Сердце волка

Часть 4

Дом Роберта всегда казался Штефану довольно жутким, причем по разным причинам. Штефан воспринял его таким, еще когда вошел в него первый раз, и с тех пор ничего не изменилось.

Этот дом был огромным, однако (наверное, благодаря каким-то архитектурным ухищрениям, которые Штефан и до сего дня не смог разгадать) на первый взгляд казался намного меньше своих реальных размеров — раза в два или даже в три. Он находился в одном из престижных жилых районов Франкфурта, что означало не только то, что ехать туда пришлось добрых три четверти часа, но и то, что улица, на которой Штефан остановился, чтобы дождаться Роберта, была довольно безлюдной — и на ней вообще не было автомобилей. Штефан не захотел ехать в аэропорт, потому что там было слишком много людей; здесь же их было слишком мало. Если люди Баркова знали об этом доме и устроили возле него засаду, Штефан и Ребекка были тут перед ними как на ладони.

Тем не менее Штефан не стал припарковываться в другом месте или кружить по близлежащим улицам в ожидании Роберта, а остановил машину у особняка Роберта, на противоположной стороне улицы, и решил дожидаться своего шурина именно там.

Ждать пришлось больше двух часов. Ребекка заснула еще до того, как они приехали, — усталость взяла свое. Штефан за нее переживал, однако не настолько сильно, как можно было бы переживать в подобной ситуации. Он не мог дать этому объяснения, но что-то подсказывало ему, что физическое состояние Ребекки — далеко не самая большая ее проблема. Он знал: ее раны заживут.

Если им удастся достаточно долго оставаться в живых.

После первого часа ожидания Штефан начал нервничать. Роберту, конечно же, нужно некоторое время на то, чтобы понять, что его никто не встречает, но ему уже пора было подъехать к дому. Его самолет, по всей видимости, приземлился в аэропорту как раз тогда, когда Штефан остановил свою машину напротив его дома, а таможенный досмотр прилетевших из Швейцарии пассажиров обычно проводился лишь поверхностно.

Но прошло еще больше часа, прежде чем Роберт наконец приехал — не на такси, как ожидал Штефан, а на черном лимузине с затемненными стеклами, который так внезапно появился позади «фольксвагена», как будто материализовался прямо из воздуха или вывалился из иного измерения. Хотя, возможно, Штефан просто на пару секунд задремал и не заметил, как подъехал лимузин. Обе задние двери лимузина открылись, и из них вышли двое мужчин, которые тут же направились к «фольксвагену». Один из них подошел вплотную к дверце «фольксвагена», за которой сидел Штефан, а второй встал чуть поодаль. Штефан почувствовал, что они ведут себя очень настороженно, но он не заметил в их действиях ни агрессивности, ни злонамеренности. Кем бы ни были эти люди, они явно не имели никакого отношения к отряду Баркова.

Штефан опустил стекло двери, но не успел он произнести и слова, как из лимузина донесся голос Роберта:

— Все в порядке. Это мой зять. Ребекка с тобой?

Вопрос относился к Штефану. Он кивнул, быстро взглянув при этом на правое сиденье, как будто хотел убедиться, что Ребекка действительно все еще была там. Она спала, подтянув колени к туловищу и свернувшись в позу эмбриона. Во сне она прижимала Еву к себе. Штефан открыл дверь и вылез из машины. Он ничуть не удивился бы, если бы один из стоящих рядом верзил преградил ему путь к лимузину, однако Роберт, по-видимому, решил не слишком усердствовать, изображая из себя крестного отца мафии. Он вышел из машины, прошел мимо Штефана, не сказав ему ни слова, и, подойдя к «фольксвагену», бросил быстрый, но очень внимательный взгляд на Ребекку.

— Что с ней? — резко спросил он.

Штефан не разобрал, действительно ли в голосе Роберта прозвучала угроза или ему просто показалось.

— Ничего, — ответил он. — Она очень устала.

— И все?

Темные глаза Роберта впились в Штефана. Его взгляд был пристальным и теперь уже однозначно угрожающим, но Штефан выдержал этот взгляд с необычным для него хладнокровием. Не получив никакого ответа, Роберт отступил на полшага, засунул руку в карман и вытащил оттуда какой-то маленький предмет, похожий на суперсовременный пульт дистанционного управления. Таковым он, по-видимому, и являлся: Роберт нажал на одну из кнопок — и в расположенном перед домом огромном саду и по обе стороны подъездной дороги загорелась как минимум дюжина лампочек. В тот же миг ворота из кованого железа начали бесшумно раздвигаться.

— Заезжайте в гараж, — сказал Роберт своим спутникам. — И проверьте дом. — Увидев, что Штефан повернулся, собираясь сесть в свою машину, он резко поднял руку. — А ты оставайся здесь.

— А если не останусь? — сердито спросил Штефан.

Его охватил внезапный — и, пожалуй, абсолютно бессмысленный — гнев. Но он, черт побери, не для того одолел сегодня едва ли не половину империи зла, чтобы теперь им понукал, как глупеньким мальчиком, его заносчивый шурин!

Роберт лишь отвел в сторону взгляд и ничего не сказал. Штефан от этого в первый момент разозлился еще больше, но не успел он сказать или сделать что-нибудь настолько же неуместное, как ему вдруг стало ясно, почему он так реагирует на слова Роберта. Он был так же изможден, как и Ребекка, а потому его реакция могла быть либо явно неадекватной, либо вообще отсутствовать. Совсем никак не реагировать было бы в данный момент более подходящим вариантом.

Штефан молча наблюдал за тем, как один из верзил залез в его «фольксваген» и заехал во двор. Когда он был метрах в десяти от дома, Роберт нажал еще на одну кнопку на своей высокотехнологической «игрушке», и немедленно открылась дверь гаража. Его внутреннее пространство было так ярко освещено, и все в гараже находилось в таком образцовом порядке, что вряд ли там могла спрятаться даже маленькая мышка. Тем не менее верзила не стал заезжать дальше в гараж, а остановил автомобиль возле самой двери и вылез из него, чтобы проверить, не прячется ли кто-нибудь за внутренней дверью, ведущей из гаража в дом.

— Впечатляет! — насмешливо произнес Штефан. — Однако к чему эти маневры?

— Тебя не было в аэропорту, — пояснил Роберт. — И моего автомобиля тоже. Поэтому я позвонил оттуда тебе домой.

— Дай-ка я отгадаю, — прервал его Штефан. — Трубку снял мой друг Дорн.

Роберт поморщился. Он бросил взгляд на гараж и лишь после этого продолжил:

— Судя по тому, как он со мной разговаривал, не такой уж он тебе и друг. Так или иначе, я позвонил еще кое-кому и с учетом того, что я от них узнал, решил явиться сюда не один.

Штефан посмотрел на второго телохранителя с нескрываемым любопытством. Этот парень был намного моложе Штефана, как минимум фунтов на двадцать тяжелее и, по всей видимости, раза в три сильнее. Кроме того, он наверняка владел приемами различных азиатских единоборств лучше, чем все голливудские герои фильмов о боевых искусствах, вместе взятые.

— О чем это ты задумался? — спросил Роберт.

— Да я спрашиваю себя, сумел бы твой телохранитель сдерживать людей Баркова хотя бы секунд пять или десять, — серьезно ответил Штефан.

— Баркова? — Роберт сделал предостерегающий жест рукой, увидев, что Штефан собирается что-то ответить. — Расскажешь мне об этом в доме. Думаю, ты должен мне о многом рассказать.

Он снова посмотрел на дом. Телохранитель тем временем закончил осмотр гаража и кивнул Роберту.

— И правда, впечатляет, — сказал Штефан. — И ты на самом деле думаешь, что это поможет?

— Я поступаю так, как мне позволяют поступать мои скромные возможности, — раздраженно ответил Роберт. — Если бы я знал, что ты уже здесь, то я, конечно же, чувствовал бы себя спокойнее. Ты ведь, дорогой зятек, все это время умело водил всех нас за нос. Где столько лет ты прятал от нас свой костюм Бэтмена?

— Что за бред? — возмутился Штефан.

Роберт ухмыльнулся.

— Надо сказать, что ты дал жару в больнице. Там найдено уже пять трупов. Это все или еще несколько тебе удалось припрятать?

— Ты что, думаешь, это я…

Штефан запнулся. Да, неудивительно, что после таких новостей Роберт явился сюда в сопровождении верзил.

— Конечно, нет, — прервал его Роберт. — Да и твой друг Дорн, кстати, так не считает. Однако он изнемогает от нетерпения с тобой поговорить. — Роберт вытащил из кармана мобильный телефон. — Позвонить ему прямо сейчас или ты сначала расскажешь эту историю мне?

— Ты все равно не станешь ему звонить, — убежденно заявил Штефан.

— Да, это верно, — согласился с ним Роберт. — К тому же я думаю, что в этом нет необходимости. Готов поспорить, что менее чем через два часа он здесь появится… Так что же, черт возьми, вы натворили? Начали третью мировую войну? — Он рукой повелительно указал на ворота. — Иди в дом.

Ну это было уже слишком! Даже понимание того, почему он сейчас такой раздражительный, едва помогало Штефану сдерживать свой гнев. Однако Штефан слишком устал, чтобы пререкаться с кем бы то ни было. Он был психически истощен от пережитого страха, и на его теле не было практически ни одного сантиметра, где не ощущалась бы боль. Нет, он не собирался сейчас возражать Роберту.

Поэтому он тут же послушно поплелся в дом. Роберт и его крепыш-телохранитель пошли следом, а сразу за ними медленно двигался лимузин. Штефан, оглянувшись, попытался хоть что-нибудь разглядеть за его затемненными стеклами, но так ничего и не увидел. То, что сейчас происходило, казалось Штефану абсолютно нереальным и напоминало сцену из американского фильма про мафию. Штефану оставалось только ждать начала рекламной паузы?

Роберт при помощи пульта дистанционного управления открыл входную дверь дома и одновременно включил свет. К удивлению Штефана, он не стал посылать вперед телохранителя, а сам первым вошел в дом. Когда Штефан спросил, почему он так поступил, Роберт лишь раздраженно махнул рукой.

— Если бы в доме находился кто-то чужой, то сейчас вовсю бы верещала сигнализация. Не переживай, здесь безопасно.

Он повернулся к телохранителю.

— Вместе со своим коллегой перенесите мою сестру и ребенка на второй этаж. Там есть комната для гостей. Вторая дверь налево. И не отходите от нее.

Находиться сейчас рядом с Ребеккой должен был скорее Штефан. Однако он так устал, что просто не мог спорить с Робертом. К тому же ему и Роберту нужно было еще многое обсудить. Время сейчас стоило дороже золота.

Они зашли в гостиную. Роберт снял куртку, небрежно повесил ее на спинку стула и подошел к бару, однако вовсе не для того, чтобы что-то выпить: он нажал поочередно на несколько кнопок находившегося там пульта управления, который поначалу показался Штефану обычным пультом стереосистемы, и усмехнулся.

— Датчики слежения за территорией, — пояснил он. — Очень чувствительные. Если кто-либо чуть крупнее собаки заберется во двор, мы об этом сразу же узнаем.

— Ты никогда мне не говорил, что твой дом — настоящая крепость, — заметил Штефан.

Роберт невозмутимо пожал плечами.

— А еще я никогда тебе не говорил, что Франкфурт среди городов Германии занимает первое место по уровню преступности, — сказал он. — Кроме того, этот дом вовсе не крепость. Если бы он был крепостью, я чувствовал бы себя сейчас намного спокойнее. — Он покачал головой. В его взгляде читался упрек, а лицо выражало обеспокоенность. — Итак, что же все-таки произошло? И на этот раз, пожалуйста, расскажи мне буквально все.

— Но ты ведь и так все знаешь, разве нет? — спросил Штефан, присаживаясь. — Только не говори мне, что Ребекка тебе ничего не рассказала.

— А ты сам явно не горел желанием ввести меня в курс событий.

— Я, если хочешь знать, и сейчас не особенно горю таким желанием. — В его голосе слышалась враждебность, однако говорил он таким отрешенно-усталым тоном, что Роберт лишь слегка нахмурил лоб и ничего не сказал.

Штефану вдруг стало необычайно трудно удерживать веки открытыми. Усталость наполнила его тело свинцовой тяжестью, мысли постоянно ускользали. Может, пришло время наконец-то признаться себе, что его силы практически на исходе. Штефан почувствовал, что если не сумеет взять себя в руки, то через несколько секунд непременно уснет.

— Та фамилия, которую ты недавно назвал, — начал Роберт. — Барков… Это ведь главарь наемников, о котором рассказывала Ребекка? Я думал, что он мертв.

— Его люди, похоже, полагают, что в этом виноваты именно мы, — очень тихо произнес Штефан. — И судя по всему, они довольно злопамятные.

— Ты считаешь, что сейчас подходящий момент для неуклюжих шуток?

— Шуток? — Штефан фыркнул. — Нет. Разве в шутку в меня целились из автомата? И в шутку били ногами по физиономии?

Роберт ничего не сказал, и его молчание удивило Штефана. Он шире открыл глаза и посмотрел на шурина. То, что он прочел в его взгляде, еще больше удивило Штефана. Он тут же поднял руку и ощупал свое лицо: кожа была сухой, вялой и, пожалуй, чересчур горячей. Синяки он, конечно, почувствовать пальцами не мог, а вот опухолей, царапин или чего-то подобного там явно не было. Но взгляд Роберта свидетельствовал об обратном.

Если Роберт все-таки собирался что-то сказать, то не успел: дверь в комнату открылась и появился один из телохранителей. Не обращая никакого внимания на Штефана, он быстро подошел к Роберту и что-то прошептал ему на ухо. Роберт кивнул и жестом руки отослал телохранителя из комнаты.

— Ребекка проснулась, — сказал он. — Она спросила, где ты. Пойдешь к ней или сказать ей, что ты спишь?

Покровительственный тон Роберта снова разозлил Штефана, и он не встал и не врезал своему шурину по зубам лишь потому, что все-таки уловил в его голосе доброжелательную интонацию.

— Попробую подняться к ней, — сердито ответил он. — Если сам не смогу преодолеть лестницу, позову тебя.

Лицо Роберта посуровело, но он ничего на это не сказал и ограничился лишь тем, что удивленно пожал плечами. Штефан встал, молча вышел из гостиной и направился на второй этаж. Он еще никогда не встречал такой длинной и крутой лестницы. На верхних ступенях Штефан был уже готов сдаться и позвать на помощь кого-нибудь из телохранителей. Быть может, он не сделал этого лишь потому, что ясно представил себе, как снисходительно усмехается Роберт проявлению слабости с его стороны.

Ребекка лежала, свернувшись калачиком, на огромной кровати и спала. Правой рукой она обхватила Еву, которая тоже спала, причем еще крепче, чем раньше. Ее дыхание было медленным и размеренным, а лицо было таким умиротворенным и расслабленным, что Штефан в первый миг почувствовал хотя и явно неуместную, но очень сильную зависть. Менее трех часов назад все они — не только Штефан и Ребекка, но и этот ребенок — отчаянно боролись за свою жизнь. Он до сих пор помнил, как бешено и гневно сверкали глаза Евы. Тогда она прекрасно понимала, что происходит, несмотря на то что ей всего лишь три или четыре года. Теперь же она спала так безмятежно, как будто ей никогда не угрожала смертельная опасность.

И вдруг Штефан почувствовал такую нежность к этому ребенку, что машинально присел на край кровати возле Ребекки и девочки, протянул руку и ласково погладил Еву по щеке.

В его душе все перевернулось. То, о чем он подумал, разговаривая с Робертом у ворот дома, распространялось и на нынешние его ощущения: он дошел до такого предела физических и моральных сил, что не был способен реагировать на окружающее адекватно. Все опасения и сомнения словно куда-то исчезли, и этого ребенка, которого еще несколько часов назад он с удовольствием лично отвез бы обратно в Боснию, Штефан теперь не просто считал родным — он любил его всем сердцем.

Штефан не мог понять, почему это произошло. Если его чувства вышли из-под контроля, то это вовсе не означало, что он перестал соображать. Однако чем дольше он — хотя и тщетно — пытался найти объяснение произошедшему в его душе перевороту, тем больше запутывался. Возможно, этот ребенок разбудил в нем инстинкт отца-защитника. А может, Штефан просто осознал, что потеря Евы будет означать для него и потерю Ребекки. Хотя нет, такое предположение все же не могло объяснить то, что с некоторых пор происходило со Штефаном. Он теперь уже не мог сказать, ради кого именно он боролся с таким отчаянием и героизмом. Ребекка была права: тогда он был готов пожертвовать своей жизнью, лишь бы задержать людей Баркова хотя бы на несколько секунд. Но действительно ли он пошел на это исключительно ради Бекки?

Хотя Штефан сейчас не смотрел в ее сторону, он почувствовал, как она открыла глаза и наблюдала за ним. Он повернулся к ней.

— Извини, — произнес он. — Я не хотел тебя будить.

— А ты меня и не разбудил, — возразила Ребекка. — Я не спала.

Штефан понимал, что не стоило спорить по поводу подобных мелочей, но укоризненно сказал:

— А тебе надо бы поспать.

— Разве у нас есть на это время?

Ребекка стала приподниматься с кровати. Ее движения были неуверенными и неловкими, и это еще больше выдавало ее изможденность, чем бледность лица и темные круги под глазами.

— Конечно, есть, — ответил Штефан. — Не переживай. Здесь мы в безопасности: Роберт прихватил с собой небольшое войско для нашей защиты… — Штефан пожал плечами. — Ну и для его защиты тоже. Он, похоже, наконец твердо решил проявить себя настоящим заботливым старшим братом.

Ребекка покачала головой.

— Ты его по-прежнему терпеть не можешь.

— Это неправда, — возразил Штефан. — Во всяком случае, я отношусь к нему не хуже, чем он ко мне.

— Но ты, тем не менее, привез нас именно сюда.

— А мне просто ничего лучшего в голову не пришло, — сказал Штефан.

Его слова были близки к истине — наверное, даже больше, чем он готов был признать. Столь нелюбимый им шурин в данный момент был, пожалуй, единственным человеком, от которого он мог ожидать хоть какой-то помощи. И неважно, исходя из каких соображений Роберт помог бы им.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Штефан главным образом для того, чтобы уйти от темы под названием «Роберт».

— Уже лучше, — ответила Ребекка.

Штефан подумал, что, вероятно, это действительно так, хотя она выглядела почти такой же усталой и изможденной, как и он сам. Однако он имел в виду совсем другое, и Ребекка наверняка прекрасно его поняла.

— Мне кажется, что все эти лекарства только ухудшали мое состояние, — продолжила Ребекка. — С тех пор как больницы стали бороться за каждую официально учтенную властями койку, они, похоже, не останавливаются ни перед чем, только бы подольше подержать у себя пациентов.

— А что там все-таки произошло? — спросил Штефан.

Он осознанно пропустил мимо ушей не очень смешную шутку Ребекки. Рано или поздно им, конечно, пришлось бы решить, был ли смысл и дальше находиться Ребекке в больнице, но Штефан хотел оставить эту проблему на потом. Иногда такой подход позволяет хотя бы временно не думать о печальной действительности.

— Не знаю, — произнесла Ребекка. — Я в тот момент была с Евой, хотя совсем недолго. Человек, которого прислал Уайт…

Она сделала паузу и посмотрела на Штефана. Он кивнул.

— Я его видел.

Не было необходимости описывать, в каком состоянии он находился, когда Штефан его увидел. Ребекка, скорее всего, подумала то же самое.

— Он вдруг стал сильно нервничать, — продолжила она. — Я была в палате всего две или три минуты. Не дольше. Он… вдруг стал настаивать на том, чтобы я покинула палату. Вместе с Евой. Думаю, он почуял неладное.

Это была неправда. В голосе Ребекки слышались испуг и неуверенность, и Штефан понял, что произошло на самом деле, — это она почуяла неладное. Она почувствовала, что надвигается какая-то опасность. Так же отчетливо, как и Штефан. Однако он осознавал, что Ребекка пока не была готова в этом признаться. Да и он тоже.

— А потом?

— Я спряталась в туалете, — пояснила Ребекка, печально улыбнувшись. — По-видимому, не очень оригинальный поступок. Затем послышались выстрелы и крики… Они его убили, да?

Штефан кивнул:

— Его, медсестру Дануту, профессора Вальберга… и еще нескольких человек.

Ребекка испуганно посмотрела на Штефана.

— О Господи! Данута и профессор… мертвы?

— И не только они. Это было похоже на театр военных действий. Русские особо не церемонились. Они действовали весьма решительно.

— Во всем этом… виноваты мы? — спросила Ребекка, запинаясь.

Штефан ничего не ответил. Конечно же, в этой трагедии были виноваты они. А кто же еще? Люди Баркова приехали, чтобы поквитаться за то, что, по их мнению, сделали Штефан и Ребекка. Русские не задумываясь убивали всех, кто оказывался у них на пути.

Ребекка продолжила свой рассказ, когда поняла, что Штефан ничего ей не ответит. При этом она положила свою ладонь на руку Евы. Этим жестом Ребекка словно защищала девочку от того ужаса, который вызывали в ней воспоминания о недавних событиях.

— Я толком не знаю, что произошло, — продолжала она. — Их было двое или трое. Они затолкнули меня в лифт и отвезли на подземный этаж. Я даже не знаю зачем.

Штефан знал зачем: они увели с собой Ребекку для того, чтобы Штефан стал ее искать. Она была приманкой, не более того. Замысел русских был очевиден. Им ведь были нужны они оба.

— У них ничего не вышло, — проговорил он.

— Да. Они не учли того, что мой муж — супермен… Впрочем, и я раньше этого не знала.

Штефан пропустил ее реплику мимо ушей, и Ребекка снова стала рассказывать:

— Вслед за нами кто-то шел. Я не знаю кто. Думаю, это был человек Уайта или кто-то из персонала больницы.

Штефан не сомневался в способностях человека Уайта, однако, во-первых, он лежал мертвым в палате интенсивной терапии, а во-вторых, он вряд ли стал бы перерезать горло своим противникам.

— Они затащили меня в тот подвал и запихнули за отопительную установку, — рассказывала Ребекка. — Я не помню, что происходило дальше. Следующее, что я помню, — появился ты.

— Ты этого не помнишь, — неожиданно возразил Штефан. — Ничего из того, что ты рассказала, с тобой не происходило.

— То есть?

— Я готов дать голову на отсечение, что уже этой ночью здесь появится полиция, — начал пояснять Штефан. — Давай придерживаться такой версии: я пошел вместе с тобой в детское отделение. Мы услышали выстрелы и убежали оттуда. Вот и все.

Да, пожалуй, так могло быть, если не принимать во внимание кое-какие мелочи: то, что в помещении котельной было полно их отпечатков пальцев; то, что Штефан оставил там множество других отчетливых следов, по которым легко можно было определить, что его версия высосана из пальца; то, что на территории больничного комплекса, рядом с трупами двоих наемников, обнаружили пистолет с его отпечатками пальцев; то, что его наверняка опознает медсестра, с которой он разговаривал в тот вечер… Да уж! Если не принимать во внимание эти совершенно пустяковые обстоятельства, то вполне можно было убедить полицию, что они тут вообще ни при чем. Конечно, при условии, что Дорн глухой, слепой и, отправляясь на службу, оставляет свои мозги дома. Тем не менее полиции потребуется определенное время, чтобы разобраться, что к чему, а Штефану и Ребекке больше всего сейчас нужно было именно выиграть время.

— Нам никто не поверит, — сказала Ребекка.

— А это и не нужно. От нас требуется лишь предоставить твоему могущественному брату достаточно времени для мобилизации его высокооплачиваемых суперадвокатов и высокопоставленных покровителей. Ты ведь не хочешь провести завтрашний день в следственном изоляторе? Хотя, конечно, там мы были бы в большей безопасности, чем здесь.

— Вряд ли, — раздался позади них голос Роберта.

Штефан испуганно вздрогнул, а обернувшись, увидел, что в комнату вошел не только Роберт, но и один из его телохранителей. А они с Ребеккой этого не заметили. Впрочем, Штефан сам был виноват: забыл закрыть за собой дверь. Непростительная ошибка. Кроме Роберта и его охранника сюда мог незаметно зайти и кто-нибудь другой.

— Что касается моих адвокатов, — продолжал Роберт, — то они честно отрабатывают каждый заплаченный им пфенниг. Так что уж в чем-чем, а в этом Штефан прав. — Он повернулся к Ребекке. — Вам и в самом деле лучше утверждать, что вы ничего не видели. Я хотя и не знаю этого инспектора, но если он стоит хотя бы десяти процентов выплачиваемой ему зарплаты, то наверняка использует все возможности, чтобы вас арестовать. А в тюрьме вы вовсе не будете в большей безопасности, чем здесь, поверьте мне.

— Подслушивать разговоры других людей нехорошо, — пробурчал Штефан.

Роберт пренебрежительно фыркнул.

— Вы не «другие люди», а моя сестра и ее беспомощный муж. К тому же гораздо хуже пытаться втягивать других людей в третью мировую войну, не объяснив им даже, из-за чего возник весь этот сыр-бор.

Штефан хотел что-то ответить, однако Ребекка остановила его. Десяти минут, в течение которых Роберт пребывал в одиночестве, ему вполне хватило для того, чтобы справиться с удивлением и снова вернуться к привычной для него манере покровительственно обращаться со своим зятем. Штефан понимал, что, если захочет, вполне сможет лишить Роберта его самоуверенности за несколько секунд. Но он сдержался. У него еще будет возможность проявить проснувшуюся в нем внутреннюю силу. Может быть, даже в большей степени, чем ему хотелось.

— Я позвонил своему домашнему врачу, — продолжил Роберт. — Он приедет сюда через несколько минут.

— Мне не нужен врач, — отозвалась Ребекка.

— Может быть и так, но пусть это подтвердит доктор Риманн, — произнес Роберт и повернулся к Штефану. — Звонил Дорн. Он уже едет сюда. На твоем месте я бы помылся и надел чистые шмотки до того, как он появится здесь.

Лицо в зеркале казалось каким-то чужим. Оно словно бы принадлежало не Штефану, а кому-то из его родственников, похожему на Штефана лишь отчасти.

Штефан поднял руку, которой до этого опирался о край раковины, и провел пальцами по зеркалу. В отражении ничего не изменилось: зеркало не было ни запотевшим, ни грязным. А если бы даже и было, то протирай не протирай — все равно ничего не изменилось бы в физиономии, вопросительно смотревшей на Штефана из зеркала. Настоящий призрак с ввалившимися щеками. Хотя Штефан только что искупался и тщательно причесал волосы, у него была сероватая, болезненного вида кожа и такие темные круги под глазами, что казалось, будто их нарисовали тушью. Глаза излучали какое-то неровное мерцание, и Штефан толком не мог понять, было ли это проявлением страха или чего-то другого, постепенно просыпающегося после очень долгого периода покоя.

Вероятно, он просто очень устал.

Штефан выпрямился, отступил на шаг от зеркала и в последний раз испытующе посмотрел на свое отражение. Теперь его лицо казалось ему вполне знакомым.

Шмотки, которые дал ему Роберт, и в самом деле были не более чем шмотками: потертые джинсы как минимум на один размер меньше, чем нужно было Штефану, и поношенная рубашка, на которой не хватало двух пуговиц. Одному черту было известно, как такая одежда оказалась в гардеробе Роберта. Но она, по крайней мере, была чистой и, главное, не порванной и не запачканной кровью. «Так что теперь я парень хоть куда!» — подумал Штефан.

Он вышел из ванной, спустился на первый этаж и увидел Роберта там, где и ожидал его увидеть, — у телефона.

— А тебе не приходила в голову мысль вживить себе телефон прямо в ухо? — спросил Штефан, когда его шурин положил трубку.

Роберт невозмутимо набрал еще один номер и, лишь услышав первый гудок, ответил:

— Похоже, я все же переплачиваю своим адвокатам. Я уже десять минут разговариваю с их автоответчиками.

Штефан посмотрел на часы.

— Так уже полночь.

— Однако мне удалось выяснить кое-что очень интересное, — по-прежнему невозмутимо продолжил Роберт. — Этот так называемый мистер Уайт, из-за которого у вас теперь столько неприятностей… Знаешь ли, в американском посольстве никто даже и не слышал его фамилии.

Этому Штефан ничуть не удивился — он удивился совсем другому.

— Это тебе удалось выяснить всего лишь за десять минут?

Роберт насмешливо скривил губы.

— Иногда не так уже и плохо иметь хорошие связи. Есть, конечно, и минусы: большие расходы, дорогостоящие адвокаты, пуленепробиваемые стекла в окнах.

И эти слова Роберта не удивили Штефана. Он всегда подозревал, что его шурин склонен к паранойе.

— Давай лучше поговорим об этом позже, — предложил он. — Врач уже приехал?

Роберт кивнул.

— Только что. Не переживай, он не станет задавать глупых вопросов.

А Штефан и не переживал по этому поводу. Ребекка наверняка будет твердо придерживаться предложенной им версии. Она прекрасно понимала, что может потерять Еву, если поступит по-другому.

Послышался слабый зуммер. Роберт посмотрел на какой-то предмет, находящийся с его стороны письменного стола. Штефан со своего места не видел, что это за предмет, но предположил, что это был монитор или еще какой-нибудь из столь любимых Робертом технических прибамбасов, и слегка поморщился.

— Наши друзья и помощники. Они неизменно являются тогда, когда их никто особенно и не ждет, — прокомментировал Роберт.

— Дорн?

— И не он один. — Роберт встал и обошел вокруг письменного стола. — Ты лучше вообще не открывай рот. Говорить буду я.

Штефан и на этот раз заставил себя не открыть рот, хотя с удовольствием схватил бы сейчас этого наглеца за шиворот и тряс бы до тех пор, пока у того изо рта не вылетели бы его супердорогие коронки. Внутренне бурля от гнева, он посмотрел вслед Роберту, быстрыми шагами направившемуся в прихожую. Телохранитель, который все это время молча стоял у двери, начал медленно приближаться к Штефану. Тот невольно подумал, что Роберт, пожалуй, поручил этому парню присматривать за ним. Штефан пристально посмотрел в глаза телохранителю, но тот, не приняв вызова, отвел взгляд в сторону и, немного ускорив шаг, обогнул письменный стол и неуверенно стал с другой его стороны. Штефан с трудом подавил улыбку. Ему довольно часто доводилось наблюдать за тем, как человек не знает, куда ему девать руки или на что направить взгляд, но он еще никогда не видел, чтобы человек не знал, куда ему девать самого себя.

Он слышал, как Роберт открыл входную дверь и стал с кем-то разговаривать, не проходя в дом. Через несколько секунд Роберт вернулся в сопровождении инспектора Дорна, его «малоразмерной копии» Вестманна и еще одного мужчины, которого Штефан не знал. Дорн явно не выспался и был очень злым, а выражение лица Вестманна, несомненно, развеселило бы Штефана, будь ситуация не такой драматической: инспектор был белым как мел и в его взгляде чувствовался не просто страх, а настоящий ужас. Хотя от Штефана до Вестманна было как минимум десять метров, он по запаху догадался, что Вестманна, по всей видимости, совсем недавно стошнило.

— Доброе утро, господин Мевес, — сказал Дорн.

Его взгляд быстро и оценивающе скользнул по Штефану, пробежал маленькими прыжками по комнате, словно проворный зверек, остановился на одно мгновение на Роберте и сразу же перескочил на его телохранителя, а затем опять вернулся к Штефану.

— Рад видеть вас живым и здоровым. Искренне рад!

— А как поживает ваша супруга? — спросил Вестманн.

— Хорошо, — сдержанно ответил Штефан.

Роберт тут же добавил:

— Имеется в виду, хорошо для такой ситуации, как эта. К ней как раз приехал врач.

— Ваши слова, наверное, означают, что у нас нет возможности с ней поговорить, — предположил Вестманн.

— Какой ситуации? — тут же спросил Дорн.

— Моя жена больна, — спокойно ответил Штефан. — Вы ведь знаете, что еще несколько часов назад она была в больнице. Поспешный переезд из больницы сюда вряд ли хорошо сказался на ее здоровье.

— А мы как раз об этом и хотели вас расспросить, — сказал Дорн. — Что произошло?

— Именно такой вопрос я сейчас хотел задать вам! — произнес Роберт еще до того, как Штефан успел что-то ответить.

Дорн холодно посмотрел на Роберта.

— Я спрашивал не вас, а господина Мевеса.

— Но вы находитесь в моем доме, — заметил Роберт. — Кроме того, моя сестра попросила меня представлять ее интересы.

Штефан что-то не мог ничего подобного припомнить. К тому же он сильно сомневался в том, что Ребекка могла так поступить в сложившейся ситуации, да еще и не посоветовавшись с ним. Он видел, что физиономия Дорна становилась все мрачнее, и решил попытаться хоть как-то разрядить обстановку.

— Я вас умоляю! Давайте спокойно во всем разберемся. Я охотно отвечу на ваши вопросы, господин Дорн.

— У меня, в принципе, только один вопрос, — невозмутимо произнес Дорн. — Что, черт возьми, происходит?

— Не знаю, — ответил Штефан, и это было правдой, хотя и в несколько ином смысле, чем предполагал Дорн. — Клянусь вам, у меня нет ни малейшего представления, что все это означает.

— А у меня есть, — вмешался Вестманн. — Кто-то хочет вас убить.

— Ну и что? — спросил Роберт. — Разве Штефан виноват в этом?

— Я так не думаю, — ответил Дорн, жестом сдерживая своего коллегу. — Нам просто очень хотелось бы узнать, кто и почему еще до того, как появятся новые невинные жертвы.

— Поверьте мне, я этого не знаю, — заверил Штефан. — Я бы сказал вам, если бы знал… Я, видите ли, хочу еще немножечко пожить.

— Может, хватит? — проворчал Вестманн. — Почему бы нам не арестовать этого типа и не продолжить разговор в управлении полиции?

Дорн — уже довольно нетерпеливо — поднял руку, чтобы заставить своего коллегу замолчать, но сказал:

— Да, почему бы и нет, господин Мевес? У меня есть все основания… Все же пять трупов, если я правильно посчитал.

«Значит, пять», — подумал Штефан. По всей видимости, полицейские еще не обнаружили трупы людей Баркова.

— У вас есть ордер на арест? — спросил Роберт.

— В подобных обстоятельствах он не нужен, — язвительно заметил Вестманн. — Можете мне поверить: если мы захотим, то сможем сейчас увезти с собой вашу сестру и ее мужа. Да и вас тоже.

— Вряд ли, — отрезал Роберт. — Даже если бы вы задержали нас, то уже через три часа мы снова были бы на свободе, а вы остались бы без работы. Можете мне поверить.

Дорн закатил глаза, а Штефан указал на Вестманна, а затем на шурина и сказал:

— А почему бы нам не запереть вас двоих в гараже и не посмотреть, кто из вас победит?

Уголки губ Дорна слегка дернулись, но он все же остался серьезным.

— Это не остроумно, господин Мевес, — заметил он. — Мы приехали сюда прямо из больницы, в которой лежала ваша супруга. То, что я там увидел, — самое жуткое из всего, с чем я сталкивался в своей жизни. А уж я много с чем сталкивался.

«Но в той котельной тебе побывать еще не довелось, — подумал Штефан. — И в темном помещении над лестницей тоже».

— Итак, назовите мне хотя бы одну вразумительную причину, по которой мне не следует вас сейчас арестовывать, — продолжил Дорн. — Хотя бы одну, но вразумительную. А то я постепенно начинаю терять терпение.

