Сгорая в твоих объятиях

Стон, женский, капризный, прокатился по коридору, замирая в воздухе тяжелыми каплями, сладким эхом чужой страсти.

Эжени остановилась, прислушалась, впитывая эхо кожей.

На вкус неплохо. Не изысканное блюдо, конечно, но присмотреться стоило. Вдруг повезёт?

Дробь тонких высоких каблуков по мозаичной плитке, гладкой, скользкой. Не закрытая полностью дверь в кабинет. Полумрак небольшого помещения, нарушаемый лишь падающим из коридора светом да бледным сиянием бра в углу. Изгибающееся женское тело с разметавшимися по спине темными волосами, двигающееся всё быстрее, нетерпеливее. И каждый новый стон громче предыдущего.

Мужские ладони сжимали бедра женщины и сам мужчина, длинный, вытянувшийся на круглой кровати, похрипывал что-то неубедительно в такт самозабвенным телодвижениям партнерши сверху. Однако стонала женщина с большим чувством.

Издалека оно определённо выглядело лучше.

Эжени отвернулась разочарованно. Скучно. Слабое, неуверенное тепло не способно согреть, растопить снежные сугробы, удовлетворить жажду огня. Да и только что попользованный мужчина не прельщал совершенно.

По коридору до конца и направо, к лестнице. Вниз, на первый этаж, по ступенькам, затянутым в ковровую дорожку. В просторном холле светлее, аромат духов мешался с запахом сигарет. В бирюзовой гостиной оргия полным ходом, но один лишь вид обнаженных и полуобнаженных тел единой практически кучей вызывал глубокую тоску. Даже со стороны неясно, где чья рука и нога, кто на ком и кто с кем в данный момент.

Вдвойне скучно. И холодно, несмотря на нарастающий в самом помещении жар. Возможно, кто-то опередил, успел занять местечко «погорячее» и сейчас, затерявшись среди людей, пил коктейль коллективной похоти, острый, обжигающий, оседающий горечью на языке. Впрочем, ладно. Групповые соития Эжени не особенно интересовали.

В рубиновой гостиной, на диво спокойной вопреки названию и преобладающему в интерьере алому цвету, играла негромкая музыка, перетекали беседы. Оба дивана и все кресла заняты парочками и маленькими компаниями и Эжени прошла к стойке бара у дальней стены. Присела на край высокого стула, положила сумочку на столешницу. За окном в желтом свете фонаря кружил снег, воздушный, пушистый. Ложился легко, невесомо, укрывая задний двор, деревья, глухую чёрную ограду поодаль. Звал, приглашая слиться в танце со снежинками, раствориться в искрящейся белизне.

Возможно, так было бы даже лучше. Зачем метаться в поисках эфемерного тепла? Зачем грустить и тревожиться? В вечном холодном покое есть своя красота, сверкающая, безмятежная. Заманчивая в иллюзорной доступности, но руку протяни — и обожжёт ледяное пламя, не позволит прикоснуться по-настоящему.

И ведь, помнится, Эжени уверяли, что вечеринки госпожи Миланы лучшие в городе, самые разгульные, самые развратные и типажи на любой вкус и цвет, что женщины, что мужчины.

Соврали, видимо.

Или приукрасили. Понятия о разврате у всех разные.

Может, наведаться в обсидиановую гостиную? Там вроде в карты играли на раздевание. Раздеваться Эжени не собиралась, но хоть отвлечётся, повеселится. Стриптиз, особенно на не шибко трезвую голову, бывает забавным.

— Вы одна?

— Нет, — ответила Эжени машинально.

Полночь давно миновала и если не пару, то хотя бы развлечение на остаток ночи нашли уже все гости. Странно предполагать, что девушка может быть здесь и до сих пор одна.

Да и на свободного мужчину рассчитывать уже не стоило.

— Вы одна, — констатировал незнакомец, опускаясь на соседний стул.

Эжени отметила краем глаза движение. Посмотреть, что ли, кого к её берегу прибило?

Высокий, с небрежно растрёпанными волосами, золотисто-каштановыми, густыми. Зелёные с рыжими крапинками глаза под пушистыми ресницами. Полные капризные губы. Идеальная, журнально-глянцевая внешность сладкого мальчика.

И впрямь мальчик. Хорошо, если хотя бы четверть века разменял. И легкая щетина скорее смягчала несколькими каплями черты слишком красивого, божественного лица, приближая его обладателя к простым смертным, нежели действительно прибавляла лет.

Эжени с трудом подавила желание осмотреться в поисках брутальных зрелых самцов с волевыми подбородками и взглядом мрачным, властным. Или всех разобрали уже?

Чёрные брюки, чёрная водолазка, песочного оттенка пиджак просты, но явно дороги. И часы, выглядывающие из-под рукава водолазки, определённо не на распродаже куплены.

Мальчик ещё и богатенький. А от представителей молодёжи, золотой, избалованной деньгами родителей и вседозволенностью, хорошего ждать не стоило.

— Одна, — какой теперь смысл отрицать очевидное?

— Почему? Обычно к этому часу одиноких девушек у госпожи Миланы не остаётся.

Любопытный какой.

— Вы завсегдатай? — Эжени позволила себе вежливую улыбку, вопрос и интерес в умеренных, четко выверенных пропорциях.

— Скорее наслышан, — дипломатичный ответ, смешинки в глазах.

— Понятно.

— Дэсмонд.

— Эжени.

— Вы тоже не похожи на… завсегдатая.

Ещё бы! Ходить на такие вечеринки регулярно никакой зарплаты не хватит. Тем более учитывая размер оной.

— Я тоже больше наслышана. Вот, решила посмотреть, что тут да как на самом деле.

— И как впечатления?

Эжени пожала плечами. Людям, быть может, происходящее в особняке Миланы и кажется погоней за острыми ощущениями, чем-то запретным, тайным почти. Для кого-то здесь фуршет, возможность свободно наслаждаться любимым блюдом, незаметно вытягивая из ничего не подозревающего человека энергию, а то и кровь.

А ей просто скучно.

— Не уверена, что я могу найти здесь то, что ищу.

— Что же вы ищете?

Прикосновение к её руке, лежащей на столешнице, осторожное, нечаянное на первый взгляд. Но легкое касание кончиками пальцев запястья Эжени неожиданно обожгло, словно открытую кожу лизнул язычок пламени. Вздрогнув, Эжени отдёрнула руку, посмотрела на собеседника удивлённо, подозрительно. Странно, но в зелёных глазах тоже отразилось недоверчивое изумление.

— У вас… руки ледяные, — произнёс Дэсмонд медленно, наблюдая пристально за её реакцией.

— Зато у вас… горячие, — пробормотала Эжени.

Слишком горячие для обычного человека.

Демон? Возможно. Правда, разновидностей много, всех и не упомнишь. Да и настолько горячими могут быть не только демоны, нечисти и без них хватает. Хотя… какая разница? Всё равно, кто он, откуда, сколько ему лет и какой у него банковский счёт. Снежная сущность желала огня, желала раствориться, истаять в пламени, а спорить с собой Эжени не любила.

Вредно для здоровья.

Эжени улыбнулась вновь, тряхнула мягко длинными серебристо-белыми волосами, подалась чуть к Дэсмонду.

— Знаете, мне кажется, я только что нашла то, что может меня… удовлетворить, — прошептала доверительно.

В конце концов, все сюда приходят лишь ради одного, различного только формой.

— Склонен с вами согласиться, — Дэсмонд поднялся.

Эжени взяла сумочку, соскользнула со стула, первой покинула гостиную. Присутствующие не удостоили их и мимолётным взглядом.

Остались ли наверху свободные кабинеты? И не вспоминается, как назло.

Вместо лестницы Дэсмонд увлёк в нишу в дальнем конце холла, сумрачную, с крошечным столиком. Развернул лицом к себе, прижал к стене, впиваясь в губы поцелуем жестким, обжигающим каждый нерв смесью боли и восторга. Эжени бросила сумочку на столик, приоткрыла рот, отметая любой намёк на возражение или несогласие, ответила, обвив руками шею Дэсмонда. Наверное, слишком резко ответила, потому что сущность почуявшим любимое лакомство зверем рванула на волю, наполняя пальцы ощутимым даже ею холодом.

Дэсмонд отстранился чуть, посмотрел неожиданно внимательно, серьёзно.

— Эжени, я чувствую твою… суть. Ты её сдерживаешь.

— А ты нет? — если не держать её на коротком поводке, то можно и дополнить интерьер замороженной скульптурой в странной позе.

Случались в жизни Эжени и такие… хм-м, казусы. И хорошо, если оттает потом бедолага без последствий, а если нет?

— Смотря с кем, — Дэсмонд наклонился, провёл губами по её щеке, легко, почти невесомо в противовес первому поцелую. — Не держи её… расслабься.

— И попытайся получить удовольствие? — не то чтобы есть настроение шутить, но фраза как-то сама вырвалась.

— Разве всё затевается не ради удовольствия?

— Я совмещаю, — Эжени запустила пальцы в густые волосы, в полумраке показавшиеся вдруг золотыми, теплыми на ощупь.

Вернула поцелуй, чувствуя, как откликается чужая сущность, тянется навстречу.

Горячие мужские ладони прошлись по телу, обтянутому тонкой тканью короткого белого платья, сначала вверх, обхватили грудь и почти сразу спустились вниз. Дрожи Эжени не сдержала — прикосновение к обнажённой коже ног выше кружева чулок действительно обжигало, без всяких метафор. Пожалуй, не будь она тем, кто есть, заработала бы уже ожог первой степени.

Дэсмонд развернул Эжени спиной к себе, притиснул к столику. Шорох позади, и пиджак лег светлым пятном на пол.

— Кто ты?

— А ты? — полированная столешница покрывалась медленно серебристым слоем инея.

— Не важно.

Зачем тогда спрашивает, если сам не готов ответить на тот же вопрос? Да и не всё ли равно?

Край платья одним рывком оказался где-то на талии, ладони огладили бёдра, ягодицы, сдвинули узкую кружевную полоску трусиков. Эжени наклонилась над столиком и с улыбкой отстегнула невидимый поводок. Тело наполнил сплав холода и возбуждения, привычный, контрастный. В сознании поднялась метель, заметающая мысли, сомнения, инстинкт самосохранения, оставляющая лишь желание поглощать тепло, такое вкусное, щекочущее, и растворяться в нем же.

Пальцы скользнули вниз по животу под белье и между бёдер, находя чувствительное местечко, вырывая стон. Поцелуи-укусы по плечу, шее, за ушком, жар прижавшегося со спины тела. Собственными ладонями Эжени смутно ощутила, как начала нагреваться и оттаивать заиндевевшая было столешница. Едва расслышала звяканье пряжки ремня, шорох молнии, даже чьи-то далекие шаги, прошелестевшие через холл, женский смех. Эжени закусила губу, давя вскрик от резкого проникновения, но сущность с восторгом, порой казавшимся Эжени маниакальным, устремилась к новой игрушке, вцепилась снежными щупальцами, вытягивая желанное тепло. Сильные толчки сливались с уверенным движением пальцем, с тяжелым неровным дыханием Дэсмонда. Эжени ухватилась за край столика, уже не сдерживая стоны.

Сущность тоже наслаждалась. Пила, пила, словно иссушённая земля долгожданную влагу дождя, и не могла остановиться, не могла насытиться, не могла отпустить. Чужой огонь не заканчивался, он стекал лавой, густой, с горьким привкусом имбиря, ударявшей по затуманенному сознанию лишней порцией крепкого алкогольного напитка. На долю секунды возникло опасение, тренькнуло тревожным звоночком. Что-то определенно не так… одна сущность поглощала другую, но неясно, кто кого… И уверенности, что инициатива принадлежит Эжени, уже не было.

Мысль мелькнула и отступила, растворилась за волной удовольствия, мощного, опаляющего, наполнившего тело столь желанным жаром. Кажется, Эжени сама стала сгустком огня, живым, послушно изгибающимся в чужих руках. И сознание исчезло окончательно в охватившем её пламени, угольно-чёрном, непроницаемом.

Жаль, нельзя снять голову и положить её на часок-другой в какое-нибудь тихое место, чтобы отдохнула, в себя пришла.

И не болела сейчас так, словно накануне хозяйка основательно перебрала с алкоголем.

Эжени в очередной раз скривилась, потёрла виски. Таблетку выпила ещё дома, но лучше пока не стало, голова по-прежнему раскалывалась, рождая ненависть ко всему человечеству в целом и неурочным клиентам в частности.

Определённо такого рода вечеринки не рассчитаны на тех, кому надо на работу в субботу.

— Ну, как прошла эта твоя тусовка для избранных? — Юлисса подошла бесшумно, встала рядом, прислонившись бедром к краю стола.

— Прошла, — пробормотала Эжени.

— А как прошла?

Смотря какая часть.

Эжени не помнила окончания вечера, вернее, ночи. Не помнила, как добралась до дома. Не помнила, где и как рассталась с Дэсмондом. Не помнила, что вообще происходило после её оргазма. Но оргазм, смешавшийся с насыщением снежной половины, оказался весьма и весьма неплох.

Потрясающ даже. До отключки нормального восприятия.

Всё-таки перебрала. Только не с алкоголем, а с энергией.

Зато сущности хорошо. Растеклась по телу ощущением сладкой неги, ленивая, довольная, точно налакавшаяся валерьянки кошка. И если бы голова ещё не болела, то можно было бы сказать, что жизнь удалась практически.

Юлисса оглядела зал, убеждаясь в отсутствии клиентов и развесистых ушей начальства, и понизила голос:

— Хоть склеила какого-нибудь добра молодца?

Склеила. Правда, теперь и не разберёшь, доброго или не очень.

