Сердце волка

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Рональда

Над лесом вставало солнце.

Я смотрела на небо, лёжа на небольшом пригорке, и улыбалась. Я больше всего любила час рассвета, когда можно просто молча полежать в одиночестве, ни о чём не думая, ни о ком не беспокоясь, забыв про собственную жизнь, потому что, глядя в рассветное небо, кажется, что всё это совершенно неважно.

Ветер шелестел листьями деревьев, заставляя их перешептываться между собой. Скосив глаза, я наблюдала, как из норки вылез тушман – маленький пушистый зверёк-грызун – и принялся с упоением тереть глазки-бусинки, чтобы прогнать сонливость и умыться. С каждой минутой воздух всё больше светлел, и я уже могла разглядеть и пространство вокруг себя, и деревья, обступившие меня со всех сторон, словно они желали меня обнять. Забавно, ведь кроме них вряд ли найдутся охотники до объятий со мной.

Над лесом полилась тихая, мелодичная песнь какой-то маленькой птички. Прислушавшись, я узнала трели калюжницы – эта крошечная птица с красным брюшком и забавным жёлтым хохолком на голове больше всего любила петь именно на рассвете, словно желая поприветствовать начинающийся день.

Наконец, солнце выглянуло из-за верхушек деревьев и на миг ослепило меня. Я улыбнулась. Оно делало так каждое утро, а я радовалась – думала, что солнце играет, подмигивает мне, подбадривает… И никогда заранее не жмурилась, чтобы не пропустить тот, самый первый, лучик света, который заглянет мне в глаза. Поймав это приветствие от наступающего дня, я с наслаждением потянулась, не вставая с прохладной почвы, чувствуя, как трава щекочет голые пятки…

Я бы очень хотела быть столь же прекрасной, как и это утро, и природа вокруг меня. Но я, к сожалению, не была такой. Иногда мне казалось, что это должны замечать и лесные животные, и рыбы, и даже деревья – но они не замечали. В отличие от моих сородичей, да и меня самой. Я терпеть не могла смотреться в зеркало, да и что хорошего я бы увидела там? Низкую и нескладную полную девушку со светлыми волосами, настолько жидкими, что голова напоминает ощипанную курицу. Нос – толстый, мясистый, как пятачок у свиноматки. Огромные губы, из-за которых меня когда-то прозвали жабой. Хоть уши не торчат и зубы ровные, и на том спасибо.

Единственная красота – глаза. Они у меня голубые, как лепестки лесной фиалки, очень редкого лесного цветка. И если бы они находились на каком-нибудь другом лице, может, и ничего, но на моём смотрится, как насмешка природы. Тем более, что у всех нормальных оборотней глаза жёлтые. Точнее, они становятся жёлтыми после первого обращения. А до этого могут быть самыми разными. И то, что мои глаза до сих пор остаются голубыми, говорит только об одном…

– Рональда!

Я вздохнула. Ну вот, начинается. А я так надеялась полежать здесь ещё хотя бы десять минут.

– Рональда! Рональда, ты слышишь меня? Отцу срочно нужна твоя помощь!

Я хмыкнула. Ну конечно, кто бы сомневался.

– Иду, Сильви.

Над моим голосом природа тоже поиздевалась. Нет бы сделать квакающим, как у настоящей лягушки! А он у меня обычный, красивый даже.

Я встала с земли, отряхнула юбку, нацепила башмаки, а затем сошла с пригорка и направилась навстречу сестре.

Увидев меня, Сильви как всегда нахмурилась.

– Ну где ты пропадаешь? Каждый раз так! Неужели ты не можешь подойти поближе к Поляне?!

Я пожала плечами, и она поджала губы.

– Пойдём. Отец просил привести тебя как можно скорее. – Она развернулась и поспешила прочь, а я молча последовала за ней.

Сестра, в отличие от меня, унаследовала замечательную во всех отношениях внешность нашей матери. У Сильви прелестные кудрявые волосы цвета золота, ярко-жёлтые глаза, изящный рот и стройная фигура. Она выше меня на целую голову и сумела впервые обратиться в тринадцать лет, как и положено. Сильви очень сильная самка, не смотря на свой возраст. Сейчас ей всего восемнадцать.

Кроме неё, у меня есть ещё одна сестра. И двое братьев. Я – самая старшая, мне двадцать два года. И все мы – дети главы клана белых волков, или, как его называют у нас, оборотней, калихари.