— Неужели, инспектор? — воскликнул Роберт. — Здесь это никого особенно не впечатляет. Такими заявлениями вы только выставляете себя в смешном виде. А еще…

Штефан почувствовал, что может случиться еще до того, как это произошло. Дорн все еще выглядел довольно спокойным. Ни по выражению его лица, ни по взгляду не было заметно, что он хоть как-то реагирует на слова Роберта. Тем не менее Штефан отчетливо почувствовал, что за внешним бесстрастием скрывается все нарастающее напряжение и вот-вот произойдет взрыв.

Дорн вдруг так резко повернулся, что Роберт от неожиданности запнулся на полуслове и невольно отступил на полшага.

— Хватит! — твердо сказал Дорн.

Он произнес всего лишь это слово, к тому же не повышая голоса. Однако та интонация, которой это было сказано, придала этому слову такой вес, что Роберт не только не стал больше ничего говорить, но и отступил от Дорна еще на шаг.

— И в самом деле, хватит, — через несколько секунд добавил Дорн. — Ввязываться в подобные игры у меня нет ни желания, ни времени. Черт бы вас всех побрал! Уже поздно! Мой рабочий день закончился еще четыре часа назад. Я хочу есть, я устал. Я хочу растянуться дома на диване, выпить со своей женой по стаканчику вина и послушать последние дворовые сплетни. Вам понятно? А вместо этого чем мне приходится заниматься? Какой-то там взорванной машиной! Убитым таксистом и тремя убитыми медсестрами! Застреленным профессором и восемнадцатилетним служащим, у которого в голове зияет дырка размером с кулак! Не говоря уже о том, что больница выглядит так, будто израильские спецслужбы проводили в ней боевые учения! А единственные свидетели всего этого свинства — ваша сестра и ваш зять! Так что не надо мне, черт возьми, советовать держать себя в руках!

То, как вел себя сейчас Дорн, на самом деле не соответствовало его реальному психическому состоянию. Он просто очень искусно разыгрывал спектакль — не более того. Когда он повернулся к Роберту и прервал его, он действительно вспылил, однако эта внезапная вспышка угасла так же быстро, как и возникла. Дорн всего лишь сказал Роберту то, что, с его точки зрения, должно было произвести в подобной ситуации наибольшее впечатление. Штефан невольно подумал, что все-таки не составляет труда видеть людей насквозь, если уметь это делать.

— Профессор Вальберг? — воскликнул Штефан. — Он… мертв?

— Он, служащий и три медсестры, которые, к своему несчастью, в этот вечер дежурили, — сказал Дорн. — Но вы, конечно же, ничего об этом не знаете, да?

Ни слова об убитом наемнике, которого Штефан обнаружил в палате Евы, ни слова о человеке Уайта! Не упомянул Дорн и о двух трупах, оставшихся лежать на газоне. Неужели Штефану расставили ловушку?

— Я действительно ничего не знаю, — ответил Штефан. — Я хочу сказать, что я… Мне известно, что там что-то произошло, но не знаю, что именно.

— Та медсестра, с которой вы разговаривали, совершенно другого мнения, — заметил Вестманн. Он слегка наклонил голову набок. — Насколько я помню, она охарактеризовала ваше состояние словом «паника».

— Это вполне подходящее слово, — заметил Штефан. — А как бы вы себя чувствовали? Я ведь, услышав выстрелы и крики, схватил Ребекку и дал оттуда деру. А что же мне, по-вашему, следовало делать? Войти внутрь, чтобы меня пристрелили?

— Конечно, нет, — ответил вместо Вестманна Дорн. — Вы вели себя абсолютно правильно. Если я кого и боюсь больше, чем убийц-психопатов, так это не очень искушенных в подобных делах любителей острых ощущений, которые строят из себя джеймсов бондов. Но вам следовало подождать, пока не приедем мы. Почему вы не закрылись в каком-нибудь помещении и не дождались нас, вместо того чтобы носиться по городу как угорелые?

— Потому что я отнюдь не считаю себя кем-то вроде Джеймса Бонда, — пояснил Штефан. Как ни странно, он отчетливо осознавал, что именно хочет от него услышать Дорн. — Я, черт возьми, перепугался — и за Ребекку, и за свою собственную жизнь! Это что, так уж постыдно?

— Нет, — сказал Дорн. — Я просто не уверен, что это соответствует действительности.

— Что вы имеете в виду?

— Именно то, что говорю, — произнес Дорн. — Быть может, я не очень хороший полицейский, однако у меня все же есть кое-какой опыт. Даже у никудышного полицейского с годами вырабатывается умение разбираться в людях.

— Ну и что из этого? — спросил Штефан.

— Две черты мне кажутся не характерными для вас, — продолжил Дорн. — Наивность и трусость. Вы явно не наивный человек и явно не трус.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. — Штефан попытался прикинуться дурачком.

Если он мог видеть Дорна насквозь, то это отнюдь не означало, что Дорн в свою очередь не мог видеть насквозь его. Конечно же, инспектор не обладал, как Штефан, сверхчувствительным мировосприятием, которое, возможно, было похоже на то, как воспринимает окружающий мир волк, однако Дорн был прав насчет работы полицейского: без знания людей в этой профессии делать нечего.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, — возразил Дорн. — А еще вы прекрасно знаете, что сейчас происходит. Кто-то решил вас прикончить, и я абсолютно уверен, что вы знаете кто. Что же касается трусости… я сталкивался со многими трусами. Никому из них в подобной ситуации не пришло бы в голову заявиться в клинику и вывезти оттуда свою жену. Почему вы не позвонили мне?

— Потому что Ребекка в этом случае была бы сейчас, наверное, уже мертва, — ответил Штефан.

— Или пятеро других людей были бы еще живы.

Штефан, сжав губы, молчал. Он понимал, что Дорн, к сожалению, был прав. Штефан, несомненно, спас Ребекку, но при этом было потеряно очень много времени. Возможно, полиция смогла бы своевременно оказаться на месте, чтобы предотвратить эту бойню. Однако Штефану тогда даже и в голову не пришло обратиться к кому-нибудь за помощью.

— Да, — тихо произнес он. — Вероятно. Мне жаль, что так произошло. Когда люди впадают в панику, они начинают совершать ошибки.

— Остается только спросить, кого вы имеете в виду, — сказал Дорн. Затем он глубоко вздохнул. — Как я уже говорил, я очень устал после такого длинного рабочего дня. Я мог бы сейчас же арестовать вас и увезти с собой.

— Почему же вы этого не делаете?

По взгляду Дорна Штефан понял, что уже перегибает палку.

— Наверное, потому, что мне не хочется после этого еще два часа заниматься всякой писаниной, — ответил Дорн. — Кроме того, здесь вы, пожалуй, будете в большей безопасности, чем в камере следственного изолятора. Вы даете мне слово, что никуда не уйдете из этого дома, а завтра в десять утра явитесь ко мне в кабинет?

— А что, у меня есть выбор? — спросил Штефан.

— Разумеется, — серьезно ответил Дорн. — Вы можете поехать с нами прямо сейчас.

— Тогда уж лучше завтра в десять, — сказал Штефан. — Сегодня я все равно не смогу быть вам полезен. Боюсь, что я устал так же сильно, как и вы. — Он улыбнулся. — Вам не нужно переживать, что я куда-то убегу.

Дорн оставался серьезным.

— А я и не переживаю, — поправил его Дорн. — Как я уже говорил, я отнюдь не считаю вас бестолковым.

— Кроме того, вы не стали бы уезжать из города без девочки, так ведь? — добавил Вестманн.

— Без девочки? — Штефану оставалось только радоваться тому, что Дорн стоял спиной к Роберту и не видел выражения его лица. Он надеялся, что ему самому удается лучше сдерживать свои эмоции. — Вы говорите о Еве? А что с ней?

— Ничего, — ответил Дорн. — Полагаю, что с ней… все хорошо.

— Полагаете?

— Ну я не слышал ничего такого, что меня насторожило бы, — сказал Дорн. Он попытался произнести эти слова как можно более непринужденным тоном, но это ему не удалось. Не нужно было обладать обостренным восприятием, чтобы заметить внезапно появившееся во взгляде Дорна напряжение. — Хотя меня немного удивляет, что вы спросили о ней лишь сейчас.

— Тогда как все происходящее каким-то образом, несомненно, связано с этой малышкой, — добавил Вестманн.

Штефан проигнорировал его слова.

— Позвоните мне, как только узнаете, все ли в порядке с этой девочкой, — попросил он. — Когда моя супруга проснется, она сразу же спросит о ней.

Одну-единственную и вместе с тем бесконечно долгую секунду Дорн в упор смотрел на Штефана, и у того возникло неприятное ощущение, что полицейский либо попросту читает его мысли, либо, по крайней мере, догадывается о них.

Наконец Дорн кивнул и демонстративно повернулся к выходу.

— Итак, до завтра, — сказал он. — И хорошо бы, чтобы у вас нашлись ответы на мои вопросы, господин Мевес, а если нет — тогда захватите зубную щетку и сменное белье.

Дорн и оба его спутника ушли. Роберт не потрудился их проводить, однако еле заметно подал знак своему телохранителю, чтобы тот пошел вслед за полицейскими. Штефан все больше убеждался в том, что его шурин уже не первый раз пользуется услугами этих верзил. Может, ему последние десять лет нужно было меньше концентрироваться на своем неприязненном отношении к шурину, а больше уделять внимания тому, чтобы разобраться, чем же Роберт, собственно говоря, занимается.

Едва закрылась дверь за полицейскими, как Роберт тут же выпалил, словно из пистолета:

— Почему ты ему не сказал, что Ева здесь?

— Потому что он это и так знал, — ответил Штефан, а мысленно добавил: «Только он один».

Штефан был уверен, что Вестманн даже не догадывался об этом. Он всего лишь случайно ляпнул то, что послужило подсказкой для его коллеги.

— Но ведь было просто глупо в этом не признаться, — возмущенно сказал Роберт, покачав головой. — Тебе что, хочется, чтобы тебя арестовали?

— Он уже давно мог это сделать, — заметил Штефан. — Видишь ли, Роберт, Дорн абсолютно прав: при сложившихся обстоятельствах у него было уже не меньше дюжины поводов меня арестовать. Но он почему-то выжидает.

— Ну и пусть выжидает — хоть до самой смерти! — заявил Роберт. — Этот тип явно себя переоценивает, да и ты, с моей точки зрения, уж слишком высокого мнения о нем. Он — всего лишь пешка. Мне с ним расправиться — раз плюнуть.

В этой комнате явно был еще один человек, который себя переоценивал. Штефан, впрочем, знал, что с его шурином по этому поводу спорить совершенно бесполезно. Кроме того, ему очень хотелось надеяться, что он все же ошибается и у Роберта действительно есть такие влиятельные друзья, как он утверждает.

— Послушай… — неожиданно сказал Роберт. На его лице появилось отчасти задумчивое, отчасти недоверчивое выражение. — А что это он говорил по поводу того, что твою машину якобы взорвали?

— Что говорил, то и говорил, — ответил Штефан. — Кто-то засунул мне бомбу под капот. Не очень вежливый поступок, хотя и весьма впечатляющий. Да и зрелище было весьма эффектное.

— Но ведь ты на ней… — Роберт запнулся, когда наконец, видимо, понял, что на самом деле произошло. Он слегка побледнел.

Штефан мысленно рассмеялся, отметив, что он, по крайней мере, еще способен испытывать и другие чувства, а не только страх и недоверие. Это успокаивало.

Если его вообще могло хоть что-то успокоить.

Врач пробыл с Ребеккой и девочкой еще целых десять минут — достаточно долго для того, чтобы спокойствие Штефана переросло в озабоченность, а озабоченность — в нервозность. Выражение лица врача, спускающегося по лестнице, тоже отнюдь не успокоило Штефана. Врач выглядел утомленным, и его лицо было таким серьезным, что это дало дополнительную пищу уже разыгравшейся фантазии Штефана.

— Как дела у моей сестры? — спросил Роберт еще до того, как Штефан успел набрать в легкие воздух, чтобы задать примерно такой же вопрос.

Доктор Риманн сделал рукой жест, смысл которого можно было истолковать как угодно. Он спустился, часто и как-то нервно шагая, по лестнице, поставил свой портфель на письменный стол Роберта и лишь затем ответил:

— Хорошо. Во всяком случае, лучше, чем я ожидал после всего того, что вы мне рассказали. Она очень сильно истощена, однако это вполне поправимо. Для этого ей необходимы нескольких дней полного покоя и восстанавливающие препараты. — Тут он наконец посмотрел на Штефана. — Как фамилия лечащего врача вашей супруги?

— Профессор… — машинально начал Штефан, однако запнулся и вместо ответа сам задал вопрос: — А зачем вам нужна его фамилия?

— Потому что или он дурак, или дело в том, что между врачом и пациентом не сложились доверительные отношения, — ответил Риманн.

— Что вы имеете в виду? — спросил Роберт.

— Ваша сестра абсолютно здорова, — пояснил врач, однако тут же слегка поднял руки, показывая этим, что не стоит делать поспешных выводов. — С некоторыми оговорками, конечно. У меня здесь не было ни возможности, ни времени на ее тщательное обследование. Но я не увидел никаких ран. Точнее говоря, даже ни одной царапины.

— Вы уверены? — воскликнул Роберт.

Он и Штефан обменялись удивленными взглядами.

Действительно, Роберт ведь достаточно часто навещал Ребекку в клинике, чтобы не понаслышке знать о ее состоянии. Более того, он сам видел разорванную и пропитанную кровью ночную рубашку, в которой она совсем недавно приехала сюда.

— Нет, — язвительно ответил Риманн. — Я просто болтаю от нечего делать и вовсе не осматривал вашу сестру, а простоял десять минут у окна, радуясь, что вы мне заплатите приличную сумму за вызов на дом.

— Извините, — сказал Роберт. Он по-прежнему выглядел очень удивленным. — Я не хотел вас обидеть. Но дело в том, что…

— Ребекка была очень сильно ранена, — перебил его Штефан. — Я видел это собственными глазами.

Риманн возмущенно пожал плечами, как будто этот разговор сильно действовал ему на нервы. А может, он почему-то боялся вдаваться в подробности?

— Я могу говорить только о том, что я видел собственными глазами, — заявил он. — Вы говорили, что это были раны от укусов?

Штефан ничего подобного не говорил, но, по всей видимости, Роберт еще раньше ввел врача в курс дела. А потому Штефан кивнул.

— Иногда раны на первый взгляд кажутся более ужасными, чем они есть на самом деле, — сказал Риманн и снова пожал плечами. — Возможно, мой коллега сотворил настоящее чудо… Не знаю! Возможно…

— Возможно — что? — спросил Штефан, так и не дождавшись, когда врач скажет что-нибудь еще.

Риманн секунду молча смотрел на Штефана, а затем решительно покачал головой.

— Мне больше нечего вам сказать по этому поводу! А как ваши дела? Вам тоже нужна медицинская помощь?

— Не больше, чем Ребекке, — ответил Штефан. — Несколько часов сна — и я буду в норме. Прошедший день был очень… напряженным.

— И для меня тоже, — сказал Риманн. Он повернулся к Роберту и одновременно взял со стола свой портфель. — Я вам еще нужен? Уже довольно поздно.

— Нет, — ответил Роберт. — Спасибо, что вы согласились прийти в такое позднее время.

Риманн ушел. Точнее, говоря, он не просто ушел — его уход показался Штефану бегством, хотя врач не слишком торопился.

Роберт молча посмотрел вслед Риманну. Штефан хотел что-то сказать, но Роберт молча покачал головой, повернулся — все так же молча — к телохранителю и сделал ему знак удалиться. Верзила, ни слова не говоря, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

— Итак? — спросил Роберт.

— Что — итак?

На лице Роберта стали собираться грозовые тучи.

— Что все это значит?

— Возможны два варианта, — ответил Штефан. — Либо тебе нужен новый домашний врач, либо мы стали жертвами реформы здравоохранения. Ты ведь знаешь, что в настоящее время в больницах…

— Прекрати нести всякую чушь! — перебил его Роберт. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Что происходит? Почему Ребекка пытается представить себя тяжелораненой, если она на самом деле вполне здорова?

Штефан еле удержался от того, чтобы облегченно вздохнуть. Ему было бы очень трудно подыскать ответ на вопрос Роберта по поводу того, что, собственно, происходит, однако тот сам почти ответил на этот вопрос.

— Этого я не могу тебе сказать, — ответил Штефан. — Дело в том, что все не так просто, как кажется.

Роберт чуть не задохнулся от возмущения.

— Ну да! — фыркнул он. — Я, наверное, слишком туп, чтобы хоть что-нибудь понять. Почему бы тебе тогда не помочь мне и не подсказать, сколько будет дважды два?

Он гневно взмахнул рукой, и это движение каких-нибудь двадцать четыре часа назад испугало бы Штефана, а двенадцать часов назад разозлило бы его. Теперь же Штефану просто стало смешно.

— Я хочу знать, что происходит! — выпалил Роберт. — Ты и Ребекка на две недели исчезаете в какой-то охваченной войной стране. Когда вы появляетесь снова, вас можно принять скорее за мертвецов, чем за живых людей. Моя машина взлетает на воздух, едва не половина персонала больницы отправляется на тот свет, а вы вдвоем посреди ночи появляетесь здесь, истекая кровью. И, несмотря на это, все должно казаться мне ясным и понятным… Может быть, я что-то упустил?

— Да, — серьезно ответил Штефан. — Самое важное. Видишь ли, нас с Ребеккой в той стране покусали волки-оборотни. А теперь они явились сюда, чтобы забрать нас обратно до того, как наступит полнолуние. Возможно, они не хотят, чтобы раскрылась их тайна.

— Мне сейчас не до шуток, — сказал Роберт ледяным тоном.

Штефану тоже было отнюдь не до шуток. Как раз наоборот.

Последние слова он действительно произнес почти шутливым тоном, однако от них в его душе осталось неприятное ощущение, как будто там возникло своего рода беззвучное, но все никак не прекращающееся эхо. Оно все больше и больше накатывалось на его сознание и было похоже на приливную волну, постепенно увеличивающуюся в своей мощи и грозящую перерасти в настоящее цунами. То, что Штефан сказал, не было для него откровением. Тем не менее он был шокирован не из-за того, что именно он сказал, а из-за того, что он решился подобное произнести. Это было ошибкой. Вряд ли ситуация могла улучшиться, если он начнет называть вещи своими именами. Возможно, все станет даже еще хуже.

— Так что же все-таки произошло? — еще раз спросил Роберт.

Он, по всей видимости, решил сменить тактику. Его голос звучал уже не раздраженно, а сдержанно, хотя в нем и чувствовалась скрытая угроза. Он словно намекал на то, что еще один неверный шаг — и последует взрыв. Однако Штефан чувствовал, что поведение Роберта было явно наигранным. Он всего лишь разыгрывал спектакль. Штефан вдруг понял, хотя ему раньше подобное не приходило в голову, что брат Ребекки весь период их знакомства только этим и занимался: он постоянно разыгрывал спектакли. И делал это весьма мастерски. Как всякий действительно хороший актер, он действовал скорее интуитивно, чем осознанно, а еще он, наверное, уже давным-давно научился определять, какую именно тактику использовать в отношении того или иного человека. Как у опытного актера, у него имелся набор различных уловок: мимика, жесты, высота и тон голоса, а также сотни других, большей частью подсознательно используемых средств психического воздействия.

Так или иначе, в поведении Роберта никогда не было ничего искреннего. Ничего. Хотя Штефан и испытывал к нелюбимому шурину определенное уважение, он вдруг осознал, что тот вряд ли это заслуживает. Если попытаться заглянуть Роберту в душу, то, скорее всего, окажется, что вся его жизнь — сплошное лицемерие. И он вовсе не был тем, за кого себя выдавал.

— Ты не хочешь мне отвечать, — сказал Роберт и покачал головой. — Ты являешься сюда, втягиваешь меня в историю, которая может стоить мне жизни, и при этом надеешься, что я не буду задавать тебе вопросов? Ты еще глупее, чем я думал.

— А уж думать — твое любимое занятие, это я знаю, — произнес Штефан, улыбаясь. — Каким будет твой следующий шаг? Станешь мне угрожать, что выставишь нас за дверь?

— Не вас, — поправил его Роберт, — а, скажем, тебя.

Очередной блеф. Но теперь Штефана уже вряд ли можно было обмануть. В его сознании вдруг возник слышный только ему голос, комментировавший буквально каждое слово Роберта. Штефану даже захотелось пойти на конфликт. Он был почти уверен — нет, не почти, а абсолютно уверен, — что он сможет буквально двумя-тремя фразами поставить Роберта на место, а еще несколькими фразами попросту смешать его с дерьмом.

Но зачем?

— Нет, — спокойно сказал он. — Этого ты не сделаешь.

— Ты так уверен в этом?

— На сто процентов, — категорично заявил Штефан и вздохнул. — И что мы будем делать теперь? Вцепимся друг другу в горло или все-таки попытаемся найти какой-то выход из сложившейся ситуации?

— Я не в состоянии решить проблему, если я не знаю, в чем она состоит! — раздраженно проговорил Роберт. — Как я могу вас защитить, если толком не понимаю, от кого или от чего?

Что мог на это ответить Штефан? Он и сам мало что понимал. Во всяком случае, слишком мало для того, чтобы принять какое-либо осознанное решение.

— Происходящее имеет какое-то отношение к Еве? — неожиданно спросил Роберт. — Все эти события начались после того, как вы привезли ее сюда, ведь так? Вы украли у кого-то ребенка и этот кто-то теперь явился сюда, чтобы забрать его обратно?

Штефан подумал, что Роберт очень близок к истине. Пусть даже он и представлял все совсем иначе, но все же был опасно близок к разгадке.

— А если даже и так? Ты что, велишь своей сестре отвезти Еву обратно? — спросил Штефан.

Роберт пристально посмотрел на Штефана. Он смотрел на него долго — секунд пять, а то и десять. Внутренние часы Штефана даже сбились со счету. Штефан произнес последнюю фразу машинально, не попытавшись, как сделал бы на его месте Роберт, предварительно подобрать наиболее подходящие слова.

Тем не менее эта фраза буквально сразила Роберта. В его взгляде что-то погасло — очень быстро и, пожалуй, необратимо. Штефану даже показалось, что оно, наверное, уже никогда не появится снова. Руки Роберта начали дрожать, да и вообще казалось, что в нем что-то… сломалось.

Роберт медленно, словно преодолевая невидимое сопротивление, повернулся, подошел к находившемуся в пяти шагах от письменного стола бару и взял с полки какую-то бутылку. Штефан внимательно наблюдал за ним. Руки Роберта уже перестали дрожать. Когда он снова повернулся к Штефану и посмотрел на него, он держал стакан в руке твердо, а поверхность налитой в него жидкости была ровной, как стекло.

— Ты так ничего и не понял, — сказал он.

— Что я не понял?

Роберт сделал глоток из стакана. Там был коньяк, причем довольно хороший. Штефан редко пил спиртное, однако он почувствовал аромат коньяка сразу после того, как Роберт открыл бутылку. Теперь назойливый запах коньяка распространился по всей комнате с такой интенсивностью, что Штефану стало противно. Его сверхчувствительное восприятие окружающего мира имело, похоже, не одни лишь преимущества.

Роберт, сделав шаг, остановился и указал рукой, державшей стакан, на стоявший у окна небольшой диван:

— Садись.

Штефан повиновался. Он почувствовал, даже немного удивившись этому, очень большое облегчение от того, что наконец-то мог присесть. Его нога в течение последнего получаса постепенно перестала болеть, однако позвоночник, казалось, мог вот-вот развалиться на составные части. Что бы сейчас ни происходило с ним и Ребеккой — это было уже не просто усталостью. Когда он опустился на обитый мягкой кожей диван, желание закрыть глаза и расслабиться оказалось просто непреодолимым.

Шорох кожи и шелест шелка подсказали ему, что Роберт опустился в одно из стоявших напротив тяжелых кресел. Это могло показаться невероятным, но Штефан отчетливо слышал, как терся коньяк о стенки стакана в руке Роберта.

Огромным усилием воли Штефан снова открыл глаза и посмотрел на шурина. То, что он увидел, сильно его удивило. Быть может, он впервые в жизни видел лицо настоящего Роберта, а не одну из его бесчисленных масок, которые он надевал так часто, что, наверное, уже и сам не знал, как в действительности выглядит его лицо. Перед Штефаном сидел очень уязвимый и очень уставший человек.

— Ты и в самом деле не понимаешь, о чем я говорю, да? — спросил Роберт. — Ты думаешь, что это всего лишь ребенок, который стал новой игрушкой для Ребекки.

— Глупости! — воскликнул Штефан. — Я прекрасно знаю…

— Ты ничего не знаешь! — перебил его Роберт.

Казалось, что он почти прокричал эту фразу, хотя его голос при этом стал громче.

Эта вспышка гнева удивила Штефана, хотя и не вызвала у него соответствующей реакции. Возможно, он почувствовал, что гнев Роберта сейчас направлен не на него. Точнее, главным образом не на него. Просто Штефан в данный момент оказался единственным человеком, на котором Роберт мог хоть как-то сорвать злость, однако на самом деле он злился не на Штефана. Наверное, даже вообще ни на кого конкретно. Роберт, по-видимому, был просто очень недоволен своей судьбой, и, скорее всего, уже давным-давно. К сожалению, у судьбы нет ни лица, ни имени, ни каких-либо слабых мест, чтобы можно было обрушиться на нее в порыве гнева.

Роберт поднял свой стакан и осушил его одним глотком.

— Ты ничего не знаешь, — повторил он, как будто это была молитва, которую нужно было твердить снова и снова для того, чтобы она наконец-то дала успокоение. — Ни-че-го.

Штефан промолчал. Что бы он сейчас ни сказал — все было бы впустую. Роберт не хотел его слушать. Ему надо было выговориться.

— Вспомни ту аварию, — продолжил Роберт. — Мне кажется, что ты так до конца и не понял, что в результате той аварии случилось с твоей женой.

Он сказал «с твоей женой», а не «с Ребеккой» или «моей сестрой», как будто пытался возложить на Штефана всю ответственность за ту давнюю трагедию. Штефан с удивлением подумал, что, наверное, в этом и заключалась причина его откровенно неприязненного отношения к Роберту в течение всех лет их знакомства. Подобное объяснение казалось настолько простым, что, пожалуй, и было единственно правильным. Вероятно, Роберт искренне считал, что Штефан так и не ощутил в надлежащей мере ответственности за то, что произошло с Ребеккой.

Тем не менее он сказал с упреком:

— Ты прекрасно знаешь, что это не так. Я две недели просидел возле ее кровати в больнице…

— Может, ты и пистолет из ее рук выхватил? — В словах Роберта звучала ирония.

Штефан удивленно уставился на своего шурина.

— Не очень подходящий момент, чтобы тебе об этом рассказывать, — сказал Роберт после небольшой паузы. Затем он горько рассмеялся. — Впрочем, любой момент был бы неподходящим. Я не хотел, чтобы ты знал об этом, хотя, наверное, это было неправильно.

— О чем ты не хотел мне рассказывать? — спросил Штефан.

Он, конечно же, понял, что имел в виду Роберт. Ему просто не очень хотелось об этом услышать от него.

— Это произошло как раз в моем доме, — начал Роберт. Он попытался глотнуть из своего пустого стакана, затем слегка поморщился и показал пальцем куда-то вверх. — На втором этаже, прямо над нами. В комнате, где она сейчас спит.

— Она… — начал Штефан.

— …попыталась покончить жизнь самоубийством, — перебил его Роберт. — Да. Она нашла один из моих пистолетов, но он оказался незаряженным — по чистой случайности. Если бы в нем были патроны, то я не успел бы ей помешать. — Он так сильно наклонился вперед, что расстояние между ним и Штефаном уменьшилось вдвое. — Пойми, Штефан: она нажала на спусковой крючок. Это была не просто угроза, и не попытка привлечь к себе внимание, и не какая-нибудь подобная ерунда. Она действительно нажала на спусковой крючок.

— Я об этом ничего не знал, — прошептал Штефан.

Он был шокирован.

— Ну конечно, ты об этом не знал! — фыркнул Роберт. — А что ты вообще знаешь?

Он резко встал, подошел к бару и снова наполнил свой стакан. На это раз его рука так сильно дрожала, что он лишь с трудом умудрился не пролить коньяк. Если бы Штефан не был так сильно поражен услышанным, его обеспокоило бы состояние шурина. Обычно Роберт редко употреблял алкоголь, да и всегда пил в меру.

Наполнив стакан, Роберт почему-то не стал из него пить, а просто стоял со стаканом в руке и смотрел куда-то в пространство. Штефан подумал, что ему вроде бы надо радоваться такому обескураженному виду шурина и тому, что ему наконец удалось сбить с Роберта спесь. Однако Штефан почему-то не испытывал радости. Ни малейшей.

— Та пьяная свинья, которая врезалась в Ребекку… — снова заговорил Роберт. Его голос был настолько тихим, что, не будь теперь у Штефана обостренного слуха, он, наверное, не смог бы разобрать ни слова. Тем не менее Штефан содрогнулся от той боли, которая чувствовалась в этих словах. — Он не просто сломал ей несколько костей и убил ее еще не родившегося ребенка. Это ты смог понять?

Между прочим, это был ребенок и Штефана, однако он не стал напоминать шурину об этом. Роберт все равно бы его не услышал: он всецело был занят собственными переживаниями.

Роберт вдруг повернулся так резко, что часть содержимого его стакана выплеснулась на пол.

— Понял или нет?

— Я не совсем…

— Конечно, не понял! — перебил его Роберт.

Штефан осознавал, что Роберт в любом случае прервал бы его, и именно этими словами. Независимо от того, что Штефан ответил бы. Возможно, Роберт уже давно ждал подходящего случая, чтобы высказать ему все это.

— Он убил Ребекку, неужели непонятно? — Роберт говорил очень эмоционально. — Он ее не просто ранил — он убил в ней какую-то часть ее! Ты сидел рядом с ней, когда она отошла от наркоза и еще много дней после этого, но, когда она решила покончить жизнь самоубийством, рядом с ней был я! Знаешь, когда это произошло? В то самое утро, когда ее выписали из больницы и ты привез ее сюда!

Именно в то утро врач сообщил Штефану и Ребекке, что они уже никогда не смогут иметь детей. Штефан тогда, конечно же, почувствовал, как сильно это известие шокировало Ребекку. Но чтобы до такой степени?!

— Я ничего об этом не знал, — пробормотал он.

— Конечно, нет! — воскликнул Роберт и пренебрежительно фыркнул. — Ты привез ее сюда, а затем помчался в свою чертову редакцию на какую-то очень важную встречу. В то самое время когда твоя жена нуждалась в твоем участии как никогда раньше!

— Почему ты раньше мне об этом не говорил? — спросил Штефан.

— Потому что Ребекка была против, — ответил Роберт. — Она меня, наверное, задушит, если узнает, что я тебе все рассказал.

— Зачем же ты все-таки рассказал мне об этом, и именно сейчас?

Этот вопрос был уже лишним. Штефан, осмелившись восстать против «всемогущего Роберта», теперь нанес ему удар ниже пояса. Быть может, Роберт и сам интуитивно понимал, что между ними происходило. Это был вовсе не какой-то там заурядный спор: Штефан вывел тянувшееся между ними целых десять лет противостояние на новый уровень и этот спор мог стать решающей битвой. Кто бы в ней ни выиграл, их отношения после этой ночи уже никогда не будут такими, как раньше.

— А затем, чтобы ты не наделал каких-нибудь глупостей, — ответил Роберт. Он вдруг показался очень уставшим. — Я хочу, чтобы ты осознал, как много значит этот ребенок для Ребекки. Он для нее не просто ребенок — он — ее жизнь. Я знаю, что у тебя на этот счет совсем другое мнение. Может, ты и прав. Но это не имеет никакого значения. Ни для Ребекки, ни для меня.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Штефан.

— Если ты отнимешь у Ребекки этого ребенка, то ты убьешь ее, причем не в переносном смысле, а в прямом. Она не сможет пережить потерю еще одного ребенка. Да и я этого не допущу.

«Красивые слова, как будто звучат со сцены, — подумал Штефан, — хотя и сказаны, по-видимому, со всей серьезностью». Однако Ребекке, пожалуй, угрожала смертельная опасность именно потому, что она пыталась оставить у себя Еву.

— Итак?

— Что — итак?

— Так что все же происходит? На вас ополчились родственники девочки или же кто-то другой? Я не смогу вам помочь, если не буду знать, что является причиной всей этой возни. Ребекка рассказала мне про эту… Соню. Или как там ее зовут?

Штефан кивнул.

— Да, — проговорил он и тут же добавил: — Нет.

— Что?

— То есть «да». Эта Соня — сестра Евы. Во всяком случае, она это утверждает. Однако я не думаю, что она имеет какое-либо отношение к резне в больнице. По крайней мере, к убийствам в детском отделении она наверняка не причастна.

— Мне тоже трудно себе подобное представить, — заметил Роберт. — Хотя в этом нельзя быть абсолютно уверенным: люди с Балкан довольно вспыльчивые. — Он задумчиво поставил стакан на стол. — Тогда это люди Баркова?

— Да, — подтвердил Штефан. — Откуда ты это знаешь?

— Не так уж трудно догадаться, — пояснил Роберт. В его голосе — по-видимому, просто по привычке — снова появились насмешливые нотки. — Вариантов-то немного… если, конечно, вы не наступили на ногу еще кому-нибудь, о ком я вообще ничего не знаю.

— Это и в самом деле были люди Баркова, — сказал Штефан. — Я даже узнал одного из них.

— Когда?

— В больнице. — Штефану теперь не было никакого смысла утаивать от Роберта неизвестную ему часть истории. Тем более что Роберт узнает обо всем от Ребекки, когда та проснется. — Я, видишь ли, сказал Дорну не всю правду.

— Неужели? — насмешливо произнес Роберт. — И как же все было на самом деле?

— Они пристрелили врача и медсестер. Не знаю почему. А еще человека, которого Уайт прислал для охраны Ребекки. Затем они увели с собой Бекки и Еву. Наверное, как приманку для меня.

— И как же вы умудрились от них удрать? — спросил Роберт.

Этот вопрос очень разозлил Штефана, хотя он был уверен, что Роберт вовсе не хотел его уязвить. Даже гипотетическая возможность того, что Штефан мог силой вырвать Ребекку из рук похитителей, казалась Роберту настолько неправдоподобной, что это просто не приходило ему в голову. Впрочем, Штефан и не собирался рассказывать своему шурину буквально все подробности происшедшего. Пусть ему расскажет об этом Ребекка, если сочтет нужным.

— Нам просто повезло, — ответил Штефан. — Кроме того, я был не один.

— Человек Уайта? — предположил Роберт.

А что же еще он мог предположить?

— Я уже сказал, что он мертв. Возможно, его убили самым первым. Я толком не знаю, кто нам помогал. Кто-то… — Штефан едва не сказал «что-то» — …находился рядом с нами. Я не знаю кто. Возможно, Соня и ее братья. Я… я этого не знаю.

— Ты хочешь сказать, что по вашу душу сюда явились две группы людей, никак не связанных одна с другой? — Как ни странно, подобное предположение даже позабавило Роберта. — Кто знает, может, они так активно начнут соперничать за право вас убить, что попросту перебьют друг друга.

Штефан подумал, что слова Роберта довольно близки к истине. Однако сам он не находил в этом предположении ничего забавного.

— Вас кто-нибудь видел вместе? — спросил Роберт. — Я имею в виду — вас и этих наемников?