Проснулась по звонку будильника, въедливому, проникающему в мозг раскалёнными иглами. В платье. В своей постели, в квартире, которую они с Алионор снимали на двоих. На работу Эжени собралась и ушла по привычке быстро, тихо, стараясь не разбудить подругу.

— Ну, может, злого тогда? — предположила Юлисса, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос.

— Юл, — Эжени взялась за мышку, попыталась сосредоточиться на изображении на мониторе. — Мне… работать надо.

— Да-а? — с искренним почти удивлением протянула Юлисса. — Ла-адно, расскажешь всё, когда твоя голова перестанет трещать на весь зал, а перекошенная физиономия — пугать клиентов, — и, улыбаясь понимающе, отошла.

Вот птичка настырная.

Неужели так очевидно? Надо, пожалуй, лицо сделать попроще и не морщиться страдальчески.

Телефон зажужжал, привлекая внимание, ближе к полудню, когда боль немного отступила, притупив членовредительские желания. Эжени потянулась за смартфоном, лежащим на полочке возле монитора. Никак, Алионор проснулась.

— Юл, подменишь? — Эжени поднялась, с телефоном в руке направилась к двери, ведущей в служебные помещения. — Я на пять минут.

— Угу.

Прикрыв за собой створку, Эжени на цыпочках проскользнула мимо кабинета начальницы, бегом миновала служебные помещения, вышла на заднее крыльцо в торце здания.

— Али, с добрым утром.

— Какое утро, день почти, — возразила подруга. — Так, милая моя, сознавайся, что за божество транспортировало тебя домой леший знает в каком часу ночи?

— Божество?

— Ну да, походил на молодого бога из древних мифологий. Или на кумира девочек-подростков. Красив, галантен, в явно дорогом пальто. Пах тоже чем-то дорогим и тобой, — поведала Алионор бодро. — Я ему сначала засветить хотела, когда услышала, что в замке ковыряются. Решила, что воры лезут.

Эжени спустилась по нечищеным ступенькам, наклонилась, зачерпывая в ладошку снег из сугроба, тянущегося вдоль дорожки. Сжала, комкая. Холод впитывался в кожу, накрывал пеленой остатки боли. Проходившие мимо люди, закутанные по самый нос, только поглядывали искоса, недоумённо на девушку, светловолосую, одетую не по сезону, стоявшую в легких туфельках на снегу.

Получается, Дэсмонд отвёз её домой? Но адрес-то он откуда узнал?

— Назвал меня «леди», — в голосе подруги прозвучала нотка приятного удивления. — Попросил не горячиться и не рубить с плеча, так как он всего лишь выполняет миссию по возвращению прекрасной дамы в лоно родной квартиры. А ты на нем фактически висела и вела себя как пьяная, хотя запаха алкоголя я не учуяла. Эжени, ты ещё там или где?

— Я…

— В шоке? Я тоже.

— Я… кажется, перетянула энергии, — призналась Эжени. — Сильно перетянула.

— У этой прелести?

— Наверное.

— Правда? Для свежезамороженной туши выглядел он весьма и весьма бодро.

— Похоже, ему это не повредило.

— А тебе?

— Мне неплохо, не считая зверской мигрени и факта, что я не помню ничего из того, что было после нашего секса.

— Главное, секс помнишь, — с философским спокойствием заметила Алионор. — Было бы гораздо хуже, если бы и его не помнила.

— Али, ты сказала, услышала, как в замке возятся, — припомнила вдруг Эжени.

— Да. Он открыл дверь твоими ключами.

А ключи вместе с деньгами лежали в маленьком потайном кармане в шубке, оставленной в гардеробе. Эжени специально не взяла с собой ничего ценного, даже денег немного, только на такси, а в сумочке был телефон да всякая полезная мелочь, вряд ли представляющая интерес для посторонних. Или она сама, будучи в состоянии неадекватном, назвала Дэсмонду адрес и дала ключи?

Дура.

— Порадуйся, что не заморозила парня, да и забудь, — посоветовала подруга, правильно оценив молчание в трубке. — Не думаю, что ты снова пойдёшь к госпоже Милане, а больше вам пересекаться негде. Такие холеные дорогие мальчики не ходят там, где ходят скромные девочки вроде нас, более того, они даже внимания на нас не обращают. Мы для них низковато летаем.

— Ты права. Просто у меня голова сегодня соображает туго. Пойду работать. Пока, Али.

— Пока, — ответила Алионор и отключилась.

Действительно, зачем волноваться? Съёмная квартира, ценностей особых нет, по крайней мере, ничего такого, что могло бы представлять интерес для богатенького мальчика. И случайных партнерш у Дэсмонда наверняка без счёта. Возможно, он и лица её уже не помнит.

Впрочем, домой отвёз и на том спасибо.

Один день сменялся другим, третьим, складываясь постепенно в неделю. Жизнь текла вяло, монотонно и произошедшее даже стало казаться сном.

Приятным эротическим сном.

А сны забываются быстро, развеиваются утром дымкой легкой, неверной.

Только Алионор вдруг начала жаловаться, будто чует слежку. Не за собой, но за домом, где они жили. Говорила, что кто-то наблюдает за подъездом, за окнами их квартиры. Странно. Эжени ничего подозрительно не замечала.

Паранойя у подруги разыгралась? Или приближающееся полнолуние действует, как и на всякого волка?

Не верила. До следующей субботы.

По субботам с утра редко когда бывало много народу — всё-таки нормальные люди предпочитают спать в это время, а не шататься по службам доставки. Работать, правда, всё равно не хотелось, и Эжени в попытке себя занять сидела в сети. Щёлкала уныло мышкой, просматривая любимые сайты, без особого основания надеясь, что больше никто не придёт до самого закрытия. Надежда слабая и наверняка скоро скончается в страшных муках — сейчас народ проспится и потащится…

Стук входной двери, шаги через зал вызвали раздражение. Очередного бессонного принесло, будь он неладен.

На всякий случай Эжени свернула вкладку с сайтом, открывая рабочую программу, подняла голову. Поздороваться, изобразить готовность исполнить любой практически каприз клиента. Улыбнулась натянуто и… почувствовала, как дежурное приветствие застывает на губах коркой льда.

— Доброе утро, Эжени, — Дэсмонд положил руки в чёрных кожаных перчатках на барьер, улыбнулся в ответ так непринуждённо, словно они расстались после дружеской встречи всего пару дней назад.

Не изменился. Те же растрепанные волосы, та же легкая щетина, те же полные губы. И от невольного воспоминания о прикосновениях этих губ к её шее по спине побежали мурашки.

Хотя как он мог измениться за неделю?

— Д-дэсмонд? — выдавила неуверенно. — Что ты… здесь делаешь?

— Решил наконец тебя проведать.

— Проведать? Но как ты узнал, где я… — вот и не доверяй после этого звериной интуиции! Говорила ведь Алионор, что чует слежку. — Ты следил за мной?

— Да, — и ни капли раскаяния.

— Зачем?

— Ты это прямо здесь хочешь обсудить?

Из-за высокого барьера от сидящей на своём месте Юлиссы видна только темноволосая макушка, но если бы девушка смогла навострить ушки в прямом смысле слова, то уже точно навострила бы. И уши, и всё, чем можно слушать.

— Нет, конечно, — возразила Эжени поспешно.

— Я так и подумал. Как ты смотришь на встречу в более непринуждённой обстановке?

— Отрицательно.

— Почему?

— Потому что не вижу смысла продолжать… э-э… — Эжени бросила настороженный взгляд на макушку коллеги. — В общем, не вижу смысла продолжать.

Клиент какой пришел бы, что ли?

— Если ты опасаешься пока встречаться наедине, могу предложить бал Ла Фэй завтра вечером, — Дэсмонд достал из кармана чёрного пальто карточку, положил на барьер. — Он для узкого круга приглашённых, если понимаешь, о чем я…

— Она понимает! И принимает ваше приглашение! — Юлисса неожиданно вскочила со стула, подлетела к Эжени, молниеносным движением схватила карточку. — Привет, я Юлисса, и я тоже прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, — на загорелом лице девушки расцвела улыбка ослепительная, дружелюбная.

Даже чересчур.

— Юл, — зашипела Эжени.

— А ваше приглашение, оно на какое количество лиц рассчитано? — вопросила Юлисса вкрадчиво.

— Столько, сколько я захочу привести с собой, — взгляд Дэсмонда, внимательный, оценивающий, скользнул по роскошной груди, обтянутой форменной голубой блузкой с двумя верхними пуговицами, расстегнутыми вопреки правилам. — Главное, чтобы они соответствовали нашему кругу.

— Как удачно, что я соответствую! То есть любое, да?

Дэсмонд кивнул.

— Ой, а давай Али твою возьмем, а? — не унималась Юлисса. — Полнолуние ещё не завтра, чего ей дома сидеть да мхом зарастать? Вы же не против, Дэсмонд? И Эжени будет спокойнее с нами. Я вам могу гарантировать, что притащу её, даже если она откажется. Ой, а у вас какие-нибудь друзья холостые, симпатичные есть, ну, примерно как вы? А то мы тут девушки гор-р-рячие, но одинокие.

Провалиться бы в подвал. Обратиться бы стаей снежинок и раствориться за окном.

Ведь почти забыла.

И ещё коллега бесцеремонная.

— Дэсмонд, выйдешь — направо за угол дома, на торце здания крыльцо. Там поговорим, — Эжени встала со стула, повернулась к Юлиссе. — Раз уж ты сюда пришла, подмени, пожалуйста, — процедила сквозь зубы.

— Конечно, дорогая, — Юлисса проводила плотоядным взглядом Дэсмонда. — Слушай, где ты такого жаркого парня откопала, а? Скинь адресок, я тоже схожу, покопаюсь, может, там и на мою долю найдётся? У меня и лопата есть.

— Боюсь, если ты найдёшь себе кого-то похожего, у вас обоих случится перегрев.

Дэсмонд дожидался терпеливо возле заднего крыльца, с интересом исследовательским, туристическим почти разглядывая обшарпанного вида кирпичную пятиэтажку, ряд окон над козырьком, увенчанным тяжелой шапкой снега.

— Ты не мёрзнешь? — спросил, едва Эжени прикрыла за собой массивную железную дверь и спустилась по ступенькам на дорожку.

— А ты?

— Нет. Но в пальто уютнее. Человеческая привычка.

— Какого… лешего ты следил за мной? Зачем приперся ко мне на работу?

— Подумал, что ты вряд ли станешь выгонять меня и скандалить прилюдно, — невозмутимо пожал плечами Дэсмонд. — И тем более не сбежишь от меня со своей рабочей смены.

— Для существа, определённо не обременённого какой-либо трудовой деятельностью, ты на удивление много знаешь об этом звере — «работа», — не удержалась Эжени от замечания резковатого, язвительного.

— Для девушки, совсем меня не знающей, ты делаешь слишком поспешные выводы. Эжени, успокойся, я не желаю тебе ничего плохого, не собираюсь ни грабить тебя, ни продавать в подпольный бордель. Я не серийный маньяк-убийца. Тебе станет легче, если я скажу, что ты мне просто понравилась?

Короткий нервный смешок вырвался сам.

— Вид сзади понравился? Извини, конечно, но одноразовый секс ещё не повод для знакомства.

— Тебе не понравилось?

Во имя богов!

Эжени огляделась и продолжила немного тише:

— Понравилось, — леший с ним, пусть потешит своё мужское самолюбие.

— И это было не один раз.

— Что? — вдруг возникло ощущение, будто несчастный сугроб сполз-таки с козырька и обрушился ей на голову.

— Это было два раза, — повторил Дэсмонд терпеливо.

— Э-э… И когда был… второй раз?

— Примерно через семь минут после первого.

Неудивительно, что наутро так голова раскалывалась. Если она потом ещё раз энергии вытянула… даже если во второй заход меньше, то всё равно в сумме получилось чересчур много.

И удивительно, как она не растаяла в его руках в самом прямом смысле.

Зелёные глаза пристально, изучающе следили за выражением её лица.

— Ты не помнишь?

— Я… Ну… — почему-то под вопросительным взглядом Дэсмонда стало неловко.

— Поэтому ты начала вести себя так странно.

— К-как? — она же, забывшись, ведомая лишь инстинктами сущности, не изнасиловала там бедного парня?!

Хотя, конечно, до бедного ему далеко. Тоже во всех смыслах.

— Как, прости, пьяная, — Дэсмонд улыбнулся извиняюще. — Много хихикала, говорила разные глупости… не спрашивай, какие именно… всю дорогу в такси пыталась… кхм, залезть ко мне в штаны. В общем, не думай об этом.

— Издеваешься, да? — сначала сказал, а потом не думай?

Действительно, какие пустяки!

— Нет, — выражение лица серьёзное, смотрит так, словно вот-вот опустится прямо здесь на одно колено и сделает предложение руки, сердца и всего движимого и недвижимого имущества.

Вдруг он сумасшедший? Не может молодой человек — или нечеловек, не суть, — его полёта бегать за безвестной девушкой из семьи скромного достатка, приехавшей из дальнего пригорода!

Дверь приоткрылась и на крыльцо выглянула Юлисса.

— Эжени, там народ проснулся, понабежал, бубнят, почему опять только одно окно работает, непорядок, позовите администратора и дайте жалобную книгу.

— Заеду за вами в семь вечера. К тебе, — сообщил Дэсмонд спокойно.

— Мы будем вас ждать с огромным нетерпением, — заверила Юлисса.

— До свидания, Юлисса. До завтра, Эжени, — кивнул Дэсмонд, развернулся и скрылся за углом дома.

— Юл, вот обязательно было встревать? — Эжени поднялась на крыльцо. — Какой бал, какие, в болото, холостые друзья?!

— Дорогая моя, к твоим ногам свалился даже не лимон, а вполне себе спелый апельсин, а ты нос воротишь?

