Сеятель

– Михаил, что скажешь?

– Да что он может сказать? – неожиданно вместо меня с желчью в тоне ответил генерал. – Лучшие иностранные врачи смотрели и сказали, что это неизлечимо. А ты привел какого-то мальчишку и думаешь, что тот справится!

– Вредный старикан, – сказал я и, не обратив внимание на шокированного моими словами генерала, ответил на вопрос ротмистра: – Работа сложная, но я уверен, что смогу восстановить подвижность руки. Только потребуется не одна операция, а три. Также часть мышц ослабла или даже атрофировалась, с потерей подвижности ими не пользовались. Придется долго разрабатывать руку. Я распишу комплекс упражнений. Нужно будет заниматься не менее трех раз в день.

– Когда первая операция? – деловым тоном поинтересовался ротмистр.

– Через два дня. Нужно время на подготовку.

– Я настаиваю на присутствии моего лечащего врача, – сказал генерал.

– Не хотелось бы присутствия постороннего, они имеют привычку лезть под руку с советами. Если вы дадите слово, что тот будет ассистировать и не мешать, то не возражаю, пусть будет.

Тут генерал взорвался, и я много что о себе выслушал. Ротмистр попытался остановить отца, но не смог, еще и ему досталось. Ну и под оскорбления (меня шарлатаном называли, это самое мягкое из сказанного) я покинул кабинет и направился в свою комнату. Сборы много времени не заняли, слуги помогли, так что, оседлав лошадей и не прощаясь, я покинул дом. Крики в кабинете хозяина дома до сих пор доносились. Из покупок я забрал гитару, походный набор скальпелей и средства ухода за руками. Остальное мне не принадлежало, ведь я не выполнил работу – генерал отказался от моих услуг. Да и плевать на него, каждый сам кузнец своего счастья

Я направился ко дворцу, там у казаков из охраны узнал, где те обретаются, и пошел туда. Меня не прогнали, накормили, ведь я не успел поужинать у Соминых. Моих лошадей поставили в общую конюшню, а меня уложили спать в казарме.

У казаков я задержался: мне было тут интересно, два месяца уже живу, подошла середина мая. На свои деньги, проехавшись, я собрал комплект хирургических инструментов, купил средства для наркоза, перевязочный материал. Ну и, тренируясь со всеми, а вечерами играя на гитаре, заодно пользовал некоторых казаков. Мне нужно иметь опыт, чтобы не потерять навык. Недавно вернулась сотня с турецкой войны, которая закончилась на днях, некоторые отходили после ранений, вот я им и помогал. Одному подвижность пальцев вернул, другому пуля кончик носа срезала, смотрелось жутко – так я смог провести пластическую операцию, уменьшил нос, срезая хрящ, ушил, и тот две недели с повязкой ходил. Потом ее убрали, а через месяц и швы исчезли. Этот случай принес мне широкую известность в узких казачьих кругах, и ко мне потянулись другие увечные.

Я не торопился покидать эти места. С момента, как ушел из дома Соминых, прошло немало времени, я ждал, когда сойдет лед, куплю судно и покину Россию, отправившись в кругосветку.

Сейчас ко мне подошел полный мужчина, такой живчик в костюме и котелке.

– Ты Михаил Кузнецов? – спросил он.

– Михаил Кузнецов – это я, – лениво ответил я, продолжая наблюдать, как два казака, в одних штанах и рубахах ведут бой на шашках: стальные полосы только и сверкали, практически не видные глазу. Мне о таком мастерстве остается только мечтать.

– Это ты рисовал?

Перед моим лицом появилась бумага с рисунком от руки. Мельком глянув на нее и рукой отодвигая в сторону, чтобы обзор не загораживала, я ответил:

– Моя. Зарисовка повреждений локтевого сустава генерала от инфантерии Сомина.

