Глава первая

Какое странное лето в этом году получилось. То есть, само по себе – лето, как лето, ничего особенного. Странно было то, что Дашка уехала, почти на три недели. И не просто так, отдыхать в какой-нибудь бывший пионерлагерь, нет! Она прошла конкурсный отбор в детский оркестр и, захлебываясь от восторга и сознания собственной гениальности, укатила в лесной пансионат, которому выпала честь принимать ораву музыкально одаренной мелюзги. Называлось это мероприятие строго и торжественно: оркестровая сессия.

Естественно, что сначала Дашка, впервые за свои четырнадцать лет получившая возможность, выехать из города, прыгала от восторга. Впрочем, очень быстро она спохватилась:

– Тетечка, а как же мамина годовщина? Может мне разрешат отлучиться на денек?

– Даже не надейся, – сразу разочаровала ее Наташа. – Я за тобой приехать не смогу, а одну тебя никто не отпустит.

– Но как же тогда?

– Ничего страшного. Вернешься – съездим еще раз, вместе. А четырнадцатого я от тебя цветы положу.

Уговорить девочку было не так уж сложно – ей действительно, очень хотелось поехать. Тем более, что кроме активной оркестровой работы, ребятам обещали и массу развлечений. Пятого августа, в назначенный для отъезда день, Наташа проводила племянницу на вокзал, посадила в электричку, помахала рукой и осталась одна. Ритм жизни сразу замедлился и образовалась масса свободного времени. Не надо было бежать домой с работы, не надо было вскакивать пораньше, чтобы приготовить для Дашки завтрак (собственно, готовить Наташа вообще перестала – жила на бутербродах и кофе), отпала необходимость проверять позанималась ли Дашка скрипкой, вести с ней воспитательные беседы, резко убавилась стирка, да и в уборке не было особой необходимости – почему-то даже пыль не садилась.

С одной стороны, это было хорошо. С другой… Дашки не хватало. Наташа так привыкла к тому, что девочка составляет неотъемлемую часть ее жизни, что не могла бы скучать по ней больше, даже если бы та была ее родной дочерью. Но, вступая в противоречие со всеми законами природы, существовала еще и третья сторона. Именно сегодня, четырнадцатого августа, Наташа была рада, что племянница в лагере. Если бы они собирались на кладбище вместе, как обычно, то ни за что не выбрались бы раньше обеда – в каникулы Дашка моментально становилась страшной копушей, да и поспать любила подольше. А так, Наташа вскочила – еще семи не было, выпила чашку кофе, схватила приготовленную с вечера сумку, цветы и, по холодку, отправилась на автобусную остановку. «По холодку» – это было прекрасным объяснением, если бы во дворе встретилась какая-нибудь из любопытных соседок. На самом деле, Наташа понимала, что торопится на кладбище совсем по другой причине. Она хотела, наконец, подкараулить Игоря.

Вот уже двенадцать лет, приезжая на кладбище, они с Дашкой находили на Олиной могиле четыре крупные темно-красных розы. Когда Наташа в первый раз увидела эти цветы, у нее была настоящая истерика. Она сбросила розы на дорожку и топтала до тех пор, пока стебли, смешавшись с лепестками, не превратились в грязно-бурую массу. А потом они с Дашкой долго-долго сидели прямо на земле (лавочки тогда еще не было), и плакали. Наташа от горя, от безысходности и непоправимости случившегося, а трехлетняя малышка прижималась к ней всем своим хрупким маленьким тельцем и ревела от страха – она никогда еще не видела свою ласковую тетю в таком состоянии.

На следующий год, Наташа уже не топтала цветы, она спокойно собрала их и отнесла на мусорку. И на третий год тоже. И на четвертый. Только через семь лет, она позволила розам остаться на могиле. Это вовсе не означало, что она простила Игоря – нет! Этого человека она ненавидела и будет ненавидеть всю жизнь, тут ничего измениться не может. Но то, что он продолжал помнить Ольгу… может сестра была права и оставалось в нем что-то хорошее? А кроме того, наверное, Оле было бы приятно, получать эти цветы. В конце концов, Игорь мог таким способом просить у нее прощения.

