Сервис с летальным исходом

ДОПРОС

Задержанный молчал, сопел и то и дело, скривившись, осторожно трогал свой затылок, после чего осматривал ладонь, вероятно, не веря, что крови нет.

Поспелов сидел за столом в комнате допросов следственного изолятора Серпуховского УВД и ждал, когда проверят отпечатки пальцев и появятся результаты экспертизы одежды и содержимого карманов задержанного.

— Будете говорить? — в четвертый раз флегматично поинтересовался следователь.

— Только после звонка, — в четвертый раз ответил задержанный и занялся шишкой на затылке.

Поскольку документов при нем не было, Поспелов предложил сам позвонить по любому номеру для выяснения его личности, но задержанный упорно стоял на своем: немедленное оказание ему медицинской помощи и срочный звонок, который он должен сделать самолично.

Медицинская помощь в виде осмотра черепа и грелки со льдом была оказана задержанному достаточно быстро, а вот чтобы сделать рентген, которого тот настойчиво требовал, его нужно было провести недалеко, дворами (на данный момент ни одной свободной машины не было) в приемную “Семашко”, и вот тут у Поспелова возникали некоторые трудности с определением статуса задержанного. Если он, по отпечаткам пальцев и результатам анализа пули из пакета в его кармане, окажется в рамках пристального интереса органов правосудия, то в больницу отправится в наручниках и с охраной. Но если задержанный после звонка выкрутится (а что-то подсказывало Поспелову, что выкрутится непременно! — именно поэтому следователь и не разрешал позвонить), то на рентген пойдет уже свободным человеком, получившим необходимую успокаивающую дозу извинений.

Задержанный, невысокий худой мужчина неопределенных, как говорят — “средних” лет, внешность имел совершенно обычную, черты лица ничем не примечательные, глаза — небольшие, серые, постоянно занятые разглядыванием пола либо собственных рук, так что Поспелов уже почти сорок минут имел удовольствие в подробностях изучить небольшую плешь и сильно закрученные кончики его оттопыренных ушей. Уши — единственное, что выделил бы в нем Поспелов, от скуки про себя тренирующийся в описании внешности. Его всегда удивлял вопрос о чем-то необычном в облике преступника, что потерпевшие за несколько секунд нападения намертво должны запечатлеть в своей памяти. Поспелову казалось, что все люди необычны, все разные, и сейчас, разглядывая совершенно обычного и даже какого-то безликого человека, он обрадовался его ушам и про себя окрестил спокойного и самоуверенного задержанного Ушастым.

Ушастый не курил, отказался от чая (Петя принес два стакана в ностальгических подстаканниках), ему нужен был только телефон, и Поспелов считал, что он точно знает, чего ждет следователь, и даже знает, что ему придется перед Ушастым извиняться.

Когда наконец принесли бумаги из лаборатории, Поспелов начал с отпечатков. В картотеке не значатся. А вот что касается пули… Стараясь скрыть охватившее его удивление, Поспелов читал длинную докладную, написанную от руки. Просто роман какой-то. “Из оружия типа… образца шестьдесят четвертого года… — так, пропустим, — пули такого калибра и с условно-однозначными отличительными фактурными отметинами… поперечная бороздка в направлении… дважды исследовались фактурщиками-баллистами по факту убийства при задержании опасного рецидивиста… — имя какое смешное!.. — и при отражении нападения на охранников пятого структурного отдела”. Может быть, сразу начать с конца?

Поспелов перевернул лист и дважды прочел, что оружие, из которого была выпущена найденная в кармане задержанного деформированная пуля, является:

— служебным…

— зарегистрированным и…

— числившимся за …!

Поспелов поднял глаза на допивающего чай Петю.

Петя смотрел в окно, почувствовал тяжелый взгляд затылком, развернулся, отставил подстаканник и выразил всей своей напрягшейся позой готовность к действиям.

Поспелов протянул ему заключение баллистов.

Дочитав, Петя захохотал.

Это так изумило задержанного, что тот выпрямился на стуле, поднял голову и приоткрыл рот.

