Шерас

Глава 43. Поместье Чапло

ДозирЭ не вставал две триады. Бредил. В бреду вымаливал у Божественного прощение, беспокоился об Идале или, постанывая, звал Андэль. Иногда он приходил в себя и долго не мог понять, где он и что с ним. Потрескавшиеся бревенчатые стены, которые его окружали, и вся немудреная обстановка не имели ничего общего ни с помещениями казарм Белой либеры, ни с великолепными покоями Идала, ни с жуткими подземельями Круглого Дома. ДозирЭ пугливо озирался, с трудом узнавал знакомые лица и недоверчиво выслушивал историю о своем счастливом спасении. Быстро утомившись, он вновь впадал в забытье. В следующий раз, когда он просыпался, всё повторялось.

Андэль, нежная, заботливая, кроткая Андэль, всё это время была рядом. Она день и ночь не смыкала глаз, то и дело прислушиваясь: дышит ли? Если и покидала больного, то ненадолго, а ее место тут же занимал отец…

Все произошло так. Однажды утром, когда Чапло собирался в сады, он заметил приближающуюся крытую повозку, прибывшую из Грономфы. Старик поставил на землю кувшин с нектаром, с которым никогда не расставался, прихватил самострел и пошел навстречу незваным гостям. Через мгновение он увидел соскочившую с телеги на землю красивую взрослую девушку, в которой с трудом признал собственную дочь. Чапло был так рад ее возвращению, что даже не поинтересовался причинами явления его взору того обременительного довеска, который получил вкупе с Андэль. Не говоря ни слова, будто умирающий молодой мужчина среди поклажи дочери — это самое обычное дело, он, при помощи повозчика, вынул раненого из телеги и перенес его в дом. «Когда ты поедешь обратно в Грономфу?» — только и спросил он у девушки. «Никогда», — отвечала Андэль, и этого для него оказалось достаточным.

Старый цинит и не надеялся, что на склоне лет ему привалит такое счастье. Он сразу стал относиться к дочери, как к истиной владелице своего поместья, во всем ее слушался, потакал малейшим прихотям, ухаживал за раненым авидроном, как за сыном.

Длинными вечерами, которые в это время часто выдавались холодными и ветреными, Чапло и Андэль подсаживались к ложу раненого и подолгу вглядывались в его черты, словно надеясь увидеть признаки выздоровления. Громко трещали ветки в огне очага, изредка где-то в садах кричала ночная птица. Иногда в удолийской тишине слышался всплеск воды, доносящийся с озера. Отец и дочь больше молчали, каждый размышляя о чем-то своем. Время от времени старик прикладывался к кувшину с нектаром, а Андэль влажным платком бережно смачивала побелевшие от сухости губы молодого человека и поправляла подголовник.

— Молодой. Сильный. Воин? — спрашивал Чапло.

Андэль, с трудом отвлекаясь от своих мыслей, рассеянно кивала.

— Сразу видно — шрам на шрам заходит. А плечи, как из бронзы отлитые… Вот и славно. О таком родственнике я и мечтать не мог. И поместье вам уже готово. Пусть небольшое — средней руки, но весьма прибыльное. Как говорят в народе, хвали поля бесконечные, а возделывай малое поле. Ореховые сады — семьсот деревьев, два паладиума за крону. Еще сто финиковых пальм — по полинфекта за ствол — правда, когда начнут плодоносить. Оливковые деревья. Небольшой, но доходный виноградник, затем цветник, огороды. Да, еще и сама земля немало стоит… Потом четыре лошади, яки, козы, овцы и всякая мелкая живность… Я уже старый — всё запущено. А ведь пахарь должен быть сильнее своего поля. Вам же это по силам. В ваших руках мои плантации принесут гораздо больше. Давильню поставите, дом новый сложите. Заживете, как у Гнома под мышкой. К чему вам эта растленная Грономфа — город тщеславных богатеев, логовище злых духов? Только шишки набивать. А здесь такие красоты, такая тишина! Одно слово — Удолия… Я же вам обузой не стану. Поднесете за вечерей старику кувшинчик нектара, и довольно будет. Мне более ничего не нужно. А помру — прах мой развеете над озером, и на том сочтемся.

— Он — воин, он ни за что не поменяет меч на плуг. К тому же он горожанин, — с сомнением отвечала Андэль, однако весьма вдохновленная многообещающей картиной, нарисованной отцом.

— Это не страшно — я тоже был когда-то цинитом. Но с годами любого человека тянет к земле, к обычным мирским заботам и немудреным домашним утехам. Только заимев свой клочок земли, человек обретает истинную безмятежность, которую тхелосы в мое время называли «большим равновесием души». Каждый второй день из ближайшей деревни приезжал лекарь — восьмидесятилетний красноносый коротышка. Снимал старые повязки, осматривал раны, смазывал их чудодейственными кашицами собственного приготовления. В ход шли также горькие травяные настои, пиявки, которые должны были высосать всю «больную» кровь, и специальные тайные молитвы. Признавшись, что еще никогда не видел такого количества ран у одного человека, он тем не менее взялся лечить пострадавшего, хотя и не ручался, что тот выживет. Более всего его беспокоила кожа подопечного, которая на некоторых участках, и весьма обширных, омертвела или вовсе отсутствовала. Однако молодой организм боролся что есть силы, и вскоре поврежденные места заросли новой кожей — нежно-розового оттенка, пока еще тонкой-тонкой, как хорошо выделанный лист ониса. Увидев это, лекарь почувствовал себя победителем, сообщил, что больной, благодаря талантам врачевателя, теперь несомненно поднимется на ноги, и с горделивой миной принял от благодарного Чапло щедрые подарки: десять корзин медовых орехов, две амфоры с оливковым маслом, три — с молодым виноградным вином, пятьдесят луковиц жемчужин лучших сортов, бочонок засоленной рыбы… Что же касается знаменитого нектара, то на радостях его незамедлительно употребили по назначению, причем в таком количестве, что Андэль вынуждена была вскоре обеспокоиться здоровьем не только своего бедного воздыхателя, но и Чапло, да и самого лекаря.

Вскоре ДозирЭ окончательно пришел в себя, стал самостоятельно есть и пить, время от времени вставал, превозмогая слабость, и передвигался, держась за стену. Прошло еще несколько триад, и с него сняли последние повязки. Счастливая Андэль ликовала.

Еще дней через десять на плантацию заявился Кирикиль. Худой, с заострившимися чертами лица, опустившийся, с отчаянно голодным взглядом. Увидев ДозирЭ, который в одном набедреннике нежился на утреннем солнышке, подставляя его ласковым лучам свои облезлые бока и розовую спину, он бросился к нему на шею и своими грубыми объятиями причинил выздоравливающему боль. Однако ДозирЭ не подал вида: он был бесконечно рад видеть своего бывшего слугу целым и невредимым.

Андэль вынесла чашу молока, десяток яиц и несколько лепешек. Кирикиль жадно набросился на еду и с набитым ртом сбивчиво поведал о своих злоключениях. Он рассказал, что также подвергся пыткам и даже побывал в подземелье для смертников. С головой он, конечно, успел проститься — сколько в Грономфе стоит жизнь безродного чужестранца? Но неожиданно пришло сказочное спасение: его просто отпустили, хотя и снабдили вдогонку несколькими внушительными затрещинами, от которых до сих пор звенит в ушах.

Кирикиль несколько дней провел в лечебнице, а выйдя оттуда, вновь был схвачен. Его вывезли за пределы города и бросили в глубокий овраг, посоветовав больше никогда в Грономфе не появляться. Выбравшись из оврага и стряхнув колючки, Кирикиль осмотрелся и увидел, что находится на новобидунийской дороге. Тут он вспомнил давний разговор о небольшом землевладении на берегу Удолии, где родилась и выросла Андэль. Он не знал о судьбе ДозирЭ, но совершенно справедливо предположил, что раз он, Кирикиль, жив, то и воин должен быть жив и наверняка скрылся где-нибудь в укромном месте недалеко от Грономфы. И яриадец, решив попытать счастья, потихоньку поковылял в сторону озера…

Кирикиль надеялся вновь стать слугой ДозирЭ, но тот с грустью сообщил, что теперь не служит в Белой либере и слуга ему не положен. К тому же в кошеле у него нет ничего, да и самого кошеля тоже нет, так что ему впору самому идти в услужение, тем более что происхождение его ничем не лучше происхождения яриадца.

Кирикиль обиженно надул щеки и ответил, что готов служить своему хозяину не только в благополучные времена, но и в беде. И разве он не доказал своими поступками, что не в одном золоте дело? Разве он не подвергал свою жизнь риску, готовый умереть за честь воина? Что же касается происхождения, то стоит ли доверять родовым жезлам? Он уверен, что предки ДозирЭ — самого знатного рода, иначе откуда у него столько природной гордости, столько врожденного мужества, столько светлого разума? В общем, он готов и впредь служить ДозирЭ, выполнять любые работы на любых условиях, главное, не ложиться спать на пустой желудок — это самое неприятное, что может быть в жизни.

ДозирЭ еще сомневался, но выход нашел Чапло, который сообщил, что работы на плантациях хоть отбавляй и что он готов платить Кирикилю полтора инфекта в год, не считая еды вволю и двух кувшинов нектара в день. На том и порешили.

Через два дня после появления Кирикиля, ближе к вечеру, вдалеке на пригорке показался внушительный отряд. ДозирЭ взял в руки кинжал, Чапло приготовил самострел, а яриадец вооружился палкой с серпом на конце, предназначенной для сбора медовых орехов. Андэль же спрятали в конюшнях. Мужчины заняли удобную боевую позицию и принялись ждать.

Вскоре всадники приблизились, и ДозирЭ с волнением признал в них белоплащных телохранителей Инфекта.

Воины подъехали к дому и спешились. Вели они себя не враждебно, явно не собираясь действовать силой. ДозирЭ увидел отважного Семерика и выступил ему навстречу.

— Я с удовольствием вызвал бы тебя, ДозирЭ, на поединок, — хмуро сказал первый телохранитель Божественного, не ответив на приветствие, — но, к сожалению, Алеклия строго-настрого запретил мне это делать.

— Что же тебя в таком случае сюда привело? — сдержанно спросил молодой человек.

— Я должен кое-что вручить бывшей люцее Андэль. Не могу ли я ее увидеть?

— Воспользуйся мной, я передам, — предложил ДозирЭ.

— Ни в коем случае — только в руки. Таковы указания, — отвечал Семерик.

Убеждать Семерика хоть в чем-то нарушить высшее повеление было бессмысленно. ДозирЭ в раздумье почесал затылок.

— Не бойся, ДозирЭ, мы не причиним никому из вас зла, как бы этого нам ни хотелось. Как только я выполню поручение, мы сразу покинем это захолустье.

Андэль сама вышла из своего укрытия. Семерик сухо приветствовал девушку и протянул ей небольшой резной ларец из черного дерева. Она приняла его и вдруг едва не выронила — таким тяжелым он оказался.

Белоплащные отказались от любезно предложенной им трапезы и только напоили лошадей. После этого они тут же вскочили в седла и умчались прочь.

ДозирЭ и Чапло подошли к Андэль. Тут же появился Кирикиль, со своим первобытным оружием на плече. Девушка поставила ларец на землю и приготовилась его открыть.

— Будь осторожна, рэмью, — предупредил яриадец. — В ларце может сидеть золотохвостка. Этот изящный способ убийства широко применяется в Яриаде и действует безотказно, потому что никто не может совладать с любопытством — отказаться посмотреть, что лежит в заветном ящичке.

Слова Кирикиля были восприняты более чем серьезно. ДозирЭ отстранил возлюбленную и, пользуясь кинжалом, отогнул щеколду и откинул крышку ларца. Зеленые, красные и желтые лучи ударили ему в глаза. А еще голубое сияние. Мужчины открыли рты: ларец был полон самых изумительных драгоценностей. Золото, изумруды, рубины, алмазы, лотус. Андэль с одного взгляда поняла, что перед ней все ее драгоценности — те самые, которые она получила в подарок от Алеклии и которые во время побега оставила, как бы возвращая, в своих покоях во Дворце Любви.

— О, Великаны! Здесь добра по меньшей мере на пятьсот берктолей! — воскликнул Кирикиль.

— Ошибаешься, — холодно возразила Андэль, — эти камни оценены в тысячу двести берктолей.

— Смотрите, какое-то послание, — заметил ДозирЭ. Он извлек из ларца небольшой свиток и рассмотрел печать из яриадского воска. Она принадлежала Инфекту. — Это тебе. — Молодой человек с хмурым видом протянул находку девушке. Андэль взяла свиток и смело надломила печать…

Это было прощальное письмо Алеклии, обращенное к своей бывшей фаворитке, написанное удивительно изящным слогом. Общее настроение послания было добрым и немного грустным, хотя кое-где и проскальзывали нотки обиды и легкого порицания. В заключение правитель Авидронии просил в память о нем принять эти драгоценности, а в дальнейшем поступить с ними так, как девушке заблагорассудится…

Вечером того же дня после сытной трапезы ДозирЭ почувствовал к своей возлюбленной непреодолимое влечение и впервые после известных грономфских событий решил навестить ложе Андэль. Однако девушка под благовидным предлогом не приняла его темпераментных ухаживаний. Бывший воин разочарованно ретировался в свой угол. Виноватым в своем унизительном отступлении он почему-то посчитал злополучный ларец.

На следующее утро, едва только погасли звезды, старик Чапло, хоть и был подслеповат, заметил в дальних зарослях виноградника скрывающихся людей — двоих или троих. Он сказал об этом ДозирЭ. Тот ничуть не удивился, предположив, что это подосланные убийцы, и тут же составил военный план, по которому Чапло вменялось отвлекать внимание лазутчиков, он же и Кирикиль должны были обойти злоумышленников с тыла, сделав внушительный крюк через сады, и внезапно атаковать непрошеных гостей. Андэль вновь отвели в конюшни. Там же спрятали ларец с драгоценностями Инфекта.

Сначала всё складывалось удачно, но, когда ДозирЭ и Кирикиль завершили свой блестящий маневр, они обнаружили брошенную засаду. Видимо, лазутчики что-то заподозрили и спешно покинули свой наблюдательный пост. По всем приметам люди здесь находились долго — может быть, несколько дней: траву сильно помяли, несколько виноградных лоз было надломано, кругом валялись остатки еды.

ДозирЭ обнаружил едва заметные отпечатки сапог на земле и решил проследить, куда они ведут. Кирикиль, почувствовав охотничий азарт, двинулся за ним, стараясь всеми повадками походить на воина-следопыта из кровожадного племени. Он крался сзади, в десяти шагах, пригнувшись, готовый в любой миг пустить в ход оружие. Следы петляли, местами пропадали вовсе, но вдруг, на суглинистой проплешине, появлялись вновь. Оказавшись на территории чужого землевладения, следопыты остановились. ДозирЭ нашел клочок ткани, застрявший в колючках разросшихся кустов дикого винограда. Он взял его и внимательно рассмотрел. Материя была темно-красного цвета и по плотности напоминала полотно, из которого делались плащи. Вишневые! — догадался ДозирЭ, но Кирикилю ничего не сказал. Затем мужчины вышли к узкой грунтовой дороге, где обнаружили недавнее присутствие лошадей. Видимо, один из сообщников всё это время оставался здесь и вместе с животными терпеливо поджидал возвращения своих приятелей.

ДозирЭ и Кирикиль, огорченные неудачей, вернулись в поместье.

Чуть позже, посовещавшись, взволнованные обитатели плантации решили обеспечить постоянное охранение поместья, для чего условились по очереди, за исключением Андэль, нести стражу. Первым заступил Кирикиль, вооружившись самострелом и кинжалом.

Но к ним никто не наведывался, и постепенно все успокоились. Вскоре, впрочем, на пригорке вновь показались всадники, и маленький «гарнизон», словно по команде, быстро вооружился и приготовился к обороне. Каково же было удивление ДозирЭ, когда он узнал едущего впереди превосходного наездника с гордой осанкой эжина. Идал! Конечно, Идал!

Идала сопровождал Арпад в полубоевой парраде, расшитой золотом, а с ними было еще с полдесятка вооруженных слуг — незнакомых широкоплечих удальцов на горячих мускулистых скакунах. Не скрывая своих чувств, ДозирЭ бросился навстречу.

Идал легко соскочил на землю и тепло приветствовал старого товарища. Они обнялись, будто не виделись несколько лет…

Вечер ознаменовался обильной и весьма продолжительной трапезой под развесистой кроной медового орешника. За одним столом по-походному посадили и хозяев, и слуг. С изысками и яствами грономфских кратемарий соперничать не представлялось возможности, но избалованные городом гости тем не менее были в известной степени очарованы простой и лакомой едой, которую им подавали. Вкус жареного ягненка удивлял, рыба, приготовленная самым обычным дедовским способом, таяла во рту, освежающий нектар навевал легкий дивный дурман и развязывал язык. Простая глиняная посуда придавала пирушке очаровательный деревенский колорит. Ко всему прочему, блюда подавала сама Андэль. Сейчас она, юная скромница в бедной одежде, никоим образом не напоминала ту знаменитую фаворитку Инфекта, о которой давно уже говорила вся Грономфа. И все-таки присутствующие не сводили с нее глаз. Каждый знал, что перед ним именно та удивительная авидронка, которая сумела искусить самого Бога.

Вскоре Идал отослал своих слуг спать. ДозирЭ, в свою очередь, прогнал неугомонного Кирикиля: ему было поручено проводить сомлевшего Чапло. За столом остались два друга и Арпад, которому оба бывших белоплащных воина всецело доверяли и воспринимали его скорее как товарища. В отсутствие лишних ушей ДозирЭ решил было поведать свою печальную историю, но Идал предвосхитил его рассказ: он всё знал, причем в мельчайших подробностях.

— Откуда?!

— Земля слухами полнится…

История самого Идала много времени не заняла. И он, и Арпад телесно не пострадали. Арпада, не подвергая пыткам, быстро выпустили из Круглого Дома, а Идал всё это время находился в своем дворце у «Дороги Предков» и ни с кем бегство люцеи Андэль не обсуждал. Правда, потом возле здания появился отряд Вишневых и пробыл там, время от времени сменяясь, ни много ни мало дней пятнадцать. Идал несколько раз пытался выйти из дворца, но ему преграждали дорогу, и он возвращался. Так что около полумесяца были проведены в своеобразном заточении.

Но беда не в этом. Вскоре военные росторы из Дворцового Комплекса Инфекта, занимающиеся обеспечением партикул, прислали Идалу онис, в котором в сухой и краткой форме, не утруждая себя объяснениями, отказывались от любых совместных с ним дел. В один миг эжин превратился из удачливого негоцианта — именного поставщика Инфекта, в редкостного растратчика. Ведь он уже израсходовал значительные средства: приобрел несколько обширных плантаций и известных мастерских, закупил много кож и всего необходимого, подрядил более полутысячи мастеровых и подручных из числа инородцев. Да и работы уже начал, полагая дело решенным. Со всеми рассчитавшись, Идал с ужасом обнаружил, что потерял не менее пятисот берктолей. К этой сумме пришлось добавить и стоимость вистроги, на которой бежали ДозирЭ и Андэль. Парусник так и не вернули; Арпад по случаю выяснил, что его продали на торгах в пользу Авидронии. Естественно, что Идалу и в голову не пришло требовать по этому поводу «защиты и справедливости».

Однако всё еще было впереди. Вскоре неприятности обрушились на Идала с новой силой. Его ткани вдруг перестали покупаться, несколько кораблей с его товаром затонули в Ночном море, на хлопковых плантациях завелся прожорливый жук-вредитель. Кратемарья «Двенадцать тхелосов» неожиданно потеряла своих завсегдатаев, воинов Белой либеры, ее стали обходить стороной и многие прочие посетители, так что теперь доходов она не приносила, и Идал в конце концов вынужден был уступить настоятельным просьбам (скорее даже требованиям) агентов Инфекта и продал ее, выручив смехотворные деньги. Потом он отдал и несколько остальных кратемарий. К потерям вскоре добавились и два многоярусных доходных дома, поскольку их внешний вид внезапно перестал устраивать Липримарию, а Инициат Построек вдруг задумал на их месте возвести роскошные общественные здания. Эжин решил было купить гомонокл в торговом форуме Алеклии, строительство которого наконец закончилось, но ему отказали. Всё значительное состояние Идала Безеликского, завещанное его трудолюбивым отцом, состояние, из-за которого так бесславно погибли его братья, таяло, как дым. Конечно, оставались кое-какие земли и плантации, родовой дворец у «Дороги Предков», загородный дворец под Тафрусом на берегу Анконы, несколько гомоноклов и доходных домов… Но многовековое благополучие древнего рода дало трещину, и виной тому были неведомые злые духи, которые ни на мгновение не оставляли в покое достославного эжина.

— Что ж, рэмы, свобода Андэль всем нам обошлась ох как недешево! — Из-за ближайшего дерева вдруг вышел с важным видом Кирикиль. Он не постеснялся подслушать весь разговор. ДозирЭ запустил в него пустым кувшином, но яриадец без труда увернулся.

Появилась Андэль и стала собирать валявшиеся кругом черепки. Не сложно было угадать, что она слышала последнюю несдержанную реплику. Мужчины замолчали, испытывая крайнюю неловкость…

Друзья пировали три дня. Было съедено невероятное количество блюд из домашней живности, рыбы и всякой дичи, уничтожена гора овощей и фруктов, выпито более половины всех запасов нектара. В перерывах они охотились, занимались рыбной ловлей и упражнялись.

Идал в сопровождении ДозирЭ и Андэль обошел всё поместье. Оно показалось ему довольно запущенным, и он дал рекомендации, как рациональнее использовать землю и какие культуры выгоднее всего на ней выращивать. К тому же оказалось, что Чапло, трудолюбиво и даже самоотверженно хозяйствуя, совсем никудышный торговец. Имея весьма смутные представления о грономфских ценах, все свои урожаи он отдавал значительно дешевле, чем мог бы.

Однажды утром Идал начал собираться назад. Он выглядел отдохнувшим и полным сил. На напутствие ДозирЭ он ответил, что, несмотря на понесенные убытки, не унывает и собирается в ближайшее время привести в исполнение один из своих тайных планов, призванных поправить его дела. Столь же жизнерадостен был и Арпад.

Прощаясь, Идал протянул другу тяжелый кошель, напоминающий скорее мешок, полный монет. ДозирЭ наотрез отказался его принять, и некоторое время друзья препирались. Тут вдруг из-за спины ДозирЭ раздалось нытье Кирикиля:

— Хозяин мой добрый! Прежде чем отказываться от бескорыстной дружеской помощи, подумай лучше о несчастном голодном яриадце, который потерял всякую надежду получить плату за свое преданное служение. Подумай и о себе: ведь кошель твой безнадежно пуст, словно в нем завелись гаронны. А ведь теперь на твоем попечении самая прекрасная девушка Авидронии, которой, несомненно, потребуется многое, чтобы не чувствовать себя обделенной вниманием и заботами.

ДозирЭ уступил.

Когда гости покинули землевладение, молодой человек некоторое время смотрел им вслед, а потом присел на корточки и высыпал на землю содержимое кошеля. Он полагал, что тяжесть кожаному мешку придают серебряные инфекты и что в нем всего инфектов двадцать, но на траву вдруг посыпались сверкающие золотом берктоли с чеканным профилем Сафир Глазза. Всего их оказалось двадцать пять.

— Кирикиль, седлай коня, — вскричал ДозирЭ, — я должен во что бы то ни стало догнать Идала!

— Дело, конечно, твое, рэм, — достаточно ехидно отвечал Кирикиль, который был здесь же и зачарованно, не отрываясь, смотрел на привалившее ДозирЭ богатство. — Но я так полагаю, что тебе вряд ли удастся это сделать. Лошади Чапло одного возраста с их хозяином, однако старик не так слеп и глух, как они, и не пошатывается на ходу…

ДозирЭ смирился.

Стояли жаркие сухие дни. Работы было много, и обитатели плантаций трудились, не разгибаясь. ДозирЭ и Андэль делали это почти с удовольствием, всё время состязаясь друг с другом в ловкости и умении. Старик Чапло никогда не расставался со своим кувшином и при этом легко вскидывал на плечо тяжелое бревно. Что же касается Кирикиля, то он не отличался трудолюбием, частенько тоскливо поглядывал в сторону Грономфы и нередко хитрил. Спасало озеро: купались раз по пять на дню. После короткой и скудной вечери ложились спать — в то самое время, когда в развеселой Грономфе все только принаряжались, чтобы отправиться на какую-нибудь дружескую пирушку. Засыпали, едва коснувшись щекой подушки. Вставали затемно, еще до рассвета.

Вскоре, убедившись, что не смогут воспользоваться советами Идала самостоятельно — слишком много всего предстояло сделать, — ДозирЭ и Чапло отправились на разбитой повозке в ближайшее селение и к вечеру вернулись с пятью инородцами и одним авидроном, готовыми работать за смехотворную плату и еду. С тех пор дела пошли значительно лучше. Кирикиль заметно повеселел, приосанился и, никого не спросясь, сам возложил на себя обязанности строгого распорядителя, указывавшего новым работникам, что им следует делать. ДозирЭ и Андэль только посмеивались, глядя на возгордившегося яриадца.

За всё то время, которое ДозирЭ провел в поместье у Чапло, он ни разу не прикоснулся к Андэль. Нет, конечно, были случайные, мимолетные прикосновения, но и только. Они с Андэль очень тепло относились друг к другу — как преданные, родные люди. Но все их беседы получались какими-то вымученными, когда говорящие старательно обходят главное, то, о чем неотрывно думают. Между молодыми людьми будто стояла черная тень. Может, то была тень Алеклии?

Сначала ДозирЭ не спешил — он понимал, что должно пройти какое-то время, чтобы воспоминания обо всех обрушившихся на них несчастьях остались где-то далеко позади, в прошлом, и они оба смогли бы вновь ощутить счастливую безмятежность, как тогда, на озере, в день их знакомства. Но потом молодому человеку всё чаще стало казаться, что он здесь, в этом поместье, лишний, что Андэль к нему как-то совсем охладела. Ему пришла на ум коварная мысль, от которой сдавило горло: а любит ли теперь его девушка, не тоскует ли о прошлой блистательной жизни, о своем светлоликом всемогущем повелителе? Не явился ли он, ДозирЭ, всего лишь частью какого-то хитроумного плана, где ему отведена роль ряженого с глупыми ужимками, развлекающего публику между представлениями?..

Постоянно думая об этом, ДозирЭ невыносимо страдал. Душа его изнемогала от тоски, от безысходности, а тело изнывало от непроходящего мучительного желания. Теперь он ходил унылый, подавленный, злой. А Андэль будто ничего не замечала.

Как-то ночью ДозирЭ долго не мог заснуть, встал и, прихватив кинжал, вышел наружу. Он убежал далеко в лес, в самую чащу, где разросшиеся кусты и цепкие ветви крючковатых низкорослых деревьев преградили ему путь, и тогда он стал кромсать их кинжалом — со всего маху, безжалостно, направо-налево, пока не обессилел… Он оглянулся. За его спиной образовалась просека длиной в сто шагов. Грудь сдавило, и он зарыдал — не сдерживаясь, не боясь, что его здесь кто-то увидит…

Однажды вечером, когда казалось, будто природа сонливо потягивалась, обмахиваясь после жаркого дня прохладным ветерком, ДозирЭ сердито схватил Андэль за руку и увел на озеро. На берегу, в том самом сказочном месте, где они в первый раз были близки, молодой человек упал перед ней на колени и произнес слова, на которые вряд ли был бы способен, если б не крайнее отчаяние и не тягостная безысходность:

— Выслушай меня, моя любимая, я больше не в силах молчать! Неужели ты не видишь, как я страдаю? Я люблю тебя. Потому что ты — самая удивительная девушка на свете! Ты — ослепительна, ты искришься, все драгоценности мира бледнеют перед тобой. Из всех мужчин, которые встретились на твоем пути, спаслись, наверное, лишь те, кто прикрыл глаза рукой. Только благодаря этому они не ослепли. Остальные превратились в твоих рабов, но такой участи можно лишь позавидовать — попасть под твое колдовское обаяние и день и ночь, во сне и наяву, мечтать о твоем дивном лике и чудесном теле.

Воистину, мир, который тебя создал, должен быть сам тебе благодарен. Ты делаешь его лучше, прекраснее, справедливее. Создатель, верно, остался доволен своим творением.

Твои бездонные глаза, твои губы, подобные крыльям птицы, твои шелковые волосы, всё твое тело — плод самого яркого вдохновения…

Стоит мне прислушаться, и звуки сладкоголосой лючины наполняют мое сердце грустным томлением. Эти звуки увлекают меня в страну вечной любви, где бьют прохладные воды и благоухают чудесные цветы…

Я люблю тебя! Все, что я сделал на свете хорошего, я сделал во имя тебя. Все мои будущие подвиги я посвящаю тебе. Ради тебя бьется мое сердце. Больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы ты всегда была рядом, чтобы ты любила меня так, как люблю тебя я.

Но, боги, как тяжела безответная любовь!

Я считал себя самым счастливым человеком на свете, потому что ты презрела самого Бога, чтобы быть со мной, а теперь я не знаю, что и думать. Я остался один на один со своими мыслями. Со своей болью. Со своими желаниями. Я не могу понять, любишь ли ты меня теперь? Я чувствую себя таким же беззащитным, как ящерица, сбросившая старую кожу. Мне хочется плакать, а терзания мои безмерны. Я вроде бы победил, но чувствую себя побежденным. Я излечился от ран физических, но страданий не убавилось: боль неразделенного чувства мучает меня сильнее самых ужасных ран.

Пусть я молод, беден, глуп и не знатен, но со мной мой верный меч и моя любовь. Я не жалею ни о чем и готов вместе с тобой идти по жизни, не задумываясь о том, сколь долог и опасен будет путь. Я с тобой, моя любимая!

Ответь мне теперь: а ты со мной?

По щекам девушки текли слезы, а ее глубокие глаза, бывшие некоторое время назад холодными и безразличными, вдруг осветились теплотой и нежностью. Она только что, может быть впервые, отчетливо осознала, что на самом деле ДозирЭ такой ранимый, такой беззащитный.

— Разве я давала тебе повод сомневаться во мне? — сказала она ласково, но укоряюще. — Разве не доказала свою преданность? Разве не готова была ко всему, и к самой смерти, ради тебя? Как ты мог усомниться в моей любви?..

Андэль говорила всё горячей, и лицо и шея ее вдруг зарделись от прихлынувшей крови. Как она была прекрасна в этот момент! Весь мир вокруг ДозирЭ вдруг поблек, теперь существовала только она — совершенный образ божественной любви, идеальная сущность всего самого прекрасного. Богиня в искристо-фиолетовом ореоле.

— ДозирЭ, во всем виновата я одна, — продолжала девушка дрожащим голосом. — Я выбрала тебя, я, не желая этого, принесла тебе столько зла. Я по глупости своей перевернула всю твою жизнь. Возьми же в награду за это твою покорную люцею. Я беспримерно благодарна тебе за то, что ты вернул меня сюда, в Удолию. Будь же моим строгим хозяином и, простив меня за все, прими меня всю без остатка. Владей мной так, как тебе заблагорассудится, и ни о чем не беспокойся!

— О, Андэль! — вскричал ДозирЭ, взял руки девушки, покрыл их страстными поцелуями и прижал к своему мокрому от слез лицу.

— Мечтаю только об одном, — продолжала Андэль, несколько запинаясь от смущения, — о свадьбе и о большом свадебном обряде. И более ни о чем…

В этот миг ДозирЭ был почти безумен. Им управляли только чувства и инстинкты. Еще мгновение, и он упал бы замертво, не выдержав пытки смирением. Как бешено билось сердце в груди, как трудно было дышать! Какую слепую ярость испытывала его изнемогающая плоть!

Откуда-то из-за озера подули теплые ветра и мало-помалу рассеяли в небе слоистую перину облачности. Над головой одна за другой красноречиво вспыхивали далекие голубые звезды. Вскоре всё небо украсилось дивным бисером из ярких огоньков. А из-за сиреневого ночного облачка показалась любопытная Хомея и вдруг с церемониальной пышностью осветила ДозирЭ и Андэль сильным янтарным лучом. В этом чудесном озарении простые слюдяные камешки под ногами молодых людей вдруг превратились в бесценные светящиеся алмазы и рубины, а всё вокруг вдруг вспыхнуло волшебными матовыми красками, заиграло загадочной светотенью.

Зыбкие прибрежные воды, искрящиеся звездными отражениями, липко обволакивали плоские бережка в десяти шагах, нежили их лениво, причмокивали в сонливом удовольствии.

Тяжело шлепнулась об воду рыба, в чаще затрещало старое дерево.

Андэль разделась первая — скинула все, что на ней было. Молодой человек последовал ее примеру.

Чтобы погасить огонь страсти, понадобилась вся ночь и добрая часть утра. Молитвы и безмятежные ласки чередовались и были долгими, ожесточенными, сладостными.

Теперь Андэль и ее возлюбленный, на радость Чапло, зажили, как муж и жена. ДозирЭ не отходил от любимой дальше чем на два шага, и они постоянно льнули друг к другу. Каждая ночь выматывала их без остатка, так что днем они ходили сонные и обессилевшие. Они разбили в саду, ближе к озеру, высокий шатер, использовав разные старые ткани, какие подвернулись под руку, и теперь всё время пропадали там, иногда не появляясь целыми днями. Приближаться к этому месту разрешалось только Кирикилю, который время от времени приносил сюда еду, оставляя ее у входа.

Однажды Андэль сходила домой и принесла ларец Инфекта.

— Он твой! — сказала она ДозирЭ. — Ты можешь делать с ним все, что захочешь.

ДозирЭ без слов принял дар, ухватил Андэль за талию и увлек к озеру. Там они сели в маленькую рыбацкую лодку и заплыли на глубину. Бросив на дно весло, ДозирЭ взял в руки ларец Алеклии и решительно поднялся во весь рост. Лодка качнулась.

— Нас больше ничто не должно связывать с прошлой жизнью! — торжественно произнес он и со всей силы швырнул ларец в воду. Тот булькнул и камнем пошел ко дну. ДозирЭ посмотрел на девушку и встретил ее спокойный благодарный взгляд.

Близился месяц, на который была намечена свадьба. Всеми приготовлениями занимался никогда не унывающий Чапло. С его лица не сходила счастливая горделивая улыбка. Большой свадебный обряд требовал недюжинных усилий: необходимо было возвести почти целый город временных построек. Гостей ожидали не меньше тысячи, а моления, пиршества и игры в таком случае продолжались десять дней. Поэтому Чапло помогали несколько его товарищей из соседних землевладений и из деревни — такие же, как и он сам, старые, но еще достаточно крепкие ветераны. За кувшином нектара они любили вечерами подолгу спорить о тонкостях старинных авидронских обрядов, в которых каждый считал себя первейшим знатоком. Иногда такие вечера заканчивались сначала спорами, а потом и легкой потасовкой.

ДозирЭ взялся возводить новый дом, куда собирался сразу после свадьбы привести жену-красавицу. Он задумал окруженное крепкой стеной изящное двухъярусное здание, с мраморной лестницей и садом, с большой роскошной залой, с двумя десятками по-грономфски украшенных покоев. Были предусмотрены купальни, просторные конюшни и множество хозяйственных пристроек. Не дворец, но и не обычный дом — такие жилища часто можно было видеть в тех местах, где землевладельцы процветали. Молодой человек привел сразу пятьдесят мастеровых и подручных и заказал множество материалов: в большом количестве известняковые и мраморные блоки, двести повозок рукодельного камня, дорогой отделочный гранит нежно-розового цвета, дерево ценных пород. Из Грономфы приехал известный зодчий с двумя учениками, которого прислал щедрый Идал. Кроме этого, два раза наведывался Арпад, сопровождая целые караваны со всякой всячиной.

Тяжелые золотые монеты, которые были получены от Идала, несомненно, являлись немалым богатством, и, по правде говоря, ДозирЭ не собирался их понапрасну тратить, ну, может быть, чуть-чуть, надеясь в свое время всё потраченное вернуть, но, засунув руку в кошель однажды, молодой человек уже не смог остановиться — он был слишком поглощен своей любовью — и встревожился только тогда, когда в кожаном кошеле недоставало уже более половины монет. Тут он глубоко задумался и в первый раз пожалел о сокровищах, которые так опрометчиво отправил в вечное заточение на дно глубоководной Удолии…

Из Грономфы приехал известный яриадский живописец и скульптор Друзилл. С ним было два десятка учеников и подручных, а также привезенная в особой повозке тектолитовая глыба телесного цвета. Он возжелал высечь из этого ценнейшего материала статую обнаженной Андэль, сообщив при этом, что о девушке, не переставая, говорит вся Авидрония и что ее, бесспорно, считают первой красавицей страны. «Народ хочет лицезреть это божье создание».

ДозирЭ прогнал Друзилла, пообещав вспороть ему брюхо. Тот через некоторое время вернулся и предложил тридцать инфектов. ДозирЭ, не думая, схватился за кинжал, но тут появился самодовольный хитрый Кирикиль и долгое время о чем-то договаривался со скульптором.

— Рэм готов заплатить десять берктолей за тридцать дней позирования, — по окончании беседы деловито сообщил Кирикиль и лукаво добавил: — Он готов и меня лично наградить десятью инфектами за то, что я буду всё это время охранять девушку от случайных посягательств.

ДозирЭ вскипел, но тут вмешалась сама Андэль, которой не составило никакого труда уговорить молодого человека. Она сказала, что не совсем разумно отказываться от таких денег, тем более что предложение Друзилла совершенно обычное и многие жены даже самых родовитых авидронов почитали бы за честь совершенно бесплатно позировать в обнаженном виде такому именитому художнику. Она говорила так ласково и так убедительно, что вскоре молодой человек и сам не понимал, с чего он так взъярился.

Друзилл, сластолюбивый молодой красавец, выстоял только двадцать дней. Причем деятельность его в это время напоминала приступы какой-то болезни. Он то набрасывался, как безумный, на работу, выколачивая из камня искры, то, надолго замерев, лихорадочно пожирал глазами обнаженную Андэль, то кричал на своих подручных из-за того, что они непристойно пялятся на девушку, а то вообще швырял скарпель и киянку и уходил в лес, оставляя грубые работы на учеников. Наконец он не выдержал и, быстро собрав всё свое имущество, отбыл в Грономфу, сказав сквозь зубы, что сделал уже достаточно для того, чтобы закончить работу самостоятельно в мастерской. Однако рассчитался сполна. Получил свою награду и Кирикиль, который все эти дни ходил какой-то потерянный, с ошалевшими глазами. Он очень обрадовался, когда его временным обязанностям пришел конец.

За двадцать дней до свадьбы в землевладении Чапло появился запыленный всадник-посыльный в плаще вишневого цвета. Он разыскал ДозирЭ и передал ему, не на шутку встревожившемуся, свиток. Молодой человек тут же сломал печати и с замиранием сердца прочитал содержимое ониса. В нем сообщалось, что белиту ДозирЭ двадцати двух лет, сыну Вервилла из Грономфы, вовзращаются все награды, а также звание айма, что все предыдущие взыскания снимаются и что теперь он волей самого Инфекта переводится из Белой либеры в Вишневую армию. Также сообщалось, что ему следует немедленно явиться в Круглый Дом для получения дальнейших указаний.

Глава 44. Вишневые

На следующее утро ДозирЭ уже въезжал в Грономфу. Как и два с лишним года назад, когда он отправился на Хонуме в лагерь Тертапента, его долговязая фигура вызывала улыбки гиозов и саркастические замечания прохожих. Конечно, если бы он, как раньше, носил белый плащ, никто не посмел бы над ним подтрунивать, но сейчас мало что напоминало в нем блистательного воина.

Купленная им ради такого случая лошадь явно не была приучена ходить под седлом и приводила молодого человека в отчаяние. К тому же он всю дорогу думал о своей нежной невесте, которую пришлось внезапно оставить, об отложенной свадьбе, о незаконченном доме. Настроение лишь немного поддерживал неугомонный Кирикиль, который ехал следом на еще более норовистой лошадке и без умолку радостно трещал, не обращая внимания на вовсе непочтительные насмешки в свой адрес.

ДозирЭ задумчиво пересек несколько оживленных улиц, заботясь лишь о том, чтобы ни на кого не наехать. И тут, в безлюдном прохладном переулке, где стук копыт о камень вдруг сделался звучным и раскатистым, он отчетливо ощутил до боли знакомую атмосферу Грономфы. Эти нависающие вокруг гранитно-мраморные теснины старинных родовых дворцов, отбрасывающие перед собой тяжелые тени. Все эти памятники, Дорожные Камни, эти изящные портики для отдыха, где журчат веселые фонтанчики. Этот густой сладковатый запах, в котором перемешано всё на свете: бодрое дуновение ветра с Анконы, прохлада и свежесть тысяч грономфских фонтанов, острый дух лошадиного пота и лошадиных лепешек, струящиеся дымки из кратемарий, пронзительные дурманящие цветочные ароматы. Всё это навеяло воспоминания о далеком детстве, а потом о славных днях белого плаща…

Тут он воспрял духом, почувствовав, как взволнованно забилось сердце.

В Круглом Доме неприветливого новичка с колючим взглядом явно ждали. Перед ним, как по волшебству, сами собой распахнулись тяжелые дубовые ворота старой цитадели. ДозирЭ с тягостным предчувствием шагнул вперед. Он вошел в чрево этого страшного таинственного дома и оказался словно в другом пространстве и другом времени.

Сюда не доносился шум старой доброй Грономфы. Везде было мрачно и тихо. Звуки шагов гулко разносились по путаным бесконечным галереям. Молодой человек заметил тени, пробежавшие по стене. Оглянулся — никого.

— Это призраки, — буднично объяснил проходивший мимо Вишневый, угадав в ДозирЭ новичка. — Одни призраки — хранители страшных тайн, которые сокрыты в этих стенах, другие — души замученных в наших подземельях. Не бойся — не тронут, я здесь уже двенадцать лет и до сих пор не могу привыкнуть…

Через некоторое время ДозирЭ обнаружил искомую залу. Он немного помедлил у двери, чтобы поглубже спрятать страх и отвращение, которые испытывал, и, глотнув побольше воздуха, стремительно вошел. Там его встретили дружелюбными улыбками и всё время смотрели на него с каким-то непонятным восхищением.

Молодой человек получил одеяния, доспехи и оружие, жезл власти со свитком внутри, где удостоверялось, что ДозирЭ — айм Вишневой армии, а также несколько золотых монет. Помимо этого ему полагался добрый конь (Вишневые славились тем, что ездили на самых отменных скакунах) и жилище в одном из многоярусных домов Грономфы, принадлежащих этому воинству.

Только когда ДозирЭ попал в Эврисаллу Вишневых плащей, где ему предстояло изучать не столько военные науки, сколько политическое устройство и многие тайные хитросплетения современного мира, он понял, что воины Круглого Дома знают о нем всё. Знают и самое главное: что он увел у Инфекта его возлюбленную, и еще то, что он выдержал двадцать пять кругов (!) на «колесе правды». Единственное, чего не понимали новые соратники ДозирЭ, завидуя его славе, — почему он до сих пор жив, и не только жив, но и состоит в Вишневых плащах — отряде, в который отбирают только самых преданных Инфекту цинитов?

В Эврисалле Вишневых плащей, которая занимала более четверти всех помещений Круглого Дома, обучение должно было длиться ровно год и состояло из пяти основных этапов, на каждый из которых полагалось тратить три месяца. После этого требовалось пройти сложное и весьма опасное Испытание, и только тогда считалось, что воин завершил обучение. Закончившим Эврисаллу открывался путь к получению новых званий. Десятник становился аймом, а айм при удачном стечении обстоятельств мог стать цинитаем и командовать циной — то есть полутысячею человек в обычных партикулах или полусотней-сотней молодцов в отборных отрядах, таких, как Белая либера или Вишневые плащи, где, как известно, все воины носили звание не ниже десятника. Хвостики цинитая делали человека не только важной персоной, но и эжином, если он не имел этого титула ранее. О звании эжина втайне мечтали едва ли не все, кто усердно корпел над военными трактатами в залах Эврисаллы.

Первое время ДозирЭ ухитрялся ездить ночевать в поместье Чапло. Приезжал туда поздно ночью и, после долгой бешеной скачки, тут же валился с ног, не в силах даже поцеловать любимую. Глубокой ночью новоиспеченный Вишневый, проклиная гароннов, уже седлал коня и отправлялся в обратный путь, чтобы вовремя поспеть к утреннему Большому сбору, который созывался с первыми лучами солнца и происходил обычно на Сиреневых холмах близ Грономфы.

Вскоре ДозирЭ окончательно выбился из сил. Наконец он сдался и однажды вечером отправился из Эврисаллы в свое новое грономфское жилище, предоставленное Вишневыми. Войдя в него, он неожиданно обнаружил просторные покои в цветах, с прекрасным видом из окна и широким ложем. Через мгновение он уже спал младенческим сном.

На следующий день ДозирЭ выяснил, что здесь есть всё необходимое для беззаботной городской жизни. Шестиярусное пирамидальное здание, несомненно украшающее город, помимо сотни жилищ, светлых и чистых, имело конюшни, где не нужно было платить за стойла, бесплатные и всегда нагретые купальни, несколько очень дешевых трапезных и святилище Инфекта. Целый отряд слуг поддерживал безукоризненный порядок и исполнял мелкие поручения обитателей жилищ. Когда темнело, на фасадах дома и внутри него зажигались сотни больших и малых факельниц, так что всё здание озарялось ярким светом и становилось похожим на сказочный дворец.

В доме более половины помещений занимали Вишневые воины, а за остальными дверями обосновались совершенно случайные люди, иногда очень шумные, и было непонятно, как они сюда попали. Впрочем, ничто не тревожило молодого человека: стены его жилища были толще укреплений Великой Подковы и не пропускали звуков. Никто, кроме занудливого Кирикиля, не мешал ДозирЭ в полной мере наслаждаться покоем, по которому он так соскучился!

Время от времени ДозирЭ еще пытался навещать Андэль, делая это каждый третий день, потом каждую триаду, в день Божественного, когда Эврисалла закрывалась, но все эти поездки были крайне утомительны и по большей части бессмысленны, так что девушка ему вскоре сама сказала, чтобы он перестал надрываться, да и поберег прекрасного скакуна. Теперь, покидая ближе к вечеру Круглый Дом, ДозирЭ, если не собирался проведать Идала, чаще всего прямиком отправлялся в свое новое жилище.

В Эврисалле Вишневых плащей ДозирЭ был первым, когда речь шла о мече, копье, кинжале и прочем ручном оружии. С молодым человеком жаждал сойтись каждый, надеясь побить легендарного белоплащного и, таким образом, приобщиться к его славе и доказать, что и Вишневые на что-то годятся. Но ДозирЭ неизменно выходил победителем в каждой учебной схватке, изо дня в день доказывая всем желающим боевое превосходство воинов личного отряда Инфекта.

В конной езде ДозирЭ тоже не было равных, хотя многие и приписывали успехи всадника его чудесному жеребцу. Крылатый — так звали нового коня ДозирЭ, намного превосходил своих сородичей статями. Он был необыкновенной величины, редкостного пурпурного цвета и с пышной гривой. Молодой человек в своем вишневом военном плаще и бронзовой кирасе, имитирующей рельеф «идеальной» мужской фигуры, выглядел весьма впечатляюще верхом на Крылатом и во время вольтижировки проделывал такие фокусы, что даже у знатоков отвисала челюсть.

Легко давалось ДозирЭ и управление конным отрядом. Он отлично представлял себе, какие и когда подавать команды, сообразуясь с обстоятельствами «боя», условиями местности и действиями, предпринимаемыми «противником».

Впрочем, Круглому Дому требовались в первую очередь умения иного рода. Вишневые плащи хоть и назывались армией, но редко бились в строю. Чаще они действовали тайно, под покровом ночи и под чужой личиной. ДозирЭ учили добывать интересующие сведения как внутри своей страны, так и на чужой территории, пусть даже и враждебной, налаживать тайные сети доносителей, вербовать всякого рода соглядатаев, подкупать облеченных властью мужей или стяжавших любовь народа ораторов, распространять слухи, плести заговоры или таковые изобличать, убивать неугодных, предпочтительно чужими руками, обнаруживать тех, кто обкрадывает страну и Инфекта, всяких мздоимцев и казнокрадов. Вишневый воин должен был владеть несколькими иноземными языками, обладать манерами высокородного мужа, уметь перевоплощаться, разбираться во многих вещах, например в ядах, знать различные тайнописи, легко их составлять и читать. Цинит Вишневой армии должен был быть выносливым, безжалостным, его учили хладнокровно убивать исподтишка, прививали терпеливость и безразличие к боли. Организму Вишневого следовало обрести невосприимчивость к нескольким самым распространенным ядам, поэтому каждые двадцать дней учеников Эврисаллы «отравляли» ядом золотохвостки. Его давали в количествах не достаточных, чтобы лишить человека жизни, но довольно, чтобы весь следующий день и всю ночь воина колотило от боли и выворачивало от приступов рвоты. С каждым разом доза яда увеличивалась.

Во всем этом ДозирЭ был неискушен и часто выставлял себя простофилей, однако его новые товарищи, многие из которых носили вишневый плащ вот уже пять, десять, а то и двадцать лет, во всем ему помогали. Впрочем, большинство из них старались держаться от ДозирЭ на некоторой дистанции, опасаясь его героической, но весьма сомнительной репутации. Что же касается военачальников Эврисаллы, то они были к молодому человеку не так строги, как к остальным. Это немного настораживало, но могло объясняться его высокими рекомендациями, поступившими из Дворцового Комплекса…

ДозирЭ в общем-то не был так туп, как некоторым вначале представлялось. Вскоре он стал подавать определенные надежды, и наставники вдруг разглядели в нем весьма способного ученика. «Этот молодой грономф весьма далеко пойдет», — поговаривали они, с изумлением наблюдая, как легко ДозирЭ впитывает всё сказанное и увиденное, как быстро берет на вооружение новые знания.

Однажды, месяца через три, ДозирЭ приказали срочно прибыть в одно из помещений Круглого Дома. Явившись по вызову, молодой человек увидел Сюркуфа. Теперь на его плече красовались два синих и один пурпуровый хвостик цинитая.

Сюркуф был сама приветливость, на его лице сияла открытая обезоруживающая улыбка. ДозирЭ не удивился встрече: все эти дни он ее ожидал, и теперь лишь сухо приложил пальцы ко лбу и встал напротив с непроницаемым лицом.

— Ну, полно тебе, — небрежно сказал Сюркуф, показывая рукой, что вошедший может сесть, — я всего лишь честно делал свое дело. Того же самого потребуют и от тебя, когда ты покинешь Эврисаллу. Наш долг — преданно служить Авидронии и Инфекту. Ты уже провел здесь несколько месяцев и имел возможность убедиться в том, что даже самые обычные наши методы не вполне безупречны. Чего же ты хочешь от меня, можно сказать, ветерана Круглого Дома, владеющего в совершенстве всеми теми приемами, которые ты сейчас изучаешь? Я просто хорошо исполнял волю моих начальников. Кстати, я и сам пострадал из-за тебя: меня более двух дней продержали взаперти без крошки хлеба. Или скажешь, что ты ни в чем не был виноват?

ДозирЭ опустил голову, он по-прежнему стоял у двери с бледным, ничего не выражающим лицом.

— Вот видишь, и ты признаешь, — в дружеской манере погрозил пальцем Сюркуф, принимая молчание за знак согласия. — Как бы ты поступил на моем месте? А я тебе скажу: сделал бы то же самое… Я, конечно, не знаю, почему тебя отпустили. Да и не мое это дело: отпустили — значит, так надо. Я лично раскрыл заговор, и раскрыл самым выдающимся образом, и своего, как ты видишь, не упустил… — И Сюркуф, красуясь, указал на хвостики цинитая: — Ни о чем другом я и не мечтал.

— Так ты теперь, стало быть, эжин? — спросил ДозирЭ, по-прежнему не выказывая никаких чувств.

— Очевидно, так, — отвечал Сюркуф. — Да сядь же ты.

ДозирЭ присел на краешек скамьи и положил руки на колени.

— Послушай, мой друг, — продолжал Сюркуф чуть более серьезным тоном. — Волею высших сил ты теперь один из нас. Как бы то ни было, нам нынче служить вместе, и все старые обиды лучше выкинуть из головы. Я это сделал — дело за тобой… Так как?

Возникла неловкая пауза. Наконец ДозирЭ, сжав зубы, едва заметно кивнул. Сюркуф облегченно вздохнул и откинулся на спинку сиденья, закинув ногу на ногу.

— Постой, ты же не знаешь о самом главном! — встрепенулся он, заставив собеседника насторожиться. — Теперь ты мой подчиненный, и от меня будет зависеть, куда и зачем тебя послать. Как тебе это нравится?

ДозирЭ ожидал чего угодно, но только не этого. Его огорчение не осталось незамеченным и, видимо, доставило Сюркуфу некоторое удовольствие.

— Я буду делать все, что от меня потребует Инфект или поставленные им военачальники, — отвечал молодой человек, преодолев замешательство.

— И это правильно! — Сюркуф вдруг вскочил со своего места. — Ты будешь делать все, что потребуют поставленные над тобой Инфектом военачальники…

В скором времени в Эврисалле Вишневых плащей подошел срок очередного выпуска. ДозирЭ миновал только первый этап обучения и поэтому был несказанно удивлен, когда обнаружил свое имя в списке воинов, допущенных к Испытанию. Он стал было обращаться с расспросами к своим наставникам, но те лишь туманно намекали на что-то, отказываясь прямо назвать истинные причины своего решения. ДозирЭ был в смятении. Если в других случаях он еще мог положиться на свою силу и ловкость, в конце концов, на смекалку, то здесь, чтобы пройти всё с честью, этих качеств явно не хватало: недостаток знаний и умений был очевиден.

Наступил день Испытания. ДозирЭ, как и ожидал, провалил все главные дисциплины. Каково же было его недоумение, когда он узнал, что военачальники Эврисаллы закрыли глаза на пробелы в его знаниях, что его способностями довольны и позволяют ему участвовать в заключительном этапе…

Последняя проверка справедливо считалась самой тяжелой и опасной. ДозирЭ подвели к большому шевелящемуся мешку и заставили сунуть в него руку по локоть. Довольно долго ничего не происходило, и один из Вишневых воинов в нетерпении ударил по мешку палкой. Тут же молодой человек ощутил десяток болезненных укусов и выдернул руку. Через мгновение он понял, что его покусал целый выводок золотохвосток и что его организм получил такую порцию яда, которой достаточно для того, чтобы начинить не меньше пятидесяти наконечников стрел. Вскоре его лоб покрылся испариной, перед глазами всё поплыло, и он, всплеснув руками, упал замертво.

ДозирЭ выжил. Пять дней он провалялся в лечебнице Круглого Дома, а на шестой вышел оттуда ослабевший, но счастливый. Первым поздравил его с выздоровлением и с удачно пройденным Испытанием Идал.

Молодому человеку вручили ленту Эврисаллы с надписями, вышитыми золотыми буквами, которую теперь он мог носить на груди, а вместе с ней он получил превосходный подарок. О нем он мечтал все последние месяцы: ему наконец возвратили все свидетельства его былых заслуг и награды, подтверждающие его личную доблесть, — золотые фалеры и платки. Надев их, а также добавив ленту Эврисаллы, ДозирЭ превратился в прежнего блестящего воина, тем паче что одеяния и доспехи Вишневых плащей вряд ли производили меньший эффект, чем плащ и панцирь Белой либеры. Забыв обо всем худом, он тут же возгордился собой, как ребенок, и даже в пылу чувств поблагодарил своего недавнего врага Сюркуфа.

Уже на следующий день ДозирЭ почувствовал, что весь окружающий мир как-то переменился. Даже сами воины Круглого Дома — те, кто с ДозирЭ не был знаком, — проходя мимо, озадаченно оглядывались. Они не понимали, как такой молодой человек, почти юноша, успел заслужить столько наград и добиться удивительно высокого положения.