То, что Игорь раскаялся, пожалуй могло примирить Наташу с мыслью о его существовании на свете. Непонятно только, если у него проснулась совесть, почему он не пытается встретиться с Дашкой? Тем более, что сделать это совсем не сложно. Ведь это Игорь постарался бесследно раствориться в почти миллионном городе – переехал в другой район, сменил номер телефона. А они с Дашкой, как жили в старой, двухкомнатной хрущевке, так и живут. И раз Игорь до сих пор не появился на пороге, значит он вовсе не горит желанием увидеть дочь.

Подошел полупустой автобус. Наташа села у окна, прикрыла глаза и стала вспоминать последнюю встречу с Игорем.

Она тогда подбросила Дашку соседке, пробежалась заодно по магазинам – надо было прикупить продуктов на девять дней – и, в назначенный срок, топталась около трамвайной остановки, вся обвешанная пакетами и сумками. Игорь опоздал минут на десять, вежливо-равнодушно извинился и спросил:

– Так что ты хотела?

Больше всего, Наташа хотела понять, как ее вовсе не глупая сестра, умудрилась влюбиться в это ничтожество. Увы ответ на этот вопрос не могла дать даже сама Ольга. Она только отводила в сторону заплаканные глаза и беспомощно бормотала:

– Нет, Натка, он хороший, ты его просто не знаешь. У него сейчас сложный период, а так он прекрасный человек – добрый и отзывчивый…

– Я хочу… – голос у нее дрогнул. Наташа сделала глубокий вдох – вроде бы, считается, что это помогает успокаиваться. Черт, кому-то, может и помогает, но не ей, это точно. – Я хочу решить все вопросы между нами.

Он слегка приподнял брови:

– Вопросы?

– Да. Прежде всего, я хочу знать, почему ты не был на похоронах?

– Заболел, – без задержки ответил Игорь. – Лежал пластом, с температурой тридцать девять.

Наташа закусила губу. Для человека, три дня назад лежавшего пластом, он выглядел на удивление свежо и бодро. Игорь явно не желал затруднять себя тем, чтобы хоть соврать правдоподобно.

«Все правильно, – мелькнула мысль. – Не задавай дурацких вопросов. Не хотел идти, вот и не пошел.»

– Ладно, я поняла, – она с трудом сглотнула. – Действительно, это теперь не главное. Послушай, что ты думаешь, насчет Даши?

– Даши?

– Да, Даши, – повторила Наташа, чувствуя, что терпение ее на исходе. – Твоей дочери. Ты собираешься как-то участвовать в ее жизни?

Этот простой вопрос явно смутил его. Тонкие пальцы дернулись вверх, коснулись воротничка светлой летней рубашки, нервно затеребили пуговицу.

– Но ты же знаешь, я сейчас не могу… в конце концов, мне еще учиться два года… и потом, нигде ведь в документах не записано, что я отец…

– Надеюсь, сам ты в этом не сомневаешься? – негромко спросила Наташа.

Игорь взглянул ей в глаза и поежился.

– Я не это имел в виду. Я просто хотел сказать, что не могу взять на себя ответственность… есть детские учреждения…

– Стоп! – Наташа резко, несмотря на тяжелую сумку, подняла руку и он отшатнулся. – Не бойся, – усмехнулась она. – Бить я тебя не буду. Хотя видит Бог, моя бы воля… Ладно. Запомни одно: ни в какой детдом, или что ты там еще имел в виду, я Дашку не отдам. И мне, лично мне, ты не нужен – ни в качестве ее отца, ни в каком другом. А разговариваю я с тобой сегодня исключительно потому, что Ольга тебя любила. Так вот, ради своей сестры, я не буду тебе препятствовать, если ты захочешь видеть Дашку. Ради сестры, я позволю тебе быть ее отцом. И это единственный шанс, который я даю тебе. Но если ты не воспользуешься этим шансом… Ради Ольги, я обещаю, что буду молчать, как рыба, не скажу Дашке про тебя ни одного дурного слова, пока она сама про тебя не спросит. Ты помнишь, сколько лет твоей дочери?

