Шаромыжники

Интерлюдия

Владелец заводов, газет, самолётов… и всякого по мелочи

Борисполь, Бежовка, 16 октября 201…

Двое сидели, разделённые полированной столешницей с вделанным в неё полем для нард, и пили чай. Каждый подливал себе из огромного, литра на полтора-два фаянсового заварного чайника парящий напиток, насыщенного красновато-коричневого цвета в тонкостенный хрустальный стаканчик грушеобразной формы. Вылавливал пальцами из хрустальной же конфетницы очередной желтоватый кусочек мелко колотого кубинского сахара и клал в рот, степенно прихлёбывая обжигающий ароматный напиток. Выдержанный в коричневых тонах интерьер помещения поражал эклектикой псевдовикторианского стиля и элементов восточной экзотики. Прямо напротив вытянувшегося вдоль заделанной шпоном стены трёхметрового чучела каспийского осетра стоял кожаный диван с наброшенной поверх шкурой белого медведя, чьи клыки скалились в иронической усмешке, а искусственные зрачки с вделанными объективами фиксировали каждое движение гостя, тогда как хозяин сидел так, что не попадал в зону обзора потайных видеокамер. На висящем над диваном цветастом шерстяном ковре годов эдак семидесятых производства располагались несколько кривых сабель и кавказских кинжалов и брутального вида маузер без кобуры. Выше пистолета в простой коричневой раме был закреплён портрет Сталина, а внизу — чёрно-белое увеличенное фото Микаэляна.

На заставке включённого ноута на краю стола переливалось под ветром целое поле алых маков, а приглушённый динамиками голос Расторгуева наяривал "Станцию Таганскую", давным-давно потерявшую свой статус в списке песенных хитов.

Газарян любил и умел фраппировать мелкими, но, по сути, безобидными чудачествами тех немногих, кто бывал в этом доме неподалёку от "воздушных ворот Киева", весьма значительная доля которых принадлежала лично ему непосредственно и через подставных лиц. И если бы только аэропорт! Место в топе-30 богатейших людей Незалежной кое-что, да значит.

Со своим собеседником хозяин дома хозяин дома не собирался стеснять себя условностями этикета и фальшиво-приторной вежливости, когда под улыбчивыми масками "переговорщиков" скрываются клыки псов, готовые в любой момент вцепиться в глотку партнёра-соперника. Но за этим столом не было соперников: эти двое знали друг друга настолько давно, что искренне считали себя друзьями. Это сейчас они находились на разных ступеньках социальной лестницы, однако было время, когда они сидели рядом за партой, старательно выводя в тетради палочки и крючочки, а чуть позже один "сдирал" у другого алгебру и шипел подсказки, когда тот мялся у доски, не в силах вспомнить, в каком году Жанна д'Арк дралась под Орлеаном и когда проходил Второй съезд РСДРП. А если вдруг низкорослому чернявому Владику, язык которого частенько болтал что попало, не сообразуясь с головой, доставалось на орехи от пацанов, Мишка оказывался рядом, горой вставая на защиту приятеля. Впрочем, случалось пару-тройку раз, когда драка происходила один на один и противник Газаряна был в одной с ним весовой категории "мухи", причём ни за что обижен армянином. Тогда Михаил выступал в роли арбитра, не давая посторонним влезть в школьную "дуэль" и испортить вмешательством процесс восстановления справедливости. Справедливость была "пунктиком" этого паренька с раннего детства, когда отец вечерами читал вслух о похождениях юного Сорви-Головы и его товарищей, приехавших через половину мира, чтобы драться за свободу буров. Выученная с отцовского голоса старинная песня о той войне стала известна всему классу и, как говориться, легла в точку.

В школе случился скандал, когда на конкурсе-походе "Юный турист" эту песню услышали сам директор и какая-то крашеная тётка из роно. Выяснить первоисточник "этого возмутительного издевательства над интернационализмом и оскорбления угнетаемых народов Африки" и "религиозной пропаганды" было несложно. Были разборки на классном часе, вызывали в школу родителей. Возможно, отец и сумел бы отбиться от нападок, однако в ту пору он строил шоссе и ВПП аэродромов в далёкой южной стране за мутной речкой, многие жители которой, зачастую при свете дня источавшие сладость сочных абрикосов, ночью превращались в злобных урюков с автоматами и "Стингерами". Так что "на ковёр" пришла бабушка, не привыкшая спорить с любыми "начальниками".

