Серебряный орел

Глава II Сцевола

Близ Помпей, зима 53/52 г. до н. э.

– Госпожа!

Фабиола резко открыла глаза. Перед нею стояла женщина средних лет с добрым лицом, в простой тунике и кожаных сандалиях. Она улыбнулась. Доцилоза была не только единственным настоящим другом Фабиолы, но и союзницей, которой Фабиола смело могла доверить свою жизнь.

– Я ведь просила, чтобы ты не называла меня так.

Губы Доцилозы растянулись в робкой улыбке. В прошлом домашняя рабыня, она получила манумиссию[1] вместе со своей новой хозяйкой. Но привычки, складывавшиеся всю жизнь, нелегко было изжить.

– Хорошо, Фабиола, – сделав над собой усилие, сказала она.

– Что произошло? – спросила Фабиола, поднимаясь на ноги. Она была изумительно красива – изящная, черноволосая; простая, но очень дорогая, из шелка и тончайшего льна туника подчеркивала ее прелести. На шее и руках блестели золотые и серебряные украшения прекрасной работы. – Доцилоза?..

Последовала непродолжительная пауза.

– С севера получены известия, – наконец сказала Доцилоза. – От Брута.

Фабиолу захлестнула радость, смешанная со страхом. Именно об этом, чтобы пришла наконец весть от возлюбленного, она и молилась. По два раза в день перед алтарем в алькове главного внутреннего двора виллы. Теперь же, когда Юпитер услышал ее просьбу, она гадала, будет ли весть доброй. И, надеясь отыскать подсказку, вглядывалась в лицо Доцилозы.

Децим Брут находился в Равенне при Цезаре, военачальнике, который намеревался вернуться в Рим. Цезарь любил зимовать в Равенне, удобно расположенной примерно на полпути от столицы к границе с Трансальпийской Галлией. Там, окруженный своей армией, он мог контролировать политическую ситуацию. За рекой Рубикон это разрешалось. А вот переправиться через Рубикон, не сложив с себя военного командования, то есть войти в пределы Италии во главе войска, было бы государственной изменой. И потому каждую зиму Цезарь ждал и наблюдал. Сенату это не нравилось, но ничего поделать он не мог, а Помпей, единственный человек, обладающий достаточной военной мощью, чтобы выступить против Цезаря, тихо выжидал. Положение менялось ежедневно, но одно оставалось неизменным. Постоянная тревога.

И потому новости, которые принесла Доцилоза, удивили Фабиолу.

– В Трансальпийской Галлии начался мятеж, – сообщила Доцилоза. – Во многих местах идут тяжелые бои. Вероятно, в завоеванных городах убивают римских поселенцев и торговцев.

Узнав о новой опасности, нависшей над Брутом, Фабиола почувствовала приступ паники. Медленно вдохнула и выдохнула – это ей всегда помогало успокоиться. Подумай о том, чего тебе удалось избежать, сказала она себе. Бывало и хуже. Много хуже. Ей было тринадцать лет, когда первый хозяин, злобный садист Гемелл, продал ее в дорогой публичный дом. Сохранив ей девственность – как позже выяснилось, к счастью. И, что всегда терзало ее еще сильнее, в тот же день в школу гладиаторов был продан ее брат-близнец Ромул. Стоило вспомнить об этом, и сердце резанула боль. А она была вынуждена почти четыре года продавать свое тело в Лупанарии. Тогда я не позволяла себе терять надежду. Фабиола благоговейно взглянула на изваяние, стоявшее на алтаре. И Юпитер спас меня от той жизни, которую я так презирала. Спасение явилось в облике Брута, самого восторженного из поклонников красавицы-проститутки, который за большие деньги выкупил ее у Йовины, хозяйки публичного дома. Невозможное всегда возможно, говорила себе Фабиола, чувствуя, как к ней возвращается спокойствие. С Брутом все будет в порядке.

– Я-то думала, что Цезарь завоевал всю Галлию, – сказала она.

– Ну да, так всегда говорили, – пробормотала Доцилоза.

– Но там же никогда не прекращались волнения, – парировала Фабиола. Самый отважный из всех римских военачальников, которому издавна помогал Брут, не раз усмирял возмущения в покоренной провинции. В Риме уже считали, что эта кровопролитная кампания наконец-то завершилась. – Что же там стряслось?

– Вождь Верцингеторикс созвал ополчение племен, – ответила Доцилоза. – И под его знамена собрались уже десятки тысяч.

Фабиола нахмурилась. Нет, не такие новости она рассчитывала услышать. Бо́льшая часть сил Цезаря находилась на зимних квартирах в Трансальпийской Галлии, и потому военачальник действительно мог попасть в трудное положение. Галлы были могучими и доблестными воинами, они отчаянно сопротивлялись римским завоевателям и терпели поражения лишь из-за выдающегося тактического искусства Цезаря и великолепной дисциплины легионов. Если племена и в самом деле объединились, то восстание могло обернуться катастрофой для римлян.

– И это еще не все, – продолжала Доцилоза. – В горах на границе выпало много снега.

Фабиола поджала губы. В одном из последних писем Брут сообщал, что собирается вскоре навестить ее. Теперь же визит, судя по всему, откладывается.

А если Цезарю не удастся вовремя добраться до своих войск и подавить мятеж до весны – жди больших и самых разных бед. Верцингеторикс ловко выбрал время, сердито думала Фабиола. Если восстание окажется успешным, то все ее так тщательно продуманные планы пойдут прахом. Несомненно, в будущей войне предстояло погибнуть многим тысячам, но ей не следовало думать о цене победы. Этим людям суждена была смерть, независимо от ее желаний. Удастся Цезарю одержать скорую победу – меньше будет кровопролития. Фабиола отчаянно желала полководцу успеха, потому что тогда Брут, его преданный сторонник, заслужил бы новую славу. Но дело было не только в этом. У Фабиолы имелись собственные планы, и ей было не до жалости. Если Цезарь преуспеет, то ее звезда взойдет еще выше.

Она почувствовала укол совести из-за того, что первая ее мысль была не об опасности, угрожавшей Бруту. Он ведь не только опытный, умелый воин, но и выдающийся храбрец. В предстоящей войне его могли ранить или даже убить. Такое было бы нелегко перенести, сказала она себе и вновь мысленно обратилась к богам. Фабиола никогда не позволяла себе любить кого бы то ни было, но к Бруту испытывала искреннюю привязанность. Он всегда был добрым и нежным, даже в день их первого знакомства, когда лишил ее девственности. Она улыбнулась. Решение обратить свое очарование именно на него оказалось очень разумным.