– Д-два… кажется… – неуверенно ответил Игорь и вдруг разозлился. – Да что ты на меня смотришь, как на злодея какого? Именно так, скоро два года ей исполнится!

– Именно так, – Наташа мрачно улыбнулась. – Думаю, около года у тебя есть – вряд ли она начнет задавать вопросы раньше. По-моему, времени для размышлений вполне достаточно. Так вот, если ты хочешь исчезнуть из ее жизни – исчезай, дело твое. Но тогда, имей в виду: как только она спросит меня, где ее папа, я скажу правду. Я не буду ей врать про героического папу-путешественника или папу-летчика, не надейся! И даже не скажу, что ты умер. Я буду говорить правду, что ты живешь рядом, в этом городе. Что ты негодяй и подлец, который просто забыл о своей дочери. И повторю это столько раз, сколько она спросит. Ты понял, Игорь? – она шагнула к нему и, подняв голову, добавила тихо: – Ты знаешь, как я тебя ненавижу. И я сумею научить этому Дашку, можешь мне поверить. Твоя дочь будет ненавидеть тебя, ты понял?

Игорь попятился:

– Ненормальная…

– Возможно, – кивнула Наташа. – Но суть дела это не меняет. Не надейся, что через десять, через двадцать лет, когда ты поймешь, когда захочешь иметь ребенка, ты придешь к Дашке, покаешься и она тебя пожалеет и простит. Этого не будет, клянусь. Если ты сейчас от нее откажешься, то навсегда.

– Да ладно тебе, загляну я конечно… как-нибудь.

– Смотри, время быстро летит. Не упусти свой шанс. Хотя мне, честно тебе скажу – мне было бы лучше никогда в жизни больше тебя не видеть!

После этих слов, она развернулась и ушла. Хотелось, конечно, сделать это эффектно, гордо выпрямившись, чеканя шаг, но с тяжелыми сумками в обеих руках, не до эффектов. Игорь не увидел слез, хлынувших из глаз, едва она отвернулась, и то слава Богу.

Дашка не спрашивала про папу очень долго. Как-то так получилось, что во дворе, среди сверстников с которыми она играла, пап имели очень немногие и вообще, существа это были полумифические: разговоры про них ходили, но мало кому доводилось увидеть настоящего, живого папу своими глазами. Гораздо больше Дашку интересовала мама – мамы-то были у всех, кроме нее. Правда, у нее была тетя и девочка, как ни старалась, так и не сумела понять, чем собственно, тетя отличается от мамы? Тетя точно так же любила Дашу, как мамы – других девочек, точно так же заплетала ей косички, водила гулять, читала книжки, твердила о пользе манной каши и целовала ушибленную коленку. По наблюдениям Дашки, тетя была даже лучше – она почти никогда не ругалась и совсем никогда не шлепала девочку. А про маму она рассказывала чудесные сказки. Когда Даша в первый раз заинтересовалась папой, Наташа, хотя Игорь так и ни разу и не пришел, сначала отшутилась, пообещала рассказать потом. А вечером, уложив Дашку спать, позвонила ему. Игоря не было дома. Точнее, он уже не жил в этой квартире. Очень любезный мужчина сообщил ей, что въехал сюда после сложного четверного обмена и, как бы ему ни хотелось «доставить удовольствие столь милой барышне», ни адреса, ни телефона прежних хозяев, он не знает. Наташа извинилась, вежливо попрощалась и положила трубку. Все. Больше искать его она не собиралась. Теперь Игоря из жизни Дашки можно было вычеркивать окончательно. Разумеется, она не стала говорить четырехлетней девочке, что негодяй-отец бросил ее – такой подход больше всего повредил бы самой Даше. Постепенно, очень медленно, Наташа приучала племянницу к мысли, что был он, да потом куда-то подевался; что не очень-то это и нужно – иметь папу; и только когда девочка стала взрослеть, по капельке начала добавлять яд – что и папа-то был такой, о котором горевать не стоит.