Из пионеров, правда, исключать не стали, но "проработали" крепко и "на карандаш" Мишка попал вплоть до появления в школе нового директора.

После школы на долгое время пути Влада и Михаила разошлись. Впрочем, они иногда встречались, но это происходило не так часто, как хотелось бы: и жизнь у них стала сильно разной, и социальное положение…

Сын директора ЦУМа и простой женщины-завуча уехал в Ленинград, где поступил в Институт советской торговли, а парень из офицерской семьи решил, провалившись во время экзамена на истфаке (квота для русских в национальной республике двадцать пять человек, для представителей коренного населения — семьдесят пять), решил продолжить растянувшуюся на десяток поколений семейную традицию. Но поскольку подать документы в военное училище Михаил не успел, то пошёл отдавать воинский долг на два года срочной службы в Погранвойска. В отличие от многих ровесников, нести службу ему понравилось, но вот перспектива провести пару десятков лет на забытой богами и начальством заставе где-нибудь в приамурской тайге младшему сержанту не улыбалась. Поэтому после дембеля Михаил не делал попыток стать офицером пограничником, а, повесив в шкаф украшенный значками китель с зелёными погонами, с недельку отдохнул от "тягот и лишений" и принялся в читальном зале библиотеки листать справочники по ВУЗам. В конечном итоге свой выбор он остановил на авиационно-вертолётном ВУ, куда поступил без особого труда: в конце концов, он был далеко не дурак, да и два года в сапогах были зачтены большим плюсом. Спустя несколько лет учёбы в старинном поволжском городе на синем кителе молодого лейтенанта засияли золотые погоны, однако того государства, гражданином которого он родился и чью границу он прежде охранял, уже не стало. Новоявленные царьки, князьки и ханы растягивали страну на лоскутки, каждый норовил стащить шматочек пожирнее. По окраинам полыхало несколько войн разной интенсивности и тому, что осталось от страны, солдаты и командиры были нужны, как герои-пожарные, гасящие пламя по углам, пока оно не охватило всё здание. Так что пилоту "восьмёрки" работы хватало.

Четыре "горячих" командировки, ранение и контузия и три "боевых" ленточки на планках: за борьбу с ваххабистами в Северо-Кавказском крае, за Татарстан и за бои на Псковщине и в Эстляндии во время Чудского инцидента. Тогда устроившие у себя в Таллине госпереворот гордые ультраправые эсты решили, что русские по уши завязли в борьбе с дикими ваххабитами, и не рыпнутся в ответ на агрессию государства-члена НАТО… Ну и где теперь тот Таллин? А нету такого. Есть старинный русский город Колывань, а напротив Ивангорода красуется древний Ругодив. Как говорится, кто с мечом к нам придёт, тому ту железку в задницу и засунут. Ибо нефиг! Президент Телегин, конечно, тот ещё чудак на букву "м", да и власть в руки взял совсем не демократическим способом, а, скорее, следуя примеру множества правителей прошлого, от Вещего Олега до князя Львова и Керенского, но разницу между ним и прежним алкашом Запад почувствовал быстро. Эстофашистов решили предоставить собственной участи, поскольку этот кремлёвский отморозок вполне был в состоянии потратить залежавшиеся на складах снаряды с зариновой начинкой на непрошеных гостей из НАТОвских стран, а то и нажать Кнопку. Что взять с crazy russian general?!.

Ну а эсты? А что эсты? Ультраправое правительство они поменяли быстро, а новое, вполне демократическое, весьма шустро подписало со всеми соседями договоры о ненападении и об отсутствии взаимных претензий. Теперь маленький, но очень гордый народ мирно живёт и трудится на изначальной земле своих предков, а половину доходов госбюджета Эстонии составляют выплаты за аренду территорий на Саареме и других моонзундских островах, где усердно восстанавливаются российские оборонительные базы.

