Северный цветок

ГЛАВА XVI

Голос Жанны дрожал, когда она произнесла эти слова.

Лодка снова медленно поплыла вдоль берега,, и Филипп долго не отрывал взора от внезапно изменившегося лица Пьера, который очень устал от продолжительной гребли, но при виде родных гор, объятых малиновым пламенем, опустился на колени, словно хотел молиться.

Его глаза были широко раскрыты, легкая улыбка легла на его губы, и из груди вырывалось учащенное дыхание. Гордость и великая радость читались на липе, которое еще час назад выражало сильнейшее утомление и горе. Он откинул назад плечи, высоко поднял голову, и в глазах его загорелись отблески небесного пожара.

Филипп, наконец, отвернулся от него для того, чтобы взглянуть на Жанну. В ней произошла такая же разительная перемена, и Филиппу показалось, что она и ее брат были в эту минуту точно такими, какими он впервые увидел их ночью на скале. Пьер уже не производил впечатления полукровки, а походил на рыцаря старых времен, никогда не расстававшегося с рапирой и широкими манжетами. Жанна, горделиво улыбаясь Филиппу, слегка приподнялась на носу и отвесила ему поклон, за которым последовал столь же учтивый реверанс. Она сказала:

— Мсье Филипп, будьте желанным гостем в нашем Форте.

— Благодарю вас! — ответил он и повернулся к той же пылающей в закате горе.

Казалось, что в эту минуту он не видел ничего, кроме этой скалы, леса, маячившего на далеком горизонте, и унылой равнины, простиравшейся до этого леса. Божий Форт казался ему тайной, прячущейся в сумерках. Лодка продолжала неторопливо двигаться, и Жанна повернулась так, что все время смотрела на торопливо бегущую воду. Никто не произносил ни слова. Филипп напряженно прислушивался, но абсолютно ничего не слышал, — даже самого отдаленного лая собаки. Тишина и молчание мало-помалу становились угнетающими, давящими. Точно такое же впечатление производили и сумерки. Так продолжалось около получаса, после чего Пьер направил лодку в маленький, узкий канал и стал пробиваться между камышом и диким рисом. Вдоль берега росло огромное количество кедров, сосен и болотного орешника. Выше всех остальных деревьев поднимался ветвистый кедр, листва которого скрадывала и без того слабый дневной свет. В сгущающемся Мраке Филипп видел только очертания фигуры Жанны.

И вдруг произошла неожиданная перемена. Они как-то сразу вырвались из темноты, словно из длинного, узкого туннеля. Это произошло так тихо, что человек, находившийся на расстоянии нескольких шагов от них, не услышал бы шума капель, падающих с весел Пьера. Лодка бесшумно ударилась о песчаный берег. Пьер так же бесшумно выскочил на берег и за ним тотчас последовала Жанна. Филипп вышел последним.

Пьер вытащил лодку на сушу, а Жанна тем временем подошла к Филиппу и еще на расстоянии двух-трех шагов протянула ему обе руки. Снова сгустились тени, и на этом фоне чудесным пятном выделялось ее белое лицо. Она почти прижалась к молодому человеку, и в этот миг он уловил такое сияние в ее глазах, что сердце его остановилось. Не выпуская его рук, она сказала:

— Обратили ли вы, мсье Филипп, внимание на то, как тихо мы подошли к берегу? Мы даже собак не вспугнули! Ведь это замечательно! Я бегу к отцу, хочу поразить его нашим неожиданным приездом, а вы придете попозже вместе с Пьером. Мы скоро увидимся, не так ли?

Она поднялась на цыпочках и приблизила личико к Филиппу.

— Мсье Филипп, я не могу сказать вам, каким желанным гостем вы будете в нашем форте!

Она скользнула в темноту.

Посмотрев, в сторону, Филипп увидел Пьера, белые зубы которого странно сверкнули, когда он произнес мягким голосом:

— Мсье, впервые в жизни я слышу подобные слова! Ни единый человек вашей, расы и вашей цивилизации не был желанным гостем в Божьем Форте.

— Теперь я начинаю понимать! — воскликнул Филипп. — Жанна хочет, так сказать, подготовить дорожку для меня?

— Совершенно правильно! — искренне ответил Пьер. — Очень может быть, что без предварительного вступления со стороны Жанны хозяин нашего форта не встретил бы вас так ласково и радушно. Вот почему, в ожидании дорожки, как вы выразились, мы неторопливо направимся к нашему дому.

Он пошел вперед, а Филипп последовал за ним. Еще в тот момент, когда они причалили к берегу, Филипп обратил внимание на громадное строение, высившееся на значительном расстоянии. Теперь, по мере их продвижения вперед, очертания дома становились все яснее. Это было массивное деревянное здание в два этажа, нижняя часть которого скрывалась в непроницаемой тени, отбрасываемой большой скалой. Глаза Филиппа скользнули по этой скале. Он был уверен, что именно на ней скрывались последние багряные лучи заходящего солнца, когда они находились еще на реке.