Я думала, отец будет встречать нас с Сильви у входа в деревню, как обычно, но нет. Видимо, случилось что-то действительно серьёзное.

Вместо того чтобы повернуть к дому калихари, сестра вдруг повела меня в ближайшее строение. Значит, раненых даже не стали тащить в усадьбу. Хм…

– Да шевелись ты! – зашипела Сильви, сверкнув ярко-жёлтыми глазами. Я, по своему обыкновению, ничего не ответила.

Возле дома, к которому мы шли, резко и неприятно пахло свежей кровью. Запаха было много, воздух им просто пропитался…

Дверь распахнулась.

– Рональда!

Я моментально остановилась, чуть присела и опустила голову – так у нас полагалось приветствовать любого из трёх глав кланов.

– Калихари.

Я никогда не называла его отцом.

– Пойдём. – Я и опомниться не успела, как он вдруг развернулся и вошёл в дом. – Джерард не смог вовремя остановиться…

Больше отец ничего не сказал, но мне больше и не требовалось.

Джерард – старший из моих братьев. И самый неуравновешенный. Он, конечно, ара – так называют сильных, крупных самцов, – но пока не может понять, что быть ара – это тяжёлая работа, а не игра в «догони, поймай, укуси».

Суть любого оборотня – двойственность. Двойное сознание. Есть человек, а есть волк. И чем сильнее твой внутренний волк, тем сложнее его контролировать. Настоящий ара должен быть прежде всего не сильным хищником, а сильным человеком, чтобы подчинить своего волка. Процесс «подчинения» занимает от пяти до десяти лет. По крайней мере обычно так и происходит. Но Джерард мучается уже чуть больше восьми, а подвижек всё нет и нет. Отец думает – это из-за его вспыльчивости. Возможно, он прав, и прежде, чем подчинить своего внутреннего волка, брату придётся побороться с собственным характером.

В комнате, куда завёл меня калихари, царил настоящий разгром: на полу валялись черепки от разбитой посуды, куски окровавленной ткани, ещё какой-то хлам, неподдающийся опознанию. А у окна стояла кровать, на которой и лежал он – получеловек-полуволк, с ног до головы вымазанный собственной (а может, и чужой) кровью.

Он не двигался.

– Я дал ему сонного зелья. Рональда, это Нери, сын Кендры…

Я только вздохнула. Всё понятно. Кендра – ближайшая подруга моей дражайшей матушки, и понятное дело, обе очень расстроятся, если я не сумею помочь бедолаге.

Что ж, ладно…

Я подошла ближе к постели и почти сразу оцепенела. Да, Джерард, подкинул ты мне работёнку.

– Калихари, – я обернулась к отцу, – нужна очень хорошая верёвка или куски длинной, крепкой ткани. Пошлите Сильви в мою хижину, пусть принесёт с полки три бутылочки. Одна зелёная, другая красная, третья синяя. Надеюсь, она не перепутает, от этого зависит жизнь Нери.

Отец молча кивнул и вышел из комнаты, а я вновь повернулась к раненому. Случай был сложный и практически безнадёжный.

Когда Джерард, потеряв над собой контроль, начал трепать Нери, как куклу, бедняга то ли от боли, то ли от отчаяния и страха, решил перекинуться обратно в человека. В результате он застрял посреди трансформации. Вывести из этого состояния вообще очень сложно, а тут ещё такие ранения…

Многие думают, что регенерация спасает оборотней практически от любых повреждений. Но это заблуждение. Во-первых, в течение десяти-двадцати лет с момента первого обращения она почти не работает, а только формируется, а во-вторых, если оборотню отрубить голову, она точно на место не прирастёт. Ну и даже обладая такой мощной регенерацией, как калихари, выздоровление после тяжёлых ран требует много времени и жизненных сил.

Удастся ли мне вытащить Нери из лап Дариды, я не имела понятия. Но попробовать стоило, и вовсе не потому что я боялась гнева матушки или хотя бы жалела этого молодого оборотня. Я уверена, когда он очнётся, то и видеть меня не захочет, как и все остальные, кого я лечила. Мне просто было интересно, смогу ли я…

– Вот, – сказал калихари, заходя в комнату. В руках у него были три бутылочки и крепкая верёвка. – Тебе нужна помощь, Рональда?

