Шаги по стеклу

Роузбери-авеню

На виадуке, который поднимал Роузбери-авеню над Уорнер-стрит, пахло краской. Черная пыль покрывала весь тротуар и скапливалась между столбиками только что загрунтованной балюстрады. Грэму хотелось надеяться, что краска будет подобрана со вкусом. Он заглянул в строительную люльку, висевшую с наружной стороны ограждения, и ему в глаза бросился старый транзисторный приемник, до такой степени заляпанный краской, что впору было его показывать на выставке современного искусства. Находившийся в люльке маляр насвистывал какой-то мотив и сматывал длинный канат.

Грэм испытывал необъяснимое удовлетворение от мерного течения жизни; он почти самодовольно отмечал, что мимо спешат люди, которые даже не смотрят в его сторону – благо он отделался от Слейтера. Ему казалось, он превратился в незаменимый кровяной шарик в артериях города, пусть микроскопический, но жизненно важный; носитель информации, залог развития и перемен.

По всей видимости, она уже его поджидает, готовится, только что начала одеваться, а может, еще принимает ванну или душ. Наконец-то все налаживается, черная полоса закончилась, Стоку дана отставка. Теперь настал его черед, пробил его час.

Интересно было бы узнать, что она теперь о нем думает. Вначале, когда они только познакомились, она, наверное, считала его не более чем забавным и в то же время добрым. Потом у нее появилась возможность узнать его поближе, открыть для себя другие грани его характера. Возможно, она его полюбила. Он вроде бы тоже ее полюбил. Нетрудно было представить, как они станут жить вместе, а там и поженятся. Он будет зарабатывать на жизнь своим искусством – на первых порах, по-видимому, сугубо коммерческим, но потом сделает себе имя, а она будет заниматься… чем пожелает.

По левую руку возвышались городские корпуса: индустриальные и административные здания с жилыми квартирами на верхних этажах. Перед открытой дверью какой-то «Мастерской Уэллса», у самого тротуара, стоял большой спортивный автомобиль американского производства, серии «Транс Ам». Грэм нахмурился: во-первых, ему не понравились вызывающие белые буквы на шинах и вульгарный дизайн, а во-вторых, в памяти всплыло нечто смутное, вроде бы касающееся Слейтера, а может, даже и Сэры.

Потом он сообразил: как и следовало ожидать, это было связано с тусовкой, на которой Слейтер их познакомил. Любопытное совпадение, подумалось Грэму.

Следующая мастерская обдала его запахом новой обуви, когда он остановился, чтобы рассмотреть старинные, давно остановившиеся уличные часы с двусторонним циферблатом; стрелки замерли на двадцати минутах третьего (он сверился со своими наручными часами: на самом деле было 3.49). Грэм мысленно посмеялся, вспоминая тот вечер и очередной ненаписанный сюжет Слейтера.

– Ну, слушай. Это научная фантастика. Существует некая…

– Я тебя умоляю, – простонал Грэм.

Они стояли у камина в гостиной просторного дома на Госпел-Оук, принадлежавшего преподавателю Художественного колледжа Мартину Хантеру (студенты запросто называли его Мартином). Тот устраивал рождественскую вечеринку, но, по своей традиции, делал это с запозданием, в январе. Слейтер, оказавшийся в числе приглашенных, позвал с собой Грэма, убедив его, что можно заявиться и просто так. Они скинулись и купили вино в картонной коробке, красное столовое, которое и цедили сейчас из больших пластиковых стаканов. После ланча ни тот ни другой ничего не ели, кроме каких-то соленых чесночных хлебцев; еще не все гости были в сборе, а вино уже начинало действовать.

Из столовой доносился грохот музыки. Ковры были свернуты, чтобы не мешали танцевать. Но пока еще все собравшиеся просто сидели в гостиной на диванах и пуфах. На стенах красовались работы самого Мартина Хантера – огромные аляповатые полотна, похожие на поверхность овощного супа, какой она видится под воздействием мощного галлюциногена.

– Да ты послушай. Существует некая инопланетная цивилизация; ее обитатели, спроати, готовят вторжение на Землю…

– Если не ошибаюсь, такое уже сто раз описано, – сказал Грэм, прихлебывая вино.

Слейтер рассердился:

– Ты не даешь договорить.

Он пришел в серых полуботинках, в мешковатых белых штанах и красном пиджаке, похожем на смокинг. Сделав глоток, он продолжил:

– Стало быть, они десантируются на Землю, причем для того, чтобы не платить налоги, потому как…

– Чтобы не платить налоги? – не поверил своим ушам Грэм; он подался вперед, вопрошающе глядя на Слейтера.

Слейтер хохотнул:

– Ну да, им приходится проводить большую часть галактического года вне пределов Млечного Пути, иначе галактическая налоговая служба требует от них непомерных выплат, но они, вместо того чтобы оплачивать дорогостоящие межгалактические перелеты, решают обосноваться на какой-нибудь заштатной планете, находящейся в пределах галактики, и просто отсидеться, понимаешь? Но случилось непредвиденное. Они замаскировали свой космический корабль под «Боинг-семьсот сорок семь», чтобы земляне до поры до времени ни о чем не догадывались, однако по прибытии в Хитроу у них потерялся багаж. Весь их арсенал отправляют в Майами, где эти ящики по ошибке выдаются неким психиатрам, прибывшим на международный симпозиум по анальной фиксации после смерти. И что произошло: фрейдисты, получившие доступ к самому современному оружию, захватили весь мир. Тем временем британская иммиграционная служба интернирует всех спроати; из-за ошибки спектрографа при подготовке операции они приняли слишком много танина и сделались почти черными. Хотя вообще они синие. Одному из них…

– А как они выглядят? – перебил Грэм.

