Пролог Снег


Трепещущий свет трех ламп освещал маленькую комнатку с голыми белыми стенами и потолком, а Сине не отрывала взгляда от тяжелой деревянной двери. Она понимала, что для восседающей от Белых ведет себя непоследовательно, да и просто глупо. Плетение саидар, которым Сине заплела косяк, доносило до нее шорохи случайных шагов в лабиринте далеких переходов – шорохи, затихавшие, едва их успевал уловить слух. Простенький прием, которому она научилась у подруги в давние дни послушничества, но благодаря ему узнать о чьем-то появлении можно было задолго до того, как этот кто-то приблизится к двери. Впрочем, на второй подвальный этаж Башни мало кто спускался вообще.

Плетение уловило далекое попискивание крыс. О Свет! Когда в Тар Валоне последний раз видели крыс, да еще в самой Башне? А вдруг какая-то из них вынюхивает-высматривает для Темного? Сине беспокойно облизнула губы. Логика тут ни при чем. Истина. Пусть и нелогичная. Ее так и подмывало рассмеяться. Усилием воли она сдержала истерический приступ. Надо думать о чем-то другом, не о крысах. О чем-то другом… За спиной у нее послышался сдавленный вскрик, перешедший в глухие всхлипы. Ей хотелось заткнуть уши. Сосредоточься!

Сине и ее товарки собрались в этот раз отчасти по той причине, что главы Айя, судя по всему, втайне встречались. Она сама видела, как Феране Нехаран шепталась в укромном уголке библиотеки с Джесси Билал, которая у Коричневых если и не глава, то стоит очень высоко. Насчет положения Суаны Драганд из Желтых Сине была еще более уверена. И зачем понадобилось Феране прогуливаться с Суаной в малопосещаемых местах Башни, причем обе кутались в простые плащи? Восседающие от различных Айя вели между собой разговоры по-прежнему в открытую, пусть и весьма холодным тоном. Свидетелями же подобных встреч были и другие; они, разумеется, не называли имен глав своих Айя, но двое упомянули Феране. Загадка эта наводила на тревожные размышления. Башня в последнее время превратилась в зыбкое болото, каждая Айя готова вцепиться в горло другой, однако главы их встречаются, таясь по углам. Кто возглавляет каждую Айя, известно только своим, но сами главы, по-видимому, знают друг друга. И что же, интересно, они замышляют? Что? Какое несчастье, что нельзя просто спросить Феране. Даже если та и позволит обратиться к ней с какими-то вопросами, Сине сама не осмелится спрашивать. Только не сейчас.

Как ни старалась Сине собраться и сосредоточиться, полностью занять свои мысли этой проблемой ей не удавалось. Даже понимая, что смотрит сейчас на дверь и бьется над неразрешимой задачей только для того, чтобы не оглядываться. Чтобы не видеть источника сдавленных рыданий и приглушенных стонов.

И, медленно повернув голову, словно сделать это ее заставила мысль о стонах, Сине посмотрела через плечо на своих сообщниц. Дыхание ее участилось. Тар Валон был завален снегом, но здесь, в подземелье, казалось, что в комнате необъяснимо жарко. И она заставила себя смотреть.

Саэрин стояла, широко расставив ноги, поглаживая пальцами рукоять заткнутого за пояс кривого алтарского кинжала. Шаль ее с коричневой бахромой держалась на локтях за спиной. Оливковое лицо потемнело от холодной ярости, и шрам на челюсти превратился в тонкую белую линию. Певара на первый взгляд выглядела поспокойнее, но одной рукой она вцепилась в шитые красным юбки, а сжатый в другой ее руке Клятвенный жезл – гладкий белый цилиндр в фут длиной – напоминал поднятую для удара дубинку. И ударить она могла вполне: силой Создатель ее не обидел, невзирая на склонность к полноте, а решительностью она могла поделиться и с самой Саэрин.

По другую сторону Покаянного сиденья стояла хрупкая, невысокая Юкири, крепко обхватив себя руками; от бившей ее дрожи трепыхалась длинная серебристо-серая бахрома ее шали. Юкири, то и дело облизывая губы, бросала озабоченные взгляды на женщину рядом. Дозин с виду походила больше на смазливого паренька, чем на уважаемую Желтую сестру, и, глядя на нее, не сказать было, чем они тут занимаются. На самом деле именно она манипулировала плетениями, уходившими в Сиденье, и потому Дозин не отрывала напряженного взора от тер’ангриала. На бледном лбу Желтой сестры блестели бисеринки пота. Все они, собравшиеся в этой комнате, были восседающими, в том числе и высокая женщина, корчившаяся на Сиденье.

По лицу Талене струился пот, золотистые волосы слиплись, промокшая полотняная ночная сорочка прилипла к телу. Остальная ее одежда кучей валялась в углу. Закрытые веки подрагивали, нескончаемый поток стонов и всхлипываний перемежался невнятными мольбами. Сине стало дурно, но она не могла отвести взора. Ведь Талене – ее подруга. Была ее подругой.

Несмотря на свое название, тер’ангриал ничем не походил на сиденье – просто большой прямоугольный блок, на вид из серого в белую крапинку мрамора. Из чего он сделан на самом деле, никто не ведал, твердостью материал не уступал стали – всюду, кроме наклонной верхней грани блока. Изящно сложенная Зеленая сестра немного продавила ее своей тяжестью, и поверхность странным образом принимала формы ее тела, как бы та ни извивалась. Плетения Дозин втекали в единственное отверстие во всем Сиденье – прямоугольную, размером с ладонь дыру на боку, окруженную без видимого порядка мелкими бороздками. Сюда приводили пойманных в Тар Валоне преступников, дабы они испытали на себе Покаянное сиденье, испытали в соответствии с тяжестью своих преступлений. После освобождения они обычно бежали с острова. В Тар Валоне случалось очень мало преступлений. Сине со странным чувством подумала, для таких ли целей служило Покаянное сиденье в Эпоху легенд.

– Что она… видит? – шепотом, сама того не желая, спросила Сине.

Талене наверняка не только видит: для нее все происходит словно на самом деле. Хвала Свету, что у нее нет Стража, хотя для Зеленой это практически неслыханно. Она сама утверждала, что восседающей Страж ни к чему. Теперь же на ум приходили и другие причины подобного желания.

– Ее, проклятую, бьют кнутами растреклятые троллоки, – хрипло ответила Дозин. В выговоре ее слышался родной кайриэнский акцент, что случалось редко, лишь в минуты крайнего напряжения. – А когда закончат… Она увидит, как в троллочьем котле над костром булькает вода. И смотрящего на нее мурддраала. Она должна понять: в следующий раз ее ждет именно это. Чтоб мне сгореть, если она сейчас не сломается… – Дозин нетерпеливым движением смахнула со лба пот и прерывисто вздохнула. – Хватит толкать меня под локоть. Я давно уже не занималась подобным делом.

– Выдержать три раза… – пробормотала Юкири. – Самый крепкий из преступников ломается под тяжестью своего прегрешения после второго! А вдруг она ни в чем не виновата? О Свет, это же все равно что воровать овцу на глазах пастуха! – Юкири, даже сотрясаясь от дрожи, сохраняла царственный вид, однако речь ее всегда выдавала в ней простую селянку. Она обвела остальных мрачным взглядом. – Закон запрещает применять Сиденье на посвященных. Нас всех лишат званий восседающих! А коли мало покажется выбросить из Совета, так еще и в изгнание отправят. А перед тем и розгами выпорют, чтобы жизнь медом не казалась. Чтоб мне сгореть, если мы ошиблись, нас могут и усмирить!

Сине содрогнулась. Последнего удастся избежать, если их подозрения подтвердятся. Нет, не подозрения – уверенность. Они должны быть правы! Однако Юкири в любом случае говорит верно. Законы Башни требуют неукоснительного исполнения, и нарушение их нельзя оправдать ни необходимостью, ни высшим благом. Но если они правы, стоит заплатить даже и такую цену. Да ниспошлет Свет, чтоб они оказались правы!

– Ты что, оглохла или ослепла? – накинулась на Юкири Певара, потрясая Клятвенным жезлом. – Она вновь отказалась дать клятву не говорить ни слова лжи. И дело вовсе не в глупой гордости, которой так кичится Зеленая Айя! Мы-то все через это прошли! Когда я отгородила ее щитом, она пыталась ткнуть меня ножом! И это свидетельствует о ее невиновности? Да? Что она вообще знала? Все, что она могла предположить – это что мы станем кричать на нее, осыпать упреками, покуда у нас языки не отсохнут! С чего бы ей ожидать большего?

– Спасибо вам обеим, – сухо обронила Саэрин, – за констатацию очевидного. Юкири, отступать уже поздно, так что лучше мы пойдем дальше. А будь я на твоем месте, Певара, то не орала бы на одну из всего-то четырех женщин в Башне, кому можешь доверять.

Юкири зарделась и одернула шаль, а Певара слегка смутилась. Но всего лишь слегка. Все они здесь восседающие, однако руководство на себя явно взяла Саэрин. Сине не знала, как к этому относиться. Всего несколько часов назад они с Певарой были добрыми подругами, взявшимися вдвоем за опасные поиски, принимавшими все решения вдвоем; теперь же у них есть союзники. Надо бы испытывать чувство благодарности, что их стало больше. Однако сейчас они не в Совете, и звания восседающих не имеют значения. В действие вступила иерархия Башни, тонкие различия в положениях – кто стоит выше и кому следует выказывать почтение. По правде говоря, Саэрин пробыла в послушницах и в принятых вдвое дольше, чем большинство из них, но немалый вес имели и сорок лет, которые провела она на посту восседающей, больше, чем всякий другой в Совете. Сине еще повезет, если Саэрин, прежде чем принять решение, вообще спросит ее мнение, не говоря уж о совете. Глупо, но мысль эта саднила словно заноза в ноге.

– Троллоки потащили ее к котлу, – внезапно произнесла Дозин скрипуче. Талене сквозь стиснутые зубы испустила тонкий вскрик; ее затрясло, словно в лихорадке. – Я… я не знаю, смогу ли… проклятье, смогу ли себя заставить…

– Разбудите ее, – распорядилась Саэрин, бросив на остальных лишь мимолетный взгляд, чтобы проверить, о чем они думают. – Хватит дуться, Юкири, и будь наготове.

Серая сестра одарила ее гордым яростным взглядом, но когда Дозин отпустила свои потоки и Талене открыла голубые глаза, Юкири тут же окружило сияние саидар, и она, не промолвив ни слова, отгородила распростертую на Сиденье женщину от Истинного Источника. Саэрин была главной, и все это поняли, вот так-то. Очень неприятная заноза.

Щит, пожалуй, и не был нужен. На лице Талене застыла маска ужаса, она дрожала, тяжело дышала, словно пробежала без остановки десяток миль. Поверхность Сиденья все еще оставалась податливой, но, поскольку Дозин перестала направлять Силу, верхняя грань не принимала больше форму тела Талене. Та невидящим взглядом уставилась в потолок, потом резко зажмурилась, но тотчас же снова открыла глаза. Что бы ни привиделось ей из пережитого, вспоминать об этом она не хотела.

Сделав два шага к Сиденью, Певара протянула растерянной женщине Клятвенный жезл.

– Отрекись от всех обетов, что связывают тебя, Талене, и вновь принеси Три Клятвы, – хриплым голосом произнесла она.

Талене отпрянула от Клятвенного жезла, как от ядовитой змеи, затем дернулась обратно, ибо с другой стороны к ней склонилась Саэрин.

– В следующий раз, Талене, тебя ждет котел. Или же тебе окажет свои знаки внимания мурддраал. – Лицо Саэрин выражало безжалостность, но в сравнении с ее голосом оно казалось мягким. – И раньше ты не проснешься. А если это не подействует, будет и еще один раз, и еще, столько, сколько потребуется, даже если нам придется просидеть здесь, в подземелье, до лета.

Дозин открыла было рот, собираясь протестовать, затем скорчила кислую мину. Она одна среди них знала, как обращаться с Сиденьем, но занимала столь же незавидное положение, как и Сине.

Талене не отводила взора от Саэрин. Большие глаза ее наполнились слезами, она заплакала, содрогаясь от безнадежных рыданий. Затем Талене, не глядя, протянула руку, и Певара сунула в ее ищущие, дрожащие пальцы Клятвенный жезл. Обняв Источник, Певара направила в жезл прядку Духа. Талене крепко стиснула Клятвенный жезл, так, что кулаки побелели, но продолжала лежать, рыдая.

Саэрин выпрямилась.

– Боюсь, Дозин, придется опять ее усыпить.

Слезы хлынули из глаз Талене еще сильнее, и она пробормотала, всхлипывая:

– Я… отрекаюсь… от всех клятв… что… связывают меня…

И последние ее слова превратились в вой.

Сине вздрогнула, судорожно сглотнула. Она знала на своем опыте, насколько болезненно отречение от одного-единственного обета, и могла представить мучения, которые грозят тому, кто откажется сразу от нескольких, но сейчас она увидела, как это бывает в действительности. Талене вопила, пока хватало дыхания, затем со всхлипом вздохнула и снова зашлась в крике. У Сине мелькнула мысль, что на ее вопли сюда сбежится вся Башня. Высокая Зеленая сестра билась в конвульсиях, молотила руками и ногами, потом вдруг выгнулась дугой – серой поверхности касались лишь ее голова и пятки. Все мускулы были напряжены, тело судорожно дергалось.

Столь же внезапно Талене обмякла, подобно тряпичной кукле, и, лежа на Сиденье, захныкала, как потерявшийся ребенок. Клятвенный жезл выкатился из ослабевшей руки на наклонную серую поверхность. Юкири что-то забормотала, похоже, возносила жаркую молитву. Дозин продолжала потрясенно шептать: «О Свет! О Свет!»

Певара подхватила жезл, вновь вложила его в руку Талене и сжала ее пальцы. В подруге Сине не было сейчас ни капли жалости.

– Теперь принеси Три Клятвы, – велела она.

Мгновение казалось, что Талене откажется, но она медленно повторила слова клятв, которые делали их всех Айз Седай и объединяли. Не говорить ни слова неправды. Никогда не создавать оружия, которым один человек может убить другого. Никогда не использовать Единую Силу в качестве оружия, кроме как против приспешников Темного или порождений Тени, либо для защиты собственной жизни, жизни своего Стража или жизни другой сестры. И, умолкнув, она, вся дрожа, беззвучно заплакала в напряженной тишине. Наверное, потому, что клятвы укоренялись в ней. Весьма малоприятные ощущения, когда клятвы свежи. Наверное, поэтому.

Затем Певара произнесла слова клятвы, которую они требовали от Талене. Та вздрогнула, но повторила за ней безнадежным голосом:

– Я клянусь беспрекословно подчиняться вам всем пятерым. – она тупо смотрела прямо перед собой, и по щекам у нее катились слезы.

– Отвечай мне правдиво, – сказала Саэрин. – Ты – из Черной Айя?

– Да, – услышали они в ответ. Признание вырвалось из горла Талене со скрипом, словно повернулись заржавленные петли.

От этого короткого простого слова Сине вся заледенела. Повеяло таким холодом, какого она и представить не могла. Ей, в конце концов, поручено было искать Черных сестер, и она верила в существование Черной Айя, хотя многие не верили. Она применила насилие к другой сестре, к восседающей, помогла связать Талене потоками Воздуха и пронести ее через заброшенные подвальные переходы, нарушила с дюжину законов Башни, пошла на тяжкое преступление – все для того, чтобы услышать ответ, которого она ждала еще до того, как был задан вопрос. И она его услышала. Черная Айя действительно существует. Сине смотрела во все глаза на Черную сестру, на приспешницу Темного, носящую шаль. И действительность оказалась страшнее всех предположений. Чтобы не стучали зубы, Сине стиснула челюсти чуть не до хруста. Приложила все усилия, пытаясь совладать с собой, пытаясь мыслить здраво. Но кошмары обернулись явью, ожили под сводами Башни.

Кто-то испустил тяжелый вздох, и Сине поняла, что не только ее мир перевернулся вверх тормашками. Юкири вздрогнула, потом вперила взор в Талене, словно решившись удерживать щит, если понадобится, одной силой воли. Дозин облизала губы и растерянно разгладила свою темно-золотистую юбку. Спокойными выглядели лишь Саэрин с Певарой.

– Итак, – негромко произнесла Саэрин. Точнее, наверное, было бы сказать не «негромко», а «слабо». – Итак. Черная Айя. – Она глубоко вздохнула, заговорила громче и отчетливей: – Щит больше не нужен, Юкири. Талене, ты не попытаешься сбежать или сопротивляться нам. И коснуться Источника ты отныне не можешь без разрешения одной из нас. Хотя, полагаю, это забота тех, кому мы тебя передадим. Юкири?

Щит, ограждавший Талене, исчез, но сияние вокруг Юкири не погасло – она все еще не доверяла воздействию Клятвенного жезла на Черную сестру.

Певара нахмурилась.

– Саэрин, прежде чем мы передадим ее Элайде, я бы хотела разузнать как можно больше. Имена, места встреч и все остальное. Все, что ей известно!

Приспешники Темного погубили всю семью Певары, и Сине знала: та отправится в изгнание, преисполненная решимости самолично выследить всех Черных сестер до последней.

Талене, сжавшись в комочек на Сиденье, издала сдавленный звук – наполовину горький смешок, наполовину всхлип.

– Если вы так поступите, мы все погибнем. Погибнем! Элайда – Черная!

– Это невозможно! – взорвалась Сине. – Элайда сама отдала мне распоряжение выискивать Черных.

– Как же можно сомневаться? – громко прошептала Дозин. – Талене вновь дала клятвы, и она назвала ее имя!

Юкири с горячностью закивала.

– Головой-то подумайте, – буркнула Певара. – Вам не хуже меня известно: если веришь в ложь, скажешь ее как чистую правду.

– Вот она, правда! – твердо заявила Саэрин. – Чем докажешь свои слова, Талене? Ты видела Элайду на ваших… сборищах?

Она с такой силой стиснула рукоять кинжала, что побелели костяшки пальцев. Саэрин пришлось упорнее многих бороться за право носить шаль, за самую возможность вообще остаться в Башне. Для нее Башня стала больше, чем домом, и была гораздо дороже, чем собственная жизнь. Если Талене даст не тот ответ, до суда Элайда может и не дожить.

– Не бывает никаких сборищ, – угрюмо сказала Талене. – Не считая, наверное, Высшего совета. Но она должна быть Черной. Им известно о каждом сообщении, которое она получает, даже о секретных посланиях. Известно о каждом сказанном ею слове. Они знают обо всех принимаемых ею решениях еще до того, как о них объявят. Причем за несколько дней, а иногда и за недели. Значит, она сама им и сообщает, как же иначе? – Талене, с трудом удерживаясь в сидячем положении, пристально вглядывалась по очереди в каждую из стоявших рядом женщин. От этого казалось, что взгляд у нее беспокойно бегает. – Нам нужно бежать. Нам нужно где-то скрыться. Я помогу вам… расскажу все, что знаю!.. Но если мы не скроемся, они нас убьют.

Странно, подумала Сине, как быстро Талене стала называть своих бывших заединщиц «они» и открестилась от них, встав на другую сторону. Нет. Нельзя уклоняться от истинной проблемы, и неразумно пытаться не думать о ней. Действительно ли Элайда велела ей, Сине, искать Черную Айя? Она ведь ни разу не произнесла этих слов. Неужели она имела в виду что-то другое? Элайда же готова вцепиться в глотку любому, кто только упомянет о Черных. Да и почти каждая сестра поступит так, однако…

– Элайда не раз выказывала себя дурой, – заметила Саэрин, – и не однажды я жалела, что, встав тогда, голосовала за нее. Но я не верю, что она – Черная. Голословного заявления мало.

Певара, поджав губы, отрывисто кивнула в знак согласия. Ей тоже, как Красной, нужны были более веские доказательства.

– Может, оно и так, Саэрин, – сказала Юкири, – но нам не удастся долго удерживать Талене. Зеленые очень скоро начнут интересоваться, куда она делась. Не говоря уже о… о Черных. Нам лучше побыстрее решить, что делать, – иначе, когда хлынет ливень, мы так и будем сидеть на дне колодца.

Талене слабо, заискивающе улыбнулась Саэрин, но робкая улыбка ее исчезла при виде хмурого лица Коричневой восседающей.

– Мы не смеем ничего сказать Элайде, пока не будем готовы одним ударом сокрушить Черных, – заключила наконец Саэрин. – И не спорь, Певара; это всего лишь голос здравого смысла.

Певара всплеснула руками, лицо ее приобрело упрямое выражение, но она промолчала.

– Если Талене права, – продолжила Саэрин, – то Черные знают о Сине или же скоро узнают, поэтому мы должны, насколько это в наших силах, обеспечить ее безопасность. Это непросто, ведь нас только пятеро. Мы не можем доверять никому, пока не будем уверены в этом человеке! У нас, во всяком случае, есть Талене, и кто знает, что мы из нее еще выжмем?

Талене всем видом показала, что готова выжать из себя все, но на нее никто не обратил внимания. У Сине пересохло в горле.

– Возможно, мы не так уж одиноки, – неохотно промолвила Певара. – Сине, расскажи всем о твоем плане насчет Зеры и ее подруг.

– Плане? – заинтересовалась Саэрин. – Кто такая Зера? Сине? Сине!

Та вздрогнула.

