Глава 39

Следующие несколько дней я занималась тем, о чем и говорила Ажулаю. Я закончила свою последнюю картину, отнесла ее мсье Генри и забрала деньги за те картины, которые были проданы.

— Ваши работы стали популярны за такое короткое время, мадемуазель, — сказал он. — Владелец галереи на Руи Квест просил передать, что ему хотелось бы поговорить с вами. — Он дал мне визитную карточку. — Вы можете связаться с ним в любое время.

Я сидела в прохладном вестибюле, глядя на конверт и выполненную типографским способом визитную карточку. Смела ли я в Олбани надеяться, что смогу содержать себя благодаря своим картинам? Будет ли мне интересно работать там так же, как здесь?

Но мне невыносимо было думать об Олбани и Юнипер-роуд.

Я медленно возвращалась в медину, конечно же, в сопровождении Наиба. Когда мы шли по Шария Зитун, я, как обычно, машинально посмотрела на нишу в стене.

С тех пор как я впервые увидела Баду и Фалиду, прятавшихся там с котятами, я никогда больше их там не видела. Но сейчас я заметила чью-то тень.

Я подошла ближе. Это была Фалида с маленьким серым котенком на руках.

— Фалида, — позвала я, и она подпрыгнула от неожиданности.

Она посмотрела на меня своими слишком большими для ее узкого лица глазами. Вид у нее был болезненный.

— Что с тобой? Что случилось, Фалида?

Ее глаза блестели. Сколько раз я была свидетелем того, как Манон жестоко обращалась с ней, но я никогда не видела, чтобы она плакала.

— Я снова на улице, мадемуазель, — сказала она.

— Манон выставила тебя?

— Они все уехали.

— Все уехали? Что это значит?

— Моя хозяйка и мужчина. Уехали. И Баду. Я не хочу жить на улице. Я теперь слишком взрослая. Нехорошо девушке быть на улице. Со мной может случиться что-нибудь плохое. Я боюсь, мадемуазель! — Она поднесла котенка к лицу, возможно, пряча от меня слезы, но я заметила, что ее узкие плечи трясутся.

Я наклонилась и положила руку ей на плечо.

— Фалида, расскажи мне, что случилось.

Она подняла голову. Ее губы потрескались. Я поинтересовалась, когда она в последний раз ела.

— Моя хозяйка и мужчины. Они драться.

— Этьен? Она дралась с мсье Дювергером?

— Все мужчины, мадемуазель. Мсье Оливер, и Ажулай, и мсье Этьен. Была драка. Баду очень грустный. Он испугался. Он плачет и плачет.

Я облизнула губы, которые вдруг стали такими же сухими, как и у Фалиды.

— Но… куда они пошли? И кто? Это были Манон, Этьен и Баду? Они куда-то ушли?

Фалида покачала головой.

— Другой, мсье Оливер. Он сказал, что забирать мою хозяйку, но не Баду. Ему не нужен Баду. Моя хозяйка сказала, что она давать Баду мсье Этьену. Но Ажулай говорить с мсье Этьеном, и тогда мсье Этьен драться с моей хозяйкой и уходить и не вернуться. Моя хозяйка… она такая злая. Баду и я спрятаться. Мы бояться. Она плохая, когда злая, она бить нас. Мы спрятаться здесь, но когда наступить ночь, я не знать, что делать. Баду голодный и все время плакать. Я отводить его назад к хозяйке, она давать мне бумагу и сумку с вещами Баду. Она сказать отводить его к Ажулаю и давать Ажулаю бумагу.

— И… ты отвела?

Фалида кивнула.

— Ажулая там не быть. Я оставить Баду со служанкой. Она сказать мне уйти. — Фалида снова спрятала лицо за котенком, и слезы заблестели на ее щеках.

— Когда это случилось? — спросила я.

— Я две ночи на улице, — сказала она.

— Ты не знаешь, Манон ушла на этот раз насовсем? С мсье Оливером?

Фалида покачала головой.