Кроме отечественных наград, как боевых, так и юбилейно-ведомственных, после службы в силах ООН в Южном Судане — вот где сказалось знание английского и французского языков на разговорном уровне, спасибо покойной бабуле, гонявшей в своё время внука беспощадно — форму пилота украсила ещё и ООНовская "на службе миру". Правда, при этом появилась стойкая неприязнь к ряду представителей чернокожей части человечества, выразившаяся в принципе: "Если Америка — для американцев, то тогда и Африка для негров! Свезти всех на историческую родину — и не выпускать! Своих халявщиков девать некуда…"

Наград Михаила по приговору лишать не стали и их наличие стало большим козырем: после года и восьми месяцев отсидки бывший вертолётчик попал под действие амнистии в честь очередной годовщины Победы над фашизмом и вышел "на свободу с чистой совестью и ветерком в карманах". А вот коллекцию антикварного оружия и реконструкторских реплик "органы" изъяли "в рамках расследования дела о попытке контрабандного ввоза оружия". В результате полдюжины кинжалов, пара палашей девятнадцатого века и тех же времён кавказской работы кремнёвое ружьё, отделанное серебром, не считая нескольких пиленных-перепиленных ММГ винтовок времён Гражданской и Великой Отечественной и копии сабли французского конно-артиллериста растворились бесследно. Из служебной квартиры бывшего военнослужащего давно выписали, а в той, что оставалась в сопредельном независимом государстве после смерти отца жили уже совершенно посторонние "представители титульной нации".

Так что Михаилу ещё очень крупно повезло, когда рассеянно поглядывающий в окошко едущего по Киеву "Континенталя" Влад заметил знакомое лицо отмахивающегося от троих "чорно-червоных" мужчины.

Газаряна можно назвать по-всякому: и пронырливым, и жестоким, и беспринципным, и эксплуататором… Всё это правда. Но вот своих он не бросал никогда. А Мишка Скакунов был для него своим: хотя и не родственником, но давним и верным другом.

С того дня прошло три месяца. Михаил под крылышком бывшего одноклассника из неприкаянного бродяги поднялся до должности пилота-вертолётчика "карманного" ЧОПа олигарха, снял весьма приличную "двушку" на улице Головатого в Борисполе и нашёл себе вроде бы постоянную подружку, которая, впрочем, не желала взаимных обязательств, именуя себя "свободной современной женщиной, а не домработницей со штампом в паспорте". Скакунов, впрочем, и не настаивал: нечего гнать коней. Прежняя-то супруга ещё после первой кавказской командировки лётчика решила, что лучше быть подругой живого бизнесмена, чем потенциально мёртвого героя, собрала вещи и перебралась к смуглому и носатому владельцу нескольких шашлычных и небольшого ресторана в живописном месте, так что в плане личной жизни Михаил был свободен, словно ветер.

И вот двое сидят в комнате. Не локоть к локтю, как бывало в классе за партой, а смотрят друг на друга через стол. Друг на друга? Да, школьная дружба осталась, но к прежним воспоминаниям добавились теперь и отношения начальника и подчинённого. В тот день, когда судьба снова свела их вместе, скакунов не стал ничего скрывать от Влада. Да и какой смысл? Что было — то было, и сделанного назад не воротить. Газарян тогда отнёсся к рассказу о похождениях и перпетиях товарища с восточным спокойствием: "Бывает…". Но вот после в неформальной обстановке они общались лишь однажды, когда Михаила пригласили на рыбалку и даже выделили удочки и прочую рыболовную снасть, которой тот не успел обзавестись. Присутствовал на той рыбалке и какой-то мутный англоговорящий хмырь предпенсионного возраста и спортивного телосложения, постоянно стремившийся свести общение к рассказам о миротворческой службе Скакунова в Африке. И вот теперь — новая встреча накоротке…

— Понимаешь, Мишка: кроме тебя я положиться не могу ни на кого. Ты нам не чужой, да. А Додик, как ни крути, всё-таки племянник. Тем более, что он вовсе не дурак: разгильдяй — да, самомнение завышенное у парня — тоже признаю, бывает. Но не дурак, да. Он сумеет всё обустроить, но только он — как это у вас в авиации говорят? Да, пока что не ведущий. Ведомый. Нужен кто-то, кто сможет сдерживать его чересчур сильный задор. И я думаю, что лучше твоей кандидатуры не стоит и искать.