– Что?.. А-а… Мы с Певарой обнаружили здесь, в Башне, небольшое бунтовское гнездышко, – с придыханием начала Сине. – Десять сестер сеют по заданию мятежниц разброд и шатания. – Саэрин собирается позаботиться о ее безопасности, вот как? Даже не спросив мнения Сине? Она же сама восседающая; она – Айз Седай почти сто пятьдесят лет. Какое право имеет Саэрин, да и кто бы то ни было… – Мы с Певарой собрались положить конец их деятельности. Одну сестру, Зеру Дакан, мы уже заставили дать ту же клятву, какую сейчас требовали от Талене. И сегодня днем Зера должна, не возбуждая подозрений, привести в мои комнаты Бернайлу Гелбарн. – О Свет, ведь каждая сестра за этими стенами может оказаться Черной! Каждая. – Потом мы хотели заставить этих двоих привести к нам остальных, чтобы все они дали обет подчиняться. Мы, конечно, собирались задать им те же вопросы, что и Зере, какие зададим Талене. – Черная Айя уже может знать ее имя, может знать, что ей поручено искать Черных сестер. Интересно, как Саэрин думает защитить ее? – Тех, кто даст неверные ответы, мы допросим, а остальные смогут отчасти искупить свое предательство, выискивая под нашим руководством предательниц из Черной Айя. – О Свет, каким образом?

Когда Сине рассказала все, началось совещание – это значило, что Саэрин еще не знает, какое решение принять. Юкири настаивала, чтобы Зеру и ее сообщниц немедленно отдали в руки закона – если можно так поступить, не раскрывая сути дела с Талене. Певара возражала, правда, не вполне искренне, что бунтовщицами стоит воспользоваться; распространяемые ими слухи касались в основном Красной Айя и Лжедраконов. Дозин, по-видимому, хотела бы выкрасть по очереди всех сестер в Башне и заставить их принять дополнительную клятву, но это предложение вряд ли было воспринято всерьез.

Сине не принимала участия в этом недолгом обсуждении. Все они угодили в такую передрягу, что ее реакция, как ей подумалось, была самой естественной. Сине кинулась в ближайший угол, и ее вытошнило.


Илэйн изо всех сил сдерживалась, чтобы не заскрипеть зубами. Над Кэймлином бушевала очередная вьюга, затянув дневное небо мглою, и пришлось зажечь лампы, отбрасывавшие на деревянные стенные панели желтоватый свет. Под яростными порывами ветра дрожали створки высоких арочных окон. То и дело вспыхивали молнии, глухо рокотал гром. Снегопад с грозой, зимой хуже не придумаешь, самая сильная и яростная буря. В комнате было не так и холодно, но… Грея руки у большого мраморного камина, где потрескивали поленья, девушка все равно ощущала холод каменных плит пола, проникавший и сквозь ковры в несколько слоев, и сквозь толстые подошвы ее бархатных мягких туфель. Широкий воротник ее красно-белой мантии и манжеты из меха чернобурки отличались изысканной красотой, но Илэйн казалось, что греют они не больше, чем жемчужины на рукавах. Если она и не позволяла холоду касаться себя, то забыть о нем тоже не удавалось.

Куда, интересно, запропастилась Найнив? И Вандене? Илэйн невольно возроптала про себя. «Они уже должны быть здесь! О Свет! Мне так хочется научиться обходиться без сна, а они невесть где прохлаждаются!» Но нет, это несправедливо. Илэйн всего несколько дней назад заявила официально о своих правах на Львиный трон, и все прочее отошло для нее сейчас на второй план. У Найнив же и Вандене свои приоритеты – и своя ответственность, как они ее понимают. Найнив вместе с Реанне и другими из Связующего круга с головой ушли в планы, как вывести женщин Родни из захваченных шончан стран прежде, чем их обнаружат и наденут на них ошейники. У Родни большой опыт держаться тише воды ниже травы, но шончан – не Айз Седай и не станут закрывать глаза на дичков. Считалось, что Вандене до сих пор не оправилась от потрясения, вызванного убийством сестры, едва притрагивается к еде и вряд ли способна давать дельные советы. Что до еды, то так оно и было, но терзало Вандене желание найти убийцу. Все думали, что предутренними часами она бродит по коридорам в скорби, но на самом деле она втихомолку искала там приспешника Темного. Еще три дня назад от такой мысли Илэйн прошиб бы холодный пот, но сейчас приспешники Темного стали всего лишь одной опасностью из многих. Опасностью посерьезнее прочих, что правда, то правда, но и других хватало.

Найнив с Вандене занимались важными делами, их поддерживала Эгвейн, но Илэйн была не прочь поторопить их с решением этих дел, пусть даже желание ее и казалось несколько эгоистичным. Вандене была кладезем разумных советов – благодаря многолетнему опыту и своим научным занятиям; а Найнив, не один год имевшая дело с Советом деревни и Кругом женщин в Эмондовом Лугу, приобрела проницательность в практической политике, как бы то ни отрицала. «Чтоб мне сгореть, у меня сотни проблем, даже здесь, во дворце, и обе они мне так нужны!» Если все пойдет так, как хочет Илэйн, Найнив ал’Мира наверняка займет при следующей королеве Андора место советницы Айз Седай. Илэйн требовалась любая возможная поддержка – ей необходимо было опереться на тех, кому она доверяет.

Придав лицу спокойное выражение, Илэйн отвернулась от пылающего камина. Перед ним стояло подковой тринадцать кресел с высокими спинками, украшенными незатейливой, но, несомненно, мастерской резьбой. Как ни странно, почетное место, где положено восседать королеве, находилось дальше всех от камина. Так было заведено издавна. Спину Илэйн тотчас согрел огонь камина, зато грудь мгновенно начала мерзнуть. За стенами дворца падал снег, грохотал гром, сверкали молнии. В голове у нее тоже бесновалась вьюга. Спокойствие. Правителю спокойствие необходимо не меньше, чем Айз Седай.

– Значит, наемники, – сказала Илэйн, не сумев скрыть некоторого сожаления в голосе. Не пройдет и месяца, как из ее поместий начнут прибывать дружинники – как только узнают, что она жива, – но до лета немногие сумеют добраться, а тем, кого набирает Бергитте, понадобится полгода, а то и больше, чтобы научиться держаться в седле и обращаться с мечом. – И охотники за Рогом, если кто-то запишется и принесет присягу. – Непогода заперла в Кэймлине немалое число и тех и других. Как частенько поговаривали, даже чересчур много – они пьянствовали, скандалили и докучали своими приставаниями порядочным женщинам. Возможно, их удастся, по крайней мере, использовать для благих целей, и, вместо того чтобы быть источником неприятностей, они наведут порядок. Илэйн очень не хотелось думать, что она пытается саму себя в этом убедить. – Пусть дорого, но казна покроет расходы. – Ну, на какое-то время. Поскорее бы начали поступать доходы из поместий!

Чудо из чудес, но обе стоявшие перед Илэйн женщины отреагировали одинаково.

Дайлин сердито хмыкнула. Высокий ворот ее темно-зеленого платья был застегнут большой круглой серебряной брошью с изображением совы и дуба – герба Дома Таравин. Это было ее единственное украшение. Знак гордости ее Дома, возможно, даже слишком большой гордости; к тому же верховная опора Дома Таравин и сама была гордой женщиной. В ее золотистых волосах блестели седые нити, в уголках глаз таились тонкие морщинки, но лицо несло на себе печать силы и властности, а взгляд оставался проницательным и уверенным. Ум Дайлин был остер, как бритва. Или как меч. Женщина откровенная – или казавшаяся таковой, – которая не станет кривить душой и будет говорить прямо.

– Наемники знают свое дело, – без обиняков сказала она, – но с ними трудно совладать, Илэйн. Когда тебе нужно пощекотать перышком, они, весьма возможно, обернутся молотом, а когда тебе понадобится молот, они окажутся невесть где и будут искать своей выгоды. Наемники верны золоту, и только до тех пор, пока золото течет им в карманы. Если не предадут раньше за кучку золота побольше. Уверена, на сей раз леди Бергитте со мной согласится.

Бергитте стояла, скрестив на груди руки и широко расставив ноги в сапогах с высокими каблуками, и, как всегда, поморщилась, услышав свой новый титул. Илэйн пожаловала ей поместье, едва добралась до Кэймлина, где дар можно было оформить как полагается. Наедине Бергитте беспрестанно ворчала на эту тему, не забывая сетовать и на другую перемену в своей жизни. Ее небесно-голубые штаны были того же покроя, что она носила обычно: свободные и присборенные у лодыжек, но короткую красную куртку украшал теперь высокий белый воротник-стойка, и белые манжеты были оторочены золотом. Отныне она – леди Бергитте Трагелион, а еще – капитан-генерал гвардии королевы. Пусть брюзжит и сердится сколько угодно – пока все это остается только между нею и Илэйн.

– Да, я согласна, – крайне неохотно пробурчала Бергитте, одарив Дайлин взглядом исподлобья.

Илэйн, благодаря соединявшим ее с Бергитте узам Стража, ощутила все то же, что и утром. Разочарование, раздражение, решимость. Хотя в этих чувствах отражались, возможно, чувства самой Илэйн. С того момента, как эти узы соединили Илэйн с Бергитте, все их ощущения передавались от одной к другой крайне необычно. Даже природный цикл у Илэйн сдвинулся больше чем на неделю, чтобы совпасть с циклом другой!

Бергитте явно не хотелось как принимать второе предложение, так и соглашаться с доводами Дайлин.

– Проклятье, Илэйн, охотники за Рогом немногим лучше, – проворчала она. – Люди, которые дали клятву охотника и отправились на поиски приключений! У них одно желание – прославиться и попасть в сказания. А ты хочешь, чтобы они, как все прочие, соблюдали закон! Половина из них – надменные хлыщи и на всех смотрят свысока. Остальные же только и ищут случая подраться. А стоит им прослышать хоть что-то о Роге Валир, так считай, тебе повезет, коли за ночь исчезнут всего двое из трех.

Дайлин тонко улыбнулась, словно выиграла очко. Их с Бергитте нельзя было сравнить даже с водой и огнем; каждая могла справиться почти с кем угодно, но друг с другом они почему-то спорили даже о том, какого цвета уголь. Спорили и будут спорить впредь.

– Кроме того, охотников за Рогом с наемниками объединяет и еще одно. Почти все они – чужестранцы. А это равно плохо и для бедных, и для богатых. Очень плохо. Менее всего тебе нужно восстание.

Полыхнула молния, на миг осветив окна, и гром, прогремевший следом, словно подчеркнул слова Дайлин. За тысячу лет из-за восстаний потеряли трон семь королев Андора, и две из них, оставшиеся в живых, должно быть, горько сожалели о своей участи.

Илэйн подавила вздох. На одном из маленьких инкрустированных столиков у стены стоял тяжелый серебряный поднос с кубками и высоким кувшином с горячим, приправленным пряностями вином. Наверное, вино уже остыло. Илэйн направила короткую струйку Огня, и над кувшином поднялся легкий парок. Из-за пряностей вино, подогретое дважды, слегка отдавало горечью, но ради тепла серебряного кубка в руках ее стоило потерпеть. Илэйн, преодолев желание посредством Силы согреть и воздух в комнате, отпустила Источник. Тепла все равно хватит ненадолго, если не поддерживать плетения постоянно. Ей всякий раз, когда она обращалась к саидар, приходилось – так или иначе – заставлять себя отпускать Источник, но в последнее время желание зачерпнуть побольше становилось все сильнее. С этим опасным соблазном сталкивалась каждая сестра. Илэйн знаком предложила Дайлин и Бергитте налить себе вина.

– Положение вам известно, – сказала девушка. – Только глупец не счел бы его ужасным, а вы отнюдь не таковы. – От гвардии ныне оставались жалкие остатки, горсточка более или менее достойных воинов и пара горсточек бывших вышибал, пригодных лишь выкидывать из таверн пьянчуг. А с уходом салдэйцев среди Айил пышным цветом расцвела преступность. Илэйн надеялась, что снегопад приостановит зловещую волну, но каждый день приносил новые известия о грабеже, поджоге и того хуже. И положение ухудшалось с каждым днем. – При таких делах бунт вспыхнет в считаные недели. А то и раньше. Если я не сумею навести порядок в самом Кэймлине, люди обратятся против меня. – Не суметь навести порядка в столице – все равно что объявить на весь мир о своей неспособности править страной. – Мне это тоже не нравится, но так надо сделать. Значит, так и будет. – Обе собеседницы открыли было рты, но Илэйн не дала им возможности возразить. Она постаралась придать голосу больше твердости. – Так оно и будет.

Бергитте мотнула головой, ее длинная, до пояса, золотистая коса взлетела и упала, но узы передали неохотное согласие. У Бергитте были, конечно, странные взгляды на взаимоотношения Айз Седай и их Стражей, но она все же научилась понимать, когда на Илэйн нельзя давить. Ну, в какой-то мере научилась. Есть еще поместье и титул. И командование гвардией. И еще несколько мелочей.

Дайлин слегка пригнула шею и вроде как присела; возможно, это был реверанс, однако лицо ее осталось каменным. Не стоит забывать, что многие из тех, кто не желал видеть на Львином троне Илэйн Траканд, охотно посадили бы на это место Дайлин Таравин. Та готова была помогать, но времени прошло еще так мало, и в глубине сознания Илэйн звучал порою тихий голосок. Неужели Дайлин просто выжидает, пока Илэйн не наломает дров, а затем сделает свой ход и выступит в роли «спасительницы» Андора? Со стороны человека расчетливого и неискреннего такая тактика вполне может принести успех.

Илэйн подняла руку, собираясь потереть висок, но вместо этого поправила волосы. Так много подозрений, и так мало доверия. С того времени, как она уехала в Тар Валон, Игра Домов успела заразить Андор. Оставалось только радоваться, что она провела многие месяцы среди Айз Седай, и не потому, что училась владению Силой. Большинство сестер хлебом не корми, дай лишь окунуться в Даэсс Дей’мар. И спасибо Тому – за его наставления. Иначе Илэйн не протянула бы так долго после возвращения. Да ниспошлет Свет, чтобы Том был в безопасности, чтобы он, Мэт и остальные спаслись от шончан и были сейчас на пути в Кэймлин. Каждый день, с того утра, как девушка покинула Эбу Дар, она молилась, чтобы с ними ничего не случилось, но времени у нее теперь хватало лишь на коротенькую молитву.

Заняв кресло в середине полукруга, королевское кресло, Илэйн постаралась принять царственную осанку – спина прямая, руки покоятся на резных подлокотниках. «Мало выглядеть королевой, – частенько говаривала ей мать, – но если люди не увидят в тебе королеву, не помогут ни острый ум, ни проницательность в делах, ни храброе сердце». Бергитте пристально смотрела на Илэйн, чуть ли не с подозрением. Все-таки эти узы порой крайне неудобны! Дайлин поднесла к губам кубок с вином.

Илэйн глубоко вздохнула. К следующему вопросу она подступалась и так и этак, пыталась разрешить его по-всякому, и другого пути не видела.

– Бергитте, я желаю, чтобы к весне гвардия превратилась в войско, численностью не уступающее армии, которую могут выставить любые десять Домов. – Добиться этого, скорее всего, невозможно, но попытаться следует. И в этом случае нужно удержать всех записавшихся в гвардию наемников, завербовать их еще больше, принять всех, кто выказал хоть малейшее желание. О Свет, ну и задачка!

Дайлин захлебнулась вином, выпучила глаза; из уголка рта ее побежала темная струйка. Закашлявшись, она достала из рукава украшенный кружевами платочек и приложила к подбородку.

Узы донесли от Бергитте паническую волну.

– О-о, чтоб мне сгореть, Илэйн, ты же не хочешь!.. Я ведь лучница, а не полководец! Я умею стрелять из лука, и все! Разве ты еще не поняла? Я всего лишь делаю то, что нужно, когда обстоятельства вынуждают! Все равно же я – больше не она, я – это я, и…

Бергитте умолкла, сообразив, что рискует наговорить лишнего. И не в первый раз. Она покраснела как маков цвет, а Дайлин с любопытством на нее воззрилась.

Они представили дело так, будто Бергитте родом из Кандора, где селянки носят похожую одежду, однако Дайлин явно подозревала, что здесь что-то нечисто. И всякий раз, как у Бергитте с языка слетали неосторожные слова, приближалось то мгновение, когда она выдаст и свою тайну. Илэйн бросила на Бергитте взгляд, предвещавший серьезный разговор.

Щеки Бергитте стали краснее красного. По узам хлынуло чувство стыда, затопило Илэйн, и она ощутила, как вспыхнуло ее собственное лицо. Она наскоро приняла строгий вид, надеясь, что румянец ее примут за проявление какого-то иного чувства, а не желания забиться в уголок кресла из-за унижения. Нет, подчас это взаимное отражение бывает совершенно не к месту!

Дайлин лишь мгновение смотрела на Бергитте. Она спрятала платок, осторожно поставила кубок обратно на поднос, потом подбоченилась; лицо ее предвещало грозу.

– Гвардия королевы, Илэйн, всегда была ядром андорской армии, но это… Милость Света, это чистое безумие! Да против тебя поднимутся все, от реки Эринин до Гор тумана!

Илэйн сосредоточилась. Спокойствие. Если она не права, Андор ждет судьба Кайриэна – залитая кровью, утонувшая в хаосе страна. И сама Илэйн, разумеется, погибнет: такова цена ошибки, – хотя это уже не будет иметь значения. Но не попытаться нельзя, и неудача в любом случае закончится для Андора тем же. Спокойствие, хладнокровие, стальное бесстрастие. Королева не должна выказывать страха, даже если ей и вправду страшно. Особенно когда ей страшно. Матушка всегда говорила, что свои решения нужно объяснять как можно реже; чем чаще объясняешь, тем больше требуется объяснений, а потом только на объяснения времени и хватает. Гарет Брин говорил: объясняй, если можешь; люди сделают лучше, если будут знать, что и почему нужно делать. Сегодня стоит последовать совету Гарета Брина. Ведь он одержал столько побед.

– О своих претензиях заявили три претендента. – И возможно, есть еще один, который не говорит во всеуслышание о своих намерениях. Илэйн заставила себя выдержать пристальный взгляд Дайлин. Просто встретилась с ней глазами, без всякого гнева. Но Дайлин, похоже, приняла ее прямой взгляд за признак гнева – судя по отвердевшему подбородку и вспыхнувшему лицу. Что ж, пусть считает так. – Аримиллу, саму по себе, можно было бы не принимать во внимание, но за ней стоит Насин вместе с Домом Кирен, и его поддержка – спятил он или нет – вынуждает все же считаться и с Аримиллой. Ниан и Эления в тюрьме, но их люди – на свободе. Люди Ниан могут спорить и метаться, пока не найдут лидера, но Джарид – верховная опора Дома Саранд, и он ухватится за возможность удовлетворить амбиции жены. С обоими заигрывают Дома Бэрин и Аншар; самое лучшее, на что я могу надеяться, – первый примкнет к Саранд, а второй – к Араун. Девятнадцать Домов в Андоре обладают достаточной силой, чтобы к ним примкнули меньшие Дома. Шесть из них замышляют против меня, а на моей стороне – два.

Пока еще шесть, и ниспошли Свет, чтобы за нее стояло два! Илэйн не упомянула три Дома, которые собирались поддержать Дайлин; Эгвейн, во всяком случае, на время связала их по рукам и ногам в Муранди.

Илэйн указала на стул рядом с собою, и Дайлин села, аккуратно расправив юбки. Выражение, наводившее на мысль о грозовой туче, с ее лица исчезло. Она посмотрела на Илэйн, никак не показывая, о чем думает или хочет спросить.

– Мне все это известно не хуже тебя, Илэйн, но Луан и Эллориен приведут к тебе свои Дома, как и Абелль, я уверена, – начала она осторожно, но продолжила с большей горячностью. – За ними потянутся и другие Дома. Если только ты не отпугнешь их. О Свет, Илэйн, это ведь не Война за престолонаследие. Траканд наследует Траканд, а не другой Дом. Даже тогда при борьбе за наследование редко доходило до открытого столкновения! Преврати гвардию в армию, и ты рискуешь всем.

Илэйн вскинула голову, рассмеялась, но смех ее был невесел и напоминал отдаленные раскаты грома.

– Я рискнула всем в тот день, Дайлин, когда вернулась домой. Говоришь, Норвелин и Траймане придут ко мне, и еще Пендар? Замечательно, тогда со мной будет пять против шести. Что другие «потянутся», как ты сказала, я не думаю. Если какой-то из Домов двинется прежде, чем всем станет ясно, что Розовый венец – мой, он выступит против меня, а не за меня.

Если повезет, эти лорды и леди постесняются объединиться с заединщиками Гейбрила, но на везение полагаться не хочется. Она-то не Мэт Коутон. О Свет, большинство людей считают, что Ранд убил ее мать, и единицы верят, что «лорд Гейбрил» был одним из Отрекшихся. Чтобы исправить нанесенный Равином вред Андору, ей потребуется вся жизнь, даже если удастся прожить столько, сколько кому-то из Родни! Некоторые из Домов не поддержат ее потому, что свои беззакония Гейбрил творил именем Моргейз, а другие потому, что Ранд обмолвился о намерении «вручить» ей трон. Она любила его всем сердцем, но чтоб ему сгореть за то, что он заикнулся об этом! Пусть даже это и осадило Дайлин. Самый захудалый фермер в Андоре – и тот возьмется за топор или косу, лишь бы сбросить с Львиного трона марионетку!

