Сезон ведьмы

Дьяволы встают на пути у звезд

В то утро я спустилась и обнаружила, что тетя Зельда неодобрительно смотрит поверх газеты на то, как Эмброуз прислонился к дверному косяку и заигрывает с почтальоншей.

– Ну, вы же помните ту пословицу, – услышала я его воркование. – Как там говорится? Что-то про добрые дела и посылки.

Девушка была рыжая, веснушчатая, поэтому было хорошо заметно, что она зарделась как маков цвет. У нас сменилось множество почтальонов и почтальонш. То ли их отпугивал Эмброуз, то ли тетя Зельда просила их сменить.

Тетя Зельда села рядом со мной за кухонный стол. Обычно тетя Хильда стоит у плиты и готовит мне завтрак, но сегодня ее не было. Я выглянула в окно и увидела над могилой свежий земляной холмик. Поперхнулась и насыпала себе хлопьев.

Через пару минут вразвалочку вошел Эмброуз и протянул тете Зельде конверт из школы. Наверное, об очередном родительском собрании. Тетя Зельда проигнорировала конверт: она с полным презрением относилась так ко всему, что касалось моей человеческой жизни. На завтрак у нее, как обычно, была сигарета.

– Эмброуз, ты что? – вопросила тетя Зельда. – Это же просто человек! Обыкновенная почтальонша!

Эмброуз пожал плечами и выхватил у меня коробку с хлопьями.

– Только не подумайте, что я в нее искренне влюбился. Просто я не так уж много людей вижу. Мне что, строить глазки плакальщицам на похоронах? Это будет дерзко и неуместно.

– Ты много раз проделывал эти дерзкие и неуместные вещи, – напомнила тетя Зельда.

Эмброуз с ухмылкой взмахнул ложкой.

– Совершенно верно. И дальше буду делать, милая тетушка. – Он пожал плечами и принялся уплетать хлопья. – Просто я ищу себе связного.

– С кем – с преступным миром? – выгнула бровь тетя Зельда. – Для чего тебе нужны связные? Живи спокойно и поклоняйся Сатане, как положено. Больше я от тебя ничего не требую. И, ради Темного повелителя, Эмброуз, сядь, как подобает джентльмену.

Она помахала сигаретой, повелительным жестом вставила ее в старомодный мундштук, похожий на крошечные вилы. Эмброуз, ухмыляясь, так и не снял ногу со спинки соседнего стула.

Тетя Зельда в несколько коротких затяжек выкурила сигарету.

– Ты уже лет семьдесят пять носишь пижамы, – сказала она. – Неужели не можешь одеться нормально?

– А зачем? – пожал плечами Эмброуз. – Я же все равно не собираюсь выходить из дома. Халаты и пижамные штаны – типичный наряд отшельника, а я привержен эстетике уединения.

Я подергала за концы бархатного шарфа, который он намотал на шею, хотя был даже без рубашки.

– Тогда зачем так украшать свой халат?

Эмброуз улыбнулся прямо с ложкой во рту.

– Это же очевидно, Сабрина. Я хочу быть изысканным отшельником.

Тетя Зельда фыркнула. Сама она сидела, словно аршин проглотив, и была одета в полосатую блузку с необычайно высоким воротником и двубортный синий жакет. Однажды, когда тетя Зельда не слышала, Эмброуз заметил, что она одевается как злая секретарша из рекламы. Надеюсь, он не имел в виду ничего плохого.

Загрохотал дверной молоток, и я улыбнулась. Поскольку почту уже принесли, прийти мог только один человек.

Тетя Зельда скривилась, с громким стуком положила мундштук на стол и встала.

– Видеть не могу людей до полудня.

– Может, тетя Хильда откроет, – вкрадчивым голосом предложил Эмброуз. – Погодите-ка, а где же тетя Хильда?

– Она проснулась чуть свет и стала выступать, поэтому я ее убила, – бросила тетя Зельда через плечо и удалилась вверх по лестнице.

Эмброуз откинулся на спинку стула.

