Sex. Убийство. Миллион

ГЛАВА ШЕСТАЯ ПЕТЯ И ВРЕМЕННАЯ СМЕРТЬ

— Я слышал, что завтра он собирается ехать обратно на поезде.

Эту информацию мне подбросил близкий родственник Пети, который на самом деле не очень любил его.

«Петя» — так между собой многие называли одного весьма влиятельного украинского политика. С вышеупомянутым Петей мы были очень дружны, однако после его недавнего назначения на новую, еще более высокую должность, он стал практически недоступен.

Кстати, подобные симптомы недосягаемости мы с Давидом до сих пор называем синдромом «звони моей секретарше!» Этот недуг поражает всякий раз «обычного» украинского чиновника после президентского указа «о новом назначении».

Из разряда «обычных» он становится «высоким» украинским чиновником и никакие близкие отношения накануне нового поста не имеют значения. То, что мы играли вместе в бильярд, ездили с семьями на шашлыки, уже никакого значения не имеет, все это попросту забывается. В ответ на твое обращение он непременно скажет: «Если тебе что-то нужно от меня, не стесняйся… Звони моей секретарше!» Петя исключением не стал…

Он обещал помочь в получении лицензии на радиостанцию FM-диапазона. В то время, надо заметить, коммерческие радиостанции вообще были редкостью (1995 год) и пытаться поймать хотя бы одну было бесполезно.

Вот тогда я и решил воспользоваться «услугой» близкого родственника Пети, который сообщил мне, где его можно «поймать».

Узнав дату, когда Петя будет возвращаться на поезде из Одессы, я решил выкупить все свободные билеты в СВ-вагоне, оставив только один. Этот билет, по моему замыслу, и купил помощник Пети для своего шефа. Таким образом, я оказался в нужном купе в ожидании нужного человека. Отъезд поезда немного задержали, потому как Петя опаздывал. Состав терпеливо ждал «главного» пассажира. Он появился через 10 минут после того, как мы должны были быть в пути, и с недоумением спросил:

— А ты шо тут делаешь?

— О, Петрович! — Я изобразил искреннее удивление. — Приятно вас видеть! Я тут по делам был… вот это совпадение! В одном купе едем.

— Отож! Мой помощник сказав, шо билетов нет! Это ж надо, дожили! Я хотел ото всех отдельно ехать, а тут на те…

— А зачем отдельное купе выкупать? — удивился я.

— А шоб нихто не мешав! — выпалил Петя.

— Разве я вам мешаю? — вырвалось у меня.

— Та ты еще ладно, — устало и высокомерно сказал чиновник. — А вот бывают надоедливые, из народа, начинают жаловаться и нудить, як им погано живется.

— Вы же сами вроде как из народа…

— Ну, када то было? И я бы не нудил, если бы ехав в одном вагоне с кем-то з верхов…

— Ох, Петя. — Мне стало жалко его и всех чиновников вместе взятых враз: такие маленькие мысли и такое большое самолюбие. — Люди, как ты говоришь, из народа вряд ли могут позволить себе билет в СВ-вагоне. А если бы тебе не было что есть, одевать, у тебя были дети, которые плачут, потому как мерзнут в неотапливаемой квартире, ты бы не «нудил»? Ты бы кричал что есть силы…

— Ну да… — неохотно согласился Петя.

Огни за окном проносились один за другим.

Проводница принесла чай и проверила билеты. Кстати, она не забыла мою «благодарность» и выполнила обещанное, сказав Петровичу, что свободных мест в вагоне нет! Петя стал копошиться, распаковывать свои большие сумки, доставать какие-то свертки…

— Слухай, Саймон, ты-то сало любишь?

— Обожаю сало, — как-то автоматически вырвалось у меня. Я, выпучив глаза, смотрел на этот неожиданный «сюрприз». Сказать по правде, никогда «это» даже не пробовал.

— От и славно! — Петя стал нарезать куски.

— Петрович, хочу воспользоваться случаем, мы оказались соседями по купе и я вот решил напомнить вам о моей просьбе по поводу получения лицензии на радиочастоту.