– Я бы очень хотела избежать того, чтобы андорцы убивали андорцев, Дайлин, но Престолонаследие или нет, а Джарид готов сражаться, пусть даже Эления под замком. Дом Ниан готов сражаться. – Обеих женщин лучше как можно скорее доставить в Кэймлин; в Арингилле слишком много возможностей незаметно передать на волю послание, а то и приказ. – Аримилла тоже готова сражаться, а за нею – люди Насина. Для них это и есть Престолонаследие, и единственный способ остановить их – быть сильнее, чтобы они и думать не смели о сражении. Превратит Бергитте к весне гвардию в армию – и замечательно, потому что, если раньше армия была мне не нужна, к тому времени она понадобится. И не надо забывать о шончан. Они не удовлетворятся Танчико и Эбу Дар, им нужно всё. А я, Дайлин, не отдам им Андора, как не отдам его и Аримилле. – За окнами прогрохотал гром.

Дайлин, оглянувшись на Бергитте, облизнула губы. Пальцы ее нервно перебирали складки юбок. Ее мало что могло испугать, но слухи о шончан пугали. Тихонько, себе под нос, она пробормотала:

– Я надеялась избежать открытой гражданской войны.

Эти слова могли ничего не означать – или же очень многое! Возможно, стоит прощупать глубже.

– Гавин, – внезапно сказала Бергитте. Лицо ее просветлело, и через узы передалось облегчение. И чувство это было довольно сильным. – Когда он появится, он и примет командование. И станет твоим первым принцем меча.

– Чушь собачья! – огрызнулась Илэйн, и тут же за окнами полыхнула молния.

С чего это Бергитте взбрело в голову именно сейчас сменить тему? Дайлин вздрогнула, и щеки Илэйн вновь обдало жаром. По удивленному выражению лица Дайлин стало ясно, что ругательство прозвучало слишком грубо. Ну и ни к чему смущаться; подумаешь, Дайлин – подруга ее матери. Илэйн машинально сделала большой глоток вина – и из-за горечи чуть не подавилась. Она поспешно отогнала мысленный образ: Лини грозится вымыть ей рот с мылом, и напомнила себе, что уже стала взрослой женщиной и борется за трон. Вряд ли ее мать так часто чувствовала себя попавшей в дурацкое положение.

– Да, Бергитте, станет, – продолжила Илэйн спокойнее. – Когда появится.

В Тар Валон уже отправились три курьера. Даже если ни одному не удастся ускользнуть от Элайды, Гавин со временем узнает о ее претензии на трон и придет. Он очень ей нужен, очень. Илэйн не питала иллюзий относительно своих полководческих способностей, а Бергитте так боится оказаться недостойной ходящих о ней легенд, что кажется, страшится порой даже и пытаться что-то сделать. Встать против целой армии – это пожалуйста, а вот возглавить армию – ни за что на свете!

Бергитте и сама знала, что за каша у нее в голове. Сейчас лицо ее казалось застывшим, но в душе кипел гнев на себя и на свое замешательство, причем кипел все сильнее. Илэйн, внезапно ощутив раздражение, открыла рот, собираясь ответить на замечание Дайлин о гражданской войне, пока на нее не нахлынул отраженный гнев Бергитте.

Но не успела она слова сказать, как распахнулись высокие красные двери. Вспыхнувшая было в ее душе надежда, что это Найнив или Вандене, растаяла при виде двух женщин Морского народа. Несмотря на погоду, они были босиком.

Перед ними плыли волны мускусного аромата, и Ата’ан Миэйр являли собой живописное зрелище: в ярких парчовых штанах и блузах, с кинжалами, усыпанными драгоценными камнями, в ожерельях из золота и ценной поделочной кости, не считая прочих украшений. Десять маленьких толстых колец в ушах Ренейле дин Калон прятались под ее прямыми черными волосами с проседью на висках, но надменности в темных глазах нельзя было не заметить – как и золотой, увешанной медальонами цепочки, что тянулась от серьги к колечку в носу. На лице ее была написана решимость, и плавная походка ничуть не смягчала впечатления, что Ренейле способна проходить сквозь стены. У Зайды дин Парид – почти на ладонь ниже своей спутницы и чернее угля – на левую щеку свешивалось раза в полтора больше золотых медальонов, и излучала она скорее властность, чем высокомерие, – несомненную уверенность в подчинении своим приказам. В ее густых черных кудрях кое-где проглядывала седина, но она была потрясающа – одна из тех женщин, что с возрастом становятся еще красивее.

Увидев эту парочку, Дайлин вздрогнула и потянулась было рукой к носу. Обычно именно так реагировали люди, непривычные к облику Ата’ан Миэйр. Илэйн скривилась, и причиной тому были не кольца в носу. Мелькнула мысль – а не выругаться ли еще разок… да позабористее… В данный момент не было на свете двоих людей, за исключением Отрекшихся, кого она хотела бы видеть меньше всего. Рин Харфор обязана была проследить, чтобы этого не произошло!

– Прошу меня простить, – сказала Илэйн, грациозно поднимаясь, – но я сейчас очень занята. Государственные дела, как вы сами понимаете, иначе я встретила бы вас сообразно вашему положению. – Морской народ отличала приверженность к формальностям и этикету, во всяком случае, в том виде, как они это понимали. Вполне возможно, мимо главной горничной они прошли, попросту не сказав, что желают видеть Илэйн, но столь же легко они оскорбились бы, случись Илэйн приветствовать их сидя – ведь корона пока еще не на ее голове. А Илэйн, испепели их обеих Свет, не вправе допустить, чтобы они оскорбились. Рядом с нею сразу встала Бергитте, взяв с церемонным поклоном свой кубок; по узам Стража передалась настороженность. Бергитте всегда оживлялась в присутствии Морского народа, и при них с языка у нее вполне могло что-нибудь сорваться. – Я встречусь с вами сегодня попозже, – договорила Илэйн и добавила: – Если на то будет воля Света.

Морской народ также придавал большое значение церемонным фразам, и этой фигурой речи Илэйн выказала вежливость и одновременно оставила себе выход из положения.

Ренейле остановилась, лишь когда подошла вплотную к Илэйн, чуть ли не на расстояние шага. Затем коротко указала на стул татуированной рукой – явно разрешая Илэйн сесть. Подумать только, разрешая ей!

– Ты избегаешь меня, – произнесла она голосом слишком низким для женщины и холодным, как заваливший крыши снег. – Не забывай, что я – Ищущая Ветер при Несте дин Реас Две Луны, Госпоже Кораблей Ата’ан Миэйр. Ты еще не выполнила оставшуюся часть сделки, которую заключила для своей Белой Башни.

Морской народ знал о расколе в Башне – об этом уже все знали, – но Илэйн не видела смысла добавлять себе новых трудностей, публично признавшись, на чьей она стороне. Пока еще рано. Ренейле договорила надменным, приказным тоном:

– Ты со мной поговоришь, и немедленно! – Вот вам и весь этикет и прочие церемонии.

– Думаю, она избегает не тебя, Ищущая Ветер, а меня. – по контрасту с Ренейле Зайда говорила так, словно вела самый обычный разговор. Не торопясь ступить на ковры, она двинулась ленивой походкой по комнате, приостановилась, потрогала высокую вазу из тонкого зеленого фарфора, потом приподнялась на цыпочки, заглядывая в окуляр стоявшего на высокой подставке калейдоскопа из четырех колен. Когда же Зайда повернулась наконец к Илэйн и Ренейле, в ее черных глазах блеснула искорка любопытства. – В конце концов, сделка заключена с Нестой дин Реас, говорившей от имени кораблей. – Зайда была не только Госпожой Волн клана Кателар, но еще и послом Госпожи Кораблей. Послом к Ранду, а не в Андор, но в ее полномочия входило право выступать от имени самой Несты и заключать договоры. Сменив один позолоченный тубус на другой, она вновь приподнялась на цыпочки, заглянула в окуляр. – Ты обещала предоставить Ата’ан Миэйр двадцать наставниц, Илэйн. Пока что ты предоставила одну.

Появление Морского народа было столь неожиданным, столь драматическим, что Илэйн только теперь с удивлением заметила на пороге Мерилилль. Та, закрыв двери, повернулась лицом к собравшимся. Серая сестра, ростом еще ниже Зайды, выглядела элегантно – в темно-синем шерстяном платье, отороченном серебристым мехом и шитом по лифу маленькими лунными камнями, однако те неполные две недели, что провела она, обучая Ищущих Ветер, наложили свой отпечаток. Большинство из них были властными женщинами, жаждавшими знаний, и готовы были выжать Мерилилль под прессом, как виноград, до последней капли ценного сока. Прежде Илэйн полагала, что Серую сестру с ее самообладанием ничто не может удивить, но теперь у Мерилилль были круглые глаза и рот приоткрыт, словно она только что удивилась так, что почти лишилась способности соображать, и ждет новых потрясений. Женщина сложила руки на животе и застыла у порога в ожидании, испытывая, похоже, облегчение оттого, что в центре внимания сейчас не она.

Дайлин, громко хмыкнув, поднялась на ноги и хмуро воззрилась на Зайду и Ренейле.

– Следи за своими словами, – прорычала она. – Ты сейчас в Андоре, а не на своем корабле, а Илэйн Траканд в недалеком будущем королева Андора! Вашей сделкой займутся в надлежащее время. А сейчас у нас есть более важные и насущные заботы.

– Во имя Света, нет ничего более важного, – в свою очередь загремела Ренейле, накинувшись на нее. – Говоришь, сделкой займутся? Значит, ты ручаешься. Знай, здесь найдется место подвесить тебя за ноги, так же, как…

Зайда щелкнула пальцами. Один сухой щелчок, но Ренейле затряслась мелкой дрожью. Схватив свисавшую с одного из ожерелий золотую коробочку с благовониями, она приложила ее к носу и глубоко вдохнула. Она могла быть Ищущей Ветер при Госпоже Кораблей, она обладала у Ата’ан Миэйр громадной властью, но для Зайды она была… Ищущей Ветер. Что глубоко уязвляло ее гордость. Илэйн была уверена: есть какой-то способ воспользоваться сим обстоятельством себе на благо, но пока она не нашла его. О да, хорошо это или плохо, но отныне Даэсс Дей’мар стал ее второй натурой.

Илэйн легким шагом обошла, словно колонну, умолкшую, кипевшую от ярости Ренейле, двинулась через комнату, но не к Зайде. Если кто имел полное право чувствовать себя здесь как дома, так это она. Нельзя уступить Зайде ни на волосок, иначе Госпожа Волн обреет ее наголо, а волосы продаст на парик. Подойдя к камину, Илэйн протянула руки к огню.

– Неста дин Реас считает, что мы сдержим обещание, иначе никогда не согласилась бы на сделку, – спокойно сказала она. – Чаша Ветров снова у вас, но нужно время, чтобы собрать еще девятнадцать сестер. Знаю, вы беспокоитесь о тех кораблях, что оставались в Эбу Дар, когда появились шончан. Пусть Ренейле откроет переходные врата в Тир. Там находятся сотни судов Ата’ан Миэйр. – Так говорилось во всех посланиях. – Вы сможете узнать, что известно им, и вернетесь к своему народу. Вы нужны им против шончан. – И Илэйн от них избавится. – Остальных сестер отправят к вам сразу, как только их выберут.

Мерилилль у дверей не шелохнулась, но позеленела лицом – явно запаниковала от мысли остаться одной среди Морского народа.

Зайда перестала забавляться с калейдоскопом и покосилась на Илэйн. По полным губам скользнула язвительная улыбка.

– Я должна быть здесь. Во всяком случае, пока не побеседую с Рандом ал’Тором. Если он вообще когда-нибудь появится. – На миг улыбка исчезла, а потом расцвела вновь; Ранду с Зайдой придется ой как несладко. – И я оставлю на время при себе Ренейле и ее спутниц. При встрече с шончан несколько Ищущих Ветер мало что изменят, а здесь, по воле Света, они узнают немало полезного.

Ренейле фыркнула достаточно громко, чтобы ее услышали. Зайда нахмурилась и начала поглаживать пальцами окуляр, находившийся на уровне ее головы.

– В твоем дворце есть пять Айз Седай, считая и тебя, – задумчиво пробормотала она. – Возможно, кто-то из вас мог бы заняться обучением. – Можно подумать, эта идея только что пришла ей в голову. Столь же маловероятно, как то, что Илэйн под силу поднять обеих женщин Морского народа одной рукой!

– О да, это было бы великолепно, – вдруг возбужденно сказала Мерилилль, шагнув вперед. Но, взглянув на Ренейле, тут же умолкла, а на по-кайриэнски бледном лице вспыхнул румянец. Она опять сложила руки на животе, словно покорность стала для нее второй натурой. Бергитте изумленно покачала головой. Дайлин посмотрела на Айз Седай так, будто видела ее впервые в жизни.

– Можно что-нибудь придумать, если будет на то воля Света, – осторожно промолвила Илэйн. Ей пришлось снова приложить усилия, чтобы не потереть виски. Ах, если бы виновником этой головной боли был нескончаемый гром!.. Услышав этакое предложение, Найнив взорвется как вулкан, а Вандене, скорее всего, просто его проигнорирует, но Кареане и Сарейта, возможно, сочтут приемлемым. – Но не больше, чем несколько часов в день, вы же понимаете. Когда у них будет время. – Илэйн старалась не смотреть на Мерилилль. Даже Кареане с Сарейтой могут взбунтоваться, засунь их под такой пресс.

Зайда коснулась пальцами правой руки своих губ.

– Договорено, под Светом.

Илэйн заморгала. Слова Зайды прозвучали как-то зловеще. Похоже, по мнению Госпожи Волн, они только что заключили еще одну сделку. Из своего весьма ограниченного опыта общения с Ата’ан Миэйр Илэйн вынесла, что тебе еще повезло, коли ушла от них в одной рубашке. Ну нет, на сей раз все будет по-другому. Например, что от этого получат сестры? В сделке ведь всегда участвуют две стороны. Зайда улыбнулась, словно прочла мысли Илэйн и они ее позабавили. Тут одна из дверей вновь открылась, и Илэйн испытала почти что облегчение, воспользовавшись случаем отвернуться от женщин Морского народа.

Рин Харфор вошла в комнату, почтительная, но без услужливости, и сдержанный реверанс ее предназначался не королеве, а верховной опоре могущественного Дома. Но никакая верховная опора гроша ломаного не стоит, если у нее не хватает ума оказывать уважение главной горничной королевского дворца. Седеющие волосы госпожи Харфор, уложенные узлом, венчали ее голову, словно корона, поверх красно-белого платья на плечи ее был накинут алый короткий плащ-табар. На груди красовался Белый лев Андора. Рин ни разу не высказывала своего мнения о том, кто должен сидеть на троне, но со дня приезда Илэйн носила положенное по этикету полное одеяние главной горничной, как будто королева уже обосновалась во дворце. При виде женщин Ата’ан Миэйр лицо Харфор мгновенно посуровело, но только тем она и показала, что заметила их. До времени. Скоро они узнают, чем чревата враждебность главной горничной.

– Наконец-то прибыл Мазрим Таим, миледи. – В устах Рин обращение «миледи» звучало как «моя королева». – Передать ему, чтобы подождал?

«Выбрал же время! И где он раньше был?» – промелькнула у Илэйн мысль. Она звала его еще два дня назад!

– Да, госпожа Харфор. Предложите ему вина. Какого-нибудь похуже. Скажите, что я приму его, как только…

В комнату с таким видом, будто хозяин во дворце он, вошел Таим. Илэйн сразу поняла, кто это. На рукавах черной куртки от локтей до манжет красовались золотисто-синие драконы, копия драконов на руках Ранда.

«Впрочем, – подумала Илэйн, – вряд ли подобное замечание пришлось бы Таиму по вкусу».

Он был крепкого телосложения, высок ростом, немногим ниже Ранда, имел крючковатый нос и темные, зловеще поблескивающие глаза и двигался с ловкостью, немного напоминавшей смертоносную грацию Стражей, но казалось, за ним следует какая-то тень – словно половина ламп в комнате погасла; не настоящая тень, конечно, но смутное ощущение неотвратимой угрозы, которую как будто можно было потрогать и которая впитывала в себя свет.

Следом за Таимом вошли еще двое в черных куртках: лысый мужчина с длинной седоватой бородой и хитрыми голубыми глазами и темноволосый молодой, гибкий как змея, с презрительно-надменным выражением лица, столь свойственным юношам, еще не узнавшим жизни. На высоких воротниках у обоих красовались значки в виде серебряного меча и красного эмалевого дракона. Оружия ни у кого из троих не было – они в нем не нуждались. И гостиная вдруг показалась странно маленькой и тесной.

Илэйн инстинктивно обняла саидар и потянулась за соединением. Мерилилль с легкостью влилась в круг; как ни удивительно, это сделала и Ренейле. Но, коротко взглянув на Ищущую Ветер, Илэйн удивляться перестала: лицо у той посерело, она крепко стиснула рукоять заткнутого за кушак кинжала – Илэйн даже ощутила, как заныли у Ренейле костяшки. Она пробыла в Кэймлине достаточно долго и знала, кто такие Аша’маны.

Мужчины, конечно, поняли, что кто-то обнял саидар, хотя и не видели свечения, окружившего трех женщин. Лысый одеревенел; стройный юнец сжал кулаки. В глазах у них вспыхнул гнев. Несомненно, они взялись за саидин. Илэйн пожалела было, что дала волю инстинктам, но отпускать Источник не собиралась, тем более теперь. Таим излучал угрозу – так от огня исходит тепло. Илэйн глубоко зачерпнула через соединение – столько, что нахлынувшее чувство жизни стало пронзительно-острым, до покалывания во всем теле. Но и это было… радостью. С бурлящей в ней сейчас Силой она могла сровнять дворец с землей, но не знала, хватит ли ее, чтобы справиться с Таимом и двумя его спутниками. Как ей хотелось, чтобы сейчас при ней оказался один из трех найденных в Эбу Дар ангриалов — они хранились под запором вместе с остальными находками, пока у нее не появится время заняться ими.

Таим презрительно покачал головой, по губам скользнула полуулыбка.

– Посмотрите внимательно, – голос его был негромок, но тверд и высокомерен. – Здесь всего две Айз Седай. Вы что, боитесь двух Айз Седай? Или хотите напугать будущую королеву Андора?

Его спутники расслабились, затем попытались принять столь же надменную позу, как у Таима.

Рин ничего не знала ни о саидар, ни о саидин; она повернулась к вошедшим с сердитым видом. Аша’маны, не Аша’маны, но прилично вести себя должны все. Главная горничная проворчала что-то себе под нос. Негромко, но слова «шныряющие крысы» разобрать можно было вполне отчетливо.

Поняв же, что ее услышали все в комнате, главная горничная покраснела, и Илэйн выпал редкий случай – видеть, как засуетилась Рин Харфор. А именно – та выпрямилась и с изысканным достоинством, которому позавидовали бы и царственные особы, сказала:

– Простите, миледи Илэйн, но мне сообщили, что в кладовых развелись крысы. Весьма необычно для этого времени года, и их довольно много. Если позволите, я распоряжусь насчет крысоловов и отравленной приманки.

– Останься, – велела Илэйн холодно. И спокойно. – С паразитами разберемся в нужное время. – Две Айз Седай. Значит, Таим не понял, что Ренейле тоже способна направлять Силу, и он подчеркнул слово «две». Есть ли преимущество у трех женщин? Или нужно больше? Видимо, Аша’манам известно о некотором преимуществе женщин в группе меньшей, чем круг из тринадцати. Значит, вошли к ней без разрешения и без стука, вот как? – Проводишь к выходу этих добрых людей, когда я закончу с ними.

Спутники Таима, названные «добрыми людьми», нахмурились, но сам их предводитель лишь сверкнул очередной полуулыбкой. Он оказался достаточно сообразительным и понял: говоря о паразитах, Илэйн имела в виду его. О Свет! Может, когда-то этот человек и был нужен Ранду, но зачем он ему теперь, да еще и облеченный такой властью? Что ж, здесь его власть – ничто.

Илэйн неторопливо расположилась на своем стуле снова и с минуту поправляла юбки. Мужчинам придется, как просителям, обойти вокруг женщин, чтобы оказаться перед нею, иначе они будут говорить, стоя в стороне, где она их не видит. У нее мелькнула мысль, не передать ли контроль над малым кругом. Аша’маны наверняка сосредоточат на ней все свое внимание. Но Ренейле все еще была серого цвета, в душе ее явно боролись гнев и страх; она могла, едва получив соединение, тут же и ударить. Мерилилль тоже была испугана, хотя держала в узде свой страх, смешанный с изрядным… обалдением, о чем красноречиво говорили ее вытаращенные глаза и приоткрытый рот. Одному Свету ведомо, как поступит она, если получит управление соединением.

Дайлин величаво подошла к стулу Илэйн и встала рядом, словно прикрывая ее собой от Аша’манов. Что бы ни творилось в душе у верховной опоры Дома Таравин, на лице ее не было ни тени страха, одна суровость. Остальные женщины тоже не теряли времени даром и были наготове. Зайда застыла неподвижно у калейдоскопа, изо всех сил пытаясь выглядеть незаметной и не представляющей никакой угрозы, но руки она прятала за спиной, и кинжала за кушаком уже не было. Бергитте в ленивой позе прислонилась к камину, опершись левой рукой о его боковую стенку, но ножны ее тоже пустовали, и, судя по положению правой руки, она изготовилась к броску снизу. Узы донесли до Илэйн… сосредоточенность. Стрела на тетиве, натянутой до отказа, готовая в любой миг устремиться в цель.

Илэйн и головы не повернула, чтобы взглянуть на трех мужчин.

– Во-первых, вы слишком медлили явиться по моему зову, мастер Таим, а теперь врываетесь столь внезапно. – О Свет, держится ли он сейчас за саидин? Кроме отсечения щитом, есть и другие способы помешать мужчине направить Силу, но это сложное умение, ненадежное, и знала Илэйн об этих приемах мало, больше теоретически.