После секундного замешательства Слейтер отмахнулся:

– Пока не знаю. Какие-нибудь гуманоиды, скорее всего. Так вот, одному из них удалось сбежать. Он поселился в заброшенной, но работающей мойке для автомобилей в Хейсе, графство Миддлсекс, а тем временем все остальные интернированные спроати умирали от голода.

– Сколько же их было? Вроде маловато для целой цивилизации… – пробурчал Грэм себе в стакан.

– Они просто не хотят светиться, – досадливо прошипел Слейтер. – Ты можешь помолчать? Тот спроати, один-единственный, назовем его Глоппо…

Из прихожей в гостиную, болтая и смеясь, вошли две девушки. Грэм видел их в Художественном колледже. Он ждал, что эти милашки обратят внимание на них со Слейтером. В тот вечер он впервые надел черные вельветовые брюки, полученные от матушки на Рождество (он сам заказал ей такой подарок, иначе она бы купила расклешенные джинсы!), и выглядел очень даже неплохо: белоснежная рубашка, черный пиджак, белые кроссовки и чуть подсветленные темные волосы.

– Эй, перестань глазеть на телок и слушай внимательно. Ты суть уловил? – Слейтер оперся о каминную полку и приблизил лицо к Грэму.

Грэм пожал плечами, поболтал в стакане красное вино и ответил:

– Я уловил, что ты меня заловил.

– О, как тонко, – притворно заулыбался Слейтер. – Итак, Глоппо вживляет в мойку мозг, чтобы заниматься с ней сексом – ну, сам понимаешь, всякие там щеточки, валики, пенки и прочее. Тем временем во Флориде фрейдисты насаждают свои порядки: они уничтожают все фаллические символы, включая биты для гольфа, авиалайнеры, субмарины, ракеты и снаряды. На мотоциклах разрешается сидеть только боком; дальше больше: запрещаются сложенные зонты, джинсы-стрейч, чулки в сеточку. Кто не подчиняется, тому к черепу намертво привинчивают плеер «Сони», который крутит закольцованную кассету с хитами Барри Мэнилоу… а любители Барри Мэнилоу в наказание слушают Джона Кейджа.

– А как поступают с теми, – спросил Грэм, тыча пальцем в Слейтера, – кто балдеет и от Барри Мэнилоу, и от Джона Кейджа?

Слейтер закатил глаза:

– Грэм, это же научная фантастика, а не цирк Монти Пайтона. Слушай дальше. Глоппо уличает мойку в неверности: она ему изменяет с автомобилем «Транс Ам» цвета синий металлик.

– Я думал, «Транс Ам» – это авиакомпания.

– Это автомобиль. Помолчи. Глоппо узнает, что в его отсутствие «Транс Ам» посещает мойку…

– …и мойка его заездила, – хохотнул Грэм.

– Замолчишь ты или нет? Глоппо отключает эту неверную мойку. И тогда…

В гостиной прибавилось народу: в основном это была молодежь примерно его возраста. Гости тусовались группками, трепались и пили вино. Две девушки, которых он приметил раньше, разговорились с подружками. Грэм надеялся, что, глядя на них со Слейтером, люди все-таки разберутся, кто из них «голубой», а кто нет. Он посмотрел через плечо, одобрительно кивая, а Слейтер раззадорился, засверкал глазами, начал усиленно жестикулировать и, похоже, подбирался к концу своего сюжета.

– …до смерти перепуган, потому что его должны вот-вот расщепить на мелкие частицы, пропитанные радиацией, как мозг Рональда Рейгана, и со страху бежит в уборную; его дерьмо застывает в холоде открытого космоса и по чистой случайности оказывается на пути корабля преследователей, который мчится на скорости в половину световой; корабль налетает на дерьмо – и полный финиш. Потом Глоппо и его дружок познали радости орального секса, фрейдисты взорвали Землю, но этого так и так было не миновать, и с тех пор наши герои жили долго и более или менее счастливо. – Слейтер перевел дух, широко улыбнулся и отхлебнул вина. – Что скажешь? Классно, да?

– Ну… – протянул Грэм, глядя в потолок.

– Не томи, противный. Это же круто! Так и скажи.

– Ты это вычитал в книжке, – сказал Грэм. – У этого – ну, сам знаешь… как его…

– Как всегда, полная ясность мысли, Грэм. Какой проницательный ум – прямо в точку. Снимаю шляпу.

– Да ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, – Грэм уставился на бездействующий камин и щелкнул пальцами. – Его еще по телику показывали…

– О, круг поисков сужается, – задумчиво кивнул Слейтер и сделал еще глоток.

