительно. Я могу это сделать.

Я снова хватаюсь за веревку, а затем заглядываю через край. Внизу, на заснеженной земле, разбросаны свертки, и Харрек с Беком уходят, нагруженные нашими вещами. Однако я не могу перестать пялиться в землю. Это по меньшей мере на глубине двадцати или тридцати футов (прим. ок. 6–9 м), хотя у меня слегка кружится голова от этого зрелища. Двадцать футов с таким же успехом могли быть сотней. Кроме того, это совершенно отвесный обрыв. Я придвигаю одну ногу ближе к краю и пытаюсь сообразить, как упереться ногами в стену, как сказал Пашов.

Мои руки соскальзывают, и нога тоже. Мое тело откидывается назад. Внезапно я оказываюсь распластанной на животе на выступе, мои ноги болтаются в воздухе над краем каньона. Испуганный всхлип вырывается у меня.

— Нет! — Пашов вскрикивает. — Нет, Стей-си. Остановись! — Его руки хватают меня за плечи, и он тянет меня обратно через выступ. — Остановись, — снова говорит он мне. — Должен быть другой способ.

— Прости, — говорю я, дрожа. Я цепляюсь за его шею, утыкаясь лицом в его грудь, когда он крепко обнимает меня. — Я пытаюсь.

— Я знаю. — Он гладит меня по волосам. — Я знаю. Дай мне подумать.

Я цепляюсь за него.

— Хотела бы я не так бояться высоты.

— Ты такая, какая ты есть. Не извиняйся за это. — Он целует меня в лоб. — Я бы ничего не стал менять в тебе.

Он всегда знает, что сказать, чтобы я почувствовала себя лучше. Я прижимаюсь к нему, к его большому сильному телу. Возможно, он и не хочет ничего менять, но я действительно хотела бы не быть такой трусихой.

— Стой спокойно, — говорит он мне через мгновение, и я чувствую, как его руки обнимают меня за талию. Он тянет за широкий кожаный ремень, который я ношу, и стаскивает его. Выживание на Ледяной планете (во всяком случае, для людей) — это многослойность, и я обычно надеваю несколько мехов, а затем туго обматываю их вокруг талии, дважды оборачивая. Таким образом, меха не пропускают ветер и холодный воздух внутрь.

Он берет мой пояс и привязывает мою талию к своей, продевая кусок кожи через костяной круг, так что теперь мы связаны вместе. Пашов берет мою руку и кладет себе на плечо.

— Обними меня за шею и крепко прижми к себе.

— Что мы делаем…

— Ты держишься за меня, — говорит он. — И я собираюсь спустить нас обоих.

Но у него уже есть Пейси. Я буду висеть у него на шее мертвым грузом, и из-за этого ему будет трудно карабкаться.

— Пашов, я не знаю…

— Я знаю. Держись за меня, — говорит он и поднимает меня на несколько футов над землей, так что теперь мои ноги болтаются.

Я тихонько всхлипываю от страха и цепляюсь за его шею. Он не оставляет мне особого выбора.

— Держи глаза закрытыми.

— Пашов! — я вскрикиваю, когда чувствую, как его тело смещается. — Мне страшно!

— Тогда не открывай глаза, — говорит он мне. — Ты со мной.

— Не дай мне упасть!

— Никогда. Доверься мне, Стей-си. — Я чувствую, как изгибается его большое тело, когда он двигается. О Боже. Он уже спускается вниз? Я обвиваю ногами его талию и прижимаюсь к нему изо всех сил. Я пытаюсь сосредоточиться на чем угодно, кроме того факта, что я чувствую, как покачивается его тело, или что я чувствую, как он кряхтит от напряжения. Что я чувствую, как напрягаются мышцы на его руках. Пейси радостно бормочет что-то себе под нос, бормочущие бессмысленные слоги звучат громко и неровно, отражаясь эхом от стен каньона.