Он сделал несколько шагов и оказался перед нею, но не стал от этого похожим на просителя. Мазрим Таим знал, кто он такой и на что способен, хотя и ценил себя выше небес. Полыхнувшая за окнами молния отбросила на его лицо странные тени. Наверняка многие испытывали перед ним благоговейный страх, даже не знай они его громкого имени и не будь на нем этой причудливой куртки. Многие, но только не Илэйн. Она не станет его бояться!

Таим задумчиво потер подбородок.

– Насколько я понимаю, во всем Кэймлине вы спустили Драконовы стяги, госпожа Илэйн. – Если не в глазах, то в глубоком голосе его было веселье! Дайлин зашипела от ярости при виде столь явного неуважения к Илэйн, но он не обратил никакого внимания на ее возмущение. – Салдэйцы, как я слышал, отступили к биваку Легиона Дракона, а в скором времени и последние из Айил окажутся в лагерях за пределами города. Что он скажет, когда обо всем узнает? – Кого имел в виду Таим, не было никаких сомнений. – И это после того, как он отправил вам подарок. Откуда-то с юга. Позже я передам его.

– Андор станет союзником Дракона Возрожденного, – холодно ответила Илэйн, – но Андор никто не завоевывал, ни он, ни кто-либо другой. – Она попыталась расслабить руки, лежавшие на подлокотниках. О Свет, то, что она уговорила айильцев и салдэйцев уйти, – ее самое большое достижение на сегодняшний день, и это было необходимо, пусть даже в городе с тех пор больше злодеяний! – Во всяком случае, мастер Таим, не вам с меня спрашивать. Если у Ранда будут возражения, то я разберусь с ним!

Таим приподнял бровь, и странная полуулыбка задержалась на этот раз у него на губах чуть дольше.

«Чтоб мне сгореть, – без всякого почтения к себе подумала Илэйн, – не надо было называть имя Ранда!»

Этот человек думает, что ему точно известно, как она разберется с гневом проклятого Дракона Возрожденного! А хуже всего то, что, если ей удастся затащить Ранда в постель, она так и сделает. Не для того, чтобы разобраться с ним, а просто потому, что ей этого хочется. Интересно, что за подарок он ей прислал?

Голос ее стал тверже от гнева. От гнева на взятый Таимом тон, на долгое отсутствие Ранда. На саму себя, краснеющую и думающую о подарках. Подарки!

– Вы заняли четыре мили Андора. – О Свет, это в полтора раза больше Внутреннего города! Сколько же там может быть таких мужчин? От этой мысли по спине Илэйн побежали мурашки. – С чьего разрешения, мастер Таим? И не говорите мне о Драконе Возрожденном. В Андоре у него нет никакого права давать какие бы то ни было разрешения. – Дайлин, стоявшая рядом, переступила с ноги на ногу. Да, права-то никакого, но если есть сила, то будет и право. Илэйн не отводила взгляда от Таима. – Вы отказались впустить Королевскую гвардию в свое… поселение. – Хотя до ее возвращения никто и не старался к ним войти. – Закон Андора, мастер Таим, действует на всей территории Андора. Правосудие одинаково и для лорда, и для фермера – и для Аша’мана. Я не намерена силой прорываться туда. – Он снова начал было улыбаться. – Я не собираюсь ронять своего достоинства. Но если Королевскую гвардию не пропустят, то обещаю: через ваши ворота не пройдет и картофелины. Знаю, вы способны Перемещаться. Пусть тогда Аша’маны и Перемещаются каждый день, чтобы покупать еду.

Улыбка исчезла с его лица с еле заметной гримасой; чуть слышно шаркнули сапоги. Досада Таима, впрочем, длилась всего мгновение.

– Еда – не такая уж большая проблема, – вкрадчиво промолвил он, разведя руками. – Как вы сами сказали, мои люди способны Перемещаться. Туда, куда я прикажу. Сомневаюсь, что у вас что-то получится. Думаю, уже в десяти милях от Кэймлина я смогу закупать все необходимое, так что меня ваш запрет не обеспокоит. Тем не менее я разрешаю вам приезжать, только сначала попросите. Но визиты будут ограниченными, и всякий раз с эскортом. Обучение в Черной Башне тяжелое. Почти каждый день погибают люди. Я не хочу, чтобы произошел какой-нибудь несчастный случай.

Таим был раздражающе точен в том, на каком расстоянии от Кэймлина действуют ее указы. Но это всего лишь раздражало. А вот его упоминание о Перемещениях куда угодно по его приказу и о «несчастных случаях» – не являлось ли оно замаскированной угрозой? Разумеется, нет. В душе Илэйн поднялась волна гнева, когда она поняла, что была уверена – он не будет ей угрожать из-за Ранда. Но она не станет прятаться за Ранда ал’Тора. Ограниченные визиты? Когда она попросит? Испепелить бы этого наглеца на месте!

Она вдруг осознала, что струится к ней от Бергитте по узам: гнев, отражение ее собственного, он сливался с гневом Бергитте, возвращался от Бергитте к ней, вновь накатывался на Бергитте, подпитывая сам себя, все нарастая и нарастая. Рука Бергитте, сжимавшая нож, вздрагивала от желания его метнуть. А сама Илэйн? Ее переполняла ярость! Еще чуть-чуть, и она могла упустить саидар. Или нанести удар.

Илэйн с трудом пригасила гнев, добившись какого-то подобия спокойствия. И, сглотнув комок в горле, постаралась, чтобы голос ее звучал ровно.

– Гвардейцы будут приезжать каждый день, мастер Таим. – Как это удастся при такой-то погоде, Илэйн не знала. – Возможно, я и сама прибуду, вместе с несколькими сестрами. – Если возможность появления Айз Седай в Черной Башне и расстроила Таима, он этого ничем не выказал. О Свет, она же пытается восстановить власть Андора, а не досадить этому человеку. Чтобы успокоиться, девушка торопливо проделала упражнение для послушниц – река входит в берега. Это немного помогло. Теперь ей хотелось только выплеснуть на него кубок вина. – С просьбой об эскорте я согласна, но вы не должны ничего скрывать. Я не желаю, чтобы под покровом тайны прятали какие-то преступления. Мы поняли друг друга?

Поклон Таима отдавал насмешкой – насмешкой! – но в голосе его послышалась натянутость.

– Я вас прекрасно понял. Но и вы меня поймите. Мои люди – не крестьяне, они не станут падать перед вами на колени. Только надавите на Аша’мана, и узнаете, насколько крепок ваш закон.

Илэйн открыла рот, собравшись объяснить ему доподлинно, насколько крепок в Андоре закон, как в дверях раздался женский голос:

– Пришло время, Илэйн Траканд.

– Кровь и пепел! – пробормотала Дайлин. – Сюда что, весь мир решил явиться?

Илэйн узнала голос. Она ждала этого зова, не зная, когда он прозвучит. Но зная, что должна будет подчиниться немедленно. Она встала, жалея, что не хватило времени до конца объясниться с Таимом. А он, глядя на вошедшую женщину, нахмурился, потом перевел взор на Илэйн, явно не понимая, что это означает. Вот и хорошо. Пусть помается, пока у Илэйн снова не найдется время окоротить его и дать понять, какие такие особые права имеют в Андоре Аша’маны.

Надере была ростом с обоих спутников Таима, широкоплечей и почти такой же мускулистой, как все айильцы, которых видела Илэйн. Она несколько мгновений смотрела своими зелеными глазами на стоявших у порога мужчин и сочла, что интереса они не представляют. На Хранительниц Мудрости Аша’маны впечатления не производили. Затем, звякнув браслетами, Надере поправила темную шаль на плечах, прошла в гостиную и остановилась перед Илэйн, спиной к Таиму. Невзирая на холод, на ней поверх тонкой белой блузы была только шаль, но на руке для чего-то висел тяжелый шерстяной плащ.

– Ты должна идти сейчас, – сказала она Илэйн, – не мешкая.

Брови Таима едва не полезли на лоб; он явно не привык к тому, чтобы его игнорировали столь откровенно.

– Свет небесный! – прошептала Дайлин, массируя виски. – Я не знаю, в чем дело, Надере, но, наверно, с этим вполне можно подождать, пока…

Илэйн положила ладонь на руку Дайлин.

– Ты и в самом деле не знаешь, Дайлин, и подождать с этим нельзя. Я отошлю всех и пойду с тобой, Надере.

Хранительница Мудрости отрицательно покачала головой.

– Дитя, готовое родиться, не будет ждать, пока отошлют людей. – Она качнула толстым плащом. – Я принесла его, чтобы оберечь твое тело от холода. Наверно, мне стоит оставить плащ и сказать Авиенде, что твоя стыдливость сильнее желания обрести сестру.

До Дайлин внезапно дошел смысл происходящего, и она тихо охнула. От возмущения Бергитте узы Стража чуть не завибрировали.

Оставался только один выход. А на самом деле – никакого. Илэйн отпустила соединение с остальными двумя женщинами и саидар. Но сияние, окружавшее Ренейле и Мерилилль, не погасло.

– Ты поможешь мне с пуговицами, Дайлин? – услышав свой ровный голос, Илэйн ощутила гордость. Она ведь ждала этого. Но не тогда, когда вокруг столько свидетелей! – грустно подумала девушка. И, повернувшись спиной к Таиму – чтобы не видеть хотя бы, как он смотрит на нее! – начала расстегивать крохотные пуговки на рукавах. – Дайлин, тебя не затруднит?.. Дайлин!

Дайлин спохватилась, принялась возиться с пуговицами на спине платья, но все равно двигалась как во сне и что-то потрясенно бормотала. Один из Аша’манов у дверей сдавленно хихикнул.

– Кругом! – рявкнул Таим, и у дверей глухо стукнули сапоги.

Илэйн не знала, отвернулся ли сам Таим – она прямо-таки ощущала на себе его взгляд, – но внезапно рядом оказались Бергитте, и Мерилилль, и Рин, и Зайда, и даже Ренейле. Плечом к плечу они встали стеной между Илэйн и мужчинами, хмуро поглядывая на последних. Не слишком хороший заслон. Все женщины были ниже Илэйн, а Зайда и Мерилилль едва доходили ей до плеча.

«Сосредоточься, – велела себе Илэйн. – Я спокойна. Я совершенно невозмутима. Я… Я раздеваюсь догола в комнате, где полно народу! Вот что я делаю!»

Девушка заторопилась, сбросила на пол платье и сорочку, скинула мягкие туфли и чулки. Кожа ее тут же покрылась пупырышками; но дрожала Илэйн, кажется, не от холода. И щеки у нее пылали тоже по какой-то другой причине.

– Безумие! – глухо проворчала Дайлин, подхватив сброшенную одежду. – Полное безумие!

– В чем дело? – прошептала Бергитте. – Мне пойти с тобой?

– Я должна идти одна, – прошептала в ответ Илэйн. – И не спорь!

Бергитте не стала спорить, но за нее все сказали узы. Илэйн, вынув из ушей золотые кольца, отдала их Бергитте, потом, чуть помешкав, сняла и кольцо Великого Змея. Хранительницы Мудрости говорили, что она должна будет явиться, как новорожденное дитя. Указаний было много, а самое главное из них – никому не говорить, что произойдет. Она и сама не прочь узнать, что произойдет. Но дитя рождается, не зная заранее, что его ждет. Бергитте разворчалась точь-в-точь как Дайлин.

Вперед шагнула Надере с плащом, протянула его девушке; Илэйн поспешила завернуться в плотную ткань. Она по-прежнему чувствовала на себе взгляд Таима. И хотя ее подмывало поскорее убраться отсюда, она запахнулась, выпрямилась, придерживая полы плаща, и медленно повернулась. Не будет она суетиться и дергаться, словно места от стыда не находит.

Пришедшие с Таимом мужчины стояли как деревянные лицом к дверям, а сам Таим, сложив руки на груди, глядел в камин. Значит, ощущение его взгляда было всего лишь игрой воображения. Все женщины в комнате, кроме Надере, смотрели на Илэйн кто с любопытством, кто с испугом, кто потрясенно. На лице же Надере читалось только нетерпение.

Илэйн из последних сил попыталась придать своему голосу королевское достоинство.

– Госпожа Харфор, предложите мастеру Таиму и его людям вина на дорогу. – Хорошо, что голос хотя бы не дрожит. – Дайлин, займи, пожалуйста, Госпожу Волн и Ищущую Ветер и постарайся развеять их опасения. Бергитте, вечером я надеюсь услышать твои соображения насчет рекрутского набора.

Названные женщины изумленно моргали, потом молча кивали.

Наконец Илэйн вышла из гостиной следом за Надере, жалея, что не получилось лучше. И последним, что услышала она перед тем, как захлопнулись двери, был голос Зайды:

– Странные у вас, сухопутных, обычаи.

В коридоре Илэйн старалась идти быстро, но это было нелегко – приходилось придерживать плащ, чтобы он не распахивался. Красно-белые плиты пола оказались намного холоднее, чем ковры в гостиной. Встречные слуги, закутанные в теплые шерстяные ливреи, изумленно таращились на проходившую мимо Илэйн, потом торопились по своим делам. Огоньки канделябров подрагивали на вечном сквозняке коридоров. Ток воздуха порой шевелил даже гобелены на стенах.

– Так нарочно задумано? – спросила она у Надере, не слишком надеясь на ответ. – Позвали меня именно тогда, когда вокруг было полно людей. Чтобы убедиться, что Авиенда в самом деле многое значит для меня. – Ей не раз говорили, что это важнее всего. – А как вы поступили с ней?

У Авиенды, казалось, стыдливости было совсем мало, она частенько разгуливала по своим покоям без одежды, ничуть об этом не беспокоясь, даже не замечая входивших слуг. Да ей, считай, все равно, если ее заставят раздеться среди толпы.

– Если захочет, она сама тебе расскажет, – отозвалась Надере. – Ты проницательна, раз поняла. Многие не понимают. – Она хмыкнула; от этого большая грудь ее всколыхнулась. – Как те мужчины поворачивались спиной, а женщины оберегали тебя! Я бы все это прекратила, если б мужчина в расшитой куртке не посматривал через плечо и не восхищался твоими бедрами. И если б твой румянец не подсказал, что ты об этом знаешь.

Илэйн сбилась с шага и споткнулась. Плащ распахнулся, и все сбереженное ею тепло улетучилось прежде, чем она подхватила полу и снова запахнулась.

– Мерзкий похотливый козел! – прорычала Илэйн. – Да я его!.. Я его…

Чтоб ей сгореть, и что она сделает? Расскажет Ранду? Пусть он разберется с Таимом? Да никогда в жизни!

Надере с интересом взглянула на девушку.

– Многим мужчинам нравится глядеть на женские прелести. А теперь хватит думать о мужчинах и начинай думать о женщине, которую ты хочешь в сестры.

Вновь зардевшись, Илэйн представила себе Авиенду. Что ничуть не умерило ее волнения. Перед ритуалом ей велено было думать об определенных вещах, и кое-какие мысли девушку тревожили.

Надере шла с Илэйн шаг в шаг, а та старательно прикрывала ноги, чтобы их не было видно между распахивавшимися полами плаща – всюду шныряли слуги, – и очень скоро они добрались до комнаты, где собралось больше дюжины Хранительниц Мудрости, все в тяжелых юбках, белых блузах и темных шалях, украшенные ожерельями и браслетами из золота и серебра, драгоценной поделочной кости и самоцветов; длинные волосы их были повязаны сложенными шарфами. Из комнаты вынесли всю мебель и ковры, каменные плиты пола сверкали белизной. Огонь в камине не горел. Здесь, в глубине дворца, в помещении без окон гром был едва слышен.

Взгляд Илэйн сразу устремился к стоявшей в дальнем конце комнаты Авиенде. Обнаженной. Айилка взволнованно улыбнулась Илэйн. Взволнованно! И кто – Авиенда! Илэйн, поспешно сбросив плащ, улыбнулась в ответ. И, как сама сообразила, тоже взволнованно. Авиенда тихонько рассмеялась, а через мгновение рассмеялась и Илэйн. О Свет, а ведь и вправду воздух холодный! А пол еще холоднее!

Многих Хранительниц Мудрости девушка не знала, но одно знакомое лицо сразу бросилось ей в глаза. Эмис чем-то походила на Айз Седай, хоть волосы ее были седы, а на лице лежала печать многих лет жизни. Должно быть, она Переместилась из Кайриэна. Эгвейн обучала ходящих по снам, дабы расплатиться за то, что они делились с нею знаниями о Тел’аран’риоде. И чтобы отдать долг, как она утверждала, хотя никогда не уточняла, что это за долг.

– Надеюсь, Мелэйн будет здесь, – промолвила Илэйн. Ей нравилась жена Бэила, радушная и щедрая женщина. Не то что две другие женщины в комнате, которых она тоже знала: костлявая, с угловатым лицом Тамела и Виендре, красивая голубоглазая орлица. Способностями в Силе обе превосходили и саму Илэйн, и любую из знакомых ей сестер, не считая Найнив. И хотя у айильцев этому не придавали особого значения, девушка не могла представить другой причины, почему они всякий раз при виде нее презрительно фыркали и смотрели свысока.

Илэйн предполагала, что старшей будет Эмис – она как будто всегда главенствовала, – однако вперед вышла невысокая женщина с соломенно-желтыми, чуть рыжеватыми волосами. Звали ее Монаэлле. Не такая уж она была и низенькая, но из всех собравшихся лишь она уступала в росте Илэйн. И была самой слабой в Силе – в Тар Валоне ее дара едва хватило бы, чтобы получить право на шаль. Наверное, для Айил уровень владения Силой и вправду не так важен.

– Будь здесь Мелэйн, – сказала Монаэлле резко, но не враждебно, – дети, которых она носит, стали бы, коснись их плетения, частью уз между тобой и Авиендой. Если бы, конечно, выжили вообще – у неродившихся слишком мало сил. Вопрос в том, хватит ли сил у вас двоих? – Обеими руками она указала на пол перед собой. – Выйдите сюда, на середину.

Только тут Илэйн поняла, что ритуал пройдет с применением саидар. Она-то думала, что это просто церемония, обмен клятвами, возможно, какие-то обеты. Что же все-таки должно произойти? Конечно, это не важно, но все-таки… Девушка, еле волоча ноги, приблизилась к Монаэлле.

– Мой Страж… Наши узы… Ее это… не затронет?..

Авиенда, вставшая лицом к Илэйн, нахмурилась, заметив ее колебания, но когда прозвучал вопрос, айилка тоже обратила испытующий взгляд к Монаэлле. Видимо, и она кое о чем не подумала.

Низкорослая Хранительница Мудрости покачала головой.

– Никого за пределами этой комнаты плетения не коснутся. Некоторые ощущения она может с тобой разделить, поскольку вы связаны узами, но весьма немногие.

Облегченный вздох Авиенды прозвучал эхом вздоха Илэйн.

– Итак, – продолжила Монаэлле. – Все нужно делать по порядку. Приступим. Мы же не вожди клана, обсуждающие за оосквай водные обеты. – Все остальные женщины, посмеиваясь над шуткой о вождях и крепком айильском напитке, окружили Авиенду и Илэйн. Монаэлле уселась на пол, скрестив ноги, шагах в двух от обнаженных девушек. Смешки стихли, и голос ее зазвучал торжественно: – Мы собрались здесь потому, что две женщины желают стать первыми сестрами. Мы проверим, достаточно ли они сильны, и если так, то поможем им. Присутствуют ли их матери?

Илэйн вздрогнула, но в следующее мгновение позади нее оказалась Виендре.

– Мать Илэйн Траканд не может сюда прийти. Я – вместо нее. – Положив ладони на плечи Илэйн, Виендре подтолкнула ее вперед, а потом, надавив сверху, заставила опуститься на колени на холодный пол перед Авиендой и сама встала на колени. – Я предлагаю свою дочь для испытания.

За спину Авиенды шагнула Тамела, так же заставила ее опуститься на колени, почти вплотную к Илэйн, и тоже встала на колени позади девушки-айилки.

– Мать Авиенды не может сюда прийти. Я – вместо нее. Я предлагаю свою дочь для испытания.

В другое время Илэйн не удержалась бы и захихикала. С виду Виендре и Тамела выглядели старше Авиенды или самой Илэйн лет на пять-шесть. В другое время. Но не сейчас. Лица стоявших Хранительниц Мудрости были строги и серьезны. Они рассматривали ее и Авиенду, словно оценивали, верно ли они все взвесили.

– Кто претерпит за них муки рождения? – вопросила Монаэлле, и вперед шагнула Эмис.

Вместе с ней вышли еще двое, огненно-рыжая, по имени Шайанда, которую Илэйн видела с Мелэйн, и незнакомая седоволосая женщина. Они помогли Эмис раздеться. Гордая в своей наготе, Эмис повернулась лицом к Монаэлле и шлепнула себя по упругому животу.

– Я рожала детей. Я вскармливала их, – сказала она, взяв в ладони свои груди, выглядевшие так, словно детей у нее никогда не было. – Я предлагаю себя.

Монаэлле величественно кивнула в знак согласия, и Эмис села на колени с другой стороны, в двух шагах от Илэйн и Авиенды. По бокам от нее опустились на колени Шайанда и та седая Хранительница Мудрости. Внезапно сияние Силы окружило всех собравшихся в комнате женщин, за исключением Илэйн, Авиенды и Эмис.

Илэйн глубоко вздохнула и заметила, что Авиенда тоже вздохнула. В комнате повисла тишина, в которой слышались лишь дыхание, слабый отдаленный гром да редкий стук браслетов Хранительниц. Когда Монаэлле заговорила, Илэйн чуть не вздрогнула от неожиданности.

