Ш.Л.Ю.Х.И.

Глава 11

Затылок у меня болел дьявольски, а нос чесался. По крайней мере, решил я в приступе философской отстраненности, могу заняться чесанием носа. Как бы не так! Левую ногу свело сильнейшей судорогой, облегчить которую можно было, наверное, лишь вытянувшись. Я с трудом приоткрыл глаза, убедившись, что свет не чрезмерно ярок.

«Ты все еще в пляжном домике. В спальне, так? — вопрошал жалобно мой мозг. — Лежишь на постели, очевидно спиной к стене, поскольку можешь лицезреть остальную часть помещения.

Руки связаны у тебя за спиной, ноги тоже связаны. Мало того, кто-то больно ловкий связал еще запястья и щиколотки — так что весь ты перевязан, как рождественская индюшка перед тем, как ее засунут в духовку!»

— Ты еще жив, а? — спросил я сам себя нравоучительно. — Помни, Уилер, нельзя иметь все сразу!

Несколько минут я тихонько сочинял яростный гимн против всего мира в целом и Школы любви в частности. Внезапно дверь отворилась, и вошла Лиза Фрейзер. Она была одета полностью, хотя мне было на это абсолютно наплевать. В тот момент сексуальных желаний во мне было не больше, чем у кастрированного петуха. Что меня действительно встревожило, так это шприц в ее правой руке.

— Вижу, вы проснулись, лейтенант, — заговорила она благодушно. — Надеюсь, вам не слишком неудобно.

— Вы забыли клюквенный морс, — прохрипел я.

— Опять ваши дурацкие шуточки. — Она поморщилась. — Ну, больше вам не придется беспокоиться. — Жестом доктора Франкенштейна она указала на шприц. — Скоро вы будете во власти Морфея.

— Я буду мертвецом?

— Я имею в виду, — она была по-прежнему иронична, — что в этом шприце достаточно демерола, чтобы вы уснули сном невинного младенца. Каковым вы и являетесь, полагаю. — Она залилась дурацким смехом, а я жалостно возмечтал, как бы добыть нож потупее да поковыряться у нее…

— Ну а потом? — спросил я.

— Завтра пополудни нас унесет ветром, — отвечала она бесстрастно. — Ну а где-то по пути кто-нибудь из нас надумает звякнуть шерифу и даст ему знать, где им подобрать своего давно пропавшего лейтенанта.

— Вы просто прелесть! — поблагодарил я сдавленным голосом.

— Все будет хорошо, — продолжила она самодовольно, — ну а теперь, лейтенант, баиньки!

— Вы говорили, что Школа любви холодных интеллектуалок — политически ориентированная организация, — заговорил я быстро. — Думаю, это было самым важным из того, что вы мне наплели.

— Вы меня опять неправильно поняли.

— Сама идея любого женского движения звучит для мужского уха скверной шуткой, тем более если назвать его ШЛюХИ. Ведь в этом же была основная мысль, так? Вы должны были быть уверены, что никто — и в особенности я — ни на секунду не воспринял вас всерьез. И вы могли при этом позволить себе говорить правду, сознавая, что я никогда в это не поверю.

— Полицейский начинает соображать — это настораживает.

— Для всякого уважающего себя полицейского все здесь шиворот-навыворот. То у меня был труп, то его вдруг не стало. У меня даже была свидетельница, но ее утащили вместе с трупом. Подозрение — мотив — возможность. Черт! Я даже не мог точно опознать тело, вплоть до сегодняшнего вечера. И это являлось частью всей игры, верно? Заставить полицейского носиться по сужающейся спирали, пока все полностью не перепутается, и достигнуть тем самым первоначальной цели.

Она ободряюще кивнула:

— Что-то вроде того, лейтенант.

— У меня есть пара безумных идей. Я бы хотел их высказать при всей своей безнадежной тупости.

— При условии, что будете благоразумны. Да и кто я такая, чтобы отказать вам в последней просьбе?

— Мендоза сказал, Элис Медина явилась к нему с наилучшими рекомендациями от организации, которую он не назвал, но упомянул, что она из крайне правых. Верно?