В прошлом у нее было много подобных клиентов, могущественных аристократов, покровительство любого из них гарантировало бы продвижение в высшие слои римского общества. Фабиола же все время думала о своей цели, и это помогло ей не опуститься, несмотря на всю низменность ее занятия. Мужчины использовали тело Фабиолы, а она научилась получать от них то, что они могли дать взамен: золото, сведения и, самое главное, влияние. Брут отличался от большинства клиентов, и потому отношения с ним давались Фабиоле много легче. А окончательно склонила чашу весов в его пользу близость Брута к Цезарю, видному политику, интерес к которому возник у Фабиолы, когда она подслушивала беседы аристократов, отдыхавших в бассейне Лупанария. В «постельных» разговорах, которыми она развлекала своих утомившихся клиентов, также то и дело возникали многообещающие намеки на Цезаря. Возможно, сам Юпитер повелел, чтобы она стала любовницей Брута, думала Фабиола. Однажды, побывав вместе с Брутом на приеме у одного из высших сановников Рима, она увидела статую Цезаря, который показался ей очень похожим на Ромула. И с тех пор в уме Фабиолы угнездилось жгучее подозрение.

Но Доцилоза вновь заговорила и вернула ее к действительности:

– Когда новость о мятеже Верцингеторикса дошла до Рима, оптиматы устроили торжество. Почетным гостем там был Помпей Великий.

– О всевышние боги… – пробормотала Фабиола. – Неужели это еще не все?

Врагов у Цезаря хватало с избытком, они имелись повсюду, но больше всего их было в столице. Триумвират, управлявший Республикой, распался после гибели Красса, и с тех пор Помпей, судя по всему, не знал, что предпринять, чтобы принизить военные успехи Цезаря. А они сопутствовали Цезарю постоянно. Теперь же оптиматы, группа политиков, давно уже боровшихся против Цезаря, принялись откровенно обхаживать Помпея, его единственного соперника. У Цезаря все еще оставались шансы сделаться новым правителем Рима, но только если удастся быстро подавить восстание Верцингеторикса и сохранить достаточную поддержку в Сенате. Внезапно Фабиола почувствовала себя беззащитной. В маленьком мирке Лупанария она была важной персоной. Вне его, в реальном мире, – никем. Если Цезарь утратит влияние, то и Брут – также. А без его поддержки останется ли у нее хоть какой-то шанс преуспеть в жизни? Если, конечно, она не продаст себя кому-то другому. От этой мысли Фабиолу даже замутило. Лет, проведенных в Лупанарии, хватило ей на всю жизнь.

Нужно было принимать решительные меры.

– Я должна посетить храм на Капитолийском холме, – объявила Фабиола. – Нужно принести жертвы и помолиться, чтобы Цезарь смог побыстрее разгромить мятежников.

Доцилоза постаралась не выдать своего изумления.

– Плавание в Рим займет самое меньшее неделю. А если море бурное, то и больше.

Фабиола сохранила внешнюю безмятежность.

– В таком случае отправимся по суше.

Теперь уже ее немолодая собеседница по-настоящему опешила.

– Так ведь нас изнасилуют и убьют! Этим и кончится путешествие. Дороги полны грабителей.

– Не больше, чем улицы Рима, – быстро ответила Фабиола. – Кроме того, мы можем взять троих телохранителей, которых оставил нам Брут. Они надежно защитят нас.

«Конечно, не так надежно, как Бенигн или Веттий», – подумала она, с нежностью вспомнив силачей-привратников из Лупанария. Они были всецело преданы Фабиоле, но Йовина тоже очень высоко ценила их и наотрез отказалась продать. Вернувшись в столицу, она могла бы повторить попытку выкупить их. Эти двое богатырей ей бы очень пригодились.

– А что скажет Брут, когда узнает?

– Он поймет, – уверенно сказала Фабиола. – Я делаю это для него.

Доцилоза вздохнула. Спорить было бесполезно. В их жизни почти ничего не происходило, разве что случались поездки в Помпеи – в термы или на рынок, – и жизнь на их почти безлюдной вилле сделалась очень унылой. А уж в Риме найдется чем пощекотать нервы – так всегда бывало.

– Когда ты хочешь уехать?

– Завтра. Сообщи в порт, чтобы капитан начал готовить «Аякса». Утром он будет точно знать, можно ли плыть.

Вернувшись на север, Брут сразу же отправил свою драгоценную либурну обратно и предоставил ее в полное распоряжение возлюбленной. Либурны, короткие, низко сидящие в воде, приводимые в движение сотней рабов, которые гребли расположенными в один ряд веслами, были самыми быстроходными из всех судов, какие строили римляне. «Аякс» праздно лежал на подпорках в сухом доке помпейского порта, и Фабиола не рассчитывала, что он может понадобиться раньше будущей весны. Но положение резко изменилось.

Доцилоза поклонилась и ушла, оставив свою госпожу размышлять в одиночестве.

Посетив храм, Фабиола получила бы еще и дополнительную возможность спросить Юпитера, кто же изнасиловал их мать. Вельвинна лишь раз-другой упомянула мимоходом об этом случае, но дочь по очевидным причинам не забыла этих слов. И с тех пор своей главной целью в жизни Фабиола считала выяснение того, кто же был ее отцом. И как только она это узнает, месть свершится.

Любой ценой.

Необходимость управлять хозяйством изрядно запущенной латифундии после отъезда Брута всерьез напугала Фабиолу. Но она посчитала это воздаянием за былое. То, что в ее владении оказалось большое поместье, окружающее виллу, служило вещественным доказательством того, что начала вершиться ее месть Гемеллу, который еще не так давно владел всем этим. И потому она сразу же взялась за дело. После первого же осмотра дома ей стало ясно, что вкус Гемелла остался таким же грубым и вульгарным, каким она запомнила его в детстве, когда жила в римском доме торговца. Тем большее удовольствие она получила от переделки каждой роскошной спальни, зала для приемов и рабочего кабинета. При этом было разбито множество статуй Приапа, установленных по заказу торговца: их громадные торчащие члены слишком сильно напоминали Фабиоле о тех мучениях, которые претерпела ее мать от Гемелла и которым она сама была свидетельницей. Толстый слой пыли, покрывавшей мозаичные полы, смели, фонтаны вычистили, выгребли из них палые листья. Даже пришедшие в упадок растения во внутренних дворах заменили. И что, пожалуй, было лучше всего, стены бассейна, куда подавали подогретую воду, заново украсили яркими изображениями богов, мифических морских тварей и рыб. Фабиола на всю жизнь запомнила, как в первый же день своего пребывания в Лупанарии увидела в тамошней бане такие картины. И решила, что они будут когда-нибудь и в ее собственных владениях. Теперь мечта претворилась в реальность.