– Вы обе будете вести себя так, как вам указывали. Если вы дрогнете или зададите вопрос, то ваша решимость недостаточно тверда. Я отошлю вас, и все будет кончено раз и навсегда. Я буду спрашивать, а вы станете отвечать искренне. Если откажетесь отвечать, вас отошлют прочь. Если любая здесь сочтет, что вы солгали, вас отошлют прочь. Разумеется, вы сами можете уйти в любое время. Что также сразу положит всему конец. Второго шанса не будет. Итак. Что, по-вашему, самое лучшее в женщине, которую вы хотите взять в первые сестры?

Отчасти Илэйн ожидала такого вопроса. В числе прочего ей велели подумать и об этом. Не так-то просто выбрать из многих достоинств одно, однако ответ у нее был готов. Когда Илэйн заговорила, потоки саидар внезапно сплелись вместе между нею и Авиендой, и ни единый звук не слетел с ее языка, как и с языка Авиенды. Машинально, какой-то частицей своего разума девушка подмечала плетения, откладывая их себе в память; даже сейчас стремление узнать новое было такой же частью ее «я», как и цвет глаз. Плетения исчезли, как только ее губы сомкнулись.

– Авиенда так уверена в себе, так горда. Ей все равно, что подумают о том, как она поступит, о том, какова она сама. Она – та, кем хочет быть, – услышала Илэйн собственный голос, и в то же время внезапно стали слышны и слова Авиенды:

– Даже когда Илэйн так испугана, что у нее во рту сухо, духом она не поддается. Она храбрее всех, кого я видела.

Илэйн изумленно уставилась на подругу. Авиенда считает ее храброй? Свет, она, конечно, не трусиха, но разве храбра? Странно, но и Авиенда недоверчиво смотрела на нее.

– Храбрость как колодец, – сказала Виендре на ухо Илэйн, – в одном человеке глубокий, в другом – мелкий. Глубокий или мелкий, но со временем колодцы пересыхают, даже если позже вновь наполняются. Ты встретишь то, чему не сможешь противостоять. Твой хребет обратится в студень, а твоя хваленая храбрость оставит тебя, бросит плачущей во прахе. Этот день еще придет. – она говорила так, словно ей хотелось своими глазами увидеть эту картину.

Илэйн коротко кивнула. Она хорошо знала, каково это, когда хребет превращается в студень; чуть ли не ежедневно она боролась с подобным ощущением.

Тамела говорила Авиенде, и голос ее был почти таким же довольным, что и у Виендре.

Джи’и’тох связывает тебя подобно стальным полосам. Ради джи ты заставляешь себя делать все то, чего от тебя ожидают, вплоть до мелочей. Ради тох ты, если понадобится, унизишь себя и будешь на брюхе ползать. Потому что тебя до мозга костей волнует то, что все о тебе думают.

Илэйн чуть не ойкнула. Это было жестоко и несправедливо. Она кое-что знала о джи’и’тох, но Авиенда совсем не такая. Однако Авиенда кивнула, очень похоже на Илэйн. Нетерпеливо соглашаясь с тем, что и сама уже знала.

– Хорошие качества вам нравятся в первой сестре, – сказала Монаэлле, поправив шаль на локтях, – но что вы считаете в ней самым худшим?

Илэйн поерзала на мерзнущих коленях, облизнула губы и лишь потом ответила. Этого она страшилась. И вовсе не из-за предупреждения Монаэлле. Авиенда говорила, что они должны говорить правду. Должны, иначе чего стоит их дружба? Вновь плетения удержали слова девушек, пока они не договорили.

– Авиенда… – неожиданно раздался неуверенный голос Илэйн. – Она… она считает, что все можно решить силой. Иногда она думает не дальше своего ножа на поясе. Иногда она совсем как мальчишка, который не желает взрослеть!

– Илэйн знает, что… – начал голос Авиенды, потом, после паузы, он стал сбивчивым, торопливым. – Она знает, что красива, знает, какую власть над мужчинами дает красота. Иногда она выставляет напоказ чуть ли не всю грудь, и она улыбается, когда заставляет мужчин делать то, что ей хочется.

Илэйн задохнулась от возмущения. Авиенда так думает о ней? Да она выглядит сущей вертихвосткой! Авиенда нахмурилась в ответ и открыла было рот, но Тамела надавила ей на плечи и заговорила сама.

– Ты думаешь, мужчины не видят твоего лица? – В голосе Хранительницы Мудрости слышались нотки раздражения; властное – вот лучшее слово, каким можно было охарактеризовать ее лицо. – Разве они не посматривают на твою грудь в палатке-парильне? Не восхищаются твоими бедрами? Ты красива, и тебе это известно. Отрицать это – все равно что отрекаться от самой себя! Тебе нравятся взгляды мужчин, и ты улыбаешься им. Неужели ты никогда не улыбнешься мужчине, чтобы придать своим словам больший вес? Не прикоснешься к его руке, чтобы отвлечь от слабости своих доводов? Так было, и так будет.

Щеки Авиенды расцвели пунцовым цветом, но Илэйн нужно было слушать Виендре. И бороться с краской, залившей щеки.

– В тебе тоже есть насилие. Отрицать это – все равно что отрекаться от самой себя! Неужели ты никогда не впадала в ярость, не бросалась с кулаками? Никогда не проливала кровь? Никогда тебе не хотелось этого? Никогда не видела иного пути? И мысли другой не было? Пока ты дышишь, насилие останется в тебе, без него нет тебя.

Илэйн подумала о Таиме, о других подобных случаях, и лицу стало жарко, как будто у натопленной печки.

На этот раз ответ был не один.

– Твои руки ослабеют, – говорила Тамела Авиенде. – Ноги утратят былую быстроту. Юнец окажется способен вырвать нож из твоей руки. Пригодятся ли тебе тогда умение владеть ножом или твоя свирепость? Сердце и разум – вот твое истинное оружие. Но разве, когда ты стала Девой, ты за один день научилась владеть копьем? Если ты не заточишь ныне разум и сердце, ты постареешь и дети способны будут запутать тебя. Клановые вожди усадят тебя в уголок играться с «кошачьей колыбелькой», а когда ты заговоришь, все услышат только ветер. Не забывай и, пока можешь, учись побеждать умом.

– Красота мимолетна, – продолжала Виендре, обращаясь к Илэйн. – Пройдут года, и груди твои обвиснут, плоть ослабнет, кожу покроют морщины. Мужчины, что улыбались, глядя на твое лицо, станут разговаривать с тобою так, словно бы ты – просто другой мужчина. Муж твой, может, и будет видеть тебя всегда такой, какой увидел впервые, но никто из других мужчин не станет грезить о тебе. А разве ты не останешься собой? Твое тело – всего лишь покров. Твоя плоть усохнет, но ты – это твои сердце и разум, а они не изменятся, разве что станут сильнее.

Илэйн покачала головой. Не отрицая, но и не соглашаясь. Впрочем, она никогда не задумывалась о старости. Особенно с тех пор, как отправилась в Башню. Груз лет не слишком тяжек даже для очень старых Айз Седай. А если она проживет столько же, что и женщины из Родни? Это, разумеется, означало бы отказаться от планиды Айз Седай, но что все-таки в таком случае? Родня стареет очень медленно, но и им не избежать морщин. О чем думает Авиенда? Она стояла на коленях с весьма… угрюмым видом.

– Что самое ребяческое в женщине, которую вы хотите взять в первые сестры? – спросила Монаэлле.

С этим проще, и не так чревато последствиями. Говоря, Илэйн даже улыбнулась. Авиенда тоже ухмыльнулась – вся ее угрюмость куда-то исчезла. Вновь плетение сохранило слова девушек, освободив разом их голоса, в которых слышался смех.

– Авиенда не хочет учиться плавать. Хотя я и пыталась ее научить. Она не боится ничего, кроме воды, если той больше, чем в ванне для купания.

– Илэйн лопает сласти, хватает двумя руками, точно ребенок, сбежавший из-под надзора матери. Если не прекратит себя так вести, к старости растолстеет как свинья.

Илэйн вскинулась. Лопает? Лопает? Она просто пробует, вот и все. Хочется же попробовать и то, и это. Растолстеет? И почему Авиенда так на нее зыркает? Разве не ребячество – отказываться заходить в воду глубже, чем по колено?

Монаэлле кашлянула, прикрыв рот ладонью, но Илэйн показалось, будто та прячет улыбку. Некоторые из стоявших Хранительниц Мудрости смеялись в открытую. Над глупостью Авиенды? Или над ее… тягой к сладкому?

Монаэлле вновь напустила на себя важный вид, расправила юбки, но в голосе ее проскальзывали смешливые нотки.

– Что вызывает у вас самую большую зависть к женщине, которую вы хотите взять в первые сестры?

Наверное, Илэйн попыталась бы увильнуть от ответа на этот вопрос, даже вопреки требованию говорить правду. То, что сразу пришло ей на ум, было правдой, но она могла бы сказать что-нибудь другое, что сошло бы тоже за правдивый ответ и меньше смутило бы их обеих. Наверное, могла бы. Но то, что она, Илэйн, расточает улыбки мужчинам и грудь выставляет напоказ… Может, она и улыбается, но сама-то Авиенда! Разгуливает в чем мать родила перед красными как раки слугами, словно их не замечает! А Илэйн, значит, конфеты лопает, да? И скоро растолстеет, да? И девушка стала говорить горькую правду, а потоки подхватывали ее слова, и губы Авиенды тоже двигались в мрачном безмолвии, пока обе подруги наконец не закончили и сказанное ими не зазвучало в комнате.

– Авиенда лежала в объятиях мужчины, которого я люблю. А я – нет; может, и никогда не буду, и мне остается только оплакивать свою судьбу.

– Илэйн любима Рандом ал’То… Рандом. У меня сердце разрывается от желания, чтобы он любил меня, но я не знаю, случится ли это когда-нибудь.

Илэйн вперила взгляд в непроницаемое лицо Авиенды. Та завидует ей из-за Ранда? Когда он избегает Илэйн Траканд, будто у нее чесотка? Дальше размышлять ей не дали.

– Ударь ее ладонью изо всей силы, – велела Тамела Авиенде, убрав свои руки с плеч девушки.

Виендре слегка сжала плечи Илэйн.

– Не защищайся.

Ни о чем таком их раньше не предупреждали! Наверняка Авиенда не станет…

Илэйн, сморгнув, оперлась на руки и приподнялась с ледяных плит пола. Осторожно ощупала щеку и поморщилась. Отпечаток ладони останется на весь день. Напрасно Авиенда ударила так сильно.

Все ждали, пока Илэйн вновь не опустится на колени, а потом Виендре наклонилась ближе.

– Ударь ее ладонью изо всей силы.

Ладно, она-то не собирается бить Авиенду по уху. Она-то вовсе не собирается… От полновесной пощечины Авиенда растянулась на полу, даже проскользила грудью по полу к самой Монаэлле. У Илэйн ладонь от удара горела так же, как собственная щека.

Авиенда приподнялась на руках, помотала головой, потом с трудом вновь заняла свое место. И Тамела сказала:

– Ударь ее другой рукой.

На этот раз Илэйн улетела по стылому полу к самым коленям Эмис. В голове звенело, горели обе щеки. И когда она снова встала на колени напротив Авиенды и Виендре велела ей ударить, Илэйн вложила в оплеуху весь вес своего тела, так что, когда Авиенда упала, чуть сама не свалилась на нее.

– Теперь вы можете уйти, – сказала Монаэлле.

Илэйн резко обернулась к Хранительнице Мудрости. Авиенда, еще не успевшая подняться, окаменела.

– Если хотите, – продолжала Монаэлле. – Мужчины обычно после этого уходят, а то и раньше. Да и многие женщины тоже. Но если вы по-прежнему любите друг друга и готовы продолжать, то обнимитесь.

Илэйн кинулась к Авиенде, и встречный порыв подруги едва не опрокинул ее. Девушки сжали друг друга в объятиях. Илэйн почувствовала, что из глаз у нее текут слезы, и поняла, что Авиенда тоже плачет.

– Мне очень жаль, – горячо зашептала Илэйн. – Прости, Авиенда.

– Прости меня, – шептала ей в ответ айилка. – Прости меня.

Монаэлле теперь стояла над ними.

– Каждая из вас еще узнает на себе гнев другой, вы будете говорить жестокие слова, но вы всегда будете помнить, что уже ударили ее. Ударили ее лишь потому, что вам велели так поступить. Если когда-то вам захочется ударить другую, то считайте, что этот удар уже нанесен. У вас тох друг к другу, тох, который вы не сможете заплатить и не станете и пытаться, поскольку каждая женщина – навсегда в долгу перед своей первой сестрой. Вы родитесь вновь.

Ощущение от саидар в комнате изменилось, но как именно, Илэйн не определила бы, даже явись у нее такая мысль. Свет померк, словно погасли все лампы. Прикосновение рук Авиенды перестало ощущаться. Звуки затихли. Последнее, что слышала Илэйн, был голос Монаэлле:

– Вы родитесь вновь.

Все исчезло. Она сама исчезла – будто перестала существовать.

Какой-то проблеск сознания. Она не думала ни о себе, ни о чем другом, просто что-то ощущала. Какой-то звук. Вокруг журчала жидкость. Приглушенное бульканье, неясный рокот. И ритмичные глухие удары. Это слышнее всего. Ту-тук. Ту-тук. Она не понимала почему, но ей было приятно. Ту-тук.

Время. Она не знала времени, однако проходили эпохи. Звук раздавался внутри нее, звук, который и был ею. Ту-тук. Тот же звук, тот же ритм. Ту-тук. И из другого места, ближе. Ту-тук. Другой. Ту-тук. Тот же звук, тот же стук. Нет, не другой. Они были одинаковы; они были едины. Ту-тук.

Вечность минула под этот мерный ритм, все существующее время. Она коснулась другой, той, которая была ею самой. Она могла чувствовать. Ту-тук. Она двигалась, она и та, другая, что была ею, они изгибались, руки и ноги сплетались, их разносило в стороны, но они всегда возвращались друг к другу. Ту-тук. Иногда появлялся во мраке свет; сумрак, недоступный зрению, но яркий для того, кто никогда не знал ничего, кроме тьмы. Ту-тук. Она открыла глаза, всмотрелась в глаза другой, которая была ею самой, потом, удовлетворенная, снова закрыла их. Ту-тук.

Внезапно случилась перемена, потрясшая ту, которая не знала никаких перемен. Давление. Ту-тук-ту-тук. Это успокаивающее биение стало быстрее. Конвульсивное сдавливание. Вновь. Еще раз. Становится сильнее. Ту-тук-ту-тук! Ту-тук-ту-тук!

Внезапно другая, что была ею, – исчезла. Она осталась одна. Она не знала страха, но она испугалась и была одна. Ту-тук-ту-тук! Давление! Сильнее, чем прежде! Сдавливая ее, сминая ее. Если бы она знала, как кричать, если бы она знала, что такое крик, она бы вопила.

А потом свет, слепящий, и вокруг закружились образы. Она обрела вес; прежде она не ощущала никакого веса. Режущая боль в животе. Что-то щекотало ее ногу. Что-то щекотало спину. Поначалу она не поняла, что за крик рвется из нее. Она слабо задрыгала ногами, замахала руками, которые не знали, как двигаться. Ее подняли, положили на что-то мягкое, но тверже, чем она когда-либо раньше ощущала, не считая воспоминаний о другой, которая была ею, той, которая исчезла. Ту-тук. Ту-тук. Звук. Тот же звук, то же биение. Ее охватило одиночество, непонятное, но и удовлетворение тоже.

Медленно начала возвращаться память. Она приподняла голову и взглянула вверх, на лицо Эмис. Да, Эмис. Мокрое от пота и с усталыми глазами, но улыбающееся. И она была Илэйн; да, Илэйн Траканд. Но теперь в ней было еще что-то. Не похожее на узы Стража, но все же похожее. Слабее, но намного прекраснее. Медленно и неуверенно – шея дрожала – она повернула голову и увидела ту, которая была ею самой, лежащую рядом на груди Эмис. Увидела Авиенду: волосы той слиплись, лицо и тело блестело от пота. И она радостно улыбалась. Смеясь, плача, они обняли друг друга так крепко, словно не собирались никогда разжимать объятия.

– Это моя дочь Авиенда, – произнесла Эмис, – а это моя дочь Илэйн, рожденные в один день, в один час. Пусть они всегда оберегают друг друга, поддерживают друг друга, любят друг друга. – Она тихонько засмеялась, устало и ласково. – А теперь пусть кто-нибудь принесет нам одежду, пока я и мои новые дочери не замерзли насмерть!

В эту минуту Илэйн было все равно, замерзнет она насмерть или нет. В слезах, смеясь, она сжимала в объятиях Авиенду. Она обрела свою сестру. О Свет, она обрела сестру!


Тувин Газал разбудил шум – шаги других женщин, приглушенные разговоры. Лежа на жесткой узкой койке, она с сожалением вздохнула. Ее руки, сжимавшие глотку Элайды, были всего лишь приятным сном. А эта крохотная каморка с парусиновыми стенами – реальность. Спала она плохо и чувствовала себя разбитой и измотанной. К тому же проспала и позавтракать вряд ли успеет. Тувин неохотно откинула одеяла. Прежде здание представляло собой что-то вроде склада, с толстыми стенами, низким потолком и тяжелыми массивными балками, но тепла оно не сохраняло. Изо рта от дыхания вырывался пар, и не успела она опустить ноги на неструганые половицы, как сквозь сорочку сразу принялся кусать морозный утренний воздух. Но даже возникни у нее мысль еще понежиться в постели, того не позволили бы отданные ей приказы. Мерзкие узы Логайна не допускали неподчинения, как бы ей ни хотелось другого.

Тувин всегда старалась думать о нем как о просто Абларе, или в худшем случае – как о мастере Абларе, но всегда в голове появлялось имя Логайн. Имя, приобретшее печальную известность. Логайн, Лжедракон, разгромивший армии своего родного Гэалдана. Логайн, сметший с дороги немногих алтарцев и мурандийцев, у кого хватило духу попытаться остановить его, пока он не стал угрозой для самого Лугарда. Логайн, укрощенный и каким-то образом вновь обретший способность направлять Силу, посмевший наложить проклятое плетение саидин на Тувин Газал. Какая жалость, что он не приказал ей перестать думать! Она чувствовала его, где-то в глубине своего сознания. Он всегда был там.

На миг Тувин крепко зажмурилась. О Свет! Ферма госпожи Довиль казалась Бездной Рока, многолетнее изгнание и бесконечное наказание – почти немыслимыми, как и то, что она превратилась в гонимую изменницу. Нескольких дней не прошло с того дня, как ее захватили в плен, и она многое поняла. Вот она, Бездна Рока. И нет возможности ни бежать, ни спастись. Тувин сердито помотала головой, яростно стерла пальцами блестевшую на щеках влагу. Нет! Она спасется, как-нибудь, но спасется, пусть только для того, чтобы на самом деле вцепиться в горло Элайде. Как-нибудь, но спасется.

В комнатке, не считая койки, было всего три предмета обстановки, но все равно свободного места почти не оставалось. Поясным ножом Тувин разбила ледок в стоявшем на умывальнике желто-полосатом кувшине, наполнила щербатый белый тазик и направила Силу, согревая воду, пока над тазиком не поднялся пар. Чтобы согреть воду, ей было позволено направлять. Но не более того. Механически она почистила зубы солью и содой, затем достала из маленького деревянного сундучка в ногах койки свежую сорочку и чулки. Свое кольцо Тувин хранила на самом дне, в маленьком бархатном мешочке. Тоже по приказу. Здесь были все ее вещи, кроме бювара. Когда ее захватили, бювар, к счастью, потерялся. Платья висели на вешалке – шкафа для них не было. Она не глядя выбрала одно, оделась и принялась расчесывать волосы щеткой и гребнем.

Украшенная костяной накладкой щетка замедлила движения, когда Тувин всмотрелась в свое отражение в убогом, с пузырями, зеркале. Прерывисто вздохнув, она положила щетку рядом с гребнем. Взятое наугад платье оказалось из плотной, тонкой шерсти красного цвета, столь темного оттенка, что казалось почти черным. Черным, как одежда Аша’манов. Ее искаженное отражение смотрело на нее, кривя губы. Сменить платье – означает в каком-то смысле признать свое поражение. И Тувин решительно сдернула с вешалки свой подбитый куницей серый плащ.

Когда она откинула парусиновый полог, в длинном центральном проходе, тянувшемся вдоль парусиновых выгородок, было уже около двадцати сестер. Некоторые тихонько переговаривались, но большинство избегали смотреть в глаза другим, даже членам собственной Айя. Страх владел всеми, но на многих лицах читался стыд. Акоура, коренастая Серая, смотрела на руку, на которой обычно носила свое кольцо. Десандре, Желтая, гибкая, как ивовый прут, прятала правую руку под мышкой.

При появлении Тувин тихие разговоры смолкли. Несколько женщин в упор посмотрели на нее. В том числе и Дженаре с Лемай, из той же Айя, что сама Тувин! Десандре уже настолько пришла в себя, что повернулась к ней спиной. За два дня чудовища в черных мундирах захватили в плен пятьдесят одну Айз Седай, и пятьдесят из них винили в этом несчастье Тувин Газал, как будто Элайда а’Ройхан тут вовсе ни при чем. Не вмешайся Логайн, уже в первую ночь здесь они выместили бы свое зло на Тувин. И Тувин вовсе не полюбила его за то, что он прекратил избиение и заставил Карниеле Исцелить рубцы от ремней и синяки, оставленные кулаками и ногами. Она предпочла бы оказаться забитой до смерти, чем быть у него в долгу.