Дашка росла веселой и жизнерадостной, считая тетю кем-то средним между мамой и лучшей подружкой; маму – доброй феей и ангелом-хранителем одновременно; а что касается папы… Папа, как таковой, ее не интересовал. Нет, она не ненавидела его, как десять лет назад угрожала Игорю Наташа. Скорее это было равнодушие и полное безразличие – он для нее просто не существовал.


Наташа издалека увидела человека около Ольгиной могилы. Мужчина сидел на лавочке, упершись локтями в колени и низко опустив голову. Она замедлила шаг. Самое главное сейчас, выглядеть спокойной и равнодушной, словно ее нисколько не волнует эта встреча. Подумаешь, двенадцать лет! И то, что он все эти годы носил цветы на Олину могилу, тоже не имеет никакого значения. Можно даже сделать вид, что не узнает его, пусть заговорит первый! А что, если Игорь ее не узнает? Глупости, не так уж она изменилась! Да ее узнают даже те, с кем в детский сад вместе ходили, а тут – какие-то двенадцать лет! Узнает, конечно, в этом и сомневаться нечего. Интересно, как на него подействует эта встреча? Растеряется? Испугается? А может, обрадуется? Спросит про Дашку, попросит прощения, скажет что всегда любил только Олю, что все эти годы…

Видимо, услышав шаги за спиной, мужчина поднял голову и оглянулся. Наташа ахнула, едва не выронив от неожиданности сумку. Она так настроилась увидеть Игоря, пусть изменившегося, пусть постаревшего, но Игоря! А незнакомец, быстро поднявшийся с лавки, и стоящий теперь перед ней, неловко опустив руки, не имел с Игорем ничего общего. Он был намного, почти на голову, выше ростом и волосы у него были не светлые, вьющиеся, а черные и прямые, с едва заметной сединой на висках. Худое лицо, темные глаза под густыми черными бровями, прямой нос, четко очерченные губы, твердый подбородок – если бы даже, по каким-либо причинам, Игорю пришлось сделать пластическую операцию и не одну, а полтора десятка, все равно он не мог бы так выглядеть.

Мужчина переступил с ноги на ногу и сказал негромко:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – сухо ответила Наташа и, обойдя его, перешагнула через низкую оградку.

Поставила сумку на траву, достала бутыль с водой, тряпку. Руки дрожали. Она сама не ожидала, что настолько расстроится. Розы лежали, как обычно, ближе к краю плиты, словно человек, их положивший был не уверен в своем праве проложить цветы. Значит Игорь был, приходил еще раньше. А может, он их еще вчера оставил? Да нет – за ночь они бы хоть немного увяли, а у этих вон какие лепестки свежие. Надо же, она так спешила, а вместо Игоря ее встречает кладбищенский попрошайка. Сейчас, со скорбным видом, заведет свою обычную песню: «Царствие небесное, да будет ей земля пухом…»

Наташа намочила тряпку, плеснула воды на памятник и начала ожесточенно тереть прессованную гранитную крошку. Мужчина молча смотрел на нее и это страшно раздражало. Видно, придется самой предложить ему десятку. Она, конечно, не лишняя, но черт с ней, лишь бы только этот тип убрался. Наташа бросила тряпку, мокрыми руками вытащила кошелек из сумки, заглянула в него. Тьфу ты! Надо же такой балдой быть – практически без денег из дома ушла. А обратно добираться на двух «газельках», значит, даже если оставить себе только на проезд, на долю этого назойливого дядьки остается пять рублей. Ну что ж, раз больше нет, то и взять негде. Она выудила из кошелька монету и протянула:

– Вот, возьмите. К сожалению, я не могу дать больше.

Он удивленно моргнул, но монету взял. Повертел, внимательно разглядывая, потом положил на раскрытую ладонь решкой вверх и перевел взгляд на Наташу:

– А… а что мне с ней делать?

– Но разве вы… ой, кажется я не так поняла! – Наташа покраснела и схватила деньги, торопливо запихала обратно в кошелек. – Извините. Я не хотела вас обидеть, просто ошиблась. Но вы стоите здесь и стоите, вот я и подумала… – она развела руками.

