Шеллшок

Глава 13

Пара звонков в «Чимаррон Интерпрайсиз» и «Медигеник Госпитал» оказались безрезультатными. Альду Чимаррона не удалось застать нигде, равно как и доктора Филиппа Блисса. Последний, как мне сообщили, находится за пределами штата. Поэтому я направился в загородный дом Чимаррона в Парадайз Вэлли без предварительного телефонного звонка. Если повезет, я надеялся застать большого босса там, а коль он там, то не было смысла оповещать его о моем предстоящем визите. Пусть это будет для него неприятной неожиданностью.

Городок Парадайз Вэлли — это далеко не райский уголок, расположенный на шестнадцати квадратных милях облагороженной пустыни, и большинство его жителей не склонно превращать его в оазис. Каждая вилла занимает не менее полугектара, а роскошные загородные резиденции, вилла Чимаррона в том числе, во много крат больше. В досье, собранном на него «Экспозе», я видел фотографию его дома и схему всего поместья, так что знал, что этот нехилый домишко расположен на участке площадью 1,2 гектара, а практически в несколько раз большей, поскольку участок этот окружают не принадлежащие ему свободные земли, которые в любой момент могли стать его собственностью.

В записанном мной адресе было указано Дэйзерт Парк Плейс. Сверившись по карте города, я вновь выехал на Линкольн-драйв, мне нужно было ехать на запад, в сторону, противоположную той, в которую я и Спри ехали прошлой ночью, направляясь на виллу Романеля. Утренняя прогулка доставляла мне несравненно большее удовольствие, поскольку мой маршрут пролегал между живописной Мамми Маунтин справа и еще более величественным горным массивом Кэмелбэк Маунтин слева, мимо Маунтин Шэдоуз Ризорт, где я когда-то останавливался во время командировки по делу Эль Чорро.

Я весело катил вперед, ощущая легкое напряжение мышц живота при мысли о том, что находился не более чем в полукилометре от дома Романеля, где к этому часу местная полиция уже наверняка закончила физическое обследование места преступления и увезла труп Китса в городской морг.

На Татум-бульваре я свернул направо, проехал километр и повернул налево на Футхэл-драйв. Спустя несколько секунд я разыскал Дэйзерт Парк Плейс, примостившееся у подножия невысоких холмов. Проехав пару сотен метров по узкой асфальтированной дорожке, я увидел впереди большой буро-коричневый, как кровь Китса, запекшаяся на светлом ковре, дом Альды Чимаррона. Прямо за ограждением частного владения начинались невысокие горы или высокие холмы, составлявшие основу местного пейзажа. Сама вилла стояла на карабкающемся вверх склоне, возвышаясь над расположенными поблизости домами. Этот домик о десяти спальнях в трех уровнях выходил фасадом на Парадайз Вэлли и Скоттсдейл и стоил не менее миллиона.

К дому вела серая бетонная подъездная дорожка, скрывавшаяся позади него. На дальнем краю участка, параллельно ограде, шла грунтовая дорога, на которой вряд ли бы смогли разъехаться две машины. След ее терялся между близлежащими холмами. Дорога, ведущая в никуда.

Я поднялся по подъездной дорожке, припарковался на асфальтированной площадке перед домом и направился по гравийной тропинке к высокому крыльцу, за которым виднелась массивная трехметровой высоты дверь. Заметив внушительных размеров звонок, я легонько ударил по нему кулаком. Внутри дома раздался простуженный металлический скрежет, на который однако никто не отреагировал. Я обошел дом сзади и обнаружил бассейн в форме циррозной печени. На его краю стояла пара шезлонгов, накрытых пестрыми подушками. И ни единой живой души.

Узкая тропинка, обозначенная наполовину врытыми в землю старыми покрышками, вела от заднего края бассейна в сторону усыпанного валунами холма. Выше метров на двадцать она оканчивалась небольшим отдельным панто, или зацементированной площадкой, на которой стоял низкий белый пластмассовый стол, три таких же плетеных стула, большая закопченная шашлычница и массивный деревянный бар-стойка с парой пузатых бутылок. От жаркого солнца платформу защищал парусиновый тент.

Четвертый стул стоял поодаль от стола и на нем восседал крупный мужчина с широченными покатыми плечами. Он всматривался в противоположную от меня сторону и явно не подозревал о моем появлении. Я обошел бассейн, поднялся по посыпанной гравием тропинке и остановился в паре метров за его спиной. По необъятной спине и мясистому складчатому загривку можно было предположить, что передо мной Альда Чимаррон. Его правая рука была вытянута, но из-за туловища мне не было видно, что он в ней держал. Он отвел руку в сторону, и я увидел в его вытянутой руке то ли длинноствольное ружье, то ли длинноствольный стендовый пистолет 22-го калибра. Мне был виден только длинный ствол, так как остальная часть пистолета утонула в огромной ручище.

