Серебряная ветка

Глава 17. Орел в пламени

Людской поток поглотил их и увлек за собой. Поток, полный отчаяния и злобы. Юстин остро ощутил эту злобу и остервенелость, разлитые в воздухе, когда, низко пригнувшись в седле, чтобы хоть немного облегчить бег своей кобыле, он снова и снова стискивал пятками ей бока, напрасно пытаясь прорваться вперед и опередить смертоносную реку, устремившуюся к Каллеве, добраться до ворот раньше, чем она докатится до них.

Ворота… Если бы только их успели закрыть, тогда город, может удалось бы спасти: у волчьей стаи не хватило бы времени разгромить ворота, особенно если подоспеет Асклепиодот с войском, но… одни лишь боги знают, где он застрял. Если бы, если бы только успели закрыть ворота!

Когда дорога вывела их на последний перевал и они увидели лежащую внизу на невысоком холме Каллеву, у Юстина оборвалось сердце: ворота были распахнуты и через них в город входили варвары.

Вся местность вокруг кишела ими — зловещие тени мелькали среди деревьев и исчезали из виду. Все гуще становилась струйка людей, оторвавшихся от общего потока и свернувших к Каллеве, чтобы всласть пограбить город, — для них это было важнее, чем даже спасение собственной шкуры.

Скачущие вместе со своим Пропавшим легионом, орущие со всеми что было мочи, Юстин и Флавий вихрем промчались через городские ворота. Тела с полдюжины легионеров и горожан лежали внутри ворот, которые они, вероятно, пытались закрыть, но было уже слишком поздно. Часть стражи Аллект, судя по всему, отозвал раньше.

Широкая главная улица, ведущая от ворот на север, была забита мародерами. Несколько домов горело, брошенные лошади, напуганные шумом и запахом гари, носились среди оголтелой толпы. Большая часть оравы бросилась грабить почтовую гостиницу, что находилась сразу при въезде в город и, судя по размерам и внушительному виду, обещала богатую добычу.

— Спешимся здесь! — крикнул Флавий. — Надо их опередить. — И он резко повернул лошадь направо в узкий проход рядом с гостиницей.

Юстин и все остальные свернули тоже, а следом за ними — небольшая группа саксов, с которыми они тут же безжалостно расправились и двинулись дальше. Узкие улочки были пустынны, большинство горожан скорее всего укрылись в базилике. В садах храма Суль-Минервы Флавий на полном скаку остановил лошадь и упрыгнул на землю; отряд последовал его примеру.

— Лошадей оставьте здесь. Если огонь распространится, у них будет шанс уцелеть. — Он с трудом переводил дыхание. — Киндилан, пойдешь со мной, и ты, еще ты. — Он быстро отобрал около дюжины парней, всех тех, кто хорошо знал Каллеву. — Юстин, ты с остальными постараешься удержать этих демонов как можно дольше. А мы идем к базилике, кажется, уже весь город там, но надо удостовериться. Дайте на это нам время, если, конечно, у вас хватит сил…

Отряд Юстина двинулся обратно в центр города, откуда сильнее, чем прежде, валил дым и слышались вопли и крики саксов. Юстин в это время мало что замечал вокруг и только потом вспомнил, как Пандар, проходя мимо куста возле лестницы храма, сорвал алую розу и на ходу всунул ее в застежку плаща на плече, — Пандар, выходящий с розой на арену.

Узкий переулок, по которому они шли, вывел их на улочку пошире, но они быстро свернули налево, потом еще раз налево, — нестерпимый шум с каждым шагом становился все громче, и вдруг они оказались на Главной улице. Сверкнула белая колоннада форума, но вскоре и форум остался позади, когда Юстин со своим маленьким отрядом бросился туда, где дальше по дороге шла ожесточенная схватка.

— Я друг, друг! — крикнул Юстин, врезавшийся со своим отрядом в середину небольшой группы обороняющихся горожан. — Караузий, Караузий!