На улице он ловил заинтересованные взгляды женщин или завистливые взгляды сверстников, в лавке ему протягивали самый отменный товар и просили за него вдвое меньше полагающегося. Где бы он ни был и что бы ни делал, он везде ощущал почтение по отношению к себе самому и к своему вишневому плащу. Всё это вдруг стало ему нравиться. Он почувствовал себя даже более важной персоной, чем в те времена, когда служил в Белой либере. Да, бело-золотые воины были непревзойденными красавцами и привыкли к обожанию толпы, но они никогда не имели столько реальной власти и возможностей, сколько Вишневые.

Воинство, к которому ДозирЭ теперь принадлежал, показалось ему самым великолепным, самым могущественным на свете.

Несколькими днями позже ДозирЭ собрался навестить Андэль и вроде бы договорился об этом с Сюркуфом, как вдруг всех свободных от срочных дел перебросили на быстроходных галерах в Мангры, где подняли бунт старообрядцы — ярые поборники Гномов. Вначале религиозные преобразования, которые проводил Алеклия в пользу храмов Инфекта, часто вызывали народные волнения, но теперь только изредка где-то на окраинных территориях вспыхивали беспорядки.

Несколько тысяч религиозных фанатиков, собравшихся из мелких городов, чтобы принести жертвоприношения Гному, богу рек и прочих вод, глубоко оскорбились из-за неожиданного закрытия одного из древних святилищ и взбешенной толпой двинулись на Липримарию. К ним присоединились подвыпившие простолюдины и матросы, разные инородцы и всякого рода злоумышленники и авантюристы. Липримарию захватили, и разъяренные старообрядцы расправились с росторами и защищавшими их гиозами. Потом они подожгли несколько храмов Инфекта и устроили вокруг пожарищ массовые моления и культовые оргии с принесением человеческих жертв.

Когда в городе появились Вишневые, во многих его частях царил хаос. На улицах бесчинствовали вооруженные толпы, разоряющие, грабящие всё вокруг. Некоторые общественные здания пылали. Немногочисленный изрядно потрепанный гарнизон города и присоединившиеся к нему честные граждане удерживали центр, торговые улицы, военный порт, часть городской стены и несколько жилых островков — всего около трети территории города.

К Манграм со всех сторон спешили отряды Инфекта, город должен был быть вот-вот взят в узкое тройное кольцо. Однако следовало не дать бунтовщикам полностью завладеть инициативой: в этом случае не обошлось бы без кровопролитного штурма. Пользуясь тем, что военный порт еще оставался в руках гарнизона, около трех тысяч Вишневых высадились в нем с галер и первыми вошли в город.

Восставших было несколько десятков тысяч. Всеми ими кто-то расчетливо управлял, это стало понятно сразу, как только штурмовые колонны столкнулись с хорошо организованным сопротивлением. В скором времени пленили несколько жрецов-старообрядцев, которые со слезами на глазах сообщили, что их обманом втянули в распри, что они лишь слепое орудие в руках людей, преследующих совершенно чуждые приверженцам Гномов цели.

На площади Чесночников ДозирЭ в числе двух сотен отборных воинов из отряда «Золотые листья» послали во фронтальную атаку на толпу бунтовщиков, отгородившуюся от войска сдвинутыми повозками. Вишневых, прикрывшихся щитами, встретил град камней и свинцовых пуль из пращей, но штурм поддержал превосходный отряд стрелков, которые несколькими дружными залпами из самострелов из-за спин атакующих охладили пыл самых распалившихся разбойников. Вишневые разметали повозки и врезались в толпу.

Сражение было исключительно кровопролитным. Вишневым противостояло больше тысячи человек, но все они, вооруженные кто чем, не имели доспехов и дрались каждый сам по себе, за исключением нескольких подозрительно сплоченных отрядов. Отобранные для этой атаки лучшие воины Круглого Дома, среди которых бывший монолитай ДозирЭ выглядел низкорослым и узкоплечим, молча налетели на оторопевших бунтовщиков и, не обращая никакого внимания на жалкие попытки отпора, стали рубить направо и налево. Не жалели никого.

Вскоре бой превратился в избиение, в настоящую резню. Почти никто уже не сопротивлялся, все только и думали о том, как уцелеть в этой схватке. Люди плотно сгрудились, так, что никто и руки не мог поднять. Многие, пытаясь выбраться из давки, затаптывали друг друга. А Вишневые плащи, не зная жалости, рубили и рубили. Вот уже всё вокруг залила кровь, везде валялись отрубленные головы, и многие молили о пощаде, но бойня продолжалась, ибо никто не приказывал посланникам Грономфы останавливаться.

ДозирЭ дрался, как умел, и прикончил не менее двадцати человек. Вишневые хотя и наступали сплошным фронтом, но сражались независимо друг от друга, побеждая не за счет натиска всего строя, как у монолитаев или средневооруженных, а благодаря личным боевым качествам. Так что он чувствовал себя в знакомой стихии свободного рукопашного боя, к которому имел определенную склонность. Щит за ненадобностью он давно бросил и теперь держал в одной руке меч и в другой — длинный кинжал.

Несмотря на неистовство схватки, в какой-то момент ДозирЭ охватили сомнения. Он поразился жестокости Вишневых, которые не щадили безоружных, не брали пленных, не зная жалости, убивали и убивали, даже если на их пути встречались женщины и старики, а их среди бунтовщиков было немало.

Неожиданно перед ДозирЭ упал на колени, взывая о милости, совсем юный авидрон с медным мечом в руке. У него были почти детские черты лица, а глаза были наполнены ужасом и блестели от слез.

— Сражайся! — невольно крикнул ему замешкавшийся ДозирЭ.

Тут бывшего белоплащного оттолкнул широкоплечий воин Вишневых плащей и со всего маху опустил тяжелое ядро нагузы юноше на голову…

Вскоре всё было кончено. Часть Вишневых бросилась преследовать убегающих, остальные перевели дух и осмотрелись. Бунтовщики, посягнувшие на власть Инфекта, вряд ли предвидели подобный чудовищный исход: добрая часть площади Чесночников была залита кровью и завалена изуродованными телами.

Пока ДозирЭ искал свой щит, он никак не мог выкинуть из головы того юношу с лицом ребенка. Ему стало не по себе. Все эти люди, лежащие кругом, — не иргамы и не дикари-дондроны, а такие же, как и он, жители Авидронии. Та беспощадность, с которой их перебили, оставила в душе тяжелый осадок. ДозирЭ вспомнил, как Алеклия неоднократно щадил и даже миловал своих самых злейших врагов — иргамов, бионридов, лимских пиратов. Например, отпустил на свободу остатки кадишского гарнизона — об этом поступке потом долгое время восхищенно говорил весь материк.

Вместе с кучкой довольных военачальников появился Сюркуф. Заметив ДозирЭ, он отделился от остальных и подошел к воину.

— Я видел, как ты дрался, — восторженно произнес Сюркуф, по-товарищески положив руку на плечо молодого человека. — Тебе не было равных, и ты, бесспорно, заслуживаешь награды. Я позабочусь об этом, мой друг.

Увидев, что ДозирЭ не в себе, Сюркуф заметил:

— А, понимаю, тебя тревожит всё это? — Он обвел рукой место побоища. — Ничего, со временем привыкнешь. Наши древние земли, которые славятся богатейшими месторождениями и отличаются невиданной тучностью, следует защищать изо всех сил, не зная жалости. Что же касается недругов нашего благоденствия — тебе должны были внушить твои наставники из Эврисаллы, что не так страшен враг внешний — всегда явный и предсказуемый, с которым тебе приходилось иметь дело до этого, как враг внутренний — чаще затаившийся под личиной друга, всегда бьющий в спину, ловкий, лукавый, не признающий никаких правил, отличающийся особым изуверством. Не жалей их. Да, многие из них — невинные, заблудшие, но что же делать? Вот и Божественный говорит: «Поле, поле государства, приносящее сочный колос, следует пропалывать без устали и не зная сострадания, ибо сорняк внутренней распри самый живучий и плодовитый, а поэтому самый опасный для нашего плодородия враг»…

Бунт старообрядцев в Манграх подавили быстро и беспощадно. Вишневые справились сами, и, когда в город вошли боевые партикулы, им осталось только собирать с улиц трупы и тушить пожары. С последними очагами сопротивления справились дня через три. Всего около десяти тысяч бунтовщиков было перебито и три тысячи захвачено. Самых одиозных религиозных фанатиков, на которых указывали, как на предводителей, — всего человек двести, — отправили на галерах в Грономфу, в Круглый Дом. В последующие дни в разных городах и селениях Авидронии взяли еще несколько тысяч человек, подозреваемых в пособничестве или даже просто в сочувствии к бунтовавшим. Военачальники Вишневой армии после длительного расследования пришли к выводу, что старообрядцев втянули в беспорядки хитростью и за всем произошедшим стояли совершенно иные люди, очень богатые и весьма влиятельные, возможно, правители других стран…

ДозирЭ был одним из немногих, кто участвовал в усмирении приверженцев Гномов и тем не менее не получил белого платка. Впрочем, это обстоятельство вряд ли его удивило.

После событий в Манграх ДозирЭ все-таки удалось вырваться в Удолию. Он явился туда во всем блеске своего сегодняшнего положения, красуясь великолепным одеянием и сверкающими наградами, благородный, статный. Пышное убранство его коня и прекрасно снаряженный слуга надменного вида, сопровождавший воина, красноречиво дополняли весь доблестный вид.

Поместье Чапло преобразилось. Землевладение так основательно перекроили, что ДозирЭ с трудом узнавал прежние места. Куда ни глянь, везде трудились мусаки: сейчас их насчитывалось не меньше двадцати человек. Помимо этого, работало много поденщиков из числа жителей ближайших окрестностей. Девушки-селянки собирали виноград, который доставлялся на только что построенную давильню. Ухоженный цветник, полыхающий яркими распустившимися жемчужинами дорогих сортов, привлекал дивным благоуханием пчел и бабочек со всей округи. Огороды теперь занимали вдесятеро больше места. После того как Идал порекомендовал хозяевам поместья других грономфских закупщиков, обыкновенные овощи неожиданно стали приносить баснословный доход. Казалось, повсюду мычал, хрюкал и блеял откормленный скот, несколько значительных кусков земли отдали под пашню, рядом возводилось внушительное хранилище для зерна.

Строительство нового дома уже закончилось. Он стоял посреди землевладения — одновременно и изящный, и основательный. ДозирЭ обошел все помещения и остался в высшей степени доволен. Всё было сделано именно так, как он и хотел. В особенности ему понравились купальни и просторные конюшни с удобными стойлами.

Возлюбленную молодой человек застал удрученной. Только она одна не обратила никакого внимания на те удивительные изменения, которые с ним произошли. Это сильно огорчило ДозирЭ. Сначала он решил, что дело в отложенном свадебном обряде и в тех мечтах о счастливой уединенной жизни, воплощению которых помешало новое назначение, но после долгих расспросов девушка призналась, что ждет ребенка. ДозирЭ выразил по этому поводу самую бурную радость, на которую только был способен, но Андэль не разделила его чувств и была по-прежнему чем-то серьезно обеспокоена. Так и не сумев за несколько дней изменить ее расположения духа, ДозирЭ с тяжелым сердцем отбыл в Грономфу.

Близились Великие Грономфские Атлетии. Они должны были стать самым торжественным авидронским празднеством за последние несколько лет.

К праздничным действам готовились задолго. В предвкушении бесконечных гуляний, фантастических пиршеств и всяких сумасбродных развлечений люди откладывали каждую лишнюю монетку, а алчные владельцы кратемарий, справедливо считая эти монетки уже почти своими, запасали в беспримерном количестве съестные припасы и напитки. Ристалища выписали лучших капроносов, Театры наняли вдвое больше лицедеев, не менее основательно подготовились Ипподромы и Цирки. Лавки и гомоноклы были завалены разнообразным товаром, а их хозяева довольно потирали руки… Уже довольно давно торговый порт Грономфы не справлялся с наплывом тысяч груженных до отказа кораблей, прибывших со всех концов материка. Готовились и акелины: в каждой из них появилось много новых люцей, спешно завезенных из дальних и ближних стран. Все девушки по большей части были юными, свежими и очень привлекательными. Только что закончили возведение Атлетии Мира — грандиозного сооружения, расположившегося недалеко от Тафруских ворот. Воздвигнутая личными зодчими Алеклии в виде высокой горы-вулкана с гигантским кратером, Атлетия могла вместить сто тысяч человек. На тридцать дней жизнь в Авидронии должна была остановиться. Власть над временем получали Великие Грономфские Атлетии.

Из-за предстоящих состязаний Алеклия более чем на месяц отложил свое отбытие в Иргаму, где собирался вновь дать решающее сражение Тхарихибу. Великий Полководец Лигур уже находился неподалеку от ощетинившегося Масилумуса и с нетерпением ожидал дальнейших распоряжений. Пока Алеклия лишь приказал ему, невзирая на обстоятельства, приостановить боевые действия вплоть до окончания Атлетий.

Грономфа преобразилась до неузнаваемости. В город уже съезжались толпы путешественников и атлеты со всей Авидронии и со всего материка. Кто-то приплыл на корабле, кто-то прибыл с торговым караваном, а кто-то и вовсе пришел пешком. К сожалению, не все имели достаточно средств, чтобы прибыть в Грономфу. С этого года Алеклия, памятуя о прошлых Атлетиях, на которые явилось свыше тридцати тысяч участников, так что распорядители состязаний окончательно запутались, ввел плату с каждого записавшегося — по двадцать пять инфектов. И всё же, несмотря на преграды, город наводнили мускулистые молодые люди из самых разных уголков света. Кто-то, чтобы попасть на Грономфские Атлетии, продал последнее имущество, другие были из богатых семей или принадлежали к знатным родам, многих, в расчете на их победы, снаряжали в дорогу богатые торговцы, целые города или даже страны. Еще бы: первый победитель должен был прославить на века свою страну и свой народ, а помимо этого получить в дар колесницу, доверху наполненную золотом. Победителя ждали слава и богатство, его должны были увековечить в камне и бронзе, в некоторых странах счастливцу поклонялись, словно богу. Хорошо был известен случай пятидесятилетней давности, когда один из атлетов, отличившийся в состязаниях, явившись с победой на родину, тут же на площади был провозглашен инфектом, а впоследствии объявлен наследственным интолом.

Раньше более известными считались Яриадские, Корфянские или Берктольские Атлетии. Неизменной популярностью пользовались Атлетии, проводимые в Медиордесс, Стилие, Бионриде. Но ближайшие предшественники Алеклии, да и он сам, приложили громадные усилия к тому, чтобы сравнительно молодые Грономфские Атлетии стали не менее любимыми и уважаемыми. Состязания четырехлетней давности обошлись казне в сто пятьдесят тысяч берктолей, двухлетней давности — в двести тысяч, сегодняшние Атлетии задумывались еще более пышными: Совет Пятидесяти уже подсчитал, что расходы превысят двести пятьдесят тысяч берктолей, и рекомендовал ввести плату за вход в Атлетии, которая смогла бы покрыть хотя бы часть расходов. Но Алеклия не решился нарушить добрые традиции предшественников и оставил всё как есть.

Наконец Атлетии начались. Одна церемония сменяла другую, кругом полыхал пурпур, казалось, город утопал в море цветов. Днем по улицам вышагивали нескончаемые торжественные процессии, ночью подвыпившие участники шествий зажигали факелы и надевали маски добрых или злых героев-богов из народных мистерий. Над Грономфой всё время парили воздушные шары, украшенные разноцветными лентами. В кратемарьи было сложно попасть, так что запоздавшие путешественники не знали, где переночевать и как утолить голод и жажду. Виночерпни не успевали разливать напитки, и их радушные хозяева богатели на глазах. Город наводнили продавцы снадобий, толкователи снов, бродячие силачи, предсказатели судьбы, чудотворцы, мимы, странствующие лицедеи. На площадях витийствовали ораторы, восхваляя Атлетии и щедрость Инфекта. На возведенных тут и там помостах выступали танцовщицы, фокусники, мелодины и комедианты. Много было жонглеров и акробатов. Отовсюду слышалась музыка: росторы Инфекта наняли двадцать пять тысяч музыкантов, чтобы они играли в течение тридцати дней на всех площадях во всех авидронских городах. В акватории Внутреннего озера дали потешный бой боевые корабли, и немало из них было в угоду зрелищу сожжено. А на Сиреневых холмах каждый день разыгрывались небольшие сражения.

Гиозы сбились с ног, следя за порядком. Впрочем, всё проходило мирно, и беспокоиться было не о чем. Только очень одолевали разные проходимцы и убогие, которых запретили пускать в Грономфу. А еще попадалось много «грязных люцей», которые, вопреки всем законам, на свой страх и риск, пытались без ведома Инфекта и без участия акелин заработать на удовольствии мужчин. Таких женщин тут же хватали и волокли за волосы в Липримарию, где они без лишних проволочек подвергались большой или главной ристопии — в лучшем случае их ожидали долгие годы тяжелейшего труда на плантациях.

Вскоре Инициатор государственных кратемарий и Инициатор акелин Инфекта сообщили Божественному на Совете Пятидесяти Друзей, что доходы их инициатов увеличились во много крат и что за тридцать дней празднеств будет собрано не менее миллиона инфектов сверх ожидаемого.

ДозирЭ еще раньше несколько раз как бы в шутку говорил Идалу, что обязательно примет участие в состязаниях, хотя бы для того, чтобы получить серебряный нагрудный знак участника Грономфских Атлетий. И вот, когда подошло время, молодой человек, получив на то разрешение начальства, отправился в Атлетию Мира и внес распорядителям состязаний необходимую плату.

Всего набралось около пяти тысяч атлетов, из них не менее половины — авидроны. Некоторые, чаще самонадеянные юнцы, рассчитывали добиться звания Первого Атлета Шераса. Другие, в особенности те, кто уже участвовал в подобных состязаниях, рассуждали более здраво, считая большим достижением победу хотя бы в чем-то одном — кулачном бою, беге, метании копья, скачках на лошадях, стрельбе из лука, плавании или в чем-то другом. Такие победители получали колесницу, доверху наполненную серебром.

Состязания проводились в три этапа. На первом, предварительном, выявлялись наиболее способные участники, а откровенно слабые отсеивались. Второй и основной этап, куда допускалось не более тысячи мужчин, позволял выявить лучших в каждом виде состязаний. На третьем этапе десять атлетов, набравших наибольшее число «красных жемчужин» (они присуждались за победы в предварительных состязаниях), мерились силами за право называться Первым атлетом Шераса.

ДозирЭ быстро бегал, прекрасно плавал и неплохо стрелял из лука, в чем и сейчас сумел отличиться, но чуть позже не смог поднять над головой слишком тяжелый камень, а в кулачном бою был крепко побит первым же своим соперником — гигантом из Сактафока. Таким образом, он не попал во второй этап состязаний и, весьма огорченный, уселся на трибуне рядом с Идалом и Арпадом.

— За двадцать пять инфектов золотом, — недовольно сказал Кирикиль, увидев ДозирЭ всего в кровоподтеках, — тебя еще и побили, мой хозяин. Клянусь Великанами, я бы это сделал значительно дешевле! В следующий раз обращайся прямо ко мне.

— Заткнись! — угрюмо огрызнулся ДозирЭ, а Идал с Арпадом отвернулись, чтобы скрыть невольные улыбки.

За несколько дней до окончания Атлетий ДозирЭ явился в Круглый Дом, так как его призвал Сюркуф. Молодой человек надеялся, что речь пойдет о сопровождении Вишневой армией Инфекта в его очередном походе в Иргаму, как это было в начале войны. Однако Сюркуф не без удовлетворения сообщил, что Божественный считает, что Вишневыми он рисковать не может: мол, их и так мало, у них и без того дел предостаточно…

ДозирЭ заметно огорчился. Он надеялся разыскать в лагере под Масилумусом старого друга Тафилуса, который, по его сведениям (а ДозирЭ, пользуясь своими новыми возможностями, кое-что разузнал), всё еще находился в Иргаме и по-прежнему сражался в рядах партикулы «Неуязвимые».

— Я уважаю твое страстное желание сразиться с давними твоими недругами — иргамами, — не без легкой иронии заговорил Сюркуф, — но призвание Вишневых, к которым ты сегодня принадлежишь, сражаться прежде всего умом, а не оружием. Кругом затаились враги, которые желают погубить Авидронию. Ты видел это в Манграх. Действуют они чаще не открыто, как глупый Тхарихиб, обманутый своим подлым братом, а наговором и изменой. Кто же, как не мы, их распознает и остановит? А? Ты понимаешь?

ДозирЭ вынужден был согласно кивнуть головой.

— Хотя ты и был телохранителем Инфекта, — сухо продолжал Сюркуф, — вряд ли в полной мере можешь представить, какими способами Авидрония справляется с возникающими трудностями. А ведь большинство политических головоломок Грономфа решает не с помощью армии, которой достаются все почести, а благодаря хитроумным интригам и золоту. И как ты думаешь, кто на деле осуществлял большинство задуманных планов? Наши прожорливые послы, которые знают толк лишь в пышных церемониях, или престарелый беспомощный Совет Пятидесяти Друзей? Нет… Вишневые плащи, поверь мне, рэм, Вишневые плащи! Вот подлинные защитники Родины, вот кто, выражаясь знакомым тебе слогом, не думая о смерти, всегда сражается в первом ряду монолита!

Красноречие Сюркуфа впечатляло. ДозирЭ с неподдельным вниманием слушал его, иногда поражаясь той запретной откровенности, с которой он характеризовал высших росторов Инфекта. Молодой человек давно заметил, что Вишневые наделены особой привилегией: говорить обо всех и обо всем прямо, непозволительным тоном и в язвительных выражениях, — и, честно говоря, ему это очень нравилось.

— Теперь же послушай, мой друг, — понизил голос Сюркуф, — неотложные дела не позволяют нам более бездействовать. В конце концов, обманутые старообрядцы, которых мы сейчас одного за другим «катаем» на «колесе правды», — всего лишь глупые дети, никому не нужные, втянутые ловкачами в большую и опасную игру; честнее было бы их сразу, не мучая, обезглавить. Божественного и многих военачальников Круглого Дома больше беспокоят, например, маллы. Если ты помнишь, тебе уже доводилось с ними сталкиваться…

ДозирЭ вспомнил о схватке с маллами в кратемарье несколько лет назад и нахмурил брови.

— Так вот, — Сюркуф оглянулся на писаря — Белмодоса, который сидел за столом в углу и копался в свитках, не поднимая головы, — есть предположения, что они могут сойтись или уже сошлись с Фатахиллой или иргамами. А ведь что-либо страшнее предательства маллов трудно и представить. Авидрония много лет возводила Великую Подкову, чтобы обезопасить страну от нашествия флатонов. И вот сейчас, когда, возможно, всё самое ужасное и произойдет, в тылу этих неприступных укреплений мы имеем многочисленный мерзопакостный народец, который в любой момент готов ударить в спину. Малльские племена только делают вид, что относятся к нам дружественно. Их сердцевина, воинственные и невежественные горцы, — ты их видел, — пока еще не избавились от той ненависти к авидронам, которую им внушили отцы. Они продолжают разбойничать, заниматься грабежами и убийствами, впрочем, как и их предки, делавшие это на протяжении столетий. Ежедневно они нападают на наши караваны и обозы, на наши колониальные поселения. Они вынуждают Инфекта отвлекать от военных действий огромные силы. Но даже эти силы, эти грозные, особым образом подготовленные партикулы, которые сейчас должны были бы находиться в Иргаме, не гарантируют никакой безопасности путникам на дорогах и мастеровым, участвующим в строительстве Великой Подковы…

ДозирЭ уже понял, куда клонит Сюркуф. Поскольку тот запнулся, о чем-то вдруг задумавшись, молодой человек позволил себе задать вопрос:

— Что мне надо делать?

Сюркуф внимательно посмотрел на айма. Видимо, до этого он рассчитывал продолжить свой познавательный рассказ о маллах, но, услышав вопрос, отбросил всё лишнее и закончил холодно и кратко:

— Поедешь в горы, к маллам. Будешь выдавать себя за военного ростора, обеспечивающего камнем и лесом строительство Великой Подковы. Таких там много, тебя ни в чем не заподозрят. Войдешь в доверие, будешь следить за малльскими вождями, за их настроениями и намерениями. Обо всем увиденном и услышанном будешь сообщать нам определенным тайным способом. Ничего сложного…

Вечером того же дня ДозирЭ сообщил Идалу о предстоящей поездке и о порученном деле. Молодой человек, конечно, не имел права об этом говорить, но Идал был его другом «на крови».

— Тебя посылают на верную гибель, — с грустью произнес эжин. — В этом нет никакого сомнения.

— Похоже на то, — равнодушно отвечал самолюбивый ДозирЭ, — однако еще посмотрим…

Следующие несколько триад ДозирЭ пропадал в Круглом Доме. Его обучали малльскому языку: в Эврисалле он уже научился в общих чертах понимать речь дикарей и более или менее связно излагать собственные мысли и теперь успешно совершенствовался, удивляя наставников своей прытью. Ему рассказывали о горцах, об их повадках, об их быте, вере, обрядах, обо всех внутриплеменных законах, которым они беспрекословно подчиняются.

— Будь осторожен, — предупреждали молодого человека умудренные опытом учителя. — все маллы — единое целое. Если ты что-то сказал одному маллу — считай, что сказал всем остальным. Если что-то увидел один дикарь — значит, увидели все. Каждый горец — глаза и уши своего племени, поэтому едва ли возможно что-либо от них утаить. Помни также: каждый малльский мужчина с детства воспитывается храбрым воином, который всегда готов к самопожертвованию. Ты не найдешь в их среде трусов и предателей. Каждый малл, чем бы он ни занимался и сколько бы ему недруги ни платили, прежде всего — преданный воин своего племени, слепое орудие своего вождя. Любой же чужак для них — враг, не говоря уже об авидронах. Поэтому не доверяй никому!

ДозирЭ долго объясняли, как получать сообщения из Грономфы и как их туда посылать, к кому обратиться на месте в случае надобности. В заключение ему еще раз во всех подробностях растолковали его поручение, посоветовали взять с собою слугу и по дороге обязательно примкнуть к какому-нибудь авидронскому торговому каравану или военному обозу, чтобы затеряться среди людей: маллы очень подозрительны и крайне недоверчивы.

Грономфские Атлетии закончились. Главный победитель, некий Якур Бендальго — высокий и сильный юноша из никому не известного свободного города, находящегося на каком-то небольшом острове в Бесконечном океане, получил колесницу, полную золотых монет, и множество разнообразных даров. Теперь Якура воспевали во всех авидронских городах и селеньях. Поэты посвящали ему пламенные строки, ваятели высекали его статуи, риторы восхваляли в пространных речах. Красивый, светловолосый, к тому же весьма образованный юноша принял участие в величайшем пиршестве, устроенном прямо на площади Радэя… Попрощаться с Первым Атлетом Шераса пришли, казалось, все горожане. Потом в гавани он взошел на боевой корабль, любезно предоставленный Божественным, и со слезами на глазах отбыл на родину.

Вскоре Грономфа провожала и самого Алеклию. С раннего утра и до полудня, под раскаленным грономфским солнцем, люди, собравшиеся вдоль новобидунийской дороги, оцепленной гиозами, наблюдали блистательное шествие авидронских партикул, следующих за своим богоподобным полководцем. Изнывали от жары, но не уходили. Тут и там мелькали в толпе юркие разносчики воды и голосистые продавцы медовых лепешек. ДозирЭ, Идал и Арпад заняли удобную позицию на некотором возвышении в тени портика одного из частных дворцов. Они сидели в обложенных подушками креслах, высеченных из звездного камня, и потягивали охлажденные напитки. Кирикиль и несколько других слуг отгоняли многочисленных назойливых наглецов, желающих покуситься на сей оазис благоденствия. Это бесценное место купил Идал, не глядя расплатившись с прижимистым хозяином, не упустившим свою выгоду, и ни под каким видом не позволил ДозирЭ даже заглянуть в свой кошель.

Инфект собрал все боеспособные отряды Авидронии. Кругом только и говорили о том, что он решил наконец дать иргамам последнее грандиозное сражение и разом покончить с этой дорогостоящей, чрезмерно затянувшейся войной.

Горожане сначала приветствовали либеру «Черные драконы» — шеститысячный монолит пеших цинитов устрашающего вида, все в черных шлемах, имитирующих рыло кабана-чудовища. Кругом были изображения золотых зубастых драконов: на многочисленных знаменах, на черных плащах, на черных вогнутых прямоугольных щитах — прямо нашествие каких-то злых свиноподобных драконов.

Грономфы восторженным гулом встретили «Всадников Инфекта», ехавших на могучих конях, закованных в доспехи. Потом были еще «Безумные воины» — конная партикула самых отчаянных рубак Авидронии, отъявленных головорезов. За ними следовали пешие «Смертники»: эти хмурые мужчины — несколько тысяч человек — поклялись умереть в бою. Про них говорили, что они в состоянии обратить в бегство целую армию неприятеля. Шествие замыкала Белая либера — холеные блистательные красавцы, все в белом и в золоте, на белых широкогрудых скакунах. Больше половины воинов ДозирЭ не узнавал — в последние месяцы Алеклия значительно увеличил количество своих телохранителей, отобрав в партикулах лучших из лучших, так что испытанные ветераны как-то терялись в массе нахальной самоуверенной молодежи. Тут ДозирЭ вдруг заметил Семерика, сверкающего всеми своими регалиями, с Гребнем Героя на шлеме. Молодому человеку даже показалось, что тот посмотрел в его сторону и слегка кивнул головой.

Народ захлебывался от восторга, приветственные крики заглушали даже звуки лючин, труб и раковин, люди прикрывали глаза рукой — так сияли на солнце доспехи, награды и оружие.

ДозирЭ тяжело вздохнул, одним духом опрокинул вместительный кубок, полный рубинового искрящегося вина, и потребовал налить еще. Идал неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал…

Перед самым своим отъездом ДозирЭ улучил момент и съездил к Андэль, чтобы попрощаться. Между ласками они полушепотом беседовали; молодой человек наивно обещал поскорее вернуться, тут же оставить службу — «чего бы мне это ни стоило» — и перебраться навсегда в поместье Чапло. Он говорил о своей любви, о Большом свадебном обряде, который в конце концов обязательно состоится, и о своем ребенке, который, к величайшей радости, скоро появится на свет. Девушка не откликалась на его слова. «Если б всё было так просто!» — думала она про себя, но ни в чем ему не перечила, а лишь машинально кивала головой, часто задумываясь о чем-то своем. Грусть слегка туманила ее чудесные глаза.

И вот настал день, когда ДозирЭ облачился в одежды обычного военного ростора — тоже сотника, прицепил к поясу увесистый кошель, полученный в Круглом Доме, и с некоторым сожалением оглядел свое уютное жилище. Пора!

— Эй, Кирикиль, лошади оседланы?

Показался растерянный яриадец — то ли перепуганный, то ли обрадованный.

— В чем дело?! — рассерженно поинтересовался ДозирЭ.

— Там… там… там Идал! — промямлил слуга.

— Какой еще Идал? Откуда ему здесь взяться? Я с ним еще вчера попрощался.

ДозирЭ выглянул в окно, но ничего не увидел. Тогда он сбежал вниз по лестнице и выскочил из дома. И тут он остолбенел от изумления: вся улица была запружена длинными гружеными повозками с впряженными в них мохноногими тяжеловозами. Кругом шныряли слуги. Молодой человек заметил Идала и Арпада в дорожных одеждах и вооруженных. Они стояли посреди дороги и о чем-то беззаботно разговаривали. Тут они увидели ДозирЭ и, широко улыбаясь, двинулись ему навстречу.

— Эгоу, ДозирЭ. — Идал приложил руку ко лбу. — Я подумал и решил, что Грономфа пока не лучшее место для торговли моими тканями. За последние месяцы я не смог заработать ни гроса. Я слышал, что в местах, где проходит Великая Подкова, люди во многом нуждаются, да и сами жители Малльских гор испытывают немалую потребность в хорошем полотне и не настолько бедны, как это принято считать. В худшем случае, я думаю, удастся обменять ткани на меха или на что-нибудь еще. И я решил отправиться вместе с тобой. Если, конечно, ты не против. Может статься, что ты поможешь мне в моем деле, а я помогу тебе в твоем. И с нами опытнейший Арпад.

ДозирЭ настолько растерялся, что не сразу нашелся что сказать. Когда же он наконец понял, что произошло, великая радость переполнила его сердце. Он бросился к Идалу и обнял его.

— Я не мог об этом и мечтать! — сказал молодой человек и спросил чуть погодя: — А как же опасности, которые нас, несомненно, поджидают?

— Нам ли их бояться? — коротко и деловито отрезал эжин.

За десять дней путешествия удалось преодолеть немалый путь. Хорошие дороги, отменные лошади и скоростные повозки Идала делали свое дело. Вскоре обоз свернул на самую длинную авидронскую дорогу — Путь на Дати Ассавар. Эта дорога пересекала Малльские горы, всё нескончаемое Междуречье и упиралась аж в залив Обезьян. Через полдня беспрепятственного движения на горизонте показались суровые заснеженные хребты. Идал собрал повозчиков, слуг и стражей, которых нанял для этого путешествия — всего человек восемьдесят, — и раздал всем оружие. Потом он разделил их на четыре небольших отряда и на каждый возложил определенные обязанности. Сам он возглавил первый отряд, за вторым приглядывал ДозирЭ, Арпаду поручил третий, а благодарному до слез и возгордившемуся Кирикилю — четвертый.

Глава 45. Игра на доверие

Само собой разумеется, что всё случилось в то время, когда стражу нес именно отряд Кирикиля.

Поскольку сразу две упряжные кобылы вдруг отчаянно захромали, авидроны вынуждены были остановиться на ночлег прямо на дороге. Они разбили в лесистом предгорье лагерь, окружили его повозками и расставили кругом наблюдателей во главе с Кирикилем. Были выпущены полдесятка злобных сторожевых собак. Идал осмотрел лошадей и собственноручно занялся их лечением. После этого путешественники, не разводя костров, поели и улеглись спать.

Среди ночи раздался душераздирающий собачий визг. ДозирЭ схватил меч и вылетел из своего шатра. Тут он столкнулся с Идалом, который был уже в доспехах и при оружии, будто и не ложился. Вместе, всматриваясь в темноту, они сделали несколько шагов и внезапно наткнулись на лежащего лицом вниз повозчика. Между его лопаток торчала короткая стрела с незнакомым густым оперением.

По лагерю метались какие-то тени, совсем рядом истошно закричали. Сразу за повозками, в десяти шагах от лагеря, послышался гортанный клич. Ему ответили другие голоса — слева, справа, сзади. Всё громче и громче, ближе и ближе. Перекличку ночных «гостей» перебил задиристый боевой рожок Арпада, проигравший несколько раз сигнал «защищать лагерь». Засвистели стрелы, им отвечали характерные щелчки авидронских самострелов.

— Маллы! — шепнул ДозирЭ другу, невольно пригнувшись к земле.

В случае нападения каждый отряд и каждый авидрон должны были занять свое строго определенное место и делать то, о чем заранее договорились. Поэтому ДозирЭ и Идал расстались, пожелав друг другу удачи. Вишневый метнулся к лошадиному загону, где люди его отряда уже вступили в бой, а эжин бросился в противоположную сторону.

Бой был коротким, шумным, кругом царила неразбериха. ДозирЭ кидался из стороны в сторону, надеясь встретиться с врагом лицом к лицу, — но тщетно.

Вдруг всё закончилось, так же внезапно, как и началось. На глазах у молодого человека несколько приземистых инородцев в одеждах из шкур метнулись прочь, ловко перемахнули через повозки и были таковы. Разбойников решили не преследовать — слишком опасно.

ДозирЭ, Идал и Арпад собрались в центре лагеря. Туда же снесли тела убитых. Погибло четыре авидрона из «отряда» Кирикиля, и еще пять человек получили ранения. Несомненно, досталось и нападавшим, однако не удалось отыскать ни одного погибшего с их стороны. Только на земле обнаружили обагренные кровью следы. Видно, непрошеные гости утащили с собой убитых и раненых соплеменников.

С повинной головой явился Кирикиль. Он честно признался, что несколько раз ходил проверять посты, но в конце концов не выдержал и заснул.

— Эти люди на твоей совести, вонючий пес! — замахнулся кулаком ДозирЭ. — В партикуле ты уже остался бы без головы!

— Не суди его строго, — заступился Идал, закрывая собой яриадца. — Он не цинит и никогда им не был. Мы не вправе требовать от него того, к чему он не приучен. Сами виноваты.

Друзья восстановили картину ночного нападения. Маллы — а в том, что это они, не было сомнений, — пользуясь темнотой и беспечностью стражи, подобрались к самым повозкам. Для этого им, правда, пришлось без шума перебить сторожевых собак, но последняя, смертельно раненная, успела известить хозяев о чужаках. Именно это и не позволило ночным призракам застать всех спящими в шатрах. Несмотря на то, что лагерь был предупрежден о нападении и проснулся, разбойники, видимо, ожидали паники и собирались устроить хладнокровную резню. Однако, увидев слишком много вооруженных людей, готовых к решительной схватке, они поспешили убраться…

Случай с ночным нападением заставил всех внутренне собраться. Настроение легкого беззаботного путешествия, которое царило до сих пор, мгновенно исчезло. Теперь повозчики, слуги и стража только хмурились, вспоминая о погибших товарищах, и подозрительно оглядывали подножия гор. Больше всех досталось бедняге Кирикилю, который был «разжалован» в помощники конюшего и лишен платы за три месяца служенья. ДозирЭ это назвал «черным шнурком».

Вскоре снаряженный Идалом и сопровождаемый ДозирЭ обоз, не сворачивая с дороги, прибыл в Карле Ролси. Обширное поселение раскинулось в низине, по обе стороны Пути на Дати Ассавар, почти сразу за Малльскими горами. Отсюда было уже рукой подать до Великой Подковы. Когда-то Карле Ролси закладывался как постоянный военный лагерь, потом стал передовой заставой, и только через сотню лет поселение разрослось и получило статус авидронской колонии. Теперь здесь, под защитой крепкого гарнизона и нескольких авидронских партикул, располагались самые большие в этих землях склады строительных материалов и гигантские торговые хранилища. Карле Ролси также по праву считался крупнейшим рынком рабочей силы, ежедневно поставляющим Великой Подкове тысячи мастеровых и подручных, и еще важнейшим перевалочным пунктом в торговле между Авидронией и народами, населявшими Малльские горы и Междуречье. Колонию пока не называли городом: отсутствовали крепостные стены, а большинство построек выглядели примитивными, но десятки тысяч разноплеменных жителей уже считали Карле Ролси своим домом и не собирались по собственной воле отсюда уезжать.

ДозирЭ и Идал остановились в лучшей местной кратемарье, заняв покои для самых благородных гостей. Все последующие дни Идал посвятил своим торговым делам, в которых изрядно преуспел. В некоторых сделках он проявил такую изумительную предприимчивость, что вскоре с огромной выгодой для себя избавился ото всех привезенных тканей. Мало того, его со всех сторон атаковали местные негоцианты и всякие перекупщики, предлагая с ним торговать, и он отправил Арпада с обозом обратно в Грономфу за новым товаром.

ДозирЭ, в свою очередь, немедленно приступил к выполнению данного ему секретного поручения и для начала стал присматриваться к маллам, которых в Карле Ролси было предостаточно. Он ходил по рынкам, кратемарьям и виночерпням, изображая из себя недовольного жизнью вороватого военного ростора, посещал общественные купальни, где ежедневно пировала «городская» знать и где всегда присутствовали какие-нибудь местные вожди. Поругивал осторожно Авидронию и Инфекта, жаловался на жадность и тупоумие своих военачальников. Тем не менее, в отличие от Идала, за целый месяц молодой человек так ничего и не добился — маллы, в особенности уроженцы гор, относились ко всему настороженно, с недоверием, а таких, как ДозирЭ, просто презирали и старались не замечать. Падкие на бесплатные угощения и подарки, уже испорченные всеми разнообразными соблазнами новой, жадной до удовольствий культуры, они всё же умели вовремя остановиться и напустить на себя высокомерный вид, преисполненный пренебрежения к глупым чужакам. «Мы пока терпим вас на своих исконных землях, — иногда красноречиво говорили их лица, — но рано или поздно мы вас всех, всех-всех, перережем, как скот. В живых никого не оставим!»

ДозирЭ уже было совсем отчаялся, но тут вмешался неуемный Кирикиль. Постепенно оправившись от полученного им строгого наказания, он вновь стал неунывающим и деятельным. Однажды Идал, который вел дела и с маллами, нанял слугу из местных, уроженца Карле Ролси, знавшего, помимо родного наречия, авидронский, берктольский и коловатский языки. Нитерой — так звали малла, в отличие от своих соплеменников, миролюбивый и общительный, — не чурался любого труда, каким бы черным он ни был, и по своему характеру больше походил на обычного грономфского простолюдина. Кирикиль с ним тут же сошелся, и потом их часто видели вместе — за трапезой, в виночерпне, в акелине.

Однажды среди ночи ДозирЭ услышал рядом с собой подозрительный шорох, незаметно вынул из потайной ниши кинжал и вскочил, приготовившись, в зависимости от обстоятельств, к защите или нападению.

— Это я, хозяин, не убивай! — услышал он торопливое предостережение.

— Кирикиль? Что ты тут делаешь? — удивился молодой человек.

— Хозяин, мне нужно срочно с тобой поговорить.

— Прямо сейчас? Надеюсь, что повод у тебя достаточно серьезный, иначе держись. Может, Карле Ролси подвергся нападению дикарей?

— Нет, в Карле Ролси пока всё спокойно, — взволнованно отвечал Кирикиль, — но в скором времени, если я тебе не откроюсь, может случиться что-то очень страшное!

Заинтригованный, ДозирЭ решил выслушать слугу…

Дело было так. Сегодня, ближе к вечеру, Кирикиль поднялся в покои Идала, надеясь повидаться с Нитероем. Там вместо своего приятеля он застал Идала в компании известного здешнего авидрона — владельца просторных складов. Негоцианты что-то усердно обсуждали. Кирикиль хотел уйти, но тут определил, что речь идет о деньгах, о больших деньгах, и любопытство взяло верх — он остался, спрятавшись за деревянной колонной, благо вошел незамеченным…

— Как ты мог, презренный!? — воскликнул ДозирЭ. — И когда ты избавишься от этой пагубной привычки везде совать свой длинный нос, негодяй? Поверь мне, когда-нибудь тебе его прищемят как следует!

— Я, конечно, виноват, рэм, и в этом признаюсь, — опустил голову яриадец, — но дело-то не в этом…

Кирикиль подслушивал и подглядывал довольно долго, пока не заметил, что делает это не один. С противоположной стороны, за такой же резной колонной прятался кто-то еще, и не вызывало сомнений, что его тоже интересует разговор двух богатеев.

По прошествии какого-то времени Идал и местный торговец договорились продолжить беседу за вечерей и, поднявшись, вышли. Кирикиль же так и остался за колонной: он решил себя не обнаруживать, дабы узнать, кто еще здесь прячется. Вскоре он разглядел низкорослого человека, который, опасливо озираясь, вышел из своего укрытия. То был Нитерой…

Яриадец сделал многозначительную паузу, чтобы краем глаза понаблюдать за впечатлением, которое произвело его сообщение. ДозирЭ лишь нахмурил брови.

— Но это еще не все, — продолжил Кирикиль…

Яриадец решил последовать за маллом. Тот вышел на улицу и быстрым шагом направился в сторону Третьей заставы. Пройдя с десяток улиц, Нитерой остановился и, оглянувшись по сторонам, юркнул в один из домов, по местным меркам достаточно богатых.

Когда он вышел, то пошел обратно той же дорогой. На этот раз Кирикиль его не преследовал, а решил выяснить, кому принадлежит дом, который маллу потребовалось так срочно посетить. Удача ждала его в виночерпне напротив, где после двух совместно распитых кувшинов вина соскучившийся по щедрому посетителю и хорошему собеседнику слуга выболтал все, что хотелось узнать яриадцу.

— Говори же! — нетерпеливо потребовал ДозирЭ.

Кирикиль приблизил губы к уху хозяина и, заметно понизив голос, таинственно и торжественно сообщил:

— Дом принадлежит одному из наиболее родовитых малльских вождей, некоему Бредерою. Сам он чаще отсутствует, наведываясь в Карле Ролси не больше двух раз в месяц. Говорят, что этот Бредерой — будущий предводитель всех маллов, и «горных», и «равнинных»…

Очень скоро ДозирЭ и Кирикиль были уже в жилище Идала. Они незаметно пробрались туда, не потревожив спящего в передней Нитероя. ДозирЭ разбудил товарища и заставил яриадца повторить свой рассказ. Весь последующий разговор они вели полушепотом.

— Надеюсь, этим героическим поступком, мои добрейшие хозяева, я заслужил если не награду, то хотя бы прощение? — нахально спросил довольный Кирикиль.

— Этого малла надо немедленно прикончить! — выложил свое мнение ДозирЭ, оставив без внимания вопрос слуги.

— Я вижу, что твоими устами теперь говорит не славный юноша из партикулы «Неуязвимые», а Вишневый, — улыбнулся Идал. — Узнаю тон легендарного воинства и его пренебрежение к человеческой жизни.

— Тебе легко говорить, — обиделся молодой человек. — Но что же нам делать? Как же мое поручение?

— Послушай, рэм, боги, которые к тебе неизменно благоволят, — отвечал Идал со свойственной ему сдержанностью, — вновь посылают тебе удачу, а ты ее не замечаешь, принимая за несчастье…

ДозирЭ удивился, однако вдруг что-то сообразил, и лицо его прояснилось. Друзья отослали прочь оскорбленного до глубины души Кирикиля, наказав ему более никогда не подслушивать чужие разговоры, и тихо беседовали до тех пор, пока покои не прорезала первая невинная солнечная ниточка.

Вскоре ДозирЭ и Идал приступили к выполнению задуманного. Теперь целыми днями они громкими голосами обсуждали дела, не забывая поругивать собственную страну, правителя, росторов, военачальников, да и весь народ, на языке которого говорили. ДозирЭ иногда так увлекался, разглагольствуя о праздности и разврате, царивших в Авидронии, что Идал был вынужден несколько раз его останавливать. При этом друзья неоднократно восхищались маллами — сильными, трудолюбивыми, гордыми людьми и, кстати, живущими в самых прекрасных горах на свете.

На третий день, уединившись — да так ловко, что Нитерою не составило никакого труда их подслушать, — друзья заговорили о целой горе оружия — полусотне с верхом груженных повозок. По их словам, это оружие — великолепные мечи, кинжалы, уникальные сложносоставные луки, нагузы, боевые плетки, легкие и прочные доспехи и многое другое — было при помощи вороватых военачальников украдено из одной авидронской крепости. ДозирЭ и Идал долго обсуждали, кому предложить всё это богатство и сколько за него запросить…

Прошло время. Однажды в купальнях к ДозирЭ подошел гарнизонный десятник — веселый беззаботный малый лет сорока, гуляка, душа любой пирующей компании.

— С тобой и с твоим другом хочет встретиться один очень влиятельный человек, — шепнул он на ухо грономфу.

— Что я должен делать? — с готовностью спросил ДозирЭ, едва скрыв внезапное волнение.

— Ничего особенного, просто приходи сегодня на Огневую, что за Небесным холмом…

Вечером ДозирЭ и Идал отправились на Огневую площадку. Явившись туда чуть позже, чем полагалось, они застали веселье в самом разгаре. Пылал огромный костер, вокруг которого танцевали юноши и девушки, образовав «круг радости», за длинными широкими столами сидели разгоряченные вином местные жители и военные — несколько сот человек. Обособленной группой расположились маллы — в основном молодые мужчины, — время от времени бросая жаркие взгляды на авидронских девушек. Среди них выделялся статный горец с обветренным лицом, впрочем, совсем не похожий на дикаря, к которому все соплеменники относились с глубоким почтением. Он был одет в пестрые городские одежды, хотя на его плечах гордо возлежала тяжелая шкура снежного барса. Не вызывало сомнений, что это один из малльских вождей.

Виночерпии то и дело подливали в чаши вино. Играли лючины и раковины, им неуклюже «подпевали» малльские музыкальные луки.

Грономфы разместились подальше от шумных компаний, поближе к маллам и потребовали шилы — веселящего напитка, который давно собирались отведать.

— Какой отвратительный вкус у этого малльского вина! — обронил ДозирЭ, отхлебнув из чаши.

— Шила не вино, а отвар из кореньев бражника, — услышал он назидательный голос.

Друзья подняли головы и увидели перед собой того самого горца, высокого и крепкого, которого приняли за вождя. ДозирЭ смутился.

— Впрочем, — смягчился малл, — ты прав, сотник: этот напиток по вкусу один из самых отвратительных. Зато, поверьте мне на слово, рэмы, он кружит голову почище иного авидронского нектара.

Горец самым вежливым образом испросил разрешения присоединиться к авидронам и сел напротив. Он вел себя уважительно, сдержанно, был прекрасным слушателем и оказался неожиданно интересным рассказчиком — авидронский язык он знал в совершенстве. Через некоторое время, когда был осушен первый кувшин шилы, он полностью расположил к себе своих собеседников.

— Как зовут тебя, горец? — спросил Идал.

— Имя мое Бредерой, и я вождь малльского племени, — отвечал тот. — А вас я знаю: ты — ДозирЭ и занимаешься поставками строительных материалов для Великой Подковы, а ты — Идал, торговец тканями из Грономфы.

Друзья удивились, и Бредерой торжествующе усмехнулся.

— Ты прекрасно осведомлен, вождь, — восхитился ДозирЭ.

— Да, это так, авидроны. У меня много друзей, в том числе среди ваших соотечественников. Я знаю всё и обо всех. Я даже знаю, о чем вы печетесь и что вам надобно в Карле Ролси.

Авидроны изумленно переглянулись.

— И что же? — спросил эжин.

— Вы хотите как можно скорее продать большое количество оружия, да так, чтобы об этом никто не прознал. Верно?

Друзья вновь обменялись красноречивыми взглядами.

— На этот раз ты не угадал, — несколько неуверенно отвечал ДозирЭ. — Мы не имеем отношения ни к какому оружию.

— Что ж, — равнодушно пожал плечами малл. — Значит, я ошибся. А жаль, ведь я мог бы помочь…

Возникла неловкая пауза. Бредерой приготовился уйти.

— Почему мы должны тебе верить? — вдруг поинтересовался Идал.

— Потому что я — единственный человек в Карле Ролси, которому по силам осуществить такую опасную сделку. Ничего другого вам и не остается, как довериться мне, — с заносчивой улыбкой отвечал малл…

Авидроны договорились с Бредероем встретиться вновь и поспешили покинуть Огневую.

— Хотя Вишневый я, а не ты, — сказал эжину ДозирЭ по дороге назад, — но твой план, похоже, удался. Сдается мне, Бредерой — именно тот человек, который нужен Круглому Дому…

Минул месяц. Друзья виделись с Бредероем много раз — его с удовольствием принимали во всех домах местной знати, — но об оружии больше не говорили. Вскоре сложилась необычная компания: несколько малльских вождей во главе с горцем в шкуре снежного барса, ДозирЭ с Идалом и тот самый гарнизонный весельчак, который помог друзьям сойтись с Бредероем. Все вместе они посещали общественные места, пировали тут и там; при этом друзья неоднократно замечали, что маллы за ними пристально наблюдают, оценивая каждый их поступок.

Однажды веселая компания пировала в кратемарье. Незаметно наступила ночь. Последние посетители, расплатившись, поспешили домой. Хозяин — человек подозрительной внешности и неясного происхождения, который маллам был знаком и общался с ними, как со старыми друзьями, — выставил на стол остатки снеди и удалился спать.

Вскоре изрядно набравшийся гарнизонный десятник рухнул под стол, и Бредерой, не стесняясь присутствия еще одного малла — достаточно молодого, но уже почти беззубого мужчины, вновь поинтересовался оружием.

— Я знаю, что вы боитесь попасться, — сказал малл. — Но задумайтесь: я рискую точно так же, как и вы. И мне, и вам остается только одно: друг другу ВЕРИТЬ. Скажу больше: я уже хорошо вас узнал и, со своей стороны, готов перед вами открыться. Мне ясно, что каждый из вас недоволен своим положением и мечтает о лучшей участи. Я в силах вам помочь. Благодаря мне вы сможете быстро оставить свои унылые занятия и будете иметь столько золота, сколько захотите.

— Твои слова — мед. Мы действительно стремимся скорее избавиться от унизительного бремени безденежья, хотим при помощи золота занять самое высокое положение среди себе подобных. Но как же этого добиться? — недоверчиво поинтересовался ДозирЭ.

— Очень просто — станьте нашими верными друзьями. А для начала продайте нам ваше оружие: мы испытываем в нем самую острую нужду, — отвечал Бредерой. — Теперь в горах неспокойно, а маллы вооружены, как самые примитивные дикари. Со своей стороны, могу вас уверить, что ваше оружие никогда не будет обращено в сторону Авидронии и авидронов…

— Вот это как раз нас вряд ли интересует, — холодно перебил Идал. — Обращайте его в ту сторону, в какую захотите, нам-то что? Главное, заплатите положенную цену.

Бредерой пристально посмотрел на эжина. Глаза горца полыхнули странным огнем, будто ему вдруг открылась какая-то тайна, и в это мгновение ДозирЭ перепугался, решив, что Идал явно переиграл и что сейчас всё вскроется. Однако через мгновение взгляд Бредероя потух, словно охлажденный искренностью и прямотой встречного взгляда, а на его губах вновь заиграла открытая дружеская улыбка.

— Сколько же стоит ваше оружие? — нетерпеливо спросил другой малл, обнажая отвратительные черные огрызки — все, что осталось от передних зубов.

ДозирЭ и Идал, коротко между собою посовещавшись, передали Бредерою заранее заготовленный свиток. Горец принял его, развернул и, шевеля губами, медленно прочитал вслух. Разнообразие оружия и его количество, несомненно, произвели должное впечатление. Вожди не сумели скрыть своего восхищения.

— За всё это мы хотим всего лишь сто пятьдесят берктолей, — деловито пояснил Идал.

— Вот это да! — невольно вырвалось из уст обоих горцев.

— Согласитесь, храбрые воины, это по меньшей мере в пять раз дешевле того, сколько оно стоит в действительности, — уточнил ДозирЭ.

— Это так, — кивнул со знанием дела Бредерой.

Настала очередь совещаться маллам, что они некоторое время и делали на родном языке, не предполагая, что кто-то из авидронов может их понимать. ДозирЭ внимательно прислушивался к их речи, однако разбирал лишь отдельные слова. Тем не менее, благодаря этим словам, он смог догадаться об общем смысле их разговора. Беззубый предлагал не платить, а выманить у авидронов оружие хитростью, после чего обоих убить. Бредерой с ним не согласился, сказав, что они — эти двое коротковолосых — и сами достаточно хитры, так что обмануть их вряд ли удастся, что всему свое время и что им, маллам, еще понадобятся свои люди в лагере противника.

Наконец Бредерой вновь вернулся к авидронскому языку, сообщив не терпящим возражения тоном:

— Вы поедете с нами в горы, к Аквилою. Только он может принять окончательное решение.

— Кто такой Аквилой? — спросил ДозирЭ.

— Тот, кто всё решает, — отвечал вождь. — И у кого есть золото.

Тут гарнизонный десятник пошевелился и приподнял голову. Его одутловатое лицо было пунцовым, словно плащ Вишневого, а глаза такими же мутными, как малльская шила. Он заметил маллов.

— А, это вы?.. Два злых дикаря спускаются с гор, один разбойник, второй — просто вор, — едва ворочая языком, процитировал он авидронского поэта.

Бредерой ловко выхватил из-за пояса «дикую кошку» и одним точным движением хладнокровно перерезал десятнику горло. Брызнула кровь, несчастный захрипел и повалился на спину.

— Зачем ты его убил? — поинтересовался беззубый.