И все же ей никак не удавалось избавиться от чувства вины. Она здесь купается в роскоши, а Ромул, по всей вероятности, мертв. Глаза Фабиолы наполнились жгучими слезами. Еще находясь в Лупанарии, она делала все возможное, чтобы отыскать брата. И как ни трудно было в это поверить, уже через год с лишним ей удалось узнать, что Ромул еще жив. Юпитер уберег его от гибели в кровавых боях на гладиаторской арене. Следующее известие – о том, что Ромул завербовался в легионы Красса, – не поколебало духа Фабиолы, но затем стряслась беда. За несколько месяцев до ее освобождения Рим облетела ужасная весть о катастрофе под Каррами. Тут-то Фабиола разом утратила всяческую надежду. Преодолеть столько ужасов лишь для того, чтобы погибнуть в обреченной армии, – такая участь казалась ей немыслимо жестокой. Брут горел желанием помочь ей и приложил массу усилий для того, чтобы узнать хоть что-то, но сведения приходили одно другого хуже. Поражение было страшным, едва ли не самым тяжелым за всю историю Республики, погибло огромное количество воинов. Совершенно точно установили, что Ромула не было среди остатков вернувшегося легиона легата Кассия Лонгина. Ветеранам Восьмого раздали много денег, но все понапрасну. Фабиола вздохнула. Выбеленные солнцем кости ее брата-близнеца, по всей вероятности, до сих пор так и лежат в песке, на который он упал. А может быть, его угнали на край земли – в какое-то никому не ведомое место под названием Маргиана, куда парфяне послали десять тысяч легионеров, попавших к ним в плен. Оттуда никто никогда не возвращался.

Фабиола редко плакала, но сейчас по ее щекам побежали слезы. Пока оставался хоть какой-то шанс вновь увидеть Ромула, она не поддавалась отчаянию, но теперь вместо веры ее поддерживало только упорство. Юпитер Оптимус Максимус, услышь меня, горестно думала она. Пусть мой брат останется в живых, что бы ни случилось. Впрочем, Фабиола тут же взяла себя в руки, вытерла глаза и отправилась искать Корбуло, немолодого уже виликуса – управляющего ее латифундией. Как обычно, он был при деле: надзирал за работниками. Фабиола никогда не жила в деревне, ничего не знала о сельском хозяйстве и потому много времени проводила в обществе Корбуло. И новости из Галлии не могли изменить заведенного порядка. Теперь она отвечала за латифундию.

Фабиола узнала от Корбуло, что дни земледельцев-плебеев, которые трудились на собственных полях, сочтены – дешевое зерно, поступавшее из Сицилии и Египта, разоряло их. На протяжении жизни уже целого поколения, а то и дольше возможность вести сельское хозяйство переходила к богачам, которые могли скупать земли и содержать рабов, чтобы ее обрабатывать. К великой радости таких людей, воинственный нрав Республики обеспечивал постоянный приток несчастных со всех концов света, чтобы те помогали своим хозяевам богатеть. И в бывшем поместье Гемелла положение было точно таким же.

Сама только недавно освободившаяся, Фабиола ненавидела рабство. На первых порах положение хозяйки нескольких сотен человек – мужчин, женщин и детей – очень тревожило ее. Но она ничего не могла поделать. Освободив греков, ливийцев, галлов и нумидийцев, она не добилась бы ничего, кроме моментального разорения ее нового имения. И она решила вместо этого укреплять позицию любовницы Брута, заводить по возможности друзей среди аристократии и пытаться выяснить личность своего отца. Возможно, в будущем, с помощью Ромула, ей удастся добиться большего. Фабиола помнила, как ее брат-близнец восхищался Спартаком, гладиатором-фракийцем, поднявшим восстание рабов, которое до основания потрясло Римскую империю за считаные годы до их рождения.

При мысли об этом Фабиола улыбнулась и так, улыбаясь, вышла на просторный задний двор виллы. Находившиеся здесь жалкие, сырые хижины рабов входили в вопиющее противоречие с массивными, прочными даже на вид хозяйственными постройками. Нужно что-то сделать с этим, решила Фабиола. Здесь же, на заднем дворе, располагались конюшни, двухэтажная мельница и множество каменных сараев. Они, судя по всему, стояли на кирпичных сваях, чтобы помещения постоянно проветривались и не заводились грызуны. Одни сараи были до потолка заполнены собранной пшеницей и овсом, в других хранились самые разнообразные продукты, которые получали в имении. На аккуратных стеллажах помещались запечатанные смолой фляги с оливковым маслом. Возле бочек с соленой кефалью и глиняными кувшинами с оливами рядами стояли бочонки, полные гарума, всеми любимого рыбного соуса с резким запахом. Яблоки, айва и груши были аккуратно разложены на соломенных тюфяках, чтобы без потерь храниться всю зиму. Неочищенные головки чеснока уложили небольшими пирамидками. Со стропил свисали вяленые окорока рядом со связками моркови, цикория и трав: шалфея, укропа, мяты и тимьяна.

Вино, один из главных продуктов, изготавливали и хранили в подвалах особого здания. Выжатый из винограда сок наливали в долии, громадные глиняные сосуды, обмазанные снаружи смолой, зарытые на три четверти в землю. Там он сначала бродил, а потом долии запечатывали и оставляли вино созревать. Вина лучших урожаев переливали в амфоры и переносили в главный дом, где их держали в специальном хранилище под крышей над одним из главных очагов.