Человек продолжал поворачиваться всем туловищем, целясь во что-то далекое и невидимое справа от него и… меня. Я посмотрел в направлении предполагаемого выстрела и увидел метрах в тридцати-сорока на склоне холма быстрое движение какого-то зверька. Там спасался бегством кролик или белка. Впрочем, это вполне могла быть перепелка или куропатка Гэмбелла, поскольку мне оттуда было плохо видно.

Мужчина практиковался в стрельбе по живой бегущей мишени, однако звука выстрелов я, как ни старался, не слышал. Только вдали вздымались фонтанчики пыли.

Признаться, мне было странно и немного жутковато наблюдать за этими упражнениями, не слыша не только звуков обычного выстрела, но даже шлепков, которые издает пистолет с глушителем.

Мужчина вернулся в исходное положение, положил страшное оружие себе на колени и склонился над ним, видимо, перезаряжая. Я сделал еще шаг, скребнув подошвой о цементную палубу. Стрелок невозмутимо повернул ко мне массивную голову и окинул безразличным взглядом, в котором отразилось узнавание. Нет, он не вскочил от неожиданности, не дернулся, даже не вздрогнул. Только повернул голову и вперил в меня неприятный взгляд. Это точно был Альда Чимаррон, и глаза его были пусты, безжизненны и холодны, как тюремный барак в Сибири. Взгляд его был дружелюбен, как корь.

Я остановился в метре от его кресла и спросил, косясь на его оружие:

— Мистер Чимаррон?

Он явно не спешил с ответом, вернувшись к первому занятию. Держа необычный пистолет в правой руке, он неторопливо щелкнул затвором, извлек пустую гильзу, раскрыл мясистую ладонь с тремя зажатыми в ней патронами, отобрал один толстыми пальцами и вставил его в затвор. Закрыл затвор и зафиксировал курок на предохранитель. Таким образом, короткоствольный пистолет-карабин был заряжен, но не мог выстрелить до тех пор, пока его не снимут с предохранителя, конечно, если его механизм действовал.

Наконец человек лениво произнес, насколько лениво, настолько и грубо:

— Да, я Альда Чимаррон. А ты что за гусь и какого хрена тебе надо?

Голос его был под стать металлическому скрежету его дверного звонка. Чимаррон был здоров, даже здоровее, чем я предполагал. Для его описания больше подходил термин «монолитно-необъятный». Одет он был в ту же униформу, в которой Уистлер видел его на шахте. В его впечатляющем внешнем облике особенно поразили его маховики, оканчивающиеся двумя кувалдами, которыми было впору забивать речные сваи. Но они соответствовали остальным компонентам тела: быкообразному туловищу, расширявшему безразмерную рубашку с открытым воротником, ногам-тумбам, обтянутым белыми парусиновыми шортами, из каждой штанины которых можно было сшить костюм для человека средних размеров. Талии не просматривалось, равно как и шеи. Его тыква была посажена прямо на плечах борца сумо.

Весил он не менее 140 килограммов, может, поболее. Сидя в несоответствующем его габаритам кресле (было удивительно, как он только втиснул в него свою широкую задницу), Чимаррон был похож на страдающего запорами Будду. Нельзя сказать, чтобы он представлял собой «гору мышц» в обычном понимании этого слова, однако в недрах этой потеющей жиром из всех пор туши таилась неимоверная сила и энергия, дремлющая, как Везувий. Непомерно большая приплюснутая сверху голова была лысой посередине, со спутанными длинными грязно-коричневыми лохмами, ниспадавшими на низкий лоб и слоновые уши.

— Меня зовут Шелл Скотт, — миролюбиво сказал я. — Я частный детектив из Лос-Анджелеса и прилетел сюда, чтобы задать вам пару вопросов. Кроме всего прочего.

— Вижу, что прилетел, — прогрохотало в ответ, как из пустой бочки или со дна высохшего колодца. Чимаррон уставился на меня меланхолично-страдальческим взглядом геморройного гризли. У него были на удивление невыразительные, чтобы не сказать пустые, мутно-голубые глаза, излучавшие столько же тепла, как мелкорубленый арктический айсберг. Вся остальная часть, кроме блеклого зрачка, была покрыта сеткой кровавых прожилок. Прямо под этими чудо-глазками располагался здоровенный клюв с раздувшимися, как жаба на жаре, ноздрями, причем из каждой ноздри торчало по пучку жестких черных волос, свисающих вниз наподобие заблудившихся усов. Сказав короткое «вижу», он на мгновение обнажил крупные квадратные зубы землисто-желтого цвета. По бардово-красному лицу я решил, что у бедняги, должно быть, скачет давление. Его портрет дополняли спутанные густые брови цвета камня, из которого был сложен его дом. Они росли посередине и вкупе со свисавшими с головы остатками некогда пышной растительности начисто лишали лоб его жилой площади.