Набросив на плечи плащ, Тувин с гордым видом прошла по коридору и шагнула под бледные лучи утреннего солнца, которые были под стать ее изнеможенному состоянию. В спину Тувин кто-то выкрикнул злые, обидные слова, а потом дверь, оборвав их, закрылась. Дрожащими руками Тувин натянула капюшон, спрятала лицо под темным мехом. Никто не смеет безнаказанно измываться над Тувин Газал. Даже госпожа Довиль, которая за несколько лет сумела добиться подобия повиновения, узнала об этом, когда изгнание окончилось. Она еще покажет им. Она еще всем им покажет!

Общая спальня пленниц находилась на окраине большого, довольно необычного поселения. Поселения Аша’манов. Как слышала Тувин, здания тут располагались так, что повторяли в миниатюре Белую Башню, но в большинстве из домов теперь жили. В каждой из пяти больших массивных каменных казарм, что стояли вдоль улиц, шириной не уступавших тарвалонским, могла поместиться сотня Аша’манов-солдат. Благодарение Свету, казармы были пока пусты; еще два здания с толстыми стенами, окруженные строительными лесами, присыпанными снегом, поджидали рабочих – оставалось доделать соломенные крыши. Около дюжины каменных зданий поменьше были построены для Аша’манов-посвященных – каждое под десять человек, еще одно достраивалось. А вокруг стояло почти две сотни обычных домов, какие можно увидеть в любой деревне; в них жили семейные мужчины и семьи тех, кто еще недалеко продвинулся в обучении.

Мужчины, обладавшие способностью направлять Силу, не пугали Тувин. Однажды, правда, она поддалась панике, но это к делу не относится. Однако пятьсот мужчин, способных направлять, были для нее что осколок кости между зубами, которого не вытащить. Пять сотен! И они могли Перемещаться – некоторые из них. Очень острый осколок кости. А до стены ей пришлось прошагать по снегу через лес с милю, если не больше. Вот это-то и пугало ее, это как раз имело значение.

Стена не была достроена, хотя достигала местами высоты в двенадцать, а то и в пятнадцать футов, башни и бастионы были едва начаты. Она могла бы взобраться в некоторых местах на груды черных камней, если бы не приказ не пытаться бежать. Тем не менее стена тянулась на восемь миль, и Тувин верила Логайну, который утверждал, будто ее начали возводить меньше трех месяцев назад. Ему нет нужды врать – слишком крепко он держал ее. Логайн назвал возведение стены пустой тратой времени и сил, и, возможно, так оно и было, но при виде ее Тувин скрипнула зубами. Всего три месяца. И с использованием Силы. Мужской половины Силы. Глядя на эту черную стену, она видела безжалостную мощь, которую невозможно остановить, катящуюся лавину, которая грозила похоронить под собой Белую Башню. Что, разумеется, невозможно. Невозможно, но когда Тувин не снились сны, как она душит Элайду, она видела сны о гибели Башни.

Ночью прошел снегопад, и крыши укрыло толстое белое одеяло, но по широкой улице Тувин двигалась без труда. Утоптанная земля была расчищена – это было частью обучения мужчин, урок, который они выполняли до восхода. Они пользовались Силой всегда – начиная с укладки поленьев в дровяные ящики до чистки одежды! Тут и там по улице торопились мужчины в черном, еще больше их выстраивалось в шеренги перед казармами, кто-то громким голосом проводил перекличку. Мимо них безмятежно проходили закутанные от холода женщины, неся корзины со склада или кожаные ведра с водой от ближнего источника, чего Тувин никак не могла взять в толк – как здесь могла оставаться хоть одна женщина, зная, кем стал ее муж? Вне ее разумения было и другое: бегавшие по улицам дети; они шныряли среди черных каре мужчин, способных направлять Силу, смеялись и кричали, играли с обручами и мячами, возились с куклами и собаками. Штрих обыденности, который только усугублял остальную зловещую картину.

Навстречу Тувин по улице шагом двигался отряд верховых. За свое короткое пребывание здесь – целая вечность! – она ни разу не видела в поселении конных, только рабочих с повозками и фургонами. Никаких посторонних. Но некоторые из этого отряда являлись, похоже, почетными гостями. Пятеро мужчин в черном сопровождали с дюжину людей в красных мундирах и плащах гвардии королевы, впереди ехали две светловолосые женщины, одна в красно-белом плаще, подбитом черным мехом, а вторая… У Тувин брови полезли на лоб. На второй были зеленые кандорские штаны и куртка, по покрою и отделке свидетельствовавшая о принадлежности капитан-генералу гвардии. На плече ее красного плаща даже красовались золотые банты, знак этого звания! Должно быть, насчет мужчин в красном Тувин ошиблась. Встреться эта девица с настоящими гвардейцами, ей бы несладко пришлось. Как бы там ни было, для визитеров час слишком ранний.

Всякий раз, как странная процессия приближалась к очередному каре, воин перед строем выкрикивал: «Аша’маны, равняйсь! Смирно!» – и под дружный стук каблуков по утоптанной земле остальные застывали, точно каменные столбы.

Поглубже натянув капюшон и пряча лицо, Тувин отошла с середины улицы к углу одной из каменных казарм. Из дверей ее появился пожилой мужчина с раздвоенной бородой, на его вороте блеснула серебром эмблема в виде меча. Не замедляя шага, он с любопытством взглянул на Тувин.

И тут до нее дошло, что она сделала. Ее будто окатили ведром холодной воды, и она чуть не разрыдалась. Теперь ни одна из этих женщин не заметит лица Айз Седай, даже если они и способны узнать таковую. Если кто-то из них обладает способностью направлять, как бы невероятно это ни было, они не пройдут настолько близко, чтобы определить этот дар и в Тувин. Она страдает и изводится, не желая подчиняться Логайну, а потом безропотно, не задумываясь, исполняет его указания!

Как будто в знак неповиновения Тувин остановилась на месте, повернулась и стала наблюдать за гостями. Руки ее машинально поправили капюшон, прежде чем она успела прижать их к телу. И смешно, и грустно. Аша’мана во главе отряда она узнала – по крайней мере не раз видела его: массивный мужчина средних лет с сальными черными волосами, с елейной улыбкой и многозначительным взглядом. Но остальных она не знала. Ну и на что она надеется? К чему ей этот факт? Как можно доверить кому-то из них послание? Даже провались эскорт сквозь землю, как ей подойти, чтобы передать записку, – ведь ей запрещено раскрывать посторонним, что в деревне есть Айз Седай?

Сегодняшние обязанности черноволосому явно уже наскучили, он зевал чуть ли не в открытую, лениво прикрывая рот рукой в перчатке.

– …Когда мы осмотрим все тут, – говорил он, проезжая мимо Тувин, – я покажу вам городок ремесленников. Он побольше будет. У нас найдутся люди всяких профессий, от каменщиков и плотников до кузнецов и портных. Мы можем изготовить все, что нам нужно, леди Илэйн.

– Кроме репы, – высоким голосом сказала одна из женщин, а вторая рассмеялась.

Тувин вскинула голову. Она проводила взглядом всадников, двигавшихся по улице под выкрики приказов и стук каблуков. Леди Илэйн? Илэйн Траканд? Младшая из двоих вполне подходила под данное Тувин описание. Элайда не объясняла, почему ей так отчаянно хочется заполучить беглую принятую, пусть даже та и могла стать королевой, но Элайда не отпускала из Башни ни одной сестры, не распорядившись, как той поступить, если встретится случайно эта девчонка.

«Будь очень осторожна, Илэйн Траканд, – подумала Тувин. – Мне бы не хотелось, чтобы Элайда радовалась – а значит, не попадайся к ней в лапы».

Она задумалась было, нет ли способа воспользоваться присутствием здесь девушки, но неожиданно в глубине сознания ее возникло некое ощущение – умеренной удовлетворенности и нарастающей решимости. Логайн позавтракал. И скоро выйдет. А к этому времени он велел ей быть у него.

Не успела Тувин об этом подумать, как ноги сами пустились бегом. И в результате юбки запутались между ног, и Тувин грохнулась наземь. От падения перехватило дыхание. В душе вскипел гнев, но она поднялась на ноги и, даже не отряхнувшись, подхватила юбки выше колен и вновь припустила бегом. Плащ за спиной надулся пузырем. Вслед ей летели пронзительные крики мужчин, а ребятишки со смехом указывали на нее пальцами.

Вдруг откуда ни возьмись Тувин окружила стая собак – злобно рыча, псы норовили ухватить ее за пятки. Она запрыгала, завертелась, принялась отбиваться ногами, но собаки не отставали. Ей хотелось завопить от ярости и огорчения. Вечно от собак неприятности, а она не может и капельки Силы направить, чтобы их отогнать. Серая псина вцепилась в подол, потянула в сторону. Тувин охватила паника. Если она упадет, собаки разорвут ее в клочья.

Какая-то женщина в коричневой шерстяной одежде закричала и с размаху швырнула тяжелое ведро в собаку, державшую Тувин за юбку. Псина шарахнулась; круглая бадья угодила пятнистой дворняге по ребрам, и, затявкав, та кинулась прочь. Тувин в удивлении оглянулась, и это ей дорого обошлось: другая собака вцепилась в ее левую ногу, разорвала клыками чулок и содрала лоскут кожи. Тут Тувин окружили женщины, отгоняя чем попало насевших на нее собак.

– Ступай своей дорогой, Айз Седай, – сказала костлявая седая женщина, стегая кнутом пятнистого пса. – Больше они тебя не тронут. Я бы завела себе кошечку, но кошки теперь не выносят моего мужа. Иди.

Тувин, не задержавшись даже поблагодарить спасительниц, побежала дальше. Она лихорадочно соображала. Женщины знали. Раз знает одна, знают и все. Но они не станут передавать посланий, не помогут при побеге – нет, коли сами остаются здесь. Сознательно они помогать не будут. Так-то.

Неподалеку от дома Логайна, на одной из боковых узких улиц Тувин замедлила шаг и поспешно опустила юбки. У порога ждали восемь или девять человек в черных куртках – мальчики, старики и зрелые мужчины, – но Логайна среди них еще не было. Она по-прежнему ощущала его – преисполненного целеустремленности, сосредоточенного. Наверное, читает. Остаток пути Тувин проделала с уверенным видом. Воплощение спокойствия, до кончиков ногтей Айз Седай, каковы бы ни были обстоятельства. Ей почти удалось выбросить из памяти свое паническое бегство от собак.

Всякий раз, как Тувин видела дом, она не переставала удивляться. Другие дома на этой улице не уступали ему размерами, два были даже больше. Обычный деревянный двухэтажный дом, только вот странно смотрелись красные дверь, ставни и оконные рамы. Стекла в окнах были столь скверного качества, что Тувин сомневалась, сумела бы она что-нибудь разглядеть внутри, будь даже отдернуты занавески. В таком неказистом доме мог жить не слишком преуспевающий лавочник; слишком уж мало он походил на резиденцию одного из самых печально известных людей этого времени.

Тувин недоуменно оглянулась, высматривая Габрелле. Где она? Вторая сестра, связанная узами с Логайном, получила те же указания, что и Тувин, и до сих пор всегда оказывалась на месте первой. Габрелле так увлеченно изучала Аша’манов, словно собиралась написать о них книгу. Возможно, это предположение недалеко от истины; Коричневых хлебом не корми, дай только какой трактат составить. Тувин выбросила мысли о Коричневой сестре из головы. Если Габрелле опоздает, тогда и посмотрим, как она будет выкручиваться. А пока у Тувин есть чем заняться.

Стоявшие у красной двери мужчины оглядели Тувин, но ничего не сказали. Враждебности в этом не было. Они просто ждали. Дыхание белесыми облачками клубилось у лиц, но плащей на мужчинах не было. Все имели ранг посвященных и носили на вороте серебряный значок в виде меча.

И так каждое утро, когда Тувин докладывала о своем приходе, правда, у дома не всегда ждали одни и те же мужчины. Некоторых она знала, во всяком случае, по именам. Красавчик Эвин Винчова – он был в том лесу, когда ее захватил Логайн, – прислонился к углу дома и забавлялся с веревочкой. Донало Сандомер, если таково было его настоящее имя, с морщинистым лицом фермера и остроконечной напомаженной бородкой, пытался принять томную позу, каковая, по его разумению, свойственна людям благородного звания. Тарабонец Андрол Генхальд, коренастый и широкоплечий, задумчиво супил брови, заложив за спину руки; он носил золотое кольцо-печатку, но Тувин считала его подмастерьем, сбрившим усы и снявшим вуаль. Мезар Курин, доманиец с седыми висками, теребил в левом ухе серьгу с гранатом; весьма вероятно, он принадлежал к какому-нибудь незначительному Дому. Мысленно Тувин тщательно раскладывала по полочкам имена и лица. Раньше или позже их придется выследить, и тогда пригодится любая деталь, которая поможет их опознать.

Красная дверь открылась, мужчины выпрямились, но на пороге появился вовсе не Логайн.

Тувин удивленно моргнула, потом в упор взглянула в зелено-карие глаза Габрелле, не стараясь скрыть своего отвращения. Благодаря этим проклятым узам с Логайном она знала, чем занимался тот прошлой ночью – ей казалось, что она никогда не заснет! – но и в самых ужасных предположениях она не допускала, что с ним Габрелле! Кое-кто из мужчин был изумлен не меньше. Некоторые прятали улыбки. Курин в открытую ухмыльнулся и большим пальцем пригладил тоненькие усики.

Гадкая женщина даже покраснеть не удосужилась. Она подняла свой вздернутый нос, затем нахально оправила на бедрах темно-синее платье, словно бы обращая всеобщее внимание на свой наряд. Затем, накинув на плечи плащ и завязывая шнурки, двинулась к Тувин, серьезная, какой бывала в Башне.

Тувин схватила ее за руку, оттащила в сторону от мужчин.

– Может, мы и пленницы, Габрелле, – резко зашептала она, – но это еще не причина сдаваться. Тем более не причина уступать мерзкой похоти Аблара! – На лице Габрелле не было заметно и капли смущения или стыда. И тут Тувин осенило. Ну конечно. – Неужели он… Он тебе приказал?

Издав нечто вроде презрительного хмыканья, Габрелле высвободила руку.

– Тувин, мне понадобилось два дня, чтобы решить, стоит ли, как ты сказала, «уступить» его похоти. Считаю, мне повезло, что я всего за четыре дня убедила его подпустить меня к себе. Возможно, вам, Красным, и неведомо это, но мужчины любят болтать и сплетничать. Нужно лишь слушать или хотя бы притворяться, что слушаешь, и мужчина выложит тебе всю свою жизнь. – Лоб ее пересекла задумчивая морщинка, кривая усмешка пропала с губ. – Интересно, похоже ли это на то, что бывает с обыкновенными женщинами?

– Что на что похоже? – требовательно спросила Тувин. Габрелле за ним шпионит? Или просто пытается собрать побольше материала для своей книги? Но такое просто невероятно, даже для Коричневой! – О чем ты говоришь?

Задумчивое выражение не сходило с лица Габрелле.

– Я чувствовала… беспомощность. О, он был нежен, но я никогда раньше не думала, как сильны мужские руки, а я не в состоянии и капельки Силы направить. Он был… главнее, так я думаю, хотя это и не совсем правильно. Скорей… сильнее, и я это понимала. Такое странно волнующее чувство… будто голова кружится.

Тувин содрогнулась. Габрелле наверняка рехнулась! Она только собралась заявить ей об этом, как из дома появился сам Логайн. Он был высок ростом, выше любого мужчины возле его красной двери, надменное лицо обрамляли темные волосы, спускавшиеся на широкие плечи. На высоком вороте его куртки красовались серебряный меч и та нелепая змея с лапами. Логайн закрыл за собою дверь и одарил Габрелле улыбкой. Эта вертихвостка улыбнулась ему в ответ. Тувин вновь содрогнулась. Волнующее! Габрелле точно ума лишилась!

Собравшиеся мужчины, как обычно по утрам, начали докладывать Логайну. Тувин почти никогда не могла определить, кто из них по положению старше или младше, но слушала внимательно.

– Логайн, я отыскал еще двоих, кто, по-видимому, интересуется тем новым способом Исцеления, который применила к тебе Найнив, – хмурясь, сказал Генхальд, – но один едва ли способен на то Исцеление, какое нам известно, а второй… Он желает знать больше, чем я мог ему сказать.

– Вряд ли ты расскажешь ему больше, чем знаю я, – отозвался Логайн. – Госпожа ал’Мира мало чем поделилась со мной. И мне удалось разузнать лишь крохи и обрывки, прислушиваясь к разговорам других сестер. Просто бросай семена и надейся, что будут всходы. Это все, что нам под силу.

Вслед за Генхальдом закивали и еще несколько мужчин.

Тувин взяла кое-что на заметку. Найнив ал’Мира. По возвращении в Башню она частенько слыхала это имя. Еще одна беглая принятая – еще одна, кого желала заполучить в свои руки Элайда, и это желание превосходило всякие разумные границы. И она из той же деревни, что ал’Тор. И как-то связана с Логайном. Что со временем могло к чему-то привести. Но новый способ Исцеления? Использованный принятой? Невероятно – да даже и невозможно, но Тувин уже не раз становилась свидетельницей невозможного, так что она запрятала услышанное поглубже. Как она заметила, Габрелле тоже внимательно слушала. Вдобавок и за Тувин наблюдала краем глаза.

– Кое с кем из двуреченцев есть трудности, Логайн, – заявил Винчова. На его гладком лице выступили пятна от гнева. – К тому же это сущие мальчишки! Тем двоим от силы четырнадцать! А сколько им на самом деле, они не говорят. – Сам-то он был всего на год-два постарше, судя по юношескому пушку на щеках. – Это преступление – привести их сюда.

Логайн покачал головой, но с сожалением или в гневе – было не определить.

– Я слыхал, в Белую Башню забирают девочек двенадцати лет. Если получится, присматривай за двуреченцами. Нянчиться нельзя, иначе на них остальные ополчатся, но постарайся, чтобы они не наделали глупостей. Лорду Дракону вряд ли понравится, если мы убьем слишком много его земляков.

– По-моему, ему до них дела нет, – пробормотал лощеный малый. В его речи явственно слышался мурандийский выговор, хотя лихо закрученные усы и так говорили, откуда он родом. Он сосредоточенно перекатывал между пальцев серебряную монету, что, казалось, ничуть не мешало его разговору с Логайном. – Слышал я, сам лорд Дракон велел М’Хаэлю выкорчевать в Двуречье все мужское, что способно направлять. Под корень извести. И тот стольких привел, что я удивился, как он не приволок заодно барашков с петушками.

Его острота была встречена ухмылками, но ровный тон Логайна пресек их, как отрезал.

– Что бы ни приказывал лорд Дракон, я надеюсь, мои приказы совершенно ясны.

На этот раз коротко кивнули все, а кое-кто даже пробормотал: «Да, Логайн» и «Как скажешь, Логайн».

Тувин поспешила стереть с лица презрительную усмешку. Невежественные олухи. Башня принимает девочек младше пятнадцати, только если они уже начали направлять Силу. Впрочем, остальное из услышанного представляет определенный интерес. Опять Двуречье. Чуть ли не каждый твердит, что ал’Тор повернулся спиной к своей родине, однако Тувин не была в этом уверена. Почему Габрелле за ней наблюдает?

– Прошлой ночью, – помолчав, заметил Сандомер, – я узнал, что М’Хаэль дает отдельные уроки Мишраилю. – Он потеребил остроконечную бородку с таким довольным видом, точно отыскал драгоценный самоцвет.

Возможно, так и есть, но Тувин не могла сказать, чем же ценно его сообщение. Логайн медленно кивнул. Другие молча переглянулись, лица их были будто высечены из скалы. Глядя на них, Тувин испытала разочарование. Слишком часто так случалось: они не видели смысла комментировать какие-то события – или боялись? – и она не понимала сути происходящего. Она чувствовала, что за умалчиванием этим кроются драгоценные зерна, но достать их была не в силах.

Низкорослый, едва по грудь Логайну, но широкоплечий кайриэнец открыл было рот, но Тувин так и не узнала, хотел он сказать еще что-то о Мишраиле или о другом.

– Логайн! – По улице во всю прыть, громко топоча сапогами, несся Вэлин Каджима. Мелко позвякивали колокольчики в его косичках. Еще один посвященный, чересчур улыбчивый мужчина средних лет, он тоже был с Логайном, когда тот пленил Тувин. Каджима был связан узами с Дженаре. Он тяжело дышал, и улыбки на лице его сейчас не было. Протолкавшись к Логайну и едва переведя дыхание, Каджима заговорил: – Логайн, из Кайриэна вернулся М’Хаэль. На доске у дворца он написал имена новых дезертиров. Ты не поверишь, кто они!

И срывающимся от волнения голосом он единым духом огласил имена. То и дело его прерывали изумленные восклицания других, так что Тувин почти ничего не удалось расслышать.

– Посвященные и раньше дезертировали, – пробормотал кайриэнец, когда Каджима договорил, – но такого никогда не случалось с теми, кто получил звание Аша’мана. А теперь семеро? И сразу?

– Если мне не веришь… – начал Каджима, нервно вытягиваясь во весь рост. В Арафеле он был писцом.

– Мы тебе верим, – поспешил его успокоить Генхальд. – Но Гедвин и Торвал, они же из людей М’Хаэля. Рочайд и Кисман – тоже. С чего бы им дезертировать? Он давал им все, впору королям.

Каджима недовольно покачал головой, отчего его колокольчики тихонько зазвенели.

– Вы же знаете, в списке только имена. О причинах никогда не говорится.