– У него тоже Землю взорвали… ну, как же его… – Грэм не переставая щелкал пальцами.

С молчаливым презрением посмотрев на пальцы Грэма, Слейтер утомленно произнес:

– Грэм, сосредоточься на чем-то одном. Ты вспоминаешь название книги или учишься подзывать официанта? У тебя, видно, объем оперативной памяти маловат.

– «Автостопом по Вселенной»! – воскликнул Грэм.

– «…по Галактике», – кисло поправил Слейтер.

– Вот-вот, очень похоже.

– Совершенно не похоже. Просто тебе не дано распознать настоящий талант.

– Ну, не знаю… – ухмыльнулся Грэм, не спуская глаз с двух девушек из Художественного колледжа, которые теперь разговаривали о чем-то своем, сидя на полу в противоположном конце комнаты. Слейтер постучал себя по лбу:

– Головой надо думать, Грэм, а не гениталиями! Жалкая личность. Ведь я тут как тут: талантлив, хорош собой, готов отвечать любовью на любовь, а тебя интересуют какие-то тупые телки.

– Тише ты, болван, – одернул его изрядно захмелевший Грэм. – Вдруг услышат? – Глотнув из стакана, он укоризненно посмотрел на Слейтера. – И брось расхваливать свои прелести. Ты иногда меня просто достаешь. Сколько раз тебе повторять: я не «голубой».

– Боже мой, – сокрушенно выдохнул Слейтер, – честолюбия – ни на грош.

Сейчас, в погожий июньский день, Грэма позабавили эти воспоминания. Та вечеринка удалась на славу, даже если не считать, что там он познакомился с Сэрой; закусок выставили хоть отбавляй, народ подобрался веселый, и незанятых девушек, как он заметил, было предостаточно. Не поддаваясь на самовосхваления Ричарда Слейтера, Грэм размышлял, как бы пригласить на танец одну из тех двоих – более привлекательную.

Вот интересно, подумалось ему, тот вечер остался далеко в прошлом, а воспоминания о нем сохранились свежими и яркими, словно все это случилось на прошлой неделе. Он дышал полной грудью. На пути ему попались почтовые служащие в униформе сортировочного участка Маунт-Плезант, которые остановились перекинуться парой слов возле небольшого кафе. У тротуара стояла большая итальянская машина ярко-красного цвета. Такая бы понравилась Слейтеру. Грэм улыбнулся своим мыслям и перешел через дорогу к сортировочному участку, от которого пахло краской – тоже свежей.

Слейтер заметил Сэру, как только та появилась в дверях гостиной. Просияв, он поставил пластиковый стакан на каминную полку.

– Сэра, дорогуша! – окликнул он, пробился сквозь два кружка гостей и обнял ее за плечи.

Она никак не отреагировала, но, когда Слейтер отстранился, ее губы изогнулись в легкой улыбке. Грэм смотрел не отрываясь; он заметил, что девушка бросила взгляд в его сторону. Слейтер повел ее к камину тем же путем, сквозь группки беседующих. Грэм остолбенел. Парни болтали напропалую как ни в чем не бывало. Неужели ни один человек не обратил на нее внимания?

Она была стройна, довольно высока. Густые черные волосы казались слегка спутанными, словно она не причесалась, встав утром с постели. Лицо и все открытые участки кожи пленяли белизной. Черное платье, отделанное чуть поизносившимся старинным кружевом, окутывало ее нежной пеленой, словно легкая черная дымка. Поверх тонкого платья был надет стеганый китайский жакет в ярко-красных тонах; в гостиной сразу стало светлее. Черные чулки, черные туфельки на низком каблуке.

На ходу она стягивала перчатки. В скромном, глубиной в ладонь, вырезе ее платья виднелась причудливая белая полоска, похожая на широкое колье с необработанными краями, кое-как наброшенное на шею. Когда она приблизилась, он понял, что это шрам, который выделялся белизной даже на фоне ее бледной кожи. У нее были широко распахнутые, как от удивления, черные глаза, будто слегка оттянутые к вискам. Маленький рот обрамляли бледные губы, которые выглядели чуть крупноватыми, словно они были разбиты в кровь, а потом припухли. Никогда в жизни он не видел никого и ничего прекраснее; не успела она дойти от дверей до камина, а он уже понял, что влюбился.

– Познакомься, Сэра: это и есть красавчик инженю, которого я пытаюсь соблазнить. – Слейтер светским жестом указал на Грэма. – Мистер Грэм Парк, прошу любить и жаловать; миссис Сэра ффитч. Самое блистательное и элегантное создание, появившееся на свет в Шропшире… не считая меня, разумеется.