Его левая рука покоилась на колене, пальцы-сардельки перебирали патроны, как перебирает четки монах-кастрат. Правая рука, толщиной с мою ногу, удерживала его смертельную пушку на жирной волосатой ляжке, толщиной как мое туловище. Дуло ее было направлено в мою сторону, но не совсем на меня, и это несколько успокаивало.

Только теперь я разглядел, что так меня поразило в его оружии. Это был ствол, как у старинного мушкета, то есть в три-четыре раза толще, чем ему следовало быть. Он был сантиметра два с половиной-три в диаметре, что, возможно, означало еще одну звукопоглощающую металлическую оболочку. Приглядевшись, я заметил на дуле темное неопреновое резиновое уплотнение и вспомнил, что однажды видел нечто подобное во Флориде: длинноствольный автоматический пистолет модели «Ружер» 22-го калибра, модифицированный каким-то народным умельцем под беззвучную воздушку. Поглядывая на грозное оружие, больше похожее на итальянский обрез-лупару, я представил внутри ствола ряд металлических шайб с рассверленными центрами для пропуска обычного ствола с серией дополнительных отверстий для выхода пороховых газов по замысловатой спирали, с тем, чтобы они не вырывались, а выходили бесшумно. То есть я правильно угадал, что это пистолет с глушителем, только особой конструкции. Другими словами, двадцатисантиметровый ствол пистолетов звукопоглощающем кожухе был дополнительно снабжен навинчивающимся глушителем такой же длины.

— Какие еще вопросы?

Пауза оказалась столь долгой, что мне пришлось вспоминать, с чего я начал.

— Вопросы об одном из ваших компаньонов, — сказал я, — Клоде Романеле. И еще кое о чем.

Угол широкого жабьего рта Чимаррона приподнялся на полсантиметра, что у любого другого означало бы начало улыбки. Однако, глядя на это хмурое унылое лицо, можно было предположить, что улыбка, появись она на самом деле, расколола бы его пополам и ошметки свисали бы по обе стороны его широких скул.

— И ты прилетел сюда только ради того, чтобы потолковать о Клоде Романеле? Дерьмо собачье.

Я почувствовал, как во мне закипает злость, но сказал на удивление спокойно:

— Я сказал «среди всего прочего». У меня были и другие причины прилететь сюда. Но сейчас я думаю, что Романель — главная из них. Хотя, чем дольше я нахожусь в Аризоне, тем больше вопросов у меня возникает.

— Мутота, — пророкотал он. — Каких?

— Например, мне хотелось бы знать, где он сейчас находится. Вы не могли бы меня просветить на сей счет, мистер Чимаррон? Или хотя бы сказать, жив он или нет? Может быть, ваши подручные все же добили его? Или хотя бы, где я могу встретиться с Джеем Гроудером или Энди Фостером, доктором Филиппом Блиссом или Годзиллой? Вот такие невинные вопросы, мистер Чимаррон.

Мои вопросы отлетали от него, как горох от стены. Хотя от моего бдительного взгляда не укрылось микроскопическое подергивание уголков его толстых губ, в щель между которыми пробилось что-то наподобие улыбки, самой непоощрительной и неконтактной, которую я когда-либо видел.

— Ой-ей-ей, как много мы знаем, — недобро проговорил он. — Как ты много знаешь, мистер… Скотт, так, кажется?

— Именно так.

Это было любопытно, забавно, странно. В тот самый миг, когда мы впервые взглянули друг на друга пару минут назад, я, даже если бы никогда не слыхал о Чимарроне, сразу понял, что он не только знает, кто я, но ему также известно и чем я дышу. И он вовсе не в восторге от этого знания. Между нами сразу образовалось непреодолимое антагонистическое поле, взаимоотталкивающая среда как между одинаково заряженными полюсами магнита.

Было ясно, что между мной и этим ходячим кладбищем бифштексов не может быть никакого взаимопонимания. Как летящий со скалы неудачник наверняка знает, что неминуемо разобьется об острые камни, так и я был абсолютно уверен в том, что обязательно сойдусь с Чимарроном в смертельной схватке и один из нас сотрет другого в порошок. Это неминуемо произойдет в любой момент, может быть, даже сейчас.

Но сейчас этого нельзя было допустить. Элементарное благоразумие требовало от меня быть покладистым еще некоторое время. Поэтому я проговорил с мягкой иронией, которая была Альде Чимаррону все равно, что выстрел из рогатки по киту:

— Благодарю вас за то, что так подробно ответили на все мои вопросы, мистер Чимаррон. Красивая у вас игрушка. — Я кивнул на пистолет в его руке, все так же направленный на меня или чуть в сторону. — Решили немного попрактиковаться? Зашмалять парочку соседских ребятишек?