Мечи были всего у нескольких людей, большинство же орудовало чем попало: кинжалами, ножами, топорами — всем, что было потяжелее. Юстин сразу же заметил багряные полосы судейской туники и шафранный килт[15] сельского жителя, а в самом центре стоял рыжий великан, размахивая мясницким топором. Это была доблестная оборона, но долго длиться она не могла, защитники города уже отдали варварам половину своей главной улицы. Неожиданное подкрепление в лице Юстина и его отряда с их длинными кавалерийскими мечами на какой-то миг задержало отступление, однако понадобилось бы не менее двух когорт, чтобы сдержать саксов, обезумевших от вина из погребов «Серебряной гирлянды». Упоенные хмельной жаждой разрушения, они забыли об опасности, грозящей им с тыла. Улица была волна дыма от горящих домов, откуда с визгом, точно дикие звери, выскакивали саксы и бросались на сражающихся. В любой момент они могли беспрепятственно выйти боковыми проулками к форуму и отрезать от него защитников. Юстин не имел представления о том, сколько времени они сдерживали поток варваров, но все же, несмотря на отчаянное сопротивление, им пришлось постепенно отступать — от дома к дому, с одного угла улицы на другой. Они вдруг очутились на открытом пространстве, окружавшем форум, и теперь уже не было надежды остановить нападавших, не было вообще никакой надежды. Теперь оставалось одно — добраться до входа в форум раньше, чем он будет полностью от них отрезан.

И тут неожиданно возник Флавий и с ним толпа горожан.

— Через главный вход! Остальные закрыты изнутри! — услышал Юстин у себя над ухом его крик.

Над ним высилась арка главного входа, величественная и помпезная, облицованная мрамором, украшенная бронзовыми статуями.

— Назад! Назад к базилике! — кричал Флавий горожанам. — Мы будем защищать ворота, а вы держите для нас дверь базилики открытой.

Под сводами голубой надвратной арки сомкнул свои ряды Потерянный легион, сомкнул, чтобы не дать прорваться разъяренной своре варваров, пока горожане не укрылись в базилике.

За спиной Юстин слышал топот бегущих ног, который постепенно затихал в нагретой солнцем пустынности форума. Рядом с ним был маленький Куллен, который даже в этой толчее и давке по-прежнему гордо нес своего побитого орла, далее — Пандар с алой розой в пряжке на плече, потом Флавий — щита у него давно уже не было, но клинок рубил безотказно. Словом, тут был весь их героический отряд, вставший как один, чтобы отразить бешеный натиск желтоволосых демонов.

Это была короткая, но отчаянная схватка: павших сменяли стоявшие за ними, и так продолжалось, пока из задних рядов не раздался крик: «За нами пусто!»

— Бросайте все! Бегите к базилике! Скорее! — заорал Флавий.

Отступив, они развернулись и бросились бежать, что было мочи.

Юстин бежал с остальными, бежал и спотыкался, сердце выпрыгивало из груди; ему казалось, нет конца этому залитому солнцем булыжнику, пространству, отделявшему их от спасительных восточных дверей, которые почему-то не становились ближе. Едва они отступили, как саксы с дикими воплями, толкая и топча друг друга, набились под арку ворот: беглецы еще не достигли середины форума, а волки Аллекта уже высвободились из свалки и потоком устремились за ними. Теперь несчастный отряд находился под сенью базилики, но варвары не отставали. Впереди зияла огромная раскрытая дверь, по бокам которой стояли люди, чтобы защитить ее с флангов и дать возможность войти отступавшим, а на ступенях базилики торопливо выстраивались бежавшие последними, щит к щиту, прикрывая отход своих товарищей.

Юстин, тесно прижатый к плечу Флавия, смутно видел накатывающуюся на них волну варваров, их крылатые шлемы и оскаленные рты, — вечерние блики солнца сверкали на копьях, на коротких мечах и метательных топорах. Передние сразу же бросились на них — Юстин наотмашь ударил поверх щита, и сакс рухнул прямо на ступени.

— Давай, давай еще немного! — крикнул Флавий.

Дверь была лишь слегка приоткрыта, и, как только они, отскочив назад, проскользнули в нее, высокие резные створки мгновенно, под напором дюжины плеч, захлопнулись и тут же были заложены тяжелыми засовами.

Снаружи раздался яростный рев разочарования, и на дверь обрушились удары, отозвавшиеся эхом под куполом огромного здания. Высокий человек с допотопным мечом, один из тех, кто принимал участие в уличных боях, обратил к Флавию изможденное лицо, когда тот, задыхаясь, прислонился к двери:

— Во имя всех богов, скажи, кто ты такой? — и тут же вскрикнул: — Rоmа Dеа! Да это же молодой Аквила!

Флавий рывком оторвался от двери.