– Нет, – я покачала головой. – Выйдите, пожалуйста.

Несколько секунд отец просто смотрел на меня пронзительно-жёлтыми глазами. Желтее они только у дартхари – нашего Вожака.

– Хорошо, – кивнул наконец и вышел из комнаты.

Я сразу же бросилась к Нери и приступила к делу. Сначала привязала его руки и ноги к крепким крюкам, торчащим прямо из стены – подобные есть в любом доме оборотней на случай, если придётся силой усмирять разбушевавшегося волка и связывать его, – а затем усилила узлы заклинанием.

Содержимое красной бутылочки первым делом отправилось в рот Нери, зубы которого я еле разжала, чтобы напоить его обезболивающим – именно это зелье хранилось у меня в бутылочках красного цвета. Теперь нужно было понять, что делать дальше, и я, приглядевшись, решила, что всё же буду помогать оборотню превратиться обратно в человека – тело Нери сейчас больше напоминало человеческое, чем волчье. Поэтому я, натерев его заживляющей мазью из зелёной бутылочки и с удовлетворением заметив, что раны стали медленно, но затягиваться, села рядом на кровать и положила ладони ему на глаза.

Раньше для раненых молодых оборотней приглашали человеческого мага-лекаря из ближайшей деревни, но уже шесть лет его функции выполняю я. Я умею работать с магией Света и Тьмы, хотя, признаться, чародейка из меня довольно слабая. Но в клане белых волков я – единственная, кто умеет колдовать. Оборотни и не должны этого уметь, наша магия – это сама возможность превращаться из человека в волка и обратно. Какой-либо другой магией оборотни владеют очень редко. Я в числе этих «счастливчиков». Возможно, именно поэтому я так и не смогла обратиться…

Поморщившись, я постаралась освободить голову от лишних мыслей и сосредоточиться.

Постепенно ладони начали светиться. Сначала совсем слабо, но потом всё сильнее и сильнее. Я подняла Нери веки и направила этот слепящий свет прямо в его зрачки.

Оборотень дёрнулся.

– Нери! Ты слышишь меня? Нери! Это твоё имя, тебя так зовут. Ты видишь свет, Нери? Иди на него! Иди к нему! Давай, Нери!

Он дёрнулся ещё раз, потом зарычал и громко, протяжно завыл. Ох, надеюсь, сюда никто не явится после этих его трелей…

– Иди к свету, Нери! Иди сюда!

Оборотень задрожал, но ничего по-прежнему не происходило. Его только сильно трясло, как в лихорадке. Я продолжала звать его по имени ещё несколько минут, но…

Да, так мы до вечера провозимся.

Тогда я, наклонившись, поцеловала его в губы – мне нужно было как-то пробудить его человеческую сущность… хотя бы таким примитивным способом.

– Давай, Нери. Иди ко мне.

Странно, но этот поцелуй оборотню понравился. Он довольно заурчал и подался вперёд, словно требуя продолжения.

– Нет уж, Нери. Иди к свету, и получишь ещё. Обещаю.

Сначала он зарычал, а потом… Я и моргнуть не успела, как оборотень, стремительно вытянувшись, стал человеком, но почти тут же взвыл от боли, которая должна была раздирать его на части даже несмотря на обезболивающее.

Нери распахнул жёлтые глаза и посмотрел прямо на меня. Я улыбнулась. Как хорошо, что он сейчас не видит, кто перед ним, а то бы с испуга обратно в волка перекинулся.

– Всё хорошо, Нери, – сказала я и быстро влила ему в рот содержимое маленькой синей бутылочки. Это было крепкое сонное зелье вперемешку с заклинанием, запирающим оборотня в одной из ипостасей, в данном случае в человеческой. И как только он закрыл глаза и затих, я встала с постели и вышла из комнаты.

– Как он, Рональда? – услышала я сразу, как оказалась за дверью.

Голос отца дрожал. Волнуется, значит. А обо мне он никогда не волновался. Ни разу в жизни.

– Хорошо, калихари.

Я не стала смотреть ему в глаза, не взглянула я и на Джерарда – он стоял тут, рядом с отцом и нервно заламывал руки. Прошла мимо недовольной, как и всегда, Сильви, и вышла из дома незнакомых мне оборотней.