— Думаю, что нет.

— Прекрасно. Тогда вам имеет смысл придерживаться той версии, которую вы уже озвучили в присутствии Дорна.

— Я не уверен, что мы правильно поступили, — возразил Штефан. — Он ведь обо всем узнает — рано или поздно. Этот человек вовсе не глуп.

— Ты об этом не переживай, — сказал Роберт. — Уж его-то я к вам не подпущу. По крайней мере, до тех пор, пока мы не уладим… ту, другую проблему. У тебя есть хоть какое-то представление, сколько всего этих наемников?

— В больнице их было четверо, — ответил Штефан. — Но они уже мертвы.

Роберт с сомнением посмотрел на Штефана. Тот улыбнулся, пожал плечами и, тут же став серьезным, добавил:

— Я же говорил, что нам кто-то помогал.

— Ты хочешь сказать, что кто-то умертвил четверых хорошо натренированных бойцов, причем Дорн, судя по тому, что он здесь говорил, даже не обнаружили их трупы?

— Я не уверен на сто процентов, что они все мертвы. Двое, вернее, трое из них — так уж точно. Я просто предполагаю, что погибли все четверо. — Штефан не знал, зачем он это сейчас сказал. Он ведь, черт возьми, был абсолютно уверен, что ни один из наемников не выжил в схватке с тем… существом. — Я не знаю, что там еще произошло после того, как мы оттуда удрали.

— Может, они быстренько смылись из больницы и забрали с собой убитых товарищей, — предположил Роберт. — Наемники всегда так поступают. Однако ты прав: Дорн довольно быстро выяснит, что там на самом деле произошло. И снова явится сюда. — Роберт вздохнул, демонстрируя, как его огорчает это обстоятельство. — Но не сегодня. Уже слишком поздно. Давай на сегодня закончим. Завтра я с утра пораньше позвоню кое-кому. А еще вплотную займусь вашим другом Уайтом. У меня такое чувство, что он знает намного больше, чем можно предположить.

Штефан поднялся на второй этаж, но не стал ложиться в постель. Он ощущал неприятный привкус во рту, а в голове — тяжесть, которая могла постепенно перерасти в сильную головную боль. Когда он разговаривал с Робертом в гостиной, он чувствовал себя таким уставшим, что боялся заснуть прямо посреди разговора. Сейчас чувство усталости возросло еще больше, но Штефан, тем не менее, осознавал, что заснуть ему вряд ли удастся.

Уж слишком много на него свалилось бед. Разговаривая с Робертом, он отчетливо понял, какой безвыходной была сложившаяся ситуация. И в самом деле, их преследовали люди, поставившие перед собой задачу убить их, и этим людям ничто не могло помешать эту задачу выполнить. Но мысль об этом не очень пугала Штефана. Скорее, наоборот: такое развитие событий представлялось ему даже естественными, учитывая древние инстинкты, животные рефлексы и манеру поведения живых существ, к образу жизни которых он все больше и больше адаптировался. Они были потенциальной добычей, и их подстерегали охотники — это было вполне нормально. Они могли выжить, а могли и не выжить. И это тоже было нормально.

А вот что было ненормально, так это то, о чем ему сегодня рассказал Роберт. Он и раньше, конечно, знал, что Ребекка очень страдала после потери ребенка. Это было вполне естественно. Более того, Штефан осознавал, что ее страдания были сильнее, чем его. Однако он даже не предполагал, насколько сильнее.

Штефан почувствовал себя виноватым. Роберт был прав. И не суть важно, из каких соображений он исходил, обвиняя Штефана, но, по большому счету, он был, несомненно, прав: Штефан оставил Ребекку одну в очень трудное для нее время. Его не оказалось рядом с ней в ту самую минуту, когда она нуждалась в нем как никогда в жизни. Он не знал, простит ли Ребекка его хоть когда-нибудь за это предательство. Быть может, именно поэтому он теперь уже совсем не боялся смерти. Борьба за выживание представлялась ему довольно незамысловатым занятием, в сущности, не более чем ритуалом, проходящим согласно древним и, в общем-то, неизменившимся правилам. Но что будет дальше, если он вдруг сумеет выжить в этой борьбе?

Войдя в комнату, где спали Ребекка и Ева, Штефан не стал включать свет, однако он и так все хорошо видел. Хотя окно было закрыто, шторы не были задернуты, и в комнату падал серебристый лунный свет. Штефан в течение некоторого времени стоял и смотрел на этот свет. Лунный свет. Волчий свет. Это свет казался живым. Нет, не живым — животворным. Или Штефан потихонечку сходил с ума?

Его взгляд скользнул вдоль лучей лунного света, нарисовавших причудливый узор на ковре и кровати, ненадолго задержался на лице жены и остановился на Еве, свернувшейся клубочком возле Ребекки. Штефан снова почувствовал странное, абсолютно ничем не объяснимое, но очень сильное чувство — огромную симпатию к девочке. Он попытался не поддаваться этому чувству, и ему — хотя и с большим трудом — удалось ощутить дистанцию между собой и Евой. Штефан знал: было очень важно удерживать эту дистанцию. Возможно даже жизненно важно.

Какую тайну хранила эта девочка?

Штефан медленно подошел к кровати. Ева лежала на боку. Она сбросила с себя одеяло и подтянула колени к туловищу. Ее ладони, сложенные вместе, лежали под ее головой. Штефану показалось, что она спит не как ребенок, а как маленький щенок, свернувшийся в своей корзинке. Он невольно вспомнил о том, при каких обстоятельствах они нашли Еву. А еще о том, что рассказала Данута, и о тех жутких изменениях, которые произошли с ним, и о тысяче других вещей. Общая картина постепенно складывалась из отдельных элементов. Штефану уже многое было ясно, он больше не испытывал страха. Да и как могло его пугать то, что он знал уже давным-давно. Однако он пока не хотел представить картину в целом. Может, позже. Не сейчас. Возможно, через полчаса, или утром, или через несколько дней… Все, чего ему сейчас хотелось, так это еще хотя бы несколько минут — драгоценных минут — пожить теми представлениями, какими он жил раньше.

Так тихо, как только было возможно, он обошел кровать и склонился над Ребеккой. Она спала. У нее было удивительно спокойное выражение лица — быть может, впервые с момента их бегства из Волчьего Сердца. Она, несмотря на образовавшиеся из-за усталости складки на ее лице, выглядела расслабленной. А еще — полной жизненных сил. Штефан уже очень давно не видел ее такой. Она во сне положила правую руку вдоль тела Евы, не касаясь ее, и Штефан невольно подумал, что Ребекке, наверное, уже одно присутствие Евы дает жизненную силу — не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле.

Он снова посмотрел на Еву. Как ни странно, но то, что он теперь находился физически чуть дальше от нее, помогало ему держаться от нее на определенной дистанции и психологически. Хотя и с большим трудом, но он все-таки смог проанализировать свои ощущения. По крайней мере попытался это сделать.

Он уже не сомневался в том, что действительно испытывает к этому ребенку определенные чувства, причем очень сильные. Но была ли это любовь? Возможно, этим чувствам — весьма неоднозначным — было гораздо более простое объяснение. Им троим довелось вместе бороться за жизнь. Они вместе спасались бегством, вместе кого-то или чего-то боялись и вместе одержали победу. Вполне вероятно, что этот беспомощный и беззащитный ребенок пробудил в Штефане инстинкты самца-защитника, который должен оберегать своих младших и более слабых сородичей, не задаваясь вопросами «зачем» и «почему».

А может, объяснение было еще более простым. Роберт говорил ему об этом, но Штефан, конечно, уже давно в глубине души понимал это и без него. Ребекка и эта девочка теперь составляли одно целое. Если с Евой что-то случится, Ребекка этого просто не переживет. Отсюда следовало, что он в действительности защищал не эту девочку-волчонка, а свою жену. И они теперь были неразрывно связаны друг с другом. Род — это единое целое, и каждый из сородичей так же важен, как и весь род в целом.

Штефан еще ниже склонился над Ребеккой, легонько поцеловал ее в лоб и совершенно неожиданно для себя почувствовал, как сильно взволновало его это легкое прикосновение — взволновало в сексуальном смысле.

Уже сама мысль об этом показалась ему абсурдной и грязной. Только не сейчас! Не в такой ситуации. Какой-то бред!

Однако возбуждение не только не проходило, но и становилось все сильнее. Вскоре оно достигло такой силы, что стало причинять ему физическую боль. Штефан задрожал всем телом. Он резко выпрямился, как будто собрался убежать подальше от Ребекки, однако смог отодвинуться от нее всего лишь на несколько сантиметров. Его гормоны словно взбесились.

Ребекка открыла глаза и посмотрела на Штефана. Она не произнесла ни слова, так же как и он.

Впрочем, в этом и не было необходимости. Что-то внутри нее установило связь с чем-то внутри него, и, какой бы ни была эта связь, она затрагивала такие глубины души, куда не могли проникнуть слова. Ребекка удивительно грациозно приподнялась на кровати, стянула через голову ночную рубашку и посмотрела на Штефана. Струившийся вокруг ее тела волчий свет растворил все краски и придал ее коже вид расплавленного серебра. Она казалась необычайно красивой и полной жизненных сил. Ее тело было таким безупречным и таким невообразимо привлекательным, что Штефан, не удержавшись, скользнул к ней в постель, и они стали заниматься любовью. У них было все как в первый раз, нет, намного лучше, чем в первый раз, намного лучше всего того, что когда-либо между ними было, и всего того, что они могли себе вообразить. Это был настоящий взрыв эмоций, чистая безграничная страсть без малейшего чувства стыда и ограничений, накладываемых моралью, которая вдруг потеряла всякий смысл, и прочих условностей.

Наконец Штефан в полном изнеможении отодвинулся от Ребекки и закрыл глаза. За бурей чувств, на некоторое время полностью подавившей здравое мышление, последовало ощущение полной пустоты, которое, словно влитые в стакан с кристально чистой водой чернила, тут же стало расползаться внутри Штефана. Ему захотелось полностью расслабиться, и ничто не было для него сейчас более заманчивым, чем закрыть глаза, уснуть и, проснувшись утром, вдруг обнаружить, что все эти жуткие события просто приснились ему. Однако об этом он мог только мечтать.

По дыханию Ребекки он понял, что она еще не спит, и посмотрел на нее. Она, вытянувшись, лежала, все так же окутанная лунным светом, рядом с ним, такая же прекрасная, как статуя, и, несмотря на их недавнюю бурную близость, казалась бесконечно далекой. Это было ужасно: они еще никогда не любили друг друга так страстно и так искренне, как сегодня, однако у Штефана почему-то возникло чувство, что он обманул Ребекку.

— Что с нами происходит, Штефан? — нарушил тишину голос Ребекки. — Что… это такое?

Штефан тихонько, чтобы не разбудить Еву, приподнялся на кровати и еще раз скользнул взглядом по телу Ребекки. То, что он увидел, и было ответом на ее вопрос. Тело Ребекки было безупречным. На ее коже не было ни малейшей царапины. От тех бесчисленных ссадин, ушибов и синяков, которые появились на ее теле во время бегства из больницы, не осталось и следа. А еще она выглядела намного моложе, и это было удивительнее всего. Таинственные чары, воздействию которых она подверглась, не только невообразимо обострили ее чувства, но и, по всей видимости, привили ее телу фантастическую способность к регенерации. Но эти чары вовсе не защищали ее от старения. То, что Ребекка казалась теперь намного моложе, объяснялось излучаемой ею жизненной силой. Она еще никогда не выглядела такой здоровой, как сейчас. Ее тело излучало энергию с такой интенсивностью, как будто это было нечто материальное, и Штефан не только чувствовал эту энергию — она придавала ему силы. Он подумал — отнюдь не с насмешкой, а совершенно серьезно, — что они, возможно, постепенно превращались в своего рода вампиров, которые питаются не кровью, а жизненной энергией других людей.

Не отвечая на вопрос Ребекки, Штефан сел на кровати, спустил ноги на пол и оделся. Он почувствовал, что у него изменилось даже отношение к одежде: она уже не казалась ему чем-то естественным и необходимым, а, наоборот, вызывала ощущение чего-то лишнего и даже неприятного. Ткань, из которой была сшита одежда, воспринималась его кожей как нечто чужеродное.

Штефан встал и подошел к окну. Ребекка посмотрела ему вслед. Он услышал, как повернулась ее голова на подушке, и невольно спросил себя, стали ее органы чувств такими же невероятно восприимчивыми, как и его. Ему почему-то хотелось верить, что нет. Его невероятная способность воспринимать малейшие звуки и запахи и особенно его новые рефлексы за последние дни несколько раз спасали ему жизнь, однако Штефану казалось, что он рано или поздно просто не выдержит такого мощного потока новых ощущений. В конце концов, он всего лишь человек и его сознание создано таким образом, чтобы обрабатывать информацию, поступающую от органов чувств человека, а не хищного зверя.

Из окна открывался вид на вымощенную плитками площадку перед гаражом, а еще просматривалась подъездная дорога к гаражу от ворот и кусочек сада. Освещение, которое Роберт включил, будучи на улице, при помощи пульта дистанционного управления, теперь было в основном погашено. Штефан подумал, что Роберт, наверное, специально выключил свет. Понаблюдав за двором, Штефан понял, для чего он это сделал. Из кустов рядом с воротами появился человек в темной одежде, внимательно осмотрел улицу и снова исчез в своем укрытии. Со стороны он казался всего лишь тенью. Теперь, когда Штефан его уже заметил, он мог разглядеть контуры его фигуры, как будто поймал ее внутренним радаром и теперь уже не выпускал из зоны видимости. Для обычных людей, не обладающих сверхвосприимчивыми органами чувств, этот человек-тень был вообще невидим. Возможно, нанятые Робертом телохранители не зря получали свои деньги.

Тем не менее Штефан от их присутствия вовсе не ощущал себя в безопасности. Тот враг, который таился в темноте, находился вне пределов человеческого восприятия.

— Почему ты не отвечаешь? — спросила Ребекка.

Штефан подумал, что она очень терпеливая: с тех пор как она задала свой вопрос, прошло уже три или четыре минуты.

— Потому что тебе не понравится мой ответ, — сказал он.

Он произнес эти слова так тихо, что Ребекка вряд ли смогла бы их услышать. Он даже не был уверен в том, действительно ли эти слова слетели с его губ или он просто мысленно произнес эту фразу, но так и не озвучил ее. Уже в следующую секунду он страстно мысленно стал умолять Господа, чтобы Ребекка ничего ему больше не говорила.

— Нет, я хочу это знать, — настаивала Ребекка. — С чего ты решил, что мне это не понравится?

Слова Ребекки явились окончательным — черт возьми, окончательным! — подтверждением того, что он вовсе не тронулся рассудком и что весь этот кошмар происходит с ним на самом деле.

Тень возле ворот снова зашевелилась. Штефан невольно подумал, что для охранника, которому необходимо оставаться как можно более незаметным, этот парень ведет себя довольно неуклюже. Однако надо было иметь в виду, что охранник думает и действует как обычный человек, а не как он, человек с обостренным восприятием. Кроме того, на улице, наверное, было очень холодно, а потому охранник мог оставаться абсолютно неподвижным лишь очень недолго. Так или иначе, Штефан решил, что уж лучше не будет ложиться спать вообще.

Он почувствовал, что в нем произошло еще одно изменение: он без особого труда мог сконцентрировать часть своего внимания на том, что происходило на улице, не упуская при этом из виду Ребекку. Это было очень полезное качество, ведь в темноте могли притаиться враги. Штефан чувствовал, что эти враги приближаются к дому Роберта.

— Я не знаю, — соврал он. — По-видимому, в той долине с нами что-то произошло.

Ребекка поднялась с кровати. Зашуршав материей, она натянула на себя ночную рубашку и куда-то пошла, но не к окну. Тем не менее Штефану не составило большого труда определить ее местонахождение в комнате. В первое мгновение ему даже показалось, что он чувствует запах ее духов, но затем он понял, что это просто ее естественный запах.

— Но ты не знаешь, что именно, — сказала Ребекка и вздохнула. — Это я во всем виновата. Мне не нужно было доверять этому чертову Уайту.

— Дело вовсе не в Уайте, — возразил Штефан.

Так же, как и не в русских. Люди Баркова, возможно, по-прежнему представляли для Штефана и Ребекки большую опасность, но отнюдь не они были их главной проблемой.

— Конечно, не в нем, — насмешливо произнесла Ребекка. — А в чем же тогда?

Штефан бросил еще один настороженный взгляд на улицу: там все было по-прежнему и лишь охранник у ворот, все больше страдая от холода, теперь безостановочно двигался. Штефан повернулся к Ребекке, посмотрел на нее пристально и показал на кровать, вернее, на Еву.

— В ней, — произнес он.

Едва произнеся эти слова, он понял, что допустил ошибку. Причем было совершенно неважно то, что он сказал правду. Ребекка и сама прекрасно это понимала. Лицо Ребекки помрачнело. В ее глазах появился вначале страх, затем замешательство, которое тут же переросло в гнев. Дальнейший разговор на эту тему становился просто бесполезным. Штефану все-таки нужно было прислушаться к тому, что сегодня ему говорил Роберт.

— Что ты имеешь в виду? — тихо спросила Ребекка.

Штефан посмотрел на спящую девочку. Уже одного взгляда на нее вполне хватило для того, чтобы в сердце у Штефана что-то екнуло, однако он не позволил этому вновь проснувшемуся чувству полностью завладеть им.

— Нам не следовало увозить ее оттуда, — сказал он. — Она принадлежит к другому миру.

— Ты… — раздраженно начала Ребекка.

— А ты прекрасно знаешь, что я прав, — перебил ее Штефан. — Она принадлежит к другому миру.

Ребекка, сделав два быстрых шага, встала между ним и кроватью, как будто ей было необходимо защищать девочку даже от его взглядов.

— Я не отдам ее, — враждебно заявила она. — Если ты думаешь, что я верну ее той чокнутой девке и ее братцам, то ты ошибаешься.

Он знал, что спорить сейчас с Ребеккой бесполезно. Тем не менее он сказал:

— Они все равно заберут ее, Бекки.

— Тогда им сначала придется убить меня.

— Это их не остановит. — Штефан говорил очень серьезно. — И ты прекрасно знаешь, что я прав. Я не знаю, кто такая на самом деле эта… как ты ее называешь, «чокнутая девка», но я вполне осознаю, кем она и ее братья не являются, а именно — нормальными людьми.

Ребекка нерешительно хмыкнула.

— Неужели? Кто же они тогда? Вампиры? Оборотни? Призраки? Что с тобой, Штефан? Ты с ума, что ли, сошел?

Она знала, кто они такие, ничуть не хуже его самого. Ребекка отнюдь не была слепой, глупой и непонятливой. Как раз наоборот. Штефан всегда считал Ребекку умнее себя, хотя, конечно, никогда ей об этом не говорил. А еще он всегда считал Ребекку более сильной. Таковой она, несомненно, оставалась и сейчас несмотря на все то, что с ней произошло, особенно то, что касалось Евы. Впрочем, у Штефана появилось определенное преимущество: благодаря тому, что он пережил, и особенно тому, что он сделал, он смотрел на сложившуюся ситуацию гораздо более реалистично (если это слово еще имело хоть какое-то значение) и, возможно, даже мог в какой-то степени предвидеть, что произойдет в ближайшем будущем. Однако ему все равно вряд ли удастся переубедить Ребекку.

Он молча прошел мимо нее, посмотрел, как будто что-то искал, по сторонам и затем выкрутил лампочку из одного из стоявших на тумбочках светильников. Ребекка нахмурилась, но ничего не сказала. Штефан, помедлив одну секунду, решительно сжал лампочку рукой с такой силой, что она тут же рассыпалась на осколки с удивительно громким щелчком. Осколки полетели на пол, и Штефан почувствовал острую пульсирующую боль, стремительно распространявшуюся по всей его руке. Боль оказалась намного сильнее, чем он предполагал.

Он несколько секунд стоял абсолютно неподвижно. С его ладони на ковер капала кровь, и боль постепенно стала такой невыносимой, что он едва не потерял сознание. Однако он, не издав ни звука, постоял еще некоторое время и затем, повернувшись, подошел к окну. Ребекка последовала за ним. Она по-прежнему молчала, но было заметно, что она напряжена и испугана.

Штефан поднял руку, повернул ладонь и подставил ее под струившийся через окно серебристый свет. На ладони виднелся глубокий кровоточащий порез, тянувшийся от основания большого пальца до мизинца. Рукой невозможно было пошевелить: любое движение было таким болезненным, что на глазах невольно выступали слезы.

Но уже через секунду мучительная боль начала ослабевать и постепенно исчезла полностью. Стекающая по ладони темно-красная тягучая струйка становилась все тоньше.

— Что… что это? — еле слышно прошептала Ребекка.

Ее глаза расширились — не потому, что она увидела то, чего не понимала, а потому, что ей приходилось признать то, чего она не хотела признавать.

С ладони Штефана на подоконник и на пол еще капала кровь, однако рана уже затянулась. Все, что Штефан сейчас чувствовал, — это легкое напряжение в руке. А еще по его руке пробежало быстрое, но очень интенсивное ощущение жара, которое тут же исчезло.

Штефан опустил руку, вытер кровь о штанину и, снова приблизив руку к свету, посмотрел на нее. На его ладони от раны не осталось и следа.

— Но это… это… просто невозможно, — пролепетала Ребекка, запинаясь.

— Да, это невозможно, — согласился Штефан.

Тем не менее это все-таки происходило. И с ним, и с ней. Это был какой-то процесс, развивающийся все быстрее и быстрее, в результате которого, возможно, случится нечто такое, что Штефан не решался даже и представить.

«А ты и не должен этого делать», — прошептал в его сознании тоненький злобный голосок. Штефан вспомнил, как он увидел существо по ту сторону вращающейся двери, которое было отчасти человеком, отчасти зверем и отчасти чем-то таким, чему и названия не подберешь. И если они с Ребеккой постепенно превращаются именно в такие существа, то им, наверное, лучше было бы просто умереть.

Он снова посмотрел на свою руку. Немного засохшей крови — и больше ничего. От глубокого пореза не осталось и следа. Какие еще ему нужны подтверждения?

Охранник у ворот снова зашевелился, и то, как он двигался, заставило Штефана насторожиться. Наклонившись вперед, он увидел, что охранник наполовину высунулся из своего убежища и напряженно всматривается в темноту улицы. Еще через секунду Штефан услышал звук приближающегося автомобиля.

— Что там? — спросила Ребекка, по-видимому почувствовав, как напрягся Штефан.

Ответом на ее вопрос послужил появившийся из темноты свет автомобильных фар. К дому на большой скорости подъехала легковая машина. Резко затормозив, отчего взвизгнули шины, она свернула прямо к воротам.

Парень у ворот оказался все же не таким плохим охранником, как предполагал Штефан. Он моментально спрятался в тени кустов и тут же что-то достал из своей куртки — то ли мини-рацию, то ли пистолет.

Подъехавший автомобиль остановился возле самых ворот. Его фары погасли, и в тот же миг открылись обе задние двери. Несмотря на темноту, Штефан достаточно хорошо смог разглядеть двоих вышедших из машин мужчин. Один из них был высоким и таким стройным, что даже казался тощим. Тем не менее в его движениях чувствовалась недюжинная сила, к тому же этот человек явно обладал элегантными манерами. Второй был ниже и коренастее, и его правая рука выглядела неестественно. Уайт!

— Это Уайт, — прошептал Штефан. — Какого черта ему…

— Уайт? — шепотом переспросила Ребекка. — Откуда он знает про этот дом?

Штефан резко обернулся и быстро пошел к двери.

— Оденься, — сказал он на ходу. — И Еву одень. Что-то тут не так.

Он вышел из комнаты и, перескакивая через через две-три ступеньки, стал стремительно спускаться по лестнице. Оказавшись на первом этаже, он едва не столкнулся с выходившим из своей спальни Робертом, которому, по-видимому, все же удалось немного поспать: несмотря на тревожное выражение его лица, он выглядел каким-то вялым. Возможно, его подняли на ноги, когда он как раз видел первый сон.

— Что случилось? — сонно спросил Роберт.

— Уайт! — выпалил Штефан. — Он явился сюда. Только не спрашивай меня, что ему здесь нужно.

Штефан направился было к выходу, но Роберт удержал его. Он хотя и выглядел заспанным и, казалось, еле держался на ногах, но молниеносно среагировал и схватил Штефана за руку.

— Не нужно, — сказал он. — В конце концов, за это я плачу деньги своим охранникам.

«За что? За то, чтобы их в любой момент могли убить?» — подумал Штефан. Впрочем, все это было, конечно, ерундой. Если бы у Уайта были враждебные намерения, он появился бы здесь совсем другим способом. Однако было уже поздно оценивать ситуацию: открылась входная дверь и вошел один из телохранителей. Он держал мини-рацию в одной руке и пистолет в другой. Сразу за ним следовали Уайт и его спутник.

Узнав этого человека, Штефан на секунду замер от неожиданности. Спутник Уайта был намного выше Штефана, но ему было не больше двадцати лет. Его волосы были коротко подстриженными и такими светлыми, что казались почти белыми. Когда Штефан видел его в последний раз, он был одет в дешевую куртку из кожзаменителя и потертые джинсы. Штефан сразу же узнал его — это был тот парень, с которым он столкнулся в больнице.

— Что… — начал было Штефан.

Уайт так резко поднял свою здоровую руку, что телохранитель Роберта испуганно дернулся.

— Отложим разговоры, — произнес Уайт. — Вам нужно срочно уехать отсюда! Вместе с вашей женой и девочкой.

— Зачем же так спешить? — вступил в разговор Роберт. — Что все это значит? Откуда вы вообще узнали, что мы находимся здесь и…

Уайт не обратил ни малейшего внимания на слова Роберта. Он, пройдя между ним и охранником, подошел к Штефану и сказал ему:

— Сюда едет полиция. Дорн, или как там его…

— Дорн? — переспросил Роберт. — А что ему опять здесь нужно?

Уайт ответил, по-прежнему глядя на Штефана:

— Они обнаружили на территории больницы трупы. Он едет сюда с ордером на арест. Поторопитесь, черт бы вас побрал!

Штефан еще никогда не видел Уайта таким нервным. Кроме того, Штефан почувствовал, что Уайт лжет. Вернее, говорит не всю правду. К тому же причина его нервозности, едва не перерастающей в панику, заключалась отнюдь не в Дорне.

Уайт, похоже, вдруг понял, что Штефан видит его едва ли не насквозь, и бросил на Штефана умоляющий взгляд. Штефану стало ясно: то, что сейчас происходит, касается только его и Уайта, но никак не Роберта.

— Пожалуйста, поторопитесь! — Уайт явно нервничал. — Я не знаю, сколько у нас еще осталось времени. Боюсь, не так уж много. Мой информатор, к сожалению, слишком поздно поставил меня в известность.

Штефан повернулся, чтобы бежать на второй этаж, но в этом уже не было необходимости: Ребекка стояла — быть может, уже некоторое время — на верхней ступеньке лестницы и, по-видимому, слышала весь их разговор. Когда Штефан повернулся к ней, она, кивнув, сказала:

— Две минуты. Я одену Еву.

Она исчезла, и Роберт воспользовался возникшей паузой, чтобы напомнить, что это, собственно говоря, его дом, а Ребекка — его сестра.

— Не будем спешить, — сказал он. От его сонливости не осталось и следа, а говорил он четко, с вызовом — как обычно. — Откуда вы вообще знаете, что он сюда едет? А если даже и едет, то глупо пытаться от него убежать.

Уайт бросил на Роберта презрительный взгляд — да и то лишь после того, как пару секунд поразмышлял, стоит ли удостаивать Роберта ответом.

— Было бы очень глупо здесь остаться, — заметил он.

— Вы думаете, что я не справлюсь с Дорном, с этим деревенщиной? — спросил Роберт.

— С ним, может, и справитесь, — ответил Уайт. — Но не с теми людьми, которые направили его сюда. Они вам не по зубам, неужели не ясно?

Лицо Роберта помрачнело.

— Единственное, что мне сейчас ясно, — резко сказал он, — так это то, что вы уж слишком высокого о себе мнения, мистер Уайт, или как вас там зовут. А еще мне ясно, что вы — человек, который вовлек мою сестру во все эти неприятности.

— Ну и что из этого следует? — невозмутимо спросил Уайт. Он посмотрел на свои часы. — Давайте поговорим об этом как-нибудь потом. Возможно, вы правы, а я нет, однако мне кажется, что ваш друг из Министерства внутренних дел вряд ли вам поможет в этой ситуации. Речь ведь идет не о том, что вы припарковались в неположенном месте или проехали на красный сигнал светофора. На территории больницы были найдены тела убитых русских, а, как мне известно, правительство вашей страны весьма болезненно реагирует на все, что хотя бы пахнет терроризмом.

Роберт растерянно заморгал, но, как показалось Штефану, его замешательство было вызвано не столько тем, что Уайт упомянул об убитых русских, сколько осведомленностью американца о связях Роберта. Роберт любил все держать в тайне. Особенно свои связи.

— Что это значит? — наконец спросил он. — Какие еще террористы?

— Я вам все объясню, — сказал Уайт. — Но не сейчас. Так где же ваша супруга?

Этот вопрос относился к Штефану. Он собрался подняться на второй этаж, однако Роберт удержал его, схватив за рукав, и сделал знак своему телохранителю. Когда тот стал подниматься по лестнице, Роберт снова повернулся к Уайту:

— Нет, вы объясните мне все сейчас. В противном случае никто никуда отсюда не выйдет. Это я вам обещаю.

Уайт вздохнул. У него было такое выражение лица, как будто он разговаривает с капризным ребенком, которого с удовольствием отшлепал бы, но пока не решается это сделать.

— Наемниками командует сын Баркова, — произнес он. — Он был лейтенантом, когда отрядом командовал отец. Барков один раз упоминал его имя, помните? Я думал, что, потеряв своего командира, отряд просто развалится. Откуда мне было знать, что сын Баркова быстро возьмет власть в свои руки?

— Понятно, — сердито сказал Роберт и кивнул. — А теперь он явился сюда, чтобы отомстить за смерть отца. А почему он ищет не вас? Барков ведь на вашей совести, не так ли? Как вообще получилось, что он нашел мою сестру и ее… мужа?

Последнее слово прозвучало так, что было ясно: Роберту не хотелось называть Штефана по имени.

— В этом мы, в общем-то, сами виноваты, — проговорил Штефан еще до того, как Уайт успел что-то ответить.

Роберт уставился на него:

— То есть?

— Мы сообщили Баркову наши данные, — пояснил Штефан. — Нам пришлось это сделать. В противном случае он не согласился бы на интервью.

Роберт презрительно фыркнул.

— Вы что… совсем спятили?

— Он потребовал полную информацию об этих журналистах и получил ее, — сказал Уайт. — Это обычная практика в подобных случаях. Не забывайте, что Барков был не просто каким-нибудь мелким карманным воришкой. Такие люди, как он, всегда очень предусмотрительны.

— Судя по всему, не очень, — буркнул Роберт. — Иначе он не стал бы приглашать вас к себе.

— Это верно, — невозмутимо ответил Уайт. — Но теперь это уже неважно. Штефану и его супруге нужно уехать отсюда. Причем срочно.

— Почему же? — спросил Роберт. — Сюда ведь едет не сын Баркова, а полиция.

— А потому что я не смогу гарантировать их безопасность, — нетерпеливо ответил Уайт. — Ни здесь, ни тем более в камере следственной тюрьмы.

— Вы?

— Конечно я! — Уайт почти прокричал эти слова. Да, Штефан действительно еще никогда не видел Уайта таким нервным, даже когда он застрелил Баркова. — Черт побери, я прекрасно понимаю, что в этом есть и моя вина! И я, как и в прошлый раз, вытащу вашу сестру и ее мужа из этого дерьма. Однако я не смогу этого сделать, если какой-нибудь чересчур рьяный… полицейский будет мне мешать!

Ни от Штефана, ни от Роберта не ускользнуло, что Уайт запнулся перед словом «полицейский», как будто сначала он хотел произнести другое слово. Уайт, опомнившись, тут же бросил на Штефана вопросительный взгляд, но тот в ответ лишь пожал плечами. Он не знал, что именно рассказала Ребекка Роберту о роли Уайта во всей этой истории.

— А кто вам сказал, что нам нужна ваша помощь? — спросил Роберт.

— Мне не нужно об этом говорить, — ответил Уайт. — К моему большому сожалению, я не мог предвидеть, что события будут развиваться так быстро. Обычно подобные отряды наемников распадаются сразу после того, как удается нейтрализовать их лидера. Никто не предполагал, что сын Баркова сразу же возглавит отряд и начнет вести теперь уже личную войну.

— Похоже, что вы не справились со своим заданием, да? — съязвил Роберт.

На верхней площадке лестницы появилась Ребекка. Держа в левой руке Еву, а в правой — наспех собранную дорожную сумку, она стала торопливо спускаться вниз. Уайт бросил на нее быстрый взгляд и лишь затем ответил на выпад Роберта:

— Возможно. Но я все улажу. Дайте мне несколько дней, и все станет на свои места. — Он повернулся к Ребекке. — Вы уже готовы?

— Куда вы их повезете? — поинтересовался Роберт.

Уайт улыбнулся:

— Неужели вы думаете, что я вам это скажу?

С улицы донесся звук автомобильного сигнала. Роберт, сильно вздрогнув, двумя прыжками оказался у входной двери и выглянул наружу через узкое окошко в стене.

— Вот черт! — в отчаянии воскликнул он.

— Что случилось? — спросила Ребекка.

— Дорн, — бросил Роберт. Он даже не обернулся к ней, а по-прежнему сосредоточенно смотрел через окошко. Он в растерянности качал головой. У него был довольно обескураженный вид. — И этот второй… Вестерманн… или как его там?

— С вашего участка есть другой выход? — спросил Уайт.

— Нет, — ответил Роберт, но тут же поправил себя. — Точнее, есть. Забор почти везде двухметровой высоты, но в одном месте через него можно перелезть. Ребекка знает, где это. Быстрее! Я попытаюсь его задержать.

Внутренний голос подсказал Штефану, что ему не следует слушать Роберта. В доме они были в относительной безопасности. Снаружи же их ожидала темнота и враги, которые в ней таились.

Однако Ребекка сама приняла решение: она резко повернулась и стремительно направилась к выходу. Штефану волей-неволей пришлось последовать за ней. По знаку Роберта к ним присоединился и охранник. Штефана это не очень обрадовало: охранник хоть и спрятал свою мини-рацию, но по-прежнему держал в руке пистолет. Оставалось только надеяться, что у него не сдадут нервы и он не начнет стрелять в полицейских.

Штефан нагнал Ребекку, когда она шла через кухню к двери, ведущей в сад. Мысль о том, что они покинут казавшийся таким безопасным дом и выйдут наружу, в темноту, вызвала у Штефана уже не просто опасения, а настоящий страх. Он не знал почему, но ему вдруг стало очень страшно.

Нагнав Ребекку уже у самой двери, он забрал у нее сумку и, на секунду задержав ее второй рукой, спросил:

— Ты уверена?

Этих слов было вполне достаточно. Одно из немногих преимуществ жутких изменений, происходивших с ними, заключалось в том, что большинство слов — если не все — становились излишними. Ребекка прекрасно поняла, какой смысл вложил Штефан в свой вопрос.

Она ничего не ответила, однако Штефан почувствовал ее ответ: нет, она не уверена, что им следует выходить из дома. Отнюдь не уверена. Она чувствовала, что снаружи таится какая-то опасность, так же отчетливо, как и он. Тем не менее она решительно открыла дверь и вышла наружу. Точнее, хотела выйти.

