Серебряные осколки

Глава 3 Дары и прощения

Дрогнув, экипаж остановился, и Уинифред с Лаурой переглянулись. На коленях они держали по шляпной коробке, а в ногах стояли огромный чемодан с обитыми свинцом углами и связка картин в хрустящей коричневой бумаге. Будь это почтовая карета, им ни за что не позволили бы взять с собой столько багажа, но на вокзале их встретил кучер Дарлингов, нагрузивший вещи даже на козлы экипажа.

Кэтрин высунула голову в окно.

– На секунду, Мэттью, – попросила она.

Теодор оставил коробку на сиденье и выбрался на улицу.

– Какая-то поломка? – робко спросила Лаура.

Она настояла на том, чтобы надеть в дорогу капор, и шея у нее была влажной от завязанного под подбородком атласного банта.

– Нет, милая. Осторожнее с дорожной пылью, – предупредила Кэтрин и, подобрав полы платья, спрыгнула на дорогу.

Приняв руку Теодора, Уинифред тоже спустилась вниз, внимая предупреждению и стараясь не запачкаться.

– Не беспокойтесь, ближе к дому будет не так грязно.

– Ближе к дому? – переспросила Уинифред и огляделась.

Они остановились посреди дороги. Если бы навстречу ехал другой экипаж, ему пришлось бы либо объезжать их через лес, либо сигать с обрыва. Кучер Мэттью без любопытства поглядывал на них, время от времени наклоняясь вперед, чтобы успокоить лошадей.

– В таком случае зачем мы здесь?

Подобрав юбки так высоко, что стала видна бархатная оторочка ботинок, Кэтрин зашагала к краю дороги на склоне. Уинифред и Лаура с одинаковым недоумением поглядели на Теодора, но тот лишь с лукавой улыбкой пожал плечами.

– Сами увидите.

Мисс Дарлинг остановилась у края дороги и замахала рукой. В отличие от Лауры, она сняла шляпку еще на станции, и сейчас ветер трепал ее густые черные волосы, свободные от сетки. Гибкая и стройная, она напомнила Уинифред одну из мифических дев, обращенных богами в дерево.

Сухой глиняный грунт прилипал к туфлям при каждом шаге, и Уинифред начала понимать, почему Кэтрин выбрала для поездки строгое серое платье. Дорога проходила по возвышенности, и из окон кареты Уинифред видела только высокое синее небо. Но стоило ей приблизиться к месту на склоне, где стояла Кэтрин, и опустить взгляд вниз, как перед ней раскинулся самый удивительный пейзаж, какой ей только доводилось видеть.

Мягкие пологие холмы напоминали изгибы человеческого тела, как будто под слоем земли, травы и цветов был погребен древний колосс. Округлые кроны деревьев перемежались столбиками загонов, тут и там были рассыпаны овечьи стада. Вдалеке виднелись домики с темно-коричневыми крышами, а поля пересекали причудливо змеящиеся дороги – черные и широкие, светлые и узкие. Уинифред взглянула себе под ноги – несмотря на сентябрьскую жару, в траве бархатным ковром цвели фиолетовые, розовые и белые полевые анемоны.

– Тебе нравится? – с улыбкой спросил Теодор.

– Это… восхитительно, – признала она.

Дарлинг держал руки у лица, придерживая развеваемые ветром волосы. Отняв одну из них, он указал на пятно на горизонте.

– Вон там наш дом.

– Неужели мы остановились потому, что издалека он выглядит лучше? – поддразнила Уинифред.

Коричневая точка была слишком далеко, чтобы различить хоть что-то определенное, она видела лишь крышу и море зелени вокруг.

Дарлинг рассмеялся, и Лаура за его спиной пробормотала:

– Я могла бы его сейчас нарисовать. Я могла бы…

– Я напомню тебе о твоих словах, когда мы приедем, – отсмеявшись, заявил юноша. – К твоему сведению, Хэзервуд-хаус называют одним из красивейших поместий в графстве!

– Должно быть, так говорят только те, кто не видел его вблизи.

– Еще немного, и я разрыдаюсь, имей в виду.

Ухмыльнувшись, Уинифред хотела было ответить, но тут заметила краем глаза, как покачнулась стоявшая рядом Лаура. Теодор тоже обернулся и едва успел подхватить девочку под локоть. Та побледнела и зажмурилась, будто на мгновение ей стало невыносимо смотреть на солнце.

– Лаура? – беспокойно обратился к ней Теодор. – Что с тобой?

– Все в порядке, – заверила она. Козырьком приставив ладонь к лицу, девочка приоткрыла один глаз. – Просто немного закружилась голова.

Теодор и Уинифред обменялись встревоженными взглядами. Дорога давалась Лауре тяжелее, чем остальным, и все же это было первое серьезное проявление ее недомогания за последние несколько недель.

– Здесь такой сильный ветер! – капризно протянула Уинифред. Она знала, что Лаура терпеть не может быть слабым звеном. – Может, уже поедем?