Не знаю, сколько времени я лечила Нери, но небо уже стало нежно-голубым, как лепестки лесной фиалки, воздух ощутимо потеплел, утратив утреннюю прохладу. И я, не оборачиваясь, направилась к себе – за пределы деревни клана белых волков, где я жила вот уже шесть лет в маленькой деревянной хижине, потому что была отверженной.

– Рональда! – крикнул позади меня Джерард. Я остановилась, но не обернулась.

Я услышала тяжёлые, гулкие шаги брата за спиной. Он подошёл почти вплотную, и от этого мне стало неуютно.

– Ты не хочешь повернуться ко мне лицом?

Его голос был злым. Впрочем, как и всегда.

– Не хочу.

– Ронни…

– Хватит. – Я не выносила, когда меня называли этим детским именем. – Говори, зачем я тебе понадобилась.

Несколько секунд Джерард молчал.

– С Нери действительно всё в порядке?

– Да.

– Тогда почему ты не хочешь посмотреть на меня?

Вздохнув, я всё же обернулась.

– Это не имеет никакого отношения к выздоровлению Нери. Хватит нести чушь. Если это всё, я пойду.

Когда-то давно я очень любила эти тёмные жёсткие волосы, острый нос, резкие скулы… Только тогда его глаза были карими. А сейчас – жёлтые и злые.

Губы Джерарда сжались в тонкую ниточку, а потом он резко развернулся и пошёл прочь от меня, слегка прихрамывая.

– Джерард!

Он обернулся, и в выражении его лица мелькнуло что-то странное.

– Держи, – я кинула ему крошечный пузырёк с зельем, усиливающим регенерацию. – Выпей или намажь больное место. Перестанешь хромать.

Когда я выходила из деревни, брат всё ещё стоял на месте, сжимая в руке пузырёк с зельем, и смотрел мне вслед.

Я возвращалась к себе в хорошем настроении. До следующих игрищ две недели, и за это время меня наверняка никто не побеспокоит. Если только роды нужно будет принять или простуду у какого-нибудь маленького оборотня вылечить.

В воздух взмыла стайка вечно чирикающих силиц. Этих жизнерадостных птичек было полным-полно в той части леса, которую я считала своей.

Шесть лет назад я ушла из родной деревни и поселилась в лесу. Эта земля ещё считается Арронтаром – землёй оборотней, – но сюда редко заходят мои сородичи. Однажды я слышала, как парочка молодых волчат лет десяти-двенадцати в разговоре назвали это место Жабьим лесом.

В презрительном отношении оборотней ко мне нет ничего странного. Все оборотни красивые, крепкие, спортивные, я же – маленькая, толстая, с отвратительным носом и жуткими большими губами, произвожу на них отталкивающее впечатление. Так было всегда. Я вижу в глазах окружающих меня оборотней лишь одно презрение с тех пор, как мне исполнилось три года. Думаю, оно было и раньше, просто именно в этом возрасте я начала понимать, за что и почему.

И сейчас я шла по узенькой, наполовину заросшей тропинке к своей хижине, между делом собирая со всех ближайших кустов в передник – он у меня с большими, глубокими карманами – красную сморокву. Эти маленькие ягоды – прекрасное средство от простуды. В обычном виде они ядовиты, но при должной обработке становятся настоящим спасением в зимнее время года.

Подойдя к своей хижине, я громко свистнула. И почти сразу, широко зевая во весь зубастый рот, с крыльца поднялся Элфи – мой хати. Вообще-то щенка хати дарят всем оборотням сразу после первого обращения, которое я так и не прошла, как ни пыталась. Однако Элфи почему-то сам признал меня. Он сбежал из коробки, в которую засунули щенков перед игрищами, и прибежал ко мне. Когда остальные оборотни опомнились, Элфи уже успел лизнуть меня в нос – это значило, что он признал во мне хозяина. И было поздно что-либо делать – скорее небо рухнет на землю, чем хати предаст того, кого однажды лизнул в нос.

– Вставай, соня, – я улыбнулась и потрепала Элфи по лохматой голове. Он у меня большой, гладкошерстный, треугольные ушки вечно стоят торчком, шерсть серая, а глазки голубые. В общем, красавец. Такие хати считаются элитными. Я знаю, что похожего много лет назад дартхари подарил императору Эдигору Второму… а мне вот Элфи достался случайно. Но это, пожалуй, лучшее, что случилось со мной за всю жизнь.