Со двора перед фасадом дома на дорогу выехала машина, чёрная, обтекаемая, блестящая новенькой монеткой. В марках и моделях автомобилей Эжени не разбиралась, но такие видела чаще в журналах и в кино, чем на запруженных транспортом улицах города.

— Ты посмотри, какой спорткар! — ахнула Юлисса восхищённо, однако Эжени молча распахнула дверь шире и протиснулась мимо коллеги в тесный тамбур.

Словно отвечая настроению, сумбурному, неопределённому, к вечеру воскресенья началась метель. Снег метался в свете фонарей во дворе, бился птицей в окна. Алионор, не особо любившая светские мероприятия, раздраженная сборами и организованной Юлиссой суетой, предлагала вообще никуда не ездить, но Юлисса была неумолима и непробиваема.

— Ты хоть представляешь, что такое бал Ла Фэй? — Юлисса прилипла к окну в единственной комнате, вглядываясь в белые вихри за стеклом.

— А должна?

— Али, ты иногда вылезаешь из своего компьютера, не? Этот бал проводится раз в сезон специально для нашего брата, но приглашают туда, естественно, далеко не каждую нечисть-нежить, что населяет наш славный город, а только избранных, самых-самых. Говорят, его организатору уже больше двухсот лет и он, кстати, настоящий князь.

— Тьмы?

— Деревня!

Алионор подняла глаза к потолку, затем посмотрела обеспокоенно на Эжени.

— Не хочешь ехать — и не надо, — в который уже раз предложила подруга.

— Даже не думайте! — возразила Юлисса.

— А чтобы некоторые тут не кукарекали, я могу ей перья выщипать, — добавила Алионор с улыбкой ласковой, доброжелательной почти.

— Клыки расплавятся, дорогуша, — парировала Юлисса.

— Всё в порядке, — отмахнулась Эжени. — Юл права, надо пользоваться возможностью. Когда ещё увидим двухсотлетнего князя?

В конце концов, настоящий бал, не бордель госпожи Миланы.

Юлисса взвизгнула вдруг, подпрыгнула на месте, метнулась в прихожую.

— Приехал! На лимузине! Я на лимузинах со свадьбы подружки не каталась!

Эжени встала с дивана, шагнула к шкафу, на всякий случай заново изучая собственное отражение в большом зеркале на дверце. Светло-синее платье в пол, белые, с налётом серебра волосы по обнаженным плечам. Пухлые розовые губы, темно-серые глаза, неброский макияж. Вроде и хороша, и одновременно чувствует себя простушкой, бедной сказочной падчерицей с испачканными золой руками.

Наряд чужой — Юлисса принесла для всех от своей подруги, работавшей в салоне вечерних платьев. Драгоценностей нет, даже напрокат, одна недорогая бижутерия, надевать которую Эжени постеснялась.

Привлекательна, но не актриса, не модель, не избалованная дочь богатых родителей. И за душой только и есть, что сущность снежная, голодная, вечное наследие женщин её рода.

И почему Дэсмонд не забыл о ней, как наверняка забывал о многих до неё?

— Что-то смущает? — уточнила проницательно Алионор.

— Мне кажется, здесь какой-то подвох. Ну не может так быть на самом деле. Настоящие принцы давно вымерли, если вообще когда-либо существовали вне человеческого воображения.

— Если всё будет совсем плохо, то мы рядом и всегда сможем уйти оттуда, а если кто-то попытается остановить нас, то сильно пожалеет. И ты сама только что сказала, когда мы ещё посмотрим на этакий реликт?

— Что вы там копаетесь? — донёсся из прихожей возмущённый голос Юлиссы. — Я слышу, лифт приехал.

Несмотря на предупреждение, Эжени вздрогнула, когда раздался звонок в дверь. Провела ладонями по переливающемуся атласу, по подолу, перетекающему из синего в лазурный. Глубоко вздохнула, унимая непривычное волнение. Действительно, уйти они всегда успеют.

— Юлисса, добрый вечер.

— Добрый, Дэсмонд, добрый. И дальше, надеюсь, станет вообще великолепным.

— Я тоже рассчитываю на благоприятное развитие событий.

Эжени вышла в прихожую, отметив, как странно, чуждо выглядел Дэсмонд на фоне лестничной клетки с зелёными стенами.

— Эжени, — Дэсмонд улыбнулся приветливо.

— Здравствуй, — ответила Эжени сдержанно, сняла с вешалки шубу.

Дэсмонд шагнул внутрь квартиры, забрал шубу. Эжени покорно повернулась, позволяя надеть на себя серый искусственный мех. Алионор выключила в комнате свет, замерла на пороге, ожидая, пока кто-то покинет слишком тесную для такого количества гостей прихожую.

— Моя подруга и соседка Алионор, — представила Эжени.

— Да мы, в принципе, знакомы, — заверила Алионор.

— В принципе, — согласился Дэсмонд.

Из квартиры Алионор вышла последней, заперла входную дверь. В лифте тоже несколько тесновато вчетвером, в толстой верхней одежде. Перед подъездом белый лимузин, и Дэсмонд предупредительно открыл дверцу перед девушками. Юлисса впорхнула в салон первой, Алионор нахмурилась, втянув носом воздух. И сущность отпрянула вдруг, ощерилась, не желая садиться в машину.

— Позвольте представить моего лучшего друга Ройса.

В салоне тепло, светло. Бежевая кожа сиденья, тонкий аромат мужской туалетной воды. И чёрная тень в дальней стороне салона. Едва уловимое движение, и тень обернулась темноволосым мужчиной в чёрной одежде, старше Дэсмонда годами. По крайней мере, внешне. Он скользнул по рассаживающимся девушкам взглядом холодным, равнодушным. В карих глазах под растрепанными длинными прядями чёлки не отразилось ничего, кроме скуки.

— Эжени, Алионор и Юлисса, — Дэсмонд закрыл дверь, и машина тронулась с места.

Ройс кивнул рассеянно и, словно посчитав свой долг выполненным, устремил отрешённый взор в окно.

Эжени поймала настороженный взгляд Алионор, но лишь пожала незаметно плечами в ответ. Лучший друг не понравился даже сущности, обычно не реагирующей столь остро на мужчин, не интересующих её с тепловой точки зрения.

— Чем вы занимаетесь, Ройс? — спросила Юлисса, сидевшая ближе всех к мужчине.

— Мы, скажем так, по совместительству ещё и деловые партнёры, — ответил за друга Дэсмонд.

— Совместный бизнес? Как интересно!

— Даже не сомневаюсь, — отозвался Ройс, и Эжени послышались презрительные нотки в его негромком голосе.

— Простите? — Юлисса повернулась к мужчине.

— Разве вас не это интересует? — Ройс удостоил Юлиссу пренебрежительным взглядом. — Бизнес, деньги, состояние банковских счётов?

— Ройс, — вмешался Дэсмонд.

— Кого это — нас? — широкая сияющая улыбка исчезла с лица Юлиссы, и, даже не видя глаз коллеги, Эжени знала, что в карих очах под длинными накрашенными ресницами зажёгся недобрый огонёк.

— Вас, — невысказанную вслух просьбу друга Ройс проигнорировал. — Современных девушек, бегающих за мужчинами побогаче, ищущих очередного бедолагу с толстым кошельком, способного оплатить ваши капризы, норку, бриллианты и отдых у южных морей. Отлавливающих, как рыбак, рыбку покрупнее да пожирнее.

— Вы нас видите первый раз в жизни, — возразила Юлисса. — С чего вы сделали такие скоропалительные выводы?

— Вы же здесь, — мужчина отвернулся обратно к тонированному окну.

— Прошу простить моего друга, он иногда бывает… резковат в суждениях, — заговорил Дэсмонд.

— Скорее уж хамоват, — фыркнула Юлисса.

— Предпочитаю честность и прямолинейность лицемерию и фальши, — парировал Ройс.

Алионор ущипнула Юлиссу за тыльную сторону ладони, сделала страшные глаза, намекая недвусмысленно, что от дальнейшего продолжения диалога разумнее воздержаться.

Дэсмонд посмотрел на Эжени извиняюще, взял за руку. Сущность потянулась мгновенно к теплу, к пальцам, поглаживающим холодную ладошку Эжени. Не хотелось ни возражать, ни пытаться высвободить руку, и Эжени смирилась.

И, надо признать, даже простое, более чем невинное прикосновение приятно. До странного желания устроиться у Дэсмонда на коленях и мурчать разомлевшей от ласки кошечкой.

Поддерживать разговор вполне ожидаемо больше никто не пытался.

Наконец лимузин миновал высокую арку ворот с открывшимися перед машиной створками, остановился перед серым двухэтажным особняком с помпезными башенками по углам. Глухая ограда, укрытый снегом двор с расчищённой полосой дороги, освещённый фонарями. Метель утихла и только легкие снежинки, казалось, парили в воздухе, не торопясь присоединяться, растворяться среди сугробов на земле, ветвях деревьев, крыше и карнизах дома. Дэсмонд так и не отпустил руку Эжени и по широким ступенькам центрального входа они поднялись вместе. Ройс вышел из салона последним, держась на некотором расстоянии от девушек, будто опасаясь заразиться меркантильной расчётливостью.

Чёрная дверь распахнулась, открывая просторный светлый холл с зеркалами на стенах, хрустальной люстрой и длинной лестницей под алой ковровой дорожкой. Возникший словно из ниоткуда молодой человек с поклоном забрал верхнюю одежду гостей.

В особняке госпожи Миланы было куда скромнее.

Положив руку Эжени себе на сгиб локтя, Дэсмонд повёл восхищённо оглядывающихся девушек к лестнице. Ройс следовал мрачной тенью. Поднялись по ступенькам на второй этаж, к белоснежной двери. Створки открылись сами, вызвав восторженное аханье Юлиссы и презрительное хмыканье Ройса.

— Наш скромный бал, — сообщил Дэсмонд.

Огромный зал с колоннами, люстры в сверкающих хрустальных подвесках, высокие распахнутые окна, за которыми подмигивало крупными звездами чернильное ночное небо.

Чужое небо.

— Что б мне сдохнуть, — пробормотала рядом Юлисса.

— Могу помочь с организацией, — любезно предложил Ройс.

— Отвали, а?

— Желание, хм-м, дамы закон. Я буду в баре, Дэс, — и Ройс отошел стремительно, затерялся среди пёстрой, сияющей массы собравшихся в зале людей.

Вернее, нелюдей.

Первый раз в жизни Эжени видела столько представителей разных видов нечисти в одном месте. В человеческой ипостаси, в человеческом облике, женщины в вечерних платьях и драгоценностях, мужчины в смокингах, но сущность ощущала коктейль из чужой энергии, терпкий, безумный в самых своих диких сочетаниях.

— Здесь есть отдельный бар и гостиная для желающих побеседовать в более спокойной обстановке, — объяснил Дэсмонд.

— А отдельные кабинеты для желающих уединиться есть? — спросила Эжени сугубо из вредности.

— Найдём, — не смутился Дэсмонд.

Дура. Не ровен час решит ещё, что ей только секс от него и нужен.

Вместе с банковским счётом.

— Могу я надеяться, что друг у вас не один? — осведомилась Юлисса невинно.

— Может, не надо? — скривилась Алионор.

Дэсмонд окинул зал быстрым взглядом, жестом пригласил следовать за ним.

— Это же не наш мир? — уточнила Эжени негромко. — То есть не мир людей?

— Нет. Как её ещё иногда называют, другая сторона, место, где родились, откуда вышли или мы, или наши предки. Мне почему-то кажется, ты никогда здесь прежде не была.

— Нет, — прошептала Эжени.

Как? Когда? Да и первая женщина их рода, полукровка со снежной сутью, появилась на свет в мире людей.

Дэсмонд остановился возле одного из окон, где собралась компания из нескольких парней. Поприветствовал компанию, представил девушек. Юлисса заметно оживилась при виде мужского «цветника», Алионор же посмотрела на Эжени страдальчески, с мольбой.

— Мне кажется, Али лучше остаться с нами, — шепотом предложила Эжени. — Она не любит… компаний.

— Мы не сможем танцевать втроём, — возразил Дэсмонд. — Не волнуйся, ничего с твоей подругой не случится. Среди приглашённых полно оборотней, так что она быстро освоится.

Только не Алионор.

— Мы собираемся танцевать?

— Да. Разрешишь пригласить тебя на танец?

— Я не то чтобы умею…

— Это несложно. И здесь не чемпионат по бальным танцам.

Осталось лишь кивнуть растерянно.

Эжени коснулась ободряюще локтя подруги.

— Мы скоро вернемся, — пообещала и позволила Дэсмонду увести её на половину зала, заполненную кружащими неспешно парами.

Дэсмонд развернул Эжени лицом к себе, обнял за талию.

— Ты так беспокоишься за подругу, — заметил он. — Вы давно дружите?

— С моих пятнадцати лет, — Эжени положила вторую руку на плечо партнёру. — Мы обе не слишком-то жалуем людей.

— Но ты работаешь с людьми, — напомнил Дэсмонд.

— Приходится. Зато, по крайней мере, я никуда не езжу и до работы идти всего-то через пять дворов, — Эжени помолчала немного. Некоторые пары сходились и расходились в фигурах старинного танца и удивительное дело — это не выглядело странно, чуждо, несмотря на текущую по залу современную, хотя и медленную музыку. — Так зачем ты — или, скорее, какие-нибудь твои люди по твоему поручению, — за мной следил?

— Я уже говорил и могу повторить — ты мне понравилась.

— А я не поверила и сейчас не верю.

— Эжени, ты сама прекрасно знаешь, каково жить со стихийной сутью. Чуть ослабишь контроль, отвлечёшься, забудешься, и травмы тем, кто оказался рядом, обеспечены. Даже среди нас далеко не каждый вид способен выдержать её проявления. И тем ценнее и важнее встреча с существом, равным или похожим на тебя.