Она остановилась, чуть склонив голову. У него заколотилось сердце. Наверное, по телу пробежала дрожь. Она смотрела на Слейтера сквозь черную паутинку волос, потом слегка наклонила голову в другую сторону и, оказавшись лицом к лицу с Грэмом, протянула ему свою изящную руку. Миссис! Значит, она замужем! Как же так? На какую-то долю секунды, на конечную, неразложимую единицу желания в нем вспыхнуло чувство – какое-то ранее не изведанное внутреннее устремление, но теперь это ничтожно малое, совершенно стандартное сообщение, всего из нескольких знаков, внезапно погасило все его надежды, как грошовую лампочку. (Два года назад он со школьным приятелем, которого с тех пор не встречал, поехал на лето в Грецию, и как-то раз они сели в маленький, битком набитый допотопный поезд, который в адскую жару тащился из Афин по выжженной солнцем равнине. За окном проплывала иссушенная охристая почва с однообразными колючими кустарниками. Грохочущий вагон заполонили туристы с рюкзаками и одетые в черное греческие крестьянки с курами. Вдруг его приятель Дэйв закричал: «Гляди!» – и он, обернувшись, успел заметить Коринфский канал; будто лезвие рассекло пейзаж, сверкнуло синевой и на мгновение приоткрыло далекий кораблик среди бездны воздуха и света. А дальше опять потянулась бесплодная равнина.)

– Здравствуйте, – произнесла она и бросила взгляд на свою протянутую руку.

От него не укрылось, что Слейтер сделал глубокий вдох, запрокинул голову и по своему обыкновению должен был закатить глаза, но Грэм не стал этого дожидаться: он быстро кивнул, перехватил стакан другой рукой и чопорно пожал холодную женскую ладонь:

– А… здравствуйте.

Сколько ей было лет? Двадцать с лишним? Он не стал задерживать рукопожатие. Она все еще смотрела ему в глаза. Ее фигура, как и все остальное, была прелестна; ему захотелось выть, а может, даже перебросить ее через плечо и кинуться наутек. Кто она такая? Зачем его терзает? Она не отводила взгляда. Спокойные, внимательные глаза, зрачок и радужка почти одного цвета. Математически безупречные скобки черных бровей. Он вдыхал ее благоухание: прохладное, резковатое, с ноткой мускуса, как изморозь на оконном стекле, за которым открывается хвойный лес.

– Не волнуйтесь, – произнесла она, улыбаясь, – Ричард о вас почти ничего не рассказывал. – Она перевела взгляд на Слейтера, который, взяв с каминной полки свой стакан, смотрел на них с усмешкой, если не сказать – с ухмылкой.

Грэм пожал плечами.

– А о вас… – он запнулся, пытаясь проглотить комок в горле, чтобы скрыть свое восхищение, – о вас он вообще никогда не упоминал.

Улыбаясь, она перевела взгляд на Слейтера и засунула черные перчатки в карман стеганого жакета.

– Итак, молодые люди, – заговорила она, все так же переводя взгляд с одного на другого, – у меня к вам есть дерзкое предложение: а не выпить ли нам по стаканчику? Я, между прочим, тоже купила бутылку, но сунула не в тот карман, она выскользнула через дыру в подкладке и разлетелась вдребезги. – Ее брови выгнулись дугой, и Слейтер захохотал.

– Прекрасный рассказ, Сэра! Будь уверена, мы бы тебя простили, даже если бы ты с самого начала шла сюда с пустыми руками. – Он обернулся к Грэму. – Заметь, как Сэра одевается: стиль раннего благотворительного секонд-хенда «Оксфам». Вполне возможно, она говорит правду. – Он погладил девушку по плечу и снова поставил стакан на каминную полку. – Прошу прощения, мэм.

Он начал протискиваться сквозь толпу гостей, которая почти заблокировала выход. Грэм и не заметил, в какой момент в гостиной сделалось жарко и многолюдно. Однако сейчас, когда Слейтер отошел, они словно оказались наедине. Девушка нагнулась, стоя на одной ноге, и занялась пряжкой на туфельке, но стала терять равновесие и шатнулась к нему! Он протянул руку; Сэра ухватила его за локоть, пробормотала нечто, что при желании можно было истолковать как «спасибо», а сама продолжала теребить пряжку.

Это не укладывалось в голове. У него даже начался зуд в том месте, которого коснулись ее пальцы. Вокруг бешено бьющегося сердца образовалась бескрайняя сухая пустота, гулкая пропасть. В горле запершило. Она отпустила его локоть и со смехом подняла снятую с ноги туфельку:

– Можете убедиться. Видите? Вино.

Грэм выдавил скрипучий смешок – на большее недостало сил – и взглянул на миниатюрную черную лодочку. Вся внутренняя поверхность, напоминавшая по форме песочные часы, только из белой кожи, была покрыта бледно-красными пятнами и до сих пор не просохла. Сэра, смеясь, поднесла туфельку к его лицу, но тут же опустила голову, словно смутившись:

– Понюхайте, если не брезгуете. – У нее был чуть хрипловатый грудной голос.

Изо всех сил изображая веселье, то кивая, то покачивая головой, Грэм выговорил:

– Да, похоже, и вправду вино, – и мучительно осознал, что выглядит законченным идиотом.

Его охватил ужас. Он не мог придумать, что бы еще сказать. Беспомощно озираясь, он выискивал глазами Слейтера, пока Сэра, держась одной рукой за каминную полку, надевала туфельку и застегивала пряжку. В дверях, над головами гостей, возникла винная коробка, которая, к его облегчению, поплыла в их сторону.

– А… вот и вино, – выдавил Грэм, следя взглядом, как Слейтер пробивается сквозь толпу и опускает коробку вместе с чистым стаканом.

