Сестрицы по ночам постоянно мастурбировали. Да и с утра. И в полдень. Постоянно этим они занимались. Что четырехлетняя малышка Танька, растягивающая губки по самое некуда, что моя средняя сестра Ленка семи лет, которая дрочила при каждом удобном случае, что десятилетняя Верка, которая тоже никогда не упускала случая поиграть с собой. Стоило только всем улечься спать — ха! — тут-то все и начиналось. Девчачьи клиторки становились тут же надроченными. Мне, пацаненку с некоторым спермотоксизом в, гм, голове, было несколько забавно наблюдать за сиим развратным действом.
— Ох, сестрички, кончаю! — любила приговарить Ленуська, наяривая пипку. Этим она меня возбуждала. Верка мастурбировала всегда молча. Танюшка, наблюдая за старшими, тоже не отставала.
Я очень любил своих сестер. Особенно мне нравилось, когда они, приподняв ночнушки, ласково водили ручками по своим нежным голым писям — надевать какие-либо трусики ночью было не в традициях нашей семьи. Вот как и сейчас это вижу, онанист: голенькая Таня, Ленушка, расставляющая стройные нагие ножонки, Верочка, сосредоточенно изучающая себя.
Девочки же не позволяли мне онанировать. С их точек зрения это было какой-то невообразимой пошлостью, попросту чушью, непозволительной единственному наследнику нашего рода. Я не очень-то хотел вникать в это понятие. Мне было одиннадцать, писюн заволосатился и практически всегла был эрегирован. Еще бы! Сестренки постоянно соблазняли меня: то одна, то другая нет-нет и приподымет подол платья, под которым нет ничего, кроме девчоночьего тельца, голой попочки; то малолетка как бы невзначай схватит меня за эрегированный писец. Даже Танюшка, подражая старшим сестрам, хотя вряд ли понимала, что к чему, очень любила находиться в нашей немаленькой избенке без трусов, растопыривая ножки… Мне всегда нравилось это зрелище.
Да и Лена с Веркой довольно часто обнажались передо мной, всегда находя повод: то им надо переодеться перед ярмаркой, то перед приходом гостей, то перед чтением ужасника Гоголя по школьной программе. Голые мандюшки сестренок очень часто маячили перед моим лицом; мне было даже слегка стремно и стыдно. Запах. Они пахли. Шутка ли, я неоднократно обсуждал ситуацию с друзьями: перед вами сестры стесняются своих писек или нет? Конечно же, стесняются, и не очень-то благоволят их изучению. Федотка как-то попытался залезть под подол своей двоюродной, но тут же получил по рукам. Мне же был выдан карт-бланш, как говорят в нашей просвещенной семье; мой папенька, выписывающий из столицы немало книг, является весьма образованным человеком (за что я уважаю его) и являлся приверженцем весьма радикальных взглядов на роль купечества в России; в частности, он постоянно воспитывает маменьку в духе терпимости, толерантного взгляда на детский инцест. «Пускай детишки балуются», — неоднократно приговаривал он. Сестрички, конечно, были только рады воспользоваться этой позицией: они знали, что существует так называемая общественная мораль и тому подобное; осознание этого, похоже, позволяло им достичь при онанизме еще более яркого детского оргазма. В общем, папенька имел довольно хитрый умысел.
Я, конечно, был не так-то прост и ухитрялся регулярно спускать при помощи нашей няньки Катюши. Катенька — очаровательная барышня, разделяющая прогрессивные взгляды отца. А вы подумали — Арина Родионовна, да? Прочитав как-то книгу проф. Фореля, голубка дряхлая убедилась в том, что как девичья, так и мальчиковая мастурбация одинаково полезны для растущих организмов, что бы ни говорили модные светила науки, и стала каждый вечер делать мне некий эротический массаж. Не зря ей давали дополнительную плату, как выяснилось позднее. Нянюшка была, однако, изрядной извращенкой. Вместо того, чтобы по-похабному позировать передо мной (я увлекался рисованием обнаженных тел в античном духе, и неоднократно изображал карандашом, да и не только, обнаженную Катю), своим довольно-таки привлекательным естеством нянька, трогая мой мальчишеский пенис, постоянно распрашивала меня о сестрах: о том, как они дрочат, да какие у них попки да письки. Я, конечно, не мог долго сдерживаться и постоянно извергался в ее нежный теплый кулачок, представляя голеньких сестренок. «А ты хочешь подрочить вместе с ними?» — как-то раз спросила меня Катеринка. «Это было бы весьма приятно», — заявил я. «Ну так вот, — сказала Катя, — я договорилась с Леночкой, — только чу! никому не рассказывай об этом! — она, сняв трусики, помастурбирует перед тобой, и не будет против, если ты тоже, глядя на нее, немного поласкаешь шкурку». — «Правда, Катя? Что, правда, да?» — «Ну конечно, милый мой детеныш. Главное, не забудь: пипка твоя должна быть стояча».