– Ох, – мужчина смешно сморщил нос, – это что, правда так выглядело?

– Извините, – выдавила Наташа, чувствуя, что у нее горят уже не только щеки, но и уши.

– Да нет, что вы, это вы меня извините, пожалуйста. Мешаю вам тут… я сейчас уйду, – он посмотрел на розы и сделал легкое движение рукой, словно хотел поправить их, но тут же раздумал. А Наташа снова ахнула:

– Подождите! Это вы? Это вы принесли цветы?!

– Да, – он все-таки наклонился и сдвинул стебли еще ближе к краю.

– И всегда были вы? Каждый год? – голос ее дрожал.

– Ну, в общем… да.

– Что значит в общем?

Прежде чем ответить, он помолчал:

– Два раза я не мог сделать этого сам и тогда розы привозили другие люди, по моей просьбе.

– Но почему? Разве вы знали Олю? Кто вы? Если вы были знакомы, почему я вас вижу в первый раз?

– Не в первый, – он вздохнул. – Вы ведь сестра Ольги. Простите, я не помню, как вас зовут…

– Наташа. Я младшая Олина сестра и зовут меня Наташа. А вы кто?

– Я – Андрей Константинович Артемьев, – он внимательно посмотрел на Наташу и, поняв, что это ничего ей не говорит, продолжил: – Хирург. Это я делал операцию вашей сестре.

– Вы? – она сделала шаг и опустилась на лавочку. Посмотрела на него снизу вверх и повторила растерянно: – Вы?

Артемьев молча стоял перед ней, а Наташа не знала, что сказать. Тот хирург… она забыла его совсем. В страшный день, когда сестра попала под машину, Наташа, пристроив Дашку у соседей, примчалась в больницу. Там, верно, говорил с ней какой-то врач. А этот или другой, неужели она сейчас сможет вспомнить? Врач тогда сказал, чтобы она не волновалась, что повреждения минимальные и операция была не слишком сложная, что прошла она успешно, что все будет в порядке… разрешил посмотреть на Олю через стекло бокса реанимационной палаты, и заверил, что дежурить около нее нет никакой необходимости, тем более, что сейчас она еще под действием наркоза. Успокоенная Наташа тогда еще засмеялась: «Ну, пусть хоть здесь выспится…» Она вернулась к Дашке, даже довольная, что без нее в больнице обойдутся – слишком сложно это было – найти, с кем оставить девочку на ночь. И ничего-то ей сердце не подсказало. Наверное, с тех пор, Наташа перестала верить историям, в которых люди утверждают, что сразу почувствовали, когда с близким человеком случилось несчастье. Они с Дашкой прекрасно провели вечер, спокойно выспались, утром встали, не торопясь собрались «для выхода в город» – Наташа нарядила девочку в новенькое платьице, надела беленькие носочки и сделала на ее головке два забавных хвостика. Все это время, у обеих было прекрасное настроение И когда собирались, и когда ехали в троллейбусе, и когда вошли в прохладный вестибюль больницы. И даже когда сестричка, пропускавшая посетителей в отделение, спросила к кому они идут, Наташа не чуяла ничего плохого. Спокойно ответила, что к Лавровой, которую вчера привезли по скорой, что врач, дескать, обещал: сегодня они смогут ее навестить. Дашка, сидевшая у Наташи на руках, тоже весело чирикнула:

– К маме!

Сестричка растерянно посмотрела на них, повторила странным голосом:

– К Лавровой? – и добавила, сверившись с лежащим перед ней списком: – К Ольге Васильевне?

– Ну да, – подтвердила Наташа, все еще улыбаясь.

Сестричка вскочила, засуетилась:

– Вы сюда пройдите, пожалуйста, прямо по коридору, я вас провожу, здесь не далеко…

Бросив свой пост у дверей, она повела их по длинному извилистому коридору, сворачивая то направо, то налево. У Наташи еще мелькнула мысль, что обратно она, так просто, без провожатого, не выберется. Сестричка открыла дверь с табличкой «Заведующий хирургическим отделением»:

– Николай Геннадьевич, родственники Лавровой пришли.