Лаура с облегчением выдохнула и позволила Теодору увести себя к карете. Уинифред направилась следом, но Кэтрин придержала ее за плечо.

– Что с ней? – тихо спросила она. – Ей хуже?

Уинифред растерянно покачала головой.

– Мы не знаем. Она отказывается видеть врача, но… у моря она совсем не жаловалась на болезнь.

У мисс Дарлинг было такое лицо, будто она вот-вот расплачется. Она отпустила плечо Уинифред и отвернулась.

– Я немного смыслю в лечебном деле. Как думаете, она позволит мне себя осмотреть?

– Конечно. Она вас просто обожает, мисс Дарлинг.

Убрав с лица волосы, Кэтрин печально улыбнулась.

Оставшийся до поместья путь в пять миль по причудливо петляющим сухим дорогам они преодолели в натянутом, неестественном оживлении. Дарлинг чересчур громко смеялся, Уинифред принимала необыкновенно активное участие в разговоре. Но Лаура, казалось, совсем не замечала странностей. Ей достаточно было облегчения от того, что все забыли о ее недавней слабости. Но все-таки Уинифред уговорила ее развязать тугие ленты капора, а Кэтрин притихла и всю дорогу подавленно глядела в окно, сжимая на коленях руки. Теодор тоже время от времени отодвигал шторку, поглядывая наружу.

Мисс Дарлинг, должно быть, что-то шепнула кучеру, потому что ехали они теперь гораздо быстрее прежнего. Какие-то полчаса, и вот за окнами начали мелькать домики арендаторов, люди и лошади.

– Вот он! – воскликнул Теодор, привстав с места.

Уинифред перегнулась через Лауру, чтобы тоже поглядеть на Хэзервуд-хаус. Старинный каменный особняк утопал в зелени. Густой пыльный плющ ковром распластался по земле и робко уцепился за фасад здания, подтягиваясь на фут вверх по стене. Стрельчатые окна с причудливыми карнизами из белого мрамора оплетали разлапистые листья винограда и сиреневые капли глицинии. Кое-где виноградные лозы высохли, но все еще упрямо цеплялись за кирпичную кладку. Яркость рыжей, прокаленной солнцем черепицы немного приглушал ярко-зеленый на стыках и бурый на плитках мох, покрывавший крышу. Вся эта буйная зелень, живая, но явно ухоженная, не давала поместью выглядеть чересчур большим, строгим или внушительным. Несмотря на готические мотивы постройки и ее огромный размер, Хэзервуд-хаус больше походил на дом, нежели на замок. Это впечатление не скрадывали ни парк, разбитый вокруг поместья, ни подъездные аллеи из белого гравия, ни темный, сверкающий на солнце пруд.

Послышались громкое глухое дребезжание и стук – карета заехала на подъездную аллею перед поместьем. Уинифред села на место.

– Признай, что вблизи он даже лучше! – воскликнул Теодор. Опустившись обратно на сиденье, он жадно следил за ее реакцией.

– Красиво, – скупо уронила Уинифред, хотя сердце так глухо и часто билось в груди, что ей казалось, что она вот-вот не выдержит и задохнется.

Глаза юноши блеснули. Теперь она понимала, почему Теодору не терпелось поскорее сюда вернуться. Будь у нее такой дом, она, наверное, не покидала бы его ни на миг.

Экипаж проехал через низкую каменную арку ворот и остановился у самого входа. Дарлинг первым выпрыгнул из кареты и принялся потягиваться и разминать затекшие ноги. В дороге он изрядно взмок и отстегнул от сорочки воротник, кончик которого теперь торчал из его кармана. Кэтрин, выбираясь, только укоризненно покачала головой.

– Пойди-ка встреться с Мелиссой. Она наверняка глаз всю ночь не смыкала, бедняжка.

– Бабуля Мисси? Быть не может, – фыркнул Теодор.

Он вскочил обратно на подножку кареты, чтобы помочь выбраться Лауре. Уинифред, которая вылезала последней, на всякий случай придерживала девочку за накидку.

– Эту женщину ни за что не встревожит приезд внука. Она и просыпается разве что под звук иерихонской трубы.

– Тедди, не груби, – с улыбкой одернула его мать.

Похоже, в семье Дарлингов шутливые подтрунивания – обычное дело. Странно, что с таким количеством упражнений в остроумии Теодор до сих пор с трудом отличал иронию, а все произнесенное серьезным тоном принимал за чистую монету.

– Хорошо, не иерихонской трубы, – согласился он. – Тогда под вопли мучеников.

– Ну держись у меня, сорванец! – донесся сварливый голос.

Уинифред обернулась. У входа в дом стояла, опираясь на трость, маленькая сухая старушка. У нее были крошечные руки с длинными желтыми ногтями, похожие на птичьи лапки, и круглое морщинистое лицо, покрытое коричневыми пятнами. В пухе белых волос светились маленькие красные уши. Нижняя челюсть непроизвольно дрожала, как это часто бывает у стариков, но маленькие черные глаза ясно и зорко глядели из-под насупленных седых бровей.