Он опять приоткрыл зубы в улыбке-оскале. Причем лицо его не расплылось, а осело книзу, как перекисшая опара. В этот момент он выглядел не миролюбивее каменного изваяния одного из первых конкистадоров, завоевателей Америки.

Я продолжал осыпать его булавочными уколами своего остроумия:

— Самое подходящее времяпрепровождение для джентльмена вашей деликатной конституции. Небось, здорово успокаивает, а? Ваш самострел сделан на заказ? Забавная вещица, штучная работа. Это что у вас? Однозарядка, да еще с глушителем, чтобы детишки не разбежались? Модернизированный стендовый пистолет Хаммерли?

Квадратный монумент не пошевелился. Лишь заходили желваки под толстым слоем жира, да чуть быстрее начали раздуваться ноздри, перепугав обитателей волосяных джунглей в носу, которые, наверное, преспокойно завтракали. В какой-то миг мне даже показалось, что Везувий вот-вот извергнется злобой, но Чимаррон лишь повернул голову и автоматически глянул в тот сектор, где раньше я заметил вздымавшиеся фонтанчики пыли.

Когда он вновь повернул ко мне свою раскаленную сковородку, он уже не ухмылялся, а произнес довольно добродушно:

— У тебя наметанный глаз, парень. Базовой моделью для этой пухалки послужила «хаммерли-150», но ее прежний владелец кое-что модернизировал, приладил глушитель. Бесподобная штука, как мне рассказывали, для того, чтобы без лишнего шума убрать неприятного тебе человека. А для того, чтобы сделать ее абсолютно бесшумной, необходимо обеспечить пуле дозвуковую скорость, порядка 213 метров в секунду на выходе из ствола. — Он раскрыл широченную ладонь. — Вот такие патроны от Фоччи самые подходящие. — Альда вновь поднял на меня глаза и добавил: — Я, конечно, использую его только для практики, из спортивного интереса. Шмаляю по кустам, камням, всяким там зверушкам.

— Ну, естес-ственно, мистер Чимаррон. И как успехи? Я имею в виду камни, кусты, зверушки. Подстрелили кого-нибудь?

— Ну, в гору я уже попадаю.

Его ответ меня удивил. Может быть, он не совсем безнадежен в смысле юмора. Чимаррон поерзал в кресле, снял пистолет с предохранителя и изготовил его для стрельбы. Надеюсь не в меня.

Местность вокруг была сплошь покрыта редкими мескитовыми деревьями и зарослями креозота, перемешавшимися с пушистыми кустами кассии и толокнянки. Метрах в пятнадцати перед нами отдельно рос большой куст креозота с узким шпилем-верхушкой. Чимаррон, не вставая, вытащил правую руку, быстро прицелился и выстрелил. Звук выстрела был похож на воздушный поцелуй школьницы. «Чмок!» — и верхушка упала, будто срезанная лезвием бритвы.

— Прекрасный выстрел, мистер Чимаррон, — не удержался я. — Вы чертовски здорово стреляете.

— Так себе… Ты, наверное, стреляешь лучше? Хочешь попробовать?

Вообще-то особого желания у меня не было. Это был его пистолет, его развлечение. Но у меня не хватило сил отказаться, особенно сейчас, когда ему так хотелось утереть мне нос.

— С удовольствием! — ответил я, передозировав оптимизма. — Почему бы нет? Только прежде ответьте на один вопрос.

Он выжидательно уставился на меня, излучая самодовольство. Я так и не понял, был ли он доволен удачным выстрелом или же тем, что ему удалось вовлечь меня в авантюру, из которой он несомненно должен был выйти победителем. Как бы то ни было, его настроение несколько улучшилось. А для него «несколько» означало «очень даже». Какова бы ни была причина, но он не только обстоятельно ответил на мой вопрос, но и испытал при этом явное удовольствие.

А спросил я его вот о чем:

— Такой маленький, безобидный вопросик, мистер Чимаррон. Мне известно, что вы являетесь президентом «Голден Финикс Майнз» и что акции вашей компании идут по 14 долларов За штуку благодаря недавно появившемуся, очень благоприятному для вас докладу геологоразведки. Я переговорил с некоторыми знающими людьми, которые утверждают, что в скором времени цена одной акции возрастет до 20 долларов. Другие же полагают, что она наоборот скатится до полутора долларов. Что вы можете мне сказать по этому поводу?

И тут он меня удивил. Он заржал в буквальном смысле этого слова. Пасть его разверзлась и из нее исторгались рокочущие, как Ниагарский водопад, звуки. Он даже шлепнул себя по окороку лапищей с зажатыми в ней патронами.

— Полтора доллара, говоришь? Гы-гы-гы! Догадываюсь, кто мог сказать тебе такую лажу. Какой-нибудь неудачник, прогоревший на бирже в Черную пятницу. Или же придурок, полный говна так, что оно льется у него из ушей. Вот кто! Правильно, цена моих акций еще не достигла двадцати за штуку, но, да будет тебе известно, сегодня утром она равнялась шестнадцати с половиной долларам, так что твои данные, парень, устарели.