— Я тебя совсем не знаю, — покачала головой Эжени.

— Я тебя тоже. Отличный повод познакомиться поближе.

— Тебя не смущает, что у нас разный социальный статус и… возраст?

Тень удивления в глазах.

— Меня нет. А тебя? — уточнил Дэсмонд несколько настороженно.

Ещё бы его смущали подобные мелочи. Прекрасный принц решил облагодетельствовать бедную замарашку.

Даже не сбывшаяся мечта — сказка во плоти.

— Я оператор какой-то заштатной службы доставки, вкалываю за деньги, которые ты, наверное, тратишь на ужин в узком кругу. Меня растила одна мама, потому что у нас это наследственное, а мужчины, тем более человеческие, не способны долго выдерживать ледяную жену. Папу последний раз я видела лет в семь, и больше он никак не проявлялся в нашей с мамой жизни. Даже в виде алиментов. На что бы там ни намекал твой любезный друг Ройс, я не бегаю за мужиками в надежде отхватить кусок пожирнее. И, подозреваю, я… немного старше тебя. Ты действительно уверен, что тебе оно надо?

Ответил Дэсмонд не сразу. Развернул Эжени вокруг собственной оси, глядя задумчиво на партнёршу.

Не похоже, чтобы ужаснулся вышеперечисленному и осознал нелепость своего предложения.

— Я понимаю, что нетактично спрашивать у дамы про её возраст, но всё-таки, насколько, по-твоему, ты старше?

— Э-э… лет на пять? — фактически ткнула пальцем в небо, но не говорить же, что лет на десять? Самой от такой мысли делалось нехорошо.

— Холодно, — улыбнулся Дэсмонд, остановился, прерывая танец, и увлёк Эжени к окнам.

Но не к тому, где остались Алионор и Юлисса, а со стеклянной дверью, выходящей на большой полукруглый балкон. Пропустил Эжени вперед, вышел следом, прикрыв створку.

За балюстрадой расстилалось ночное небо, усеянное крупными звездами. Долина, разрезанная на две неровные части серебрящейся рекой. Чёрный массив леса на одном её берегу и кажущийся бескрайним луг на другом. Под балконом сад, озарённый светом фонарей, линии дорожек, цветущий жасмин, кружащий голову своим тягучим сладковатым запахом.

Эжени положила руки на балюстраду, впитывая тепло, собранное за день камнем. Глубоко вдохнула свежий воздух с ароматом цветов и летней ночи. Странно находиться здесь, любоваться тихой долиной, зная, что где-то зима в разгаре.

— Красиво.

— Я знаю, — Дэсмонд стоял чуть позади и, вопреки обыкновению, сущность просто наслаждалась присутствием источника огня рядом, не стремясь поглотить, не пробуждая сводящего с ума желания. Даже удивительно. Или прошлого раза до сих пор хватает? — Это частные владения. Людей, естественно, здесь нет, но за последние несколько веков их на этой стороне стало не меньше, чем нас на той. Живут они не так долго, как мы, зато размножаются куда быстрее и активнее.

— Правда, что организатор этого бала — двухсотлетний реликт? — спросила Эжени.

Дэсмонд кашлянул сдавленно.

— Кто, прости?

— Реликт. Юл сказала, что он какой-то там князь и ему больше двух веков.

— На самом деле меньше. Даже второй век ещё не отметил.

— Но он точно князь?

— Точно.

— Не сочти за отсутствие воспитания, но мне, признаться, было бы любопытно взглянуть на него.

— Хорошо. Но попозже, ладно?

— Ладно.

Впрочем, не покажет — и леший с князем. Вид с балкона лучше всяких долгожителей. Ночная долина завораживала, словно пламя свечи, манила прогуляться по лесным тропинкам, искупаться в реке при луне. И прикосновение к нижней части спины, открытой вырезом на платье, не отвлекло от созерцания.

Желает прямо здесь, сейчас? Или особая любовь к сексу в общественных местах?

И ладно. Особых возражений всё равно нет.

Пальцы провели вверх вдоль позвоночника до завязки на платье, затем Дэсмонд обнял за талию, прижал к себе. Эжени замерла в ожидании закономерного продолжения, но Дэсмонд просто обнимал, молча, без намёков на большее, глядя на долину. Сущность потянулась охотно, радостно к теплым рукам, к огню и Эжени нахмурилась озадаченно, пытаясь разобраться в собственных непривычных ощущениях.

— Что ты делаешь? — спросила наконец.

— Ничего.

— Я вижу, что ничего.

Но чувствовала, как обе сущности сплетаются, перетекают друг в друга мягкими волнами, наслаиваются, сходясь и расходясь, будто те пары в фигурах танца. Никогда прежде Эжени не ощущала ничего подобного, даже не предполагала, что такое в принципе возможно. Немного странно и непривычно, однако, надо признать, приятно, умиротворяет и не выматывает настойчивым желанием поглощать чужое тепло без остатка.

— Эжени, можно спросить?

— О чем? — Эжени прижалась к мужской груди, откинула голову на плечо.

— Что ты делала у госпожи Миланы?

Вопрос уместный и своевременный.

— А ты?

— Был свободный вечер, решил заглянуть, поскольку действительно наслышан. Некоторые из нас питают слабость к подобного рода мероприятиям. Ты говорила, что искала там что-то. Или кого-то?

— Надеюсь, ты не собираешься упрекать меня количеством мужчин в моей жизни? — полюбопытствовала Эжени сухо.

— Не стану уверять, что мне этого не хочется, — во вроде бы спокойном голосе пробились раздражённые нотки. — Но всё же меня больше волнует вопрос, как часто ты так… гуляешь?

Эжени высвободилась резко из объятий, развернулась лицом к собеседнику.

— Не думаю, что тебя это должно касаться. Я же не интересуюсь, сколько девиц ты точно так же имел по углам и с какой целью отправился в тот вечер к Милане, кроме как снять кого-то на пару часов. А теперь извини, я хотела бы чего-нибудь выпить, — обошла Дэсмонда и вернулась в зал.

И желательно покрепче.

Сущность протестующе обдала холодом по телу, возражая против разрыва приятного физического контакта, но на сей раз Эжени не стала с собой соглашаться. Перехватила одного из официантов, снующих по залу, взяла с подноса бокал с шампанским и выпила содержимое залпом. Направилась вдоль ряда окон, ища то, возле которого остались подруги.

Они видятся третий раз в жизни, а Дэсмонд уже пытается допрос с пристрастием устроить. Ему-то какая разница, один был мужчина, десяток или легион? Или вообразил, что раз их сущности похожи, то теперь можно вести себя так, словно у него есть какие-то права на неё?

Мальчишка!

Юлисса обнаружилась у того же окна и в той же компании. Сама компания несколько поредела, однако неутомимой коллеге хватало внимания и троих оставшихся молодых людей, кем бы они ни были. Присев на край подоконника, Юлисса с бокалом шампанского в руке, повышенным вниманием и широкой улыбкой слушала одного, худощавого, невысокого и светловолосого, пока двое других с усердием не меньшим заглядывали в низкое, поддерживаемое рискованно тонкими бретельками декольте.

— Юл, — окликнула Эжени. — Юлисса! — повторила громче, не дождавшись реакции.

Юлисса наконец удостоила Эжени вопросительным взглядом. Светловолосый умолк, остальные отодвинулись от Эжени.

— А, привет, Эжени, — поздоровалась Юлисса радостно. — А мы тут беседуем на та-акую интересную тему. Вот ты знала, что здесь…

— Рада за тебя, — перебила Эжени хмуро. — Где Али?

— Али? — Юлисса осмотрелась. — Али ушла.

— Одна?

— Да. Сказала, что лучше бар поищет.

— И где здесь бар?

— На той стороне зала, — указал светловолосый на противоположную стену. — Там отдельный вход.

— Спасибо, — Эжени сунула ему пустой бокал, мимолётно отметив странное выражение на не особо привлекательном лице блондина, настороженное, опасливое.

Трудно винить Алионор за желание укрыться в месте потише и менее людном. Эжени и самой хотелось сбежать отсюда поскорее.

На середине зала нагнала Юлисса, ухватилась за локоть, чтобы не отставать, маневрируя среди собравшихся.

— А что случилось-то?

— Ничего.

— Только не говори, что Дэсмонд пообещал сложить к твоим ногам оба мира, а ты гордо отказалась.

— Нет, — отрезала Эжени.

Если бы пообещал или намекнул хотя бы. Но нет, ничего не обещал, а уже осуждает.

Бар нашелся довольно быстро. Арочный проём, ведущий в небольшой, тихий зал с барной стойкой и высокими столиками у стен, отделанных деревянными панелями. Народу мало — несколько занятых столиков да пара-тройка спин за стойкой.

И Алионор среди присутствующих не было.

— А не в бар ли направил стопы свои друг Ройс? — напомнила вдруг Юлисса.

— В бар. Но он давно мог уйти отсюда. Ты что имеешь в виду?

— Ничего. Просто прокладываю логическую цепочку: Ройс пошел в бар, Али пошла в бар. Теперь приходим мы, а их здесь и нет.

— И что? — огрызнулась Эжени раздражённее, чем хотела. — Али не я, в тепловом источнике не нуждается.

— Зато полнолуние завтра-послезавтра.

— Тогда скорее уж она могла выскользнуть из дворца, чтобы побегать на природе, — Эжени развернулась и едва не врезалась в Дэсмонда. Позади застыл мрачным изваянием Ройс.

— О, а мы только его помянули, — заметила Юлисса.

— Что-то случилось, Эжени? — спросил Дэсмонд обеспокоенно.

— Да, мы не можем найти Алионор, — в конце концов, Дэсмонд это место знает лучше, чем они, знает, где что расположено.

— И что из этого? — заговорил Ройс. — Мне показалось, ваша подруга давно уже совершеннолетняя, сама разберётся.

— Али пошла в бар, — повторила Юлисса. — Ты вроде бы тоже. Может, ты её видел?

Дэсмонд обернулся к другу, посмотрел вопросительно.

— Может, и видел, — признался Ройс неохотно и, похоже, сугубо из-за Дэсмонда. — Она была здесь, но быстро ушла.

— Куда? — не отставала Юлисса.

— Я не интересовался.

— И не разговаривал с ней? Может, опять решил поделиться каким-нибудь крайне важным частным мнением?

Намёк недвусмысленный, но в глазах Ройса мелькнули лишь досада и раздражение.

— Нет. Я даже не приближался к ней. Но я поищу её — исключительно ради вашего спокойствия и в пресечение дальнейших беспочвенных обвинений.

— Ройс, только помни, что она не… твоя обычная цель, — осторожно произнёс Дэсмонд.

— А жаль, — парировал Ройс и покинул стремительно бар.

— Э-э, Дэсмонд, — Эжени коснулась локтя Дэсмонда. Откуда-то возникла тревога, смутная, усиливающаяся. — Что значит «твоя обычная цель»?

— У каждого своё хобби, — отозвался Дэсмонд уклончиво.

— Например? — нахмурилась Юлисса.

— Ройс был… княжеским ловцом. Охотником за нечистью.

Сказочный бал становится всё хуже и хуже. Да и был ли он сказочным?

— Но он уже давно не занимается охотой ради заработка, — продолжил Дэсмонд поспешно, верно оценив отразившийся в глазах девушек ужас.

— А-а, теперь он делает это ради удовольствия, — констатировала Юлисса, выделив слово «это». — Кого-то просто связанная партнёрша возбуждает, а кого-то — причинение боли, причем самой настоящей, и наблюдение за страданиями других существ.

— Как и люди, мы тоже бываем разными и не все из нас безопасны для окружающих, даже для своих. И от подобных отбросов лучше избавляться сразу, чем ловить, сажать, как в человеческом мире, в тюрьмы, кормить за счёт государства и отпускать в надежде, что шваль способна исправиться, — неожиданно резко возразил Дэсмонд.

— Извини, но какое отношение к Али имеет сказанное тобой? — уточнила Эжени.

— Никакого. Просто вырвалось. Прошу прощения, — Дэсмонд устало качнул головой. — Если вы не собираетесь возвращаться пока в зал, можем прогуляться по дворцу. Ройс нас найдет.

— Да, конечно, — кивнула Эжени рассеянно.

Дворец оказался велик. Залы, меньше бального, но всё равно просторные, с колоннами вдоль стен и высоченными потолками, расписанными сценами из жизни иных существ. Устланные коврами широкие лестницы. Коридоры, бесчисленные, петляющие, словно тайные лесные тропки. Галереи, больше похожие на музеи. И везде, кроме бального зала и примыкающих к нему помещений, ни души.

В хитросплетениях дворцовых переходов Дэсмонд ориентировался уверенно и, кажется, гулкая пустота вокруг ни капли его не смущала. Он что-то рассказывал тоном профессионального экскурсовода, однако, в отличие от внимающей с живым интересом Юлиссы, Эжени не вслушивалась в слова, не улавливала смысла. Кроме тревоги за подругу, беспокоила странная эта вспышка, даже не раздражала — бесила попытка влезть в её личную жизнь. Вероятно, все мужики одинаковы, к какому бы виду ни принадлежали. Редко кто откажется от секса с незнакомкой, но едва начинают рассматривать женщину хотя бы в статусе временной любовницы и подобные безрассудные поступки сразу приобретают другую окраску. Ему-то, разумеется, можно по-быстрому устраивать перепих с подвернувшейся симпатичной девицей и оправдание завсегда найдётся, а ей нельзя ни в коем случае. Наверняка уже успел подумать, раз она с ним сексом занималась, ничего о партнёре не зная и не собираясь узнавать, то и с другими могла.

Толпа, да. Вот прямо каждую ночь шатается по местам вроде особняка Миланы. И мужиков снимает с завидной регулярностью, оптом, чтобы со всех сторон. А утром как ни в чем не бывало встаёт на работу к восьми.