— Он мог слышать весь наш разговор, — объяснил Бредерой.

Маллы покосились на авидронов и настороженно замерли.

ДозирЭ в первые мгновения совсем растерялся и не знал, что делать. Нет, он, конечно, мог бы атаковать негодяев и был уверен, что его тут же поддержит Идал. Бесспорно, после короткой схватки дикари заплатили бы собственной жизнью за смерть авидронского воина. Но что дальше, ведь десятнику уже ничем не поможешь? А из Карле Ролси придется убираться. Сейчас же. Да и Идал опять останется в убытке. А что он, ДозирЭ, объяснит по прибытии в Грономфу Сюркуфу?..

— Похоже, ты прав, Бредерой! — после некоторого напряженного молчания выдавил из себя ДозирЭ. — Только к чему столько шума и крови? Попросил бы нас: мы бы сделали это в более удобном месте и аккуратнее. Да и что скажет хозяин кратемарьи?

Маллы несколько расслабились и убрали руки с оружия.

— Будь спокоен, авидрон, хозяин этой кратемарьи — мой преданный слуга, — доверительно отвечал Бредерой, вытирая перепачканный кровью кинжал о скатерть. — Что я ему прикажу, то он и сделает…

Тремя днями позже ДозирЭ и Идал, ведомые Бредероем и тремя его преданными приближенными, отправились в горы. Вождь в шкуре снежного барса не позволил им взять с собой Кирикиля, зато Идала сопровождал Нитерой, по-прежнему шпионивший за друзьями и полностью уверенный в том, что глуповатые авидроны продолжают оставаться в неведении о его проделках. Ехали на безгривых малльских лошадях. Путь был трудным и занял семь переходов. Ночевали под открытым небом, на теплой золе, закутавшись в толстые шкуры. Неразговорчивые маллы всем делились со своими попутчиками: и едой, и шилой, и местом у огня.

На восьмой день перед путниками, оказавшимися на вершине скалы, открылась удобная лощина, усыпанная глиняными домиками конической формы. Линяло-черные малльские лошадки сами спустились вниз по узкой извилистой тропке, ступая настолько уверенно, что стало понятно: они ходили здесь не раз.

Маленький отряд въехал в малльскую деревню. ДозирЭ с интересом осмотрелся: он впервые видел такое большое дикарское поселение — в Авидронии оно давно было бы обнесено высокой крепостной стеной и названо «городом». «Впрочем, к чему тут укрепления, — подумал он, незаметно оглядываясь. — Кругом скалы. Партикулы, не зная тайных троп, сюда не доберутся, а в случае чего защитить эту деревню смогла бы и горстка маллов».

Здесь кругом кипела жизнь. Красивые черноволосые женщины в груботканых плавах, украшенных вышивкой, хозяйничали, готовили еду; клокотали большие медные чаны, распространяя вокруг густые запахи. Стайки детей забавлялись незатейливыми играми, двое мальчишек отчаянно дрались, кувыркаясь по земле, и никто из взрослых не обращал на них никакого внимания. Блеяли козы и овцы, из-под ног с ворчливым кудахтаньем выскакивали всклокоченные худосочные куры.

Не было видно только малльских мужчин.

Инородцев в пестрых одеждах встречали настороженно, хмуро, многие отворачивались. Некоторые удивлялись: откуда здесь коротковолосые? Узнавая Бредероя и его приближенных, люди успокаивались, некоторые даже приветственно улыбались.

Воинственный мальчишка-крепыш лет семи в тесной меховой парраде, в штанах из кусочков кожи и в сапожках, подбитых лисьим мехом, пропустил вперед маллов, но встал на пути авидронов, направив в их сторону палку-копье. За спиной маленького наглеца два столь же юных его товарища навели на чужаков небольшие самодельные луки.

— Коротковолосым не место в Бахет-меги, — уверенно сказал крепыш на своем наречии. — Кто разрешил?

Храбрые воины его маленького отряда прицелились во всадников. Эта почти взрослая решимость вызвала у ДозирЭ улыбку.

— Эй, жаба со шрамом, я сказал что-то смешное? — воскликнул крепыш…

Бредерой, почувствовав заминку, придержал коня и обернулся.

— Рахмей, эти люди со мной, — сказал он мальчишке вполне серьезно, будто перед ним был взрослый воин. — Они наши друзья.

Крепыш недоверчиво покосился на Бредероя:

— А Ахлерой знает?

— Знает, Рахмей, конечно знает, не беспокойся.

Мальчишка с сожалением опустил копье и подал знак своим юным соратникам, чтобы те посторонились.

— Сын молодого вождя этого селения, — объяснил извиняющимся тоном немного смущенный Бредерой.

ДозирЭ понимающе кивнул.

Авидронов разместили в просторном глиняном жилище, предназначенном для гостей. Обстановка в нем была по меркам Грономфы и даже Карле Ролси весьма скромная, но по здешним понятиям прибывших чужаков принимали радушно.

Друзьям прислуживала совсем юная малльская девушка, которую звали Зара, — тонкая, черноволосая, с чудесным ротиком и прелестным невинным взглядом. Она была воспитана в духе уважения и покорности по отношению к любому мужчине, поэтому походила на смиренную рабыню, прислуживающую взыскательному хозяину. Идал и ДозирЭ были удивлены и первое время не могли оторвать от нее взгляда, чем всё больше и больше смущали юную дикарку. Идал даже осмелился оказать девушке определенные знаки внимания. Однажды, поймав ее руку, он на мгновение задержал ее в своей, чем немало удивил друга.

Как только авидроны устроились на новом месте и возлегли на пышные меха, чтобы отведать вареной козлятины, которую принесла Зара, как послышался сильный шум и затряслась земля, так что друзья тревожно переглянулись. Они поставили плошки с едой и поспешили наружу. Тут стало понятно, почему им не встретилось в селении ни одного мужчины. В деревню двумя широкими потоками вливался крупный отряд маллов на неказистых лошадках — всадников триста—четыреста. Слышались радостные приветствия, топот сотен копыт, лязг оружия.

В сопровождении своих людей появился Бредерой. На его плечах красовалась шкура снежного барса. От прибывшего отряда отделилась группа горцев и устремилась прямо к нему и авидронам. В нескольких шагах от них маллы резко остановили разгоряченных лошадей и легко спрыгнули на землю. Вперед вышел одноглазый малл в медвежьей накидке и с золотым медальоном на груди и обнял Бредероя.

— Во славу Якира, Ахлерой!

— Во славу! Привез то, о чем мы договаривались?

— Нет, но зато я раздобыл нечто большее.

И с этими словами Бредерой повернулся и указал на авидронов, которые стояли за его спиной.

— Эти коротковолосые — наши друзья, они ненавидят Авидронию точно так же, как и мы, — произнес он по-малльски. — У них есть то, что нам нужно. Скоро у нас будет столько оружия, сколько ты в жизни не видывал…

Ахлерой надменным взглядом единственного глаза посмотрел на коротковолосых и вдруг замер. Тень сомнения на его лице сменилась искренним удивлением, а удивление уступило место злорадству.

ДозирЭ почувствовал, как бешено застучало сердце. Едва увидев его, он сразу узнал этого высокомерного вождя-инородца с тяжелым медальоном на груди. Молодой человек даже разглядел глубокую отметину на этом золотом медальоне, которую оставил его кинжал тогда, в кратемарье. Так вот почему произнесенное дерзким мальчишкой имя «Ахлерой» показалось ему знакомым!

Неожиданно для всех Ахлерой обнажил паранг и кинулся вперед. В мгновение ока он оказался рядом с ДозирЭ, намереваясь отсечь ему голову. Однако авидрон уже держал в руке неизвестно откуда взявшийся кинжал и изворотливо ускользнул от смертельного удара.

Идал выхватил меч и приготовился поддержать друга. Все маллы, находившиеся поблизости, бросились к ним. Первым, однако, подскочил Бредерой, смело вставший между соперниками. Он подал знак авидронам, чтобы те более не предпринимали никаких действий, и остановил жестом маллов, которые послушались и лишь тесно обступили его, угрюмые, готовые ко всему.

— Что случилось? — спросил Бредерой одноглазого, отважно взяв его клинок и опустив к земле.

— Кого ты сюда привел? — едва сдерживая ярость, прошипел тот. — Это враги!

— Все авидроны, бесспорно, — враги, но эти люди — друзья, они с нами, поверь! — урезонивал его раздосадованный Бредерой.

— Берегись, Бредерой, иначе я решу, что и ты с ними заодно! — Единственный глаз Ахлероя завращался, засверкал, рассыпаясь искрами гнева. — Клянусь Якиром, это лазутчики, подосланные убийцы. Однажды один из них, вот этот, уже пытался лишить меня жизни! Именно тогда я остался без глаза. Скажи, Бахи!

Из толпы, небрежно расталкивая воинов, вышел молодой малл, одетый в меха и увешанный дорогим оружием. Он бросил на ДозирЭ короткий взгляд, полный ненависти.

— Да, это так, — сказал он. — Я тому свидетель.

Маллы загомонили: «Смерть подлому авидрону! Смерть, смерть!» Бредерой, весьма удивленный, вопросительно посмотрел на ДозирЭ и объяснил ему по-авидронски, о чем идет речь.

— Что ты на это скажешь?

ДозирЭ вдруг обезоруживающе улыбнулся и отвечал, открыто глядя маллу прямо в глаза:

— Всё это правда, вождь. Несколько лет назад, будучи в Грономфе, я зашел в кратемарью. Там я встретил трех маллов, которые сначала избрали меня объектом своих насмешек, а затем неожиданно атаковали. Я вынужден был защищаться, мы схватились, и мне удалось некоторое время продержаться. Однако потом явились стражи порядка, и всем нам — и мне, и этим храбрым воинам, пришлось несладко. Вот и все, что я могу об этом сказать. Добавлю, что именно после той схватки и начались все мои неприятности с властями, благодаря которым ты меня сейчас и видишь перед собою.

Бредерой слегка кивнул головой. ДозирЭ понял, что объяснил всё достаточно убедительно. Впрочем, он и в самом деле сказал правду. Разве он здесь не из-за той глупой стычки?

— Он говорит правду? — обернулся Бредерой к Бахи, который, как и многие маллы, понимал авидронский язык и умел изъясняться на нем достаточно связно.

— Да, — помедлив и покосившись на взбешенного Ахлероя, не совсем уверенно отвечал тот…

Бредерой и Ахлерой некоторое время спорили. Оба старались сдерживаться, но довольно безуспешно. Это была искрометная малльская перепалка, в которой ДозирЭ, как ни старался, уже не мог разобрать ни слова. Одно время казалось, что вожди сейчас схлестнутся между собой, однако Ахлерой вдруг успокоился, сунул клинок в ножны и, бросив ДозирЭ: «Я тебя всё равно убью!», — быстро удалился.

ДозирЭ и Идал тоже убрали свои кинжалы. Маллы, искренне сожалея, что так и не увидели крови презренных коротковолосых, нехотя разошлись.

Друзья вернулись в жилище, где застали очень взволнованную Зару. На ней не было лица.

— Что с тобой? — спросил ДозирЭ, коверкая малльские слова.

Девушка изумленно встрепенулась, не ожидая услышать от человека с равнины родную речь.

— Я… — робко заговорила Зара, потупив взор, — я очень испугалась.

— Так ты всё видела? Ты испугалась за нас?

Щеки девушки налились пунцовым румянцем, ее руки не находили себе места. Вдруг она подняла голову. Ее глаза в этот момент были особенно хороши.

— Я испугалась за твою жизнь и за жизнь твоего друга. Ахлерой, он… он очень жестокий, очень. Он не щадит никого. Бойся его, как жала золотохвостки. Беги отсюда скорее, иначе навсегда останешься в этих горах.

— Почему ты о нас беспокоишься? — спросил молодой человек, не обращая внимания на рассерженный взгляд Идала, который был озабочен тем, что ДозирЭ выдал свое знание малльского наречия.

— Потому что… потому что…

Зару вдруг позвали с улицы, и она выбежала вон, вроде бы даже обрадованная тем, что ей не потребовалось отвечать на последний вопрос.

Вечером ДозирЭ, Идал, Бредерой и Ахлерой отправились в Верхнее Бахет-меги, чтобы встретиться с великим Аквилоем. Стареющий вождь принял посетителей в жилище, вырубленном в отвесной гранитной скале. Еще в Нижнем Бахет-меги по настоянию Ахлероя авидронам завязали глаза. Им пришлось долго ехать на лошади, ведомой за повод, потом идти, держась за руку провожатого, потом вслепую карабкаться по крутым склонам. Повязки сняли лишь тогда, когда авидроны предстали перед Аквилоем — наиболее влиятельным вождем горных маллов, человеком, к которому прислушивается сам Инфект Авидронии.

В просторной пещере с высокими мрачными сводами горели яркие огни, освещая изображенные на стенах загадочные знаки. Пол был накрыт толстыми шкурами; идолы малльских богов отбрасывали уродливые пляшущие тени. Помимо самого Аквилоя, седеющего мужчины с правильными мужественными чертами лица и властным, но усталым взглядом, в зале присутствовали белобородые — шесть древних стариков, молчаливых и гордых. Один из них, обладатель самой длинной снежной бороды, шевелил губами, видимо, повторяя молитвы, и глядел в одну точку.

Бредерой, первым приблизившись к Аквилою, рассказал ему о приведенных им авидронах и о ценном оружии, которое у них есть. Не забыл упомянуть и о том, что в полной мере испытал чужаков и всецело уверился в искренности их помыслов.

После Бредероя слово получил Ахлерой, который весьма эмоционально поведал своему могущественному отцу, что эти коротковолосые — предатели, что их следует посадить на собачью цепь, кормить только падалью и держать в конуре до тех пор, пока они не превратятся в животных. Что никакого оружия, о котором идет речь, у них нет, и всё это только тонкая игра, рассчитанная на то, чтобы Грономфа смогла наконец поймать маллов за руку, обвинить их во всех грехах и лишить последних шансов на обретение свободы и независимости. При этом, однако, Ахлерой постарался ни в коем случае не задеть Бредероя, наоборот, в самом конце своей речи он высказался о нем, как о самом преданном делу маллов-горцев вожде.

ДозирЭ, призвав на помощь все свои скудные познания в малльском наречии, с трудом осмыслил только что сказанное. При этом он машинально положил руку на бедро, чтобы почувствовать успокоительную холодную твердь кинжала, но тут вспомнил, что маллы не позволили ему и Идалу взять с собою какое-либо оружие. И он в отчаянии прикусил губу.

Хозяин пещеры поднялся со своих шкур и приблизился к сумрачному Ахлерою, глядевшему на отца почти вызывающе.

— Что с тобой, сын мой? Ты всё еще говоришь о свободе? — вдруг вспыхнул Аквилой. — А разве сейчас ты ее не имеешь? Разве кто-то принуждает тебя делать то, что ты не хочешь? Разве кто-то заставляет тебя выплачивать дань? Разве твои исконные земли заняты чужаками? Разве твоя жена и дети угнаны в рабство? Неужели ты не понимаешь, что, если б авидроны захотели нас покорить, они давно бы это сделали без всякого повода?

— Нас покорить невозможно! — высокопарно буркнул себе под нос Ахлерой.

— Этот вздор ты оставь для своих молодых воинов. За тридцать с лишним лет жизни ты так ничего и не понял, Ахлерой. Ты слепо ненавидишь авидронов, ты преследуешь их, ты проливаешь кровь. Одновременно с этим ты требуешь к себе уважения, хочешь получать дары и много золота. Разве так бывает? Признаюсь тебе: я тоже не люблю авидронов. Но они пришли, они здесь, они уже возвели свои могучие укрепления. И теперь никуда от них не укрыться, никак не избавиться. Со всем этим нужно просто смириться. Как смирились наши мудрые предки… Тем более что сейчас они нас не трогают — просто хотят защитить себя, а может быть, и нас от нашествия флатонов…

— Мы с флатонами не ссорились и не нуждаемся в защите от них. Скорее, наоборот, — опять не сдержался Ахлерой.

— О горе, ты погубишь наш народ! — обреченно воскликнул Аквилой. — Якир, почему ты не помог мне наставить сына на путь истинный?!

Белобородые зашевелились, явно одобряя слова своего вождя и строгими взглядами укоряя его неразумного отпрыска. Ахлерой покраснел, набычился, но всё же покорно опустил голову, не смея после всего услышанного прямо глядеть в лицо отцу.

Аквилой успокоился так же мгновенно, как и вспылил. Он подошел к авидронам:

— Так что вам от меня надобно?

Бредерой перевел вопрос. ДозирЭ объяснил, что у них есть оружие и они хотят за него сто пятьдесят берктолей.

Аквилой слушал бесстрастно, ни один мускул не дрогнул на его лице. Выслушав, он требовательно спросил:

— Где вы его взяли?

— Это не имеет значения, — вновь отвечал молодой человек. — Просто мы продаем, а вы — покупаете…

Аквилой повернулся к Бредерою и долго с ним беседовал. Из разговора стало понятно, что малльские племена испытывают крайнюю нужду в хорошем оружии и готовы на многое ради того, чтобы достойно вооружиться. Бредерой просил хозяина гранитной пещеры купить это оружие и раздать его малльским воинам-горцам, а еще клялся богами, что купленные мечи и кинжалы не будут направлены против авидронов, а послужат защите миролюбивых малльских селений от набегов «необузданных» маллов и «диких» иверегов. При этом пятую и лучшую часть оружия он обещал отдать самому Аквилою.

— Хорошо, — наконец сказал великий вождь и, величественно встав перед авидронами, добавил несколько высокомерно: — Завтра вы получите деньги. Но помните: если ваше оружие принесет маллам несчастье, вы будете жестоко наказаны…

Чтобы дождаться обещанных денег, возвращение в Карле Ролси пришлось отложить. Прошел день, другой. Золота всё не было. Однажды поздно вечером в Бахет-меги вспыхнули десятки костров и во всю мощь заиграли задиристые музыкальные луки. В жилище, где коротали время ДозирЭ и Идал, заглянул Бредерой. От него пахло шилой, и он был необыкновенно весел. Вождь рассказал, что в селении началась «Ночь невест» — один из самых любимых малльских праздников, который отмечается раз в год и длится всего одну ночь. Бредерой пригласил их посмотреть на это увлекательное зрелище, а чтобы ничего худого не случилось, приставил к авидронам внушительную стражу из числа своих сторонников.

Сегодня мужчинам-маллам, которые убили не меньше трех врагов — всё равно кого, — представлялась возможность выбрать невесту, а при наличии других претендентов на девушку они должны были собственной силой и ловкостью доказать свое право обладать ею. После этого родителям предлагался достойный выкуп, и только тогда обреталось законное право увести избранницу в свое жилище. Если родственников невесты жених не устраивал или предлагаемый выкуп казался им недостаточным, а также если сама избранница была решительно против такого замужества, отец невесты мог выставить специального бойца — гейтера, который должен был в схватке победить жениха и таким образом освободить девушку от каких-либо притязаний с его стороны. Гейтером мог выступить любой человек. Чаще случалось, что недовольные сородичи приглашали наемных состязателей, которые брали за свою услугу немалую плату, но почти всегда побивали жениха.

На сегодняшний праздник съехались мужчины из многих малльских селений, и всё же на семьдесят пять невест пришлось только шестьдесят девять женихов. Некоторыми девушками никто не заинтересовался, и их, обливающихся слезами, увели с места событий опозоренными, однако трем юным красавицам повезло, и они сияли от гордости: за право обладания каждой из них взялись биться по десятку самых сильных и самых богатых мужчин, даже несколько молодых вождей.

Явившись на праздник, ДозирЭ с удивлением обнаружил, что одна из невест — Зара. Четырнадцать молодых честолюбивых горцев, очарованные девушкой, выбрали именно ее и готовились сразиться друг с другом.

Наконец начались состязания, и за их ходом внимательно наблюдали все жители селения Бахет-меги и гости из других деревень — всего несколько тысяч человек. Подогретые шилой зрители вели себя весьма эмоционально, шумно переживая за тех, кого поддерживали. Маллы-женихи гонялись с арканом за горным козлом, скакали на лошадях, пытаясь обогнать друг друга, стреляли из лука по выпущенным куропаткам, взбирались наперегонки по крутым каменистым склонам, разрубали парангами толстые стволы деревьев. Когда из претендентов оставалось только двое, они надевали толстые шерстяные паррады, нахлобучивали на головы деревянные шлемы и брали в руки длинные крючковатые дубины особой формы — куржи. После этого мужчины заходили в специальный песчаный круг, отделенный глубоким рвом, наполненным водой, и вдохновенно колотили друг друга, пытаясь выбить соперника из круга или одержать верх внутри него. Случалось, что неудачливого бойца забивали до полусмерти еще до того, как он успевал попросить пощады. Но всё же чаще неудачники к вящему удовольствию зрителей оказывались в воде, после чего с трудом вылезали на берег под всеобщий хохот и довольно злые насмешки.

За соблюдением всех правил обряда пристально следил сам Аквилой, окруженный внушительной свитой, состоящей из белобородых, дружественных вождей и знатных воинов.

Сгустилась ночная тьма. Хомея и алмазные звезды осветили величественные горы. ДозирЭ с восхищением огляделся, процитировав несколько строчек из Урилджа, но Идал лишь поежился: невидимым призраком с вершин спускался холод, неслышно подбирался злодейской поступью, обволакивая молочным налетом всё вокруг. Изо рта пошел пар. Через некоторое время авидроны уже с завистью смотрели на теплые паррады маллов, проклиная свои великолепные, но бесполезные одежды.

Последней девушкой, которой сегодня предстояло обрести мужа и хозяина, была Зара. Претенденты состязались очень упорно. Не желая уступать друг другу, «сражались» ожесточенно, до конца. Выбыл молодой малльский вождь с равнины, который приехал сюда вместе с братьями, проделав трудный путь по горным тропам; не выдержал натиска своих соперников славный воин и друг Ахлероя молодой красавец Бахи. Сильнее и проворнее всех пока выглядел Орунг — высокий, грузный и свирепый с виду малл, прибывший издалека. Он был невероятно могуч, и местные жители тут же нарекли его «чернобородым чудовищем».

— Бедная Зара, — искренне огорчился Идал, — неужели она попадет в лапы этого жуткого дикаря?

— А ты бы хотел, чтобы она попала в твои лапы? — грустно улыбнулся ДозирЭ.

— Я был бы не против. Впрочем, девушка пренебрегла моими знаками внимания. Когда ее чудесный черноокий взгляд обращался в нашу сторону, он останавливался прежде всего на твоем лице.

— Что ж, ты всегда проявлял завидное равнодушие к прелестным грономфским женщинам, а ведь сколько раз они мечтали о твоей благосклонности, — отвечал ДозирЭ. — Захоти — и любая из них была бы твоей. Но ты расточительно пренебрег всеми ими, обратив свой взор именно на ту, обладание которой просто невозможно. Здесь, в этом дикарском селении на краю земли, мы не в силах что-либо сделать. Здесь мы чужаки — таковы суровые обычаи этого народа…

Пока друзья беседовали, расположившись на толстых шкурах и время от времени потягивая из деревянных чаш горькую шилу, чудовище Орунг избавился от всех своих соперников. Последнего из них он жестоко поколотил куржем и пинком ноги столкнул в водяной ров.

ДозирЭ с жалостью посмотрел на Зару — девушка была в ужасе, перспектива навсегда покинуть родную деревню и стать жалкой рабой этого свирепого гиганта явно страшила ее. Рядом с ней стоял ее отец и несколько родственников — все они были очень встревожены. Тут молодой человек поймал отчаянный взгляд юной маллки, и сердце ужалила какая-то странная боль.

Бородатый малл представил свой выкуп, разложив на земле меха, оружие и украшения. Толпе плата за такую красивую девушку показалась более чем скромной, раздался смех и обидные выкрики. Орунг окинул тесные ряды зрителей тяжелым взглядом, насмешники смолкли и спрятались за спинами соплеменников.

Отца и родственников Зары выкуп не устроил, и они наняли гейтера, пообещав ему за победу двух баранов. «Чернобородое чудовище» разделалось с ним почти мгновенно и безо всякого труда. Всего в крови, с пробитой головой, гейтера унесли прочь. Больше желающих не нашлось.

Несчастная девушка была уже не в силах сдерживать слезы. Она посмотрела на отца, который стыдливо опустил глаза, оглянулась вокруг, тщетно ища у сородичей поддержки, и тут вновь столкнулась глазами с ДозирЭ…

Аквилой уже был готов признать окончательную победу Орунга, но тут случилось невероятное. Вперед вышел коротковолосый, один из тех, кого привез с равнины друг Ахлероя Бредерой, и изъявил желание выступить гейтером. Маллы ахнули.

— Ты с ума сошел! — Идал схватил друга за плечо.

— Пожалуй, — отвечал тот, рывком высвобождая руку.

Тут началось всеобщее волнение. Все спорили, перебивая друг друга; некоторые приветствовали смельчака, другие выказывали ему презрение. Казалось, что вот-вот произойдет что-то ужасное. Вдруг на середину шагнул одноглазый Ахлерой и сказал, едва сдерживаясь, что коротковолосые ни под каким видом не имеют права принимать участие в древних малльских обрядах.

Степенный Аквилой, с присущей ему мудростью, выслушал всех. Когда маллы наконец смолкли и оборотились в его сторону, он, рассудив, заявил, что закон предков говорит лишь одно: гейтером может быть любой…

Люди Бредероя помогли ДозирЭ облачиться в «доспехи» и вручили ему дубину. Он вышел в круг и едва увернулся: бородатый силач без промедления набросился на него, целясь в грудь. Впрочем, через мгновение зрители смогли по достоинству оценить не только смелость авидрона, но и его ловкость. ДозирЭ змеей скользил вокруг чернобородого чудовища, нанося ему массу несильных, но метких ударов. Его противник отмахивался, бил дубиной со всей силы, но никак не мог попасть в цель. В конце концов ДозирЭ окончательно закружил Орунга, и вскоре тот не удержался — оступился и всей бычьей тушей рухнул в ров, выплеснув из него добрую половину воды. Все зрители, стоявшие поблизости, оказались мокрыми с ног до головы. Раздались крики, смех, веселая ругань.

К счастливому ДозирЭ подошел отец Зары и предложил щедрую плату за «спасение» дочери. Нитерой, оказавшийся рядом, перевел слова соплеменника. Молодой человек поблагодарил малла, но отказался от вознаграждения. Все, кто стоял поблизости и слышал этот разговор, были удивлены.

ДозирЭ глянул на Зару. Она смотрела на него благодарным и преданным взглядом, говорящим о многом…

На Бахет-меги опустилась темная ночь, но праздник только набирал силу. Тридцать три местных девушки собирались поутру покинуть свои жилища. Шила лилась рекой. Пылали костры, бесновались музыкальные луки. Дикие страстные танцы сменяли друг друга. Никто не уходил, даже дети.

Постепенно ДозирЭ и Идал забыли, что находятся в стане неприятелей, так захватило их всеобщее веселье. Друзья опомнились только тогда, когда вдруг почувствовали боль — ДозирЭ схватился за голову, а Идал — за плечо. Оглянувшись, они увидели мальчишек во главе с Рахмеем, которые с небольшого расстояния швыряли в них заранее приготовленные глинистые комья земли. Истощив запасы «метательных снарядов», наглецы юркнули в толпу. ДозирЭ было погнался за одним из мальчишек, но быстро убедился, что сорванца и след простыл. Тут он увидел Зару, которая стояла в толпе таких же, как и она, юных малльских девушек. Заметив молодого человека, она поспешила оставить подруг и смело к нему подошла.

— Спасибо тебе, храбрый инородец, — прощебетала она по-малльски нежным голоском. — Ты спас меня от верной погибели.

Тонкая, как ствол эйкуманги, черноволосая дикарка показалась в этот момент ДозирЭ настолько очаровательной, что он смутился, покраснел и не нашелся что ответить.

— Я должен был тебе помочь, — наконец выдавил он.

— Ты мужественный воин, и… — Зара запнулась, — и ты… ты самый великодушный мужчина из тех, кого я видела. Маллы — они все не такие — они жестокие. А ты добрый и… и красивый. Я могла бы только мечтать о таком хозяине… Вот если бы ты участвовал в выборе невест… Однако тебе не позволят…

— Есть и другая причина, моя маленькая дикарка, — совсем растаял от сладких слов ДозирЭ. — У меня уже есть избранница. Она находится далеко-далеко, там, за горами, и ждет меня.

Зара заметно расстроилась.

— И ты любишь ее? — спросила она, опустив глаза.

— Да, очень…

— Жаль…

— Не огорчайся, — сказал ДозирЭ и поцеловал девушку в ее горячий лоб, едва прикоснувшись к нему губами. — Когда-нибудь твоим мужем станет красивый и храбрый воин из богатого селения. Он посадит тебя к себе на лошадь и увезет туда, где все живут в мире, где тучные нивы, где все люди счастливы.

— Наверное, ты из такой страны?

— Да…

И в этот момент ДозирЭ получил сокрушительный удар по голове и полетел на землю.

Глава 46. Битва под Масилумусом

Блестящий Лигур, немеркнущая надежда своих соотечественников, нынешний Великий Полководец, сменивший на этом посту Кровавого Седермала, во всех делах следовал нескольким принципам. Эти принципы были изложены и до него в известных военных трактатах. Но он, участвовавший в нескольких кампаниях и десятках сражений, не только одержавший множество славных побед, но и познавший горький опыт сокрушительных поражений, считал их своими, взлелеянными в тяжелых походах и политыми собственной кровью.

После удачного штурма Кадиша авидронские партикулы еще долго пребывали в эйфории. Когда же три грономфские армии, возглавляемые Лигуром, застряли в густонаселенной Центральной Иргаме, с ее бескрайними просторами, где столкнулись с ожесточенным сопротивлением, полководец обратился к первому своему принципу: Когда очень спешишь — не торопись. Несмотря на давление Совета Пятидесяти, желавшего скорее увидеть свои партикулы под стенами Масилумуса, он теперь не горячился, понимая всю пагубность спешки: один за другим долгими осадами покорял города, уговором и мечом захватывал обширные местности, вытеснял из лесов «дикие отряды», брал под свой контроль сухопутные и водные пути. Там, где проживали примитивные племена, он договаривался с вождями или стравливал их и постепенно распространил свою власть на огромные территории. Теперь все эти выжженные огнем земли беспрекословно подчинялись ему.

Верховный военачальник иргамовской армии Хавруш стоял с основными силами где-то под Масилумусом и не решался нападать на авидронов: ему требовалось время, чтобы прийти в себя после всех тяжелейших поражений. Но его отдельные партикулы или небольшие армии не давали покоя передовым отрядам противника. Впрочем, всевозможные уловки Лигура: ложные отступления, засады, мнимое ослабление какого-нибудь гарнизона — неминуемо заставали врасплох масилумусских военачальников. Произошло четыре незначительных по масштабам этой войны сражения, где каждый раз воины Тхарихиба, имея значительное превосходство и самонадеянно рассчитывая на скорую победу, сначала неистово атаковали, потом получали неожиданно крепкий отпор, терялись и вскоре вынуждены были спасаться отступленьем. Нельзя сказать, что иргамовские полководцы были настолько глупы и не предпринимали ответных мер. Но Лигур слишком хорошо усвоил свой второй принцип: Будь осторожен, выжидая неосторожности противника. Он всегда имел исчерпывающую информацию о передвижениях неприятеля, и его невозможно было застать врасплох. Лишь действия одного иргамовского отряда ставили многоопытного Лигура в тупик. Какие бы усилия он ни предпринимал, они оказывались тщетными. То было воинство под предводительством молодого иргамовского либерия Дэвастаса, за голову которого еще во время штурма Кадиша Алеклия назначил весомую награду. Дэвастас, возглавляя сравнительно небольшой отряд, всегда доставлял столько неприятностей, сколько не в состоянии была принести целая армия. Он стремительно прорывался — неожиданно, дерзко, — больно жалил (о его жестокости ходили легенды) и тут же бесследно растворялся в лесах. Лигур поклялся во что бы то ни стало изловить его и предать лютой смерти.

Долгое время обе стороны — авидронская и иргамовская — были заняты сложными маневрами, полными тактических ухищрений, никто не хотел рисковать, так что поход окончательно превратился в затяжную дорогостоящую кампанию. Лигур продолжал медленно продвигаться вперед, оставляя за своей спиной дымящиеся развалины некогда цветущих городов. Стремясь обеспечить себе надежный тыл, он беспощадно расправлялся с не покорившимися ему, подавлял восстания, выжигал каленым железом саму мысль о сопротивлении. Некоторые провинции обезлюдели так, что за несколько дней пути там не встречалось ни одного человека. Прекрасно понимая, что Пути сообщения решают все, Лигур прокладывал дороги, строил мосты, возводил в пустынных провинциях укрепленные заставы, коды и новые крепости.

Ему приходилось осаждать много городов, и здесь он прибегал к штурму только в исключительных случаях, что также необыкновенно затягивало ход событий. Но он знал, что никогда не позволит сопернику победить себя, если постоянно будет помнить о еще одном наиважнейшем правиле: Ни при каких обстоятельствах не допускай значительных потерь. За последние два года Великий Полководец уже потерял десятки тысяч цинитов: слишком широко простиралась Иргама, слишком много имела воинов, слишком часто всё местное население поддерживало свою армию, вступая в отряды ополчения. Впрочем, все эти потери Лигуру удавалось восполнить, и к тому же они были несоизмеримы с уроном, который понес враг.

Полководец Лигур иногда мог казаться неповоротливым и медлительным, но только тогда, когда сам старался ввести в заблуждение врага. А в действительности, следуя еще одному своему принципу: Всегда используй соответствующие делу средства, он создал из пеших и конных воинов небольшую подвижную армию численностью шестьдесят тысяч человек. С ней вместе он налегке устремился по бездорожью навстречу стотридцатитысячной армии, посланной в помощь Хаврушу «Землями Свободных воинов». Иргамовские союзники были в большинстве своем тяжеловооруженными и тащили за собой неподъемный обоз, а также полторы тысячи метательных механизмов и пятьсот штурмовых передвижных укреплений наподобие авидронских валил. Союзников сопровождало еще около сорока тысяч человек всякой обслуги и к тому же бесчисленные торговые караваны и тысячи люцей. Помимо этого, вместе с каждым знатным воином следовал его собственный лагерь: двадцать-тридцать повозок, груженных лагерными принадлежностями, вооружением и личным имуществом, многочисленная свита, женщины с детьми (у богатых воинов считалось обычным иметь не меньше трех жен), домочадцы, десятки рабов.

Лигур проделал за три дня сто восемьдесят итэм и внезапно объявился в хвосте колонны «Свободных воинов», которым даже и в голову не пришло организовать охранение. Легкая победа достигается только неожиданным маневром — еще одна заповедь Лигура. На неудобной для сражения пересеченной местности начался беспорядочный бой. Лигур не дал возможности противнику применить метательные механизмы; воспользовавшись неразберихой, атаковал стремительно, на одном дыхании, нанеся главный удар своим правым конным флангом. Вскоре армию «Земель Свободных воинов» наголову разбили и сорок пять тысяч цинитов взяли в плен.

Великий Полководец на этом не остановился и, отправив пленных и захваченное имущество в свой лагерь, продолжил рейд. Через десять дней он был уже в самой отдаленной части Иргамы, за спиной у Тхарихиба, в местности, где население едва знало о войне, продолжая жить беззаботной мирной жизнью, и посеял там панику и разорение. Вскоре он встретился в степи со стотысячной объединенной армией наемников, шедших на помощь Масилумусу, и разбил и ее. Потом он дал еще несколько сражений, в последнем из которых Лигуру не повезло: его армию загнали в леса, и даже пополз слух, что Лигура разгромили, а сам он погиб в одной из стычек. Но Лигур не был бы Лигуром, если б и на такой случай не имел подходящего правила: Никогда не допускай полного поражения, своевременно выходи из боя. В результате, месяцем позже, полководец как ни в чем не бывало объявился в своем лагере — он сумел вырваться из окружения, сохранив при этом большую часть войск. Словом, Если сил намного меньше — уклоняйся.

Итак, по прошествии почти трех лет со дня осквернения иргамами авидронского города Де-Вросколя любимец Инфекта Лигур, удивительно способный, невероятно удачливый и, по признанию большинства знатоков, один из самых талантливых полководцев современности, захватив множество городов, обратив в рабство не меньше трех миллионов иргамов, возведя шесть крупных авидронских крепостей и протянув десятки новых авидронских дорог, стоял с четырехсоттысячным войском неподалеку от Масилумуса и с нетерпением поджидал Божественного. Под пятой Авидронии находилось две трети земель Иргамы.

По указанию Инфекта Лигур наконец собрал воедино все свои силы, но тем не менее численность армии была недостаточна. Слишком много партикул стояли гарнизонами в захваченных землях. Великий Полководец уже знал, что в лагере Хавруша, который расположился на пути в Масилумус, находится пятьсот тысяч воинов. Это означало, что после всех поражений, после всего того ужасного ущерба, который нанесла Иргаме трехлетняя война, Тхарихибу и его брату Хаврушу всё же удалось буквально воскреснуть из пепла и вновь собрать гигантское войско. Теперь Лигур не без тревоги гадал: сколько воинов приведет с собой Алеклия? От этого во многом зависела судьба предстоящего сражения, да и успех всего похода.

Решающая битва давно назрела. Ни иргамы, ни авидроны более не хотели вести утомительные позиционные игры. Обе стороны были уверены в своих силах и жаждали последней смертельной схватки.

Божественный не спешил, в Авидронии начались Грономфские Атлетии, и он не только на месяц отложил свой поход, но и приказал Лигуру на время состязаний приостановить все боевые действия, сражаться только в случае крайней необходимости.

Наконец Инфект прибыл. К великой радости Лигура, с ним пришло более двухсот тысяч воинов, и это означало, что авидронская армия будет серьезно превосходить в численности иргамовское войско. Теперь можно биться.

Касательно войны Алеклия тоже имел свои принципы. Первый из них звучал примерно так: Война нужна только тогда, когда политические методы уже не способны помочь в достижении нужных целей. Прекрасно понимая, что любая война — крайне сложное и весьма дорогостоящее мероприятие, где исход неясен, а будущая выгода весьма туманна, Инфект делал всё возможное, чтобы избежать прямого противостояния, и пытался отстаивать интересы страны доступными «мирными» способами. Ведь даже при всем своем могуществе Авидрония была не способна воевать со всеми подряд. Чаще всего он добивался того, что хотел, и здесь не последнюю роль играло золото. Золото — безупречное, самое действенное оружие дипломатии.

Алеклия даже научился договариваться с заносчивыми и необыкновенно неуступчивыми предводителями полудиких племен. Количество же послов при дружественных интолах, инфектах, вождях, всяких Советах во времена правления Алеклии достигло величины неимоверной — почти тысячи человек. Для каждого из них в стране пребывания был выстроен дворец, каждый имел на содержании пышную свиту, роскошный выезд и множество слуг и обходился казне не менее чем в пятьдесят берктолей в год.

Когда становилось ясно, что войны не избежать, Алеклия вспоминал свой основополагающий принцип: Разорви союзы противника. Однако с Иргамой Алеклия мало чего добился. Тхарихиба открыто поддерживал Берктольский союз, едва ли не все страны на побережье Бесконечного океана — среди них старинные соперники Авидронии, богатые, сильные государства: Бидуния, Пириновский союз интолий, Вана Пенатори и «Земля Свободных воинов». Десятки племен и свободных городов. Существовали также сведения о связях иргамов с флатонами. Благодаря этому Масилумус по донесениям Вишневых только за последний год получил от союзников не меньше двух миллионов берктолей, без счета зерна, двести тысяч повозок с разными припасами, много лошадей, оружия. На деньги союзников приглашались наемные армии, укреплялись города, возводились крепости, изготавливались в построенных в кратчайшие сроки мастерских двигающиеся башни, валилы, метательные механизмы, боевые воздушные шары. Союзные войска и наемные отряды значительно увеличивали численность противостоящих Авидронии армий. Слава Гномам, что Лигур разбил «Свободных воинов» и большое войско наемников.

Алеклия умел воевать и испытывал к военным кампаниям страсть особого рода. Никто даже не догадывался, что, занимаясь мирными делами, он чаще скучал, а когда собирался в поход, испытывал пьянящий подъем необыкновенной силы. Поэтому, если уж дело доходило до войны, он брался за работу с великой охотой, а холодок страха в груди только раззадоривал его. Относясь с уважением к известным воззрениям Лигура, Божественный всё же чаще повторял о военной стратегии всего одну знаменитую фразу: Преврати бедствия в выгоды.

Соединившись с Лигуром, Алеклия, легко преодолев долгий путь, остался очень доволен проложенными дорогами и их охранением. Он привел с собой необыкновенной величины обоз с огромным количеством снаряжения и припасов и дал невиданный по размаху пир, который длился несколько дней и чередовался с массовыми состязаниями и моленьями. Потом он провел маневры и, наконец, приказал армии выдвигаться и сам вместе с Белой либерой присоединился к авангарду.

Вскоре на его пути встал небольшой, но хорошо защищенный иргамовский город. Алеклия хотя и торопился, но, не желая оставлять за спиной враждебные силы, приступил к его осаде, очень быстро возведя вокруг города невиданной мощи укрепления. Не прошло и трех дней, как в шатер Божественного, занимавшегося в это время онисами из Грономфы, явились переговорщики, которых направили горожане. Увидев Инфекта Авидронии, посланцы очень удивились и стушевались, и только чуть погодя один из них, самый храбрый, вышел вперед и сказал, заикаясь от страха, что на стенах города сейчас находятся семьдесят тысяч защитников, готовых к бою. И это не считая женщин и детей, которые в случае крайней опасности, несомненно, примут участие в обороне города. Так что все до одного горожане готовы драться и, если потребуется, умереть!

— Значит, вы все умрете, — не поднимая головы и не отрывая взгляда от свитков, безразлично ответил Алеклия. Переговорщики насупленно замолчали, однако смельчак продолжил свою речь, упирая прежде всего на то, что город штурмовать невозможно. Еще хорошо, что, разволновавшись, он позабыл едва ли не все заранее приготовленные доводы и не отнял у правителя слишком много времени.

— У нас еды на десять лет! — закончил он.

— Значит, вы умрете на одиннадцатый год, — продолжая заниматься государственными делами, отвечал Алеклия.

Авидроны везде и всегда придерживались одного правила: если город сдавался, они никогда не трогали гарнизон и население. Если же приходилось брать город в осаду или штурмовать, воины Инфекта всегда доводили дело до конца, сколько бы времени на это ни требовалось. Захватив город, они обычно уничтожали цинитов и всех, кто оказывал сопротивление, а жителей обращали в рабство. Город при этом почти всегда разрушался до основания. Зная о таком постоянстве авидронов, многие города сдавались, как только на горизонте показывались авидронские знамена.

Переговорщики, угрожая отчаянным сопротивлением, ушли, но вскоре городские ворота покорно распахнулись.

Не имея более препятствий, Алеклия совершил последний бросок и однажды вечером остановился неподалеку от Волчьего ручья, сразу за которым стояли готовые к сражению иргамы. Их войска расположились на открытой, ровной местности, так что всё было видно как на ладони. Береговую полосу занимали пешие и конные лучники и метатели. Чуть дальше виднелись могучие метательные механизмы, вокруг которых расположились отряды воинов на колесницах. За ними ровной линией, едва ли не на ширину всего построения, стояли валилы. Далее, в ста шагах, чернел основной строй — знаменитый иргамовский монолит. Он растянулся по фронту примерно на три тысячи шагов, а глубиной был не меньше пятидесяти рядов. Это примерно сто пятьдесят тысяч тяжеловооруженных воинов. Прямо внутри монолита на равном расстоянии друг от друга высились десятки куполов. Они господствовали над всей местностью. Алеклия с сожалением отметил, что Хавруш не только уловил эту бесценную идею, состоящую в укреплении боевого строя движущимися башнями, но и пошел значительно дальше — усилил ими и без того мощный монолит, разместив купола внутри строя. Как разбить такую фалангу?

Основная часть конницы иргамов разместилась по флангам и в засаде. Знаменитая Дворцовая конница — Синещитные — стояла в резерве, прикрывая собой иргамовский лагерь. Еще иргамы имели тридцатитысячное ополчение и той же численности строй средневооруженных цинитов. И тот, и другой стояли во второй линии на флангах.

Авидроны возвели лагерь и укрепили его со всех сторон. Когда всё было готово, Инфект поспешил созвать военачальников. Главнейшие из них — Лигур, Дэс и Карис, все трое — герои кадишского сражения, заняли места в непосредственной близости от Божественного. В общей сложности собралось около семидесяти человек. После кадишских событий это было первое столь представительное собрание, и все про себя отметили отсутствие Кровавого Седермала — ныне ссыльного начальника кадишского гарнизона, без которого ранее не обходился ни один военный совет. Вскоре главный регистратор сообщил, что авидронская армия насчитывает шестьсот пять тысяч воинов, из которых сто пять тысяч — конница, триста шестьдесят тысяч — пехота, что она имеет десять тысяч метательных механизмов, не считая тех, которые установлены на четырех тысячах двухстах валилах, ста куполах и шестистах воздушных шарах. Также в распоряжении авидронской армии имеется тысяча двести колесниц и двадцать слонов. Наемников же всего пятьдесят тысяч. Многие из присутствующих не скрывали своего удовлетворения после такого известия…

Вскоре мнения разделились. Лигур предлагал немедленно атаковать. Дэс и Карис считали, что позиции иргамов неприступны, и даже если удастся победить, авидроны понесут гигантские потери. Надо уравнять шансы, а для этого следует отступить, совершить многодневный обходной маневр, подойти к Масилумусу с другой стороны и вынудить Хавруша принять бой в условиях и на позиции, где у него не будет столь очевидного преимущества.

— Вы правы, построение иргамовской армии безупречно, — отвечал хладнокровный Лигур, разглядывая макет местности с расставленными на нем фигурками иргамовских и авидронских отрядов. — Атаковать ее — всё равно что брать приступом крепость. Мощный широкий центр прикрыт Волчьим ручьем, вспомогательными силами, метательными механизмами, заградительными колесницами и валилами. Узкие фланги — не больше пятисот шагов каждый — надежно защищает конница. С обеих сторон — глухой непроходимый лес, где, как мы знаем, расположились засадные отряды. Всё это так, но давайте вспомним девиз лучшего полководца современности, нашего Бога и правителя: «Преврати бедствия в выгоды». Любой строй должен уметь двигаться: поворачиваться, разбиваться на части, отступать и наступать. Иначе что это за строй? Но, глядя на эти валилы, на огромный иргамовский монолит, мы видим, что он, как гребцы на галере, намертво прикован к своему месту, обречен на неподвижность в ходе всего сражения. Посмотрите! Понятно, что Хавруш задолго до этого дня выбрал место сражения, изначально решил обороняться и, поскольку считает, что наши фланговые удары, если таковые будут, ни к чему не приведут, приготовился, прежде всего, сражаться в центре. Здесь он и сосредоточил все свои силы. И действительно, разбить иргамов посередине, пожалуй, вряд ли возможно. Следовательно, нам незачем вообще атаковать центр…

Военачальники задумались, всматриваясь в позицию иргамов. Некоторые из них искоса поглядывали на Инфекта, пытаясь понять его отношение к сказанному. Однако лицо правителя, как часто это случалось в подобных ситуациях, было непроницаемо.

— Продолжай, — подбодрил Лигура Божественный.

— Я предлагаю лишь изобразить атаку в центре, по крайней мере, отбросить от Волчьего ручья легковооруженных метателей, чтобы они не мешали переправе конницы. И уничтожить иргамовские тяжелые метательные механизмы, столь неосмотрительно выдвинутые перед строем. По-моему, и то и другое сделать не так сложно. Основной же удар следует нанести на одном из иргамовских флангов — скорее всего, на правом. Он защищен на первый взгляд сильнее левого, но на самом деле имеет ряд существенных изъянов. И дело не только в слабом ополчении…

Лигур подробно объяснил, почему считает, что главный удар следует наносить именно на правом фланге иргамов. Когда он закончил, Алеклия вскользь выслушал еще несколько мнений, а потом встал и жарко произнес:

— Воины мои храбрейшие! Я явился сюда не для того, чтобы совершать долгие изнурительные маневры. Этим занимался два года Лигур. Я здесь, чтобы одним сокрушительным ударом разбить Тхарихиба, заставить его встать на колени, принять наши условия мира. Сегодня, как никогда, Авидронии нужна окончательная победа. Без нее мы не в состоянии сражаться с другими нашими врагами, без нее мы не сможем противостоять флатонам. Прежде чем вас собрать, я побывал в партикулах и говорил с цинитами. Все они жаждут сражения. Их боевой дух невероятно высок, к тому же все они подготовлены самым отменным образом. Да, конечно, мы можем отойти, выбрать более удобное место для битвы. Но в состоянии ли мы опять ждать? Не пора ли всё решить разом? Мы собрали здесь невиданное войско. Я не помню, чтобы численность авидронских армий была когда-нибудь так велика. Общее же количество наших метательных установок просто невероятно. Так почему бы нам, помолившись, сейчас же и не сразиться?..

Алеклия поддержал план Лигура, и другим военачальникам ничего не оставалось, как согласиться с ним. Против сражения были только представители народных собраний. Всегда кровожадные и нетерпеливые, требующие от Инфекта немедленных побед, сегодня они обвинили его в неразумной поспешности. Правитель лишь поблагодарил их за высказанное мнение, едва удержав готовые сорваться с языка язвительные слова.

Иргамы хотя и выстроились в боевой порядок, но ожидали нападения авидронов не раньше, чем через два дня. Воины Инфекта, в свою очередь, рассчитывали, что им, как и в прошлый раз, будет предоставлена возможность «помолиться к смерти», а также что Божественный произнесет перед партикулами торжественную речь. Но ничего этого не произошло. Уже за полночь Алеклия просто приказал Дэсу возглавить центр, Карису — правый фланг, а Лигуру — левый и немедленно атаковать, согласуясь с обсужденным планом. Шел сто пятый год восемнадцатый день тринадцатого месяца.

Может быть, впервые такая значительная битва начиналась при свете Хомеи. Ночью было не принято давать сигнал к бою, к тому же это запрещалось правилами Берктольского союза, однако Алеклия не желал более ждать, так же как и не собирался теперь соблюдать берктольские законы.

Первыми в бой вступила отличившаяся в кадишском сражении либера «Горные стрелки» под предводительством Дэса. Подкравшись к Волчьему ручью, циниты обрушили на врага шквал стрел с подожженными наконечниками. Иргамовские воины ответили тем же.

Волчий ручей, казалось, вдруг загорелся: так причудливо его мирно журчащие воды отражали беснующиеся в небе огни. Всё небо зарделось свирепствующими всполохами, а свет звезд померк в этом удивительном неистовстве мечущегося огня. Стрелы летели так густо, что тысячами с треском сталкивались, рассыпаясь искрами, и падали в Волчий ручей. Вода бурлила, густой пар обволакивал берега.

За фантастическим зрелищем с восхищением наблюдали и Алеклия, и Хавруш. Совсем недавно этих двух людей разделяли леса, поля, горы, реки, границы, города, народы, но теперь между ними было всего несколько тысяч шагов, а посередине безумствовал огонь. Алеклия, раздумывая о том, как сложится битва, не мог оторвать взгляда от Волчьего ручья. А Хавруш, стоявший на насыпном холме в окружении самых знатных военачальников, внешне спокойный и даже безучастный, на самом деле лихорадочно соображал, всё ли он сделал правильно, нигде ли не ошибся? С одной стороны, он был бесконечно доволен тем, что авидроны все-таки приняли его условия игры и еще до начала битвы обрекли себя на поражение: этот Божественный в кровь разобьет свой лоб о гранитную стену центра, тем более что он не знает и не может знать обо всех тех уловках, которые заготовлены иргамами. С другой стороны, слишком легко грономфский правитель на это согласился. Нет ли здесь какого-нибудь подвоха? Не придумал ли опять этот неуемный Лигур какую-нибудь гнусную хитрость? Не подкупили ли авидроны предводителей моих наемников? Или может быть, он привел с собою столько цинитов, что рассчитывает взять числом? Так или иначе, но Хавруш, наблюдая за картиной ночной перестрелки, вместе с радостью, наполнявшей грудь, испытывал какое-то незнакомое гнетущее чувство, похожее на тоску. И одновременно он переживал потаенную ненависть к своему великому брату — «лучезарному» интолу Тхарихибу, который наотрез отказался принимать участие в сражении и находился сейчас в Масилумусе, в своем дворце. Хавруш знал, что в этот самый момент Тхарихиб вместо того, чтобы в ожидании известий с поля сражения молиться о войске, о победе, беззаботно пирует, собрав всех своих лизоблюдов-приближенных, и этот пир постепенно перерастет в отвратительную пьяную оргию.

События между тем стремительно развивались. По обе стороны Волчьего ручья собралось такое количество рассыпавшихся на мелкие отряды легковооруженных воинов, что любая стрела, перелетевшая речушку, неизменно попадала в цель. Появились авидронские щитоносцы, они поспешили прикрыть высокими осадными щитами лучников и пращников, однако дружные залпы иргамовских метательных механизмов смели добрую половину из них.

Прибежали юркие низкорослые воины в красных плащах с желтым подбоем — это были лекари. Они смело бросались в самое пекло и оттаскивали раненых к своим повозкам.

Метательные снаряды иргамов летели так густо, что «Горные стрелки», опустошив всего лишь по нескольку колчанов, стали без сигнала медленно откатываться назад. Весь берег со стороны лагеря авидронов был уже усыпан телами их товарищей. Второй Полководец Дэс, увидев, что осталось от великолепной десятитысячной либеры, поспешил выслать им на помощь легковооруженных, состоящих при монолитах. В свою очередь, Алеклия, огорченный бессилием прославленных партикул и невиданными потерями, не обратив внимания на предложение одного из советников пока не поздно отступить, приказал Карису перейти Волчий ручей силами наемников-эйселлов, которые были ему приданы, а Лигура попросил как можно скорее отвлечь внимание от центра активными действиями своего фланга, для чего бросить в бой либеру метателей из «Армии Грономфы». Вскоре Дэс почувствовал, что давление на его партикулы ослабло.

«Горные стрелки», едва придя в себя, устыдились своего недостойного отступления и рвались в бой, обещая искупить вину кровью. Под их прикрытием к самому берегу подвели тысячи валил — в большинстве своем совершенно новые механизмы, в изготовлении которых использовался дорогой черный бутон — легкое и твердое, как камень, дерево.

Воины при валилах поспешили раскрыть «уши слона» — внешние боковые стенки, достаточно широкие и снабженные бойницами, и многие метатели укрылись за ними, чтобы стать менее досягаемыми для иргамовских стрел и свинцовых пуль. Валилы всё прибывали, и в некоторых местах образовывались целые линии «укреплений». Заработали метательные механизмы, сокрытые в чреве этих машин.

Их удар был настолько внезапным и сильным, что воины Тхарихиба попятились назад, оставляя после себя усыпанный телами, изуродованный, охваченный пламенем берег. Увидев это, авидронские пращники так воодушевились, что взобрались на крыши валил и оттуда продолжили осыпать дрогнувшего противника градом свинцовых пуль.

Стояла глубокая ночь, но было душно, даже жарко, словно в хорошо разогретых купальнях. То ли день ожидался сухой и знойный, то ли это просто пылала разгоревшаяся не на шутку бойня и ее всепожирающий огонь, мечущийся по земле и по воздуху в поиске всё новых и новых жертв. Пот ручьем лился по лицам измученных воинов…

Алеклия с благодарностью принял поднесенный ему горячий настой, сделал несколько глотков и причмокнул от удовольствия. Он передал чашу слуге и вновь обратил свой взор в сторону Волчьего ручья. С высоты верхней площадки купола он увидел, что авидронские метательные механизмы хотя и пострадали от иргамовских камней и зангний, но уже подвезены в центр позиций и установлены в ста — ста пятидесяти шагах от водной преграды. Одни из них готовились ударить почти в упор — по гуще врагов на противоположном берегу, другие, самые мощные, — нанести урон основному строю — воинам иргамовского монолита, находящимся в тысяче шагов отсюда. Вокруг, словно муравьи, сновали воины, землекопы, обозные, подручные.

