Сейф дьявола

1

Полковник американской секретной службы Джон К. Говард на первый взгляд производил впечатление человека симпатичного и приветливого. Несмотря на то что до шестидесятилетнего рубежа ему не хватало всего нескольких месяцев, он не превратился в старика, вздыхающего по давно минувшим дням, и не пытался выдать себя за нестареющего супермена. Он всегда старался быть самим собой, сохранять физическую и душевную форму. Бесспорно, он обладал определенным личным обаянием, которое позволяет, скажем, посредственным певцам овладевать вниманием переполненного зрительного зала, а затрапезным чинушам становиться крупномасштабными аферистами.

Его жена была на двадцать лет моложе. Она принадлежала к одной из тех нескольких сот американских семей, которые правили этой страной не потому, что они осуществляли ее политику, а потому, что подчиняли ее своим интересам. Итак, Говард принадлежал к числу избранных и вообще мог бы ничем не заниматься. Мог, и тем не менее более тридцати лет занимался одним и тем же делом.

Это произошло потому, что Говард по натуре был игрок и актер. Чем лучше он выступал в роли актера, тем хуже была та игра, в которую он играл. И сценой, на которой велась эта игра, с молодых лет стала для него американская секретная служба. Он располагал несметным количеством случайных знакомств, и все эти знакомые боготворили его. Те, кто знал его ближе, испытывали перед ним страх, а на узкий круг людей, раскусивших Говарда до конца, его имя наводило ужас.

В день прилета Говарда в Мюнхен настроение Вольфганга Штрайтцера, директора экспортно-импортной компании ТАНАСС ЛТД., являвшейся прикрытием для американской секретной службы, нельзя было назвать хорошим. Он принадлежал к числу тех людей, которые Говарда знали близко и которые его очень боялись.

Их знакомство состоялось в лагере военнопленных через несколько дней после окончания второй мировой войны. Тогда Штрайтцер прозорливо рассудил, что для него будет значительно выгоднее, если он не станет очень уж хвастаться своими заслугами офицера абвера. Поэтому он раздобыл для себя документы рядового унтер-офицера продовольственной службы. Потом его вызвал на допрос улыбающийся майор американской армии, оставлявший впечатление симпатичного человека, и долго дружески с ним беседовал. В тот момент когда Штрайтцер уже и не думал, что его легенда может провалиться, майор Говард достал личное дело лейтенанта абвера Вольфганга Штрайтцера… С того дня Штрайтцер стал сотрудником американской секретной службы.

Пока Говард находился в Европе, они встречались довольно часто. Штрайтцер старался изо всех сил заслужить признание. И наконец, перед отъездом в США Говард назначил его директором фирмы ТАНАСС. Это был известный филиал секретной службы, и Штрайтцер был доволен.

После этого встречи с Говардом стали редкими. Но Штрайтцер никогда не забывал, что скрывается на самом деле за приветливой улыбкой и личным обаянием этого американского полковника. Каждый раз, когда ему приходилось встречаться с ним, его переполняло чувство какой-то неуверенности.

Вот и сейчас, стоило Говарду нежданно-негаданно появиться в его кабинете, как у Штрайтцера возникло чувство, будто он снова сидит перед американцем в лагере военнопленных.

— Как долетели, мистер Говард? — вежливо спросил Штрайтцер по-английски с типичным для немца акцентом.

Говард сидел в кресле с мягкой улыбкой на лице, и казалось, что в этот момент его ничто не интересует, кроме сигары, которую он сосредоточенно раскуривал.

— Благодарю… — ответил он и с улыбкой посмотрел на Штрайтцера. — Я был бы чрезвычайно доволен, если бы так же благополучно вернулся в Нью-Йорк.

Говард встал и посмотрел в окно. Над Мюнхеном простиралось голубое небо, ярко светило летнее солнце.

— Вам не кажется, — продолжал он, стоя спиной к своему собеседнику, — что Мюнхен немного странный город?

— Я живу здесь давно, сэр, — ответил Штрайтцер. В его голосе не было никакого нетерпения.

Говард, безусловно, приехал в Европу не на экскурсию, но о том, что его интересует, скажет только тогда, когда сочтет это необходимым. За долгие годы работы в секретной службе Штрайтцер кое-чему научился и уже давно понял, что не существует бесед, в которых ни о чем не говорится. Всегда, что бы ни обсуждалось, речь идет о достижении превосходства одного над другим. И тот, кто спешит, как правило, проигрывает.

Говард с улыбкой повернулся к Штрайтцеру:

— А что это меняет?

— Ничего, сэр… Но может послужить объяснением, почему до сих пор мне это не приходило в голову.

Говард, продолжая улыбаться, сел в кресло:

— А вам не приходило в голову, что следовало бы проверить, почему в Праге задержали Гранднера?

2

Полковник Говард прилетел в Европу не один. Его сопровождали капитан Гарри Браудер и сотрудник группы специальных акций Лино Торанце. Оба попутчика остановились не в Мюнхене, а в Праге. В связи с тем что их вылет в Чехословакию был непосредственно связан с поездкой Говарда в Мюнхен, американский полковник не упомянул Штрайтцеру о них ни единым словом. Но не потому, что он не доверял директору фирмы ТАНАСС, а потому, что таким был стиль его работы.

Вечером Штрайтцер устроил у себя дома ужин в честь Говарда. Это был ужин для двоих, и Штрайтцер испытывал внутреннее напряжение. Если Говард прилетел только из-за Гранднера, то все выглядело плохо, потому что сам Гранднер вряд ли мог интересовать полковника. Хотя он и был американцем, но для фирмы ТАНАСС не делал ничего особенного. Поэтому он мог служить Говарду только поводом для поездки из Нью-Йорка в Европу. Тогда о ком же могла идти речь, как не о директоре фирмы ТАНАСС, достигшем возраста, когда люди превращаются из активных работников в ненужные памятники?

Поэтому Штрайтцер все время был настороже. Но Говарда хорошее настроение, казалось, не покидало, а на лице его застыла дежурная приветливая улыбка, отчего оно походило на маску.

После ужина полковник закурил сигару, достал из кармана изящную коробочку и протянул ее хозяину:

— Дорогой Штрайтцер, я не сентиментальный человек, но через месяц исполняется четверть столетия со дня нашего знакомства. Мне кажется, что этого небольшого внимания вы заслуживаете…

Штрайтцер посмотрел на бриллиантовые запонки с иголкой для галстука, и по телу пробежала дрожь. «Подарок на прощание», — подумал он, а вслух сказал:

— Вы очень добры, мистер Говард, — и заставил себя улыбнуться.

Говард следил за ним с добродушной миной на лице.

— Надеюсь, — заметил он тоном, каким обычно рассказывают анекдоты, — вы не станете рассматривать это как подарок при уходе на пенсию.

— Безусловно, вы бы сказали мне об этом просто и откровенно, сэр, — сразу нашелся Штрайтцер, хотя был уверен в обратном.

— Между друзьями иначе и не может быть. Лично я придерживаюсь того мнения, что вы нам еще очень и очень нужны.

— Благодарю вас, сэр.

— Однако я не исключаю, — продолжал Говард слегка изменившимся тоном, — что у других несколько иное мнение. Вы же хорошо знаете, как это бывает: о хорошем быстро забывают, а вот малейшие упущения вспоминают очень долго.

Говард немного помолчал, чтобы дать возможность хозяину собраться с мыслями. Однако Штрайтцер именно в этот момент уяснил, что полковник приехал совсем не затем, чтобы заниматься вопросом замены директора ТАНАСС. Если бы то, о чем он только что сказал, было правдой, он бы, несомненно, промолчал. Ведь перед теми, кого готовятся выгнать, не извиняются.

— Всех нас, мистер Говард, окружают не только друзья… И разрешите мне сердечно поблагодарить вас за оказанное внимание и за ваше личное расположение.

Говард утвердительно покивал и минуту помолчал. Он понял, что немного недооценил Штрайтцера. Широко взмахнув рукой, Говард произнес:

— Американская секретная служба не забывает своих друзей… Ну а теперь… — Он отложил сигару, поудобнее устроился в кресле и перевел взгляд на потолок. — Теперь еще раз об истории с Грандиером…

— Эта история для меня чрезвычайно неприятна, — виноватым тоном произнес Штрайтцер, но мурашки уже не бегали у него по спине.

— Ну, не будем из этого делать трагедию, — благосклонно утешил его Говард, но тут же снова напугал: — До тех пор пока этот парень будет вести себя разумно, нет необходимости заострять внимание на том, что вы были хорошими друзьями.

У Штрайтцера в голове опять возник клубок самых различных мыслей. Его взгляд ушел куда-то в глубину, за Говарда.

— Да, сэр. Мы с Гранднером были друзья, и я уверен, что он будет вести себя разумно… Единственного я не могу понять: как это могло произойти? У него в Праге было довольно простое задание.

— Согласно официальной версии, переданной соответствующим органам незадолго до моего вылета из Нью-Йорка, ваш приятель напился и попал в автомобильную аварию, во время которой была ранена девушка, сидевшая у него чуть ли не на коленях.

Штрайтцер на мгновение опешил и выпалил:

— Я не верю!

Именно этого и ждал Говард:

— Дружище, я же не утверждаю, что официальное сообщение чехов должно быть правдивым.

— Извините, мистер Говард, но такой нелепицы Гранднер никогда бы не допустил.

— Тогда нам не остается ничего иного, как искать причины в другой области… — кивнул американец, и ему вдруг пришло в голову, что Штрайтцер стареет. Времена, когда он был толковым работником и глупости не приходили ему в голову, миновали. Сейчас он произносит их вслух.

— Если официальная версия неправдива — а вы ее энергично отвергаете, — то нам стоит подумать, не является ли это заранее спланированной акцией. Если арест Гранднера только часть какой-то комбинации, то, естественно, возникает вопрос, от кого чехи узнали, что у торгового представителя фирмы ТАНАСС было далеко не торговое задание.

Штрайтцер вытер пот со лба и беспомощно произнес:

— Может, это простая случайность.

— Господь с вами, старина, — дружеским тоном заметил полковник, — в случайность могут поверить любовники, но не шеф филиала американской секретной службы в Мюнхене.

Штрайтцер уже понял, что сам себя загнал на тонкий лед. Нахмурившись, он сказал:

— Мне все же кажется…

— Мне не хотелось бы навевать вам плохие сны, Штрайтцер… — перебил его Говард и, поднимаясь, с улыбкой заметил: — Но вам следовало бы об этой истории серьезно подумать…

3

И Штрайтцер думал, серьезно думал. За четверть века он проделал для американцев много полезной работы. В конце концов, американская секретная служба за красивые глаза никому не платит. Штрайтцер в совершенстве владел всеми тонкостями разведывательной работы, был отважен и деловит. В какой-то период даже считался одним из асов европейской разведки.

А теперь шестидесятилетний рубеж давал себя знать, и все стало иначе. Все чаще и чаще он терял спокойствие, а при этом и умение предвидеть, подгонял себя и своих людей, чем создавал атмосферу постоянной нервозности. И самое страшное заключалось в том, что он утратил способность к риску…

Чем яснее Штрайтцер сознавал это, тем сильнее боялся, что это поймут и в Центре. А он пока не собирался уходить со сцены. И дело тут не в деньгах, у него их было достаточно. Просто он не хотел расставаться со своей средой. Он знал, как категорично в их деле оценивают работников — сам пользовался подобными критериями при оценке своих подчиненных. Поэтому естественно, что он сразу связал внезапный приезд Говарда с тем, что так волновало его в последнее время.

На следующее после ужина с полковником утро Штрайтцер вызвал к себе мужчину спортивного вида, которому на первый взгляд никто не дал бы сорока лет. Это был чехословацкий эмигрант Петр Галва — второй человек в филиале американской секретной службы в Мюнхене.

— Ну что? — осведомился Штрайтцер, как только Галва появился в дверях.

Тот часто заморгал, пригладил ладонью коротко подстриженные волосы:

— Разрешите сесть, герр директор?

Штрайтцер кивнул. Галва сел в кресло в ожидании дальнейших вопросов.

— Есть информация из Праги? — заметно спокойнее спросил Штрайтцер.

— Если вы имеете в виду случай с Гранднером, — неторопливо ответил Галва, — то подробности будут известны завтра утром…

— Утром… утром…

— Раймер вернется из Праги сегодня ночью и завтра утром проинформирует меня.

Штрайтцер минуту помолчал, потом встал и прошелся по кабинету, Галва повернулся к нему, но нервное состояние директора, казалось, не особенно его беспокоило.

— Кажется, у вас есть на этот счет свое мнение, герр Галва, не так ли?

— Разумеется… Мое мнение о Гранднере вы давно знаете.

— Знаю… Вы считаете его идиотом! — выпалил Штрайтцер.

— Ну-у, — протянул Галва, — так я о нем никогда не говорил. Правда в том, что я постоянно толкую ему об опасности чрезмерного пристрастия к алкоголю, а он на это ноль внимания.

— Он выпивает не больше других.

— Может быть, но пьянеет он значительно быстрее, чем другие.

Штрайтцер махнул рукой и сел в кресло рядом с Галвой, внезапно поняв, что его заместитель прав. Да он и сам неоднократно предупреждал об этом Гранднера. Предложив Галве сигару, Штрайтцер с улыбкой согласился:

— Действительно, долго он не выдерживает.

— Да, герр Штрайтцер, это вы точно подметили.

Штрайтцер быстро взглянул на своего собеседника, но в его глазах не увидел и тени иронии.

— Ну а теперь напомните мне, — сказал Штрайтцер, — что Гранднера послали в Прагу по моему устному указанию.

— Какой в этом смысл?

«Этот невозмутимый чех будет директором фирмы ТАНАСС, хоть он и эмигрант», — подумал Штрайтцер.

— Но вы же знаете, что это было именно так, — после паузы задумчиво произнес Штрайтцер. — Какой из этого получился бы превосходный скандал!

— Каждый, кто направляет агентов за рубеж, должен считаться с тем, что некоторые из них не вернутся, герр Штрайтцер. И какая разница, кто из нас его посылал. В конце концов, это не первый человек, который не возвратился.

— Вы, безусловно, правы, только вокруг этого случая что-то уж больно шумят.

— Я проанализировал, что Гранднер знает и что мог бы выдать на допросах. Получилось не очень много. Правда, я не знаю… — Галва замолчал, как будто подыскивая подходящую формулировку.

Вольфганг Штрайтцер сразу понял, куда целится его заместитель:

— Вы хотите сказать, что не знаете, о чем мог ему рассказать я, не так ли?

— Да, герр Штрайтцер. Это ведь ваш близкий друг.

— Безоговорочно заслуживающим доверие я его не считал, — решительно заявил Штрайтцер. И сказал правду: он был не настолько глуп.

— Тогда все в порядке. Гранднер не знает ни нашего резидента, ни агентурную сеть в Чехословакии… Ему известен один связной, и если мы это звено уберем, то ничего не случится. Он может выдать только одного нашего человека и отдельные организационные и кадровые вопросы фирмы ТАНАСС. В этом смысле он не скажет чехам больше того, что они уже знают.

— Безусловно, за эти годы они о нас кое-что узнали, — согласился Штрайтцер, для которого рассуждения Галвы были как целебный бальзам.

— Я только не пойму, почему именно вокруг случая с Гранднером надо устраивать такой шум, герр Штрайтцер?

Директор оставил вопрос без ответа. Он пока не считал нужным проинформировать своего заместителя о прилете полковника Говарда, особенно о тех проблемах, которые в связи с этим возникли.

— При этом вы, разумеется, исходите из самого худшего варианта: полиция задержала Гранднера за шпионаж и он признался во всем.

Галва улыбнулся:

— Если кто-то попался в руки полиции, каковы бы ни были причины, нужно брать во внимание все, даже самое худшее. В общем, мне ясно, в случае с Гранднером возможны несколько вариантов…

— То есть?

— Официальное сообщение о дорожном происшествии может быть правдой — это первый вариант и, по моему мнению, наиболее вероятный…

— Значит, вы верите, что он оказался способен на подобную глупость?

— Гранднер — да.

Штрайтцер кивком подтвердил, что слушает Галву со вниманием.

— Этот вариант был бы для нас самым выгодным… До тех пор, конечно, пока Гранднер не выдохнется и не выложит то, о чем его никто не спрашивал…

— Для чего ему это нужно?

— Чтобы спасти себя.

— Я в это не верю.

— Я тоже, но как крайний вариант мы должны это предусмотреть.

— Как крайний и маловероятный.

— Теперь следующий вариант: Гранднера мог выдать связной, с которым он встречался в Праге.

— Конечно.

— И наконец, теоретически есть еще два варианта… Первый — у чехов есть агент в нашей организации, который заранее информировал их о Гранднере. И второй — Гранднер каким-то образом мог выдать себя сам.

— Но это действительно только теоретические варианты.

Галва пожал плечами:

— Теоретические, но вполне вероятные.

«Теоретические, но вполне вероятные», — эхом отозвалось у Штрайтцера в голове. В его положении только не хватало, чтобы у него где-то сидел чешский разведчик. Но Говард тоже говорил об этом, поэтому…

— У вас есть основания считать, герр Галва, что у нас сидит коммунистический агент? — спросил Штрайтцер, внимательно глядя на своего собеседника.

— Если бы у меня были подобные основания, я бы давно обратил на это ваше внимание. Но полностью исключить такую возможность нельзя. Ведь в этом заключается цель коммунистических разведок.

— И что вы предлагаете?

— Утро вечера мудренее, герр Штрайтцер. Потом я бы смог изложить конкретные предложения.

— Хорошо, заходите ко мне с этим Раймером.

4

Вскоре после ухода Галвы появился полковник Говард. Он выглядел отдохнувшим и одним своим видом создавал вокруг себя хорошее настроение.

— Давно я так хорошо не спал, Штрайтцер! А вы?

— Благодарю вас, сэр… Я тоже не могу пожаловаться.

— Это хорошо… Сигару?

— С удовольствием, мистер Говард.

Закурив, оба удобно устроились в мягких креслах. Сейчас Штрайтцер выглядел более спокойным, чем вчера вечером. Разговор с Галвой придал ему смелости. Он покажет этому американцу, что фатальный случай с рядовым агентом не выбил его из колеи, даже если речь идет о его друге. Вобрав в себя побольше воздуха, Штрайтцер обратился к полковнику:

— Буквально несколько минут назад я обсуждал с Галвой этот случай с Гранднером…

На лице полковника появилась улыбка.

— Превосходно! — Он взял хрустальную пепельницу и взвесил ее на руке: — Чешское стекло?

Штрайтцер неопределенно пожал плечами. Говард продолжал:

— Чудесная работа… Кстати, этот ваш заместитель, Галва, тоже, чех, не так ли?

— Да, сэр. Работает на нас более десяти лет и до сих пор не вызвал и тени подозрения.

— А это хорошо… или плохо?

Штрайтцер взглянул на американца, пытаясь угадать, что тот имеет в виду:

— Не понимаю вас, мистер Говард.

— Ну, это не так сложно, — добродушно стал объяснять полковник. — Вы, конечно, и сами отлично знаете, что у каждого агента, который работает на нас долгое время, наберется множество недочетов и неясностей. И только у тех… — Говард сделал паузу, — кто работает на две стороны, всегда все чисто.

Штрайтцер внимательно посмотрел на американца:

— Вы что-нибудь конкретно знаете о Галве, мистер Говард?

— Я знаю только одно, дорогой Штрайтцер, — полковник бросил недокуренную сигару в хрустальную пепельницу, — что наша старушка Земля кишит агентами и шпионами.

Штрайтцер окончательно пал духом. Что же интересует этого американца? Наугад он говорит или точно знает, куда целится? Но ведь этого не может быть!

— Прошу прощения, мистер Говард, — охрипшим внезапно голосом произнес Штрайтцер, — но связывать Галву с арестом Гранднера просто нелогично.

Полковник слегка улыбнулся:

— Интересно, а что вы считаете логичным?

— Я бы мог вам объяснить, — упрямо настаивал Штрайтцер. Американец всем своим видом показал, что внимательно слушает:

— Пожалуйста…

— Допустим, что Галва — чешский агент… Гранднера посылал в Прагу он и точно знал, какое у него задание. А если об этом знал Галва, то знали и чехи. Зачем же им тогда арестовывать Гранднера и рисковать Галвой, представляющим для них значительно большую ценность? Ведь они не узнали бы от Гранднера ничего такого, чего бы не знали уже от Галвы! — Штрайтцер замолчал и пристально посмотрел на полковника.

Говард кивнул в знак согласия, встал, снял пиджак и снова опустился в кресло:

— На вас эта жара не действует?

Штрайтцер отрицательно покачал головой. Говард продолжал:

— Вы, дорогой друг, руководствуетесь логикой, которая на первый взгляд кажется многообещающей… Только довольно часто она бывает обманчивой. Что, если у чехов несколько другая логика? Ведь они могли знать от Галвы, что Гранднер — ваш хороший… точнее, личный друг. А личный друг шефа обычно знает значительно больше, чем его заместители… Я, конечно, не хочу подозревать вас в болтливости, я просто рассуждаю теоретически, и ничего более. Ну, и нам тут же приходит в голову иная мысль: если чехи задержали Гранднера под предлогом дорожного происшествия, то они сделали это только для того, чтобы узнать не то, что знает ваш заместитель, а то, чего он не знает.

— Уверяю вас, мистер Говард, — сразу же отреагировал Штрайтцер, — что я Гранднеру ни разу не выдал…

— Несомненно, — перебил его полковник, — но об этом знаете вы и не знают чехи. Они могли предполагать все что угодно.

Штрайтцер нахмурился. Он напоминал зайца, загнанного в ловушку и безуспешно пытающегося найти выход. Говард был удовлетворен, именно этого он и добивался.

— Сколько у вас работает чехов?

— С Галвой пять, — вялым голосом ответил Штрайтцер.

— Кто из них знал, под каким именем Гранднер выехал в Чехословакию?

Штрайтцер на мгновение задумался:

— Галва и Крулих.

— Кто это — Крулих?

— Инструктор…

— Дайте мне его личное дело! — решительно приказал Говард.

Когда Штрайтцер отдавал распоряжение секретарше, полковник добавил:

— И Галвы тоже…

Он внимательно изучил оба дела. Штрайтцер все это время, сидя за рабочим столом, задумчиво рисовал чертиков. Изредка он кидал взгляды на американца, но тот, не задавая вопросов, молчаливо листал бумаги.

Когда Говард отложил личные дела Галвы и Крулиха, Штрайтцер встал и отбросил изрисованный лист.

— Будут какие-нибудь вопросы, мистер Говард?

— Немедленно увольте Крулиха!

Директор фирмы ТАНАСС поспешно выполнил этот приказ.

5

В тот же вечер из Праги прилетел капитан Браудер и посетил полковника Говарда, разместившегося на вилле фирмы ТАНАСС.

Говард вышел с Браудером на прогулку в сад, так как не доверял ни одному из объектов. Он был уверен, что подслушивающих устройств там установлено больше, чем электрических лампочек, — таковы были все объекты американской секретной службы.

Браудер, тридцатипятилетний, безупречно одетый красавец, несколько лет прослужил на Ближнем Востоке. Его отличали прекрасная память и хорошая ориентация в делах.

— Что скажете, Гарри? — дружески начал Говард.

— Кажется, Гранднер и вправду свалял дурака, сэр.

Говард чуть-чуть подался вперед, но не сказал ни слова. А Браудер продолжал:

— Я разговаривал с работником посольства, которому было разрешено с ним встретиться… Он подтвердил, что все правда: перебрал, посадил девицу в машину и на повороте перевернулся. Я видел машину. По тому, как она выглядит, ему здорово повезло, что все так закончилось. Девица чувствует себя не особенно хорошо, он же отделался парой синяков… — Браудер замолчал, считая доклад оконченным.

— Вы исключаете какой-либо подвох? — спросил Говард.

— Я никогда ничего не исключаю, сэр, но здесь, кажется, все чисто.

— Тогда все в порядке, — спокойно ответил полковник. — А как Торанце?

— Ждет, сэр.

— Ему не следовало бы ждать очень долго.

Браудер пожал плечами и закурил сигарету.

— Гарри, вы разместитесь со мной на вилле, — распорядился Говард. — Ступайте, можете отдыхать, утром вам придется выехать на аэродром и встретить Кларка и его людей. Устроите их в отеле, а Кларка серьезно предупредите, чтобы они здесь не отсвечивали.

— Слушаюсь, сэр, — склонил голову Браудер и исчез.

Полковник еще несколько минут побродил по саду, благоухавшему ароматами трав и цветов. Но мысли его были там, где не ощущалось никаких запахов, за исключением запаха стреляного пороха.

6

Вернувшись с прогулки, Говард взглянул на часы. Несмотря на то что они показывали половину девятого, он готов был держать пари, что в этот поздний час директор фирмы ТАНАСС в своем кабинете. И не ошибся.

Полковник застал у Штрайтцера человека, которого сразу узнал по фотографии из личного дела.

— Это мой заместитель… Петр Галва, — указал директор на моложавого мужчину.

— Очень приятно, мистер Галва… Полковник Говард, — американец улыбнулся и подал Галве руку. — Я уже слышал о вас.

— Надеюсь, сэр, — Галва говорил по-английски немного лучше Штрайтцера, — вы слышали не только приятные вещи?

— Вам не по душе люди с безупречной репутацией? — спросил американец.

— Не очень, сэр… Обычно у них бывает очень много забот о том, чтобы сохранить безупречность своей репутации, а для работы не остается ни времени, ни желания.

Говард с удовольствием опустился в кресло, достал из кожаного портсигара сигару, предложил Штрайтцеру и Галве и указал им на кресла возле себя.

— Это философия для подчиненных, но не для руководителей, не правда ли, дорогой Штрайтцер?

— Именно так, сэр… Вот только у мистера Галвы действительно безупречная репутация.

Говард не спеша раскурил сигару.

— И у него тоже очень много забот, чтобы ее сохранить? Прежде чем Штрайтцер успел что-либо ответить, Галва произнес:

— Руководителям не всегда известно, сколько хлопот доставляет подчиненным стремление сохранить безупречную репутацию.

— Прекрасно! — похвалил его американец. — Это касается и ваших подчиненных, мистер Галва?

— Совершенно верно, сэр.

Говард моментально ухватился за его слова:

— И Гранднера тоже?

— Гранднер был слишком зауряден, — немного замявшись, ответил Галва.

— То есть он вообще не нуждался в репутации? — быстро подхватил Говард.

— Именно так, сэр.

— Поэтому ему было позволено пьянствовать и болтаться с женщинами?

Галва перевел взгляд на Штрайтцера, который пытался казаться безразличным.

— Или вы не верите в официальную чешскую версию? — продолжал Говард.

— У меня нет причин верить в нее, сэр… но я ее и не исключаю.

— Это ответ, при котором вы ничем не рискуете, — засмеялся Говард.

Галва ответил ему с улыбкой:

— Я не люблю острых ощущений.

— Поэтому вы и работаете десять лет в секретной службе?

— Это такой род деятельности, где люди постоянно встречаются с риском, а потому перестают быть любителями острых ощущений.

Говард взглянул на тлеющий кончик сигары и повернулся к директору:

— Дорогой Штрайтцер, ваш заместитель — философ! — И сразу же обратился к Галве: — Не знаю, хорошо ли это для философии, но для нашей службы в этом, безусловно, нет ничего плохого. В самом деле, я очень рад, мистер Галва, что познакомился с вами… — На мгновение полковник умолк, а потом спросил: — Когда же вы выясните, что, собственно, произошло с Гранднером в Праге?

— Завтра, сэр… — ответил Галва.

Говард кивнул:

— Хорошо… — В действительности это его уже не интересовало.

Галва взглянул на полковника и встал:

— Мне можно идти, сэр?

— Конечно, — кивнул тот, однако уже в дверях остановил Галву вопросом: — Минуточку! А как у вас, мистер Галва, обстоят дела со спиртным и прекрасным полом?

Галва усмехнулся:

— Не думаю, чтобы я мог вразумительно ответить вам на этот вопрос, сэр.

— Любопытный парень… — задумавшись, сказал полковник, когда за Галвой закрылась дверь. Ему был очень близок метод мышления чеха. Галва имел то, что он так ценил в своих людях: искорку в душе, личное обаяние и необходимую долю интеллектуальной смелости.

Штрайтцер не смог подавить зависти:

— Я же говорил вам, мистер Говард, что Галва…

Полковник перебил его:

— Я всего лишь отметил, что он любопытный парень, и больше ничего… Ну а что касается Гранднера, должен с вами согласиться, Штрайтцер. Теперь-то я знаю, что ваш приятель действительно здорово перебрал и попал в аварию с какой-то девицей. Так что Галва к этой истории не причастен.

Штрайтцер удивленно заерзал в кресле и попытался что-то сказать, но Говард жестом остановил его и продолжал:

— Радуйтесь! Могло быть значительно хуже.

Это Штрайтцер понял сразу. Однако все же задал вопрос:

— В таком случае, мистер Говард, мы необоснованно подозревали Крулиха? И уволили его…

— Крулиха мы уволили вовремя, — усмехнулся полковник. — У этого чешского эмигранта слишком много друзей, которые вернулись в Чехословакию. И я был бы чрезвычайно признателен, если бы впредь подобные кадровые вопросы вы решали сами.

— Да, сэр, — покорно закивал директор фирмы ТАНАСС, хотя внутри у него все кипело. Но не из-за Крулиха — он Штрайтцера интересовал не более, чем прошлогодний снег. Его разозлило, что с момента прилета американца он варился в собственном соку. А из-за чего…

— Кроме того, я думаю, — заметил Говард, — что нам следовало бы больше считаться с Галвой.

Штрайтцер в эту минуту и не представлял, что могут означать для него лично последние слова полковника, однако согласно кивнул.

7

В тихом районе на окраине Мюнхена из дверей двухэтажной виллы вышла тридцатидвухлетняя Гита Райн, стройная, ухоженная, во внешнем виде которой, однако, не было ничего экстравагантного. Элегантный бежевый костюм свидетельствовал о том, что его хозяйка предпочитает одеваться у француза Диора, а не у немца Некермана.

