Шарль-Луи Монтескье. Его жизнь, научная и летературная деятельность

Глава IV. Частная жизнь и «Размышления о причинах величия и падения римлян»

Жизнь в замке Ла-Бред. – Частные дела. – Аристократизм Монтескье. – Монтескье – хозяин и администратор своих имений. – «Размышления о причинах величия и падения римлян» и подготовительные к ним работы.

Со времени возвращения из путешествий Монтескье постоянно жил по полгода в Париже и в своем замке. В деревню Монтескье уезжал, чтобы в тиши работать над своими произведениями; в Париже он подготавливал и обдумывал их. Здесь, в живой беседе по интересующим его вопросам, он старался яснее определить свою мысль, выслушать возражения и взвесить их. Поэтому он искал подходящего общества и бывал всюду. Особенно, конечно, полезным было для него посещение разнообразных салонов, которые действительно собирали массу блестящих и умных людей и где в живой и легкой беседе обсуждались самые сложные философские вопросы. До известной степени под влиянием этих салонов выработалась вся литература XVIII века – легкая, изящная и вместе с тем глубоко затрагивающая сложнейшие проблемы, пересыпанная блестящими и остроумными афоризмами, не останавливающаяся перед парадоксами. Монтескье особенно деятельно искал этих контактов еще и потому, что никто из близких ему людей не мог быть ему интересным собеседником именно по предметам, занимавшим его более всего. Жена Монтескье не обладала блестящим умом. Это была, как мы знаем, женщина посредственная, и Монтескье никогда не был с нею особенно близок. Правда, он очень любил свою младшую дочь, – она была красивая, бойкая и даровитая женщина, и даже помогала отцу в его работах тем, что читала ему вслух; но и она ни в коей мере не могла заменить ему обширных знакомств салонов. Что касается сына Монтескье, которого он считал человеком выдающимся, то в действительности это был хотя и весьма почтенный, но самый посредственный человек. То же надо сказать о младшем брате Монтескье, низорском аббате. Единственное исключение из всех окружавших Монтескье лиц составлял его секретарь, молодой врач, впоследствии известный химик, Дорсе. Он был воспитателем внука Монтескье и вместе с тем его помощником в литературных трудах: Монтескье ему доверял классификацию материалов для своих работ. Это был умный и образованный человек, благодаря связям Монтескье получивший возможность завязать контакты со всем ученым миром и сделавшийся со временем академиком и сенатором во времена Первой империи.

Из известных салонов Монтескье посещал в это время чаще всего салоны мадам Тансен, Жоффрен, Рошфор и Эгильон.

Прежде всего по прибытии во Францию Монтескье принялся за устройство своего хозяйства и вообще частных дел. Впрочем, и в свое отсутствие он следил за всем, что делалось в имениях, причем часто в письмах давал подробнейшие инструкции и хозяйственные распоряжения, входя во все мелочи, до указания места посадки того или иного дерева включительно. Прежде всего он озаботился помещением в колледж старшего сына, которому в то время минуло уже пятнадцать лет.

Затем он переделал парк в своем замке на английский манер, и это очень занимало его. Он писал своим друзьям по окончании этих преобразований, длившихся несколько лет: «Для меня будет праздником поводить вас по моему имению Ла-Бред, где вы найдете замок, прекрасно украшенный по идее, заимствованной мною в Англии». Действительно, замок Ла-Бред представлял собою чудный уголок. Сам замок, построенный в XIII веке, возвышался в виде башни с зубцами наверху, очень массивной, с почерневшими от времени каменными стенами. Его окружали широкие рвы, наполненные проточной водой, которая затем в виде каскадов и ручейков разливалась по парку, лугам и полям. С юга и с запада примыкали к замку старинные рощи с вековыми деревьями, а на север и на восток расстилались луга. Там и сям виднелись кривые и асимметричные аллеи. Вдали тянулся столетний сосновый бор. Монтескье вообще любил свое имение и был к нему привязан по воспоминаниям детства. В этих поместьях он провел полжизни, в них было главное его богатство, источник того почетного положения, которым пользовался он и которое надеялся передать своему сыну.