Фабиола любила лично проверять все хранилища. До сих пор ее поражало то, что все эти припасы принадлежали ей. Ребенком она всегда недоедала. Теперь же у нее было столько пищи, что за всю жизнь не съесть. Хорошо понимая иронию судьбы, она заботилась о том, чтобы и ее рабы хорошо питались. Большинство землевладельцев давали рабам ровно столько пищи, чтобы те не протянули ноги, а уж о том, чтобы думать, доживет ли кто-нибудь из них до зрелых лет, и речи не заходило. Пусть Фабиола не могла освободить своих рабов, но не желала быть бесчеловечной. Да, порой нельзя добиться повиновения без применения силы, но такое случалось нечасто.

Главные работы всего года – сев, уход за посевами и сбор урожая зерна – почти закончились, но во дворе бурлила деятельность. Быстро ходил туда-сюда Корбуло, выкрикивая приказы. Кто-то чинил сломанные плуги, кто-то сшивал кожаную воловью сбрую. Рядом женщины и дети разгружали с телег последние поспевшие овощи: лук, свеклу и знаменитую помпейскую капусту. Другие, собравшись кучками, возились с шерстью, которую летом настригли с овец. Теперь ее расчесывали и мыли, чтобы после тщательной просушки спрясть.

Увидев Фабиолу, Корбуло поклонился.

– Госпожа…

Фабиола величественно склонила голову. Ей до сих пор приходилось внимательно следить за тем, чтобы правильно реагировать на все еще не ставшее привычным обращение.

На этого человека с круглым лицом под шапкой каштановых волос, среди которых уже обильно пробивалась седина, вряд ли кто-нибудь обратил бы особое внимание. И одежда у него была неприглядной. Лишь кнут с длинным кнутовищем да висевший на охватывавшем шею ремешке серебряный амулет показывали, что он не был простым сельским рабом. Еще ребенком Корбуло захватили на североафриканском побережье, и с тех пор он жил в латифундии.

То, что его хозяйкой сделалась юная женщина, почти не тревожило старого виликуса. Брут прямо и четко сказал, что в его отсутствие управлять хозяйством будет Фабиола. Корбуло был рад уже тому, что кто-то говорит ему, что делать, и пытается остановить начавшийся уже много лет назад упадок хозяйства.

– Чем занимаешься?

– Присматриваю за толпой, хозяйка, – ответил Корбуло, указывая на находившихся поблизости рабов. – Занятие для них у меня всегда найдется.

Повседневная жизнь латифундии очень интересовала Фабиолу. А вот представить себе, чтобы подобный интерес испытывал ее бывший хозяин, она никак не могла.

– А Гемелл когда-нибудь занимался этим местом?

– На первых порах, сразу же после того, как купил его, – да, – ответил Корбуло. – Приезжал сюда каждые несколько месяцев.

Фабиоле удалось скрыть удивление.

– Он привез из Греции новые масличные деревья, устроил рыбные садки, – сообщил ей виликус. – Даже указал, на каких склонах сажать виноградные лозы.

Мысль о том, что ее бывший хозяин мог обладать творческим началом, изрядно раздражала Фабиолу. В римском доме, где выросли они с Ромулом, она не замечала за ним ничего, кроме жестокости.

– И что же случилось? – небрежным тоном спросила она.

Управитель пожал плечами.

– Дела у него пошли плохо. Все началось с товаров из Египта. До сих пор забыть не могу, как узнал ту новость. – Морщинистое лицо Корбуло перекосила страдальческая гримаса. – Сразу двенадцать кораблей утонуло по пути из Египта сюда. Хозяйка, ты только представь себе!

Фабиола выразительно вздохнула, всем своим видом выражая сочувствие. На самом деле она пыталась понять, почему такому человеку, как Корбуло, небезразлично, хорошо или плохо идут дела у его хозяина. Лично она только обрадовалась, когда Брут сообщил ей, какие обстоятельства заставили Гемелла продать латифундию. Вероятно, рабы волей-неволей отождествляют себя со своими владельцами, предположила она. Фабиола хорошо помнила, насколько горд был Ромул, когда благополучно возвратился из дома Красса, удачно увернувшись от агентов ростовщиков, которые нагло торчали напротив дверей дома Гемелла. А ведь ее брат-близнец ненавидел хозяина ничуть не меньше, чем она сама. Даже в жизни невольников имелись поводы для гордости. И потому не стоило ей сейчас пытаться судить Корбуло. Тем более что виликус, проработавший на Гемелла больше двадцати лет, уже успел проявить себя надежным, трудолюбивым и верным по отношению к ней.

Корбуло между тем отвернулся от нее к рабу, который ленивыми медлительными движениями точил (или делал вид, что точит) косу.

– Ну-ка, работай как следует! – Он вынул из-за пояса кнут и погрозил. – А не то попробуешь этого на своей спине.

Раб поспешно склонился над кривым железным лезвием и принялся елозить по нему точилом.

Фабиола одобрительно улыбнулась. Корбуло никто не назвал бы жестоким, но и применять силу при необходимости он не боялся. И то, что, как правило, ему удавалось обходиться угрозами, было хорошим признаком.

– Судя по всему, Гемелл владел приличным состоянием, – сказала она, желая узнать у управителя что-нибудь еще.

– Что верно, то верно, – вздохнул Корбуло. – Но боги отвернулись от него. Настал такой день, после которого все, что ни делал хозяин, обращалось в прах. Он влез в долги и вскоре уже лишился надежды когда-нибудь расплатиться.

Она хорошо помнила громил, которые демонстративно караулили день и ночь на улице напротив входа в дом Гемелла, и вечерние разговоры на кухне, где рабы собирались посплетничать.

– Брут говорил, что последней соломинкой оказался провал затеи с животными для арены…

Корбуло кивнул – с видимой неохотой.

– Да, хозяйка. Это дело должно было принести Гемеллу громадный доход – треть от всей выручки экспедиции бестиариев, ловивших диких зверей в Южном Египте.

От очередного воспоминания на Фабиолу повеяло мимолетным теплом: ее брат часто мечтал о том, как станет бестиарием. Но тепло тут же унесло холодным дуновением скорби. Ромул стал не звероловом, а гладиатором. Впрочем, на лице Фабиолы ничего не отразилось. Лупанарий научил ее полностью скрывать свои чувства от всех, даже от Брута.

И вдруг всплыло еще одно воспоминание. Незадолго до того, как Гемелл продал их с Ромулом, они подслушали разговор торговца с его приближенным писцом. Речь как раз и шла об отлове животных для цирка, который, по словам писца, должен был принести огромную прибыль. Близнецов тогда потрясло, что торговец не мог набрать денег на оплату своей доли в экспедиции. Им, нищим домашним рабам, его богатство всегда казалось безмерным.