— А меня ты спросил? Да и что мне делать в заграницах ваших? Хватит, насмотрелся в своё время на ниггеров в природной среде обитания. И вот не поверишь: стал очень сожалеть, что апартеид в ЮАР отменили, а не распространили на всю остальную Африку с Европой вместе. Ну, и на Америку заодно. Отдельно взятый чёрный — человек как человек, часто даже очень приличный. Негритянская семья, как правило, тоже вполне себе ячейка общества. Но вот когда критическая масса негров превышает дюжину… Всё, туши свет!

Влад сделал очередной глоток ароматного чая и поставил стакан на старосоветское блюдечко с обколотым краешком:

— Ну вот теперь я тебя и спрашиваю. Вернее сказать, прошу. Очень прошу.

И, кроме того, ты самой сути дела не знаешь. А вот как узнаешь — сам запросишься, да.

— Хм-м? Ну и чего я такого не знаю? Мало ли всяких-разных по ЛондОнам-Вашингтонам поразбежалось? Считать умаешься.

— Например, не знаешь вот этого…

Наклонившись, Газарян поднял с пола синюю картонную коробку наподобие тех, в которых продают дорогую фирменную обувь и, поставив перед Михаилом, быстрым жестом снял крышку.

— Ну, как?

Ничего не отвечая, Скакунов вывалил содержимое коробки прямо на полированную столешницу и принялся перебирать:

— Так… Газеты. Три штуки, "Московские новости", разрозненные номера за 1808 год. Сохранность неплохая, хотя явно отсыревали, но не слишком сильно. Вот этот синенький рулончик — пятирублёвая ассигнация. Наполеон приказал напечатать поддельные русские деньги и ввёз их к нам какое-то дикое количество. Извини, я не бонист и настоящую от фальшивки отличить не смогу. Но если настоящая, то стоит неплохую сумму. Карандашный набросок какого-то здания… Я такого не вспоминаю, но вот на заднем плане вдалеке явно видна колокольня Ивана Великого. Всегда хотел побывать в Кремле, но как-то не срослось… Разбитая бутылка в пупырчатом пакете…

И что? Это как-то должно открыть мне тайну Золотого Ключика и дверцы из каморки папы Карло?

— Почти, Миша, почти. Папу Карлу не обещаю, но вот дверца имеется, и ключик к ней — тоже. Вот ты мне скажи, только честно: зачем офицеру российской авиации, бывавшему в горячих точках, надевать древний мундир, пошитый на свои кровные, причём за внушительную для офицерского оклада сумму и ездить за сотни километров, чтобы с такими же обмундиренными поиграть в давно прошедшее сражение? Не навоевался в действительности? А так по тебе не скажешь.

— А причём тут это?

— Ты ответь, ответь…

— Да как тебе сказать, Владик… Война — войной и можешь мне поверить: никто её так не ненавидит, как солдаты. Да, там, случается, хватанёшь адреналина так, что из ноздрей лезет, а потом сидишь, руки-ноги трясутся, как у эпилептика. И люди на войне, чем ближе к передовой, тем лучше, как правило: говнецо-то оно обычно держится подалее от фронта, поближе к орденам. Ну, на то оно и непотопляемое. Но это частности. А в общем и целом война такая штука, что лучше бы ну её нафиг! Вот только не бывает так: что ни год, а где-то на шарике да месятся люди, и никуда от этого не деться.