Гита шла, не обращая ни на кого внимания, как все элегантные и неприступные женщины, слишком много внимания уделяющие своей внешности. Она села в машину, цвет которой хорошо сочетался с голубизной ее глаз, и включила зажигание. В этот момент ее манера поведения внезапно изменилась. Она аккуратно поправила зеркало заднего вида и внимательно осмотрела улицу. Только повернув в первый переулок, она перестала обращать внимание на зеркало, но проделала другую операцию: прибавила газ, на большой скорости проехала несколько сот метров, резко затормозила, а затем развернулась и подкатила к дому по тем же улицам, только в обратном направлении.

После этого Гита доехала до центра города, на стоянке перед большим отелем оставила машину и села в трамвай. Через двадцать минут она вышла на тихой улице и, миновав квартал, вошла в старое кафе.

В полупустом зале жались друг к другу влюбленные парочки, у большого окна коротали время несколько одиноких женщин, а в противоположном углу, уткнувшись в газету, сидел за чашкой кофе мужчина средних лет.

Райн направилась к угловому столику, откуда на нее с улыбкой смотрел Петр Галва. Она села рядом и прижалась к нему, а он взял ее за руку. Так они очень походили на обычную влюбленную парочку.

— У нас гости, — начал Галва на неплохом немецком, при этом со стороны казалось, что он читает любовные стихи. — Из Центра прилетел полковник Говард. Представлять вам его не надо?

— Не надо, Петр, — улыбнулась Гита. По-немецки она говорила прекрасно. — Зачем он приехал?

— Не знаю… хотя беседовал с ним…

— Он вызывал вас? — перебила Гита.

— Нет. Поздно вечером зашел к Штрайтцеру… а я как раз был у него… — Галва помолчал, потом предложил Гите сигарету из золотого портсигара: — В первой сигарете запись беседы.

Гита взяла сигарету, затем, как бы раздумав курить, опустила ее в сумочку.

— Какое впечатление произвел на вас полковник?

— Интересный мужчина, — пожал плечами Галва, закуривая, — с ним не соскучишься.

— Было что-нибудь стоящее внимания?

— Обычный обмен мнениями по делу Гранднера.

— Когда он был здесь последний раз?

— Четыре года назад… Но всегда, когда он приезжал, что-нибудь происходило.

— Как вы думаете, Петр, что произойдет на этот раз?

— Не имею представления, — произнес Галва, поигрывая пепельницей, — но у меня какое-то странное предчувствие, Гита…

Райн внимательно посмотрела на собеседника. Она встречалась с этим человеком второй год. Разумеется, они не были любовниками. Все это делалось, чтобы замаскировать основную цель их встреч, потому что Райн, как и Галва, была сотрудником чехословацкой разведки. Она выполняла роль связной у Галвы. Ее работа — частный модельер модной одежды — предоставляла для этого большие возможности. Гита постоянно выезжала из Мюнхена в Париж. А где-то в Париже находился еще один незаметный человек, задача которого заключалась в том, чтобы обеспечить связь с Прагой.

Внедрить своего человека на такое место, какое занимал Галва, разумеется, не так-то просто. Не просто это было и для Галвы.

Одиннадцать лет назад в один из летних вечеров Галву посетили двое мужчин. Вначале разговор шел о всевозможных вещах, затем они сделали ему неожиданное предложение. Тогда оно показалось ему настолько странным, что он хотел даже позвонить в министерство внутренних дел, но понял, что это бессмысленно, поскольку оба являлись сотрудниками чехословацкой разведки, относившейся, естественно, к тому же ведомству. В первый раз они расстались довольно холодно, и Галва уже думал, что этим разговором все и закончится. Однако не закончилось. После нескольких бесед он дал согласие, прошел довольно сложный курс обучения и через полгода появился в Мюнхене как новоиспеченный эмигрант.

Для Галвы наступили тяжелые дни: постоянные вызовы, допросы и, наконец, лагерь. У него были четкие инструкции — никуда не рваться и терпеливо ждать, ждать и еще раз ждать… Он ждал — хватался за нищенскую работу, жил на пожертвования, ругался с другими эмигрантами, считавшими карманную кражу формой антикоммунистической деятельности.

И однажды пришел день, когда с неба повалил снег с дождем и лагерь утонул в море грязи. Галве стало казаться, что он зря проделал весь этот путь.

— У меня есть для вас прекрасная работа, — сказал Галве по-чешски человек, с которым ранее ему не приходилось встречаться.

Это действительно была «прекрасная работа»… Галве вручили фальшивые документы и послали в Прагу с туристической группой из Баварии. В столице Чехословакии следовало изъять из двух тайников материалы. За это ему обещали награду в сто марок и намекали на какую-то перспективу.

Галва отлично справился с заданием, и вот уже десять лет, как он живет в Мюнхене. Постепенно он стал вторым человеком в фирме ТАНАСС. Следует признать, что о подобной карьере не мечтали ни он сам, ни сотрудники чехословацкой разведки. А помог все тот же мужчина, предложивший ему в свое время прекрасную работу и обещавший в будущем перспективу. Он открыл Галве путь в американскую секретную службу. Однако главное сделал сам Галва, потому что, как показало время, у него обнаружился настоящий талант для этой работы…

— Так что за странное предчувствие у вас, Петр? — спросила Райн.

Галва стряхнул пепел и произнес:

— В Праге задержали Гранднера… Не знаю за что, но у нас из-за этого порядочная паника.

— Завтра я лечу в Париж. У меня там состоится встреча. Послезавтра будете все знать. Спокойствие!

— «Спокойствие… Спокойствие…» — повторил Галва. — Десять лет одно и то же: «Спокойствие… Спокойствие… Спокойствие!» А речь идет о моей судьбе…

Галва замолчал, и Гита увидела, что рядом с ней сидит крайне утомленный человек, совсем не похожий на влюбленного.

— Я понимаю, как вам тяжело, Петр, — с сочувствием сказала она, — но ваша работа приобретает сейчас такое значение, что вы даже представить не можете…

Внезапно Галва перебил ее:

— А кто вообще сможет подсчитать, чего стоили мне эти годы? Когда-нибудь это все закончится, — тихо проговорил он, — если, конечно, меня здесь не раскроют. Тогда я вернусь домой, мне вручат часы с дарственной надписью, и я снова буду искать свою дорогу в жизни…

На минуту воцарилась тишина, которую нарушил громкий женский смех из дальнего угла. Галва посмотрел туда и с горечью произнес:

— Вы мне должны когда-нибудь рассказать, как выглядит нормальная жизнь — без постоянного напряжения, без притворства, без этого ужасного страха за собственные ошибки или ошибки других… Я это даже и представить не смогу…

Легким движением руки Гита погладила его по голове:

— Я тоже не смогу, Петр.

И это была правда. Она мыкалась по свету уже не первый год. Перед тем как ее прикрепили к Галве, она работала в горячей точке — на Ближнем Востоке. Там ее звали Сузана Карпентье.

— Простите, Гита… — сказал Галва, — я не подумал…

— Вы знаете, как трудно было внедрить вас туда, где вы сейчас находитесь. Но если вам захотелось вернуться домой, я посоветуюсь в Париже…

Галва не дал ей договорить:

— Еще бы не захотелось! — Он сразу представил улицу со старым кинотеатром, цветочный киоск с надписью: «Земля на складе», небольшое кафе с вечно открытыми дверями и уютную комнатку с видом на футбольное поле за покачнувшимся забором. — Я хотел бы вернуться домой, Гита, — помолчав, сказал Галва, и на его лице появилось какое-то подобие улыбки, — но это невозможно. И я это знаю так же хорошо, как вы…

8

Полковник Говард все еще не раскрывал свои карты, и Штрайтцер напрасно ломал голову над вопросом: почему американец так неожиданно приехал в Мюнхен? Но одно он знал точно: полковник приехал не из-за случая с Гранднером и не ради директора фирмы ТАНАСС. Это его успокоило, но не убавило любопытства.

Почему Говард вообще занимался случаем с Гранднером? Почему он приложил столько усилий, чтобы выяснить истинную причину его ареста? И наконец, увольнение Крулиха и разговоры о Галве… Все это, безусловно, имело какой-то смысл. Но какой? Галва прервал его мучительные раздумья:

— Герр Штрайтцер, месячный анализ донесений наших агентов из Чехословакии готов.

— Есть что-нибудь интересное?

Галва передал ему папку:

— Так, ничего особенного… Много пустых фраз и мало интересной информации. Мне кажется, нам нечем порадовать Центр.

Обычно Штрайтцера раздражала прямота суждений заместителя, но на этот раз, к удивлению последнего, все было наоборот.

— У меня давно такое впечатление, — вздохнул директор. — В чем же дело?

Разумеется, Галва совершенно точно знал, в чем дело. Но если бы он это высказал, то директор фирмы ТАНАСС наверняка лишился чувств.

— В течение месяца я мог бы разработать конкретные предложения, герр Штрайтцер. — Этот ответ не мог никому нанести ущерб. Он добавил бы лишь работы оперативному штабу в Праге, готовившему для Галвы информацию в духе поговорки: «Чтоб и волки были сыты, и овцы целы».

Но дела обстояли не так просто, как это казалось на первый взгляд. Пражский резидент часть своих донесений посылал прямо Штрайтцеру, и Галва о них вообще ничего не знал, мог только кое-что домыслить. Эти донесения, как правило, содержали самую ценную информацию, поступавшую в фирму ТАНАСС из Чехословакии. Штрайтцер обрабатывал и проверял ее сам и сам же отправлял в Центр. В их работе это было обычным делом, и Галва, хотя это его и не устраивало, ничего изменить не мог. Мог только по отдельным деталям кое о чем догадываться и терпеливо ждать, пока Штрайтцер проговорится…

— У нас появилось много конкурентов, — задумавшись, заметил Штрайтцер.

Галва улыбнулся:

— Что делать? Европа изменилась… Наши коллеги из Бонна уже растеряли чувство былого уважения к американскому дядюшке, они действуют с гораздо большим размахом, чем мы, и энергично следуют собственным путем.

Несмотря на то что Штрайтцер четверть века работал на американцев, он никогда не забывал, что он немец. Поэтому слова Галвы о конкуренции со стороны Бонна не возмутили его, даже наоборот…

— Федеративную Республику Германии никто не должен водить на поводке… в том числе и ее секретную службу.

— Конечно… но мы работаем на американцев за их деньги. И будем их получать только за добротную информацию…

Штрайтцер с улыбкой перебил его:

— Ненужной информации у них у самих полно.

Галва решил, что настал благоприятный момент, и задал вопрос:

— Полковник Говард приехал на проверку?

Штрайтцер махнул рукой: не мог же он сказать своему заместителю, что сам ничего не знает.

— Ну, у нас не так уж плохо обстоят дела, — уклончиво ответил он.

Галва только пожал плечами, поняв, что сейчас из Штрайтцера ничего не вытянешь.

В приемной своего кабинета Галва увидел Крулиха — маленького человечка, которому давно минуло пятьдесят. Его глаза непрестанно сверлили все окружающее.

— Могу я с вами поговорить, пан Галва?

Петр кивнул и пригласил Крулиха в кабинет.

— Почему меня выгнали?

Галва с удивлением посмотрел на него:

— Кто вас выгнал?

— Вчера меня вызвал этот болван Крайски и сообщил, что для меня выписан канадский паспорт. Моя работа в фирме ТАНАСС закончилась, и я должен завтра улететь.

Галва задумался.

— Вы ведь чех, как и я, — давил на него Крулих, — почему вы не хотите мне сказать о причинах моего увольнения?

Галва молчал… Связано это с полковником Говардом или нет? Сам Крайски этого сделать не мог, он пришел бы посоветоваться.

— Крайски ничего не говорил вам о причинах?

— В том-то и дело, что нет. Сообщил, что для меня готов паспорт, и все.

Галва набрал номер телефона директора фирмы ТАНАСС.

— Да, это было мое распоряжение, — нервно объяснял Штрайтцер, — я изучил его личное дело… У него слишком много знакомых, которые предали и вернулись в Чехословакию. Пусть радуется, что мы даем ему возможность эмигрировать в Канаду. Вам этого достаточно?

— Вполне… — ответил Галва и положил трубку.

Господин директор лгал — он никогда не смотрел личные дела. И если сейчас сделал это, то кто-то его заставил. А причина увольнения Крулиха — это только зацепка, ничего более. Кто же мог это сделать, как не полковник Говард?

— Бесполезно, пан Крулих, я ничего не могу для вас сделать. Это приказ директора.

Крулих раздраженно замахал руками:

— Но почему?

— У вас были странные связи… Какие-то люди, которые вернулись в Чехословакию.

— Эти данные в личное дело внес я сам. Я не могу отвечать за каждого неврастеника, решившего хлопнуть дверью… — Крулих расходился все больше и больше, так, что у него срывался голос: — Я скажу вам истинную причину! Это Гранднер, если уж вы хотите знать правду, пан Галва!

Галва прищурил глаза. Этот раздраженный человек был, безусловно, прав. Крулих инструктировал Гранднера. Крулих знал, под каким именем он выехал в Прагу. Это становилось интересным, потому что, кроме Крулиха, все знал только один человек. Это он сам! Чего же, собственно, добивается Говард?

— Более пяти лет я вкалывал на фирму ТАНАСС, — возбужденно продолжал Крулих, — а сегодня со мной поступают как с мальчишкой… Как вы думаете, что меня ждет в Канаде? Но я не позволю играть со мной! Я никуда не поеду! Вам понятно?

— Вы взрослый человек, пан Крулих, вы ведь понимаете, что делаете? — спокойно спросил Галва.

— Зато вы просто образец земляка, не так ли?

— А что я должен был, по-вашему, сделать? — тем же спокойным тоном перебил его Галва.

— Разъяснить этому старикашке, что так с людьми не поступают, — вот что вы должны были сделать!

— Вы не слишком сильны в географии? Вы же не в Чехословакии…

— Пока еще нет! — выкрикнул Крулих, но внезапно поперхнулся и замолчал.

Галва приподнялся из-за письменного стола. Он вспомнил, как этот бесхарактерный человек, способный продать даже родного брата, клялся в своей ненависти к коммунистам. От ненависти убежал, из-за ненависти попытался бы вернуться домой…

— Я только что сказал вам, пан Крулих, что вы взрослый человек, но сейчас начинаю сомневаться в этом.

Крулих оскорбленно повернулся и, выходя из кабинета, надрывным голосом произнес:

— Вы можете думать все что угодно, но однажды и с вами произойдет то же, что со мной…

9

И действительно, Крулих в Канаду не поехал. Однако он не был настолько наивен, чтобы думать, что это для него пройдет без последствий. Поэтому он искал защитника. Он посетил инспектора криминальной полиции Рама, которому ранее оказывал кое-какие услуги, и тот помог ему встретиться с сотрудником западногерманской секретной службы Йохеном Ноймайером.

— Ваша информация о фирме ТАНАСС представляет для нас определенный интерес, герр Крулих, — важно произнес Ноймайер. Этот тридцатилетний блондин, выросший в семье переселенцев из Чехословакии, с ненавистью относился ко всем чехам и просто органически не переваривал чехословацких эмигрантов. Но он получил приказ побеседовать с этим человеком, а приказы следует выполнять. Правда, никто не мог его заставить радоваться этой встрече. — Ваше предложение о сотрудничестве с нами мы согласны принять, правда, с одним условием…

— То есть?.. — в нетерпении спросил Крулих.

— Вы исправите глупость, которую совершили, отказавшись выехать в Канаду.

— Почему? — с удивлением посмотрел на него Крулих.

— Потому что вы будете нам нужны там. Извинитесь перед Крайским и Галвой, понимаете? Сделайте все возможное, чтобы попасть в Канаду, хоть на коленях умоляйте. В противном случае получите тысячу марок за информацию, и мы вас не знаем. — Ноймайер с безразличным видом посмотрел на Крулиха.

Бывший инструктор фирмы ТАНАСС лихорадочно обдумывал это предложение, но никаких контраргументов так и не нашел.

— Хорошо, герр Ноймайер, я согласен, — ответил Крулих.

Ноймайер встал:

— Вам следует уехать в Канаду с их помощью, а не с нашей… Это главное условие нашего дальнейшего сотрудничества.

Крулих утвердительно кивнул:

— Я понимаю…

— И еще одно, герр Крулих… В своей информации вы упоминали, что Галва встречается с какой-то женщиной.

— Да… это его любовница.

— Что вы знаете о ней?

— Это было так, — начал издалека Крулих. — У меня есть знакомый, его зовут Дин Пауэлл. Он владелец бара «Романе». Однажды я зашел к нему, и как раз в это время Галва выходил оттуда с женщиной… Оба уже стояли на ступеньках лестницы… Ну, ей можно было бы дать лет тридцать с небольшим, но женщина что надо…

— Давно это было? — перебил его Ноймайер.

— Почти полгода назад.

— Это все, что вы о ней знаете?

— Все… Только я удивился, что Пауэлл как-то странно рассмеялся, когда узнал, что я знаком с Галвой. У меня создалось впечатление, что он хорошо знал ту женщину, что Галва нарвался на шлюху или что-то в этом роде.

— А кто, собственно, такой этот Пауэлл?

Крулих задумался, но потом вдруг понял, что широкий круг знакомств повышает его цену, и охотно ответил:

— Дин Пауэлл долгое время работал на англичан, в основном на Ближнем Востоке… Потом в чем-то провинился перед ними. Только в Англию ехать ему что-то не захотелось.

— Вы с ним работали?

Крулих решительно замотал головой:

— Ну что вы! Это всего лишь мой знакомый. Ноймайеру этого было вполне достаточно.

Крулих в тот же день побывал у Крайского. Тот сначала встретил его высокомерно, но потом смягчился. И через несколько дней новоиспеченный агент боннской секретной службы вылетел в Канаду…

10

На следующий день после разговора с Крулихом Йохен Ноймайер нашел владельца бара «Романо» в его кабинете, если так можно назвать роскошно обставленную комнату, напоминавшую что угодно, только не кабинет. Да и стройный мужчина в пурпурном смокинге совсем не походил на кабатчика.

— Герр Пауэлл? — официальным тоном обратился к нему Ноймайер.

— Дин Пауэлл… к вашим услугам, — четко ответил мужчина в пурпурном смокинге на приличном немецком.

Ноймайер без приглашения уселся в кресло, от которого, казалось, нельзя было ожидать никаких сюрпризов. Но это оказалось обманчивое впечатление: он буквально утонул в нем, в результате чего видел Пауэлла теперь где-то между коленей.

— Это кресло для карликов, — проворчал он.

— Скорее для мини-юбок, — улыбнулся англичанин. — Не назовете ли ваше имя, герр…

— Извините… Курт Регнард, — назвался Ноймайер одним из своих псевдонимов. — У меня есть для вас предложение.

Пауэлл с пониманием кивнул.

— Однажды, — продолжал Ноймайер, — приблизительно полгода назад, к вам заходил один ваш знакомый, по имени Крулих… — Ноймайер замолчал и взглянул на хозяина бара «Романо».

— Продолжайте, пожалуйста, — спокойно произнес тот.

— И этот герр Крулих совершенно случайно встретил здесь другого своего знакомого с женщиной, что вызвало у вас улыбку. Вы не могли бы мне сказать почему?

— У меня отвратительная память, герр Регнард.

Ноймайер вытащил пачку ассигнаций:

— Здесь тысяча…

Пауэлл подпер голову рукой:

— В какой валюте?

— Естественно, в марках, — деловито ответил Ноймайер.

— В марках… — повторил Пауэлл. — Если б вы знали, сколько передо мной каждый день проходит людей! А сколько знакомых у герра Крулиха…

Ноймайер прищурил глаза:

— Ваша цена, герр Пауэлл?

Англичанин встал и включил радио. Подождал, пока в комнате зазвучала музыка.

— Десять тысяч — это сумма, которая наверняка восстановит мою память, — заявил он безразличным тоном.

Ноймайер убедился, что у его шефа удивительная способность предвидения. Он сказал буквально дословно: «Если этот человек продаст вам информацию за тысячу марок, значит, вы выбросите эти деньги в камин. Возьмите с собой еще девять тысяч — это верная цена за хорошую информацию!»

— Вы будете их иметь, — сказал Ноймайер и с немецкой пунктуальностью отсчитал десять тысяч марок.

Пауэлл положил деньги в открытый сейф и начал рассказывать:

— Несколько лет назад я был связан с группой лиц, которые отстаивали на Ближнем Востоке интересы англичан. В то время там находилась также одна дама по имени Судана Карпентье. Имя у нее было французское, но работала она на коммунистов, это я знаю точно. А теперь представьте, как я должен был смеяться, когда увидел мадемуазель Карпентье в обществе заместителя шефа филиала американской секретной службы, чешского эмигранта Галвы! Она, видите ли, работает сейчас на чехов. Удивительно, как обеднели эти американцы!

— Под каким именем она работает сейчас? — нетерпеливо спросил Ыоймайер.

Пауэлл улыбнулся:

— Если бы я это знал, то такая информация обошлась бы вам в пять раз дороже, герр Регнард.

— Как она выглядит?

— Это я могу вам сказать… — согласился Пауэлл и обрисовал внешний вид Райн.

Ноймайер тщательно все записал, но перед уходом спросил:

— Не понимаю, почему вы не предложили эту информацию американцам?

— Сам не понимаю, приятель, — протянул англичанин, — почему… Просто эта женщина сейчас более опасна для вас, чем для американцев. Я знал, что в конце концов вы наткнетесь на нее…

11

Как только Райн вернулась из Парижа, она в тот же день встретилась с Галвой. Они бродили по живописному парку, играя роль влюбленных.

— Что же все-таки произошло с Гранднером? — с нетерпением спросил Галва. — Раймер после возвращения из Праги сообщил, что этот американец напился и попал в аварию, чуть не угробив при этом какую-то девушку.

— И вы ему верите? — улыбнулась Райн.

— Гита, мне не до шуток, не испытывайте мои нервы!

— Успокойтесь… Он действительно в состоянии сильного опьянения разбил машину, в результате чего девушка, ехавшая с ним, получила тяжелые ранения. Кроме того, он подрался с полицией.

Галва с минуту помолчал и внимательно взглянул на свою собеседницу:

— Больше он ни в чем не был замешан?

— Нет, Петр.

— Кто-нибудь из посольства говорил с ним?

— Конечно.

Только сейчас Галва вздохнул с облегчением:

— Это хорошо. Ну, теперь Говард убедился, что этот пьяница сам во всем виноват, и оставит меня в покое.

Райн взяла его руку и с нежностью посмотрела на него:

— Мне кажется, полковник Говард действует вам на нервы, не так ли?

— Немного, — откровенно признался Галва.

— Не обращайте на него внимания… и на Прагу тоже…

— Ну конечно! — рассмеялся Галва. — Только они могут поехать на футбол, чтобы отвлечься, в то время как я…

— В то время как вы должны выяснить, по какой причине эта звезда американской секретной службы тратит здесь свое драгоценное время, — перебила его Райн. — Надеюсь, вы меня правильно понимаете, Петр?

— Насколько я смог уяснить, Гита, это поручение немного прибавит мне забот.

— Кажется, да. Но я хотела бы сообщить вам, что на встречу со мной в Париж прилетал начальник…

Теперь Галва перебил ее:

— И вы, вероятно, сказали ему, что в последнее время я немного захандрил?

— Почему я должна была это говорить? — с удивлением спросила Райн. — Ведь нужно быть совсем ненормальным, чтобы эта работа совершенно не отражалась на нервах.

Галва воспользовался ролью влюбленного и по-настоящему поцеловал Гиту. Райн отвернулась, мгновение смотрела на крону соседнего дерева, затем быстро повернулась к Галве и сказала:

— Это было неплохо…

Галва не сразу нашелся, что ответить. Для него это было не так просто. Отношение к Райн у него было особое: с одной стороны, он ценил ее как опытную разведчицу, а с другой — особенно в последнее время — она очаровала его своей женственностью. Вначале он принял конспиративную игру во влюбленных равнодушно, однако с недавних пор почувствовал, что игра эта заводит его в ловушку. Он боялся, что и Гита это почувствует. Но еще больше он беспокоился, что она об этом никогда не узнает и в один прекрасный момент исчезнет, как это часто бывает, а когда они встретятся снова, будет поздно.

— Так как мы будем решать этот ребус под названием Говард? — Своим вопросом Райн вывела Галву из задумчивости.

— Ребусы предназначены для того, чтобы их решать, — категорично произнес он.

— Ну, вы опять в форме, Петр. Я рада.

— Там, у них, — Галва махнул рукой в противоположную сторону от Мюнхена, — нужно всегда быть в форме. Иначе не сносить бы мне головы. Но вы, Гита, — моя родина, а там мне не надо притворяться.

Это прозвучало так просто, что Гита не удержалась и тоже, не притворяясь, поцеловала Галву.

Он заморгал и попытался шуткой скрыть смущение:

— Это действительно было неплохо…

12

Каждый разведчик рассчитывает оседлать своего конька. За десять лет работы Галва перестал верить в это. Но вот появился полковник Говард, и Галва решил, что у него есть шанс.

— На следующей неделе ко мне приезжает резидент из Западного Берлина, — как бы между прочим сказал он, — я хотел бы встретиться с ним на вилле.

— Там нельзя, герр Галва, — ответил Штрайтцер.

Тот изобразил крайнее недоумение:

— Почему? Ведь там сейчас никого нет.

— Там разместился полковник Говард с этим капитаном.

— Этого я не знал… А на следующей неделе она не освободится?

— Не знаю, но…

— Хорошо, герр Штрайтцер, — перебил его Галва. — У вас будут какие-либо поручения ко мне?

— Пока нет…

От этой беседы Галва не ждал ничего особенного и поэтому не был разочарован. Ему было достаточно того, что он услышал. Он знал Штрайтцера давно и мог безошибочно определить, когда тот лжет. На этот раз он был уверен, что даже директор фирмы ТАНАСС не знает ничего конкретного о замыслах полковника Говарда.

В этих условиях было бы наивно предпринимать дальнейшие шаги…

13

Так же как в Мюнхене, в Праге стоял жаркий летний день. Кабинет министра был залит послеполуденным солнцем, от лучей которого тысячами искр сияла большая хрустальная ваза, стоявшая на краю письменного стола.

— Хорошо, товарищ инженер, — сказал министр, закрывая пухлую папку с надписью: «Совершенно секретно» — и подвигая ее к Машите. — Значение этого вопроса для арабского мира, да и для нас тоже, вам, безусловно, не нужно разъяснять…

Инженер Машита вначале аккуратно спрятал папку в портфель, привычным движением пригладил начинающие седеть волосы и улыбнулся.

— Хорошо-хорошо… — остановил его министр. — Когда летите?

— Через неделю.

— Тогда всего наилучшего! Или лучше — ни пуха ни пера… После возвращения сразу же зайдите ко мне.

«Ну вот и все!» — с облегчением подумал Машита, усаживая» в потрепанную «шкоду», с которой никак не хотел расставаться, хотя шофер его служебной «Татры-603» считал это проявлением консерватизма. Машита ехал по раскаленному асфальту пражских улиц, насвистывая мелодии старых маршей и давно забытых песен.

Остановившись перед входом в здание одного из научно-исследовательских институтов на берегу Влтавы, он поставил свою машину рядом со сверкающей «Волгой». Выйдя, Машита дружески помахал рукой щурящемуся на солнце привратнику:

— Смотри, чтоб не угнали мой кабриолет, Ярослав!

— Я всегда начеку, товарищ инженер, — с достоинством ответил привратник.

— Тогда все в порядке, — улыбнулся Машита и исчез в дверях института.

Это же подумал и Лино Торанце, бродивший по противоположной стороне улицы. Как и большинство иностранных туристов, он был увешан фото- и кинокамерами. Всем своим видом он пытался показать, что его ничто не интересует, кроме прекрасного вида на Петршин. Однако для кинокамеры он выбрал такое положение, при котором в видоискателе появился не берег Влтавы, а инженер Машита в полный рост, потрепанная «шкода» и привратник Ярослав. Когда камера остановилась, Торанце еще раз с восхищением взглянул на панораму Карлова моста и спокойно удалился.

В это время Машита как мальчишка проскочил два этажа и еще в дверях сообщил секретарше:

— Все прошло прекрасно, Гелена! Заказ на авиабилет можно подтвердить. — Он вынул из портфеля секретную папку, которая была с ним у министра, и положил ее на стол: — Спрячьте эти секреты в сейф!

Гелена изысканным жестом отложила модные очки, однако, прежде чем она успела что-либо сказать, Машита исчез в своем кабинете. Тут же в приемной появился Верка.

— Разрешите, Гелена? — спросил он, встав в позу верной собачонки. — Я с удовольствием помогу вам…

— Не выдумывайте! — перебила его Гелена. — Я знаю, что вам просто хочется выпить чашечку кофе. Верка развел руками и глубоко вздохнул:

— Если бы я вам сказал, чего мне на самом деле хочется, то вы бы меня выгнали. Поэтому я согласен на кофе.

Секретарша улыбнулась, покачала головой и направилась в угол к импровизированной кухоньке. Включив кипятильник, она приготовила посуду для кофе. Верка огляделся и, когда на столе зазвонил телефон, охотно снял трубку:

— Секретариат инженера Машиты… Да, Гелена здесь… Передам! — Легким движением он положил трубку на телефонный аппарат и быстро окинул взглядом стол. — Гелена, как освободитесь, зайдите к Кроужилу…

Секретарша кивнула и насыпала в джезву кофе. Верка поправлял телефонный провод, но взгляд его был прикован к папке, которую Машита положил секретарше на стол. Он прочитал надпись:

«Программа переговоров в Объединенной Арабской Республике» — и прошептал Гелене:

— У меня для вас есть отличный анекдот…

Та погрозила Верке пальцем и, повернувшись к нему спиной, продолжала готовить кофе. Верка сразу воспользовался моментом и попытался заглянуть в папку. Правда, у него было мало времени, потому что секретарша быстро закончила свои кофейные дела. Верка, краем глаза внимательно следивший за девушкой, подбежал к ней и поцеловал руку:

— Вы прелесть, лапонька…

— Но-но, — заворчала Гелена, — прольете кофе!