– Бабуля Мисси! – радостно воскликнул Теодор.

Убедившись, что Уинифред поддерживает Лауру, он в три прыжка преодолел подъездную аллею и замер возле старушки, будто не зная, что следует сделать. Уинифред показалось, что если он сейчас ее обнимет, она рассыплется в пыль, как сухой лист.

С поразительной ловкостью старушка вдруг огрела Дарлинга по лодыжке тростью. Стойко снеся удар, юноша заложил руки за спину, нагнулся и изловчился чмокнуть бабулю в седую макушку.

– Негодник! – продребезжала старушка. – Неужто задумал в городе поселиться? В следующий раз навестишь меня, когда я буду на смертном одре?

Ее щеки мелко тряслись, но Уинифред видела, что она совсем не зла. Напротив, морщины у рта собрались сеткой, будто она изо всех сил сдерживает улыбку.

Теодор повернул голову к Уинифред и многозначительно приподнял брови – мол, кого-то напоминает. Она хотела нахмуриться, но ей вдруг пришло в голову, что точно такое же выражение лица сейчас было и у бабули Мисси.

– Ну-ну, не нужно сцен, – откликнулся Теодор, ласково похлопывая старушку по плечу. – Пессимизм тебе не к лицу!

Она сняла его руку со своего плеча рукоятью трости и пренебрежительно фыркнула. Эти двое будто разыгрывали сценку встречи ненавистных друг другу родственников, хотя любому стало бы понятно, что Мелисса Дарлинг и ее внучатый племянник просто обожают друг друга.

– Здравствуй, тетя Мисси, – ласково приветствовала старушку Кэтрин.

Они обменялись поцелуями в щеку.

– Здравствуй, Кэти, милая. – Мелисса с удивительной нежностью приобняла племянницу за плечо и вдруг уставилась на Уинифред в упор своими маленькими черными глазами, похожими на птичьи. – А это еще кто?

– Это подруги Тедди, тетя Мисси. Мисс Уинифред Бейл и мисс Лаура Лун.

Уинифред с Лаурой присели в книксенах, и старушка недовольно проворчала:

– Сразу две? Надо же.

Теодор залился краской, а Уинифред сузила глаза. К ее ужасу, бабуля Мисси тут же скопировала ее выражение. Неужели он не шутил и характером она действительно напоминает сварливую тысячелетнюю старуху? Какой стыд!

– Будь поласковее, тетя Мисси, они все-таки наши гостьи! – ласково укорила Кэтрин старушку и подхватила под локоть Лауру. – Пойдемте, мисс Лун. Вы завариваете просто чудесный чай – не угостите нас чашечкой?

– Гостьи… – проворчала старуха и, зарядив тростью по дверному косяку, зашаркала следом за Кэтрин. – Гостьям не следует топтаться на пороге!

Уинифред посторонилась, пропуская Мэттью, тот, взвалив себе на плечи кофр, зашел в дом. Она хотела последовать за ними, но Теодор вдруг схватил ее за руку.

– Я хочу тебя кое с кем познакомить, – пояснил он, увлекая Уинифред дальше по аллее, за дом.

Гравийная насыпь хрустела под их ногами.

– Неужто с конюхом?

– Ну, с Мэттью ты и так знакома.

– Мэттью? Ваш кучер?

– Кучер, конюх, лакей. Иногда даже удается уговорить его прикинуться дворецким. У нас вообще немного прислуги для такого большого дома.

Едва поспевая за Дарлингом, Уинифред оглянулась на оплетенную шиповником каменную ограду. Она прикинула, не подрабатывает ли Мэттью еще и садовником – из розария не торчало ни единой сухой ветки или отцветшего бутона, самшитовые кусты были выстрижены ровными квадратами, а поверхность пруда чиста. Сад поддерживался в состоянии диковатого буйства зелени, не переходящего границу небрежности или заброшенности.

Обойдя дом, они направились к вытянутой в длину деревянной постройке с двускатной крышей – должно быть, это и была конюшня. Вокруг нее белел низкий деревянный загон.

Теодор выпустил руку Уинифред и, пыхтя, принялся возиться с засовом.

– Я не видел его целую вечность! – выпалил юноша таким тоном, будто она до сих пор не догадалась, что он привел ее посмотреть на лошадь.

Когда засов наконец поддался, Дарлинг распахнул одну из створок и поманил Уинифред внутрь. Она остановилась перед входом в конюшню, не решаясь войти.

В городских стойлах обычно ужасно грязно: на загаженных полах рассыпана солома, пахнет навозом и кислым лошадиным потом, а воду, мутную до серости, животным подносят в ржавых жестяных ведрах. Здесь же было светло и чисто. В высоких деревянных балках играли солнечные лучи и порхали случайно залетевшие голуби, четыре двери денников со скругленными косяками были вычищены, тягуче пахло свежим сеном, опилками и мылом. На дальней стене была развешана конская упряжь: вожжи, седла, подпруги и уздечки.

– Это Барвинок, – гордо представил Теодор единственного жеребца в конюшне.