— Хорошо, пусть будет так, шестнадцать с половиной. Но это сегодня, а люди, с которыми я говорил, беспокоятся о будущем…

— В жопу их! Эти бл…е неудачники вечно трясутся за свое будущее. Я тебе сказал, сегодня «Финикс» стоит шестнадцать с половиной, через неделю будет стоить двадцать, а еще через месяц-два — все сорок.

— Мне что следует воспринимать это как подсказку?

— Если у тебя в башке не дерьмо вместо мозгов, то я бы на твоем месте воспользовался моим хорошим настроением. Что, слишком хорошо, чтобы быть правдой? Тоже очкуешь за свое будущее? Послушай, Скотт, что ты знаешь о «ГФХМ» — «Голден Финикс» — если ты не совершенный профан в вопросах маркетинга?

— Не так уж много. Мне известно, что раньше эта золотая шахта называлась «Марикопа», забыл как дальше. Три или четыре года назад «Либерти Интерпрайсиз», черт знает с чем ее едят, поручила вам произвести дополнительные геологоразведочные изыскания, вновь наладить на ней добычу золота, назначила вас президентом, после чего ее акции пошли в гору.

— Да, примерно так. В первый год наша прибыль составила десятицентовик, на следующий год — двадцать центов, в прошлом году — сорок, а в нынешнем вырастет до восьмидесяти центов с каждого килограмма добытой руды, благо до конца года еще три месяца. Усекаешь, о чем я тебе толкую, или ты настолько туп, что не понимаешь, что наша прибыль растет на сто процентов в год? Так будет и впредь.

Резкая перемена в поведении Чимаррона, его открытость, даже выражение его свирепого лица, которое не сказать, чтобы помягчело, но стало менее зверским, свидетельствовали о происшедшей с ним удивительной метаморфозе. Либо этот Карабас Барабас был великим актером, а большинство крупных аферистов с полным правом могут претендовать на Оскара, либо ему действительно доставляло удовольствие рассказывать об успехах его детища, и он сам верил в то, что говорил.

Его словно прорвало. Сейчас он говорил, не давая мне вставить слово.

— И еще в одном тебя неправильно информировали, Скотт. «Либерти» никогда не поручала мне превратить «Марикопу» в «Голден Финикс». Я сам напросился.

— Что-то я вас не совсем понимаю, сэр.

— Чутье подсказывало мне, что это легко сделать, и я это сделал, черт побери! Это-то хоть тебе ясно? А… ты ни хрена не смыслишь в горнорудном деле, не знаешь, что такое золото.

— Ну, вы уж совсем сравняли меня с говном…

— Я живу в Аризоне, вот здесь, в округе Марикопа. И мне здесь нравится. Это суровый край, и я постоянно держал глаза открытыми в надежде найти золотую жилу. Всю жизнь! И наконец мне удалось. Что касается золотоносного участка «Марикопа Минералз», теперь он принадлежит «Голден Финикс», то этот участок расположен недалеко от известного золоторудного месторождения «Родди Ризорсиз Бигорн». Некоторое время назад Родди пригласил на свой участок независимого инженера-геолога, и я раздобыл копию доклада, подготовленного им. В этом докладе о месторождении «Бигорн» говорится, могу процитировать тебе на память, слово в слово, что «велика вероятность залегания золотых рудных тел объемом несколько миллионов тонн с содержанием золота от полутора до трех граммов на тонну, разработка которых экономически обоснована и может производиться общепринятым способом». В то время такое низкое содержание золота не поразило моего воображения и не возбудило особого аппетита. Однако Родди пробурил тридцать пять дополнительных шурфов, двадцать восемь из которых подтвердили наличие золотой минерализации в очень обширном районе, и — вот это меня серьезно заинтересовало — содержание драгметалла в колонках составило порядка 12 граммов на тонну. Ты следишь за моей мыслью, Скотт?

— Слежу.

Альда продолжил почти без остановки:

— Старая «Марикопа» располагалась на одной из линз открытого Родди золотого месторождения. Я тут же раскопал старые журналы золотодобычи «Марикопа Минералз», каким образом неважно, и тщательно изучил методику разработки, практиковавшуюся в далекие тридцатые и сороковые годы. Выучил ее наизусть, как «Отче наш». Из этих записей следовало, что золотая минерализация уходит вертикально вниз на глубину до 600 метров. Нижние пласты никогда не исследовались. Шахтеры никогда не опускались ниже 270 метров, да это и неудивительно при тогдашней цене на золото в 35 долларов за унцию. А вот теперь мы подходим к самому главному — к последнему докладу, о котором ты упоминал. Ведь ты имел в виду последние заключения АГЛ, не так ли?