Ее удержал охранник Роберта. Обойдя ее, он рукой с пистолетом показал ей, чтобы она подождала, а сам нырнул во тьму. Ребекка ничего не сказала, но Штефан увидел, как она слегка покачала головой. Если происходившие с ней изменения уже достигли такой же степени, как и у Штефана, то она могла видеть этого охранника в темноте так же хорошо, как и при ярком дневном свете, и по звукам определять, что он делает, как если бы к его рукам и ногам были привязаны колокольчики. И это с учетом того, что охранник был профессионалом. Для любого обычного человека он был сейчас практически невидим и передвигался почти бесшумно. Однако Штефан весьма сомневался, что им сейчас предстояло столкнуться с обычными людьми.

Через несколько секунд охранник вернулся и кивнул.

— Все в порядке. А куда идти, чтобы перелезть через забор?

Ребекка показала налево. Посмотрев туда, Штефан увидел лишь тени. Освещение двора по-прежнему было выключено, а небо за последние полтора часа постепенно затянулось тучами. Даже для сверхвосприимчивых органов чувств Штефана было проблемой разглядеть, что происходило в темноте.

— Идите вперед, — сказал Штефан охраннику.

Тот повиновался, а Штефан и Ребекка нырнули вслед за ним в темноту.

Нет, не в темноту.

В лунный свет. Это было далеко не одно и то же.

Небо над городом полностью заволокло тучами. В воздухе пахло дождем, который, пожалуй, мог начаться минут через пять, не позже. Сквозь темень с противоположной стороны дома пробивался слабый рассеянный свет. Быть может, Роберт специально включил там освещение, чтобы оттуда не было видно, что происходит на темной части двора. Кроме того, слабые лучи, идущие от бледного серебристого диска на небе, все-таки пробивались через завесу туч и окутывали Штефана и Ребекку аурой новой жизненной силы, будили в них непреклонную волю к победе в борьбе за выживание. Казалось, что они не просто вышли из дома, а вступили в иной мир, живущий по совершенно другим и большей частью для них еще непонятным и жутким правилам.

И вдруг Штефан стал различать окружающие предметы. Темнота по-прежнему была кромешной, но он уже ощущал находившиеся впереди него деревья и кусты, причем так отчетливо, как будто от них исходили электромагнитные сигналы хорошо воспринимаемой им частоты. Да и вообще все, что окружало Штефана, перестало быть невидимым. Он чувствовал траву, лежавшие на земле влажные листья, сорванные с ветвей последним дождем. Отдельными нотками симфонии жизни были мыши, муравьи, улитки, пауки и еще какие-то существа, которых Штефан уже не мог толком распознать, так как они не попадали в разряд «стоящая добыча». Эти существа жили в мире, не воспринимаемом органами чувств обычных людей. Штефан не обнаружил ни одного опасного для них с Ребеккой хищника. Но эти хищники наверняка находились где-то неподалеку. Штефан чувствовал: кто-то — или что-то — за ними наблюдает.

Ребекка издала какой-то странный звук, похожий на стон. Возможно, она сейчас чувствовала то же самое, что и Штефан, но еще не была к этому психологически готова. Штефан увидел, что она слегка пошатнулась, словно под порывом сильного ветра. Однако она тут же взяла себя в руки и, каким-то удивительно привычным движением удобнее обхватив Еву, стремительно пошла в том направлении, куда только что указывала охраннику.

Идя вслед за ней, Штефан оглянулся через плечо. Теперь он мог довольно отчетливо видеть гараж и часть подъездной дороги. Роберт включил уже все лампы с той стороны дома, и привыкшим к темноте глазам Штефана было даже больно смотреть на их яркий свет. Ворота были открыты. Автомобиль Дорна (у него, по-видимому, хватило благоразумия не являться сюда на машине с мигалками и воющими сиренами и не брать с собой сотню снайперов и свору служебных собак) стоял на полпути между воротами и гаражом. Он не смог подъехать ближе, потому что ему мешал стоявший перед гаражом лимузин. Ни полицейских, ни охранников Роберта не было видно, но Штефан почувствовал, что перед воротами находится какой-то человек и как минимум еще один стоит на улице. Возможно, это был человек Уайта.

Когда Штефан и Ребекка дошли до середины сада, они услышали где-то впереди приглушенный испуганный возглас, а затем звуки двух поспешных шагов — одного по бетону, второго по траве. Они пошли быстрее и вдруг увидели довольно забавное зрелище: охранник Роберта, прогнувшись в талии, отклонился назад и отчаянно махал обеими руками, пытаясь сохранить равновесие. Штефан тут же догадался, что произошло. Во дворе дома весьма амбициозного Роберта, конечно же, имелся открытый бассейн — не так чтобы очень большой, но и не маленький. В это время года в нем, безусловно, не было воды. И охранник в этот момент отчаянно пытался не свалиться с двухметровой высоты на бетонное дно бассейна.

Ребекка, остановившись, подождала, пока охранник восстановит равновесие, а затем повернула налево и пошла вдоль края пустого бассейна. Штефан последовал за ней. Из бассейна до них донесся затхлый запах полусгнивших листьев, застоявшейся воды и химикатов, потерявших свою силу еще пару месяцев назад. А еще — легкий запах хлора, от которого у Штефана неприятно запершило в горле. Это был гнусный запах, в котором чувствовались враждебность и смертоносность. Когда они наконец обошли бассейн и направились к ограждению сада, Штефан облегченно вздохнул, в основном потому, что действительно стало легче дышать.

Не только дом, но и сад Роберта были огромными. От бассейна до ограды из кованого железа было примерно такое же расстояние, как от бассейна до дома, то есть как минимум тридцать метров. Охранник шел вслед за ними быстро и, с точки зрения Штефана, издавая слишком много шуму. Немного не дойдя до ограды, Ребекка вдруг остановилась и слегка наклонила голову набок. Штефан заметил, как напряглась у нее на руках Ева.

— Что с тобой? — шепотом спросил он.

— Там кто-то есть, — ответила Ребекка.

Штефан прислушался, но не услышал ничего подозрительного. Прошло еще несколько секунд, прежде чем он понял, в чем была его ошибка: Ребекка говорила вовсе не о том, что она что-то услышала в обычном смысле. Штефан закрыл глаза и прислушался, подключая свой внутренний слух, и тотчас же где-то глубоко внутри него раздался чей-то шепот. У него появилось точно такое же чувство, как и прошлым вечером в больнице. К ним что-то приближалось. Что-то, не имеющее ни имени, ни плоти и представляющее собой некую абстрактную угрозу их жизни.

— Где лаз через забор? — спросил охранник. — Я не…

Штефан, резко подняв руку, заставил его замолчать. Охранник прислушался, но ничего не услышал. Да и как он мог это услышать? То, что к ним приближалось, невозможно было ощутить обычному человеку.

— Вон там! — сказала Ребекка и показала куда-то влево.

Забор там был такой же высоты, как и везде, однако ветви одного из больших деревьев располагались так, что по ним можно было взобраться как по лестнице. Но Ребекка, вместо того чтобы пойти вперед, вдруг сделала шаг назад. Ее ноздри раздулись. Она как будто что-то учуяла.

Охранник Роберта еще раз показал, что он очень наблюдательный человек. Хотя он, скорее всего, не чувствовал приближающуюся к ним опасность, внезапная настороженность Ребекки не ускользнула от его внимания. Он моментально напрягся и приподнял правую руку, в которой держал пистолет. Штефан услышал легкий щелчок — охранник снял пистолет с предохранителя.

— Не делайте глупостей, — прошептал Штефан. — Назад, к дому!

— Но…

— Быстро!

Охранник подчинился. Быть может, он почувствовал прозвучавший в голосе Штефана страх — не тот надуманный страх, который он время от времени улавливал в голосах охраняемых им «особо важных персон», а вполне обоснованный страх равного ему партнера. Он кивнул, сделал несколько шагов назад и остановился, ожидая, что Штефан и Ребекка последуют за ним. Что Штефан ни думал бы об этом охраннике, тот, несомненно, относился к своей работе весьма серьезно.

Правда, от этого им все равно не будет никакой пользы.

— Идите в дом! — приказал Штефан. — Идите! Мы справимся сами!

Охранник нерешительно потоптался на месте пару секунд, а затем кивнул, развернулся и пошел прочь. В тишине были слышны его шаги по мокрой траве.

Ребекка и Штефан тоже начали шаг за шагом отступать от забора. По ту сторону ограды что-то зашевелилось. В темноте скользили какие-то тени. Стало слышно, как по траве ступают чьи-то лапы, возможно с хищными когтями. Охота началась.

— Медленно, — прошептал Штефан. — Двигайся очень осторожно.

Ребекка молча повиновалась. Ни на миг не спуская глаз с забора и ожившей за ним темноты, она медленно — шаг за шагом — отступала назад. Ева в ее руках начала беспокойно дергаться. В воздухе повисло физически ощутимое напряжение.

Штефан отчетливо почувствовал: что-то должно было произойти. И действительно, в ритме движений колышущихся за забором теней что-то менялось, напряжение переросло в агрессию, а агрессия — во взрыв насилия. Послышался протяжный жуткий вой, и из темноты вынырнули две — или три? — длинные тени. Они без малейшего труда перескочили через забор.

Ребекка и Штефан в тот же миг резко развернулись и бросились наутек. Слева и сзади от них послышались звуки двух ударов лап о землю, а еще через мгновение справа и сзади раздался еще один такой же звук.

Штефан попытался бежать быстрее, но ему мешала сумка, которую он держал в правой руке. Тем не менее он ее не бросил: он сообразил, что Ребекка с девочкой на руках все равно не сможет бежать быстрее. Ева изо всех сил пыталась вырваться, но хватка Ребекки была железной.

Они изо всех сил бежали по саду, а за их спинами раздавался топот лап. Однако преследователи не приближались, а бежали сзади на определенном расстоянии. Дело, конечно, было вовсе не в том, что охотники не могли бежать быстрее. Просто они, по-видимому, играли со своими жертвами и ждали подходящего момента, чтобы напасть.

Этот момент наступил раньше, чем Штефан рассчитывал.

Перед ними четко очерченной пропастью возник пустой бассейн. Ребекка хотела тут же свернуть влево, чтобы обогнуть бассейн без риска в него свалиться, однако на нее из темноты с гневным рыком выпрыгнуло что-то большое и лохматое. Можно было различить лишь мех, когти, зубы и горящие глаза. Ребекка вскрикнула и инстинктивно отскочила в сторону, чтобы избежать укуса мощных челюстей. То ли ей это удалось, то ли зверь промахнулся, но он, вместо того чтобы сбить ее с ног, лишь зацепил ее задними лапами и шлепнулся впереди нее на траву.

Штефан одним прыжком оказался между ним и Ребеккой, мысленно порадовавшись тому, что не выбросил сумку. Конечно, эта сумка была довольно жалким оружием, но ничего другого у него в этот момент под рукой не было, и он использовал сумку с максимально возможной эффективностью. Еще до того, как волк на него прыгнул, Штефан схватил ее обеими руками, повернулся, как метатель молота, вокруг своей оси и изо всей силы ударил волка сумкой.

Удар был хорош. Хотя сумка была недостаточно тяжелой, чтобы серьезно ранить зверя, она не только сбила его с ног, но и отшвырнула довольно далеко в сторону. Перевернувшись в воздухе, волк с силой ударился о бетонированный край бассейна.

Штефан швырнул сумку на землю, бросился вслед за волком и подбежал к нему как раз в тот момент, когда зверь с очумелым видом поднял голову. Штефан сильно ударил его ногой по морде — и волк взвыл от боли и гнева. Тем не менее он тут же попытался вскочить.

Штефан не стал больше тратить силы на то, чтобы бить волка ногой, потому что его удары могли причинить зверю боль, но не ранили бы его сколько-нибудь серьезно. Вместо этого Штефан молниеносно наклонился вперед, пытаясь схватить волка за горло и одновременно стараясь избежать укуса его жутких челюстей. Он почувствовал жгучую боль: зубы волка все-таки вонзились в его предплечье, как маленькие тупые ножи. Не обращая внимания на боль, Штефан повалился перед волком на колени и вцепился обеими руками в мех пониже его головы. Отчаянным рывком Штефан поднялся на ноги, крепко держа волка за горло и отклонив свою голову так далеко назад, как только мог.

Пару секунд они стояли в этой нелепой позе: Штефан — сильно отклонившись назад и вцепившись обеими руками в шею волка, а волк — поднявшись на задних лапах почти в рост человека и скуля от гнева и беспомощности. Штефан тут же осознал, что совершил роковую ошибку: для длинной морды волка вовсе не являлось помехой то, что Штефан отклонил свою голову назад, и горло Штефана было вполне досягаемо для смертоносных зубов хищника.

Тем не менее волк почему-то не впивался Штефану в горло. Ужас ситуации придал Штефану дополнительные силы: он так сильно толкнул зверя, что тот невольно отступил на задних лапах на полметра назад и, перевалившись через край бассейна, полетел с двухметровой высоты вниз. Гневный рык волка мгновенно перерос в испуганный визг, а еще через долю секунды раздался глухой звук удара.

Однако Штефану некогда было праздновать победу. Оглянувшись, он увидел, что на Ребекку наседает еще один волк — мощный хищник с черной шерстью, который был еще огромнее, чем тот, с которым Штефан только что боролся.

Штефан увидел краем глаза мелькнувшую тень, резко поднял в защитном жесте обе руки и тут же осознал, что уже ничего не сможет сделать. Прыгнувший на него волк с силой ударил лапами Штефана, опрокинул его на спину и еще в падении впился зубами в его плечо. Вскрикнув от боли, Штефан почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Небо над его головой вдруг сделало головокружительное сальто, и вместо него появился стремительно надвигающийся бетонный край бассейна.

Понимая, что у него все равно ничего не получится, Штефан все же отчаянно попытался ухватиться на лету за этот выступ. Ему это почти удалось, пусть даже и ценой двух или трех сломанных ногтей. Однако его руки пронзила такая острая боль, что он, взвыв, рухнул с двухметровой высоты на бетон и почти потерял сознание.

Но лишь почти. Хотя что-то смягчило его падение, последствия были ужасными: в ногах вспыхнул настоящий фейерверк боли, а перед глазами закружились яркие разноцветные звездочки. Штефану стало так плохо, что он, пожалуй, был бы даже рад потерять сознание. Но судьба не удостоила его такой милости.

И тут он услышал крик Ребекки.

Крик донесся словно откуда-то издалека. Поначалу он показался Штефану просто бессмысленным звуком, но именно этот звук не позволил ему потерять сознание, тем самым, возможно, предотвратив его гибель.

Штефан со стоном перевернулся на спину и попытался открыть глаза. Поначалу это ему не удалось сделать. Он почувствовал, что лежит на чем-то мягком, теплом и кровоточащем — очевидно это был волк. Значит, он все-таки сумел свернуть шею этому чертову хищнику.

Ребекка снова закричала. В ее крике не чувствовалось боли, однако в нем ощущался такой невыносимый ужас, который был хуже любого физического страдания. Штефан снова попытался открыть глаза и подняться на ноги, и, когда это ему удалось, перед его взором предстала картина, при виде которой у него едва кровь не застыла в жилах.

Ребекка стояла на краю бассейна всего в двух метрах от Штефана, но при этом бесконечно далеко. Волк с черной шерстью находился в двух или трех шагах от нее с одной стороны, а еще один, почти такой же мощный хищник — с другой. Звери не издавали ни звука, но они яростно обнажили клыки, и в их глазах горела жажда убийства. Пригнувшись перед прыжком и дрожа от напряжения, они медленно надвигались на Ребекку. Тем не менее Штефану показалось, что они вовсе не собираются на нее нападать. Скорее всего, они настойчиво заставляли ее отступать назад во вполне определенном направлении.

Угрожающее рычание откуда-то сзади заставило Штефана оглянуться. Он был на дне бассейна не один. Падение с двухметровой высоты отнюдь не вывело волка из строя. Возможно, он даже ничуть не поранился. Хищник стоял в двух метрах от Штефана и скалил зубы.

Штефан понял: то, на чем он только что лежал, не могло быть волком. Посмотрев вниз, он в ужасе вскрикнул и так сильно отшатнулся в сторону, что ударился спиной о бетонную стену бассейна.

На дне бассейна лежал охранник. Было непонятно, погиб он от удара о бетон или его убило одно из этих четвероногих чудовищ. В выражении его остекленевших глаз не чувствовалось боли — лишь огромное, просто безграничное удивление. На бетоне под ним с невероятной быстротой растекалась темная лужа. От запаха теплой крови Штефану едва не стало дурно.

Волк подошел на шаг. Его бока дрожали, а в рычании чувствовались нотки боли. По-видимому, он все-таки поранился при падении. Однако зверь вовсе не стал менее опасным.

Штефан стал медленно перемещаться вдоль стены. Волк, рыча, следовал за ним. С его рта капала кровавая пена («Вот и ответ на вопрос, как погиб охранник», — подумал Штефан), а в глазах светилось что-то такое, от чего у Штефана внутри все похолодело.

«Оружие!» — мелькнуло в голове у Штефана. Нужно было найти хоть какое-нибудь оружие! Ему один раз удалось одолеть этого волка голыми руками, однако то была всего лишь случайность, и вряд ли Штефану удастся это повторить.

Штефан сделал еще пару шагов, остановился и осмотрелся. Дно бассейна было покрыто полусгнившей листвой, ветками и всяким мусором. В некоторых местах виднелись маслянистые лужи дождевой воды, в которых скопились остатки не растворившихся химикатов. Самая большая ветка, которую удалось обнаружить Штефану, была не длиннее его руки и с виду казалась такой трухлявой, что могла, пожалуй, развалиться при соприкосновении с чем-либо.

И тут взгляд Штефана заметил что-то блестящее. Пистолет охранника! Тот, по-видимому, выронил свое оружие, когда падал в бассейн. Пистолет лежал недалеко от трупа, причем намного ближе к Штефану, чем к волку. Штефан вспомнил, что он слышал металлический щелчок, когда охранник снял свое оружие с предохранителя. Серый хищник, безусловно, мог передвигаться очень быстро, однако он все-таки поранился при падении, к тому же у Штефана не было других шансов спастись. То, что это чудовище до сих пор еще не набросилось на него, скорее всего, объяснялось лишь тем, что волк пытался занять более выгодную позицию для нападения. А может, недавнее отчаянное сопротивление с его стороны заставило волка смотреть на Штефана, как на достойного противника.

Штефан изо всех сил оттолкнулся от стены, намереваясь одним отчаянным прыжком подскочить к пистолету и схватить его.

Но ему это не удалось сделать. Его подвела раненая нога, в которой тут же вспыхнула неистовая боль. Прыжок Штефана оказался слишком коротким, и он, неуклюже шлепнувшись на живот, по инерции проехал чуть вперед по осклизлому дну бассейна. Штефан, вытянув вперед руку, попытался схватить пистолет.

Однако вместо холодного металла под пальцами Штефана оказался волчий мех.

Волк бросился к пистолету в тот самый миг, что и Штефан, и, несмотря на поврежденные задние ноги, зверь оказался проворнее человека. Он схватил зубами пистолет, поднял его и резко отшвырнул в сторону. Описав высокую дугу, пистолет исчез в темноте и шлепнулся где-то вне зоны досягаемости Штефана на бетон. Волк, используя энергию этого движения, обернулся вокруг своей оси и, оттолкнувшись задними лапами, приземлился на груди пытавшегося встать Штефана.

Штефан снова повалился на бетон. Удар передних лап волка вышиб воздух из его легких, ребра затрещали, и неудивительно: зверь весил килограммов пятьдесят, а то и больше. Однако Штефан даже не обратил внимания на эту — сейчас далеко не самую сильную — боль. Огромный лоб хищника впечатался в его лицо, и от этого удара Штефан снова едва не потерял сознание. Он уже ждал ощущения последней пронзительной боли в своей жизни — момента, когда волчьи клыки вонзятся ему в горло.

Но этого не произошло. Волк, тяжелый как танк, просто сидел на его груди, своим весом мешая Штефану дышать. Штефан, почти задыхаясь, чувствовал на своем лице горячее дыхание зверя. Хищник почему-то не торопился убивать Штефана, упуская уже вторую возможность сделать это.

Штефан поднял веки и посмотрел прямо в глаза волку. То, что он там увидел, заставило его содрогнуться: бешенство, жажда убийства, неудержимая решимость. Но кроме этого там было что-то еще. Штефан не мог точно определить, что именно, однако это явно не было свойственно дикому зверю. Штефан почувствовал невероятный ужас: то, что он увидел, вовсе не было для него чем-то новым, неизвестным. Это была та самая осознанная звериная сила, которую он с некоторых пор ощущал и в себе.

Волк как будто только и ждал, когда Штефан посмотрит ему в глаза: он сразу же, рыча, отвернул голову и, пятясь, сполз со Штефана. Он даже позволил Штефану чуть приподняться. Однако, когда Штефан попытался встать на ноги, зверь угрожающе зарычал, вынудив своего противника замереть.

Очень медленно, чтобы не спровоцировать хищника на новое нападение, Штефан поднял голову и поискал глазами Ребекку. Сначала он ее нигде не увидел, но затем, уже впадая в панику, наконец заметил ее на противоположном краю бассейна. Два наседавших на нее волка оттеснили Ребекку с Евой на руках к металлической лестнице, ведущей на дно бассейна. Смысл действий хищников был очевиден: они пытались заставить их троих собраться вместе — так добросовестные овчарки сгоняют в стадо охраняемых ими животных.

Ребекка неохотно отступала к лестнице. Ей лишь с трудом удавалось удерживать Еву. Девочка не издавала ни звука, но при этом изо всех сил пыталась вырваться, наносила во все стороны удары руками и ногами и царапала лицо Ребекки. Даже несмотря на полумрак и расстояние как минимум в двадцать метров, Штефан сумел разглядеть, что лицо и одежда Ребекки покрыты пятнами крови. Волки непрерывно осаждали ее, щелкая челюстями. Они не кусали Ребекку, а лишь заставляли ее шаг за шагом отступать к металлической лестнице.

Рана на плече Штефана перестала кровоточить, однако он все еще испытывал сильную боль и начал уже сомневаться в том, что у него сохранилась способность к регенерации тканей, а значит, почти смертельная рана уже не закроется.

Ребекка, не выдержав натиска волков, стала, пятясь, спускаться по лестнице, ведущей на дно бассейна. Хромированная металлическая конструкция дрожала под ее весом. Один из волков — с черной шерстью — остановился в метре от лестницы. Второй подождал, пока Ребекка спустится до середины лестницы, а затем спрыгнул на дно бассейна.

Ребекка спускалась все ниже и ниже. Лестница все сильнее скрипела под ее весом: она не была рассчитана на такую нагрузку не в водной среде. Когда Ребекка была уже почти внизу, лестница вдруг резко отклонилась в сторону. Ребекка, испуганно вскрикнув, спрыгнула с высоты в полметра вниз и приземлилась прямо посреди большой лужи, из которой во все стороны полетели брызги. Штефан тут же почувствовал запах хлора и гнили, и это заставило его поперхнуться. Ребекка, тоже закашлявшись, повернулась и, пошатываясь, направилась к Штефану. Оба волка следовали за ней: один буквально по пятам, а второй чуть поодаль и сбоку, явно намереваясь отрезать ей путь, если она вдруг попытается свернуть в сторону.

Штефан, проигнорировав угрожающее рычание сидевшего рядом с ним волка, поднялся на ноги и сделал пару шагов навстречу Ребекке, чтобы поддержать ее или забрать у нее из рук Еву. Однако он и сам еле стоял на ногах. Кроме того, он понял, что не сможет удержать Еву: Ребекка так сильно прижимала девочку к себе, что та едва могла дышать. Тем не менее Ева вырывалась с неукротимой яростью и все время пыталась ударить Ребекку то рукой, то ногой. Ребекка перехватила ее так, чтобы она не могла дотянуться до ее лица, но девочка вовсю колотила коленями по ее животу. Подумав, что Ребекка все равно не согласится передать ему Еву, Штефан ограничился тем, что взял Ребекку за плечо и увлек за собой к стене бассейна — там, по крайней мере, на них нельзя было напасть сзади. Не ахти какая защита, но они больше ни на что не могли рассчитывать.

Ребекка стала рядом со Штефаном и прижалась спиной к влажному бетону. Растрепавшиеся волосы наполовину скрывали ее лицо. Хотя на ее щеках виднелась кровь, Штефан заметил, что большинство ран, нанесенных ногтями Евы, уже полностью зажили.

— О Господи! Штефан! — прошептала Ребекка. — Что это? Что этим тварям от нас нужно? Они нас убьют?

Штефан ничего не ответил. Волки окружили их, прижав к стене бассейна. Волк с черной шерстью — по-видимому, вожак — стоял всего в двух шагах от них, а двое других расположились чуть подальше — справа и слева от него, полностью отрезав своим жертвам путь к отступлению. Вот-вот должна была наступить развязка.

И вдруг Штефан осознал, что волки не собираются на них нападать. Более того, они явились сюда вовсе не затем, чтобы их убить. По крайней мере, они не станут их убивать сейчас.

Волк с черной шерстью приблизился еще на один шаг. Он угрожающе оскалил свою пасть, однако уже не рычал. Взгляд его больших и удивительно умных глаз был направлен на Ребекку. Во всяком случае, так показалось Штефану в первый момент. Однако уже через секунду он понял, что ошибся. Взгляд волка был прикован к Еве.

У Штефана впервые появилась возможность лучше рассмотреть этих хищников. Волк, стоявший прямо перед ним, был действительно огромным — намного больше любой из овчарок, которых Штефан когда-либо видел, и как минимум раза в два тяжелее. От зверя исходила сила и непреклонность, и Штефан мог это увидеть. Вожак ничуть не был похож на тех захудалых, жалкого вида волков, на которых Штефану два или три раза доводилось смотреть сквозь прутья клетки в зоопарке. Штефан даже засомневался, что перед ним стояли именно волки. А если все-таки это были волки, то громадный зверь с черной шерстью являлся своего рода образцом, так сказать оригиналом, а все остальные волки в мире были всего лишь его бледными копиями.

Вожак еще ближе подступил к Ребекке, и она тут же попыталась ударить его ногой. Она, конечно, промахнулась, но от этого резкого движения Ребекка чуть не потеряла равновесие и едва не выпустила Еву из рук.

Долго не произносившая ни звука девочка вдруг пронзительно и жалобно завизжала. От этого, скорее звериного, чем человеческого, визга у Штефана по спине побежали ледяные мурашки. Ева еще сильнее стала вырываться из рук Ребекки, все громче и пронзительнее визжа и протягивая свои ручонки к волку. Тот зарычал, снова подступил ближе, и Ребекка тут же еще раз попыталась ударить его ногой.

На этот раз ей это удалось.

Хотя ее удар не причинил гигантскому зверю никакого вреда, волк оторопел от неожиданности. Он рявкнул, подогнул передние ноги и тут же отскочил назад, своевременно предугадав очередную попытку Ребекки ударить его ногой. Два других зверя метнулись к Ребекке и оскалили зубы, однако, услышав короткий и резкий рык черного волка, отступили.

Ребекка отпрянула к стене бассейна, еще крепче обхватила обеими руками Еву и попыталась хоть как-то ее угомонить. Штефан невольно подумал, что ей вряд ли удастся это сделать, если только, конечно, она полностью не перекроет дыхание Еве и не сломает ей пару костей.

— Прочь! — закричала Ребекка. — Пошли прочь, проклятые твари! Вы ее не получите! Я вам ее не отдам! Вам сначала придется меня убить!

Черный волк бросился к ней, попытавшись схватить ее зубами за ногу, и только в самый последний момент резко отвел морду в сторону, так что его челюсти щелкнули буквально в миллиметре от голени Ребекки.

Тем не менее этой ложной атаки вполне хватило для того, чтобы Ребекка, пошатнувшись, потеряла равновесие и, больно ударившись спиной о стену бассейна, сползла по ней, села на корточки и застонала от боли.

Волк снова подошел ближе. Он перестал рычать и уже почти не скалил зубы. Медленно и, как показалось Штефану, бережно он приблизил свою громадную голову к лицу Ребекки. В его взгляде… что-то переменилось: на смену дикому бешенству пришло нечто иное. Если бы Штефан не был уверен в том, что это абсолютно невозможно, то подумал бы, что в глазах волка теперь читалось сострадание.

Ребекка решительно оттолкнула волка.

— Прочь! — простонала она. — Оставь меня в покое!

— Отдай ему ребенка, — сказал Штефан.

Он стоял абсолютно неподвижно, понимая, что стоит ему пошевелить хотя бы мизинцем — и два других волка тут же набросятся на него и разорвут на части.

Ребекка резко подняла голову и посмотрела на Штефана. Ее глаза наполнились слезами, но причиной этому была лишь физическая боль.

— Что? — спросила она.

— Отдай ему ребенка, — повторил Штефан. — Пожалуйста! Он принадлежит им, а не нам!

Ребекка пристально посмотрела на Штефана.

— Нет, — прошептала она.

Затем она произнесла то же самое, но уже переходя на крик.

— Нет! Не отдам! Сначала вам придется меня убить! Вы ее не получите!

Она прокричала эти слова с такой решительностью, что Штефану стало ясно: если потребуется, она будет сражаться за Еву не на жизнь, а на смерть, причем против кого угодно. Даже против Штефана.

Волки тоже почувствовали, насколько решительно настроена эта женщина. Черный гигант отступил на несколько шагов в темноту, а его двое собратьев, наоборот, подошли поближе. Штефан невольно мысленно спросил себя, не готовятся ли хищники к последней, решающей атаке. Эти волки дали ему и Ребекке намного больше шансов добровольно отдать ребенка, чем те звери, с которыми они столкнулись в Волчьем Сердце.

Нападения так и не последовало, но… что-то вдруг произошло. Штефан отчетливо почувствовал, как зашевелилось что-то огромное и мощное, существующее вне окружающей действительности. От этого пробуждения земля начала содрогаться.

Черный волк так далеко отошел в темноту, что почти исчез из поля зрения. Штефан видел впереди еле заметную расплывчатую тень, которую можно было разглядеть лишь потому, что она двигалась. И с этой тенью… что-то происходило. Штефан не мог понять, что именно: волк-тень потерял свои очертания, полностью слившись с тьмой ночи, и через некоторое время, показавшееся Штефану бесконечно долгим, появился снова, но уже в совершенно другом обличье. Штефан слышал жуткие болезненные звуки, от которых на ум приходили ломающиеся кости и разрываемая плоть, словно чьему-то телу придавали новую форму. А еще были слышны тихие, невообразимо мучительные стоны. Что бы ни происходило в темноте — это был трудный и болезненный процесс.

И длился он очень долго.

Штефан уже потерял счет времени, но все еще стоял, не двигаясь, и неотрывно смотрел в темноту. Наконец он услышал странный шум, и тень впереди задрожала и заколыхалась. Волк словно поднялся на задние лапы и затем вынырнул из темноты.

Впрочем, это был уже не волк.

Это была Соня.

Правда, она очень изменилась и теперь казалась более взрослой… точнее, более зрелой — уже скорее женщиной, чем девушкой, как будто за прошедшие дни она научилась управлять своим телом. Ее волосы по-прежнему были сильно растрепанными, но теперь это была скорее прическа, чем шевелюра, а диковатое выражение в глазах, которое Штефан отметил при их первой встрече, исчезло. Соня была абсолютно голой, и ее тело поражало красотой совершенных форм. Тем не менее Штефану показалось, что с ее телом что-то не так. Всмотревшись, он понял, в чем дело: хотя это тело и было совершенным, оно принадлежало не ей, а было всего лишь красивым одеянием, которое она нацепила на себя, чтобы скрыть под ним свое настоящее «я».

Соня медленно приближалась. Волки теперь расположились слева и справа от нее, однако и в их поведении что-то изменилось: они по-прежнему смотрели на Ребекку и Штефана настороженно и внимательно, но выглядели присмиревшими.

— Нет, — пролепетала Ребекка. — Штефан! Что… что это? Помоги мне!

Штефан даже не пошевелился, но на этот раз не из-за страха, а потому что просто не мог. Роль, уготованная ему в этой истории, была сыграна. Он уже выполнил то, что должен был, возможно даже очень хорошо. Теперь же события приняли такой оборот, что он уже совершенно не мог на них повлиять, какие бы действия он ни предпринял.

А может, он с самого начала не мог ни на что повлиять.

Соня медленно подошла к Штефану, пристально посмотрела на него и затем молча перевела взгляд на Ребекку. Она протянула руки вперед. Штефан увидел, что Ева дернулась, отвечая на это движение, но Ребекка остановила ее.

Соня вздохнула.

— Отдай ее мне, — сказала она.

Штефан удивился тому, каким кротким был ее голос. В нем не чувствовалось ни угрозы, ни гнева, ни недовольства. Скорее это была мольба. Мольба о том, чтобы ее поняли?

— Нет! — взвизгнула Ребекка.

Она наклонилась вперед и втянула голову в плечи, дрожа всем телом. При этом она по-прежнему сильно прижимала Еву к себе.

— Ты причиняешь ей боль, — тихо произнесла Соня.

Ребекка тут же ослабила хватку, хотя и совсем чуть-чуть. Как ни странно, Ева не воспользовалась этой возможностью, чтобы попытаться вырваться, а лишь повернула голову и посмотрела на черноволосую девушку. Она словно почувствовала, что все закончится хорошо.

— Ты должна отдать ее мне, — настаивала Соня. — Твой муж прав. Она не сможет здесь жить в вашем мире и в этой оболочке. Она умрет, если я не отвезу ее туда, где она должна находиться.

— Нет! — заявила Ребекка. — Это… это неправда! Ты лжешь! Кто… кто ты?

— Ты давно уже знаешь это, — ответила Соня.

Она бросила быстрый взгляд на Штефана, а затем опустилась на колени перед Ребеккой и осторожно протянула руки вперед. Ребекка, испуганно вздрогнув, еще крепче прижала к себе Еву.

Однако Соня протягивала руки не к ребенку: ее ладони нежно коснулись лица Ребекки, а через несколько секунд она так же осторожно убрала их.

— Столько страха! — сказала она. — Неизмеримого страха. Ты и в самом деле думаешь, что мы можем причинить тебе вред?

— Уходи! — бросила Ребекка.

Она попыталась оттолкнуть Соню ногой, но в этом движении не было силы. Соня даже не стала защищаться. Сострадание, которое Штефан видел в ее глазах, было искренним.

— Мне необходимо забрать ее с собой, сестра, — произнесла Соня. — Она еще слишком маленькая и не научилась жить в этой оболочке. Если ты оставишь ее у себя, она умрет.

Штефану показалось, что Ребекка не слышала, что говорила Соня, и уж тем более не понимала, что она пыталась сказать. Да и как она могла это понять? Она, несомненно, чувствовала происходящие с ней изменения так же отчетливо, как и Штефан. Однако из них двоих она была не только более сильной, но еще и более здравомыслящей. Поэтому для нее, пожалуй, мир в эти мгновения рушился. И наверное, при этом разрушался и ее рассудок.

Штефан опустился на корточки возле Ребекки и Сони, протянул к Ребекке руку, но так и не решился ее коснуться. Соня медленно повернула голову и посмотрела на него. Ее глаза были полностью черными, без зрачков и без радужной оболочки. Взгляд таких глаз, наверное, должен производить пугающее впечатление, однако Штефан не почувствовал ни малейшего страха.