– Тем лучше – пусть катятся, – прорычал Курин. – А еще лучше, если не нам придется их теперь выслеживать.

– Вот других я не пойму, – вмешался Сандомер. – Я был у Колодцев Дюмай. И видел потом, как выбирал лорд Дракон. Ну, Дашива, этот как всегда, в облаках витал. Но Флинн, Хопвил, Наришма? Счастливее людей не было. Они были все равно что ягнята, которых в амбар с зерном пустили.

Седоватый крепыш сплюнул.

– Не знаю, у Колодцев я не был, но побывал на юге, против шончан. – Выговор у него был андорский. – Видать, ягнятам не так понравилось на скотобойне, как в амбаре.

Логайн сложил руки на груди и слушал, не вмешиваясь в разговор. Его непроницаемое лицо, точно маска, скрывало все мысли. А потом он спросил:

– А тебя, Канлер, беспокоит скотобойня?

Андорец поморщился, потом пожал плечами.

– По-моему, мы туда прямиком и идем. Раньше, позже, все там будем, Логайн. Особого выбора у нас вроде и нет, но смеяться над этим я бы не стал.

– Это от настроения зависит, – негромко заметил Логайн. Он обращался к человеку, которого назвал Канлером, но согласно закивали все остальные.

Логайн, бросив взгляд за спины мужчин, заметил Тувин и Габрелле. Тувин всем своим видом постаралась показать, что ничуть не подслушивала, а сама мысленно твердила услышанные имена.

– Здесь холодно, ступайте в дом, – велел женщинам Логайн. – Сделайте себе чаю, согрейтесь. Я приду, как только смогу. И не трогайте мои бумаги.

Знаком подозвав к себе Аша’манов, он повел их по улице в ту сторону, откуда появился Каджима.

Тувин разочарованно скрипнула зубами. Хоть у нее и не получилось сопровождать Логайна туда, где проходила подготовка, мимо так называемого Древа изменников, где на голых сучьях больными плодами торчали отрубленные головы, и понаблюдать за тем, как мужчины учатся уничтожению с помощью Силы, тем не менее она надеялась, что придет день, когда она сможет свободно бродить где вздумается и разузнает побольше. Тувин и раньше слышала, как мужчины упоминают «дворец» Таима, и сегодня рассчитывала увидеть его и, может, хоть одним глазком взглянуть на человека, чье имя обрело столь же мрачную славу, что и имя Логайна. Вместо этого она покорно шагнула вслед за Габрелле за красную дверь. Сопротивляться бесполезно.

Войдя, Тувин обвела внимательным взором переднюю, а Габрелле тем временем повесила плащ на колышек. Внутри Тувин ожидала увидеть нечто грандиозное, соответствующее славе Логайна, пусть внешне дом его и выглядел неказисто. В сложенном из нетесаного камня очаге горел огонь. Голые половицы, длинный узкий стол, простые стулья. Внимание ее привлек письменный стол, отличавшийся несколько лучшей отделкой, чем прочая мебель. На нем стояло множество закрытых шкатулок для писем, валялись кожаные папки с бумагами. У Тувин буквально зачесались руки, но она знала, что, даже усевшись за стол, не сможет и пальцем коснуться ничего, кроме ручки и стеклянной чернильницы.

Вздохнув, Тувин двинулась за Габрелле на кухню, где дышала жаром растопленная железная плита и на низком шкафчике возле окна стояли грязные тарелки с остатками завтрака. Габрелле наполнила чайник водой и поставила на плиту, затем из другого шкафчика достала зеленый глазурованный заварник и деревянную чайницу. Тувин бросила плащ на стул и села за квадратный стол. Чаю ей вовсе не хотелось – разве что вместе с завтраком, на который она не успела, – но пить придется.

Глупая Коричневая принялась болтать, одновременно возясь с посудой и чаем, будто довольная жизнью фермерская женка.

– Я уже о многом разузнала. Логайн – единственный полный Аша’ман, кто живет в самом поселении. Все остальные живут у Таима во «дворце». У них есть слуги, но Логайн нанял жену одного из тех, кто проходит обучение. Она готовит для него и убирается. Скоро она придет, а поскольку она считает, что благодаря ему восходит солнце, нам лучше к ее приходу закончить мало-мальски важные разговоры. Он нашел твой бювар.

Тувин почувствовала, как ледяная рука стиснула ее горло. Она постаралась скрыть свое потрясение, но Габрелле смотрела на нее в упор.

– Он сжег его, Тувин. После того, как все прочитал. Кажется, он думает, что сделал нам одолжение.

Рука ослабила хватку, и Тувин сумела вздохнуть.

– В моих бумагах был приказ Элайды. – Она откашлялась, чтобы избавиться от хрипоты в голосе. Приказ Элайды гласил – укротить всех обнаруженных здесь мужчин, а затем сразу же повесить, без судебного разбирательства в Тар Валоне, какового требует закон Башни. – Она требовала применения суровых мер, и эти мужчины могли отреагировать сурово, если бы узнали о содержании приказа. – Несмотря на исходящий от плиты жар, Тувин пробрал озноб. Эта одна-единственная бумажка могла дорого обойтись им всем – их могли бы усмирить и повесить. – А зачем Логайну делать нам одолжение?

– Не знаю, Тувин. Он – не злодей, как, в общем-то, и большинство людей. Может, в этом и все дело. – Габрелле поставила на стол тарелку с хрустящими булочками и еще одну, с белым сыром. – Или же в том, что эти узы гораздо больше сходны с узами Стража, чем мы полагаем. Может, ему не хотелось испытать, что будет, если нас обеих казнят.

В желудке Тувин все перевернулось, но булочку она взяла как ни в чем не бывало.

– Подозреваю, «сурово» – еще мягко сказано, – продолжала Габрелле, ложечкой засыпая чай в заварочный чайник. – Я заметила, как ты дернулась. Разумеется, они пошли на риск, приведя нас сюда. Пятьдесят одна сестра! И пусть на нас наложены узы, но они должны опасаться, что мы отыщем способ обойти их приказы, какую-нибудь щелку, которую они проглядели. Ответ очевиден – если мы погибнем, гневу Башни не будет предела. А раз мы живы и в плену, даже Элайда станет вести себя осмотрительно. – она засмеялась, негромко и весело. – Ну и лицо у тебя, Тувин. По-твоему, я все время только и думала, как бы запустить пальцы в шевелюру Логайна?

Тувин захлопнула рот и отложила нетронутую булочку. Все равно холодная и черствая на ощупь. Пожалуй, это было ошибкой – считать Коричневых оторванными от мира, погруженными в свои книги и исследования и не замечающими больше ничего вокруг.

– Что еще ты видела?

Габрелле, все еще держа ложку в руке, села за стол напротив Тувин и наклонилась к ней.

– Их стена, может, и будет мощной, когда ее закончат, но здесь полно трещин. Есть клика Мазрима Таима, есть сторонники Логайна, хотя я не уверена, отдают ли оба себе в этом отчет. Возможно, существуют и другие группировки, и, конечно, найдутся и такие мужчины, которые ни о чем не ведают. Пятьдесят одна сестра – ужели мы не можем воспользоваться этим обстоятельством, даже и при узах? Второй вопрос: что мы от этого получим?

– Второй вопрос? – переспросила Тувин, но собеседница ее молча ждала ответа. – Если мы сумеем вбить клин в щели и расширить их, – наконец промолвила она, – мы рассеем по миру десять, пятьдесят, а то и сотню банд, каждая опаснее любой виденной нами армии. Чтобы переловить всех, потребуется целая жизнь, и мир может постигнуть нечто вроде нового Разлома, и это тогда, когда грядет Тармон Гай’дон. Именно так, если этот пресловутый ал’Тор и в самом деле Возрожденный Дракон. – Габрелле открыла было рот, но Тувин отмахнулась. Весьма вероятно, он и есть Дракон Возрожденный. Впрочем, в данный момент это вряд ли имеет значение. – Но если мы не… Подавить бунт, собрать всех сестер в Башню, отозвать всех ушедших на покой сестер – и то не знаю, сумеем ли мы все вместе уничтожить это место. Полагаю, при этом погибнет половина Башни. А какой первый вопрос?

Габрелле откинулась на спинку стула, лицо ее вдруг стало усталым.

– Да, решить не просто. И каждый день они приводят еще больше мужчин. Полагаю, пятнадцать-двадцать с того дня, как мы здесь.

– Габрелле, довольно шутки шутить! Что за первый вопрос?

Взгляд Коричневой сестры стал пронзительнее, и она долго не сводила своего взора с Тувин.

– Скоро первоначальный шок пройдет, – в конце концов произнесла она. – И что потом? Власти, данной тебе Элайдой, больше нет; поход окончен. И первый вопрос: едины ли мы, пятьдесят одна сестра, или вновь превратимся в Коричневых и Красных, Желтых, Зеленых и Серых? И отдельно – бедная Аяко, которая горько жалеет, что Белые настояли на участии в походе сестры от их Айя. Самое высокое положение среди нас занимают Лемай и Десандре. – Габрелле предостерегающе взмахнула ложкой. – Единственный для всех шанс удержать единство – это нам с тобой публично признать главной Десандре. Мы должны так поступить! Во всяком случае, это будет началом. Надеюсь. Если мы сумеем объединиться хотя бы еще с несколькими, начало будет положено.

Тувин глубоко вздохнула и сделала вид, что задумалась, глядя в никуда. Само по себе подчинение сестре, занимающей более высокое положение, не столь неприятно. У всех Айя есть свои тайны, порой они немного интригуют друг против друга, но теперешний открытый раскол в Башне ее ужасал. Кроме того, она узнала, что значит смирение – смирению ее научила госпожа Довиль. Интересно, понравился ли той нищенский труд на ферме при надсмотрщице, которая посуровей ее самой?

– Я смогу пойти на это, – наконец сказала Тувин. – Нам нужен план действий, чтобы убедить Десандре и Лемай. – Отчасти план у нее уже был, правда, придумывала она его не для того, чтобы выносить на чей-то суд – чей бы он ни был. – Ой, Габрелле, вода кипит.

Глупая женщина, вдруг улыбнувшись, встала и заторопилась к плите. Все-таки Коричневые всегда лучше разбирались в манускриптах, чем в людях. Прежде чем Логайн и Таим, а с ними и все прочие, будут уничтожены, они помогут Тувин Газал низвергнуть Элайду.


Своей громадой, упрятанной за массивными стенами, стольный город Кайриэн прижимался к реке Алгуэнья. Небо было чистым и безоблачным, но задувал холодный ветер, и под яркими солнечными лучами сверкал засыпавший крыши снег, искрились не желавшие таять сосульки. Алгуэнья не замерзла, но с верховьев течение несло небольшие неровные льдины. Они кружились на стремнине, глухо ударялись о борта кораблей, ожидавших у причалов своей очереди на разгрузку. Зима и война, а еще и появление Дракона Возрожденного не лучшим образом сказывались на торговле, но она не знала перерыва: торговля замирает только с гибелью страны. Несмотря на холод, по улицам города, террасами прорезавшим склоны холмов, шли люди, катились фургоны и телеги. Го`рода, который здесь называли Столицей.

Перед уступчатыми квадратными башнями Солнечного дворца, возле длинного въезда, собралась толпа, глазевшая на дворец. Купцы в одеждах из тонкой шерсти и благородные господа в бархате стояли рядом с чумазыми работниками и еще более грязными беженцами. Никому не было дела до того, кто подпирает рядом плечо, и даже карманники забыли о своем ремесле. Посмотрев на дворец, мужчины и женщины уходили, покачивая головами, но им на смену вставали другие, порой подсаживая детей, чтоб им было лучше видно разрушенное крыло дворца, где рабочие расчищали развалины третьего этажа. Во всем Кайриэне слышались удары молотов, скрип тележных осей, выкрики лавочников, сетования покупателей, бормотание купцов. Толпа же перед Солнечным дворцом хранила молчание.

В миле от дворца, в претенциозно названной Академии Кайриэна, Ранд стоял у окна и сквозь заиндевелое стекло смотрел на мощеный конюшенный двор. Во времена Артура Ястребиное Крыло, да и раньше, существовали школы, называемые академиями, – центры знаний, куда со всех уголков мира стекались ученые. Тщеславие тут роли не играло; пусть хоть Сараем зовут, лишь бы делали то, чего он хочет. Куда более важные дела не оставляли мыслей Ранда. Не допустил ли он ошибки, так рано вернувшись в Кайриэн? Но у него не оставалось времени, и он вынужден был бежать, чтобы в нужном месте узнали, что он действительно бежал. Бежал поспешно и не имея времени подготовиться. Однако оставались вопросы, которые нужно было задать, и дела, которые нельзя отложить. И Мин хотела забрать книги мастера Фила. Ранд слышал, как она бормочет себе под нос, копаясь среди полок, куда убрали книги после смерти Фила. Похоже, вскоре библиотеке Академии станет тесно в отведенных ей комнатах бывшего дворца лорда Бартанеса, тем более недавно объявили, что библиотека купит отсутствующие у нее книги и рукописи и скупиться не станет. Где-то в глубине сознания Ранда сидела Аланна; судя по всему, она пребывала в мрачном расположении духа; уж она-то узнает, что Ранд в Столице. Находясь так близко, она могла бы отправиться прямиком к нему, но о подобной ее попытке он узнал бы. Благодарение небесам, что Льюс Тэрин сейчас умолк. В последнее время он кажется безумнее прежнего.

Ранд протер рукавом от инея кусочек оконного стекла. Добротная темно-серая шерсть, в самый раз для человека, у которого водятся деньги и который о себе высокого мнения, – и навряд ли такая одежда подходит для Дракона Возрожденного, каким его рисует молва. На запястье блеснула металлом златогривая драконья голова; здесь это не опасно. Наклонившись к стеклу и глядя во двор, Ранд ненароком коснулся сапогом лежавшей под окном кожаной сумы.

Каменные плиты конюшенного двора были расчищены от снега, и в центре стояла большая повозка. Ее, точно выросшие на поляне грибы, окружали ведра и бадьи. С полдюжины мужчин в тяжелых куртках, шарфах и шапках что-то делали с необычным грузом фургона; механические устройства густо облепили толстый металлический цилиндр, занимавший более половины кузова повозки. Еще страннее – у фургона отсутствовали оглобли. Один из мужчин перекладывал наколотые поленья из большой тележки в боковину металлического ящика, прикрепленного ниже одного конца цилиндра. В ящике горел огонь, в открытую дверцу виднелись красные отсветы, а из высокой узкой трубы шел дым. Возле фургона суетился бородатый лысый мужчина. Шапки на нем не было. Он размахивал руками, куда-то указывал и, по-видимому, выкрикивал какие-то распоряжения, которые, впрочем, ничуть не подгоняли остальных. Дыхание людей вилось белыми султанчиками. В комнате же было почти тепло – благодаря большим печам в подвалах Академии и разветвленной системе отопления и вентиляции. Полуисцеленные незаживающие раны на боку Ранда горели.

Он не мог разобрать приглушенные чертыханья Мин – но был уверен, что она именно ругается, и, судя по тону, они не уйдут отсюда, если только ее за шкирку не выволочь. Впрочем, можно еще кое о чем спросить.

– Что говорят люди? О дворце?

– Легко догадаться, – отвечал из-за спины Ранда лорд Добрэйн – с бесконечным терпением, как он отвечал и на все прочие вопросы. Даже когда он признавал, что чего-то не знает, тон его нисколько не менялся. – Некоторые говорят, что на вас напали Отрекшиеся. Или Айз Седай. Те, кто думает, будто вы поклялись в верности Айз Седай, склонны полагать, что Отрекшиеся. В любом случае вовсю обсуждают, погибли вы, похищены или сбежали. Большинство считает, что вы живы, где бы вы ни были, или же говорят, что так думают. Некоторые – и боюсь, таких немало – считают… – он умолк.

– Что я сошел с ума, – закончил за Добрэйна Ранд таким же ровным тоном. Не стоит о том ни волноваться, ни сердиться. – Что я сам разрушил часть дворца? – Ему не хотелось говорить о погибших. Их было меньше, чем в другое время, в других местах, но все равно много, и отдельные имена встают перед мысленным взором, стоит только закрыть глаза. Один из людей внизу слез с фургона, но лысый поймал его за руку и потащил обратно, заставляя показать сделанное. Еще один из рабочих, неосторожно спрыгнув на мостовую по другую сторону фургона, поскользнулся, и лысый, бросив первого, обежал фургон и заставил второго тоже забраться наверх следом за собой. Что, во имя Света, они делают? Ранд оглянулся через плечо. – И не так уж они не правы.

Добрэйн Таборвин встретил его взгляд бесстрастными темными глазами. Это был низкорослый мужчина, с бритой спереди и припудренной по этикету головой. Красивым Добрэйна не назовешь, но замечательна его уравновешенность. Спереди на его темном бархатном кафтане от шеи и почти до колен были нашиты синие и белые полосы. В кольце-печатке сверкал резной рубин, и еще один рубин был приколот на вороте – не слишком крупный, но для кайриэнца вызывающе яркий. Добрэйн являлся верховной опорой своего Дома, и за спиной у него было сражений побольше, чем у многих, и напугать его могло мало что. Доказательством чему была битва у Колодцев Дюмай.

Но на Ранда смотрела без страха и приземистая седеющая женщина, терпеливо ожидавшая своей очереди подле Добрэйна. Платье Идриен Тарсин, шерстяное, практичного коричневого цвета, простотой наводившее на мысль о лавочнице, резко контрастировало с элегантной придворной одеждой Добрэйна, однако у Идриен был свой источник властности и достоинства. Она занимала пост главы Академии, звание, которое она сама себе присвоила, поскольку большинство ученых и механиков стали называть себя мастерами того, учителями сего, а то и магистрами. Школой она управляла твердой рукой и возлагала надежды на сугубо практичные вещи, например на новые способы мощения дорог или создания красок, на усовершенствования в литейном или мельничном деле. И еще она возлагала надежды на Дракона Возрожденного. Практично это или нет, но, во всяком случае, прагматично, и ему придется довольствоваться этим.

Ранд вновь повернулся к окну и расчистил кусочек стекла побольше. Возможно, сооружение предназначено для нагревания воды – в некоторых ведрах вроде как еще оставалась вода; а в Шайнаре для нагревания воды в банях используются большие котлы. Но при чем тут фургон?

– Никто не уходил после моего появления? Или, может, пришел нежданно?

Никого на самом деле Ранд не ждал, никого, кто представлял бы для него интерес. Голубиная почта купцов, глаза-и-уши Белой Башни – и Мазрим Таим, о котором он не должен забывать; при этом имени Льюс Тэрин нечленораздельно зарычал, – со всеми этими голубями, шпионами, соглядатаями, болтливыми языками весь мир через несколько дней узнает, что он пропал из Кайриэна. Кайриэн больше не будет полем грядущей битвы. Но ответ Добрэйна удивил Ранда.

– Никто, разве что… и одна из высокопоставленных особ Морского народа. Обе исчезли после… нападения. – Еле заметная пауза. Возможно, он и сам не был уверен, что же произошло. Однако данное слово он сдержит. Свою верность Добрэйн доказал у Колодцев Дюмай. – Тела не обнаружены, но их могли убить. Тем не менее Госпожа Волн Морского народа отказывается допускать подобную возможность. Она подняла сущую бурю, требуя отыскать ее женщину. По правде сказать, Айлил могла убежать из города. Или отправилась к своему брату, несмотря на данную вам клятву. Ваши три Аша’мана по-прежнему в Солнечном дворце. Флинн, Наришма и Хопвил. Из-за них люди нервничают. Теперь еще больше, чем раньше.

Глава Академии издала горлом какой-то звук и переступила с ноги на ногу, шаркнув туфлей по половице. Она-то точно нервничает из-за них.

Ранд выбросил Аша’манов из головы. Находясь в Солнечном дворце, на таком удалении от Академии, ни один из них не почувствовал, как он открыл здесь переходные врата, – не настолько они сильны. Эти трое не участвовали в нападении, однако тому, кто составил план атаки, нельзя отказать в уме, он вполне мог предусмотреть возможность неудачи. И вполне мог запланировать другой сюрприз, заранее приставив своих людей к Ранду – на случай, если тот уцелеет.

«Ты не уцелеешь, – прошептал Льюс Тэрин. – Никто из нас не уцелеет».

«Сгинь, усни», – раздраженно подумал Ранд. Он и сам знал, что ему не уцелеть. Но выжить хотелось. Ответом ему стал раздавшийся в голове иронический хохот, вскоре затихший. Лысый мужчина во дворе теперь разрешил всем спуститься с фургона и с довольным донельзя видом потирал руки. Ну и ну, да он, похоже, собрался речь произнести!

– Айлил и Шалон живы, и они не сбежали, – громко сказал Ранд. Он их связал, заткнул рты и засунул под кровать, где их через несколько часов обязательно обнаружили бы слуги, хотя щит, сплетенный им на Ищущей Ветер Морского народа, должен был распуститься еще раньше. Тогда обе женщины освободились бы сами. – Присмотритесь к Кадсуане. Она могла увести их во дворец леди Арилин.

– Кадсуане Седай приходит в Солнечный дворец и покидает его, когда захочет, словно он ее собственный, – рассудительно произнес Добрэйн, – но как она вывела бы их незамеченными? И зачем? Айлил – сестра Торама, но его претензии на Солнечный трон и раньше были призрачны, а теперь все равно что пыль. И она никакой важности не имеет, даже как пешка в игре. А что касается того, чтобы удерживать высокопоставленную Ата’ан Миэйр… С какой целью?

Ранд постарался придать голосу беспечность и легкость.