Я догадался, что АГЛ — это, должно быть, Аризонская геологическая лаборатория, и небрежно обронил:

— Если вы о докладе Томаса Токера, то я его уже видел.

Он озадаченно поморгал, свел кустистые брови к широкой переносице и с сомнением произнес:

— Да? Видел, говоришь? В таком случае должен понимать, какой это жирный кусок.

— Да нет, я не очень силен в цифрах, — продолжал прикидываться я.

— Короче, это очень хорошие цифры. Но я хотел сказать о другом. В тех старых журналах тоже содержалась докладная записка о наличии минерализации восточнее основной жилы. Она так и не была нанесена на геологическую карту района и о ней просто забыли. Подробности пропускаю. Итак, я отправился в «Либерти», рассказал им о том, чем располагаю, и уговорил поставить меня во главе геологоразведывательной партии. Что они и сделали, выделив башли. Большие башли, скажу я тебе. Старые забои оказались, конечно, затопленными грунтовыми водами. Но мы ее откачали, высушили шахту, подмарафетили и закупили новое оборудование. За очень большие бабки.

— Все это, конечно, очень поучительно, но меня больше интересует этот доклад АГЛ. Не могли же эти многообещающие образцы, взятые из шурфов, пробуренных алмазными бурами, или как там еще, взяться из ниоткуда. Или, что они к вам с неба свалились, что ли?

Чимаррон, у которого, как я убежден, голова была набита отнюдь не кошачьими консервами, проигнорировал мой намек на вероятность аферы и раздраженно ответил:

— Алмазные наконечники бурят даже гранит, на то он и алмаз… — Он потряс массивной головой и снова ощерился скорее в гримасе, чем в улыбке.

— А, в задницу все это, — наконец сказал он. — Ты спросил, и я тебе отвечу. Но боюсь, что ты снова ни хрена не поймешь. Я всегда задницей чувствовал, что эта минерализация к востоку от основной шахты — золотое дно. Поэтому в начале года, а, может быть, в середине я вывез туда своего главного инженера и рассказал ему, где и как бурить. Он решил, что я слетел с катушек. А я сказал: «Бури здесь, придурок!» Плюнул на землю, и именно в том месте и был пробурен первый шурф. Потом мы пробурили еще семь штук по прямой на север с интервалом 150 метров. Мой главный геолог чуть не наложил в штаны от злости, но я ему сказал: «Делай, как приказано, сучий потрох, а то будешь подметать улицы!» — Чимаррон остановился, взглянул на меня, потер квадратный подбородок и весомо произнес: — Возможно, до тебя еще не дошло, Скотт, но я не припоминаю случая, чтобы кто-нибудь из моих людей меня ослушался.

— Когда я осмыслю, что вы мне хотите этим сказать, возможно, я и испугаюсь. А возможно и нет. Так вернемся к нашим баранам, то бишь алмазам.

— Твою мать, — в который раз повторил он, делая угрожающую рожу. — Так вот, пробурили мы, значит, эти семь дырок и вытащили из них семь колонковых образцов. Представляешь себе, что такое колонок? Это все равно, что слоеный пирог с пластами различных пород вместо начинки. АГЛ сделала для нас необходимые анализы. Первые два… забудь о них. Но каждый из пяти оставшихся показал вкрапления золотоносной породы. Такая везуха выпадает раз в жизни. Вот послушай, что я тебе скажу о каждом из оставшихся пяти. Первая прошла через пятиметровую жилу, содержащую 3 грамма золота на тонну, вторая линза толщиной шесть метров уже содержала шесть граммов, третья, семиметровая, чуть больше, зато четвертая, толщиной семь с половиной метров, имела содержание золота, равное 12,3 граммам, а последняя — аж целых 17,3! Усекаешь? Ну что, впечатляет? Чем дальше мы продвигались на север, тем жирнее становилась минерализация. Мы продолжаем бурение, и следующий доклад наших экспертов поставит аризонскую биржу на уши.

— Этот парень из АГЛ, Токер, он что, лично проводит эти лабораторные исследования?

— Да, но начнется такой халам-балам, что, боюсь, нам придется продублировать исследования полученных проб в другой лаборатории, дабы успокоить эти заячьи душонки, пекущиеся о завтрашнем дне. Отныне мы будем грести золото лопатой, последняя линза — самая крупная. К концу полевых изысканий мы докажем, что имеем золотую залежь не менее чем в два миллиона тонн с содержанием золота до 17 граммов, а то и выше. Черт возьми, парень, знаменитое месторождение «Кэмбел Ред Лэйк» имеет всего 16 граммов на тонну. Чесать мой лысый череп! У меня под ногами закопан миллиард зелененьких, если не два. Я чувствую это всеми фибрами. У тебя не спирает дух в заднице от подобной перспективы, Скотт?

