Шанкр

Глава 16. "La Crimosa"

Было на удивление многолюдно, а может просто христианский праздник. Все что-то просили у святых, суетливо крестились; у алтаря, казавшегося отдаленным и невнятным в толпе, шла тихая распевная служба. Рита отошла за свечками. Лиза огляделась - львиную часть прихожан составляли полусогнутые женщины в мохеровых шарфах с болезненными глазами или богобоязненные бабули в нищих одеждах. Отдавало глубокой животной тоской, такой, что Лизе сразу захотелось всплакнуть и сбежать отсюда, что не имело бы никакой пользы - она чувствовала, что печальный вирус ею уже схвачен. За окнами стемнело и вяло застучал снежный ноябрьский дождик.

Рита сунула ей в руку две свечки и сама куда-то по-деловому юркнула. Лизе в слезливости своей и вовсе растерялась, подняла глаза осмотрелась. Иконы звали на смерть - дескать, другого выхода не предвидится, молитесь и дохните, несчастные. Такие у святых были упаднические глаза. Только Николай Чудотворец выделялся светлым благодатным пятном. Лиза воткнула возле него свои свечки, и начала обстоятельное перечисление по принципу "ложку за маму, ложку за папу...". Народу кроме Толика на две свечки набралось чересчур много, но Лиза махнула рукой на ритуальные формальности. Светлый Никола все простит и копейки считать не будет. Он смотрел на Елизавету сверху вниз, не отводя глаз от нее, ловя ими каждое ее движение, и цепкий этот взгляд, хоть и являлся всего лишь чудным оптическим свойством портретов, воплощался в призрачную чувственную игру. Лукавая кисть здесь поработала, думала Елизавета, получился и Чудотворец, и Николай - по отдельности, как на переливных картинках. Левый глаз прикрой - вроде святой, а правый прищурь - мирской, седой, красивый. И сподручней докричаться до последнего, ибо он, как люди, легок и грешен в своих фантазиях и в фантазиях о нем.

Лиза вдохнула свободно, чувствуя себя счастливо от того, что отдельно от преклоненного молящегося собрания сирых и слабых, и похоже, что даже бездомных и нищих. Оглянулась вокруг - и чуть поодаль, в левом приделе, увидела Яшу. Яше было все равно, у какой иконы плакать. И он плакал, ни на кого не смотря и ни за кого не молясь. Тупая паника овладела Лизой, менее всего ей хотелось сейчас встречаться взглядом с оголенным горюшком. Она юркнула в толпу, отыскала Маргариту, которая уж откровенно скучала, но повинуясь инерции, стояла и разглядывала прихожан, - и они быстро покинули обитель печали. "Ты чего?" - спросила Марго. "Да так. Не объяснить. Я увидела Яшу. Он, по-моему, плакал". "Да?.. мне Сонька вроде бы говорила, что у него мать умерла. Единственная его любовь... да я, собственно, ничего не знаю, Венька мало о нем рассказывал. Жалко Яшку. Надо было... А впрочем, ты права. Лучше было сбежать. Мы ему ничем не скрасим несчастья..."

-А, может, он и не плакал. Я не так близко его видела. Просто подбородок поджатый, если слеза не уже, то вот-вот... Понимаешь? Мы ему были бы совсем некстати.

-Наверное... его не назовешь счастливчиком.

-Всегда не по себе, если мужчина плачет...

-Хм... мужчина. Он не мужчина, он, как говорят, педрилка картонная. Голубые плачут там, где у мужиков не принято... Вот голубых и жалеют. А по сути говоря, пожалеть иногда стоит волосатое большинство - они даже разреветься лишний раз не могут. Голубые более инфантильны, они не душат в себе прекрасные и непрекрасные порывы. Особенно непрекрасные, то бишь естественные... Знаешь, как ни странно, голубым живется свободней... как говорят психологи, у них меньше внутренних свидетелей...

-Ладно, давай уж не будем о том, что там психологи... У голубых своей неразберихи хватает. Давай покурим.

Они отошли вглубь церковного дворика, где с наружной стороны его ограды алкоголизирующие распухшие лица продавали замусоленные мелочи жизни - устаревшие книжки, водопроводные смесители, детские ботиночки, старушечьи фасоны с рюшечками и прочую дребедень. Одна из них, жаждущих принять на грудь, продавщиц в смешной зеленой шапке, похожей на мохнатый ежиковидный полушар, нервно справляла нужду, не замечая зрителей. "Сейчас приду", - басовито отзывалась она не чей-то возглас, и Рита с Лизой внезапно развеселились, сбросили с себя весь этот "церковный джаз", критическая масса взорвалась внутри смешливым издевательским состояньицем из серии "так плохо, что уже и хорошо".