– Пока тебя не было, я представила Грэму доказательство, что честно несла сюда вино и что оно разлилось, – сообщила Сэра, когда Слейтер, коротко кивнув кому-то из знакомых, приблизился к ним. Он водрузил коробку на белую каминную полку и, подставив под маленький краник чистый стакан, наполнил его почти до краев.

– Вот как? Надеюсь, это произвело должное впечатление.

– Обалденное, – нервно подтвердил Грэм и тут же обругал себя за косноязычие. Впрочем, никто, кроме него, не придал этому слову никакого значения. Но он действительно обалдел – и не сомневался, что это бросается в глаза всем и каждому. Поднеся к губам стакан, он исподволь наблюдал за Сэрой.

– Что скажешь, Сэра? – Слейтер облокотился на камин, с улыбкой глядя на бледноликую девушку. – Как поживаешь? Стоит ли еще наш родной городок?

Если Грэму не изменяла память, речь велась о Шрусбери. Слейтер повернулся к нему:

– Мы с Сэрой одно время жили по соседству. Сдается мне, предки даже рассчитывали нас поженить, но, конечно, вслух об этом не говорили. – Он вздохнул и смерил ее взглядом.

У Грэма екнуло в груди, а может, в животе; Слейтер между тем продолжал:

– Однако это не для меня. Хотя, конечно, рядом с Сэрой мне иногда хочется стать лесбиянкой.

Грэм зашелся смехом и тут же себя оборвал, чтобы не перегнуть палку. Он снова укрылся за спасительным стаканом, но пересохшие губы не сделали ни единого глотка. Напиться было бы непростительно; он просто не мог позволить себе осрамиться перед такой женщиной. Насколько верно он определил ее возраст? Не привирает ли Слейтер, что они почти ровесники, что в детстве были настолько влюблены друг в друга, что их родители… Он потряс головой, прогоняя хмель. В комнате вдруг стало невыносимо душно. Нахлынула клаустрофобия. Откуда-то из другого помещения донесся отдаленный вопль; гул голосов на мгновение умолк, и все головы повернулись к дверям.

– Это, я полагаю, забавы Хантера, – беспечно сказал Слейтер, махнув рукой. – Ему праздник не праздник без любимого развлечения: защекотать жену, чтобы та напрудила в трусы. Извини, Сэра, я тебя перебил…

– Ничего страшного, – ответила она. – Я просто хотела сказать, что там тоска и убожество. Особенно зимой.

– Поэтому ты перебралась сюда, – подхватил Слейтер.

Девушка кивнула:

– Я… поживу у Вероники, пока она не вернется из Штатов. – В ее голосе Грэму почудилось что-то странное.

– О боже, в Айлингтоне, в этой ночлежке, – посочувствовал Слейтер. – Бедная ты, бедная.

– Все лучше, чем мое прежнее жилье, – негромко отозвалась Сэра.

Теперь она отвернулась, и ему были видны только очертания ее щеки и линия носа; она слегка потупила голову, и голос снова дрогнул. Слейтер сочувственно поцокал языком, уставясь к себе в стакан.

– Все-таки ушла от него? – спросил Слейтер, и Грэм почувствовал, как у него удлиняются глаза, будто кто-то оттягивает кожу к вискам, – точно такое же выражение он с самого начала уловил на лице Сэры.

– Все-таки ушла. – Она как-то вызывающе тряхнула головой, и по спутанным черным волосам пробежала волна.

– А как тот, другой? – нарочито холодно полюбопытствовал Слейтер, сохраняя безразличный вид.

У него в глазах вдруг появилась какая-то поволока, почти как у нее. Грэм всем телом подался вперед, чтобы не пропустить ответ. Она успела что-то сказать? Оба теперь говорили совсем тихо, им не требовался лишний собеседник, а в комнате было шумно: гости смеялись и галдели, за стеной гремела музыка.

– Не надо об этом, Ричард, – попросила она, и в ее тоне Грэму почудилось страдание.

Сэра немного отвернула лицо от Слейтера и сделала большой глоток из своего стакана. Теперь она хмуро смотрела на Грэма, но в конце концов уголки ее губ слегка изогнулись кверху.

Парк, ты идиот, обругал себя Грэм, таращишься на нее, как на инопланетянку. Возьми себя в руки. Он ответил ей улыбкой, а Слейтер с коротким смешком объяснил:

– Бедняжке Сэре не повезло – вышла замуж за подонка, который к тому же имел глупость работать по части канализации. Вот я и говорю: раз жена от него ушла, ему остается только одно – броситься с головой в работу!

Грэм хотел было улыбнуться, хотя шутка показалась ему довольно бестактной, но в этот миг Сэра резко поставила свой стакан на полку, снова обернулась к нему и подошла ближе. На ее лице обозначились странные резкие линии, глаза блестели; она взяла Грэма под руку и, демонстративно обратившись к нему, а не к Слейтеру, предложила:

– Потанцуем?

– Ай-ай-ай, мой длинный язык! – пробормотал Слейтер себе под нос, а Сэра забрала у Грэма стакан и, поставив рядом со своим, решительно повела его, бессловесно-покорного, в другую комнату, где грохотала музыка.