— Так точно. Но мы дадим тебе отчет о себе позже. Сейчас у нас слишком мало времени. Подмога скоро будет, пока же нам придется удерживать базилику самим.

Как само собой разумеющееся, Флавий взял на себя командование, и в этот тяжелый момент у Юстина мелькнула смешная мысль: коли их не убьют, Флавий, несомненно, получит свой легион.

Флавий, как никто знавший базилику и все ее уязвимые места, сразу же принялся расставлять людей для охраны главного входа и боковых дверей, муниципальных палат и сокровищниц, расположенных напротив входа в большой зал. Он велел перевести женщин и детей в более безопасное место: «Подальше, подальше отсюда. Нам нужен простор, чтоб удобнее было драться». Он расставил охрану в галереях над нефом центрального зала для защиты высоких окон, на случай если туда через крышу проникнут саксы. Восемнадцать сотен людских душ, а то и больше — рабов и вольных — столпились в базилике. Женщины и дети, старики и больные теснились у подножия колонн на помосте, там, где в мирное время вершили суд магистраты, и на ступенях самого совета, в то время как мужчины, вооруженные всем, что попалось под руку, стояли наготове у закрытых крепкими засовами дверей, за которыми не умолкал волчий вой сакских наемников. Юстин видел в сумраке сжавшиеся в комок фигуры, напряженные бледные лица: мать, пытающаяся успокоить испуганного ребенка, старик купец, крепко сжимающий мешок с драгоценностями (он унес его с собой, когда спасался бегством). Были здесь и любимые зверьки, и трогательные семейные сокровища… Маленькая черноглазая девочка держала клетку с певчей птичкой и о чем-то с ней тихо разговаривала. Птичка беззаботно прыгала, посвистывая, и свист ее порой прорывался сквозь рев и беспорядочные громовые удары в дверь.

Но Юстину было некогда смотреть по сторонам. Он, заместитель командира, был еще и лекарем, и раненые — а их все прибывало — нуждались сейчас в нем гораздо больше, чем Флавий. Поэтому, отложив в сторону щит и меч, он старался сделать для них все, что мог, только мог он немного, ибо не было ни воды, ни полотняных бинтов, а кроме того, ему не хватало помощников. Торопливо оглядев большой вал, он выхватил взглядом фигуру человека, съежившегося в темном углу… В нем он узнал самого известного в городе врача.

— Бальбус, подойди помоги мне, друг, — позвал он его. Но ответа не последовало. Решив, что тот глухой, Юстин оставил раненого и быстрыми шагами подошел к лекарю сам. Однако, как только он наклонился к нему и положил руку на плечо, Бальбус отпрянул от него в испуге, красное мясистое лицо его сделалось белым и покрылось испариной. Глядя затравленными глазами, он начал раскачиваться взад и вперед. Юстин убрал руку и отвернулся от него со смешанным чувством отвращения и жалости. Помощи здесь явно ждать не приходилось.

Но не успел он подумать об этом, как увидел идущих ему навстречу двух старых женщин, — в той, что шла впереди, он узнал тетю Гонорию, а за ней следовала необъятных размеров Волумния.

— Скажи мне, как тебе помочь, и мы возьмемся за дело, — сказала тетя Гонория, я опять она показалась Юстину очень красивой.

— Разорвите свои туники. Мне нужны бинты. Здесь есть люди, которые выживут, если остановить кровотечение, и… п-погибнут, если кровь не остановить. И еще. Нужно собрать вместе всех раненых. Не представляю, что можно сделать, когда они вот так разбросаны по залу.

Как только распространился слух, что Юстин нуждается в помощниках, вокруг него стал собираться народ: дородная владелица винной лавки, раб из красильной мастерской — с краской, въевшейся в кожу, и пятнами краски на одежде, — девушка, нежная, как белый цветок, — в глазах у нее стоял испуг, вероятно, она впервые видела кровь, — и еще много самых разных людей. Они перенесли раненых в одно место, к северному трибуналу. Теперь у них не было недостатка в бинтах: женщины отрывали полосы от своих верхних туник — простых домотканых или же тончайших, из легких летних тканей нежных цветов — и готовили из них бинты. Сменяя друг друга, они помогали Юстину перевязывать раненых, и Юстин с удивлением обнаружил, что большинство из них знали, как обращаться с рубленой раной или разбитой головой, и это высвободило ему время для более серьезных операций. Благодарение богам, при нем остались его лекарские инструменты.