Алеклия картинно шагнул вперед, чуть поднял руку, давая сигнал к атаке, и на некоторое время замер, великодушно позволяя угодливой свите, хмурым военачальникам и усердным летописцам запечатлеть в этот судьбоносный момент свой славный образ. Трубачи передали приказ, и первые огненные шары полетели на тот берег…

Хавруш всё это время внимательнейшим образом наблюдал за боем. Он даже ни разу не присел, что при его тучности было несколько странно, — только неотрывно глядел вдаль и тяжело сопел. Он находился в том заветном месте, откуда можно наблюдать за всем, что происходит на поле битвы, и даже дым сражения, постепенно заволакивающий пространство, не мешал ему видеть, как безуспешно пытаются атаковать коротковолосые, как тяжело им приходится, сколь велики их потери. И осторожное ликование наполняло сладкой радостью его огромное бычье сердце.

Эта возвышенность с небольшим насыпным холмом, где стоял Хавруш, и вся эта местность были выбраны задолго до сегодняшнего дня. Памятуя о мелководной речке Палисирус, которая в битве под Кадишем надежно прикрыла правый авидронский фланг и помогла воинам Инфекта выстоять, Верховный военачальник решил на этот раз и сам использовать естественную водную преграду. Он долго искал ее и нашел. Волчий ручей был глубиной едва по колено, но зато значительно шире Палисируса и к тому же пересекал всё будущее место сражения. А еще с обеих сторон высился густой лес. Лучшей защиты для своего строя нельзя было и придумать.

«О, могущественная Дева! — едва шевеля губами, неслышно шептал Хавруш, невольно косясь на золотую статую Слепой Девы, возвышающуюся над иргамовским лагерем. — Помоги осуществить мои заветные мечты, помоги уничтожить авидронов! Пусть останется от них лишь прах, и я рассею его по ветру. Я так старался, так много сделал, так молился тебе! Если ты не можешь видеть, как усердно тружусь я во благо твоего величия, так услышь хотя бы глас мой!»

В это мгновение Хавруш был как никогда искренен в своих чувствах. Он вдруг уверовал во все, над чем раньше не переставал глумиться, теперь его душу переполняла до краев чистая безраздельная святость. Вокруг не было ничего, что бы не принадлежало Деве; небо, земля, воды — всё это было неотделимая ее часть, жило по законам, ею установленным, и существовало только потому, что так было ей угодно. Всеобъемлющая, Всесильная, Всезнающая богиня, от которой, и только от нее одной, зависит — произойдет ли так или эдак.

«О, Дева златовласая, сделай так, чтобы преданные тебе сыны победили. Не допусти, чтобы безбожники-иноверцы уничтожили твою паству, разрушили твои храмы, обратили в рабство твоих верных почитателей и усердных в служении тебе жрецов! Также прости меня за те насмешки, какие я отпускал иной раз в твой адрес. Не по неверию — по глупости делал это. Во искупление грехов своих и в благодарность за сегодняшнюю победу построю по всей Иргаме твои золоченые храмы и заставлю подданных Тхарихиба поклоняться тебе днями напролет. Также обращу в нашу веру истинную разные народы и принесу тебе великое множество удивительных даров!..»

Хавруш долго твердил свои молитвы, пока его щедрое на обещания воображение не истощилось. Тогда, переведя дух и уповая на то, что смог наконец вразумить бестолковую взбалмошную девицу, он вновь обратился к сражению и в изумлении обмер. Авидроны уже переходили Волчий ручей, их валилы и метательные механизмы извергали сотни и сотни пылающих снарядов, производя опустошение в иргамовских рядах. Стрелы с того берега летели плотной, нестерпимо жужжащей массой, образуя над Волчьим ручьем причудливый живой мост, так что создавалось впечатление, что по нему можно просто взять и пройти. Воины Тхарихиба, не выдерживая натиска, в особенности в центре, где атаки авидронов были самыми яростными, медленно пятились назад.

И тут Верховный военачальник ясно вспомнил ужас Кадиша, и ядовитый кислый страх поднялся к горлу откуда-то из желудка. А еще накатило тоже знакомое по Кадишу чувство обреченности, тщетности любых, даже самых исполинских, трудов.

Хавруш тут же отрезвел — дурман, навеянный молитвенным упоением, мгновенно испарился.

«Ну и дрянь же ты! Глупая, подлая, развратная тварь, — мысленно бросил оскорбленный иргам безмолвной статуе Девы, которая в ответ вдруг вся сердито заискрилась, окунувшись в лиловые волны первых рассветных лучей. — Я думал, что ты только слепая, а ты еще и глухая! Знаешь, что я тебе скажу: ты совсем не та, какой хочешь казаться и какой тебя представляют люди. Ты не юная золотоволосая дева и вовсе не целомудренная, а уродливая беззубая седая старуха. Если я выиграю это сражение, клянусь! — славные иргамы, пожалуй, подберут себе другого бога для поклонения, более отзывчивого и покладистого».

Испугавшись своего богохульства, Верховный военачальник даже оглянулся. Впрочем, никто ничего не заметил, только либерий Дэвастас — светловолосый здоровенный детина, как-то странно улыбался, будто что-то такое знал, не ведомое никому. Хавруш нарочито небрежным жестом подозвал его.

— Что скажешь?

— Я тебе говорил, Хавруш, что любой строй должен быть подвижным, — с некоторым упреком отвечал военачальник. — Сейчас, когда авидроны еще не переправили через Волчий ручей основные силы, нужно атаковать их монолитом, например «чернощитными», и во что бы то ни стало отбросить назад. Пока не поздно, умоляю тебя, отдай необходимые распоряжения…

Дэвастас уже давно не выглядел тем неказистым простоватым малым, которого Хавруш знавал когда-то. Его притягательные голубые глаза по-прежнему излучали удивительную открытость и чистоту, которая еще могла ввести в заблуждение несведущего, но его лицо теперь украшали мужественные шрамы, весь он теперь источал непоколебимую уверенность в себе, а еще неприкрытую угрозу. Сейчас это был знающий себе цену, опытный заматеревший воин, красующийся в дорогих одеждах. С тех пор как его карьерой занялась черноволосая Хидра — неверная жена Тхарихиба, он постиг те высоты власти, которые даже для большинства наизнатнейших были недосягаемы, и сейчас, презрительно-скучающий, замкнутый, слабоуправляемый, иногда вызывающе бесстрастный или вдруг вспыльчивый, он позволял себе такие вольности, от которых даже ему — брату интола и Верховному военачальнику Иргамы — было не по себе. В последнее время этот человек тяготил Хавруша, даже более того — Хавруш его боялся. Ведь кому, как не ему, было известно, на какие жестокости способен этот голубоглазый живодер.

— Перестаиваться как раз поздно, — отвечал Хавруш. — Да и зачем? Наш план, без сомнения, удачен.

— Прости меня, величайший, но я в этом не уверен.

— Как ты смеешь?!

Хавруш вырвал из ноздри волосок и на мгновение задумался. Его глаза вдруг забегали.

— Послушай, Дэвастас. Я, как никогда, уверен в нашей победе. Но всё же, если произойдет чудо и авидроны окажутся сильнее, прошу тебя, позаботься о золотой Деве. Ты знаешь, что она бесценна. Ты спас ее однажды. Если что, спрячь ее и на сей раз в надежном месте, только не в Масилумусе, и жди моих распоряжений.

— Я сделаю так, как ты хочешь, — кивнул Дэвастас, нисколько не удивившись просьбе.

— Хорошо, — успокоился Хавруш. — И вот еще что. Встань со своими людьми у лагеря и не спеши бросаться в пекло. Как бы ты ни бился, твое участие не повлияет на исход сражения. Если мне придется отступать, обеспечь мой отход. А потом займись Девой. Я знаю, что ты справишься.

— Без сомнения, — вновь кивнул Дэвастас, но что-то неискреннее, черное мелькнуло в его детских голубых глазах…

На фланге Лигура в атаку пошла партикула «Неуязвимые». Добрую часть ночи Великий Полководец пытался перейти Волчий ручей. Одни только лучники опустошили почти восемьдесят повозок, груженных колчанами со стрелами. Смешанными силами было предпринято четырнадцать бешеных атак. Но иргамы на том берегу проявили необычайную стойкость: тела тысяч авидронов буквально завалили собой мелководное русло. Много раз авидроны переходили Волчий ручей и с остервенением вгрызались в иргамовские позиции. Казалось, что дело сделано, и враг вот-вот побежит. Но не тут-то было: появлялись иргамовские колесницы, и тучи легковооруженных конников, не жалея ни лошадей, ни себя, стремительно набрасывались на противника, бились с непревзойденным упорством и неизменно уничтожали всех, кому удалось переправиться на чужую сторону, хотя и сами гибли без счета. Всё вокруг пламенело. Взметались клинки, трещали копья. Мелькали красные, оливковые, бледно-зеленые, золотистые, черные плащи. Хрипели, взбрыкивая, павшие лошади. Лигур не верил своим глазам: наверное, впервые в жизни он сталкивался с таким яростным сопротивлением.

Алеклия был в гневе — одного за другим он присылал к Лигуру белоплащных порученцев, и с каждым разом тон поступающих от него приказаний становился всё строже, всё нетерпимее.

Не надеясь более на вспомогательные отряды, Лигур, вновь получивший от Алеклии очередное послание, почти оскорбительное и угрожающее, отправил в пятнадцатую атаку средневооруженных — Абордажную либеру, отряд отчаянных рубак, особенно прославившийся в недавнем морском сражении при Галермо, а вместе с ними — пять тысяч всадников. Но и этот штурм закончился ничем — Волчий ручей, казалось, был заколдован.

Лигур, всегда необычайно сдержанный, воздел к небу руки — в этот миг он готов был сам броситься в бой: лучше умереть, чем терпеть такой позор.

— Позволь мне! — вдруг услышал он голос за своей спиной.

Военачальник с удивлением оглянулся и увидел партикулиса Эгасса, героический монолит которого стоял неподалеку.

«Почему нет? — подумал Великий Полководец. — Эгасс никогда не подводил: его партикула способна выполнять любые, даже самые сложные поручения. Да и что мне остается делать?»

Эгасс атаковал не по всему флангу, а только в том месте Волчьего ручья, которое ему указал Лигур. Здесь было узко и мелко, тем более что складки местности скрывали переправу от иргамовских метательных механизмов. Строй был образован, исходя из обстановки: гибкий и вязкий, он представлял из себя два десятка небольших самостоятельных фаланг по сотне человек, каждая из которых оберегалась пешими и конными рассыпными отрядами и отстояла друг от друга на большие дистанции. Помимо метателей самих «неуязвимых», партикулу поддержали отборные отряды лучников и пращников, валилы, метательные механизмы и даже матри-пилоги, которые с первыми лучами солнца поднялись в воздух.

Бросок партикулы был стремительный, неожиданный, и вскоре монолитаи перешли Волчий ручей и появились на иргамовском берегу. Они легко преодолели преграды, приготовленные для авидронской конницы, и, пустив вперед боевых собак, накинулись на воинов Тхарихиба. Вспыхнул жестокий рукопашный бой.

Вскоре стало ясно, что иргамовским легковооруженным не сдержать авидронских фаланг. Не помогли и налетевшие всадники — во время их атак монолитаи сокращали промежутки между шеренгами, сплачивались, закрывались щитами первой шеренги и ощетинивались копьями. Не защищенные доспехами конные воины не могли ничего сделать. С ними расправлялись, будто с безоружными: прежде всего нападали на их лошадей, а потом добивали упавших всадников.

«Неуязвимые» сумели продвинуться шагов на двести от воды, и это позволило Лигуру начать переправу основных сил. Заметив это, иргамы в отчаянии бросили в бой партикулу средневооруженных воинов. Только они явились на место и выстроились сплошным фронтом, как на них с диким криком накатили почти сомкнувшиеся друг с другом фаланги Эгасса. Столкновение сопровождалось безумным треском, звоном, хрипением тысяч глоток и шквальным порывом звуковых сигналов.

Тафилус — десятник «бессмертных» воинов монолита и обладатель синего наградного платка, был на голову выше стоявших рядом. Все они выглядели великанами, но этот гигант напоминал какого-то мифического воина, посланного богами и сошедшего с небес, чтобы восстановить справедливость на земле. Ноги — колонны, вздыбленная грудь, плечи — два больших шара, толстая короткая шея, медвежьи лапы в пластинчатых наручах с рукавицами. Когда шеренга, в которой он находился, вышла вперед на смену сраженным или уставшим от кровавой рубки товарищам, храбрости иргамов оказалось недостаточно, чтобы противостоять его грубой нечеловеческой силе. Удары тяжелого длинного меча и нагузы с покрытым шипами железным ядром сыпались направо и налево. Даже его боевые товарищи предусмотрительно посторонились, зная, что, когда десятник бьется, чрезвычайно опасно находиться поблизости, ибо в пылу сражения он может невзначай зацепить и своего. Таким образом, вокруг Тафилуса образовалось широкое пространство, которого, однако, ему едва хватало. Обладая удивительной для своего веса подвижностью и изумительной для мощного великана сноровкой, Тафилус неотвратимо шел вперед и крушил иргамов, встающих на его пути, словно беззащитных карликов. Его ужасающий натиск сдерживал только строй авидронской фаланги, не поспевающий за одним из своих цинитов…

Эгасс, восседавший на лошади в тылу своего монолита, следил за боем и время от времени отдавал приказания. Ничто не ускользало от его взгляда. Некоторое время он наблюдал за своим тайным любимчиком Тафилусом, вновь и вновь изумляясь его редчайшим природным данным. Партикулису уже стало ясно, что противнику не удержать натиск его напористых фаланг. Смятый, обезображенный, истончившийся строй иргамов волей-неволей пятился, отступал. Воины последнего ряда вдруг побежали, и не нашлось никого, кто сумел бы их остановить…

Вскоре Лигур прислал порученца: основные силы уже переправились через Волчий ручей, и он просил партикулиса отойти назад, чтобы не мешать тяжелой коннице.

Время близилось к полудню. К счастью, день оказался пасмурным, нежарким, а солнце, которое должно было светить авидронам прямо в глаза, скрылось за плотной пеленой тяжелых иссиня-черных туч. Не только партикулы Лигура, но и армии Дэса и Кариса успешно переправились на иргамовский берег. Все вспомогательные отряды Хавруша были или разбиты, или отогнаны, метательные механизмы иргамов полностью уничтожены или захвачены.

Авидроны потратили уйму времени, чтобы перестроиться, перетащить через Волчий ручей валилы, подтянуть ближе к иргамам метательные механизмы. Наступила главная фаза сражения — столкновение основных сил. Неожиданно события стали развиваться так стремительно, что вскоре приобрели непредсказуемый и катастрофический для одной из сторон характер.

Виной всему оказался Лигур. Настроенный самым решительным образом и обиженный не столько на Инфекта, от которого иного и не ожидал, сколько на судьбу, он бросил на выступающий правый фланг иргамов сразу две либеры всадников, одна из которых атаковала конницу врага неожиданным эффектным боковым охватом. Иргамы, неся большие потери, отступили. Видя это, Лигур послал в бой все свои еще не задействованные партикулы, оставив в тылу только те потрепанные отряды, которые ночью начинали сражение.

Прошло совсем немного времени, и правый фланг иргамов был наголову разбит. Хавруш поспешил бросить в образовавшуюся брешь ополчение, но, когда плохо обученным ополченцам во фланг ударила тяжеловооруженная конница авидронов и они побежали, Верховный военачальник, скрепя сердце, выслал им на помощь лучший отряд иргамовской армии — Дворцовую конницу. Синещитные на время остановили воинов Лигура. Но тут случилось невероятное: был опрокинут и левый фланг армии Хавруша.

В это время бой в центре только завязывался: здесь воины Инфекта не спешили. Подтянув свои валилы и выстроив их в одну линию, авидроны нехотя вступили в соприкосновение с валилами врага. Началось долгое, кровавое, мучительное сражение восьми тысяч передвижных стреляющих механизмов.

Хавруш всё понял, и, несмотря на прохладу, крупные капли пота выступили на его лбу. Стопятидесятитысячный монолит — главная сила иргамовской армии — так и не вступил в бой, а уже был крепко охвачен с флангов. О, Дева, Алеклия его провел, как оборотистый торговец рассеянного покупателя! И Верховный военачальник Иргамы вдруг ясно представил себе все свои просчеты, все заблуждения. А еще он вспомнил предостережения Дэвастаса, которые, к великому сожалению, оказались пророческими.

Вскоре иргамы потеряли едва ли не все свои матри-пилоги; упорный воздушный бой закончился также в пользу «небесных кораблей» Авидронии.

Пора уходить — Хавруш это понял, когда, побелев от ужаса, увидел, как авидронские тяжеловооруженные всадники добивают остатки Дворцовой конницы, как пешие партикулы Инфекта заходят в тыл иргамовскому монолиту. Теперь не успеешь и глазом моргнуть, как главные силы иргамов будут окружены. Так недолго и самому угодить в плен! Он уже ничем не сможет помочь своим мужественным воинам…

Хавруш приказал дать сигнал общего отступления и потребовал коня. Уже сидя в седле, он бросил своим хмурым военачальникам и растерянным порученцам: «Мужайтесь! Встретимся в Масилумусе!»

Глава 47. Союзники мертвых

ДозирЭ услышал где-то рядом громкие возгласы и открыл глаза. Он находился в малльском жилище: лежал на медвежьей шкуре, прикрытый одеялом из меха белого зайца, а в нескольких шагах от него полубоком сидела на крохотной скамеечке тонкая малльская девушка — это была Зара. Она пряла, используя большое диковинное веретено.

«Гаронны, что со мною случилось? — подумал молодой человек. — И где Идал?»

Тут-то он и вспомнил малльский праздник, сражение с бородатым чудовищем и разговор с милой дикаркой. А потом его кто-то ударил, и он упал…

Когда ДозирЭ вскочил, то увидел перед собой бесноватого Орунга и рядом с ним разъяренного Ахлероя. Силач потирал ушибленный кулак, а одноглазый вождь уже держал в руке кинжал.

Их обступили маллы-мужчины, оттеснив любопытствующих женщин и детей. Многие гневно сверкали глазами, ругались и презрительно тыкали пальцем в авидрона.

— Ты коснулся малльской женщины! — возгласил Ахлерой. — Для чужака, будь он хоть самого знатного рода, это самое страшное преступление, которое карается смертью. Теперь ты уже точно умрешь, и никто, слышишь, никто, не сможет ничего изменить.

— Позволь мне, Ахлерой! — обратился к вождю Орунг, вынимая из ножен короткий, но тяжелый клинок отменной работы. — Этот коротковолосый инородец, этот грязный плут лишил меня удовольствия вернуться в родные края с женой-красавицей. Разве для того я проделал столь долгий путь, чтобы выкупаться в вашей вонючей яме под смех толпы? А потом, он выиграл не честно — я всего лишь оступился. Я обесчещен и должен отомстить за обиду. Отдай его мне, Ахлерой, я прошу тебя!

Одноглазый вождь оглядел гиганта, которого, казалось, распирало изнутри: так ужасающе велики были его мышцы, и оставил его слова без ответа.

— Послушай, авидрон, — обратился он к ДозирЭ. — Я мог бы приказать этим малльским мужчинам, этим храбрым воинам, убить тебя. — Он показал кинжалом на плотные ряды соплеменников. — И поверь, они сделали бы это с превеликим удовольствием. Но я, как честный воин, предоставляю тебе возможность сразиться в равном бою. Эй, дайте ему оружие.

ДозирЭ сунули в руку неказистый однолезвийный меч.

В этот момент сквозь толпу пробился Бредерой и попытался предотвратить схватку.

— Этот авидрон — мой гость! — говорил он Ахлерою. — Я не могу идти против обычаев предков. Я привез его сюда, со мной он и должен уехать. Если хочешь его убить, сделай это потом!

Но одноглазый малл, захлебываясь от ярости, не хотел ничего слушать. В конце концов, почувствовав, что теперь и сам подвергается смертельной опасности, Бредерой сдался и отступил.

Все было готово к схватке, и Орунг начал наступать, однако теперь он действовал осмотрительно. Силач уже немного знал своего соперника, поэтому не хотел спешить — приглядывался к нему, осторожничал. Несмотря на свирепость противника, ДозирЭ сразу углядел один его существенный недостаток и тут вспомнил коварный прием, который однажды, во время разминки, показал ему любимец Алеклии непревзойденный Семерик. Вот гигант ступил вперед и рубанул сверху вниз — один раз, потом другой, третий. Все три раза ДозирЭ защищался одинаково, с трудом отбивал удар и уходил вправо. Но на четвертый раз он неожиданно нырнул в левую сторону. Орунг, на мгновение замешкавшись, чуть открылся… Для ДозирЭ этого оказалось достаточно, чтобы опустить клинок наискось чуть ниже шеи. Со всей силы.

Он разрубил великана от плеча до сердца. Из ужасной раны хлынула кровь. Ошеломленные маллы замерли. Могучее тело, пошатнувшись, рухнуло на землю.

— Он убил нашего брата! Он должен немедленно умереть! — придя в себя, прошипел Ахлерой, обращаясь к своим соплеменникам.

Тут и там зазвенело оружие. ДозирЭ подобрал клинок убитого им здоровяка и с двумя мечами в руках занял удобное положение.

В рядах маллов началось какое-то движение, и они, подталкивая друг друга, расступились. В окружении свиты появился Аквилой.

Выслушав свидетелей происшедшего, он, немного подумав, принял сторону Бредероя, который, несмотря на все обвинения, настаивал на том, что этот авидрон, прежде всего, гость и потому неприкосновенен. Аквилой строго-настрого запретил трогать коротковолосого и приставил к нему двух крепких воинов, находившихся в его личном распоряжении.

Прошло немного времени. Тяжелое тело Орунга с трудом взвалили на лошадь, которая едва устояла на ногах, и увезли в ущелье Смерти, чтобы там, под протяжное пение старух, закопать, как было принято у маллов. Веселье тут же продолжилось, и после двух чаш шилы уже никто не вспоминал о погибшем бородатом чудовище. Потом ДозирЭ и Идал долго пировали в компании Бредероя, и к ним, как ни в чем не бывало, подходил Ахлерой, чтобы вместе с ними поднять чашу во славу свободолюбивого малльского народа. Однако, как только представилась возможность, друзья немедленно покинули празднество, поспешив укрыться в своем жилище…

Дальше ДозирЭ ничего не помнил.

Зара наконец заметила, что он проснулся. Она отложила веретено и приблизилась.

— Какой сегодня день? — спросил молодой человек по-малльски.

— Ты был в беспамятстве восемь солнц, — отвечала юная дикарка.

— Что со мной случилось?

Зара смутилась и опустила глаза.

— Тебя… тебя отравили. Скорее всего, ядом золотохвостки. Мужчины нашего селения начиняют им наконечники стрел. Этот яд смертельный, и от него умирают мгновенно. Ты остался жив, наверное, потому, что тебя любят боги. Они спасли тебя от верной гибели…

— Яд золотохвостки?!

ДозирЭ вспомнил Эврисаллу Круглого Дома и последний этап Испытания. Яд золотохвостки! Вишневые спасли ему жизнь, приучив к яду…

Через три дня авидроны уже покидали Бахет-меги. Бредерой должен был на некоторое время задержаться и потому устроил так, что друзей сопровождали два десятка провожатых самого разбойничьего вида. ДозирЭ показалось, что эта охрана весьма ненадежна, ведь золото, полученное от Аквилоя — сто пятьдесят берктолей в разных монетах и слитках, — было просто насыпано в кожаные мешки и приторочено к седлам лошадей. Но Бредерой, заметив его сомнения, только осклабился:

— Не беспокойся, это лучшие воины Малльских гор. Их смелость не имеет границ, и они умрут, но выполнят то, что им надлежит.

В последний момент ДозирЭ отыскал Зару, чтобы проститься с ней. Он поблагодарил ее за заботу: ведь девушка всё это время без сна и отдыха выхаживала его. Юная маллка очень смутилась — она не привыкла слышать от мужчин слова признательности.

— Возьми меня в жены, — вдруг предложила она и сверкнула своим неповторимым малльским взглядом. — Выкупи меня — ты, наверное, богат, и мои сородичи, возможно, тебе не откажут. А хочешь — я убегу. Да, я знаю, что у тебя уже есть одна женщина, но я слышала, что в Авидронии некоторые мужчины имеют по нескольку жен. Мне ничего не надо, я могла бы быть просто прислугой, если хочешь, рабыней…

— Я не могу, — погрустнел смутившийся ДозирЭ. Он заметил в стороне любопытствующих малльских детей, неловко отстранился и поспешил попрощаться: — Эгоу, Зара, я буду о тебе помнить…

Прибыв в Карле Ролси, ДозирЭ, не откладывая, встретился с агентом Круглого Дома, через которого связывался с Сюркуфом и чьи указания должен был беспрекословно выполнять. Он рассказал ему о своей поездке в малльское селение, о сделке с оружием и обо всем остальном. Шестидесятилетний сотник Вишневой армии, исполняющий скромную роль причесывальщика в купальнях, большую часть своей жизни провел в Карле Ролси, наблюдая за маллами, но не знал и половины того, что разведал молодой человек. Он даже как-то расстроился — начинающему несмышленому лазутчику всего за несколько месяцев удалось сделать такое, о чем он сам и мечтать не смел: ДозирЭ вплотную подобрался к самым известным малльским вождям. Бредерой, Ахлерой, Аквилой… Легендарные имена, при одном упоминании о которых в страхе заходится сердце!

Из ста пятидесяти берктолей, полученных от Аквилоя за оружие, сто двадцать ДозирЭ поспешил отдать, а тридцать — отложил в сторону. Эти деньги принадлежали Бредерою — именно во столько он оценил свою помощь в сделке с оружием. По просьбе владельца шкуры снежного барса его долю предстояло переправить в Бионриду, в ее столицу Бион, и передать там некоему человеку.

«Весьма, весьма интересно! — довольно потирал руки мнимый служитель купален. — Вождь маллов обкрадывает своих братьев… И почему именно Бион? Какие у него там интересы? Может быть, сношения с флатонами? Очень, очень любопытно!..»

Впрочем, причесывальщик поспешил отчитать ДозирЭ за проявленную вольность в принятии решений. Особенно касательно продажи оружия. Как можно было без ведома Круглого Дома совершать такую сделку?!

Через пятнадцать дней прибыло оружие. В диком ущелье, находящемся в трех днях пути от Карле Ролси, оно было передано отряду, посланному Бредероем. Маллы остались очень довольны.

Вскоре ДозирЭ и Идал стали замечать, что отношение к ним в Карле Ролси заметно переменилось. Все маллы, которых им доводилось встречать, стали вдруг удивительно приветливы, всегда, если того требовали обстоятельства, выражали готовность бескорыстно помочь в любом деле, будто теперь их объединяло таинственное родство.

Однажды Бредерой пригласил ДозирЭ и Идала в кратемарью, ту самую, где убил десятника из местного гарнизона. После продолжительной вечери, во время которой предпочтение было отдано густому авидронскому нектару и превосходному сердесскому вину, неизвестно каким образом сюда попавшему, вождь завел разговор о Великой Подкове. Полагая, что ДозирЭ именно тот, за кого себя выдает, он, не таясь, прямо спрашивал о расположении и устройстве укреплений и крепостей, интересовался численностью гарнизонов и подготовленностью воинов.

— Послушай меня, Бредерой, — наконец сказал ему Идал, — нам всё равно, рэм, зачем тебе нужно это знать. После всего, что произошло, мы тебе всецело доверяем. Но пойми: устремления наши хоть и подпитываются ненавистью к Грономфе, но всё же в большей степени обращены к нашей заветной мечте. Золото — вот наш бог, которому мы поклоняемся. Так ведь, ДозирЭ? Всё остальное в этом мире — лишь пыль, которую приносит и уносит ветер скорбного бытия.

Бредерой посмотрел на Идала несколько удивленно. То ли у него вновь возникли сомнения, то ли он не ожидал подобной откровенности, а может быть, авидрон в своей речи использовал слишком много сложных, неизвестных маллу слов? Так или иначе, но Бредерой крепко задумался, нахмурив мохнатые брови.

— Прекрасно, — наконец сказал он. — Я готов заплатить вам золотом, если вы мне предоставите необходимые сведения…

Тремя днями позже ДозирЭ и Идал отправились к Великой Подкове. В скором времени, не сворачивая с Пути на Дати Ассавар, они прибыли в двойную крепость Панабеон. Дорога проходила как раз между двумя самостоятельными половинами этой крепости и была с обеих сторон зажата мощными высокими стенами. Однако тяжелые обитые железом створки ворот на пути уже давно не закрывались: сведений о приближающемся противнике не поступало, а дорожные пошлины несколько лет назад отменили. Стражники лишь издалека — со стен и с башен — осматривали проезжающие торговые караваны и путешественников. За последний месяц только один раз в Панабеоне случился переполох, когда дикое племя юродов, некогда вытесненное со своих земель и с тех пор кочующее, появилось у стен крепости. Юроды прибыли со всеми своими семьями, нагрузив на повозки скарб, и было их примерно двадцать пять тысяч. Они собирались миновать Великую Подкову и двигаться дальше вдоль Малльских гор, в поисках пригодных для жизни земель, на которые никто, кроме них, не претендовал бы. Дикарей остановили, а когда им это не понравилось и они стали угрожать воинам гарнизона, вставшим на пути, метательные механизмы на стенах выпустили в их сторону несколько сот горящих зангний, а потом в поле выехал конный отряд в количестве полутора тысяч человек, развернулся в линию и стал наступать. Дикари, побросав часть своего имущества, бежали.

Панабеон был частью Великой Подковы и самой большой ее крепостью. Гарнизон здесь насчитывал более десяти тысяч человек.

В Панабеоне друзья остановились в казармах, и ДозирЭ отправился к начальнику гарнизона. Тот, услышав «потаенное слово», которое красноречиво свидетельствовало о принадлежности посетителя к могущественному воинству, принял его самым вежливым образом и оказал необходимую помощь. Вскоре ДозирЭ был приглашен на дневную трапезу, где довольно приятно провел время в обществе гарнизонных военачальников. Эти ветераны, умудренные опытом многих побед, имели весьма простые манеры, а в общении были словоохотливы и простодушны. ДозирЭ пожалел только о том, что рядом с ним не сидел Идал, способный как никто другой оценить их человеческие качества. Далее молодой человек навестил айма Вишневых плащей, состоящего при гарнизоне, — необщительного, замкнутого военного, насквозь пропитанного подозрительностью ко всему на свете, и через него отправил в Грономфу Сюркуфу срочное голубиное послание.

Покончив с делами, ДозирЭ вернулся в казармы, надеясь застать там Идала и рассказать ему о своих впечатлениях. Однако его там не было, и молодой человек отправился на поиски друга. Он обнаружил его в одной из кратемарий, самой большой в крепости, где эжин в окружении нескольких местных негоциантов спокойно потягивал душистый земляничный настой и о чем-то толковал. Торговцы внимательно слушали его, не смея перебивать. ДозирЭ подсел и попросил подогретого нектара, и тут оказалось, что Идал находится в собственной кратемарье, поскольку только что приобрел ее. Он сторговался с хозяином, который давно мечтал продать дело, чтобы вернуться в Авидронию, и только ждал подходящего случая. Случай представился в лице ненароком зашедшего посетителя.

Когда друзья остались одни, ДозирЭ, заговорщически понизив голос, заявил:

— Ты вряд ли прогадал. Я только что был у начальника гарнизона. Он сообщил, что в скором времени количество цинитов, находящихся в крепости, будет удвоено. Я не знаток подобных дел, но полагаю, что, если подкрепление прибудет, доходы кратемарьи тоже удвоятся.

— Хоть ты и Вишневый, — улыбнулся Идал, — но о том, что гарнизон будет пополнен, знают едва ли не все жители крепости, именно поэтому местные торговцы и стараются скорее продать свои владения. Я уже договорился о покупке нескольких лавок, мастерской и парфеона для собачьих боев, и поверь мне: цена, которую просят владельцы, просто смехотворна.

— Как же так? — недоуменно приподнял брови ДозирЭ.

— Всё очень просто, — отвечал эжин. — Значительное усиление гарнизона говорит о близкой опасности. А что может угрожать Великой Подкове с ее высокими крепкими стенами, с ее неприступными башнями, с ее цитаделями, крепостями, такими, как Панабеон?

ДозирЭ на мгновение задумался.

— Маллы?

Идал рассмеялся.

— Разве маллов кто-нибудь опасается? Разве смогут они взять штурмом, допустим, Панабеон? Да, они крайне опасны, но все, что могут эти наивные хитрецы, эти дети гор, эти разбойники-дикари, — это исподтишка нападать, убивая чаще невинных. Нет, маллы здесь ни при чем. Флатоны — вот истинная причина! Вот кого здесь с трепетом ожидают. Усиление гарнизона красноречиво свидетельствует о приближении настоящей угрозы. Поэтому местные торговцы в панике — они предпочли бы двадцатитысячному войску самый захудалый гарнизон, собранный из дряхлых неимущих ветеранов.

— Да, но зачем тогда ты всё это покупаешь? — никак не мог понять ДозирЭ логики друга.

— Всё просто. Если беда Панабеон минует, — отвечал, немного подумав, Идал, — я выгодаю десятикратно. Если же случится несчастье — убытки окажутся незначительными…

Покинув крепость на следующий день, друзья отправились вдоль Великой Подковы. Используя возможности ДозирЭ, большую часть пути ехали по самой стене, легко преодолевая многочисленные посты. Стена Подковы была настолько широка, что помимо «осадной» части, где были размещены укрепленные надстройки и установлены метательные механизмы, вмещала удобную дорогу. Эта дорога проходила по внутренней стороне стены, в своеобразном желобе, скрытая от глаз и защищенная навесами от стрел. По ней свободно передвигались не только пешие, но и конные воины; время от времени в ту или иную сторону перебрасывались целые отряды. При этом они проделывали за один переход достаточно большие расстояния, а на ночлег останавливались в крепостях.

Каждые триста шагов стена упиралась в круглую башню, превосходящую высоту стены более чем в два раза. Говорили, что над стенами Великой Подковы высились две тысячи башен. Попасть с одной части стены на другую удавалось только через проходы в башнях, преодолев подвесные мосты и подъемные ворота. Впрочем, сейчас мосты были опущены, а ворота подняты, и ДозирЭ с Идалом, с любопытством глазеющие по сторонам, беспрепятственно преодолевали башню за башней, лишь на ходу жестом приветствуя немногочисленную скучающую охрану. Только иногда всадникам преграждали дорогу: самых придирчивых стражников смущали невоенные одежды Идала. Однако особый онис, который ДозирЭ раздобыл в Панабеоне, развеивал все сомнения и служил им надежным пропуском.

Несколько раз друзья спешивались. Обсуждая между собой преимущества и недостатки метательных механизмов, которые здесь стояли, они подходили к бойницам и смотрели вниз и вдаль. Сама стена зиждилась на высокой насыпи, которая, несомненно, добавляла укреплениям мощи и надежности, а дальше, почти до горизонта шли непроходимые линии препятствий: глубокие рвы, бесконечные шеренги железного частокола, тысячи кустов тигриных колючек, прямоугольные водоемы. Десятки мохнатых сторожевых собак разгуливали между препятствиями, время от времени разражаясь злым низким лаем.

От неприятеля потребовались бы огромные усилия, чтобы только приблизиться к стенам, не говоря уже о попытке их штурмовать. Впрочем, ДозирЭ и Идал уже достаточно много повидали, в особенности под Кадишем, чтобы считать Великую Подкову совершенно неприступной.

Что там, за этим горизонтом, где простираются дикие равнины Междуречья? Какие опасности для Авидронии таят эти бесконечные просторы?

На второй день после остановки в крепости друзья продолжили путешествие уже по земле, вдоль внутренней стороны стены. Несколько раз им казалось, что за ними следят, — они замечали, как неестественно покачиваются ветки в ближайших зарослях. «Наверное, маллы? — то ли спрашивал, то ли утверждал ДозирЭ. — Они за нами следят». — «Что же с того?» — хладнокровно отвечал Идал и продолжал следовать в своем направлении.

Через три дня друзья прибыли в крупный строительный лагерь, который почему-то называли «коловатским», где пробыли три дня. ДозирЭ занимался исполнением тех тайных обязанностей, которые на него возложил Круглый Дом. А Идал, окрыленный выгодными сделками в Панабеоне, продолжал скупать разнообразное имущество и налаживать торговые связи, вполне справедливо рассчитывая на такую выгоду, о которой в Грономфе и мечтать не смел.

После этого ДозирЭ и Идал другой дорогой вернулись в Карле Ролси и поспешили навестить Бредероя….

Прошло дней двадцать. Однажды пришло известие о том, что на «коловатский» строительный лагерь совершено жестокое нападение. По настоянию ДозирЭ охрана лагеря была утроена, однако это не помешало неведомым врагам его уничтожить. Несколько сот цинитов Инфекта полегли в схватке, тысячи мастеровых погибли, еще больше людей угнали в неизвестном направлении.

ДозирЭ был в отчаянии и в происшедшем винил только себя — он считал, что именно его сведения помогли Бредерою уничтожить лагерь. К тому же кто, как не он, ДозирЭ, помог вооружить несколько тысяч маллов?

Идал, хотя и потерял в сожженном лагере несколько только что купленных лавок, как мог, успокаивал друга: ведь охрану лагеря предупредили о возможном нападении. Все, что они (ДозирЭ с Идалом) сделали, было совершено с ведома Круглого Дома и по его приказу. Вся информация, переданная Бредерою, тщательно согласовывалась. Маллов должна была ожидать засада. Чья вина в том, что гарнизон проспал нападение? Но ДозирЭ не хотел ничего слушать.

Через несколько дней стало известно, что произошло очередное нападение на участок стены Великой Подковы. Несколько башен вместе с примыкающими стенами разрушили до основания.

ДозирЭ поспешил в купальни к своему куратору и потребовал немедленно схватить Бредероя, а вместе с нимвсех тех маллов, кто, очевидно, был причастен к нападениям или, по крайней мере, знал о них. Вишневый спокойно выслушал молодого человека и строго рекомендовал ему в дальнейшем заниматься только своим делом и не лезть в сферы, ему неподвластные.

— Неужели ты не понимаешь, что решать судьбу таких опасных врагов Авидронии, как Бредерой и Ахлерой, да и всех маллов, которые, к сожалению, не желают жить с нами в мире, будешь не ты и даже не я, а высшие военачальники Круглого Дома, может быть, сам Инфект? — сказал мнимый служитель купален. — Мужайся, мой юный друг, терпи и продолжай самым тщательным образом выполнять свое поручение…

Несколько дней спустя, выйдя поутру на улицы, жители Карле Ролси обнаружили тела авидронских цинитов, развешенные вверх ногами по всему селению. Десятки изуродованных трупов. Женщин колонии обуял страх, а мужчин охватили негодование и гнев. Многие подозревали маллов, считая их главными виновниками всех бед. Об этом открыто говорили в каждой лавке.

В тот же день группа молодых авидронов устроила на местном торговом форуме поножовщину, перебив два десятка маллов. Ночью же сожгли несколько авидронских жилищ, и все их обитатели в страшных муках погибли. Назревало большое столкновение, достаточно было еще одной искры.

Авидронские военачальники посылали в Грономфу свиток за свитком, в которых просили усилить и без того крупные гарнизоны авидронских колоний и прислать дополнительные партикулы. Некоторые из них, поддавшись тем же чувствам, которые обуревали ДозирЭ, предлагали самым решительным образом «урезонить» маллов. Однако Дворцовый Комплекс молчал. Как известно, Алеклия со всеми партикулами находился в Иргаме, где сейчас всё решалось, так что никто не хотел заниматься какими-то маллами, да и брать на себя лишнюю ответственность. Тем более что Инфект в последний год закрывал на многое глаза, всеми силами пытаясь поддерживать в Малльских горах хотя и призрачный, но мир.

Идал по срочному делу отбыл в Авидронию, а ДозирЭ продолжал водить знакомство с маллами, и весьма в этом преуспел. Теперь в их среде он вызывал очень большое доверие. Ему открывали многие тайны, в том числе и те, о которых ведали только самые приближенные к вождям горцы.

ДозирЭ уже знал, что Бредерой — не только виновник едва ли не всех нападений на Великую Подкову, на обозы и на авидронские колонии, но и является, по сути, главным вдохновителем повстанческого движения. Во всех частях Малльских гор дикари готовились к войне с Авидронией, собирались в отряды, вооружались, состязались в военном искусстве. Обстановка с каждым днем ухудшалась, тут и там происходили стычки, в которых гибли авидронские циниты и жители колоний. За всем этим стоял не кто иной, как Бредерой — непримиримый поборник малльской свободы, ставший за последние полгода очень популярным в малльских селениях, в особенности среди воинственно настроенной молодежи, почитавшей его едва ли не больше, чем Аквилоя. Бредероя стал побаиваться сам Ахлерой.

Однажды Бредерой взял с собою ДозирЭ в длительное путешествие. По пути к ним присоединился с большим отрядом Ахлерой и еще несколько влиятельных маллов. Они проделали изрядный путь по горным тропам, ущельям и долинам и спустились на равнину в том месте, где Голубая река, разделившись на несколько рукавов, круто изгибалась, едва не касаясь одним из своих протоков подножий Малльских гор.

Тут, окруженное сочными лугами и возделанными полями, вольготно раскинулось самое большое селение «равнинных» маллов — Царинглоум-рой. В селении, состоящем из деревянных и даже из каменных домов, проживало не менее двадцати пяти тысяч дикарей, и все они, заботясь о своем хозяйстве, вели мирный образ жизни. Селились здесь и авидроны, которые занимались меной и торговлей, содержали лавки, виночерпни и кратемарьи.

Изнеженные вожди Царинглоум-рой, некогда разбогатевшие на добыче соли в принадлежащих им издревле копях и посему считавшиеся самыми богатыми маллами, содержали слабый разношерстный отряд из тысячи конно-пеших воинов, которым вменялось в обязанность охранять селение от набегов кочевников, живущих за Голубой рекой. Беспечность вождей была обусловлена, прежде всего, тем, что в одном переходе от селения располагался крупный авидронский лагерь, где размещались две опытные боевые партикулы. Вожди поддерживали с авидронами вполне дружественные отношения и два раза в месяц по собственной воле отправляли в лагерь щедрые дары: соль, рыбу, мясо, ячмень, плоды.

Горных маллов встретили, как самых близких родственников, так что ДозирЭ был немало изумлен радушным, не по-малльски пышным приемом. Однако когда во время роскошного пиршества, данного в честь гостей, речь зашла об объединении всех маллов в борьбе с Авидронией, а захмелевший Ахлерой вновь заговорил о создании независимого малльского государства, местные вожди заметно напугались и смущенно спрятали глаза. Тут Бредерой начал речисто убеждать всех в необходимости борьбы с авидронами, сулил богатства, обещал разнообразные привилегии, но «равнинные» маллы продолжали молчать и лишь красноречиво переглядывались друг с другом. Тогда Бредерой стал угрожать: те маллы, которые нас не поддержат, будут считаться предателями и станут нашими врагами, как авидроны.

— Мы — МАЛЛЫ, — наконец поднялся с места самый влиятельный вождь Царинглоум-рой, — и этим всё сказано. Куда все маллы — туда и мы. Но кто решил, что авидроны — враги и что с ними нужно воевать? Мы вот уже много лет живем с ними бок о бок и никогда не видели от них ничего дурного. Скорее, наоборот. В дружбе с Грономфой и под ее защитой наше селение стало шириться и процветать, и вы вряд ли найдете в Царинглоум-рой хоть одного малла, который желает авидронам зла.

— Да, но вы забыли, кто расправился с вашими предками! — перебил Ахлерой.

— Нет, не забыли, поэтому и не желаем более подвергать наших соплеменников опасности!

По тайной просьбе Бредероя ДозирЭ поведал «равнинным» вождям, что по роду своих занятий имеет достоверные сведения о том, что Грономфа замышляет против маллов «великое зло». Это сообщение произвело ошеломляющий эффект, и на какое-то время настроение на пиру переменилось. Однако после долгих переговоров, уже к утру, вожди Царинглоум-рой вынесли довольно хитроумное решение, которое Бредероя огорчило, но не лишило надежды, а Ахлероя несказанно взбесило. Дословно оно звучало так: «Мы подчиняемся только синдану. Что синдан скажет, то мы и будем делать!»

Горцы покинули селение крайне раздраженными. Впрочем, малльская знать Царинглоум-рой попыталась от них откупиться: Бредерой и Ахлерой получили сто берктолей в паладиумных самородках, сто двадцать мешков соли и табун великолепных лошадей. Всю дорогу Бредерой и Ахлерой тихо переругивались друг с другом. В каждой их фразе звучало короткое и таинственное, словно заклинание, слово «синдан».

Появившись в Карле Ролси, ДозирЭ поспешил сообщить обо всем увиденном и услышанном в Грономфу. Ответа пришлось ожидать долго…

«Зреет гнусный заговор против Авидронии, зреет мятеж, зреет война, почему Грономфа медлит?!» — недоумевал молодой человек, сидя в одиночестве поздно вечером в кратемарье и до хруста в пальцах сжимая наполненный вином бронзовый кубок. Его порывистая неуемная натура изо всех сил противилась голосу рассудка, который подсказывал, что холодный расчет и выверенный удар надежнее рискованной поспешности. Он испытывал настоящую муку, вынужденный бездействовать, ждать указаний неповоротливой Грономфы, вместо того чтобы с легким сердцем, презирая опасности, броситься в пучину событий, совсем не заботясь о том, что с ним станется, чем для него всё это закончится. Он жаждал смертельной охоты, пусть даже в какой-то момент ему суждено превратиться из охотника в добычу.

У жаровни сидел Кирикиль с длинной морской рапирой за поясом, одетый очень странно — наполовину по-малльски, наполовину, как яриадский жрец. Он думал, что похож на грозного предводителя разбойников, но на самом деле напоминал глуповатого лицедея с уличных подмостков. Слуга весело болтал с розовощеким толстеньким хозяином кратемарьи. Несдержанный смех яриадца, всё его развязное поведение раздражало ДозирЭ и отвлекало от глубоких дум. Он едва сдержался, чтобы не отчитать слугу.

Размышляя о преступной беспечности Круглого Дома, ДозирЭ не мог знать, что творится в его таинственных недрах. Не знал он, какие могущественные силы внимательнейшим образом следят за кипучей деятельностью своего лазутчика, так же, как и не знал, что из-за его сообщений, равно как и благодаря многим другим сообщениям, стекающимся в Грономфу со всех мест, с каждым днем вокруг Малльских гор сгущаются черные тучи.

Не знал ДозирЭ, что в то же самое время, когда он вечерял в кратемарье, запивая тоску дешевым кисловатым вином, в Круглом Доме, в главной совещательной зале, собрались самые высокие военачальники Вишневых плащей, а также несколько достойнейших мужей из Совета Пятидесяти и с ними наделенный многими полномочиями посланник Вораджа — полководца, распоряжающегося всеми гарнизонами и партикулами от Малльских гор до залива Обезьян. Присутствовал здесь и довольный собой цинитай Сюркуф. Этот Вишневый не дорос званием до подобной чести, до участия в совещании подобного уровня, и никогда бы его не позвали сюда, если б не один из его тайных агентов, пробравшийся в самое малльское логово и вошедший в доверие к самым известным малльским предводителям. Именно это счастливое обстоятельство и вознесло скромного служителя Вишневого плаща, каких в Круглом Доме сотни, из затхлых плесневелых каменных мешков подземной части наверх, в круг избранных — в эту торжественную залу зеленого мрамора, где в мозаичных бассейнах плескались прозрачные рыбки, где искрились струи фонтанов, где каждый из присутствующих восседал в массивном кресле из черного бутона, где черноволосые прелестницы в белых плавах разносили охлажденные напитки и подавали серебряные скамеечки для ног, а возле каждого вельможного мужа стоял слуга с перистым опахалом.

Закончив обсуждение внутренних проблем, а также вопросов, связанных с Иргамой, собрание осторожно коснулось малльской темы, и тут все заговорили одновременно. Вспыхнула жаркая перепалка. Мнения высказывались самые противоречивые. Одни ратовали за военный поход, считая его единственным способом усмирения горцев, другие утверждали, что требуется задобрить маллов и таким образом сохранить хотя бы на некоторое время мир, так необходимый для полной победы над иргамами. А там будет ясно, что делать. Правильное и справедливое решение сможет принять только Алеклия, когда с триумфом вернется в Грономфу.

Наконец слово дали Сюркуфу, который до сих пор молча сидел за спинами военачальников и терпеливо слушал, даже не помышляя о том, чтобы вмешаться в разговор могущественных особ. Сюркуф поднялся, быстро расправил складки плаща и, преисполненный гордости, как всегда, изящный, густо пахнущий розовыми ароматами, вышел на середину. Его встретили весьма благожелательно.

Он рассказал о маллах все, что знал, обвинив вождей горцев, и прежде всего Бредероя, а также Ахлероя, которого знал лично, и даже самого Аквилоя, в заговоре против Авидронии.

— Не может быть! — вскричал посланник Вораджа. — Аквилой считается другом Божественного, главным поборником мира в Малльских горах.

— Я это знаю, — учтиво приложил пальцы ко лбу Сюркуф. — Но есть неопровержимые доказательства моих слов. Аквилой лично передал золото нашему человеку в обмен на оружие. Прошло не более половины месяца, как это оружие применили по назначению. Я имею в виду разгром «коловатского» лагеря, нападение на Великую Подкову.

— С чего ты взял, что это именно то оружие? — спросил один из сановников из Совета Пятидесяти, знаменитый Селес — тщедушный больной старик с седыми сросшимися бровями, прославившийся тем, что сорок лет назад в одиночку двинулся навстречу семидесятитысячной армии гагалузов, приближающейся к Авидронии. Выехав в поле один против всего войска, он не только убедил дикарей отказаться от своих замыслов, но еще и сумел их запугать: вытребовал и получил внушительный откуп. С тех пор, когда против войска противника некого было послать, шутники предлагали отправить на войну одного Селеса.

— Всё оружие было помечено, достославный рэм. Так, луки, переданные маллам, сделаны таким образом, чтобы при стрельбе на стреле оставался особый след — небольшой затес…

В зале опять вспыхнуло волнение, лица военачальников исказил гнев. Кто-то воскликнул: «Я же предрекал, что Аквилой — двуличная лиса и только выжидает момента, чтобы ударить Божественному в спину!» Говорить захотели сразу многие, однако старик Селес из всех присутствующих был наделен самой высокой властью, поэтому его никто не посмел перебить.

— Кто же этот доблестный удалец, который сумел добиться столь многого? — поинтересовался он.

Сюркуф чуть поморщился. Всё изложенное он собрался представить лишь как собственную заслугу; в его планы не входило рассказывать кому-либо о подвигах своих воинов, тем более — о подвигах ДозирЭ. Но вопрос нельзя было оставить без ответа. Он назвал имя, но так невнятно, что его заставили повторить. Пришлось произнести это ненавистное слово громко и отчетливо.

— ДозирЭ? — удивился Селес, который последние годы всё время проводил в Дворцовом Комплексе, и поэтому ему было известно почти все, что происходит в Грономфе. — ДозирЭ? Что-то знакомое. Не тот ли самый?

— Тот, — отвечал Сюркуф, почему-то сгорая от стыда, будто он лично причастен ко всем «подвигам» своего нынешнего подопечного.

ДозирЭ вспомнили и остальные. В зале повисло неловкое молчание. Все знали историю с возлюбленной Инфекта, и многим, кто не был посвящен в подробности, было непонятно, почему этот ДозирЭ не только до сих пор жив, но и служит в прославленном воинстве. Впрочем, расспрашивать о нем никто не захотел, и обсуждение, само собою, вернулось к малльским вождям. Сюркуф не только подробно рассказал об их «проделках», но и предоставил неопровержимые доказательства в виде всевозможных донесений.

— Кто такой этот Бредерой? — поинтересовался посланник Вораджа. — Что-то я раньше о нем не слышал.

— Мы и сами все удивлялись, откуда он взялся, — отвечал за Сюркуфа Нелиавтх — его грозный начальник, партикулис Вишневой армии, владелец золотого и двух пурпуровых платков и обладатель десятка пылающих фалер. — Внезапно объявился и не только был провозглашен полноправным малльским вождем, но и сразу получил возможность носить шкуру снежного барса. А ведь только три самых влиятельных малльских вождя имеют на то право. Как только этот Бредерой появился, сразу в Малльских горах началось неладное: нападение на обозы, на строительные лагеря, на участки Великой Подковы. Тогда мы послали к маллам лучших наших лазутчиков и вскоре выяснили, что Бредерой — сын некогда самого жестокого и непримиримого малльского вождя, которого наши отряды долго преследовали и, наконец однажды изловив, убили. Где всё это время находился Бредерой, нам было неизвестно, но мы уже узнали наверняка: он явился с твердым намерением нарушить и без того хрупкий мир в Малльских горах. Мы сразу же решили, что это намерение вызвано желанием отомстить за отца, погибшего от руки авидронского цинита.

Селес закашлялся, и Нелиавтх осекся.

— Продолжай, продолжай, — замахал рукою старик, едва не задыхаясь от сдавивших горло спазмов. — Не обращай внимания.

Нелиавтх замешкался, видимо что-то позабыв, и в конце концов небрежно кивнул Сюркуфу, позволяя ему закончить.

— Мы достаточно долго оставались в неведении о том, где всё это время находился Бредерой. — Сюркуф победоносно и хитровато, со значением глянул на своих слушателей: можно было догадаться, что он готовит какую-то неожиданность. — Однако не так давно — восемь дней назад — счастливая случайность помогла нам узнать страшную тайну. Вот она!

И Сюркуф выдернул из связки свитков, которые подал помощник, небольшую трубочку — голубиное послание. Он развернул ее, предъявив собравшимся онисовый клочок, испещренный большим количеством незнакомых мелких знаков. Он подошел к Селесу, который восседал ближе всех, и протянул клочок ему. Старик взял онис, заглянул в него, быстро убедился, что странные каракули ему непонятны и что, видимо, перед ним тайнопись, пожал плечами и передал трубочку представителю Вораджа. Тот повертел ее в руках и передал дальше. Вскоре онис вернулся к Сюркуфу. Все с нетерпением ожидали дальнейших пояснений, и многие проявили даже некоторое недовольство затянувшейся паузой. Но Сюркуф знал, что делал. Он знал, что ожидание вельможных мужей окупится втройне и их гнев вскоре сменится великой милостью.

— Как вы поняли, рэмы, в этом голубином послании содержится тайнопись, — объяснил Сюркуф. — Почтовый голубь, который его переносил, был убит над Кадишем. Предположительно, он летел из Масилумуса. Воин, звонкая стрела которого пронзила тело птицы, принес футляр с письмом своему десятнику, оставив себе в награду жирного голубя, десятник передал его айму, тот цинитаю, и, в конце концов, послание оказалось у бывшего Великого Полководца Седермала — нынешнего начальника гарнизона иргамовской крепости. Седермал не смог прочитать письмо, и это понятно — ведь оно зашифровано, и призвал на помощь Вишневых плащей. Через несколько недель послание очутилось у нас в Круглом Доме. И мы, не скрою, с огромным трудом, призвав лучших своих знатоков тайнописи и даже обратившись к известным тхелосам, все-таки смогли открыть его тайный смысл!

В зале повисла абсолютная тишина. Даже фонтаны, казалось, стали журчать тише. Сюркуф, выждав еще несколько мгновений, вынул другой онис — обычных размеров, развернул его и прочитал вслух:

«Я, Хавруш, брат Тхарихиба, Верховный военачальник Иргамы, пишу тебе, слуга мой преданный Бредерой.

Получил от тебя сообщение и остаюсь весьма довольный твоими деяниями. Знаю и от других, как нелегко теперь приходится авидронам в Малльских горах. Вижу, что деньги мои расходуются с большой пользой.