“Передний зуб сколот!” — с удовольствием отметил Поспелов еще одну “отличительную особенность”.

— Нет, Кузьма Ильич, вы подумайте, бывает же такое!.. Нет, я не понимаю… — отсмеявшись, Петя приготовился к обсуждению странных поворотов судьбы.

— Выйди, — строго попросил Поспелов, заметив, что веселье оперативника вывело задержанного из душевного равновесия.

Резкая смена веселого лукавства на плохо скрываемую обиду на лице Пети развеселила Поспелова, и он стал читать заключение о другом металлическом предмете, обнаруженном в пакете с деформированной пулей.

“Новейшая модель электронного маячка, тип… серия… изрядно поврежденного и полностью выведенного из рабочего состояния вследствие помещения его в кислотную среду, что повлекло за собой порчу электронной начинки, хотя защитная оболочка растворилась лишь частично, но…”

Задержанный вдруг заговорил.

— Вероятно, вы уже поняли из ваших бумаг, кто я, — это был не вопрос, а веское замечание. — Давайте поговорим, как деловые люди. Вы же прекрасно понимаете, что после звонка меня отсюда заберут, и бумажки эти ваши заберут, и мне наплевать, как вы выкрутитесь с отчетом об использовании группы захвата при моем задержании.

— Как деловые люди, ну надо же! — покивал Поспелов, к своей досаде вынужденный признать, что ничего не понимает.

— Мне нужно знать, кто стрелял, — понизил голос задержанный и подался телом к Поспелову. — Если вы уже выяснили и это показалось вам ужасно смешным, я готов ответить на некоторые вопросы в обмен на информацию о хозяине оружия, из которого была выпущена пуля. Только потому, что мне это нужно срочно, — подумав, добавил Ушастый.

— Хорошо… — Поспелов понимал, что времени на раздумья у него нет, потому что любую паузу задержанный воспримет как сомнения, а их у следователя быть не должно, если он в курсе, конечно… — Где вы нашли маячок?

— В ванне, — быстро ответил Ушастый.

Стало легче. Итак, из фургона передали, что неизвестный проник в дом и после этого?.. Точно, течет вода в ванной.

Течет вода в ванной…

Течет вода в ванной…

После пятой такой фразы, пропетой про себя, Поспелов понял, кто перед ним сидит, и подвинул Ушастому телефон.

Тот посмотрел на телефон, на следователя и не стал звонить.

— Кто стрелял?

— Да, понимаете, история такая смешная получилась, вы не поверите… Я хочу знать, почему вам так важен этот выстрел?

— Потому что человека, у которого в зубе был запломбирован маячок, убили. И мне крайне важно знать, кто это сделал.

— Вы думаете, что эта пуля?.. Ах да, это же она разбила зеркало и застряла в стене, так?

— Вы скажете, кто стрелял?

— Минуточку. — Поспелов суетливо встал, сходил к двери, словно забыл, что может воспользоваться кнопкой вызова, лично позвал охранника и приказал снять с Ушастого наручники. После чего сильно удивил охранника. Задержал его у двери, уставил указательный палец на третью пуговицу форменной одежды и, назидательно тыча при каждом слове в эту пуговицу, медленно произнес:

— Ты вот что, голубчик, ты скажи Пете, что я им очень недоволен за его смех, хорошо? Скажи, что он дурак и что ему не место в органах.

Охранник стоял истуканом, тараща глаза.

— Ты скажи, что таких халатных работников свет не видывал, а сейфы — это вообще его слабое место. Запоминаешь?

Охранник судорожно кивнул.

— Вот именно — халатных! Так что пусть идет писать рапорт на увольнение и сдает свое оружие. Что? Ах да, ты же на посту… Да вон же этот нерадивый опер, вон, идет к нам по коридору. Ты знаешь, ты ему все это скажи, ладно, а то мне самому неприятно.

Поспелов аккуратно закрыл дверь, натянул на лицо улыбочку и рассеянно поинтересовался:

— На чем мы остановились?