— Вы мой ангел, моя мечта…

— Вам следовало бы выступать в оперетте, пан Верка, — с улыбкой прервала его Гелена, но было очевидно, что его ухаживание ей нравится.

А Верка с чашечкой кофе устроился за столиком:

— Это же стихи…

Секретарша, сев за свой стол, привычным, типично женским движением поправила мини-юбку и, взяв телефонную трубку, набрала номер:

— Аэропорт? Ева? Да, это Гелена… Значит, тот заказ на авиабилет для инженера Машиты мы подтверждаем, хорошо? Да, до Каира, с посадкой в Стамбуле… через неделю, двенадцатого… Благодарю, Ева…

Верка не спеша пил кофе и вроде бы без всякого интереса смотрел в окно, однако в его глазах можно было заметить внутреннее напряжение.

Гелена положила трубку и только теперь вспомнила о секретной папке. Быстро взяла ее и закрыла в сейфе.

— Ну а теперь можете приступать к анекдоту, чтобы отработать свой кофе.

В тот же вечер, когда инженер Машита еще не успел сообщить жене, что через неделю улетает в Каир, у Верки состоялась важная встреча.

Он стоял на трамвайной остановке. Неподалеку прохаживался какой-то угрюмый мужчина. Когда к остановке подошел переполненный трамвай, тот быстро вскочил на ступеньку. Верка последовал за ним. И не успел трамвай тронуться, как Верка незаметно передал мужчине сложенный листок бумаги.

14

Выслушав доклад прилетевшего из Праги Торанце, полковник Говард успокоился.

Теперь он прогуливался по саду с капитаном Браудером. Издалека до них доносился шум большого города, их шаги ритмично звучали на посыпанной песком дорожке. Некоторое время они шли молча. Внезапно Говард остановился, Браудер же по инерции сделал еще пару шагов и оглянулся на полковника.

— Все в порядке, Гарри, — усмехнулся Говард. — Просто мне кое-что пришло в голову…

Но больше Говард ничего не сказал, а Браудер ничего не спросил. На лице полковника появилось какое-то подобие улыбки, и он спокойно двинулся дальше.

— Послезавтра в одиннадцать часов, — продолжал он, — я буду беседовать с заместителем Штрайтцера… Это — Петр Галва. Он ездит на голубом «опеле». Меня интересует, что он будет делать после окончания нашей беседы. Я ему дам ровно час времени…

— Да, сэр.

— Кларк выделит вам своих людей.

— Ясно, сэр.

— Тебе нужно будет как следует посмотреть за ним… Завтра я приглашу Галву и Штрайтцера на ужин.

— Сделаю, сэр.

— Будьте так добры, Гарри, — улыбнулся Говард и повернул лицо навстречу лучам солнца.

15

Сообщение пражского резидента с информацией Верки Штрайтцер получил именно в тот момент, когда позвонил полковник Говард.

— Вы очень добры, сэр, — сказал Штрайтцер и положил телефонную трубку.

Передав Галве приглашение полковника на ужин, Штрайтцер вновь принялся за сообщение резидента.

Вот уже более полугода Штрайтцер занимался операцией под поэтическим названием «Утренняя звезда». В настоящее время он считал ее первостепенной по важности и поэтому с самого начала руководил ею лично. Когда пражский резидент фирмы ТАНАСС завербовал Верку, Штрайтцер сразу оценил нового агента и прилагал максимум усилий для того, чтобы получить от него информацию. Верке он платил по-королевски, и, сознавая это, тот старался изо всех сил. Безусловно, он располагал для этой работы не только хорошими возможностями, но и необходимыми способностями. Так, постепенно была разработана акция, которая, по мнению директора фирмы ТАНАСС, обещала многое. А то, что Центр не реагировал на его сообщения об этой операции, он относил за счет глупости, которой порой отличались работники Центра.

Он полагал, что следует обратить внимание Говарда на эту операцию. И если бы сегодня на ужине не присутствовал Галва, это был бы самый подходящий момент. Штрайтцеру очень не хотелось посвящать своего заместителя в это многообещающее дело, причем сдерживала его не столько конспирация, сколько стремление пожать лавры единолично.

Можно было предугадать, что ужин у полковника Говарда ничем не будет отличаться от аналогичных встреч, когда столы ломятся от закусок и напитков, на которые никто не обращает внимания, когда люди говорят о том, что их ни в коей мере не волнует, и очень внимательно следят за тем, что их волнует, и когда все вздыхают с облегчением, поняв, что ужин закончился. Штрайтцер ожидал всего этого потому, что хорошо знал Говарда, а Галва — потому, что хорошо знал Штрайтцера.

Капитан Браудер на ужине не присутствовал. Он все это время сидел в машине недалеко от виллы вместе с двумя скучающими мужчинами, которым на следующий день предстояло превратиться в тень Галвы.

Стол был накрыт на троих. Полковник был внимателен и предупредителен.

— Ну, господа, — улыбнувшись, поднял он бокал с шампанским, — за дальнейшие успехи фирмы ТАНАСС!

Присутствовавшие точно с такой же улыбкой подняли бокалы, но каждый в этот миг думал о своем.

— Работа разведчика — это сложная штука, — продолжал полковник, когда после тоста гости устроились за журнальным столиком.

— Совершенно верно, сэр, — охотно поддержал его Штрайтцер.

«Старики обмениваются любезностями…» — подумал Галва и услужливо предложил Говарду зажженную спичку. Полковник умышленно неторопливо разминал сигару перед тем, как прикурить, так что спичка стала обжигать Галве пальцы, и он, недолго думая, отбросил ее прямо на дорогой ковер.

— Значит, вы, господа, — сказал Говард, указав на обуглившуюся спичку, — способны терпеть, пока не обжигает. В противном случае вы предпочитаете загасить пламя…

Галва не сразу понял, как следует воспринимать слова Говарда, и подавил готовую появиться на его губах улыбку.

— Это довольно верное определение, мистер Говард, — согласился Штрайтцер, дав тем самым понять, что воспринимает данную аллегорию только в положительном смысле.

— Я говорю попросту, господа, — усмехнулся Говард, — потому что пришла пора общего упадка нравов… в том числе и в нашей работе.

Штрайтцер утвердительно кивнул, соображая, куда же клонит полковник.

— Было время, — продолжал Говард, — когда люди работали с огоньком… Не так ли, дорогой мой Штрайтцер?

— Совершенно верно, мистер Говард.

— А сегодня? — задал вопрос американец и после паузы продолжал: — Сегодня с этим значительно проще… только мы с вами, Штрайтцер, немного постарели. А потому нам кажется, что раньше все было значительно лучше… Конечно, с одним исключением… Нас учили за хорошие деньги представлять хорошую работу, что сегодня считалось бы проявлением наивности. И это везде, господа!

— Это относится и… — Штрайтцер на мгновение запнулся, — к фирме ТАНАСС?

— Что вы этим хотите сказать, Штрайтцер?

Вспомнив об операции «Утренняя звезда», тот неожиданно выпалил:

— У меня создалось впечатление, что наша информация в Центре не всегда получает верную оценку.

— Возможно, — спокойно согласился Говард. — А как вы думаете, мистер Галва?

— Я хорошо знаю фирму ТАНАСС, сэр, — желая сохранить нейтралитет, ответил Галва, — а вы хорошо знаете Центр… Мне трудно было бы сказать вам что-то такое, что вам не известно.

— Послушайте, Штрайтцер… — Говард немного помолчал. — У вас вообще бывают когда-нибудь разногласия с вашим заместителем?

— Иногда, сэр.

— За последние десять лег, наверное, пару раз?

— Кажется… — с улыбкой согласился Штрайтцер.

— Из них один раз из-за Гранднера?

— Дважды, сэр.

— Так, значит, вам не известно, что он о вас думает?

— Зато я знаю, что он думает о себе, мистер Говард.

— И что же?

— Что он хороший заместитель…

— Это действительно так, мистер Галва?

Галва поднял обе руки вверх, показывая, что сдается:

— Если я скажу «да» — это прозвучит нескромно, если же скажу «нет» — будет еще хуже. По этому поводу я мог бы рассказать вам один анекдот…

Полковник отрицательно покачал головой:

— Лучше ответьте мне еще на один вопрос: пытался ли кто-нибудь вас завербовать?

— Я имел в виду другой анекдот, сэр, — с улыбкой ответил Галва, рискованно приближаясь к дозволенным границам субординации.

Американец сделал вид, что не понял иронии:

— Я не воспринимаю это как анекдот.

— Тогда я должен сообщить вам, сэр, что в лагере меня пытались завербовать французы.

— Только пытались?

— Да, сэр, — спокойно ответил Галва, — только пытались.

— И вы посчитали это ниже своего достоинства, не так ли?

— Да, тогда я так считал.

— А наше предложение вас устроило?

Галва ногтем снял табачную крошку, прилипшую к губе, и ответил:

— Не в этом дело, сэр. Просто к тому времени я находился в лагере на полгода дольше и стал более реально смотреть за мир.

Говард, как заботливый хозяин, налил всем шампанского. Штрайтцер счел необходимым произнести тост:

— Разрешите, мистер Говард, поднять бокал за ваше здоровье я за нашу совместную борьбу против коммунизма. Мне доставляет большое удовольствие…

Говард дружески перебил его:

— Мне тоже, дорогой Штрайтцер… — Он поднял бокал, улыбаясь, чокнулся со Штрайтцером, затем с Галвой и отпил шампанского. И тотчас снова обратился к Галве: — Вы удовлетворены работой у нас?

— Я не могу быть неудовлетворенным, сэр.

— «Не могу быть неудовлетворенным», — повторил полковник. — Это выражение вы употребили умышленно?

— Да, сэр.

— Это означает, что вы не совсем удовлетворены?

— Ни в коем случае, сэр… У меня нет повода быть неудовлетворенным.

— Но у вас нет повода быть совершенно удовлетворенным.

— Именно так, сэр.

— Может, вы считаете, что не полностью используются ваши способности или недостаточно высоко оплачиваются?

— Ни в коем случае, сэр. Я все-таки эмигрант и понимаю, что давно перешел отведенные мне границы…

— Ну наконец-то, мистер Галва! — воскликнул Говард. — Я все время пытался нащупать вашу слабину… Эмигрантский комплекс — вот это да! — Полковник бросил взгляд на Штрайтцера, внимательно следившего за их беседой, и встал: — Это был прекрасный вечер, господа. Благодарю вас за компанию.

16

Информацию о беседе с полковником Говардом Галва подготовил ночью и на следующий день передал микропленку Райн. Было начало девятого. Галва и Райн сидели в голубом «опеле» заместителя директора фирмы ТАПАСС.

— Почему он пригласил вас, Петр, ведь раньше этого не случалось? — спросила Райн озабоченно.

Галва пожал плечами:

— Наверное, хотел со мной познакомиться.

— Говард ничего не делает необдуманно.

— Я в этом не сомневаюсь, Гита. Только это не поможет нам угадать причину вчерашнего допроса.

Райн задумалась:

— Одного не могу понять: почему вы, Петр, так довольны, что сумели подбросить этому американцу идею об эмигрантском комплексе?

— Знаете, — тихо сказал Галва, — все эти набобы страшно рады сознавать, что обучают грамоте людей, у которых нет ни кола ни двора, понимаете? Они дадут вам миску супа, а вы должны показать им, что знаете, где ваше место… что вы не можете есть с ними из одной миски и что сядете с ними за один стол только тогда, когда вас туда позовут…

Галва помолчал и закурил сигарету. Гита смотрела на переднее стекло машины и тоже молчала.

— Да, чуть не забыл, — через минуту сказал Галва, — вчера связной привез информацию от пражского резидента. Штрайтцер меня с ней не познакомил, и это уже не первый случай. Безусловно, там должны быть интересные материалы, с помощью которых он сам надеется прославиться.

Райн спохватилась:

— Это могло стать причиной приезда Говарда…

— Вряд ли, Гита, — покачал головой Галва. — Штрайтцер вел бы себя совсем иначе. Вчера он даже жаловался, что Центр недооценивает нашу информацию. Хотя я не знаю, что он имел в виду. — Он на мгновение умолк. — А может, это и есть именно та информация, которую он скрывает от меня…

— Что же ему на это ответил Говард?

— Спокойно заметил, что это вполне возможно.

— И даже не спросил, какую информацию Центр недооценивает?

— Нет.

— А не кажется ли вам, Петр, что полковник не относится к тем людям, которые могут пропустить подобное замечание мимо ушей?

— В том-то и дело, что я так не думаю! Я был уверен, что он попросит Штрайтцера быть более конкретным.

— Так почему же он не сделал этого?

— Возможно, не хотел говорить об этом при мне.

— У меня такое впечатление, — заметила Гита, — что ключ к загадке находится у Штрайтцера.

Галва помедлил с ответом:

— Я знаю Штрайтцера как свои пять пальцев, Гита. Если ключ у него, то он и сам об этом не догадывается.

17

Полковник Говард зашел в кабинет сразу после девяти. Поудобнее устроился в кресле и попросил Штрайтцера сесть поближе.

— Вчера у вас было какое-то замечание по работе Центра, если не ошибаюсь, — начал разговор Говард. На его лице уже не было и тени улыбки.

— Это было только предложение, мистер Говард, — стал оправдываться директор фирмы ТАНАСС.

— Только предложение… — равнодушно повторил американец. — Вы, очевидно, подразумевали операцию, которой присвоили кодовое название «Утренняя звезда»?

— Именно ее, сэр, — замер от удивления Штрайтцер.

— Слушайте меня внимательно, Штрайтцер, — сказал полковник. — Я прилетел в Европу не на прогулку… и не из-за какого-то разгильдяя, которого вам давно пора было выгнать. Я прибыл для того, чтобы вплотную заняться операцией «Утренняя звезда». Теперь вам все понятно?

Директор фирмы ТАНАСС заметно воспрянул духом.

— Безусловно, мистер Говард… — Штрайтцер слегка улыбнулся. — Только вчера я получил сообщение из Праги, что вылет инженера Машиты в Каир подтвержден — двенадцатое число, ночной рейс… Как видите, нам известен каждый шаг инженера.

— Минуточку! — остановил его полковник. — Кто еще осведомлен об операции «Утренняя звезда»?

— Агент Верка… пражский резидент… и я…

— Кто еще?

— Никто, сэр.

— А Гранднер?

Только сейчас Штрайтцер понял, почему Говард так тщательно проверял происшествие с Гранднером.

— Исключено, сэр, — энергично замотал он головой. — В эту операцию я не посвятил даже своего заместителя. Всю информацию обрабатывал сам.

— Хорошо. Покажите мне вчерашнюю информацию пражского резидента.

Штрайтцер вынул из сейфа кожаную папку, и Говард внимательно прочитал информацию, занимавшую несколько страниц.

— Прекрасно! — сказал полковник. — У меня для вас, Штрайтцер, тоже кое-что есть… — Говард разложил на столе пачку фотографий, на которых были запечатлены группы людей. — Это фотографии русских ученых, составляющих мозг ракетной электроники в Москве. Посмотрите, кто находится среди них.

Штрайтцер указал на мужчину, стоявшего в середине одной из групп:

— Это инженер Машита.

— Совершенно верно. Из этого следует, что чешский инженер котируется выше, чем вы предполагали.

— Видимо, Верка об этом не знает.

— Вы же понимаете, — продолжал Говард, — что вербовать агентов среди этих людей в Москве равносильно самоубийству. Поэтому мы ищем другой путь — через людей из стран блока, которым русские открывают свои секреты. Инженер Машита не только выдающийся специалист. Через него у нас появилась прекрасная возможность проникнуть в стан русских и чехов… Понимаете, дорогой мой друг?

Штрайтцер окончательно успокоился. Теперь ему стало совершенно ясно, для чего полковник пересек океан.

— Ну а если уж мы начали с просмотра фотографий, — продолжал американец, — то посмотрим и фильм…

Говард открыл дверь в приемную, и в кабинет вошел Липо Торанце. Вместо приветствия он улыбнулся присутствующим.

— Это мистер Торанце, — представил его полковник, — наш агент по специальным операциям.

Торанце достал из чемоданчика кассету с фильмом. Все перешли в соседний зал заседаний, оборудованный для демонстрации кинофильмов.

Через мгновение на экране появились первые кадры.

— Это Прага… если вы ее еще не узнали, — улыбнулся Говард.

На экране сменялись архитектурные памятники и исторические места Праги.

— Это нас не интересует, — сказал Говард.

Но как только на экране появилось изображение научно-исследовательского института, он заметил:

— Теперь будьте внимательны.

На экране мелькнул инженер Машита, разговаривающий с привратником Ярославом и затем входящий в здание института.

— Верните изображение! — приказал полковник.

Снова на экране появилось четкое изображение лица инженера.

— Машита… — констатировал Штрайтцер.

— Этим кадрам четыре дня, — сказал Говард, — мистер Торанце только что вернулся из Праги.

После просмотра все встали и вернулись в кабинет Штрайтцера.

— Я даже не мог предположить, что вы уже работаете над операцией «Утренняя звезда». Простите мне вчерашнее замечание.

— Вы не могли этого предположить, потому что я об этом ничего не говорил, — усмехнулся полковник и продолжал: — В одном из донесений вы упомянули, что ваш сотрудник Крайски завербовал в Стамбуле агента…

— Да, сэр.

— Пригласите Крайского… И пусть он принесет личное дело этого агента.

Через минуту в дверях появился плотный мужчина.

— Господин Крайски, — представил его Штрайтцер.

— Вы могли бы поручиться за надежность вашего агента в Стамбуле, мистер Крайски? — задал вопрос Говард.

Крайски нерешительно посмотрел на Штрайтцера, манерно поклонился и на ужасном английском ответил:

— Ну как вам сказать, сэр… Он проглотил наживку, и я крепко держу его на крючке, поэтому… я бы не сомневался. Правда, голова у него не всегда работает… Не знаю, для чего он вам понадобился, но если речь идет о чем-то несложном, то я думаю, он справится… — Крайски помолчал и отер ладонью со лба капельки пота, выступившие от напряжения, вызванного необходимостью изъясняться по-английски.

Говард, с интересом следивший за его лексическими упражнениями, кивнул, а Штрайтцер сказал:

— Хорошо, Крайски, личное дело оставьте здесь.

Крайски подал ему папку, низко поклонился и вышел из кабинета. В раздумье поднимаясь по лестнице, он чуть не столкнулся с Галвой.

В этот день Петр крутился у секретариата фирмы ТАНАСС не случайно. Когда после встречи с Райн он направился в свой кабинет, то увидел на лестнице, как полковник Говард с неизвестным мужчиной вошел в кабинет Штрайтцера. Теперь было важно ничего не пропустить.

— Приветствую вас, шеф! — немного наигранно поздоровался Крайски по-немецки, с ярко выраженным баварским акцентом.

— Мучают агенты? — улыбнулся ему Галва.

Крайски махнул рукой:

— Ну да, был у директора. Представьте, он вспомнил парня, которого я завербовал в прошлом году в Стамбуле. И для чего ему вдруг понадобился этот бармен из аэропорта — ума не приложу.

— Когда-нибудь в каждом из нас возникает надобность, дружище, — равнодушно бросил Галва, но мозг его лихорадочно заработал. — У директора есть еще посетители?

— Да, там двое… — ответил Крайски и скрылся в лифте.

Галва вернулся в свой кабинет. Ему было ясно, что если Штрайтцер интересуется каким-то агентом в Стамбуле в присутствии Говарда, то это означает, что агент интересует вовсе не Штрайтцера, а полковника. Взглянув на часы, Галва быстро принял решение и, предупредив секретаршу, что вернется через два часа, вышел из здания фирмы.

Галва, безусловно, не мог знать, что в этот день Йохен Ноймайер установил широкую слежку за женщиной, которая ему была представлена как Сузана Карпентье. Его люди с самого утра прохаживались около здания фирмы ТАНАСС, ожидая удобного случая, чтобы установить слежку и за Галвой. И как только тот сел за руль, они последовали за ним…

Галва выехал на центральную улицу и затормозил на стоянке у отеля. Быстро выйдя из машины, он зашел в ближайшую телефонную будку и набрал номер Райн.

— Привет, дорогая, — произнес он ласково. — Если через полчаса ты появишься в ювелирном, то тот прекрасный браслет будет твоим. И поспеши: такой там только один!

— Ах ты мой дорогой! — так же ласково ответила Райн. — Через полчаса буду непременно.

Галва вышел из телефонной будки и решил пройтись по улице. В кафе выпил чашечку кофе, прошел мимо нескольких магазинов и наконец остановился у элегантной витрины ювелирного.

Через несколько минут Райн уже выходила из своего «фиата». Поцеловавшись при встрече, они вошли в магазин. Там долго выбирали украшение, но ушли, ничего не купив. Галва проводил Гиту до «фиата».

— Американец что-то замышляет в Стамбуле… Его заинтересовал наш агент, работающий барменом в аэропорту.

Райн нежно поцеловала его:

— Отлично, Петр. До вечера!

Сев за руль, она выехала со стоянки и потерялась в потоке машин на центральной улице. Привычным движением поправила зеркало заднего вида. Вначале она не придала значения светлой «симке», ехавшей за ней на удалении примерно ста метров. Она заметила эту машину, только когда свернула с центральной улицы. Но это могла быть случайность, потому она и решила проверить. Доехав до тихого района города, остановилась у первого попавшегося магазина. Это была кондитерская. Зайдя в нее, она устроилась у окна и заказала кофе…

От нее не ускользнуло, как через некоторое время в кондитерскую вошел молодой человек и заказал взбитые сливки. Причем он был так вышколен, что остался в кондитерской, когда она вышла на улицу.

Этого было уже достаточно, но она хотела иметь твердую уверенность. Поэтому, развернувшись, поехала назад по той же улице, по которой подъезжала к кондитерской. У первого же поворота она обнаружила светлую «симку», прижатую к могучему каштану…

18

— Это совершенно иной взгляд на операцию «Утренняя звезда», — задумчиво сказал Штрайтцер, — очень смелый, мистер Говард.

Американец улыбнулся:

— Я лишь доработал до конца вашу информацию, вот и все.

— Вам будут нужны мои люди?

— Конечно, — кивнул полковник. — Мне потребуется Крайски: в операции будет задействован его агент…

Штрайтцер, улыбнувшись, перебил его:

— Я мог бы вам предложить также Сантанелли. Он участвовал в нескольких подобных операциях.

— И Галву, — добавил полковник, — хотя он и не участвовал в подобных операциях.

Штрайтцер лишь заморгал, но ничего не сказал. Говард взглянул на часы. Было одиннадцать.

— Теперь, Штрайтцер, отдайте распоряжение, чтобы все телефонные разговоры в вашей фирме записывались. Вы лично будете отвечать за то, чтобы записывались действительно все разговоры и чтобы об этом никто не знал!

Директор фирмы ТАНАСС сразу же отдал соответствующие распоряжения.

— А сейчас вызовите Галву, — продолжал приказывать американец.

Галва, только что вернувшийся со свидания с Райн, вошел в кабинет с приветливой улыбкой.

— Присаживайтесь, мистер Галва, — предложил Говард. Петр сел в ожидании, что за этим последует. Штрайтцер молчал, а Говард не спешил. В кабинете воцарилась тишина.

— Мы договорились с мистером Штрайтцером, — наконец произнес американец, — что вы будете руководить одной важной акцией. Приготовьтесь к выезду на несколько дней. Вылет сегодня. Я буду ждать вас ровно в двенадцать. Получите подробные инструкции!

— Слушаюсь, сэр, — кивнул Галва.

«Похоже, что наступает момент разгадки ребуса Говарда», — с удовлетворением подумал он.

Петр попросил секретаршу подготовить ему дорожный чемодан, заперся в своем кабинете и попытался разобраться в положении дел. В том, что американец ничего не сказал о деталях операции, не было ничего необычного: подробности проведения важных акций доводились до исполнителей в последние минуты. Необычным было, пожалуй, то, что ему дали лишь час на подготовку.

В том, куда, собственно, ему придется лететь, Галва не сомневался. Если это будет Стамбул, то акция вряд ли имеет что-то общее с Чехословакией и ему не нужно будет ломать голову, как ее провалить. Когда интересы американцев в области разведки сталкивались с французскими или английскими, Галва всегда прилагал максимум усилий, чтобы добиться отличных результатов. Потому что там, где двое дерутся…

Но ему следовало бы известить Райн, что он улетает, хотя и не знает куда. Галва протянул было руку к телефонной трубке, но остановился. Он знал, что Штрайтцер имеет привычку иногда записывать телефонные разговоры. Вполне вероятно, что это делается и в данный момент.

— Пойду куплю кое-что для поездки, — сказал Галва секретарше.

Универмаг Некермана находился в десяти минутах ходьбы. Галва зашел в отдел мужского белья и купил две пижамы. Затем попытался дозвониться до Райн, не подозревая, естественно, что Гита еще не успела вернуться домой из-за слежки, установленной за ней Йохеном Ноймайером.

Теперь ему не оставалось ничего иного, как использовать канал связи, к которому они прибегали только в крайних случаях. Галва зашел в первый попавшийся цветочный магазин и попросил элегантную продавщицу подобрать ему десять чайных роз. Продиктовал адрес Гиты и попросил, чтобы розы были доставлены еще сегодня. Этот романтический подарок должен был рассказать Райн, что он неожиданно уезжает на десять дней и у него нет возможности информировать ее об этом.

Кроме того, Галва попросил завернуть пять тюльпанов, которые преподнес секретарше.

— Это вам, Гертруда, — улыбаясь, сказал он.

— Благодарю вас, герр Галва, — засмущалась пятидесятилетняя Гертруда и поставила цветы в вазу.

19

— Значит, вы не уследили за этой женщиной даже в течение нескольких часов! — злился Йохен Ноймайер.

— Мы следили за ней до кондитерской, — объяснил расстроенный агент, — а потом она устроила нам карусель и исчезла. Она оказалась чересчур резвой.

Это объяснение не успокоило Ноймайера.

— Я же вас предупреждал!

— Предупреждали, — согласился агент, — только она выкинула фортель, которого мы не ожидали: развернулась и поехала нам навстречу.

— Ладно, — махнул рукой Ноймайер. — На кого оформлена машина, на которой она ездит?

Мужчина заглянул в записную книжку:

— Гита Райн, Мюнхен, Южная улица, один.

— Да, вы ее здорово напугали… — заворчал Ноймайер, не испытывая радости, пошел докладывать обо всем своему шефу. Там все произошло именно так, как он и предполагал. Шеф, получивший известность тем, что не любил играть в игрушки, а все решал с наскока, приказал немедленно задержать Гиту Райн.

Йохен Ноймайер глубоко вздохнул, понимая, что придется расстаться с широко задуманной игрой, и набрал номер комиссара полиции Вольмана.

— Я сейчас буду у вас, герр комиссар, — меланхолично сказал он в телефонную трубку.

20

Ровно в двенадцать Галва снова появился в канцелярии директора фирмы ТАНАСС, где кроме Говарда и Штрайтцера находился Лино Торанце.

— Это мистер Торанце… — представил его полковник.

Тот изобразил некое подобие улыбки, Галва повторил его гримасу.

— Вас, мистер Галва, ожидает важная задача, — продолжал Говард. — Речь идет об одном вашем земляке.

— Все, что я делаю, — спокойно ответил Галва, — так или иначе касается моих земляков.

По существу, Галва, произнося это, был абсолютно правдив.

— Конечно… — кивнул Говард, но, вполне естественно, имел в виду совсем другое. — Только сейчас речь идет о чрезвычайных обстоятельствах. Через два часа вам предстоит вылететь в Стамбул… — Помолчав, полковник передал Галве кожаную папку: — Здесь паспорта, авиабилеты и деньги. Там же весь план акции. Ее кодовое название «Утренняя звезда». С вами полетят господа Крайски, Сантанелли и Торанце, специалист по подобным делам. Отвечаете за акцию в целом вы, мистер Галва. Вы меня понимаете?

— Разумеется, сэр.

— Будьте любезны, — обратился полковник к Штрайтцеру, — позовите Крайски и Сантанелли. — Затем снова повернулся к Галве; — Здесь, в зале заседаний, вы вместе со всеми подробно изучите план операции и отправитесь прямо на аэродром.

— Да, сэр, — ответил Галва, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Чего он только не предпринимал, чтобы хотя бы отчасти разгадать замыслы Говарда! Теперь же он не только держит в руках план операции, но даже будет руководить ею. Жаль только, Райн, а следовательно, и Прага ничего не узнают, потому что у него уже не будет возможности связаться с ней…

Когда в кабинете появились Крайски и Сантанелли, все трое пошли в зал заседаний.

— Мистер Галва, задержитесь на минутку, — бросил Говард и после небольшой паузы продолжал: — Я хотел вам сказать, что кроме восьми тысяч долларов награды после успешного выполнения акции в Стамбуле вас будет ждать американский паспорт и место офицера службы в Центре. Сразу же после возвращения вы вместе со мной вылетите в Нью-Йорк.

Штрайтцер от удивления открыл рот: американец об этом ни разу даже не обмолвился!

— Для меня это большая честь, сэр, — ответил Галва, и у него дрогнули колени: ведь это было целью его многолетней работы! Хотя фирма ТАНАСС и являлась важным филиалом американской секретной службы, но проникнуть в средоточие разведки противника было мечтой каждого разведчика. Теперь до этого оставался один шаг!

Но как совершить этот шаг, Галва узнал только в зале заседаний, когда вместе с Торанце, Крайским и Сантанелли принялся изучать план операции «Утренняя звезда». Здесь ему снова стало не по себе.

— Кто же он такой, этот Машита? — спросил Крайски, просматривая фотографии чехословацкого инженера.

— Какой-нибудь важный господин, — ответил Сантанелли, раскрыв в улыбке ряд золотых зубов, — иначе бы не стали собирать такую группу и выбрасывать столько денег…

— Будьте добры, говорите по-английски! — приказным тоном попросил Галва. — Мистер Торанце нас не понимает.

— Хорошо-хорошо, — заворчал Крайски по-английски, заметно умерив свое красноречие.