— Я… этого… не знал, — сказал он, запинаясь.

Соня слегка улыбнулась.

— Нет, ты знал! — возразила она. — Ты просто не хотел в это верить. Но я могу тебя понять. Ваш мир — совершенно другой. Очень странный. И в то же время прекрасный.

— Тогда оставайся здесь, — невольно вырвалось у Штефана. Его предложение было абсолютно абсурдным, но ему в этот момент просто ничего другого не пришло в голову. — Оставайся с нами. Это возможно? В этом мире гораздо интереснее, чем в вашей долине.

Он, скорее всего, сказал необычайную глупость. Даже не видя снисходительную улыбку Сони, он понял это, еще только начав говорить.

— Для вас, возможно, и интересней, — ответила она. — Но не для нас.

— А вы можете жить… в этой оболочке? — спросил он.

— Да, — ответила Соня. — Однако это было бы… — она запнулась, подыскивая подходящее слово, — неприятно. А для вас это было бы смертельно опасно. — Она указала на Еву. — Она еще не научилась правильно обращаться с той силой, которая дана ей от рождения. Предстоящее превращение будет для нее первым.

Соня немного помолчала, а затем повернулась к Ребекке и заговорила с ней очень серьезным тоном:

— Если она не умрет, то полностью потеряет рассудок. Она не может жить в вашем мире — так же, как и мы.

— А мы? — спросил Штефан. — Что будет с нами? Мы… — он запнулся и лишь с большим трудом смог закончить фразу: — …тоже станем такими?

Соня ничего не ответила. Подождав несколько секунд, Штефан прошептал:

— Именно поэтому вы не причинили нам никакого вреда. У вас ведь было много возможностей нас убить. Но вы никогда не причиняете вреда своим сородичам, ведь так?

Где-то над ними раздался шорох. Этот звук был очень тихим: то ли легонько треснула сухая веточка, то ли зашелестела влажная листва. Но этот звук почему-то не вписывался в естественный шумовой фон сада. Волчьи инстинкты Штефана мгновенно обострились, Соня повернула голову на звук и начала подниматься на ноги, а ее четвероногие собратья отреагировали с такой быстротой, какую Штефан еще не наблюдал ни у одного живого существа.

Однако тень, возникшая на противоположном краю бассейна, оказалась еще быстрее.

Не успела Соня полностью подняться на ноги, как прогремел выстрел. Пуля прошла под ее правой грудью и, развернув Соню на сто восемьдесят градусов, отшвырнула ее к стене, словно боксерский удар. Она вскрикнула и, схватившись обеими руками за грудь, повалилась на Ребекку и Еву.

Звук ее падения был заглушён грохотом второго выстрела. Один из волков отлетел назад и, перевернувшись два или три раза на скользком дне бассейна, замер на месте, жалобно скуля. Второй волк в тот же миг огромными прыжками бросился к фигуре, видневшейся у противоположного края бассейна. За пару метров от нее волк совершил последний, самый мощный прыжок. Его тело трансформировалось в длинную тень, метнувшуюся к стоявшему у края бассейна человеку, как живой снаряд.

Но этот человек, широко расставив ноги и держа оружие обеими руками, уже целился в волка с необычайным хладнокровием. Прогремел выстрел. В тот самый миг, когда прыгнувшего волка отделял от человека всего лишь метр, пуля ударила в волка и отбросила его назад, на дно бассейна.

Между первым и третьим выстрелом прошло чуть больше секунды.

И тут Штефан узнал этого так неожиданно появившегося человека — это был светловолосый спутник Уайта. Тот самый парень, с которым Штефан столкнулся в больнице.

— Чего вы, черт возьми, ждете? — крикнул светловолосый. — Когда они придут в себя?

Его слова заставили Штефана выйти из оцепенения. Ни Соня, ни два волка не были убиты. Штефан даже сомневался, что их вообще можно было убить. И у него не было ни малейшего желания узнать, сколько им потребуется времени, чтобы оправиться от пулевых ранений.

Он резко повернулся к Ребекке и увидел, что она тщетно пытается выбраться из-под Сони. Ей это не удавалось сделать, потому что обе ее руки были заняты Евой. Штефан ухватил за плечи девушку-волка и оттащил ее окаменевшее тело от Ребекки. При этом его охватило какое-то жуткое, тошнотворное чувство: в теле Сони что-то происходило. Если не считать ужасной раны в том месте, где пуля вышла из ее спины, в теле Сони вроде бы ничего не изменилось. Однако оно казалось каким-то неестественным. По-видимому, в ней начался ужасный процесс превращения в волка, и Штефану отнюдь не хотелось дожидаться завершения этого процесса.

Он довольно грубо схватил Ребекку за плечи и толкнул ее вперед. До лестницы было метров двадцать — расстояние, казавшееся сейчас просто невероятно огромным. На полпути они прошли мимо волка, сбитого с ног выстрелом. Тот уже начал шевелиться. Его бок представлял собой огромную кровоточащую рану. Тем не менее он гневно оскалил на них зубы и попытался подняться на еще не подчиняющихся ему лапах. Это ему так и не удалось, хотя его рана заживала с поразительной быстротой.

Штефан попытался, подталкивая Ребекку, заставить ее идти еще быстрее, но тут же понял, что она может потерять равновесие и упасть. Им сейчас была дорога каждая секунда. Когда они наконец стали подниматься по лестнице, Штефан так и не решился посмотреть назад, хотя, как ему показалось, он уже слышал жуткие звуки, сопровождающие превращение Сони из человека в волка.

Человек Уайта подошел к лестнице, переложил пистолет из правой руки в левую и, наклонившись, свободной рукой грубо схватил Ребекку и одним рывком буквально выволок ее с середины лестницы наверх. Штефан хотел возмутиться, но передумал: позади них раздались звуки, в которых чувствовалось уже больше гнева, чем боли.

Американец еще раз выстрелил куда-то вниз, в темноту, резко повернулся и грубо толкнул Штефана в спину. Штефан споткнулся, сделал два или три неверных шага, отчаянно пытаясь сохранить равновесие, и наверняка упал бы, если бы американец молниеносно не догнал его и, схватив за рукав, не дал упасть и потащил за собой.

Они со всех ног кинулись через сад к дому. Теперь уже и с этой стороны дома горели все лампы, ярко освещая все вокруг. Входная дверь была раскрыта настежь. Штефан увидел людей, двигавшихся перед дверью и за ней. Слышались чьи-то крики.

Но и позади них отнюдь не было тихо. Первый раненый волк перестал скулить, послышалось его гневное рычание. Штефан почувствовал, что хищник бросился вдогонку. Он несся так быстро, что казалось, будто он гонит впереди себя горячую воздушную волну.

Подбегая к дому, Штефан увидел, что кроме Вестманна у входа в дом собрались уже все: Роберт, его второй охранник, Уайт и, конечно же, Дорн, который, как и остальные, держал в руках пистолет. Ребекка проскочила между Уайтом и полицейским и тут же чуть не сбила с ног своего брата, который хотел заключить ее в объятия, однако явно не рассчитал инерцию ее движения. Штефан тоже хотел проскочить между Уайтом и Дорном, но человек Уайта неожиданно так сильно толкнул Штефана в спину, что тот невольно оступился и с размаху врезался в застекленную посередине дверь. Стекло с громким треском разлетелось на кусочки, и один из его осколков больно резанул Штефана по щеке. Штефан ввалился через выбитое стекло в дом и, упав и тут же перевернувшись на спину, увидел, что светловолосый американец резко обернулся, бросил взгляд в сторону сада и вскинул руку с пистолетом.

Из темноты к нему метнулась огромная тень и сбила его с ног. Он успел выстрелить, но промахнулся, и пуля пролетела мимо волка. Зверь упал вместе со своим противником и тут же попытался схватить его зубами за горло. Однако американец молниеносно прикрылся левой рукой, и челюсти хищника впились в нее чуть ниже локтя. Американец вскрикнул от боли, тем не менее проявил при этом просто невероятное хладнокровие: вместо того чтобы попытаться вырвать руку из волчьей пасти, он запихнул ее еще глубже, тем самым немного отстранив от себя хищника, и тут же просунул руку с пистолетом между собой и зверем. Ствол пистолета уперся волку в нижнюю челюсть.

Все происходило так быстро, что Штефан едва успевал замечать все эти действия, не говоря уже о том, чтобы их хоть как-то осмысливать.

Американец выстрелил три раза подряд. Пули прошли через нижнюю челюсть волка, руку американца и затем через череп зверя. Задняя часть черепной коробки волка разлетелась, словно взорвалась. Полетели кусочки костей, клочки меха и брызги крови. Хищник замер, словно сраженный молнией.

Однако мощные челюсти уже мертвого зверя не выпускали руку американца. Лишь при помощи Дорна и телохранителя ему удалось освободиться от впившихся в его руку волчьих зубов. Затем телохранитель с пистолетом наготове подошел к двери и направил свое оружие куда-то в темноту.

— Не идите дальше, — предупредил его Штефан. — Там есть еще волки.

Дорн резко повернулся и посмотрел на Штефана. В его взгляде чувствовался испуг, но еще больше — раздражение. Так ничего и не сказав, он отвернулся и присел на корточки возле раненого американца. Лицо Дорна стало еще более испуганным, когда он увидел, как сильно пострадала рука.

— Черт побери! — яростно прошептал Дорн. Покачав головой, он сказал уже громко: — Вызовите «скорую помощь». Вестманн! Куда вы запропастились? Нам нужно…

— Ничего не нужно, — перебил его Уайт.

Дорн удивленно посмотрел на Уайта — и не только он один.

— Что вы сказали? — спросил Дорн.

— Не нужна «скорая помощь», — сказал Уайт. — Я сам им займусь.

— Вы что, с ума сошли? — Дорн резким жестом указал на светловолосого американца. — Если его немедленно не доставить в больницу, он умрет от потери крови.

— Да, это верно, — мрачно согласился Уайт. — Однако его нужно доставить в нашу больницу. — Он засунул руку в карман, вытащил оттуда мобильный телефон и стал большим пальцем набирать номер. — Пожалуйста, не обижайтесь, но я все же больше доверяю нашим врачам.

Он отвернулся и начал разговаривать по мобильному телефону по-английски.

Штефан тем временем поднялся и подошел к Роберту и Ребекке. Роберт по-прежнему держал сестру в своих объятиях, что со стороны выглядело немного нелепо, потому что Ребекка была на полголовы выше своего брата. Он что-то ей тихонько говорил, время от времени нервно поглядывая на дверь. Увидев кровоточащий порез на щеке Штефана, он нахмурился, но так ничего по этому поводу и не сказал, а лишь гневно выпалил ему в лицо:

— Черт тебя побери, ты хоть что-нибудь можешь сделать нормально?

— Не трогай его, — вмешалась Ребекка. — Это не его вина.

По взгляду Роберта было понятно, что он ей не поверил. Но когда он заговорил снова, его голос звучал уже гораздо спокойнее.

— Что произошло? Где телохранитель, которого я отправил с вами?

— Погиб, — ответила вместо Штефана Ребекка. Она говорила быстро, явно волнуясь. — Его загрызли собаки.

Собаки? Штефан невольно отметил, что Ребекке все же удалось сохранить самообладание. Он кивнул и, изобразив на лице сожаление, добавил:

— У него не было никаких шансов от них отбиться. Они буквально разорвали его на куски.

— Быть может, они напали потому, что у него был пистолет, — предположила Ребекка. — Мне кажется, они надрессированы нападать в первую очередь на тех, у кого в руках оружие. Все произошло невероятно быстро. Если бы он не пошел с нами, то мы были бы уже мертвы.

Штефан в этот момент размышлял над тем, каким образом светловолосому парню удалось появиться так неожиданно. Он посмотрел в сторону двери. Дорн, телохранитель и Уайт уже помогли американцу подняться. Рана на его руке все еще сильно кровоточила, но он держался удивительно стойко. Он, наверное, действительно был крутым парнем, хотя с первого взгляда это было сложно предположить. Уайт, по всей видимости, умел подбирать себе людей.

— Машина уже в пути, — сообщил Уайт. — Будет здесь минут через пять. У вас в доме найдется бинт?

— В ванной, — ответил Роберт и показал жестом куда-то за спину. — Пойдемте, я покажу, где это.

Штефан хотел последовать за ними, однако Дорн удержал его, схватив за руку.

— А вы останьтесь здесь, — сказал он.

В его голосе не осталось и капли любезности. Правда, в нем не было и гнева, однако прозвучавшая в словах Дорна холодная решительность казалась более опасной, чем гнев. Перечень того, за что Штефану не следовало ждать пощады, постепенно удлинялся.

Он не стал спорить с Дорном, а лишь быстро подошел к двери, ведущей в сад, и закрыл ее. Впрочем, от этого было мало толку: вся стеклянная часть двери была разбита, а если бы даже она и осталась целой, то все равно не смогла бы сдержать четвероногих чудовищ. Штефан чувствовал, что они затаились где-то в темноте, словно стали частью ночи, и теперь следили за каждым его движением, оставаясь абсолютно невидимыми. Даже в доме они с Ребеккой не были в безопасности. Штефану оставалось лишь надеяться, что присутствие вооруженных людей все же остановит Соню и ее брата. В конце концов последняя схватка наглядно продемонстрировала, что даже и на этих полумифических чудовищ можно найти управу: лежащий у двери в сад волк был мертв.

— Итак? — произнес Дорн.

— Что — итак?

Уголок рта Дорна резко дернулся. На долю секунды в его глазах засветился гнев, но полицейский тут же взял себя в руки. Во всяком случае в этот раз.

— Не испытывайте мое терпение, — резко проговорил он. — Что произошло там, в саду? Откуда взялось это… животное?

— Я не… — начал было Штефан.

Дорн прервал его гневным жестом, но, прежде чем заговорить, бросил нервный взгляд в темноту.

— В последний раз предупреждаю: терпение закончилось! Мы нашли на территории больницы пять трупов. Это были вооруженные люди. Люди, как сейчас говорят, славянской внешности.

— Ну и что? — спросил Штефан.

Он прекрасно понимал, что ему действительно больше не стоит испытывать терпение Дорна. А еще Штефан понимал, что этот человек может доставить ему массу неприятностей. Однако Штефану было необходимо выиграть время. После встречи с Соней в саду ему окончательно стало ясно, что ни от полиции, ни от вооруженных охранников Роберта сколько-нибудь действенной помощи ждать не стоит. Единственной их надеждой был Уайт. Поэтому Штефану нужно было потянуть время до тех пор, пока не вернется американец.

— Спросите об этом Уайта, — наконец сказал Штефан.

— А почему его? Или вы должны предварительно согласовывать свои ответы с ним?

— Не говорите ерунды! — Штефан почувствовал, что он перегибает палку, и добавил более мягко: — Эта история гораздо более запутана, чем вы себе представляете. Тут не обошлось без политики. К тому же дело касается и государственной тайны. А потому я просто не знаю, что я могу вам сообщить, а что нет. Понимаете?

— Нет, — резко ответил Дорн. — Этого я не понимаю. Когда речь идет об убийствах, мне уже не до понимания. У меня есть ордер на ваш арест и арест вашей супруги, господин Мевес. И если ваш американский друг не даст мне вразумительных объяснений, я упрячу его в соседнюю с вашей камеру.

Он говорил вполне серьезно и, что бы там ни думали Роберт и Уайт про Дорна, был в состоянии выполнить свою угрозу.

Дорн неожиданно вздрогнул и с напряженным видом посмотрел во двор. Штефан тоже уставился в темноту. Он почувствовал там какое-то движение: что-то еле заметно перемещалось сначала в одну сторону, а потом обратно, словно волна гнева и разочарования, но к этому примешивался и благоговейный трепет. Соня и ее брат, конечно же, видели, как погиб волк. Быть может, это их шокировало. Для существа, которое невероятно трудно убить, осознание своей смертности является более болезненным ощущением, чем для человека.

— Что там, в саду, Штефан? — тихо спросил Дорн. Он указал рукой в темноту, а затем на мертвого волка, труп которого лежал возле самой двери, но с того места, где они стояли, его едва было видно. — Я еще никогда не видел подобной собаки. Если бы она не была такой огромной, я бы сказал, что это волк.

— Вам повезло, что вы не видели ее вблизи, — сказал Штефан. — Мы с Ребеккой имели такое удовольствие.

— На некоторых трупах в больнице были раны от укусов, — задумчиво произнес Дорн. — Я сам их не видел, но, судя по тому, что сообщили мне по телефону мои коллеги, эти раны просто ужасные. — Он показал на мертвого волка. — Их убило это существо?

Штефан чуть было не сказал правду. Дорн, похоже, хорошо знал свое дело: формально не проводя допроса, он его фактически уже начал.

— Меня там не было, — ответил Штефан. — Но думаю, что именно оно. Эти твари, по всей видимости, специально надрессированы на убийство.

У Штефана от сказанного им появилось неприятное ощущение на душе, как будто он обвинял в воровстве своего товарища, про которого наверняка знал, что тот ничего не украл.

— Я что-то подобное уже слышал, — заявил Дорн. — Хотя в реальной жизни еще никогда с этим не сталкивался. А что это были за люди?

Теперь Штефан по-настоящему удивился. Он пытался быть осмотрительным, ведь буквально каждая деталь, которую он утаивал от Дорна, могла оказаться очень важной. И все же у него возникло неприятное чувство, что он тем самым лишь выставляет себя на посмешище. А потому он промолчал.

— Вы пытаетесь потянуть время, Штефан, — сказал Дорн и покачал головой. Он отвернулся от двери, подошел к серванту и с наигранно спокойным видом прислонился к нему спиной. Однако он то и дело бросал взгляды на дверь, да и пистолет по-прежнему держал в руке, а потому выглядеть спокойным у него не очень хорошо получалось. Он вздохнул. — Ну ладно. Давайте попробуем запрячь лошадь с другой стороны. Я расскажу вам то, что знаю, а вы послушайте и заодно поразмышляйте, не благоразумнее ли будет рассказать мне все остальное.

Он оторвал взгляд от двери и — впервые с того момента, как вошел в этот дом, — пристально посмотрел на Ребекку, а затем на лицо ребенка, которого она держала на руках. К удивлению Штефана, он ничего про них не сказал, а начал свой рассказ издалека:

— Вы и ваша супруга ездили в Боснию, чтобы взять интервью у находящегося в международном розыске террориста.

— Не террориста, а наемника, — поправила его Ребекка. — Барков — командир отряда наемников. Но вы-то откуда об этом знаете?

— Так, пообщался кое с кем, — ответил Дорн. — Журналисты — довольно болтливый народ, вы разве этого не знали? Особенно когда их раздражает то, что кто-то из их коллег раздобыл сенсационную информацию и не хочет с ними делиться. — Он едва заметно улыбнулся, но тут же снова стал серьезным. — Итак, что же произошло? Этому… террористу не понравились ваши вопросы?

— Наемнику, — снова поправила его Ребекка. — И дело тут не в наших вопросах. Барков мертв.

— Мертв?

Ребекка в ответ кивнула и пожала плечами, тем самым показывая, что ей глубоко безразлична судьба главаря наемников. Затем она сказала то, от чего у Штефана буквально перехватило дыхание:

— Его застрелил Уайт.

Дорн вздрогнул и спросил:

— Все произошло совсем не так, как вы запланировали, да?

— Все произошло так, как запланировал Уайт, — ответила Ребекка.

— Бекки! — не выдержал Штефан. Он не верил своим ушам. — Ты… ты с ума сошла?

— Уайт поехал туда именно для того, чтобы убить Баркова, — невозмутимо продолжала Ребекка, не удостоив Штефана даже взглядом. — Мы со Штефаном были всего лишь приманкой. Два оказавшихся полезными для Уайта идиота, которых он попросту использовал в своих целях.

— Прекрати! — снова попытался вмешаться Штефан. — Ты…

— …наконец-то стала благоразумной! — перебила его Ребекка. — Я знаю, что делаю, не переживай. Черт побери! В городе — люди Баркова! Они явились сюда, чтобы убить нас. И у меня нет ни малейшего желания пожертвовать своей жизнью ради Уайта!

— Это — первые благоразумные слова, которые я услышал от одного из вас за последние три дня, — сказал Дорн. Судя по его тону, он чувствовал себя человеком, у которого гора с плеч свалилась, хотя Штефан и не понимал причины этого. — Если бы я узнал об этом вчера или позавчера, то у вас, наверное, было бы гораздо меньше проблем. И многие люди остались бы живы.

Вот в этом Штефан сомневался. А еще он все больше сомневался в том, что Ребекка пребывает в здравом уме. Уайт, возможно, был их единственным шансом выбраться живыми из этого дома, а она пытается его подставить!

— Итак, люди Баркова явились сюда, чтобы отомстить за убийство своего командира, — подытожил Дорн. — Вы знаете, сколько их всего?

— Двенадцать, — послышался голос откуда-то сзади.

Это был Уайт. Штефан едва ли не с ужасом мысленно спросил себя, как долго Уайт стоял позади них, слушая их разговор.

— Четверо прилетели на самолете прямо из Сараево, — продолжал Уайт, — двое — через Вену, а остальные, наверное, пересекли границу на автомобиле. Меры безопасности в вашей стране оставляют желать лучшего, господин Дорн. В США этим людям вряд ли удалось бы с такой легкостью нелегально пересечь границу.

Дорн улыбнулся:

— Вы бы удивились, если бы я признался, что с удовольствием заехал бы вам сейчас по физиономии, мистер Уайт?

— Ничуть.

Уайт, не закрыв за собой дверь, подошел ближе. Вслед за ним появился Роберт, а затем, к безграничному удивлению Штефана, и светловолосый коллега Уайта. Он был белым как мел и передвигался маленькими осторожными шагами, а его рука висела на импровизированной перевязи. Штефана удивило то, что этот парень был все еще в состоянии ходить: с такой жуткой раной он должен был едва ли не умереть. По крайней мере находиться без сознания.

— В нашу страну проникают двенадцать… террористов, а вы, зная об этом, не считаете нужным поставить нас в известность? — Дорн еле сдерживал гнев.

— Вас — не считаю, — язвительно уточнил Уайт. — А вот соответствующие инстанции были поставлены в известность. Мы организовали круглосуточное наблюдение за каждым из людей Баркова.

Дорн рассмеялся.

— И хладнокровно наблюдали за тем, как они устроили взрывы в городе и убили пятерых людей? Что-то не очень в это верится.

— Я признаю, что произошло кое-что… непредвиденное, — произнес Уайт. — Однако в общем и целом ситуация была под нашим контролем. Мои люди уже едут сюда. Через час вся эта возня закончится.

— Через час вы будете сидеть в тюрьме, — гневно заявил Дорн. — Даже если мне лично придется водворить вас туда! Вестманн! Куда вы, черт возьми, запропастились?

Он резко оттолкнулся от серванта, засунул пистолет в карман и гневно удалился, выкрикивая имя своего помощника. Уайт, посмотрев ему вслед и покачав головой, повернулся к Ребекке.

— С вашей стороны это было не очень любезно, моя милая, — упрекнул он ее. — И не очень умно.

— А я и не собираюсь быть с вами любезной, — злобно ответила Ребекка. — Именно из-за вас мы попали в это дерьмо. Так что теперь потрудитесь нас из него вытащить.

— Это я и пытаюсь сделать, — сказал Уайт и вздохнул. — Но если вы будете продолжать в том же духе…

Он не договорил, а лишь бросил на Ребекку укоризненный взгляд. Затем Уайт, еще раз вздохнув, повернулся к Штефану и показал рукой на дверь, ведущую в сад.

— Что здесь произошло?

Штефан медлил с ответом. Уайт задумчиво посмотрел на него, затем, резко повернувшись, подошел к двери, ведущей в гостиную, и закрыл ее.

— Теперь вы можете говорить открыто, — произнес он. — Матт знает обо всем. Я ему полностью доверяю.

— Неужели? — спросил Штефан. — А я нет.

— Я вполне могу вас понять, Штефан. — Уайт явно не хотел идти на конфликт. — Но вы ошибаетесь. Матт все время находился неподалеку от вас, потому что я поручил ему обеспечивать вашу безопасность.

— Какая широта замысла! — воскликнула Ребекка. — После того как вы повесили нам на хвост этих убийц, вы выделяете для нашей охраны своего сторожевого пса!

— Я уже говорил, что очень сожалею о случившемся! — Уайт едва не потерял самообладание. — Ситуация…

— Полностью вышла из-под вашего контроля! — выпалила Ребекка.

— …частично вышла из-под моего контроля, — договорил Уайт. — Вы хотите, чтобы я это признал? Хорошо, я признаю, что события начали развиваться не совсем так, как я предвидел. Вы это хотели услышать? Ну вот вы и услышали! Но раз уж мы начали этот разговор, позвольте вам сообщить, что и вы кое в чем виноваты, моя милая.

— Это верно, — согласилась с ним Ребекка. — Мне не следовало вам доверять.

Уайт вынул свою правую руку из перевязи и показал протезом на Еву.

— Ничего подобного не случилось бы, если бы вы не взяли ее с собой. Я из-за ранения на целых две недели выбыл из игры — об этом вы помните? Люди Баркова даже и не добрались бы до Франкфурта, если бы я… не был занят в это время кое-чем другим.

— Ладно, хватит! — не выдержал Штефан. — Оставьте ее в покое.

Уайт состроил такую физиономию, как будто хотел сказать: «Не я же начал этот разговор!» Затем он пожал плечами и снова вставил правую руку в перевязь.

— Вы правы, — сказал он. — Сейчас нам нужно заняться более важными проблемами. У вас в этом доме еще есть чистая одежда или вы все упаковали в ту сумку?

— А что? — удивленно спросила Ребекка.

— У вас уж слишком потрепанный вид, вы сильно испачкались, — пояснил Уайт. — Переоденьтесь и приведите в порядок себя и ребенка. Нам не следует привлекать к себе внимания. Понятно?

Ребекка, похоже, поняла, что он имел в виду, однако Штефан удивленно посмотрел на Уайта.

— Вы и в самом деле полагаете, что мы сможем отсюда выбраться? — спросил он. — Дорн, наверное, вызвал сюда не меньше сотни полицейских. Что вы собираетесь делать? Пробиться с боем?

— В определенном смысле это уже произошло, — ответил Уайт. Он похлопал по карману, в котором лежал его мобильный телефон. — Никто сюда не явится, можете мне поверить. В лучшем случае они заберут отсюда этого чересчур рьяного полицейского. — Он посмотрел на Ребекку. — Пожалуйста, поторопитесь. Машина будет здесь через несколько минут.

Ребекка с недовольным видом посмотрела на него, но благоразумие все-таки победило. Она, сердито хмыкнув, повернулась и вышла из комнаты. Штефан и Уайт пошли за ней до помещения, представлявшего собой нечто среднее между жилой комнатой в стиле супермодерн и кабинетом. Там оказались Роберт, его телохранитель и Дорн. Дорн звонил по телефону. Точнее, пытался звонить. Судя по тому, как он сердито бросил трубку на ее гнездо в телефонном аппарате, это была уже не первая его попытка.

— У вас какие-то трудности, господин старший инспектор? — злорадно спросил Уайт.

Дорн проследил взглядом за Ребеккой, поднимавшейся по лестнице на второй этаж, и лишь затем ответил:

— Линия отключена. Вы, конечно же, не имеете к этому никакого отношения?

— Конечно, нет, — ответил Уайт.

Он по-прежнему ухмылялся, однако Штефан почувствовал, что под этой улыбкой Уайт пытается скрыть возникшее у него беспокойство. Быстро подойдя к телефону, Уайт поднял трубку и поднес ее к уху.

— Вы полагаете, что умеете обращаться с телефонным аппаратом лучше, чем я? — спросил Дорн.

— Странно, — пробормотал Уайт. — Похоже, кто-то перерезал провод.

Теперь он казался не просто обеспокоенным — на его лице появился настоящий страх. Тем не менее он быстро взял себя в руки и, снова ухмыльнувшись, сказал:

— Ну и повезло же мне!

— Дайте мне свой мобильный телефон, — потребовал Дорн.

— И не подумаю, — заявил Уайт. Его взгляд быстро скользнул по комнате, попутно остановившись на двери, лестнице и, чуть дольше, на окне. — Этот телефон является собственностью Соединенных Штатов. Я не могу вам его передать.

— Если вы думаете, что у меня есть настроение выслушивать подобную болтовню, то вы ошибаетесь, — сказал Дорн. — Мне абсолютно все равно, кто вы и что вы, мистер Уайт. Можете считать себя арестованным.

— Очень остроумно! — воскликнул Уайт.

Он произнес эти слова с отсутствующим видом. Штефану показалось, что американца очень сильно беспокоит какая-то проблема и она требует от него предельной концентрации внимания. Но вскоре взгляд Уайта снова нервно забегал по комнате, словно пытаясь что-то найти.

Штефан украдкой повернул голову и посмотрел на второго американца. Матт — так его, кажется, назвал Уайт — по-прежнему был мертвенно-бледен. На его лбу и верхней губе проступили маленькие капельки пота, а взгляд затуманился. Тем не менее он казался таким же сосредоточенным, как и Уайт. По крайней мере таким же напряженным.

Штефан напряг свой внутренний слух. В его сознание тут же хлынул целый поток всевозможной информации, недоступной обычным человеческим органам чувств: о том, какие почти невыносимые физические страдания испытывает Матт, о том, что ел Роберт на ужин, и о многом-многом другом. Но он не почувствовал ничего такого, что его сейчас действительно заинтересовало бы. Если где-то неподалеку и таилась опасность, то его волчьи инстинкты почему-то никак не сигнализировали о ней.

Но ведь так не могло быть! Если бы Соня и ее брат находились поблизости, Штефан обязательно бы это почувствовал.

— Что мне нужно сделать, чтобы вы стали воспринимать меня всерьез? — вызывающе спросил Дорн. — Пригрозить вам оружием?

Он действительно засунул руку в карман, как будто хотел достать оттуда пистолет. Штефан краем глаза заметил, как еще больше напрягся Матт и как испуганно вздрогнул Роберт. Однако Уайт с самым невозмутимым видом запустил руку в карман, достал оттуда мобильный телефон и посмотрел на него.

— Он не работает, — заявил Уайт.

— Что все это значит? — рявкнул Дорн.

Он выхватил телефон из руки Уайта, посмотрел, нахмурившись, на его дисплей и затем стал наугад нажимать на кнопки.

— Бесполезно, — сказал Уайт. — Нет сигнала.

— Это явно не случайно, — пробормотал Роберт. — Что происходит?

— Барков, — тихо ответил Уайт.

На несколько секунд воцарилась полная тишина. Даже Дорн перестал давить на кнопки и уставился на американца. Штефан вдруг осознал, что Уайт был абсолютно прав. То, что он сказал, было единственным объяснением, имеющим хоть какой-то смысл.

А еще Штефан догадался, почему здесь появилась Соня со своими братьями: вовсе не для того, чтобы забрать ребенка (они могли это сделать позже и с гораздо меньшим риском), а по той же самой причине, по какой они появились в больнице. И здесь, и в больнице они вовсе не пытались причинить им с Ребеккой какой-либо вред. Наоборот, они пытались их защитить.

— Чушь! — воскликнул Дорн и засмеялся, но получилось это как-то неестественно. — Это все… страшилки для детей. И я сейчас же прекращу это безобразие, можете мне поверить.

Дорн положил телефон на стол, обошел Уайта и, скептически покачивая головой, направился к входной двери. Он старался выглядеть как можно более спокойным, однако его дерганые движения подтверждали, что он сильно волнуется. Дорн явно не был уверен в том, что Уайт сказал ерунду. В глубине души полицейский просто трясся от страха.

— Я бы этого не делал, — заметил Штефан.

Дорн остановился слишком уж резко для человека, пытавшегося казаться спокойным. Неестественная улыбка на его губах стала еще шире. Штефану показалось, что Дорн, остановившись, почувствовал облегчение. В общем-то, он разыгрывал спектакль и поневоле стал заложником определенной им для себя роли.

— Это почему же? — поинтересовался Дорн.

— Где ваш помощник? — спросил Штефан. — Где Вестманн?

— Понятия не имею! — ответил Дорн.

— Он вышел во двор, — сказал Роберт и, словно извиняясь, пожал плечами. — Ему захотелось покурить, а мне не нравится, когда в моем доме курят. Думаю, он стоит снаружи возле двери. — Роберт нахмурил лоб. — Хотя прошло уже минут десять.

Он посмотрел на входную дверь. Несколько секунд никто не шевелился, а затем телохранитель Роберта засунул руку за пояс, вытащил пистолет и подошел к двери. Он старался идти так, чтобы его не ранили, если бы кто-то начал стрелять прямо через дверь.

— Будьте осторожнее, — произнес Уайт.

Телохранитель и без советов Уайта был предельно осторожен.

Приблизившись к двери, он встал так, чтобы его тело было защищено стеной, медленно протянул левую руку к ручке двери, повернул ее вниз и, сделав секундную паузу, одним рывком распахнул дверь.

Вестманн стоял со скрещенными на груди руками, прислонившись к косяку. Он, по всей видимости, действительно вышел покурить: у него изо рта торчала недокуренная сигарета с фильтром. Его голова была наклонена вперед. Штефан заметил, что горячий пепел сигареты, упав на отворот шелкового костюма, прожег в нем небольшое черное пятнышко.

Впрочем, это пятнышко уже вряд ли испортило бы костюм: он и без того пришел в полную негодность, так как был залит ярко-красной кровью, все еще вытекающей из перерезанного горла Вестманна.

— О Господи! — прошептал Роберт. — Этого… не может быть!

Он сделал шаг мимо Штефана к двери, остановился и затем сделал еще один шаг, уже более уверенно.

— Назад! — рявкнул Дорн.

Последующие события произошли практически за одну секунду. Телохранитель резким прыжком оказался с другой стороны дверного проема и с треском захлопнул дверь. Дорн обеими руками схватил Роберта за плечи и так сильно дернул его назад, что тот потерял равновесие и упал. Что-то похожее на несильный удар кулака бухнуло в дверь, образовав в ней на высоте головы стоящего человека дырочку и осыпав Штефана и Уайта градом микроскопических горячих кусочков древесины. От коробки двери, находящейся на противоположной стороне комнаты, отлетели щепки.

Штефан испуганно отшатнулся назад, а Уайт, не теряя самообладания, отступил на полшага в сторону. Он выглядел немного встревоженным, но отнюдь не обескураженным.

Второго выстрела не последовало. Тем не менее в доме началась такая суматоха, как будто люди Баркова пальнули через открытую дверь из гранатомета. Роберт испуганно заголосил, словно его ранили, и пополз на четвереньках подальше от двери. Охранник бросился к ближайшей стене и плотно прижался к ней, а Дорн, шагнув вперед, тут же делал шаг то вперед, то назад, словно никак не мог решиться, куда же ему пойти. Даже Уайт наконец потерял остатки своей явно наигранной невозмутимости и, сделав еще один, уже более быстрый, шаг в сторону, повернулся к своему коллеге и крикнул:

— Матт! Назад!

Матт быстро и без единого слова отступил в глубь помещения, на ходу вытащив из кармана пистолет — левой рукой, но не менее ловко, чем правой. Он наверняка испытывал сильнейшую боль от раны, но при этом проявлял такое самообладание, какое Штефан наблюдал только у главных героев американских приключенческих фильмов. Уайт, похоже, и в самом деле умел подбирать себе людей. Штефан невольно пожалел, что Роберт не так тщательно подбирал себе охранников: его телохранитель, стоявший у стены, был хотя и довольно храбрым человеком, но недостаточно ловким. Если бы стрелок на улице действительно захотел кого-то пристрелить, то легко смог бы попасть в этого охранника, как, впрочем, и в Роберта, и в Штефана. Они все несколько секунд были ничем не защищены, предоставляя человеку с оптическим прицелом и твердой рукой прекрасную возможность выбрать себе среди них подходящую цель. Выстрел в дверь был, похоже, всего лишь предупреждением — не таким наглядным, как перерезанное горло Вестманна, но все же достаточно понятным.