Собственно, что было потом, она тоже плохо помнит. Помнит, что никак не могла поверить, что твердила про какую-то чудовищную ошибку, ведь врач вчера твердо обещал ей: «Все будет хорошо». Помнит притихшую, испуганную Дашку, прижимающуюся к ней, помнит свои нелепые слова: «Но Оля никак не могла умереть, у нее же ребенок маленький, дочка!» Потом, наверное, у нее началась истерика, потому что в кабинете сразу стало очень многолюдно, кто-то торопливо и бессвязно утешал ее, кто-то совал мерзко пахнущие капли, кто-то пытался забрать у нее Дашку…

Надо же, она так давно не плакала, а тут – слезы в три ручья. Почему вдруг? Потому, что снова, так ясно вспомнила тот день? Или потому, что вовсе не Игорь, а этот незнакомый, посторонний, по сути человек, столько лет приносит Оле цветы? Наташа вытерла мокрые щеки и спросила сердито:

– Вы что, всех своих пациентов на кладбище посещаете?

Получилось грубо, но он не обиделся. Наоборот, воспринял ее слова, как приглашение к беседе.

– Нет, конечно. К счастью, в этом нет необходимости. Вы можете не поверить, но я хороший хирург.

– К счастью… Хотите сказать, что Оля – единственная, кому так не повезло?

– Нет, конечно, – повторил Артемьев. Не спрашивая разрешения, он сел на лавочку рядом с Наташей. Снова опустил голову и, уставившись на пожухшую траву у себя под ногами, продолжил: – Я, действительно, хороший хирург, но не Господь Бог. И мне приходилось терять больных, но не так… И потом, ваша сестра была у меня первой.

– А что значит: «не так»? – спросила Наташа.

– Не так, – врач по-прежнему не смотрел на нее. – А что это значит, я пытаюсь понять уже больше десяти лет. Молодой, здоровый организм, прекрасное сердце… Было внутренне кровотечение, но «скорая» привезла ее очень быстро и операция прошла нормально. Из наркоза ваша сестра вышла без проблем, я поговорил с ней…

– Вы говорили с Олей! – перебила его Наташа. Тогда, двенадцать лет назад, она решила, что Оля умерла, так и не проснувшись после операции. Наташа не могла объяснить, почему это оказалось вдруг так важно, но то, что этот человек был последним, с кем разговаривала сестра перед смертью, сразу изменило ее отношение к нему. – О чем?

– О многом. О жизни вообще и о жизни в частности. Она рассказывала мне про себя, про дочку. Про свою младшую сестру, – Артемьев повернул голову к Наташе и улыбнулся.

«У него хорошая улыбка, – машинально отметила она, – ему идет улыбаться». А вслух спросила:

– Но если все было так хорошо, почему же Оля умерла?

– Не знаю, – он помрачнел. – Это не должно было случиться, никак не должно! То есть, никаких видимых причин: просто сердце остановилось! Знаете, я ведь до сих пор храню копию ее истории болезни. Там целая папка документов – мои объяснения, протоколы, независимая экспертиза… иногда достаю, снова начинаю разбирать. И все равно, ничего не понимаю, – он сжал пальцы правой руки и резко стукнул кулаком по левой ладони. – Она должна была выжить!

– Как это все… – Наташа не договорила. Вздохнула тяжело и поднялась с лавочки. – Извините, но мне надо здесь закончить.

– Можно я вам помогу? – неожиданно спросил Артемьев.

– Чем?

– Н-не знаю.

– Ничего-то вы не знаете, – покачала она головой. – Вот, возьмите перчатки. Можете убрать сорняки.

Пока Наташа мыла памятник, он, присев на корточки, тщательно выполол все сорняки и отнес их на кучу мусора у забора. Потом подождал, пока она разложит свои цветы (не поднимая головы, Наташа отодвинула от края его розы, смешала со своими – крупными садовыми ромашками), стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу. Когда она полила остатками воды траву и собрала тряпки и пустые бутылки в пакет, спросил неуверенно:

– Извините, вы на автобусе приехали?