Зато Сантанелли, несмотря на то что говорил по-английски не намного лучше Крайского, постоянно что-то бубнил. Торанце в основном понимал его, а если они не могли договориться, то выручал итальянский.

Галва слушал их, но мысли его были далеко. Задумавшись, он посмотрел на телефон. Ему было бы достаточно всего нескольких неконтролируемых минут.

— Девушка будет ждать? — вывел его из этого состояния Торанце.

Галва заставил себя улыбнуться и махнул рукой:

— Девушки подождут!

21

Как только Гита Райн обнаружила, что за ней следят, она автоматически вспомнила все, что ей надлежало делать в подобном случае. Хотя она была уверена, что избавилась от слежки, инструкции со всей определенностью требовали: перед тем как исчезнуть, она должна предупредить Галву. Ехать домой было рискованно, идти на условленную вечернюю встречу с Галвой она тоже не могла. Оставались только два выхода: послать Галве телеграмму с зашифрованным паролем опасности или попытаться застать его дома. Гита решила использовать оба…

Сначала она зашла в ближайшее почтовое отделение и послала Галве телеграмму с простым текстом: «Сестра приедет сегодня вечером, Гельмут». Это означало, что ей грозит опасность и еще сегодня вечером она должна скрыться. В дальнейшем связь с Галвой должен был поддерживать заранее подготовленный агент.

Как только Гита вышла из здания почты и села в машину, начался проливной дождь. Улицы, увешанные гирляндами разноцветных реклам, окутала туманная дымка. Поежившись, Гита подняла стекло и включила дворники.

Она не могла избавиться от странного чувства, вызываемого в ней грозой. Она ясно сознавала, что это глупо, но все равно чувствовала себя беспомощной и опустошенной. Она словно оказывалась во власти неведомой силы, на которую не могла повлиять. Такое подавленное состояние во время грозы она испытывала с детства. И повтори она тысячу раз, что это не имеет под собой почвы, беспокойство не оставило бы ее.

Гита проехала несколько улиц, все время контролируя, нет ли сзади слежки. Потом резко затормозила у телефонной будки. Как только она вышла из машины, на нее обрушились потоки воды. Вбежав в будку, она набрала номер телефона квартиры Галвы. Гудки в трубке сливались с монотонным шумом дождя. Внезапно от резкого удара молнии улица озарилась, и сразу же угрожающе загремел гром. Гита упрямо прижимала трубку к уху, ожидая чуда…

И снова блеск молнии осветил все вокруг. Райн захлопнула дверцу телефонной будки и перебежала к машине. Вытерла платком мокрое лицо. По крыше «фиата» стучали капли дождя, по лобовому стеклу струилась вода, в машине стало нестерпимо душно.

Гита включила зажигание и поехала к центру города. У входа в банк, где у нее был именной сейф, она остановилась. Там она достала новый паспорт на имя Моники Дулард и деньги, а паспорт Гиты Райн заперла в сейф.

Из банка она позвонила квартирной хозяйке и сообщила, что уезжает на несколько дней во Франкфурт, порадовав, что привезет от своего дяди обещанного щенка.

Но тут в игру вступила сила, которой издавна опасаются разведчики, — случай! Если бы Гита позвонила квартирной хозяйке на полчаса позже, то наверняка узнала бы, что посыльный из цветочного магазина принес десять чайных роз, и это избавило бы ее от многих затруднений. Но она позвонила на полчаса раньше…

Далее она действовала в соответствии с планом, разработанным на случай возникновения опасности: избавилась от машины. Она заехала в большой гараж и попросила провести комплексное обслуживание машины. Оттуда Гита проехала на такси к вокзалу и остановилась у пассажа, увешанного рекламой дамской парикмахерской «Коррина». Перед этим она купила в соседнем магазине элегантный чемодан, два платья, предметы личного туалета и белье. И лишь потом зашла в парикмахерскую.

— Мне бы хотелось удивить моего мужа, — сказала она услужливому парикмахеру. — Вы мне не поможете?

— Ну, конечно, уважаемая… Вы бы очень хотели его удивить?

Гита провела рукой по светло-золотистым волосам и кивнула.

Парикмахер чуть-чуть отошел, прищурил один глаз и воскликнул:

— Волосы сделаем цвета черного дерева, брови подбреем, удлиним ресницы — и господин супруг попросит вас предъявить паспорт!

— Тогда попытайтесь, — согласилась Райн, потому что приблизительно так выглядела она на фотографии в новом паспорте.

Когда Гита встала с кресла, ей пришлось признать, что парикмахер успешно выполнил свое обещание.

22

В то время как Галва со своими коллегами штудировал план операции «Утренняя звезда», Говард со Штрайтцером изучали магнитофонные записи телефонных разговоров. Так как разговоры по большей части велись на немецком языке, Штрайтцер переводил, а Говард слушал.

— Так, ясно, — сказал американец, когда кончилась пленка. То, что Галва никуда не звонил, его не обрадовало и не обеспокоило.

Через несколько минут в кабинет вошел один из людей Кларка.

— Так, ничего особенного, сэр. Купил две пижамы, четырежды пытался кому-то дозвониться, но безрезультатно…

— Номер телефона? — перебил его полковник.

Агент пожал плечами:

— У нас же не было с собой аппаратуры, сэр.

Хотя Штрайтцер делал понимающий вид, но, о ком шла речь, не догадывался.

— Потом он купил тюльпаны и принес их с собой в здание фирмы, — добавил агент.

— Это все?

— В сущности, да.

— Вы себя не обнаружили?

— Уверен, что нет, сэр.

— Хорошо, — сказал Говард и отпустил агента.

— Что-нибудь случилось, мистер Говард? — полюбопытствовал Штрайтцер.

Полковник покачал головой и слегка усмехнулся:

— Нет-нет, Штрайтцер… В течение десяти минут вы мне не понадобитесь…

Директор фирмы ТАНАСС понимающе кивнул и вышел из кабинета. Говард открыл дверь в зал заседаний и позвал:

— Мистер Галва, на минуточку!

— Слушаю вас, сэр! — появился в дверях Петр.

— Закройте дверь! — приказал Говард и, пройдя несколько шагов по кабинету, продолжал: — Вы, собственно говоря, уже считаетесь работником Центра, а это влечет за собой и некоторые неудобства. Но вы к этому должны будете привыкнуть… Что вы делали в течение того часа, который был дан вам на подготовку?

Галва сразу сообразил, что полковник все знает.

— Я отдал распоряжение секретарше, — не задумываясь ответил он, — подготовить вещи в дорогу. Затем зашел в универмаг Некермана и купил две пижамы… Потом попытался позвонить одной девушке…

Полковник тут же перебил его:

— Какой девушке?

— Это одна моя знакомая, Гизела Кремер, сэр, — уверенно ответил Галва, и это было правдой; иногда он действительно с ней встречался. — К сожалению, я не застал ее дома.

— Почему же вы не позвонили ей из здания фирмы?

— Это очень просто, сэр… Все знают, что мистер Штрайтцер имеет привычку иногда записывать наши телефонные разговоры, а мне очень не хотелось бы давать разъяснения о своих связях с Кремер именно господину директору.

Американец усмехнулся:

— Почему, мистер Галва?

— Я должен отвечать, сэр?

— Не мешало бы.

— Гизела — наш бывший агент. Это известная певица, у нее много связей, она кое-что для нас делала. Но потом что-то не поделила с мистером Штрайтцером…

— Не хотела работать?

— Совсем нет, сэр. Она не хотела того, чего от нее добивался директор во время контрольной встречи.

— Вот так старикан! — рассмеялся Говард. — Ну, хорошо, хорошо. Для кого вы покупали тюльпаны? — Этим вопросом Говард не только открыл, что отдал распоряжение проследить за Галвой, но и одновременно показал, что симпатизирует ему.

— Для секретарши, сэр.

— По этим же причинам?

— Ну что вы! Этой даме уже за пятьдесят. Ей нравятся цветы, а мне — хорошие секретарши. Минимум пятьдесят процентов репутации каждого начальника находится в руках его секретарши, а мне очень не хотелось бы лишаться этих процентов.

Американец внимательно посмотрел на него:

— В Америке вы можете сделать блестящую карьеру. Операция в Стамбуле будет для вас отличной визитной карточкой, мистер Галва.

— Приложу все усилия, сэр, — заверил его Петр. О своих опасениях по поводу операции «Утренняя звезда», он, конечно, не упомянул.

23

В этот день полковник Говард был в хорошем настроении и полон энтузиазма. После разговора с Галвой прибыл капитан Браудер и отвез американца на встречу с Кларком.

— У нас мало времени, — сказал полковник подсевшему в машину загорелому мужчине. — Через полтора часа улетает ваш самолет. О том, что вы будете обеспечивать стамбульскую акцию, не знает ни Галва, ни Торанце…

— Я понял вас, сэр, — кивнул Кларк.

— И то, что эта акция не должна провалиться?

— Разумеется, сэр.

— Тогда за дело, — сказал в заключение Говард.

Кларк пересел в машину к своим агентам. Полковник с минуту следил за удалявшимся автомобилем, а затем отдал Браудеру распоряжение возвращаться в здание фирмы ТАНАСС.

Группа Галвы была уже готова к отъезду. Крайски и Сантанелли сгорали от нетерпения, зато Торанце казался невозмутимым.

— На аэродром поедете в двух машинах, — сообщил им Говард. — Капитан Браудер повезет Галву и Крайского, водитель мистера Штрайтцера — Торанце и Сантанелли. Затем полковник обратился к Браудеру: — Вы подождете в аэропорту, Гарри, пока не соберется вся группа. Еще раз напоминаю, мистер Галва, до конца операции никто из вашей группы не имеет права отлучаться. Вы постоянно должны держаться вместе. Есть вопросы?

Вопросов не было: план операции «Утренняя звезда» был разработан довольно тщательно. А Галве, кроме того, было абсолютно ясно, что даже в аэропорту у него не будет возможности сообщить, для чего он вылетает в экзотический город, расположенный на границе Азии и Европы.

Ему ничего не оставалось, как взять — впервые за последние десять лет — ответственность за свою судьбу в собственные руки. На этот раз никто не сможет дать ему совет, он сам будет принимать решения, только сам…

24

Когда самолет, на борту которого в удобных креслах расположились люди Кларка и группа Галвы, направлявшиеся в Стамбул, совершал обычный полукруг над Мюнхеном, в кабинете комиссара Вольмана сидел расстроенный Йохен Ноймайер.

Вольман рассматривал фотографию Райн и качал головой.

— Опытная женщина, говорите?

— С большим опытом, — подтвердил Ноймайер.

— Так, у нас есть ее словесный портрет и фотография, — задумчиво бубнил комиссар. — Есть номер ее машины. Мы знаем, где она живет… — И сразу поправился: — Где она жила… Ну что ж, возьмемся за дело.

— Я хотел бы, герр комиссар, еще раз обратить ваше внимание на секретный характер дела… Это совершенно секретное государственное дело! — напомнил Ноймайер.

«Ну да, морочите мне голову…» — не совсем учтиво подумал седой комиссар, относившийся к старым кадрам и считавшийся одним из опытнейших работников. Но вслух приветливо подтвердил:

— Конечно, конечно… — потому что только сумасшедший мог бы настраивать против себя боннскую секретную службу, влияние и сила которой в последние годы настолько возросли, что перешли все границы.

— Если бы вам удалось задержать эту женщину еще сегодня вечером…

— Ну, если вы считаете, герр Ноймайер, что она ждет нас дома, — перебил его комиссар, — то, безусловно, она будет у нас уже сегодня вечером. Но мне кажется, что это не так просто.

Йохен Ноймайер не был уверен, что в словах комиссара нет иронии, поэтому строго добавил:

— Это ваше дело. Я лишь прошу, чтобы меня постоянно информировали о ходе розыска!

— Ну конечно, герр Ноймайер, — улыбнулся комиссар.

Когда Йохен Ноймайер ушел, комиссар дал соответствующие указания о розыске коммунистического агента Райн. Очень скоро, правда, подтвердились его сомнения относительно быстрого завершения операции. Квартирная хозяйка, где жила Райн, сообщила, что ее квартирантка уехала к дяде во Франкфурт, адрес которого она, конечно, не знала. А то, что Гита обещала привезти ей щенка, работников криминальной полиции, естественно, совсем не обрадовало.

Комиссар Вольман не верил ни в дядю, ни во Франкфурт, ни в щенка. Он стал искать машину Райн. Комиссар объявил ее краденой и ждал, что ему выдаст работавшая на всех оборотах полицейская машина. Прошло немного времени, и машина Райн была обнаружена в автосервисе.

— Да, — утвердительно кивнул мастер, — эта дама приехала сюда в грозу, попросила провести комплексное обслуживание и уехала на такси…

— Номер, случайно, не запомнили? — перебил его Вольман.

— Номер не запомнил, — лениво ответил мастер, — но знаю водителя такси. Это мой знакомый, иногда я ему помогаю. Его зовут Конрад Губер…

Компания, в которой работал Губер, вызвала его по радио.

— Ну как же, помню, герр комиссар, — с достоинством ответил шофер и провел пальцем по темным усам. — Уже в годах, но еще ничего…

Комиссар показал ему фотографии Райн.

— Точно, она, — кивнул таксист. — Теперь вас будет интересовать, где я ее высадил, не так ли, герр комиссар?

— Именно так, герр Губер, — согласился с ним Вольман.

Шофер еще раз пригладил усы и взглянул на часы:

— Вот так, время уходит и работа тоже… Итак, чтобы не задерживаться… эта женщина вышла у «Коррины» недалеко от вокзала…

— Вошла в пассаж? — перебил его комиссар.

— Да, вошла, герр комиссар… Больше мне ничего не известно.

— Вы и так очень нам помогли, — похвалил его Вольман.

Потом комиссар с группой криминалистов выехал к «Коррине».

Шесть этажей страховой компании можно было не принимать во внимание, потому что в то время, когда Райн вышла из такси, рабочий день уже закончился, а сторож уверял, что туда не могла проскользнуть даже мышь. Оставался пассаж и бар «Коррина».

В торговом центре было около десяти магазинов и дамская парикмахерская. Магазины были уже закрыты, а в парикмахерской убирали инструменты две запыхавшиеся девушки, которые ничего не знали и с нетерпением ждали шефа. По их словам, он вышел куда-то на минуточку. Действительно, через некоторое время шеф появился.

— Чем могу служить, герр комиссар? — любезно осведомился он.

— Вы сегодня не видели эту женщину? — спросил Вольман и показал фотографию Райн.

Парикмахер внимательно посмотрел на фотографию, наморщив лоб так, что казалось, он вот-вот лопнет.

— Сожалею… — через минуту ответил он.

Вольман пошел к выходу, но внезапно повернулся и добавил:

— Вам известно, что дача ложных показаний преследуется законом? Речь идет о серьезном случае. Эта женщина ссылается на вас… Ее обвиняют в том, что она на своей машине сбила человека, а она утверждает, что именно в это время была у вас…

— А в какое время, герр комиссар? — быстро отреагировал парикмахер.

— Во время грозы…

— Так, после пяти часов, — перебил его парикмахер и, задумавшись, склонил голову. Потом вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и вскрикнул: — Ну конечно, здесь была одна женщина! Разрешите-ка взглянуть на фотографию еще раз. — Парикмахер подошел поближе к свету и уставился на фотографию. — Конечно, конечно… — затараторил он и взглянул на комиссара. — Эта женщина действительно была здесь в то время… только на фотографии она блондинка, а я сделал из нее брюнетку.

Комиссар Вольман глубоко вздохнул:

— Вы можете подтвердить это под присягой?

— Разумеется, герр комиссар, — ответил парикмахер, — это чистая правда. Я сразу ее не узнал… — Парикмахер улыбнулся и развел руками: — Нотариус, священник, врач и парикмахер — профессии, имеющие свои тайны, герр комиссар… но, конечно, если речь идет о таком серьезном деле, я должен содействовать закону.

— И правильно делаете, — сказал Вольман и вышел.

В своем кабинете он подготовил новый словесный портрет Райн и передал его ночной смене. Потом позвонил по телефону Йохену Ноймайеру, сообщил о ходе следствия и удовлетворенно потянулся в кресле.

25

Полковник Говард сделал все, что от него требовалось, и теперь ему оставалось лишь ждать результатов. Он сидел на вилле у телевизора рядом с молчаливым Браудером и скучал.

— Что бы вы сказали, Гарри, — внезапно проговорил полковник, — если бы мы вышли прогуляться?

Браудер кивнул, и полковник продолжал:

— Я думаю, можно и пропустить по рюмочке… Поищите какое-нибудь кафе.

Браудер перелистал несколько газет. И то, что он выбрал бар «Романе», было неслучайно: его реклама оказалась самой броской.

— Ну что ж, посмотрим, — согласился Говард.

Через час они уже ужинали в отдельном кабинете роскошного бара, отличавшегося умеренными ценами, отличным обслуживанием с иголочки одетых официантов и толпой экстравагантных девиц, очевидно, являвшихся одним из компонентов интерьера.

— Какое мнение у вас сложилось о Штрайтцере? — спросил Говард, отодвигая тарелку.

— Я не люблю немцев, сэр, — коротко ответил Браудер.

— Вот как? — удивился Говард. — Как же вы пришли к этому?

— Просто не люблю. — Браудер замолчал и внимательно посмотрел в сторону стойки бара, к которой в этот момент подошел как всегда одетый в пурпурный смокинг Дин Пауэлл, беседуя с заискивающей перед ним платиновой блондинкой.

Говард перехватил взгляд Браудера и усмехнулся:

— Однако немки не гладят вас против шерсти, не так ли?

— А что здесь делает…

— То же самое, — перебил его полковник, — что делают эти дамы во всех барах мира.

— Я не имею в виду девицу, сэр. Я говорю о парне, который болтает с ней.

Говард еще раз взглянул на стойку:

— Он выглядит как эстрадный певец или что-то в этом роде. Вы его знаете, Гарри?

— Да, сэр. Это английский агент Дин Пауэлл.

— Он вас тоже знает?

— Конечно… Мы познакомились с ним на Ближнем Востоке.

В этот момент Дин Пауэлл повернулся, заметил, что Браудер смотрит на него, поправил галстук-бабочку, при этом показав на выход, и, оставив свою собеседницу у стойки бара, направился в коридор.

— Пойти за ним? — спросил Браудер.

— Разумеется, — кивнул Говард.

Пауэлл ждал Браудера в конце длинного коридора у туалетных комнат.

— Рад вас видеть, — дружески приветствовал он капитана.

— Взаимно…

— По-прежнему тянете лямку?

— А вы?

Пауэлл улыбнулся и предложил Браудеру сигарету. Оба закурили и с минуту помолчали.

— У меня есть для вас информация, — сказал Пауэлл.

— Сколько?

— Пять тысяч…

— Пять тысяч долларов — это куча денег, дружище, — проговорил Браудер. — Это вам могло бы испортить репутацию.

— У меня создается впечатление, — вежливо продолжал хозяин бара «Романе», — что я порчу себе репутацию, предлагая вам информацию, которая могла бы уберечь вас от позора и сэкономить вам более крупную сумму, за какие-то пять тысяч, дружище.

— А не могли бы вы намекнуть, к чему относится ваша информация?

— Фирма ТАНАСС… — коротко обронил Пауэлл.

Браудер на мгновение задумался, но англичанин не дал ему времени на раздумье:

— Буду ждать вас в своем кабинете в течение получаса… Этот бар принадлежит мне, если вы этого не знали, дружище.

— Я в кармане сейф не ношу, — заворчал Браудер. — Могу вернуться приблизительно через час.

— В таком случае я подожду, — сказал Пауэлл, отбросил сигарету, тщательно вытер пальцы белоснежным платком и поднялся по лестнице.

Когда Браудер передал Говарду содержание своей беседы, полковник долго не раздумывал:

— Это надо сделать, Гарри!

Браудер выполнил его распоряжение, и через час Говард знал немногим меньше, чем Ноймайер. Полковник узнал, что второй человек филиала американской секретной службы в Мюнхене, Петр Галва, уже почти полгода встречается с агентом чехословацкой секретной службы, ранее известной под именем Сузаны Карпентье.

26

В Стамбуле недалеко от Галатского моста прогуливались Галва, Торанце, Крайски и Сантанелли. С любопытством рассматривали они шумный морской паром, связывающий европейскую часть города с азиатской, называемой Ускюдар. Если спутники Галвы ничем не отличались от оживленных туристов, то сам он был необычайно молчалив.

— Вы, кажется, немного не в себе, дружище? — обратился к нему Торанце.

— Не переношу самолеты, — улыбнулся Галва. — До сих пор не могу прийти в себя.

Это было правдой только частично, потому что то главное, что его беспокоило, не имело ничего общего с аллергией на воздушные перелеты.

— А что, если пропустить по стаканчику без содовой, шеф? — предложил Крайски, для которого английский язык представлял непреодолимую трудность, поэтому он с большим удовольствием перешел на немецкий.

Это задело Торанце, и он заметил:

— Не могли бы вы говорить так, чтобы я вас понимал?

— Ну конечно… — заворчал Крайски. — В этой операции меня может свести с ума, кажется, только английский язык.

Сантанелли сразу же вмешался:

— Это неэтично. Мы с мистером Торанце тоже спокойно могли бы изъясняться на итальянском, — заметил он на таком же плохом английском, как и Крайски.

— Да, вполне могли бы, — согласился с ним Торанце, — только я не знаю, что бы вы по этому поводу сказали.

Но Крайского это не интересовало. Взглянув на часы, он проговорил:

— Меня уже ждет агент.

— Это далеко? — спросил Торанце.

Крайски указал прямо перед собой:

— Это здесь, на улице Кеманкес.

— Тогда вперед, Крайски! — приказал ему Галва. — Мы за вами!

Крайски послушно двинулся, остальные — за ним. У дверей небольшой кофейни на улице Кеманкес прохаживался турок, одетый в белый костюм. Оглядевшись вокруг и увидев Крайского, он пошел ему навстречу, и они оба исчезли в кофейне.

Галва подтолкнул Сантанелли:

— Посмотрите-ка там…

Сантанелли утвердительно кивнул, но Торанце остановил его, заметив:

— Сложность заключается в том, что первый вариант нашей операции, собственно, зависит от этого турка…

Галва понял его намек:

— Вы хотите с ним переговорить?

— Это идея! — ответил Торанце и вошел в кофейню.

— Осторожный синьор, не правда ли? — заметил Сантанелли после его ухода. — Никому не верит.

Галва только пожал плечами — эти гангстерские замашки начинали действовать ему на нервы.

— Сразу видно, соображает… — упрямо твердил Сантанелли, и можно было заметить, что он необычайно горд за своего земляка.

Торанце и Крайски вышли из кофейни через полчаса.

— Готово… — с удовлетворением констатировал Крайски.

Галва взглянул на Торанце:

— У вас есть какие-нибудь замечания?

— Он выглядел именно так, как я его представлял, — улыбнулся тот.

— Не знаю, — немного возбужденно проговорил Галва, — каким вы его себе представляли, однако ходили вы для того, чтобы убедиться, способен ли он сделать то, что нам нужно.

Торанце нахмурил брови и хрустнул суставами пальцев:

— Он обещал… А вообще, я был бы очень рад, если бы последствия перелета у вас уже прошли, дружище.

— Речь идет не о воздушных путешествиях, — перебил его Галва, — а о том, чтобы вы наконец поняли, кто руководит операцией!

Торанце спокойно кивнул:

— Вы… Но я не люблю, когда меня окружают чересчур нервные люди.

Галва должен был согласиться с ним, потому что чувствовал, что ведет себя неразумно. И главное, не то, что он говорил, а то, что с момента приземления в Стамбуле он казался слишком возбужденным.

— Турок приготовил для нас автомашину за углом, — вмешался в их разговор Крайски. — Документы и ключи у меня в кармане. Вы сами сядете за руль, шеф?

— Что за тачка? — спросил Галва.

— «Шевроле»… И вроде бы в порядке…

Галва утвердительно кивнул, взял у Крайского ключи и документы.

— У людей не всегда есть настроение петь песни, — примирительно обратился он к Торанце.

— Ну конечно, — согласился тот, — жаль только, что вам не повезло именно в этом городе.

А Галва думал о том, что именно в этом городе должна решиться его судьба — судьба чехословацкого разведчика.

Чем ниже опускалась на город ночь, тем больше усилий требовалось от Галвы, чтобы скрыть охватившее его смятение. Он оказался в тупике и не мог найти выхода из него. Если операция с инженером Машитой удастся — а поводов сомневаться в этом не было, — то перед ним откроется путь в американскую секретную службу. Тогда он достиг бы цели, о которой ни он, ни его пражские друзья не могли даже мечтать. Но какой ценой он заплатит за это? Он не знал, кто такой Машита, он знал только, какой интерес представляет этот Машита для американской секретной службы. В конце концов он пришел к выводу, что интерес к чехословацкому инженеру очень большой, потому что полковник Говард никогда по мелочам не играл. Следовательно, он, Галва, должен сделать все возможное, чтобы операция провалилась. Однако таким образом он захлопывал перед собой дверь. Но самое обидное заключалось в том, что он пока не знал, как эту дверь захлопнуть. Он знал, как провести операцию, но как ее провалить…

Галва мог справиться с Сантанелли и Крайским, но здесь был еще Торанце. Однако он не подозревал, что Торанце не единственный, кто стоит у него за спиной…

Недалеко от моста Ататюрка, в полупустом холле отеля, сидел Кларк и с улыбкой слушал стамбульского резидента американской секретной службы Сэма Робертса.

— Все будет подготовлено, можете быть спокойны, — оглядевшись вокруг, сказал Роберте. — Многое будет зависеть от того, какой вариант плана вы используете.

Кларк слегка усмехнулся:

— А вы?

— Буду ждать вас в порту.

— Тогда замечательно… — Кларк встал и, не прощаясь, вышел из отеля к своей машине, где его ждали два агента.

— Наконец-то… — проговорил один из них, но Кларк не обратил внимания на это замечание. Он завел машину и помчался по улицам ночного Стамбула к аэропорту.

27

Гроза пронеслась, и ночное небо над Мюнхеном засветилось множеством мерцающих звезд. Однако атмосфера в кабинете директора фирмы ТАНАСС напоминала предгрозовую. Как только Браудер сообщил Говарду информацию, переданную ему Пауэллом, полковник сразу же уехал из бара и разбудил Штрайтцера.

— Вы в конце концов должны высказать ваше мнение, — настойчиво требовал Говард.

Штрайтцер сидел неподалеку от письменного стола на довольно неудобном стуле, и создавалось впечатление, что от полковника и прикидывавшегося безразличным Браудера его отделяет невидимая стена.

— Но все-таки Галва казался порядочным человеком, — неуверенно проговорил Штрайтцер. — Не могу…

— Ну да, — перебил его Говард, — в какой-то степени он порядочный. Только для кого? Если он порядочный для чехов, то не может быть порядочным для нас!

Штрайтцер облизал губы и продолжал:

— Да, сэр… Информация этого англичанина свидетельствует о связи Галвы с известной нам Карпентье. Галва не докладывал об этой связи. Речь идет о женщине, которую мистер Пауэлл охарактеризовал как чехословацкого агента, поэтому этот вопрос следует рассматривать как серьезную угрозу нашим интересам…

Штрайтцер помолчал и закурил сигарету. От Говарда не ускользнуло, как старательно он пытался сдержать дрожь в пальцах.

— Ну а что дальше? — спросил Говард.

— Галва в Стамбуле, эта Карпенье, по-видимому, здесь… Едва ли она действует под старой фамилией, но у нас есть ее словесный портрет…

— Хорошо-хорошо… — махнул рукой Говард. — Что вы предлагаете, Гарри?

— В первую очередь я бы осмотрел квартиру Галвы, сэр…

— Пометьте себе, Штрайтцер, — спокойно распорядился Говард, и ему было совершенно безразлично, что он ставит директора фирмы ТАНАСС в положение школьника. — Или у вас нет людей, которые могли бы открыть замок?

— Есть, сэр, — стараясь овладеть собой, ответил Штрайтцер.

— А заодно я бы приказал этой же ночью собрать всех чехословацких эмигрантов, с которыми работал Галва. Я уверен, что из них можно будет кое-что вытянуть. У меня свое мнение об этих людях, — внезапно разговорился Браудер. — Все они выставляют себя чуть ли не антикоммунистическими главарями, но до того, как коммунисты слегка не надавили на них, они плясали под их дудку…

— Обеспечьте все это, Штрайтцер! А вы, Гарри, осмотрите квартиру Галвы.

Когда Штрайтцер уже был готов встать, полковник задержал его:

— Еще минуту. Без полиции, мне кажется, нам не обойтись. Что вы можете предложить?

— Это не так просто, сэр, но попытаться можно… — Штрайтцер на мгновение задумался, но до того уже решил про себя, что именно сейчас скажет этим американцам. — Вы, конечно, знаете, что советник полиции Доннер кое в чем нам помогает, но обстановка становится все более сложной… Еще совсем недавно кому-нибудь из американского командования достаточно было поднять телефонную трубку, и полиция арестовала бы половину Мюнхена. Сегодня все обстоит немного иначе — надеюсь, вы меня понимаете. Сейчас много новых идей и новых людей… Они, безусловно, и теперь арестуют эту Карпентье, но для себя. Мы не сможем препятствовать, чтобы они не воспользовались этим случаем в своих интересах, в первую очередь в интересах разведывательной службы Федеративной Республики Германии.

Директор фирмы ТАНАСС кончил говорить и вытер вспотевший лоб. Говард сидел как каменная статуя, но Браудер не удержался:

— Вы хотите сказать, что немцы работают против нас?

А Говард спокойно заметил:

— Он хочет сказать, что немцы работают прежде всего на себя. Мы так долго их учили походить на нас, что в конце концов они этому научились.

— Несмотря на это, я попытаюсь этот вопрос еще ночью обсудить с Доннером, мистер Говард, — сказал Штрайтцер и устало прикрыл глаза. Чувствовал он себя отвратительно. Будучи на два года моложе Говарда, он по сравнению с американцем казался древним стариком. До сих пор он не хотел смириться с тем, что Галва вел двойную игру, но где-то внутри у него уже зарождалось чувство, что фирму ТАНАСС трясет до основания.