Потом они танцевали. Он не мог вспомнить, под какую пластинку, пленку или хотя бы мелодию. Во время медленных танцев он сквозь одежду ощущал тепло ее кожи. О чем у них шел разговор, он тоже не вспомнил. Они танцевали и танцевали. Грэм вспотел и натер ноги, а вскоре у него вдобавок заныли все мышцы, словно это был не танец, а марш-бросок через незнакомый, шумный, труднопроходимый лес, где ожившие деревья мягко толкали его в темноте. Вокруг не существовало ни души, кроме них двоих.

Она неотрывно смотрела на него, а он пытался скрыть свои чувства, но во время танца ему постоянно хотелось остановиться, не разнимая рук, и просто постоять в молчаливом удивлении, чтобы через неподвижность выразить то, что он неспособен был передать в движении. Хотелось обнимать ее, прижимать к себе, вдыхать ее запах.

Прошло немало времени, прежде чем они вернулись в гостиную. Слейтера там уже не было. Кто-то унес с каминной полки вино и стакан Сэры. Они по очереди допивали то, что осталось в стакане Грэма. Он избегал встречаться с ней взглядом. На ее щеках по-прежнему не было румянца, но теперь от нее исходил какой-то физически ощутимый жар, который передавался ему. В гостиной, как ему показалось, стало совсем темно и тесно. Люди передвигались, толкались, смеялись и галдели, но для него их как бы не существовало. В призрачном полумраке белый шрам, прорезавший белую кожу вокруг ее шеи, словно излучал какое-то свечение.

– А ты неплохо танцуешь, – сказала она.

– Я совсем… – начал было он, но запнулся. – Очень редко… Я только… – Он вконец оробел.

Сэра улыбнулась:

– Ты сказал, что занимаешься живописью. Учишься в колледже?

– Да, на втором курсе, – ответил он и тут же прикусил язык.

Получилось, будто он стремится доказать, что вышел из школьного возраста. Ему не раз говорили, что у него детское лицо. Когда он заходил в паб, его частенько спрашивали, сколько ему лет. А ей сколько лет? И сколько она дала бы ему на вид?

– И что ты рисуешь? – спросила она.

Он пожал плечами, немного успокоившись; такой вопрос был для него не внове.

– Что задают. Этюды. Но на самом деле…

– Грэм, кто это прелестное создание?

Грэм затравленно оглянулся на голос мистера Хантера. Хозяин дома, исполин со скорбным лицом, был похож на Демиса Руссоса, облаченного в какой-то длинный коричневый балахон. Грэм даже закрыл глаза. Мистер Хантер и внешне, и по сути оставался человеком шестидесятых. Его толстая рука сжала плечо Грэма.

– А вы темная лошадка, молодой человек! – Он шагнул к Сэре и почти загородил ее от Грэма. – Грэм настолько вами очарован, что потерял дар речи, а то бы он нас познакомил. Меня зовут Марти Хантер (Марти? – изумился Грэм); я хотел спросить, вы не пробовали позиро…

Тут кто-то вырубил электричество, музыка застонала прощальными томными басами, и воздух огласился одобрительным животным ревом.

– Ах, мать вашу… – явственно услышал Грэм голос мистера Хантера; темная громада протиснулась мимо него, бормоча: – Не иначе как это Вудолл, каждый раз одно и то же…

В кромешной тьме чиркали спички, щелкали зажигалки; Сэра, ахнув, прильнула к Грэму. Кругом уже вовсю плясали язычки пламени, а он только и успел, что обнять ее за плечи. Когда зажегся свет, она тут же отстранилась и тряхнула головой; между ними все еще парило облачко ее духов. Вновь заиграла музыка, и гости разочарованно загудели: «Ну-у-у…».

– Извини, – услышал он ее голос. – Это глупость. Я и грозы боюсь… тоже. – Она рассеянно огляделась в поисках стакана, но Грэм уже протягивал ей остатки вина. – Вот спасибо, – сказала она и выпила все до капли.

– Не нужно извиняться, – сказал он. – Мне было приятно.

Она быстро подняла к нему лицо и робко улыбнулась, словно не доверяя его словам. Грэм облизнул губы, подался вперед и коснулся ее руки, сжимавшей пустой стакан. Сэра избегала встречаться с ним взглядом.

– Сэра, я…

– Не возражаешь, если мы… – перебила она, бросив на него мимолетный взгляд, и поставила ненужный стакан на полку. – Мне как-то не по себе…

– Что случилось? – встревожился Грэм, придерживая ее за руку и за плечо.

– Прости, мне нужно… – Она уже шла к дверям, а он работал локтями, чтобы проложить ей дорогу.

В прихожей они снова столкнулись с мистером Хантером, который нес на руках апатично свесившую лапы черную кошку. Завидев их, он нахмурился.

– Что-то вы бледная, а? – обратился он к Сэре, а потом повернулся к Грэму. – Кажется, вашу подругу сейчас вырвет.

– Ничего подобного, – запротестовала Сэра, обратив к нему лицо. – Не обращайте на меня внимания. Мне просто надо полежать на снегу – и все.

Она устремилась вперед, к выходу, но мистер Хантер преградил ей путь:

– Нет уж, позвольте. Я найду вам более подходящее… идите-ка сюда.