– А зачем, Добрэйн, она удерживает в «гостях» леди Каралайн и благородного лорда Дарлина? Зачем Айз Седай что-то делают? Вы найдете их там, где я сказал. Если она вас впустит.

«Зачем?» – вопрос совсем не глупый. Просто у него нет ответа. Разумеется, Каралайн Дамодред и Айлил Райатин представляют два последних Дома, удерживавших Солнечный трон. И Дарлин Сиснера возглавлял ту часть знати Тира, которая желала выбросить Ранда вон из их драгоценной Твердыни, вон из Тира.

Ранд нахмурился. Он был уверен, что Кадсуане не оставляет его без внимания, хоть и делает вид, что это не так, но вдруг она не притворяется? Вот было бы хорошо! Меньше всего ему нужна Айз Седай, которая думает, будто может совать нос в его дела. Меньше всего. Наверное, Кадсуане решила сунуть свой нос еще куда-нибудь. Мин видела на голове Сиснеры необычную корону; Ранд немало размышлял над этим видением. О другом, что предстало ей в видениях, ему думать не хотелось, особенно о том, что касалось его самого и Зеленой сестры. Может, все еще проще – вдруг Кадсуане полагает, будто в ее власти решить, кто станет править и Тиром, и Кайриэном?

Проще? Ранд чуть не рассмеялся. Но ведь именно так ведут себя Айз Седай. А Шалон, Ищущая Ветер? Через нее Кадсуане могла бы воздействовать на Харине, Госпожу Волн, но Ранд подозревал, что Ищущую Ветер Кадсуане прихватила за компанию с Айлил, чтобы скрыть, кто захватил знатную даму. Кадсуане будет немало разочарована. Уже решено, кто будет править в Тире и Кайриэне. Он укажет ей на просчет. Попозже. Это для него сейчас – далеко не самое главное.

– Прежде чем я уйду, Добрэйн, мне нужно вручить вам… – слова буквально замерзли у него на языке.

На дворе мужчина без шапки потянул за рычаг на фургоне, и неожиданно конец длинной горизонтальной перекладины двинулся вверх, потом ушел вниз, приведя в движение рычаг покороче, утопив его в отверстии, прорезанном в днище фургона. И, дрожа так, словно вот-вот развалится на части, извергая дым из трубы, фургон двинулся с места. Перекладина поднималась и опускалась – сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Фургон ехал, и без всяких лошадей!

Ранд и не сообразил, что говорит вслух, пока Идриен ему не ответила.

– А-а, это! Милорд Дракон, это паровой фургон Мервина Поэла. Так он его называет. – в ее высоком, удивительно молодом голосе явственно слышались неодобрительные нотки. – Заявляет, будто эта хитроумная повозка потянет сотню фургонов. Думаю, вряд ли, вечно в ней что-то ломается или замерзает. Впрочем, насколько мне известно, один раз ему удалось проехать на ней пятьдесят шагов.

И в самом деле этот… паровой фургон?.. не проехав и двадцати шагов, задрожал и остановился. Вокруг содрогавшегося все сильнее фургона вновь засуетились люди, один из них принялся что-то лихорадочно крутить в нем, обмотав руку тряпкой. Внезапно из узкой трубы ударила струя пара, дрожь стала слабее, а потом и вовсе прекратилась.

Ранд покачал головой. Он вспомнил, что видел уже этого Мервина с его устройством, которое подрагивало на столе и ничего не делало. И из этой штуки родилось этакое чудо? Ему-то казалось, что она скорее имела отношение к музыке. Выходит, вокруг фургона прыгал Мервин, грозя остальным кулаком. Что же еще за необычные изобретения создают здесь, в Академии, какие чудеса?

Когда Ранд, все еще глядя на суету у фургона, задал этот вопрос, Идриен громко фыркнула. По мере того как она говорила, слышавшееся в ее голосе уважение к Дракону Возрожденному уступало место недовольству.

– И без того плохо, что я должна искать места для философов, историков, арифметиков и тому подобного люда. Но вы велели принимать любого, кто хочет создать что-то новое. Пусть, мол, трудятся, пока у них получается что-то дельное. Я полагала, вы надеетесь на какое-то оружие, но теперь у меня на руках десятки мечтателей и мотов, и у каждого по старой книге или манускрипту, а то и пять-шесть. И все, заметьте, по времени относятся, по их уверениям, к заключению Союза Десяти государств, если не к самой Эпохе легенд! И все пытаются отыскать смысл в рисунках и набросках, и в описаниях вещей, которых они в глаза не видели, а возможно, и никто никогда не видел! Я сама заглядывала в эти старые рукописи – в них говорится о людях с глазами на животе, о животных десяти футов высотой с клыками длиной в человеческий рост, о городах, где…

– Но что они делают, госпожа Тарсин? – спросил Ранд. Люди вокруг фургона двигались сосредоточенно, действовали целеустремленно – те, кого постигла неудача, так себя не ведут. И фургон-то ехал.

На сей раз глава Академии фыркнула громче.

– Всякие глупости, милорд Дракон, вот что они делают. Кин Товир сконструировал большую зрительную трубу. Через нее можно увидеть луну так отчетливо, как собственную ладонь. Еще в нее видно то, что Товир называет иными мирами. Но что в этом проку? А теперь ему хочется построить еще бóльшую трубу. Мэрил Харке мастерит громадных воздушных змеев, которые зовет планерами, и с наступлением весны вновь собирается прыгать с холмов. Сердце замирает, когда видишь, как она планирует с холма на этой штуковине. Боюсь, в следующий раз, когда змей сложится, она себе не только руку сломает. Джандер Парентакис верит, будто водяным колесом с мельницы сможет привести в движение баржу. Но когда он взял на борт достаточно людей, чтобы крутить колесо, на судне не осталось места для груза, и его баржу обогнал бы любой корабль с парусом. Рийн Анхара поймал молнию в большие кувшины – сомневаюсь, что ему известно, зачем оно надо… Нико Токама – просто глупа, со своими…

Ранд развернулся так резко, что Идриен от неожиданности попятилась, и даже Добрэйн переступил с ноги на ногу – движением опытного фехтовальщика. Нет, они вовсе не уверены, что он не сошел с ума.

– Поймал молнию? – негромко спросил Ранд.

На ее грубоватом лице появилось понимание, и Идриен всплеснула руками.

– Нет, нет! Не так… совсем не так! – Не так, как вы, хотела она сказать. – Это штуковина – провода, колеса, большие глиняные кувшины и один Свет знает что еще. Он называет это молнией, и я однажды видела, как на кувшин запрыгнула крыса, на торчащий на верхушке металлический штырь. Ее и впрямь будто молнией ударило. – И добавила с надеждой в голосе: – Если желаете, я его остановлю.

Ранд попытался представить, как кто-то летит на воздушном змее, но зрелище было совершенно нелепое. А молния, пойманная в кувшин, – такая картина оказалась не под силу его воображению. И еще…

– Пусть продолжают свою работу. Кто знает? Может, какое-то из изобретений окажется важным. Если какое-то устройство работает как заявлено, выдайте изобретателю награду.

На морщинистом загорелом лице Добрэйна отразилось сомнение, которое он постарался скрыть. Идриен угрюмо наклонила голову в знак согласия и даже присела в реверансе, но про себя думала, похоже, что Ранд просит научить свиней летать.

Ранд отчасти был с ней согласен. Но вдруг одна из этих свиней все-таки отрастит крылья? Фургон же ехал! А ему очень хотелось оставить что-то после себя, что помогло бы миру пережить новый Разлом, который, по утверждению пророчеств, принесет Ранд. Тревожило другое: он никакого представления не имел, что бы это могло быть. Разве только школы… Но кто возьмется сказать, какие чудеса они явят? О Свет, как же ему хочется создать хоть что-нибудь, что переживет его.

«Я думал, что смогу такое создать, – тихо произнес у Ранда в голове Льюс Тэрин. – Я ошибся. Мы не строители, ни ты, ни я, ни тот, другой. Мы – разрушители. Разрушители».

Ранда пробрала дрожь. Он запустил пятерню в волосы. Тот, другой? Иногда голос, звучавший вполне трезво, выдавал нечто совершенно безумное. А они смотрели на Ранда: Добрэйну почти удалось скрыть свою неуверенность, а Идриен даже и не пыталась прятать свои сомнения. Выпрямившись, словно ни в чем не бывало, Ранд вытащил из-за пазухи два тонких пакета. На обоих, на печатях красного воска, красовались Драконы. Печатью с успехом послужила пряжка ремня, которым и сейчас был подпоясан Ранд.

– Тот, что сверху, назначает вас моим наместником в Кайриэне, – сказал он, протягивая пакеты Добрэйну. Третий пакет по-прежнему лежал у груди, он предназначался Грегорину ден Лушеносу и назначал того наместником в Иллиане. – Так что, пока меня не будет, вряд ли кто станет сомневаться в ваших полномочиях. – Возникни подобные трудности, Добрэйн справится с ними и при помощи своих воинов, но лучше, чтобы никто не мог выразить сомнений или сослаться на неосведомленность. Затруднений, пожалуй, вообще не будет, если все поверят, что на нарушителя спокойствия обрушится сам Дракон Возрожденный. – Там еще распоряжения, что нужно сделать, но я полагаюсь и на ваш здравый смысл. Решайте сами. Когда леди Илэйн заявит о своих правах на Солнечный трон, окажите ей всемерную поддержку. – Илэйн… О Свет, Илэйн и Авиенда. По крайней мере, им ничего не угрожает. Теперь бормотание Мин звучало удовлетворенно; наверное, она отыскала книги мастера Фила. А ей он позволил идти за собой навстречу гибели, потому что недостаточно силен, чтобы ее остановить. «Илиена, – простонал Льюс Тэрин. – Прости меня, Илиена!» Голос Ранда был холоден, как сердце зимы. – Вы узнаете, когда нужно будет вручить второй. И стоит ли вручать. Как угодно, но добейтесь у него ответа и выслушайте, что он скажет. Если вы не согласитесь или он откажется, я выберу кого-нибудь другого. Не вас.

Возможно, слова Ранда прозвучали бесцеремонно, но выражение лица Добрэйна почти не изменилось. Прочитав надписанное на втором пакете имя, он чуть приподнял брови – вот и все. Потом отвесил вежливый поклон. Кайриэнцев обычно отличала вежливость.

– Как скажете, так и будет. Прошу простить, но, судя по вашим словам, вы собираетесь отсутствовать долго.

Ранд пожал плечами. Он доверял благородному лорду так же, как доверял другим. Почти так же.

– Кто знает? В такое время ни в чем нельзя быть уверенным. Позаботьтесь, чтобы глава Академии Тарсин не испытывала недостатка в деньгах. Как и люди, открывшие школу в Кэймлине. И еще на вашем попечении – школа в Тире, пока дела там не пойдут на лад.

– Как скажете, – повторил Добрэйн, пряча пакеты во внутренний карман. Теперь его лицо не выражало никаких чувств. Да, кому-кому, а Добрэйну опыта в Игре Домов не занимать.

Глава Академии, со своей стороны, каким-то образом выглядела одновременно и довольной, и раздраженной. Она принялась оправлять платье, как обычно ведут себя женщины, когда не хотят говорить, что у них на уме. Несмотря на свои стенания, Идриен ревниво оберегала благосостояние Академии. Она и слезинки не прольет, если другие школы исчезнут, а ученые оттуда вынуждены будут перебраться в Академию. Даже философы и мечтатели. Интересно, что она подумала бы об одном особом распоряжении из пакета, переданного Добрэйну?

– Я нашла все, что хотела, – заявила Мин, выходя из-за книжных полок. Девушка слегка пошатывалась под тяжестью трех округлившихся матерчатых котомок. Ее костюм, состоявший из простой коричневой куртки и штанов, очень напоминал тот, который был на ней в Байрлоне, когда Ранд впервые ее увидел. По какой-то причине она жаловалась на свой наряд, пока все, кто знал Мин, не решили, что Ранд просит ее носить платье. Сейчас, однако, Мин улыбалась радостно и чуть лукаво. – Надеюсь, вьючные лошади нас еще ждут. Не то милорду Дракону самому придется подставить спину под вьюки.

Услышав такие слова, Идриен потрясенно ахнула, но Добрэйн только улыбнулся. Он уже видел не раз Мин и Ранда.

Ранд наскоро распрощался с Идриен и Добрэйном, поскольку они увидели и услышали то, что он хотел, – и отпустил их, напомнив напоследок, что его тут никогда не было. Добрэйн кивнул, словно ждал такого указания. Идриен же, уходя, имела задумчивый вид. Если она обмолвится хоть словечком в присутствии слуг или каких ученых мужей, о визите Дракона Возрожденного в два дня узнает вся Столица. В любом случае времени не так много. Возможно, поблизости нет никого, кто почувствует открытие переходных врат, но тот, кто знает, какие следы высматривать, уже точно уверен, что в городе объявился та’верен. А обнаруживать себя в планы Ранда не входило.

Когда за Добрэйном и Идриен закрылась дверь, Ранд оглядел Мин, затем забрал у девушки одну котомку и повесил себе на плечо.

– Только одну? – сказала Мин. Опустив книги на пол, она подбоченилась и, нахмурившись, воззрилась на Ранда. – Иногда ты и вправду сущий овечий пастух. Да эти мешки каждый под центнер весят! – Впрочем, голос у девушки был скорее заинтригованный, чем обиженный.

– Выбирала бы книги поменьше, – сказал ей Ранд, натягивая перчатки и пряча под ними знаки Дракона. – Или полегче.

Он повернулся к окну, собираясь взять кожаную торбу, и тут на него обрушилась волна дурноты. Колени подогнулись, он запнулся. В голове вспыхнул, проплыл и исчез мерцающий лик – чей, Ранд не разобрал. Усилием воли он сумел устоять, выпрямился. И ощущение кружащегося вокруг мира пропало. Где-то в тени тяжело, с присвистом дышал Льюс Тэрин. Не ему ли принадлежало то лицо?

– Только не думай, что заставишь меня тащить их всю дорогу, – пробурчала Мин. – На конюшне подручные и то лучше притворяются. Еще упасть бы придумал.

– Не в этот раз.

Направляя Силу, Ранд готов был к тому, что случилось сейчас; он мог отчасти сдерживать приступы. Обычно. В большинстве случаев. Но это нечто новое – головокружение без обращения к саидин. Или он просто слишком быстро повернулся? А может, свиньи и впрямь летают. Он пристроил кожаную суму на другое плечо. Люди на конюшенном дворе по-прежнему были заняты. Они – созидали.

– Мин…

Девушка немедленно нахмурила брови. Она молча надела красные перчатки для верховой езды и принялась постукивать ногой по полу. Опасный признак у женщины, особенно у той, которая носит ножи.

– Мы уже все выяснили, Ранд растреклятый Возрожденный Дракон ал’Тор! Меня ты не оставишь, и не думай!

– Да мне и в голову такое не приходило, – соврал Ранд. Он был слишком слаб; он не сумеет сейчас сказать нужные слова, не сможет заставить ее остаться.

«Слишком слаб, – с горечью подумал он, – и из-за моей слабости она может погибнуть, да испепелит меня Свет!»

«И испепелит», – негромко пообещал Льюс Тэрин.

– Я просто подумал, лучше тебе знать, что мы делаем и что собираемся сделать, – продолжал Ранд. – По-моему, я был не очень-то откровенен.

Собравшись с силами, он ухватил саидин. Комната закружилась перед глазами, и Ранд оказался верхом на лавине огня, льда и мерзости, от которой к горлу подкатила тошнота. Тем не менее он умудрился устоять и даже не пошатнулся. С превеликим трудом. Он еще сумел как-то сплести потоки, открыв переходные врата, ведущие на заснеженную поляну, где к низко нависшему суку дуба были привязаны две оседланные лошади.

Увидев животных на месте, Ранд обрадовался. Поляна находилась в стороне от дороги, но ныне развелось немало бродяг, отвернувшихся от семей, бросивших фермы, оставивших торговлю и ремесло, ибо Дракон Возрожденный порвал все узы и сломал все скрепы. Так гласили пророчества. С другой стороны, немалое число пустившихся в скитания мужчин и женщин, сбивших ноги, а теперь еще и полузамерзших, уже устали от поисков, ибо они и сами не ведали, чего ищут. И наверняка первый же человек, который обнаружил бы оставленных без присмотра невзрачных лошадей, увел бы их с собой. У Ранда хватало при себе золота на покупку других лошадей, но вряд ли Мин пришла бы в восторг от часовой прогулки по снегу до ближайшей деревни, где они оставили вьючных животных.

Поспешно выйдя на поляну и притворившись, что споткнулся, ступив с ровного пола в снег по колено глубиной, Ранд отпустил Силу сразу, как только Мин вслед за ним прошла через врата. Они находились в пятистах милях от Кайриэна и много ближе к Тар Валону. Когда врата закрылись, Аланна в голове Ранда исчезла.

– Откровенен? – с сомнением произнесла Мин. Ранд надеялся, что сомневается она в его мотивах или еще в чем, только не в его правдивости. Ощущение дурноты и головокружения постепенно оставляло его. – Ты был открыт, как мидия, Ранд, но я-то не слепая. Сначала мы Переместились в Руидин, где ты задавал уйму вопросов про какое-то место под названием Шара – любой бы решил, что ты надумал туда отправиться. – слегка нахмурившись, девушка покачала головой и принялась приторачивать котомку к седлу своего бурого мерина. Она кряхтела от усилий; вторая котомка с книгами лежала в снегу, ожидая своей очереди. – Никогда не думала, что Айильская пустыня такая… Тот город больше Тар Валона, хоть и наполовину разрушен. А фонтаны, а озеро… Я даже дальнего берега не разглядела. Мне казалось, в Пустыне вообще воды нет. И там было так холодно! А я-то считала, что в Пустыне жарко!

– Летом ты днем жаришься как на сковородке, но ночью все равно мерзнешь. – Ранд почувствовал себя лучше и, шагнув к мышастой лошади, начал пристраивать свою ношу. Ненамного лучше. Но время не ждет. – Раз ты и так уже все поняла, скажи, что я еще делал, кроме того, что вопросы задавал?

– То же самое, что и в Тире прошлым вечером. Стремился, чтобы все кошки и дрозды узнали, что ты там был. В Тире ты расспрашивал о Чачине. Стараешься запутать всех, кто попытается понять, где ты и куда собираешься. – Вторую котомку с книгами она пристроила позади седла, по другую сторону от первой, а потом распутала поводья и забралась на лошадь. – Ну, разве я слепая?

– У тебя глаза как у орла. – Он надеялся, что все это заметят и его преследователи. Или те, кто их направляет. Незачем им гоняться Свет знает где. – Мне нужно оставить побольше ложных следов.

– Так зачем терять время? Я знаю, у тебя есть какой-то план, и он имеет какое-то отношение к тому, что лежит в той кожаной суме. Там са’ангриал, да? И я понимаю, как это важно. И чего ты так удивляешься? Ты с этой торбы глаз не сводишь. Почему бы не взяться за дело сразу? Что ты задумал? Зачем нужно оставлять ложные следы? Среди которых, конечно, есть и настоящий. Сам же говорил, что хочешь напасть на них, когда они меньше всего ожидают. А это у тебя вряд ли получится, если только они не последуют туда, куда ты их заманишь.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты и не начинала читать книги Герида Фила, – угрюмо пробурчал Ранд, влезая в седло мышастого. Голова кружилась самую малость. – Слишком многое разгадала. И как я теперь хоть что-то сохраню от тебя в тайне?

– А никак и никогда, шерстеголовый, – засмеялась Мин, а потом, противореча самой себе, спросила: – А какой у тебя план? Ну, если не считать убийства Дашивы и остальных. У меня есть право знать, раз я отправилась с тобой. – Как будто не она настояла на том, чтобы отправиться с ним.

– Я хочу очистить мужскую половину Источника, – бесстрастным голосом ответил Ранд. Важное заявление. Великий замысел, куда как великий. Многие назвали бы его грандиозным. Но, судя по реакции Мин, он предложил ей съездить на послеобеденную прогулку. Она просто смотрела на него, опершись ладонями о луку седла в ожидании продолжения. – Не знаю, сколько времени займет очищение. И когда я начну, думаю, вокруг меня на тысячу миль все, кто способен направлять Силу, поймут, что что-то происходит. Прерваться я, пожалуй, не смогу, если туда вдруг явятся, заинтересовавшись, Дашива и компания или какой Отрекшийся. С Отрекшимся я вряд ли что сумею поделать, но с остальными, если повезет, вскоре покончу. – Возможно, в том, что он – та’верен, и есть небольшое преимущество, которое ему так отчаянно нужно.

– Если положишься на везение, то и Корлан Дашива, и Отрекшиеся сделают из тебя отбивную и слопают с потрохами на завтрак, – сказала Мин, разворачивая лошадь. – Может, я придумаю что получше. Поехали. В гостинице тепло, в очаге огонь горит. Надеюсь, перед отъездом мы съедим чего-нибудь горячего.

Ранд недоверчиво проводил ее взглядом. Пять отступников-Аша’манов, не говоря уж об Отрекшихся, тревожат ее как будто меньше, чем разболевшийся зуб. Ударом каблуков Ранд послал мышастого вперед. Тот, разбрасывая снег, нагнал бурого, и дальше Ранд ехал рядом с Мин молча. У него еще оставались от нее секреты – например, дурнота, накатывавшая, когда он направлял Силу. Вот истинная причина, почему он должен сначала разделаться с Дашивой и остальными. Это даст ему время преодолеть тошноту. Если удастся. В противном случае Ранд не был уверен, что от двух тер’ангриалов, лежавших в суме позади седла, будет хоть какой-то прок.


Загрузка...