— Возможно.

— Моя догадка такова: она решила поначалу, что вы здесь лишь в целях поддержки Мендозы, но у вас идеи были самого разного свойства и, докопавшись до истины, она этому воспротивилась.

— Звучит убедительно. — От ее усмешки у меня мороз пробежал по спине. — Элис готова была бежать к Мендозе и выложить ему все наши планы!

— И вы ее убили?

— Не могли же мы поставить под удар все дело только из-за ее излишней чувствительности. Я же вам говорила, лейтенант: всякое движение нуждается в своих жертвах.

— И потому Стефани Чэннинг позвонила в полицию и заявила об убийстве?

— Бывают обстоятельства, при которых лучше действовать напрямую. Когда Элис не вернулась в долину, Мендозе стало явно ее недоставать. Он знал все о Чаке Генри и о масках, которые тот роздал детям, и, вероятно, догадывался, что Чак работал с Элис. Потом, если б Чак услыхал, что Элис пропала, он стал бы задавать неудобные вопросы, а он точно знал, где их задать. Поэтому, когда вы все так старательно вычислили — поздновато, конечно! — мы сочли наилучшим в подобной ситуации запутать полицию. Пусть Стефани разыграет невинную овечку, только что обнаружившую тело незнакомой ей девушки в снятом на уик-энд пляжном домике. А потом… — Тут она зевнула. — Ну, вы знаете, что произошло потом.

— Вы использовали Чака Генри, потому что это было удобно?

— Он был братом Роны и жил в Пайн-Сити. Чтобы быть уверенными, что он все сделает по нашему желанию, мы его сразу же познакомили с Элис. Она для этого очень подходила. Я подозревала, что она была настоящая нимфоманка, нуждавшаяся в интеллектуальном подтверждении своего стремления затащить в постель как можно больше мужчин. Может, я была не права, но способ сработал. Чак был без ума от нее, все шло по плану. Но потом она стала сходить с ума и почти расстроила все дело!

— Уезжая в Нью-Йорк, Чак не собирался возвращаться, — предположил я. — Позднее Элис собиралась к нему присоединиться.

Она несколько удивилась:

— Почему вы так решили?

— Он освободил всю квартиру. Думаю, единственное, что заставило его вернуться, — желание знать, что принудило Элис изменить решение.

— В прошлую пятницу, когда мы встретились, тут произошла целая история. Элис решила порвать с нами — она встретила истинную любовь. Она также яростно противилась мысли о том, чтобы убрать Мендозу, поскольку это могло затронуть ее любимого Чака. И мы в конце концов были вынуждены убить ее.

Все это произносилось голосом, напрочь лишенным эмоций, как будто она рассказывала о незначительном дорожном происшествии.

— Чак говорил, Элис позвонила и велела ему срочно приехать к ней в домик, — сказал я. — Это не могла быть она, поскольку к тому времени уже три дня как была мертва. Значит, кто-то сымитировал ее голос по телефону. Когда было уже слишком поздно, а Чак так и не появился в своей квартире, как обещал, я догадался, что он, наверное, точно вычислил имитатора.

— И он стал звонить на Пайн-стрит, — продолжила она. — Мы убедили его, что это Мендоза убил его единственную любовь, и он ринулся в долину восстанавливать справедливость. Мы следили за ним все время и даже одолжили оружие!

— И был еще звонок от Микки, оказавшего большую помощь, — проворчал я. — Это вы задержали его настолько, чтобы я опоздал?

— Конечно. Это прекрасно разрешало вопрос с возвращением Чака.

— А разве Мендоза, напоровшийся на собственное убийство, не расстроил немножко ваши блистательные планы? — поинтересовался я.

— Это был просто подарок судьбы. Мендоза давно уже был обречен. В первой части нашего плана было решено избавиться от него навсегда. Надо сказать, мы запланировали для него другой, более драматичный исход.

— Не вызовет ли это осложнений? — уколол я. — Когда плантаторы услышат, что их великий импортный профессионал отправлен на тот свет тем, кто мстил за свою убитую подругу.