– Да, – вопрос ее удивил. – А что, это имеет какое-нибудь значение?

– Не то чтобы… просто я на машине и если вы не против… вы позволите довезти вас до города?

Наташа заколебалась. С одной стороны – с детства, еще родителями внушенное правило: не садись к незнакомому человеку в машину! С другой стороны – вроде бы этот, как его… ах да, Артемьев, Андрей Константинович, не такой уж и незнакомый. Можно даже сказать, что они знакомы двенадцать лет. И так не хочется снова трястись в автобусе! Пожалуй, придется рискнуть.

– Это было бы прекрасно, – улыбнулась она.

– Тогда давайте, я схожу, мусор выкину и поедем.

Он забрал пакет и неторопливо двинулся в сторону забора, а Наташа снова присела на лавочку, рассеянно глядя на памятник, на фотографию сестры, на цветы. Когда Артемьев вернулся и деликатно остановился чуть в стороне, она спросила:

– А почему именно розы?

– Что? – немного растерялся он.

– Я спрашиваю, почему вы всегда приносили именно розы? – Наташа встала и подошла к нему. – Да еще такие, темно-красные?

– А-а. Ольга мне тогда сказала, что ей нравятся темно-красные розы, – Артемьев оглянулся на могилу и, казалось, только сейчас обратил внимание, что Наташа принесла ромашки. – Понимаете, мы с ней тогда долго разговаривали, о многом. И она сказала, что такие ей дарил любимый человек. А я пообещал, что когда буду выписывать ее, тоже принесу букет… Я сделал что-то не так?

– Нет, – Наташа сощурила глаза и посмотрела на небо. – Как раз вы, все сделали так, как надо. И простите, что нахамила, это я от неожиданности. Где, вы говорите, ваша машина?

– Вон, я ее на асфальте оставил, – Артемьев махнул рукой и она увидела стоящий на дороге очень грязный «жигуленок». Наташа слегка приподняла брови, покосилась на владельца – сам он не выглядел таким неряхой.

Впрочем, вблизи машина оказалась не слишком грязной, просто цвет кузова был несколько неудачным. Но Артемьев, открывая ей дверцу, все равно почувствовал себя обязанным сказать:

– Извините, все собираюсь помыть, но то одно, то другое.

– Ради бога, – дернула плечиком она, забираясь в салон. – Главное, что сиденья чистые.

– Стерильные! – заверил ее Андрей Константинович и тоже сел в машину. Включил зажигание, аккуратно двинулся по узкой асфальтовой дорожке. – Куда прикажете?

– Вы ведь все равно мимо Третьей Дачной поедете? Там и можете меня высадить, а дальше я сама, на «газельке».

– Да зачем же на «газельке»? Я могу вас домой отвезти.

– А вам это удобно? Я в Октябрьском районе живу, около городского парка. Хотя нет, что за глупости! Я прекрасно доберусь на автобусе – вы ведь, наверное, заняты.

– У меня выходной, – неожиданно сухо ответил он. – И мне совершенно не трудно отвезти вас. А если бы вы не смотрели на меня, как на помесь Фредди Крюгера с Джеком Потрошителем, то было бы даже приятно.

– Извините, – Наташа засмеялась. – Честное слово, ничего такого не имела в виду. Просто, действительно, неудобно вас затруднять – мы ведь почти не знакомы.

Он не стал отвечать, только пожал плечами. А через некоторое время, когда они уже выехали с кладбища на дорогу ведущую в город, попросил:

– Расскажите мне, пожалуйста, о себе.

– Зачем это? – удивилась Наташа.

– Ну, чтобы мы были не настолько незнакомыми, например. Хотя я кое-что про вас знаю, то что Ольга говорила.

– А что она говорила?

– Что вы на два года младше. Что вы самая лучшая сестра, какую только можно пожелать. Что она не представляет, как бы управлялась с дочкой, если бы не вы. Что хотя вы и учитесь, но много помогаете ей. Вы ведь тогда учились… простите, забыл. Но в каком-то ВУЗе.

– В университете, на химфаке, – кивнула Наташа.