– Хорошая новость. Наконец-то я тебя нашел. Я лечащий врач генерала Сомина. Знаешь, месяц назад, когда тот со смехом описал тебя, называя шарлатаном, и показал твой рисунок, я был в изумлении. Это работа настоящего врача, большого специалиста по повреждениям. Я половину названий мышц в рисунке не знаю. Я смог убедить генерала в его ошибке и в том, что рисовал настоящий специалист, гений от медицины, а также в том, что если бы он провел эти операции, то рука была бы восстановлена. Его высокопревосходительство решил разрешить тебе провести операцию. Сын генерала был уверен, что ты отбыл к Черному морю.

– Ну и как вы меня нашли? – с той же ленцой поинтересовался я и напрягся, не сводя взгляда с казаков: один чуть другого не покалечил – шашки острые, боевое оружие.

– Случайно. Заинтересовался восстановлением подвижности пальцев одного казака. Мой знакомый, уважаемый столичный врач Елисей Агапович Агапов, который и оперировал после ранения того казака, мне об этом сообщил. Он осмотрел казака и изумился, что была проведена настолько искусная операция. Скажу честно, я первая ласточка, скоро к тебе прибудут и другие врачи. Узнали бы и раньше, но казаки о тебе не говорили.

– Это я их попросил. А генералу передайте, что я его речь в кабинете помню, так что нет. Пусть и дальше живет инвалидом.

– Ты откажешь больному в лечении? А как же клятва?

– Я ее не давал, – ответил я, едва слышно прошептав: – По крайней мере, не в этой жизни.

Не слушая, что говорит неизвестный врач (тот так и не удосужился представиться, видимо, забыл), я отошел от толпы и направился к подъесаулу. Казаки не дали гостю пойти за мной, стеной встали.

– Не выполнили вы обещание, – сказал я подъесаулу. – Тихон, которому я пальцы вылечил, рассказал докторам в столице, кто его лечил. В общем, я ухожу.

Тот молча кивнул и отправил двух казаков помочь мне со сборами. Через час я уже покинул казармы, и мои лошади, разбрызгивая грязь из-под копыт, устремились в сторону Риги. Там судно куплю. Снег уже сошел, жаркое солнце просушить землю успело, но вчера был сильный ливень, и весенние ручьи звенели то тут, то там…

Неизвестное пространство. Неизвестное время

Очнувшись, я вздохнул, узнав знакомое ощущение бестелесности. Последнее, что я помню, так это то, что, удалившись от казарм, устроился в деревне на постой. Тогда уже стемнело, и я лег спать. А очнулся уже тут.

– Да что опять?! Исследователь? Ау?

– Здесь я, Федор.

– Угу! Объясни мне, приближенный к Создателю, что это все было? Сам сказал, что благодарность, а тут что? Мне, между прочим, стало нравиться в том времени, да и тело устраивало. Даже полгода не прожил. Или ты меня вернешь в тело Михаила?

– Нет, извини, но чтобы пообщаться тут, нужно вырвать твою душу из тела. Не я установил эти правила. Я отправил тебя на сто лет в прошлое, вопреки твоему желанию. Признаю, это был сбой.

– Не скажу, что этот сбой меня сильно расстроил. Ладно, выкладывай, почему пообщаться захотел?

– Нужна твоя помощь. Я не могу влиять на миры и людей. Только на души. Ты был моим учебным материалом. Я молодой, получал опыт.

– Ближе к делу.

– Я совершил ошибку. Отправил в один из миров свой аватар, свою копию, и наблюдал за тем, как тот себя начал вести, вживаясь в местную жизнь. Мне это сильно не нравится: он убивает, происходят массовые жертвоприношения, и все это отдачей идет на изнанку мира. Мне больно… он вредит не только пространствам изнанки, но и мне. Нужно его остановить.

– Убить?

– О нет, лишь отправить обратно. На самом деле это несложно, нужно лишь срубить ему голову, и аватар вернется ко мне.