– Чудесное у нее настроение. А ты как, сестренка? Готова увидеть, как работают наши чары?

Я все смотрела и смотрела за окно, на свежую могилу. Тетя Зельда то и дело убивает тетю Хильду. Все не так страшно, как кажется. Она хоронит тетю Хильду, а потом тетя Хильда возвращается как новенькая, живая и здоровая. Ничего особенного. Магией можно починить все что угодно.

И все-таки…

– Терпеть не могу, когда она так делает, – прошептала я.

Эмброуз запустил руку мне в волосы. У него все жесты такие – небрежные, мимолетные, пальцы порхают, как бабочки, едва касаются и бегут дальше.

– Понимаю, сестренка, – прошептал он.

Ему тоже это не нравится, но он лишь изредка отпустит шпильку тете Зельде и умолкает, как будто его это совсем не трогает.

Ведьмы и чародеи с их холодными, переменчивыми сердцами.

Ничего страшного, сказала я себе и одернула свитер. Вернусь домой и увижу тетю Хильду у плиты, как обычно. А сейчас посмотрим, чего я добилась при помощи магии.

– Пойду открою. Это Харви.

– А я пойду вниз, развлеку парочку очаровательных покойниц, – заявил Эмброуз. – Клянусь буфетом Темного повелителя, до чего же мне одиноко!

В школе говорят – страшно жить в доме, когда внизу покойницкая. Знали бы они, что это отнюдь не самое страшное в моей семейке.

Я открыла дверь. На веранде стоял Харви. Сегодня его глаза не блуждали. Он смотрел на меня с восторженным обожанием, будто все во мне – от пуговиц на свитере до пряжек на туфлях – сверкало великолепием.

– Сабрина, ты золотая и прелестная, как утренняя заря!

– Гм, спасибо, – ответила я, и Харви просиял, как будто восхищенный звуком моего голоса.

Такое приветствие было для него необычно, но под лучами его теплой улыбки я расслабилась. Иногда Харви бывал задумчив, словно уносился мыслями куда-то далеко, но сегодня просто лучился восторгом, ясным и чистым, как солнечный свет. Ему это очень шло. Вот для этого и нужно использовать магию: чтобы разглаживать мелкие несовершенства мира, делать его лучше.

– Приятно видеть тебя таким радостным, – заметила я. – А то уж волновалась, не случилось ли чего-нибудь.

Я поцеловала его, и он вздохнул прямо мне в рот.

– Все просто прекрасно, – сказал Харви.

Целый день Харви провожал меня из класса в класс, носил за мной книги и тетради. Как-то раз я попыталась отобрать у него учебник истории, но он вцепился в него обеими руками. И глядел на меня с обожанием. Я ухватилась за книгу посильней и дернула.

– Харви, – вполголоса проговорила я.

– Сабрина, – лучезарно улыбнулся он.

– Пусти.

– Позволь мне сделать это для тебя. – Его огромные ласковые глаза стали еще огромнее и ласковее, чем обычно. – Я хочу делать для тебя все.

– Я тебе очень признательна, – пропыхтела я, – но… все равно… пусти!

Он разжал-таки руки, и после этого я спиной вперед пролетела полкоридора с книгой в руках. И только легкая магия не дала мне врезаться в шкафчики у стены.

За обедом мы с Роз, Сьюзи и Харви сидели за нашим обычным столиком, и Харви одарил своей новой лучезарной улыбкой всю компанию. Остальные испуганно вздрогнули, но порадовались.

– Харви, тебе сегодня получше? – осведомилась Сьюзи.

– Сегодня чудесный, замечательный день, – на полном серьезе сообщил Харви. – Потому что у нас есть Сабрина!

Брови Сьюзи взлетели, как ракеты.

– Надо думать.

Разговор быстро свернул с моей расчудесной персоны на другие темы. Харви продолжал сиять и улыбаться, но это было приятно. Я расслабилась и, когда он пошел относить свой поднос, не подумав брякнула:

– По дороге захвати мне клюквенного морса!