– Да, такое предприятие должно было погасить все его долги, – спокойно сказала она.

– Не получилось. Все корабли потонули. И ведь не в первый раз.

– Все-все?

– Все до единого, – мрачно ответил виликус. – Попали в страшную бурю.

– Действительно невезение, – ахнула Фабиола.

– Если бы только это. Его ведь предсказатели предупреждали, что сам Нептун на него разгневался. – Корбуло грубо выругался, но тут же вспомнил, с кем разговаривает, и неожиданно покраснел. – Прости, хозяйка.

Фабиола решила воспользоваться случаем и продемонстрировать рабам свою власть. Она давно уже обратила внимание на то, что Брут довольно часто так поступал и благодаря этому его не только уважали, но и боялись.

– Не забывайся! – прикрикнула она.

Корбуло склонил голову и ждал наказания. Что поделаешь? Может, его новая молодая хозяйка не так уж сильно отличается от Гемелла.

Конечно, Фабиоле в бытность в Лупанарии доводилось слышать куда более грубую брань, но Корбуло не знал об этом. Кроме того, она все еще училась отдавать приказы, и его реакция добавила ей уверенности в себе.

– Продолжай, – сказала она вновь спокойным тоном.

Виликус склонил голову, но теперь это уже был поклон, выражавший благодарность хозяйке.

– Гемелл, в общем-то, не очень верил в пророчества, но об одном частенько вспоминал. Он услышал его перед тем, как погибли корабли.

– В гаруспициях нет ничего, кроме лжи, – презрительно скривила губы Фабиола.

Едва ли не все жившие в Лупанарии девушки, рассчитывая укрепить надежду на то, что когда-нибудь им все же удастся сменить ужасное существование на что-то лучшее, тратили немалую часть своих скудных сбережений на прорицателей. Но вот того, чтобы какое-то из предсказаний сбылось, на памяти Фабиолы, почитай, и не случалось. А если что и сбывалось, то речь шла о каких-то мелочах. Все это в свое время подкрепило ее решимость полагаться только на саму себя, и ни на кого, и ни на что. Не считая, конечно, бога Юпитера, который в конце концов внял ее мольбам о свободе.

– Да, хозяйка, так оно и есть, – согласился Корбуло. – И Гемелл говорил то же самое. Только это ему предсказал не один из тех шарлатанов, которые торчат возле каждого большого храма, а совершенно незнакомый человек с гладиусом. И он еще не сразу согласился, его пришлось уговаривать. – Виликус умолк, несомненно рассчитывая, что пауза придаст его словам больше веса. – И все сбылось точь-в-точь как он сказал.

Тут Фабиолу охватило нешуточное любопытство. Прорицатели не носили оружия.

– Ну-ка, расскажи! – приказала она, чуть повысив голос.

– Он предсказал, что Красс покинет Рим и никогда уже не вернется.

Глаза Фабиолы широко раскрылись. Все в Риме знали, что третий член триумвирата ради увеличения популярности стремился к военным успехам. И назначение Красса на должность проконсула Сирии, собственно, открывало ему возможность для вторжения в Парфию. Однако мало кто мог решиться предсказать, что его путешествие окажется последним, – кроме истинного прорицателя. Такого, кто мог бы знать что-то и о Ромуле.

– Что же еще он говорил? – прошептала она.

Виликус сглотнул слюну.

– Что в море разыграется буря и корабли с животными утонут.

– И все?

Корбуло ответил не сразу, сначала посмотрел необычным для него бегающим взглядом по сторонам.

– Было еще кое-что. – Он заметно волновался. – Гемелл упомянул об этом только однажды, когда я видел его последний раз.

Фабиола кинулась на него, как ястреб на добычу.

– И что же?

– Гаруспик сказал ему, что когда-нибудь в его дверь постучит один человек.

Она внутренне напряглась. Неужели речь шла о Ромуле?

– Похоже, он никак не мог отогнать от себя мысль об этом, – добавил Корбуло.

– А какой человек, случайно, не говорилось? Не гладиатор?

– Нет, хозяйка. – (Сердце Фабиолы оборвалось.) – Воин.

Она тут же вновь воспрянула духом.

Слегка встревоженный любопытством хозяйки, Корбуло взглянул на нее с таким видом, будто ожидал одобрения, но получил лишь небрежную улыбку. Фабиола не собиралась выдавать ни крупицы своей тайны.

Не гладиатор, радостно думала она. Воин, а ведь именно воином стал ее брат после бегства из Рима. Гемелл знал, насколько сильно Ромул ненавидел его, и возможность новой встречи с ним должна была ужасать торговца до глубины души. Теперь у нее появилась вторая важная причина для того, чтобы отправиться в дорогу и посетить храм Юпитера. Если ей удастся найти этого таинственного прорицателя, то, возможно, она выяснит, жив ли Ромул. Надежды было мало, очень мало, но Фабиола давно уже научилась никогда не сдаваться.

Ведь главными опорами, на которых держалась ее жизнь, были непоколебимая вера и стремление отомстить.

Вдруг из-за наружных стен виллы донесся басовитый собачий лай. Этот звук Фабиола слышала уже не в первый раз после того, как приехала в Помпеи, но всегда издалека. Постепенно лай делался громче, и она заметила, что рабы испугались.

– Что это?

– Собаки, хозяйка. И фугитиварии. – Корбуло заметил недоумение на лице Фабиолы и поспешил пояснить: – Наемные охотники. Они гонятся за беглецами.

Пульс Фабиолы забился чаще, но, конечно же, никакой паники она не почувствовала. Я свободна, твердо сказала она себе. За мной никто не гонится.

Ей захотелось увидеть, кто же это шумит, и она вместе с Корбуло вышла за ворота. От соседних строений виллу отделяли каменные стены, голые деревья и невысокие заборы, а за ними находились ровные плодородные поля, большая часть которых лежала в это время года под паром. Две недели назад землю вспахали, и теперь она отдыхала в ожидании весеннего посева. Лишь кое-где робко зеленела озимая пшеница, маленькие ростки, поднимавшиеся над землей от силы на ладонь.