– М-м-м, как-то неубедительно. Не знал, что приближенные к Создателю способны лгать. Может, другую версию придумаешь? Меня сложно назвать спасителем мира.

– Хм, хорошо, Федор, считай, подловил. Теперь правда. Одной из моих наложниц случайно попал в руки артефакт переселения душ. И она…

– Так, стой. Не знаю как, но я чувствую ложь. Ты опять мне лжешь.

– Я не лгу.

– Проверим. Почему ты каждый раз меня отправлял на Корейскую войну?

– Это случайность? – с вопросительными интонациями сказал тот.

– Ложь. И еще… твоя манера говорить, построение фраз при общении… Ты кто такой? Где Исследователь? Голос похож, но ты не он.

– Я… – Неизвестный не договорил, и меня куда-то резко понесло.

Вспышки не было, не вырубило. Не знаю, сколько я висел в пространстве, но снова закрутило, потом замерло – непонятно, как я это чувствую в полной мгле, да еще без тела, – и снова раздался голос:

– Здравствуй, Федор.

– Надеюсь, в этот раз я с настоящим Исследователем говорю?

– Теперь да. Одна из моих младших сестренок взяла артефакт перемещения душ и поиграла. Еще и в записи моих исследований залезла, где ты занимаешь первое место. Молодая, сто сорок лет всего, десять по вашим земным меркам. Просить прощения не буду, это ваша людская придумка, мы не просим, мы берем.

– Н-да, младшие сестрицы – они такие. После них хоть потоп.

– Я вижу, ты знаком с моей проблемой. У меня сестер двести двенадцать, а присматриваю за ними я. Пока в одном месте склоку успокаивал, другая поиграла в лаборатории в мое отсутствие.

– В тело Михаила меня уже не вернуть?

– Сестрица отправила твою душу в хранилище, прошло почти сто лет. Я не сразу обнаружил, где твоя душа. Для тебя эти годы как миг пролетели. Могу отправить в тело Михаила в другом параллельном мире. Или в Союз хочешь?

– Давайте Союз. В этот раз в сороковые годы. В парнишку, который при смерти. Не хочу лишать жизни детей – только те, что уходят за грань. Желательно с полностью здоровым телом.

– Утопленники? Хм, я тебя понял. Есть тут один из параллельных миров, тысяча девятьсот сорок восьмой год, лето. История полностью повторяет историю твоего родного мира. Тебе понравится.

– Это наша последняя встреча?

– Возможно. После смерти твоя душа автоматически переместится в хранилище душ. Если вспомню о тебе, пообщаемся.

– Прощай, Исследователь.

– Прощай, Федор.

Дальше закрутило и завертело, после чего последовал удар с потерей сознания. Надеюсь, тело мне действительно достанется подходящее.

Задергавшись, я попытался всплыть, но что-то давящее на ноги не давало мне это сделать, вода хлынула в легкие и желудок. До поверхности полметра, вон, солнце светило, но всплыть я не мог, как ни работал руками, дергаясь и захлебываясь. Резко присев, я ощупал ноги – руки были связаны спереди, к ним было привязано что-то железное. На одной силе воли, сдерживая спазмы, я ухватился за корневища на дне и потянул тело ближе к берегу, к тени, где, как мне показалось, была крона дерева. Пару метров полз по поднимающемуся дну и встал – моя голова оказалась на поверхности. Вот тут мне действительно стало плохо: кашлял, выплевывал воду, спазмы так и крутили тело. Чуть снова не захлебнулся. И тут услышал удивленный возглас на берегу, на таком знакомом западноукраинском суржике:

– Михась, ты глянь, москаль, которого мы утопили, выплыл… Не-е, не стреляй, шуметь нельзя. Ты штыком его, штыком.

– Бандеровцы, – прохрипел я и нырнул, уходя от удара штыка винтовки Мосина. Опознал ее боковым зрением.