— Ну помню я твой цей проект… молодежное радио — чи шо?

— Да, верно, молодежное. Как вы думаете, когда мы сможем получить лицензию? — поинтересовался я, с ужасом глядя на сало и думая, как бы мне отказаться от угощения.

— Надо глядеть. Ща подумаем. Ты давай, ишь сало, не стесняйся… Я пока в туалет, наверное, схожу.

«Как хорошо, что он в туалет собрался. Будет возможность спрятать где-нибудь сало и заодно проветрить купе», — мысли неслись в моей голове со скоростью ветра, а тем временем Петрович уже вернулся.

— Дывысь, думаю, в ближайший четверг, на очередном заседании Национального Совета по телевидению и радиовещанию, ваш вопрос может быть рассмотрен. Но до этого ты должен успеть написать концепцию радиостанции такую, какую… я тебе скажу. Кстати, как тебе сало?

— О, сало — супер! — соврал я, отводя глаза в сторону, и добавил: — Концепцию готов хоть сейчас написать.

— Ну ладно, ото бери ручку, бумагу и пиши.

В то время я еще только-только приступал к изучению русской грамматики и писать под диктовку было для меня сложно, но я старался записывать за Петровичем каждое слово. (Наверное, сейчас стал лучше по-русски писать — это может подтвердить Павел.)

Однако задача моя усложнялась неважной дикцией и шкрябающим звуком зубочистки, которой он ковырял в золотых зубах. Нужно было ловить смысл и, как говорится, читать между строк.

В речи Петровича были общие фразы, прямо он изъяснялся крайне редко. Наверное, он просто меня «испытывал» таким образом, и думал, «если этот парень поймет то, что я имею в виду, значит, дам ему шанс войти в мир СМИ». А может, по-другому он мыслить сам не умел… но казался себе очень умным.

Пока я записывал за Петровичем, вспомнил о нашей с Давидом первой FM-станции. Располагалась она на берегу моря и называлась SOS радио (Sound of Silence) — как безумно популярная тогда песня Simon and Garfield (кстати, ее до сих пор любят крутить в эфире радиостанций).

Это было курортное местечко в 20 км от нашего города. Концепция SOS радио соответствовала формату Beach Radio (пляжному), для которого подходил не особо мощный передатчик в 200 Вт. Его хватало на километров десять прибрежной территории. В этом районе отдыхала, как правило, состоятельная молодежь (сейчас они уже таковыми не являются!), ведь отель, в башне которого разместилось наше SOS радио, принадлежал к категории самых крутых гостиничных комплексов.

Для меня и сейчас остается загадкой, почему хозяин радио позволил нам с Давидом управлять «такой игрушкой». Это было круто! У нас появилось множество фанаток, если честно, то больше у Давида…

Иногда я подменял Давида, исполняя роль «приглашенного диджея» на разных свадьбах. В этом случае существовала одна особенность: «приглашенный диджей» играл ту музыку, которую считал нужной он сам, а отнюдь не заказчик! По этой причине приходилось покидать свадьбы сразу после того, как заказчик начинал понимать, что «заказывать» музыку бесполезно.

Кстати, пишу я эти строки в модном ресторане Safe, а справа от меня сидит очень шумный парень и рассказывает с дзьям, как он оказался в новом стеклянном лифте гостиницы Premier Palace вместе с Кобзоном и Гордоном… (вообще не смешно)… хотя барышни смеялись.

Так вот. На свадьбах Давид покидал свою «работу» без гонорара (20$) из-за своих музыкальных принципов.

Каждый сотрудник нашего гостиничного комплекса имел персональный бейдж с надписью «владелец этой карточки НЕ имеет права пользоваться сервисными услугами гостиницы». Нам с Давидом удалось избавиться от частицы НЕ. Это кардинально меняло дело.

Теперь мы ИМЕЛИ ПРАВО и пользовались, например, бассейном, где плавали вместе с пафосными мажорами. Одной из них была яркая, надменная барышня по имени Изабелла. Ни на секунду она не расставалась со своей собачонкой, которая очень не любила плавать, но плавала… Что не сделаешь ради любимой хозяйки!