Сущность иногда тяжело контролировать, особенно зимой, но это же не означает автоматом, что она законченная нимфоманка.

И что на самом деле является причиной столь настойчивого внимания? Только ли схожесть сущностей? Снежной сути однозначно хорошо рядом с Дэсмондом, даже чересчур хорошо, даже когда он лишь держит за руку или обнимает невинно, но, кроме живущей инстинктами сущности, в этом теле ещё и собственно Эжени есть. Человеческое сердце отчаянно боялось обжечься, а разум упрямо искал подвох, логическое объяснение происходящего, не скатывающегося в наивный романтизм. Хорошо ещё, Дэсмонд о любви с первого взгляда не вещал…

Да и кто такой сам Дэсмонд?

— Вау! Посмотри, Эжени. — идущая рядом Юлисса остановилась вдруг, пихнула несильно локтём, отвлекая от дум.

Ответ на вопрос?

С большого портрета в раме массивной, позолоченной на Эжени смотрел Дэсмонд. В полный рост, опирающийся небрежно на трость, одетый в старинный костюм века, наверное, позапрошлого, насколько возможно судить, исходя из исторических фильмов и прочитанных книг. Темно-синий сюртук, светлый узорчатый жилет с блестящими пуговицами, замысловато повязанный шейный платок, белые брюки. Алая драпировка фоном и часть колонны.

— Прямо вылитый ты, ну копия, — заверила Юлисса восхищённо. — Точь-в-точь, правда, Эжени?

Копия?

Эжени перевела взгляд с портрета на того, кто стоял на расстоянии вытянутой руки.

Идеальная копия. Разве что лицо на портрете холодное, надменное и взгляд неприятный, высокомерный, да выбрит гладко.

— Я сам позировал для этого портрета, — заметил Дэсмонд, глядя на Эжени выжидающе.

— О-о, здорово как, — протянула Юлисса. — Хороший костюмчик.

— В те годы было принято так одеваться.

— В какие… годы? — определённо растерялась коллега.

— Века… — Дэсмонд прищурился, всматриваясь в портрет. — Века полтора назад, возможно, немного меньше.

— И сколько тебе лет? — спросила Эжени напрямую.

— Сто восемьдесят три, — признался Дэсмонд спокойно. — Так что ты зря волновалась, оказаться старше меня ты вряд ли могла.

Действительно. Не всякая нечисть столько живет и при этом выглядит на двадцать с куцым хвостиком. Да и сама Эжени при всём желании не проживет, почитай, два века без семнадцати годков.

Почти два века жизни. Хорошее знание дворца. Портрет себя, любимого, прозрачным до неприличия намёком. Сколько ещё двухсотлетних реликтов могло затеряться среди приглашённых на этот бал?

— Ты, — произнесла Эжени негромко.

— Я, — подтвердил Дэсмонд.

— Ты и есть тот самый реликтовый князь, организатор этого бала и хозяин дворца, — прозвучало обвинением и, что досаднее всего, обвинением, пронизанным детской какой-то обидой. Словно узнала, что подарки под ёлку на Новый год кладёт мама, а не сказочный Мороз, властитель севера и супруг матушки-Зимы.

— Да.

— Быть того не может, — пробормотала Юлисса, пригляделась подозрительно сначала к Дэсмонду, затем к портрету и снова к Дэсмонду, в явной попытке найти десять отличий. — Или может?

— Почему нет? Я здесь, перед вами. Эжени подтвердит, что я не призрак и не дух.

— И ты специально привёл нас к своему портрету? — продолжила Эжени обличающе.

— Не стану отрицать очевидное.

— Почему ты сразу не сказал?

— Не хотел напугать тебя ещё сильнее. Да и не был уверен, что ты не примешь всё за неудачную шутку.

Издевается? Чем дальше, тем больше всё, вообще всё происходящее выглядело шуткой неудачной, неуместной.

— Тебе же принадлежит по меньшей мере треть этого мира… — вмешалась Юлисса и подозрение в карих глазах сменилось восторгом ошалевшим, фанатичным немного.

— Слухи несколько преувеличены, — с любезной улыбкой парировал Дэсмонд. — На самом деле лишь четверть.

— …элитный отряд ловцов…

— Это заслуга Ройса, не моя. Он возглавляет княжескую службу безопасности и сам тренирует своих бойцов.

— …и ты из рода огненных князей, тех, в кого, по легендам, жизнь вдохнуло само Солнце!

Уж лучше бы демон. Демоны, они проще, понятнее. Горячая кровь, неистовая страсть, дикий нрав, отсутствие обязательств. Что ещё надо для счастья?

Сын Солнца. Что ему какая-то снежная полукровка? Удивительно, как сама она не сгорела в его объятиях, не растаяла вешним снегом на жарком весеннем солнце.

— Всё возможно, — Дэсмонд развёл руками, словно оставляя предположения о собственном происхождении на откуп фантазии собеседников. — Юлисса, ты извинишь нас?

— Что? А, да-да, конечно, — и коллега отошла к следующей картине, приняв вид человека, глубоко заинтересованного представленным образцом живописи.

Дэсмонд шагнул к Эжени. Желание отшатнуться пришлось подавить, заставить себя остаться на месте, замереть холодной скульптурой.

— Эжени…

— Ничего не выйдет, — выпалила поспешно. Возможно, слишком поспешно.

— Почему?

Действительно не понимает?

Искреннее, незамутнённое недоумение в зелени глаз, растерянность, ожидание ответа — и впрямь не понимает. Как можно быть таким наивным, прожив в двух мирах столько, сколько Эжени и в страшном сне не приснится?!

Или притворяется искусно?

— Дэсмонд, пойми меня правильно, — начала Эжени нерешительно. — Ты мне нравишься и сущности моей тоже, но… но давай будем объективны. Даже если мы отбросим разницу в возрасте, воспитании и социальную пропасть, между нами остаётся ещё наше происхождение. Мама рассказывала, что первая из нас, наша родоначальница, была плодом связи властителя севера и обычной смертной девушки. Согласно семейной легенде, Мороз влюбился в эту девушку, едва увидев её, катающуюся на санях с подругами и приятелями, и сей же час похитил и увёз её в свой ледяной чертог. Мороз тоже пришелся по душе девушке — мама говорила, что только в человеческих сказках хозяина севера изображают почтенным бородатым старцем, а на самом деле он видный мужчина с серебряными волосами… разумеется, я не знаю, как оно там было в действительности… — хотя Дэсмонд-то как раз и может знать. Четверть иного мира в его распоряжении. — Влюблённые провели во дворце Мороза несколько счастливых месяцев… возможно даже, девушка полагала, что так будет всегда. Но Мороз был женат — на Зиме и вскоре снежная богиня узнала об измене своего супруга. Приняв облик безобидной старушки-служанки, она пробралась во дворец в отсутствие мужа. Увидела богиня соперницу, а пуще того — живот девушки, который одежда уже не скрывала, услышала, как девушка делится счастьем со своей камеристкой, рассказывает, как клялся ей Мороз в вечной любви, какие обещания давал, презрев принесённые когда-то жене обеты. Рассердилась Зима и, вернув себе истинный облик, коснулась испуганной девушки дыханием вьюги. И превратилась девушка и все обитатели дворца в холодные безжизненные статуи. Затем богиня покинула дворец. Вернулся Мороз, а вместо возлюбленной — ледяная бездыханная статуя. Властитель был вне себя от горя, пал на колени перед замерзшей девушкой и стал просить прощения за то, что подверг опасности её и их нерождённое дитя. И вдруг он услышал тихий стук. Оказалось, сердечко ребенка ещё билось, маленький не замёрз, согретый последними крохами тепла, отданного его матерью в отчаянном порыве. На помощь Морозу пришла Весна, она пожалела безутешного властителя и отогрела девушку, чтобы та смогла родить ребенка. Мороз, желая скрыть любимую и дитя от ока ревнивой Зимы, спрятал обеих в мире людей. Но девушка умерла, дав жизнь дочери, и девочка осталась совсем одна в незнакомом мире. И для неё не прошла бесследно заморозка матери, вместе с девочкой на свет родилась снежная сущность, живущая внутри дочери Мороза. Все мы, каждая из нас рождается такой — холодной, голодной, жаждущей чужого тепла, чужой энергии. Так будет всегда, это у нас в крови и передаётся нашим дочерям. Мы не можем прожить нормальную жизнь с мужчиной, у нас даже не рождаются мальчики, только одна-две девочки, не больше. Летом мне проще, мне хватает того тепла, что есть вокруг, но зимой… зимой хуже и дело не только в низкой температуре. Порой мы слышим зов Зимы. Богиня приглашает нас в свои объятия, обещает, что нам будет хорошо, как никогда прежде. И если кто-то из нас поддаётся, уступает соблазну, то… то превращается в ледяное существо. Без эмоций, ни радости, ни горя, ни любви, ни ненависти. Ей больше не нужно тепло, ни человеческое, ни лета, её мало что волнует, кроме удовлетворения основных инстинктов тела. Наливающийся жар весеннего солнца, дыхание Весны — единственное, что способно её пробудить, если будет на то её желание. Сердце оттает… чтобы раз и навсегда сгореть в пламени вернувшихся чувств.

Мама говорила, что оттого поддавшиеся и умирали — слишком много эмоций обрушивалось разом, слишком острыми, яркими казались они после холодной пустоты. Да и мало кто из тех, кто ушел в объятия Зимы, возвращались к теплу.

Эжени умолкла. Юлисса прохаживалась за спиной Дэсмонда, рассматривая картины, и мерный стук каблучков разносился по пустынной галерее, вторя беспокойному биению сердца Эжени.

— Печальная история, — произнёс Дэсмонд наконец. — И многие из вас так… заканчивают жизнь?

— Нет, конечно. Большинство проживает среднестатистическую человеческую жизнь, учатся, работают, рожают дочерей, приводят в мир людей следующее поколение снежных полукровок. Некоторые, если есть возможность, уезжают на юг, на всю зиму, как перелётные птицы, или навсегда.

— В этой части мира не бывает зимы.

— Ты совсем ничего не понял?

— Эжени, я всё прекрасно понимаю, более того, смею надеяться, что понимаю я немного больше твоего, — Дэсмонд говорил спокойно, и от его непоколебимой уверенности хотелось бежать без оглядки. — Я кажусь тебе несмышлёным юнцом, но в душе я уже немолод. Я ценю то, чего достиг, ценю то, что у меня есть. Я отвечаю за своё княжество, за своих подданных, за их безопасность, благополучие и дальнейшее процветание. У меня есть друзья, которым я доверяю, но нет женщины, половинки, если хочешь, с которой я мог бы быть самим собой, которая разделила бы со мной мои радости и горести, которая не боялась бы моей слишком обжигающей сущности.

Надо признать, звучало всё же заманчиво. Надежный, сильный мужчина, которому можно отдать тело и сердце, не боясь, что обратится однажды любимый ледяной скульптурой. Короткой запиской на столе в опустевшей квартире. Растерянностью в глазах маленькой дочери, не понимающей ещё, почему папа ушел.

— Именно, Дэсмонд! — Эжени не сдержалась, сорвалась-таки на крик. — Тебе почти два века, за столько лет ты наверняка перевидал всяких женщин, человеческих и из нечисти. Что бы ты мне сейчас ни говорил, в один не самый прекрасный день ты устанешь от меня, пресытишься и мной, и моей сущностью и уйдёшь, как уходите все вы. Я постарею, подурнею и умру, а ты если и останешься со мной до конца, то лишь из жалости и чувства долга. Я не хочу быть обузой, игрушкой или вещью с единственным предназначением утолять твою суть. Не хочу неволить ни тебя, ни себя, не хочу привязываться ни к тебе, ни к любому другому мужчине, а потом неизбежно разочаровываться.

— И ты даже не хочешь попробовать? — удивился Дэсмонд. — Мы ещё не начали, а ты заранее предрекаешь плохой конец?

— Я не верю в сказки.

— Эжени… — Дэсмонд посмотрел вдруг поверх её плеча, и она обернулась.

Позади, посреди галереи, стоял Ройс, мрачный, чуть-чуть раздражённый. Без сомнения, слышал последние фразы и теперь недоволен, словно он не друг, не партнёр, не подчиненный, в конце концов, а любящая мать, чей единственный обожаемый сын избрал неподходящую, по мнению матушки, девушку. Рядом — Алионор, растрёпанная, в натянутом в явной спешке жемчужно-сером платье, прикусывающая с досадой нижнюю губу.

— Али? — радуясь малодушно возможности не продолжать неприятный разговор, Эжени метнулась к подруге, всмотрелась обеспокоенно в обрамлённое светлыми волосами лицо. — Что случилось? Где ты была?

— Гуляла, — ответила Алионор хмуро.

— Всё в порядке?

— Да.

— Как видите, ваша подруга жива, здорова и цела, — произнёс Ройс тоном докучливым, нравоучительным. — Более чем естественно и ожидаемо для оборотня перед полнолунием предпочесть парк толпе народу.

— Он ничего тебе не сделал? — Эжени не удостоила Ройса взглядом. Достаточно того, что он не сводил с девушек своего, холодного и сумрачного.

И кто знает, чего ожидать от бывшего охотника за нечистью?

— Нет, — Алионор улыбнулась слабо в попытке приободрить. — Всё действительно хорошо. Я виновата — надо было предупредить и тебя, но я решила, что Юл тебе передаст…

— А что сразу Юл? — возмутилась Юлисса.

— Ройс, не будете ли вы так любезны проводить нас к выходу? — попросила Эжени. — Время позднее, а завтра понедельник, некоторым из нас рано вставать на работу.

Соврала немного. Завтра у них с Юлиссой выходной, а Алионор и вовсе работала на дому, не желая и не стремясь контактировать с людьми больше необходимого минимума.