И только теперь до Штефана дошло, насколько абсурдными были эти мысли. В самом деле, он спокойно стоял и философски размышлял о достоинствах и недостатках людей Роберта и Уайта, а тем временем на улице полдесятка сумасшедших русских крались через кусты и целились в них из стрелкового оружия — если, конечно, они не приволокли с собой еще минометы и противотанковые управляемые ракеты!

Дорн, похоже, подумал в этот момент о том же самом. Он наконец перестал дергаться взад-вперед и крикнул:

— Отойдите все подальше от двери, черт бы вас побрал! Вы что, хотите получить пулю в лоб?

Штефан, хотя и не стоял прямо напротив двери, послушно сделал несколько шагов в сторону, тут же оказавшись перед окном, выходившим на пятачок между дверью и гаражной пристройкой. Когда он понял свою ошибку, то спокойно отступил назад. У него совершенно не было страха: что-то подсказывало ему, что находившиеся снаружи люди не хотят их убивать.

Пока не хотят.

— Вот ведь дерьмо! — выругался Дорн. — О чем эти идиоты думают? Мы ведь находимся не где-нибудь в Казахстане!

Он резко повернулся к Роберту, все еще стоявшему на четвереньках и вопившему от страха, и прикрикнул на него:

— Да закройте же рот, черт бы вас побрал!

Роберт, смешно ойкнув, замолчал и стал очумело переводить взгляд с Дорна на Штефана и обратно. На втором этаже хлопнула дверь, и Штефан услышал поспешные приближающиеся шаги по лестнице.

— Оставайся наверху! — крикнул он. — И держись подальше от окна!

Шаги Ребекки на секунду стихли, а затем стали так же поспешно удаляться. Она не произнесла ни слова. По-видимому, Штефан был здесь не единственным, кто в свое время прошел курс обучения, как действовать в экстремальных ситуациях. Уайт удивленно поднял левую бровь, но ничего не сказал.

— Спасибо, — поблагодарил Штефана Дорн.

Он нервно почесал подбородок. Его спокойствие и самообладание испарились, и Штефан сомневался, что они вернутся к нему вновь. Быть может, Штефан раньше переоценивал Дорна. А может, и сам Дорн переоценивал себя.

— Черт возьми, откуда здесь появились эти головорезы? — вопрос Дорна не был обращен к кому-то конкретно.

— Вы на полном серьезе об этом спрашиваете? — поинтересовался Уайт.

Дорн пристально посмотрел на Уайта, а тот небрежным тоном продолжил:

— Вы сами указали им дорогу сюда. И вы об этом прекрасно знаете.

— Что за глупости? — возмутился Дорн.

— Вы были их единственной зацепкой, — спокойно ответил Уайт. Штефан безуспешно попытался уловить в его голосе хоть намек на упрек или ехидство. Однако Уайт лишь констатировал факт. — Я на месте Баркова-младшего поступил бы точно так же. Им нужно было вести наблюдение лишь за вами, чтобы рано или поздно вы привели их сюда.

— А кто вам сказал, что это не вы привели их сюда? — спросил Дорн.

— В этом случае они проявили бы себя раньше, — спокойно возразил Уайт. — Или вы думаете, что они специально дожидались, когда здесь появится франкфуртская полиция, чтобы сделать это мероприятие еще более увлекательным?

— Прекратите! — резко сказал Штефан.

Уайт в ответ лишь ухмыльнулся. Дорн несколько секунд задумчиво смотрел на Уайта, а затем произнес:

— Вы правы. Теперь нам нужно как можно быстрее обратиться за помощью. В этом доме есть еще телефоны?

— Целый десяток, — ответил Роберт.

— И все они наверняка не работают, — добавил Уайт и решительно покачал головой. — Забудьте про них. Эти парни позаботились даже о том, чтобы нейтрализовать частоту моего мобильного телефона. Неужели вы и в самом деле надеетесь, что они не удосужились перерезать абсолютно все провода, выходящие из этого дома? Нам придется выкарабкиваться из данной ситуации без чьей-либо помощи.

Штефан повернулся к Роберту. Тот уже поднялся на ноги, но представлял собой довольно жалкое зрелище. Штефану в течение десяти лет очень хотелось хоть раз увидеть своего шурина в подобном состоянии, однако сейчас он не испытывал радости. Штефан не мог ни злорадствовать, ни даже презирать Роберта.

— А как там твои мобильные телефоны? — спросил Штефан. — Ты же их чуть ли не коллекционировал, не так ли?

— Один телефон находился в БМВ, — ответил Роберт. — Второй лежит в моем дипломате в лимузине. — Он беспомощно приподнял руки. — Мне и в голову не приходило, что…

— Не надо паниковать, — вмешался Уайт. — В конце концов, пока никто не пытается ворваться в дом. Кстати, господин Дорн, вы абсолютно правы: мы находимся не в Казахстане, а потому эти ребята вряд ли станут применять крупнокалиберное оружие или штурмовать дом с криками «Ура!». Это привлекло бы слишком много внимания. — Он посмотрел на часы. — Как вы думаете, когда ваши коллеги в управлении полиции догадаются, что здесь что-то не так?

— Понятия не имею, — ответил Дорн. — Наверное, через час. А то и позже.

— Прекрасно! — воскликнул Роберт истерическим тоном. — Это значит, что мы уже можем считать себя трупами! Нам остается только стоять и ждать, когда распахнется дверь и всем нам по очереди перережут горло!

Он резко повернулся к своему телохранителю и сказал ему тем же тоном, но уже почти переходя на крик:

— Ну что вы, черт возьми, стоите? Сделайте хоть что-нибудь за те деньги, которые я вам плачу!

— А что он может сделать? — спокойно спросил Уайт. — Выйти наружу, чтобы его пристрелили?

Он решительным жестом заставил замолчать собиравшегося что-то возразить Роберта и в свою очередь обратился к его телохранителю:

— У вас есть практический опыт действий в подобных ситуациях?

Охранник отрицательно покачал головой.

— Нет, я прошел только теоретическую подготовку. Но мы должны каждые тридцать минут связываться с нашим центральным офисом. Если я в установленное время не позвоню, они немедленно пришлют сюда машину. — Он посмотрел на часы. — Думаю, это произойдет где-то минут через двадцать.

— Столько времени у нас не будет, — сказал Уайт.

Штефану было все труднее понимать смысл происходящего. Поведение Уайта и его собеседников казалось ему абсолютно абсурдным: они стояли и разговаривали с таким видом, как будто обсуждали предпоследнюю серию какого-нибудь дурацкого сериала, пытаясь предугадать, чем там все закончится. А в это время в нескольких десятках метров от них полдюжины профессиональных убийц готовились к тому, чтобы в жизни находившихся в доме людей действительно все закончилось!

Однако и его собственные ощущения удивляли и пугали его. Он напрягал свой внутренний слух и… ничего не слышал. А еще он не испытывал ни малейшего страха. Где-то глубоко в нем — быть может, еще глубже, чем на уровне подсознания, — что-то заворочалось. Что-то мрачное, древнее и невообразимо чуждое. Оно пыталось проснуться, но не могло, потому что оно не имело никакого отношения к той ситуации, в которой сейчас оказался Штефан. Люди Баркова действительно угрожали им, и это было смертельно опасно, но Штефан, наверное, уже так сильно отдалился от мира реального и осязаемого, что подобные угрозы теперь не производили на него особого впечатления. Чем больше Роберт и Дорн паниковали, тем спокойнее становился Штефан. Опасность, исходившая от притаившихся снаружи людей, его не волновала, а если и волновала, то не очень сильно.

— Я посмотрю, как там Ребекка и малышка, — произнес он. — Я скоро вернусь.

— Хорошо, — Уайт ухмыльнулся. — Мы вас подождем.

Дорн нахмурил лоб, но Штефан предпочел не дожидаться его реакции на слова Уайта, а повернулся и стал поспешно подниматься по лестнице.

Ребекка, конечно же, не послушала его совета. Она стояла у окна, разглядывая подъездную дорогу от ворот к дому. Когда он вошел, она даже не оглянулась. Быть может, она знала, кто идет, еще до того, как он открыл дверь.

— Ты их видишь? — спросил Штефан.

— Вон там, в машине. — Ребекка указала подошедшему к окну Штефану на противоположную сторону улицы.

Машина была припаркована напротив ворот, но за пределами пространства, освещаемого находившимися на дворе Роберта светильниками. Даже для Штефана с его необычайно обострившимся зрением сидевшие в машине люди казались только тенями. Он увидел двоих, хотя на заднем сиденье тоже мог кто-то находиться.

— А вон еще один! — Ребекка указала в сторону ворот.

Проследив взглядом за ее жестом, Штефан в первое мгновение ничего не увидел, однако затем напряг зрение и заметил в кустах чей-то силуэт.

— Они начали охоту, — пробормотала Ребекка.

Штефан почувствовал, что она использовала это слово машинально. От тех, кто сидел в машине, а также от того, кто прятался в кустах, исходило насилие, которое было накоплено в них, словно электрический заряд. Они еще не выпустили его на волю (не считая убитого ими Вестманна), однако были готовы к этому. Вернее, они жаждали этого.

Стоя у окна и вглядываясь в темноту, Штефан вдруг кое-что понял. Когда они совсем недавно столкнулись с волками, те тоже излучали насилие, но совсем другого качества. В волках чувствовалась непреклонная воля выжить, победить в борьбе за существование — при любых обстоятельствах и любой ценой, то есть независимо от того, чем ради этого пришлось бы пожертвовать. Но насилие волков было по своей сути оборонительным. Стремление к насилию, которое Штефан почувствовал в русских (а оно исходило от них, словно какой-то очень неприятный запах), казалось совершенно иным. Оно было… злым. В них ощущалась такая же непреклонная решимость, как и у волков, но она имела совсем другую направленность. Негативную направленность.

— Ты прекрасно понимаешь, что Соня права, — проговорил Штефан через некоторое время.

Как и раньше, он не до конца сформулировал свою мысль, но, как и раньше, Ребекка прекрасно поняла, что он хотел сказать. Штефан невольно спросил себя — а не смогут ли они в будущем общаться телепатически? В будущем? После того как произойдет — что?

Ребекка ничего ему не ответила, но ее молчание было вполне достаточным ответом. Штефан бросил еще один взгляд на фигуру в кустах и на машину на той стороне улицы и, не заметив ни малейшего движения, обернулся и посмотрел на Еву. Он надеялся, что она спит, однако она сидела, выпрямившись, на кровати и поочередно смотрела то на него, то на Ребекку. Штефан отчетливо почувствовал, что она понимает каждое их слово.

— Я не могу без нее жить, — сказала Ребекка. — Я… я просто не могу, Штефан, пойми же ты, наконец!

Конечно же, он ее понимал. Он знал, что она говорит правду. Но и она знала, что он прав. Ева не могла жить с ними — точнее, не именно с ними, а в этом мире. Положение было просто безвыходным. Более того, Штефану постепенно начинало казаться, что и они с Ребеккой скоро тоже не смогут жить в этом мире.

— Кто-то из них идет сюда, — неожиданно сказала Ребекка.

Штефан снова повернулся к окну. Задняя дверь машины открылась, и из нее выскользнула стройная фигура. Обе тени на передних сиденьях даже не пошевелились.

Вышедший из машины парень осторожно закрыл дверь, возможно, чтобы излишним шумом случайно не привлечь внимания людей из соседних домов, затем повернулся и медленно пересек проезжую часть улицы.

— Оставайся здесь, — приказал Штефан. — Что бы ни происходило, не выходи из этой комнаты. И присмотри за Евой.

Не дожидаясь ответа Ребекки, Штефан направился к лестнице и спустился в гостиную. Там в его отсутствие ничего не изменилось. Дорн и Уайт по-прежнему что-то обсуждали, и только Роберт стал еще бледнее.

— Сюда кто-то идет, — сказал Штефан. — Один из людей Баркова.

Он показал на дверь. Роберт испуганно вздрогнул, а Дорн, не сдержавшись, резко вскинул руку с пистолетом и направил его на закрытую входную дверь. Только Уайт отреагировал и быстро, и, с точки зрения Штефана, абсолютно правильно: он повернулся к двери, жестом здоровой руки велел телохранителю Роберта встать так, чтобы находиться вне зоны обстрела, когда откроется дверь, и одновременно слегка махнул своей рукой с протезом в сторону Штефана:

— Стойте на месте!

Штефан остановился на предпоследней ступеньке лестницы. Все его органы чувств напряглись до предела, но внешне он остался совершенно спокойным.

Уайт, повернув дверную ручку, чуть-чуть приоткрыл дверь, а затем сунул руку в карман и вытащил оттуда пистолет. После этого он, протянув свою руку с протезом, полностью открыл дверь. Штефан послушно стоял на предпоследней ступеньке лестницы. Со своего места он прекрасно видел, что происходит перед входом в дом, однако его самого снаружи видно не было.

Человек, подошедший к дому, был примерно такого же роста, как и Штефан, но более крепкого телосложения. Он поднял руки, показывая, что у него нет оружия. Штефан безуспешно пытался увидеть на его лице признаки испуга или хотя бы нервозности. Похоже, этот парень был абсолютно уверен, что с ним ничего не случится.

Уайт заговорил с ним первым, к тому же на русском языке. В первую секунду наемник, неожиданно для себя услышав родную речь, слегка растерялся, а затем тоже что-то сказал по-русски. При этом он сделал энергичный жест левой рукой, на который Уайт отреагировал кивком головы.

Затем Уайт, слегка повернувшись, сказал:

— Эти типы, похоже, насмотрелись слишком много фильмов с Джоном Уэйном в главных ролях.

— А что им конкретно нужно? — сдержанно спросил Дорн.

Уайт тихо засмеялся и указал своим протезом на Штефана.

— Им нужны он и его жена. Если они выйдут из дома не позднее чем через пять минут, остальных никто не тронет.

— Какое великодушие! — нервно сказал Дорн. — Они что, и в самом деле думают, что мы выдадим им двоих из нас и затем будем спокойно смотреть, как они их будут убивать?

— То есть, насколько я понял, ваш ответ — «нет»? — спросил Уайт. В его голосе прозвучала некоторая ирония. Не дожидаясь, что еще скажет Дорн, он насмешливо посмотрел на Штефана, холодно улыбнулся, а затем повернулся к Роберту. — А вы какого мнения?

— Вы что, спятили? — возмутился Роберт. — Я не стану жертвовать своей сестрой!

— Так я и думал, — произнес Уайт, вздохнув.

Он снова повернулся к двери и что-то сказал по-русски. Наемник отреагировал на его слова пренебрежительной улыбкой и отрицательно покачал головой.

— Что вы ему сказали? — спросил Роберт.

Уайт показал на охранника, стоявшего в стороне. Тот явно нервничал, но в выражении его лица не чувствовалось страха. Из присутствующих в этот момент действительно испытывали страх только Роберт и Дорн.

— Я попросил его позволить вашему телохранителю уйти.

— Что? — удивился Роберт. — Вы рехнулись?

Уайт с сердитым видом повернулся к Роберту:

— Я — нет, а вот вы — вполне возможно! Этот парень не имеет ко всей этой истории никакого отношения! Вы и в самом деле считаете, что он за двадцать марок в час должен позволить себя пристрелить?!

— Я останусь здесь, — заявил охранник.

— Так они все равно не согласились вас отпустить, — сказал Уайт, вздыхая и пожимая плечами. — Однако попытаться все-таки стоило. Итак, что я должен ему сказать?

— Пусть проваливает ко всем чертям! — отрезал Роберт.

— Как вам будет угодно.

Уайт кивнул и, неторопливо повернувшись к русскому, вдруг молниеносно вскинул руку с пистолетом и выстрелил ему прямо в лоб. Затем он очень быстро — хотя и с довольно хладнокровным видом — сделал шаг назад, захлопнул дверь и тут же отступил в сторону.

Роберт испуганно охнул, да и Дорн издал звук, похожий на испуганный крик.

— Вы что, совсем рехнулись? — выпалил он. — Теперь…

— …их осталось только пятеро, — спокойно закончил фразу Уайт. — Они все равно не оставят никого из нас в живых. Или вы действительно думаете, что обещаниям этих убийц можно верить?

Он засмеялся. Через секунду, словно в подтверждение его слов, во входной двери появились еще три дырки с рваными краями. Пули с глухим стуком врезались в противоположную стену, а еще одна пуля вдребезги разнесла стекло в окне возле двери. Затем стрельба прекратилась. Русские наверняка не рассчитывали на то, что в кого-то попадут, — эти выстрелы были всего лишь реакцией разгневанных наемников на смерть их товарища, не более того.

Уайт без малейшей спешки отошел подальше от входной двери, жестом показав охраннику последовать его примеру.

— Один — ноль в пользу принимающей стороны, — радостно сказал он. — Теперь подача отряда Баркова.

Стекло в большом окне разлетелось на осколки, и в тот же миг полетели во все стороны стекла бара, разбитые бутылки и брызги спиртных напитков. Заявление Роберта о том, что у него в окнах стоят пуленепробиваемые стекла, явно не соответствовало действительности.

Роберт начал истерически кричать и метаться по комнате, как перепуганная курица. Дорн, изловчившись, схватил его и затащил в безопасное место — под окно. Уайт жестом показал охраннику занять позицию под другим окном, а затем повернулся к Штефану и бросил ему свой пистолет. Не успел Штефан его поймать, как Уайт уже вытащил из-за пояса еще один пистолет — большего калибра. Он прошмыгнул, пригнувшись, под разбитым окном, прижался к стене с другой его стороны и внимательно оглядел комнату.

От металлической рамы окна рядом с его лицом отлетели искры. Уайт отдернул голову и выругался.

— Вот ведь чертов идиот! — крикнул Дорн, глядя на Уайта. — Зачем вы это сделали?! Теперь они сразу же нападут на нас! Мы могли бы выиграть время!

— Пять минут? — Уайт презрительно рассмеялся. — Это нас не спасло бы.

— Если бы мы подольше вели с ними переговоры, то…

— Ерунда! — перебил его Уайт. — Чего вы, собственно, ожидаете? Что у нас тут будут затяжные боевые действия с перемирием и переговорами? Нет, такие события происходят очень быстро, можете мне поверить. Вся эта возня закончится уже через минуту.

Еще одна пуля чиркнула по металлической раме рядом с его лицом и затем разнесла в кусочки вазу, стоявшую на столе у противоположной стены комнаты. Уайт скорчил недовольную гримасу, но затем сказал с некоторой долей уважения:

— А они хорошо стреляют!

— У них, скорее всего, оптические прицелы, — заныл Роберт. — Мы… мы все умрем!

— Насколько я знаю, у этих парней есть приборы ночного видения, а на оружии — инфракрасные прицельные приспособления, — сказал Уайт таким тоном, будто это его радовало. — Поэтому не тряситесь так от страха, иначе будете для них прекрасной мишенью.

Он молниеносно высунулся из окна и, не целясь, выстрелил в темноту. Звук его выстрела был таким громким, как будто он выпалил из пушки.

— Штефан! — крикнул Уайт. — Бегите наверх! И берегите патроны! В магазине их еще восемь!

Штефан развернулся и побежал вверх по лестнице, а Уайт тем временем еще раз выстрелил из пистолета. Дорн что-то прокричал вслед Штефану, но Штефан не разобрал что. Вбежав в комнату Ребекки, он с ужасом увидел, что она, не прячась, стоит возле окна и смотрит наружу, как будто наблюдает за карнавальным шествием, а не за атакой небольшой армии, намеревавшейся убить всех их.

Двумя стремительными шагами он подскочил к Ребекке, оттащил ее от окна и прижал к стене.

— Ты что, с ума сошла? — раздраженно прошептал он. — У них есть приборы ночного видения!

— Они уже там, — сказала Ребекка.

— Конечно, они там! Они…

И тут Штефан понял, кого Ребекка имела в виду. Он с колотящимся сердцем осторожно выглянул из окна. Весь сад словно вымер: в нем не было видно абсолютно никого и лишь какие-то бесформенные тени сновали туда-сюда, то сливаясь воедино, то снова разъединяясь. Однако Штефан почувствовал, что Ребекка права. В темноте сада таились какие-то существа, которые могли передвигаться так проворно и незаметно, что даже Штефан с его необычайно обострившимся зрением не мог их увидеть. И эти существа на кого-то охотились.

— Возможно, они расправятся с русскими, — прошептал Штефан.

«А затем — с нами», — мысленно добавил он. Матт оказал им медвежью услугу, выстрелив в Соню: теперь им вряд ли следовало ждать какой-либо помощи от Сони и ее брата. Как раз наоборот: на ее месте Штефан спокойно дождался бы, когда русские выполнят всю грязную работу, а затем забрал бы ребенка и исчез отсюда.

Несколько секунд он вполне серьезно размышлял над тем, насколько реально ему, Ребекке и Еве, дождавшись начала схватки на первом этаже, под шумок ускользнуть из дома. Их шансы удрать среди начавшейся неразберихи были, конечно, невысоки, но уж лучше предпринять такую попытку, чем остаться здесь и ждать, когда до них доберутся.

Однако, поразмыслив, Штефан пришел к выводу, что у них ничего не получится: даже если им и удастся ускользнуть от русских, они тут же натолкнутся на Соню и ее брата…

Штефан оторвал взгляд от улицы и посмотрел на видневшуюся на небе луну. Он почувствовал исходившую от нее ауру. Она притягивала его. Казалось, еле слышный голос нашептывал ему жуткие истории из другого, абсолютно неведомого ему мира, тем самым сближая Штефана с этим миром и укрепляя его внутреннюю силу. Он не знал, как долго еще сможет сопротивляться влиянию этой ауры. По всей видимости, не очень долго.

И что тогда?

Он решил не искать ответ на этот вопрос, а отодвинул задвижку окна и открыл его. Холодный ночной воздух и целые потоки различных запахов и звуков хлынули в комнату. Штефан почувствовал, что на него кто-то смотрит. Этот кто-то дрожал от гнева и ярости, но терпеливо выжидал, понимая, что его момент еще не наступил.

На первом этаже дома раздался выстрел. Его грохот показался необычайно громким даже наверху. На этот раз Уайт, похоже, прицелился как следует: Штефан увидел, как от крыла стоявшего на той стороне улицы автомобиля отлетели искры. В ответ на этот выстрел из автомобиля метнулись две бесшумные оранжево-желтые молнии. У русских к оружию, по всей видимости, были привинчены глушители. Тем не менее грохота пистолета Уайта вполне должно было хватить для того, чтобы переполошить всех соседей Роберта. Вероятно, именно с этой целью он и расходовал столь ценные патроны.

— Они приближаются, — сказал Штефан.

Через сад проворно шмыгнули две или даже три тени. Человеческие тени. Штефан был уверен, что Уайт и другие люди на первом этаже их не заметили.

Он поднял пистолет, прицелился в одну из расплывчатых теней, но, так и не выстрелив, опустил руку. Он еще никогда не стрелял прицельно из пистолета, тем более на таком расстоянии, а потому вероятность того, что он попадет, была один к миллиону.

Решив не тратить попусту патроны и не выдавать стрельбой свое местонахождение, он отступил в сторону от окна и протянул пистолет Ребекке.

— Я пойду вниз, — пояснил он, — а ты оставайся здесь. Если появится Соня или ее брат, стреляй им прямо в голову.

— Как в фильмах про зомби? — спросила Ребекка.

Она попыталась засмеяться, однако не смогла, так как сильно нервничала.

Штефан кивнул.

— Думаю, что с пулей в мозгу не смогут выжить даже и они.

Еще до того, как Ребекка успела что-то ответить, он быстро развернулся и вышел из комнаты. На первом этаже царила полная тишина, но Штефан почти физически ощутил напряжение, которое охватило всех, кто там был. Уайт стоял там же, где и раньше, а Дорн и охранник заняли более выгодные для себя позиции. Роберт, спрятавшись за диваном, дрожал от страха, но, по крайней мере, перестал ныть. Штефан отчетливо почувствовал запах его пота, усилившийся из-за охватившей Роберта паники, и едва сумел подавить вдруг возникшее жгучее желание наброситься на него и, впившись ему в шею зубами, попробовать его кровь на вкус и…

Штефан закрыл на секунду глаза, сжал кисти в кулаки и изо всех сил попытался подавить жуткие желания, которые стали выползать из глубины его души, как огненная лава из жерла кратера неожиданно проснувшегося вулкана — клокочущая лава, которую почти невозможно было удержать.

Но Штефану это удалось. Таившийся в его душе волк в очередной раз отступил. Однако Штефан осознавал, что он выиграл сражение, но не войну. Скрывающееся в нем существо подчинилось воле Штефана лишь потому, что еще не пришло его время. А это время придет — Штефан почти не сомневался в этом.

— Они идут сюда, — сказал Штефан. — Их трое.

Уайт в ответ лишь коротко кивнул, а Дорн схватил свой пистолет обеими руками. Через секунду стекло еще в одном окне разлетелось на кусочки и в комнату ввалились две фигуры в темной одежде.

Но они ввалились через другое окно.

Штефан, как и все остальные, слишком поздно понял, что выстрел по окну был всего лишь отвлекающим маневром. Когда они все смотрели на разлетающиеся осколки стекла, через другое окно в помещение молниеносно заскочил наемник и, подняв автомат, резанул по комнате длинной грохочущей очередью. Вслед за ним через то же окно заскочил еще один русский, который тут же врезал Уайту локтем по горлу, а затем, когда Уайт согнулся, прикладом своего автомата стукнул его по затылку.

Все произошло невероятно быстро. Как и предсказывал Уайт, схватка представляла собой не затяжной бой, а невообразимо короткую вспышку насилия, которая огненным ураганом пронеслась по дому, сметая все на своем пути. Дорн вскрикнул и повалился набок, а охранник стремительно покатился по полу, отчаянно пытаясь уклониться от пуль, ударявшихся в каком-то сантиметре от него. Роберт истошно заголосил, и Штефан по тону его голоса понял, что пули и его не обошли стороной. В этот момент в комнату через только что разбитое окно заскочила третья фигура в темной одежде.

Волк, затаившийся внутри Штефана, пронзительно взвыл. На этот раз его натиск был таким решительным, что Штефан не смог оказать никакого сопротивления. Да он и не пытался. Одним мощным прыжком перескочив через перила лестницы, Штефан сделал кувырок и, быстро поднявшись на ноги, бросился к наемнику.

Тот — вопреки надеждам Штефана — вовсе не растерялся от неожиданного нападения, а сразу же молниеносным движением направил свое оружие на нового противника. Ствол с силой уперся Штефану в живот. Однако, как ни странно, вызванная этим ударом боль, от которой в обычных условиях можно было потерять сознание, в данной ситуации не возымела никакого эффекта. Более того, она не только не причинила Штефану вред, но и тут же трансформировалась внутри него в такое неудержимое бешенство, что это только придало ему дополнительных сил. Еще до того, как наемник успел надавить на спусковой крючок, Штефан, используя инерцию движения своего противника, вырвал у него оружие из рук и тут же заехал ему прикладом по лицу с такой силой, что наемник, не издав ни единого звука, перевалился через подоконник и упал с наружной стороны окна.

Мгновение спустя Штефан почувствовал, как что-то ударилось ему в бок. Он зашатался, выронил выхваченное у наемника оружие и недоуменно посмотрел на кровь, стремительно пропитывавшую его рубашку. Он почти не ощутил боли, но, когда захотел сделать шаг, ноги ему отказали. Штефан опустился на колени и попытался вытянуть перед собой руки, чтобы хоть как-то смягчить удар от падения, но тут же почувствовал, что и руки его уже не слушаются. Он в полном бессилии рухнул вперед лицом на пол. Этот удар причинил ему гораздо больше боли, чем вонзившаяся в его бок пуля.

Но это уже не имело никакого значения. Штефан понял: еще несколько секунд — и он уже вообще ничего не будет чувствовать. Все быстрее и быстрее соскальзывая в черную бездну небытия, Штефан, тем не менее, сумел напоследок разглядеть то, что происходило вокруг, до мельчайших деталей. Наемники выиграли схватку, которая, как и предсказывал Уайт, длилась менее минуты. Уайт лежал на полу, схватившись обеими руками за горло и отчаянно пытаясь восстановить дыхание. Роберт с воплями извивался возле дивана, обхватив руками колено, которое шальная пуля превратила в кровавое месиво; из раны торчали разломанные кости. Дорн стоял на коленях, уставившись на свою левую ладонь: в ней зияло пулевое отверстие размером с большую монету. Телохранитель Роберта был мертв. Штефан взглянул на него лишь краешком глаза, однако отчетливо почувствовал, что в этом неподвижном теле жизнь уже угасла.

Все закончилось. Можно было ставить точку.

Но Штефан неожиданно осознал, что он ранен вовсе не смертельно. В тканях вокруг его раны начался процесс регенерации, и рана стала постепенно затягиваться. Это происходило с фантастической быстротой. Штефан отчетливо ощущал, как поврежденная плоть вокруг пробитого пулей отверстия и сама пуля постепенно словно бы испарялись, а на их месте тут же образовывалась новая плоть. Вероятно, всего лишь через несколько минут он снова сможет встать на ноги.

Но этих нескольких минут у него не было.

Один из наемников неторопливо обошел вокруг дивана и направил свое оружие на Роберта, чтобы заставить его прекратить истошно вопить — отныне и навсегда. Второй наемник вынул из автомата пустой магазин и вставил новый. Штефан почему-то вспомнил о Матте, и его даже порадовало, что того здесь не было.

Он все равно ничего не смог бы изменить. Просто стал бы еще одной жертвой озверевших русских.

Штефан попытался приподняться — и тут же почувствовал невыносимую боль в боку.

Раздался выстрел. Пуля не попала Роберту в лицо, а только чиркнула по его щеке, оставив после себя кровоточащий след. Наемник покачал головой и подошел к Роберту на шаг, чтобы наверняка не промахнуться.

И вдруг через разбитое окно в дом влетела огромная черная тень, которая тут же накинулась на одного из наемников и сбила его с ног.

Тот не успел даже вскрикнуть. Его тело еще не коснулось пола, а зубы падающего вместе с ним волка уже вцепились ему в горло и перекусили его. Штефан почувствовал запах свежей пульсирующей крови и предсмертную дрожь умирающего человека, и оба эти ощущения моментально восприняло таившееся глубоко в нем бестелесное существо. Волк внутри Штефана так и не пробудился, однако Штефан почувствовал, что если скрывающийся в нем и постепенно набирающий силу зверь еще раз проснется, то, наверное, навсегда.

А в комнате бушевал реальный и гораздо более решительный волк. Наемник, решивший прикончить Роберта, бросил свою беспомощную жертву и молниеносно направил оружие на зверя. Он, конечно же, не видел, что секунду назад произошло за его спиной, но интуиция воина просигнализировала ему о новой опасности и о том, что следовало немедленно повернуться к ней лицом.

Уайт с силой бросил в наемника свой пистолет. Тот угодил русскому в бедро, не причинив ему сколько-нибудь серьезного вреда, однако наемник, уже нажимавший на спусковой крючок, от неожиданности слегка дернулся, и выпущенная им из автомата короткая очередь не попала по волку, а лишь вспорола обшивку спинки дивана. В следующий миг волк уже прыгнул на наемника.

Тот от удара волчьих лап свалился на пол. Упав рядом с Робертом, он попытался развернуть свое оружие в сторону зверя, но тут же взвыл от боли: зубы волка впились ему в локоть. Штефан услышал, как затрещали кости, и ощутил захлестнувшую наемника волну боли и смертельного страха. Подгоняемый постепенно просыпающимися в нем звериными инстинктами, Штефан попытался приподняться, и на этот раз это ему удалось.

Однако волк не нуждался в чьей-либо помощи. Он не просто впился в руку наемника зубами, а откусил ее чуть ниже локтя — точно так, как он это сделал с рукой другого наемника во дворе больницы. Теперь зверь набросился на русского, скорее пытаясь не убить его, а обезвредить.

Крик наемника постепенно затих. Он был еще жив, но его лицо вдруг стало неподвижным, как у трупа, а взгляд широко раскрытых глаз был направлен куда-то в пустоту. Судьба, оставив русского после такого ужасного ранения живым, смилостивилась: теперь он был в шоковом состоянии и не ощущал никакой боли. По крайней мере, Штефану так показалось.

Волк, рыча, отступил чуть-чуть назад. Зверь не стал перегрызать горло своей жертве: он ведь был не на охоте, а просто защищал своих сородичей. Быстро и очень внимательно осмотрев комнату, волк медленно и без каких-либо внешних проявлений враждебности направился к Штефану. Глаза зверя, казавшиеся почти человеческими, посмотрели на Штефана так, что тот сразу же успокоился. Штефан понял, что Соня его простила. В конце концов, они были сородичами, что бы между ними ни происходило.

Дорн неожиданно вскрикнул, схватил здоровой рукой свой пистолет, упавший перед этим на пол, и прицелился в зверя. Штефан тут же попытался выбить оружие у него из руки, но он явно переоценил свои физические возможности: его удар ушел в пустоту и, потеряв равновесие, Штефан рухнул на пол. Он тут же встал на четвереньки, превозмогая острую боль в боку. За ту секунду, в течение которой он не смотрел на Дорна, ситуация кардинально изменилась. Дорн уже лежал на спине, а волчица сидела на его груди, угрожающе скаля зубы. Из ее рта на лицо Дорна капала кровь и слюна.

— Не двигайтесь! — крикнул Штефан. — Ради Бога, не двигайтесь!

Ему показалось, что Дорн даже не услышал его слов. Полицейский в упор смотрел на волчицу, и в его глазах Штефан заметил такой блеск, какой бывает в глазах у сумасшедших. Дорн и без окриков Штефана в этот момент был, похоже, не в состоянии пошевелиться.

Штефан привстал и, не сходя с места, взмахнул рукой, чтобы привлечь внимание волчицы.

— Нет! — сказал он. — Не убивай его! Он тут совсем ни при чем!

Волчица подняла голову и посмотрела на Штефана. Он заметил, что в ней происходит напряженная борьба — борьба между древними инстинктами и чем-то таким, что, возможно, не совсем соответствовало человеческому сознанию, но было сродни ему. Штефан не знал, понимает ли Соня в этом обличье его слова, или же они звучат для нее примерно так же, как волчье рычание для него.

Впрочем, слова уже все равно не имели никакого значения.

Через несколько секунд, показавшихся Штефану целой вечностью, волчица опустила голову, осторожно коснулась зубами шеи Дорна и слегка надкусила его кожу.

Этот укус был очень слабым — в результате на коже проступила одна-единственная капелька крови. Затем волчица выпрямилась, сделала шаг назад и одним мощным прыжком выскочила в окно.

Где-то вдалеке раздавалось постепенно приближающееся завывание сирены, однако в доме стояла жуткая тишина. Никто не двигался. Хрипы, издаваемые раненым наемником, стихли, и даже Роберт перестал вопить. «Затишье после бури», — подумал Штефан. Оно было не таким жутким и полным скрытой угрозы, как перед бурей, но в нем чувствовался ужас от осознания того, что здесь только что произошло.

Штефан сконцентрировал свое восприятие на втором этаже. Там тоже царила тишина, но какая-то пугающая. Штефан подполз на четвереньках к Дорну и помог ему приподняться.