Молодой гнедой скакун фыркнул и повел головой, но позволил погладить себя, тыкаясь носом в ладонь Теодору. Большие черные глаза животного внимательно следили за хозяином.

– Мама и бабуля Мисси подарили мне его на десятилетие, тогда он был еще жеребенком. Мэттью помог мне его объездить.

Уинифред обняла себя руками и окинула взглядом пустые стойла с задвинутыми засовами.

– А где остальные лошади?

– Гелла и Фрикс остались в Лондоне. А Барвинок недавно повредил ногу, так что Мэттью поостерегся запрягать его в экипаж. Мама одолжила двойку у наших соседей, Редфилдов.

Погладив коня по морде, Дарлинг распахнул деревянную перегородку и забрался в денник. Там он обхватил Барвинка за шею и уткнулся лицом в его свалявшуюся коричневую гриву. Скакун не выказал ни малейшего признака раздражения, даже хвостом не шевельнул. Он обнюхал юношу, медленно повернул голову и посмотрел на Уинифред.

Она сузила глаза. Пускай любимец у Дарлинга с виду и симпатичен, сама она в жизни к нему не прикоснулась бы.

– Должно быть, тебе здесь было совсем одиноко, да? – заворковал Теодор, наглаживая шею скакуна.

Уинифред почувствовала себя лишней. Раздраженная, она повернулась на каблуках.

– Я пойду в дом.

– Погоди! – Теодор, смущенно улыбаясь, шагнул из денника. – Хочешь тоже его погладить?

– Нисколько.

– Брось! Он будет рад.

Уинифред замерла у порога, и Теодор снова взял ее за руку. Она закатила глаза и попыталась высвободиться, но даже Дарлинг заметил бы, что делает она это без особой охоты. Возможно, ей все-таки немножечко хотелось узнать, какова на ощупь морда Барвинка – блестящая и коричневая, как отполированная древесина.

– Знаешь, кто еще терпеть не может лошадей? – Теодор выдержал драматическую паузу. – Бабуля Мисси.

Сравнение с Мелиссой Дарлинг раздражало и забавляло Уинифред почти в равной степени. По одной только этой причине она до сих пор позволяла Теодору эти глупые шутки.

– Должно быть, она единственный здравомыслящий человек в вашем доме! – парировала она.

– Какой ужас! Назовешь меня разок негодником, и я действительно начну вас путать.

Теодор подвел ее к коню, и Уинифред вдруг пришло в голову, что он стал гораздо смелее. Прежде он не решался так открыто посмеиваться над ней и так уверенно хватать за руку. Отношения между ними менялись, они больше узнавали друг друга, пробовали границы дозволенного, учились прощать пустяки.

Но у нее все еще не хватало смелости наконец установить природу их связи. Сколько еще она сможет оставаться гостьей в великолепном доме Дарлингов? А когда придет время уезжать, какова вероятность, что Теодор все-таки последует за ней?

Нет, он не покинет ее. Она этого не допустит.

Уинифред завела свободную руку за спину и с силой стиснула ее в кулак. Напряжение в груди было почти таким же осязаемым.

– Тедди?

– Да?

Кто мы друг другу?

Уинифред раскрыла было рот, но тут же пришла в ужас от собственной решимости и поспешно разжала пальцы. Нет, Теодор только вернулся домой, только увиделся с семьей – она не может отравить его счастье своими условиями и капризами.

– У этого коня глаза точь-в-точь как у тебя.

Рассмеявшись, Дарлинг накрыл ее руку своей ладонью и поднес ее к морде скакуна. Уинифред затаила дыхание, но Барвинок только моргнул. Она почувствовала его короткую бархатистую шерсть. Осмелев, Уинифред кончиками пальцев погладила твердую морду животного.

– Хочешь прокатиться верхом? – предложил Теодор.

Уинифред поежилась, отняла ладонь, и Барвинок повел головой, будто приглашая ее снова прикоснуться к себе.

– Я не умею.

– Ты не умеешь ездить верхом? – со смехом уточнил он. – Не может быть!

Уинифред вспыхнула.

– Не всем дарили скакуна на десятилетие, – колко заметила она.

Теодор казался искренне смущенным. Он почесал голову, как делал всякий раз в минуты растерянности, и виновато произнес:

– Извини, глупость сказал. – Он затолкнул в карман измятый воротник, порылся в нем и выудил кусочек сахара. – Утащил за завтраком. Попробуешь его покормить?

Со вздохом Уинифред вытянула руку, и Дарлинг положил ей на ладонь кубик.

– Просто поднеси его к морде.

Барвинок мягкими губами пощекотал ладонь… и вдруг с отвратительным чмоканьем лизнул ее, забирая сахар. Она успела увидеть огромные зубы, каждый размером с монету. Охнув, Уинифред попятилась.

– Гадость! – завопила она и вытянула руку перед собой, не решаясь вытереть ее о платье. Она уже пожалела, что послушала Теодора и вообще прикоснулась к этому грязному животному. – Он облизал меня!