— Вы знаете, кто жил в доме на Московской? — ответил вопросом Ушастый.

— Э-э-э… в последнее время или вообще?

— Ну вы же не зря вокруг него топчетесь, а? Исполнительный следователь внутренних дел, так? Я не ошибся? 15-й отдел ФСБ — это вам о чем-нибудь говорит?

— Позвольте, минуточку, — Поспелов медленным и сильным движением ладони провел по лицу — от надбровных дуг к подбородку, — пятнадцатый отдел, пятнадцатый отдел, ну как же! Конечно, говорит. Пропавший без вести агент этой самой Федеральной службы по фамилии Успендриков был повешен…

— Что вы сказали? — дернулся Ушастый.

— Я сказал, что розыск агента вашей службы был повешен на органы милиции по особому распоряжению прокурора. Да сами посудите, это ведь и ежу понятно. Пропал человек, так? При исполнении, заметьте, пропал, при слежке за неким объектом по кличке “учительница пения”. Нет, вы поймите! — Поспелов перебил собравшегося что-то сказать Ушастого. — Вы поймите, голубчик, это даже смешно — поручать милиции розыск без вести пропавшего агента ФСБ, и по какой такой причине? А! Не знаете? Да из-за места жительства! Разве это не смешно? Пришло такое распоряжение, чтобы, значит, по заявлению жены этого самого Успендрикова органы внутренних дел по месту жительства пропавшего назначили его в розыск.

— Откуда у вас информация об учительнице пения? — устало поинтересовался Ушастый.

— Из газеты, — с готовностью ответил Поспелов. — Вы его квартиру, конечно, хорошо почистили, и дачу за городом, и автомобиль, а вот про шкафчик в бассейне забыли. А в этом шкафчике я и нашел несколько газет, в которых Успендриков красным фломастером!.. Вы только вдумайтесь, насколько это попахивает банальностью из американского детектива! Красным фломастером обвел одно и то же объявление: “Учительница пения для глухонемых”. Знаете, — Поспелов подошел поближе к Ушастому и склонился, чтобы хорошо видеть его лицо, — мне показалось, что он специально это сделал, потому что искал эту самую учительницу пения для глухонемых или следил за ней. Чтобы, значит, привлечь внимание следователя, которому поручат дело о его исчезновении или гибели. Такого вот исполнительного и дотошного следователя. Вроде… меня… Лицо человека, сидящего на стуле, ничего не выражало. Глаза смотрели прямо перед собой, уши не изменили цвет.

— Давайте закроем эту тему, — предложил Ушастый. — Ее больше нет в живых, искать больше некого.

— Вот как? — выпрямился Поспелов. — И этот вывод сделали вы?..

— Маячок, который валялся на дне ванны. Эта штука была запломбирована в зуб человека, которого вы знаете как учительницу пения.

— Ага. Понятно. А не могла она… Не мог этот человек просто выковырять пломбу вместе с вашим маячком и…

— Не мог. Он о нем понятия не имел. Скажите же, наконец, кто стрелял в доме на Московской..

— Вы думаете, что этим выстрелом и была убита учительница пения?

— Ее дом имеет новейшую систему охраны, никого постороннего она бы ближе чем на десять шагов не подпустила, не говоря уже о…

— О чем? О чем не говоря?

— О том, что, забеременев, стала более осторожна и дважды отклонила предложения заработка. Вы же знаете, чем она занималась?.. — Ушастый мельком глянул на Поспелова, тот с готовностью кивнул, потом резко замотал головой из стороны в сторону.

— Понятия не имею! Я думаю, она была вашим спецагентом, а потом скрылась, вот вы и снарядили Успендрикова ее найти.

В почти бесцветных глазах мелькнуло что-то вроде уважения. Потом Ушастый потянулся и зевнул.