— Пойдем со мной, — сказала я и, забрав у нее котенка и положив его в нишу, встала и взяла ее за руку.

Мы пошли в Шария Сура, я дала ей лепешку и кускус с курицей, не обращая внимания на взгляды Навары. Я велела служанке нагреть воды, и, после того как Фалида поела, я дала ей возможность искупаться в моей комнате и оставила один из своих кафтанов, чтобы она переоделась. Когда я вернулась, она спала, тяжело дыша, как очень уставший человек. Когда стемнело, я прилегла рядом с ней на матрас и закрыла глаза.

Я проснулась ночью. Фалида свернулась калачиком возле меня. Я обняла ее одной рукой и снова заснула.

На следующее утро я расчесала Фалиде волосы, заплела их в две длинные косы и снова накормила ее. Как и вчера, она молчала и постоянно смотрела в пол. Хотя она была худее меня, я отметила, что по длине кафтан был ей впору — она была почти такого же роста, что и я. Когда мы позавтракали, я позвала Наиба.

— Можешь отвести меня к дому Ажулая? — спросила я Фалиду. Я не была уверена, что смогу найти туда дорогу из Шария Сура.

Она кивнула, и в сопровождении Наиба мы пошли через медину. Наконец я узнала улицу, на которой стоял дом Ажулая.

— Фалида! — радостно выкрикнул Баду и улыбнулся мне. — Другой зуб шатается, Сидония, — сказал он, показывая мне нижний зуб и раскачивая его взад-вперед указательным пальцем.

Фалида стала на колени и обхватила Баду руками. Он обнял ее, а затем быстро убрал руки, говоря что-то прямо ей в лицо, возбужденно и сбивчиво.

— Мы вчера тебя искали. Угадай зачем? Ажулай сказал, что в следующий раз, когда мы поедем в блид, я могу привезти оттуда щенка. И мы научим его приносить палку, как собака Али. А ты будешь помогать нам, Фалида. Так ведь, Oncle Ажулай?

— Да, — подтвердил Ажулай, глядя на меня, а не на детей.

Он был одет в простую темно-синюю джеллабу. Он не улыбался.

— Отведи Фалиду в дом и дай ей дыню, которую мы приготовили на обед, Баду.

Я смотрела, как дети уходят со двора. Мои руки слегка дрожали. Я не решалась посмотреть на Ажулая, не знала, что сказать.

— Плохи дела, — наконец заговорила я, все еще стоя у ворот. — Что случилось? Фалида сказала, что Манон уехала с Оливером.

— Сидония… — То, как он произнес мое имя, заставило меня посмотреть на него. — Я не знаю, могу ли я… — Он замолчал, его лицо было таким спокойным, таким серьезным. Таким красивым. Мне захотелось прикоснуться к нему.

Он взглянул на Наиба, все еще стоявшего за мной.

— Ты побудешь здесь, хотя бы недолго? Мне не нравится, что мы разговариваем на пороге. — Его лицо все еще ничего не выражало.

Когда я кивнула, на его щеке дрогнул мускул. Он поговорил с Наибом, и мальчик ушел. Ажулай, взяв меня за руку, завел во двор и закрыл дверь в воротах. Я вдруг ощутила слабость во всем теле и прислонилась к двери.

— Я открыл Этьену правду, — сказал Ажулай. — На следующее утро после того, как мы виделись в Шария Сура, я пошел в дом Манон и сказал ему, что Баду не его сын.

Я ждала, наблюдая за лицом Ажулая.

— Он, конечно, вздохнул с облегчением. Сказал, что немедленно уедет из города; пусть он и приходится мальчику дядей, ему, по сути, никогда не было до него дела. Он не вернется в Марракеш.

Я молчала.

— Он попросил меня… он хотел, чтобы я сказал тебе, что он сожалеет. Сожалеет о том, что причинил тебе боль. Желает тебе здоровья и просит, чтобы ты его когда-нибудь простила.

Я опустила глаза. Я не знала, как на это реагировать, не хотела говорить об Этьене с Ажулаем. Мы стояли молча.