Дарлинг, по всей видимости переложивший все содержимое сахарницы себе в карман, выудил еще один кусочек рафинада и скормил его коню.

– И вовсе не гадость, – обиженно пробормотал он, но вынул из кармана жилета носовой платок и принялся бережно обтирать ладонь Уинифред. – Это он так поблагодарил тебя.

– Позволяю ему оставлять благодарности при себе!

– Может, тогда ты примешь мою благодарность?

Он повязал ее кисть платком, будто она поранилась, и теперь нежно держал за запястье.

Нет, он совсем не изменился. Под слоем рожденной близостью уверенности Дарлинг был все таким же: нерешительным до первых шагов, опасающимся оступиться – словно Уинифред была диким зверьком, которого легко спугнуть неосторожным движением или словом.

Уинифред шагнула ближе и положила его руку себе на талию, чувствуя, как от простого прикосновения по ее телу прокатывается теплая дрожь.

– Бога ради, Теодор, ты ведь не собираешься меня лизнуть?

Краска бросилась в лицо Дарлингу. Он попытался отдалиться, но Уинифред потянулась вперед и поцеловала его, с восторгом чувствуя, как грудь юноши встрепенулась от сбившегося дыхания. Она скользнула пальцами по его щеке, ощущая твердость выступающей скулы и гладкость юношеской кожи, а Теодор с тихим вздохом запустил пальцы в ее переплетенные волосы. Он знал, что Уинифред нравится, когда он так делает, пускай позже она и будет ворчать из-за испорченной прически.

Да, он все еще понимал ее лучше, чем она понимала саму себя. А самое главное – он все еще был в нее влюблен. Пока что этого было достаточно.

Кэтрин отвела Уинифред просторную гостевую комнату, размером она была с Малый кабинет в доме Дарлингов на Керзон-стрит. Мэттью уже перенес сюда ее багаж – три саквояжа, два длинных дорожных кофра и бесчисленное множество коробок со шляпами и обувью. Ошеломленная количеством собственных вещей, Уинифред присела на край кровати и огляделась.

Интерьер был выполнен в зеленых тонах: изумрудные шелковые обои, болотного оттенка шелковый полог и портьеры. Даже старинные настенные канделябры были покрыты зеленоватым налетом патины. На маленьком туалетном столике рядом с букетом цинний в хрустальной вазе были разложены новенькие щетки для волос в серебряных оправах. На стенах были развешаны акварельные картинки с изображениями Лондона: Вестминстерское аббатство, шпиль церкви Святой Бригитты и мост Блэкфрайерс.

Сердце защемило от тоски. Уинифред прекрасно знала о недостатках родного города: грязный, шумный, вонючий, нечуткий к своим жителям и алчный до их денег. Но все это блекло перед теми мгновениями, когда смог рассеивался, звонки и колокола стихали, набережные блестели от недавно прошедшего дождя, и вечерний Лондон зажигался тысячей огней. Такое мгновение ей всегда хотелось запереть, написать о нем, запечатлеть в почтовую открытку. Но она не умела красиво писать или рисовать, ей оставалось хранить этот миг в памяти – нетронутым, и потому разъеденным по краям временем. Уинифред всегда мечтала сбежать из столицы, но сейчас ей почему-то нестерпимо хотелось обратно.

Может, предосторожности все-таки были излишними? Когда они смогут вернуться?

В дверь постучали, и Уинифред услышала голос мисс Дарлинг:

– Могу я войти?

Бесшумно опустившись на колени, Уинифред отперла замок на кофре и вынула из него лежавшие сверху перчатки. Ей не хотелось, чтобы Кэтрин застала ее без дела.

– Войдите!

Мисс Дарлинг заглянула в комнату. В руках она держала картину в изящной темно-коричневой раме.

– Лаура подарила мне портрет Тедди. Не поможешь мне повесить его в галерее на третьем этаже?

Обращение «мисс Лун» Кэтрин сменила на более неформальное. Похоже, Лаура воспользовалась моментом и упросила и ее звать по имени, как это было с Эвелин.

При мысли об Эвелин Уинифред на мгновение растерялась. Мало-помалу мисс Саттон начала стираться из ее памяти. От нее не было вестей с самого отъезда из столицы. Теодор продолжал писать подруге, но не получил ответа ни на одно из своих писем.

Уинифред поднялась и бросила перчатки на кровать.

– Конечно, мисс Дарлинг.

Галереей оказался западный коридор дома. Ее освещал ряд маленьких зарешеченных окон, сбитых вместе длинной низкой аркой. Сейчас, с наступлением вечера, косые солнечные лучи квадратами освещали картины и медленно сползали вниз на каменную стену и бордовый с золотой каймой ковер.

– Это наша семья, – пояснила Кэтрин, указывая на длинный ряд пожелтевших портретов. Мужчины и женщины, дети и старики – все они одинаково бесстрастно глядели на Уинифред с полотен. – Место выбрали слишком уж солнечное для картин, но так уж повелось, и я не стала ничего менять.