Обычно Фабиола с удовольствием обозревала окрестности. В это время года пейзаж казался суровым, но ей нравились и крикливые галки, летящие к своим гнездовищам, и свежесть холодного воздуха, и отсутствие людей. Улицы Рима всегда были заполнены народом; в Лупанарии уединение тоже являлось редким удовольствием. Латифундия же служила укрытием от грубой действительности.

Вплоть до этого момента.

Корбуло первым увидел движение.

– Вот-вот! – Он указал пальцем.

Через просвет в заборе, в паре сотен шагов от себя, Фабиола разглядела бегущего человека. Корбуло угадал верно. Человек был молод, его тело еле прикрывало какое-то тряпье. Раб. Даже издалека Фабиола увидела, что он донельзя измучен. Нижняя половина его тела была перемазана грязью, а на лице отчетливо вырисовывалось отчаяние.

– Наверно, попытался удрать по реке, – пояснил виликус, не дожидаясь вопроса.

Фабиола с удовольствием гуляла вдоль небольшой речки, отделявшей ее латифундию от имения ближайшего соседа. Но теперь, похоже, ее прогулки потеряют прежнюю безмятежность.

– Это никому еще не помогло, – поморщившись, продолжил Корбуло. – Фугитиварии умеют обшаривать шестами все укромные места под берегом. А если и промахнутся, то от собак никто не укроется.

Фабиола не могла отвести взгляд от беглеца, который обреченно бежал дальше, то и дело испуганно оглядываясь через плечо.

– Почему за ним гонятся? – спросила она, хорошо зная, каким будет ответ.

– Потому что он сбежал, – ответил Корбуло. – А ведь раб – собственность его хозяина.

С этой жестокой истиной Фабиола была знакома не понаслышке. Из-за нее Гемелл имел право насиловать ее мать, как только у него возникало такое желание. Продать ее и Ромула. Казнить Юбу, богатыря нубийца, учившего ее брата пользоваться мечом. Хозяева обладали абсолютной властью над своими рабами вплоть до права распоряжаться их жизнью и смертью. Подкреплялось их самодурство тем, что в римском праве, которым так гордилась Республика, за любое издевательство над рабом и даже за его убийство не предусматривалось никакого наказания.

Из ближней рощи вырвалась свора громадных собак. Одни бежали, держа носы у самой земли, другие, наоборот, принюхивались к воздуху. И все они чуяли беглеца. Фабиола услышала, как молодой человек громко закричал от страха. Ужасный звук. Она и Корбуло продолжали молча наблюдать за происходившим.

Следом за собаками показалась кучка вооруженных до зубов мужчин. Они криками и свистом подгоняли собак. Увидев совсем близко обессиленного беглеца, преследователи принялись вопить с удвоенной силой.

– Откуда он?

– Кто же знает? – пожал плечами виликус. – Наверное, дурак этот бежит уже не первый день. Молодой, сильный… Я слышал, что, бывает, гоняются и неделю, и больше. – Корбуло явно сочувствовал беглецу. – Но эти… Они если уж погнались, то не отстанут. А с пустым брюхом быстро не побежишь.

Фабиола вздохнула. Беглому рабу никто не предоставит убежища, не даст пищи. С какой стати? Благополучие Рима держалось на войнах и рабстве. И поводов для сочувствия тем, кто пытался бежать из неволи, у его граждан не было. Ужасные условия жизни впроголодь, жестокие наказания за самую малую провинность – такова была участь рабов, а остальных это нисколько не касалось.

Конечно, не со всеми рабами обращались одинаково плохо, но именно они представляли собой ту кровь, которая пульсировала в венах Республики, их руки возводили великолепные здания, они трудились в мастерских и выращивали все то, чем Рим питался. Рабы нужны были Риму позарез. И никто из рабов ничем не мог помочь несчастному, с горечью думала Фабиола. Помощь беглецу каралась смертью. А кому охота умереть распятым на кресте?

Драма стремительно близилась к развязке. Шагах в пятидесяти от них беглец споткнулся, упал на колени на мокрую землю и застыл, воздев руки в безмолвной мольбе. Фабиола зажмурилась. Попытка встать между беглым рабом и людьми, которые, согласно закону, преследовали его, не привела бы ни к чему хорошему. Самой малой из неприятностей, которые ожидали бы ее в таком случае, стала бы судебная тяжба с хозяином раба. Поэтому она ничего не могла поделать.

И тут беглеца настигли.

Собаки накинулись на него и принялись валять по земле, словно куклу. Несчастный снова истошно заорал. Фабиола, сама того не желая, во все глаза смотрела на происходящее. И возблагодарила богов, когда почти сразу же предводитель охотников разогнал собак плеткой. Постепенно подтянулись и остальные фугитиварии; их было больше дюжины – грубые на вид люди в темных одеждах, вооруженные луками, копьями и мечами. Из-под шерстяных плащей виднелись кольчуги. Собравшись вокруг лежавшего на земле молодого раба, они громко смеялись над глубокими ранами на его руках, которые успели нанести ему собаки. Для них это было лишь дополнительной забавой.

Фабиола с трудом сдерживалась, чтобы не вмешаться. Но что она могла поделать?

Довольные своим успехом фугитиварии, казалось, даже не замечали, что они не одни. Их могучие пятнистые собаки разлеглись на земле, разинули громадные пасти и свесили красные языки. Похожие на них зверюги бродили по ночам вокруг виллы Фабиолы, охраняя ее от разбойников и воров. Эти же псы были крупнее сторожевых и выглядели еще более злобными.

Ловцы окружили раба и принялись бить его, он же сжался в комок и лишь негромко вскрикивал при каждом ударе. А потом положение изменилось. Ближайший из головорезов заметил наконец Фабиолу и Корбуло. Он сразу разглядел и богатую одежду, и драгоценности на женщине, но ничего не сказал ей, а лишь шепнул что-то своему коренастому предводителю. Тот вместо ответа со всей силы пнул раба в грудь.

Раздался очередной приглушенный вскрик.

Фабиола в ужасе смотрела на происходившее. Таким ударом вполне можно было сломать ребра.

– Прекрати! – не выдержала она. – Он тяжело ранен!

Корбуло тревожно кашлянул у нее за спиной.

Круг разомкнулся, суровые, неумолимые лица повернулись к обескураженной женщине и ее управителю. Фугитиварии не могли не заметить ее красоту, их грубые черты исказились издевательскими ухмылками. Послышались и весьма нескромные замечания, правда шепотом. Богатых все еще уважали.