Вокруг не было ни малейших признаков других строений и какой бы то ни было жизни, Пьер довольно быстро шел вперед, и они вскоре миновали небольшое освещенное окно, повернули за угол и снова очутились в кромешной тьме.

Пьер направился к какой-то двери и тихо и радостно крикнул, когда убедился, что она не заперта. Он открыл ее и протянул руку по направлению к Филиппу, желая помочь ему ориентироваться в незнакомом месте. Филипп вошел, и дверь немедленно без всякого шума закрылась за ними. Он почувствовал теплое дыхание, ударившее в лицо, и его ноги, обутые в мокасины, погрузились во что-то мягкое и бархатистое. Слабо, точно издали, доносился поющий голос. Это был женский голос, принадлежавший не Жанне.

Несмотря на то, что он старался сохранить полное самообладание, его сердце тревожно и возбужденно забилось. Тайна Божьего Форта, казавшаяся в этот миг похожей на нежный, мягкий дух, подошла так близко к нему, что он задрожал от ожидания, неуверенности и некоторого страха. Пьер, по-прежнему шедший впереди, вдруг остановился и тихо произнес несколько слов. Далекий голос перестал петь, и вместо него сначала послышался громкий лай собаки, затем какие-то нечленораздельные звуки, после чего наступила полнейшая тишина.

Филипп вывел из всего этого заключение, что Жанна уже сообщила об их прибытии.

Пьер направился к другой комнате.

— Тут будет ваша комната! — объяснил он. — Устраивайтесь как можно удобнее. Я не сомневаюсь, что хозяин Божьего Форта пожелает видеть вас очень скоро.

С этими словами он чиркнул спичкой, зажег лампу и через минуту вышел из комнаты.

Филипп посмотрел ему вслед, а затем оглянулся вокруг. Он был в довольно большой комнате, площадью в двадцать квадратных футов, обставленной так, что он не мог удержаться от крика изумления. На противоположном конце стояла массивная кровать красного дерева, слегка скрытая большим пологом с шелковыми шнурами. Около кровати помещался старомодный комод того же красного дерева с продолговатым зеркалом, а рядом стояло кресло с прямой спинкой, покрытое старинной тончайшей резьбой.

Все вокруг говорило о роскоши и старине. Большая лампа, разливающая много света по всей комнате, была из чеканной бронзы. Квадратная подставка частью была скрыта тяжелой камчатной скатертью, лежавшей на столе, который, в свою очередь, представлял собой типичный образец средневекового столярного искусства. Он был на журавлиных ножках и отливал лаковыми тонами, которые говорили о его весьма почтенном возрасте. Это была в полном смысле слова реликвия, прекраснейшая копия стола-причуды какой-нибудь избалованной и взбалмошной королевы.

Пол застилал мягкий, пушистый ковер. Со стен, покрытых самыми диковинными обоями, из больших золоченых рам на Филиппа смотрели бледные, утопающие в тенях, угрюмые лица: мужчины в Локонах, кружевных воротниках и манжетах, женщины — в пудреных париках. Те и другие надменно смотрели на человека, который неведомым путем и в столь странный час попал к ним.

Один из портретов был повернут лицом к стене.

Филипп тяжело опустился в кресло, обитое бархатом, и уронил свою шапку на пол. И это был Божий Форт! Он с трудом перевел дыхание. Глядя на все то, что окружало его, он представлял себе, что каким-то чудом перенесся на целых два столетия назад, и ежеминутно ждал проявления жизни, которое подтвердило бы, что он не ошибся. Ему казалось, что. он опять очутился на идиллическом, старинном кладбище под Черчиллом, и он снова взглянул на портреты, которым так недоставало дыхания, движения, трепета жизни, и нервно усмехнулся.

Потом он устремил взор на противоположную стену. Один из портретов определенно двигался, и Филипп подумал, что, быть может, его мысль оживила портрет, который изображал молодую очаровательную женщину, то залитую ярким светом, то скрывающуюся в полном мраке. Молодой человек вскочил с кресла и решительно направился к таинственному портрету. Тотчас же с пола на него пахнуло теплым воздухом, и он понял, что именно это дуновение заставило портрет качаться из стороны в сторону. Он глянул вниз, и. то, что увидел, сразу разбило чары, которым он было поддался.

Вокруг него были многочисленные реликвии далекого, невозвратного прошлого и все проявления жизни, которая давным-давно и навсегда прекратилась. Если бы сюда заглянул Рубенс, он долго горевал бы, увидев, что его бессмертные произведения попали в столь пустынный, далекий край. Какой-нибудь из французских Людовиков сразу признал бы в столике на журавлиных ножках свое добро, которое он своевременно спустил, так как надо было покрыть долг государственной казне. Гобелен, несомненно, принял бы за один из своих шедевров, как и дивную ткань, красовавшуюся над кроватью. И Филипп нисколько не удивился бы, если бы из-за полога появился сам Гроселье.

Уайтмор понимал, что затесался в совершенно чуждый ему мир. Но струя теплого воздуха мгновенно перенесла его из восемнадцатого века в двадцатый. Под его ногами была печь!