– Я уже успела сходить в деревню и вылечить там одного молодого дурака, который решил поиграть сегодня ночью с моим братцем. А ты всё дрыхнешь, Элфи. Будем завтракать?

– Р-ры, – кивнул хати, и я, ещё раз погладив его по пушистой голове, направилась к хижине.

Понятия не имею, кто и когда её построил. Старая, покосившаяся набок, некоторые брёвна наполовину сгнили… Когда я её нашла, она заросла мхом по самую крышу и поначалу мне казалось, что жить здесь нельзя. Но выбора у меня не было, так что я всё подлатала, помыла, укрепила заклинаниями и почистила. Если хочешь жить в тепле, дом приходится сильно отапливать – буквально пара часов, и тепло уходит в никуда. А осенью иногда начинает протекать крыша. Но это не беда. Моих познаний в магии и умений обращаться с деревом хватает, чтобы заделывать дыры.

Я нашла эту хижину шесть лет назад, когда однажды убежала из деревни. Точнее, её нашёл Элфи, хвостиком последовавший за мной в лес.

Я помню тот вечер так ясно, будто он был вчера. Стояла ранняя осень, шёл проливной дождь, я плакала и мчалась непонятно куда, не обращая внимания на то, что уже давно промочила ноги. Элфи тыкался холодным носом мне в ладонь и тихонько, жалобно повизгивал, чувствуя моё состояние. И вдруг он ринулся вперёд с громким тявканьем…

– Элфи! – закричала я, подняла промокшую юбку и побежала за хати.

Сначала я думала, что передо мной просто какой-то холм или пригорок. Только потом различила торчащую вверх печную трубу и поняла, что это старый, заросший деревянный дом.

Стремительно темнело, поэтому я начала искать вход в него, чтобы поскорее забраться внутрь и больше не мокнуть под дождём. Помог, опять же, Элфи. Оглушительно тявкая, он привёл меня к двери, выскочившей из петель и грохнувшейся на пол, как только я к ней прикоснулась.

Внутри оказалось настолько сыро, что я подумала – возможно, здесь даже сырее, чем снаружи, но тем не менее вошла и огляделась. Посреди комнаты стояли только стол и старое, насквозь вымокшее кресло, которое я на следующий день торжественно сожгла на улице. Но на столе, к моему удивлению, даже нашлась посуда. Глиняные горшок и кувшин, деревянная тарелка и обыкновенная металлическая вилка. Я пользуюсь всем этим до сих пор. Не знаю, кому принадлежала эта посуда и кто жил в хижине, но подозреваю, что он был так же одинок, как и я.

Стекло в одном из окон было выбито, поэтому внутрь намело столько мусора, особенно старых осенних листьев, что я решила – пола здесь нет вообще, под ногами земля. Хорошо, что ошиблась.

Тем не менее, в хижине было уютно. Теперь-то я понимаю – эта развалина показалась мне уютной только потому что в ней не было никого, кто мог бы громко воскликнуть: «Жаба!» – и бросить в меня камень.

Ту ночь мы с Элфи провели на столе, прижавшись друг к другу и дрожа от холода. Именно тогда я и решила, что буду тут жить…

…Тряхнув головой, я отодвинула в сторону воспоминания о событиях шестилетней давности и вошла в дом.

Теперь здесь всё по-другому. Только стол – тот самый, я поставила его между двумя окнами. Слева от двери у меня огромный и длинный шкаф, наполненный книгами и разными банками-склянками с травами, мазями и зельями. Справа – печка, рядом импровизированная кровать, похожая на птичье гнездо (впрочем, её можно назвать и так, ведь я «сплела» своё ложе из тонких, гибких прутиков удивительного дерева ирвис, растущего только в Арронтаре) и шерстяное одеяло для Элфи.

Прошло минут двадцать, прежде чем я вынесла на крыльцо, где мы с Элфи любим завтракать, дымящийся горшок с ароматной кашей, две миски и кувшин с прохладным морсом из погреба. Морс я сварила вчера, набрав полную корзину клурики – сейчас как раз время для этой летней и очень вкусной ягоды.

На крыльце, под крышей, чтобы сберечь от дождя, у меня всегда стоят плетёные креслице и столик. Их я тоже сама сплела из ирвиса. Это было трудно, но в конце концов у меня получилось. Да и времени у меня предостаточно. Никто не беспокоит страшную жабу в её лесу.