Ну уж насчет этого Катя могла бы и не сомневаться, право!
Леночка впорхнула в мою спальню (до чего же красива была надетая на нее полупрозрачная ночная рубашка), уселась на кровать и, раздвинув ножки (обнажилась голая писька), стала, раздвинув губки, потирать свой крохотный клиторок. «Что же ты, Алеша? — вопросила Катя. — Ну-ка давай, догоняй сестрицу. А то она кончит без тебя».
Довольно-таки похабные глазки Аленки (как я теперь понял) сладострастно закатились, теперь ей, похоже, было желательно, чтоб на нее, онанирующую, спустил братишка. В этот момент я понял: какой бы то ни был секс с няньками ли, блядями ли, да с любыми дворовыми девками, никогда не сравнится со зрелищем мастурбирующей и кончающей сестры.
Пальчик малолетней девочки, раздвинув губки, ласкал между ножек голую детскую письку.
Я приблизился к ней со стоящим пенисом наизготовку.
— Стоп! — скомандовала Катя.
— Но я еще не кончила! — возразила малолетка.
— Чепуха! Еще успеешь! Следующая!
Средняя сестра, Вера, дрочила не так торопливо, как младшая. На ее писечке тоже еще не было ни одной волосинки. Это уже было в некоторой степени представление, shou must go on. Ой, чего-то я с английским попутал.
— А теперь… — я заметил, что Катерина какая-то сама не своя, что ли, — Любушка!
У Любоньки уже заметно выросли грудки. Более того, я обнаружил, что ее писюшка слегка заросла. Широко расставив ножки, сестрица принялась за дело. Я млел, слыша краем уха развратные, как я понял позже, охи и ахи нянюшки.
Люба, похоже, спустила, — я догадался об этом по вздоху — не тяжелому и не легкому, по вздоху, сопровождающему какой-то оргазм по обязанности, что ли. Катенька тоже вздохнула. Похоже, мое сексуальное воспитание не даром им далось!
— Что, — ласково спросила Катя, — ты, теперь, наверное, созрел?
Она охватила ствол рукой. Я был готов выстрелить.
— Тебе нравится оргазм старшей сестры? Скажи, тебе нравится? — пенис, зажатый в Катином кулаке, явно-о созрел. Иначе было бы странно. — Девочки, идите сюда! Полюбуйтесь на этого, не мо́гущего сдерживать себя пацана!
Леночка и Вера, да и Люба, попросту раздвинув ножки, снова принялись ласкать свои промежности.
Закрыв глаза, вообразил себе голенькую девочку на пляже. Романтика.
— Нравится, да? — приговаривала Катя, гнусная извращенка.
Нянька села рядом с сестрами; задрала платье, под которым не было ничего, как во времена Пушкина и прочих Гоголей, и тоже стала себя дрочить, приговаривая:
— Что, спустишь, пацаненок?
И мой член опал. Как-то мне стало вмиг неинтересно. Ну видал я такое зрелище.
Сестры подрочили, но как-то уже без интереса. Я вспомнил деревенскую девочку, пасшую гусей. Эротики в ней было куда как больше. В общем, инцест, хоть и привлекателен на первый взгляд, на самом деле является довольно-таки тривиальной штукой.
Но потом…
Катя! Ну растлительница таки! Это я понял позже — какая это ненасытная дева. Ей нравилось смотреть, как я ебу сестер. Да, стоило мне чуть-чуть подрасти, и они меня попросту поимели. Довольно-таки неплохо получилось.
Но это было впереди.
— Посмотри, Лешенька, как
Прежде всего, я конечно, выебал Любу.
У нее была невероятная пизда! Этакие небольшие, но мясистые складочки, обрамленные пушком! Да, так я и лишился девственности, вставив старшей сестре в манду. Сперма потекла весьма густым соком.
— Ну а теперь… — стонала Катя. — Поимей маленьких… Покажи мне, как их любишь…
Словно развратная латиноамериканская девка из прислуги (отец любил нанимать таких), няня, полностью обнаженная, развалясь на тахте, так теребила свой курок, что не хватало только звукового сопровождения в формате mp3. Дрочила молча. Поябывая сестренок, я любовался ее внушительными грудями с сосками немалого диаметра.
Разврат. Это был настоящий разврат. Если кто не понял.
Катюша (я понял таки, что она, в отличие от меня, пассивного созерцателя некоей красоты), наслаждалась. Вот ведь потаскуха; да, не иначе, я был в нее влюблен, и люблю до сих пор. К сожалению, она куда-то исчезла таинственным образом. Потеря.
Но сестер я ебу до сих пор. Дают все.