— Будьте так любезны… — проговорил полковник. В эту минуту он мог заплатить любую сумму за то, чтобы хоть одним глазом взглянуть на материалы, которые собрала боннская секретная служба о фирме ТАНАСС.

28

Советник полиции Берт Доннер с раздражением взял телефонную трубку. Иногда он охотно помогал Штрайтцеру, зная, что тем самым оказывает услуги американцам, и при этом кое-что выигрывал. Но чтобы его беспокоили по ночам — это ему показалось слишком…

Несколько минут он еще нежился в постели, но потом все же вызвал машину и поехал на службу, где один из сотрудников вручил ему заклеенный конверт от Штрайтцера.

Не раздумывая, он распорядился вызвать комиссара Вольмана и очень удивился, когда ему сказали, что комиссар в кабинете.

— Почему вы здесь, Вольман?

— Разыскиваем одну женщину, герр советник, — ответил седой комиссар.

— У меня для вас есть еще одна, — лаконично произнес советник полиции, разорвал конверт и передал Вольману лист бумаги, на котором было лишь несколько машинописных строчек без подписи.

Комиссар прочитал их и усмехнулся:

— Это не еще одна женщина, герр советник, а та самая, которую разыскиваю я. Ранее она носила фамилию Карпентье, сейчас ее фамилия Райн.

— Глядите-ка! — удивился Доннер. — Снова какая-то неразбериха, не так ли?

Вольман молча пожал плечами.

— А кто, собственно, дал вам распоряжение на розыск? — спросил Доннер.

— Ведомство по охране конституции. Герр Йохен Ноймайер находится в моем кабинете.

Доннер задумался. Эх, лучше бы было остаться в постели! Что же теперь делать? Наконец решение найдено.

— Попросите его ко мне!

Йохен Ноймайер вошел бодрый и свежий. После обмена приветствиями они сразу приступили к делу.

— Как вы узнали о Райн, герр советник?

— Я получил анонимное письмо, что в Мюнхене действует коммунистический агент, — солгал Доннер и передал Йохену Ноймайеру неподписанное письмо Штрайтцера.

Ноймайер из-за профессионального недоверия засомневался в правдивости объяснений советника. Вольман же знал совершенно точно, что ни одно анонимное письмо не смогло бы поднять советника из постели, поэтому сразу догадался, что Доннер бессовестно лжет. Только какое ему до этого дело?

— Интересно, интересно, — повторил Ноймайер.

— Очень интересно, — поддержал его Доннер, а через минуту спросил: — Что вам удалось узнать, Вольман?

— Мы точно знаем, что она делала сегодня до пяти часов. Избавилась от машины, изменила прическу, и не исключено, что заменила документы. Безусловно, кто-то ее спугнул.

Комиссар не сказал, кто мог ее спугнуть, хотя и подозревал. Молодчики из разведслужбы что-то прошляпили, а теперь повесили все на него. Советник Доннер тоже думал о молодчиках… из американской секретной службы. Йохен Ноймайер ни о чем не думал. Точнее, ни о чем подобном не думал. Ему только пришло в голову, что владелец бара «Романо» информацию о Карпентье продал не одной секретной службе.

— Вам известны ее связи? — спросил советник Доннер.

Комиссар Вольман отрицательно покачал головой. Йохену Ноймайеру показалось, что он мог бы провернуть некую комбинацию.

— Одна связь нам известна…

Вольман с удивлением взглянул на него. Ноймайер попытался объяснить:

— У нас еще не дошли руки до этого, герр комиссар. Нам удалось установить, что сегодня утром Райн встречалась со служащим одной из торговых фирм… — произнеся последние два слова, Ноймайер сделал чересчур серьезное лицо. — Его имя Петр Галва, это заместитель директора экспортной фирмы ТАНАСС.

Советник Доннер быстро заморгал, поняв, почему Штрайтцер среди ночи поднял его из постели. На горизонте замаячила новая афера…

— Ну, это совершенно меняет дело, герр Ноймайер, — констатировал комиссар Вольман, единственный из всех присутствовавших не знавший что скрывается под вывеской экспортной фирмы ТАНАСС. — Этого господина мы сейчас получим…

Именно в этом и заключалась цель маленькой комбинации Йохена Ноймайера.

29

Хотя комиссар Вольман был уже не молод, он не любил руководить операциями из кабинета. И если уж ему ночью не дали поспать, то он считал, что надо действовать. Поэтому, взяв двух агентов и получив домашний адрес Петра Галвы, он выехал вместе с ними на место.

Дорога по ночному Мюнхену приятно освежила комиссара, так что даже несговорчивый хозяин, который перед тем, как открыть дверь, задал миллион вопросов, не смог его рассердить.

Заместитель директора фирмы ТАНАСС жил на втором этаже. Вольман несколько раз позвонил, но по другую сторону двери, кроме мелодичного звонка, не раздалось ни единого звука. Комиссар позвонил еще раз. И опять ни звука.

Внезапно дверь резко растворилась, кто-то отработанным приемом, без единого слова схватил комиссара и втащил в квартиру, захлопнув за ним дверь. Полицейские агенты, сопровождавшие комиссара, остались перед закрытой дверью с открытыми ртами. В первую минуту они всерьез испугались — дергали за дверную ручку, по очереди давили на кнопку звонка и пытались выломать дверь. Их гнев можно было понять, потому что все, что произошло, было для них самым большим оскорблением. И когда их отчаяние дошло до такой степени, что они готовы были расстрелять замок, дверь, словно по мановению волшебной палочки, открылась и комиссар, показавшийся несколько помятым, пригласил их:

— Заходите…

Как оказалось, маленькая комбинация Йохена Ноймайера была проведена просто блестяще, о чем ее автор даже не помышлял. Дело в том, что комиссар Вольман застал в квартире Галвы капитана американской секретной службы Браудера и двух сотрудников фирмы ТАНАСС, которые в этот самый момент проводили обыск, Браудер решил, что ему в руки попался один из сообщников Галвы, проверил на седом комиссаре один из боевых захватов и собирался было с ним как следует поговорить. Курьезная ситуация прояснилась, когда комиссар сумел перевести дыхание и членораздельно представиться.

Самое интересное, что комиссар был не так зол на Браудера, как на Ноймайера. Он не сомневался, что этот молодчик из боннской секретной службы точно знал, кто будет находиться в квартире Галвы, и сыграл с ним забавную шутку. Почему он не сказал ему о Галве еще днем? Почему сделал это только сейчас, ночью? Ему нужна была полиция, чтобы кого-то из них спровоцировать в подходящий момент, — это было ясно! Мысль, что его, как дурака, обвели вокруг пальца, задевала самолюбие комиссара.

Это и послужило основной причиной, почему комиссар решил наказать Йохена Ноймайера.

30

До ухода из парикмахерской Райн точно придерживалась инструкции на случай тревоги. Теперь под именем Моники Дулард ей следовало с первым же самолетом или поездом отбыть в Париж. Но она этого не сделала…

Причина, по которой она осталась в Мюнхене до утра, была проста и одновременно сложна. Она знала, что совершает глупость, но никогда бы себе не простила, если бы уехала, не попытавшись выяснить, что с Галвой. И неважно, была ли логика в ее решении. Да и вообще, тот, кто рассматривает действия женщин с позиций логики, всегда, как правило, проигрывает.

Несмотря на то что Райн нарушила установленные правила, ее действия нельзя было назвать необдуманными. Взяв у парикмахерской такси, она подъехала к одному из самых роскошных отелей, в котором останавливались только богатые снобы или международные жулики. Поскольку по новым документам она принадлежала к французской части богатых снобов, этот отель был для нее самым подходящим местом. Она выступила в роли скучающей дамы, вздумавшей по дороге из Вены в Париж провести ночь в Мюнхене. Услужливый портье выделил ей апартаменты, цена проживания в которых за сутки составляла приблизительно недельную зарплату среднего служащего, но госпожа Моника Дулард даже глазом не моргнула.

Приняв душ, она переоделась и вышла прогуляться по вечернему Мюнхену. Только что прошел дождь, воздух был свежим. Улицы сверкали мигающими рекламами, люди искали развлечений, а Райн вышла, чтобы прийти на то место, где она должна была встретиться с Галвой.

На главной улице в окружении кафе и баров горел огнями кинотеатр. Райн внимательно осмотрелась. Время условленной встречи приближалось, и ей казалось, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди. Она разглядывала толпу, пытаясь увидеть знакомую фигуру. Бежали минуты, мимо нее все шли и шли люди. Они смеялись, разговаривали, а она все ждала. Наконец этих минут прошло столько, что она поняла: дальше ждать бесполезно.

Взяв такси, Райн вернулась в отель. Лысый портье, говоривший по-французски не хуже ее, склонился перед ней в поклоне, соответствующем цене взятого номера:

— Добрый вечер, уважаемая госпожа… — Заученным движением он подал ключ одному из своих помощников и вопросительно взглянул на Райн: — Госпожа еще что-нибудь желает?

— Пришлите мне наверх официанта: я буду ужинать.

— Слушаюсь, уважаемая госпожа.

Райн закрыла за собой дверь и задумчиво опустилась в кресло. Где же была допущена ошибка? Она очень внимательно проверяла все свои поездки и была уверена, что следить за ней стали только сегодня. И даже в первой половине дня, когда она выехала на незапланированную встречу с Галвой, сообщившим ей, что Говард интересуется Стамбулом, за ней наверняка еще не было слежки… Ее установили только после встречи с Галвой. Следили, безусловно, за ним, а ее стали проверять как его связь. Из этого вытекало, что угроза нависла над ним…

Произошло что-то такое, чего он недооценил или просмотрел. Может быть, ей следовало обратить больше внимания на усилившуюся у него в последнее время усталость? Видимо, она не заметила, что он достиг определенного предела, характерного для всех разведчиков.

Для людей, которые ведут двойную игру — а таким человеком был и Галва, — сложность заключается в том, что они не обладают характерами двух людей, но должны эту задачу безукоризненно выполнять. Они заводят множество знакомств, дружеских связей, однако хорошо сознают, что продолжают оставаться одинокими, потому что все знакомства они обязаны использовать лишь в интересах дела. Их роль не позволяет им ни на минуту отвлечься и не дает времени на перерывы в игре. Галва играл эту роль почти десять лет, и было удивительно, что усталость настигла его только сейчас.

Именно она была обязана вовремя заметить, что он дошел до критического состояния, опасность которого кроется не в сентиментальной тоске, а прежде всего в атрофии качеств, необходимых в его игре…

Кроме того, она не могла не заметить, что в последнее время он стал относиться к ней не только как к связнику. И если уж быть до конца откровенной, ей это было не безразлично. Так могла ли она в таком случае своевременно установить, что он находится в критическом положении? Не могла или не захотела?

Она ведь хорошо знала, что, если бы Галву отозвали на родину, ей бы сменили партнера и страну пребывания и они бы уже не встретились… Так где же была допущена ошибка?

Естественно, ее размышления лишь усилили тревогу, которую она считала вполне обоснованной. Однако Райн даже не догадывалась, что все обстоит иначе…

31

Ночь тянулась бесконечно, но полковник Говард терпеливо сидел в кабинете директора фирмы ТАНАСС. Чувствовавший себя разбитым Штрайтцер пил кофе, тщетно стараясь превозмочь усталость.

— Вы старый забияка, Штрайтцер, — тихим голосом сказал Говард, — и позволяете этим чехам так обращаться с вами…

Штрайтцер молчал. Он знал, что в данной ситуации любые оправдания бессмысленны. Безусловно, он мог бы напомнить полковнику, что еще чуть-чуть — и Галва насолил бы и ему, Говарду. И кто знает, что еще он выкинет в Стамбуле.

— Вас не беспокоит стамбульская акция, сэр? — спросил он без тени ехидства, потому что был уверен, что отвечать придется только ему.

— Сейчас этот чех у меня как бельмо на глазу, — ответил американец. — Но все-таки Торанце не новичок в своем деле…

О Кларке Говард не сказал ни слова: он не считал нужным информировать кого-либо о том, что его люди при проведении операций работают под контролем. И вообще, у него не было привычки делиться с кем-либо своими мыслями.

За долгие годы работы в секретной службе у Говарда выработалось профессиональное чутье на операции — как при прыжках в высоту, когда спортсмен, только взглянув на планку, уже чувствует, сможем он взять эту высоту или нет. Ему с самого начала не хотелось браться за эту операцию. И конечно, не из-за всяких там гуманных доводов: ему приходилось участвовать и в делах похуже. Просто шестое чувство подсказывало, что будет много неприятностей.

Его шеф, генерал, конечно, не отличался особым умом. За всю жизнь он самостоятельно не провел ни одной акции, не сумел внести ничего нового, и ему так и не довелось познать особенности работы разведчика. Хорошо он усвоил только одно: американской секретной службе именно сейчас необходимо провести удачную операцию против коммунистов. И Машита, по мнению генерала, являлся отличным объектом. Разве мог Говард противиться генералу, имея в качестве контрдоводов только какие-то метафизические сомнения? Полковник подчинился приказу и вылетел в Европу.

Говард добросовестно принял все меры для того, чтобы операция прошла успешно, Возился с проверкой этого пьяницы Гранднера, послал Кларка в Стамбул для проверки бармена, разобрал всю операцию до мельчайших подробностей, однако нюх не подвел его — со всех сторон надвигались неприятности. Но больше всего его разозлил Галва. Полковник сделал ставку на него: с момента первой встречи ему понравился способ мышления чеха. Он бы с радостью взял его в Центр… Галва умел владеть собой, казался непринужденным — это был его тип работника. У него не было особой необходимости посылать Галву в Стамбул, но он хотел так скомпрометировать его в глазах чехов, чтобы у того не возникало даже мысли о возвращении на родину.

Говард не опасался, что Галва попытается провалить стамбульскую операцию: он ведь не мог знать, что произошло после его вылета в Стамбул, а потому был, безусловно, уверен, что перед ним открывается прекрасная карьера агента-двойника. А если бы он и попытался что-либо предпринять, то против Торанце, а тем более против Кларка его шансы были равны нулю.

Говард испытывал к Галве чувство неприязни только из-за того, что не сумел с самого начала подобрать к нему нужный ключ.

— Галва уже не мог никого информировать, что летит в Стамбул, — сказал он, подумав. — Сам он не будет рисковать. И ему не останется ничего иного, как провести акцию…

Но не успел он закончить фразу, как его ожидал новый сюрприз. В кабинет вошел Браудер — он был не один.

— Комиссар Вольман, — представился на хорошем английском седой мужчина.

Штрайтцер беспокойно заерзал в кресле, а Говард бросил быстрый взгляд на Браудера, пожавшего плечами.

Вольман без приглашения сел и сразу приступил к делу:

— Чем занимается фирма ТАНАСС, мне совершенно безразлично…

— Перед вами директор этой фирмы, — перебил его Штрайтцер. — Я не понимаю вас.

— Вы прекрасно меня понимаете, — спокойно продолжал комиссар. — Я обнаружил трех человек в чужой квартире. Двое из них — служащие вашей фирмы, третий предъявил мне американский паспорт.

— Ну это я вам без труда объясню, герр комиссар, — с готовностью начал Штрайтцер. — Эти господа находились в квартире моего заместителя… по моему указанию и с согласия герра Галвы, вылетевшего в служебную командировку и забывшего передать мне важный документ. Он объяснил нам, где находится документ. Таким образом, эти господа делали только то, что пожелал сам герр Галва. Он не мог уже вернуться домой, потому что тогда опоздал бы на самолет. Думаю, этого объяснения для вас достаточно, не правда ли?

— Куда же вылетел герр Галва? — спросил комиссар Вольман.

— В Австрию, — брякнул не задумываясь Штрайтцер.

Говард с признательностью посмотрел на директора фирмы ТАНАСС. Это было совсем не плохо, правда, вряд ли помогло бы.

— Я говорю по-английски, — спокойно продолжал комиссар, — чтобы меня мог понять как этот мистер, — указал он на Браудера, — так и тот, — приветливо улыбнулся он Говарду.

Полковник ответил ему такой же улыбкой, но продолжал молчать. Комиссар мог вмешаться в игру только по одной причине: английский агент, хозяин бара «Романе», безусловно, получает немалый доход от продажи информации. Наверняка он за кругленькую сумму сообщил о связях Галвы с чехословацкой разведчицей и немцам.

— Ваше объяснение меня удовлетворяет, — сказал Вольман, — хотя у меня на этот счет есть и свое мнение…

Говард понял, что комиссар ищет примирения.

— Я торговый партнер фирмы ТАНАСС, господин комиссар, — заявил полковник, — и могу подтвердить слова господина Штрайтцера.

— Другого я и не ожидал, мистер… мистер… — Вольман вопросительно посмотрел на американца.

— Извините, Говард.

— Очень приятно, мистер Говард.

Штрайтцер открыл маленький бар и дружески предложил:

— Может, выпьем по рюмочке, господа?

— Да, сейчас это было бы очень кстати, — согласился комиссар и, выпив, продолжал: — Мне кажется, вам будет интересно узнать, как я попал в квартиру Галвы.

— Да, герр комиссар, будьте так добры, расскажите, — согласился Штрайтцер.

Молчаливый Браудер сидел в стороне и казался непричастным ко всему происходящему. Говард держал в руке наполненную рюмку и выжидательно улыбался.

— Нам сообщили, — сказал комиссар, — что в Мюнхене действует чехословацкая разведчица. Она поддерживала связь с вашим заместителем, герр Штрайтцер…

— Я думал, что прекрасные шпионки бывают только на экранах телевизоров или в кино, — попытался сострить Штрайтцер.

Комиссар с укором посмотрел на него:

— Я принял ваше объяснение насчет того, почему вы перевернули все вверх тормашками в квартире Галвы, но это совсем не означает, что я собираюсь выступать здесь в роли шута, это вам ясно, герр директор?

— Я и не думал обидеть вас, герр комиссар, извините, — проговорил Штрайтцер.

— Эта связь могла иметь какой угодно характер, — продолжал Вольман. — Именно об этом я и хотел спросить господина Галву. Что вы можете мне на это возразить, господа?

Ответом было молчание. Наконец Говард решил взять беседу в свои руки:

— Вы можете сообщить нам какие-нибудь подробности, мистер комиссар?

— Других подробностей нет… Пожалуй, за исключением того, что мы знаем, где живет эта дама, как ее зовут и что она делала сегодня до пяти часов дня. Нам известно также, что во второй половине дня она пыталась замести следы: перекрасила волосы, избавилась от машины…

— Она встречалась сегодня с Галвой? — спросил Говард.

— Это важно?

— Да, это может иметь некоторое значение.

— Они встречались сегодня утром.

«В это время Галва еще ничего не знал, но потом, когда ему стало известно о предстоящей поездке, он попытался связаться с ней…» — мысленно комбинировал полковник Говард.

— Вам что-нибудь говорит имя Гизела Кремер? — спросил полковник комиссара.

Тот отрицательно покачал головой:

— Нет, мистер Говард, это имя мне ничего не говорит. Могу вам назвать другие имена, которыми пользовалась эта дама: Карпентье и Райн.

Говард повернулся к Штрайтцеру:

— А вам?

— Да, это имя мне известно. Кажется, это была любовница Галвы, — ответил Штрайтцер.

— Послушайте, господа, — произнес комиссар, — мне важно побыстрее задержать Райн. Чем вы можете помочь?

— И для нас важно, чтобы в Федеративной Республике Германии коммунистические агенты свободно не разгуливали, — заметил Говард.

— Кроме того, — добавил Штрайтцер, — ее связь с Галвой создает угрозу интересам нашей фирмы. Если вам удастся задержать ее, вы избавите нас от многих затруднений: все-таки мы торгуем со всем миром и нам не хотелось бы, чтобы секреты фирмы попали в чужие руки. Наша фирма готова покрыть затраты, связанные с поисками этой женщины, суммой в пятьдесят тысяч марок.

— Речь сейчас идет не о деньгах, — проворчал комиссар. — Я к вам приехал не за этим… Мне нужны новые факты!

— Вы уверены, что эта женщина еще в Мюнхене? — спросил полковник Говард.

— Да, мистер… — впервые вступил в разговор Браудер. — Когда мы были в квартире Галвы, то телефон звонил там как сумасшедший. Эта женщина ищет его…

Комиссар резко повернулся к нему:

— Вы поднимали трубку?

— Нет.

Вольман встал:

— Прекрасно… Вы могли бы поручиться за то, что Галвы в самом деле нет в Мюнхене, мистер Говард?

— Разумеется, господин комиссар, — кивнул полковник.

— И за то, что он не имел возможности связаться с Райн до вылета… Куда, вы говорили, он улетел?

Говард усмехнулся:

— В Австрию… как говорит мистер Штрайтцер…

— Тогда, господа, — почти торжественно произнес комиссар, — я с вами не тратил времени понапрасну… Придумаем для фрейлейн Райн прекрасную ловушку.

— Не забудьте, комиссар, — напомнил ему Штрайтцер, — как только вы возьмете Райн, вас ожидает чек на пятьдесят тысяч марок.

Комиссар Вольман остановился в дверях.

— Я передам вам Райи, мистер Говард, — сказал он строго, — но не из-за этих пятидесяти тысяч, а потому, что ее действия были направлены исключительно, повторяю, исключительно против вооруженных сил Соединенных Штатов Америки на территории Федеративной Республики Германии… Я поступаю так в соответствии с известными договорами, заключенными нашим правительством с правительством Соединенных Штатов Америки. Не так ли?

— Именно так, — согласился полковник Говард. Но все-таки он очень хотел узнать, почему этот немец так печется о защите американо-немецких отношений. Однако это не могло развеять хорошего впечатления, которое произвел на него седой комиссар. К тому же, если кто-то и мог быстро найти Райн, то, несомненно, он.

— Вы не назвали лишь ваше воинское звание, мистер Говард, — усмехнулся Вольман.

— Это легко исправить… Я полковник американской армии. Имею специальное задание.

— В этом случае Райн попадет в нужные руки, — сказал Вольман, вежливо поклонился и вышел.

32

В Стамбуле стояла прохладная ночь. По небу тянулись низкие облака, с моря дул порывистый ветер.

Галва сидел за рулем «шевроле», внимательно следя за дорогой. Торанце курил, сидя рядом с ним, а Крайски и Сантанелли беседовали на заднем сиденье.

— Провести две такие операции в год, и можно больше ничем не заниматься, — заметил Крайски.

— Да, — согласился Сантанелли, — это был бы неплохой бизнес.

Крайски на минуту задумался:

— Должен признаться, что фирма ТАНАСС — это не игрушки.

— В каком смысле, Крайски? — спросил Галва.

— Это так, шеф, — попытался объяснить Крайски. — Выступаем как торговая фирма, а думаем, что делаем что-то другое. Только мы и вправду ничего не делаем, кроме бизнеса… иногда — маленького, иногда — большого. Один продает информацию или людей, а мы их покупаем. Ничем другим мы ведь не занимаемся. В конце концов, это бизнес, не так ли?

— Ты, несомненно, прав, — поддержал его Сантенелли. — Купишь парня и вложишь в него деньги, как при обычной торговой сделке. И если вложения оправдаются, получаешь доход, да и фирма не проигрывает… Ну а если затраты не оправдаются, значит, сделал плохой бизнес.

— Ну да… Но в этом нашем бизнесе есть много подводных камней.

— Это ты так считаешь, потому что не знаешь, сколько подводных камней у торговцев, дружище… У них на это свои оценки, можешь быть уверен.

— Да, но вряд ли ты сумеешь продать один ящик пива, например, четырем лицам, а посмотри, как это делается у нас… Совсем недавно мне пришлось порвать с одним агентом, который с каждой информации, передаваемой мне, снимал пять копий: одну передавал мне, другую немцам, третью англичанам, четвертую французам, а пятую отдавал одному журналисту…

Сантанелли перебил его:

— И что с ней делал журналист?

— Здесь как раз ниточка и оборвалась, — неохотно пояснил Крайски. — Этот журналист работал на американцев так же, как и мы… так что мне здорово досталось от Штрайтцера…

— Информация была хорошей?

— Исключительной!

— Тогда ты сделал глупость, потому что хорошую информацию будут получать немцы, англичане и французы, а ты — ничего! Ну как, мудро ты поступил, порвав с ним? Теперь ты будешь знать меньше, чем остальные. Тебе-то ведь было ни жарко ни холодно от того, что за одну хорошую информацию платили пять раз.

Крайски с удивлением посмотрел на Сантанелли:

— Слушай, дружище, это мне не пришло в голову… Я мог то же самое сказать Штрайтцеру и заткнуть ему рот. Правда, этот парень меня здорово разозлил, когда спокойно заявил, что на хорошие вещи всегда найдутся хорошие покупатели.

— И он был прав, — провозгласил Сантанелли, поудобнее вытянувшись на сиденье.

Торанце опустил боковое стекло и, выбросив окурок, повернулся к Галве:

— О чем они болтают?

Галва усмехнулся:

— О методах разведывательной работы.

Указав пальцем на дорогу, где в этот момент фары осветили щит с надписью: «Стамбул — аэропорт», Торанце бросил:

— У них будет возможность это продемонстрировать.

33

После беседы с полковником Говардом комиссар Вольман осмотрел квартиру Галвы, дал кое-какие указания своим людям, но не мог не отметить при этом, что обыск в квартире был произведен просто отвратительно. Вернувшись в свой кабинет, комиссар вызвал еще двух агентов и, дав соответствующие инструкции, послал их в клинику профессора Меркла. Наконец, Вольман еще раз уточнил задачи оперативной группы, занимавшейся розыском Райн.

Итак, хорошо отлаженный полицейский аппарат с удвоенной энергией взялся за поиски. Розыск Райн в эту ночь стал главной задачей для патрулей на дорогах, вокзалах, в аэропортах и пограничных пунктах. При этом предусматривалось, что, сменив прическу, она могла заменить и документы.

Естественно, что и группа инспектора Фридмана, занимавшаяся мюнхенскими отелями, не осталась без работы…

Раскрутив маховик полицейской машины до предельных оборотов, Вольман позвонил на квартиру полицейскому советнику Доннеру.

— Слушаю… — не пытаясь скрыть неудовольствия, ответил Доннер, поняв, что в эту ночь ему так и не удастся выспаться.

— Это Вольман… Вы просили, герр советник, чтобы я информировал вас о ходе розыска. Мне удалось получить некоторые сведения. Я, конечно, не могу поручиться, что завершу это дело сегодняшней ночью, но в любом случае мне хотелось бы знать, кому мы должны передать эту женщину.

Что мог ему ответить полусонный советник полиции? Если бы этим случаем не занималась боннская секретная служба, он мог бы без всяких опасений удовлетворить просьбу директора фирмы ТАНАСС и передать Райн американцам. Но сейчас это было рискованно.

— Не понимаю вас, Вольман, — ответил он неопределенно. Комиссар переложил телефонную трубку в другую руку, усмехнулся, но без малейших признаков иронии разъяснил:

— Дело обстоит так, герр советник… На основе имеющейся информации эту женщину следовало бы передать американцам, потому что она замешана в действиях, направленных исключительно против американских вооруженных сил…

Этого Доннер не ожидал, но сразу обрадовался:

— Если вы такого мнения, тогда так и поступайте, комиссар! — Советник быстро положил трубку и отправился спать.

Комиссар Вольман тоже положил трубку, но спать не ложился.

Он включил центральный диспетчерский аппарат, сварил двойной кофе, поудобнее устроился в кресле и стал ждать, когда захлопнется поставленная им ловушка. Конечно, он кое в чем сомневался, готовя эту ловушку, но в одном он был уверен — она все же явится тем импульсом, который заставит Райн действовать. А как только это случится, она рано или поздно должна попасть в сети разветвленного полицейского аппарата.

В этом был уверен не только многоопытный комиссар, но и любой работник криминальной полиции…

34

Полковник Говард в эту ночь тоже не ложился, он упорно ждал новостей в кабинете усталого Штрайтцера, постоянно требуя, чтобы директор фирмы ТАНАСС что-то предпринимал, ни на минуту не оставляя его в покое и умышленно вызывая на разговор. Несколько часов назад он вынес окончательный приговор Штрайтцеру, но не показывал этого: директор был ему еще нужен для подведения итогов работы фирмы ТАНАСС.

— Вы внимательно слушали комиссара, Штрайтцер?

— Да, сэр.

— По его словам, Райн сегодня во второй половине дня лихорадочно заметала следы. Ведь он так говорил?

— Да, сэр, именно так.

— А как вы можете это объяснить? Почему Райн подняла тревогу сегодня во второй половине дня?

Взволнованный Штрайтцер напрасно пытался собраться с мыслями: он не мог ничего объяснить и только глубокомысленно произнес:

— Это действительно интересно.

— Почему? — не оставлял его в покое американец.

В конце концов в усталой голове Штрайтцера появился проблеск мысли.

— Вы думаете, сэр, что это каким-то образом связано с отъездом Галвы?

— Случайно ли то, что Райп стала собирать чемоданы сразу после отъезда Галвы? Да или нет?

Сжав голову руками, Штрайтцер задумался.

— И все-таки он не мог сообщить ей, что уезжает, — изрек он наконец.

Говард вспомнил о попытках Галвы куда-то позвонить. В конце концов, это могли быть не только попытки.

— Он мог сообщить ей, что уезжает, но не мог уточнить куда, потому что до самого отъезда постоянно находился или с нами, или с Торанце.

Штрайтцер поднял голову, выпрямился и взглянул на Говарда:

— Как бы то ни было, он не мог ей сказать, что им грозит опасность. Все мы оказали ему полное доверие…

— А я ему даже сообщил, — спокойно добавил полковник, — что его кандидатура выдвинута для работы в Центре. Поэтому остается одно объяснение: Гиту Райн спугнул кто-то другой.

— Комиссар Вольман?

Говард отрицательно покачал головой:

— Он только пешка в этой игре…

— Но это проходная пешка, — усмехнулся через мгновение Штрайтцер.

— Конечно… конечно… — согласился полковник. — Но это ничего не меняет — он наверняка не придумал эту Райн… Это был кто-то другой…

— Вероятнее всего, мистер Говард, — согласился Штрайтцер. И им обоим не нужно было объяснять, что этот «кто-то» — боннская секретная служба.