— Ну… возможно, и сперло бы, если бы вы показали мне, как это будет выглядеть в слитках или в монетах с симпатичными пандами…

— Ну и болван! — взревел он. — Пошел с моих глаз!

— Спокойствие, мистер, главное спокойствие. И потом, я так и не испробовал эту вашу игрушку.

Я думал, он швырнет мне ее в физиономию, но он разом утих, будто его выключили, и даже улыбнулся. То есть я вновь увидел два его кривых передних зуба.

— О, да! Чуть не забыл. Потеха еще не кончилась, — ехидно процедил он. — Будучи паршивой ищейкой, ты обязан прилично стрелять, не правда ли? — Он подождал моего ответа, но я его не порадовал.

Чимаррон перезарядил пистолет и, щелкнув затвором, передал его мне. Мне было наплевать на наш скрытый спор, то есть стрельбу по заданной мишени как таковую. Мне просто хотелось поближе взглянуть на это грозное оружие. Пистолет и впрямь был красавцем, произведением оружейного мастерства. Массивная округлая полированная рукоятка из мореного дуба удобно легла в ладонь.

Я вытянул руку, примериваясь, но не целясь. Необходимо было, чтобы рука несколько ощутила непривычную тяжесть.

— Слишком длинный глушитель. Мешает целиться, — посетовал я.

— Плохому танцору яйца мешают, — ухмыльнулся Чимаррон. — Я как-то ухитряюсь… отстреливать уши соседских ребятишек.

Нет, этот мужик определенно чума. Его не стоит недооценивать.

Я еще раз вскинул руку, чувствуя себя немного не в своей тарелке оттого, что вынужден участвовать в соревновании, в котором такие типы, как Чимаррон, проигрывать не любят. Мне было не резон злить его раньше времени. Но поддаться и проиграть мне не хотелось. Нет, продемонстрировать свое превосходство я ему не дам. Может быть, мне все же удастся скрыть от него, насколько я промазал. Словом, я решил слегка изменить тактику и сказал как бы невзначай:

— По кустикам мне стрелять не приходилось, да и скучное это занятие. Что-то это мне не нравится. Почему бы нам не предположить, что там стоит заклятый друг — ваш или мой, без разницы. — Я махнул стволом в сторону холма. — Он только что выстрелил в меня и промазал. Теперь я должен его уконтрить. — Я ткнул стволом себе в кончик носа. — Скажем, всадить ему пулю вот сюда.

— Валяй. — Он приоткрыл еще пару зубов. Было видно, что все это очень его забавляет. Это было все равно, что стрелять в туза, пришпиленного к дереву. — Где этот парень, Скотт? Сидит там в баре, потягивая пивко?

— Нет.

Я заметил пересмешника, перелетавшего с ветки на ветку метрах в двадцати. Наконец он сделал плавный разворот и устроился на суку в паре метров от земли.

— Видите того пересмешника, примостившегося у парня на макушке?

— Ручная птичка? — подыграл мне Чимаррон, улыбаясь в открытую.

— Нет, — спокойно ответил я. — Этот парень — Фред Китс. А птичка — ясновидящая. Она знает, что песенка Китса спета.

Улыбка мигом слетела с его лица. Он кинул на меня колючий взгляд, припечатав его к моему лицу на добрых полминуты. Потом его глаза-буравчики немного оттаяли, и он вновь повернулся к дереву, на котором беззаботно щебетала птичка, не подозревая о своих провидческих способностях.

— Кончай телиться и стреляй, — жестко проговорил Чимаррон.

— А куда торопиться? — лениво протянул я. — Вы же не хотите, чтобы я вместо Фреда попал в невинную птаху?

Но он именно этого и хотел, то есть чтобы я стрелял по ней и промазал. Я понял это по его напряженному взгляду, преисполненному презрения, к которому начала примешиваться неконтролируемая злоба. Я стоял в каком-нибудь полуметре от него, держа пистолет у правого бедра. Он ухватил меня лапищей за пояс и легко развернул к себе, пытаясь дотянуться другой рукой до пистолета.

Альда оказался на удивление сильным, его пальцы впились в мой бок с силой мельничных жерновов. Не скажу, чтобы у меня были хрупкие кости, но на какое-то мгновение я испугался, что он мне что-нибудь сломает. Чимаррон стиснул мою кисть и грубо вырвал пистолет из моей руки, все так же удерживая меня левой рукой. Я непроизвольно сжал кулаки, готовый в любую секунду отработать по его гнусной роже.

Я был разъярен, все внутри меня вскипело, и я подумал, что взорвусь, если моя ярость не найдет выхода. Я вообще терпеть не могу, когда ко мне прикасаются мужики, даже, когда хлопают по плечу в порыве дружеских чувств. Но когда ко мне прикасаются явно не с дружескими намерениями, с моей кровью происходит что-то ужасное — она закипает и переполняется адреналином.