Харви обернулся ко мне, и в его глазах был ужас. Я осмотрелась по сторонам, не понимая, откуда исходит угроза.

– И ты все это время сидишь и умираешь от жажды! Сказала бы раньше. Мне невыносимо думать о твоих страданиях!

– Со мной все хорошо, – заверила я в полной тишине.

– Какая же ты милая, – вздохнул Харви. – Сидишь, как воплощение Терпения на памятнике, и улыбаешься Горю.

– Боже мой! – пролепетала Роз, уткнувшись в бургер с сыром. Кажется, она не столько взывала к Господу, сколько спрашивала его, какая муха укусила Харви.

Я обернулась к Харви и взяла его за руки. Он опустил глаза и с тихим удивлением воззрился на наши сплетенные пальцы.

– Честное слово, я только что захотела пить. Ничего страшного.

Он кивнул, осторожно поднес мою руку к лицу и прижался к ней лбом, закрыв глаза, будто рыцарь, дающий клятву королеве.

– Я охотно принесу тебе морс. Я бы достал луну с неба и принес тебе вместо тарелки, чтобы ты съела с нее обед!

Все выпучили глаза. Харви, сияя, ускакал за морсом. Я не смела даже посмотреть на девчонок. А когда подняла глаза, то увидела, что Сьюзи сидит раскрыв рот, а Роз все так же глядит в тарелку.

– Кажется, он немного рехнулся, – еле слышно выдавила я.

– Он уже давно из-за тебя рехнулся, – ответила Сьюзи. – Тут что-то другое.

Я безуспешно попыталась придумать объяснение и не нашла ничего лучшего, кроме такого:

– По-моему, у него выдалась тяжелая неделя.

– Это точно! – подтвердила Сьюзи.

– А когда в Гриндейле была хоть одна не тяжелая неделя? – осведомилась Роз. – Мне на него смотреть страшно.

В ее голосе слышалась искренняя горечь, и мы со Сьюзи тревожно переглянулись.

– Я бы не стала заходить так далеко, – медленно произнесла Сьюзи.

Роз прикусила губу.

– Простите, – сдавленно проговорила она. – Мне всю ночь снились кошмары, и от этого голова разболелась.

В последнее время ее все чаще и чаще мучили головные боли. Я смешивала для Роз успокоительные чаи, но, наверное, пришло время поговорить с тетей Хильдой о том, чтобы сделать бедняжке полноценное колдовское снадобье. Я бы справилась.

– Отдохни в выходные, а в понедельник я принесу тебе тоника. Станешь как новенькая.

Однако напряженность в голосе Роз никуда не исчезла.

– Я тебе признательна, Сабрина, но со мной все хорошо. И, знаешь, лучше пусть Харви будет рехнувшийся, чем раскисший, как вчера, верно?

Тут она наконец улыбнулась, и Сьюзи энергично закивала. Мы все улыбнулись. Так-то лучше. Магия всегда все делает лучше.

Харви проводил меня домой и у калитки поцеловал аж три раза.

– Не хочу расставаться с тобой. – Он запустил руку мне в волосы.

– Я тоже, – ответила я и легонько оттолкнула его. – Но мне пора учить уроки. Ты же знаешь, не люблю откладывать домашку до воскресенья. Если сделать ее в пятницу, выходные будут свободны.

– Знаю эту твою привычку, – восторженно улыбнулся Харви. – А я все равно дотягиваю до воскресного вечера, как заповедовал Господь. Завтра увидимся?

Я недоуменно вскинула брови.

– На ярмарке, – напомнил он.

Среди волнений чародейства и всех тревог нынешнего лета я совсем забыла, что мы с Харви собирались на ярмарку. Этот день в народе называют последним днем лета.

– И верно! Да, завтра увидимся.

– Жду не дождусь.

Харви еще раз поцеловал меня и ушел через лес. Я долго смотрела ему вслед.

Холмик свежей земли на могиле во дворе до сих пор лежал непотревоженным. В последнее время тетя Хильда все дольше и дольше воскресала из мертвых. Тетя Зельда говорила, что она просто ленится.