Он опустил кошку на старый диван, придвинутый к стене, и повел Грэма с Сэрой вверх по лестнице.

Дойдя до конца Фэррингдон-роуд, Грэм миновал Истон-стрит и снова увидел строительную люльку, в какой работают маляры или стекломои. Почему-то она лежала на тротуаре, перевернутая вверх дном, в аккуратном кольце свернутого каната. Лето, сезон покрасочных и ремонтных работ. Пора генеральной уборки после снятия зимних чехлов. Он невольно улыбнулся, возвращаясь мыслями к той первой встрече, к тому странному, если не сказать галлюциногенному вечеру. У него на пути, посреди тротуара, оказалась старушка, которая напряженно разглядывала противоположную сторону улицы, где стоял мужчина на костылях и ждал, когда можно будет перейти через дорогу. Грэм почти машинально набросал в уме зарисовку этой уличной сценки.

– Слейтер на моих глазах ушел с каким-то гориллоподобным Ромео, – сообщил мистер Хантер, когда они остановились на лестничной площадке второго этажа в его просторном доме. – Надеюсь, вы не рассчитывали, что он вас подвезет? – спросил он Грэма.

Грэм отрицательно покачал головой. Насколько он знал, Слейтер в жизни не садился за руль.

Мистер Хантер отпер ключом какую-то дверь и включил свет.

– Это комната нашей дочки; ну-ка ложитесь, милая девушка. А вы побудьте с нею, Грэм; на всякий случай скажу жене, чтобы к вам заглянула. – Перед тем как прикрыть за собой дверь, он поочередно улыбнулся Сэре и Грэму.

– Ну вот, – смущенно выговорил Грэм, когда Сэра присела на краешек подростковой кровати, – пришли. – Он закусил губу, не зная, что делать дальше.

Сэра опустила голову на руки. Глядя на иссиня-черный хаос ее волос, Грэм обмирал от желания и нерешительности. Когда она посмотрела ему в глаза, он только и спросил:

– Как ты? Что с тобой такое? Ну, в общем… что-то болит?

– Сейчас все пройдет, – сказала она. – Не сердись, Грэм. Если хочешь, возвращайся к ребятам. Мне ничего не нужно.

Он весь напружинился, шагнул вперед и присел у нее в ногах.

– Как скажешь, могу и уйти. Но лучше я тут побуду. Не хочу… оставлять тебя одну. Но если тебе надо посидеть в одиночестве… Там мне все равно будет неспокойно, буду все время думать, как ты тут…

Он соображал, как бы половчее ее обнять, но она сама прислонилась к нему и положила голову на плечо; от запаха ее духов у него поплыло перед глазами. Судя по всему, она задремала. Нельзя сказать, что они сидели обнявшись: руки Сэры тяжело и безжизненно, словно у марионетки, лежали на коленях. Придерживая ее за плечи, Грэм чувствовал, как ее знобит. Он проглотил застрявший в горле комок и принялся разглядывать комнату, от пола до потолка оклеенную постерами. Снупи, кони на солнечном лугу, Адам Ант, «Дюран-Дюран». В углу белый, будто игрушечный, туалетный столик, сверкающий аккуратными рядами флаконов и баночек. Сэра вздрогнула, и Грэм подумал, что она плачет. Он непроизвольно зарылся лицом в облако ее волос.

Сэра подняла голову, слез не было. Она положила руки на покрывало и стала пытливо вглядываться в его лицо: ее пристальный взгляд исследовал его правый глаз, потом левый, затем скользнул к губам. У него возникло такое ощущение, будто его изучают, чтобы навесить бирку; он чувствовал себя мотыльком, попавшим в темную полосу антимаяка, и не знал, как вырваться из плена этих внимательных черных глаз.

– Прости, Грэм, я не собираюсь с тобой заигрывать, – сказала она, снова опуская голову на руки. – Мне просто нужно кого-нибудь обнять, и ничего больше. У меня сейчас… ох… – Она тяжело покачала головой, прервав свои объяснения.

Он накрыл ладонью ее руку.

– Вот меня и обними, – предложил он. – Я не против. Тут все ясно.

Не поднимая лица, она привалилась к его плечу, потом ее руки осторожно обхватили его за пояс, и так они просидели еще очень долго; Грэм слушал отдаленный шум вечеринки и при этом чувствовал – и телом, и полукругом своей руки, лежащей на ее плечах, – каждый вдох и выдох Сэры, нежный прилив и отлив ее дыхания. «Умоляю, – заклинал он, – умоляю, не входите сюда, миссис Хантер. Не разрушайте это хрупкое неземное блаженство».

На лестнице послышались шаги, и Грэму показалось, что его сердце старается попасть им в такт, но шаги и смех удалились. Он обнимал Сэру, вдыхая ее аромат, и таял от ее близости. Его пьянили ее духи, само ее присутствие; он испытывал такое чувство… какого прежде не ведал.

Этого не может быть, твердил он себе. Что тут происходит? Что со мной делается? Это такое счастье, такое умиротворение, какого не приносила даже любовная близость. Ночные похождения в Сомерсете, в чужих домах или машинах, а то и прямо на траве, в лунном свете; тщательно подсчитанные и сопоставленные победы; они превратились в ничто. Сейчас существовало только это.