Я уже готов был вмазать ему в ухо, когда его захват неожиданно ослаб, он снял с меня руку и в следующий момент уже целился в пересмешника на голове бедного Фреда, или на бедной голове Фреда, как вам больше нравится.

Резким движением руки я подбил ствол пистолета на несколько сантиметров вверх. Этот мой жест понравился Чимаррону, так же как обрадовал меня его захват.

Он покраснел, позеленел и наконец, его лицо стало малиново-красным. Наверняка его давление подскочило до 300, на левом виске набухла и бешено запульсировала вена. Я невозмутимо потер рукой кисть и несколько раз сжал и разжал ее, восстанавливая кровообращение. Эти игрушки мне порядком надоели, и я жестко произнес:

— Чимаррон, я хочу тебя предупредить. Если ты еще раз ко мне прикоснешься, я сделаю из тебя самый большой бифштекс в мире.

Он медленно поднялся на ноги, распрямился и впервые за все это время я вгляделся в его холодные бесстрастные глаза снизу вверх. Этот парень был, право же, огромен. Он загородил своей тушей ближайший холм, да и сам представлял собой гору из мяса и костей.

— Ты уверен, что это тебе удастся, Скотт? — мягко процедил он.

— Возможно, однако никогда не знаешь, пока не попробуешь.

Мы стояли друг против друга, гневно сверкая глазами, как два идиота-подростка на школьном дворе. Наконец я молча вытянул правую руку ладонью вверх и многозначительно посмотрел на пистолет. Он поколебался и вложил его в мою руку.

Я не заметил, когда улетел пересмешник, но на суку его уже не было. Да и сам сук был едва различим вдали. Сделав шаг в сторону, я повернулся к Чимаррону спиной и примерился к ветке, в которую собирался стрелять.

Затем я выпустил весь воздух из легких, задержал дыхание и, удерживая пистолет двумя руками, выстрелил, не будучи уверенным, что попаду хотя бы в гору. Впрочем, это было не важно, моя задача была выполнена. Я знал, что неизбежно должен был промахнуться — уж слишком далекая цель и стрелял я практически наугад.

Но я ошибся. Частенько слух обгоняет зрение, предваряет его и помогает ему. Так, взломщики в магазине узнают о приближении полицейских машин по вою сирен, или же футболист-профессионал узнает о забитом голе по неистовой реакции трибун. Я тоже узнал о том, что по счастливой случайности срезал ветку выстрелом, по звуку, который непроизвольно издал Чимаррон. Это было его излюбленное словечко «дерьмо собачье», выплюнутое им вполголоса.

Я вгляделся в знойное расплывчатое марево, поднимающееся от успевшего нагреться песка, сфокусировал зрение, пытаясь разглядеть, что там в сорока метрах впереди. Чимаррон оказался прав, так смачно поприветствовав мой неожиданный успех. Я срезал ветку точно по центру, и один ее переломанный край опустился почти до самой земли, продолжая покачиваться.

Я вернул оружие пораженному Чимаррону.

— Да, правильно говорили… ты чертовски хорошо стреляешь, — недовольно буркнул он.

— Просто повезло, — отреагировал я. — Ну, пока, еще увидимся.

Я резко развернулся и зашагал к дому. Но не успел я сделать и десяток шагов, как услышал позади требовательное: «Скотт!»

Невольно поежившись, я медленно обернулся.

Чимаррон демонстрировал еще один вариант той самой доброжелательной улыбки, от которой, наверное, шарахались не только кони, но и автомобили.

— Еще увидимся. Я буду за тобой присматривать, — пообещал он.

В чем-в чем, а в этом я ни секунды не сомневался. Заворачивая за угол дома к тому месту, где я оставил свой арендованный «капри», — я бросил косой взгляд назад. Чимаррон тоже не спеша направился к дому. Видимо со стрелковой практикой на сегодня было покончено. Я испытал удовольствие от мысли, что испоганил ему развлечение. Пустячок, а приятно.

Моя «тачка» уже порядком нагрелась. Я включил кондиционер на полную катушку, приоткрыл на несколько сантиметров боковые окна и, выехав с места парковки, свернул влево. Проезжая мимо грунтовой проселочной дороги, я остановился, сдал назад и углубился в нее на несколько десятков метров. Снова остановился, по моим расчетам как раз у того места, по которому стрелял Чимаррон до того, как я прервал его прекрасное занятие. Где-то здесь пыталась спастись бегством какая-то зверушка. Вообще-то, я не ожидал найти что-то интересное, но все же нашел. Для этого мне понадобилось меньше минуты. Бедняга лежала в полуметре от развесистого креозотового куста. Маленькая пушистая тушка. Бархатистая белая шкурка с серыми поперечными полосами, вытянутые в предсмертной агонии лапки, полуоторванная выстрелом голова, державшаяся, казалось, на одной розовой ленточке.

Слава Богу, это был не соседский ребятенок, а всего лишь кошка.