Я пошла на кухню подкрепиться. Потом снова вышла, уселась на надгробие какого-то из давно почивших фамильяров семейства Спеллманов и стала ждать.

Ждать пришлось недолго. Сначала землю пробил стиснутый кулак, потом показались голова и плечи. Тетя выныривала из могилы, словно пловец из воды. Потом, тихо покряхтывая, выбралась целиком и встала.

Я неловко помахала ей. Тетушка улыбнулась и махнула в ответ. Ее лицо было все в земле. Она попыталась отряхнуть грязное розовое платье, но безуспешно.

– Почему тетя Зельда сделала так? – поинтересовалась я.

Вернее было бы спросить: «Почему тетя Зельда все время делает так?» Можно подумать, тетя Хильда даст внятное объяснение, почему сестра то и дело убивает ее.

Тетя Хильда лишь пожала плечами:

– Ты же знаешь, милочка, мне от этого никакого вреда.

Она говорила словно о каких-то пустяках. Может, это и впрямь пустяки. После темного крещения придется привыкать к таким вещам. Ведьмы имеют дело со смертью и с темными искусствами.

Тетушка вытерла землю с лица, бодро улыбнулась мне и осторожно обняла – так, чтобы не испачкать. У тети Хильды сердце совсем не холодное и не изменчивое, я это хорошо знаю, но тетя Зельда говорит, что ее сестра вообще на ведьму не очень-то и похожа.

– Пойдем в дом. Чего бы ты хотела на обед?

Голос у нее был вполне жизнерадостный, походка уверенная. Я встала с надгробия и побрела за ней к крыльцу. Тетя Хильда совершенно права – она в полном порядке. Магия может исправить все что угодно.

Тетя Хильда легла спать пораньше. Она всегда говорит, что умирание ее утомляет. Тетя Зельда заявила, что это ребячество, но тем не менее приготовила укрепляющий отвар и отнесла его наверх. Я слышала, как она уговаривает тетю Хильду выпить его. Наверное, это у тети Зельды вроде извинений.

Я немного посидела за кухонным столом одна, потом полезла на чердак искать Эмброуза.

Посреди его комнаты в воздухе плавала огромная старинная карта, такая древняя, что бумага стала желтой, а чернила – коричневыми. По верху золотыми буквами шла надпись: MAPPA MUNDI. Карта мира.

Над картой, поблескивая слюдой, парили, точно крохотные звезды, мелкие камушки. А перед картой стоял Эмброуз в неизменном красном бархатном халате и широкими жестами управлял их движением, словно дирижировал оркестром. Камушки послушно перелетали с места на место.

– Привет, Эмброуз.

Он через плечо сверкнул улыбкой и вернулся к созерцанию карты. Там на склонах высоких гор было написано: «Здесь водятся драконы». А среди морских просторов значилось: «Здесь водятся змеи».

Я вошла и спросила как можно небрежнее:

– Что это такое?

– Я соскучился по эспрессо в Италии, я соскучился по китайскому чаю, я соскучился по оргиям! Я уже говорил, что скучаю по оргиям?

– Говоришь время от времени.

– Потому что я и правда соскучился.

Я хмыкнула. Ведьмам положено отвергать ложную скромность ложного бога и с головой окунаться в чувственные удовольствия. Знаю я это, знаю. Просто знаю об этом не так уж много.

Я всмотрелась в карту.

– Если бы ты мог оказаться где угодно на свете, куда бы ты хотел попасть?

Эмброуз широко раскинул руки. Камушки разлетелись по всему чердаку, словно управляемый взрыв яркого света, словно комнатная версия Млечного Пути.

– Где угодно, только не здесь.

Здесь, с нашей семьей. Здесь, со мной. После смерти родителей я прожила в этом доме всю жизнь. Сколько себя помню, Гриндейл всегда был для меня домом. Я люблю его и страшусь потерять. Потерять все, чем дорог мне дом.

Но для Эмброуза мой дом – это тюрьма.