Но только мы с Элфи сели завтракать, как я услышала неподалёку знакомый голос.

– Рональда!

По тропинке, явно двигаясь в сторону моего жилища, шагал калихари. Элфи заворчал, увидев его, но я успокаивающе погладила хати по макушке, и он успокоился.

– Калихари, – я встала и почтительно наклонила голову, стараясь не заглядывать отцу в глаза. У него, когда он на меня смотрит, вечно на лице такая брезгливость и презрение, что просто тошно становится.

Некоторое время калихари молчал, изучая всё вокруг себя. Ну конечно, впервые же к дочери «в гости» явился, чего бы не поглядеть, как я тут живу-поживаю.

– Если не возражаете, я вернусь к завтраку, – сказала я и, не дожидаясь ответа отца, вновь села в кресло и начала есть кашу.

– У тебя нет второго кресла? Или хотя бы стула? – Его голос был недовольным.

Я покачала головой.

– Нет, калихари.

– Могла бы держать… Вдруг кто-нибудь придёт… – проворчал отец, и я ухмыльнулась.

– Кто же ко мне придёт? Лесной олень? – Мой голос просто сочился сарказмом, и я думала, что отец в ответ на эти слова тоже скажет что-нибудь обидное, но он почему-то промолчал.

Я спокойно доела свой завтрак, выпила большую кружку освежающего морса и только потом, встав, обратилась к своему «гостю»:

– Слушаю вас, калихари.

Я по-прежнему не смотрела отцу в лицо. Мой взгляд блуждал где-то в районе его рук, но и по ним было видно, что он нервничает.

– Ты не сказала, как нужно лечить Нери.

Я пожала плечами.

– Пусть проспится хорошенько. Как проснётся – накормить, можно дать общеукрепляющее на всякий случай. Больше ничего. К следующим игрищам будет как новенький, но подпускать к нему Джерарда я всё же не советую. Впрочем, вам виднее, калихари.

Отец вздохнул и нервно сжал пальцы.

– Я пришёл к тебе, чтобы поговорить о нём.

Вот тут я удивилась.

– О Джерарде?..

– Да, Рональда. О твоём брате.

Я сжала зубы.

– У меня нет братьев. Так же, как и сестёр. Я отреклась от всех шесть лет назад. От родственников и от стаи. Вы и сами знаете, калихари.

Несколько секунд я слышала только его тяжёлое дыхание. А потом отец заговорил… и каждое слово причиняло мне боль.

– Я обратился к одному лекарю-человеку… Хотел понять, что происходит с Джерардом. Ещё никогда ара не пытался так долго подчинить своего волка. Обычно все молодые самцы-ара справляются за пять лет, Джерарду не удалось и за восемь. Это ненормально, так не должно быть. И тот лекарь… он сказал, что это из-за тебя, Рональда.

В груди что-то кольнуло.

– Я практически не вижусь с Джерардом, вы ведь знаете, калихари.

– Да, я знаю. Но дело не в этом. Лекарь сказал, он винит себя в том, что случилось с тобой. Чувство вины, боль, невозможность исправить давят на него. Именно поэтому Джерард до сих пор не стал полноценным ара.

Чувство вины… боль… Ну конечно. Так я и поверила. Видимо, именно это он ощущал, когда кидал в меня камни.

– Что вы хотите от меня, калихари?

– Поговори с ним. – Голос отца был почти умоляющим. – Скажи Джерарду, что ты не винишь его. Что ты его простила.

Я невесело улыбнулась.

О Дарида, и этот оборотень пришёл к своей отверженной дочери, от которой когда-то отрёкся, чтобы попросить за того, кто когда-то сам громко кричал: «Жаба! Жаба!» – и швырял в меня булыжники. Шрам от одного такого, брошенного Джерардом, до сих пор красуется у меня на виске.

– Это всё, калихари?

Отец сделал шаг вперёд, но почти тут же остановился и застыл.

– Ты… скажешь?

Я не выдержала – подняла голову и посмотрела ему в глаза.

Ожидание, надежда… Да, он действительно очень любит Джерарда.

– Я скажу. А теперь, пожалуйста, уходите.

Он с облегчением улыбнулся, а потом кивнул, развернулся и пошёл прочь от моей хижины.

Когда высокая подтянутая фигура отца скрылась среди деревьев, я села на пол рядом с Элфи и тихо заплакала.