Как-то в один жаркий день я невольно подслушал разговор Изабеллы с подружками о предстоящей свадьбе ее сестры. Торжество должно было состояться на следующей неделе у нас в гостинице. Событие предстояло громкое и пафосное, о нем говорили все вокруг. Конечно, ведь папочка девушки собирался «вбабахать» в свадьбу не-меренно денег. На месте бассейна собирались устроить сцену-подиум для шоу и выступления приглашенных исполнителей, в том числе и самого Хулио Иглесиаса.

Так что свадьба обещала пройти с размахом: звезда с мировым именем, более 3000 гостей, среди которых министры и первые лица государства, горы русской черной икры. Да и платье для невесты шил не кто иной, как Ив Сен Лоран. Настоящая мажорная свадьба для родительской показухи… Слушал я все россказни аппетитной Изабеллы на эту тему и не удержался — спросил:

— А еды будет много?

— Да! Да! — чуть ли не выкрикнула она, но без всякого интереса в мою сторону, но удивилась, как это какой-то там мальчишка подслушивает, да еще и вопросы задает! По-моему, даже собачонка ее удивленно заморгала. Однако я продолжал:

— А… ну извини, конечно, но у меня есть небольшая просьба… Можно, я после свадьбы заберу оставшуюся еду и отдам ее в один детский дом? — Да, вот так наивно. В то время я с несколькими своими друзьями занимался благотворительностью, а проще — помогал детям-сиротам. Раз в неделю мы ездили в детский дом, играли с детьми, придумывали для них культурную программу, старались раздобыть одежду и что-нибудь вкусненькое.

— Тю, о чем ты говоришь?! Какие дети? Какой дом? Все пойдет в мусор… Кто вообще позволил тебе со мной говорить, папе сейчас расскажу! — последовал целый поток возмущенных слов.

В этот момент собачка возмущенной хозяйки звонко гавкнула и чуть не утонула в бассейне…

Наступил день свадьбы. Я сидел с Давидом на крыше возле нашей студии, наблюдая, как гости в дорогих платьях и смокингах дефилируют друг перед другом как на «красной дорожке» Каннского кинофестиваля. Играла музыка, ветер шелестел в листьях пальм, которые «танцевали» под ненавязчивые аккорды, все происходящее было похоже на сказку… Кроме одного. Столько еды, и вся она скоро попадет в мусор, а не к маленьким обитателям нашего детского дома!

С этим смириться я не мог.

И вот, когда ведущий вечера торжественно объявил Иглесиаса (да простит меня господин Хулио), я вырвался на сцену и стал выговаривать все, что накипело, этим богатым взрослым, которые смотрели на меня с открытыми от шока ртами.

«У вас нет ни капли совести, — кричал я, — пока вы тут жрете свои деликатесы, недалеко отсюда живут 55 очень несчастных детей, которым часто нечего кушать!»

Праздничное настроение я им испортил однозначно! Охрана вывела меня со сцены, ко мне подошел Давид со словами: «Я договорился, что еду нам не просто отдадут, но еще и доставят прямо в детский дом».

Это была наша победа!

Больше, конечно, мы не видели свою любимую радиостанцию, бассейн и гостиницу. Нас выгнали оттуда навсегда. Что говорить, даже мама не могла простить мой поступок, сокрушаясь о том, что, уходя со сцены, я не взял автограф и не сфотографировался с ее любимым певцом Хулио Игле-сиасом?!

— Ты сало-то будешь ще, чи шо? — громко прозвучал вопрос Петровича, вернувший меня в поезд Одесса-Киев.

— Пожалуй, да, — ответил я без энтузиазма и добавил: — А вы в туалет не собираетесь?

Петрович собирался. Это была хорошая новость, можно было припрятать сало, есть его не было никакого желания.

К приезду в Киев концепция радио была уже написана и сала «съели» тоже немало (да простит меня Петрович). До окончания нашей поездки я договорился с Петей о нашей следующей встрече, таким образом, появилась уверенность или скорее надежда, что дело будет доведено до победного конца.