Что же до реконструкции… Тут сложно объяснить. Понимаешь, кроме того, что просто интересно самому знать, что происходило во время прошедших войн, мне хочется прочувствовать, как это всё было. Что называется, на своей шкуре испытать. Вот у тебя на почётном месте Микаэлян висит. Но я и без этого знаю, что историю своего народа ты уважаешь и помнишь. И это хорошо, как бы лично я к дашнакам не относился. Тех дашнаков, которые дрались за свою идею не только словами, но и такими вот маузерами, я лично тоже уважаю, хотя любить и не обязан. А нынешних болтунов, присвоивших себе их имя, укравших знамя — я могу только презирать. Мой предок, по семейной легенде, прослужил царям двадцать пять лет в строю. Брал Париж, Варшаву, за геройство получил солдатский крест. А потом вышел ему абшид, снял он казённый мундир, да и занялся извозом. Женился, хоть и возрастом уже был немолод, детишки пошли, потом внуки — с тех пор Скакуновы и повелись. И вот как-то захотелось мне понять, что это за человек был, какой была его служба, что довелось пережить… Лазил по Сети, общался с народом на исторических площадках, а потом как-то оказалось, что один парень живёт совсем рядом, в двух кварталах от меня буквально. Встретились раз, другой, пообщались… А потом он мне дал поносить солдатский ранец кутузовских времён. Впечатлило… Ну, а потом понеслось! Сперва побывал я в шкуре русского пехотинца, а когда узнал, что народ сгарбузовался в расчёт францзской пушки — упал на хвоста. Благо, язык знаю неплохо, много чего полезного напереводил. Всё-таки артиллерия — это техника какая-никакая. А технику я с детства люблю и почитаю.

И ты знаешь: народ в реконструкции всё больше позитивный подбирается. По большому счёту всё равно, чей на тебе мундир: русский, французский или, например, гессенский. Ты всё равно для всех камерад, и они для тебя тоже. Встречаются, конечно, и засранцы, но крайне редко и, как правило, такие не приживаются. Сам знаешь: если кто плюнет на коллектив — Коллектив утрётся. А когда плюнет в ответку — хам потонет.

Вот как-то так…

Влад усмехнулся:

— Так говоришь, в роли предка побывать захотел? Достойно.

А теперь не сочти за труд, переверни эту вот картинку. — он указал на набросок старинного особнячка. — И прочти вслух, что там написано.

Михаил исполнил просьбу:

— Тут написано: "Квартирую здесь, в Китайгороде. Жду встречи и тоскую. Андрей.

1. VIII.1808.

Постскриптум: Не забывайте о пожаре в М.". И три восклицательных знака.

Ну и что из этого следует?

— Рассеянным ты, Миша, стал, и невнимательным. Ещё раз посмотри: ничего странного не замечаешь?

— Хм-м… Да нет, вроде ничего… Надпись тем же карандашом, что и сам рисунок. Ничего необычного.

— Ты так думаешь?

Встав, Влад обошёл стол и, схватив первую попавшуюся газету, положил её рядом с листком.

— А теперь сравни.

— Что сравнить? Это газета, а это — записка…

— Текст сравни, те-екст!!!

Михаил ненадолго замолчал, пробегая глазами газетные строчки, потом уставился на записку некоего Андрея.

— Так, погоди… Чего-то я не понял… Вот тут дата: восемьсот восьмой год. Газета тоже тогдашняя. Тогда с какого перепугу вот здесь — палец Скакунова с силой упёрся в карандашную строчку — послереволюционная орфография? Куда, спрашивается, еры с ятями девались? Вот хоть убей — а не похоже это на подделку! Бумага-то натуральная, веленевая, т не только что из-под станка! Чтобы так рисунок застаривать — много труда и средств положить нужно, и всё псу под хвост из-за неграмотного текста? Та ну, не верю. Идиоты среди фуфлогонов такого уровня давно повывелись.

— Ой, дога-ада!!! — мультяшным голосом пропел олигарх. — И только на третий день плена Зоркий Сокол заметил, что в тюрьме выломана задняя стена!..

Всё дело в том, Миша, что это вот — не просто записка с картинкой. Это письмо. Письмо мне и, как ты сам убедился, из тысяча восемьсот восьмого года. Оно было засургучено в этой вот бутылке и спрятано в заранее обусловленном месте. А остальная макулатура приложена для подтверждения, что написавший действительно жив-здоров и на свободе.

Хочешь верь, Миша, хочешь — не верь, но лучше тебе поверить. У меня действительно есть своя машина времени. Да, тот самый Золотой Ключик от той самой волшебной дверки…

— Да ты гонишь, Колючий!