Филипп почему-то представлял себе хозяина дома мрачным и неприятным стариком. И вот даже этот суровый человек улыбнулся бы при виде изумления, которое выразилось на лице Филиппа. Печь современного образца!

Он глубоко засунул руки в карманы, что делал всегда, когда желал убедиться в том, что видит какую-нибудь странную вещь наяву, и начал медленно расхаживать по комнате. Вдруг он обратил внимание на две книги, лежавшие на столе. Одна из них, в выцветшем красном веленевом переплете, была «Греческая Антология», другая — «Развитие человека» Дрюммона. Тотчас же он заметил множество других книг на резной полке, находившейся под портретом, который висел лицом к стене. Он быстро прочел заглавия: «Социализм» Элиса, «Утопия» Мора, «Павел и Виргиния» С.-Пьера. Кроме того тут было множество французских новелл, романы Бальзака, Гюго, «Божественная Комедия» Данте. Среди этого собрания, словно черная овца среди белоснежных ангелов, затесалась сильно потрепанная, выцветшая книга под названием «Камилла». Филипп не мог отдать себе точного отчета в ходе своих мыслей, но почему-то эта книга возбудила его крайнее любопытство. Заглавие книги отвечало тому имени, которое он заметил в уголке кружевного платочка Жанны. Он вздрогнул, увидев книгу, и почти бессознательно взял ее в руки. Открыв переплет, он прочел на титульной странице заглавие «The meaning of god», которое, очевидно, когда-то было написано черными чернилами, а теперь совершенно, выцвело. Тем не менее, можно было еще определить мужской почерк. Под заглавием тем же мужским почерком старинного образца была выписана следующая строка: «Темная кожа очень часто покрывает белую душу, а женская красота — ад!»

С чувством невольного ужаса он отбросил книгу. Что-то неведомое в этих словах, жестоких в своей правде, подсказало ему, что он подошел близко к трагедии, которая положила начало тайне, окружавшей Божий Форт. С полки с книгами он перевел взор на портрет, висевший лицом к стене. Искушение было слишком велико, и он немедленно повернул портрет, тотчас же отступил назад и вскрикнул от восторга.

С запретного холста на него глядело лицо совершенно неописуемой красоты и прелести. Это было лицо молодой женщины, представлявшей резкий контраст со всеми теми и со всем тем, что окружало ее: то была современная женщина! Филипп отошел несколько назад, дав возможность свету полностью озарить чудесное лицо, и подумал, что оно находилось в «ссылке» только потому, что изображало настоящее а не прошлое, как все остальные портреты на тех же стенах. Он подошел ближе, затем снова отступил, снова подошел, пока, наконец, не нашел фокуса, который позволил ему уловить мельчайшие детали и нюансы. С каждой минутой он находил все больше и больше сходства с Жанной. Глаза, волосы, нежнейшие линии рта, улыбка, — все это было от Жанны, и в Жанне. Женщина на полотне была старше Жанны, и поэтому Филипп в первую минуту подумал, что это — сестра или даже мать девушки, но тотчас же понял, что это невозможно, так как Жадна была найдена в снегу на груди матери. Между тем, портрет дышал жизнью, молодостью, красотой и радостью, а отнюдь не смертью и истощением.

Он повернул портрет в прежнее положение. Ему на минуту стало стыдно, точно он совершил какое-то запретное и нехорошее деяние, и во всем обвинил свое глупое любопытство. Но, не теряя времени на бесполезные угрызения совести, он решил прежде всего умыться и привести в порядок свое платье.

По истечении часа он услышал тихий стук в дверь, отозвался и впустил в комнату Пьера. За это время метис изменился почти до неузнаваемости. На нем был прекрасный камзол из тонкой желтой кожи, рукава которого были украшены такими же манжетами, какие Филипп видел на нем в первый день их встречи. Брюки из той же кожи с пряжками на коленях и высокие сапоги-мокасины с раструбами дополняли костюм. На поясе у него висела новая рапира. Лоснящиеся черные волосы были зачесаны назад и ниспадали на плечи. Это не метис, а придворный былых времен поклонился Филиппу.

— Вы готовы, мсье? — спросил он.

— Да! — ответил молодой человек.

— В таком случае мы можем отправиться к мсье Д'Аркамбалю, хозяину этого дома.

Они прошли в холл, который был теперь слабо освещен. Филипп, обратил внимание на несколько массивных дверей, открывавшихся в коридор, по которому они проходили. Вслед за тем они повернули в другой холл; в конце его виднелась открытая дверь, пропускавшая волну света; На пороге этой двери Пьер остановился и с низким поклоном пропустил вперед Филиппа. Молодой человек очутился в комнате, которая была в два раза больше той, что была отведена ему. Она была ярко освещена тремя или четырьмя лампами. Филипп едва только уловил глазами многочисленные полки с книгами, стены, покрытые картинами, и тяжелый стол у противоположной стены, как до его слуха донесся голос.

Из соседней двери вышел человек, и, повернувшись, Филипп встретился с ним лицом к лицу.