— Все в порядке? — спросил он.

Дорн в ответ машинально кивнул и потрогал пальцами здоровой руки свое горло. Когда он увидел на них размазавшуюся ярко-красную кровь, на его лице появилось выражение необычайного удивления.

— Что… что это было? — пробормотал он.

— Вы верите в оборотней? — спросил Штефан и горько засмеялся. — Если нет, то сейчас как раз подходящий момент для того, чтобы начать в них верить.

Дорн пристально посмотрел на Штефана. Его лицо выражало теперь не удивление, а что-то совсем другое. Быть может, он сейчас балансировал на грани безумия. Но затем в нем, по-видимому, сработал защитный механизм, и его взгляд стал таким, как всегда.

— Со мной все в порядке, — сказал он.

Очевидно вспомнив о своей простреленной руке, Дорн добавил:

— Во всяком случае, я еще жив.

— Чтобы и дальше оставаться в живых, вам обоим лучше пригнуть головы, — раздался голос Уайта с другой стороны комнаты. Он говорил с большим трудом, буквально выдавливая из себя каждое слово. Было, впрочем, даже удивительно, как это удар русского не размозжил ему гортань. — Еще не все закончилось.

Словно в подтверждение его слов на улице раздался одиночный выстрел, за которым послышался пронзительный визг. Однако Штефан не обратил на это никакого внимания. Русские теперь, конечно же, станут палить по волкам, попасть в которых им совсем не трудно. Когда они поймут, что от этих попаданий все равно нет никакого толку, будет уже слишком поздно.

Завывание сирены раздавалось все ближе и ближе. Штефан расслышал звуки еще одной или даже двух сирен. Соседи, по-видимому, все же вызвали полицию. Первая полицейская машина должна была появиться возле дома Роберта минуты через две или три, не позже. Не так уж много времени оставалось у русских на то, чтобы еще раз атаковать дом. Если Барков-младший хоть что-то соображал, он должен был собрать остатки своего отряда, если еще хоть кто-то из наемников был жив, и немедленно дать отсюда деру.

— Оставайтесь здесь, — сказал Штефан Дорну, а сам подполз на четвереньках к окну и осторожно выглянул из него.

Тот наемник, который от его удара прикладом вывалился через окно наружу, уже куда-то исчез. По-видимому, его утащили волки. А может, он пришел в себя и предпочел ретироваться отсюда подальше. Штефан был бы этому даже рад — и так уже погибло слишком много людей.

Он еще раз настороженно оглядел сад, затем повернулся и направился к своему шурину. Роберт к тому моменту уже вскарабкался на изрешеченный пулями диван и сидел там, вытянув свою правую ногу. Он дрожал всем телом, и Штефану не нужно было обладать по-волчьи острым нюхом, чтобы понять, что Роберт наделал в штаны. Однако и это не вызвало у Штефана даже малейшего злорадства. Роберт теперь так мало для него значил, что Штефан уже не испытывал к нему неприязни.

— Я поищу Матта, — сказал Уайт. — Что-то тут не так. Он давно должен был здесь появиться.

У Штефана было более конкретное предположение относительно того, что именно с Маттом «не так»: волки простили Штефана, потому что считали его своим сородичем, а вот выстреливший в Соню Матт был для них чужаком. Кроме того, Штефан отчетливо чувствовал, что за дверью, в сторону которой указал Уайт, нет ни одного живого существа.

Тем не менее Штефан кивнул. Пока Уайт, пригнувшись, зигзагами перебегал через комнату, Штефан опустился на колени рядом с Робертом, порыскал взглядом по сторонам и, не найдя ничего более подходящего, протянул руку к пряжке поясного ремня Роберта и, расстегнув ее, стал вытягивать ремень. Роберт, вопреки ожиданиям Штефана, хотя и испытывал сильную боль, все же нашел в себе силы приподняться и помочь Штефану вытащить ремень.

От этого внезапного проявления мужества со стороны шурина Штефан даже почувствовал какое-то — абсурдное в данный момент — разочарование, как будто ему больше пришлось бы по душе, если бы Роберт начал трусливо и жалобно хныкать.

При помощи ремня Штефан перетянул, как сумел, ногу Роберта выше колена. Рана продолжала кровоточить, но уже не так сильно, как раньше. Роберту, наверное, придется расстаться с ногой, но жить он наверняка будет.

— Не переживай, — произнес Штефан. — Ты поправишься. Полиция уже едет сюда — слышишь?

Завывание сирены раздавалось совсем близко — полицейские были уже где-то в минуте езды, если не ближе. Штефан осторожно выглянул из-за спинки дивана и увидел через окно, что автомобили русских по-прежнему стоят на другой стороне улицы. Штефан решил, что они, возможно, предпочли уйти отсюда пешком.

Роберт снова запричитал, но на этот раз уже не от боли. Он неотрывно смотрел на Штефана, и в его глазах светился ужас.

— Что… что это? Что с тобой произошло?

— Со мной все в порядке, — ответил Штефан.

Роберт тут же замотал головой, а его голос с каждым словом звучал все пронзительнее.

— В тебя… в тебя попала пуля! — вскричал он, запинаясь. — Я сам это видел.

— Она только чиркнула, и…

— А твое лицо?! — не унимался Роберт. — Оно было порезано! Я сам это видел! Ты порезался, когда выбил дверное стекло!

Роберт поднял руку — так быстро, что Штефан не успел уклониться, — и больно впился пальцами в щеку своего зятя.

— А теперь у тебя на щеке ничего нет! — завизжал Роберт. — От раны не осталось и следа! Ты кто?

Штефан отбросил руку Роберта в сторону. Ну, конечно же, от раны на его щеке не осталось и следа. Он уже даже забыл про нее.

А Роберт — нет. Он все сильнее трясся от страха, и Штефан по запаху почувствовал, что его шурин снова обмочился. Он, похоже, был на грани сумасшествия.

— Ты кто? — снова взвизгнул Роберт. — Что… что здесь происходит? Ты кто?!

— Успокойся, — сказал Штефан. — Я тебе все объясню. Позже. А сейчас нам нужно заняться твоей раной.

Это была ложь. Уже не будет никакого «позже». По крайней мере для него с Ребеккой. Однако у Штефана не было времени пытаться объяснить Роберту то, что он и сам не мог понять. А может, просто не хотел понять. Штефан наклонился вперед, чтобы положить ногу шурина более удобно, но Роберт с воплем оттолкнул руки Штефана и попытался отползти назад, хотя даже малейшее движение причиняло ему сильную боль.

— Не прикасайся ко мне! — крикнул он. — Не прикасайся ко мне, монстр!

Штефан еще раз попытался его успокоить. Он вполне мог понять шурина. Роберт находился в таком состоянии, что вот-вот мог потерять рассудок, а потому Штефану нужно было вести себя очень осмотрительно.

— Возьми себя в руки, — как можно спокойнее произнес Штефан. — Скоро приедут врачи.

Роберт что-то провизжал, но Штефан его уже не слушал: он осторожно поднял голову и посмотрел в разбитое окно. Вой сирены раздавался уже совсем близко. Штефан увидел приближающиеся по улице яркие фары и синий проблесковый маячок автомобиля. Полицейская машина, взвизгнув шинами, резко остановилась метрах в десяти или двенадцати от автомобиля наемников и…

…через секунду взлетела на воздух.

Штефан заметил красновато-белую вспышку, метнувшуюся из окна задней двери машины русских, и буквально в то же мгновение полицейская машина превратилась в огромный пылающий факел, от которого во все стороны летели горящие обломки. Ударная волна от взрыва докатилась до дома Роберта. Штефану даже показалось, что он чувствует жар пламени.

Штефан с опозданием на полсекунды нырнул под защиту спинки дивана. Остатки стекол в окнах пронзительно задребезжали. Мелкие обломки взорванного автомобиля посыпались огненным градом в сад и на крышу дома, а где-то по соседству сработали три или четыре сигнализации.

— О Господи! — ахнул Роберт. — Что случилось?

Штефан ничего не ответил: он совершенно растерялся. Он был морально готов к чему угодно, но только не к тому, что у Баркова и его людей хватит ума начать здесь самую настоящую войну. А это в конечном счете означало, что…

Штефану было страшно даже подумать о том, что это означало.

И тут он услышал, как смотревший в окно Дорн издал испуганный возглас, Штефан невольно поднял глаза и снова посмотрел в окно.

То, что он увидел, заставило его замереть.

Полицейская машина пылала вовсю, отбрасывая мечущиеся красновато-белые отблески, от которых во тьме ночи плясали жуткие причудливые тени. Эти отблески были такими яркими, что у Штефана на глазах выступили слезы. Автомобиль русских теперь казался поблескивающим призрачным существом, контуры которого сливались с ярким ореолом пожара. Тем не менее Штефан заметил, как открылась правая передняя дверь машины русских. Из нее вынырнула стройная фигура, которая не спеша обогнула горящую полицейскую машину, причем так близко от нее, что Штефан невольно удивился, как этот человек может выносить столь сильный жар. А еще Штефан увидел на плече у этого наемника какой-то предмет, похожий на толстую трубу длиной около метра.

Едва до Штефана дошло, что это такое, как внутри трубы сверкнула яркая вспышка. Дорн успел отчаянно крикнуть: «Ложись!» — и повалиться на пол.

Штефан тоже бросился на пол, перевернулся и увидел, как над ним мелькнуло что-то яркое.

Ракета пронеслась через комнату, пробила тонкую перегородку и разорвалась в соседнем помещении.

Эффект от взрыва был просто умопомрачительным.

Похожий на раскат грома жуткий грохот потряс дом до самого основания. Перегородка полностью развалилась и осыпала комнату градом обломков, кусками загоревшихся обоев и просто горячей пылью. Стекла в комнате, которые еще были целы, разлетелись на кусочки. Ударная волна опрокинула мебель и разбросала лежавших на полу людей в разные стороны. Грохот и жар были просто неописуемыми. Штефан, которого ударной волной с силой отшвырнуло под окно, заорал от боли, закрыл лицо руками и едва не потерял сознание. Несколько раскаленных мелких осколков кирпичей угодили ему в голову и в грудь. Тем не менее он успел заметить, что Роберт закричал: он шевелил губами, однако звук его крика потонул в грохоте падающих обломков.

Из облака пыли вынырнула фигура в горящем плаще — это был Уайт. Он пронзительно вопил, но у него все-таки хватало самообладания хотя бы попытаться стащить с себя горящую одежду. Однако ему очень мешала его раненая рука. Языки пламени, которые поначалу охватили его плащ лишь на спине, теперь распространились уже и на левый рукав и плечо и даже пытались укусить его за лицо.

Штефан поднялся на ноги, подскочил к Уайту и ухватился обеими руками за его плащ. Ткань начала рваться, словно это была бумага. Не чувствуя особого сопротивления, Штефан разорвал плащ на части, отшвырнул горящие куски материи в сторону и поспешно утащил Уайта под прикрытие стены.

— Что произошло? Вы сильно ранены? Где Матт? — выпалил Штефан на одном дыхании.

Уайт покачал головой, что, по-видимому, было ответом на все три вопроса: он толком не знал, что произошло; он не сильно ранен; его коллеги уже наверняка не было в живых. Через долю секунды Уайт открыл рот и начал что-то говорить, но его слова тут же утонули в грохоте автоматной очереди. Пули забарабанили по обломкам перегородки и опрокинутой мебели, но все они легли далеко от Штефана и Уайта.

Уайт провел ладонью по лицу, чтобы вытереть кровь. Его левая щека была серьезно обожжена.

— Уж в чем-чем, а в настойчивости этим парням не откажешь, — заметил он.

Снова раздалась короткая очередь из автомата, но на этот раз пули стукнулись о стену и оконную раму прямо над их головами. Уайт невольно втянул голову в плечи.

— Они пристреливаются, — сказал он с отчаянием в голосе. — Где мое оружие?

Его рука юркнула туда, где должен был находиться карман плаща, но тут он, по-видимому, вспомнил, что его плащ валяется, разорванный на части, в другом конце комнаты. Он стал искать его взглядом, однако Штефан решительно покачал головой.

— Даже и не пытайтесь, — произнес он. — Они тут же сделают из вас решето.

Уайт засмеялся.

— Ну что же, врач говорил, что моим легким нужно побольше свежего воздуха. Хотя, наверное, он имел в виду какой-нибудь другой способ.

Штефан окинул комнату встревоженным взглядом. В помещении за разрушенной перегородкой вовсю полыхал огонь, да и вокруг них было множество маленьких очагов пожара, которые могли быстро разгореться, если их своевременно не потушить.

— Где же ваши приятели? — спросил Уайт.

— Полицейские? — Штефан покачал головой. — А какой от них толк? Эти головорезы и их отправят на тот свет.

— Я не про полицию, — поправил его Уайт.

Штефан понял, кого имел в виду Уайт, и гневно уставился на американца.

— Они мне не приятели! — резко сказал он. — И вам лучше надеяться на то, что вы их больше не увидите. Вы разве не поняли, что здесь произошло?

— Да нет, понял, — ответил Уайт теперь уже совершенно серьезно. — Мне просто очень трудно в это поверить.

Еще одна автоматная очередь прервала их разговор. Штефан отчетливо почувствовал, что теперь стреляли с более близкого расстояния. Штефан понимал, что им как можно быстрее нужно было раздобыть какое-нибудь оружие!

— Сколько у вас осталось патронов? — спросил он у Дорна, повернувшись к нему.

— Совсем мало, — ответил полицейский. — Я…

Раздался одиночный выстрел. В нескольких сантиметрах от лица Дорна оконная рама разлетелась на кусочки, осыпав его щеку мелкими осколками. Дорн поспешно пригнулся и втянул голову в плечи.

Откуда-то со второго этажа послышался звон разбившегося стекла, и через секунду Штефан услышал крик Ребекки.

Все остальное тут же стало для него совершенно неважным. Штефан вскочил на ноги и гигантскими прыжками бросился к лестнице. Уайт что-то прокричал ему вслед, но его голос потонул в грохоте автоматной очереди. Слева и справа от Штефана засвистели пули, ударяясь о пол и противоположную стену. Одна из них чиркнула его по рукаву. Но это не могло его остановить. Он зигзагами добежал до лестницы и, перескакивая через три ступеньки, помчался на второй этаж. Ребекка больше не кричала, но через закрытую дверь ее комнаты Штефан услышал звуки отчаянной борьбы.

Он побежал еще быстрее и, ударив дверь плечом, ворвался в комнату.

По инерции он пробежал вперед и едва не потерял равновесие. Вовремя ухватившись за край кровати, он сумел удержаться на ногах и поспешно огляделся.

То, что он увидел, было самым настоящим кошмаром.

Ева лежала на кровати. Она казалась очень-очень маленькой и всеми забытой. Ее глаза были широко открыты, но они уже ничего не видели: кто-то свернул ей шею.

Ребекки в комнате не было, однако из ванной доносились звуки ожесточенной схватки: гневное рычание, щелканье зубов, звон разбиваемого стекла, глухие удары, хрипы и треск. Штефан бросился к ванной и увидел через открытую дверь две неистово дергающиеся тени. Ему в ноздри ударил сладкий запах крови. Он стал наугад шарить руками по стене и, наконец найдя выключатель, надавил на него. Тут же вспыхнувшая на потолке неоновая лампа заполнила ванную ярким светом. То, что Штефан увидел, показалось ему уже даже не кошмаром, а чем-то еще более жутким.

Ребекка сидела в душевой кабинке, одна из стеклянных стенок которой была разбита, а по белому фарфоровому полу струилась кровь.

Над ней склонился огромный абсолютно белый волк. Он впился зубами в ее плечо и так остервенело рвал ее тело, что ее руки и ноги беспорядочно дергались. Даже если она поначалу и пыталась сопротивляться, то теперь, похоже, уже сдалась. Тем не менее волк продолжал яростно терзать ее и дальше. На ее теле было уже с полдесятка ужасных ран, а белое чудовище снова и снова кусало ее.

С первого этажа послышались звуки выстрелов, а затем пронзительные крики, как будто одновременно кричали три или четыре человека. Через секунду раздался взрыв, и его грохот наконец вывел Штефана из оцепенения. Подскочив к волку, он схватил его сзади за шею и одним рывком оттащил от Ребекки. Зверь пронзительно взвыл (по-видимому, не столько от боли, сколько от удивления), а Штефан, не теряя времени, приподнял волка и, развернувшись, с огромной силой ударил его об облицованную кафелем стену ванной. Волк, заскулив, рухнул на пол, а Штефан тут же повернулся к Ребекке и склонился над ней.

Пока он возился с волком, она сползла вниз и теперь лежала на дне душевой кабинки, касаясь лицом окрасившейся кровью воды. Воды там скопилось немного, лужица была глубиной всего лишь в три или четыре сантиметра, но этого было вполне достаточно, чтобы человек в бессознательном состоянии, попытавшись сделать вдох, захлебнулся.

Штефан схватил Ребекку за плечи и так поспешно поднял ее, что она невольно ударилась затылком о металлическое обрамление стенки душевой кабинки, и по стеклу тут же побежала трещина.

Ребекка не издала ни звука. Она не издала ни звука даже после того, как Штефан сильно потряс ее за плечи, и ее голова заболталась из стороны в сторону.

Ребекка была мертва.

Волк успел перегрызть ей горло.

Штефан пронзительно закричал, обхватил Ребекку за плечи и прижал ее к себе так сильно, что, будь она жива, не смогла бы дышать. Он снова и снова звал ее по имени, хотя и понимал, что она уже никогда ему не ответит. Никогда. Ее не спасло даже то, что ее раны могли быстро заживать. Штефан чувствовал, как по его груди струится кровь Ребекки — липкая и теплая. А еще он чувствовал, как постепенно остывает в его руках ее тело. Тем не менее он снова и снова громко звал ее, продолжая надеяться, что она вот-вот откроет глаза и сделает вдох.

Но этого не произошло. Ребекка была мертва.

Штефан услышал позади угрожающее рычание и, обернувшись, увидел стоящего за ним белого волка. Мех хищника был забрызган кровью Ребекки, а в выражении его глаз чувствовался насмешливый вызов.

Волк бросился на Штефана. В тесноте ванной он не мог совершить достаточно мощный прыжок, чтобы свалить Штефана с ног; однако, с другой стороны, теснота также мешала Штефану защищаться. Он ударился о край ванны, каким-то образом умудрился устоять на ногах — падение означало бы для него верную смерть — и стал пятиться, стараясь отойти от волка. Одну руку он держал между собой и зверем, а другой вцепился в белую шерсть на его шее, отчаянно пытаясь оттолкнуть его зубастые челюсти как можно дальше от себя.

Однако Штефану явно не хватало силы. Хищные зубы все ближе пододвигались к его горлу маленькими, какими-то даже механическими, но неудержимыми рывками. Штефан был почти — почти — уверен, что волк использует не всю свою силу. Он, якобы с трудом преодолевая сопротивление Штефана, старался продлить эту жуткую игру, давая своей жертве надежду на победу, чтобы затем — к безграничному ужасу жертвы — одним решительным ударом прикончить ее.

Зубы зверя щелкнули уже в сантиметре от лица Штефана, а затем уже так близко, что он почувствовал, что они зацепили его кожу и оставили на ней кровавую отметину. Боль от этого была просто пустячной по сравнению с тем, что Штефан в этот день уже пережил, но она показалась ему просто ужасной.

И вдруг внутри него раздался какой-то вопль: долго дремавший внутри него волк наконец окончательно проснулся, собрал все свои силы, пытаясь высвободиться из пут, уже изъеденных ядом охватившего Штефана отчаяния, и сбросил их одним рывком. Теперь он было полностью свободен. Существо с той стороны вращающейся двери действительности прошло через эту дверь и, подняв свою ужасную голову, издало торжествующий рык. Штефан отчетливо осознал, что оно уже не вернется в свое укрытие. Теперь у Штефана не было шансов снова загнать это существо в темные глубины своей души, из которых оно и появилось, потому что это существо стало уже сильнее Штефана.

Однако все это уже не имело никакого значения: проснувшееся в Штефане чудовище тут же наполнило его новой силой и безудержным желанием победить любой ценой. Сознание Штефана сконцентрировалось на стремлении одолеть врага. Что будет потом — теперь было для него неважно. Все равно его жизнь уже подошла к концу. Эти твари не только убили в нем человека — они отняли у него жену, которую он любил, и ребенка. Быть может, он умрет или превратится во что-то такое, что не будет иметь никакого отношения к прежнему Штефану, однако он был согласен на что угодно, только бы ему удалось достичь своей цели.

А цель у него сейчас была одна — месть.

Они его обманули. Они отняли у него все, что он имел, в том числе и его человеческую сущность. И они за это заплатят!

Одним гневным мощным движением Штефан оттолкнул волка, поднял его, заставив встать на задние лапы, и резко развернул вокруг его оси. Волк удивленно взвизгнул. Сопротивление со стороны Штефана было для него настолько неожиданным, что зверь на пару секунд растерялся. Когда он наконец-то понял, что его беззащитная жертва вдруг перестала быть беззащитной, было уже слишком поздно. Штефан обхватил волка сзади за шею и изо всей силы дернул его голову назад.

Зверь отчаянно взвыл. Даже в таком невыгодном для себя положении — стоя на задних лапах спиной к своему противнику — волк был все-таки сильнее, чем Штефан. Он начал дергаться из стороны в сторону, пытаясь изловчиться и повернуть голову так, чтобы можно было цапнуть Штефана за лицо.

Штефан еще сильнее вцепился в беснующегося зверя, сцепил свои руки и в отчаянии сдавил ими шею волка. Однако у него явно не хватало сил для того, чтобы задушить зверя или свернуть ему шею.

Хищник бешено сопротивлялся. Его челюсти щелкали все ближе к лицу Штефана. Ему вряд ли удалось бы настолько повернуть голову, чтобы вцепиться Штефану именно в горло, но в этом и не было необходимости: во что бы он ни вонзил свои клыки — это означало бы его победу над Штефаном.

Не успел Штефан об этом подумать, как волк, словно прочитав его мысли, еще сильнее рванулся назад и они оба отлетели к умывальнику. Штефан, падая на спину, так сильно ударился поясницей о край раковины, что от острой боли чуть не потерял сознание и поневоле на долю секунды ослабил хватку. Волк тут же воспользовался этим шансом: рванувшись в сторону, он изогнул шею под просто невероятным углом и умудрился цапнуть противника за щеку. Левый глаз Штефана тут же залила кровь, и от ее запаха — запаха собственной крови — он едва не потерял сознание.

Тем не менее Штефан по-прежнему крепко сжимал волчью шею. Беспомощно сползая вниз и чувствуя, как край раковины пересчитывает ему ребра, он изо всех сил пытался удержать волка к себе спиной. Он уперся правой коленкой зверю в хребет и, напрягшись, попытался его сломать.

Это ему не удалось, но он обрадовался уже тому, что волк взвыл от боли. Штефан еще сильнее надавил коленом. Теперь уже и его правый глаз почти ничего не видел: кровь, хлеставшая из щеки, залила ему все лицо. Однако Штефан продолжал держать волка железной хваткой, понимая, что, если ослабит ее хоть на секунду, ему конец. Зверь по-прежнему отчаянно пытался вырваться, и если бы ему это удалось, то схватка закончилась бы очень быстро: волк действительно был намного сильнее Штефана.

Изловчившись, хищник снова умудрился укусить Штефана, на этот раз уже за шею. Укус был не особенно болезненным, но Штефан почувствовал по стекающей по его плечу и груди теплой струе, что кровотечение усилилось. Ему оставалось только надеяться, что волк не перекусил ему артерию. Хотя его раны заживали очень быстро, даже эта фантастическая способность к регенерации могла оказаться бесполезной, если бы из него вытекло слишком много крови. Да и волк вряд ли стал бы дожидаться, когда затянутся раны его противника. А потому Штефану нужно было завершить схватку как можно быстрее.

Зверь снова попытался изогнуться и укусить Штефана. Внезапно руки Штефана, не выдержав напряжения, расцепились и выпустили волка. Понимая, что уже через секунду ему может прийти конец, Штефан в порыве отчаяния молниеносно схватился обеими руками за голову волка и с силой ударил ей о край раковины умывальника.

Зубы хищника громко клацнули. Волк пронзительно взвизгнул и, перестав отчаянно дергаться из стороны в сторону, на секунду затих, только беспомощно подрагивая всем телом. Затем он вскинул задние лапы и саданул ими Штефана в живот с силой прямого боксерского удара. Однако Штефан, не обратив на это ни малейшего внимания, еще раз ударил волка затылком о раковину, и еще раз, и еще до тех пор, пока зверь не обмяк и не перестал сопротивляться. Штефана охватила неистовая жажда крови, которой могли бы позавидовать даже самые свирепые хищники и которую можно было подавить, лишь утолив ее. И даже когда лапы волка перестали дергаться, а его жалобный визг затих, Штефан еще несколько раз грохнул своего противника затылком о раковину. И тут его бешеный гнев исчез так же быстро, как и возник, а вместе с ним исчезла и неистовая сила, только что наполнявшая мышцы Штефана.

Штефан почувствовал полное изнеможение. Он был теперь так слаб, что не смог даже отшвырнуть от себя зверя, и тот, сползая вниз, увлек Штефана за собой. Падая на пол, Штефан ударился лбом о тот самый край раковины, о который только что размозжил череп своего противника.

Он хотя и не потерял сознание, но был уже на грани этого. Очень долгое время он находился в полузабытьи, мысленно путешествуя по наполненному страхом сумеречному миру, в котором, казалось, вот-вот должно было полностью раствориться все то, что еще оставалось в нем от человеческой сущности. На самом деле это длилось, наверное, всего лишь несколько минут, однако это парение в черном пространстве, полном физических и душевных мучений, показалось Штефану бесконечно долгим. Штефан даже и не пытался этому сопротивляться. Внезапно он почувствовал облегчение. Возможно, это был самый удобный и самый безболезненный способ умереть: погрузиться в серые сумерки и ждать, когда душа высохнет, как роса под лучами утреннего солнца. Все равно он уже обречен. Существо с другой стороны вращающейся двери вырвалось на свободу, и оно непременно одолеет Штефана, если он попытается ему сопротивляться. Быть может, лучше было бы просто прекратить какое-либо сопротивление и подождать, когда все закончится — быстро и, наверное, безболезненно.

Затем ему показалось, что он услышал шорох. Это был не шум все еще бушевавшего на первом этаже боя, а тихий шорох, раздавшийся где-то рядом. Вероятно, это зашевелился волк, постепенно оправлявшийся от своих ран. А может, этот звук исходил вовсе не от белого чудовища, а от Ребекки, которая на самом деле не умерла и теперь постепенно начала приходить в себя. Каким бы невероятным и безумным не казалось это предположение, продиктованное лишь охватившим Штефана отчаянием, оно дало ему силы вырваться из полусознательного состояния. Он медленно приподнялся, опираясь на тело неподвижно лежавшего под ним волка, и посмотрел перед собой. Перед глазами Штефана все расплывалось, он чувствовал необычайную слабость. Рана на его шее уже начала затягиваться, однако жизненные силы по-прежнему вытекали из него вместе с маленькой теплой струйкой крови. Он знал: ему нужно быть рядом с Ребеккой. Если она еще жива — если она ожила — ей нужна его помощь.

Сделав над собой невероятное усилие, он сумел подняться на четвереньки, вытер кровь со своего еще видящего правого глаза и пополз в сторону Ребекки.

Минуты через три или четыре на второй этаж прибежал Уайт. Штефан услышал звук его громких шагов тогда, когда американец был еще на середине лестницы, но он не стал поворачивать голову в сторону двери: он и так знал, кто через несколько секунд в нее войдет. Он осознавал, что это будет Уайт, так же отчетливо, как если бы это было написано в его сознании большими светящимися буквами. С такой же легкостью он распознал бы издалека и любого другого человека.

Уайт, войдя в комнату Ребекки, на секунду остановился и с удивлением осмотрел помещение. Штефан почувствовал, что американца охватил страх, когда он увидел лежавшую на кровати Еву, и как этот страх постепенно перерос в настоящий ужас. Уайт, похоже, всего лишь изображал из себя сильного духом человека. Он выбрал для себя подобную роль и играл ее так искусно и так давно, что уже сам начал верить в то, что ничего не боится. На самом же деле он испытывал страх не меньше, чем Роберт или Дорн, а может даже и больше, потому что он знал намного лучше их, какие ужасные вещи может приготовить человеку судьба.

Штефан почувствовал все это и еще многое другое, для описания чего в человеческом языке не хватило бы слов, едва только Уайт вошел в комнату. Он знал о приближении американца не благодаря своим глазам или ушам. Человеческие органы чувств так мало могут воспринять! Даже если бы Штефан ослеп и оглох, он все равно получал бы теперь в сотни раз больше информации об окружающем мире, чем еще день тому назад. Он даже не потрудился повернуться в сторону Уайта, но чувствовал каждый его шаг, каждое его движение и даже знал, какое у него сейчас выражение лица.

Уайт вошел в ванную, неуклюже зацепившись плечом за дверной косяк, и закричал:

— Штефан! Бегом отсюда! Дом… горит.

Первые слова он прокричал, а последние — хрипло испуганно прошептал, как будто у него вдруг пропал голос. Штефан повернулся к нему.

Уайт стоял в дверном проеме и весь дрожал. Он растерянно переводил взгляд с Ребекки на мертвого волка и обратно, и что-то в его взгляде напомнило Штефану недавнее выражение глаз Роберта, когда тот едва не тронулся рассудком. Уайт, конечно, возьмет себя в руки, однако уже сама мысль о том, что сейчас происходило в душе американца, почему-то подействовала на Штефана успокаивающе. Он подумал, что Уайт в отличие от него самый обычный человек.

— О Господи! — прошептал Уайт. — Что…

Он подошел ближе, для чего ему пришлось перешагнуть через убитого волка. Он сделал это, слишком широко шагнув, как будто боялся, что запачкается в крови или что на него падет жуткое проклятие, даже если он только прикоснется к этому мертвому зверю. Затем он с недоумением стал переводить взгляд с волка на Штефана и обратно.

— Это… сделали вы? — прошептал он.

Штефан кивнул.

— Голыми руками?

Уайт, казалось, был поражен до глубины души. Он присел на корточки возле Штефана и посмотрел на Ребекку. На его лице появилось выражение сожаления.

— Мне очень жаль. — Он продолжал говорить шепотом. — Мне так не хотелось, чтобы это случилось! Пожалуйста, поверьте мне!

Он шумно вздохнул и посмотрел на Штефана, словно ожидая от него ответа. Но Штефан молчал. Через несколько секунд он оторвал взгляд от лица Уайта и посмотрел на Ребекку. Еще до того, как Уайт вошел сюда, Штефан закрыл ей глаза и слегка повернул ее в сторону. Он не хотел, чтобы Уайт увидел ее горло.

— Возможно, я прошу слишком много, но все-таки попытайтесь меня простить, — сказал Уайт через некоторое время. — Вы, наверное, теперь меня ненавидите.

— Вовсе нет, — возразил Штефан.

Он был уже весьма далек от того, чтобы испытывать к кому-либо ненависть. Ненависть была чувством из мира людей, а Штефан с каждой секундой все больше отдалялся от этого мира.

— Быть может, лучше бы вы меня ненавидели, — тихо сказал Уайт. — Иногда человеку бывает легче, если есть кто-то, кого можно считать виновным в его горе, — это позволяет хоть как-то ослабить боль. — Уайт вздохнул. — Нам нужно уйти отсюда, Штефан: дом горит.

— Нет, — возразил Штефан.

— Вашу супругу уже не оживить, — сказал Уайт, стараясь говорить как можно мягче. — И ребенка тоже. Поверьте, если умрете еще и вы — это никому не принесет пользы.

— А кто сказал, что я хочу умереть? — Штефан был явно удивлен.

— Тогда пойдемте со мной, — предложил Уайт. — Через десять минут уже весь дом будет охвачен огнем.

— А мне и не нужно так много времени.

Штефан указал на мертвого волка. Он еще не до конца понимал, что внутри него происходит, однако отчетливо чувствовал, что это продлится недолго.

— Вы хотите сказать, что… — Уайт посмотрел туда, куда указывал Штефан.

Его глаза вдруг расширились, и он запнулся на полуслове, испуганно охнув. Убитый волк… зашевелился! Его лапы слегка задергались, а размозженный череп заколыхался так, как будто поломанные кости постепенно трансформировались во что-то мягкое и бесформенное, из чего начало образовываться нечто новое.

— Но ведь этого… этого не может… — пробормотал, запинаясь, Уайт.

Затем он резко повернулся к Штефану и посмотрел на него. Казалось, что его глаза вот-вот выскочат из орбит.

— Нет, может! — прошептал он. — Те легенды, которые рассказывали местные жители, оказались…

— Не прикидывайтесь! — холодно перебил его Штефан. — Вы уже давно об этом знали.

— Но ведь это всего лишь легенды! — голос Уайта стал звучать надрывно. — Дурацкие предрассудки! Не существует никаких оборотней, так же как не существует призраков и вампиров!

Штефан теперь уже очень сильно сомневался, что не существует ни призраков, ни вампиров. Точнее говоря, он даже был уверен, что они существуют — в той или иной форме. Он показал на волка:

— Скажите об этом ему.

Волк шевелился все активнее. Его задние лапы дернулись и ударили когтями по покрытому кафелем полу с таким звуком, как ударяет нож по стеклу. Череп зверя быстро приобретал свою изначальную форму. Волк сделал вдох и мучительно захрипел. Его раны заживали быстро, но это сопровождалось болью.

Уайт засунул руку за пояс и достал пистолет. Не успел Штефан отреагировать, как американец уже приставил оружие к затылку зверя.

Штефан отбил в сторону его руку в последний момент — в буквальном смысле слова.

Американец все же нажал на спусковой крючок, но пуля вместо черепа волка разнесла в куски зеркало, образовав в стене дырку размером с кулак.

— Нет! — твердо сказал Штефан.

— Вы с ума сошли! — вскрикнул Уайт. — Это… это существо убило вашу жену!

— И оно за это поплатится! — Штефан требовательно протянул руку. — Дайте мне ваше оружие.

Секунду помедлив, Уайт отдал Штефану свой «магнум» рукояткой вперед. Штефан взял оружие и, открыв его барабан, увидел, что Уайт, по-видимому, дозарядил свой пистолет: не хватало только одного патрона. Вернув барабан на место, Штефан направил пистолет на Уайта и добавил:

— И все остальные тоже поплатятся.

Уайт уставился на пистолет. У Штефана не было никаких сомнений в том, что Уайт мог легко отнять у него пистолет и тут же его прикончить. По крайней мере, американец уж точно полагал, что сможет это сделать. Однако Уайт не пошевелил и пальцем. Он только посмотрел на оружие, а затем на Штефана. В его взгляде чувствовалось разочарование, а не страх.

— Сейчас вы меня пристрелите, — сказал он и пожал плечами. — Рано или поздно это должно было произойти.

— Все зависит от вас, — заметил Штефан.

Он встал, обошел вокруг американца, по-прежнему держа ствол пистолета в нескольких миллиметрах от его головы, и остановился прямо над волком, расставив ноги.

Зверь открыл глаза и посмотрел на Штефана. Его глаза полыхали гневом. Однако в них было и еще кое-что: волк как будто знал, что должно произойти.

— Вы меня обманули, — прошептал Штефан. Он и сам не понимал, к кому обращены эти слова. — Вы уничтожили все, ради чего я жил. И вы за это поплатитесь.

Словно отвечая ему, волк оскалил зубы и зарычал. Его задние лапы снова задвигались.