Пришло, однако, время сделать то, за чем я тебя послал в Малльские горы, — сполна рассчитаться с коротковолосыми за все их злодеяния. За оскверненные храмы Иргамы, за поставленных на колени гордых маллов, за смерть твоего отца. Сей злобный, растленный, убогий народ не имеет права на существование.

Сейчас все армии Грономфы под Масилумусом. Я принял на себя главный удар. Мне нелегко, Иргама утопает в крови, но я по-прежнему полон сил, ибо питает меня страшная ненависть. А перед собой я вижу ясную достижимую цель, которая всё ближе и ближе. Во всей Авидронии теперь не сыскать и сотни опытных цинитов. Так что собранные тобой отряды горцев, о которых ты писал, вряд ли встретят в Малльских горах серьезное сопротивление. Сожги лагеря и колонии авидронов, замани в горы их партикулы и там уничтожь. Отправь в Грономфу головы тех людей, которые ей дороги. А потом принимайся за Великую Подкову. Разрушь до основания несколько обширных участков, чтобы образовались широкие бреши. Удерживай их в своих руках, не позволяй восстанавливать. И не жалей своих воинов, пусть даже они все до единого погибнут, ибо умереть в яростной схватке с коротковолосыми и есть их главное предназначение. И да поможет тебе Слепая Дева!

Ты пишешь, что скоро у маллов состоится синдан. Постарайся на нем привлечь на свою сторону как можно больше вождей. Убеди совет в том, что авидроны слабы как никогда и что самое время перерезать им глотки и сделать наконец маллов свободными. Опасайся только Ахлероя — я имею самые достоверные сведения о том, что он сообщается с Берктолем и может тебе помешать. Сафир Глазз прочит именно его в интолы будущей Маллии. Ахлерой отписал в Берктоль по поводу тебя, что ты наверняка соглядатай Грономфы. В доказательство этого он указывает на твоих близких подручных — двух авидронов, которых считает слугами Круглого Дома. Не доверяй также отцу Ахлероя — Аквилою, нам доподлинно известно, что он чрезмерно верит Инфекту Авидронии и, пока жив, не позволит маллам вступить в войну с Грономфой. Постарайся устранить обоих вождей со своего пути. Да, и немедленно избавься от этих авидронов…

Настало время открыть тебе одну важную тайну: мы с тобою не одни — мы находимся под опекой и защитой наших наихрабрейших союзников. Это самые могущественные силы на континенте. Берктоль — лишь слепой ягненок по сравнению с ними. Это известные тебе флатоны — великие воины Темного океана. Они уже идут. Они совсем близко, намного ближе, чем тебе кажется. И их миллионы. Скоро ты услышишь их тяжелую гулкую поступь. И они жаждут напиться авидронской крови. А кто не союзник флатонов, тот союзник мертвых. Помни это! Как только ты исполнишь всё то, что я тебе приказал, они появятся. Прямо перед тобой. И они о тебе знают. Поэтому, если ты будешь послушен и сделаешь всё правильно, они осыплют тебя золотом и поставят правителем над всеми малльскими и соседствующими племенами.

А пока жди с острова Нозинги важного посланца, который прибудет в Малльские горы с караваном верблюдов к началу сезона дождей. Он сам тебя найдет. У него для тебя десять тысяч берктолей. Этот флатон хочет донести до малльских вождей слово самого Фатахиллы. Всячески ему помоги.

Бредерой, не бойся ничего. И помни того, кто сделал тебя свободным, того, кто тебя озолотил, кто вернул тебя в объятия родины. Твоего доброго и щедрого хозяина. Верь в меня и будь по-прежнему мне предан. Я же взамен вознесу тебя до таких вершин, которых ты и не видел. Авидроны сделали тебя рабом, я же сделаю тебя ИНТОЛОМ».

Сюркуф облегченно вздохнул и опустил свиток. В этот момент он, окрыленный успехом, чувствовал себя абсолютно счастливым. В следующее мгновение он огляделся и в смущении замер. Его со всех сторон окружали молчаливые побелевшие лица и наполненные смятением глаза.

Глава 48. Солнечный дворец

Солнечный дворец — обиталище иргамовских интолов — самое большое, самое величественное здание в Масилумусе. Сверкающий золотом и паладиумом, он возвышался на плоском холме Отшельника, что у Сердитых ворот. Дворец этот был воздвигнут мудрым и рачительным правителем — отцом Тхарихиба. Строили его более тридцати лет, и на него ушло так много камня, дерева и металла, что хватило бы на несколько городов. То было время процветания, время прибыльной бойкой торговли, время тучных урожаев, время крепкой дружбы с Авидронией… Чудесное, мирное время. Казна полнилась. Благодарные подданные не уставали превозносить имя своего щедрого повелителя, и интол благоденствующего народа решил, что пора избавиться от своего убогого жилища, располагавшегося на Могильной площади, прямо напротив казнильного места. Старинный родовой дворец, принадлежавший династии Тедоусов, давно пользовался сомнительной репутацией. Тесный, невзрачный, он был полон жутких закоулков, по которым блуждали в забрызганных кровью доспехах страшные призраки невежественного прошлого.

А нынешняя сияющая обитель интола, окруженная изумрудными озерами и золотистыми садами, поражала и великолепием, и размерами. Дворец задумывали и строили признанные авидронские зодчие, и поэтому в его очертаниях угадывался тот великий образец, на который они, несомненно, равнялись. Люди сведущие, глядя на него, обязательно вспоминали Дворцовый Комплекс Инфекта в Грономфе. И всё же он получился самобытным, иргамовским, повторяющим форму головного убора высшей знати — форму остроконечной шапочки, расшитой золотом.

Когда солнце вставало над Масилумусом, новый дворец ослепительно сиял над городом, будто второе светило. Восхищенные жители его и прозвали «Солнечным», а впоследствии и сам интол повелел только так именовать свое любимое творение.

Впрочем, времена мира, изобилья и бесконечных праздников, казалось, ушли безвозвратно. В Солнечном дворце с некоторых пор обосновался бездеятельный, безвольный, черствый к нуждам подданных Тхарихиб, которому в народе дали прозвище Разоритель. В стране царили нищета и разруха, стал совершенно невыносимым произвол ненасытных наместников и безжалостных откупщиков податей, к тому же вот уже третий год шла тяжелейшая война. Теперь у горожан как-то язык не поворачивался называть дворец своего правителя так же, как раньше.

Как и предсказывал прозорливый Хавруш, прекрасно знающий своего бестолкового брата, «лучезарный» Тхарихиб в день сражения под Масилумусом не придумал ничего лучшего, как задать в Солнечном дворце роскошный пир. Впрочем, из завсегдатаев дворцовых трапез явились немногие: большинство убыли в свои партикулы или вступили в созванное Хаврушем ополчение, некоторые, опасаясь поражения, а значит, и скорой осады Масилумуса, тайком оставили город, укатив в свои дальние поместья или вообще покинув страну. Пришли только самые близкие Тхарихибу сановники, составляющие его постоянную свиту, и «искренние» друзья, из которых особенно выделялся Берсекус — бывший бродячий комедиант и свистун, а ныне Второй Пророк интола.

Когда-то Берсекуса привел во дворец сам Хавруш — Первый Пророк интола, случайно услышав его на улице и восхитившись удивительной заливистой трелью. Свистун не отличался красотой и статью, был низкого роста и имел отталкивающее, какое-то бесполое, лисье лицо, однако запросто подражал голосам всех птиц и к тому же обладал изворотливым умом и чувством юмора. Он достиг совершенства в искусстве раболепия и был необычайно распущен. Без него не обходилась ни одна оргия: он мог бесконечно пить и не пьянел, являлся изощренным выдумщиком всяческих непристойных развлечений и жестоким, не знающим пощады палачом. Тхарихиб искренне привязался к нему, всегда держал при себе и не уставал придумывать ему новые должности и жаловать титулы. Когда Хавруш опомнился и задумал избавиться от Берсекуса, было поздно: жалкий уличный свистун превратился в могущественного мужа, влиявшего на все сферы государственной деятельности, в особенности на те, где можно было поживиться. Единственное, чего добился Хавруш, это уберег от его алчности средства, отпущенные на военные нужды. Армию он считал своей вотчиной, к которой никого не подпускал.

Пир начался, когда солнце уже садилось. За громадным трапезным столом, вмещавшим несколько тысяч человек, сидело не более двухсот. Тхарихиб, слегка подслеповатый, внимательно разглядывал присутствующих. Иногда он наклонялся к Берсекусу, сидевшему по правую руку от него, и что-то спрашивал то про одного, то про другого гостя. Второй Пророк во всеуслышанье, особо не заботясь о приличиях и часто пользуясь уличными выражениями, давал каждому краткую характеристику — все знали, что от мнения бывшего свистуна зависит не только твое будущее, но и сама жизнь. Однако сегодня Берсекус был благодушен и ограничивался главным образом насмешками и неприличными намеками, что воспринималось едва ли не как похвала. Только нескольких знатных иргамов он по-настоящему очернил, и злопамятный Тхарихиб поспешил запомнить их имена.

Трапезный стол ломился от редкостных яств, рекой лились изысканные вина; вышколенные слуги-рабы, словно заботливые пчелы, роились вокруг гостей. Били фонтаны, пылали факельницы, курились дорогие благовония. Музыканты, танцовщицы, силачи, акробаты, ряженые наперебой веселили и развлекали гостей. Однако многие приглашенные, конечно ничего не высказывая вслух, недоумевали: к чему такое неуместное транжирство, к чему вся эта неслыханная щедрость и роскошь в то время, когда страна оказалась на краю пропасти?! Быть может, Тхарихиб наконец окончательно повредился умом? Или он что-то знает? Может статься, уже получены сведения, что авидроны разбиты или отступили?

Взволнованные и тщательно скрывающие свои чувства сотрапезники интола ошибались: правитель еще не знал ничего определенного, был только голубь с посланием о том, что авидроны, не дожидаясь утра, первыми начали сражение.

Тхарихиб много ел и пил, заставляя других есть и пить еще больше, часто и невпопад шутил, вынуждая хмурых озабоченных гостей громко хохотать, и сам неестественно смеялся. Однако, когда слуги вынесли из залы первых двух гостей, оказавшихся наименее опытными в искусстве застолья, когда другие гости изрядно захмелели, Тхарихиб, опустошив уже немало кубков, раскрасневшийся, скинувший с себя часть одежд, в сдвинутой на затылок золоченой остроконечной шапочке, услышал случайно произнесенное имя своего брата и неожиданно для всех выплеснул наружу накопившуюся горечь.

— Это он всё затеял, братец мой ненаглядный! — кричал интол. — Это он погубил Иргаму, чтоб его сожрали гаронны! Если б не Хавруш, сейчас бы бражничали в Грономфе на пиру у Алеклии! А теперь что?! Позор и гибель! Не только моя! Вы все, бесполезные ленивые мерзавцы, сдохнете под обломками сожженного Масилумуса! О, если б отец знал, что так будет, он бы задушил этого выродка в колыбели!

Приближенные интола в страхе спрятали глаза, пригнулись. Даже Берсекус открыл от удивления рот. Тхарихиб до того разгорячился, что у него вздулись вены на лбу и на висках. Он в ярости швырнул в гостей свой серебряный жезл власти и продолжил свою гневную тираду с такой необыкновенной пылкостью, какой еще никогда не выказывал. Лишь чуть погодя он закашлялся, опомнился, устыдился своих слов и даже начал оправдываться, безжалостно кусая губы.

— Где эта лживая блудница Хидра? — спросил он чуть погодя. — Скажите ей, чтобы явилась сюда слушать Берсекуса!

Слуги убежали. Покои интольи Иргамы находились в другом конце Солнечного дворца, и добраться туда было не просто, однако ответ не заставил себя ждать. Хидра сообщала, что сын Тхарихиба и наследник всех его дел Нэтус болен, что у него лихорадка, что она находится в его покоях и не отойдет от него ни на шаг, пока юный интол не поправится.

— Ну, что ж поделаешь, — пожал плечами уже успокоившийся Тхарихиб и небрежно кивнул Берсекусу. Второй Пророк незамедлительно поднялся, наполнил до отказа грудь воздухом и громко и заливисто засвистел. Его трель была изумительна — чиста, глубока… Правитель наслаждался чарующими звуками грустной мелодии и даже прослезился.

Настало утро, его сменил день, но пиршество все продолжалось, принимая всё более разнузданный характер. В самый разгар оргии доверенный слуга принес Тхарихибу срочное голубиное послание. Он медленно прочитал его, шевеля губами, потом швырнул онис на пол и как-то сразу ослаб, тревожно всхлипнул и тяжело оперся о стол. Соратники подняли и развернули свиток. В нем говорилось о том, что иргамовские войска потерпели в сражении с Алеклией сокрушительное поражение и их остатки спешно отступают к Масилумусу.

Верный Берсекус заставил Тхарихиба испить полный кубок хиосского нектара. Интол послушно влил в себя бесценный напиток, потом зарычал, срываясь на визг, выхватил чей-то кинжал воткнул его в грудь раба-виночерпия.

— Уйми его, Берсекус! — воскликнул отскочивший в сторону наместник. — Ты один имеешь над ним власть, тебя он послушает!

Второй Пророк с сомнением посмотрел на обезумевшего интола. Тот, ослепленный внезапной вспышкой бешенства, затравленно оглядывался по сторонам.

— Вы все сдохнете под обломками сожженного Масилумуса! — наконец горько выдавил Тхарихиб, и его рука с кинжалом безвольно повисла.

— Остановись, Лучезарный, еще не всё потеряно! — отеческим тоном произнес Берсекус.

Притянув к себе Тхарихиба, он обнял его, и тот истерично зарыдал, уткнувшись лицом в его плечо. Эта идиллическая сцена успокоила и даже растрогала напуганных сановников. Вдруг лицо Берсекуса исказила судорога. Он вскрикнул, и в горле у него заклокотало.

— О, Дева, за что? Я был тебе верен! — удивленно прошептал он и медленно сполз вниз по рукам Тхарихиба. Из живота бывшего свистуна торчала рукоять кинжала. Все оцепенели.

Почти тут же Тхарихиб, увидев, что наделал, опомнился, ноги его подкосились, и он рухнул на тело Берсекуса. Бесконечно долго он покрывал поцелуями застывшее, милое его сердцу лицо. Интол никого и никогда так не любил, как этого маленького чудотворца. То был лучший его советник, мелодин, рассказчик, предсказатель. Тхарихиб поначалу хотел и себя убить, чтобы скорее присоединиться к Берсекусу на звездной дороге…

О гибели Второго Пророка забыли довольно быстро. Тело зацепили крюками и утащили с глаз долой, оргия продолжилась, и Тхарихиб после доброй взбучки, заданной ему наместником, принял в ней самое деятельное участие…

Прошло несколько дней. В Солнечном дворце, в той части, где обитал Хавруш, стояла непривычная тишина. Не было видно ни стражи, ни суетливых слуг, ни прочей говорливой челяди. В сумрачных галереях, соединявших покои, едва теплился огонь в факельницах: некому было подлить масла; только несколько жирных мух, нарушая тишину, бились о стены, и за ними гонялся мальчик-раб с мухобойкой на длинном бамбуковом древке.

В портофине — просторной зале, отделанной зеленым мрамором и зеленовато-голубым звездным камнем, понуро стоял на своих тонких скрюченных ножках Хавруш — весь какой-то раздутый, бесформенный, с вывалившимся наружу необъятным животом, с огромной уродливой головой.

Хавруш вернулся в Масилумус всего лишь день назад. Оставив поле сражения, он, в окружении большого отряда телохранителей, поспешил в столицу. Его преследовали по пятам, он это чувствовал, хотя по пути не встретил ни одного авидрона. Не успели городские ворота закрыться за ним, как из ближнего леса, где сидел в засаде последний заградительный иргамовский отряд, донесся шум боя. Это значило, что передовые группы воинов Инфекта были уже под стенами Масилумуса.

Явившись в Солнечный дворец, Хавруш первым делом вызвал двух военачальников. Одному — предводителю крупного отряда средневооруженных всадников, он приказал атаковать авангардные партикулы авидронов и тем самым обеспечить отступление иргамовской армии, другому — поручил всё приготовить к осаде города и набрать новое ополчение из числа жителей столицы и рабов, которым следовало обещать свободу.

Вскоре с места сражения пришло последнее сообщение, написанное ближе к вечеру, то есть спустя ночь и день после начала битвы. На голубином послании — кусочке тонкого полупрозрачного ониса — остались следы крови, строчки были выведены старательной, но дрожащей рукой. Как и ожидал Хавруш, его великолепный стопятидесятитысячный монолит окружили со всех сторон и часть воинов уничтожили, часть пленили. Отряды иргамовских союзников, видя, что чаша весов склоняется в пользу партикул Алеклии, бросились бежать, оставив незащищенными важные участки. Не помогли и валилы — четыре тысячи прекрасных механизмов, которые обошлись Фатахилле и Берктолю в целое состояние, и на которые Хавруш надеялся более всего. Все они после долгого упорного боя были сожжены. Чуть позже захватили иргамовский лагерь. Таким образом, Хавруш потерял всю свою армию и все механизмы. Годы упорных трудов, полмиллиона человеческих жизней, миллионы берктолей — всё превратилось в прах всего лишь за один день. Всё кончено! О, Дева, ты предала свой народ!

Впрочем, нескольким иргамовским партикулам удалось отступить. Весь следующий день в Масилумус прорывались разрозненные отряды конников, а позже стали подходить многочисленные пешие группы. И в сердце Хавруша вспыхнула надежда — возможно, еще не всё потеряно.

Вместе с отступающими явился Твеордан. Как и в сражении под Кадишем, ему не только удалось спастись самому, но и вывести из боя живыми и невредимыми наиболее подготовленную часть подчиненных ему отрядов — свои старые партикулы, которые называли «твеордановскими». Тхарихиб души не чаял в Твеордане, нежно величая его «мой полководец», Хавруш же видел в нем опасного соперника и много раз пытался его уничтожить. Однажды подвернулся превосходный повод: Твеордан отпустил пленных авидронов, опасных лазутчиков, тех самых, которые побили всех капроносов на Арене города Тедоуса. И Тхарихиб почти уже поддался уговорам, уже собирался подписать смертный приговор полководцу, но тут в дело вмешалась эта лисья морда, этот скользкий Берсекус, и всё сорвалось.

Однако теперь, после бурной оргии, Тхарихиб отдыхает, Берсекус мертв — единственная радость за всё это время! — народ гудит на площадях, требует от Верховного военачальника объяснений: как могло так случиться, что полумиллионного иргамовского войска больше не существует, кто в этом виноват? А в заветном жезле, который спрятан на теле, находятся несколько подписанных Тхарихибом по глупости свитков — смертных приговоров, с пустыми строчками там, где должны стоять имена приговоренных. Можно вписать любое имя, например Твеордана, и добиться немедленного исполнения воли «лучезарного» правителя…

Пользуясь моментом, Верховный военачальник обвинил Твеордана в измене и приказал немедленно предать его смерти именем Тхарихиба. Военачальника схватили и поволокли на Могильную площадь, где последнее время каждый день кого-нибудь казнили. За него пытались заступиться некоторые циниты из «твеордановских партикул», и даже произошло небольшое побоище, но народ в массе своей поверил обвинениям, так что легендарный Твеордан был сожжен под неистовый вой толпы, проклинающей последними словами своего недавнего кумира.

«Вот она, народная любовь! — разочарованно думал Хавруш, когда ему рассказывали о том, что творилось на Могильной площади. — Еще вчера эти лавочники и мастеровые боготворили Твеордана, а сегодня с упоением втаптывают в грязь его прах. Жалкие червяки, не способные на преданность. Когда-нибудь, — вдруг пришло на ум Хаврушу, — то же самое может случиться и со мной»…

После всего этого Хавруш решил выспаться, ведь он не отдыхал уже несколько дней. Однако спал он недолго, и сон его был тревожен. Поднявшись, Верховный военачальник поспешил в портофин: нужно было готовиться к осаде, и теперь стоял посреди залы с заложенными за спину руками, не в силах сосредоточиться на работе. На его глаза навернулись слезы — впервые в жизни ему было одиноко и страшно, впервые в жизни он чувствовал жалость к самому себе.

Он боролся с желанием всё бросить и бежать, спрятаться где-нибудь в Эйпросе. Средств у него достаточно, чтобы беззаботно провести остаток жизни на берегу Бесконечного океана в собственном хорошо охраняемом дворце-крепости. Но, подумав об этом, Хавруш вспомнил об Алеклии, а потом о Фатахилле. И тот, и другой, если захотят, найдут его, где бы он ни находился. И потом, разве всё кончено? Алеклии предстоит осада Масилумуса. Город укреплен не хуже Кадиша, запасы еды огромны, а защитников у него не менее четверти миллиона человек. Осада затянется на годы. Фатахилла же хоть и обманул его, позволив авидронам надругаться над Иргамой, но рано или поздно двинется в поход. А еще маллы, которые, без сомненья, принесут Грономфе массу неприятностей: он уже послал голубя Бредерою. Может быть, еще повезет?

Тут Хавруш подумал почему-то о своем несчастном брате, и ему вдруг стало не по себе. Он даже почувствовал некоторые угрызения совести. Ведь это он, Хавруш, пытаясь отвлечь Тхарихиба от государственных дел, все эти годы взращивал в нем пороки: потакал его безделью, поощрял частые пышные празднества и пиршества, закупал по всему континенту редкостные вина. Впрочем, Хавруш, всю жизнь ненавидевший своего старшего брата, быстро избавился от чувства вины. Тхарихиб сам во всем виноват: именно он после падения Кадиша не стал договариваться с Инфектом Авидронии, когда тот возжелал мира. Да, условия авидронов показались тогда чрезмерными, но, если сейчас речь зайдет о примирении, они будут и вовсе ужасными. Конечно, в том случае, если договор вообще возможен…

Так, блуждая в лабиринтах своих скорбных раздумий, Хавруш незаметно вернулся к мысли о спокойной жизни на берегу океана и вдруг с тревогой вспомнил о золотой статуе Девы, заботу о которой поручил молодому либерию Дэвастасу. Десятимеровая статуя богини была для всех иргамов не только высшим божественным символом, священной реликвией, но и великой ценностью, принадлежащей иргамовским интолам. Однако только два человека, два великих потомка династии Тедоусов — Хавруш и Тхарихиб — знали, какие несметные сокровища спрятаны в чреве статуи.

Хавруш всегда имел достаточно соглядатаев и знал, что Дэвастас уже появился со своими людьми в Масилумусе, а некоторое время назад его видели в Солнечном дворце, в той части, где располагаются покои жены Тхарихиба. Хавруш позвал своего старого слугу-раба Оуса и приказал ему немедленно сходить за либерием. Немой раб бесстрастно кивнул и вышел.

Покои интольи Хидры были прекрасны — просторные, светлые, радостные. Посреди, на возвышении, будто трон, находилось ложе из черного бутона, на котором нежилась, утопая в складках тончайших материй, молодая обнаженная женщина.

Широкие арочные проходы выводили из покоев на открытую галерею. На ней, у самого парапета, стоял в одном набедреннике белокурый мужчина. Он смотрел на распростершийся перед ним огромный город.

— Дэвастас! — услышал он ласковый, но настойчивый женский голос.

Мужчина оглянулся, вернулся в покои и мягко обнял смуглую красавицу, которая в сравнении с ним, мускулистым статным великаном, казалась хрупким ребенком.

— Ты, Хидра, — мой сладчайший нектар, моя черноволосая повелительница, моя богиня! Ты заставляешь мое сердце биться так сильно, как оно не бьется даже в бою, — шептал великан. — Твоя кожа нежнее шелка. Мне кажется, что я никогда не смогу тобою насытиться. Моя единственная мечта — быть с тобою до смерти. О, я бы отдал все, чтобы она исполнилась!

— Так осуществи ее! — с улыбкой отвечала интолья, словно купаясь с наслаждением в льющихся нескончаемым потоком поцелуях. Исполин напоминал ей грозного льва, которого однажды поймали и после долгих трудов приручили. — Я знаю: ты можешь все. Неужели для тебя преграда мой муж — такой же несостоятельный в управлении государством, как и в любви?

— Нисколько! Если понадобится, я его убью, — запальчиво отвечал Дэвастас. — Только скажи!

— Тише, мой возлюбленный, — Хидра дотронулась пальчиком до губ воина. — В этом дворце и стены имеют уши. Убивать его нет никакого смысла, ведь он настолько глуп, что живой принесет нам намного больше пользы, чем мертвый. Значительно опаснее Тхарихиба Хавруш. Мне кажется, что он знает о нас все.

— Я и его убью! — горячился Дэвастас, с трудом оторвавшись от притягательной родинки на шее Хидры. — Этот вонючий боров, этот бездарный военачальник, эта волосатая обезьяна давно стоит у меня на пути. Это он затеял всю эту бесполезную войну, проиграл все битвы. Теперь враг у стен Масилумуса. Только намекни, моя богиня, и я разорву его на куски и брошу их своим голодным боевым псам!

Молодой военачальник даже не догадывался, насколько интолья ненавидела Хавруша и как сладостны для нее были его слова.

— Ах, мой дерзкий голубоглазый воитель, — воскликнула Хидра, запустив пальцы в его густые золотистые кудри, — сегодня ты заслужил награду! Вот, возьми…

И с этими словами она скользнула рукой под подушки и вытянула на свет свиток синего цвета с печатью Тхарихиба.

— Что это? — удивился Дэвастас, нетерпеливо развертывая онис.

В нем говорилось, что либерий Дэвастас, один из храбрейших воинов Иргамы, повышен в звании и переподчинен самому интолу. Кроме этого ему даровались новые титулы и огромные привилегии.

— О! — вскричал великан. — Верь мне, Хидра, я навечно твой самый преданный раб! И как это тебе удалось?

— Очень просто. Как и в прошлый раз, я пришла к Тхарихибу и сказала, чтобы он это заверил. Он прочитал и молча приложил свою печать. Вот и всё. Правда, я не уверена, стоит ли сему радоваться. Много ли значат сейчас в нашей стране звания и титулы? Скоро авидроны возьмут Масилумус в осаду, и все мы умрем с голода или попадем в плен.

— Тебе, по крайней мере, ничего не грозит, — клятвенно заверил Дэвастас. — Поверь мне, когда настанет время, я выкраду тебя из Солнечного дворца, и мы вместе бежим из страны. Я знаю один сказочный остров недалеко от Стилия, я куплю его вместе со всеми жителями — забавными трудолюбивыми островитянами, мы объявим себя интолом и интольей, возведем чудесный дворец, множество храмов и будем править там, наслаждаясь праздностью и утопая в роскоши.

Хидра мечтательно закатила глаза. Как бы хотелось ей не видеть более стен этого опостылевшего дворца, своего слабоумного мужа, двуличного Хавруша, которого она ненавидит и который, несомненно, ненавидит ее. И бесконечно долго предаваться любви с этим красивым, невероятно сильным исполином.

— А как же мой сын, Нэтус? — спросила чуть погодя Хидра.

— Мы возьмем его с собой, — не задумываясь, отвечал Дэвастас.

— Но ведь он — наследник Тхарихиба. Иргама не может остаться без интола.

— Иргамы больше не существует. Тхарихиб и Хавруш уничтожили ее. Скудость и унижение — вот будущее покоренного народа. А править им будут жестокие и ненасытные грономфские наместники.

Интолья задумалась.

— Где же мы возьмем столько золота, чтобы осуществить твои планы? — наконец спросила она. — Моих драгоценностей едва хватит, чтобы только добраться до этого славного острова.

— Не печалься, любимая, я кое-что придумал. Доверься мне. Возможно, вскоре я стану несметно богат…

Тут послышался шум легких быстрых шагов и шуршание тканей, и в покои, потупив глаза, вошла рабыня. Это была самая преданная жене Тхарихиба служанка, которую во дворце назвали «тенью интольи». Увидев ее, Хидра поняла, что случилось что-то скверное: слишком внезапным было ее вторжение, слишком встревоженным ее лицо.

— Там… Там пришел этот странный немой — слуга Хавруша, — взволнованно произнесла служанка. — Я не сразу поняла, чего он хочет, но потом по знакам догадалась, что его хозяин требует к себе Дэвастаса.

— И что ты ему ответила? — настороженно спросила Хидра, и ее красивые глаза сузились.

— Я ответила, что не знаю, о чем идет речь, и чтобы он уходил.

— А он?

— Он ушел.

— Хорошо, иди, ты поступила правильно.

Рабыня поклонилась и, по-прежнему не поднимая глаз, вышла.

Дэвастас в последний раз поцеловал возлюбленную и поднялся.

— Куда ты? Если ты сейчас пойдешь к нему — ты нас выдашь! — Хидра схватила воина за руку. — Останься!

— Я думаю, он и так всё знает, иначе это безносое страшилище сюда бы не явилось. Пойду к нему, и будь что будет. Что он мне теперь сделает, ведь у меня есть это! — И Дэвастас потряс врученным ему свитком.

Хидра ничего не ответила (действительно, будь что будет); молча и не без удовольствия она наблюдала, как ее гордый великан облачается в одежды. Как жалко, что он должен уйти!

Хавруш смог наконец сосредоточиться на работе и вскоре отдал десятки новых распоряжений, касающихся подготовки к предстоящей защите города. Главное, что Верховный военачальник поспешил сделать, — это избавиться от «лишнего» населения: женщин, стариков, детей, калек, то есть всех тех, кто каждый день будет хотеть есть, но при этом вряд ли чем-нибудь пригодится осажденной столице. Особенную озабоченность у него вызвали рабы, которых в густонаселенном Масилумусе было не менее трехсот тысяч. С одной стороны, в случае осады рабы могли воспользоваться ситуацией и поднять бунт, но с другой — долговременная оборона города предполагает ежедневные работы по восстановлению разрушенных укреплений и постоянное пополнение рядов защитников. Кроме того, масилумусские рабы сами по себе представляли большую ценность и в определенной ситуации могли стать весомой частью какой-либо платы или откупа. Внимательно всё взвесив, Хавруш издал указ с требованием к большинству горожан немедленно покинуть столицу. Стражам, охранявшим многочисленные городские ворота, он передал распоряжение не выпускать из столицы рабов, а также ни под каким предлогом не дозволять, чтобы люди вывозили из города принадлежащие им ценности.

Наконец явился Дэвастас — всё такой же цветущий, дерзкий, по-прежнему пышущий нерастраченной силой, будто и не был участником недавнего кровопролитного сражения. Верховный военачальник сразу подметил на его лице ядовитую ухмылку. Это было нечто новое. Раньше он себе такого не позволял.

— Где Слепая Дева? — строго справился Хавруш.

— Как ты и распорядился, спрятал в надежном месте, — отвечал Дэвастас.

— Тебе надлежит срочным образом доставить ее в крепость Мигрелиш и передать начальнику гарнизона. Там она будет в полной безопасности. Вот тебе предписание.

И Хавруш протянул воину свиток, скрепленный своей печатью.

Дэвастас, однако, не проявил к онису интереса, а продолжал стоять на том же месте всё с той же вызывающей ухмылкой на устах.

— В чем дело? — спросил Верховный военачальник, уже предчувствуя некий подвох.

— У меня есть другой приказ, другой онис.

— Вот как? И ты можешь его представить?

— Разумеется.

И Дэвастас извлек из своего жезла власти весомый свиток. Хавруш побелел лицом, различив цвет свитка: синий онис использовался в Иргаме только в единственном случае — для составления интолом страны повелений особой важности. Верховный военачальник пробежал глазами указ, утвержденный Тхарихибом, и дрогнувшей рукой нехотя вернул свиток владельцу.

— Хидра! — невольно прошептал Хавруш.

— Только посмей ее тронуть! — предупредил Дэвастас.

— Ты… ты мне угрожаешь? — задохнулся от гнева хозяин портофина.

Воин немного подумал и сухо ответил:

— Да.

— Да как ты смеешь? Стоит мне произнести одно слово, и ты будешь тут же схвачен и казнен на Могильной площади, как изменник! И тебе не помогут ни звания, ни заслуги, ни этот онис.

Дэвастас с металлом в голосе отвечал:

— Я нахожусь в личном распоряжении Тхарихиба, и только он может решать, казнить меня или вознаграждать.

— Ну и глуп же ты, Дэвастас. Неужели ты до сих пор не понял, кто управляет страной? Ты думаешь, что этот ряженый пьяница, этот недоумок — мой брат — чем-нибудь тебе поможет? Поверь мне: не успеешь ты выйти из Солнечного дворца, как твой онис утратит всякую силу. И коварная Хидра, думающая, что обвела меня вокруг пальца, не сможет с этим ничего поделать.

Дэвастас теперь уж не знал, что ответить, лишь набычился, и голубые глаза его потемнели. Хавруш сделал вид, что ему захотелось размять ноги, поднялся со своего кресла и отошел чуть в сторону. Удостоверившись, что теперь внезапно напасть на него невозможно, он продолжил:

— Ты, наверное, забыл, Дэвастас, кем ты был? Кто тебя сделал таким, каков ты есть сейчас? Ты забыл, к какому воинству ты относишься, кто твой хозяин? Если это так, тогда взгляни на этот кинжал, который носишь на поясе. Может быть, хотя бы он тебе напомнит, кому ты клялся в верности три года назад у стен объятого пламенем Де-Вросколя…

Дэвастас недоуменно посмотрел на свой пояс, на свое ладно пригнанное личное оружие — меч, два кинжала, два небольших метательных ножа. За годы войны он так сроднился с этими клинками, что они стали частью его тела, он их просто не замечал. Тут-то он и вспомнил о подаренном кинжале, указывающем на его принадлежность к отборным воинам Хавруша.

Воин немедля снял кинжал с пояса и швырнул Верховному военачальнику. Кинжал со звоном упал у ног изумленного Хавруша, зеленый камень на рукояти кинжала раскололся, и в стороны брызнули мелкие осколки.

— Я возвращаю его тебе! На, забери!

Хавруш ничего не сказал и ничего не сделал, лишь вырвал из носа волосок. Его грузное бесформенное тело покрылось липкой испариной. Тем временем воин бросил в сторону Верховного военачальника уничижительный взгляд, повернулся и широкими шагами двинулся к выходу.

— Постой! — в последний момент окликнул его Хавруш. — Так как же насчет Слепой Девы? Ты не можешь вот так вот просто уйти отсюда!

— Почему нет? — нахально улыбнулся Дэвастас, указывая на свой жезл власти.

Верховный военачальник с усилием сглотнул слюну.

— Кто посмеет меня задержать? — И, повернувшись, Дэвастас вышел.

Когда Хавруш немного успокоился, он поднял кинжал и машинально обнажил клинок. Таких кинжалов было изготовлено всего двести штук, один из них принадлежал этому строптивому негодяю. На кончике клинка Хавруш заметил несколько не стертых до конца пятен крови, а на крестовине — выгравированное имя «Дэвастас».

Уж не собирается ли Дэвастас похитить золотую Деву? — подумал Хавруш. Он чуть не задохнулся от охватившего его бешенства. Ах, как он ошибся, доверив бесценную статую этому мерзавцу! Конечно, здесь не обошлось без Хидры. Несомненно, именно она — эта жрица прелюбодеяния и разврата, задумала присвоить себе сокровища династии Тедоусов. Может статься, что Тхарихиб, в момент слабости, поведал ей тайну статуи богини. Схватить, немедленно схватить Дэвастаса! Пытать до тех пор, пока он не откроет, где спрятал золотую Деву! Посмотрим, кто из нас сильнее. О, он, без сомненья, всё расскажет! А потом казнить, казнить, только тайно, чтобы воины его отряда и уличные крикуны ни о чем не прознали…

Хавруш ринулся к столу, схватил чистый свиток и было уже написал распоряжение, как случайно поднял глаза: ему показалось, что повеяло каким-то могильным холодом — и тут он с испуга выронил лущевый стержень. Перед ним, в двух шагах, стояла худая безобразная тень, закутанная в черный плащ. Верховный военачальник почувствовал скверный тошнотворный запах и, видимо из-за всего пережитого за последние трагические дни, принял тень за злого духа. Собственно, Хавруш даже не удивился, решив, что это расплата за то богохульство, которое он позволил себе по отношению к Слепой Деве. Однако, присмотревшись, он, даже с некоторым разочарованием, признал в призраке своего старшего брата, интола Иргамы.

Тхарихиб имел мученический вид: его лицо было покрыто зелеными и желтыми пятнами, под глазами, налитыми кровью, чернели впалые круги.

— Брат мой любимый, ты уже проснулся? — приветливо произнес Хавруш. — Я не хотел тебя беспокоить, тем более дурными известиями. Думаю, пусть лучше выспится. Ведь нас теперь ждут громадные испытания, и они потребуют от нас невероятных усилий…

— Зачем ты казнил Твеордана? — глухо спросил Тхарихиб, решительно прервав подобострастную скороговорку брата.

Хавруш понял, что болтовней не отделается.

— Так ведь это из-за него мы проиграли битву. Он изменник — я тебе давно говорил. У Волчьего ручья мои предположения окончательно подтвердились.

— Ты лжешь! — бросил Тхарихиб. — Ты, преследуя какие-то свои тайные цели, уничтожаешь всех моих соратников, всех тех, кто мне более всего дорог, кто мне предан.

— Тех, кто тебе более всего предан, ты сам уничтожаешь, собственной рукой, — огрызнулся Хавруш.

Тхарихиб закусил губу и прямо посмотрел на брата. Его взор был мертвенным, усталым и безмерно печальным. Хавруш испугался этого опустошенного взгляда.

— Ты о Берсекусе? Что ж, мне жаль его, — почти безразлично произнес Тхарихиб. — Дева распорядилась его судьбой, и я не вправе и не в силах изменить предначертанное. К тому же он давно мне надоел…

— Ты прав, Лучезарный, всем управляют боги, среди которых Слепая Дева, несмотря на ее молодость, одна из самых могущественных. — Хавруш глубоко вздохнул. — Но она не всегда благосклонна к своим смиренным рабам. Может быть, мы недостаточно усердно молились, может, слишком малы были наши подношения. Так или иначе, но Дева не вняла нашим мольбам, и мы проиграли решающее сражение с коротковолосыми…

— Ошибаешься! — Тхарихиб приблизился к Хаврушу почти вплотную. — Вот здесь Дева как раз ни при чем. Ей бы и в голову не пришло так бездарно губить преданный ей народ. Во всем виноват ты, мой братец, только ты. Именно ты затеял эти опасные игры с Фатахиллой, предал многолетнюю дружбу с авидронами, получив в обмен золото флатонов, сжег Де-Вросколь. Это ты, а не Твеордан проиграл все сражения, это ты предал меня — своего интола, свою страну, своих бедных граждан. Что теперь? Наши города разрушены, мы разорены дочиста. Будь ты проклят!..

Тхарихиб на этом не остановился и обрушил на брата град новых обвинений. От слова к слову он всё более горячился, надвигался, обдавая омерзительной вонью своего дыхания. Хавруш был обескуражен.

Наконец Верховный военачальник не выдержал. Сколько можно терпеть оскорбления? Еще вчера ему дословно передали, что во всеуслышанье говорил о нем Тхарихиб во время пира. Жалкий гнусный пьяница! И он — тот, которого в народе кличут Разорителем, — еще смеет говорить о бедных гражданах. Безумец!

Огорченный проигранным сражением, гибелью едва ли не всей своей доблестной армии, брошенный бежавшими союзниками, высмеянный Хидрой, только что оскорбленный Дэвастасом, Хавруш не мог более терпеть от жизни пощечин. Он и сам не заметил, как его рука поднялась и грубо оттолкнула интола Иргамы. Тхарихиб, не ожидавший ничего подобного, попятился назад, оступился и упал на спину.

Интол испугался. Его неказистый брат с мальчишеских пор был ему угодливым слугой, всегда и во всем потакал, раболепно слушался его. Все эти годы Тхарихиб видел перед собой только заискивающего преклоненного подданного, и сейчас никак не мог понять, что же произошло? Тут он гулко закашлялся, не в силах остановиться. Приступы, раздирая ему грудь и горло, следовали один за другим. Когда же Тхарихиб затих, Хавруш в недоумении увидел на полу не разъяренного интола огромной страны, а обессилевшего отвратительного уродца с потухшим взглядом.

— Дай мне руку, брат. — Немощный Тхарихиб попытался подняться.

Осмелевший Хавруш, однако, и не подумал помочь интолу. Он наклонился над ним и вкрадчиво зашептал:

— О, если бы ты мог на себя сейчас посмотреть! Как ты жалок! И ты зовешься интолом Иргамы. О, Дева, ничего забавнее в жизни не видел. И ты думаешь, что ты велик? Ха-ха-ха! Ты лишь зловонный червь, проедающий завоевания наших великих предков. Что ты сделал для страны? Что? Вся твоя жизнь прошла в безмятежных забавах, в пирах. Все твои силы растрачены в погоне за удовлетворением своей ненасытной плоти. О, в этом ты преуспел! И ты смеешь винить меня в предательстве? Меня, человека, который создал величайшую армию, возвел многие города и крепости, сумел договориться, наверное, с самым ужасным человеком на всей планете — с Фатахиллой, сдружился с Берктолем, приобрел множество союзников! Ты говоришь, авидроны? Авидроны при всей своей чудовищной силе три года потратили на то, чтобы оказаться здесь, под Масилумусом. И еще неизвестно, чем это всё закончится. А сколько золота они потратили, сколько цинитов потеряли?

Тхарихиб, ты мерзок. Все твои поступки ничтожны, потому что ты глуп. Ты настолько глуп, что даже не замечаешь, как над тобой потешается весь Солнечный дворец. Еще бы, твоя жена, интолья Иргамы, превратила свои покои в акелины и каждый день принимает молодых военачальников, которые проводят на ее роскошном ложе дни и ночи напролет. Сегодня маленькая жрица утешала либерия Дэвастаса, да-да, Дэвастаса, того самого, которого ты одарил по ее просьбе, вознес так высоко. Завтра над тобой будет насмехаться весь Масилумус, а потом вся страна…

Хавруш говорил и никак не мог остановиться. Каждое сказанное им слово дышало дикой ненавистью. Всё это весьма озадачило Тхарихиба. Ранее ему и в голову не приходило, что Хавруш может быть чем-то недоволен.

Наконец, закончив, Верховный военачальник сжалился и помог Тхарихибу подняться.

Интол кивком поблагодарил, размял затекшую шею и вдруг прыгнул на брата. В то же мгновение Хавруш опрокинулся на стол, захрипел, замахал руками, пытаясь освободиться.

— Значит, говоришь, что я глуп, мерзок?.. — твердил Тхарихиб, неожиданно крепко сдавливая горло обидчика. — А не хочешь ли сам оказаться на Могильной площади, там, где ты сжег Твеордана?..

Хавруш, несмотря на всю свою природную слабость и чрезмерное чревоугодие, всё же большую часть жизни провел в военных лагерях и был достаточно тренирован. Поэтому он не особенно испугался, рассчитывая быстро совладать с интолом. Однако Тхарихиб впился в него насмерть и так сжал шею Хавруша своими крючковатыми пальцами, что Верховный военачальник почувствовал, что задыхается. Тут он попытался крикнуть, надеясь, что его услышат и придут на помощь, но из его горла донеслось только слабое хрипение.

— Наверное, ничего забавнее ты в жизни не видел? Ха-ха-ха! — передразнивал Тхарихиб, наваливаясь всем телом; его лицо было страшно, глаза безумны.

«И откуда у него взялось столько силы? — подумал Хавруш, начиная терять сознание. — Позорная смерть! Лучше бы я погиб в недавнем бою от руки авидрона».

Верховный военачальник уже разметал в бессилии руки и тут почувствовал, как пальцы коснулись твердого предмета на столе. То был кинжал Дэвастаса, лежавший поверх подготовленных онисов. Мелькнувшая надежда придала Хаврушу силы. Он потянулся, нащупал рукоять, сжал ее и, изловчившись, воткнул клинок в спину Тхарихиба, поразив в самое сердце.

Интол умер мгновенно.

Хавруш разжал пальцы убитого на своей шее и брезгливо скинул с себя обмякшее тело. Потом поднялся и попытался отдышаться. В глазах стоял туман, руки тряслись.

Когда Хавруш пришел в себя, первое, что он увидел, — это бездыханное тело интола Иргамы Тхарихиба с кинжалом в спине.

«О боги, я убил собственного брата!» — ужаснулся Хавруш, бросился перед ним на колени, и слезы брызнули из его глаз. «Как же это могло случиться? Что же теперь будет? Кто будет править страной?» — проносилось в голове. Всю жизнь Хавруш ненавидел этого человека, всю жизнь подспудно мечтал о его смерти или на худой конец о низложении, этими мечтами было наполнено всё его бытие, в них заключался смысл каждого нового дня, каждого мгновения. Но теперь ОН мертв. Мечта сбылась, но радости нет, в груди — лишь тревожная пустота. ПУСТОТА!

О, брат мой, Дева — свидетель, я не хотел тебя убивать! Поверь мне! Что же будет, что же будет? Страна погибнет! А что будет со мной?

И тут Хавруш вдруг понял: нет сомнений, его казнят. И даже отчетливо представил себе картину собственного сожжения: он в центре, а вокруг глумящееся людское стадо, и оглушительный нестерпимый вой: «Смерть Хаврушу! Смерть, смерть!»

Ничто не сможет теперь его спасти. Ведь он не просто братоубийца, он лишил жизни самого интола Иргамы!

И слезы с новой силой полились по щекам Хавруша. Он глухо рыдал, царапал свое лицо, рвал на себе волосы и раскачивался в каком-то болезненном забытьи. Потом начал шептать молитвы, а сам всё смотрел и смотрел на мертвого брата.

Но вдруг его взгляд упал на крошечную надпись на крестовине кинжала: «Дэвастас». Хавруш осекся на полуслове…

Глава 49. Союзники мертвых. Окончание

В Карле Ролси начался сезон дождей. Начался едва ли не на месяц раньше, чем обычно. Из-за Малльских гор показалась тяжелая сизая туча, выплыла неспешно, надменно и застыла над поселением. К вечеру она, потемневшая, уже затянула весь небосвод. Заметно похолодало, и в воздухе появилась мерзкая морось. Где-то со стороны Великой Подковы грянуло так, что многие жители колонии со страху отложили занятия и бросились к своим жилищам. Но не тут-то было: их подкарауливали шальные ветра, накидывались неожиданно, по-разбойничьи, цеплялись за полы одежды, били в лицо.

Первые два дня не прекращались дожди. На третий день поселенцы стали свидетелями редчайшего события — пошел снег. Многие перепугались, но старожилы и знатоки поспешили успокоить сограждан: снег не только не причинит вреда, но он даже съедобен. Дети визжали от восторга.

ДозирЭ как раз исполнилось двадцать три года. Первый раз с тех пор, как он покинул отца, отправившись в партикулы, он вспомнил о своем возрасте, и ему вдруг представилось с высоты достигнутого, что двадцать три года — это бесконечно много, и что он уже подобен старцу, прошедшему долгий путь, полный бурных событий. Тут ему на ум пришли недавние слова Идала, которому было около двадцати четырех и который из-за этого переживал, считая, что чрезмерная молодость мешает ему добиваться большего, что его воспринимают не совсем так, как хотелось бы. «Жизнь в двадцать три только начинается, — говорил Идал. — Это совсем младенческий возраст, когда человек едва ли осознает то, что делает, когда он просто живет: дышит, любит, — и всё это почти бессознательно, повинуясь лишь инстинктам и вряд ли задумываясь над природой вещей. Волею целой череды случайностей мы немало испытали, побывали во многих частях континента, нас даже занесло сюда, в эти прóклятые места. Иному и десяти жизней будет недостаточно, чтобы пережить всё то, что пережили мы. Но зададимся вопросом: впитали ли мы хотя бы малую толику тех разнообразных знаний, которые накоплены тхелосами, сполна ли обогатили свой разум той мудростью, а свои привычки тем опытом, которые присущи седовласым мужам, сменили ли молодецкую горячность на сухую рассудительность, а прямолинейную твердость и бычье упрямство — на искусство усердного терпения? Научились ли мы воспринимать красоту, способны ли оценить величие природы, где даже ненастье преисполнено очарования? Понимаем ли мы красоту человека — единственного божественного существа, красоту его творений, красоту его тела, его характера, его мыслей, слов? Не воспринимаем ли мир слишком одноцветно? Не путаем ли зачастую добро со злом? Богов с гароннами? Нет, мой гордый друг, познания наши пока ничтожны, мы невежественны и неразумны и только учимся премудростям бытия. О, ДозирЭ, мы еще так молоды! А впереди нас ждут великие испытания, которые, может быть, и дадут то, чего мы пока лишены: дадут Опыт, Знание, Мудрость».

И ДозирЭ успокоился: его добрый друг, несомненно, прав. Он действительно несмышленый младенец, делающий лишь первые неуверенные шаги по длинной-длинной дороге жизни, кажущейся в начале пути такой прямой и ровной. А что там за первым же поворотом, кто знает… Нужно идти и идти вперед.

Двумя днями позже ДозирЭ получил сигнал. Ранним утром, как только рассвело и порывистый ледяной ливень, бушевавший всю ночь, наконец иссяк, под окном молодого человека появился бродячий мелодин с лючиной в руках и затянул песню. Голос его был так красив, что вышедший распорядитель кратемарьи прогнал бродягу не сразу. Он удивленно вслушивался в грустный мотив, в нежное звучание струн, в переливы чудесного голоса.

Долгие странствия, пел музыкант, однажды привели его в страну, где все люди жили счастливо, потому что были влюблены. Его постигла та же участь, и он воспылал страстью к девушке, которую звали Андэль, и в конце концов остался в этих краях навсегда.

Строго потребовав от мелодина, чтобы тот убирался вон, распорядитель, однако, утер украдкой скатившуюся по щеке слезу и кинул бродяге несколько медных монет.

Услышав имя «Андэль», ДозирЭ, мгновение назад позевывающий и потягивающийся в своей постели, вдруг встрепенулся, вскочил на ноги и бросился к окну. Странный музыкант подбирал с земли медяки и собирался уйти. ДозирЭ кликнул Кирикиля, велев срочно подать себе оружие и одежды, которые должны были уже просохнуть со вчерашнего дня. Кирикиль принес всё необходимое и помог хозяину облачиться. ДозирЭ поспешил из дома.

Мелодина уже и след простыл. Молодой человек помянул гароннов и двинулся наудачу в сторону центра Карле Ролси. Не прошел он и ста шагов, как увидел среди люда, заполнившего улицы, того бродягу с лючиной на плече. Только ДозирЭ решил его нагнать и кое о чем спросить, как молодого человека схватил за руку какой-то грязный, немощный на вид старик в смешном колпаке на голове — один из тех проходимцев, коих было полным-полно на главных улицах колонии.

— Не желает ли молодой храбрец узнать, где зарыт клад? — спросил плут, продолжая неожиданно крепкой рукой удерживать воина. — Я только что прибыл из Пизар вместе со странствующими жрецами, и мне удалось выведать у них, где спрятано золото их храмового братства.

— Пусти, старик! — ДозирЭ, уже потерявший мелодина из виду, попытался выдернуть руку. — Если хочешь дожить до вечера — пусти!

Продавец тайн разжал свою клешню, и молодой человек с удивлением почувствовал легкую боль — свидетельство еще не увядшей силы.

— Тебя приветствует Сюркуф, — вдруг шепнул плут совершенно другим голосом и громко продолжал, вынув какой-то замызганный свиток: — Не спеши! Всего один золотой, мой добрый повелитель, и ты станешь владельцем несметных сокровищ. Вот план, который укажет тебе, где они зарыты.

ДозирЭ изумленно огляделся: не послышалось ли ему? Неужто именно этот смрадный старикашка в нелепом колпаке произнес это грономфское имя, от которого его когда-то бросало в дрожь?

— Не крути головой, бездельник, — сдавленно зашипел бродяга. — За тобой следят…

И правда, поблизости болталось несколько подозрительных маллов в облезлых козьих шкурах.

— Ладно, старик, давай свой план, — поддержал игру молодой человек. — Вот деньги.

— Ты не пожалеешь, мой щедрый хозяин, — возопил обрадовавшийся старик.

Он сунул полученный инфект за щеку и тут же смешался с толпой, словно растворившись среди множества себе подобных.

— И как я сразу-то не догадался, в чем тут дело, — ухмыльнувшись, пробормотал себе под нос ДозирЭ. Он спрятал онис и двинулся своею дорогой. Направо, налево, прямо, направо. Через некоторое время он незаметно оглянулся. Тех маллов в драных паррадах, которые как будто бы следили за ними, уже не было, но вообще-то их поблизости кружило без счета — этих безобидных, простоватых на вид черноволосых парней. Каждый из них вполне мог оказаться соглядатаем — молодой человек уже слишком хорошо знал этих коварных лицемерных горцев.

ДозирЭ зашел в виночерпню, попросил горячего настоя и медовую лепешку, присел в углу, у пылающего очага, и развернул купленный свиток. «Будь в середине дня в храме Инфекта, что на Небесном холме», — прочитал он. Более в онисе ничего не сообщалось. ДозирЭ залпом выпил напиток, почувствовав, как внутри разлилось блаженное тепло, швырнул свиток в огонь, немного подождал, пока тот не превратится в пепел, и вышел.

В полдень ДозирЭ уже молился в храме Инфекта — единственном месте в Карле Ролси, куда маллам вход был заказан. «Славно придумано! — восхищенно цокал языком молодой человек. Странно, но эта простая идея ему и в голову не приходила. Он прибегал к самым немыслимым ухищрениям, чтобы запутать доносителей Бредероя или ищеек Ахлероя. — А ведь всё так просто — храм Инфекта!»

ДозирЭ молился неистово, до изнеможения. Он первый раз был в храме после неудачного похищения Андэль и теперь чувствовал некоторое раскаяние. Время от времени он стыдливо поглядывал на мозаичное изображение Инфекта на стене, освещаемое голубым огнем, и ему иногда казалось, что Божественный самым мистическим образом оживает, и в глазах его, смотрящих только на ДозирЭ, вспыхивает какая-то живая искра то легкой насмешливости, то упрека. А может, это всего-навсего всполохи огня?

ДозирЭ с трудом выдержал этот пристальный неотрывный взгляд. По окончании молитвы он с облегчением запел вместе со всеми Мессию, и его сильный голос с непривычки то и дело выбивался из общего хора.

Все это время молодой человек ожидал, что к нему подойдут, — никто в такой обстановке не помешает короткому тихому разговору, никто и не заметит, что два молящихся обменялись парою фраз, но вот служба почти закончилась, а посланники Сюркуфа всё медлили. Странно, может быть, что-нибудь случилось?

Начался обряд Трех Признаний. К ДозирЭ приблизился какой-то набожный прихожанин — авидрон, и вместе с ним, немного подождав своей очереди, они зашли в килякрий, где должны были доверить друг другу самое сокровенное и признаться в совершенных грехах. Молодой человек присел на деревянную скамеечку, осмотрелся и тут почувствовал знакомый розовый аромат. Что это? Или ему только чудится?

Прихожанин плотно задернул занавес, отделявший нишу от молельной залы, и полушепотом обратился к жрецу, сидящему спиной к вошедшим:

— Он здесь, рэм.

Тут священнослужитель медленно повернулся, и ДозирЭ чуть не вскрикнул: перед ним сидел сам Сюркуф, которого трудно было не признать. ДозирЭ смутился. Он и раньше полагал, что у Вишневых, к которым он сейчас принадлежал, нет ничего святого, но чтобы рядиться в жрецов и проводить в храмах вместо священного действа тайные встречи — это уж слишком.

— Эгоу, мой доблестный ДозирЭ, — улыбнулся Сюркуф, явно наслаждаясь впечатлением, которое произвел на молодого человека. — Удивлен? Не ожидал меня здесь увидеть, тем более в этом потешном наряде? Знаешь, а мне нравится — как-то умиротворяет. Когда меня вышвырнут из Круглого Дома за ненадобностью, кто знает, может быть, я и сменю кирасу на скромный эпострофик жреца.