Фабиола сделала вид, будто ничего не слышала; Корбуло густо покраснел.

Как ни странно, рабу позволили подняться на ноги. А потом один из фугитивариев вынул меч и ткнул беднягу острием, заставляя его сделать шаг в сторону – к Фабиоле. Ничего не понимающий молодой раб не пошевельнулся. Последовал новый укол; пленник громко всхлипнул, но, поняв, чего от него требуют, побрел нетвердыми шагами в сторону виллы. Раздался издевательский хохот, и в спину ему полетело несколько комьев земли. Раб попытался прибавить шагу.

– Что они делают? – испуганно спросила Фабиола у своего виликуса.

– Играют с ним. И с нами. Хозяйка, надо уйти в дом, пока не поздно, – пробормотал побледневший Корбуло.

Но у Фабиолы ноги словно приросли к земле.

Раб подошел ближе, и стало видно, что кровь на его теле – не только от укусов собак. Сквозь дыры в старой, изодранной в клочья тунике виднелись продолжавшие кровоточить раны, покрывавшие и грудь, и спину наподобие уродливой решетки. Нельзя было не узнать отметины кнута, наглядно говорившие о том, каким зверем был хозяин этого человека. Наверно, потому-то он и сбежал. Беглец был молод, Фабиола решила, что ему не больше пятнадцати. Совсем мальчишка. Пот и слезы промыли светлые полоски на покрытом грязью, осунувшемся от усталости и голода лице, не выражавшем ничего, кроме ужаса.

– Госпожа! – немного повысил голос Корбуло. – Это опасно.

Но Фабиола не могла отвести глаз от беглеца, который не смел взглянуть на нее.

Словно в трансе, он прошел мимо них в направлении внутреннего двора имения. Но как у мыши, раненной и отпущенной для забавы котом, у него не было шансов далеко уйти.

Фугитиварии сдвинулись с места, и Фабиола почувствовала болезненный спазм в желудке. Она оглянулась по сторонам, но не увидела никого из телохранителей. До сих пор необходимости в их помощи не возникало ни разу, и они по большей части сидели в кухне у очага, обмениваясь непристойными шутками. Даже рабы, находившиеся во дворе, не показывались.

Корбуло настолько испугался, что осмелился дернуть хозяйку за рукав.

Но Фабиола почувствовала непреодолимое желание помочь несчастному и повернулась к неторопливо приближавшимся людям. Да, она боялась, но броситься бегом под спасительную крышу своего дома, чтобы спрятаться там от этих нелюдей, было ниже ее достоинства. А они все приближались – тихо, угрожающе.

– Кто тут старший? – крикнула Фабиола. Ей пришлось крепко сцепить руки, чтобы они не дрожали.

– Получается, госпожа, что я. Сцевола, стало быть, главный фугитиварий, – с наглым полупоклоном произнес, растягивая слова, предводитель – низкорослый, крепко сложенный человек с короткими каштановыми волосами и глубоко сидящими глазами. Его туловище от шеи до середины бедер покрывала кольчуга, какие носят легионеры. На поясе висели гладиус в богато изукрашенных ножнах и кинжал. Запястья охватывали массивные серебряные браслеты, говорившие о его статусе. Похоже, охота на беглых рабов была выгодным делом. – Хочешь, чтобы я тебе чем-нибудь услужил?

Эта простая фраза была довольно двусмысленным намеком. Это была грубость. И потому фугитиварии отозвались на нее довольными ухмылками.

Прекрасно сознавая свое бессилие, Фабиола все же выпрямилась, чтобы казаться выше ростом.

– Объясните, что вы делаете на моей земле.

– На твоей земле? – Он прищурил глаза. – А как же Гемелл? Ты его последнее приобретение, что ли?

На сей раз его спутники хохотали не сдерживаясь.

Фабиола окинула их ледяным взглядом.

– Поместье больше не принадлежит этому жирному уроду. Теперь я хозяйка, и отвечать ты будешь мне!

Ее слова, похоже, удивили Сцеволу.

– Не слышал об этом, – признался он. – Мы много месяцев были на севере, в Галлии. Пожива там была отличная. Из поганых галльских племен драпало столько народу…

– Очень жаль, что вы вернулись.

– Вернулись – значит, надо, – ответил фугитиварий. – Хотя гоняться три дня за этим мерзавцем – не стоит он того, верно, парни? Но от старого Сцеволы и его команды никто не уйдет!

– Тебе так приятно мучить рабов, которых ты ловишь? – язвительно спросила Фабиола.

Сцевола ухмыльнулся, показав острые зубы.

– Это нравится моим парням, – ответил он. – И мне тоже.

Его спутники снова захохотали.

Фабиола строго взглянула на него.

– Было бы потеплее, эта мразь еще не так орала бы, – с деланым дружелюбием сообщил Сцевола. – Мне нужен хороший, сильный огонь – железо нагреть. Но это можно сделать и попозже, в лагере.

Фабиола кипела от гнева. Она отлично знала, о чем говорил Сцевола. Одной из самых распространенных кар для беглых рабов было клеймение. На лбу человека раскаленным железом выжигали букву «F» – fugitivus, беглец. Клеймо должно было служить жестоким предупреждением другим рабам. А если несчастный предпринимал повторную попытку сбежать, его, вероятнее всего, ожидала казнь на кресте. Потому-то большинство рабов вынуждены были мириться со своей участью. Но не я, напомнила себе Фабиола. И не Ромул.

– Убирайтесь! – Она ткнула рукой туда, откуда явились фугитиварии. – Сейчас же!

– И кто же, интересно, меня выгонит, а, госпожа? – глумливо осведомился Сцевола, указав подбородком в сторону Корбуло. – Неужто этот старый болван?

Его спутники сразу же взялись за оружие.

Виликус еще сильнее побледнел.

– Хозяйка! – чуть слышно прошептал он. – Нужно скорее вернуться на виллу!

Фабиола глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Она твердо решила не уступать Сцеволе, а бегство означало бы позорное поражение.

– Я любовница Децима Брута, – громким, ясным голосом сообщила она. – Известно тебе, крыса помойная, кто он такой?

Лицо Сцеволы превратилось в холодную непроницаемую маску. Он что-то прикидывал в уме.