В то время во Франции права дворян-землевладельцев были довольно обширны, хотя и утратили всякое политическое значение. Побывав в Англии, Монтескье стал особенно ценить свое аристократическое происхождение и несколько преувеличивать значение аристократии вообще в государственной жизни. Во Франции дворянство теряло всякое значение, а Монтескье мечтал еще о славном и почетном для него будущем, как будто закрывая глаза на действительность. Французское дворянство утратило всякую связь с провинцией, поглощенное двором, а Монтескье, считая привилегированные классы полезными в государственной жизни именно постольку, поскольку они пользуются влиянием на месте, не видел или не хотел видеть этого. Он решил составить генеалогию своего рода. Поступок странный со стороны автора «Персидских писем», который писал в CXIX письме: «Из духа тщеславия европейцы установили несправедливое право старшинства, которое уничтожает равенство граждан», а в письме СХХХII еще резче: «Тут же был плохо одетый господин, который говорил, поднимая глаза к небу: да благословит Бог проекты наших министров. Дай Бог, чтобы акции поднялись до двух тысяч и все парижские лакеи стали богаче своих господ! Я осведомился ради любопытства, кто это. Мне сказали, что это очень бедный человек, да и ремесло у него самое незавидное: он промышляет генеалогией и надеется, что ремесло это будет приносить ему доход, если состояния будут также увеличиваться и свежеиспеченные богачи будут обращаться к нему, чтобы переправить свои фамилии, пообчистить предков и украсить дверцы карет».

Но Монтескье сам понимал всю непоследовательность своего поступка и написал в своих заметках: «Я велел сделать довольно большую глупость: составить мою генеалогию!» Кроме того, Монтескье хлопотал о возведении его в достоинство маркиза, которое считалось выше баронского. Ему обещали. Удалось ли ему добиться в этом случае своего желания, точно неизвестно, но, по-видимому, удалось, так как синдик г. Бордо в официальной бумаге, сохранившейся в архивах, называет его маркизом. Тут же кстати будет сказать, что в своем завещании Монтескье доказал, что для него эта возня со своими предками и титулами не была пустой забавой. Он, во-первых, установил в своих имениях майорат, во-вторых, на случай смерти его сына бездетным, распорядился о переходе его имений и титулов безраздельно к потомству старшей дочери, и так далее. То же самое показывают и его заботы о том, чтобы посредством браков своих детей увеличить свои аристократические связи. Так, сына своего женил он на Мари де ла Тур де Мон баронессе де Сузан, а дочерей выдал замуж за родовитых дворян, из которых второй его зять Сегонда был его родственник. Но, относясь так серьезно к своему происхождению, Монтескье довольно умеренно пользовался своими феодальными правами. Правда, он писал, например, по поводу браконьеров, что это «двуногие животные, для уменьшения количества которых следовало бы поставить капканы», но, тем не менее, при случае сам покупал по хорошей цене дичь, убитую на его землях. К своим крестьянам и арендаторам он относился мягко, запросто разговаривал с ними об их делах, при случае помогал словом и делом, входил в их взаимные отношения, разбирал споры, если к нему обращались, и взимал весьма умеренный оброк и арендную плату.

Монтескье был очень искусным хозяином и администратором своих имений. Он довел свои доходы до шестидесяти тысяч франков в год, что составляет весьма круглую цифру для того времени. И он мог смело сказать о себе: «Я не переставал, кажется, увеличивать свое состояние; я произвел громадные улучшения на моих землях». Действительно, самим Монтескье или его арендаторами по его указаниям произведены обширные ирригационные работы; введен посев клевера, совершенно неизвестного в то время в Гиени, расчищены ланды; построено много новых хуторов, разбиты новые виноградники по бесплодным до той поры землям и так далее. Особенно много труда стоила ему последняя затея, так как тут, кроме природы, пришлось бороться еще и с администрацией, потому что существовало старое запрещение разводить новые виноградники в Гиени. Монтескье добился-таки своего, и ему разрешено было засадить виноградом огромную площадь диких земель.

Он был опытным коммерсантом и прекрасно сбывал свои продукты, особенно вино, для чего пытался завести контакты с Англией непосредственно и чутко следил за состоянием рынка. Ему приходилось для защиты своих прав вести много процессов, большинство которых он всегда, впрочем, кончал мирными сделками.