Мисс Дарлинг опустила портрет сына на пол и проверила, крепко ли прибита к холсту рама. На обратной стороне полотна чернели маленькие росчерки – год и подпись.

– Как я могу вам помочь, мэм?

Кэтрин вновь приподняла картину и прошла в конец галереи. Там в стену были вбиты два маленьких медных крючка.

– Смотри с другой стороны и скажи, когда я попаду в пазы.

Когда Кэтрин позвала ее вешать портрет, Уинифред подумала, что та хочет поговорить с ней с глазу на глаз. Но, похоже, ей действительно попросту требовалась помощь. Их диалог ограничивался краткими указаниями Уинифред и одобрительными восклицаниями Кэтрин.

Наконец портрет был надежно закреплен на стене, и мисс Дарлинг довольно отряхнула руки, присматриваясь.

– Вы знали всех этих людей, мэм? – вежливо поинтересовалась Уинифред, когда молчание начало действовать ей на нервы.

– Нет, что ты, – рассмеялась Кэтрин, окидывая взглядом галерею. – Тут есть Дарлинги, здравствовавшие еще при королеве Анне. Из всех них я знала только своего деда, отца тети Мисси.

Ее взгляд потеплел, словно она забыла, что он приходился родителем и Генри Дарлингу-старшему, отцу самой Кэтрин.

– Он был хорошим человеком. Мелисса говорила, что он никогда не выказывал к ней пренебрежения, хотя она так и не вышла замуж. Он же не позволил моему отцу сдать Хэзервуд-хаус в аренду, так тетя Мисси здесь и поселилась.

Смотреть на портреты Дарлингов Уинифред давно наскучило. Все как на подбор были черноглазыми и черноволосыми, с высокими лбами и тонкими линиями рта. Семейное сходство прослеживалось и в портрете пожилого мужчины, который сейчас разглядывала Кэтрин, – бакенбарды без малейшей проседи, мягкий, оценивающий взгляд.

– В честь него вы назвали Теодора? – попробовала угадать Уинифред.

– Нет, от него Тедди получил третье имя – Чарльз. Сын был дан мне Богом, а не моей семьей. Так я его и назвала – «подаренный Богом».

– Ему подходит это имя, – согласилась Уинифред.

Теодор отличался от всех, кого она когда-либо встречала. Он был наделен редким даром – способностью менять людей к лучшему. Оборотная сторона этого дара заключается в том, что не все желают меняться.

Кэтрин будто прочла ее мысли.

– Скажи, Уинифред… – Она поправила уголок картины и шагнула назад, оценивая. – В Лондоне Теодор ведь виделся со своим отцом, верно?

У Уинифред перехватило дыхание – все-таки она не ошиблась, мисс Дарлинг позвала ее в галерею не просто так. Теодор умолял ее никогда не рассказывать его матери о том, что случилось перед их отъездом – об убийствах, которых они себе не простили[4].

– Только однажды, – удивленным тоном ответила Уинифред, радуясь, что не приходится грешить против истины. – Откуда вы знаете?

– Он перестал писать мне о нем после вашего отъезда в Брайтон.

Уинифред ожидала новых вопросов, которые сама наверняка бы задала, – что случилось при встрече? Как мистер Уоррен отреагировал на сына? Но Кэтрин больше ничего не спросила. Не отрываясь, она смотрела на Теодора на портрете. Единственная улыбка в ряде суровых, строгих лиц предыдущих поколений Дарлингов.

– Вы простили его? – спросила Уинифред.

– Уже давно. Я стала бы несчастной, держи я обиду и гнев в себе. Да и как я могла не простить? Он причина, по которой у меня есть Тедди. И… пожалуй, он кое-чему научил меня. Теперь я знаю себе цену. – Кэтрин помолчала и неуверенно добавила: – А… он простил?

Уинифред вспомнилось лицо Теодора мгновением после того, как он вонзил перо в шею своего отца. Да, он ненавидел мистера Уоррена. Но в тот момент он возненавидел еще и ту часть себя, которая толкнула его на убийство.

– Нет, – честно призналась она. – Не простил и не простит. Но, думаю, он его отпустил.

Кэтрин прерывисто выдохнула. Она явно опасалась ответа Уинифред, но услышанное принесло ей облегчение.

– Слава богу. Ты знаешь, меня всегда пугала его ненависть к моим родителям. – Она погладила рамку портрета и отвернулась, приглашая Уинифред следовать дальше. – Словно червоточина в яблоке. Иногда мне кажется, что он любит настолько сильно, что эта любовь способна на ужасные вещи.

– Он всего лишь стремится защитить тех, кого любит, – возразила Уинифред. – Не думаю, что это так уж плохо.

– Защитить любимых, спалив остальной мир дотла? Не уверена, что хотела бы подобного для себя.

Мисс Дарлинг обернулась на нее через плечо. Выражение ее лица было печальным и уставшим, а в черных глазах затаилась тревога, которой Уинифред не могла найти объяснения. Словно Кэтрин догадывалась о чем-то, что ей самой было невдомек. Но Кэтрин ошибалась – даже убийство не сумело изувечить душу Теодора. По крайней мере, те ее уголки, в которые он позволял заглядывать Уинифред.