Краем глаза заметила, как Ройс бросил быстрый вопросительный взгляд за спину Эжени — и оборачиваться не надо, чтобы понять, кому тот адресован. Несколько секунд тишины тревожной, выжидающей, и Ройс чуть склонил голову.

— С удовольствием.

Юлисса поравнялась с ними, поджала недовольно губы, однако возражать не стала. По крайней мере, здесь и сейчас коллега промолчит, а это уже неплохо.

— Машина будет ждать у входа, назовёте водителю адреса, и он развезёт вас по домам, — добавил Ройс.

— Благодарю.

— Эжени?

Даже на расстоянии в десяток метров, даже не видя самого Дэсмонда, Эжени не смогла сдержать приятно волнующей дрожи, морозцем пробежавшей по телу, едва она услышала его голос. И сущность радостно, охотно потянулась навстречу, вынуждая приложить усилие, чтобы не развернуться и не кинуться Дэсмонду на шею.

— Спасибо за приглашение и за бал. До свидания, Дэсмонд, — и, взяв Алионор под руку, пошла прочь по галерее.

Ройс и Юлисса последовали за ними, но Дэсмонд остался на месте, Эжени знала это точно. Чувствовала его взгляд, долгий, пристальный, задумчивый. И каждую секунду, ложащуюся новым отрезом расстояния между ними, ждала. Ждала, что догонит, остановит, обнимет, прижав к груди и пообещав никогда не отпускать. Ждала вопреки логике и разуму, вопреки собственным словам и решению. Как в далеком детстве, когда маленькой несмышлёной девочкой ждала подарка сначала от Мороза, потом от папы.

Знак, что о ней помнят, что её любят.

Глупая, наивная вера в сказку, которой не суждено сбыться. Копилка разочарований, боли, обид. Понимание, что одной проще, надежнее. Есть подруги, какая-никакая работа, мама, тоже нуждающаяся в поддержке, а для удовлетворения снежной сущности сойдут и случайные, безликие мужчины, коих так много в большом городе. Зачем нарушать привычный уклад ради иллюзий, ради обещаний, что потеряют силу через… сколько? Год, два, пять? И не будет красивой истории большой и светлой любви с первого взгляда, не будет исполнения мечтаний, не будет сказки, лишь неизбежная суровая реальность, разбитое сердце и монетки развеявшегося счастья в копилку рассыпавшихся осколками надежд.

А если, забывшись поначалу, ослеплённая эйфорией волшебных чувств, решит родить ребенка? Снежную девочку от солнечного князя? Скорее всего, Дэсмонд позаботится о наследнице, возможно даже, настоит, чтобы дочь была с ним, ибо что Эжени сможет ей дать? И тогда впервые в их роду не отец исчезнет однажды, а мать тихо уйдет из жизни своего ребенка?

Нет. Нет, нет и ещё раз нет.

В конце галереи Ройс вышел вперед, показывая дорогу. Дэсмонд так и не двинулся с места и Эжени, в свою очередь, не обернулась.

Пускай. Лучше сразу и сейчас, чем в долгих муках потом.

Жизнь вернулась в привычное русло, ровное, изученное вдоль и поперёк. Работа, раздражающие клиенты, придирчивая начальница. Дом, Алионор, вечерние звонки маме. Походы по магазинам, коротающие свободное время сайты, редкие вылазки с подругами в кино. Морозы, что крепчали день ото дня, сменив снегопады и вьюги. Собираясь на улицу, Эжени машинально надевала шубу, заматывалась по самый нос в широкий шарф, натягивала шапку — всё как положено обычному человеку в зимние холода. На самом же деле не хотелось кутаться в кучу одёжек, но, наоборот, скинуть мешающиеся вещи, броситься лицом в пушистый сугроб, пройтись босой по обжигающему снегу.

Зима звала в свои объятия, и на этот раз зов её был силён, настойчив, как никогда прежде.

Сводил с ума, терзал, словно полная луна оборотня. Вынуждал проводить ночи без сна, беспокойно ворочаясь с боку на бок, желать чего-то неведомого, изводиться в стремлении сорваться и бежать без оглядки, бежать, покуда хватит сил и дыхания. Томил мечтами о холодной ясности сверкающей заснеженной дали, о понятной, естественной простоте морозного небытия. Один лишь шаг навстречу Зиме, шаг в белую пустоту, и мир станет другим.

Каким? О том Эжени знала только по маминым рассказам, но если в детстве и в юности истории о поддавшихся зову богини казались пугающими, жутковатыми в своей безысходности, с оттенком суицида, то теперь предстали вдруг в ином свете. Ведь это же не самоубийство в прямом смысле, а лишь изменение себя, отказ от всяких тревожащих чувств, страхов, переживаний, избавление от жажды тепла. Возможно даже, возвращение к истинной своей природе, к корням. Она станет такой, какой и должна быть — снежной девой, холодной, безэмоциональной, довольной одиночеством. Она не убивает себя, только замораживает навечно собственные чувства. Тревогу, сожаление, злость на себя, на Дэсмонда, посмевшего влезть столь нахально в её жизнь, и на весь этот жестокий, равнодушный мир. Рабочее раздражение. Желание её сущностью тепла.

Знакомая с одного форума, которая достала памятное приглашение на вечеринку госпожи Миланы, опять звала куда-то, но Эжени отказалась. Сущность больше не хотела какого-то там тепла, любого, лишь бы мужчина приятный был. Сущность хотела определённого тепла, тянулась к Дэсмонду, наполняя недолгие беспокойные сны Эжени эротическими видениями. А иногда — наивными мечтами о лучшей жизни, о том, что могло бы быть, согласись она остаться с Дэсмондом.

Дура. Как есть дура.

Сколько таких историй случается в жизни, сплошь и рядом? И не со снежной полукровкой и солнечным князем, а с самыми обычными девушками. Глупенькие девочки, олицетворение представлений Ройса о современных женщинах, бегающие за кошельком потолще, надеющиеся поймать рыбку покрупнее и непременно золотую. Мечтающие о принце на белом лимузине, олигархе, богатом «папике», который подарит бедной девочке сказку и сделает принцессой, а то и сразу королевой. Только проходит время, и красивая добрая сказка превращается в страшную. Принцы народ придирчивый, вниманием женщин избалованный и вовсе не горят желанием осчастливливать каждую замарашку, да и позже, наигравшись вдосталь, могут выбросить за ненадобностью.

И тем заманчивее казался зов Зимы.

В её руках, уверенных, ласковых, не будет сожалений о выборе, сделанном и несделанном.

Дэсмонд присылал подарки. Большие роскошные букеты в корзинах. Милые сувенирные безделушки, которые Юлисса намётанным глазом идентифицировала как сделанные в другом мире. Эжени отдала всё Алионор, себе оставила только маленькую соломенную куколку в платьице и с венком из разноцветных лент на голове. Наверное, так выглядела Весна, подарившая жизнь их родоначальнице.

Были звонки с неизвестного номера, на которые Эжени не отвечала. Слежка, которую она не замечала, но чуяла Алионор. Вычислить охрану, явно приставленную Дэсмондом, не удавалось, что раздражало обеих. После первого букета, доставленного курьером прямо на работу, Эжени стала ожидать дорогих подарков, репетировала мысленно речь для отказа, обдумывала, что скажет при возврате слишком роскошного подношения, однако Дэсмонд определённо не торопился заваливать её драгоценностями, натуральными мехами и дорогими авто, а отвергать цветы и выбрасывать изделия народного промысла почему-то не поднималась рука.

Январь сменился февралем, день прибавлял понемногу, совсем по чуть-чуть и вместе с ним зрело решение. И морозные узоры, расцветавшие на окнах, словно соглашались.

Почему бы и нет? Больно не будет, шептали снежинки, осыпающиеся с заиндевевших ветвей, — Зима милосердна даже к потомкам возлюбленной своего неверного супруга. Эжени лишь уснёт ненадолго, а когда проснётся, то увидит настоящий, кристально чистый мир, без грязи и мути человеческих эмоций. В следующем месяце ей исполнится двадцать девять, и нет никакого желания ни дальше жить поисками тепла ненадежного, недолговечного, ни приводить в нынешний мир ещё одну неприкаянную душу, пополняя ряды снежных, алчущих жара полукровок. Жаль только, подруги не поймут. И мама, пожалуй, тоже. Эжени уже несколько раз порывалась сказать ей, но в последний момент не находила правильных слов, нужных фраз, способных объяснить матери причины поступка единственной дочери. И она не бросит маму в одиночестве и небытие доживать свой век, просто станет… немного другой.

Спокойной. Умиротворённой. Счастливой. И ни Дэсмонд, ни ему подобные не смогут потревожить её.

А обычные смертные мужчины станут не нужны и неинтересны, разве что тело напомнит о чисто физических потребностях.

Юлисса заявила бы, что Эжени сбрендила — от секса отказываться. Бесспорно, дополнение приятное, но хлопот от него всё же больше. И Эжени никогда не относила себя к числу женщин, для которых жизнь без регулярных оргазмов — это не жизнь, а так, убогое неполноценное существование. Да и возможности современного мира позволяют решить вопрос получения удовольствия и без помощи и участия мужчины.

Зима же звала всё громче, всё настойчивее, торопясь успеть до прихода весны, спеша получить своё прежде, чем пройдет время суровой северной богини…

Наверное, скажет сегодня. Обычный субботний вечер, вторая половина февраля на календаре. Белые узоры на нижней части оконного стекла, и Эжени, зажав телефон между плечом и ухом, присела на край подоконника на кухне, коснулась обеими руками холодной зимней росписи. Под кончиками пальцев узоры словно ожили, потянулись вверх по стеклу, скрывая многоэтажку напротив, освещённый фонарями двор, коричневые от грязного мокрого снега дороги. В серебряных цветах угадывалось обещание покоя, улыбка Зимы, по-матерински ласковая, добрая. Минута-другая, и пальцы перестали ощущать холод, по телу прокатилась волна легкой слабости, даже голос мамы начал звучать тише, глуше. Сущность же, наоборот, к немалому удивлению хозяйки, противилась зову и сейчас, как уже бывало не раз, обожгла изнутри голодом, знакомым, опротивевшим желанием не только тепла, но огня. Того самого, в котором было так восхитительно, так сладко растворяться.

Уж больше месяца прошло, а сущность всё не может забыть, тянется, ждет.

Телефон соскользнул с плеча, но Эжени, отдёрнув руку, успела перехватить мобильник, вернула к уху.

— Что ты сказала, мам? Прости, я не расслышала.

— Говорю, что ты у меня хитрая скрытная лисичка, — мама рассмеялась добродушно.

— Разве? — о чем они вообще говорили последние пять минут?

— С детства такой была. Ты же собиралась рассказать мне, а пуще того познакомить?

— С кем? — нить беседы терялась упрямо.

— С твоим молодым человеком.

— Каким молодым человеком?

— Высокий, сногсшибательно красивый, представился Дэсмондом. Или он не твой молодой человек?

— Что? — только и смогла пробормотать растерянно.

Дэсмонд встречался с её мамой? Как, когда, зачем?!

— Недели две назад возвращаюсь я с работы, стою на остановке, и вдруг тормозит рядом роскошный автомобиль, опускается стекло и такой в высшей степени приятный молодой человек предлагает меня подвезти до дома.

— И ты села в машину к незнакомцу?! — опешила Эжени. — Мама, ты что, совсем новостей не смотришь? Мало ли какие у него могли быть намерения!

— Дорогая, по-твоему, меня так легко снасильничать или убить? — усмехнулась мама. — А владельцу такого авто вряд ли пригодится содержимое моей сумки или мои дешёвые украшения.

— Мама!

— Я почти тридцать лет мама и, кстати, ещё надеюсь стать бабушкой. Во всяком случае, моя сущность восприняла его благосклонно. Дэсмонд теплый, — со значением добавила родительница. — И руки откуда надо растут.

— Что… что вы там делали? — пальцы сжались непроизвольно и ногти впились в наледь узора, превращая зимние цветы в осыпающуюся крошку.

— В тот вечер мы только разговаривали, пока ехали, — ответила мама спокойно. — Он рассказал, что вы познакомились недавно и встречаетесь…

Три раза виделись. И за целый месяц Дэсмонд не удосужился приехать лично. Только звонки, цветы да дурацкие сувениры. Ах да, и наблюдение.

— …но ты сомневаешься в будущем ваших отношений из-за социальной разницы между вами.

— Неужели? — сарказм остался на языке кислым лимонным привкусом.

— Ещё немного рассказал о себе. Попросил пока ничего тебе не говорить. Полагает, что для тебя всё слишком быстро, и хочет дать тебе свободы и времени для размышлений, взвешивания. А по поводу рук… — мама помолчала чуть и продолжила: — Через несколько дней он зашел ко мне домой, принес цветы и торт. Помог по хозяйству, с засором в раковине на кухне… ты же знаешь, у меня всё руки не доходили сантехника вызвать… полку в шкафу починил… перегоревшую лампочку в бра поменял. Правда, поменять её я и сама могу, конечно, но всё-таки куда приятнее, когда это делает мужчина. Вообще хорошо, когда в доме есть сильный надежный мужчина. Привлекательный и горячий к тому же.

— Мам, неполиткорректно говорить такие крамольные вещи в век развитого феминизма.

— Послушай, Эжени, — посерьёзнела мать, — меньше всего я хочу, чтобы ты прожила жизнь, похожую на мою. Сама видишь, где и чем она заканчивается. И если у тебя появилась возможность изменить в своей что-то к лучшему, пойти другим путём, то я всем сердцем рада за тебя и поддерживаю…

Вот, значит, как — вместо ожидаемых дорогих подарков, бриллиантов, шуб и отдыха на югах тайная обработка её матери, спасение от засора в раковине? Дэсмонд решил зайти с другой стороны и начал покорять не Эжени, а потенциальную тёщу? И мама, польщённая, мечтающая о лучшей доле для дочери и о внучке, наверняка за чаем с тортом пересказала Дэсмонду всю жизнь их обеих и если князь ещё чего-то не успел выяснить по своим каналам, то теперь-то точно может составить о ней полное досье.