Затем… Тело Пашова сильно ударяется, и я чувствую, как удар проходит и по моему телу. Я проглатываю нервный вскрик.

Он похлопывает меня по спине.

— Мы спустились, пара.

— П-правда? — Мои глаза все еще крепко зажмурены.

— Да. Теперь ты можешь стоять сама по себе. — К его чести, он звучит очень терпеливо и совсем не сердится на меня. Я осмеливаюсь открыть один глаз и оглядеться вокруг. Я не вижу ничего, кроме льда и тени, и смотрю вниз. И действительно, большие меховые ботинки Пашова прочно стоят на снегу. Я спускаю с него одну ногу и чувствую твердую почву под ногами.

Я разрыдалась.

— Ну же, — успокаивает моя пара, обхватывая ладонями мое лицо. — Все не так уж плохо, не так ли?

— Я просто испытываю облегчение, — говорю я ему сквозь слезы. Вся безумная, нервная энергия высасывается из меня прямо через слезные протоки. Я чувствую себя опустошенной. Я утыкаюсь лицом ему в грудь, шмыгая носом. — Мне жаль, что я в таком беспорядке.

— Ты не в беспорядке. У всех нас есть страхи.

Я хочу спросить, чего он боится, но я знаю ответ. Я думаю о его кошмарах, всегда о обвалах. Что ж, этот конкретный страх оправдан. Я не могу винить его за это.

Его руки скользят к моей попке, и он обхватывает ее.

— Кроме того, — поддразнивает он. — Я наслаждаюсь твоими ногами, обвивающими мою талию, теперь я могу положить руки на твою округлую попку. — Он поглаживает ее, поддразнивая. — Хвоста нет. Так странно.

Я затаиваю дыхание. Это… это наша старая шутка. Он всегда хватает меня за задницу и отпускает шуточки по поводу отсутствия у меня хвоста. Я жду, надеясь, что он скажет что-нибудь еще. Что он вспомнит больше.

Но он просто в последний раз похлопывает меня по заднице.

— Пойдем. Давай доберемся до нового дома и посмотрим, как будет выглядеть твой дом.

Мой дом. Не его. Не наш. Мой.

Я не знаю, что и думать. Поговорим о смешанных сигналах.

ПАШОВ

Это место совсем не такое, как я себе представлял. Я прожил всю свою жизнь в защищенных стенах Пещеры племени, и хотя мне говорили, как должна выглядеть эта пещера, мой разум представлял ее по-другому. Я не мог себе представить место, где так аккуратно сложено столько камней. Камни под нашими ногами смыкаются, как толстые пальцы, припорошенные снегом. На ощупь они твердые, и я удивляюсь, зачем кому-то понадобилось с такой регулярностью закапывать камень в землю.

— Булыжники, — бормочет Стей-си, подходя ко мне. — Мило.

Так ли это? У меня странное ощущение под ногами.

— Для чего они нужны? — спросил я.

— Эм? — Стей-си бросает на меня странный взгляд. — Чтобы прокладывать дороги. Чтобы земля оставалась ровной. Чтобы не было слякоти или грязи. И это полезно для колес. — Она толкает меня локтем. — Но думаю, что вы, ребята, еще не готовы к этому.

— Но ты видела это раньше?

— О, да. В основном в старых городах. Но я это видела. — Она выглядит расслабленной и довольной этим зрелищем. — Интересно, как будут выглядеть эти дома.

Мне это тоже интересно. Я оглядываюсь вокруг. Стены расщелины становятся выше по мере того, как мы продвигаемся вперед, и они закрывают большую часть солнечного света. Из-за теней здесь еще холоднее, и я беспокоюсь, что моя пара будет страдать. Однако я сдерживаю свои опасения, потому что Стей-си, кажется, взволнована. После того, как мы с трудом добрались сюда, я не хочу забирать ее обратно из долины. Нет, если там, наверху, есть мэтлаксы. С племенем она будет в большей безопасности.