— Представь себе, нет. Просто я никогда не отрицал для себя возможности существования невероятного. Думаю, ты слыхал, что Французская академия наук когда-то заявила, дескать, камни с неба падать не могут. Вот только Тунгусскому метеориту на мнение учёных было как-то наплевать и он шандарахнулся в тайгу тогда, когда ему понадобилось. И заметь — он не один такой камешек…

Так вот, испытания устройства проходят уже несколько лет по всем правилам. Мы запускали морских свинок, кроликов, собак, даже обезьяну и крокодила. Кстати, последнего, судя по летописям, забросило аж в шестнадцатый век: калибровка "Ключика" тогда была ещё крайне несовершенна.

И, наконец, мы трижды отправляли за черту людей. Но, к сожалению, весточку о себе подал только вот этот Андрей Демидов. Что случилось с остальными, я не знаю: возможно, погибли, а возможно, просто не захотели выходить на связь или были лишены свободы действий, например, попали в плен. В любом случае, начало девятнадцатого века — это единственное время, о котором можно с уверенностью сказать: да, там можно выжить, и притом неплохо существовать. Сам видишь: домик нарисован приличный, в пределах Садового Кольца, да и на денежку эту синенькую, как я догадываюсь, можно было купить не только три корочки хлеба.

И поэтому мой племянник, если уж он из-за своей горячности попал в такое положение, что даже я не могу его гарантированно защитить здесь — отправится туда. Только не в Россию, куда скоро придёт Наполеон, а туда, где при светлой голове, некоторой сноровке и солидных финансовых вложениях можно зарабатывать огромные состояния. В Америку.

Но, как я уже говорил, ему нужен при этом помощник и консультант, разбирающийся в тонкостях той эпохи, о которых не упоминают учебники и заслуживающий полного доверия. И это — ты, Михаил.

Газарян положил руку на плечо собеседника, не давая тому вскинуться:

— И давай, Миша, не спорить. Сам посуди: ну что тебя тут ждёт? Ни детей, ни плетей, как говориться, бобыль-бобылём. Всех умений, по большому счёту, "могу летать на вертолёте, могу не летать на вертолёте". Доходы… Извини, но говорить о доходах — это несерьёзно: я-то знаю, сколько получают мои охранники, да. По сравнению с другими, согласен, неплохо, на хлеб с маслом хватает. Вот только ломтик то-оненький, Миша, и со временем толще не станет. На сколь-нибудь серьёзную должность в моих структурах ты не годишься: нет в тебе ни хитрозадости, ни талантов экономиста или управленца. Воевать ты умеешь, не спорю. Но и тут у тебя уровень вертолётного комэска. Дать тебе полк под командование, так сам же через три-четыре дня волком взвоешь на таком хозяйстве. И при этом не стоит забывать, что в России над тобой висит статья за незаконный переход госграницы: тебе же после освобождения ещё пару-тройку лет выезд запрещён был. А здесь тебя местные "чор-червоные" фашики очень "любят": они о тебе давно справочки навели, благо получить снимки с камер видеонаблюдения стоит недорого. Ты ж мало того, что "москаль клятый" и "кровавый палач мирных муслиманов и эстонцев", так ещё и умудрился, отмахиваясь, немножечко покалечить сынка одной скотины при больших погонах. Мальчик с друзьями просто развлекался, а злобный кацап, понимаешь, вместо того, чтобы доставить детишкам радость и поползать малость на коленях, утирая кровавую юшку, взял, да и вышиб пареньку глазик, да и челюстей пару посворачивал. Ай, как нехорошо. Неэстетично, понимаешь, да? Нет, пока ты при мне, можешь не беспокоиться. Но если вдруг меня не станет? Что тогда? Правильно, молчи и думай, да.