— Я рад тебя видеть, Сюркуф, — промямлил ДозирЭ, подозрительно покосившись на сидевшего рядом с ним прихожанина.

— Это Шагрэй, — представил его Сюркуф, показывая, что опасаться нечего. — Ты его уже видел, но сейчас, конечно, не узнал. Он один из моих самых способных учеников. У него масса талантов: он выдающийся лицедей и у него чудный голос, которым ты имел возможность наслаждаться сегодня поутру.

ДозирЭ удивленно оглядел молодого низкорослого авидрона. В розовой молельной накидке на плечах, с молитвенными дощечками в руке, прихожанин ничем не напоминал грязного бродячего мелодина с лючиной.

— Действительно, — согласился ДозирЭ, — голос у него великолепный.

— Скажу тебе больше, — сообщил Сюркуф, которому весьма польстила прозвучавшая довольно искренне похвала. — Я не сомневаюсь, что он мог бы служить лицедеем и мелодином даже в амфитеатре Дэориса, а следовательно, был бы почитаем всей Грономфой. Но Шагрэй предпочел другую стезю, и уверяю тебя, совершенно об этом не жалеет… Однако о деле — времени у нас совсем немного. Ты, конечно, не ожидал меня здесь увидеть и снедаем любопытством: что заставило меня проделать столь долгий и утомительный путь, что привело в Карле Ролси собственной персоной? Что ж, позволь мне сразу предвосхитить твои вопросы…

И Сюркуф, покопавшись в многочисленных складках своего эпострофика, просторной длиннополой одежды, носимой жрецами храмов Инфекта, вынул небольшой почтовый жезл, из которого на свет был извлечен тугой свиток, и протянул его ДозирЭ:

— Прочитай!

Тот быстро пробежал глазами первые строчки и понял, что в его руках — письмо главного иргамовского военачальника Хавруша, адресованное Бредерою.

— Что это? — поднял изумленные глаза ДозирЭ.

— Это разгаданная тайнопись, голубиное послание, которое удалось перехватить, — объяснил Сюркуф.

— Невероятно! — невольно вырвалось из уст молодого человека.

— А ты как думал! — осклабился сановный посланник Круглого Дома. — Я же тебя предупреждал — кругом враги. Читай дальше…

ДозирЭ изучил содержимое ониса самым обстоятельным образом, жадно и встревоженно поглощая фразу за фразой.

«…Бредерой, не бойся ничего. И помни того, кто сделал тебя свободным, того, кто тебя озолотил, кто вернул тебя в объятия родины. Твоего доброго и щедрого хозяина. Верь в меня и будь по-прежнему мне предан. Я же взамен вознесу тебя до таких вершин, которых ты и не видел. Авидроны сделали тебя рабом, я же сделаю тебя ИНТОЛОМ», — закончил чтение молодой человек.

— Возьми себе этот онис, он может тебе пригодиться, — разрешил Сюркуф, — и учти, что, несмотря на то, что мы подбили почтового голубя Хавруша, его послание всё равно попадет в руки Бредероя. Подобные письма обычно отправляют сразу несколькими способами: и по воздуху — птицей, и морем — на корабле, и с ловким посыльным, в расчете на то, что если одно или два письма будут перехвачены, третье обязательно достигнет цели. Поэтому будь осторожен, в ближайшее время тебя и твоего друга, эжина Идала, попытаются убить.

— Что от меня требуется? — спросил ДозирЭ, пряча свиток за пазухой. — Ведь не для того же ты явился в Карле Ролси, чтобы всего-навсего предупредить меня об опасности?

— Ты прав, сюда меня привели более веские причины. — Взгляд Сюркуфа потяжелел. — Круглый Дом приказывает тебе любыми способами схватить Бредероя и безотлагательно доставить его в Грономфу, — категорическим тоном потребовал он.

— Ого! — невольно вымолвил ДозирЭ, хоть и не привык обсуждать приказы. — Разве это возможно? Бредероя охраняют десятки лучших воинов-горцев. Даже если удастся его захватить, например, в Карле Ролси, вряд ли нам позволят беспрепятственно покинуть здешние места. Маллы несомненно отобьют своего вождя, сколько б охранников мы к нему ни приставили…

— Если понадобится, его будет сторожить целая партикула, — отрезал Сюркуф. — Тебе будут даны самые широкие полномочия: воспользуйся ими сполна. Этот малл, как видно из прочтенного тобой письма, — один из самых опасных врагов Авидронии. Он должен быть немедленно пленен и доставлен в Круглый Дом. Может быть, тогда удастся предотвратить новую войну. Действуй решительно, ибо промедление крайне опасно…

В течение довольно долгого времени ДозирЭ выслушивал разнообразные наставления и лишь изредка позволял себе что-то спросить. Когда Сюркуф наконец иссяк и дал понять, что встреча закончена, молодой человек, немало озадаченный, как-то нетвердо сообщил, что сделает всё возможное, чтобы выполнить это поручение, и, приложив руку ко лбу, покинул килякрий. Шагрэй, было последовавший за ДозирЭ, по знаку Сюркуфа чуть задержался.

— Что думаешь, удастся ли ему справиться с Бредероем? — спросил мнимый жрец.

— О, рэм, по твоей просьбе я давно наблюдаю за этим грономфом, и поверь мне, считаю, что он сделал для блага Авидронии столь много, что вряд ли кому-нибудь из Вишневых в этих краях удавалось добиться большего, — отвечал Шагрэй. — Он испытанный храбрец — таких поискать. Теперь он дружен с самыми известными малльскими вождями, дикари доверяют ему, словно своему соплеменнику. Готов поспорить на пол-инфекта, что настолько глубоко посланцы Круглого Дома еще никогда не внедрялись в сплоченные ряды гордых и скрытных горцев. Но это твое поручение — оно не под силу даже ему. Бредерой слишком умен, слишком непредсказуем. Это самый опасный, самый изощренный враг Грономфы. Каждый день гибнут и сотни мирных авидронов, и циниты гарнизонов. Но никто еще не сумел уличить Бредероя, хотя все знают: без него не обходится ни одно нападение. Добрая половина малльских вождей готова ему подчиняться. Маллы, которые живут в Карле Ролси, воспринимают его едва ли не как собственного бога, забывая об огнедышащем Якире. Стоит ему только бросить клич, и он соберет под свои знамена тысячи мужественных воинов, не ведающих страха и не знающих пощады. Скорее всего, пытаясь осуществить задуманное, ДозирЭ найдет здесь свою смерть. Разве сможет он в одиночку бороться с этим ужасным призраком горных хребтов? Здесь нужна целая армия…

— Ты знаешь, что все наши партикулы в Иргаме. Тем более что Божественный не хочет ссориться с маллами, желает, чтоб в горах царил мир, и ни за что не согласится на боевые действия, какими бы незначительными они ни были, — задумчиво сообщил Сюркуф, впрочем, начиная горячиться. — При этом, однако, Совет Пятидесяти Друзей поручает Круглому Дому все-таки покончить с Бредероем. Вот хитрецы! Было бы проще, если бы требовалось его убить, но мои военачальники настаивают, чтобы малла доставили живым, прямо в Грономфу, завернутого в его же шкуру снежного барса, и бросили к ногам Совета Пятидесяти, а может быть, и к ногам самого Алеклии. Вот подлость какая! В этой ситуации единственный выход — прибегнуть к хитрости. Так кому, как не ДозирЭ, поручать это важнейшее для Авидронии дело?

Сюркуф, казалось, рассуждал сам с собой, однако потом посмотрел на собеседника. Шагрэй, поняв, что он ждет его мнения, вдруг покраснел и потупил глаза.

— Я знаю маллов давно, мой благородный учитель, — молвил он с некоторым трепетом в голосе, — а поэтому скажу, и пусть могущественные Гномы сделают так, чтобы мое предсказание не сбылось: не более чем через месяц жители Карле Ролси, выйдя поутру на улицы, обнаружат на одной из площадей ДозирЭ — мертвого, со вспоротым животом, болтающегося на веревке кверху ногами…

— Ну уж! — рассерженно насупил брови Сюркуф, хотя Шагрэй и не без удивления приметил, что цинитай Вишневых плащей лишь изображает огорчение, а сам незаметно ухмыляется. — ДозирЭ — достаточно ловкий молодой человек, он смог обвести вокруг пальца самого Инфекта. Как-нибудь выкрутится…

ДозирЭ, озабоченный новым поручением, вернулся в свое жилище и неожиданно застал там Идала, который только что прибыл из Грономфы, привезя с собой несметное количество разных грузов. Друзья обнялись так крепко, будто и не рассчитывали более друг друга увидеть. За дневной трапезой эжин поведал о своем путешествии, которое, несмотря на все ожидаемые опасности — в последнее время редкий обоз беспрепятственно преодолевал Малльские горы, — обошлось без приключений. ДозирЭ, впрочем, другого и не ожидал, ибо знал, что предприимчивый Идал, прежде чем осуществить задуманное, заручился поддержкой самого Бредероя. При этом подтвердилось, что тот давно уже «оседлал» Путь на Дати Ассавар и грабит всех подряд без разбору, что, кстати, и подорвало нормальное снабжение авидронских колоний, лагерей и крепостей. Бредерой попросил у Идала за содействие всего десять берктолей — сумму, несравнимую со стоимостью товара, — а когда Идал не торгуясь отсчитал золотые, горец даже выделил на охрану грономфских грузов небольшой отряд соплеменников — судя по всему, тех же самых разбойников, которые кругом и бесчинствовали. Эта удивительная сделка, как ни странно, оказалась выгодной всем. Бредерой получил откуп, окончательно уверившись, что знаменитая авидронская дорога — его безраздельная собственность, ДозирЭ послал в Круглый Дом очередное сообщение, исключительное по своей важности, а Идал смог доставить в Карле Ролси свои товары, в которых была крайняя нужда, и они тут же разошлись втридорога.

Выслушав Идала и поздравив его с успехом, ДозирЭ, собравшись с духом, рассказал ему, в свою очередь, о встрече с Сюркуфом. Нет, конечно, он — ДозирЭ — с нетерпением ожидал, когда Грономфа перестанет наконец прощать убытки и потери и всерьез возьмется за горцев, и он этому даже очень рад, но — о гаронны! — он никак не ожидал, что сражаться с Бредероем придется в одиночку. Он-то надеялся, что против зарвавшихся дикарей бросят лучшие силы Вишневых плащей. Теперь он и не знает, ликовать ли ему или сокрушаться.

Идал лишь расстроенно покачал головой.

— Несомненно, это проделки Сюркуфа! — после долгих раздумий убежденно сказал эжин. — Он жаждет твоей смерти, для этого тебя сюда и послал, для этого и поручает то, что выполнить невозможно. А может быть, его действиями руководят высокие военачальники, вхожие в Дворцовый Комплекс. Так или иначе, мой друг, но с тех пор, как ты заполучил Андэль, Грономфа не желает о тебе забывать. А подспудно помнит и обо мне…

— Похоже, ты прав, благородный рэм. Но что же делать? — сокрушенно спросил ДозирЭ.

— Не печалься, что-нибудь придумаем, — со всей присущей ему душевной теплотой обнадежил Идал.

В следующее мгновение он заметил Нитероя, который как бы между делом появился в трапезной и расположился поблизости. Малл сделал вид, что собирается помочь забегавшемуся между ненасытными посетителями хозяину кратемарьи, а на самом деле сосредоточенно прислушивался к разговору авидронов.

— Давай поднимемся в мои покои и обстоятельно всё обсудим. Здесь слишком много ушей Бредероя, — шепнул эжин.

С этими словами он встал из-за стола, и ДозирЭ, отставив недопитое вино, с готовностью последовал его примеру…

В тот же день, уже глубокой ночью, в кратемарье, где остановились ДозирЭ и Идал, случился сильный пожар. Истошные крики слуг разбудили ДозирЭ, и тот поспешил растолкать крепко спящего Кирикиля и оповестить Идала. Едва авидроны выскочили в одних туниках и с кинжалами в руках на улицу, как охваченная беснующимся пламенем постройка начала рушиться. Разъяренное пламя встало стеной, и из его недр еще некоторое время раздавались истошные крики. Это молили о помощи постояльцы кратемарьи и ее слуги, не успевшие спастись. ДозирЭ попытался хоть кого-нибудь вытащить из огня, но обжигающий жар не подпускал и близко к горящему зданию.

Появился хозяин кратемарьи с опаленными волосами и в одной набедренной повязке. Он был в саже, натужно кашлял и вел себя как совершенный безумец. Идал попробовал его успокоить, но тот со словами: «О боги, меня же предупреждали!» — в ужасе отшатнулся от эжина, будто увидел злого духа.

Пошел дождь и немного прибил пламя к земле. Впрочем, кратемарья уже догорала, превратившись в дымящиеся руины. Вскоре Идал выяснил, что здание кратемарьи было подожжено, и к тому же сразу во многих местах. Объявился Кирикиль, не многим отличающийся от хозяина кратемарьи — со всклокоченными волосами и весь покрытый гарью, сохранивший из личных вещей лишь морскую рапиру, с которой никогда не расставался и утрату которой вряд ли смог бы пережить. Он сообщил, что все вещи, ценное оружие и одежды ДозирЭ и Идала сгинули в огне, а еще с печалью на лице объявил, что Нитероя нигде нет и что, скорее всего, несчастный малый погиб. ДозирЭ и Идал многозначительно переглянулись.

Глава 50. Синдан

В преддверии синдана в селении Бахет-меги собрались все малльские вожди: и предводители горных племен, и хозяева процветающих равнинных селений. С ними приехали белобородые, те из них, кто был еще в состоянии проделать сложный, тяжелый путь до этих мест, а также самые знатные воины и богатейшие маллы, чей авторитет, подкрепленный золотом, позволял влиять на решения малльских правителей.

Каждый вождь явился вместе с отрядом отборных воинов, ибо издавна среди маллов утвердился обычай похваляться друг перед другом своей силой, так что Бахет-меги вместе с прилегающими окрестностями заполонили самые разнообразные воины, начиная с отрядов безлошадных голодранцев совершенно разбойничьего вида и кончая прекрасно вооруженными конными кавалькадами. Чем многочисленнее оказывался отряд и чем богаче он был снаряжен, тем весомее звучало слово вождя на синдане. Некоторые белобородые, которым уже перевалило за сто, еще помнили чудовищный поступок прадеда Бредероя, который во время синдана, не согласившись с решением вождей, устроил кровавую бойню, и его разудалый отряд из семисот преданных ему соратников заставил совет вождей поступиться правилами и изменить решение в пользу сильнейшего.

Среди отрядов особо выделялись люди Ахлероя — их набралось не менее тысячи. Все знали, что молодой вождь, сын великого Аквилоя, может при желании выставить еще три тысячи соплеменников, собрав их по небольшим селениям, подвластным Бахет-меги, и всё это не считая ополчений своих многочисленных родственников. А ведь речь шла только об отборных воинах. Всего же, случись война, Ахлерой мог привести до десяти тысяч умеющих сражаться мужчин, и главное, что он мог их всех вооружить и в течение длительного времени кормить и содержать. Слабость же Ахлероя заключалась в том (и это отличало его от большинства прибывших на синдан предводителей малльских племен, каким бы ничтожным положение некоторых из них ни казалось), что по обычаям и по закону он именовался всего лишь «молодым вождем», а значит, пока отец его был жив, он лично не владел ничем, кроме собственной головы. Все воины Ахлероя, несмотря на то, что слепо ему подчинялись, в сущности, принадлежали Аквилою, а на синдане одноглазый вождь хотя и мог выступать наравне со всеми, но не обладал правом участвовать в голосовании.

Помимо отряда Ахлероя, обращали на себя внимание преисполненные отвагой воинства Хитроя и Мегеринка, красавчика Бахи. Однако все подавленно замолчали, когда показались люди Бредероя — одетые по-походному, на ничем не примечательных лошадях, но все — отменные наездники, прекрасно вооруженные, числом около двух тысяч. В отличие от других отрядов, воины Бредероя не готовились к войне, а уже давно вели ее, и это все знали. Многие из них имели авидронское оружие; казалось, от них пахло кострами ночных стоянок и недавно пролитой кровью поганых иноверцев. С их свирепых лиц не сходило выражение превосходства над всеми, кто не из их числа.

Вместе с Бредероем на синдан пожаловал тот самый коротковолосый, который несколько месяцев назад, на празднике «Ночи невест», лишил жизни храброго воина Орунга, и белолицый инородец, низкорослый, но атлетического сложения, в высоком головном уборе и роскошной меховой накидке, смотревший по сторонам со снисходительной равнодушной ухмылкой. С первым Бредерой обходился повелительно-дружески, но перед вторым едва ли не заискивал.

Вскоре все узнали, что чужак в удивительном наряде — флатон, и его обступили со всех сторон, показывая на него пальцем и перешептываясь. Об ужасных флатонах слышали много, но никто их еще не видел, поэтому интерес к белолицему гостю всё время возрастал, так что охрана жителя с острова Нозинги, состоящая из приближенных Бредероя, вынуждена была то и дело отгонять самых любопытных, а особо настырных останавливать чувствительными тычками.

Синдан чаще всего собирался в той деревне, вождь которой имел наибольшее влияние среди малльских предводителей. Поскольку именно Аквилой последние годы считался душой и сердцем малльского народа, сам Инфект Авидронии состоял с ним в переписке, синдан вот уже в третий раз за последние десять лет назначался в его родовом селении.

Посреди Бахет-меги, в окружении глиняных жилищ была возведена бофорда — временное сооружение из тонких стволов эйкуманги, напоминавшее авидронский лагерный шатер, только во много раз больше. Огромное, по здешним понятиям, строение могло вместить не меньше нескольких сот человек. После того как вожди и белобородые разойдутся, обо всем договорившись, бофорду сожгут и вокруг необъятного пожарища устроят дикие пляски и оргии. Так повелось. Именно здесь, в этом «шатре», и должен был состояться синдан, на который в этот раз собралось беспримерное количество племенных вождей. Пожалуй что, все до одного.

По обычаю, инородцы на синдан не допускались — никто не должен был знать, о чем договариваются малльские вожди, но сегодняшний случай был особый, и белобородые, ревностно следящие за соблюдением правил, сделали для нескольких человек исключение. Бредерой, благодаря шкуре снежного барса, дарующей ее обладателю особые права, потребовал допустить на синдан посланника Верховного вождя всех флатонов Фатахиллы и еще какого-то молодого авидрона, который якобы собирался сообщить синдану что-то очень важное, от чего зависит дальнейшее существование всего малльского народа. В свою очередь, и Ахлерой привел с собой холеного чужака в пышной золотой плаве: им оказался посол Берктоля, Юзоф Совета Шераса, приближенный самого Сафир Глазза. Звали его Хугена Фейштушер, и родом он был из Вастаху — Союза свободных городов.

По традиции, перед синданом состоялось дружеское состязание между первейшими воинами племенных отрядов. Большинство вождей в разговорах между собою прочили безусловную победу людям Ахлероя — его лихим наездникам, цепким скалолазам и метким лучникам, но верх неожиданно одержали неутомимые соратники Бредероя, в последний момент опередив своих грозных соперников.

Наконец призывно загудел малльский военный рог, раскатистое эхо которого долго еще блуждало средь гор. Это означало, что наступило время священного синдана. Маллы не спеша потянулись к бофорде, оставляя на входе оружие, и вскоре она заполнилась до отказа. Аквилой с накинутой на плечи шкурой снежного барса как хозяин вошел последним, и стража, состоящая из двух сотен рослых копьеносцев в тяжелых авидронских доспехах, взяла шатер в два плотных кольца. Внутреннее кольцо развернулось в сторону строения, а воины внешнего кольца оборотились наружу. До окончания синдана никто теперь не мог ни войти в бофорду, ни выйти из нее. Нарушитель поплатился бы жизнью. Любопытствующие из числа жителей Бахет-меги и группки воинов из разных отрядов обступили стражу со всех сторон, однако никто не решался подойти к копьеносцам ближе чем на десять шагов или с ними заговорить.

Великий Аквилой обвел собравшихся пристальным взглядом.

В бофорде было очень тесно. Около трехсот знатных мужчин плотно сидели на низких малльских скамеечках или стояли у стен плечом к плечу. Свободным оставалось только небольшое пространство в центре, посыпанное мелким зеленоватым песком, где были расставлены каменные изваяния — главнейшие малльские боги во главе с Якиром; здесь, прежде чем синдан начнется, совершат обряд Сердца, а потом сюда, один за другим, станут выходить выступающие. Если б Аквилой заранее знал, что места хватит не всем, конечно, тогда он приказал бы возвести строение бóльших размеров. Во всем были виноваты вожди небольших племен из отдаленных мест, которые ранее синдан посещали крайне редко, а в этот раз единодушно поспешили явиться — даже не удосужившись своевременно оповестить о своем участии. Раньше они жаловались на большие расстояния или сетовали на то, что с ними на синдане никто не считается, а на самом деле боялись того, что придется делиться доходами и властью. Просто они хотели, как всегда, именоваться маллами, однако при этом сохранять полную независимость. Но в последнее время по горам бродило слишком много слухов: об авидронах, которые задумали недоброе, о возможном нашествии ужасных флатонов, перед которыми не устоять даже миллионному войску, и об образовании малльского государства, которому кто-то даже уже придумал название — «Маллия». Тут-то они, эти мелкие вожди — деспотичные, беспощадные в гневе, привыкшие к всевластию и вседозволенности, — перепугались: нынче в одиночку не выжить. Поэтому и съехались немедля на синдан.

Аквилой перевел взгляд на первые ряды и удовлетворенно хмыкнул, заметив прямо перед собой старого друга Аза, тоже в шкуре снежного барса, представлявшего два десятка крупных родов с равнины, улыбающегося Бредероя — главного виновника испортившихся отношений с Грономфой, собственного непутевого сына Ахлероя — угрюмого, сосредоточенного, вынашивающего, судя по его недоброму виду, очередной вероломный план, а также Хитроя, Мегеринка, Шума, Йарунга, Бахи. Самые родовитые и влиятельные вожди расположились впереди, сидели вольготно и, кажется, оставались довольными обхожденьем. Это он — справедливый Аквилой — позаботился о том, чтобы каждый вождь занял на синдане именно то место, которое заслуживал. И сделал это настолько верно, что ни у кого и мысли не возникло выказывать обиду. А еще гости… Ну что же, флатон и посол Берктоля сидят чуть в отдалении, однако на местах весьма почетных. Правда, молодой авидрон — тот самый, который продал маллам оружие и спас юную Зару, — стоит у самой двери, неприметный, зажатый со всех сторон, с окаменевшим от испуга лицом. Впрочем, он вряд ли заслуживает большего…

Начался обряд Сердца. Каждый из вождей принес с собой сердце горного козла, и теперь все сердца были собраны в огромную медную чашу и торжественно преподнесены Якиру. Последовала продолжительная церемония, призванная посредством жертвоприношений, молитв, магических танцев и особых заклинаний задобрить вездесущую невидимую силу горного духа. По знаку, который вскоре был получен, Верховный бог маллов остался доволен. Тогда поднялся старейший из белобородых, поддерживаемый за руки друзьями, и объявил беззубым ртом о начале великого собрания малльских вождей.

Маллы выступали один за другим. Кто-то жаловался на соседа, у кого-то угнали табун лошадей, и он знает, кто это сделал. Один вождь задолжал другому более двадцати пяти рабов и не желает отдавать. Воины большой деревни напали на более слабое малльское поселение, разграбили его, захватили женщин и разрушили все до одного жилища. В общем, распри внутри родов, сложные перипетии борьбы родовых объединений, и конечно, межплеменные границы — извечная тема собирающихся вместе малльских вождей. Много всего накопилось у хозяев Малльских гор со времени последнего синдана. Однако вожди, при помощи мудрых и опытных белобородых, без промедления разбирали жалобы, дружно и зачастую единодушно голосовали. Такое решение синдана считалось окончательным, не подлежало дальнейшему обсуждению и под страхом сурового наказания должно было немедленно исполняться.

Но вот кто-то посетовал на притеснения, творимые авидронами. Тут-то и началось. Несчастный ДозирЭ побледнел, прижался спиной к стене, в любое мгновение ожидая, что на него набросятся и разорвут на части. Ему пришлось воочию убедиться, как необыкновенно сильна ненависть маллов к нему и к таким, как он. И он пожалел о том, что явился сюда: на этот раз маллы вряд ли отпустят его живым. Однако он должен был это сделать!

…Все последнее время ДозирЭ думал над тем, как исполнить указание Сюркуфа. Пока он размышлял, Бредерой не мешкал, видимо, заботясь о поручении Хавруша, который просил избавиться от двух авидронов. Несколько раз жизнь новоиспеченного Вишневого подвергалась смертельному риску. Сначала пожар, когда дотла сгорела кратемарья, а потом нападение разбойников прямо на улице, в центре Карле Ролси, средь бела дня. Тогда ДозирЭ и Идалу при помощи Кирикиля удалось отбиться. Восемь злоумышленников остались лежать на земле. Но что дальше? Разве Бредерой на этом успокоится?

— Послушай, ДозирЭ, — сказал однажды флегматичный Идал, — если ты хочешь, чтобы мы выжили, сделай так, как мы с тобою замыслили.

— Ты думаешь — получится? — в сомнении почесал затылок ДозирЭ.

— Уверен! — убежденно отвечал эжин…

За две триады до синдана ДозирЭ как ни в чем не бывало явился к Бредерою, который вот уже несколько дней безвылазно находился в Карле Ролси, поджидая какого-то важного гостя. Авидрон сообщил маллу, что обладает важными сведениями о ближайших намерениях Грономфы касательно племен, населяющих Малльские горы, и, поскольку сведения эти имеют первостепенное значение, он хочет открыть их сразу перед всеми малльскими вождями. ДозирЭ даже показал Бредерою свиток, якобы содержавший эти сведения.

— Это невозможно, — решительно отвечал вождь, с жадным любопытством поглядывая на онис. — На синдан не допускаются инородцы. Передай онис мне, и я сам поведаю вождям о намерениях Авидронии. Если твои сведения окажутся полезными, ты можешь рассчитывать на щедрое вознаграждение. — И Бредерой протянул к свитку руку.

— Нет, славный вождь, — молодой человек убрал онис подальше, — так не пойдет. Я заплатил чистым золотом за это сообщение и теперь не упущу своей выгоды. Тем более что в этом послании содержится не все, о чем вождям следует знать. Часть тайны хранится в моей голове. Благодаря мне маллы могут разведать то, что, возможно, сохранит всем им жизнь!

Поначалу Бредерой спорил, настаивал, пытаясь сломить несговорчивого авидрона, но, видя, что он непреклонен, а доводы его один убедительнее другого, вскоре успокоился.

— Ладно, — сказал он, — я верю твоим клятвам и помогу тебе попасть на синдан. Сдается мне, что твои сведения действительно крайне важны для нашего народа. Узнав их, наши вожди тебя наверняка отблагодарят по-малльски: или отсекут твою голову, вместе с тайной, которая в ней содержится, или щедро одарят золотом. Если произойдет второе — помни: ты должен мне половину. Но если ты меня обманешь, если за всем этим кроется какой-то подвох, знай: я найду тебе везде, где бы ты ни укрывался, и выпотрошу твои кишки, а сердце твое принесу в жертву Якиру!..

Так ДозирЭ добился своего и теперь, пробравшись туда, куда еще ни одному авидрону не удавалось проникнуть, — на священный синдан, видел всех малльских вождей, слышал все их разговоры. Половина Вишневых плащей, узнай они о его успехах, верно, задохнулись бы от зависти…

Вскоре ДозирЭ чуть обвыкся и стал понемногу прислушиваться к тому, о чем говорили маллы. Собственных знаний малльского языка вряд ли бы хватило, чтобы во всем разобраться, но, к счастью, Бредерой приставил к нему одного из своих приближенных, который по-авидронски пересказывал речи вождей, опуская лишь самые грязные оскорбления коротковолосых. Синдан как бы разделился на два лагеря. Старые и опытные вожди, такие, как Аквилой и Аз, при полной поддержке белобородых, призывали к миру, пытались убедить синдан в том, что с авидронами необходимо дружить, и их поддерживали едва ли не все представители равнинных селений. Однако молодые вожди-горцы, такие, как Бахи, Хитрой, Мегеринк, Шум, возбужденные до крайности жарким спором, требовали всеми силами добиваться независимости маллов от кого бы то ни было и призывали к немедленной войне. Авидронам не место в Малльских горах!

Минул полдень. Наконец дело дошло до одноглазого Ахлероя, который до сих пор, на удивление всем, больше молчал. Он степенно вышел на середину, как-то злорадно глянул на отца, скользнул уничтожающим взглядом по лицу ДозирЭ и, вдохнув полную грудь воздуха, пламенно заговорил:

— Я долго, братья мои, ждал этого момента. Может быть, всю жизнь. И вы это знаете. Еще ребенком я понял, что авидроны пришли в наши пределы не только, чтобы строить Великую Подкову — то лишь повод, клянусь Якиром, — но, прежде всего, чтобы лишить нас права на собственный выбор, подчинить, сделать послушными безмолвными рабами. Безжалостные завоеватели, бесконечно жадные, безгранично подлые — коротковолосые, которым всегда всего мало, решили захватить и наши земли, завладеть всеми нашими богатствами — ведь у нас их не счесть. Ни для кого не секрет, что в Малльских горах есть и золото, и серебро, и паладиум, и даже изумруды. Я уже не говорю о мраморе, граните, железной руде. А наши соляные копи близ Царинглоум-рой? И нас бы не только захватили, но и уничтожили, если б не наши легендарные предки, многие из которых перешли в подземную долину Мертвых, как и подобает нашим мужчинам, с мечом в руках. Их не соблазнили сладкие посулы иноверцев, они не искали спасенья, а бесстрашно сражались и с гордостью умирали, в то время как их несчастных родственников целыми деревнями угоняли в рабство. И всё это ради того, храбрые мои соплеменники, чтобы мы сейчас имели возможность собраться на этот синдан и открыто, не оглядываясь с верноподданнической заискивающей улыбкой на Авидронию, говорить все, что думаем. С годами я лишь укрепился в своем мнении, ибо получил великое множество доказательств подлых замыслов коротковолосых. И даже мой отец — мудрейший Аквилой, известный всем вам как истый миротворец, не смог меня переубедить, как ни старался. Однажды он даже отправил меня послом в Грономфу, чтобы говорить о мире с самим Инфектом Авидронии, и вы все помните, чем моя поездка закончилась…

Тут Ахлерой вдруг что-то вспомнил и бросил на ДозирЭ испепеляющий взгляд. Многие обернулись или выглянули из-за спин товарищей, чтобы увидеть того, кто удостоился этого гневного взора. Щеки авидрона запылали, но он не опустил глаз, а только сжал скулы, и на них заиграли желваки.

— В той поездке я потерял око, — продолжал со злобной дрожью в голосе молодой вождь. — На меня, используя подлую хитрость, трусливо напали… А Инфект так меня и не принял. Потом я понял, что он, трусливый негодяй, и не собирался с нами о чем-либо разговаривать. Он, хотя и считается у авидронов богом, такой же обычный коротковолосый, как и его подданные, потому что золотой блеск наживы сделал слепцом и его!

Громкие одобрительные возгласы не позволили Ахлерою продолжить. Когда он вновь заговорил, его жаркая тирада уже была хлесткой, как удар паранга. Она зажгла сердца многих вождей, и вскоре в бофорде не осталось равнодушных, даже старцы затрясли бородами, обеспокоенно друг с другом переговариваясь. Аквилой хотя и был всерьез встревожен откровенной непримиримостью сына к авидронам, которую тот впервые выказывал не таясь (тем более в присутствии чужаков, что было весьма опасно и в будущем могло оборотиться крупными неприятностями), но даже он с восхищением наблюдал за Ахлероем, находя в его поведении те знакомые черты, которые в молодости были присущи ему самому.

— К чему я всё это говорю, спросите вы меня, — говорил Ахлерой. — Да к тому, что не хватит ли нам выяснять, кто кого обидел и кто кому задолжал? Малльские междоусобицы выгодны только нашим врагам. Разве для этого мы собираем синдан? Не следовало бы нам, вместо разговоров об угнанном табуне лошадей, позаботиться о судьбе Малльских гор, о судьбе всего нашего народа? Наша сила в беспримерной храбрости, а слабость наша в отсутствии единства, в отсутствии одного всесильного вождя, который смог бы твердой рукой собрать все земли, все богатства, объединить все отряды в одну большую армию. Поэтому настало время создать единое государство — Маллию. Ведь мы для этого уже вполне созрели. Надо выбрать себе одного вождя, самого мудрого, но прежде всего — самого отважного. И назвать его интолом. И тогда не страшны нам будут авидроны либо любые другие враги, потому что мы станем настолько богаты и сильны, что соперничать с нами будет смерти подобно. Ну а если мы еще немного промедлим, сами погибнем. Времени уже не осталось…

Опять Ахлероя прервали, но на этот раз весь синдан вспыхнул, словно факельница. Многие вскочили с мест, закричали, затопали. Шум был такой, что деревянная бофорда завибрировала и копьеносцы снаружи, окружавшие строение, от испуга взяли оружие наизготовку. Кто-то крикнул: «Аквилоя интолом Маллии!» — и десятки глоток поддержали этот возглас. Через мгновение другой голос воззвал: «Ахлерой — наш вождь!» — и тут же про Аквилоя забыли, и теперь все кричали: «Ахлерой! Ахлерой!»

Не скоро вожди успокоились. Всё это время Ахлерой стоял перед маллами со скрещенными на груди руками и с победоносным видом. Он был почти у цели, и это наполняло его сердце сладким ожиданьем.

— Если вы, воины Якира, считаете, что интолом Маллии мог бы стать я, отвечу вам не лукавя: я согласен! — торжественно произнес одноглазый оратор. — Вы все знаете, что я — еще не совсем вождь и даже не имею права голосовать на синдане, но зато я — воин, а за моей спиной стоят еще десять тысяч отважных воинов, готовых идти со мной хоть на Грономфу. Поэтому обещаю вам, братья: я приложу все силы, чтобы сделать Маллию сильной и свободной, а если понадобится — умру за нее, не раздумывая.

Ахлерой закончил и занял свое место. Все были взволнованны до крайности и жарко обсуждали друг с другом неожиданное предложение своего знатного соплеменника. Многие лица сияли от радости, впрочем, были и такие, кто в сомнении покачивал головой, разводил руками, шептал соседу на ухо предостережения. Только один Бредерой не обращал никакого внимания на царившее в бофорде всеобщее возбуждение. Он, незаметно ухмыляясь себе под нос, безмятежно сидел на скамеечке и лишь изредка косился на флатона, бледное лицо которого по-прежнему было непроницаемо — гость оставался неподвижным и всё время смотрел прямо перед собой, будто заснул с открытыми глазами. «Настоящий воин — выдержка чудовищная, — думал про него Бредерой. — Если все флатоны такие, то никакая Великая Подкова их не остановит»…

После Ахлероя вперед вышел посол Берктоля Хугена Фейштушер. Маллы плохо относились не только к авидронам, но и ко всем инородцам. А этот чужак к тому же был рыхлым откормленным горожанином, довольно мерзким, больше похожим на женщину: двойной подбородок, длинные завитые волосы, просторная золотая плава, не скрывающая выпуклостей груди, выпирающего живота и широких мясистых ягодиц, слабые руки в золотых браслетах, пухлые пальцы, унизанные перстнями, окрашенные в пурпур ухоженные ногти. Многие маллы, особенно из труднодоступных горных селений, еще никогда не видели таких странных изнеженных мужчин, поэтому не без интереса оглядывали посланника, с трудом скрывая противоречивые чувства. Каждый из них, встретив берктольца на узкой горной тропе, скорее всего, убил бы его, не задумываясь о последствиях, и забрал себе все найденные на нем драгоценности. Но сейчас они знали, что его привел на синдан сам Ахлерой, а потому все проявили не свойственную малльским мужчинам выдержку, и если кто и усмехнулся, то совсем незаметно.

За всё время проведения синданов Хугена Фейштушер стал первым инородцем, выступившим перед малльскими вождями. Он начал с благодарности за оказанную ему честь, а потом некоторое время рассказывал о Берктольском союзе. Его заранее подготовленная речь звучала довольно изящно, однако оседлавший вдохновение берктолец и не догадывался, что малообразованный дикарь, который помогал ему общаться с соплеменниками, терял при переводе с берктольского на малльский всю красоту его слов, всю блестящую логику его утверждений. Далее гость зачитал письмо Главного Юзофа Шераса Сафир Глазза, адресованное малльскому народу. Несмотря на свою удаленность от континентальной политики, маллы уже достаточно наслышались о величественном Берктоле и о могущественном Сафир Глаззе, профиль которого часто видели на золотых монетах, поэтому восприняли послание со всей серьезностью. В нем говорилось, что Берктоль с уважением относится к племенам, населяющим Малльские горы, и видит в их лице своих первейших друзей. Что Берктоль желает лишь одного: чтобы маллы были свободны и не позволили Авидронии себя поработить. Гневные молнии, которые метал Главный Юзоф Шераса в адрес Грономфы, занимали добрую половину послания, а во второй его части Сафир Глазз советовал маллам основать свое государство и обещал в этом случае на ближайшем Совете Шераса принять Маллию в Берктольский союз, а также немедленно утвердить ее границы. «Если же интолом новой страны или ее Верховным вождем будет избран Ахлерой, — писал Главный Юзоф Шераса, — мы пошлем вам безвозмездно золота на сто тысяч берктолей и еще выделим на защиту от внешних врагов одну из своих армий численностью более восьмидесяти тысяч человек. Помимо этого, страны Берктольского союза помогут вам построить ваш первый город и окажут другую всемерную помощь».

Прочитав послание Сафир Глазза, Хугена Фейштушер от себя добавил, что Ахлерой — давний друг Совета Шераса, знаменитый своей смелостью, дальновидностью, неподкупностью и независимым мышлением. Благодаря ему всему материку стало известно о сегодняшних бесчинствах авидронов в Малльских горах. Хотя Ахлерой и молод, Берктоль ему всецело доверяет, поэтому хочет видеть именно его интолом будущего государства свободолюбивых горцев. Впрочем, решать синдану — Совет Шераса не препятствовал и никогда не будет препятствовать свободному волеизъявлению любого народа. Как вожди решат, так тому и быть.

Посол Берктоля поклонился сначала Ахлерою, потом очень низко всем собравшимся и, весьма довольный своим выступленьем, вернулся на место. Вожди завороженно проводили его взглядами. Теперь этот чужак совсем не казался им смешным женоподобным уродцем: он был посланником могучей силы, которая вот так вот — запросто, всего лишь для того, чтобы просто помочь маленькому народу, могла даровать сто тысяч берктолей, послать восьмидесятитысячную армию (одну из многих!), построить город. Похоже, что Берктольский союз не боится Грономфы, скорее всего — значительно сильнее ее и, если понадобится, одним легким усилием — при своих-то неограниченных возможностях — раздавит Инфекта Авидронии, заставит его молить о пощаде. Теперь, после всего услышанного, в этом мало кто сомневался.

После Хугена Фейштушера вожди выступали один за другим, многословно и со свойственной маллам горячностью. Все, в общем-то, поддерживали идею создания Маллии, но касательно Ахлероя единодушия не было. Будущим интолом, помимо одноглазого соплеменника, называли Аквилоя, Аза, Мегеринка и даже Бредероя. Кто-то робко предложил управлять государством синдану или совету самых высокородных вождей. Впрочем, многие предводители, побаиваясь мести Ахлероя, вообще обходили эту тему.

Незаметно наступил вечер. Все хотели пить и есть. Многие устали и потребовали отдыха. Пал замертво старый немощный вождь — хозяин малоизвестной малльской деревушки: ему в бофорде не хватило места и он целый день простоял без движенья в дальнем душном углу. Наконец белобородые приостановили синдан, и это был первый случай, когда собравшиеся вожди не уложились в один полный день.

Во время вечерней трапезы Бредерой в очередной раз поинтересовался у ДозирЭ свитком с важной информацией для маллов. С собой ли он, не потерял ли? Молодой человек показал онис, и вождь успокоился.

— Смотри ж, — сурово предупредил он, — завтра тебе придется выступать перед синданом. Как ты и хотел. Я переговорил с Аквилоем и некоторыми белобородыми — ты получишь слово. Советую тебе говорить честно, ничего не утаивая. Если вожди хотя бы на мгновение что-то заподозрят, мне вряд ли удастся опять выручить твою голову. Они разорвут тебя на куски, словно изголодавшиеся волки, а я буду вынужден им помочь… Когда начнешь говорить, постарайся преподнести мои заслуги перед маллами в самом благоприятном свете, и не забудь о нашем уговоре по поводу награды.

— Не беспокойся, Бредерой! — искренне заверил ДозирЭ. — всё будет так, как ты захочешь. Что же касается вождей — я буду перед ними правдив, как никогда.

— Надеюсь!

ДозирЭ быстро поел и, не дожидаясь окончания трапезы, сославшись на крайнюю усталость, отправился спать. Бредерой послал с ним нескольких воинов, предупредив их, что они отвечают головой за жизнь коротковолосого. Жилище, которое выделили молодому человеку для ночлега, было на другом конце Бахет-меги, и ему пришлось идти через всю деревню. По дороге он неожиданно встретил Зару, которая шла с тяжелым сосудом в руках. ДозирЭ улыбнулся и было собрался сказать девушке несколько добрых слов, но юная маллка испуганно вздрогнула, отвела глаза и ринулась прочь. Молодой человек удивленно посмотрел ей вслед…

Опустилась ночь. ДозирЭ завернулся в толстую шкуру и только начал засыпать, разомлев от сытости и тепла, как вдруг какое-то странное беспокойство овладело его сердцем. Он тихо поднялся и осторожно выглянул наружу. Стражников Бредероя, которым поручили охранять вход в жилище, не было.

ДозирЭ удивленно огляделся, постоял, прислушиваясь к ночным звукам, и вернулся обратно. Собрав по углам несколько шкур и бросив на ложе, он свернул их так, будто здесь спит человек, потом прихватил заячье одеяло, оружие и поспешил прочь. Стараясь оставаться незамеченным, он тенью прокрался мимо глиняных жилищ на окраину Бахет-меги. Завидев тлеющие кострища и спящих вокруг них малльских воинов какого-то пешего отряда, молодой человек пробрался в самую их гущу, лег, накрылся с головой одеялом и спокойно уснул.

Утром, прежде чем отправиться на синдан, ДозирЭ заглянул в свое временное пристанище. Там он застал полный разгром, а ложе, на котором он собирался провести прошедшую ночь, было искромсано в клочья…

Бредерой вышел на середину бофорды и встал перед синданом, расставив ноги и надменно приподняв подбородок. Маллы приветствовали его громко и дружно. Для многих, особенно молодых, теперь Бредерой (а не Ахлерой!) служил образчиком малльского героизма.

Ахлерой догадывался об этих настроениях и раньше и про себя отметил, что Бредерой всего за несколько лет добился такого авторитета, которого в Малльских горах еще никогда не имел ни один предводитель, даже он сам. Однако одноглазый вождь особенно не расстроился, приветствуя его наравне со всеми: авторитет Бредероя должен был работать прежде всего на него, Ахлероя, ибо все знали, что Бредерой — пусть и самостоятельный вождь, но, по крайней мере, в военных действиях подчиняется Ахлерою и к тому же открыто признает его главенство. Тем более что род Ахлероя значительно знатней, а отец Ахлероя — сам великий Аквилой. Еще давным-давно, когда они вместе с Бредероем первый раз напали на авидронский обоз, Ахлерой заручился его поддержкой; именно тогда Бредерой поклялся ему быть другом навек и преданным слугой. И, честно говоря, с тех пор не подводил его.

Поэтому Ахлерой рассчитывал сейчас на безусловную поддержку своего доблестного соратника. И тогда уже вряд ли что-нибудь сможет помешать ходу событий — вожди единодушно проголосуют за Маллию и за своего будущего интола — Ахлероя. А потом, когда его власть укрепится, он найдет способ «сквитаться» с этим героем, «отблагодарить» его за подмогу…

Последний раз Ахлерой разговаривал с Бредероем вчера вечером, и тот не скрывал своих намерений. Бредерой поклялся ему в вечной преданности самим Якиром. Ахлерой успокоился, однако все-таки приказал убить этого ненавистного авидрона со шрамом над губой, которого непонятно зачем допустили на синдан. Да и случай представился удачный. Очень жаль, что этому грономфскому проходимцу каким-то образом удалось провести лучших людей Ахлероя: всю ночь они тщетно искали его по всему Бахет-меги…

Когда Бредерой встал перед вождями, Ахлерой подбодрил друга и внутренне приготовился к нескончаемому потоку похвал в свой адрес. Однако что-то подспудно тревожило одноглазого вождя, и он сам не мог понять — что именно?

— Маллия должна быть! — торжественно сказал Бредерой и тут же осекся, чтобы переждать волну восторженных криков. — Создать ее надо немедленно. Только объединение всех маллов позволит нам выжить. Авидрония уже рядом, совсем близко. Планы ее по поводу нас самые черные. Сегодня вы получите доказательства этого (Бредерой указал рукой на ДозирЭ). Если некоторые вожди с равнины считают, что всё это их не касается (он красноречиво посмотрел на посланников Царинглоум-рой), что они с авидронами дружны и им незачем что-то менять, то они скоро убедятся: их просто заманили в смертельную ловушку, из которой нет спасенья.

Вчера я слушал вас, вожди и, клянусь Якиром, был до глубины души поражен вашей недальновидностью, скудоумием, жадностью, отсутствием высоких помыслов. Вы печетесь об угнанном табуне или отаре овец, о нескольких берктолях, не возвращенных вождем бедного малльского селения, которому следовало бы помогать безвозмездно. А вокруг вас несметные богатства, которые пока еще принадлежат вам, но которые вы не желаете замечать. Вы спорите о склоне горы, захваченном вашим соседом, тоже маллом, и ведете с ним многолетнюю бесполезную войну, а рядом, на земле ваших предков, вырастают целые города инородцев, такие, как Карле Ролси, — со временем они поглотят и этот склон, и всё вокруг, и все ваши деревни. Поверьте, вы нисколько не напоминаете мне тот гордый свободолюбивый народ, который некогда населял эти пределы.

Послушайте меня, вожди! Пора вам на время забыть о собственных интересах и озаботиться судьбой всех маллов. Пора покончить с междоусобицами и объединиться. Мы должны собрать все наши земли в единый кулак. Только мощное единое государство сможет противостоять внешнему врагу, тем более такому могущественному, как Авидрония. Основав Маллию, мы наконец сделаем то, к чему призывают нас души умерших предков, чего требуют от нас боги во главе с Якиром. Мы соберемся в решительную непобедимую силу и ударим по инородцам. Никого не пощадим.

Что касается интола Маллии, — продолжал Бредерой скороговоркой после того, как слушатели поутихли, — то Ахлерой совершенно не подходит на эту роль. Он храбрый воин — я сражался с ним вместе и могу это подтвердить. Но он бесхитростен, заносчив, вспыльчив, если хотите, чрезмерно жаден и даже — глуп. Он родился и вырос в лучах славы своего великого отца и сейчас, как и обычно, пытается воспользоваться его непререкаемым авторитетом. Но не путайте, вожди, Аквилоя с Ахлероем. Сын является полной противоположностью отца: несправедлив, прямолинеен, бездарен, к тому же погряз в пьянстве — вы все свидетели. А ведь вы знаете, что Аквилой не пьет ничего, кроме холодной прозрачной воды из горных источников. Разве таким, как Ахлерой, должен быть верховный вождь? Он погубит нас всех!

Ахлерой вскочил, в гневе вращая единственным глазом, и было бросился с кулаками на обидчика, но вожди, находившиеся рядом, схватили его, и он, как ни старался, не смог вырваться из их цепких рук.

— Ты клевещешь, подлая змея! — брызгая слюной, зарычал Ахлерой. — Ты ответишь многократно за каждое свое лживое слово! О, боги, и я тебе поверил!

Многие маллы поднялись с мест, начался невообразимый шум. Тут и там между вождями шли словесные перепалки. Кто-то кого-то ударил, — к счастью, все были безоружны. Аквилой вынужден был позвать копьеносцев, которые ввалились гурьбой и в нерешительности остановились при входе. Однако их появление успокоило смутьянов. Даже Ахлерой смолк и, весь красный, вновь опустился на свою скамеечку. Белобородые подали сигнал Бредерою, чтобы он продолжал.

— Эта выходка Ахлероя, досточтимый синдан, еще раз подтверждает мои слова. Необдуманные скоропалительные поступки вряд ли доведут до добра. Особенно опасны эти качества в искусстве ведения войны. Хитрость, ложный маневр, внезапность, осведомленность — вот что нам нужно для победы. А с таким интолом все мы тут же окажемся на собачьей цепи у авидронов. Если уж на то пошло, то я предлагаю правителем Маллии себя. Клянусь Якиром, я сделаю вас, великие вожди, истинными хозяевами Малльских гор, богачами, владельцами тысяч трудолюбивых рабов. Ваши селения начнут процветать. И еще. Если нами будет избран Ахлерой, он первым делом, несомненно, упразднит синдан и лишит белобородых какого-либо влияния. Он отберет у вас самостоятельность и постарается завладеть вашими землями. Вас же превратит в молчаливых коленопреклоненных слуг. Тех, кто будет сопротивляться его воле, он уничтожит. Вы хотя бы знаете, что такое интол? Интол — это наследственный правитель, которому принадлежат все земли и все богатства его страны. Это как бы бог во плоти. Какая бы глупость ни пришла в его голову, она становится священным законом. Интол живет за счет поборов, которыми облагает всех до единого. Их называют податями. Могу себе представить подати, которые введет Ахлерой. Они будут настолько огромными, что вы вмиг станете нищими. Нам нужен не интол, а скорее Инфект — верховный вождь, которого избирал бы синдан, то есть мы сами. Так вот. Я предлагаю верховным вождем Маллии себя. При этом сохраняется власть синдана, все белобородые будут моими постоянными советниками, а в ваших руках, вожди, остается прежняя власть — никто из вас ничего не потеряет из того, что сейчас имеет. Ваши селения и земли по-прежнему принадлежат вам. И никаких поборов. Наоборот. Я дам вам столько золота, сколько вы еще в своих руках не держали. Единственное, что от вас потребуется, — это прислать мне свои отряды. Мы должны будем немедленно атаковать Карле Ролси, Панабеон, многие участки Великой Подковы, решительным ударом изгнать всех авидронов из Малльских гор. У нас получится, Якир свидетель. Если каждый из вас приведет хотя бы тысячу воинов — кто-то меньше, кто-то больше, — мы соберем армию из двухсот тысяч воинов. Посчитайте сами. Что сможет противопоставить нам Грономфа? Тем более что в данный момент она ведет тяжелую войну с Иргамой, и этой войне не видно конца. Все авидронские партикулы в Иргаме — Грономфа не сможет ничего поделать. Я клянусь, что Инфект Авидронии оставит нас в покое. А если мы будем храбры и беспощадны — попросит мира. Однако мир с ним нам не понадобится…

Пораженный словами Бредероя, синдан некоторое время молчал. Потом вожди зашевелились, и кто-то крикнул: «А как же Берктоль?» Другой голос вопрошал: «Где ты возьмешь золото, о котором говоришь?» Третий же мрачно предрек: «Авидрония всё равно нас раздавит!» Бредерой ничего не ответил, лишь показал рукою на посланника Фатахиллы. Тот с молчаливого одобрения белобородых поднялся, но выходить вперед не стал, а заговорил со своего места. Это было некоторым нарушением заведенного порядка, но перебивать важного гостя никто не посмел. Флатон выглядел немного смешно в своем высоком головном уборе, с вершины которого свешивались две толстые, выкрашенные в синий цвет пряди волос, но его надменное лицо зловеще белело в полумраке бофорды; он стоял в величественной позе, не шелохнувшись, неспешно смотрел по сторонам, иногда встречаясь взглядом с горцами, и при этом даже самые храбрые из них испытывали непостижимый трепет и отводили глаза.

Флатон спокойным, почти безразличным тоном сообщил, что Интол всех интолов Фатахилла в ближайшее время отправит на материк многомиллионное войско, чтобы атаковать Авидронию. Фатахилла слыхал, что маллы — мужественный и свободолюбивый народ, поэтому он поможет им освободиться от гнета Грономфы. А еще он обещает маллам свою милостивую дружбу и много золота. Взамен он надеется, что маллы будут ему союзниками, друзьями и окажут помощь в подготовке к предстоящей войне. Он просит напасть на авидронские лагеря и колонии, разрушить отдельные участки Великой Подковы, чтобы, когда флатоны будут совсем близко, их продвижению в сторону Грономфы ничто не препятствовало. Что же касается Бредероя, то он — Фатахилла — видит именно его на троне правителя будущего государства и желает, чтобы именно он возглавлял малльское войско. Если будет так, то Интол всех интолов пошлет маллам щедрый дар — полмиллиона берктолей. Когда же флатоны покончат с Авидронией, он обещает, что маллы станут свободными и богатыми, завладеют тысячами рабов, а их великое государство привольно и широко раскинется во все стороны, намного раздвинув свои пределы.

— Скажу вам еще, маллы, — невозмутимо продолжал флатон. — И вы должны хорошо это запомнить. Если вы нас предадите, Фатахилла сотрет ваши селенья с лица земли. Через несколько лет никто и не вспомнит, что проживал в Малльских горах такой народ. И еще скажу: Берктоль и большинство стран континента — на нашей стороне. Тот же Сафир Глазз — преданный слуга нашего величайшего властителя. Поэтому у Авидронии нет сильных сторонников. Она обречена!

Гость закончил и сел. В рядах маллов началось волнение, больше напоминающее смятение, а Ахлерой как-то сразу поник и теперь даже не смотрел в сторону Бредероя.

Встал Аквилой. Многие заметили гнев на его лице. Он поведал вождям то, что говорил уже неоднократно: маллам нужен мир; с Авидронией следует крепко дружить и, может быть, даже ей помогать. Однако истины, которые всем давно наскучили, вскоре сменились более смелыми заявлениями: флатоны — враги всего человечества, они мечтают поработить весь материк, подчинить себе все народы. Много лет назад они уже пытались это сделать, и как раз именно Авидрония встала на их пути. Об этом повествуют старинные сказания. Наши предки завещали нам опасаться флатонов, ни в коем случае не входить с ними в дружеские отношения.

— Поймите, — продолжал Аквилой, поощряемый кивками белобородых, — Авидрония, может быть, и зло, но зло несоизмеримо меньшее. Когда придут флатоны, вы в этом убедитесь. Однако тогда будет поздно!

Аквилой на правах хозяина синдана говорил очень долго, и его никто не смел перебивать. Однако когда он закончил, начался настоящий гвалт. Вожди, многократно перебиваемые, выступали один за другим. Кто-то был на стороне Бредероя, кто-то соглашался с выводами Аквилоя, только про Ахлероя все забыли. А ведь так славно всё для него начиналось!

Малльские вожди издавна делились на два лагеря: воинов и миротворцев. К первому лагерю относилась почти вся малльская молодежь, второй лагерь составляли в основном стареющие вожди, такие, как Аквилой или его друг Аз. Конечно, справедливым было деление маллов еще по одному признаку: воевать хотели только горцы, а «равнинные» маллы в своем большинстве желали возделывать земли, рыбачить и торговать с авидронами. Их деревни процветали, и им не хотелось брать в руки оружие. Однако на этом синдане три четверти вождей представляли собой лагерь воинов, поэтому голоса вождей Царинглоум-рой и других мирных селений потонули в воинственном рыке голодных и жаждущих крови предводителей. Аквилой еще рассчитывал на Аза, который, обладая значительным авторитетом, смог бы оказать на синдан благотворное влияние. Но Аз, ранее всегда и во всем поддерживавший Аквилоя, сегодня почему-то молчал и отводил глаза в сторону.