Едва он успел, с помощью белокурой девушки, извлечь наконечник метательного копья из плеча одного из братьев с Выдрового брода, как на центральную дверь снова обрушились удары, стихшие было после того, как варвары обнаружили на площади у форума менял и винные лавки. И вот теперь удары возобновились с удесятеренной силой. Снова поднялся рев, нечеловеческий в своей дикости и каком-то безумном, злобном торжестве. Вдруг небо наверху в храмовых окнах заволокло дымом, а затем оно вспыхнуло пламенем. И тут же огромная дверь вздрогнула и затряслась от сильного удара — на сей раз это была не барабанная дробь боевых топоров и не доски, сорванные с ближайших лавок; на сей раз все выглядело страшнее: сакские демоны, вероятно, забрались на лесопильный двор и раздобыли там что-то, что можно было использовать вместо тарана.

Сейчас уход за ранеными Юстин вполне мог доверить тете Гонории и другим женщинам.

— Не оставляй его, что бы ни случилось, — сказал он белокурой девушке. — Если снова начнется кровотечение, сдави там, где я тебе показал. — И, схватив меч и щит, он побежал к главному входу, чтобы занять свое место среди мужчин.

Флавий, перекрикивая громовые удары в дверь, велел ему подняться на галерею и посмотреть оттуда, что происходит на форуме. Перескакивая через две ступеньки, он в один миг одолел крутую лестницу за трибуналом и оказался наверху, высоко над нефом базилики. Свет, желтовато-зеленый за клубами дыма, уже начал угасать. Но когда Юстин взглянул в ближайшее окно, незастекленное, с решеткой тончайшей работы, весь форум показался ему сплошной огненной ямой. Саксы, перепробовав содержимое всех винных лавок в Каляеве, теперь жаждали не только добычи, но и крови — точь-в-точь как бешеные дикие звери. Они хватали горящие бревна с ближайших зданий и разбрасывали их кругом; они беспрестанно носились взад и вперед, и за ними от самодельных факелов тянулись, как кобыльи хвосты, чадящие струи дыма; они швыряли горящие головни в базилику, мало заботясь о том, что те, отскакивая, обжигают их же соплеменников. Форум был завален награбленным добром, вино лилось из разбитых кувшинов и треснувших бурдюков, а винные лавки на глазах превращались в груду пылающих обломков. Внизу с десяток людей, частью скрытые крышей портика, а частью на виду, снова и снова атаковали центральный вход, ухватив с двух сторон и раскачивая огромное бревно, почти целый ствол дерева, служивший им тараном.

Вот они снова нацелились — и снова страшный удар обрушился на дверь. Вряд ли дерево долго выдержит такой напор, но вот-вот подоспеет подмога — она, наверное, во весь опор несется по дороге, а может быть даже, сейчас бьет копытами у ворот…

— Теперь уже недолго ждать, — сказал Юстин скорее себе, чем Пандару, стоящему на страже в галерее.

— Да, конец недалеко, — ответил Пан-дар, и Юстин, бросив на него быстрый взгляд, понял, что отставной гладиатор счастлив впервые с того момента, когда получил свой деревянный меч.

Сам же Юстин не ощущал ни малейшей радости. Сражение на открытых холмах — это одно, а тут совсем иное. Полированный мрамор, бронза изысканной работы — вся атмосфера этого места напоминала о достоинстве, порядке, об утонченных манерах, поэтому особенно страшным и уродливым казалось все, что здесь сейчас происходило, и он вновь почувствовал, как вместе с тошнотой подбирается к нему извечный ужас оказаться запертым где-нибудь там, откуда нельзя выйти по своей воле. Он на ходу сказал что-то шутливое Пандару — потом он так и не вспомнил, что именно, — повернулся и кинулся вниз по ступенькам.

Ему не пришлось описывать Флавию увиденное им из окна. Центральная дверь, не выдержав натиска, поддалась в тот момент, когда он спустился в зал. Сквозь треск раскалывающихся досок и звон сошедшихся клинков, сквозь рев голосов нападающих и защитников, столкнувшихся в дымном проломе, он услыхал, как кто-то крикнул, что саксы с тыла рвутся в судебный зал.

С мыслью о том, что Флавий командует в одном опасном месте и поэтому его долг быть сейчас в другом, Юстин, не колеблясь, ринулся навстречу новой опасности, за ним следом горстка Потерянного легиона.