Он вел процесс с городом Бордо о земле, так как граница его и городских владений не была точно известна, и отсуживал изрядный кусок спорной земли. Случалось Монтескье вести процессы и для других. Особенно курьезно, что он однажды выступил в защиту прав монастыря, в котором его младший брат был аббатом, защищал интересы монахов, осмеянных им в «Персидских письмах». В личной жизни Монтескье был в высшей степени экономен, носил всегда самое простое платье, не терпел роскоши и излишества и был даже несколько скуп, что не мешало ему при случае раскошеливаться, если он это считал полезным или необходимым. Так, на путешествия он не пожалел истратить много денег, а когда в 1747 году в Гиени был голод, Монтескье из своих средств прокормил все находившиеся на его землях деревни, что обошлось ему не дешевле шести с половиною тысяч ливров.

В то же время литературные труды не переставали занимать его главное внимание. Он работал в это время над «Духом законов», но, готовясь к этому труду, как-то невольно напал на мысль написать историю Рима. Еще на школьной скамье он сделал на латинском языке набросок истории Рима, в юности он написал речь о Цицероне, в Бордосской академии читал «О политике римлян в области религии», а в «Клубе Антресоли» – диалог «Сулла и Эвкрат». Сюжет ему был знаком, древность интересовала его с юных лет, а после путешествия и пребывания в Риме его знакомство с римскою жизнью стало еще более обширным. Монтескье писал из Рима: «Никак невозможно оторваться от римлян… Еще и теперь в их столице оставляешь невольно новые дворцы, чтобы разыскивать развалины». Он деятельно принялся за чтение источников, причем многие выборки делал для него один бенедиктинский монах, Сен-Мор, которого Монтескье приютил у себя после того, как тот сбежал из своего монастыря. Но Монтескье прежде чем приняться за свой труд, написал две маленькие монографии из истории римлян, прочитанные им в 1731 и 1732 годах в Бордосской академии. В это время, вероятно, «Размышления о причинах величия и падения римлян», в свою очередь служившие как бы подготовительной работой к «Духу законов», были начаты. Монтескье вообще работал нескоро. Мы знаем, что он даже в более мелких вещах многое изменял, перечитывал, поправлял.

Небольшой сравнительно труд Монтескье, разделенный на двадцать три главы, заключает в себе всю историю Рима от его основания до падения. Монтескье, собственно, написал не историю Рима, а философию этой истории. Событий он почти не описывает и не останавливается на них, его занимает, главным образом, их объяснение, которое он ищет в постоянно присущих человеку психологических свойствах. В книге Монтескье видно близкое и верное знакомство с древним Римом. Правда, многие исторические факты им не проверены и передаются со слов римских историков: позднейшая критика многое тут изменила, многое отвергла как простую басню; но Монтескье на это и не обращал особого внимания: его интересовали общие черты быта римлян, уклад их жизни, их характер, выработанный этою жизнью. Вместе с тем его труд не отличается особенной объективностью и бесстрастностью. В книге постоянно попадаются намеки на современные события. Да иначе и не мог писать автор «Персидских писем». Он слишком глубоко понимал, что всякое знание и все, что совершается в мире, делается ради человека, ради человеческих целей.

В этом своем труде Монтескье ясно высказывает и доказывает существование причинной связи между историческими событиями. «Так как люди, – говорит он, – имели во все времена те же страсти, то хотя поводы для великих переворотов различны, но причины всегда одни и те же».

Монтескье, пересматривая книгу для нового издания, хотел включить в нее главу об английских политических учреждениях, но потом оставил эту мысль, и глава об английской конституции вошла со временем в «Дух законов».

По окончании этого труда Монтескье опять пожелал посоветоваться с кем-нибудь относительно достоинств книги, так как в подобных случаях его всегда одолевали разные сомнения; теперь, кроме того, он желал со временем издать свои «Размышления» в Париже и получить королевскую привилегию на издание, чего ему и удалось достигнуть. Потому-то просмотр книги был поручен иезуитскому священнику, отцу Кастелю, репетитору сына Монтескье. Это был довольно известный математик и искренне религиозный человек, которого Вольтер называл «сумасшедшим математиком», а Монтескье – «арлекином философии». Монтескье просил его исправить книгу «в религиозном отношении», на что Кастель охотно согласился.