Господи, надо же быть таким идиотом.

В январе, среди этого сумбура, в старом лондонском доме на Госпел-Оук, я теряю свое сердце. Где уверенность, что она когда-нибудь ответит мне взаимностью? Силы небесные, если бы можно было продлить этот миг, просто жить, быть вместе, прижимать ее к себе, чтобы не боялась грозы, лежать в ее объятиях.

Сэра снова шевельнулась, и Грэм невольно сравнил ее с ребенком, который вздрагивает во сне; он с улыбкой растворялся в плавном течении ее духов, струившемся от непослушных черных волос, но она проснулась и подняла голову, слегка отстранилась и посмотрела на него искоса, да так, что ему пришлось поспешно спрятать улыбку, которая не предназначалась никому.

– О чем задумался? – спросила она.

У Грэма вырвался глубокий вздох.

– Я задумался о том… – с расстановкой ответил он, ощущая ее руки у себя на поясе (но нет, одна рука взметнулась вверх, чтобы убрать со лба волосы; правда, она тут же вернулась на прежнее место и сомкнулась с другой!), – о том… есть ли возможность определить, что это было за вино. Ну, вино у тебя в туфельке. Можно ли определить, какого года урожая… из каких виноградников… м-м-м… с южного или северного склона, с кислых или известковых почв.

Беззащитное бледное лицо в обрамлении черного ореола озарилось широкой улыбкой и вмиг оттаяло. Он задохнулся от этой красоты – и оттого, что такая перемена произошла не без его участия. У Грэма даже раскрылся рот, но он вовремя это заметил.

– Тебе надо организовать конкурс по дегустации шампанского из женских туфелек, – засмеялась она.

Он довольно кивнул. Сэра вздохнула; выражение ее лица снова переменилось, она убрала руки и согнулась пополам, обхватив себя за плечи.

– Мне нужно в туалет, – сказала она. – Ты не уйдешь?

– Не уйду, – пообещал он и упрекнул себя за излишнюю серьезность, потом дотронулся до ее руки и спросил: – Тебе нехорошо?

– Это нервы. – Сэра покачала головой и посмотрела на его руку. – Спасибо тебе за… просто спасибо, и все. Я сейчас вернусь.

Она быстро поднялась и вышла из комнаты. Грэм повалился на кровать и широко раскрытыми глазами уставился в белый потолок.

Никогда в жизни он бы не поверил, что такое возможно. Со временем перестаешь верить в Деда Мороза, в волшебников, во всезнание родителей… и в такую вот бьющую через край, самозабвенную, безумную, сказочную любовь, которая считается идеалом. На деле все заканчивается сексом, изменой, разводом. Да, случаются увлечения, но чтобы любовь вспыхнула с первого взгляда, благоухания и прикосновения? У него? Куда улетучился его тщательно культивируемый цинизм?

Сначала Грэм лежал без движения и просто ждал. Через некоторое время он поднялся и начал мерить шагами комнату под высоким потолком, разглядывая ряды постеров и мягкие игрушки, два старых платяных шкафа, миниатюрную стойку-елочку для колец, увешанную дешевыми яркими побрякушками. Он пощупал плотные темно-зеленые гардины, выглянул в сад и рассмотрел соседний дом, высокий и неосвещенный. По небу разливался желтоватый свет; в саду пигментными пятнами белели плашки снега. Наконец дверь отворилась. Грэм радостно обернулся.

На пороге, покачиваясь и держась за косяк, стояла высокая, нетрезвая на вид женщина с острым лицом и соломенными волосами, одетая в красный спортивный костюм.

– Как ты тут, голубчик? – спросила она Грэма, оглядывая комнату.

Грэм попытался изобразить улыбку:

– Все в порядке, миссис Хантер. Миссис ффитч вышла… м-м-м… в туалет.

– Понятно, – сказала женщина. Грэм встречался с ней на торжественном вечере в честь окончания семестра, но она, похоже, его не узнала. – Ну, тогда ладно. Смотрите только… простыни не замарайте.

Она удалилась, прикрыв за собой дверь.

Грэм нахмурился, размышляя над ее словами. Тут дверь распахнулась снова, и перед ним еще раз возникла миссис Хантер.

– А мужа моего не видали? Я миссис Хантер, Марти – мой муж.

Грэм отрицательно покачал головой. Излишняя учтивость была бы ни к чему; он почти презирал эту пьяную особу.

– Нет, миссис Хантер, – сухо сказал он, – вашего мужа я не видел.

– М-м-м, – промычала она и ушла.

Теперь Грэм все время смотрел на дверь, но ее больше не открывали. Кутерьма вечеринки не утихала. В воздухе запахло чем-то подозрительным: то ли травкой, то ли смолистыми парами. Грэм вернулся к окну и стал рассматривать отражение комнаты в оконном стекле. Он посмотрел на часы и прикинул, сколько времени отсутствовала Сэра. Целую вечность. Может, пойти и проверить, не случилось ли чего-нибудь дурного? А вдруг ей это будет неприятно? А вдруг все же что-то случилось? Вдруг она лежит без сознания?