Наружная дверъ судебного зала была схвачена пламенем, и облако едкого — дыма нависло над головами бойцов. То, что базилика горит, Юстин понял, когда бросился в зал на помощь горожанам. Навстречу ему двинулся великан с рыжей развевающейся гривой, боевой топор с длинным топорищем уже был занесен для удара, но Юстин ухитрился увернуться и проскочить мимо, за ним Майрон и Эвикат со своим глубоко разящим копьем. Бой посреди расколотых остатков громоздкой мебели судебного зала был отчаянный и кровавый. Дым все сгущался над головами сражающихся, и красные блики вспыхивали все ярче на крылатых шлемах и занесенных клинках. Многие из защитников пали после первой же атаки. Что же касается саксов, было ощущение, что на смену каждому убитому через зияющий дверной проем или через выбитые окна тут же выскакивают двое других. Юстину, который отчаянно бился за каждый дюйм и все равно вынужден был отступать, казалось, что им не удастся сдержать варваров и они прорвутся в главный зал, где находились женщины, дети и раненые. Но вдруг сквозь грохот ухо его уловило тонкий, нежный, насмешливый перезвон колокольчиков, и Куллен, императорский шут, вывернувшись у него из-под локтя, нырнул в самую гущу сражения, а затем неожиданно в клубящемся мраке, в отсветах горящей Каллевы, возник красно-золотой орел.

Одни лишь боги знают, что подвигло Куллена на этот шаг, но орел подействовал на всех, как вино, как огонь. Не только отряд, но и горожане воспрянули духом. Это потрепанное знамя придало им твердости, словно они получили целую когорту в подкрепление.

Однако мгновение спустя Юстин увидел, как Куллен в схватке с желтоволосым варваром пытается отстоять орла. Он поспешил ему на выручку, но маленький шут бесследно исчез в общей давке. Сакс взревел в бешенстве, и тут вверх поднялось белое ясеневое древко — поперечина была целая, но… орла на ней не было.

Каким-то уголком сознания Юстин понял, почему когти птицы, полуразрушенные временем, не выдержали и обломились. Вокруг раздались гневные возгласы, но в этот момент сквозь шум опять прорвался тоненький перезвон колокольчиков, и маленькая фигурка выскользнула из водоворота. Сильно хромая, Куллен побежал к перевернутому столу, прыгнул на него и стал карабкаться вверх — не прошло и мгновения, как он уже цеплялся за большую балку под потолком, крепко прижимая к себе орла. На коленях он пополз вдоль балки, затем сел, пригнувшись, и высоко поднял знамя; он был весь охвачен красным отсветом пламени, и орел в его руках пылал, словно огненная птица. Крики ярости перешли в торжествующий вопль, и защитники, еще раз сомкнув свои редеющие ряды, бросились вперед.

А в следующий миг ловко пущенное копье ударило в плечо маленького шута. Он качнулся и весь как-то съежился, будто птичка, когда, подбитая камнем, она вдруг превращается в кучку ярких перышек; но каким-то чудом Куллен удержался на месте и успел водрузить орла на плоский конец балки. И только после этого свалился головой вниз, в самое пекло сражения.

Юстин, с неожиданным боевым азартом, какого он в себе даже не подозревал, с криком «Куллен! Спасем Куллена!» ринулся в схватку, увлекая за собой остальных. Однако не он, а Эвикат со своим длинным копьем, на древке которого белые лебединые перья окрасились алым, первым пробился к маленькому, скорчившемуся тельцу, чтобы защитить его, пока остальные, отбивая атаки саксов, следовали за ним.

И в это самое мгновение сквозь грохот битвы до них донесся далекий, но необыкновенно чистый и мелодичный голос римских труб.

Варвары тоже его услыхали и подались назад. С каким-то всхлипом или рыданием Юстин вновь бросился в атаку.

Когда все было кончено, Эвикат еще продолжал стоять возле тела маленького шута, под орлом на потолочной балке, — большой, устрашающий, с головы до ног залитый кровью, которая сочилась из многочисленных ран, он походил на героя преданий его родного народа. Сделав последнее усилие, он вдруг неожиданно выпрямился и послал копье вдогонку убегающему врагу. Но рука уже утратила уверенность, и огромное копье, пролетев мимо цели, ударилось со всего маху в каменную колонну — по мощеным плитам разлетелись куски железа, дерева и перепачканные кровью лебединые перья.