Штефан посмотрел сверху вниз на Уайта.

— Вы поможете мне или предпочитаете умереть?

— Не надо меня запугивать, Штефан! — Уайт говорил очень серьезным тоном. — Я вам помогу.

— Прекрасно.

Штефан наклонился, прижал ствол пистолета к позвоночнику волка под черепом и нажал на спусковой крючок. Прогремел выстрел. Зверь пронзительно взвыл и сразу же затих.

Уайт удивленно посмотрел на Штефана:

— О Господи! Зачем… зачем вы это сделали?

Он вскочил на ноги и, наклонившись вперед, замер в неестественной позе, рассматривая рану на шее волка.

— Этот выстрел его не убил, — пояснил Штефан. — Но ему понадобится некоторое время, чтобы рана зажила.

— Но… но зачем… — Уайт сокрушенно покачал головой и, вытянув левую руку, схватился ею за край перегородки душевой кабины, как будто едва мог стоять на ногах.

Штефан шагнул к нему.

— Оставайтесь здесь, — приказал он, протягивая Уайту пистолет. — Когда он придет в себя, вы уже знаете, что делать. Я скоро вернусь.

Уайт, ничего не отвечая, лишь смотрел широко раскрытыми глазами то на волка, то на пистолет в своей руке, словно тщетно пытался вспомнить, что же ему нужно будет сделать. Штефан, обойдя его, опустился возле Ребекки на колени и поднял ее. Он с удивлением ощутил, что она стала очень легкой.

Когда он вышел из ванной в комнату, его взгляд упал на кровать. Ева все еще лежала там, и ее лицо казалось расслабленным, как будто она спала. Сам не зная, зачем он это делает, Штефан наклонился над кроватью и положил безжизненное тело девочки себе на плечо.

Когда он вышел на лестничную площадку, ему в лицо ударил горячий воздух. Повсюду плясали языки пламени. Вокруг было столько дыма, что Штефан едва мог дышать. В комнате на первом этаже что-то шевелилось, однако Штефан не разобрал, был ли это человек, или просто колышущееся пламя вызвало у него галлюцинацию. Ему оставалось только надеяться, что Дорн и Роберт сумели выбраться из дома.

Половина первого этажа была охвачена огнем. Его жадные красные щупальца тянулись уже и к лестнице, но Штефан прошел прямо по ним, проигнорировав жгучую боль от ожогов, и быстрым шагом направился к окну. Языки пламени метнулись вслед за ним, обдав жаром его спину и ничем не защищенное лицо Ребекки. Штефану показалось, что пламя обиженно заревело, как хищный зверь, упустивший свою жертву. Однако Штефан знал, что он огню не по зубам.

Тем не менее он ускорил шаг, вылез через разбитое окно в сад и скрылся в темноте. Он отбежал от дома на такое расстояние, чтобы на Ребекку и ребенка не попадали искры, разлетающиеся из горящего дома на многие десятки метров. Штефан аккуратно положил жену на траву и опустился рядом с ней на колени. С безмерной нежностью он погладил кончиками пальцев ее лицо, словно прощаясь с ней. После этого он пристроил возле нее погибшего ребенка так, чтобы она его обнимала.

Поднявшись на ноги, Штефан закрыл глаза и повернулся лицом к улице. Волк внутри него забеспокоился. Когда Штефан сидел возле Ребекки в ванной и ждал прихода Уайта, существо внутри него пошло на уступки и согласилось немного подождать. Оно было частью Штефана и знало все его тайны, само по себе являясь его самой жуткой тайной. А потому Штефан — даже при всем своем желании — не мог его обмануть. Теперь это существо активизировалось. Оно чувствовало царившее вокруг насилие и тоже хотело убивать.

Ему это было просто необходимо.

Штефан направил свое внимание на таящееся в нем существо, для которого это послужило сигналом к решительным действиям. Существо уже давно этого ждало. В сознании Штефана словно раздался щелчок. Казалось, сработало очень старое, но никогда еще не использовавшееся, однако вполне работоспособное соединительное устройство, — и что-то внутри Штефана вдруг кардинально изменилось.

Штефан раньше уже не раз задавался вопросом, как же будет происходить в нем трансформация, и его представление об этом оказалось довольно близким к тому, что теперь происходило. Он вовсе не утратил обычное сознание и не перестал управлять своими чувствами и своей волей. Как раз наоборот: его сознание и его чувства в мгновение ока вышли на новый, более высокий уровень даже по сравнению с тем, какими они стали за последние дни. Потоки информации об окружающем мире со всех сторон хлынули в его мозг так мощно, как никогда раньше, но теперь ему уже не составляло труда успевать их анализировать и принимать соответствующие решения. Физически он все еще был человеком, но под этой — такой обманчивой — внешней оболочкой теперь скрывался настоящий волк.

Штефан сделал несколько шагов, направляясь на улицу, остановился и посмотрел по сторонам. Было слышно завывание семи, нет, восьми различных сирен, однако он понимал, что пройдет не менее пяти минут, прежде чем ближайшая из полицейских машин появится возле дома Роберта. Полицейский автомобиль напротив ворот дома все еще горел, однако пламя уже не было таким ярким и бушующим, как раньше, а потому Штефан мог отчетливо рассмотреть автомобиль наемников. В нем сидели два человека, присутствие которых Штефан чувствовал. А еще он чувствовал, что третий наемник находится где-то слева от него. То, что позволяло Штефану все это ощущать, вовсе не было телепатией, а представляло собой сложный комплекс других, ранее неведомых ему чувств, которые в своей совокупности были близки к телепатии. Наемник, прятавшийся слева от Штефана, был сильно озадачен и встревожен. Он видел, как Штефан вынес Ребекку из пламени, и не стал по ним стрелять только потому, что сильно удивился. Теперь он спрашивал себя, куда же исчезли выскочившие из огня призраки, и внимательно смотрел по сторонам, держа палец на спусковом крючке.

Штефан, двигаясь абсолютно бесшумно, обогнул наемника и подошел к нему сзади. Русский, стоя за кустом на одном колене, держал в руках карабин с оптическим прицелом, который по размерам был едва ли не больше, чем сам карабин. «Наверное, инфракрасный прицел, о котором говорил Уайт», — подумал Штефан и бесшумно приблизился к наемнику. Тот, тем не менее, почувствовал, что сзади кто-то есть, и, когда Штефан находился от него на расстоянии всего одного метра, резко развернулся, вскинув при этом свое оружие. Его движения были просто невероятно быстрыми.

Но недостаточно быстрыми для того, в кого теперь превратился Штефан.

Он молниеносно выбил оружие из рук наемника, одним ударом повалил русского наземь и набросился на него раньше, чем русский успел понять, что происходит. Штефан легко смог бы убить наемника буквально за секунду. Но это было для него неинтересно. Поэтому он дал противнику достаточно времени для того, чтобы его страх перерос в ужас, а ужас — в панику, и лишь затем одним ловким движением без труда свернул ему шею.

Дыхание Штефана осталось совершенно ровным, как будто он ничуть не напрягался. Он выпрямился и снова посмотрел на автомобиль наемников, видневшийся за горящей полицейской машиной. Штефан ощущал двух сидевших в ней людей так же отчетливо, как будто они находились прямо перед его глазами. Если Уайт не ошибся в своих подсчетах, то эти двое были последними из отряда Баркова.

Штефан удивился тому, что русские все еще здесь. Через несколько минут сюда должен был нагрянуть целый караван полицейских машин. Шансы Баркова выбраться из этой заварушки целым и невредимым таяли буквально с каждой секундой. По всей видимости, сын убитого главаря наемников просто ослеп от ненависти и жажды мести и уже не думал ни о собственной жизни, ни о жизни своих людей.

Впрочем, Штефану было все равно — настолько все равно, что он даже не расстроился бы, если бы Барков удрал. Штефан знал: он все равно найдет этого убийцу, даже если он спрячется на другом конце света.

Он хотел тут же пойти к машине наемников, но передумал и, наклонившись, поднял оружие убитого им русского. Оно было тяжелым, а инфракрасный прицел делал его громоздким и неудобным. Штефан несколько секунд безуспешно пытался понять, каким образом прицел присоединяется к карабину, чтобы снять его, но затем, так и не разобравшись в этом, а просто используя грубую силу, оторвал прицел и отбросил его в сторону.

То, что он не смог понять принцип действия этого незатейливого устройства, слегка обеспокоило его. Похоже, что за свои новые сверхъестественные способности ему пришлось заплатить кое-чем другим. Он теперь был необычайно сильным и обладал рефлексами и быстротой дикого зверя, но его способность разбираться даже в довольно примитивной механике явно стала хуже. Возможно, он утратил и многое другое, гораздо более важное.

Однако для осуществления того, что он задумал, ему вполне хватало волчьих инстинктов.

Штефан подошел к забору и, остановившись, задумался. Он вполне мог перемахнуть через забор и проскочить прямо сквозь пламя горящей полицейской машины, чтобы напасть на Баркова и его товарища. Если Штефан окажется достаточно быстрым, пламя не причинит ему вреда, а внезапность нападения обеспечит победу. Тем не менее Штефан решил действовать по-другому. Не следовало показывать Баркову, с кем он имеет дело. Пока не следовало.

Штефан бежал вдоль забора, пока не достиг участка, не освещенного пламенем горящей машины. Он перелез через забор, еле заметной тенью пересек улицу и под прикрытием темноты подошел к машине русских с противоположной стороны. Если бы Барков или его товарищ посмотрели назад в свои приборы ночного видения, то никакая темнота не спасла бы Штефана, но он надеялся, что внимание его противников приковано к горящему дому и тому концу улицы, откуда доносился рев сирен. Кроме того, если бы они его заметили, он это сразу же почувствовал бы.

Пока они даже не подозревали о его приближении. Штефан чувствовал напряжение этих двоих, а еще то, как много в этот момент было в их крови адреналина. Однако Штефан не сомневался, что они его еще не заметили.

Темный участок улицы заканчивался в трех метрах от машины. Далее начиналось хорошо освещенное пространство.

Штефан бросился вперед и, размахнувшись на бегу своим оружием, прямо через окно двери врезал прикладом сидевшему на правом переднем сиденье человеку по лицу. Он ударил не изо всех сил, потому что не хотел его убивать, однако этого удара вполне хватило, чтобы наемник потерял сознание и бессильно откинулся на спинку сиденья. Штефан молниеносно открыл дверь и одной рукой выдернул русского из машины с такой силой, что тот отлетел в сторону метра на три или четыре. Еще до того, как он шлепнулся на асфальт, Штефан заскочил в машину и кинулся к Баркову.

Барков, безусловно, был ошеломлен таким неожиданным нападением, однако отреагировал поразительно быстро. Впрочем, он отреагировал очень быстро для обычного человека, а потому не мог тягаться со Штефаном. Барков не стал нацеливать на Штефана свой автомат (в тесноте автомобильного салона у него это все равно не получилось бы), а, бросив его, попытался выхватить из-за пояса пистолет. Однако он не успел это сделать: Штефан ткнул дуло карабина ему в горло прямо под подбородок.

Барков замер. Как ни странно, Штефан не почувствовал в нем ни малейшего страха. По-видимому, этим наемникам при их образе жизни так часто приходилось сталкиваться со смертью, что они уже научились ее не бояться. А может, явившись сюда, Барков рассматривал вариант своей гибели не как потенциальную возможность, а как нечто такое, что должно произойти почти наверняка. Тогда он был своего рода камикадзе, заботящемся лишь об успехе операции, а не о своем спасении. Единственное, что Штефан чувствовал в Баркове, — это глубокое разочарование.

— Вы — Барков? — спросил он.

Вернее, это был скорее не вопрос, а констатация факта. Штефан один раз уже видел этого человека. Тогда он сидел в простой бревенчатой избе где-то в самом центре Боснии и Герцеговины, на нем была грязная разорванная одежда и от него воняло чесноком. Теперь рядом со Штефаном в машине находился мужчина в чистом добротном костюме, ухоженный и побритый, но Штефан, тем не менее, был абсолютно уверен, что это один и тот же человек.

А еще Штефан почувствовал родство этого человека с Барковым-старшим. Когда они были на краю Волчьего Сердца, он не заметил среди наемников никого, кто хоть чем-то был похож на полнотелого русского офицера, являвшегося их предводителем. Однако Штефан подсознательно сохранил в своей памяти много отличительных признаков Баркова-старшего, которые припомнились ему только сейчас. Человеческие органы чувств были гораздо более восприимчивыми, чем предполагали люди, оставалось только уметь ими правильно пользоваться.

У Штефана не было ни малейших сомнений: перед ним — сын Баркова.

Несмотря на это, он еще сильнее упер ствол под подбородок наемника и крикнул:

— Отвечайте! Вы — Барков?

— Да, — сказал наемник на русском языке.

Его голос звучал сдавленно, хотя, возможно, это было вызвано тем, что ему пришлось под давлением ствола сильно отклонить голову назад. Штефан слегка отвел карабин назад.

— Вы говорите по-немецки? — спросил он.

— Немного говорю, — ответил Барков. — Но… не очень хорошо.

— Тогда слушайте меня внимательно, — начал Штефан. — Я не стану повторять то, что сейчас скажу. А если вы попытаетесь сотворить какую-нибудь глупость, я размажу ваши мозги по крыше машины. Это понятно?

Барков кивнул.

— Прекрасно! — произнес Штефан. — Я знаю, по какой причине вы находитесь здесь. Вы думаете, что мы с моей женой виноваты в гибели вашего отца, а потому явились сюда, чтобы нас убить.

В это время рука Баркова очень медленно — миллиметр за миллиметром — ползла к поясу и наконец коснулась пистолета. Однако Штефан снова так сильно надавил стволом карабина ему на горло, что Барков не только поспешно отдернул руку, но и, поперхнувшись, стал отчаянно хватать ртом воздух.

— Я вполне могу это понять, — продолжал Штефан. — На вашем месте я, скорее всего, поступил бы точно так же.

Сделав короткую паузу, Штефан добавил:

— Но вы ошибаетесь.

Барков сдавленно рассмеялся.

— Вы, наверное, сошли с ума, если думаете, что я в это поверю.

— Тем не менее это правда, — настаивал Штефан. — И я могу это доказать.

— Вы сошли с ума, — повторил Барков. — Пристрелите меня. В противном случае я убью вас.

— Нет, — сказал Штефан. — Не убьете.

И тут он сделал нечто такое, от чего Барков даже растерялся: он отвел свое оружие в сторону, развернул его дулом к себе и впихнул изумленному русскому в руки.

Барков непонимающе посмотрел на карабин, затем на Штефана и снова на карабин. Штефан почувствовал, что русский о чем-то напряженно размышляет. Самый опасный момент их психологической схватки был позади. Барков поднял карабин, направил его ствол Штефану прямо в сердце и положил палец на спусковой крючок.

Но он так и не надавил на него. Он всего лишь в упор смотрел на Штефана, и еще никогда в своей жизни Штефан не видел, чтобы лицо человека выражало такую растерянность.

— Надавите на спусковой крючок, — произнес Штефан, — и вы никогда не узнаете, кто же на самом деле убил вашего отца.

— Но я вас там видел! — вскрикнул Барков. — Вас и вашу жену, а еще того… американца. И я слышал…

— Но вы же сами не видели, кто именно убил вашего отца! — возразил Штефан. — У вас сейчас есть два варианта, Барков. Вы можете нажать на спусковой крючок и после этого скрыться отсюда. Но тогда вы до конца своей жизни так и не узнаете, что произошло на самом деле. Второй вариант: вы можете пойти сейчас со мной и я покажу вам того, кто действительно убил вашего отца.

Барков ничего не сказал, но в этом и не было необходимости: Штефан прочел ответ в его глазах. Затем Штефан медленно вылез из машины и направился к горящему дому.

Он знал, что Барков непременно последует за ним.

Когда они подошли к дому, он еще больше был охвачен огнем и их обдала волна невыносимого жара. Воздух был очень горячим и таким густым, что Штефану едва удавалось дышать. Пламя вовсю бушевало на первом этаже, и уже загорелись несколько нижних ступенек лестницы. Штефану потребовалось гораздо больше времени для того, чтобы выманить Баркова, чем он изначально рассчитывал. А может, огонь разгорался намного быстрее, чем он предполагал. Впрочем, в распоряжении Штефана было еще вполне достаточно времени. Он знал, что, несмотря на жар и удушливый дым, Уайт и волк все еще находятся там, где он их оставил.

Штефан указал на второй этаж. Барков испуганно посмотрел в указанном направлении и не сразу решился кинуться вслед за Штефаном в охваченную огнем комнату. Подняться вверх по горящей лестнице было теперь довольно трудно, а если огонь и дальше стал бы распространяться с такой же быстротой, путь назад мог оказаться отрезанным. Пламя от горящих перил лестницы обдало Штефана и Баркова кучей маленьких горячих искорок, которые прожигали ткань их одежды и кусали их за лицо и ладони. Три нижние ступеньки уже пожирал огонь. Штефан одним махом перепрыгнул через них и бросился вверх по лестнице. Жар не доставлял ему особых хлопот. Тем не менее он прикрыл лицо так, как будто ему было больно, — на тот случай если Барков успевал наблюдать за ним. Барков, поднимающийся позади него, закашлялся, однако не только не замедлил шаг, но и, наоборот, побежал по лестнице за Штефаном еще быстрее.

На втором этаже было еще жарче, чем на первом, однако воздух там пока не стал таким горячим, чтобы нельзя было дышать. Штефан вошел в комнату Ребекки перед Барковым, повернул направо и, заглянув в ванную, понял, что они едва не опоздали.

Уайт лежал на полу и отчаянно пытался просунуть пистолет между собой и огромным белым волком, взгромоздившимся ему на грудь и пытавшимся вцепиться ему в горло. Единственная причина, по которой американец был еще жив, заключалась в его протезе: он запихнул его в пасть хищнику. Мощные зубы волка вгрызались в пластик протеза, но пока не могли его перекусить. У Уайта хватало самообладания не отдергивать руку, а все глубже запихивать ее в пасть чудовища. Но еще несколько секунд — и схватка могла бы закончиться победой волка.

Однако она закончилась иначе. Подоспевший Барков вытащил свой пистолет и сделал два выстрела от бедра — почти не целясь, но удивительно метко. Обе пули попали волку прямо в сердце и отшвырнули хищника от его жертвы.

Уайт, хрипло вскрикнув, перевернулся на живот, встал на четвереньки и поспешно выполз из ванной.

— Спасибо, — прохрипел он. — О Господи, если бы вы не пришли…

— Как это произошло? — гневно спросил его Штефан.

Придурок Уайт едва все не испортил! Если бы они появились на несколько секунд позже, то нашли бы только его труп.

— Я и сам не знаю, — пробормотал Уайт. — Он… он, наверное, просто притворялся мертвым! Он лежал совершенно неподвижно и даже не дышал, клянусь вам! А потом он вдруг вскочил и бросился на меня…

Уайт запнулся. Он увидел стоявшего рядом со Штефаном человека, и его глаза расширились. По-видимому, он только сейчас заметил Баркова, однако отреагировал довольно быстро: резко поднявшись с четверенек на колени, он выбросил вперед левую руку, в которой держал пистолет. Барков в тот же миг тоже направил на Уайта свое оружие.

Штефану не оставалось ничего другого, кроме как молниеносным ударом выбить из руки Уайта его «магнум» и практически одновременно отбить руку Баркова в сторону. Русский успел нажать на спусковой крючок, но пуля пролетела мимо Уайта и чиркнула по стене в метре от него.

Лицо Баркова исказилось от гнева. Он попытался ударить Штефана, но тот резко уклонился от удара, схватил русского за руку и, выкрутив, завел ее ему за спину. Барков, охнув, упал на колени, но пока и не думал сдаваться. Каким-то невероятным движением он освободился от хватки Штефана, выбросил правую ногу вперед и обернулся вокруг своей оси, сидя на корточках, как фигурист, выполняющий сложнейший пируэт, чтобы попытаться боковым ударом сбить Штефана с ног. Штефан мгновенно перенес вес своего тела на левую ногу, напрягая ее мышцы так, что они едва не лопнули. Он сумел выдержать удар русского. Барков, потеряв равновесие, повалился набок.

Прежде чем он успел прийти в себя, Штефан схватил его за шиворот, резко поднял вверх и с такой силой впечатал в стену, что у Баркова перехватило дух. Русский инстинктивно пытался сопротивляться, но его движения были теперь слабыми и беспорядочными. Штефан еще раз шибанул его о стену, и Барков сдался.

— Не дергайтесь! — крикнул Штефан. — Вы что, совсем обезумели? Я не для того привел вас сюда, чтобы вы друг друга пристрелили!

Барков уже не пытался вырваться, но его лицо исказилось от ненависти.

— Нет, — прошипел он. — Вы привели меня сюда, чтобы этот американец…

— Я знаю, что вы думаете, — перебил его Штефан. — Но вы ошибаетесь.

— В чем? — насмешливо спросил Барков. — В том, что американец застрелил моего отца? Мои люди… мои товарищи видели это собственными глазами!

— Им всего лишь показалось, что они это видели, — возразил Штефан. Он осторожно ослабил хватку, но был готов тут же снова вцепиться в Баркова, если бы тот вдруг опять ринулся в драку. Однако русский даже не шевелился. — Если вы дадите мне слово не делать глупостей, то поймете, что ваши люди видели на самом деле.

Барков ответил не сразу. Несколько секунд он смотрел поверх плеча Штефана на Уайта. В его глазах пылал гнев. Затем он кивнул, коротко и еле заметно, однако это движение, похоже, потребовало от него невероятных усилий.

— Вот и хорошо, — сказал Штефан. Он громко вздохнул, отпустил Баркова и, отступив на шаг, протянул руку. — Дайте мне ваш пистолет.

Барков секунду помедлил, а затем протянул Штефану свое оружие. Штефан взял его, повернулся и, бросив умоляющий взгляд на Уайта, посмотрел на волка. Зверь лежал на боку и был абсолютно неподвижным. Это вызвало у Штефана тревогу. Он уже не раз убеждался (отчасти и на примере собственного тела), как трудно убить такое существо. Более того, за последние полчаса лежавший перед Штефаном зверь проявил такую живучесть, что от этого становилось жутко. Однако предположение Штефана о бессмертии этих тварей было пока не более чем предположением. Вдруг они все ж таки убили белого волка?

Всего лишь через секунду Штефан получил ответ на свой вопрос.

Он поднял пистолет и прицелился в волка — не в голову и не в сердце. Он не собирался ни убивать, ни тяжело ранить волка — он хотел только причинить ему сильную боль, чтобы вызвать у него какую-нибудь реакцию. Волк моментально вскочил на лапы. Как и с Уайтом, он всего лишь притворялся мертвым, чтобы спокойно дождаться завершения процесса заживления своих ран.

Барков от неожиданности ахнул.

— Но как… Он… он ведь был мертв!

— Так легко этих существ не убить, можете мне поверить, — мрачно произнес Штефан.

Он схватил пистолет обеими руками, опустился на одно колено и как следует прицелился в волка. Зверь оскалил зубы и зарычал. Его глаза угрожающе вспыхнули. Штефан целился волку в грудь, однако пистолет в его руках дрожал. Было бы целесообразнее дать выстрелить по волку Баркову, но русский сейчас находился в таком состоянии, что от него можно было ожидать чего угодно.

Зверь снова зарычал, сделал шаг назад — к выходу из ванной — и остановился. Его взгляд метался со Штефана на Уайта, с Уайта на Баркова. Он, по-видимому, оценивал своих противников, пытаясь определить самого слабого из них. Оружие, которое было у Штефана и американца в руках, явно внушало ему уважение, потому что оно хотя и не убило бы его, но могло причинить ему сильную боль, и оборотень прекрасно понимал это. В теле хищного зверя, в котором он сейчас находился, у него сохранялся почти человеческий рассудок, к которому, однако, добавились древние и необычайно опасные для всех живых существ инстинкты.

За долю секунды до того как зверь совершил прыжок, Штефан, предугадавший его намерение, надавил на спусковой крючок. С грохотом выстрела тут же смешался пронзительный визг волка. От отдачи руки Штефана дернулись вверх, и он чуть не выронил пистолет. Пуля не попала в грудь прыгнувшего волка, а прочертила длинную кровавую борозду на его боку. Зверь пролетел мимо Штефана, ударился передними лапами о Баркова и сбил его с ног, щелкнув челюстями буквально в миллиметре от его шеи. Повалившись на пол, волк и Барков разлетелись в разные стороны.

Они практически одновременно вскочили. Волк яростно рыкнул и щелкнул зубами, но и Барков не был беззащитной овечкой: в его руке блеснул нож с почти двадцатисантиметровым, зазубренным с одной стороны лезвием. Когда волк прыгнул на русского, тот, расставив ноги, резко отклонился в сторону, пропуская волка мимо себя, и выставил руку с ножом. Его лезвие резануло зверя по животу — от груди до задних лап. Из раны фонтаном брызнула кровь и начали вываливаться кишки. Волк повалился на пол и, взвыв от боли и гнева, замер. Только лапы у него слегка подрагивали.

Однако его раны тут же начали заживать.

На глазах у оторопевших Уайта и Баркова поврежденные ткани волка начали превращаться в кипящую и клокочущую протоплазму, которая, казалось, жила своей жизнью и целеустремленно пыталась трансформироваться во что-то новое.

Уайт вскрикнул, поднял свой пистолет и выстрелил. От удара крупнокалиберной пули череп волка едва не разлетелся на куски. Тело белого хищника вздрогнуло и замерло — уже навсегда. Клокотание протоплазмы прекратилось.

— Вот ведь чертов идиот! — обругал Штефан Уайта. — Что вы наделали?! Он нам был нужен живым!

Еще секунда — и Штефан набросился бы на Уайта. У него вдруг возникло нестерпимое желание схватить американца, разорвать его хрупкое тело на куски, вонзиться зубами в его горло и пить, пить, пить его теплую сладкую кровь…

Штефану лишь с большим трудом удалось сдержаться. Это потребовало от него необычайных усилий, но ему все-таки и на этот раз удалось угомонить беснующегося внутри него зверя, быть может уже в последний раз. Тяжело дыша, Штефан повернулся к Баркову и спросил:

— Он вас не ранил?

Русский ответил лишь через несколько секунд. Он еле заметно кивнул, и Штефан не столько увидел этот кивок, сколько догадался о нем.

— Ну и хорошо, — сказал он.

Эти слова явно не соответствовали огромному облегчению, которое он при этом испытал. Все бы пропало, если бы зверь укусил Баркова.

Его план, еще несколько минут назад казавшийся весьма хитроумным и едва ли не гениальным, в действительности имел больше прорех, чем рыбацкая сеть. Реализация этого плана зависела от слишком многих непредвиденных обстоятельств, и случаю в нем была отведена значительная роль. В сущности, этот план уже закончился провалом, и это произошло из-за Уайта. Однако Штефан подумал, что он, наверное, на месте американца поступил бы точно так же. Есть предел тому, что человек может вынести, и Уайт оказался явно за этим пределом.

Барков все еще не отрываясь смотрел на мертвого волка. Хотя, до того момента как Уайт своим выстрелом остановил начавшееся заживление ран, прошло всего несколько секунд, раны за это время успели частично затянуться. Барков пробормотал две фразы на русском языке. Штефан, конечно, ничего не понял, но русский, резко подняв голову, посмотрел на Штефана и повторил свои слова по-немецки:

— Этого просто не может быть! Какая-то чертовщина!

«Если бы дело было только в этом, я не считал бы, что у меня есть серьезные проблемы», — подумал Штефан. А вслух он сказал:

— Нет, Барков. Это как раз то, что я пытаюсь вам объяснить. Я не знаю, что это за существа. И никто этого не знает. Если хотите, можете называть их оборотнями или же демонами. Любое из этих слов вполне к ним подходит. Они живут в той долине в Боснии и могут принимать какой угодно образ.

— Не может быть, — пробормотал Барков. — Этого не может быть. Вы лжете!

Штефан бросил быстрый взгляд на Уайта. Американец смотрел на него, широко раскрыв глаза. Возможно, он постепенно начинал понимать замысел Штефана.

— Нет, я говорю правду, — невозмутимо произнес Штефан. — Уайт, моя жена и я были там, но мы действительно всего лишь хотели взять у вашего отца интервью. Когда эти твари убили вашего отца, мы были еще внизу, в долине. Вероятно, они посчитали, что ваше присутствие в тех местах им чем-то угрожает. Вы думали, что видели нас, а на самом деле это были они.

Штефан указал рукой на убитого волка.

Барков уставился на неподвижное тело хищника. Штефану было понятно, что русский отчаянно пытается найти ответы на мучившие его вопросы — по сути, пытается объяснить необъяснимое. Барков никак не мог поверить в эту чертовщину, хотя и видел все собственными глазами.

Но то, что никак не получалось у Штефана, помогла довершить Соня.

Позади русского появилась тень — так близко к нему и так внезапно, как будто она не явилась из соседнего помещения, а материализовалась у входа в ванную прямо из воздуха. Даже сверхвосприимчивые органы чувств Штефана его ни о чем не предупредили. Соня просто появилась рядом. И она стала действовать четко и безжалостно, как бездушная машина.

Барков увидел испуг на лице Штефана и отреагировал так быстро, как от него и следовало ожидать. Правда, он не мог полностью отразить нападение Сони, но все же действовал достаточно быстро для того, чтобы суметь остаться в живых после первого нападения оборотня. Он резко повернулся на сто восемьдесят градусов и махнул ножом снизу вверх. Лезвие ножа резануло по Сониной руке от запястья до локтя и устремилось по дуге вверх. В тот же миг кулак Сони ударил русского по ключице, и Штефан услышал, как она сломалась. Барков громко охнул и отшатнулся, а Соня тут же с размаху ударила его рукой, после чего русский свалился на пол.

Буквально в то же мгновение Уайт выстрелил в Соню. Если бы Барков упал чуть позже, пуля попала бы в него. Впрочем, Штефан был уверен, что Уайт не сильно горевал бы по этому поводу. Вполне возможно, он надеялся, что пуля из его крупнокалиберного пистолета сначала прошьет насквозь тело русского, а затем попадет в Соню. Однако волею случая Баркову удалось избежать этого, и пуля прошла насквозь через тело Сони, отбросив ее назад и заставив отчаянно замахать руками в попытке удержать равновесие. Позади Сони от дверной коробки отлетели щепки.

Но пуля Уайта, по всей видимости, не задела ни одного жизненно важного органа, а может, Соня просто обладала более сильной способностью к регенерации, чем ее братья. Удержавшись на ногах, она несколько секунд стояла совершенно неподвижно. Ее глаза казались неживыми, а на лице появилось выражение максимальной сосредоточенности. От ее вида даже у Штефана, прекрасно знающего, что за существо стоит перед ним, по спине побежали ледяные мурашки.

Затем внешность Сони начала меняться. Соня не превратилась в волка, но и человеческие черты в ней стали расплываться. Она изогнулась и наклонилась вперед, как будто ее мышцы вдруг стали тяжелее, чем мог вынести человеческий скелет. Кисти превратились в лапы с похожими на изогнутые ножи ужасными пятисантиметровыми когтями, а запястья и руки до локтя покрылись густым черным мехом. Уши стали такими же, как у волка, — остроконечными, стоящими торчком. Они периодически поворачивались то вперед, то назад, словно независимые друг от друга маленькие радары. В Сониных глазах, ставших абсолютно черными, теперь светилось что-то злобное, кровожадное и первобытное. Во рту сверкнули смертоносные клыки. Лицо Сони пока не изменилось, однако оно теперь было, пожалуй, самым ужасным в ее облике. Оно… перекашивалось и дергалось, как будто под кожей копошилось что-то темное и бесформенное, пытающееся выбраться наружу.

Уайт выстрелил еще раз, но он был настолько поражен происходящим с Соней, что промахнулся. Пуля пробила в стене прямо над головой Сони дырку размером с кулак. Прежде чем Уайт успел выстрелить в третий раз, Барков был уже на ногах.

Предыдущее столкновение с Соней кое-чему его научило. Она была на две головы ниже его и весила, наверное, в два раза меньше, но Барков не попытался схватить ее, что, вполне возможно, закончилось бы для него смертью. Вместо этого он, изловчившись, отработанным до совершенства приемом карате нанес ей удар ногой по лицу.

Таким ударом любому обычному человеку свернуло бы, наверное, шею. Однако то существо, которое теперь находилось перед русским, даже не ощутило боли. Тем не менее этот мощный удар отбросил Соню назад, и она, вылетев из комнаты, упала на перила лестницы. Барков с воинственным криком бросился вслед за Соней и, подпрыгнув, нанес ей еще один мощный удар ногой.

Тело девушки-оборотня выдержало этот удар, а вот перила лестницы, в которые она уперлась спиной, — нет. Они с треском развалились на части и полетели вниз.

Барков свалился на пол, вскрикнул от боли и схватился рукой за плечо. Соня, как при замедленной съемке, резко отклонившись назад, так отчаянно махая руками, что со стороны это могло показаться даже смешным, попыталась за что-нибудь ухватиться. Однако хвататься было не за что, а потому она — молча и с выражением безграничного изумления на лице — рухнула вниз, в охваченную огнем комнату.

Едва лишь послышался глухой удар от ее падения, Штефан и Уайт тут же бросились к лестнице.

С первого этажа на них дохнуло просто невообразимым жаром, а пламя было таким ярким, что Штефан, взглянув на него, едва не ослеп. Уайт сдавленно и хрипло вскрикнул от боли. Очевидно он, попытавшись вдохнуть горячий воздух, тут же обжег себе горло. Барков, поднимаясь на ноги, мучительно стонал. Однако все трое поспешно приблизились к разломанным перилам лестницы и посмотрели вниз.

Там они увидели настоящий ад — прямо как у Данте.

Вся комната была охвачена пламенем. Жар был таким сильным, что металлические оконные рамы начали плавиться. Штефан почувствовал, что у него на коже лица тут же вздулись пузыри, а брови и волосы вот-вот могли загореться. Барков и Уайт, прикрывая лица руками, все же пытались разглядеть, что происходит внизу.

А там в пылающем адском огне металась тень. Девушка-оборотень горела. Ее тело было охвачено ослепительно-яркими языками пламени, которые причиняли ей нестерпимую боль. Она кричала нечеловечески пронзительным голосом и металась в агонии, тщетно пытаясь найти выход из того ада, в котором оказалась. При этом с ее телом непрерывно происходили жуткие метаморфозы: она превращалась то в человека, то в большого четвероногого зверя с плоским черепом, то в какое-то бесформенное существо — очевидно это было нечто среднее между предыдущим и последующим образом. Затем, буквально на секунду, Соня трансформировалась в классического оборотня — коренастое волосатое создание с когтями и хвостом, массивным черепом и вытянутой мордой с жуткими клыками. Еще секунда — и ее тело начало быстро плавиться. Даже ее фантастической способности к регенерации было уже недостаточно для того, чтобы своевременно заменять поврежденную плоть новой. Еще несколько секунд — и Соня сдалась. Она опустилась на колени, запрокинула голову и издала протяжный вой, в котором было столько муки, что у Штефана сжалось сердце. Хотя Соня была оборотнем и смертельным врагом Штефана, вряд ли хоть какое-либо существо в мире заслуживало такие невыносимые муки.

— Уайт! — крикнул Штефан.

Американец понял, что от него требовалось. Ослепленный ярким огнем, он все же сумел тщательно прицелиться и нажать на спусковой крючок.

Пуля попала умирающей девушке-оборотню прямо в лоб, она упала, и ее поглотил огонь.