— Значит, в игре уже чехи, немцы, англичане — сказал Говард, — и кто знает, что еще может выкинуть эта Райн — Карпентье. Может, под конец объявятся и французы. Галва сам говорил, что французы к нему в свое время подбирались.

Штрайтцер сразу же среагировал:

— Конечно, сэр. И кто знает, на кого, собственно, работает Райн? Пауэлл ее видел — это может быть правдой. Но разве на Ближнем Востоке не сталкивались интересы именно англичан и французов?

Говард слушал, как директор фирмы ТАНАСС хватается за брошенную ему спасительную соломинку:

— Только я думаю совсем по-другому, Штрайтцер. Если я говорил, что их связь может иметь иной характер, то это совсем не дает повода питать какие-то иллюзии, Я вообще не сомневаюсь, что Пауэлл сказал правду… Райн наверняка является чехословацким агентом. Но я допускаю, что ее могли завербовать и французы. Представьте, что еще десять лет назад к вам пришел Галва, будучи уже французским агентом, и французы поддерживали с ним связь через Райн… Более удобного случая этой чехословацкой разведчице не могло бы представиться — использовать французские и американские разведывательные сети в интересах коммунистической секретной службы. Ей не нужно было ничего делать, только собирать урожай с французского и американского огородов.

— Естественно, мистер Говард, все возможно, — согласился Штрайтцер и вдруг взорвался: — Коммунистам никогда бы не удалось к нам проникнуть, если бы мы сами побольше совали нос в дела друг друга и побольше следили за коммунистическими агентами. Ведь существуют какие-то договоренности о сотрудничестве, обмене информацией, не правда ли?

— Безусловно, какие-то соглашения существуют, — сказал полковник, не скрывая своего удивления наивностью Штрайтцера, — но я вам уже говорил, что мир кишит шпионами… — Помолчав, Говард добавил: — Но сейчас меня интересует другое…

— Где находится Райн?

Полковник Говард отрицательно покачал головой:

— Нет, меня интересует, как себя чувствует в данный момент ваш заместитель Петр Галва. До начала операции в Стамбуле осталось совсем немного времени.

35

Как ни странно, Галва чувствовал себя вполне прилично. Долгие часы утомительных раздумий не пропали даром. Неуверенность, породившая у него чувство нервозности, исчезла, и теперь Галва только ждал удобного случая.

Именно сегодня он неоднократно вспоминал своего старого наставника в Праге, который обучал его «ремеслу избранных». «С этим «ремеслом избранных» дело обстоит так, — обычно говорил он. — Достоинство человека, дорогой Петр, заключается не в мастерстве, а в том, чему оно служит. Были времена, когда агенты, получив сто марок и блок сигарет, спрятав в карман пистолет и ножницы-кусачки шли в Чехословакию, чтобы совершить покушение на одного-двух человек. Какой в этом смысл? И еще, хорошенько запомни, что ни в коем случае нельзя предпринимать никаких действий, если не сможешь предугадать возможных последствий…»

Как давно это было! Но и сегодня Галва прекрасно помнил эти слова. Они были сказаны будто специально для той ситуации, в которой он оказался. С профессиональной точки зрения ему было немного жаль перспектив, с которыми внутренне он уже расстался, но самолюбие все же давало себя знать — если бы он сумел проникнуть в Центр американской разведслужбы, безусловно, он бы стал легендарной личностью. Галва был рад выпавшему на его долю шансу. Ни один разведчик не знает, когда и где наступит конец его работе. Каждый верит, что он сможет определить этот момент. Но в действительности это мало кому удавалось. Галве повезло, ему даже представилась возможность самому все устроить. Его десятилетний путь разведчика заканчивался в Стамбуле.

Для принятия этого решения не имело значения, что до последней минуты Галва не представлял, как закончится его работа. Разумеется, какие-то догадки у него имелись, но все зависело от конкретной ситуации и его способности использовать нужный момент. Он не мог ничего заранее подготовить, и ему не на что было рассчитывать, кроме как на самого себя…

Галва взглянул на часы. До начала операции «Утренняя звезда» оставалось полчаса. Торанце недалеко от него равнодушно покуривал и разглядывал стамбульский аэропорт. Несмотря на ночной час, зал аэропорта был полон. Среди элегантных пассажиров выделялась группа разношерстно одетых мужчин, рядом с которыми возвышалась куча дешевых чемоданов.

— Это что — великое переселение турок? — спросил Торанце.

— Выезжающие на заработки… — лаконично ответил Галва.

— Это как?

— Люди, которые выезжают в Германию на заработки… Их там полно на черной работе, причем не только турок, но и ваших земляков — итальянцев.

Торанце провел ладонью по лицу и искоса посмотрел на Галву:

— А ваши земляки? Они туда на заработки не ездят?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, хватает работы дома, — равнодушно ответил Галва.

— Нигде в мире не хватает работы, — убежденно отстаивал свою мысль Торанце. — По крайней мере, не всегда хватает.

Галва только молча пожал плечами. Он бросил взгляд в угол зала, где стояли Крайски и Сантанелли с таким видом, будто в этом зале они никого не знают. А у длинной стойки суетился турок, с которым несколько часов назад они встречались на улице Кеманкес. Этот агент, завербованный Крайским, тоже вел себя так, будто с ними не знаком. Только изредка украдкой поглядывал на электронные часы в зале, показывавшие четверть двенадцатого. И чем ближе стрелка подбиралась к половине двенадцатого, тем чаще он посматривал на них.

Мимо Галвы прошла маленькая, на вид лет семи девочка, вероятно улизнувшая от мамы. Она остановилась перед Торанце и с любопытством стала его рассматривать. Тот наклонился к девочке и погладил ее по головке. При этом в складках пиджака у него мелькнула кобура с пистолетом.

— Вы тут не особенно любезничайте; у вас пушка выглядывает! — предупредил его Галва.

Торанце застегнул пиджак, вынул из кармана жвачку и протянул ее девочке. Та сначала помялась, потом взяла угощение и подбежала к матери, дружески улыбнувшейся Торанце. Он тоже улыбнулся и произнес:

— Все итальянцы любят детей.

— А я думал, — сказал Галва с иронией, — вы уже давно стали американцем.

Торанце махнул рукой и заворчал:

— Это не для нас…

В репродукторах зазвучал женский голос, сообщавший о прибытии чехословацкого самолета, следующего рейсом Прага — Каир. Мужчина у стойки занервничал и как бы невзначай взглянул на Крайского.

— Этот турок кажется каким-то испуганным, — взволнованно сказал Торанце.

— Ничего, успокоится, — ответил Галва и взглянул в сторону коридора, в котором с минуты на минуту должны были появиться пассажиры чехословацкого самолета.

Операция «Утренняя звезда» началась.

36

Было уже за полночь, но Райн еще не спала. Она ходила по гостиной своего номера в отеле «Кенигсгоф» и в который раз останавливалась у телефона. После многих безрезультатных попыток механически набрала номер Галвы, уже ничего не ожидая.

Но на этот раз в трубке раздался незнакомый мужской голос!

— Слушаю… Квартира герра Галвы. У телефона управляющий Кунке…

Райн от удивления опустилась в кресло и переложила трубку в другую руку.

— Говорят с телеграфной станции, — попыталась она изменить голос, — здесь телеграмма для герра Галвы…

— О-о, милая девушка, — перебил ее мужской голос, — ничем не могу вам помочь. Герр Галва попал в автомобильную аварию и сейчас находится в клинике профессора Меркла на Целлештрассе. Говорят, дела его неважны. Я вот зашел, чтобы отключить у него газ и электричество, понимаете?

Сердце у Гиты забилось учащенно.

— Ну что ж, ничего не поделаешь, — сумела проговорить она и автоматически положила трубку.

Глядя в одну точку, она какое-то время неподвижно сидела в кресле. Затем нашла в телефонном справочнике номер клиники профессора Меркла. Равнодушный женский голос подтвердил, что во время сегодняшней грозы герр Галва попал в аварию, сейчас находится в критическом состоянии, и если она является его родственницей, то ей можно посетить его даже этой ночью.

— Спасибо, я сейчас приеду… — прошептала Райн.

Мысли в голове сразу перепутались, и она не могла ухватить нить, чтобы распутать этот клубок. Только через несколько минут она смогла встать с кресла. Теперь ей стало ясно, почему Петр так внезапно исчез…

Как во сне, Гита оделась. И вдруг услышала слабый стук в дверь. Поколебавшись, она прошла через гостиную и подошла к двери.

— Кто там? — недовольно спросила она.

— Это портье… — приглушенно прозвучал голос.

Райн открыла дверь, и в номер вошел портье, записывавший ее в книгу проживающих в гостинице. Это был лысый пожилой мужчина, напоминавший лакея старых времен.

— Извините, милостивая госпожа, — вежливо произнес портье, — но у меня к вам очень важное дело…

Райн нетерпеливо перебила его:

— Не обижайтесь, но я очень спешу: мне надо срочно уехать.

Портье с пониманием кивнул.

— Крайне сожалею, но… — произнес он и без приглашения уселся в кресло.

Несмотря на волнение, Гита почувствовала что-то неладное:

— Не будете ли вы так любезны объяснить, что вам нужно?

— Разумеется, милостивая госпожа! Для этого я и пришел. Только что в отеле был инспектор полиции… Он заходил уже вторично, — после небольшой паузы продолжал портье. — Они разыскивают одну женщину… Правда, у нее несколько имен, но в последнее время она пользовалась паспортом на имя Гиты Райн…

Она резко его перебила:

— Не пойму, почему вы мне с этим надоедаете ночью! Я не знаю эту даму!

— Раньше Гита Райн, — продолжал портье, — была блондинкой, но сегодня перекрасилась в брюнетку и, возможно, сменила паспорт. Я видел ее фотографию и убежден, что это вы, милостивая госпожа. Я работаю в отелях почти тридцать лет, и у меня память на лица лучше, чем у полиции, можете мне поверить.

— Немедленно выйдите из номера! Или я позову директора.

Портье нехотя поднялся:

— Как пожелаете… Но я хотел бы вас предупредить, что вы совершаете ошибку. Вы — Гита Райн, которую разыскивает полиция! Я могу обратить на это внимание, а могу и не заметить — все будет зависеть от вас. Я очень бедный человек, милостивая госпожа, и могу забыть о своих обязанностях только в одном случае: за десять тысяч марок я закрою глаза на то, что Моника Дулард — это, собственно, Гита Райн, разыскиваемая полицией. Рано утром вы уйдете из отеля, и все будет в порядке.

— А в противном случае? — с подчеркнутой иронией спросила Райн.

— Тогда вы не выйдете отсюда, пока не появится полиция, — ответил шантажист. — Об этом позаботится наш детектив.

Райн поняла, что у нее нет выбора. Этот человек действительно узнал ее. Она все же попыталась сопротивляться:

— Хорошо, позовите полицию. Меня интересует, как они отнесутся к этому шантажу.

— Ну что ж, милостивая госпожа, я сообщу полиции, что вы находитесь в нашем отеле, и при этом сделаю заявление, что вы предлагали мне десять тысяч марок, чтобы я молчал. По-вашему, кому они поверят?

Райн подумала о Галве и без колебаний приняла решение:

— Допустим, я заплачу вам две тысячи долларов…

— Вы заплатите три тысячи… без учета падения курса доллара.

— Хорошо.

— Заплатите три тысячи долларов и рано утром спокойно покиньте отель.

— Я уеду из отеля немедленно! — решительно заявила она, так как не сомневалась, что, если вручит ему деньги и останется в отеле, этот шантажист той же ночью сообщит в полицию, а потом от всего откажется.

И Райн не ошиблась: лысый портье на мгновение растерялся.

— Вы очень недоверчивы, — вздохнул он, — вам придется выйти из отеля через черный ход.

— И выведете меня вы! — сухо потребовала Райн и, вынув из сумочки тридцать стодолларовых ассигнаций, вложила их в конверт с эмблемой отеля: — Этот конверт я передам вам перед отелем.

— Надеюсь, полиция разыскивает вас не за распространение фальшивых банкнотов?

Райн отрицательно покачала головой, но не удержалась от улыбки.

— Все равно для меня это огромный риск, милостивая госпожа, — жаловался шантажист.

— А вы когда-нибудь видели, чтобы три тысячи долларов зарабатывали без риска?

— Не приходилось… — согласился портье.

— И потом, какому риску вы подвергаетесь в данном случае? Или вы боитесь, что я не отдам вам конверт с деньгами?

— Нет, в том, что вы мне его отдадите, я не сомневаюсь. Но вы не знаете, на что способны фараоны, если их разозлить. А может, знаете?

— Не знаю… Но я могу стукнуть вас… например, вазой, чтобы у вас было алиби.

— Ну что вы, милостивая госпожа, — поторопился возразить портье, — у бедных людей не бывает алиби.

Лысый шантажист помог Райн собрать вещи, вышел ее через черный ход на улицу и, забрав конверт с деньгами, спокойно заметил:

— Прошу простить меня, но вы не заплатили по счету за проживание в гостинице, уважаемая госпожа.

Райн отдала портье один стодолларовый банкнот. Взяв его, портье отвесил глубокий поклон, стоя в дверях отеля. Гита подождала, пока он не скроется, и перешла на противоположную сторону улицы к стоянке такси. Взяв первую подошедшую машину, она поехала в клинику профессора Меркла, чтобы увидеть Галву.

37

Комиссар Вольман коротал ночное ожидание за партией в шахматы с инспектором Майером. В тот момент когда он объявил своему партнеру «гарде», в кабинет вошел инспектор Фридман. Оторвавшись от шахмат, Вольман повернулся к нему.

— Дело близится к концу, герр комиссар, — сказал Фридман.

— С каких это пор вы стали разбираться в шахматах? — удивился комиссар.

— В шахматах я совсем не разбираюсь.

— Откуда же вы знаете, что у меня выигрышная позиция?

— Я не имел в виду шахматы, герр комиссар. Эта женщина попалась на удочку. Она едет в клинику — звонила из отеля «Кенигсгоф». Не желаете послушать? — Инспектор подал Вольману магнитофонную пленку.

— Виват! — радостно воскликнул комиссар. — Я всегда говорил, что женщинами управляют чувства. Если вы сможете поставить их в ситуацию, которая зацепит их чувства, то они перестают трезво мыслить, господа.

— Не все, герр комиссар, — сказал Майер. — Помните Конопатую Ветку, проходившую по банку в Эссене? На нее бы чувства не подействовали.

— Это была уже не женщина, Майер.

— Да, но… — засомневался инспектор, — я видел ее без всего и должен признаться, что в женских прелестях у нее недостатка не было.

— Ну, дружище, — заметил Фридман, — ведь женщину характеризует не только…

Инспектор Майер махнул рукой:

— Знаю я эти речи… Тот сексуальный маньяк из Вайдена тоже говорил с женщинами лишь о душе, но посмотрите, каких он выбирал.

— Может быть, сменим пластинку, господа? — вмешался в спор комиссар Вольман. — Вы, Фридман, отправляйтесь в отель «Кенигсгоф». На всякий случай — чем черт не шутит!

— С удовольствием, — согласился Фридман. — Я уже был в отеле «Кенигсгоф» и теперь хотел бы спросить портье, почему у него вдруг затуманилось зрение и он ничего нам не сообщил.

— Это никогда не повредит, — согласился Вольман. — А вы, Майер, подготовьте мой кабинет. Я немного побеседую с дамой.

— Это тоже никогда не повредит, — улыбнулся Майер и вышел вместе с Фридманом.

38

Если бы инспектор Фридман немного поспешил, то он бы застал Райн в отеле, но он пришел в тот момент, когда лысый портье уже вернулся к своему столу.

— Хорошо, что вы зашли к нам, герр инспектор, — начал портье прежде, чем Фридман успел поздороваться. — Я собирался звонить вам… Мне кажется, что эта дама находится у нас. Или очень похожая на нее.

— И когда же ты это установил, старикан? — спросил Фридман.

— Когда? — переспросил портье и подумал, что сделал большую глупость, оставив в кармане конверт с деньгами. — Собственно, сейчас… Я был на кухне и в умывальной комнате, а когда возвращался, то видел ту даму, которая остановилась в номере на втором этаже — она, кажется, шла в бар. Когда она проходила мимо, меня вдруг осенило, что это именно та женщина, которую разыскивают, и нужно срочно звонить в полицию, и я заспешил к стойке. А тут вы и появились.

Инспектор кивнул, но выражение лица у него по-прежнему оставалось недовольным.

— Да, появился, — сказал он после паузы. — Ну а когда оформляли номер, вы что же, на нее не обратили внимания?

Лысый шантажист искренне удивился:

— Я оформлял номер? Ну что вы, герр инспектор! — Он повернулся к своему помощнику: — Юрген, кто оформлял номер для дамы на втором этаже?

Юрген передал ему книгу регистрации посетителей. Портье перелистал ее и нашел запись:

— Моника Дулард… Пожалуйста, герр комиссар, это она.

Юрген наклонился над книгой и внимательно посмотрел на запись.

— Оформляли ее вы, — коротко произнес он.

Портье уставился на книгу. Через мгновение, хлопнув себя ладонью по лбу, он радостно воскликнул:

— Ну конечно, я ее оформлял в тот момент, когда эта старая англичанка подняла здесь скандал! Представляете, герр комиссар, эта леди из Бирмингема всегда приезжает со сворой пуделей… Дама ест только кашу, а собакам заказывает такое, что, если рассказать, вы не поверите, и при этом постоянно жалуется, что готовят из некачественного мяса. И сегодня тоже! И сразу же со скандалом выехала… Поэтому я и прозевал эту Дулард, понимаете?

— Только учтите, будет очень неприятно, — проговорил инспектор, — если Дулард не окажется в баре или куда там она шла? Понимаете?

Портье сделал обиженное лицо.

— Не думаете ли вы…

Фридман не дал ему договорить:

— Пойдемте со мной!

— Куда прикажете?

— Посмотрим, где эта дама.

— Конечно, герр инспектор! Только, пожалуйста, осторожно, ведь это отель высшего класса.

— Да, — согласился Фридман, — с отличным обслуживанием.

Номер Моники Дулард, естественно, оказался закрыт.

— Она не может здесь находиться, — заметил портье, — ведь я видел, как она уходила.

— Куда?

Портье указал на длинный коридор:

— Туда.

— Это проход к бару?

— Да, господин инспектор.

— А куда еще?

— На кухню.

— А еще?

— К умывальным комнатам.

— А еще?

— Ну… — заколебался портье, — к черному ходу.

— Тогда ясно, — спокойно сказал Фридман. — Можно идти в бар.

Они вошли в слабо освещенный и почти пустой бар, где приглушенно играла музыка. Кроме группы разряженных голландцев, нескольких скучающих парней и таких же безразличных девиц между столиками порхали два официанта, выделявшиеся своими черными фраками. Убедиться, что в баре отеля «Кенигсгоф» Моники Дулард нет, большого труда не составляло.

— Так, — констатировал Фридман, — теперь внимательно обследуем номер госпожи Дулард.

— Может, она в умывальной комнате? — подсказал портье.

— Может… — согласился Фридман. — Загляните туда.

Портье быстро осмотрел умывальную комнату и вернулся:

— Там ее нет.

— Да? Удивительно, не правда ли?

— Никогда не знаешь, герр инспектор, ведь бывают разные случайности, — вежливо заметил портье, теперь абсолютно уверенный в том, что совершил ошибку, оставив в кармане три тысячи долларов. Но он ошибался: инспектор Фридман этих ошибок насчитал значительно больше.

39

Зал стамбульского аэропорта, через который осуществлялся вылет и транзит, начал заполняться пассажирами пражского самолета. Им предстояло по пути в Каир провести тридцать минут в Стамбуле. Среди пассажиров находился человек, из-за которого и затевалась операция «Утренняя звезда», — инженер Машита.

Войдя в зал, он сразу же привлек внимание Торанце и Галвы. Крайски несколько минут покрутился среди пассажиров, но затем и он нашел интересующего их человека, кивком удостоверился у Галвы, что не ошибся, и вместе с Сантанелли подошел к буфету, чтобы заказать по чашечке кофе.

Агент Крайского держался так, будто видел своих посетителей впервые, и проворно их обслужил. Сантанелли не спеша закурил сигарету, а Крайски тщательно помешивал кофе ложечкой.

Торанце что-то говорил Галве, но при этом искоса наблюдал за чехословацким инженером, с интересом рассматривавшим зал аэропорта.

В этот момент в зал вошел Кларк с двумя сопровождающими его агентами. Не раздумывая, они направились к буфету и встали в самый конец очереди. Кларк закурил сигарету, изображая транзитного пассажира.

Итак, все пребывали в ожидании. Инженер Машита ждал, когда пройдут тридцать минут, чтобы снова сесть в самолет и продолжать свой путь в Каир. Торанце, Крайски и Сантанелли ждали, когда Машита сделает то, что он должен был сделать по первому варианту операции, для них самому удобному. Галва ожидал, что произойдет чудо и Машита этого не сделает. А Кларк ждал, произойдет ли все именно так, как было предусмотрено в плане операции «Утренняя звезда».

Остальные пассажиры, находившиеся этой ночью в зале стамбульского аэропорта, занимались своими обычными делами.

40

Только когда. Райн села в такси у отеля «Кенигсгоф», она осознала, что встреча с лысым шантажистом помогла ей избежать провала, который неизбежно произошел бы после ее разговора с клиникой профессора Меркла. Теперь нужно было хладнокровно все обдумать…

Полиция объявила широкий розыск. Ей даже удалось установить, что она изменила цвет волос! Этот шантажист располагал точной информацией, и получил он ее от полиции. Стало ясно, что речь идет не об игре, начатой разведслужбой для выяснения связей Галвы. Если уж задействован полицейский аппарат, то это свидетельствует о полном провале. Любая разведслужба прибегает к помощи полиции только в том случае, когда уже нет надежды на успех игры. Полиция к тому же должна была получить для организации розыска какие-то данные.

От кого же смогла получить она материалы? Значит, за ней следили с момента второй встречи с Галвой. Значит, знали об их связях. Затем следили за ней до самой парикмахерской. Логично было бы предположить, что они следили и за Галвой. Если Галва попал в аварию, ясно, что полиция знает о нем. А если знают о нем и знают об их связях, то только глупец не предположил бы, что она не попытается установить с ним контакт.

И снова Райн анализировала свой разговор с управляющим. Она не успела даже задать вопрос, как он сам стал ей объяснять, что отключает газ и электричество в квартире Галвы! Почему он посчитал необходимым объяснить свое пребывание в квартире, в то время как обычный управляющий сказал бы ей, чтобы она переслала телеграмму в клинику, и все? Почему женщина из клиники равнодушно предложила ей этой же ночью посетить Галву, когда в подобных случаях бывает как раз наоборот?

Ловушка! Это была ловушка, и она должна быть благодарна лысому шантажисту за то, что он задержал ее в отеле. Иначе она, как слепой котенок, сама бы попалась в эти сети.

Ко всему прочему Райн догадалась, что с момента установки ловушки в клинике профессора Меркла все телефоны клиники прослушивались и теперь они уже знают, что она звонила из отеля «Кенигсгоф». Сколько же пройдет времени, прежде чем они выяснят, что Моника Дулард, исчезнувшая из отеля, в действительности является разыскиваемой полицией Гитой Райн? Теперь им стало известно о ее конспирации, а у полиции будет ее новый словесный портрет и новое имя.

В сложившейся ситуации нельзя было ехать ни на аэродром, ни на вокзал, ни в отель: она угодила бы им прямо в руки. Правда, в Мюнхене у нее была еще одна конспиративная квартира, но прийти туда ночью она не могла.

— Я передумала, — сказала она таксисту. — В клинику я уже не поеду. Посоветуйте мне какой-нибудь бар!

— Это правильное решение, мадемуазель, — сказал таксист на ломаном французском. — Сейчас мы недалеко от бара «Романо», это прекрасное место… если, конечно, у вас нет проблем с деньгами.

— Остановите!

— Выйдя из машины у бара, сияющего яркими неоновыми огнями, Райн почувствовала какую-то внутреннюю опустошенность и заставила себя сделать несколько глубоких вдохов.

41

Большинство пассажиров пражского самолета обступили буфет, и агент Крайского спешил их обслужить. Торанце теперь выглядел сосредоточенным, Крайски и Сантанелли, которые все еще пили кофе у стойки, также были настороже. Галва же следил, как Машита прогуливается по залу аэропорта.

А время шло.

— Он играет на наших нервах, — тихо обронил Торанце.

— Время еще есть, — отреагировал Галва, внутренне пытаясь внушить Машите, чтобы он в эти десять минут, оставшиеся до вылета самолета, только и делал, что прогуливался по залу.

Однако Машита неожиданно сделал именно то, что предусматривалось в первом варианте операции «Утренняя звезда»: он направился к буфету.

— Ну наконец-то! — выдохнул Торанце.

Как только Крайски заметил Машиту рядом с собой у стойки, он сразу же обратился к своему агенту:

— Два раза коньяк! — Эти слова были произнесены на довольно приличном английском.

Бармен изо всех сил стараясь успокоиться, кивнул Крайскому и одновременно взглянул на Машиту.

— Пожалуйста, сок, — тоже по-английски попросил чехословацкий инженер и при этом вежливо уступил место Сантанелли, проталкивавшемуся к Крайскому.

Сантанелли кивком поблагодарил его и предложил сигарету. Машита улыбнулся и отрицательно покачал головой.

Агент Крайского использовал момент, когда Машита повернулся к Сантанелли, под прикрытием витрины всыпал в стакан заранее подготовленный порошок, сразу же залил его апельсиновым соком и опустил туда несколько кусочков льда. В две рюмки плеснул коньяку. Потом опять взял стакан с соком, еще раз помешал содержимое и поставил на стойку. И только когда Машита выпил поданный ему сок, турок успокоился. Правда, его участие в операции на этом не заканчивалось, но главное было позади…

Крайски и Сантанелли опрокинули по рюмке коньяку, рассчитались и вернулись на свое место у входа в зал ожидания. Они знали, что выпитого для Машиты вполне достаточно. Это знал и Торанце, удовлетворенно улыбнувшийся Галве:

— Ну, вот и все!

Доволен был и казавшийся безразличным Кларк, на самом деле от него не ускользнуло ничего из того, что происходило у стойки буфета.

Инженер Машита, допив сок, расплатился и опять стал прогуливаться по залу ожидания. Так прошло несколько минут. Внезапно его как-то странно качнуло, он попытался овладеть собой, но безуспешно. Сумев сделать еще несколько шагов и с трудом проведя рукой по лицу, он без чувств упал на пол…

Крайски толкнул локтем Сантанелли, а Торанце в упор посмотрел на мужчину за стойкой буфета. Галва сидел, прикрыв глаза, и в задумчивости мял подбородок.

Вокруг Машиты собрались люди. Агент Крайского среагировал на взгляд Торанце следующим образом: он отложил полотенце и быстро протиснулся сквозь толпу к лежащему Машите. Приподняв его голову, он громко проговорил:

— Что с вами? — впопыхах перейдя с турецкого на английский. — Вам плохо?

Машита по-прежнему лежал без движения и не подавал признаков жизни. Турецкий бармен приподнялся и выкрикнул в зал:

— Пожалуйста, врача! Нет ли здесь врача? Врача, пожалуйста!..

— Я врач, — быстро отозвался Галва и подошел к Машите. Ослабив ему галстук и расстегнув рубашку, он достаточно профессионально проверил пульс, приподнял веки и наконец громким голосом констатировал:

— Инфаркт… Нужно немедленно в больницу! Есть здесь санитарная машина?

— Нет, — закрутил головой агент Крайского, — надо будет вызвать… или обратиться к полиции… Это здесь, в соседнем зале…

— Может быть поздно, — энергично перебил его Галва. — Помогите мне перенести его в машину. Я сам отвезу его в больницу!

Крайски и Сантанелли, которые к этому времени смешались с толпой любопытных, сразу предложили свои услуги. Торанце, естественно, последовал их примеру. При помощи Галвы они подняли Машиту и осторожно вынесли из зала ожидания.

Турецкий бармен следил за ними до тех пор, пока они не исчезли за большими стеклянными дверями. А с другой стороны стойки за ними с сонным видом наблюдал Кларк.

— Наша задача на этом заканчивается? — спросил один из людей Кларка.

— Для нас все закончится в порту, — ответил тот и исчез в телефонной будке. Вернувшись через минуту, он сухо распорядился: — Едем! — и поспешно вышел из зала ожидания.

Когда Кларк выезжал со стоянки на автостраду, ведущую к Йесилиурту, Галва со своей группой уже был на расстоянии более пяти километров от аэропорта.

42

Директор фирмы ТАНАСС выглядел так, словно заново родился.

Всего минуту назад ему позвонил комиссар Вольман и попросил, чтобы полковник Говард выполнил все необходимые формальности в американской военной комендатуре для затребования Райн, так как эта дама уже дала о себе знать и направляется прямо в объятия ожидающих ее агентов.

— Снимаю шляпу перед комиссаром, — с уважением произнес Говард. — Это настоящий профессионал.

— Разумеется, — охотно согласился Штрайтцер, — о нашей криминальной полиции всегда были хорошие отзывы.

— Все равно, мне было бы очень интересно узнать, как Вольман сумел выйти на Райн.

Штрайтцер махнул рукой:

— Скоро узнаем. Еще до того, как вернется Галва, мы будем все знать.

Говард взглянул на часы:

— Через полчаса должно прийти сообщение из Стамбула.

— Что будем делать с Галвой, мистер Говард?

— Здесь ничего, — равнодушно ответил полковник. — Я возьму его с собой в Нью-Йорк…

На письменном столе зазвонил телефон.

— Слушаю, — сказал Штрайтцер в телефонную трубку. — Да, приведите его в мой кабинет!

Положив телефонную трубку, Штрайтцер повернулся к Говарду:

— Клаус Нойринг, как мы и договаривались, побеседовал с этими пятью чехами. Один из них, по имени Матоуш, рассказал довольно любопытные вещи. Вы не возражаете, мистер Говард, если мы послушаем его?