— Да, это хорошо, — сказал Эвикат. Он вскинул голову, и в голосе его зазвенело торжество. — Мы вместе уходим обратно к нашему народу, мое копье и я. — И с этими словами он рухнул на пол. У маленького Куллена на теле не оказалось никаких увечий, кроме раны от копья на плече и пореза над глазом. Когда его вытащили из-под трупа Эвиката, он уже, тихонько поскуливая, возвращался к жизни.

Юстин поднял его на руки — он был такой маленький и такой легкий — и направился к внутреннему дверному проему. Словно в дурмане, он слышал, как кто-то спросил про орла.

— Бросьте о нем думать. Он сослужил свою службу и теперь должен уйти в забвение, — сказал он в ответ и внес Куллена в зал.

Неф базилики был наполнен дымом, и в дальнем конце уже горели балки. Битва здесь тоже затихла, и Флавий, с рубленой раной на щеке, из которой струйкой сбегала кровь, сзывал свой отряд, как охотник скликает собак:

— Оставьте их коннице. Оставьте их, ребята. У нас тут дел и так хватает.

Юстин пронес Куллена через весь зал к северному трибуналу и положил рядом с другими ранеными. Он увидел тетю Гонорию, спешившую ему навстречу, и девушку, похожую на белый цветок, — она по-прежнему сидела, поджав под себя ноги, возле парня с Выдрового Брода, и голова его покоилась у нее на коленях.

Базилика быстро пустела — женщины и дети уходили в разрушенный форум. Однако рев огня все усиливался, и, чтобы не допустить огонь к архивам и сокровищнице и успеть вынести городских богов, высокий человек, тот самый, что узнал Флавия, придумал передавать ведра по цепочке от колодца снаружи. Больше ничего нельзя было сделать — пламя захватило уже большую часть пространства. Юстин, забинтовав плечо Куллену, сказал лекарю, который теперь, когда битва кончилась, взял себя в руки и пришел к нему на помощь:

— Становится жарковато. Пожалуй, пора вытаскивать отсюда раненых.

Добровольцев оказалось много, и с делом быстро справились, сам же Юстин оставался внутри, пока последний раненый не был вынесен из базилики. Только тогда он двинулся к выходу. Вдруг перед ним что-то упало с галереи, откуда уже давно убрали стражу, и шлепнулось на пол у его ног. Взглянув, он увидел алую розу, которую Пандар сорвал в храмовом саду так недавно. Не долго думая, Юстин нагнулся и поднял ее — пальцы сразу окрасились кровью.

В следующее мгновение он уже карабкался, задыхаясь, по лестнице, громко выкликая имя гладиатора.

Ему послышался стон, и он бросился в узкую галерею. Западные окна за нефом пылали, и в этом ослепительном свете перемешались краски пожара и заката: последние лучи солнца врывались внутрь, превращая дым в слоистый желто-бурый туман. Решетка на ближайшем от него окне была выбита, и под ним лежал мертвый сакс — волосы разметались по залитому кровью полу, а рука все еще сжимала короткий меч; рядом с саксом, опершись на руку, лежал Пандар — он, вероятно, замешкался, когда все уходили; из рваной дыры под ребром лилась кровь, и с кровью уходила из него жизнь.

Он поднял голову и криво усмехнулся, когда подошел Юстин:

— Смотри! Пальцы опущены! Меня освистали.

Юстину было достаточно одного взгляда, чтобы понять: рана смертельна и бывшему гладиатору отсчитаны мгновения. Он ничем уже не мог помочь Пандару, он мог только остаться с ним до конца. Юстин опустился на колено и подтянул гладиатора к себе.

— Вовсе нет. Освистывают побежденных, — сказал он с горячностью и, поглядев на мертвого сакса, добавил: — Молодец! Отличный удар!

Огонь гудел уже совсем рядом, и жар становился нестерпимым. Едкий дым душил, не давая вздохнуть. Взглянув через плечо, Юстин увидел, что пол галереи охвачен пламенем и огонь уже подбирается к ним. Ниже, под окном, крыша колоннады рухнула, и туда уже не пройти, если загорится лестница… Сердце его учащенно забилось, лоб покрылся испариной, и, как он чувствовал, не только от жара. Вот уж поистине ловушка, и из нее ему не выбраться, пока жив Пандар.