Вскоре многие вожди потребовали сейчас же всё и решить. Воспрепятствовать им не представилось никакой возможности. Маллы тут же проголосовали. Белобородые подсчитали голоса и объявили о том, что большинство присутствующих явилось сторонниками объединения всех племен в единое государство — Маллию. Теперь пришло время выбирать правителя. После долгих споров осталось всего три кандидатуры: Аквилой, Ахлерой и Бредерой. Маллы опять проголосовали. Ахлероя пожелали видеть во главе государства всего сорок восемь вождей, его отца — около ста, а все остальные, которых оказалось большинство, захотели подчиниться Бредерою.

Белобородые почти закончили подсчет и собрались громогласно заявить о решении синдана, после оглашения которого уже ничего нельзя изменить, как вдруг звучный возглас на малльском наречии: «Стойте!» — заставил всех смолкнуть и рассерженно оглянуться. И каково же было изумление вождей, когда они увидели авидрона, проталкивающегося на середину со свитком в руке, который он держал над головой. Тут и Бредерой, и Аквилой, и многие другие вспомнили, что в пылу жаркого обсуждения совсем забыли про этого инородца. А ведь он хотел поведать им о чем-то важном!

Два широкоплечих малла преградили ДозирЭ путь, но Бредерой, уже на правах Вершинного вождя Маллии (слово «верховный» горцы решили заменить на более близкое их образу жизни понятие), которым собирался стать через несколько мгновений, с важным видом махнул рукой: пусть скажет.

Авидрон встал перед синданом и начал говорить. В бофорде воцарилась удивительная тишина. Бредерой быстро понял, что его что-то смущает, но что именно? Его неожиданно осенило, и крупные капли пота выступили на его лбу: ДозирЭ изъяснялся на довольно сносном малльском языке, который еще вчера вечером совсем не знал. Горец хотел прервать речь инородца, чтобы кое-что выяснить, но, покосившись на синдан, с ужасом понял: поздно, маллы теперь наверняка захотят услышать все, что желает рассказать этот плут.

— Выслушайте меня, гордые сыновья горных вершин! — обратился к нахмурившимся вождям ДозирЭ, смягчая на авидронский лад лающие малльские звуки, которые ему пока не удавались. — Я явился сюда, прекрасно понимая, что, возможно, никогда не вернусь назад, не увижу более свою родину, свой город, свою нежную жену, которую люблю всем сердцем. Но поверьте, иначе я поступить не мог, ибо кто-то должен попробовать охладить ваш пыл, заставить вас, пусть на мгновение, задуматься перед тем, как вы совершите роковой шаг в бездонную пропасть и проститесь с последней надеждой на спасение…

В Карле Ролси ДозирЭ имел много свободного времени, большую часть которого предпочитал посвящать изучению малльского языка. Сейчас молодой человек имел возможность говорить то, что хотел, и именно так, как хотел. Маллы прекрасно понимали его.

— Я скажу вам то, что наверняка вам не понравится, — продолжал ДозирЭ. — И вы поспешите со мной расправиться. Умоляю вас — не торопитесь, иначе вы так и не узнаете, о чем говорится в этом онисе (ДозирЭ помахал своим свитком). А ведь это самое интересное!

— Говори же, авидрон, не медли! — запальчиво крикнул с задних рядов совсем юный вождь.

— Слушай же, нетерпеливый волчонок, — насмешливо отвечал ему ДозирЭ. — Я не тот, за кого себя выдаю, я — айм Вишневых плащей. Это славное воинство призвано сражаться с врагами не на поле брани, а в мирной жизни, разить противника не мечом, но хитростью. В ваши края я послан Инфектом Авидронии и своим начальником, чтобы пристально следить за всем, что здесь происходит, и обо всем увиденном и услышанном доносить в Грономфу. То есть я, как это по-вашему, м-м, лазутчик…

Потрясенные вожди не сразу поняли, в чем авидрон только что признался. Первым пришел в себя Ахлерой, который воскликнул с гневным злорадством:

— Я же говорил, я же говорил, что он грономфский доноситель! Ведь его не берет даже яд золотохвостки! — И он бросился с кулаками на ДозирЭ. Ему преградили путь копьеносцы. Одноглазый вождь остановился только тогда, когда наконечники копий уткнулись ему в грудь.

— Ты прав, авидрон, обратно ты не вернешься, клянусь Якиром! — пообещал Ахлерой.

— Я пробыл в Малльских горах не так много, — продолжал ДозирЭ, пренебрегая угрозами Ахлероя: он даже не глядел в его сторону. — Но видел уже слишком много пролитой крови. Только за последнее время в Малльских горах — на здешних дорогах, в селеньях, в строительных лагерях — погибло несколько тысяч человек. Всё это — кровь невинных людей, многие из которых даже не воины. И пролили ее вы — маллы. Войдя в доверие к Бредерою, за которым Грономфа с самого начала, как только он здесь объявился, весьма пристально наблюдала, я понял, чем занято большинство из вас. Вместо того, чтобы сеять любимую вами малаку, выращивать виноград, пасти скот или выделывать шкуры, вместо того, чтобы жить честным трудом, как к этому призывает вас Аквилой, вы грабите караваны, похищаете людей, убиваете мирных путников, единственная вина которых состоит в том, что они решились ехать по Пути на Дати Ассавар. Вы думаете только о войне и только ею и живете. Ваш Бог, которому вы поклоняетесь, — кровавая нажива. Но вы без умолку говорите о борьбе за свободу, о том, что Авидрония вас закабалила. Вы ненавидите нас и приучаете своих детей с детских лет нас ненавидеть. Бросьте! Мы — ваши соседи. Боги сами распорядились нашими судьбами, мы будем всегда рядом, и только дружба принесет нашему соседству пользу, предотвратит страшные потрясения. И разве это соседство вам ничего не дало? Когда сюда впервые пришел наш славный правитель Радэй Великолепный, ваши праотцы знали только каменные топоры, жили в пещерах и ели сырое мясо. Так написано в наших книгах. Откуда же тогда берется вся эта черная злоба? Ваша ненависть к нам рождена недальновидной, а зачастую и предательской политикой некоторых ваших молодых вождей, которые, как мы видим, находятся на содержании флатонов, иргамов, Берктоля — злейших врагов Авидронии. Не нужно быть мудрецом, чтобы понять, кто действительно хочет вас рассорить (ДозирЭ выразительно посмотрел на невозмутимого флатона и нервно ерзающего берктольца). Или вы думаете, что вы кому-то нужны со своими голыми скалами? Кому взбредет в голову безвозмездно вам помогать? От вас хотят только одного — вашими руками расправиться с Грономфой. Пусть ценою существования целого народа. Вас заставят собственной кровью расплатиться за каждую золотую монету, которую вы по глупости своей у них возьмете. Но что же дальше? А дальше придет наш Инфект, которому рано или поздно надоест терпеть обиды. Вы и так уже сделали достаточно для того, чтобы разрушить мир. Что ж, ОН придет, и придет с огромной армией. Я не думаю, что вы в полной мере представляете, о какой силе идет речь. Я-то знаю — я видел эту силу в деле. Я сам был ее малой частицей. И не тешьте себя надеждами, что вы — отличные воины, это миф, вами же и созданный. Сдается мне, что вы просто не видели ни одного опытного авидронского цинита. Поверьте мне, боевые партикулы вас растопчут. Пусть даже вы соберете двести тысяч воинов, эту потешную армию Алеклия разобьет мимоходом…

ДозирЭ потребовалось отдышаться, что он и сделал в зловещей тишине.

Через мгновение он продолжил. Он сказал, что авидроны не желают маллам зла и не покушаются на их независимость, что основная причина их присутствия здесь — Великая Подкова, которая призвана защитить центральную часть континента, в том числе «и вас самих», от нашествия воинов Темного океана. Потом он поведал то, чего маллы и вовсе не знали: о трех ужасных нашествиях флатонов, последнее из которых было не более ста лет назад. Далее ДозирЭ напомнил о недавнем приезде в Малльские горы Инфекта Авидронии и о тех договоренностях, которых тогда достигли. В конце концов, разошедшись не на шутку, молодой человек заявил, что для создания собственного государства нужно обращаться к помощи не Берктольского союза, едва ли дееспособного после выхода из него ряда крупных стран, и не флатонов, которые, придя сюда, не оставят от маллов камня на камне, а к Грономфе. Только Грономфа смогла бы в этом действительно помочь, ибо заинтересована в завершении строительства Великой Подковы, в совместной разработке рудников и вообще в теплых союзнических отношениях. Ведь вместе безопаснее. Поверьте, клянусь всеми своими богами, Авидронии нужен только мир…

Аквилой громко кашлянул, нарочно привлекая к себе внимание, и, когда на него посмотрели, показал, что сказанное ему понравилось. Вслед за ним благожелательно закивали многие белобородые. Выразили сочувствие к сказанному и некоторые вожди. В бофорде что-то изменилось. Возникла иллюзия, что ДозирЭ удалось в чем-то убедить своих разгоряченных, недоверчивых слушателей.

— И последнее, — сказал ДозирЭ. — Человек, которого вы сегодня почти избрали своим правителем, в точности, как и я, совсем не тот, за кого себя выдает. Он — иргамовский лазутчик, который послан сюда Хаврушем, чтобы спровоцировать кровопролитную войну между маллами и авидронами. Замысел прост: Инфект Авидронии не может вести одновременно две тяжелых войны. Он вынужден будет покинуть Иргаму. Доказательства? Вот они…

ДозирЭ развернул свой свиток и с выражением зачитал синдану тайное послание Хавруша, адресованное Бредерою. Закончив, он передал онис Аквилою, а тот показал его белобородым. Впрочем, никто не смог прочитать ни слова, поскольку маллам был незнаком этот язык.

— И этому оборотню вы, мудрейшие вожди, позволили носить шкуру снежного барса. А я же вас предупреждал! — Ахлерой оборотился в сторону самых родовитых вождей. — А вы, белобородые, — где же ваша хваленая прозорливость?

Бредерой, всё это время стойко сдерживавший свои чувства, наконец, не выдержал:

— Всё это ложь, гнусные измышления. Этот онис подметный. Как можно верить этому коротковолосому?

— Ты же сам его сюда привел, — удивился Ахлерой, призывая в свидетели весь синдан. — Сказал, что у него есть крайне важные для всех нас сведения, настоял на том, чтобы ему дали слово. Впрочем, его сообщение оказалось действительно весьма любопытным…

— Ты так говоришь, потому что я перешел тебе дорогу! — отвечал Бредерой. — Послушайте, братья мои. Никакого послания я не получал, а также не знаю — не ведаю, кто такой Хавруш. А этого авидрона следует немедленно умертвить. Я и сам знал, что он лазутчик. Сюда я привел его лишь затем, чтобы выведать его планы. Теперь нам всё известно, а значит, ему пора отправляться в долину Мертвых. Готов отправить его туда сам, если синдан мне позволит…

— Этот онис действительно не может служить доказательством виновности, — беззлобно обратился Аквилой к авидрону. — Бредерой — один из самых родовитых наших вождей. Столь чудовищное обвинение требует более весомых свидетельств. Подумай, может быть, ты смог бы нам их предоставить?

ДозирЭ поймал на себе взгляд великого вождя и с удивлением открыл, что взгляд этот был по-отечески мягок и теплился надеждой.

— Позволишь ли ты мне, Аквилой, рассказать о сделке с оружием? — учтиво спросил молодой человек.

— Да, говори.

ДозирЭ рассказал синдану про совершенную мену и про то, как по требованию Бредероя, из денег, полученных за оружие, тридцать берктолей отправил в Бион.

Вожди насупились. Речь шла о весьма серьезном преступлении. Однако ДозирЭ понял, что и этого недостаточно. Его слова едва ли чем подтверждались. И тогда он поведал маллам все, что знал о Бредерое, обо всех его бесчинствах в Малльских горах, о неправедных сделках с Идалом. Многие вожди, в особенности «равнинные», были ошеломлены, однако молодой человек с грустью понял, что для большинства подобные «подвиги» вряд ли заслуживают порицания. Скорее, наоборот…

Под давлением Бредероя и его многочисленных сторонников, после долгих изнурительных споров, было принято решение казнить ДозирЭ — принести его в жертву Якиру. Против этого выступил только Аквилой, вожди из Царинглоум-рой и тот самый юный вождь, которого ДозирЭ назвал «нетерпеливым волчонком». Тут же копьеносцы схватили авидрона и с трудом, поскольку он упирался, проявляя при этом удивительную силу и изворотливость, поволокли к выходу. Радость синдана была столь бурной, что непрочная бофорда затряслась и едва не рухнула на головы ликующих маллов.

— Подождите! — вдруг услышали вожди громкий возглас. — Постойте же!

Перед горцами поднялся посол Берктоля.

— Я, как и вы, не люблю этих самовлюбленных изолгавшихся авидронов, — скороговоркой прокричал он. — Однако должен вам заявить: все, что этот доноситель Грономфы рассказал о Бредерое, — правда.

Аквилой тут же остановил копьеносцев, немного успокоил синдан и обернулся к послу:

— Что ты об этом знаешь?

Хугена Фейштушер золотым рукавом вытер пот, льющийся ручьем по лоснящемуся лицу, и, часто запинаясь, молвил:

— С самого начала мне показалось, что я где-то видел этого вождя (он указал на Бредероя), и только сейчас вспомнил: я внимал его речам несколько лет назад в Берктоле, на одном из заседаний Совета Шераса. Тогда он назвался тем же именем, только представился не маллом, а жителем одного иргамовского селения, которое было сожжено авидронскими завоевателями. Поскольку я близок к Сафир Глаззу, я знал, что этот «иргам» был специально прислан в наш славный город Верховным военачальником этой страны Хаврушем. Из этого могу предположить, что послание Хавруша, зачитанное здесь, ПОДЛИННОЕ. Собственно, не так давно я видел в Совете Шераса и этого авидрона. Он был весь в золотых доспехах и сопровождал Алеклию — Инфекта Авидронии. То есть этот, как вы говорите, коротковолосый, наверняка, несмотря на молодость, лицо в Грономфе весьма и весьма влиятельное…

Тяжелое молчание повисло после слов Хугена Фейштушера. Копьеносцы, до этого крепко державшие ДозирЭ за вывернутые руки, вдруг отпустили его — то ли не в силах больше удерживать, то ли решив, что его невиновность теперь доказана, и тот, размяв плечи, послал своим стражам несколько проклятий на родном языке.

— Что скажешь? — обратился Аквилой к Бредерою.

— О, это объяснить совсем несложно, — открыто улыбнулся Бредерой.

Он поднялся и медленно направился к ДозирЭ. Все терпеливо ждали, что будет дальше. Бредерой вплотную приблизился к авидрону, лицом к лицу, так, что их носы едва не соприкоснулись, и довольно долго молча смотрел своему главному обвинителю в глаза, пытаясь отыскать в них хоть толику слабодушия.

— Сегодня ты победил, хитрый грономф, — едва слышно прошипел малл. — Но завтра… завтра я с тобой сквитаюсь. Можешь не сомневаться.

— У тебя не будет завтра, — также еле слышно отвечал ДозирЭ.

— Это мы еще увидим.

«Что такое, о чем они говорят?» — заволновались вожди.

Тут Бредерой слегка присел, вдруг прыгнул в сторону и через мгновение оказался у двери. Страшным ударом ноги он вышиб ее. Она буквально вылетела наружу. Он мельком обернулся и исчез.

Маллы оцепенели. Никто не мог и представить подобного развития событий. Первым опомнился Ахлерой и с боевым кличем бросился вон. За ним последовали три десятка горячих голов. Аквилой и белобородые задержали остальных, заставили их успокоиться и занять свои места.

Спустя некоторое время появился Ахлерой, и на нем не было лица.

— Ему удалось бежать, — сообщил он, избегая с кем-либо встречаться глазами. — Мы его почти схватили, но воины его отряда отбили подлого негодяя. Он скрылся в горах. И с ним три сотни его лучших людей. Я, конечно, послал ему вслед тысячу самых храбрых всадников, но думаю, что теперь его не догнать…

Многие заметно огорчились.

— А что же делать с ним? — поинтересовался один из вождей, указывая на ДозирЭ.

— То же, что собирались сделать до этого, — убить, — выкрикнул кто-то с дальних рядов. — Он слишком много про нас знает, его нельзя отпускать.

Маллы опять начали спорить, и вскоре изможденный, еле стоящий на ногах ДозирЭ с горечью осознал, что большинство синдана по-прежнему желает его смерти. Неблагодарные глупые дикари!

— Послушай, ДозирЭ, — подошел к авидрону великий Аквилой. — Ты мне нравишься, так же, как и твой Инфект, и я не хочу твоей смерти. Если ты поклянешься своим богом, что никому не расскажешь о том, что вчера и сегодня услышал здесь, я постараюсь убедить синдан в том, что нам ничего не угрожает.

— Я не могу этого сделать.

Аквилой нахмурился.

Маллы напирали. Больше всех свирепствовал Ахлерой, который, в отсутствие своего опасного соперника, вновь смог подчинить своей воле не только своих старых союзников, но и вождей, прежде ратовавших за Бредероя. Отец осуждающе смотрел на него из-под густых бровей.

— Пусть белобородые решают! — подсказал равнинный вождь. — Мы совершенно про них забыли. А ведь их мудрость всем известна. Мы отстранили их от голосования и не даем выступать, пусть же хотя бы сейчас они примут всего одно решение.

Идея многим понравилась. Белобородые ничего не решали, являясь скорее хранителями малльских законов и обычаев, но многие вожди относились к ним с большим уважением.

Так и сделали. Белобородые сгрудились посреди бофорды и коротко переговорили друг с другом. Они поинтересовались мнением Аквилоя и еще трех знатных вождей. Вскоре один из них обратился к синдану:

— Сегодня авидрон открыл нам глаза. Поэтому он должен быть отпущен.

Ахлерой топнул ногой и выругался.

ДозирЭ задохнулся от радости. Он готов был обнять и расцеловать всех до одного этих дряхлых стариков со спутанными бородами.

— Ну, я пошел? — неуверенно спросил он.

Белобородые закивали головами.

ДозирЭ сделал несколько шагов, но, когда поравнялся с флатоном, тот преградил ему путь, вытянув в сторону руку.

— Что тебе надобно, пугало? — спросил молодой человек.

— Мы вас уничтожим! — уверенно заявил на берктольском языке посланник Фатахиллы.

ДозирЭ не удержался и с любопытством заглянул в лицо флатона. Оно — очень странное — было будто вымазано белилами. Неужели у людей может быть такой цвет кожи? А еще эти синие пучки волос. Более всего житель острова Нозинги напоминал комедианта с грономфских подмостков.

— Скажи мне, урод, что за пень у тебя на голове? Ты видел когда-нибудь авидронский монолит или купола? Если вы придете на нашу землю, клянусь, что домой, на свой поганый остров, никто из вас не вернется!

И ДозирЭ, не дожидаясь ответа, быстрым шагом вышел из бофорды.

Только что прошел дождь, и было необыкновенно свежо. Чудно пахло распустившимся черноягодником. После спертого воздуха бофорды ДозирЭ едва не захлебнулся. Он счастливо огляделся. Кругом вздымались горы. Почему-то сейчас эти исполины не вызывали привычного беспокойства, а бесконечно манили к себе. Ах, как хорошо! И каким это чудом он сегодня остался жив?

Глава 51. Осада Масилумуса

Весть о смерти Тхарихиба распространилась по Масилумусу со скоростью полета стрелы. Вскоре на площадях города собрались взбудораженные толпы; ораторы из народа, без конца сменяя друг друга, быстро разожгли ярость в сердцах подданных, и, когда страсти достигли апогея, возбужденные до крайности люди, не сговариваясь, двинулись в сторону Солнечного дворца. По дороге к клокочущим колоннам присоединились циниты из партикул, воины гарнизона, конные кавалькады знати и даже рабы. Почти все были серьезно вооружены, одной искры хватило бы, чтобы в городе разом вспыхнул кровавый мятеж.

Меж тем в Солнечном дворце события развивались не менее стремительно. Хавруш, пролив немало слез над бездыханным телом брата, нашел в себе силы кликнуть Пророков, высших сановников власти интола, и «искренних друзей», и они, пораженные происшедшим, тут же учинили суровое разбирательство. Прежде всего, был исследован кинжал, которым закололи правителя Иргамы. Один из Пророков почти сразу обнаружил выгравированную на крестовине надпись «Дэвастас», а вслед за этим немой слуга Хавруша Оус показал при помощи жестов, что видел своими глазами, как Дэвастас расправлялся с Тхарихибом. Нашлись также свидетели того, как либерий входил к Хаврушу и как от него выходил в крайне возбужденном состоянии. Интола же никто не видел, но это и понятно, поскольку все знали, что он до умопомрачения опасался покушений и, передвигаясь по дворцу, обычно использовал тайные галереи, которых здесь было множество. Одна из этих галерей, с тщательно замаскированными входами, соединяла покои братьев. По мнению высокого собрания, всё произошло примерно так: Хавруш вызвал Дэвастаса, зная, что он во дворце, и в ожидании его покинул помещения по естественным надобностям. Тем временем, воспользовавшись секретным ходом, к Верховному военачальнику пожаловал Тхарихиб. Одновременно с правителем в портофин вошел Дэвастас. Между ним и интолом произошла ссора, и он убил Тхарихиба.

Многие знали, что красавчику Дэвастасу покровительствует интолья Хидра, и что удачливый либерий часто посещает ее покои — слухи об этом давно будоражили умы дворцовой знати. Поэтому причина произошедшего большинству была ясна. Хавруш настоял на том, чтобы без промедления допросили всех, кто состоял при Хидре, начиная с ее высокородных подруг и кончая слугами — всего человек тридцать и еще около сотни рабынь. Вскоре дотошные Пророки выяснили, что Дэвастас явился к Хаврушу сразу из покоев интольи, где провел достаточно много времени отнюдь не в молитвах. Вскоре одна из приближенных служанок, та, которую называли «тень интольи», сообщила под угрозой пытки, что слышала, как Дэвастас давал обещание Хидре убить Тхарихиба, да и Хавруша тоже.

Тут обозначились контуры целого заговора, в котором, несомненно, была замешана сама интолья, вознамерившаяся, видимо, избавиться при помощи любовника от своего мужа. Особую остроту ситуации придавало то обстоятельство, что преемник Тхарихиба, юный Нэтус, был еще слишком молод, чтобы управлять страной, и ему следовало определить Наставника, который на время взросления маленького властелина и становился фактическим правителем. По законам Иргамы Наставником назначалась мать наследника, то есть интолья Хидра.

По единогласному решению Пророков Хидру схватили. С ней не церемонились: во дворце она не имела ни сторонников, ни какого-либо влияния. Вскоре под пытками черноволосая красавица призналась «во всем».

К собравшимся у Солнечного дворца людям вышли все Пророки во главе с Хаврушем, а также многие крупные военачальники — те из них, которые не погибли в недавнем сражении и которым удалось избежать чудовищных обвинений в измене, как в случае с Твеорданом. Убийцей интола Иргамы был объявлен либерий Дэвастас.

— К нашему великому сожалению, подлому предателю удалось скрыться. Но уже повсюду разосланы онисы с приказом схватить грязного изменника. Рано или поздно Дэвастаса казнят. И вы все будете тому свидетели!

Авторитет военачальников заставил людей вслушаться в то, что им говорили, а представленные доказательства злодейства и вовсе утихомирили толпу. Народ успокоился и постепенно разошелся.

Уже через три дня на Могильной площади начались казни участников заговора. Прилюдно сожгли всех, кто имел к Дэвастасу или Хидре какое-либо отношение и кого удалось схватить. Помимо этих несчастных на костер отправили без разбора всех домочадцев интольи, всех ее слуг. Насытившись видами ужасной смерти, народ утолил свое чувство мести и ждал только обещанного сожжения Хидры.

Накануне намеченного дня казни, в темницу, где томилась интолья, явился разодетый и благоухающий Хавруш. Он приказал стражникам оставить его с приговоренной наедине, и воины, подталкивая друг друга, поспешили удалиться.

Хидра была в забытьи. Хавруш приблизился к ней, с наслаждением окинув взглядом свою недавнюю всесильную соперницу, прикрытую сейчас лишь жалкими лохмотьями. Истерзанная женщина, прикованная к стене тяжелыми цепями, имела настолько плачевный и непристойный вид, что ничем не напоминала ту ослепительную властную особу, какой была еще несколько дней назад. Хавруш несмело протянул руку и боязливо, будто несчастная еще представляла опасность, скользнул пальцами по шее и обнаженному плечу.

Почувствовав прикосновение, интолья вздрогнула и очнулась. Она открыла глаза, но взгляд ее не был прежним — искрящимся, надменным, презирающим, — он был мученическим, потухшим и выражал только одно — униженную мольбу о пощаде.

— Ты хочешь жить? — спросил без обиняков Хавруш.

Хидра внимательно и с надеждой посмотрела на Верховного военачальника, пытаясь понять — не шутит ли он, не решил ли добить поверженного врага изощренными издевательствами. Но Хавруш смотрел с непритворной серьезностью и даже великодушно прикрыл обрывком туники ее оголенную грудь.

— Да! — отвечала, не мешкая, Хидра. — Я хочу жить!

— Но ты должна понимать, что добиться изменения твоей участи не просто. Пророки приказали палачу сложить для тебя самый высокий костер, который только видела Могильная площадь, а народ прозвал тебя «Великой блудницей» и с нетерпением ожидает твоей казни. Если она будет отменена, возможны самые крупные волнения, которые этот город когда-либо знавал. А мы не можем сейчас себе это позволить: Масилумус, как ты знаешь, в страшной беде. Если я возьмусь спасти тебя, я должен буду приложить бездну усилий и истратить почти все свои и без того скудные сбережения, чтобы переубедить Пророков и умиротворить недовольных. При этом я сам подвергнусь немалому риску. Ведь и меня могут обвинить в заговоре. А ради чего, а?

— Но ты же знаешь, что я не повинна в смерти Тхарихиба, — смиренно выговорила Хидра.

— Разве сейчас это имеет какое-то значение? — недовольно произнес Верховный военачальник. — Еще раз тебя спрашиваю, есть ли смысл мне спасать тебя? Отвечай немедля и не вздумай со мною играть. Если своими словами нагонишь на меня скуку, я уйду навсегда, и ты до самой казни не увидишь больше ни одного порядочного лица, кроме этих мерзких физиономий своих стражников…

В первый же день своего пребывания в Солнечном дворце Хидра случайно столкнулась с этим омерзительным человеком, и, поскольку он не нашел в себе силы удержаться от двусмысленных намеков по поводу ее происхождения и рода занятий (тогда он еще не знал, что разговаривает с будущей интольей), она с этих самых мгновений презрела его всей душой, а потом и вовсе возненавидела. Только одно присутствие этого бесформенного волосатого уродца с огромной головой и скрюченными ножками отравляло ей жизнь. Иногда бывшую жрицу тошнило от него, и она спасалась лишь душистыми благовониями, которые всегда имела при себе в небольшом ониксовом флакончике. Чего только стоила эта его привычка в момент волнения вырывать из носа волоски! Но не физическое безобразие сыграло роковую роль: бывшая жрица храма Слепой Девы всегда искренне сочувствовала тем, кого обделила природа. Обладая великолепной женской интуицией, Хидра с первого дня раскусила этого человека, ощутив за показными проявлениями безмерной любви к своему брату и к ней, молодой интолье, глубоко затаившееся недовольство своим положением. Однако, будучи еще достаточно молодой женщиной, она не сумела скрыть свою неприязнь к нему. В его присутствии она всегда невольно терялась, замыкалась, ощетинивалась, и это часто выражалось в несдержанном взгляде, лезвием кинжала скользящем по лицу недруга, в пренебрежительном жесте, в запальчивом ответе. Это незаметно вылилось в разрушительную всепоглощающую войну между двумя пределами Солнечного дворца, войну очень каверзных и очень болезненных интриг. Вскоре малоопытная в подобных делах Хидра стала проигрывать на всех флангах и, несмотря на всю непоколебимость своего положения, быстро пожалела, что сцепилась с одним из самых могущественных людей Иргамы. Столицу захлестнули непристойные слухи. Она растеряла последних друзей, на поддержку которых наивно рассчитывала, ее стали сторониться. Хидра не знала, кто убил Тхарихиба, может быть, и вправду ослепленный любовью к ней Дэвастас, но она была совершенно уверена, что всё это — так или иначе следствие низких интриг Хавруша, в хитросплетениях которых она давным-давно запуталась. Собственно, и с Дэвастасом ее познакомил именно Хавруш.

Однако всё поменялось в ее сознании за несколько последних дней, когда из своих поднебесных покоев она прямиком спустилась в пыточные подземелья. За это короткое время ей пришлось увидеть и испытать столько, что можно было удивляться, как ее не покинул разум. По крайней мере, мучители женщины, бегавшие пять раз в день докладывать о происходящем Хаврушу и получать от него подробные наставления, сделали всё для того, чтобы принести ей как можно больше страданий, чтобы запугать ее, унизить, надломить, втоптать в грязь. Чего только стоил старый трюк опытных иргамовских палачей, когда на глазах у главной обвиняемой, тело которой не должно сильно пострадать, сутками напролет допрашивали и беспощадно истязали других — всякую мелочь… Пережив всё это безумие, повидав такое, что не пришло бы в голову сотворить и гароннам, Хидра была уже совершенно не той высокомерной властительницей с острым насмешливым язычком и гордо вздернутым подбородком. Мучители добились своего. Хавруш, стоявший сейчас перед ней в пурпуровом плаще с белоснежным шарфом на плечах, чистый, холеный, представлялся ей теперь спустившимся с небес добрым посланцем милосердной Девы, явившимся за тем, чтобы спасти ее, вырвать из этого жуткого, дикого, не существующего в действительности подземного мира. Он казался ей едва ли не красавцем. От него вместе с благоуханием роз исходила надежда. А Хидра, как никогда, хотела жить, пусть не как прежде, но жить. Даже если ей придется существовать в раболепном унижении, в убогости, бесконечно ублажая всяких мерзавцев. Пусть! Главное — ЖИТЬ. И не только ради себя. Прежде всего, ради Нэтуса. Ведь без нее он пропадет. Кто еще обеспечит ему будущее, оградит от опасностей, подскажет в трудное время, как правильно поступить?

— Не уходи, умоляю тебя, Хавруш! — Глаза Хидры наполнились слезами. — Я готова на все, только выручи меня из беды. Что скажешь, то и буду делать…

— Хорошо, очень хорошо, — кивнул он. — Тогда подпиши вот это.

И он позвал стражников, которые расковали интолью и усадили на маленькую скамеечку.

Хавруш протянул ей онис и лущевый стержень.

— Я… я уже подписала признание, — удивилась Хидра, впрочем, всем своим поведением выражая готовность заверить свиток еще раз.

— Это не признание, — лукаво улыбнулся Верховный военачальник. — Прочитай.

Хидра развернула онис и с трудом, поскольку строчки расплывались перед глазами, да и света от двух факелов было недостаточно, вникла в его содержание. В нем говорилось, что интолья Иргамы Хидра собственною волею отказывается от титула, от всех своих привилегий, всех владений и более никогда не будет ни на что претендовать. Кроме этого, она отказывается быть Наставником своему сыну Нэтусу и поручает это великому мужу Иргамы Хаврушу. И последнее: Хидра до самой смерти поступает на попечение вышеуказанного доблестного мужа, станет во всем ему подчиняться и всеми силами ему угождать. А если она посмеет ослушаться, то пусть по усмотрению своего хозяина будет бита или как-то иначе наказана, вплоть до лишения жизни.

То было ОТРЕЧЕНИЕ.

Рука с лущевым стержнем застыла над онисом и предательски задрожала. Женщина подняла на негодяя взгляд своих черных, как ночь, глаз — она была потрясена.

— Если не хочешь — не подписывай, — безразлично заметил вероломный Хавруш, делая вид, что собирается уйти.

Хидра немедленно склонилась над онисом и старательно вывела свое имя.

Хавруш усмехнулся. В то же мгновение он вырвал онис из ее рук и щелкнул пальцами, кого-то призывая. В темницу вошли два запуганных человечка в розовых накидках — законники. В их руках были лущевые стержни и имущественные книги. Один, пользуясь услужливо подставленной спиной другого, сделал в книгах множество записей и заставил Хидру их удостоверить. Поклонившись до земли, законники, пятясь, вышли. Хавруш победоносно свернул свиток, сунул его в почтовый жезл, а жезл спрятал на теле.

— Дай скорее руку, дорогая Хидра, я выведу тебя из этих страшных подземелий, — сладким голосом сказал он.

Хидра с трудом поднялась, чувствуя, как подкашиваются ноги, прижалась к плечу Верховного военачальника и оперлась о его руку. Спустя совсем немного времени она уже нежилась в купальнях Солнечного дворца, и ей прислуживали молчаливые трудолюбивые рабыни, которых она видела впервые. Они усердно отмывали с ее тела въевшуюся грязь, смазывали травяными кашицами ранки, заботливо умащивали кожу благовониями, старательно расчесывали спутавшиеся волосы. Там же она заснула, а проснувшись, отведала несколько изысканных яств и выпила кувшин неразбавленного вина. То, что с ней произошло, вдруг представилось ей страшным сном. Вот она — реальная жизнь, чудесная, упоительная…

Окончательно разгромив войско врага, Инфект Авидронии поспешил подвести итоги. Несмотря на то, что многим его партикулам, особенно тяжеловооруженным, и вовсе не пришлось участвовать в битве, потери авидронов были огромными — не меньше, чем в ужасном столкновении под Кадишем, — почти сто тысяч человек. Впрочем, в тот раз авидроны защищались, а сейчас — атаковали. Недаром больше половины потерь пришлось на легковооруженных, штурмовавших Волчий ручей. По мнению большинства, благодаря именно вспомогательным войскам и была одержана эта блестящая победа. Всадники Лигура и Кариса, сломившие противника разрушительными фланговыми ударами, лишь воспользовались достигнутым ранее успехом.

Урон, понесенный иргамами, был ошеломляющим. Почти двести семьдесят тысяч иргамов погибло, а сто двадцать три тысячи пленено. Лишь пятой части воинов Тхарихиба удалось спастись и укрыться в Масилумусе. Вот торжество справедливости, вот закономерный итог многолетних трудов!

Около месяца понадобилось Инфекту Авидронии, чтобы взять Масилумус в плотное кольцо блокады. Отступающие иргамы сопротивлялись стойко — им нечего было терять, — действовали самоотверженно, бились до конца. Им помогали заградительные отряды и скрывающиеся в лесах многочисленные засады. И все-таки шаг за шагом авидроны продвигались к непокоренной столице, заходили со всех сторон, отрезая одну за другой дороги, соединяющие город с провинциями, откуда шла помощь. Все прилегающие местности вскоре были выжжены, население, не желающее покоряться, или разбежалось, или погибло. Наконец Масилумус был осажден. Некоторое время то в одну, то в другую сторону еще прорывались части иргамовского войска, но вскоре кругом стало так много авидронских партикул, что зайцу не прошмыгнуть.

Тхарихиб и Хавруш вновь порадовали Алеклию. Больше всего он боялся, что два брата с остатками своих армий покинут столицу, укрепив ее внушительным гарнизоном, способным на многомесячное противостояние, уйдут к последней крупной иргамовской крепости Мигрелиш, где попытаются, прибегнув к помощи своих многочисленных союзников, опять собрать и вооружить крупное войско. В этом случае война грозила вновь затянуться на неопределенный срок, и Инфекту снова пришлось бы возвращаться в Авидронию без обещанной народным собраниям окончательной победы над Иргамой. Однако всё говорило о том, что иргамовский интол, его самонадеянный брат и все боеспособные иргамовские партикулы со своими военачальниками укрылись в столице, решив, наверное, защищать ее до последнего.

Воодушевившись представленной возможностью, Алеклия разбил вокруг города пять укрепленных лагерей и лично возглавил осадные мероприятия. В этом занятии он весьма преуспел. За первую триаду всю землю вокруг иргамовской столицы изрыли ходами, подкопами, выстроили множество небольших земляных и деревянных сооружений. За вторые одиннадцать дней окрест Масилумуса, в трехстах шагах от городской стены, насыпали громадный вал, на котором установили метательные механизмы. Иргамы пытались всячески помешать ходу работ, день и ночь осыпая авидронских мастеровых стрелами и метательными снарядами, но воины Инфекта слишком хорошо знали свое дело — землекопов защищали непроницаемые осадные пологи, временные навесы и особые щиты. Работы шли при поддержке легких метательных механизмов на колесницах, множества валил, тысяч лучников, скрывающихся в вырытых траншеях или прятавшихся за «движущимися башнями».

За тридцать три последующих дня позади вала и под его прикрытием возвели настоящую крепостную стену — широкую, с внутренней галереей, с башнями, высотой в двадцать мер, что было лишь немногим ниже масилумусских стен. Строили эту линию все авидронские воины, все мастеровые, подручные, обозные, кроме этого наняли двести тысяч землекопов, повозчиков и каменщиков, и помимо них использовался труд трехсот тысяч рабов, специально пригнанных из-под Кадиша. В довершение всего на стенах установили метательные механизмы — те, что привезли с собой, и еще несколько тысяч собранных на месте. Вал же, который отделял возведенные укрепления от стен Масилумуса, срыли, а затем выкопали на его месте глубокий ров.

Когда авидроны закончили и внимательно оглядели то, что им удалось так скоро сотворить, они возликовали. Новая стена, проходившая в пятистах шагах от осажденного города, полностью опоясывала Масилумус. Теперь для того, чтобы вырваться из него, иргамовскому войску самому бы пришлось штурмовать неприступные стены, что при нынешнем соотношении сил было бессмысленно.

Алеклия решил не строить каких-либо внешних защитных линий, так как следопыты и Вишневые более нигде не обнаруживали, кроме как внутри самого города, крупных сил противника, то есть любое нападение извне исключалось. И авидроны, недолго думая, взялись за обычное свое дело — принялись обстреливать неприятеля из всех метательных установок. При этом сразу обнаружилось еще одно неоспоримое превосходство армии Инфекта: она имела втрое больше механизмов, стрелявших к тому же дальше и более тяжелыми снарядами. Помимо этого серьезную угрозу представляли авидронские матри-пилоги, которые, в отсутствие воздушных шаров противника, свободно кружили над всем городом — поднимались на безопасную высоту и скидывали вниз, на головы защитников, подожженные зангнии и свинцовые шары. В самом Масилумусе действовало не меньше трех сотен лазутчиков Вишневой армии, проникших в город задолго до настоящих событий. С ними поддерживалась постоянная связь посредством передачи особых звуковых сообщений. Иргамы, слыша их и догадываясь об их назначении, даже создали специальные отряды, которые должны были отлавливать всех, кто подавал среди ночи громкие подозрительные сигналы. Лазутчикам приказали как можно скорее повредить основные водопроводы города и вывести из строя сточные системы, что они и поспешили сделать. И тут выяснилось, что колодцев в городе ничтожно мало. Сточные каналы были безнадежно забиты, и Масилумус вскоре оказался залит нечистотами и загажен.

На пятьдесят восьмой день своего пребывания под Масилумусом Алеклия закончил предварительные работы. Теперь всё было готово к долгой, может быть многолетней, осаде. Помимо укреплений, построили немало вспомогательных сооружений: склады, хлебные хранилища, загоны для скота, лагеря для пленных и обращенных в рабство, храмы Инфекта, купальни, кратемарьи, небольшие Атлетии, парфеоны для кулачных и собачьих боев и даже Театры. Эти постройки не только радовали воинов Авидронии, но и оказывали гнетущее воздействие на защитников города, которые, видя, как основательно обустраивается противник, теряли всякую надежду на спасение.

Лигур, вдруг изменив своим принципам, предложил немедленно штурмовать вражескую столицу. Он долго убеждал Инфекта, приводил массу доводов, готов был сам пойти в атаку и обещал первым взойти на стены города. Скорее всего, общий штурм действительно мог бы закончиться взятием Масилумуса, но Божественный ни под каким видом на него не соглашался, опасаясь новых, еще более ужасных потерь. Вскоре Лигур надоел Инфекту, и он отослал его в сопровождении семидесятитысячной Осадной эрголы брать далекий Мигрелиш.

Отправив настырного военачальника в поход, Божественный объявил трехдневное празднество и всеобщие состязания. Иргамы, наблюдавшие со стен столицы за приготовлениями авидронов, насторожились — они помнили, как под Кадишем враги устроили мнимый пир и в самый его разгар бросились на штурм. Но на этот раз авидроны нападать не собирались.

В тот же день Алеклия получил сообщение, что Хавруш хочет с ним говорить и нижайше просит ему в этом не отказывать. Божественный почти не удивился — благодаря авидронским лазутчикам, которые наводнили Масилумус, он уже знал, что Тхарихиб поссорился с одним из своих военачальников и был убит, а значит, в Солнечном дворце могли произойти нешуточные перемены.

Инфект Авидронии ожидал Верховного военачальника Иргамы в своем полевом шатре, разбитом посреди кипарисовой рощи, в центре одного из пяти авидронских лагерей — Лагере Инфекта. Он не готовился к переговорам, не предпринимал каких-либо особых мер, чтоб поразить противника, нет, всё было буднично, ничто не указывало на то, что грядет историческая встреча, которая может решительным образом повлиять на ход событий. Единственное, что выдавало некоторые приготовления, — это стоявшие вдоль пути следования иргамовских переговорщиков циниты с высокими пологами, сквозь которые нельзя было увидеть ни изнанку авидронских укреплений, ни устройство авидронского военного лагеря, ни то, как идут осадные работы.

Наступило раннее утро, только-только рассвело, до встречи с Хаврушем оставалось еще немного времени. Разбуженный заливистым пением птиц, Алеклия потребовал себе Анхаса и поскакал без седла искупаться в лесной речушке. Потом, уделив самое серьезное внимание утренней трапезе, в ходе которой выслушал сообщения из Авидронии, Инфект удалился в шатер и, не желая попусту тратить время, занялся своими обычными делами. Однако мыслями он всё время возвращался к предстоящей встрече, размышлял над соображениями, которые накануне высказали его советники и военачальники. «Почему же мы должны теперь уступать, как советуют мне мои высокооплачиваемые провидцы? — думал Алеклия, разглядывая карту Иргамы, где три четверти земель и большинство городов были уже подчинены его воле. — Стоило ли пускаться в такой долгий путь, чтобы в конце его повернуть обратно? Стоило ли тратить миллионы берктолей? А сколько авидронских жизней унесла эта проклятая война? Масилумус осажден, остатки иргамовских армий вместе с Хаврушем внутри него. Иргама будет окончательно повержена в течение полугода, и мы возьмем с них всё, всё до последнего гроса. В этом нет никаких сомнений. Так почему же мы должны теперь уступать? Вот если бы тогда, после взятия Кадиша, Тхарихиб согласился на мои условия. Может быть, сейчас он был бы жив, а в Иргаме давно царили мир и благоденствие…»

Примерно так рассуждал Инфект, коротая время в ожидании масилумусских переговорщиков, а между тем в шатер вошел белоплащный порученец и напомнил, что посланцы ларомов, прибывшие под Масилумус два дня назад, с нетерпением ожидают встречи с правителем Авидронии.

Божественному ларомы не нравились — слишком назойливо вели себя эти наивные «дети Анконы» и слишком дорого обходились Грономфе. Ларомы были многочисленным, но не воинственным племенем, в большинстве своем занимались примитивным рыболовством. Они населяли обширные земли вдоль русла Верхней Анконы, гранича как с авидронскими рубежами, так и с землями Иргамы. Около пятидесяти лет назад ларомовские вожди уступили ненасытной Грономфе часть своих территорий в обмен на «многие богатства», полученные от авидронов, и их «вечную дружбу», и с тех пор авидронские правители не раз высылали в помощь союзникам свои партикулы, когда им угрожали иргамы или когда в их пределы врывались полчища гагалузов, чурехов и прочих дикарей. Алеклия вот уже пять лет пытался договориться с ларомами о покупке у них новых земель, часто встречался с послами, отправлял вождям ценные дары, но так ничего и не добился. Ларомы с охотой брали подарки, но не говорили ни да, ни нет, и каждый вождь, объясняя свою нерешительность, утверждал, что это не он, а его соседи против продажи земли, но как только они согласятся, согласится и он. Как-то Инфекта осенило: он должен вести переговоры с вождем каждого поселения в отдельности, то есть с десятками предводителей, выбивая из каждого согласие и поддержку. При их разобщенности это был единственный способ чего-нибудь добиться. Но сколько на это нужно золота и времени? Было от чего впасть в ярость. Его просто водят за нос!

Считая, что ларомы проделали столь длинный и небезопасный путь в расчете на очередные подачки, и подачки немалые, Алеклия решил не принимать дикарей, а вернее, отослать лукавых попрошаек к своим советникам, хотя и знал, что гости оскорбятся. Однако чуть погодя он передумал, и вскоре посланники миролюбивого речного народа предстали перед ним, как всегда, приторно улыбчивые и дружелюбные. «Явились, ловкачи!» — подумал Инфект, нехотя отвечая на нижайшие приветствия и притворно восторгаясь подношениями.

Одного из ларомов звали Гуалг — он был стар, но еще очень крепок. Алеклия знал этого крупного рыжеволосого дикаря — год назад он разговаривал с ним на одном из пиров в Грономфе. Ларом сообщил на чистом авидронском языке, что принес величайшему правителю одну дурную весть и одну радостную. Заинтересовавшийся Инфект тут же забыл обо всех своих сомнениях.

— Начни с дурной, — сказал он посланцу.

Гуалг собрался с силами и поведал Божественному странную историю о том, что некий иргамовский отряд, достаточно крупный и весьма опытный, к тому же отличающийся неслыханною дерзостью, с некоторых пор объявился в землях ларомов. Иргамы сжигают деревню за деревней, а население беспощадно уничтожают или угоняют в рабство. Ларомы пытались самостоятельно защититься и выслали на поиски врагов вот уже шесть отрядов, каждый из которых насчитывал не меньше трех тысяч воинов, но ни один из этих отрядов так и не вернулся, видимо, все они были побиты проклятыми инородцами…

— Что вы о них знаете? — нетерпеливо перебил рыжеволосого Алеклия.

— Что мы можем о них знать? — пожал плечами ларом, несколько недовольный тем, что его рассказ не дослушан. — Только то, что этот отряд конный. Поймать их невозможно. Они вдруг появляются и так же внезапно исчезают. А тех, кто был ими в наших селеньях пленен, они угнали к «Свободным воинам»…

— И это всё? — разочарованно поднял брови Инфект.

Гуалг задумался, почесал затылок.

— Известно еще только одно, Великий и Всемогущий. Во главе этого отряда стоит знатный иргамовский вождь по имени Дэвастас.

Алеклия едва не подскочил: он на всю жизнь запомнил это имя в связи с гадким оскорбительным посланием, которое получил перед самым штурмом Кадиша. Несмотря на объявленное тогда вознаграждение в тысячу инфектов, Дэвастас так и не был пойман. Мало того, всё последнее время Лигур неоднократно сообщал в Грономфу о действиях этого неуловимого либерия, о его хитроумных маневрах и творимых им жестокостях.

— В чем же тогда заключается радостная весть? — поинтересовался удрученный известием Инфект.

— Мы лишились многих деревень, ценного имущества, потеряли немалое число своих родичей — мужчин, женщин и детей, — начал издалека Гуалг. — Справиться сами с этим Дэвастасом мы не сможем. Слишком коварен он, слишком хитер, слишком беспощаден. Для него не существует никаких человеческих законов, и поэтому он непобедим. У него в сердце поселились, как вы их называете, гаронны, которым чуждо все, что позволяет нам называться людьми. Поэтому мы решили просить тебя, нашего кормильца и защитника, избавить нас от этой напасти. Пошли нам свои партикулы, защити наши жилища.

— Что же радостного в твоей просьбе? — нахмурился Алеклия, которому только новых забот недоставало.

— Слышали мы, что по просьбе правителя далеких Оталарисов ты изгнал с их земель племена красных дондронов, а взамен получил на срок золотоносные земли?

— Да, Долину Спиера. Но в ваших землях нет ни золота, ни серебра, ни хорошего дерева, ни мало-мальски ценного камня. Есть у вас только соль да рыба с Анконы, но нам и свою некуда девать, — отмахнулся Инфект, предвидя поток скучнейших предложений, на которые ларомы были всегда так щедры. Он уже пожалел, что допустил до себя этих надоедливых дикарей, и мечтал лишь об одном: поскорее от них избавиться.

— Дело не в этом, — хитро заулыбался Гуалг. — Ты хотел заполучить часть наших территорий… и ты их получишь. Мы не потребуем золота и сами переселим те деревни, которые окажутся на твоих землях. Потеснимся как-нибудь. От тебя, Великий и Всемогущий, потребуется только одно: изловить наших обидчиков и примерно их наказать. Как только сделаешь это — земли твои.

«Давно бы так!» — подумал Алеклия, в мыслях радостно воздев руки к солнцу, а наяву оставшись неподвижным, величественным и глубокомысленным. На лице его лежала печать искренней озабоченности как судьбой ларомов в отдельности, так и судьбами всего человечества в целом.

— Можете переселять деревни! — вскоре с уверенностью сказал он.

Проводив послов, Алеклия вызвал Кариса и приказал ему немедленно следовать к ларомам. Полководец Инфекта заметно погрустнел: поручение было мелким и выглядело черной неблагодарностью после его ярких успехов в недавнем сражении, но выразил готовность сейчас же отправляться в путь и обещал в скором времени бросить к ногам Божественного голову Дэвастаса. Поразмыслив, Инфект выделил Карису несколько опытных конных и пеших партикул, включая прославленных «Неуязвимых», всего двадцать пять тысяч человек, и еще объявил невиданную награду тому, кто лично пленит негодяя, — десять тысяч инфектов.

Новое войско Кариса спешно выстроилось, всколыхнулись знамена, заиграли лючины и раковины. Первыми, рассыпавшись на небольшие отряды, выехали следопыты, за ними запылили тяжелые колонны.

Алеклия с сожалением проводил взглядом свои доблестные партикулы, вернулся в шатер и тут вспомнил о Хавруше. «Не дам ему спуску!» — подумал он, вызвал порученца и передал повеление всем военачальникам прекратить на время стрельбу и вообще всякие боевые действия.

В скором времени к Инфекту явился посыльный почтового поста со срочным посланием из Грономфы. Правитель прочитал сообщение и растерянно выронил свиток из рук…

Счастливое спасение вселило в сердце несчастной Хидры довольно смелые надежды, тем более что она посчитала, будто за нее заступилась справедливая и всемогущая Дева, изменив своей волей ход событий. Наверняка она и в будущем также будет ей покровительствовать. Но вскоре она убедилась в наивной несуразности своих упований. Считая себя прощенной и свободной, ну хотя бы отчасти, она надеялась вновь занять свои великолепные покои и даже намеревалась сама подобрать себе новых слуг взамен казненных, а затем предаться молитвам до изнеможения, в которых смогла бы выказать благодарность своей защитнице. Но здесь в действие вступил тот коварный онис, который она подписала накануне собственной казни. Теперь она уже не была интольей Иргамы, ей ничего не принадлежало, даже подаренные Тхарихибом украшения, она уже сама себе не принадлежала — ее полноправным собственником был Верховный военачальник Иргамы.

Хидру держали взаперти в скромном жилище, в той части Солнечного дворца, которую занимал Хавруш. Снаружи у двери день и ночь сменялись хмурые стражники, а прислуживающие рабыни боялись сказать лишнее слово да еще явно за ней приглядывали. Нэтуса позволялось навещать только с разрешения Наставника, то есть Хавруша, свидание проходило в присутствии многих людей и было кратким.

Примерно каждый второй день, ближе к ночи, Хидру приводили в покои Верховного военачальника, и тот, не церемонясь, будто она бесправная рабыня, жадно и не слишком умело овладевал ею.

Бывшая интолья быстро поняла, что она — вечная пленница, и печаль об ушедшем в небытие прошлом завладела ее сердцем. Это же заточение! Каждый шаг ее теперь, каждый вздох находится под неусыпным вниманием соглядатаев, ее хозяин пользуется ею тогда, когда захочет, ей даже не позволяют проводить с Нэтусом столько времени, сколько она пожелает, а ведь она так мечтала посвятить всю себя заботам о сыне! Впрочем, Хидра еще на что-то надеялась и, прежде всего, конечно, думала о Дэвастасе, которого пока еще никто не смог изловить. Он, несомненно, помнит о ней и вряд ли откажется от затеи вызволить ее из плена и увезти на тот самый остров, о котором говорил. Именно об этом она размышляла целыми днями, даже когда находилась на ложе Хавруша. Рано или поздно внимание Наставника ослабнет, а его соглядатаи обленятся. И тогда бежать из Солнечного дворца не составит труда. Однако здравый смысл подсказывал ей, что ее храбрый возлюбленный не сможет ее выручить, пока Масилумус осажден, пока существует «грономфская удавка», как с горечью прозвали горожане возведенную авидронами вокруг города осадную стену.

Этой ночью Хавруш ее почти не трогал. Озабоченный своими мыслями, он рано заснул, но и рано проснулся, невзначай разбудив свою покорную пленницу.

— Что-то случилось? — взволнованно спросила Хидра, удивленная столь ранним пробуждением Верховного военачальника. — Штурм?

В эти дни все ожидали штурма, это была единственная тема разговора в Солнечном дворце, в любом городском доме, на улицах, на рынках, в храмах, поэтому если случалось что-то необычное, первое, что приходило в голову, — авидроны все-таки начали штурм.

— К счастью, нет, — отвечал Хавруш, облачаясь при помощи рабынь в свои пышные одежды. — Ничего особенного, просто… просто я должен встретиться с Алеклией.

— С Алеклией? — приподнялась на руке Хидра. Сон как рукой сняло.

— Ну да. Что тут странного? Когда идет война — это дело самое обычное.

Хидра оставила ложе, окунула свое соблазнительное тело в шелковую тунику и присоединилась к служанкам.

— Ты будешь просить мира? — поинтересовалась она как бы между делом, помогая Хаврушу обуться.

Верховный военачальник сверху вниз посмотрел на бывшую интолью, которая ловко управлялась с кожаными ремешками, туго, но бережно, чтобы не причинить неудобства, затягивала их на щиколотках, и не удержался от умиленной улыбки. Мог ли он представить хотя бы год назад, чтобы интолья великой страны, эта черноволосая гордячка, настолько его ненавидящая, будет покорно стоять на коленях у его ног и своими нежными холеными пальчиками касаться его ступней и так подобострастно поглядывать, словно преданный пес. Хавруш умиротворенно потрепал молодую женщину по щеке, и она благодарно прижалась к его руке.

— Почему мира должен просить я, а не он? — вспомнил Верховный военачальник про вопрос. — Мы тут спокойно отсидимся в сытости и беспечных усладах. А он опять останется ни с чем и поедет в Грономфу оправдываться перед своими народными собраниями, как было во времена Кадиша. Так что мир нужен прежде всего ему.

— Но Кадиш-то он взял?

— Это потому, что я его сдал. Но Масилумуса ему не видать. Невозможно захватить город, защищаемый столь крупным гарнизоном.

Некоторое время спустя Хавруш приступил к утренней трапезе, а Хидра ему прислуживала, получая время от времени разрешение отведать с его блюд тот или иной лакомый кусок. Верховный военачальник, по обыкновению, ел много, и это походило на площадное представление: трудно было поверить, что человек, созданный, как и все, из плоти и крови, может за один присест поглотить такое количество пищи.

Все происходило на открытой галерее Солнечного дворца, находящейся на большой высоте, и отсюда было видно, как плавают над городом, подергиваясь от сильных порывов ветра, два авидронских воздушных шара; внизу же, в масилумусских городских кварталах, клубились дымы пожаров.

— Негодяи! Я приказал изготовить особые стрелометы, чтобы можно было метать в шары большие стрелы. Но эти матри-пилоги летают так высоко, что их невозможно подбить, — с досадой произнес Хавруш.