Шел 95-й год. Я жил вместе с Жасмин в частном доме и для того, чтобы ежедневно «дежурить» возле Национального Совета (он располагался на Михайловской площади в здании сегодняшнего Украинского МИДа) мне приходилось менять три вида транспорта — автобус, троллейбус и… собственные ноги.

Поездки в общественном транспорте я очень не любил, особенно зимой, впрочем, и летом ничего хорошего в них не было. Единственное, что служило утешением, так это наблюдение за пассажирами.

Я и сейчас люблю наблюдать за людьми. Сижу вот в кафе «Нувель», пишу эти строки и смотрю на прохожих. Меня привлекает такая игра: вглядываясь в лицо человека, угадывать, чем он занимается в жизни, а потом спрашивать и проверять себя. Один раз я, как говорится, нарвался и услышал в ответ — «Не ваше собачье дело!»

После 3-х мучительных месяцев ожидания я все-таки стал обладателем лицензии на вещание, которую мы так ждали с Давидом. Все было отлично, кроме одного момента: «за лицензию треба плати-ти», а… денег-то нема!

Пришлось пойти на маленький обман с гарантийным письмом, в котором было обещано оплатить счет в течение 10 дней. Мои последние деньги ушли на покупку более 32-х билетов СВ. Как всегда спасал Давид. Он жил в Париже и воспитывал дочку, он очень быстро раздобыл необходимую сумму, и прилетел с ними в Киев со словами: «Ты пока пору-ли тут сам, без меня. Я уверен, что теперь многие двери откроются для нас, и мы станем очень богатыми! Обещаю».

Организовать радиостанцию в 95-м году в Киеве оказалось не так-то просто. Музыку нормальную даже негде было достать, да и современная украинская только «начиналась». Помню, везде звучала «Под дождем» Green Grey.

Жасмин в то время была беременная, и я обещал жениться до рождения сына. Для этого я предпринял два шага: купил 2 золотых (каждое по 25$) кольца в ювелирном на Крещатике и съездил с Жасмин в центральный загс (Бермудский треугольник в народе) и записался на 12 октября 1995 года на 16:00.

Радио начиналось с 2-х комнатной, арендованной в центре Киева квартиры, которую мы ремонтировали все вместе, общими силами. Работы было очень много и домой приходилось возвращаться не раньше полуночи. Бывало, даже ночевали на работе. Все были увлечены, процесс создания радио оказался очень интересным. Одним словом, мы не скучали.

И вот в один из таких напряженных дней зазвонил телефон. На часах было около 16:10. Я был в запарке и даже не брал трубку, но когда Маша, моя верная и давняя помощница, пытаясь до меня докричаться, сообщила, что звонят из загса, я тут же посмотрел на календарь и понял, ЧТО… пропустил! Пропустил самое важное событие в моей жизни — собственную свадьбу! Жасмин меня простила, я пообещал сыграть большую свадьбу ровно через год, что, в общем, и было сделано.

Давид в это время занимался в Париже поиском инвестиций для нового бизнеса и, к слову, весьма успешно. Начиная с этого времени он стал чаще появляться в Украине. А спустя еще некоторое время — пореже посещать Францию. Наше финансовое положение заметно улучшилось. Да и не только финансовое. Наши связи в стране начинали расти. Многие двери для нас были открыты, и мы с Давидом могли работать в прекрасной гармонии: он занимался глобальными вопросами, а я — делами.

Жизнь по-прежнему улыбалась нам, даря все то, что в ней есть прекрасного…

…Так было до того дня, когда я чуть не умер…

В течение продолжительного времени у меня постоянно болел живот. По какой причине, я не знал. Многие знакомые рассказывали мне о больничных кошмарах, и от этого мне становилось еще хуже. Когда же боль стала почти невыносима, я обратился в ближайшую больницу. «Бориса» и «Медикома» тогда еще не было, была самая обычная больница.

— Мы не можем вас отпустить. Вам немедленно нужна операция! — заявил строго дежурный врач из Октябрьской больницы.