— Ерунда все это — агенты, слежка… Все было гораздо проще. Но теперь это уже не имеет никакого значения. Итак…

— Это стрелял мой оперативник, случайно, — сдался Поспелов, поняв, что больше с ответом тянуть не удастся. — Он побежал наверх, упал в коридоре и случайно выстрелил в зеркало. Убрали осколки, как смогли…

— Разрешите? — Ушастый, не дожидаясь ответа, взял со стола заключение баллистов, внимательно его прочитал и выжидательно посмотрел на Поспелова, подвинув к нему телефон.

— Что?..

— Вызывайте этого вашего оперативника. Сейчас приедут мои люди, будем говорить. Да, и оружие, пожалуйста, изымите. Да-да, то самое оружие, из которого он выстрелил, когда упал.

— А вот этого, извините, никак не получится, — горестно вздохнул Поспелов. — Без постановления не могу, сами понимаете, служба!

— Да ладно, следователь!

— Не могу, хоть режьте! — для убедительности Поспелов похлопал себя зачем-то по животу. — Приедут ваши люди, пойдут к начальнику оперативного отдела, получат приказ, с приказом это будет правильно. А вызвать я его, конечно, вызову. Почему не вызвать… Вы пока звоните по своему делу, я не буду вам мешать, пойду отдам распоряжение…

Приказным тоном ему посоветовали остаться и показали глазами на селектор.

Поспелов сел за стол, нажал кнопку, уныло пробормотал немедленно явиться в кабинет номер… оперуполномоченному… И с чувством удивления и даже радости (вот уж этого он в себе не подозревал — был знаком с Петей всего-то неделю!) выслушал, что бригада оперативников только что выехала по вызову в пригород, и Петя с ними!

— Разве он не приставлен к вам для выполнения определенного задания? — подозрительно прищурился Ушастый.

— Конечно, приставлен, так ведь как в жизни бывает? Разве узнаешь сразу, что по заданию, а что — нет? В этом деле все важно, — откинулся на спинку стула Поспелов, надул щеки и шумно выпустил воздух.

Короткими предложениями, перейдя на междометия и односложные ответы (Поспелов ухмыльнулся — тоже нашлись конспираторы!), Ушастый обменялся с человеком на том конце трубки некоторой информацией и во время разговора поинтересовался у следователя, как быстрей сюда доехать — на электричке или на машине?

— Ваши люди ездят на электричках? — подпрыгнул на стуле Поспелов.

— Кончайте, следователь. Сейчас небось пробки в Москве. Есть расписание?

Поспелов попросил дежурного принести расписание электричек и уставился в окно, напряженно обдумывая, понял его Петя или просто спрятался на всякий случай, напуганный “рапортом”, “увольнением” и сдачей оружия. Не дурак, должен догадаться, должен! Если, конечно, охранник все передал, хотя бы весь необходимый набор слов, хотя бы одно только слово — сейф!

В окне расцветало синевой освобождающееся от мокрых туч небо, солнце неуверенно, наугад тыкало лучами, слепя отблесками окон из здания напротив.

— Расскажите, как вы на нее вышли, — попросил Ушастый.

Допустим, Петя ничего толком не понял и действительно поехал по вызову. Что он делает, когда садится в машину?.. Он проверяет свой пистолет?

— Как вам это удалось? Она была одним из самых закрытых агентов, да и то, как вы правильно сказали, ушедшим в отставку. — Ушастый с сожалением вздохнул:

— По причине катастрофической беременности.

— Если она совсем недавно официально ушла в отставку, зачем Успендрикова приставили за ней следить? — рассеянно поинтересовался Поспелов.

Он, конечно, не мог объяснить, что вышел на адрес дома в Подмоклове случайно, обнаружив конверт в металлическом кофре, который держала в руках вытащенная из Оки самоубийца. Это была случайность или, как говорит хозяин Чукчи, “просто жизня”? И то, что ему сразу же позвонили в Москву, как только открыли кофр, потому что обнаружили в нем термос с кислотой, — это тоже “просто жизня”? Нет, это уже был заранее составленный ориентир — газеты в шкафчике Успендрикова с обведенным объявлением, два билета на электричку в его куртке в том же шкафчике — двенадцатая зона, один крупный город в ней — Серпухов, но Поспелов разослал запросы во все ближайшие отделения милиции в радиусе сорока километров. Запрос на случайное обнаружение при обыске или при любых обстоятельствах той самой кислоты, которая булькала в термосе из кофра, которая булькала в ванне процедурного кабинета двадцать девятой больницы, превратив, судя по всему, несчастного агента в бурую жижу.