— А Манон? — наконец спросила я, когда снова смогла взглянуть на него.

— Манон наконец получила то, чего всегда хотела. Она оставила мне письмо. Она попросила продать ее дом, так как она уехала жить во Францию. С Оливером. Я не знаю, как долго он будет ослеплен ею; она воздействует на него так же, как и на других мужчин, по крайней мере, пока. Но он может, как и все остальные мужчины, устать от смены ее настроений, ее требований. К тому же в скором времени она утратит свою привлекательность.

— И тогда она вернется?

Он пожал плечами.

— Кто знает? Но здесь у нее уже ничего не будет. Ни дома, ни сына, ни друзей — я больше не могу считать ее после всего этого своим другом. У нее не будет… Есть такое выражение… Когда ты больше не можешь приехать домой…

Меня волновало другое.

— Но… Баду. Манон просто оставила его?

Он оглянулся через плечо и посмотрел на дом.

— Она написала, что коль уж меня так волнует будущее ребенка, коль я вмешиваюсь в ее жизнь и расстраиваю ее планы, — она хотела, чтобы Этьен забрал Баду, — то теперь я могу взять на себя ответственность за него. Он ей больше не нужен. Поэтому она бросила его, как делала со всеми, кто был ей уже не нужен.

Он стал передо мной, глядя на меня сверху вниз, а потом шагнул ко мне и положил руку мне на щеку, закрыв шрам.

— Но, конечно же, ничего страшного в этом нет. — Он умолк. — Я люблю этого мальчика.

Я пыталась придумать, что на это сказать, но слишком сосредоточилась на ощущении его руки на моей щеке. Он стоял так близко от меня! Я чувствовала тепло его пальцев, мне было интересно, останется ли на коже синеватое пятно, когда он уберет руку.

— Дважды я ходил в Шария Сура, чтобы поговорить с тобой, — сказал он. — Но оба раза мне говорили, что тебя нет.

— Но Мена не говорила…

— Они считают, что мы чересчур строптивые. Ты и я, Сидония. Они не одобряют… — Он слегка улыбнулся, когда сказал это.

Я ждала.

— Я честный человек, — продолжил он. — У туарегов свой кодекс чести.

— Я знаю, — прошептала я.

— Я был честен с тобой той ночью, когда сказал, что понимаю больше, чем ты думаешь. Я действительно понимаю, чего ты хочешь. Что ты хочешь сказать. И с того дня, когда я пришел в Шария Сура после того, как Манон причинила тебе боль, с того дня, когда ты прижала мою руку к своим губам и сказала, что думала о моих руках… С того дня мне очень трудно скрывать свои чувства. Ты отличаешься от всех женщин, которых я знал, Сидония.

Я смотрела на его губы.

— Ты боишься решиться и не хочешь жить, постоянно испытывая страх. Но ты заставила и меня бояться, Сидония. А я так долго не знал этого чувства, и страх посеял в моей душе сомнения. Я боялся, что, если попрошу тебя остаться со мной…

Он замолчал.

— Боялся чего? — спросила я снова почему-то шепотом.

— Я думал, что было бы лучше, если бы ты сказала «нет». Но если бы ты сказала «да», я бы переживал, думая, что со временем ты перестанешь чувствовать себя счастливой и захочешь вернуться к своей прежней жизни. Даже с твоими картинами. С Баду и Фалидой, с… с нашими собственными детьми. И того, что я смогу предложить тебе, будет недостаточно. Наши жизни такие разные, что…

Я потянулась к нему. И ощутила сладкий вкус дыни на его губах.

— Я вижу свою жизнь здесь, с тобой, — сказала я. Какая-то птица выводила на ветке трели.

— Ты видишь ее такой? И этого достаточно? — мягко сказал он, глядя мне в глаза.

Я подождала, пока птичка не закончит свою песню.

— Да, — сказала я. — Этого достаточно. «Иншаллах», — произнесла я мысленно.

Иншаллах.

Загрузка...