— Как? Что со мной? Я хочу улететь во Францию, мне смогут сделать все там, в 15:00 есть рейс самолета французских авиалиний! — пролепетал я испуганно.

— Никакой Франции. Исключено. У вас острый аппендицит, он может лопнуть в любой момент. Все, что могу вам разрешить, так это позвонить близким, чтобы принесли деньги и вещи.

Поначалу я подумал, что это он так шутит, но очередной приступ боли заставил меня «отдаться» в руки местных врачей. Я был готов на любую жертву. Жасмин после моего звонка прибежала вся в слезах, а я уже договаривался о деньгах. На дворе был февраль месяц, отопления в больнице почти не чувствовалось, а я уже голый и бритый, дрожа от холода, лежал на железной каталке, готовый к операции. Вокруг лучше было не смотреть — тусклый свет и облезшие стены. Уже в операционной четко помню голос женщины, раздавшийся откуда-то из-за моей головы.

— Я ваш анестезиолог. У вас есть какие-либо противопоказания или аллергия?

— Не знаю! Я никогда не был под наркозом, и вообще никогда мне никаких операций не делали!

— Ладно, разберемся с вами…

Уже сейчас, по прошествии стольких лет, я вспоминаю свое состояние, и мне становится страшно.

Первый укол, второй, я начинаю терять сознание…

Т ишина.

Затем воспоминания становятся все более четкими, хотя и отстраненными. Я видел себя со стороны. Наблюдал, как врачи пытаются спасти одного молодого человека, который наперекор всему борется за жизнь. Был белый, длинный, хорошо освещенный коридор и много людей. Среди них я пытался отыскать Давида, и вот, увидев его, закричал: «Давид, спаси меня, эти люди хотят убить меня».

Потом я начал подниматься над землей, пытаясь схватить его за руку. Он говорил что-то, но я уже не слышал. В какой-то момент все вдруг стало черным, и даже несмотря на широко открытые глаза, мне не удалось ничего рассмотреть. Мрак буквально поглощал все вокруг. И тут появляется белый свет и длинный коридор, про который говорят многие, те, кто пережил клиническую смерть. Мой коридор почему-то окружали множество людей с обеих сторон. В руках они держали транспаранты. Справа от меня были, как мне тогда казалось, хорошие люди. Они стояли, улыбаясь мне, и время от времени указывали пальцами на свои транспаранты. На них были написаны добрые слова и нарисованы лица близких людей. В основном портреты Давида.

А вот слева от меня стояли какие-то злые люди. Они все время пытались сбить меня своими транспарантами, пытались ухватить меня за руку, чтобы утащить к себе в толпу. Я сильно кричал, пытался вырваться. Постоянно искал Давида среди «хороших». Опять его увидел, и на этот раз решительно тянул свою руку к нему, пытался дотронуться до него.

До сегодняшнего дня помню очень четко, как я вернулся в свое лежащее без сил тело, в холодный операционный зал Октябрьской больницы. Помню, что мое тело сильно дрожало, и что мои руки и ноги были очень напряжены, я их практически не чувствовал.

Правду о случившемся я узнал только спустя четыре года.

Я пришел проведать одного своего друга, его так же, как и меня когда-то давно, прооперировали в Октябрьской. И вдруг сзади ко мне подошла маленькая женщина и неожиданно похлопала меня по плечу со словами:

— Ты Саймон?

— Да… — Я даже немного растерялся. — Откуда вы меня знаете?

— А ты лежал под моими руками четыре года назад. Я была твоим анестезиологом, — отвечала она без эмоций. И вдруг я очень четко вспомнил этот голос. У меня пошли мурашки по коже…

— На самом деле ты тогда умер. Правда, ненадолго, — продолжала она. — У тебя оказалась аллергия на один препарат, и реакция твоего организма была такова, что твои вены резко стали набухать, вот-вот лопнут!.. Твое сердце не выдержало и остановилось. На три с половиной минуты. Мы тогда были уверены, что ты умер, но каким-то чудом сердце забилось снова. Наверное, тебя Бог спас.

Я посмотрел ей в глаза. И подумал лишь о том, что меня спас другой…

…Давид.