Так что там, за чертой, ты ведь не только сможешь осуществить несбыточную мечту и оказаться в прошлом, как раз в те времена, когда твой уважаемый пра-пра-сколько-то раз прадедушка брал Парижи с Варшавами, но и станешь недоступен не только всякой фашистской сволочи, но и тётушке Юстиции. Риск, конечно же, есть но, сам понимаешь, если бы он был очень серьёзен — я бы родного племянника туда пускать не стал бы…

…Так за беседой прошло ещё два часа. В конце концов, проведший за свою жизнь немало деловых встреч и закулисных переговоров олигарх одолел упёртого летуна, с ходу назначив того главным военно-исторический консультантом и начальником штаба предстоящей экспедиции сквозь время.

Кроме того, Скакунов получил ещё одно задание: по возможности добраться из Америки в Российскую Империю и отыскать там "робинзонящего во времени" Демидова. А там уж, передав приветы и новости о семье, действовать по обстоятельствам. Предполагалось два варианта: в первом случае планировалось забрать его в ту же Америку, чтобы влить в дружный коллектив хронопутешественников; во втором же, если почему-либо Андрей уехать не сможет или не захочет — то снабдить того деньгами и информацией, хранящейся в электронной читалке и оставить в качестве резидента на русской территории. Впоследствии, как задумывалось, туда будут посылаться новые экспедиции, и уже обжившиеся в девятнадцатом столетии люди смогут оказывать новичкам немалую помощь.

Разумеется, альтруизмом Влад никогда не страдал, но некоторый риск в бизнесе считал вполне приемлемым, а выгоду для семьи — высшей целью. Так что вкладывал он довольно серьёзные средства в авантюру с хронопутешествиями, рассчитывая на возможность создания в Америке процветающей экономической империи во главе со своим племянником Давидом и его потомками. Кроме того, Газарян, как и любой истинный сын своего народа, никогда не забывал о том, как кроваво турки геноцидили армян, не щадя ни стариков, ни маленьких детей. Он даже заказал настенную карту в свой рабочий кабинет, где половина азиатской Турции была закрашена чёрным с белой надписью на четырёх языках: "Здесь была Великая Армения. Здесь она будет!".

Получив доказательства выживаемости людей в прошлом, Газарян решил, что допустить новую резню, имея пусть даже малые шансы её предотвратить — неискупаемый грех. Да, этот армянин был глубоко религиозен, но религиозность его была не показной, с постоянными визитами в храм и богатыми подношениями церковным иерархам. Он воспринимал божественное через свой собственный разум, держа внутри и не выкладывая на всеобщее обозрение. Не то, что он был таким уж праведником… Но одно дело, если речь идёт о внебрачных связях, или о подведении под уголовное преследование конкурентов в бизнесе — и совсем другое, если ты знаешь, что миллионы твоих сородичей должны будут погибнуть страшной смертью — и ничего не делаешь, чтобы это предотвратить!

А спастись от озверевших исламских фанатиков, по мысли Влада, армяне могли, лишь попав под защиту сильной христианской державы. И такой защитницей он видел только Россию. Грузинам в своё время крупно повезло, что почти вся их территория оказалась в составе романовской Империи. И абсолютно прав был поручик Лермонтов, писавший:

А вот армянский народ так и остался разорван на части. Вот что мешало русским освободить армян так же, как они освободили болгар? Полки Гурко и Скобелева в 1877 году уже стояли в нескольких верстах от Стамбула и взамен на мир и свою столицу султан вполне мог дать той части Армении, которая была ещё под его властью, автономию, а может быть — и полную независимость, как это случилось чуть позднее с греками Крита?

Что мешало? Странный вопрос. Весь девятнадцатый, а то и первую четверть двадцатого века в международных делах главная помеха была одна, известная почти всем по ставшей крылатой фразе: "англичанка гадит". Заклятые "партнёры" России из Парижа, Вены и Берлина, впрочем, гадили немногим меньше…

А вот если бы удалось взять в руки своего семейства часть Больших Финансов США, да обзавестись своим весомым лобби в Петербурге и ведущих европейских столицах — деньги, как известно, открывают многие двери и заставляют прислушаться многие уши… То, пожалуй, американским золотом и русскими штыками можно добиться гораздо большего, чем просто добрым словом и проповедью гуманизма.

У Владика Газаряна ведь тоже была несбыточная мечта о прошлом, которую хотелось превратить в реальность…