– Да-да, точно, на химфаке! Ольга еще порадовалась, что лето и вам не придется пропускать из-за нее лекции. Хм, собственно, и все, кажется. Не так уж и много я про вас знаю.

– Все равно, это на порядок больше, чем знаю про вас я. Так что, если по справедливости, вам первому надо о себе рассказывать.

– Вы так считаете? – Артемьев на секунду отвлекся от дороги, посмотрел на нее. – Что ж, наверное это правильно. Что вы хотите узнать?

Наташа пожала плечами.

– Двенадцать лет назад вы были хирургом в Первой Советской больнице. А что теперь?

– На самом деле, у меня за эти годы ничего интересного не произошло. Работал. Был молодым перспективным хирургом – стал опытным специалистом. Защитил диссертацию. Не сочтите, что хвастаюсь, но мое имя довольно широко известно в узких кругах. Женился, потом развелся. Сын есть, девять лет – славный парнишка. Но они с матерью живут далеко, в Сибири. Она второй раз замуж вышла. Ничего, переписываемся с ним. Что еще сказать? Обычная жизнь обычного врача.

– Действительно, ничего особенного, – кивнула Наташа. – У меня, собственно, тоже. Университет, правда, пришлось бросить и замуж я не выходила. Работала, растила Дашку. Тоже славная девчонка получилась. На скрипке играет, сейчас как раз в учебно-музыкальном лагере занимается. Сначала их дрессируют там две недели, а потом они еще неделю с концертами по области будут мотаться. А вот имя мое известно только в кругу соседей.

– Я же сказал, что не хотел хвастаться, – мягко, но с едва заметной ноткой обиды, отозвался Артемьев. – Что же мне теперь, скрывать, что я кандидат наук?

Наташе стало неловко. Что она, действительно, к мужику цепляется? Нет бы «спасибо» сказать, за то, что домой ее везет. А то тряслась бы сейчас в автобусе.

– Извините, – она улыбнулась. – Это у меня просто характер такой мерзкий.

– Наоборот, вы меня извините. Честно говоря, не знаю, как себя с вами вести. Вроде бы, мы с вами давно знакомы, но и не знакомы. Я знаю, что не виноват в смерти вашей сестры, но чувствую себя виноватым. И перед вами тоже…

– Передо мной?

– Ну, вы не стали писать на меня жалобы, не подали в суд. Служебное расследование, разумеется было, и экспертизу независимую проводили – тоже удовольствие ниже среднего. Но если бы на меня уголовное дело завели, гораздо больше крови попортили бы. А я вам даже спасибо не сказал. На похоронах Ольги хотел подойти, но это было как-то неуместно. А домой к вам идти, просто побоялся. Да и отсоветовали мне. Дескать, и не показывайся, и не подавай такой идеи. Забыли родственники про тебя и хорошо. Жалел потом, но явиться через несколько лет было совсем уж нелепо. И сейчас это нелепо, но все равно, спасибо вам.

– Да мне тогда просто не до этого было, – ответила Наташа, глядя в окно. – Похороны, Дашка, с университетом надо было что-то решать, искать работу… О, мы уже почти приехали! Вон там, у синего ларька, направо и во двор. К третьему подъезду.

Артемьев молча выполнил ее указания, остановил машину. Наташа потеребила ручку сумочки, спросила неуверенно:

– Наверное, теперь мне надо пригласить вас домой, на чашечку кофе?

– Чувствуете себя обязанной? – едва заметно усмехнулся он. – Что-то, вроде платы за проезд?

– Точно! – засмеялась она.

Если бы Наташа не засмеялась, Андрей бы вежливо отказался. Уехал бы и никогда больше не вернулся в этот старый двор, никогда не увидел бы эту женщину… Осталось бы только царапающее душу воспоминание о не слишком приятной встрече с сестрой покойной Ольги Лавровой, а потом, со временем, и оно бы стерлось. Но смех Наташи в один момент уничтожил всю неловкость, все накопившееся между ними напряжение. И сама она так вдруг похорошела, что Андрей только кивнул зачарованно:

– Чашечка кофе, это было бы очень здорово.

Загрузка...