— Вы меня слушаете? — Ушастый повысил голос.

Поспелов дернулся.

— Она ушла не только что, она ушла три года назад, когда готовилась рожать первого ребенка.

— Вот так просто — написала заявление по собственному желанию и ушла? — изумился Поспелов.

— Ну, не совсем так, остались кое-какие обязательства…

— Знаете что, — решился Поспелов, — раз уж мы так хорошо с вами беседуем, а сидеть нам еще долго, расскажите мне лучше, как она к вам пришла! Меня это больше интересует.

Ушастый задумался.

— Можете опустить особо секретные подробности. Меня в этом деле интересует не столько хронология ее к вам прихода, сколько психология объекта, понимаете?

Ушастый думал, думал, потом сознался, что не понимает.

— Ну как же, — взволновался Поспелов, — молодая женщина, так ведь?.. Три года назад захотела уйти из вашей организации, это значит, что она была в нее принята года за три до этого, потому что год — самое меньшее — ей пришлось пройти подготовку, это получается…

Тут он вдруг подумал, что женщина эта может быть не такой уж и молодой, мало ли во сколько лет она решила родить ребенка, устав от тягот секретной службы?!

— Ей недавно стукнуло двадцать семь лет, — оборвал его раздумья Ушастый. — А попала в поле зрения спецслужб она в восемнадцать. Из ранних. Она привлекалась по делу бригад “Скорой помощи”. Польша. Может быть, помните?

Поспелов закрыл глаза, соединил пальцы обеих рук подушечками и осторожными круговыми движениями щекотал свои отпечатки — так он называл это легкое поглаживание. Жена тенора привлекалась в Польше. Как там говорил Петя?.. Студенточка Гданьского университета, бросила учебу, уехала.

Итак, учительница пения для глухонемых — это Мадлена Сидоркина, в девичестве — Кашутка. Тут вдруг он сопоставил первые буквы ее имени и монограмму на серебряном круге в чемодане, вздрогнул, открыл глаза. А что, если…

— Вы должны помнить, лет пять назад в Польше была арестована группа медиков “Скорой помощи”, которая отправляла стариков на тот свет. Выезжает по вызову врач, с ним — очаровательная молоденькая сестричка — сама доброта, вся такая солнечная, золотые волосы, золотые глаза. Забирают старичка в больницу, а по дороге он умирает. Старенький, больной. Не ограблен — все коронки при нем, даже перстни на пальцах и запонки на месте, С чего бы родственникам беспокоиться, просить вскрытия, если врач заранее объяснил, что состояние тяжелое, если сестричка так старалась…

— Подождите, я что-то помню, это было связано со страхованием, да?

— Нет, — покачал головой и впервые усмехнулся Ушастый. — Ошибка системы социальной помощи старикам. Один добрый такой закон, принятый с любовью и заботой о стариках. Пенсионерам похоронные услуги решили компенсировать полностью, но не более чем на полторы тысячи долларов, чтобы, значит, особо богатенькие за свой счет полированные гробы из бука заказывали.

— И что в этом плохого? — Поспелов никак не мог уловить, как связаны законы о похоронной помощи пенсионерам в Польше со студенткой университета Мадленой Кашуткой.

— Знаете, почему этим делом заинтересовались спецслужбы Польши? Потому что там за полтора года больше всего заказных убийств и перестрелок случилось исключительно среди похоронщиков. Улавливаете?

— Это вроде стрельбы в московских редакциях за право печатать учебники? — улавливал Поспелов.