«А я хотела бы», – промелькнуло в мыслях девушки.

Ее ужаснуло то, насколько спокойно она приняла это свое желание. Ей нравилось, что на свете есть человек, который всегда будет ставить ее на первое место.

Мисс Дарлинг предложила ей осмотреть домашний салон, и вдвоем они спустились на первый этаж. В холле располагалась лестница, приличествующая такому поместью, как Хэзервуд-хаус: огромная, выполненная из белого мрамора и крытая красным ковром. Но салон располагался в другой стороне дома, рядом с черным ходом. Уинифред даже немного разочаровалась, когда Кэтрин завела ее в центральное крыло – темное и ничуть не роскошное. Свет проникал сюда только через высокое окно с нишей в глубине коридора и распахнутые двери одной из комнат.

– Эта часть дома – самая старая, поэтому здесь немного прохладно, – объяснила Кэтрин, когда Уинифред невольно повела плечами. – Остальное раньше было флигельными пристройками. Признаться начистоту, там и сейчас…

– Мисс Дарлинг! – послышался голос Лауры, и они обернулись.

Девочка была в хорошеньком розовом платье, подаренном ей Уинифред. Обычно она надевала его только в город, но, видимо, роскошь дома ее несколько смутила. Она стояла у входа в коридор, сосредоточенно глядя в пол.

Лицо Кэтрин смягчилось.

– Ты уже готова? Пойдем. – Взглянув на Уинифред, она пояснила: – Лаура позволила мне осмотреть себя. Надеюсь, ты не возражаешь, если я препоручу тебя заботам тети Мисси? Салон – вон там.

Уинифред сглотнула. Перспектива остаться один на один со склочной бабкой Теодора не сильно ее радовала, но… Нельзя было принуждать Кэтрин остаться, раз Лаура наконец согласилась на осмотр.

– Разумеется, мисс Дарлинг.

Уинифред ободряюще улыбнулась Лауре. Та не знала, куда себя деть от волнения. Не произнося больше ни слова, она нервно заламывала пальцы.

Кэтрин увела девочку, что-то ласково ей говоря, и Уинифред осталась в коридоре одна. Через открытую дверь бабуля Мисси наверняка слышала каждое их слово, поэтому Уинифред, не мешкая, направилась в комнату – недоставало еще, чтобы старуха решила, что она струсила.

Окна в салоне были распахнуты ставнями внутрь, легкий теплый ветер играл кружевными занавесками, напоминающими свадебную фату. Под окном высился лавандовый куст, над которым с тихим гудением сновали пчелы. Через окно осенний дух проник в салон и осел на каждой его поверхности: на книжных шкафах, плотно заставленных книгами, небольшом лакированным трюмо во французском стиле, каминной полке, лакированном спинете[5], маленьком столике, диванах и креслах. Подвешенная под потолком игрушка, изящная хрустальная бабочка на нитке, отбрасывала на стены радужные солнечные зайчики.

Ветер втянул в комнату надувшуюся пузырем занавеску, и Мелисса подтянула выше наброшенный на ноги плед. Она сидела в темно-зеленом бархатном кресле, придвинутом к столу. Старушка вышивала платок. Игла быстро-быстро мелькала в ее тонких сморщенных пальцах с длинными ногтями, а на белой бязевой ткани каймой распускались синие васильки. Услышав шаги, она быстро вскинула голову, но тут же вернулась к шитью.

– Ах, мисс Лун, – продребезжала она.

Вот ведь старая карга!

– Нет, мэм, – терпеливым, снисходительным тоном, какой берут в беседе со слабоумными стариками, возразила она. – Я мисс Уинифред Бейл.

Окажись Лаура на ее месте, она скорее сменила бы себе имя, нежели призналась, что ее зовут иначе.

Бабуля Мисси снова подняла голову, и Уинифред тотчас стерла с лица появившуюся улыбку.

– Куда это ты ходила сегодня с Теодором? – спросила она.

– В конюшню, мэм.

– Зачем?

– Кормить коня.

– Вы были вдвоем?

– Да.

– Ясно. Ты всегда с такой охотой отвечаешь на вопросы?

Значит, вежливость Мелиссе ни к чему, она всего лишь хотела поглядеть, покажет ли Уинифред зубы.

– Только когда я в гостях, мэм, – дерзко ответила она.

Мелисса состроила гримасу, которая с равной вероятностью может означать как одобрение, так и презрение. Уинифред терпеть не могла читать лица стариков – то ли они подмигивают тебе, то ли с ними случилась судорога, не разберешь. Время прячет их эмоции под складками сморщенной кожи.

– Славно, что ты об этом помнишь.

Выражение лица Уинифред осталось непроницаемым. Внутренне она давно приняла тот факт, что с Мелиссой Дарлинг им в жизни не сойтись – слишком уж они похожи.

Она присела в коротком книксене.