Он наклонился над умирающим гладиатором, стараясь защитить его своим телом от жара и горячей золы, которая дождем сыпалась на них с горящей крыши, полой плаща он отмахивал дым. Пламя ревело, как в горниле, но сквозь рев он уловил какой-то отдаленный звук — топот лошадиных копыт.

Пандар слегка повернул голову.

— Уже темнеет, — прошептал он. — Почему такой шум?

— Люди рукоплещут тебе, — ответил Юстин. — Все, кто п-пришел посмотреть, как ты выиграешь свой величайший бой!

Подобие улыбки осветило лицо Пандара, подобие горделивой улыбки. Он выбросил вперед руку в победном гладиаторском жесте, приветствуя ликующую толпу. Но жест не получился, и он в изнеможении откинулся на колено Юстина — последняя битва была окончена.

Юстин осторожно опустил его на пол и, заметив, что все еще держит в руке алую розу, положил ее мертвому гладиатору у плеча, со смутным чувством, что Пандару подобает взять розу с собой.

Когда он поднялся, первые ряды конницы Асклепиодота как раз ворвались в разрушенный форум.

Ему послышалось, что кто-то его зовет. Он отозвался и, пошатываясь, побрел к лестнице, перед глазами все плыло. Узкая лестница уже горела, когда он торопливо стал спускаться, защищая руками лицо. Дым, пронизанный язычками пламени, рвавшимися вверх, поднимался к куполу, жар заполнял всю лестничную клетку, опаляя легкие, затрудняя дыхание, пока он, спотыкаясь на каждой ступеньке, пробирался вниз. Дойдя почти до нижней площадки, он наткнулся на Флавия, спешившего наверх искать его.

Он услыхал вздох облегчения, но так и не понял, чей это был вздох — Флавия или его собственный.

— Кто там еще остался? — прохрипел Флавий.

— Никого, кроме Пандара, но он мертв. — Юстин с хрипом вздохнул.

Они теперь стояли у подножия лестницы, пригнувшись, чтобы глотнуть хоть немного воздуха, идущего вдоль пола.

— Орел в зале суда на крыше. Это ничего?

— Все в порядке, — полузадушенным голосом ответил Флавий.

Вся базилика была окутана клубами дыма, а дальний конец ее скрывала завеса ревущего пламени; огненная балка обрушилась вдруг с грохотом на расстоянии копья от них, и во все стороны полетели куски раскаленного докрасна дерева.

— Давай скорее отсюда! Больше ничего нельзя сделать, — прохрипел ему Флавий в самое ухо.

Боковая дверь, ближайшая к подножию лестницы, была перекрыта пылающими обломками мастерской по изготовлению цветочных гирлянд, и Юстин с Флавием, спотыкаясь на каждом шагу, побежали к главному входу. Каким длинным показался им этот путь, как далеко было до выхода из огненного тоннеля…

Неожиданно, откуда ни возьмись, появился Антоний, а с ним и остальные — и вот они все наконец на воздухе, и можно дышать. Воздух, настоящий воздух, а не черный дым и красное пламя, — Юстин жадно втягивал его в легкие. Потом, шатаясь, он сделал несколько шагов и, заметив впереди какой-то лопнувший тюк, сел на него. Как сквозь сон он видел людей, лошадей, большую толпу, форум, чернеющие руины, слышал шум сражения в горящем городе, топот конских копыт, замерший вдали, когда всадники проскакали мимо, преследуя сакских волков. Кто-то громко крикнул: «Схвачен предатель Аллект!» — но Юстину было все равно. Он с удивлением обнаружил, что солнце еще не село и что где-то в своей клетке поет птичка, так сладко и заливчато, будто запела звезда в небе. Но вся эта сцена куда-то стала проваливаться, уходить, делая круги, словно большое колесо.

В его помутившееся сознание вплыла заостренная мышиная мордочка Майрона и озабоченно нависла над ним… Флавий, Флавий, обняв его за плечи, поднес к его губам осколок чаши с водой, и он высосал ее всю до капли. И тут же его вырвало — в желудке, кроме воды, ничего не было, так как он не ел с рассвета. И только тогда мир вокруг начал приходить в равновесие.

Усилием воли он заставил себя встать.

— Мои раненые, — пробормотал он все еще не очень отчетливо. — П-пойду погляжу, как там мои раненые.