«Величие римлян» издавалось в Голландии. Кастель получал корректурные листы в Париже и исправлял их по-своему. Дело дошло до того, что один из друзей Монтескье хотел «подавить» его свободу, опасаясь, как бы книга чересчур уж не пострадала от чрезмерного усердия иезуита. Монтескье, однако, одобрил поправки отца Кастеля и просил его, напротив, продолжать просмотр издания. Кастель написал о «Величии римлян» хвалебный отзыв, снабженный обширными извлечениями. Книга ни в голландском, ни во французском издании не произвела особого впечатления на публику. Положим, общественное внимание было поглощено вопросом о престолонаследии в Польше и все еще не смолкавшими спорами о булле Unigenitus. В салонах Парижа даже говорили, что «Персидские письма» были величием Монтескье, а «Размышления о величии римлян» – его упадком. Но в Англии книга сразу обратила на себя внимание и вскоре была переведена на английский язык. В Голландии разошлись три контрафакционных издания, в Пруссии появился немецкий перевод, а Фридрих Великий испещрял поля своего экземпляра всевозможными, иногда очень пространными, примечаниями.

Значение «Величия римлян» для истории вкратце указано нами выше. Действительно, состояние исторической литературы того времени было таково, что появление небольшой книги Монтескье, в которой отсутствует бесплодное искание конечных причин исторических явлений и нет постоянных ссылок на невидимый перст Провидения, но в которой зато автор старался найти связь между событиями и объяснить последующие явления на основании предшествующих, – появление подобной книги было целым событием, которое осталось сравнительно мало замеченным во Франции только благодаря исключительным обстоятельствам.

Монтескье старался показать в своем труде на примере римской истории, что историческими явлениями управляют общие причины, лежащие как во внешних условиях среды, так и в самом человеке. Объяснения, данные Монтескье многим событиям римской истории, его указания на экономическую неурядицу как на одну из важнейших причин падения империи, его понимание завоевательной политики римлян республиканской эпохи, – все это осталось верным и незыблемым до наших дней, несмотря на громадные успехи, сделанные исторической наукой с тех пор, как он написал свою книгу. Нужно удивляться, как при том скудном запасе точных данных об истории Рима, какой был в руках Монтескье, он сумел так верно в общем оценить отдельные события и так глубоко понять их общее значение и их причины.

После издания «Размышлений» Монтескье в течение десяти лет не издал ничего выдающегося. Он был занят, главным образом, работой над «Духом законов». Но все-таки в это время он написал кое-что новое, исправлял для новых изданий старые труды, деятельно поддерживал переписку с учеными почти всех стран Европы и со своими друзьями.

Прежде всего следует упомянуть об истории Людовика XI. Этот труд не дошел до нас из-за несчастной случайности. Дело в том, что Монтескье отдал оконченную рукопись в переписку и велел секретарю сжечь черновую тетрадь. Секретарь по ошибке сжег переписанный экземпляр, а Монтескье, увидав у себя на столе черновую и не зная об ошибке секретаря, сжег и ее. Сохранился один небольшой отрывок, в котором описывается политическое состояние Франции во время вступления на престол Людовика XI, а затем Монтескье старается доказать, что все, что сделано Людовиком, сделано им благодаря исключительно благоприятно для него сложившимся обстоятельствам, а никак не благодаря его гению или талантливости. Для Нансийской академии, членом которой он был избран, Монтескье написал историю Лизимаха.

В 1742 году появилось исправленное и дополненное издание «Храма в Книде»; в 1744 – дополнение к «Персидским письмам» с предисловием, в котором автор защищается против нападок на некоторые места книги, содержащие, по мнению критиков, антирелигиозные мысли и выходки.

Прибавление это содержит двенадцать писем. В рукописях Монтескье сохранилось, однако, под рубрикой «Дополнение к „Персидским письмам“» не 12, а 41 письмо, из которых большинство посвящено политическим событиям до конца управления кардинала Флери. В 1745 году был опубликован самим Монтескье в «Меркурии Франции» диалог «Сулла и Эвкрат». Наконец, в 1747 году появляется новое издание «Путешествия на остров Пафос», а в 1748 году новое издание «Размышления о причинах величия и падения римлян», пересмотренное совершенно заново, с дополнениями, доходившими в общей сложности до 40 страниц.