– Мне пора, мэм.

– Стой. Я хотела поблагодарить тебя.

Уинифред опешила. Эта ехидная старуха благодарит ее?

– За что, мэм? – старательно скрывая замешательство, спросила она.

Мелисса исподлобья сверкнула на нее маленькими глазками.

– Я понятия не имею, что произошло в Лондоне, и знать не хочу. Это дурной город, и с таким недалеким мальчишкой, как Тедди, там многое могло случиться. И если не случилось, то только благодаря тебе.

Уинифред кисло прикинула, что слова Мелиссы по справедливости нельзя расценивать как благодарность. Но для нее, должно быть, они были сродни объятию – с такой неохотой она их выдавила. Попытку стоило оценить по достоинству – Уинифред и сама с большей охотой ругала людей, чем говорила спасибо.

– Я всегда буду защищать его, – твердо произнесла она.

Бабуля Мисси фыркнула и с остервенением ткнула иглой в вышивку.

– «Всегда» – смелое слово для семнадцатилетней.

– Мне не всегда будет семнадцать.

На мгновение старуха застыла, острым кончиком царапнув ткань платка, но ничем больше не выдала своего удивления.

– Что ж, посмотрим, что из этого выйдет, – еле слышно пробормотала она и добавила: – Некоторые вещи не меняются, мисс Бейл.

– Я надеюсь на это, мэм.

Мелисса угрюмо кивнула, и Уинифред поняла, что ей здесь делать больше нечего. Попрощавшись, она выскользнула в коридор и только там заметила, насколько неровно и сбито ее дыхание.

Вернувшись в холл, она несколько мгновений глядела в распахнутую парадную дверь. Еле слышно звенели цикады, издалека доносились отрывистый собачий лай и кваканье лягушек. Солнце, спустившееся к линии леса, бликами металось по поверхности пруда и покрыло золотой взвесью весь сад – розы, траву, кусты. Уинифред чуть сощурилась, когда луч посветил ей в лицо, и увидела собственные ресницы – дрожащие пылинки перед глазами.

– Винни!

Она обернулась. После того как она поглядела на солнечный свет, холл показался ей темным. Дарлинг перегнулся через перила на втором этаже, с любопытством наблюдая за ней.

– Шпионишь за Мэттью? – поинтересовался он.

Оскорбившись, Уинифред расправила плечи.

– Вот еще. Вообще-то я наслаждаюсь видом!

– Что ж, ясно. – Он стиснул пальцами перила и несмело спросил: – Может быть, тебе захочется полюбоваться видом из моей комнаты? Ничего особенного, но…

– На самом деле я сама хотела тебя об этом попросить, – улыбнулась Уинифред.

Теодор просиял.

Его спальня располагалась на втором этаже. Дарлинг вошел первым, совершенно негалантно оттеснив Уинифред в проходе, и поспешно смел какие-то бумажки в ящик стола.

– Я забыл убраться, – пробормотал он и, спотыкаясь об оставленные посреди спальни чемоданы, бросился застилать постель.

Комната была небольшой и обжитой. Везде сохранились следы недавно ушедшего детства: засечки на дверном косяке, отмечающие рост, выцарапанные ножом рисунки на деревянной поверхности стола, стопка детских книг на полке. Книг здесь было великое множество – в шкафу, на столе, на комоде у кровати, даже косая стопка на подоконнике.

Теодор заметил взгляд Уинифред и виновато пояснил:

– Вообще-то у нас есть библиотека, но мне нравится хранить любимые книги у себя. Мама позволяет, пока их не слишком много.

– На полу еще масса свободного места, – ехидно заметила Уинифред.

Теодор снял стопку томиков с окна и раскрыл ставни, впуская в комнату ветер.

– Вот, погляди!

Пока они поднимались, солнце окончательно скрылось за горизонтом, и разлитое по саду золото сменилось серебряной дымкой. Растения пониже, цветы и кустарники, потемнели и стали почти неразличимы, а те, что были повыше, сумерки обвели синим контуром. Собаки притихли, зато металлический звон цикад стал громче и как будто бы ближе.

Теодор встал рядом и оперся руками на подоконник.

– Думаю, теперь ты видишь, почему мне так нравится сюда возвращаться.

Боковым зрением Уинифред заметила, что он посмотрел на нее.

– Но если тебе захочется уехать, мы уедем, даже не сомневайся.

– Я хотела бы здесь задержаться, – сказала она, и Теодор улыбнулся. – Мисс Дарлинг замечательная. И твоя бабуля… очень тебя любит. Знаешь, сегодня я подумала о том, что, если бы всех нас так любили наши родители, может, на свете было бы больше таких людей, как ты.

Она думала, что Теодор опустит шутку в духе «ну, один такой, как я, – в самый раз», но он верно уловил ее настроение и без тени веселья кивнул.

– Да, ты права. Я ничуть не особенный. Уж точно не лучше других. Просто меня воспитали правильные люди, и этого оказалось достаточно.

Уинифред молча положила голову ему на плечо и прикрыла глаза.