— Как вы наивны, лейтенант. Одно удовольствие обводить вас вокруг пальца! Мы очень хорошо поработали, чтобы по всей долине расползлись слухи о том, что Чак Генри симпатизировал коммунистам и работал на Эрнандеса. К началу завтрашней демонстрации все плантаторы будут на таком взводе!

— А какого черта делал здесь Эрнандес?

— А вы не знали, что можно играть с двух сторон против центра? — слукавила она.

— А как же Рона Генри? Как она относится ко всему этому, зная, что ее брат мертв?

— Думаю, довольна. Она его с детства терпеть не могла. — Лиза придвинулась ближе к постели, взяла шприц и скомандовала: — А теперь пора спать, лейтенант!

— Еще одно. Чего вы, черт возьми, хотите всем этим добиться?

— Небольшого хаоса. Добавим еще одну краску в общую картину. Гражданские волнения, больше споров, больше неуверенности великому богобоязненному среднему классу, желающему лишь сохранить статус-кво, где они могут делать деньги и спать спокойно. — Ее лицо посуровело. — Наши цели — Школы любви холодных интеллектуалок и иже с ними — всеобщие беды, и для этого мы пользуемся всеми доступными средствами, включая локальные стычки между кучками твердолобых плантаторов и организующихся в союз сборщиков. Все пошло на пользу, особенно когда вы поспособствовали тому, чтобы убрать одного лишнего слабака — Мендозу.

— Вы сошли с ума!

Она сохраняла презрительное спокойствие.

— Я и не ожидала понимания от тупого полицейского. В конечном счете подавляющее большинство смирится со всем, что хоть отдаленно напоминает решение: революции — гражданские войны — все, что остановит хаос. И вот тогда власть возьмем мы.

— Вы уверены, что в шприце только демерол? — спросил я.

— А почему вы усомнились?

Я честно ответил:

— Вы мне уже слишком много рассказали, чтобы оставить в живых до утра.

Она засмеялась вновь, а я при этом содрогнулся.

— Не беспокойтесь, лейтенант. Подумайте сами. Когда все закончится и мы исчезнем с глаз долой, кто же, будучи в здравом уме, поверит вашим бредням про женскую политическую группировку, да еще и с таким вызывающим названием, как ШЛюХИ?

С неудовольствием я был вынужден признаться самому себе в справедливости этих слов. Она закатала рукав, а мне больше ничего не оставалось, как наблюдать за иглой — стерильной, хотелось бы надеяться! — входящей в вену. Она выжала поршень до отказа.

— Так! — Лиза на шаг отступила и ухмыльнулась. — Сладких снов, лейтенант, до утра. Счастливо! Кто-нибудь из полиции должен обнаружить вас и спасти от голодной смерти.

Она выскользнула из комнаты, прикрыв за собой дверь и оставив меня в темноте. Лишь узкая полоска света проникала под дверь. Я наблюдал, пока полоска не стала превращаться в бледно-розовый столб и украдкой вползать в комнату. Потом столб вдруг взметнулся над полом и стал обретать очертания. Какой-то частью сознания я словно увидел, даже не удивившись, что очертания эти принадлежат мертвой девушке Элис Медине, со страшной черной дыркой в левом виске.

— Простите, — произнесла она нерешительно, — я подумала, что вы Чак. Но вы ведь не Чак, да?

— Ни Боже мой, — отвечал я серьезно.

— Ну, — она столь энергично дернула плечами, что каскад светлячков осыпался на пол, образуя сияющий фиолетовый коврик, — тогда мне надо уйти и материализоваться где-нибудь еще.

Я видел, как она упорхнула под дверь, оставляя позади сверкающие шарики света. Каждый раз, когда я закрывал глаза, эти шарики взрывались у меня в мозгу. И вовсе они не были световыми. Они были из демерола, так же как и призрак Элис Медины — из демерола, и весь этот проклятый мир — из демерола. Мысль была глубокая. Столь глубокая, что с ней я и решил заснуть.