— Правильно, только Польша страна маленькая, там еженедельные похороны выглядели странно. Тем более что стариков по дороге в больницу стало умирать на удивление много, а похоронных бюро осталось на удивление мало. Еле справлялись с оплаченными государством похоронами пенсионеров. Это я ее вычислил! — вдруг повысил голос Ушастый и встал.

— Вы сказали, что и после ухода за нею остались кое-какие обязательства.

— Так, одно маленькое дельце, да только обидно, что никто, кроме нее, его не мог сделать. Она должна была ликвидировать одного человечка, по-тихому, естественным путем, так сказать, как она всегда и делала, да вот незадача… Слишком близкий контакт с объектом, слишком близкий…

— То есть эта ваша учительница пения попалась на чувствах?

— Как сказать, может быть, на чувствах, может быть, на деньгах. Человечек этот непрост, очень непрост, поймать его трудно, а если начнешь открыто ловить — шуму будет на семь газет. Она нашла к нему подход, она ко всем находит подход. — Ушастый остановился в углу и стал ковырять облупившуюся краску. — Были у меня сведения, что бильярдист предложил ей красивую жизнь на Багамах, да я не придал этому значения, дурак, знаете, по-советски полагался на надежность семьи и детей.

— Значит, ваш агент особого назначения, по кличке “Учительница пения”, захотела поменять жизнь, сбежать с объектом, которого вы ей же и заказали, а информацию о готовящемся побеге вам представил, естественно, Успендриков, — Поспелов от такой приятной беседы и собственной сообразительности стащил с носа очки и удовлетворенно прикусил зубами дужку.

— Уже было назначено число проведения операции. Двадцать третье. После этого ей была обещана полная свобода.

— Зачем вы мне это говорите? — насторожился Поспелов.

— Дети, гражданин начальник, что с детьми делать будете?

— У вашей “Учительницы” была помощница? — поинтересовался Поспелов не в тему.

— Понятия не имею. Зачем это вам?

— Тут ведь как получается, — Поспелов тоже встал, подошел к стене, которую продолжал расковыривать Ушастый, — в Оке выловили самоубийцу с металлическим кофром в руке, откачали, допросили, сняли отпечатки, как полагается, и отправили ее на все четыре стороны, то есть отвезли на вокзал и вручили билет на электричку. Под наблюдением, естественно. А она села в такси и поехала по адресу на письме из чемоданчика — прямехонько в Подмоклово, на Московскую, двадцать два.

— И что? — Ушастый смотрел равнодушно.

— Ничего. Сидит теперь там в доме, принимает гостей, кормит детей грудью. Это касательно вашего вопроса о детях.

— Почему она туда поехала?

— А кто ее поймет? Может, ехать больше было некуда. Мы не могли спросить, потому что конверт с адресом находился в тайнике.

— Что было в чемодане?

— О, в чемодане было столько всего, что сразу и не перечислишь, когда мой опер вернется, он вам покажет опись. Но меня вызвали, как я уже говорил, из-за кислоты в термосе.

— Это чемодан самоубийцы?

— Говорит, что ее. Говорит, что подрабатывает анатомопластикой.

— Имя?

Поспелов задумался. Конечно, Ушастому ничего не стоит затребовать протокол допроса вытащенной из реки Моны Кукулевской, но что-то подсказывало следователю, что не стоит сейчас произносить это имя.

— В одном из паспортов в чемодане было имя Марины Крайвец. В двух других — Летиции Фаркинс. Вот я и подумал, если ваша протеже имела напарницу…

— Учту. Спасибо, я в долгу не остаюсь никогда.

— Эта самая Марина Крайвец, или Петиция, посетила дом. Она пришла ругаться. Вместо одного тела, с ее слов, пришлось растворить два — мужчины и женщины. Как она сама сказала, потребовалось три канистры. Вам это о чем-нибудь говорит?

Ушастый, застыв глазами где-то на уровне лба Поспелова, поинтересовался:

— Где у вас тут туалет?

— Налево по коридору, только вы уж простите, пока выяснение личности не закончено…

— Знаю, — перебил Ушастый и сам позвал охранника.