— Интересные вещи я всегда готов послушать, — улыбнулся Говард. — Он говорит по-английски?

Матоуш говорил по-английски прекрасно.

— Приблизительно полгода назад, — начал он свой рассказ, — мы были с Крулихом в баре «Романе» и там увидели Галву с женщиной. Хозяин бара — какой-то англичанин, с Крулихом у него довольно дружеские отношения. Женщину, шедшую рядом с Галвой, этот англичанин, кажется, хорошо знал, потому что говорил о ней с Крулихом. Когда мы шли домой, Крулих мне сказал, что Галва попался на удочку, но ему он ничего не скажет, потому что Галва пижон. Они с Галвой не очень-то любили друг друга. Это все, господин полковник.

— Крулих хорошо знал этого англичанина? — спросил Говард.

— Думаю, да, сэр… Он заходил к нему довольно часто. Мы с Крулихом жили вместе, поэтому я знаю это точно.

— У вас еще что-нибудь есть? — спросил Штрайтцер.

— Нет, господин директор, — ответил Матоуш, но через мгновение добавил: — Только одна мелочь… Не знаю, почему нас, чехов, спрашивали про Галву…

Полковник Говард перебил его:

— В этом нет ничего особенного, речь идет только об этой женщине.

— Понимаю, сэр, — кивнул Матоуш. — Я хотел бы еще добавить, что мистер Галва — очень опытный работник, но в последнее время мы были немного в недоумении.

Говард с интересом посмотрел на него:

— А поточнее можно, мистер Матоуш?

— Конечно, сэр. У нас было несколько интересных предложений, казавшихся в целом реальными, но мистер Галва все их отверг. А другим, более рискованным, дал зеленую улицу.

— В этом нет ничего необычного, — возразил Штрайтцер, — так бывает в нашей работе.

— Безусловно, господин директор, — так же вежливо продолжал объяснять Матоуш, — только все случаи, которые им были отвергнуты, совершенно случайно касались Чехословакии, а те, которые он с жаром поддерживал, — капиталистических стран. И если разобраться, в сущности, на чем Галва заработал себе славу, то можно убедиться, что это были исключительно операции в капиталистических странах.

На минуту воцарилась тишина. Затем Говард спросил:

— Чем вы занимаетесь у нас, мистер Матоуш?

— Я работаю в студийном отделе, сэр.

Полковник подал ему руку и тепло попрощался:

— Благодарю вас…

Матоуш поклонился и вышел. Говард взглянул на директора:

— Давно вы не встречались с вашими людьми, Штрайтцер?

Директор фирмы ТАНАСС насупился:

— Да, сэр. Но ведь люди, в сущности, хамелеоны. До тех пор пока с Галвой все было в порядке, никто и рта не раскрывал. Ну а теперь начинаются разговоры…

Полковник Говард взглянул куда-то на потолок и строго приказал:

— Вызовите Браудера!

Штрайтцер набрал номер телефона и распорядился:

— Зайдите к полковнику!

До прихода Браудера Говард молчал.

— Вы меня вызывали, сэр?

— Да, Гарри… Вы сейчас же поедете к Пауэллу и обстоятельно с ним побеседуете о Крулихе… и о Галве…

— Слушаюсь, сэр!

— Имеете самые широкие полномочия.

Браудер кивнул и вышел. На несколько минут в кабинете воцарилась тишина. Штрайтцер уже совсем не походил на туза разведслужбы. С его лица исчезло даже выражение уязвленности. Сейчас это был хмурый человек, лишенный иллюзий и надежд.

— Боюсь, мистер Говард, — сказал он негромко, — что вам придется искать нового шефа этого филиала.

— Понимаете, Вольфганг, — так же тихо ответил Говард, и, видимо, в это мгновение произошло чудо — в его голосе появились неподдельные человеческие нотки, — на карту поставлена не только должность шефа этого филиала… Все будет в порядке, если удастся операция «Утренняя звезда» и мы сумеем взять Райн.

43

Инспектор Майер давно подготовил кабинет для беседы и начал четвертую партию шахмат с комиссаром Вольманом:

— Вы прозевали пешку, герр комиссар.

Вольман отодвинул шахматы и взглянул на часы:

— Я, кажется, прозевал что-то другое, Майер. Эта женщина едет в клинику, видимо, через Париж. Она должна уже быть там, даже если бы шла пешком.

Майер на это возразил:

— У женщин, видно, существует какое-то особое чутье…

— Да перестаньте! — нервно перебил его комиссар. — Лучше позвоните в клинику.

Инспектор Майер, не дожидаясь новых указаний, набрал номер и, положив телефонную трубку, пожал плечами:

— По-прежнему ничего.

Но не успел он отойти от стола, как зазвонил телефон. Он взял трубку и, повернувшись, обратился к Вольману:

— Это вас, герр комиссар… Фридман…

Комиссар проворно встал:

— Слушаю… Да… Оставьте там кого-нибудь и приезжайте сюда с этим типом…

Инспектор Фридман приехал довольно быстро. И если инспектор казался спокойным, то лысый портье, которого он привез с собой, заметно нервничал.

— Я протестую, герр главный комиссар…

— Давайте без главного! — осадил его Вольман.

— Слушаюсь, герр комиссар, — быстро кивнул портье, которого три тысячи долларов, лежавшие в кармане, жгли, как раскаленные угли. — Я — Берт Гуттман, и я совершенно ни в чем не виноват!

— Здесь мы все невиновные, — бросил Майер.

Гуттмап огляделся вокруг:

— Это все случайность… непредвиденная случайность, поверьте мне!

— Случайности обычно бывают непредвиденными, герр Гуттман. Покажите-ка ваши карманы! — обратился к нему комиссар.

Портье быстро выложил на стол содержимое своих карманов, забыв, правда, вынуть конверт с долларами.

— Пожалуйста, герр комиссар.

Комиссар взглянул на Фридмана, тот подошел к Гуттману и профессионально обыскал его. Конверт с деньгами он, разумеется, не пропустил, да и стодолларовую купюру тоже.

— Ну, теперь все, — сказал Фридман и пересчитал деньги. — Три тысячи сто долларов…

Взглянув на конверт с фирменной надписью: «Кенигсгоф», он заметил:

— Конверт из отеля…

— Вам уже не стоит спешить, господин Гуттман, — объявил Вольман.

— Это все ошибка, господа, — бубнил портье, — я бедный человек и все свои сбережения перевел в валюту. Я по глупости думал, что доллар — твердая валюта, но теперь, когда его курс внезапно упал, я хотел доллары поменять на швейцарские франки…

Гуттман помолчал, чтобы посмотреть, какое впечатление произведут на присутствующих его слова. И очень скоро убедился, что все было напрасно.

— Итак, мы, кажется, добрались уже до Швейцарии, герр комиссар, — произнес Фридман. — Герр Гуттман сделал несколько ошибок. Первую он совершил, сказав мне, что видел Дулард — так сейчас зовут Райн, — когда она шла в бар… Шла, по его словам, без вещей, однако в номере мы ее вещей не обнаружили. А приехала она с вещами! Другую ошибку он допустил, когда сказал, что выходил на кухню и в умывальную комнату. Его коллега подтвердил, что он отсутствовал более получаса… На кухне он действительно был, но прошел не задерживаясь. Насчет умывальной комнаты я ничего установить не мог, но самое большее, насколько он мог там задержаться, это минут на пятнадцать. Так что ему следует объяснить, чем он занимался в оставшееся время… А третью ошибку герр Гуттман совершил прямо сейчас. Отель «Кенигсгоф» выдает эти конверты с золотой короной, — он указал на конверт с долларами, — только для особых номеров. Это, разумеется, самые дорогие номера… а фрау Дулард сняла самый дорогой номер отеля.

— Что вы скажете теперь? — спросил Гуттмана комиссар. — У вас два выхода: сказать правду и вернуться в отель или все отрицать — и тогда мы вас задержим здесь. Каково будет ваше решение, герр Гуттман?

Лысый шантажист не был наивным человеком. С тем, что ему придется расстаться с отелем «Кенигсгоф», он уже смирился. Но расстаться с тремя тысячами долларов — нет, с этим он смириться не мог. Он понимал, что призывы комиссара к признанию обычный трюк. Если он не признается, то получит год, а если признается, то получит два года, да еще лишится долларов. Никто не сможет доказать его вину, а хороший адвокат сумеет его вытащить.

— Я ни в чем не виноват, герр комиссар, а деньги — мои! — решительно заявил он.

— Уведите его, Майер! — приказал комиссар. — В камеру!

Гуттман обратил взор к потолку и торжественно изрек:

— Я подвергаюсь насилию, господа… Но с этого момента я буду давать показания только в присутствии моего адвоката.

— Да… — произнес Фридман. — Он вам только подтвердит, что вы ничего не выигрываете от того, что пытаетесь доказать, будто деньги ваши. Потому что все эти доллары… — взял он пальцами несколько стодолларовых банкнотов и, приподняв их, снова бросил на стол, — уважаемый герр Гуттман, фальшивые! Понимаете, фальшивые! — Фридман сделал драматическую паузу и продолжал: — Мы ведь разыскиваем эту женщину за распространение фальшивых денег, ясно вам? Поймите, если криминальная полиция разыскивает женщину, которая меняет имена и проживает в таких отелях, как «Кенигсгоф», тут может быть только два варианта — наркотики или фальшивые деньги, и ничего другого. Теперь мы, разумеется, должны будем задержать вас за распространение фальшивых стодолларовых банкнотов.

Торжествующее выражение на лице лысого шантажиста сменилось судорожной гримасой.

— В чем же вы тогда меня обвиняете? — спросил он.

— Как называют тех, кто распространяет фальшивые деньги? — сознательно обошел вопрос Фридман.

— Я думал, — тихо произнес Гуттман, — что в этом деле замешана политика: шпионаж или что-то вроде того…

— С каких это пор криминальная полиция занимается шпионажем? — презрительно спросил Майер. Он полагал так вполне серьезно, потому что давно питал отвращение к секретной службе. А началось это тогда, когда любовница наставила ему рога с каким-то сержантом американской военной разведки.

— В таком случае, господа, я отказываюсь от всех своих показаний, — стыдливо проговорил лысый шантажист и без приглашения сел на стул.

44

— Не стоит так гнать, дружище! — заметил Торанце. — У нас еще уйма времени. К тому же неизвестно, что за тачку подсунул нам этот турок.

На первый взгляд это была совсем неплохая тачка, потому что в тот момент на спидометре у Галвы было сто сорок километров. Все же он немного сбавил скорость. Торанце повернулся к заднему сиденью, где между Крайским и Сантанелли полулежал бесчувственный Машита. Увидев, что Сантанелли приложился к плоской бутылочке, он нервно заворчал:

— С этим-то можно немного подождать!

Его земляк не очень охотно спрятал бутылочку в карман и напустился на Крайского:

— Не наваливай этот тюк на меня! — и локтем оттолкнул Машиту на противоположную сторону.

— Ну и удивится же этот… — внезапно рассмеялся Торанце. Потом улыбнулся Галве: — А какая суматоха поднимется у ваших земляков в Праге!

— Да, переполох, я думаю, будет большой, — согласился Галва и подумал, не пора ли…

Проехав еще несколько сот метров, он решился и на полной скорости незаметно несколько раз подряд вывернул руль. Машину стало бросать из стороны в сторону.

— Странно заносит… — громко сказал он и, проверяя управление, качнул машину. — Управление в порядке…

Торанце напряженно следил за ним.

— Может, колесо? — с участием спросил он.

— Сейчас посмотрю, — ответил Галва и направил машину к обочине. Затормозив и переключив ближний свет, он достал большой карманный фонарь и вышел из машины.

Широкое шоссе было погружено в темноту. Галва с включенным фонарем ходил вокруг машины и постукивал по колесам. Торанце, приоткрыв дверцу, крикнул:

— Что с колымагой?

— Левое заднее колесо! — так же громко ответил Галва.

Чертыхнувшись, Торанце вылез из машины. Галва выключил фонарь и открыл багажник. Торанце прошел мимо него к заднему колесу. С противоположной стороны к ним приближался большой автобус, весь облепленный фонарями, как новогодняя елка. Проезжая мимо, он осветил их всеми своими фарами. Защищаясь от слепящего света, Торанце повернул голову, а когда автобус проехал, склонился к колесу. Галва стоял прямо над ним и, как только итальянец нагнулся, со всего маху ударил его тяжелым фонарем по темени. Звук удара и раздавшийся стон потонули в грохоте проезжавшего автобуса, а Торанце свалился на шоссе. Осветив его фонарем, Галва вынул у него пистолет. Потом быстро достал из багажника домкрат и застучал им под машиной, при этом громко советовал:

— Дружище, домкрат здесь не достанет… Нужно чуть-чуть отъехать…

Обойдя машину, Галва открыл дверцу и сел за руль. Крайски с заднего сиденья спросил:

— Ну что, шеф?

Галва спокойно ответил:

— Неудачно остановились, не можем установить домкрат… Отъеду на несколько метров…

Он завел мотор и уверенно распорядился:

— Вы тоже выйдите и помогите американцу вынуть колесо!

— Вот так номер! — недовольно отозвался Сантанелли, однако послушно вышел вместе с Крайским из машины.

Как только за ними захлопнулась дверца, Галва включил дальний свет и резко набрал скорость. Крайски и Сантанелли удивленно смотрели на быстро удаляющиеся огоньки.

— Он что, свихнулся? — удивился Сантанелли.

— Или у него шарики за ролики зашли, — дополнил Крайски. — Куда он поехал? А где американец?

Сантанелли чуть не споткнулся о своего земляка. Щелкнув зажигалкой, он закричал:

— Вот он лежит!

Вдали показался свет фар машины, в которой ехал Кларк.

— Не ори! — окликнул Сантанелли Крайски и осветил зажигалкой голову лежащего Торанце. — Кто-то ему устроил изрядный сквозняк в затылке…

— «Кто-то, кто-то»… Шеф и устроил!

— Зачем ему это делать? Нелепость какая-то!

— Зачем? Он — отъявленный бандит!

На шоссе на мгновение воцарилась тишина. К агентам фирмы ТАНАСС быстро приближалась машина Кларка. И только сейчас до Крайского дошло, что же все-таки произошло. В отчаянии он выдохнул:

— Это провал… Плакали наши денежки!

— Нужно остановить эту машину! — решил Сантанелли и стал махать руками приближавшемуся Кларку.

Когда смуглый американец остановился рядом с ними, на его лице не дрогнул ни один мускул. Он открыл дверцу и сказал только одно слово:

— Идиоты!

45

Дин Пауэлл сидел в неказистом кабинете бара «Романе» и вел скучный разговор с одним из менеджеров о программе осеннего сезона. На этот раз вместо пурпурного смокинга на нем была серебристо-черная рубашка.

Как только в дверях появился капитан Браудер, он незамедлительно распрощался с менеджером и все внимание переключил на своего старого знакомого, с которым его связывало несколько лет разведывательной работы на Ближнем Востоке.

— Что будете пить, дружище?

Браудер выбрал джин, а Пауэлл плеснул себе немного шотландского виски и добавил содовой. Затем включил магнитофонную пленку с громкой музыкой.

— О чем пойдет речь? — приветливо спросил он.

— О Крулихе, — ответил Браудер.

— Из этого не получится интересная беседа.

— Но если все же получится, я хорошо за нее заплачу.

— Вы прекрасно знаете, что хорошие деньги я привык получать только за хорошую информацию.

— Все же вы встречались с ним не просто так?

— Сначала я тоже так думал, — усмехнулся Пауэлл. — Только что он мог сообщить? Та ерунда, которую он знал о фирме ТАНАСС, не стоила и дырки от шиллинга. Кому я мог бы ее предложить?

Браудер задумался.

— Вижу, у вас появилось много забот, дружище, — продолжал Пауэлл. — У вас выпал Галва?

— Могли бы об этом сообщить и раньше! — упрекнул его Браудер.

Пауэлл усмехнулся:

— Хорошая информация — это как хороший коньяк… нельзя спешить с продажей…

— … но нельзя допустить, чтобы она и залеживалась, — перебил его Браудер.

— Это правда, но на это нужно иметь нюх.

— У вас есть еще что-нибудь, с чем вы не спешите?

— В какой области?

— Например, о фирме ТАНАСС.

— Много здесь не наберется, дружище, — искренне признался Пауэлл. — Вначале я вложил в Крулиха кое-какие деньги, но это не имело смысла. Поэтому я относился к этому, как к расходам на общественные дела… Естественно, у меня сложилось определенное впечатление… В вашем филиале распоряжался не Штрайтцер, а Галва. Это было бы совсем неплохо, не окажись Галва мерзавцем. Он, безусловно, очень талантлив, но не для вас. Однажды меня так и подмывало с ним поговорить — это было после того, как я увидел его с той женщиной. Я подумал: какая прекрасная комбинация — американский кадровый разведчик, работающий на чехов! Вот это да! Но я отбросил эти намерения… Что можно сделать с человеком, который отказывается от денег!

Браудер с интересом слушал его.

— Я думал, вы прекратили связи с англичанами, — удивился он.

— А разве я утверждаю обратное? — еще больше удивился Пауэлл.

— У меня сложилось такое мнение.

— Неправильное мнение, дружище. Я просто стал свободным предпринимателем, если вы правильно понимаете этот термин.

— Не совсем.

— Я работаю для себя, — терпеливо объяснял Пауэлл. — Продаю информацию тому, кто больше платит.

— Нам тоже?

— Конечно. Вы же платите не меньше других.

— И немцам?

— Естественно. Я живу в Мюнхене, и у них тоже есть деньги.

— Англичанам?

— Разумеется… Правда, платят они мало, но у меня их паспорт.

— Коммунистам?

Пауэлл замахал руками:

— Вы что, с ума сошли, дружище? У меня все-таки есть некоторые идеалы, не так ли?

— Это хорошо, — спокойно констатировал Браудер, — иначе вы бы меня разочаровали… Так что вы, собственно, стали сами себе хозяином, и никакой полковник вас не муштрует, все с вами считаются, а денег зарабатываете больше… — помолчав, он сказал с сожалением: — Но в Америке у вас так не вышло бы.

— Видимо, да, — согласился Пауэлл, — потому что вы секретную службу превратили в военную муштру. До второй мировой войны вы в этой области вообще ничего не умели, потом мы вас кое-чему научили, но куда же это годится, если у вас в этой работе отсутствует искорка! У ваших генералов на все один рецепт. Посмотрите на банановые республики — это ваша сфера. Вы или покупаете министров или их убиваете! Это гангстеризм, дружище, а не тонкая разведывательная работа.

— Я знаю, — улыбнулся Браудер, — вы их не покупаете и не убиваете. Вы просто с помощью вашей тонкой работы вынуждаете их повиноваться. И делаете это до тех пор, пока к власти не приходят ваши агенты.

Пауэлл хотел снова наполнить его рюмку, но Браудер встал. Его внимание привлекла висевшая на стене большая реклама с фотографией певицы Гизелы Кремер, как раз выступавшей в баре «Романо». Он снова сел, вспомнив, что полковник Говард упоминал это имя в связи с Галвой.

— Эта женщина… — указал он на плакат, — у вас поет?

— Конечно, это звезда программы… А что?

— Можно ее пригласить?

— А почему бы нет? — ответил Пауэлл, куда-то позвонил, и через несколько минут появилась звезда бара «Романе» Гизела Кремер.

Она выглядела как звезда и вела себя как звезда. Ей было не более двадцати пяти лет, и она, безусловно, считала себя жемчужиной двадцатого века. Она села так, чтобы продемонстрировать свои изящные ноги, и улыбнулась так, чтобы показать свои не менее замечательные зубы.

«Так, с этой женщиной Галва не мог делать ничего, кроме как спать…» — подумал Браудер, не подозревая еще, что его ожидает.

— Это мой друг… американец, — указал Пауэлл на Браудера, быстро пробурчавшего какое-то имя.

— Очень чувствую большой радость, — сказала звезда бара «Романо» на ужасном английском.

Браудер усмехнулся, собрался с мыслями и попытался говорить короткими и ясными предложениями.

— Петр Галва… это мой друг…

Звезда погрозила ему пальчиком и произнесла:

— О, что вы! Петр милый… очень Петр милый… Что с ним получилось?

Пауэлл, уже привыкший к своеобразному английскому Кремер, не обращал внимания на ее выговор и мог лучше сосредоточиться на содержании того, что она говорила. От удивления у него округлились глаза — дело становилось интересным!

— Я должен передать вам привет, — продолжал Браудер.

— Бессовестный! Петр очень бессовестный! Он передать привет — да, а идти увидеть — это нет.

— Но… — заколебался Браудер.

Однако звезду бара «Романе» трудно было остановить.

— Мы быть с Петр… — наморщила она лобик, подыскивая подходящее слово, — часто большие любовники, но много время уже не встречаться… понимаете?

Браудер понял только последнее слово, но, стараясь сохранить приличие, только пожал плечами.

— Я вам объяснить… — кокетливо сказала Кремер. — Он не ходит мой постель потому… он имеет теперь такую… ну, пожилую женщину. Я их видеть два раза…

— Пожилую женщину? — нетерпеливо перебил ее Браудер.

— Ну да! Она есть элегантный женщина — это правда… Но я на Петр не сердиться. Мне было с ним хорошо любить… теперь другой женщина с ним хорошо, не так ли?

— Вы — прелесть, — констатировал Браудер.

На лице звезды бара «Романе» появилась лукавая улыбка. Пока молчала, она действительно казалась очаровательной, но долго пребывать в этом состоянии не могла:

— Та женщина сказал то же самое…

— Ну конечно… — согласился Браудер и внезапно спохватился: — Какая женщина?

— Та, любовница Петр…

Браудер уставился на нее широко раскрытыми глазами:

— Вы говорили с ней?

— Разумеется, — сказала Кремер, не понимая удивления своего собеседника. — Мы, женщины, любить говорить об общих мужчинах, что были раньше…

Браудер глубоко вздохнул и посмотрел на Пауэлла, который в ответ только пожал плечами.

— Где вы с ней говорили? — жалобно спросил Браудер.

— Естественно, здесь, в бар… Я же не мог с ней говорить, если она сидеть с Петр. Это был бы фокус. Она здесь был, но один, так я с ней говорить… хорошо говорить, — продолжала рассказывать звезда бара «Романо», и ей было совсем непонятно, отчего у этого красивого американца такое глупое выражение лица.

Уставившись на ковер, Браудер спросил:

— Когда это было?

— Прямо сейчас… когда герр шеф меня звала здесь. Эта женщина сидеть рядом со сценой, и я ее сначала не узнавать. Я подумал, светлый волос ей быть лучше. Она, та женщина, был блондин, по…

И тут Браудер, не дослушав ее, стрелой вылетел из кабинета. Удивленная звезда осталась с открытым ртом. Затем, покачав платиновой головой, уже по-немецки спросила Пауэлла:

— Что случилось, герр Пауэлл?

Пауэлл усмехнулся:

— Ревность, Гизела, ревность…

— Они оба с Петром встречаются с той женщиной?

— Именно так, — кивнул Пауэлл. — Мы еще поговорим об этом… А теперь бегите, ваш номер.

Остановившись в дверях, Кремер спросила:

— Так с английским у меня уже лучше?

— Конечно, — согласился Пауэлл, — только вы иногда говорите очень быстро.

— Я подучусь, — с улыбкой ответила звезда мюнхенской поп-музыки и вышла.

Пауэлл поудобнее уселся в кресло и стал ждать…

Браудер вернулся через четверть часа и устало плюхнулся рядом с англичанином. Налив себе полную рюмку джина, он залпом осушил ее.

— Разве это возможно?

— На свете все возможно, дружище, — успокоил его Пауэлл. — Наверняка ее след простыл, не так ли?

— Да… Она ушла сразу же после беседы с этой сумасшедшей девицей. По крайней мере, так мне сказал официант.

— Думаю, что он не лгал… Позвать его?

Браудер махнул рукой:

— Не надо… Я сам убедился, что ее там нет. Черная женщина там только одна, но она черная вся, целиком… Той нет нигде. Я был в умывальной комнате и в гардеробе… Там она взяла чемоданчик и исчезла. — Он снова наполнил рюмку и указал на телефон — Как звонить в город?

Пауэлл пододвинул к нему белый аппарат, и Браудер не без колебаний набрал номер.

— Это Браудер, — сказал он в трубку, — будьте любезны мне… Да… да, мистер… это я… Очень любопытно: эта женщина была в баре «Романо» полчаса назад… Я знаю это совершенно точно… Что вы говорите? Конечно, я был там… Нет… Да, доложу вам обо всем лично… Сейчас же еду. — Положив трубку, Браудер сказал Пауэллу: — Дружище, я бы с большой радостью поступил так же, как и вы. — И, уже уходя, меланхолично добавил: — Я так и думал, что большего тюфяка, чем Штрайтцер, не найдешь.

46

Галва был счастлив: трюк, с помощью которого он сумел предотвратить похищение инженера Машиты, стал звучным аккордом его десятилетней карьеры чехословацкого разведчика. А то, как он сумел это осуществить, сейчас ему казалось совсем простым. Как и все, что хорошо завершается.

Все продолжалось пару минут, прежде чем он сумел выйти из этого состояния и осознать, что раунд до конца не выигран. Сзади на шоссе остались Крайски с Сантанелли. На какое-то время он от них избавился, но только на какое-то… Вскоре Торанце с помощью стамбульского резидента американской секретной службы устроит ему адскую жизнь.

Устанавливая зеркало в первоначальное положение, Галва внезапно увидел в нем две далекие световые точки. А ведь несколько секунд назад в зеркале ничего не было видно. Было ясно, что движущаяся за ним машина приближается и скорость у нее километров на двадцать больше, чем у него. Какой же повод должен быть у водителя машины, чтобы ехать со скоростью сто семьдесят километров! «Что-то ты очень спешишь, дружище», — с беспокойством проворчал Галва.

«Сейчас мы проверим», — сказал он себе и, когда, спускаясь с небольшого подъема, на мгновение скрылся из поля зрения преследователей, переключил свет, резко затормозил и свернул на узкую полевую дорогу. Проехав несколько сот метров, он остановился в ложбине, поросшей кустарником. Выключив свет, стал ждать…

Через несколько минут по шоссе с резким свистом пронеслась машина Кларка. Свет ее задних фар быстро растворился вдали…

Через несколько минут Галва завел машину, включил габаритные огни и медленно тронулся по полевой дороге вперед, навстречу неизвестности.

47

Эта ночь комиссару Вольману не нравилась. И хотя он вовсе не думал, что розыск Райн будет простым делом, все же его самолюбие было задето тем, что она смогла обойти поставленную им ловушку.

Комиссар посмотрел на Майера и сказал:

— Ну что мы до сих пор знали о Райн? Только то, что она сдала свою машину в автосервис и перекрасила волосы. А что мы знаем сейчас? Что еще час назад она была в отеле «Кенигсгоф». И еще знаем, под каким именем ее следует искать. Мы заставили ее побегать, не так ли?

Инспектор Майер задумался и кивнул:

— Да, верно.

Раздался телефонный звонок.

— Слушаю… — сказал в трубку комиссар. — Да, это я… — Потом долго молчал и наконец произнес: — Прекрасно! Благодарю вас, сэр!

Положив трубку, он обратился к Майеру:

— Вот вам и представилась возможность сделать то, что вы умеете. Полчаса назад Райн видели в баре «Романо». Организуйте на нее такую охоту, как будто это сама Конопатая Ветка!

48

Райн ушла из бара «Романо» не потому, что почувствовала, какой опасности подвергается в этом заведении. Точно так же поступил бы на ее месте любой, даже поверхностно подготовленный агент. Потому что каждый, кто мог сказать, что здесь сидит подруга Петра Галвы, представлял для нее потенциальную опасность. И вполне логично, что она быстро покинула бар.

Разумеется, Райн не могла предположить, что в этот момент оказалась в таком же положении, как и Галва. Только с той разницей, что ее преследовала полиция в Мюнхене, а за Галвой гналась банда разъяренных гангстеров в Стамбуле.

Разговор с Гизелой Кремер, собственно, не так напугал ее, как рассердил. Она была зла на Галву… Он никогда не упоминал о своих любовных похождениях, но почему-то она предполагала, что у него их не было. Теперь она убедилась, что ошибалась. Пытаясь оставаться в рамках профессиональных отношений, она оправдывала то, что Галва скрыл от нее свою связь с какой-то певичкой, его безответственностью. Если бы он сказал, что у него какие-то связи с Кремер, то ей никогда не пришло бы в голову пойти в бар, где выступала эта женщина.

49

— Я всегда говорил, что лучше всего давать фору попроще, — сказал сидящий за рулем большого лимузина Кларк, выплюнул под ноги жевательную резинку и сбавил скорость.

Торанце, сидевший рядом с ним и прикладывавший к голове платок, чувствовал себя скверно. Он попытался что-то сказать, но не смог.

Сзади тесно прижались друг к другу два агента Кларка, Сантанелли и Крайски.

— Какую фору? — спросил Сантанелли.

Кларк понял, что злиться не имеет смысла, поэтому спокойно ответил:

— Мы проехали уже более десяти километров по ровной как стол дороге. Не мог же он испариться — мы должны были бы его заметить… Наверняка он куда-то свернул.

50

Через двадцать минут Райн осознала, что идет по ночному Мюнхену словно на прогулке. Навстречу ей медленно приближалось такси. Она замахала рукой. И, сидя уже в машине, подумала, что в такси ее могут запомнить, а этот водитель с моржовыми усами наверняка запомнит лучше всех.

— Куда прикажете? — спросил таксист, в голосе которого не чувствовалось даже признака почтительности. Он напоминал Райн профессионала, хорошо знающего, что выполняет свою работу, а не валяет дурака.

— Не знаю, — улыбнулась Райн.

Таксист внимательно оглядел ее и, видимо, не смог сразу ответить на возникшие у него вопросы. На девицу легкого поведения она не была похожа, на женщину, которая не могла позволить себе устроиться в отеле, — тем более, и выпивши она не была. С ней был чемодан — это означало, что она не из Мюнхена или куда-то уезжает.