— Мама, извини, я тебе позже перезвоню. Доброй ночи, — выпалила Эжени и, не дожидаясь маминого ответа, отключилась. Нашла в последних входящих звонках неизвестный номер и нажала вызов.

Длинные гудки показались вечностью. Наконец один прервался, и по уху ударила музыка, голоса и смех на заднем плане.

— Дэсмонд? — решимость испарилась разом, и собственный голос прозвучал неуверенно.

— Эжени?

Дэсмонд. Но тяжелые музыкальные биты оглушали, намекая недвусмысленно на неуместность её звонка, на неудачно выбранное время.

— Дэсмонд? — повторила Эжени.

— Да. Рад, что ты позвонила.

Сущность встрепенулась при звуках знакомого, пусть и далекого голоса, заворочалась снежным комом. Сердце отозвалось радостью смутной, робкой, и Эжени нахмурилась раздражённо, унимая непрошеные чувства, заволновавшуюся сущность. Не за тем она набрала номер, чтобы впадать в глупый девичий восторг, едва услышав Дэсмонда.

— Какого лешего ты пудришь мозги моей маме? Кто тебе вообще дал право заявляться к нам домой и врать маме, будто мы с тобой встречаемся?

— Хочешь сказать, мы не встречались?

— Три раза, Дэсмонд! Три! Ровно столько мы с тобой виделись, и не более!

— Но встречались же.

Дайте, боги, терпения!

— Ладно, в болото встречи. Однако мы не пара, ты мне не кавалер, не мой парень и, тем паче, не жених! Ты мне вообще никто! Поэтому больше не смей ни приходить к моей маме в гости, ни даже просто приближаться к ней. И веники свои дурацкие прекрати присылать!

— Ты только поэтому позвонила — наорать на меня? — в трубке послышался усталый вздох.

— Да!

— И всё?

— Всё.

— Уверена?

Он ведь не может прочитать на расстоянии её мысли, её эмоции, даже мимолётные, даже подавленные жестко? Не может же его солнечная, огненная сущность чувствовать снежную, томящуюся в тоске и ожидании?

— Да.

— Нет, — возразил Дэсмонд невозмутимо, словно и впрямь знал всё наверняка.

— Я уже говорила, ничего не получится, — повторила Эжени тише, спокойнее. — И ни цветы, ни увещевания моей мамы не изменят моего решения. Это моя жизнь и мой выбор и ни ты, ни кто-либо другой ничего не сможет с этим поделать.

Короткая пауза и грохот музыки. Вечеринка? Ночной клуб? Вечеринка в ночном клубе?

Какая разница?

— Какого решения? — уточнил Дэсмонд насторожённо.

— Поверь, так будет лучше для всех, — и огненная суть едва ли потянется, взбудоражит ту, которую ничто на этом свете уже не взволнует по-настоящему.

Кокетливое женское хихиканье, прозвучавшее вдруг в динамике, заставило поморщиться недовольно, а сущность ощетиниться ледяными колючками.

— Дэ-э-эс… ты ещё долго? — капризно вопросил незнакомый писклявый голосок. — Нам без тебя ску-учно-о…

Приглушённое буханьем клубной музыки шипение, возня, кажется, раздражённый шепот Дэсмонда.

— Я не вовремя? — спросила Эжени сухо.

— Не совсем… я на небольшом мероприятии и тут…

— Ну Дэ-эс… что ты злой такой? — не унималась неведомая девица и воображение услужливо рисовало разукрашенную блондинку с силиконовыми губами, надутыми обиженно, манерно.

— В просторечии зовется тусовкой. Клуб, музон, бухло и тёлки, — почти двухсотлетний реликт, князь, а всё туда же, ничему человеческому не чужд. — Что ж, не буду мешать, развлекайся, — и нажала на «завершить».

Положила телефон на обеденный стол и направилась в комнату. Работавшая за ноутбуком Алионор подняла голову от монитора, сняла наушники, посмотрела удивлённо.

— Что-то случилось?

— Да. И нет, — Эжени распахнула дверцу одного из отделений маленькой мебельной стенки, достала оттуда рюмку и початую бутылку коньяка. Поставила рюмку на край полки, налила до края и залпом выпила. Зажмурилась на секунду, чувствуя, как жидкость горьким лекарством обжигает горло. — Помнишь, мы всё недоумевали, почему Дэсмонд не предпринимает никаких решительных действий, предпочитая присылать веники и безделушки?

— Ну?

— Оказывается, он предпочёл обходной путь — через мою маму. Познакомился с ней, навешал лапши на уши, помог по дому, — где одна порция коньяка, там и вторая. Пятьдесят грамм, сто… двести — какая, к лешему, разница?

— Это мерзко, — заметила Алионор неодобрительно. — И сейчас не тот век на дворе, чтобы сначала за соизволением к родителям бежать, а уж потом к избраннице.

Чего она ждала? Что Дэсмонд всё бросит и станет целибат блюсти, пока непокорная, упрямая снежная полукровка ломаться изволит? Или, быть может, он и вовсе полагает, будто она цену себе набивает, нарочно недотрогу строит, дабы «золотая рыбка» предложила побольше, поуговаривала понастойчивее, пообещала сразу жениться?

— А с другой стороны, он правитель и, соответственно, политик в той или иной степени, — добавила подруга философски. — Семейные ценности во все времена благоприятно действовали на потенциальных избирателей.

Князь, да. А развлекается как самый обыкновенный представитель золотой молодёжи, за которого она и приняла его когда-то.

Опустошив ещё одну рюмку, Эжени поставила бутылку обратно, а тару отнесла на кухню. Ополоснула, сунула на посудницу, вышла в коридор и, скинув тапочки, влезла в сапоги.

— Али, я пойду прогуляюсь.

— Десятый час вечера, — Алионор выглянула в коридор. В глазах тревога, настороженность, но даже лучшей подруге Эжени не могла поведать всего, поделиться каждой неуверенной мыслью, двойственными своими чувствами.

Мучительно жить, разрываясь между желанием никогда больше не видеть Дэсмонда и стремлением набрать снова заветный номер и прошептать «да».

— Ничего, время детское, — Эжени надела практичный пуховик, обхлопала карманы, проверяя, на месте ли ключи. — А если кто попробует пристать — сильно пожалеет. Не жди меня и не сиди долго за ноутом.

Улица встретила холодом, пустынным двором и ласковым шепотом Зимы в сознании. Эжени застегнула пуховик, надела капюшон, пряча длинные волосы.

Маленький парк через дорогу от дома, где она работала. Скованная льдом речка, замёрзшая набережная, просевшие к концу зимы сугробы ломкой коркой. Пробирающийся под капюшон колючий ветер и зов, что становился громче, настойчивее с каждым шагом.

Пускай.

Разве не для того пришла она сюда?

Изгибающаяся лента набережной пустынна — холодный ветер-негодник разогнал всех любителей субботних вечерних прогулок по домам, в тепло и уют квартир. Фонари, освещавшие заледеневшую дорогу и чёрную балюстраду, перемигивались с огнями в окнах монолита новостройки, возвышавшейся на противоположном берегу. Эжени прошла немного по набережной, огляделась и перелезла через балюстраду. Спустилась по хрупавшему печально снегу, что покрывал короткий пологий склон, оканчивавшийся оковами жесткого бордюра, спрыгнула с его края на лед. Несколько шагов на середину реки, на простор, подальше от домов и стен, от людей и правил. Здесь ветер сильнее и новый порыв его сорвал с головы Эжени капюшон, принес рой снежинок, жалящих, словно осы.

Зов везде. Не только в сознании, но звучал в ушах шепотом вкрадчивым, ласковым. Уговаривал, повторял снова и снова, как хорошо будет в объятиях Зимы, какой доброй, любящей и милосердной госпожой станет богиня. Зима всё понимает, она сожалеет о том, на какую участь обрекли своих потомков Мороз и его смертная возлюбленная. Разве не должно было ему оставить всё как есть, отвергнуть помощь Весны, принять гибель возлюбленной и нерождённой дочери как наказание за свой проступок, за свою неверность? Они ведь все такие, эти мужчины, что простые смертные, что бессмертные боги, все они обещают, клянутся, в очи любимой глядя, и, быть может, даже действительно верят в собственные обеты. Но проходит время и забывают они о своих словах, об узах, что соединяют их с женами и половинками, и другой приносят те же клятвы, другой обещают вечную любовь.

Так было, есть и будет. Так поступил властитель севера когда-то, так поступают все мужчины.

Так поступит Дэсмонд.

Да-да, поступит наверняка, но Эжени вовсе не обязательно переживать горечь предательства, бьющуюся внутри ярость и бесконечную, сводящую с ума ревность. Зима убережёт её от того, что испытала сама вечность назад. Эжени и все потомки возлюбленной Мороза часть Зимы, дети её, просто забыли о своих корнях.

Снежинки вились вокруг, стремительные, безудержные, и за неистовой их пляской исчезал постепенно мир. Берега реки. Высотка, парк и железнодорожный мост, расчертивший сизое небо слева. Ветер трепал волосы и, казалось, длинные серебристые пряди сливались с вихрем, превращались в снежную россыпь. В тихом свисте его, смешивающимся с зовом, растворялись иные звуки, шум промчавшейся по мосту электрички потонул, едва достигнув слуха Эжени. Холод словно проникал не только под одежду, но и под кожу, обжигал губы ледяным поцелуем вьюги, подчинял тело, делая его вялым, чужим. В танце снежинок угадывались черты лица, неведомого, белее свежего сугроба, с глазами, сверкающими подобно льдинкам на солнце.

Лик Зимы?

Должно быть.

Эжени закрыла глаза.

Жаль, что не успела сказать маме. Жаль, что не предупредила Алионор. Близкие будут волноваться, переживать.

А Дэсмонда не жаль ни капли. Сам виноват.

И вьюга вторила — виноват. Все они одинаковы, но скоро человеческие эмоции потеряют всякое значение, а потому Эжени не стоит больше вспоминать о солнечном князе.

Думать о матери и подругах.

Представлять снежную девочку, так похожую на саму Эжени в детстве, но с глазами зелёными, словно молодая листва, с капельками солнечного света.

Снежная сущность протестовала, билась внутри загнанным в ловушку зверем, огрызалась на подбирающийся к сердцу холод. Вечно голодная, вечно жаждущая тепла, сейчас вдруг она воспротивилась процессу, который, как полагала Эжени, должен быть для неё естественным, желанным. Сущность хотела вернуться к огню, в его жаркие объятия, не в ледяные равнодушные руки Зимы, бросалась на сжимающиеся вокруг стальные прутья западни.

Да только поздно уже. Сущности не дано что-либо изменить, она лишь часть Эжени, инстинкты, которые человеческое сознание способно усмирять и контролировать.

Холод не чувствовался почти, впитываясь в кожу, в тело, в разум, сковывая сердце, замораживая тревоги, сожаления, печаль. Сущность заскулила жалобно, но спустя несколько ударов сердца, бившегося медленно, тяжело, затихла. И впрямь состояние похоже на сон — мягкое, укачивающее забытье, затягивающее в себя всё глубже и глубже. Даже резкий хруст треснувшего льда прозвучал где-то вдалеке, и ощущение потери опоры под ногами не заставило вздрогнуть, испугаться, просто забеспокоиться. При вдохе в легкие хлынула вода, и ледяной капкан сомкнулся, надежно зажав жертву в своих тисках.

Впрочем, теперь это не имело совершенно никакого значения.

Запах полон отчаянной, непоколебимой решимости. Старательной уверенности, где старания больше, чем уверенности. И разочарования.

В серых глазах нарочитая, безмятежная невозмутимость. Тень горечи, вины прячется под ресницами, таится в надежде остаться неузнанной.

Телефон на столе на кухне.

Последний вызов — тот самый неизвестный номер, который Али не раз уже замечала на экране смартфона подруги.

— Эжени? — встревоженный голос Дэсмонда пополам с бухающей ритмичной музыкой.

— Это Алионор. Что ты сказал Эжени?

— Где сама Эжени?

— Ушла. Сказала, что прогуляется.

— Почему её телефон у вас?

— Она забыла его дома, — или оставила.

— Эжени упомянула, что ничто и никто не изменит её решения, что так будет лучше для всех. Что, по-вашему, она могла иметь в виду?

— Не знаю.

После бала подруга замкнулась, стала раздражительной, жаловалась постоянно то на опротивевших клиентов, то на опостылевшую начальницу. Чаще предпочитала одиночество, отказывалась от приглашений Юлиссы на очередную тусовку, мучилась бессонницей, иногда подолгу сидела неподвижно, глядя в никуда застывшим взором. Али беспокоилась, но, похоже, не так сильно, как следовало бы. Эжени сама не раз говорила, что на излёте зимы снежным свойственно впадать в меланхолию.

И ещё Дэсмонд присутствовал невидимой, но крайне докучливой блохой.

— Вы не думаете, что она может поддаться зову Зимы? — предположение собеседника застало вдруг врасплох, рождая чувство протеста, вины и раздражения. Лучшей подруге плохо, а она в упор не замечала, курица слепая.

— Эжени? Бред! Она бы никогда на такое не пошла! — это всё равно что добровольно и без веской причины отгрызть себе хвост или лапу!

— Я в этом не так уверен. Я постараюсь приехать как можно скорее и…

— Будет поздно, — и Али отключилась.

Телефон обратно на стол, верхняя одежда досадной необходимостью.

Взять след и бегом, сетуя на собственную недогадливость и на невозможность сразу добраться до места в звериной ипостаси. Пусть и спальный район, но если увидят вдруг на улице волка, беды не миновать.