Эмброуз перевел взгляд с карты на меня, оглядел искоса.

– Как там Харви? Чары подействовали?

– Еще как, – торопливо заверила я. – Прекрасно. Очень хорошо.

– Фантастика, – буркнул Эмброуз.

Голос у него был рассеянный. Ясно, что ему дела нет до этих чар. Он еще раз повел рукой, и блестящие камни перестроились, прокладывая путь туда, куда Эмброуз сбежал бы, будь его воля.

– Какая была последняя строчка того заклинания? – резко спросила я. – Я все расслышала, только последнюю строчку не уловила. Что ты сказал? Что это значит?

– Ого! – Губы Эмброуза скривились. – Не сумела перевести всю услышанную латынь? Как же так, Сабрина? Какие еще сюрпризы преподнесет наша безукоризненная маленькая чародейка? Если ты не сможешь отличить омелу от белладонны, тетя Зи будет оч-чень недовольна.

Братец всегда поддразнивает меня, но сегодня в его голосе мне послышалась насмешка. Я сощурилась.

– Серьезно, Эмброуз. Мне надо узнать.

– Серьезно, Сабрина, – передразнил он мой суровый голос. Потом его губы растянулись в озорной ухмылке. – Я никогда не бываю серьезен. И поэтому ничего не расскажу.

– Эмброуз, это не смешно.

– Au contraire, сестренка. Должен сообщить, что моим остроумием восхищались еще при французском дворе. «Король-солнце» считал, что над моими шутками животики надорвать можно!

– Я тебе не верю!

Я повернулась и вышла, хлопнув дверью. Протопала к себе, плюхнулась на кровать, громко скрипнувшую коваными столбиками, утонула в груде одеял.

«Только не подумайте, что я в нее искренне влюбился», – сказал Эмброуз сегодня утром. Эмброуз с его холодным, переменчивым чародейским сердцем. Ему и в голову не придет, что кто-то может искренне беспокоиться о простом смертном. Естественно, он считает, что подшутить над чьей-то любовью – дело простое и простительное.

А я наполовину человек. Что, интересно, он думает обо мне?

Я выкинула из головы эту мысль. В школьном деле обо мне сказано: «У Сабрины очень аккуратное мышление» – и, мне кажется, так оно и есть. У меня все аккуратно разложено по полочкам: друзья отдельно, семья отдельно. Я всех люблю, но не хочу усложнять себе жизнь. Лучше пусть все будет организованно.

И в эти дни меня больше всего беспокоит, что темное крещение выкинет все, что мне дорого, из ящичков, куда я аккуратно это разложила. Все перемешается, запутается и погибнет.

Я привязана к Харви, ко всем друзьям. И что бы ни случилось, надеюсь, так будет всегда. Не хочу обрывать эти нити.

Я вздохнула, взяла с тумбочки фотографию в рамке. Мои родители. Когда я смотрю на них, всегда делается легче. Отец – высокий, смуглый, красивый. Мама – хрупкая, светловолосая, прелестная. Как герой и героиня сказки. Могущественный чародей и простая смертная, но он полюбил ее, женился, и появилась я. Знаю – меня они тоже любили.

Иногда я мечтаю, как хорошо было бы жить по-другому, в доме, где в подвале не лежат покойники, и чтобы, когда я возвращаюсь домой, меня ждали папа и мама. Мама ходила бы на родительские собрания, сочувствовала моим проблемам в отношениях с людьми, а папа, сильный, уважаемый, смог бы рассказать очень многое о чародействе. Мы бы жили как самая настоящая семья. Я люблю тетушек и Эмброуза, но это все же не то. Останься родители в живых, у нас была бы полноценная семья, и я бы не задавалась вопросами, любят ли они меня. Мы были бы счастливы, это точно.

И что бы ни говорил Эмброуз о ведьмах и их холодных, переменчивых сердцах, мне-то лучше знать. Для Эмброуза это, может, так и есть, но для меня – нет.

Я не такая, как мой двоюродный брат. Я похожа на отца. Родители бы меня поняли.