– Брут – один из главных командиров Юлия Цезаря, – гордо добавила Фабиола и окинула фугитивариев суровым взглядом. Все опустили глаза. Кроме Сцеволы. – Если со мной что-нибудь случится, он Гадес поставит вверх дном, но найдет виновного.

В первое мгновение Фабиоле показалось, что ее слова дали желаемый эффект. Она повернулась, чтобы уйти.

– А-а, так ты шлюха одного из Цезаревых прихвостней… – растягивая слова, проговорил у нее за спиной Сцевола.

Щеки Фабиолы вспыхнули, она не нашлась что ответить.

– В Риме кое-кто готов заплатить хорошие деньги, если какой-нибудь сторонник Цезаря, – Сцевола широко улыбнулся, отчего его слова прозвучали еще страшнее, – выйдет из игры.

Остальные фугитиварии сразу оживились.

У Фабиолы сердце екнуло. В Помпеях совсем недавно говорили о зверских убийствах многих небогатых сторонников Цезаря – тех, у кого прежде не было никакой необходимости содержать многочисленную охрану. И у нее самой было лишь трое телохранителей.

– Скоро Брута ждешь?

Фабиола ничего не ответила. К горлу подкатил ком, она была близка к панике.

– Не волнуйся. Все будет как надо. – Сцевола наклонил голову и вновь прищурился. – Парни!

Фугитиварии как один шагнули вперед.

Фабиола испуганно взглянула на Корбуло. К его чести, он не заторопился к дому, а, напротив, сжал в кулаке кнут и встал перед своей хозяйкой, загораживая ее.

Сцевола расхохотался басовитым неприятным смехом.

– Прикончить старого глупца, – приказал он. – Но сука чтоб осталась жива и невредима. Она моя.

«Юпитер, благой и величайший! – мысленно взмолилась близкая к отчаянию Фабиола. – Опять мне так нужна твоя помощь!»

Ответом ей был только звук извлекаемых из ножен мечей.

Корбуло расправил плечи и сделал еще шаг.

Несмотря на весь ужас своего положения, Фабиола преисполнилась гордости за безнадежный героизм ее виликуса. Но потом вновь взглянула на толпу головорезов, и у нее перехватило дыхание. Они оба погибнут. Только ее, перед тем как убить, еще и изнасилуют. И ведь у нее нет никакого оружия, чтобы попытаться защитить себя.

Не дойдя нескольких шагов до Корбуло, фугитиварии вдруг остановились. Лицо Сцеволы побагровело от гнева.

Фабиола и Корбуло растерянно переглянулись. За своими спинами они ощутили какое-то движение.

Повернув голову, Фабиола увидела, что к ним бегут едва ли не все мужчины-рабы, находившиеся в латифундии. Их было человек сорок, и у каждого был топор, молоток или коса, несколько человек просто подхватили лежавшие во дворе доски. Они поняли, что происходит, и спешили защитить свою хозяйку, хотя, в отличие от фугитивариев, никто из них не умел сражаться. К глазам Фабиолы подступили слезы, когда она подумала о том риске, на который эти несчастные пошли ради нее.

Рабы поравнялись с ней и рассыпались длинной цепочкой.

Головорезы были обескуражены. Даже хорошее вооружение не давало им преимущества против такого количества врагов. К тому же после восстания Спартака прошло только двадцать лет, и все хорошо помнили, что рабы способны героически сражаться.

Фабиола вновь повернулась к Сцеволе.

– Убирайтесь из моей латифундии! – приказала она. – Живо!

– Без беглеца не уйду, – проворчал Сцевола. – Приведи его.

Корбуло склонил голову и покорно шагнул к входу во двор.

– Стой! – прикрикнула Фабиола.

Виликус замер.

– Не получишь ты этого беднягу, – сказала Фабиола, дав волю ярости. – Он останется здесь.

Корбуло глянул на нее так, словно не понял услышанного.

– Что ты сказала? – Сцевола поднял брови.

– Что слышал, – огрызнулась Фабиола.

– Этот сукин сын принадлежит торговцу Сексту Росцию, а не тебе! – взревел фугитиварий. – Это незаконно!

– Нападать на римских граждан еще незаконнее. Но тебя это не удержало, – резко парировала Фабиола. – Спроси Росция, сколько он хочет за мальчишку. Я сразу же отправлю ему деньги.

Сцевола, судя по всему, не привык встречать отпор и идти на попятный. Он в гневе сжимал и разжимал кулаки.

Короткое мгновение – один перестук сердца – они смотрели в глаза друг другу.

– Мы еще встретимся, – угрожающе пробормотал сквозь стиснутые зубы фугитиварий. – Никто еще – слышишь, никто не вставал на дороге у Сцеволы без того, чтобы не поплатиться за это. А уж какая-то сучка, выскочка…

Фабиола вздернула подбородок и ничего не ответила.

– Надеюсь, у вас с любовником крепкие замки на дверях, – угрожающе добавил Сцевола. Будто из ниоткуда в его правой руке появился нож. – И стражи хватает. Вам все это ой как понадобится.

Его спутники гнусно засмеялись, а Фабиоле пришлось сделать над собой усилие, чтобы не задрожать.

Заразившись смелостью от своей хозяйки, Корбуло кивнул рабам. Они подались вперед.

Сцевола окинул их презрительным взглядом.

– Мы еще вернемся, – сказал он и, знаком подозвав своих людей, направился во главе маленького отряда через раскисшее поле. Собаки трусили следом.

Виликус медленно, с усилием выдохнул.

Фабиола стояла не шевелясь, пока фугитиварии не скрылись из виду. Душа ее была охвачена паникой. Что я наделала?! Нужно было позволить ему забрать мальчишку. В то же время она радовалась своему поступку. А насколько он разумен, покажет будущее.

– Госпожа!

Она повернулась к виликусу.

– Сцевола – очень опасный человек. – Корбуло немного помолчал и добавил: – Он на жалованье у Помпея.

Фабиола ответила ему полной благодарности улыбкой, и старый виликус окончательно и бесповоротно сделался пленником ее обаяния.

– Этот паршивый пес правду сказал, – извиняющимся тоном объяснил он. – Его враги попросту исчезают. Наши люди… – Он указал на продолжавших толпиться вокруг рабов. – В следующий раз их будет недостаточно.

– Я знаю, – ответила Фабиола, больше всего жалевшая, что рядом с нею нет Брута.

Она обзавелась настоящим врагом. И путешествие в Рим сделалось необходимостью.