И охотников.

Метель застала у парка. Налетела с внезапным порывом ветра, словно из засады выскочила, впиваясь в кожу клыками-льдинками, скрывая привычный человеческий мир за колючими белыми вихрями. Всё же Али миновала высокую узорчатую арку ворот, сбежала вниз по дороге, выходящей на набережную. Ветер хлестал по лицу, норовил сорвать капюшон. Видимость не дальше вытянутой руки, фонари не горели и метель, будто назло, заметала следы, стирала запахи.

Или действительно специально?

Оборотней вела Луна, их богиня и повелительница, Зима же оставалась неведомым, непостижимым божеством, о котором Али знала на редкость мало.

Али покрутилась на месте. Позади, за оградой, прилегающая к железной дороге территория, по одну руку река, по другую запорошённая детская площадка. Дальше набережная и чёрные деревья. В любом случае Эжени могла пойти только туда.

Бежать не выходит, а каждый шаг против ветра и снега даётся с трудом. Эжени может быть среди деревьев в самом парке или на берегу за балюстрадой, а Али может запросто пройти мимо подруги и не заметить.

— Эжени! Эжени!

Оклик тонет в угрожающем урчании метели. Охватывает страх — неужели опоздала?

— Эжени!

Нога скользнула по обледеневшей дороге, ветер с готовностью толкнул порывом в грудь, сдёрнул капюшон, но упасть и растянуться Али не успела — повисла на сильных руках, подхвативших услужливо, руках, которые, как уже известно Али, каким-то странным образом не пахли ничем и тем раздражали.

— Осторожнее, — прозвучал над макушкой снисходительный голос Ройса, и ловец рывком поставил Али на ноги.

Натянув спешно капюшон, она обернулась к нему, но Ройс уже деловито, цепко оглядывался по сторонам, словно видел сквозь беснующийся снежный рой.

— Тебя Дэсмонд послал?

— Сегодня моя смена.

Так Ройс лично следил за ними?!

Неожиданно Ройс выругался, торопливо расстегнул, снял и сунул пальто в руки Али, а сам метнулся к балюстраде, перемахнул одним прыжком и исчез среди вихрей.

Да что там происходит? Он нашел Эжени?

В обнимку с чёрным пальто Али приблизилась к балюстраде, всмотрелась в белую завесу, щурясь от налипших на ресницы снежинок.

Метель закончилась. Просто схлынула волной отлива, оборвалась, словно музыка на паузе. Стих ветер, опали медленно хлопья снега. Али протерла глаза.

В нескольких шагах от берега чёрный пролом с неровными краями. И никого рядом. Минута-другая, и темное зеркало воды лопнуло, разошлось, выпуская вынырнувшего Ройса. Фонари по-прежнему не горели, но и так очевидно, кого он прижимал, поддерживая, к своей груди.

— Эжени!

Прыжок через балюстраду и с бордюра. Бросив пальто на снег, Али помогла Ройсу вытащить подругу из полыньи. Кожа Эжени на ощупь будто лед, не запах — стылый холод, мокрые волосы слиплись в сосульки, но сердце билось слабо, и по посиневшим губам сразу потекла вода, освобождая легкие.

— Жива, — Ройс вылез следом, встал возле Али мокрым всклокоченным чучелом, отжимая край свитера. — Насколько мне известно, подобных ей купание в реке в феврале не убивает. Меня, кстати, тоже, так что не стоит беспокоиться.

Больно нужно!

— Я и не беспокоюсь.

— Всегда пожалуйста.

Надо забрать Эжени отсюда. Вызывать скорую бесполезно — медицина мира людей не предназначена для иных рас.

— Сними с неё куртку и накинь моё пальто, отвезём твою подругу к вам домой, — словно подслушав мысли Али, произнёс Ройс. — Моя машина припаркована у входа в парк.

Эжени очнётся. Должна очнуться. Физически «купание» ей не повредит, она вряд ли переохладится, заработает воспаление легких или даже легкий насморк. Но кем Эжени будет, когда придёт в себя? Кем вернется?

Не исчезла ли настоящая Эжени в этой полынье, не сгинула ли навечно в темных ледяных водах?

Маленькая девочка — лет шести-семи на вид — смотрела с немым укором. В её глазах, зелёных, словно молодая листва, с россыпью солнечных капель, читались недовольство и неодобрение, помноженные на обвинение. Длинные серебряные волосы, насупленное детское личико, так похожее на лицо Эжени, когда ей было столько же лет.

Или девочка эта и есть сама Эжени и глаза её серые, а вовсе не зелёные? Снежная сущность, принявшая облик своей непутёвой хозяйки.

И отчего-то перед сущностью стало стыдно. Она-то не хотела, она протестовала и боролась до последнего, покуда хватало сил. Сущность всё решила и выбрала ещё тогда, в тот злополучный вечер в особняке госпожи Миланы. Подчинилась, открылась Дэсмонду, несмотря на риск оказаться поглощённой чужой огненной сутью, растаять под палящим сиянием солнца. Но Эжени остаётся наполовину человеком, а человек не может столь безрассудно, безоглядно делать прыжок в неизвестность. Это естественный механизм самозащиты, более чем уместный в мире, где она живет, разумная предосторожность, здравые опасения. Разве можно винить человека лишь в том, что он остерегается сразу верить в нечто, увиденное впервые в жизни?

Девочка нахмурилась сильнее, исподлобья глядя на Эжени, шмыгнула носом и вдруг убежала, исчезнув в туманной дали. Эжени хотела было остановить её, окликнуть, но тело словно существовало отдельно от разума, само по себе.

Наверное, она спит или блуждает где-то в пустыне забытья. Должно быть холодно, однако Эжени тепло и даже возникает ощущение руки, касающейся её волос. Мягкой поверхности, на которой она, похоже, лежит. Тяжести сверху — кажется, это одеяло. Источающее жар тело рядом.

Тиканье часов. Голоса вдали — скорее всего, со двора.

Запах душистого чая.

— Надеялась скрыться от меня? — шепот возле уха. — Не выйдет, Эжени. Уже поздно убегать и прятаться.

Открыла глаза, медленно, с усилием. Удивительно, как иной раз приходится напрягаться, чтобы всего-навсего поднять веки.

Их с Алионор квартира. Комната, освещённая одним бра возле дивана, ноутбук Алионор на журнальном столике. Кровать у стены, на которой обычно спала Эжени. Рядом, опершись на локоть, лежал Дэсмонд, смотрел встревожено, насторожённо.

С опаской?

— Д-д-дэсмонд?.. — выдавила тихо, хрипло.

— Эжени? — он коснулся подушечками пальцев её щеки, во взгляде появился вопрос.

Пальцы горячие. Или это кожа Эжени слишком холодная?

— Что… что ты здесь делаешь?

— Приехал к тебе. Приехал за тобой.

— И б-бросил свою… тусовку?

— Будем договариваться с демонами в другой раз, — губы Дэсмонда тронула улыбка легкая, неожиданно лукавая. — Надеюсь, на следующую встречу я смогу взять с собой супругу, потому что у демонов считается дурным тоном являться на такого рода мероприятия без сопровождения в виде гарема либо жены.

Память шевельнулась вяло, собирая известные ей сведения. Демоны предпочитали мир людей: жили здесь, охотились, вели дела. И считали, что чем больше женщин демонстрацией собственной мужской силы и благосостояния, тем лучше, в противном случае мужик не мужик.

— Я… — начала и умолкла, не зная, что сказать.

Алионор верно заметила, что Дэсмонд правитель, пусть и четверти иного мира. И если он действительно правящий монарх, а не марионетка на веревочках, управляемая советниками, то странно было ожидать, что он стал бы ходить преданным псом по пятам за Эжени, заваливать любовными посланиями и выкладывать сердечки с пылкими признаниями из розовых лепестков под её окнами.

— Ты поступила глупо и безрассудно, — произнёс Дэсмонд спокойно. — Рисковала собой, своим будущим и своими близкими. Я тоже виноват — недосмотрел.

Воспоминания нахлынули вдруг, яркие, пугающие.

Зов Зимы, принятое решение. Парк, река и вьюга. Мысли, что путались, переплетались — и не разобрать, где свои, а где вкрадчивый, уверенный шепот богини. Сопротивляющаяся сущность. И ледяная вода завершающим аккордом.

Эжени отодвинулась от Дэсмонда, села. Заглянула под одеяло, провела по своим волосам. Одежды нет, светлые пряди растрёпанные, но сухие. Сущность затаилась обиженным ребенком, стыд, досада, вина и недоумение теснились внутри.

— Что произошло? — вроде и чувствует себя как обычно. Разве так должно быть у тех, кто поддался зову Зимы?

— Ты провалилась под лед. Ройс тебя вытащил, и он вместе с Алионор привезли тебя домой.

— Али? — и Ройс?

— Алионор заподозрила неладное и пошла за тобой. Ройс сегодня дежурил при вас, я позвонил ему, попросил глаз с тебя не спускать.

— Так они оба проследили за мной?

— Да, хотя и по отдельности. Однако когда они добрались до парка, началась метель и они не сразу тебя нашли.

— Зима не хотела отдавать свою добычу, — пробормотала Эжени.

— Полагаю, таким образом она до сих пор мстит твоему роду за неверность своего супруга.

— Но я… — поддалась. Или не совсем?

Дэсмонд тоже сел, обнял за плечи, привлекая к себе. Ни сил, ни желания сопротивляться нет, и Эжени уткнулась лбом в мужскую грудь, вдохнула исходящий от рубашки слабый запах парфюма с ноткой имбиря.

— Ты удержалась. На самом краю, но удержалась.

— Как? — почему-то вопрос этот не давал покоя. Она ведь чувствовала, как затягивает неумолимо снежная бездна равнодушия, как смыкаются створки капкана Зимы.

— Сейчас это неважно. Главное, что удержалась… и больше я тебя не оставлю, — Дэсмонд говорил негромко, но твердо, убеждённо.

Опять.

— Дэсмонд…

— Эжени, — он отстранился чуть, обхватил лицо Эжени горячими ладонями, посмотрел внимательно в глаза, — неужели ты не хочешь даже попытаться? Всего лишь попробовать?

— А если…

— Без «если», Эжени. Я тебя прошу, не надо за меня решать, устану я от тебя или нет, уйду или останусь, случится это через год или через полвека. Не надо прогнозировать плохой конец пути, даже не ступив на него, не надо отказываться от собственных эмоций только потому, что тебе кажется, будто так легче. Это не облегчение, а эгоизм и малодушие. О маме ты подумала? О том, что с ней стало бы, вернись ты другой? Все твои чувства умерли бы и дочерняя любовь в том числе. Однажды ты сочла бы, что мама лишь обуза, отнимающая твоё время, тебя утомили бы её укоризненные взгляды, неодобрение и осуждение. И ты спокойно, без малейшего сожаления забыла бы о ней, как забывала бы обо всём, что тебя не интересует. Я не преувеличиваю. Я навёл справки, насколько это было возможно в условиях дефицита информации. Те, кто поддавался зову, рано или поздно бросали старую жизнь, друзей и родных и уезжали на север. Многих из них больше никто никогда не видел. Я могу только предполагать, что с ними дальше делает Зима, но неужели ты на самом деле считаешь, что такой исход лучше возможности обжечься?

Эжени накрыла одну ладонь Дэсмонда своей, улыбнулась грустно.

— Я всё равно состарюсь, хочешь ты того или нет. Даже ты ничего не сможешь поделать с ходом времени.

— Смогу, — возразил Дэсмонд уверенно. — Подобные мне живут долго, очень долго, но во время брачного ритуала мы не только связываем себя с избранной нами женщиной, но и разделяем с ней наше долголетие. Учитывая мой возраст, в нашем с тобой распоряжении есть по меньшей мере один век на двоих. Или тебе мало?

— Нет-нет, просто я… — в шоке.

Мягко говоря.

Сто лет срок приличный, основательный, но…

— Эжени, давай для начала попробуем. Согласна?

Слова возражения замерли на языке. После всего просто взять и согласиться? Не слишком ли быстро?

Впрочем, на раздумья времени и так было более чем достаточно.

— Да, — ответ сорвался словно сам собой.

— Да? — с насмешливой дотошностью уточнил Дэсмонд.

— Да, — повторила Эжени.

Дэсмонд поцеловал бережно, нежно. Эжени ответила, обвила руками его шею, прижимаясь теснее, чувствуя, как стучит собственное сердце и в унисон ему бьётся сердце Дэсмонда. Щекоча радостным предвкушением, снежная сущность потянулась навстречу огненной, желая слиться, соединиться и не на один мимолётный раз, но навсегда. Вечно сгорать и возрождаться в его объятиях.

— Ты ей ничего не скажешь. И я буду молчать, и Дэс тоже, пока она сама не поймет.

— Почему это?

— Хочешь повторения на бис?

— Теперь ей и в голову не придет повторить! Ни сейчас, ни, тем более, потом!

Хмурое лицо и снисходительный взгляд из-под высохших прядей чёлки.

Раздражает.

Хоть и смотрится довольно забавно в бледно-зеленой простыне с розовыми цветочками, обернутой на манер древней тоги, пока мокрая одежда сушилась в ванной комнате. При других обстоятельствах Али, пожалуй, не удержалась бы от ехидного комментария. Всё-таки прежде на их кухне не случалось мужчины, прикрытого лишь складками пёстрой ткани.

— И она в любом случае рано или поздно узнает сама, — добавил Ройс и сделал глоток чая. — А пока не хотелось бы, чтобы начались истерики и обвинения Дэса в том, что он тащит её к брачному алтарю якобы исключительно по залёту.

Али состроила гримаску и отвернулась к окну за голубыми занавесками.

И скоро следующее полнолуние…

Конец