— Не знаете, чем заняться?

— Кажется, вы угадали.

— Каким временем вы располагаете?

— У меня в запасе четыре часа.

— Это будет стоить дорого, — заметил таксист.

Райн вынула из сумочки банкнот в сто марок и сунула его в карман кожаной куртки водителя. Таксист не спеша достал из кармана банкнот и вернул его Райн:

— Так не годится… Пока вы мне еще ничего не должны.

Райи никогда не чувствовала себя уютно в такси. Но на этот раз она ощутила покой и поудобнее устроилась на сиденье.

— Покажите мне Мюнхен…

Водитель не спеша тронулся с места и спросил:

— Вы из провинции?

— Да, — кивнула Райн.

— Сейчас ночь, много не увидите.

Приблизительно через полчаса они подъехали к повороту на автостраду, где стояли полицейские машины, проверявшие каждый проезжающий автомобиль.

— Повернем на автостраду? — спросил водитель.

— Возвращайтесь в город, — равнодушно бросила Райн.

Водитель кивнул и повернул в город. Иногда он обращал ее внимание на какую-нибудь достопримечательность…

— А здесь… — указал он на ничем не выделяющееся здание, — была резиденция Гитлера перед тем, как он пришел к власти.

— Это был преступник! — резко перебила его Райн.

Водитель повернул к ней голову:

— Да, это был преступник. — Он снова взглянул на дорогу и, немного помолчав, добавил: — Однако вы не можете его помнить… в то время вас, вероятно, еще не было на свете.

— Я знаю, во что он превратил Германию.

Водитель молча кивнул.

Их обогнала полицейская машина и остановилась у освещенного входа одного из ночных заведений.

Из машины выбежали двое мужчин и исчезли за стеклянными дверями.

— Полиция не спит, — сказал таксист.

— Здесь что, так каждую ночь? — Райн старалась, чтобы вопрос прозвучал естественно.

— Да, тут каждую ночь что-нибудь происходит, но сегодня их что-то слишком много. Вы приехали из небольшого города?

— Сейчас я живу в Париже.

На это водитель такси ничего не ответил.

— Я была в Вене и решила остановиться на денек здесь, — продолжала Райн.

— Поэтому, — заметил спокойно водитель, — я никак не мог отгадать ваш акцент.

— Зато вы не будете отрицать, что вы чистокровный баварец.

— За исключением семи лет, я прожил здесь всю свою жизнь.

— А те семь лет? Война и восточный фронт?

Водитель такси отрицательно покачал головой:

— Нет… концлагерь, фрау. В то время мне было двадцать лет.

Райн достала из сумочки сигареты и предложила таксисту:

— Значит, вам не нужно рассказывать, кто такой Гитлер…

— Мне нет… но я рад, что об этом не нужно рассказывать вам.

Подъехав к тротуару, таксист остановился. Достав из бокового ящика термос, он отвернул крышку и предложил Райн:

— Угощайтесь, это хороший кофе.

Райн с удовольствием выпила. Кофе действительно был хороший… Потом они снова поехали по улицам ночного Мюнхена, и таксист привычным движением приглаживал моржовые усы.

— С того момента, как вы сели в мое такси, я не могу определить, кто же вы. Не могу причислить вас ни к одному разряду людей, простите меня за откровенность… — Помолчав, таксист взглянул на Райн.

— Продолжайте! — сказала она.

— Ночами я возил столько людей, что они могли бы составить население огромного города, и очень редко ошибался. Но на этот раз я оказался в тупике… Вы выглядите иначе и говорите иначе. И я даже не знаю, стоит ли предлагать вам то, что мне пришло в голову…

Погасив сигарету в пепельнице, Райн спросила:

— Что же вам пришло в голову?

— Я подумал, что это катание по Мюнхену не доставляет вам особого удовольствия, мне оно тоже надоело, поэтому я хотел вам предложить заехать ко мне и попробовать отличного супа. Моя Анне-мари разогревает мне его именно в это время.

Райн заколебалась.

— Не бойтесь, — продолжал таксист, пока она молчала, — Анне-мари не будет удивлена. С тех пор как мы вместе, она привыкла кое к чему. А для вас в конце концов самое главное — приятно провести время до вылета вашего самолета, не так ли?

— Да, именно так, — согласилась она.

— Ну видите, — спокойно сказал таксист, — и я буду очень рад, что моя жена сможет поговорить с человеком, разделяющим ее взгляды на жизнь.

— Хорошо, — кивнула Райн, — но с одним условием…

Таксист снова пригладил моржовые усы и вопросительно взглянул на нее.

— Вы возьмете деньги, — продолжала она, — как будто ездили со мной все четыре часа.

— Нет! — твердо ответил таксист. — Вы заплатите столько, сколько мы действительно наездили…

— Я очень прошу вас… — попыталась настоять Райн.

— Я думал, — сказал таксист тихо, — что вы поняли, какую роль играют в моей жизни деньги… Это не мой мир.

Райн хорошо это поняла.

51

Светало. Лучи восходящего солнца коснулись скалистой возвышенности, густо поросшей кустарником. На узкой дороге, в ложбине, Галва помог вылезти из машины инженеру Машите, все еще находившемуся в полубессознательном состоянии. Проводив инженера к ручью, он снял с него пиджак и как следует обмыл ему холодной водой лицо.

Прошло еще несколько минут, прежде чем Машита оказался способен что-либо воспринимать.

— Что это? Где я? — ничего не понимая, оглядывался он вокруг, потирая рукой затылок и делая попытку встать.

Пытаясь успокоить его, Галва положил ему руку на плечо:

— Тихо, дружище, тихо! Сейчас вам все станет ясно…

Однако объяснять пришлось долго. Машита недоверчиво смотрел на Галву и сыпал вопрос за вопросом.

— Разумеется, я чех, — терпеливо разъяснял Галва.

— Эмигрант? — с подозрением спросил Машита.

— Да… хотя, собственно, нет, — сбивчиво отвечал Галва, что не особенно способствовало успокоению его спутника.

Тогда он стал объяснять все сначала. Заканчивая свою речь, видимо не совсем понятную для Машиты, он заметил:

— … А как я оказался в этом деле, вас это не должно волновать. Инженер Машита все понял.

— Это безумная история! Я бы никогда не поверил, что такое может случиться… Что же теперь делать?

Вместо ответа Галва жестом приказал ему замолчать: вдали послышалось фырканье мотоцикла.

— Прежде всего нам следует отсюда исчезнуть! — быстро сказал Галва, взяв Машиту под руку.

Они поднялись на скалистую возвышенность, спрятались там в густом кустарнике и стали наблюдать за дорогой.

Фырканье мотоцикла приближалось, и через некоторое время из-за поворота появился полицейский на мотоцикле, подпрыгивающем на неровностях дороги. Как только полицейский увидел автомобиль, он остановился и слез с мотоцикла. Расстегнув кобуру, осторожно подошел к машине. Убедившись, что она пуста, осмотрелся вокруг. Внезапно ему в голову пришла мысль. Он поднял капот и прикоснулся к мотору, который, разумеется, давно был холодным. Он еще раз сравнил номер с номером, обозначенным в его записной книжке. Задумчиво почесал подбородок и стал осматривать машину внутри.

Полицейский открыл багажник и сразу успокоился, вынув оттуда пистолет, взятый Галвой у Торанце. Сунув его в карман и вынув из машины ключи зажигания, он аккуратно запер ее. Еще раз оглядевшись вокруг, удовлетворенный тем, что сделал, полицейский завел мотоцикл и уехал в ту сторону, откуда появился.

Галва тихо выругался:

— Черт принес этого полицейского! — Бросив взгляд на далекие контуры Стамбула, разделенного Босфором на две части, он добавил: — Торанце, кажется, начал работать — нас разыскивают…

— Зачем нас разыскивать? — удивился Машита. — Мы ведь туркам ничего плохого не сделали.

— Самое малое, мы украли машину, пан инженер, — усмехнулся Галва. — А вы находитесь в Турции без въездной визы.

— Но это же глупо! — взорвался Машита.

— Безусловно. Но Торанце нужно, чтобы полицейские только нашли нас, больше ничего. Об остальном он позаботится сам.

Машита закрутил головой:

— Ну, это уж слишком! Меня здесь хотели украсть и за это меня же арестуют?

— Разбираться в этом не имеет смысла, — сказал Галва. — Поверьте, что я ни чуточки не преувеличиваю. Торанце здесь не один, за ним стоят другие, и у них достаточно денег, чтобы оплатить то, что вам кажется бессмысленным. Они не могут смириться с тем, что мы скрылись, ведь речь идет и о них!

Галва действительно не преувеличивал. Долголетний опыт работы позволял ему точно предугадать, что может предпринять против них американская секретная служба.

— Как же вы думаете отсюда выбираться? — спросил Машита.

Галва повернул голову к ручью, видневшемуся за поворотом дороги, и задумчиво сказал:

— Попытаемся заморочить им голову.

Подав знак Машите, Галва быстро спустился с возвышенности на каменистую дорогу. Инженер последовал за ним. Галва нашел подходящий камень, выбил боковое окно в машине и открыл дверцу. Вытащив провода из замка зажигания, он соединил их напрямую и завел двигатель.

— Поехали! — сказал он Машите.

— Куда?

— В Прагу, — улыбнулся Галва, — но только нам придется сделать небольшой крюк.

Оба сели в машину. Галва развернулся и направил ее к месту, где к реке спускалась старая, вероятно, уже заброшенная дорога. У крутого обрыва он съехал с дороги и остановился перед десятиметровой пропастью. Выйдя из машины, он попытался угадать глубину реки под обрывом.

— Там поместится целый дом.

Машита тоже вышел и следил за Галвой, стараясь отгадать его замысел.

— Может быть…

— Пойдемте толкнем! — не дал ему договорить Галва и снял автомобиль с ручного тормоза.

Они уперлись в багажник — машина быстро поехала по спуску, перевалилась через край обрыва и врезалась в воду. Оба наблюдали, как она погружалась в реку. Через несколько мгновений машина исчезла под водой, и только воздушные пузырьки нарушали гладкую поверхность реки.

— Я, наверное, никогда не пойму, для чего вы это сделали, — закрутил головой Машита.

— Вам и не надо понимать, потому что это никогда в жизни вам не пригодится, — сказал Галва и через минуту добавил: — И мне, вероятно, тоже.

— Но что-то объяснить вы мне все-таки можете?

Галва кивнул и закурил сигарету:

— Могу, дружище. Этот полицейский через некоторое время вернется с каким-нибудь шофером и что он увидит?

— Что машины нет.

— И какой вывод сделает из этого полиция?

— Скажут, что машину кто-то угнал.

— Не кто-то… — поправил его Галва. — Сначала они поговорят с тем полицейским, который приезжал на мотоцикле, и, когда узнают, что он как следует не осмотрел место вокруг машины, а сразу уехал, его здорово отругают. Потом они скажут, что мы вторично угнали эту машину, и бросятся нас догонять.

Машита терпеливо выслушал рассказ, но по его лицу едва ли можно было определить, что он все понял.

— Кто пытается скрыться на машине, — неторопливо объяснял Галва, — того полиция разыскивает на дорогах. А мы пойдем пешком и будем стараться избегать дорог. Поэтому я и старался, чтобы машину не нашли, понимаете?

— Теперь ясно, — кивнул Машита, — просто, пока не найдут машину, нас будут искать совсем в другом месте.

— Именно так, — согласился Галва. — Можно двигаться… Машита точно не знал, куда двигаться, но уже не задавал вопросов, а послушно следовал за своим спутником.

52

Только когда над Мюнхеном засверкали первые лучи восходящего солнца, полковник Говард решил закончить ночное бдение и пойти спать. Он уже ни во что не верил — ни в многоопытного комиссара Вольмана, ни в Кларка и Робертса.

Он был уверен, что операция «Утренняя звезда» закончилась. Это была неудачная операция, все-таки чутье разведчика не обмануло его. Он должен был возражать генералу, должен был… Внезапно у него появилось подозрение. Ну конечно, это так! Генерал никогда особенно не занимался деятельностью секретной службы, Всю свою энергию он направлял на интриги против своих политических противников и на всевозможные политические спекуляции. Почему же он придал такое значение этой операции? Почему он так энергично настаивал, чтобы операцией руководил именно Говард?

Не было тайной, что положение Говарда в американской секретной службе было чрезвычайно устойчивым. Видные генералы менялись, а он оставался. И не только оставался, но всегда считался практически первым человеком независимо от того, кто стоял во главе этой службы. Естественно, что многим это не нравилось. Однако хорошие знакомства и высокие профессиональные качества — все это способствовало тому, что в конце концов с этим смирились. И только нынешний генерал — и Говард знал это очень хорошо — никак не мог перешагнуть через это.

Только сейчас Говард понял, насколько он недооценивал своего генерала, считая его тупицей. Вероятно, в операции «Утренняя звезда» речь шла не только о чехословацком инженере, но и о полковнике Говарде. Генерал ничего не терял… Если бы операция удалась, он бы прославился как способный комбинатор и его авторитет среди работников секретной службы, несомненно, вырос. Потому что он эту операцию придумал! А если бы дело провалилось, то из этого можно было бы раздуть такой скандал, что кем-то при этом пришлось бы пожертвовать. И кто же станет этой жертвой, как не полковник Говард, который руководил отлично задуманной операцией и только из-за своей неспособности провалил ее?

«Когда-то вы нам подходили, полковник, но, поймите, старость никто не остановит… и теперь ваш уход необходим в интересах Америки…»

— Как все это могло случиться? — вздохнул Штрайтцер, которому после сообщения из Стамбула стало ясно, что пришел конец не только его карьере, но и всей фирме ТАНАСС.

— Мы всегда почему-то считали, — произнес Говард, не отвечая прямо на вопрос Штрайтцера, — что патент на идеи находится только у нас, однако на самом деле все немного иначе.

Сейчас ему уже все было безразлично… Штрайтцер, Галва, Райн… Он решил немедленно вернуться в Нью-Йорк, чтобы бороться за единственное на свете, что его теперь интересовало, — за самого себя…

— Браудер здесь все закончит, — сказал он в дверях.

— Да, сэр… — кивнул Штрайтцер и посмотрел на большое окно, через которое проникали первые лучи солнца.

— Поедете со мной на аэродром? — спросил его Говард.

Штрайтцер ответил не сразу:

— Да, мистер Говард… Это, наверное, будет в последний раз…

— Я тоже так думаю, Вольфганг, — согласился американец.

Но каждый при этом думал о своем…

53

— Ну, милая фрейлейн, — сказал таксист, — вам пора на аэродром.

В окна небольшой подвальной квартиры солнце никогда не заглядывало. Но на улице уже было светло.

— Мне у вас было очень хорошо, фрау, — улыбнулась Райн седоволосой женщине. — Большое вам спасибо!

— Не стоит благодарности, — махнула рукой жена таксиста. — Благодарю вас за беседу… Это для нас, как бы это сказать…

— Аннемари хочет сказать, — выручил ее муж, — что встретить хорошего человека — всегда радость. Пойдемте, фрейлейн, я отвезу вас.

— Не стоит беспокоиться, — сопротивлялась Райн.

Таксист пригладил усы и закачал головой:

— Ну что вы, фрейлейн, сегодня вы будете моим первым пассажиром!

Когда они сели в машину, Райн взглянула на таксиста и сказала:

— Я пока не поеду на аэродром.

Тот без малейшего удивления, спокойно спросил:

— Тогда куда, фрейлейн?

Райн назвала ему одну из главных улиц Мюнхена. Таксист кивнул и завел машину. Недалеко от большого универмага Райн попросила остановиться.

— Вот и все, — сказала она с улыбкой. — Сколько я вам должна?

Водитель посмотрел на таксометр и назвал сумму. Райн заплатила. Таксист отдал ей сдачу с точностью до пфеннига и открыл дверцу.

— Это действительно все, чем я мог бы вам помочь? — спросил он, прежде чем Райн вышла из машины.

— Действительно все, — сказала Райн.

— Ну что же, вам виднее, — пожал он плечами. — До свидания, фрейлейн! Возможно, когда-нибудь встретимся.

— Может, в Париже?

— Может, в Париже, — согласился таксист и не спеша уехал.

Райн проводила взглядом старое такси, пока оно не исчезло за поворотом в одной из улиц. Потом перешла через дорогу, миновала несколько соседних улиц и остановилась перед небольшим магазином, хозяин которого как раз открывал решетку у двери. Еще раз незаметно осмотревшись вокруг, она вежливо поздоровалась:

— Здравствуйте, герр Кронне!

Мужчина изучающе посмотрел на нее:

— Здравствуйте, фрейлейн!

— Я принесла вам свадебные фотографии от Гельмута.

Хозяин кивнул и открыл дверь в магазин.

— Они черно-белые? — спросил он.

— Конечно, цветные, герр Кронне, — улыбнулась Райн.

Ответив ей такой же улыбкой, хозяин провел ее через магазин в небольшую жилую комнату. Там были телефон, холодильник, электроплитка и удобный диван.

— Я немного побуду у вас, — сказала Райн, усаживаясь на диван.

— Я уж и не верил, что кто-нибудь придет, — кивнул хозяин. — Что вам предложить?

— Ничего не надо, спасибо… Надо только отправить телеграмму.

Хозяин показал на телефон.

— По телефону нельзя, герр Кронне… Вам придется послать ее самому.

— Хорошо, — согласился он. — Давайте адрес и текст.

Райн продиктовала ему адрес и короткий текст.

— Повторите, пожалуйста, герр Кронне.

Хозяин магазина внимательно прочитал текст и вопросительно посмотрел на нее. Райн кивнула:

— Все правильно.

— Продукты в холодильнике, — сказал он и вышел.

Оглядев улицу перед магазином и заперев за собой решетку, он спокойно направился к угловому дому, где находилась почта.

54

К вечеру Галва с Машитой дошли до небольшой деревушки, расположенной на побережье. У берега стояло несколько катеров и множество лодок, вытащенных до половины на песок.

— Ну вот, наконец-то, — сказал Галва, рассматривая нагромождение различных домишек и сарайчиков, среди которых стояли смуглые турки и бегали такие же смуглые дети. Все смотрели на пришельцев с нескрываемым интересом.

— Наконец-то, — согласился инженер Машита, устало опустившись на первый попавшийся камень, и принялся растирать ноги. — Никогда бы не подумал, что смогу пройти столько пешком и не откинуть копыта. — И через минуту добавил: — Поневоле вспомнишь, как меня предупреждала жена, чтобы в Каире я не ездил все время на машине, а прогуливался пешком, куда-нибудь к пирамидам…

— Вы еще посмотрите на эти пирамиды, — успокоил его Галва.

— Может быть… Но пешком я туда уж определенно не пойду… — Машита помолчал и удивленно посмотрел на постоянно увеличивающуюся толпу деревенских жителей. — Похоже, что здесь состоится митинг, не так ли?

— Похоже, — сказал Галва и направился к толпе. Сначала он попытался договориться по-английски. Ему повезло — какой-то толстяк в белой рубашке ответил:

— Да, здесь есть отель… Вы можете пойти со мной.

По пути, пока толстяк вел их к двухэтажному домику с надписью: «Отель», выяснилось, что именно он является его горделивым владельцем. Гости заняли весь отель, потому что в нем было всего две комнаты. Каких-либо особых формальностей при записи посетителей толстяк не соблюдал. Просто записал в книгу имена, продиктованные ему Галвой, не удосужившись даже проверить, правильно ли это сделал. Вместо этого он не забыл обратить внимание постояльцев, что в этом отеле плата за проживание взымается вперед.

Галва выдал ему из денег фирмы ТАНАСС, выделенных на проведение операции «Утренняя звезда», требуемую сумму и добавил хорошие чаевые.

— Ваш приезд — для меня большая честь, господа, — заверил их хозяин отеля, ругаясь про себя, что не удвоил цену за комнаты: эти сумасшедшие туристы уплатили бы ни слова не говоря.

— Я приготовлю для вас отличный ужин, — добавил он.

Ужин по местным условиям был действительно отличным, а его цена по тем же меркам была завышена по крайней мере в пять раз. Однако Галва и Машита так измучились, что съели бы все что угодно и за любую цену.

— Господа еще что-нибудь пожелают? — энергично предлагал толстяк свои услуги после ужина. Мираж фантастического заработка заставлял его мозг лихорадочно работать.

— У меня есть знакомые… — Он замолчал, округлил губы и показал несколько жестов, хорошо известных во всем мире: — Молодые и очень порядочные.

— У нас другие желания. — Галва быстро развеял заманчивую для толстяка возможность заработать. — Мы бы хотели нанять катер… Хороший катер с хорошим рулевым…

У толстяка подкосились ноги. Видимо, сегодня аллах посетил их деревню и воссел на пороге его дома.

— Это сложно, уважаемые господа, — притворился толстяк. — А на какой срок вам нужен катер?

— Минимум на неделю, — ответил Галва, — может быть, больше…

Да, у него наверняка будет новый дом. Катер он возьмет свой, а поплывет на нем его брат, задолжавший ему столько денег, что ему не придется платить ни одного куруша [8]. Так что все деньги будут его.

— Я постараюсь удовлетворить вашу просьбу, господа — произнес толстяк, — но это будет непросто. Большинство катеров не подготовлено для такого длительного плавания, а у людей в деревне много другой работы.

Разумеется, это была бессовестная ложь, так как все катера были в таком же хорошем состоянии, как и его собственный, а односельчане за возможность заработать оторвали бы руки и ноги.

— Мы хорошо вам заплатим. — Галва разгадал дипломатию толстяка. — Мы хотим попутешествовать вдоль побережья Черного моря.

Хозяин отеля поклонился:

— Утром катер будет готов. Можете на меня положиться, господа.

В этот же вечер он огорошил своего брата просьбой как следует подготовить катер и сразу сделал широкий жест, простив ему все старые долги. Потом он приготовил корзины с едой и питьем и стал считать…

Он не ошибался, подсчитав, что в результате этой операции будет иметь новый дом, одного ишака и двух баранов.

55

Прошло несколько дней…

По долине, залитой солнцем, мчался международный экспресс Франкфурт — Вена. В купе первого класса сидели два пассажира. Одним из них был пожилой мужчина, увлекшийся детективом, другим — Гита Райн. Цвет ее волос опять был иным — сейчас они отливали бронзой. Друзья привезли ей в тот небольшой магазинчик новый паспорт и посоветовали ехать поездом. Сами они находились в соседнем купе и с нетерпением ожидали проверку паспортов.

В коридоре вагона послышался шум. Пожилой мужчина отложил книгу и взглянул в окно:

— Граница, уважаемая фрейлейн.

Одновремено с его словами дверь открылась и в купе вошли два таможенника.

— Здравствуйте, таможенная проверка! Прошу предъявить ваши документы! — сказал один из них.

Пожилой мужчина, стараясь выглядеть спокойным и безучастным, подал ему паспорт. Таможенник быстро заглянул в него и вернул хозяину:

— Благодарю вас…

Потом он наклонился к Райн и взял ее паспорт. Он изучал его более внимательно, при этом Гита, не отводя взгляда, спокойно смотрела на него. Он перелистал документ и вернул его Райн.

Пожилой мужчина комично взмахнул руками:

— Уважаемая фрейлейн меня извинит, но именно поэтому…

Райн взглянула в окно.

Австрия встречала ее зеленью равнин, синим небом и ярким солнцем.

56

— Могу вам сказать, Майер, — комиссар Вольман погладил подбородок, — что эта Райн — не Конопатая Ветка. Ваши усилия были напрасны.

— Теперь и я так думаю, — спокойно согласился Майер. — Нам вообще не следовало браться за это дело.

— Когда вы станете частным детективом, тогда сможете выбирать.

— Это верно… но все равно меня интересует, куда же могла деться эта женщина.

— Ловить шпионов никогда не было простым занятием, Майер.

Инспектор несколько раз кивнул, а потом произнес:

— Вчера я узнал, что тот американский сержант…

— Который увел у вас девушку? — усмехнулся Вольман.

— Именно он, — кивнул Майер. — Так вот, он попался с поличным… проходит по одному делу… Его взяли, когда у него при себе было около двадцати пакетиков с гашишем.

— Вот это да! — изумился комиссар. — Теперь вам, наверное, потребуется отпуск, не так ли?

— Я думал об этом, герр комиссар… Чтобы девушка не была так одинока…

Комиссар понимающе кивнул:

— Получите отгул… но будьте осторожны!

Майер вопросительно взглянул на него.

— Сейчас вам не везет с женщинами, — продолжал Вольман. — Вам не удалось поймать Райн, но смотрите, чтобы вас не поймала ваша знакомая.

— Каждый в конце концов попадется, — убежденно заявил Майер. — И эта Райн… — усмехнулся он и добавил: — И я…

Он встал и хотел уйти. В это время зазвонил телефон.

— Слушаю… — произнес Вольман в трубку.

Когда он положил ее на телефонный аппарат, то так же меланхолично заметил:

— Вам не везет, — Майер… Звонил герр Йохен Ноймайер из управления по охране конституции. Придется немного подождать: у них есть какие-то пожелания.

Инспектор Майер, опять устраиваясь в кресле, заворчал:

— Снова женщина?

— Нет, — усмехнулся комиссар, — на этот раз, кажется, какой-то аферист…

— И вы им верите?

Комиссар взглянул на него и развел руками:

— Ни одному слову. Но что прикажете делать?

Инспектор Майер согласился, что они сделать ничего не могут, скрестил руки на груди и стал терпеливо ждать прихода Йохена Ноймайера.

57

Путешествие по Черному морю началось хорошо, но проходило не совсем удачно. Несмотря на то, что погода была совсем неплохой и дул слабый ветер, поднимавший едва ли метровые волны, у инженера Машиты, а через некоторое время и у Галвы открылась морская болезнь.

Оба жалобно смотрели на видневшийся берег и не могли сдержаться… Брат толстого хозяина отеля с удивлением смотрел на них. Эти англичане, казалось, видели море в первый раз. Он знал по-английски всего несколько слов — лишь то, чему успел научить его брат за одну ночь. Однако сейчас эти слова совсем не подходили. Поэтому с помощью жестов он попытался предложить им вернуться назад.

— Зачем? — буркнул Галва. — Это прекрасная прогулка. Турок правильно понял его, пожал плечами и продолжал плавание.

— Наверное, лучше было бы пойти пешком, — собираясь с последними силами, произнес Машита.

— Держитесь, дружище, — успел сказать Галва и снова перегнулся через низкий бортик катера.

Машита посмотрел на него и последовал его примеру.

Турок советовал им поесть чего-нибудь, но одно упоминание о еде вызывало у них новые позывы.

Совершенно измотанные, ночью они уснули. Когда же проснулись, то увидели, что катер стоит у берега. В этом положении они чувствовали себя значительно лучше, потому что тошнота исчезла. Турок предложил им местной водки и целую тарелку еды. Они с удивлением заметили, что поели с аппетитом.

Воодушевленные успехом, путешественники с энтузиазмом распорядились продолжать плавание. Но турок отрицательно закрутил головой и показал в обратном направлении.

— Турция — конец… Болгария — море, — решительно сказал он.

— Это-то нам и нужно, дорогой, — заметил Галва, — Давай плыви! — распорядился он.

«Аллах с вами! — подумал про себя турок. — Вы все оплатили, поэтому можете распоряжаться. Все беды падут на ваши головы!» И он направил катер в болгарские территориальные воды. Он рассудил, что лучше рискнуть проплыть у болгарских берегов, чем выходить в открытое море на катере, возможности которого он хорошо знал.

Естественно, что долго это плавание продолжаться не могло. Они встретились с болгарским быстроходным пограничным катером. Произошло именно то, что предвидел турок и к чему стремились измотанные морской болезнью чехословацкие граждане. Уже в болгарском порту Галва с удовлетворением заявил инженеру Машите:

— Итак, пан инженер, операция «Утренняя звезда» полностью завершилась.

— Сейчас мне нет никакого дела ни до каких звезд, — махнул рукой Машита. — Но могу вас заверить, что меня уже никто и никогда не загонит на корабль. И если бы меня даже сто раз хотели украсть…

58

На взлетно-посадочной полосе Рузинского аэродрома, куда проход для посторонних строго запрещен, стояли двое мужчин. Оба были в гражданской одежде, но, вероятно, им там стоять разрешалось. Между собой они почти не разговаривали, больше смотрели в небо.

Наконец прибыл спецрейс из Софии. Из самолета вышли двое. Один из них был инженер Машита. Другой — Петр Галва. Машита не знал ожидавших людей, а Галва сразу подбежал к одному из них.

— Во всем придерживался ваших советов, — сказал он великану после того, как они расцеловались.

— И хорошо делал, Петр! — похвалил его великан.

— С возвращением домой, Петр! — несколько официально произнес второй мужчина. На эту официальность он имел право, потому что руководил работой Галвы все эти десять лет. Это был тот самый полковник, которым его иногда пугала Гита.

Инженер Машита в некотором замешательстве остановился позади. Полковник подошел к нему и подал руку.

— Поблагодарите Петра, пан инженер, — сказал он с улыбкой.

— Это за что же? — удивился Машита. — За то, что я потерял в весе пять килограммов?

— Нет, — ответил великан. — За то, что вы не потерялись совсем.

— Скажите-ка, приятель, — замахал рукой инженер, — вы когда-нибудь проходили в день пятьдесят километров, а потом еще плыли в сомнительной посудине по Черному морю?

— Нет, — признался великан.

— Вот видите! — воскликнул Машита. — А все остальное мне уже известно.

— Тогда все в порядке, — сказал полковник.

— Не все… — отозвался Галва. — Что с Гитой?

Великан взглянул на часы:

— Если вы не спешите домой, то через полчаса все узнаете.

Через указанное время приземлился самолет из Вены. Среди пассажиров шла Гита Райн. Увидев Галву, эта элегантная русоволосая дама опять превратилась в сентиментальную девчонку и, забыв про свой чемоданчик, бросилась ему на шею.

— Петр! — воскликнула она.

Ее поведение было настолько неожиданным, что удивило не только Галву, но и обоих сотрудников чехословацкой разведки.

— Вот так дела! — сказал великан полковнику.

Полковник промолчал…