— Я хочу попросить авидронского правителя, чтобы он беспрепятственно выпустил из города несколько сот тысяч жителей, — продолжил он чуть позже, удовлетворяя наконец острейшее любопытство дворцовой красавицы. — Эти трутни нас объедают, а делать ничего не хотят. Когда я пытался изгнать их из города, все они попрятались. А опомнились только тогда, когда все дороги были уже перекрыты…

— Какая выгода Инфекту Авидронии их выпускать? — удивилась Хидра.

— Как какая? — недоуменно посмотрел на нее Хавруш и поспешил назидательно растолковать, будто несмышленому ученику: жители городов, подвергавшихся штурму, обычно присоединяются к защитникам на стенах.

— Вряд ли они это сделают, — усомнилась молодая женщина. — Горожане утеряли всякую веру в победу. В особенности после гибели интола Тхарихиба.

— Да, но Алеклия-то этого не знает…

Хавруш закончил трапезу, и Хидра поспешила подать ему чашу для омовения рук, перехватив ее у рабыни.

— Кто такой этот Алеклия? — спросила она как бы для поддержания разговора.

Верховный военачальник отбросил полотенце и тяжело поднялся.

— Пойдем, — сказал он и увлек Хидру за собой. Они прошли несколько зал, спустились вниз на три яруса и, в конце концов, очутились в небольшой заброшенной галерее, где было прохладно и царил полумрак. Бывшая интолья никогда раньше не посещала это помещение, больше напоминающее хранилище. На стенах висели какие-то большие мрачные картины, изображающие людей, полотна лежали стопками на полу, были приставлены к стенам, здесь их скопилось великое множество, и все они покрылись многолетним слоем пыли.

— Вон он, — указал Хавруш.

Хидра посмотрела туда, куда показывал перст Наставника, и увидела на стене портрет. На нем был изображен мужественный и властный человек с проницательным взглядом. Лицо его обрамляла небольшая бородка, а над головой сиял лотусовый венец. Казалось, что портрет излучает свет, некое голубоватое свечение, которое дымчатыми волнами струится в воздухе.

Они подошли ближе. Хавруш с удивлением присмотрелся, потом провел пальцем по поверхности холста.

— Странно, — сдавленным голосом произнес он, — пыли почему-то нет…

Хидра внимательно заглянула в лицо изображенному мужчине. Его утонченные черты, притягательный глубокий взгляд — весь его светлый образ вызывал в ней какой-то трепет и умиротворенную восторженность. Вот он — авидронский бог во плоти! Вот он, величайший полководец современности!

«Наверняка прекрасный любовник — сильный, страстный, неутомимый», — подумала Хидра.

Еще через мгновение она сказала Хаврушу:

— Почему бы тебе действительно не попросить у него мира? Я по глазам вижу — он добрый.

— Этот добряк не так давно разом уничтожил четыреста тысяч иргамов, — озлобленно отвечал Верховный военачальник.

— То было честное сражение, — мягко не согласилась Хидра.

— Он жаден до умопомрачения, он попросит столько, что мне не только зéмли и рабов, но и свои плавы придется отдать.

— Он попросит не больше, чем чуть погодя возьмет сам. И ты это знаешь. Но тогда он присовокупит к этим завоеваниям и наши жизни. Тебя-то уж он, несомненно, казнит, но сначала будет долго и мучительно пытать. Все, что можно, Иргама уже потеряла. Помощи ждать неоткуда. Осталось лишь спасать собственные жизни!

Молодая женщина впервые не сдержала своей ожесточенности, которую все эти дни так тщательно скрывала. Осознав, что все-таки переступила черту, она испуганно глянула на своего сегодняшнего хозяина в ожидании немедленной расплаты. Однако Хавруш погрузился в тяжелые размышления.

— Может, ты и права, — расстроенно вздохнул он, прекрасно понимая, что услышал правду.

Он сам внимательно, с любопытством, посмотрел в глаза авидронского правителя, словно пытался отыскать в них ответы на все те вопросы, которые терзали его последнее время…

Инфекту Авидронии принесли несколько картин, которыми он интересовался. Они были вывезены из одного богатого поместья, что в двух днях пути от Масилумуса. Воины расставили их, как было указано, и вышли. Алеклия наметанным взглядом окинул десяток полотен и остался разочарованным. Только последняя картина задержала на себе его взгляд. На ней был изображен в полный рост интол Тхарихиб, а рядом с ним, чуть отстраненно, как бы на заднем плане, приблизив к себе мальчика с тонкими болезненными чертами, стояла молодая черноволосая женщина. Хидра — догадался Инфект, с интересом изучая ее лицо.

Поблескивающие шелковистые волосы подняты и стянуты на затылке, поразительный овал лица, высокий изумительный лоб, гордо поднятый подбородок, открытые маленькие ушки с гранатовыми серьгами. Алеклия особенно восхитился этими обнаженными ушками — при виде таких вот маленьких правильных ушек, когда волосы убраны (именно черные волосы), сердце его, будто по сигналу калатуш, всегда просыпалось, заявляя о себе учащенным биением, и долго еще нехотя успокаивалось. Красива, очень красива. А какие загадочные глаза! Как они манят, суля бесконечное блаженство. Конечно, во Дворце Любви, тем более в «восьмой раковине», много восхитительных красавиц, но эта молодая женщина так необъяснимо притягательна, как может быть притягательна только опытная женщина после двадцати пяти лет.

Алеклия отошел от картины, но еще долго не мог отделаться от впечатления. Вскоре, однако, он вновь углубился в свои скорбные мысли, внушенные полученным из Грономфы посланием. В нем сообщалось самое ужасное, что только можно было себе представить. Часть кораблей авидронской армады «ФорнЭ», сторожившей пролив Артанела, сильно потрепал внезапно налетевший шторм. Этим обстоятельством не преминул воспользоваться Фатахилла. Когда волны улеглись, он вывел в пролив весь свой флот и разбил в тяжелом сражении остатки армады. Вслед за этим флатоны принялись переправляться со своего острова на материк. «Весь пролив, — писал очевидец, — вдруг превратился в сушу: столько плотов было одновременно спущено на воду. Один такой плот вмещал до сотни воинов. При каждом флатоне было не менее трех лошадей, личный скот и рабы, одна или несколько повозок с имуществом, а еще жены и дети. Складывалось впечатление, что воины Темного океана раз и навсегда покидают вскормившую их землю, чтобы найти себе более подходящее пристанище где-нибудь на бескрайних просторах континента». Флатоны высаживались по всему побережью залива Обезьян, но в большинстве своем у Алинойских гор, проход между которыми надежно оберегала Дати Ассавар. Недолго думая и явно действуя по заранее намеченному плану, громадное войско Фатахиллы осадило авидронскую крепость.

К сообщению прилагалась небольшая записка, выведенная почерком, который Божественному показался знакомым. Да, это было несколько строчек от самого влиятельного мужа Совета Пятидесяти Друзей, величайшего тхелоса Провтавтха. Мудрый советник настойчиво рекомендовал Алеклии срочно заключить с иргамами мир, пусть даже на «несоразмерных» для Авидронии условиях, и скорее возвращаться со всеми армиями на родину. «Настал самый важный момент в твоей жизни, мой Бог. Ты должен в полной мере подготовиться к отражению всех тех ужасных атак, которые вскоре обрушатся на нашу страну. Авидрония в опасности! Остановить нашествие Фатахиллы сможешь только ты. Будь трудолюбив, хитер, быстр, тверд. Да не покинет тебя мужество!»

Из раздумий Инфекта вывел порученец, который сообщил, что Хавруш наконец прибыл. Вскоре в шатер вошел грузный необычного телосложения мужчина в просторных шелковых одеждах и огляделся. Заметив хозяина шатра, он широко улыбнулся и учтиво поклонился. Алеклия с легкой прохладцей ответил на приветствие, приложив пальцы ко лбу, и жестом указал гостю на кресло, в котором тот поспешил разместиться. Кресло было широкое и прочное, будто его сладили специально для сегодняшнего визитера. В нем Хавруш почувствовал себя, словно корабль, спрятавшийся в хорошо защищенной гавани.

Верховный военачальник был в некоторой степени смущен. Он ожидал сотен людей, золота, пышности, целого ритуала, где посланник осажденного города, проигравший все сражения, будет подвергнут унижению, а правитель победившего государства, наоборот, возвеличен до небес. И Хавруш был к этому готов — не впервой. Но такой обходительности он совсем не ожидал. Простая походная обстановка, никакой свиты, не считая нескольких слуг и писцов, только два равновеликих собеседника: Инфект Авидронии, вовсе не похожий на свое божественное изображение — весь какой-то будничный, спокойный, в общем, обычный человек, сидящий напротив, и он — Верховный военачальник Иргамы.

— Ты хотел меня видеть? — спросил Алеклия на берктольском языке, прерывая затянувшееся молчание.

— Да, хотел, — немедленно отвечал Хавруш на чистейшем авидронском. — Я от имени своего народа хочу предложить тебе мир.

Инфект Авидронии удивленно приподнял брови.

— Мир? — переспросил он на родном языке, даже с некоторыми нотками разочарования в голосе.

— Да, мир, — смущенно подтвердил Верховный военачальник.

Он потянулся за кубком, который только что с верхом наполнил красным вином слуга, и неловко расплескал часть напитка себе на колени.

— Я понимаю твое недоумение, — продолжил Хавруш, невольно разглядывая на тонкой белоснежной материи своих одежд расплывающиеся багровые пятна. — Ты стоишь у стен Масилумуса, армии твоего врага повержены, более ничто не помешает тебе достичь полной победы. Но стоит ли тебе тратить и дальше золото, время, силы и жизни своих храбрых воинов, когда можно получить всё, что хотел, сейчас?

— И твою голову? — не удержался от реплики Алеклия.

Хавруш тут же нашелся:

— За исключением моей головы. Да она тебе и не нужна. Не я твой главный враг, не я всё это затеял.

— А кто же? Кто вошел в сношения с Фатахиллой, сдирал кожу с партикулиса Ямэна, распятого на воротах пограничного укрепления, штурмовал Де-Вросколь? Кто вводил в заблуждение Берктоль, подбивал прямодушных маллов к нападению на Авидронию?

Хавруш поставил кубок, чтобы дрожащие руки не выдали охватившего его волнения. Он знал, что в распоряжении Инфекта Авидронии Круглый Дом, так называемые Вишневые плащи — сила, располагающая сведениями обо всем на свете. И теперь он гадал, о чем этот «Великий и Всемогущий» знает, а о чем не догадывается. Можно было произнести одно слово и тут же попасться на лжи.

— Кожу сдирал Дэвастас, — решил сказать правду Хавруш.

— Бредероя послал к маллам тоже Дэвастас? — лукаво улыбнулся Алеклия.

Он поднялся, заложил руки за спину и стал ходить вокруг собеседника, заставляя того неуклюже крутить своей чудовищных размеров головой.

— Бредероя послал я. Но я лишь выполнял волю своего интола, — нервно заерзал в кресле Верховный военачальник. — Всё, что я делал, всегда было лишь исполнением воли моего всесильного брата. Это он сошелся с Фатахиллой, это он задумал вторгнуться в ваши земли. Я всегда противился войне с Авидронией. Но он не хотел ничего слушать — он, самовлюбленный, растленный, жестокий глупец, помешался от вседозволенности. В конечном итоге он разорил дочиста нашу некогда процветавшую страну. Недаром подданные прозвали его «Разорителем». Но теперь времена изменились, Тхарихиба более нет. Ты, наверное, слышал о том, что произошло в Солнечном дворце? Я теперь назначен Наставником его сына Нэтуса — будущеего интола Иргамы, а значит, впервые в жизни волен поступить так, как подсказывает мое сердце. А сердце мне подсказывает, что народу Иргамы не нужна эта проклятая война, что нам нужен мир любой ценой, пока не поздно, пока теплится надежда на милостивое прощение с твоей стороны…

Хавруш, казалось, говорил искренне, с болью. Несмотря на всё недоверие, которое он вызывал у собеседника, Божественному понравились его слова.

— Не думаешь ли ты, Хавруш, что наши мирные предложения будут слаще смерти? Чтобы возместить нам все те расходы, которые мы понесли, требуется очень многое. Иначе что я скажу народным собраниям, явившись в Грономфу? Мы потратили горы золота, потеряли тысячи воинов. Поймет ли меня гордый авидронский народ, если за шаг до окончательной победы я остановлюсь, удовлетворившись твоим раскаянием и твоими призрачными уверениями в дружбе? Грономфа, вся Авидрония хочет видеть Масилумус в руинах, а тебя и всех твоих военачальников — на площади Радэя, в ожидании казни.

— Мы готовы отдать ВСË в обмен на мир! — жарко произнес Хавруш.

— Но мы сами можем взять ВСË! — отвечал Алеклия. — В моем распоряжении гигантское войско — у Авидронии никогда не было столь огромной армии.

Хавруш замолчал, собираясь с мыслями. «Маленькая жрица оказалась права!» — с горечью подумал он о Хидре.

«Интересно, — соображал в это время Божественный, вглядываясь в обеспокоенное лицо гостя, — знает ли он о высадке флатонов? Если знает, то вряд ли мне удастся его провести». Но Масилумус находится в таком плотном кольце окружения, что маловероятно, чтобы в город смог проникнуть посыльный. Остается только один путь — почтовым голубем. Однако на только что построенных башнях неусыпно стерегут небо специально подготовленные лучники с мощными двухмеровыми луками. А еще каждый день в воздух поднимаются десятки матри-пилог. Кроме этого в авидронской армии впервые появился особый отряд из пятидесяти человек — все охотники с Аврилианских островов. Вооружены они не пращами или луками, а прирученными хищными птицами: соколами-сапсанами и острокрылыми махрушами. Воины эти вместе со своими питомцами расставлены вокруг всего города, и шесть голубей ими уже перехвачены. Вряд ли в осажденную столицу могло попасть хотя бы одно сообщение. «Следовательно, Хавруш не должен ничего знать. Да и не похоже, что ему о чем-то известно…»

Тем временем иргамовский переговорщик, хорошенько всё продумав, вновь держал весьма пылкую и очень умную речь. Он говорил о доблести авидронских воинов, восхищался непревзойденным военным гением Алеклии, поносил своего погибшего брата, клялся в верности Грономфе, выражал готовность исполнить любую волю «Великого и Всемогущего», о чем бы ни шла речь…

— Верь мне, я приложу все усилия, чтобы помирить наши народы. Пройдет всего несколько лет, и мы вновь станем вам добрыми братьями, младшими братьями! — закончил Хавруш и нервно вырвал из носа волосок.

— Хорошо, — Алеклия провел рукою по глазам, будто отмел в сторону последние сомнения, — я попробую тебе поверить. Вот наши условия… — и он неожиданно протянул посланнику осажденного города заранее заготовленный онис.

Изумленный Хавруш, помедлив, осторожно в него заглянул. В скором времени руки его еще сильней задрожали, на лбу выступили крупные капли пота.

Первым пунктом предлагалось навсегда отторгнуть в пользу Авидронии значительные территории — чуть меньше половины всех иргамовских земель, так что взятый в начале войны Кадиш оказывался в глубоком авидронском тылу. Все эти провинции уже давным-давно заняты лигуровскими партикулами, и оттуда Хавруш давно не имел никаких вестей. Все жители этих мест должны быть переселены на территорию, остающуюся у Иргамы.

Во-вторых, победителю немедленно передавались все рабы, находящиеся во владении не только интола, но и всех иргамовских граждан. Речь, несомненно, шла о нескольких миллионах человек. В-третьих, Иргама обязывалась выплатить Авидронии десять миллионов берктолей: миллион сразу, миллион — в следующем году, остальное — в течение двадцати лет. Кроме этого иргамам предписывалось распустить остатки своей армии, все гарнизоны, оставив только гиозов — и то в ограниченном количестве, а также выдвигалось требование срыть стены Масилумуса и некоторых других городов (далее следовал перечень), разрушить крепость Мигрелиш и передать авидронским военачальникам всё имеющееся оружие и все механизмы.

Потом по условиям мирного договора в распоряжение авидронских росторов выделялись пятьсот тысяч мастеровых сроком на пять лет безо всякой оплаты, передавался весь крупный рогатый скот, двести тысяч лошадей, множество разнообразных товаров, начиная с зерна и заканчивая бутоном, которым так славились иргамовские леса. Далее авидроны получали драгоценности, ценные поделочные материалы на сумму не менее полутора миллионов берктолей, хорошего вина две тысячи фуриш, и еще для авидронских акелин следовало отобрать десять тысяч красивейших женщин, которые добровольно согласились бы стать люцеями. И так далее, и так далее, всего около пятидесяти пунктов.

Хавруш почувствовал, что начинает задыхаться — будто кто-то сжимал ему горло. Он открыл рот, схватился за шею и поспешил несколько раз глубоко вздохнуть. Хозяин шатра удивился.

— Ты же сам говорил, что вы готовы отдать всё в обмен на мир? — с неприкрытой насмешкой спросил он.

— Да, но это невиданно — требовать столь многого! Это просто невозможно! Где мы возьмем так много золота? У нас нет в таких количествах зерна и лошадей…

— Всё у вас есть, — резко перебил Инфект Авидронии. — Нашли же вы средства, чтобы содержать такую армию, матри-пилоги, валилы, метательные механизмы. А ваша конница? А ваши масилумусские укрепления? Всё у вас есть! Вам помогали флатоны, Берктоль, десятки стран. А если у вас чего-то и нет — не беда. У вас еще остается Солнечный дворец. Если его разобрать, хватит на половину этого откупа. Впрочем, всё это не мое дело. Мне же лучше. Я три года с радостным замиранием сердца представлял, как буду штурмовать Масилумус, и нисколько не огорчусь, если мои мечтания сбудутся. Ворвавшись в вашу столицу, я все, что захочу, возьму сам, а вас всех обращу в рабство и выставлю на продажу в Бионе за хорошую цену. Интересно, сколько ты будешь стоить? Пожалуй, работник из тебя выйдет никудышный, но какой-нибудь богатый авидронский работорговец с легким сердцем отвалит за тебя тысячу-другую берктолей, чтобы посадить тебя в золоченую клетку в своем дворце вместо надоевшего всем льва и показывать охочим до новых забав друзьям.

И Алеклия всем своим видом показал, что встреча окончена.

Хавруш испугался. В это мгновение он переживал те же самые чувства, которые испытывала Хидра, когда он заставлял ее подписать отречение.

— Я согласен, я согласен, — поспешил выкрикнуть он, и как только это сделал, ему вдруг стало легко-легко, будто все последние три года он шел по нескончаемому тернистому пути, не зная отдыха и услад, а сейчас вдруг почувствовал, что вот-вот обретет долгожданный покой.

Инфект пригласил некоторых своих советников и военачальников, и долгое время обсуждались детали мирного договора и способы разведения противоборствующих сторон. Наконец договорились о том, что через три дня Хавруш, в знак доброй воли, передает авидронам триста тысяч рабов, и затем, в присутствии представителей авидронских Ресторий, берктольских законников, высшей иргамовской знати, подписывается мирный договор. А сразу после этого Хавруш доставляет Алеклии золота и имущества на пятьсот тысяч берктолей, и тогда с Масилумуса снимается осада…

Весь мокрый, раскрасневшийся и заметно похудевший, Хавруш в одиночестве выехал из авидронского лагеря, где у ворот его поджидала измученная жарой конная полусотня Синещитных. Циниты вопрошающе посмотрели на своего хозяина.

— Мир! — не удержавшись, с достоинством бросил им Хавруш, и воины, не сговариваясь, одновременно издали радостный вопль.

«В сущности, я-то сам ничего не теряю, — рассуждал Хавруш, мерно покачиваясь в седле по дороге к городу. — Мало того, появляется превосходная возможность стать единовластным хозяином страны. А при помощи авидронов в дальнейшем можно будет расправиться с Нэтусом и с его сторонниками, стать полноправным интолом. У меня для этого есть все: и родословная, и умение. И не страшно, что вдвое урезанная и ограбленная Иргама будет теперь, как никогда, обездолена — мне лично для счастья хватит всего…»

Глава 52. Погоня

Однажды пасмурным утром, появившись в Карле Ролси, насквозь промокший ДозирЭ прямиком направил свою измотанную лошадь к дому, который они с Идалом сняли после пожара, и первым делом бросился к другу, чтобы, не откладывая, рассказать обо всем, что с ним приключилось. Эжин искренне порадовался, что его друг вернулся живым и невредимым, тем более что план, который они вместе придумали, с его точки зрения, в общем, удался. ДозирЭ, однако, не разделял его мнения, ведь, в сущности, поручение Круглого Дома не выполнено. Сюркуф приказывал захватить малльского вождя и доставить его в Грономфу живым. Но Бредерой сбежал и теперь, зная, кто такой ДозирЭ на самом деле, вряд ли позволит себя опять провести.

— Бредерой, наверное, укрылся высоко в горах, опасаясь мести своих соплеменников, — горько сокрушался ДозирЭ. — Он будет там оставаться до тех пор, пока о нем не забудут и не прекратят поиски. Это значит, что могут пройти годы, пока мне вновь не представится возможность встретиться с ним. Мало того, я раскрыл себя и не могу более оставаться в Карле Ролси! О, Гномы, что я скажу Сюркуфу?

— Я считаю, что главное ты уже сделал. Ты предотвратил страшное злодейство, сумел наставить маллов на путь истинный и получил сведения необыкновенной ценности. Берктоль, флатоны… А это самое важное. Бредерой же раз и навсегда утратил доверие горцев и теперь ничем не сможет навредить Авидронии, — утешал Идал.

В покои, где разговаривали авидроны, бесцеремонно вторгся Кирикиль и выразил неразборчивыми словами и жестами необыкновенное счастье по поводу того, что вновь видит перед собой своего ненаглядного хозяина. Яриадец не ведал, куда несколько дней тому назад ДозирЭ направился, но, будучи человеком мнительным и зная своего нанимателя как безрассудного храбреца, предполагал самое ужасное и уже не надеялся получить очередную плату, в которой, между прочим, испытывал крайнюю нужду. С прошлого раза прошло слишком много времени, и он уже успел задолжать всему Карле Ролси, а еще на днях крупно проигрался в стекляшки. Сейчас он готов был целовать хозяину ноги.

Приняв от ДозирЭ мокрый плащ, оружие и часть доспехов, Кирикиль подал горячий настой и медовые лепешки, которые рэм обожал, но сам не уходил — крутился поблизости, незаметно прислушиваясь к разговору. Идал кивнул головой в сторону слуги, показывая, что его следует выпроводить, но усталый воин лишь безнадежно махнул рукой — пусть, что уж с ним поделаешь…

Не успел ДозирЭ немного прийти в себя, как за окном заиграла лючина и послышались протяжные звуки песни. ДозирЭ сразу узнал этот «плачущий» напев и послал Кирикиля, чтобы тот немедленно привел к нему владельца лючины. Вскоре дверь распахнулась, и на пороге вырос худой оборванный бродяга, в котором ДозирЭ с трудом узнал Шагрэя — великого мастера перевоплощения, тайного владельца вишневого плаща, порученца Сюркуфа.

Шагрэй коротко глянул на Идала: по-видимому, его присутствие не вызвало у него возражения, но потом он красноречиво уставился на яриадца, который вошел следом за ним. Смышленый Кирикиль всё понял, огорченно попятился назад и аккуратно прикрыл за собой дверь.

— Он здесь, — сказал мнимый мелодин.

— Кто здесь? — уточнил ДозирЭ. — Сюркуф?

— Да нет же, Бредерой. Он здесь, в Карле Ролси. Его видели подъезжающим к собственному дому.

ДозирЭ и Идал переглянулись.

— Если ты поторопишься, — продолжил Шагрэй, — еще успеешь его застать. Кстати, о синдане: мы довольны тем, что ты сделал. Теперь ты должен любой ценой изловить негодяя и доставить его живьем в Грономфу. Это приказ Сюркуфа.

— Да, но откуда вы обо всем узнали?

— Это не твоя забота. Поспеши, — твердо ответил Шагрэй.

Он вновь превратился в бродячего мелодина и обездоленного оборванца с голодным униженным взглядом, угодливо поклонился и вышел. ДозирЭ задумчиво провел рукой по подбородку, но его раздумья длились недолго. Он громко кликнул Кирикиля и приказал ему немедленно подготовить доспехи и оружие, а также снарядиться самому.

— Я с тобой, — решительно поднялся Идал.

— Не лучше ли тебе поберечься? — неуверенно справился ДозирЭ. — Дело ожидается жаркое, стоит ли так рисковать из-за чужого поручения?

— Разве я не поступал так уже много раз? — потемнел лицом эжин. — Неужели ты не сделал бы того же для меня? И разве смог бы я при этом воспротивиться твоему участию? И потом, это дело Авидронии, а значит, и мое!

— Прости меня, благородный рэм, я недостоин твоей дружбы, — опустил голову пристыженный ДозирЭ. — Поверь мне, я так сказал потому, что опасаюсь за твою жизнь — больше, чем за свою…

Идал великодушно кивнул, показывая, что не затаил обиды.

Вскоре в сторону Третьей заставы выдвинулась небольшая, но впечатляющая кавалькада. За ДозирЭ, вооруженным огромным мечом в богатых инкрустированных ножнах, который он купил недавно по случаю у одного странствующего капроноса, следовал надменный увешанный оружием Кирикиль; Идал был окружен шестью угрюмыми слугами-телохранителями, каждый из которых имел притороченное к седлу короткое копье, за спиной самострел, а на поясе дорманский меч и метательный топорик. К друзьям хотел присоединиться Арпад, который как раз вернулся из Панабеона, куда ездил по делам своего патрона, но Идал велел ему остаться — бывший страж порядка валился с ног от усталости.

Всадники с грохотом пронеслись по улицам Карле Ролси, заставляя встречных испуганно прижиматься к стенам и посылать им вслед проклятия.

— Не следует ли нам прежде попросить помощи у гарнизонных военачальников? — прокричал на ходу Идал.

— Боюсь, что на это уйдет слишком много времени. Бредерой — не глупец и не будет спокойно поджидать своей погибели, — отвечал ДозирЭ, перекрикивая гулкий стук копыт и лязг оружия.

У дома Бредероя, основательного трехъярусного здания с тяжелым гранитным порталом, отряд остановился и спешился. Слуги Идала окружили здание со всех сторон и нацелили взведенные самострелы в оконные проемы. Входная дверь оказалась распахнута, и ДозирЭ первым ворвался внутрь, сжимая в руке свой меч. Однако в передней, устроенной на авидронский манер, не было ни души, также пустовали и три десятка остальных помещений. Только в главной зале распростерлось на полу в луже крови безжизненное тело какого-то малла. Горло его было перерезано, ДозирЭ сразу узнал этот коварный удар — так несколько месяцев назад Бредерой убил гарнизонного десятника.

Раздосадованные авидроны вернулись к лошадям.

— Что теперь? — поинтересовался Идал.

ДозирЭ лишь пожал плечами. Оглядевшись, он заметил, что Кирикиль куда-то делся. Двоих телохранителей послали на его поиски.

— Что б его сожрали гаронны! — выругался ДозирЭ.

Впрочем, вскоре яриадец объявился. Он вышел из виночерпни, что располагалась напротив жилища малльского вождя, и, улыбаясь, направился к остальным. ДозирЭ собрался было наказать нерадивого слугу, но предусмотрительный плут остановился на почтительном расстоянии и поспешил сообщить:

— Погоди меня бить, хозяин. Твои пощечины, которыми ты меня всегда так щедро одариваешь, конечно, дóроги мне. Я часто получал их вместо сытной вечери или положенной платы и не роптал, подставляя щеки, ибо всецело полагался на твою справедливость. Но, увы, сейчас они вряд ли помогут делу.

— Что ты хочешь этим сказать? — опустил руку ДозирЭ.

Кирикиль понял, что опасность миновала, и смело приблизился.

— Дело в том, что слуга этой виночерпни — мой старый знакомый, — объяснил он. — Мне потребовалось всего-навсего угостить его, и я узнал все, что вас, рэмы, так интересует. Замечу при этом, что вино здесь дорогое, поэтому я очень надеюсь на возмещение убытков, тем более что мне пришлось составить ему компанию…

И яриадец, подбоченясь, поведал грономфам, что Бредерой не так давно покинул свое жилище, отправившись на лошадях в сторону Третьей заставы. Его сопровождали трое соплеменников.

— Опоздали! — в отчаянии топнул ногой ДозирЭ. — Сейчас он уже, верно, скрылся в горах.

— Отнюдь, — возразил Идал. — Я думаю, что он только подъезжает к заставе. Если нам повезет, и он сразу не свернет с дороги, то, возможно, еще до темноты мы его настигнем…

На краю Карле Ролси, у Третьей заставы, на развилке, откуда уходил Путь на Дати Ассавар и начиналась неширокая грунтовая дорога к малльскому селу, ДозирЭ спешился и прямиком направился к начальнику заставы — добродушному гарнизонному айму. Вскоре молодому человеку удалось выяснить, что четверо маллов действительно некоторое время назад здесь проезжали, а один из цинитов даже вспомнил, что дикари поехали по Пути на Дати Ассавар.

ДозирЭ, пользуясь именем своего воинства и объяснив сотнику, что выполняет наиважнейшее поручение Грономфы, попросил в помощь людей. В его распоряжение сразу предоставили десяток конных воинов во главе со старым опытным десятником.

Такое внушительное пополнение преисполнило Кирикиля еще большей гордыней, и он сделал присоединившимся к ним цинитам, обманутым его надменностью, несколько назидательных замечаний. Потом, повеселев, он стал поносить всякими словами маллов, предрекая им (клянусь яриадскими Великанами!) скорую жестокую расправу.

Усиленный более чем вдвое отряд, не мешкая, отправился в путь. Впрочем, гарнизонные всадники слишком щадили своих откормленных застоявшихся лошадей, и снедаемый нетерпением ДозирЭ вынужден был с большой неохотой то и дело придерживать своего двужильного скакуна-иноходца, дабы не нарушить строй, полагающийся в этой ситуации авидронскому боевому отряду.

— Не могут ли твои воины ехать быстрее? — наконец сердито спросил он у гарнизонного десятника.

— Какой в этом толк? — отвечал ветеран. — В таком случае лошади быстрее выбьются из сил. А этим ходом мы без остановки сможем достичь самого Панабеона.

Молодой человек вынужден был внять веским доводам.

Дорога петляла, огибая подножия гор, поднималась на холмы и опускалась в топкие низины, смело врезалась в скалистые массивы, утопала в буйных зарослях эйкуманги, извивалась меж громадных глыб, разбросанных так, будто их здесь накидали рассерженные исполины. Миновали знаменитую скалу Миррора, имевшую форму вытянутого человеческого лица, и вдруг очутились на бескрайней равнине. Здесь лишь кое-где встречались полувывороченные дубы с омертвевшими крючковатыми ветками. Чуть погодя липкая непроницаемая морось опустилась клубами на безжизненную местность, задул холодный порывистый ветер, потемнело. Где-то далеко тоскливо завыл одинокий волк.

Воины чуть придержали лошадей, закутались в плащи.

Им повстречался небольшой военный обоз, который спешил добраться в Карле Ролси до наступления ночи. ДозирЭ поговорил с воинами охранения, и те рассказали, что некоторое время назад видели четверых маллов, пронесшихся мимо, словно ветер.

— Мы слишком медленно двигаемся, — огорченно бросил ДозирЭ другу.

— Это так, но я, по крайней мере, рад тому, что Бредерой пока не съехал с дороги, — отвечал эжин, оглаживая запыхавшегося коня. — Так что еще не всё потеряно. Единственное, чего я не могу понять, куда он направляется?

— Мало ли у него тайных обиталищ…

К грономфам подъехал изможденный Кирикиль. От его победного расположения духа не осталось и следа. Впрочем, это было понятно: в последнее время он нечасто практиковался в верховой езде.

— О, мой хозяин, о, благородный эжин, — заныл слуга, обращаясь сразу к обоим авидронам. — Боюсь, что мы безнадежно отстали от разбойников, за которыми гонимся. Не пора ли нам возвращаться в Карле Ролси под защиту гарнизона? Я распоряжусь, чтобы нагрели купальни, и сам подам зайчатины и горячих настоев…

Идал и приблизившийся гарнизонный десятник посмотрели на ДозирЭ, ожидая его решения. Молодой человек, не раздумывая, показал рукою: «Вперед!» Эжин и десятник выполнили команду, увлекая за собой остальных, Кирикиль же, замешкавшись с подпругой, не успел оглянуться, как остался на дороге один, усталый, голодный, окруженный со всех сторон надвинувшейся темнотой. Ему стало страшно, он сразу осознал, что никому не нужен, что никто за ним не вернется. С испугу он так огрел лошадь, что она, едва не скинув его, понесла, шарахаясь от раскачивающихся теней.

Была глубокая ночь, когда отряд ДозирЭ въехал в небольшое придорожное поселение. От лошадей валил пар, они задыхались, с морд падала пена. Ехать дальше не было никакого смысла. Надежды ДозирЭ, что Бредерой остановился на ночлег именно здесь, не оправдались. Местные жители маллов видели, но еще перед закатом солнца…

Авидроны поднялись с рассветом, и ДозирЭ поспешил, не торгуясь, расплатиться с гостеприимными селянами. Теперь уже и Идал предложил вернуться в Карле Ролси, а гарнизонный десятник мягко намекнул, что его отряд находится слишком далеко от своего непосредственного места службы. ДозирЭ, однако, настоял на продолжении погони, эжин при этом лишь коротко кивнул головой: как скажешь, а старый десятник немного поупирался, но когда выяснил, с кем имеет дело, беспрекословно подчинился.

Они проезжали мимо десятков селений, возникших после того, как здесь прошел Путь на Дати Ассавар. Им встречались одинокие путешественники, толпы каких-то дикарей-переселенцев, торговые караваны и авидронские отряды. Все, кого бы ДозирЭ и Идал ни спрашивали о маллах, показывали в сторону Панабеона. Горячка преследования гнала и гнала маленький отряд навстречу опасностям, неумолимо отдаляя его от Карле Ролси, куда Кирикиль и все остальные еще надеялись в скором времени вернуться. Иногда авидронам казалось, что они вот-вот настигнут беглецов. Вот сейчас их можно будет увидеть за ближайшим изгибом дороги, стоит только чуть-чуть потерпеть, не снижать хода. Но маллов не было ни за первым, ни за вторым поворотом, и постепенно начинало чудиться, что погоня идет не за людьми, а за призраками, которых просто невозможно догнать, и что эти ловкие призраки на самом деле никуда не убегают, а просто, забавляясь, дурачат своих преследователей.

Вскоре стали попадаться строительные лагеря и небольшие заставы, защищенные частоколом и рвом. Чувствовалось приближенье Великой Подковы. Однажды вдали, на лысом пригорке, авидроны увидели конный отряд — человек тридцать. Всадники в серых шкурах и на приземистых лошадях наблюдали за дорогой. Заметив, что их обнаружили, они тут же скрылись из виду, но ДозирЭ наметанным глазом успел безошибочно распознать маллов. «Это маллы, и среди них нет Бредероя. Может быть, не мы одни за ним охотимся?» — предположил он…

К вечеру показался грозный Панабеон. Здесь дорога, проходя между двух частей крепости, стиснутая ее могучими стенами и башнями, резко сужалась и поэтому была до отказа забита людьми и повозками. Какие-то кочевники на верблюдах, перегоняя стадо буйволов, окончательно перекрыли тесный проход. Встречный поток встал, всё смешалось, поднялся невообразимый разноголосый шум. Группа заносчивых всадников, сопровождавших крытую богатую колесницу, набросилась на владельцев буйволов с требованием немедленно убрать проклятых животных. Погонщики схватились за оружие. Показались авидронские циниты и с трудом предотвратили столкновение…

В казармах Панабеона места не оказалось — в последнее время гарнизон крепости значительно пополнился, и отряд из Карле Ролси разместился в кратемарье, принадлежащей Идалу. ДозирЭ направил свои стопы к уже знакомому ему начальнику гарнизона, чтобы кое-что разузнать и попросить помощи.

Однако тот ничего не смог добиться от своих воинов по поводу маллов. За день тысячи людей проходили туда и обратно по злосчастной дороге, и стражники не могли всех упомнить, тем более что многие из цинитов гарнизона не отличали дикарей одного народа от представителей другого.

— А зачем этому Бредерою бежать? — не понимал военачальник. — По эту сторону Великой Подковы — он дома, в Маллии, как последнее время стали говорить. Здесь его родина — горы, родовые селенья, преданные соратники. Множество мест, где можно схорониться, без риска быть обнаруженным. По другую же сторону простираются безбрежные пространства Междуречья, открытые всем ветрам, посмотри!

Начальник гарнизона подошел к бойничной щели и указал рукой вдаль, где за местностью, искромсанной линиями замысловатых укреплений, тянулась до самого горизонта поросшая дикой фиалкой ослепительно синяя равнина.

— Здесь, между полноводной Анконой и золотоносной рекой Голубой, обитают десятки народов, — продолжал он. — Оседлые, кочевые. Одни возводят светлые города, одеваются в шелка и с упоением внимают сладким речам поэтов, другие живут в пещерах, едят сырое мясо и готовы перегрызть друг другу горло по любому поводу. Здесь ведут войны веками, здесь правят бесчисленные, никому не подчиняющиеся вожди, для которых непримиримая вражда — смысл их существования. Здесь кругом бродят орды разбойников. А главная особенность Междуречья в том, что здесь нет сильнейшего, потому что на любого сильного каждый раз находится более сильный. Даже могущественные коловаты не чувствуют себя спокойно, постоянно подвергаясь яростным нападкам злобных соседей. Твой малл в Междуречье будет беззащитен, как утлая лодка в Темном океане. Его просто поджарят на костре и после плясок сожрут какие-нибудь изголодавшиеся дикари из племени людоедов…

— И всё же мне кажется, что он здесь проезжал, — отвечал ДозирЭ. — К тому же он мог спешиться и переодеться. Видишь ли, рэм, он не простой малл, он — иргамовский лазутчик.

— Да-а? — изумился начальник гарнизона, уважительно глядя на представителя Круглого Дома. — Ну что ж, чем я могу тебе помочь?

…По взаимной договоренности хозяин Панабеона снарядил на поиски Бредероя несколько небольших отрядов, которые сразу же и выступили. Кроме этого он повелел отправить во все ближайшие крепости и заставы голубей и посыльных с сообщением о поиске малла-разбойника, а еще выделил в помощь ДозирЭ тридцать конных воинов, состоящих не в гарнизоне, а в боевой партикуле.

К ночи в Панабеон поступило известие о победе авидронской армии под Масилумусом. Иргамы окончательно разгромлены, десятки тысяч убитых и плененных. Ликованию воинов гарнизона и жителей крепости не было предела. Все обнимались, молились, пели гимны. Началось празднество, к которому поспешили присоединиться ДозирЭ и все, кто с ним был. Авидроны пили вино, восславляли Инфекта, танцевали вокруг высоких костров.

С рассветом ДозирЭ зашел к Вишневым плащам и попросил немедля отправить в Круглый Дом послание, которое он, незаметно покинув пиршество, составлял добрую часть ночи. В нем он изложил все, что произошло за последние дни. Чуть позже невыспавшийся отряд покинул Панабеон, выехав на открытые пространства Междуречья. Перед самым отъездом молодой человек убедился, что три десятка средневооруженных воинов, следовавших теперь вместе с ним, представляют собой достаточную силу, и отпустил всадников из гарнизона Карле Ролси, а затем предложил и Идалу вернуться назад. Эжин наотрез отказался, только попросил немного времени, которое истратил на то, чтобы написать короткое послание Арпаду, наказав тому в свое отсутствие вести все дела в Карле Ролси, Панабеоне и в других местах как и прежде, не отказываясь ни от каких задуманных сделок.

Последующие три дня погони ничего не дали. Путь на Дати Ассавар был по большей части безлюден, редкие путники, заслышав приближенье группы всадников, старались укрыться в ближайших зарослях, а уж если с кем и удавалось переговорить, всё равно добиться чего-нибудь путного было невозможно. Дорога здесь была по большей части разбита, да так сильно, что казалось, будто каменные плиты специально выворачивали. В некоторых местах на тысячи шагов не попадалось ни одного каменного блока. Один из панабеонских воинов сообщил, что местные жители часто разбирают авидронские дороги на жилища.

Отряд проезжал торговые поселения, авидронские заставы, деревни дикарей, какие-то странные деревянные крепости, свободные города. Примитивные племена с их первобытными устоями соседствовали здесь самым причудливым образом с высококультурными, необычайно развитыми полисами. Авидронов везде приветливо встречали, пропускали, предоставляли еду и ночлег. Этому способствовала не только щедрость ДозирЭ, который смело тратил золото Круглого Дома, но и уменье Идала расположить к себе любого. В общем, было заметно, что везде вдоль Пути на Дати Ассавар Грономфа имеет довольно крепкое влияние. Неудивительно, что здесь повсюду встречались авидронские кратемарьи, акелины, виночерпни, лавки, почтовые посты…

Почти все, с кем авидронам доводилось общаться, спрашивали их о флатонах. Правда ли, что воины Темного океана собираются высаживаться на континент? Но друзья, хотя и видели в глазах инородцев неподдельный страх, предпочитали отшучиваться или вовсе не отвечать.

Вскоре преследователи очутились в землях юродов. Племя, которое с некоторых пор господствовало на этой территории, собирало дань со всех проезжающих по Пути на Дати Ассавар. Впрочем, авидронов не смели трогать, да они и не собирались платить за проезд по собственной дороге.

Передвигались они очень быстро, мало что видели и почти ни с кем не разговаривали. Несколько раз меняли лошадей или покупали новых, взамен павших. Следов Бредероя нигде не было, и к усталости от многодневной скачки добавилась горечь разочарования.

Наконец, где-то в пятистах итэмах от Панабеона, отчаявшийся ДозирЭ решил повернуть назад. Кирикиль очень обрадовался, однако Идал предложил (раз уж мы здесь оказались) доехать до города Зерода, о котором ходило много удивительных слухов и в котором эжин мечтал побывать. Рассказывали, что лет двести назад непревзойденный мошенник из Биона по имени Зерод выиграл этот город в стекляшки у одного глуповатого интола — выиграл вместе со всеми дворцами, жителями, крепостными стенами и прилегающими землями. Чуть позже в водах многочисленных притоков Пилонеса, а они тоже относились к городским владениям, обнаружили золото, очень много золота, а полвека спустя в недрах возвышающейся неподалеку горы нашли изумруды. С тех пор город ширился, обрастая пышными дворцами и величественными храмами, а население, осчастливленное добротой и щедростью своего повелителя, достигло необычайной по здешним меркам величины — ста тысяч человек. Многие, в том числе и юроды, неоднократно покушались на богатства города Зерода, но местные властители — счастливые наследники удачливого игрока в стекляшки — во все времена содержали большую наемную армию и, не торгуясь, платили за защиту одновременно Берктолю, коловатам и Авидронии. До города оставалось совсем немного, и ДозирЭ нехотя согласился. Друзья договорились, что проведут в Зероде несколько дней, а потом двинутся обратно и приложат все силы, чтобы как можно скорее вернуться в Карле Ролси.

Не успели после этого авидроны проехать и тысячи шагов, как разглядели далеко впереди двигающиеся черные точки. Всмотревшись, они различили четверых всадников, ехавших шагом по середине дороги.

— Не может быть, неужели это они?! — воскликнул ДозирЭ, привстав на стременах.

— Похоже на то, — отвечал Идал, прикрывшись ладонью от солнца. — Но откуда они здесь взялись? Если бы маллы ехали вот так впереди нас, мы бы об этом давно уже знали.

Воины пустили лошадей галопом и вскоре сократили расстояние более чем вдвое. Теперь не было никакого сомненья — впереди ехали маллы во главе с Бредероем. У ДозирЭ загорелись глаза: он не мог поверить в такую удачу.

— Их четверо — нас же тридцать девять! — посетовал Кирикиль.

— Что же в этом плохого? — изумился один из средневооруженных, доставая на ходу из-за спины лук.

— Боюсь, что мне не доведется сегодня участвовать в деле, а следовательно, я не получу от своего хозяина отдельного вознаграждения за храбрость.

— Да, но зато ты останешься в живых, — отвечал цинит.

Яриадец пренебрежительно отмахнулся, давая понять, что жизнь — ничто по сравнению с хорошим вознаграждением.

Маллы заметили, что их догоняют, и принялись что было силы колотить ногами по бокам лошадей и понукать животных громкими возгласами. Их кони пустились вскачь. Авидроны тут же отстали и, как ни старались, не сумели и на тысячу шагов приблизиться к беглецам. Потом дикари и вовсе скрылись из виду. ДозирЭ ругался последними словами, но ничего не мог поделать. Вскоре его лошадь пугающе захрипела, и он дал ей пойти шагом.

К вечеру того же дня истомленный авидронский отряд с трудом поднялся на высокий холм, откуда просматривалась вся местность на тысячи шагов. Впереди открылась широкая река, спокойная, гладкая. У берега, куда приходила дорога, спустившись с холма, стоял широкий плот; два переправщика перетаскивали на него тяжелые тюки. К ним уже приближались четыре малла.

ДозирЭ издал боевой клич и, забыв обо всем, бросился вниз. Следом за ним Идал и один из панабеонских воинов — остальные замешкались.

Подлетев к кромке воды, ДозирЭ увидел распластавшихся на песке переправщиков. У одного было перерезано горло, в груди другого зияла страшная рана от рассекающего удара. Плот был уже на середине реки, шагах в ста от берега. На нем стояли спешившиеся маллы; один держал под уздцы лошадей, двое других гребли. Бредерой, скрестив руки на груди, с усмешкой смотрел на подъехавших авидронов.

— Эй, ДозирЭ! — крикнул он, взмахнув рукой. — Ты не за мной гонишься?

— Куда ты направляешься, Бредерой? И где твоя шкура снежного барса? — ответил ДозирЭ. — Ты, случайно, не перепутал дороги? Тебя поджидают твои друзья — малльские вожди. Они больше всего на свете желают с тобою встретиться. Что ты потерял в этих коловатских степях?

— Пусть малльские вожди остаются со своей горькой шилой и при своих козах, — презрительно отвечал Бредерой. — Меня им не видать — так же, как и Маллии, о которой они, глупцы, всё время мечтают. Скоро к ним придут флатоны, и на этом всё закончится. Что же касается тебя, ДозирЭ, — прощай. Я думаю, ты видишь меня в последний раз.

— Ты же хотел со мной поквитаться? — развел от удивления руками грономф. — Так что ж ты убегаешь? Плыви сюда, сразимся один на один. Я даю тебе слово, что, если ты меня убьешь, тебя отпустят, клянусь Инфектом.

— Зачем мне с тобой сражаться? — прокричал малл. — Ты меня убьешь — я уже достаточно хорошо тебя изучил. Лучше я подошлю к тебе своих убийц. Так что жди… они могут появиться в любой момент. И никогда не смей спать, потому что как только ты сомкнешь веки, они сейчас же к тебе и заявятся! Помни об этом, ДозирЭ, помни…

Плот отплыл уже достаточно далеко, и как ДозирЭ ни напрягал слух, он уже не мог расслышать последних слов Бредероя.

— Позволь мне, — услышал молодой человек. — Я попаду в него.

Слова принадлежали воину из Панабеона, который стоял рядом, с высоким сложносоставным луком в руках. Поскольку цинит был всадником, лук его был не столь силен, как у пеших легковооруженных, и всё же ДозирЭ знал, что и из этого орудия хороший лучник бьет с трехсот шагов в яблоко, а с двухсот — пронзает толстую дубовую доску.

— Давай! — хлопнул ДозирЭ по плечу цинита. — Целься в вожака.

Лучник кивнул головой, неспешно достал небольшое птичье перо и выставил его перед собой. Перышко чуть колыхнулось влево. Потом он оценивающе пригляделся, сильным движением натянул тугую тетиву, прицелился от плеча, метясь значительно выше и немного правее, и пустил стрелу. Она с присвистом взмыла вверх, в мгновение ока пролетела расстояние до плота, скользнула над головой Бредероя, едва царапнув его по волосам, и вонзилась в шею одному из коней. Скакун взвился на дыбы, потом прыгнул в сторону, ударил что есть силы передними копытами по настилу плота, так, что затрещали доски, поскользнулся, упал, ломая ноги, и скатился в воду. Бредерой, испугавшись, присел на корточки. Воин на берегу выхватил из колчана следующую стрелу и пустил ее. Потом третью, четвертую. Одна из стрел пробила кожаную парраду на груди малла-гребца и вошла ему глубоко в тело. Дикарь всплеснул руками, выронив весло, и упал в реку.

Бредерой, не щадя коленей, прополз через весь плот и спрятался за лошадьми. Один из маллов продолжал грести, и с каждым его движением плот, подхваченный течением, всё более и более отдалялся от берега.

Подъехали остальные авидроны, соскочили на землю. Всего в отряде ДозирЭ оказалось трое лучников, и все они взялись пускать стрелы.

Наконец лучники, опустошив по колчану, прекратили стрельбу. Маллы отплыли уже слишком далеко. Вот их плот ударился о хлипкую деревянную пристань на той стороне, и они стали торопливо выводить оставшихся лошадей на берег.

ДозирЭ схватился за голову.

— Прости меня, я не сумел в него попасть, — виновато потупился лучник, который начал стрелять первым.

— Не кори себя, с такого расстояния мало кто смог бы попасть, — успокоил его молодой человек…

Только на следующий день авидроны переправились на другой берег. Маллов, конечно, и след простыл, однако ДозирЭ был воодушевлен первой стычкой и теперь желал во что бы то ни стало настигнуть Бредероя, захватить в плен, а если не получится — убить. Отряд преодолел около двадцати пяти итэм. До Зерода, по расчетам Идала, оставалось четверть дня пути, когда вдруг посреди глухого леса, через который проходила дорога, послышался звериный рык. Авидроны осадили лошадей, ДозирЭ нащупал рукоять меча.

— Что-то мне это не нравится, — обронил Идал, подозрительно оглядываясь по сторонам.

Рык повторился, только теперь он исходил с противоположной стороны.

— Приготовиться! — поспешил скомандовать ДозирЭ.

В то же самое мгновение раздался сильный треск, и на дорогу в десяти шагах перед конным отрядом рухнул громадный ветвистый ствол. Всадники еле удержали перепугавшихся лошадей. Только конь Кирикиля понес, яриадец едва не вылетел из седла и удержался лишь благодаря тому, что бросил поводья и изо всех сил вцепился в гриву.

Авидроны было повернули, чтобы отступить, но еще одно массивное дерево рухнуло сзади, окончательно лишив маленький отряд возможности маневра. Одновременно с этим раздался истошный крик, его поддержали другие пронзительные голоса, и вскоре казалось, что по всему лесу зазвучала эта дикая, наводящая ужас перекличка. На авидронов со всех сторон вдруг полетели камни и короткие искривленные копья. Несколько воинов были сразу убиты, под одним из цинитов рухнула раненая лошадь. Из зарослей на дорогу высыпали низкорослые бородачи с копьями, маленькими луками и мечами странной формы в виде металлических стержней с круглой гардой. Они были в одних набедренных повязках, а лица их пестрели яркой боевой раскраской. В носах торчали длинные железные спицы. На бегу они издавали высокие гортанные крики, подбадривая ими себя и товарищей. Бородачей было так много, что ДозирЭ в первое мгновение растерялся и опомнился только тогда, когда послышались частые щелчки авидронских самострелов. Первые дикари покатились на землю, но на их месте тут же выросли еще более плотные ряды нападающих.

Авидроны кое-как образовали круг, некоторые из них спешились, другие оставались верхом. Бородачи нахлынули, сноровисто орудуя своими копьями, но встретили дружный смелый отпор. Подоспел и ДозирЭ, ловко спрыгнувший с лошади. Он махнул своим гигантским мечом, и дикари оторопели и попятились.

В стороне послышался грозный окрик. Он принадлежал маленькому кругленькому бородачу, выехавшему на дорогу на взнузданном покорном ослике. Этот всадник в круглой шапочке, расшитой золотом, держался важно, даже величественно.

Дикари, подчиняясь своему предводителю, с новой силой завыли, завизжали и бросились в атаку. Многие из них тут же погибли, а за ними — другие, но из леса выскакивали всё новые и новые полчища лесных разбойников.

ДозирЭ сражался рядом с Идалом, который легко управлялся с коротким железным копьем — любимым своим оружием. Безупречно отбивая сыпавшиеся на него удары, он успевал одного за другим разить наседающих бородачей, которые ничего не могли с ним поделать.

ДозирЭ был не так удачлив, как невозмутимый Идал. Истекая кровью, с заплывшим глазом, он бешено вращал своим сверкающим мечом, но бородачей было очень много, и постепенно они стали одерживать верх.

Телохранители Идала, сражавшиеся рядом с ним, были хорошими воинами и положили немало дикарей. Недаром эжин в свое время отбирал их лично, отдав предпочтение тем, кто служил в известных партикулах. Но и они один за другим были перебиты.

Вскоре ДозирЭ и Идал остались одни и отбивались из последних сил, стоя спиной друг к другу.

— Хаварла мишира дирк айкучи! — послышался властный приказ. Дикари покосились на вожака в золотой шапочке.

— Наверное, приказал, чтобы нас сразу не убивали! — горько усмехнулся забрызганный кровью и пошатывающийся ДозирЭ.

— Может быть, попробуем с ними поговорить? — тяжело дыша, предложил Идал.

— Поздно! Посмотри, сколько их братьев мы отправили в вечное путешествие. Единственное, о чем мы можем теперь их попросить и в чем они, возможно, нам не откажут, — это поскорее нас прикончить…

Вождь снова что-то сказал. Тут целый град камней полетел в авидронов, и через мгновение они беспомощно пали на выщербленные плиты авидронской дороги, между которыми пробивалась рыжая трава.

ДозирЭ очнулся от страшной боли во всем теле. Раскалывалась голова. Один глаз не видел, другой лишь чуть приоткрылся. Вокруг стояли какие-то удивительные сросшиеся друг с другом деревья, на их ветках полыхали темно-красные листья, большие и тяжелые. Тут молодой человек понял, что висит на дереве вниз головой, весь опутанный какими-то пахучими белыми веревками.

Он, как мог, осмотрелся. Сначала он увидел хижины, между которыми расхаживали недавно пленившие его бородачи, только теперь невооруженные и миролюбиво переговаривающиеся, бегали голые пузатые дети и сновали, занятые домашней работой, женщины, такие же низкорослые, как и их мужчины, и прикрытые лишь набедренными повязками. Потом он заметил висящего вверх ногами на соседней ветке Идала, связанного той же липкой веревкой.

— Идал! — негромко позвал ДозирЭ, с трудом шевеля разбитыми губами. Эжин повернул голову.

— Ты жив, мой друг? Слава Гномам! Я-то решил, что меня подвесили рядом с мертвецом. Впрочем, похоже, нам обоим осталось недолго.

— Ничего, как-нибудь выкрутимся! — подбодрил ДозирЭ и вдруг стал сильно раскачиваться. Прошло совсем немного времени, и он почувствовал, что веревки, стягивающие его тело, начинают ослабевать.

Тут послышался взволнованный возглас на незнакомом языке, один из бородачей подбежал к извивающемуся ДозирЭ и метнул в него крупный гладкий камень. Голыш попал ему в спину, и молодой человек вскрикнул от боли. Набежало с десяток дикарей, все они громко, возбужденно переговаривались, показывая на него пальцами.

Внезапно среди бородачей появился их предводитель — толстяк в золотой шапочке. Все замолчали и посторонились. В отличие от других обитателей хижин, он был одет, и одет — ДозирЭ готов был в этом поклясться — на грономфский лад.

Вождь что-то спросил повелительным тоном, ему угодливо отвечали, потом он отдал резким голосом какое-то приказание и величественно удалился, сопровождаемый высокомерными мускулистыми телохранителями.

В то же мгновение несколько бородачей влезли на дерево, к веткам которого были привязаны пленники, и перерезали узлы. Авидроны мешками плюхнулись на землю. Их тут же подняли, освободили от веревок и повели в глубь деревни. Вскоре ДозирЭ и Идал предстали перед владельцем золотой шапочки, который сидел на полу со скрещенными ногами посредине большой хижины, полной предметов, видимо, какого-то неизвестного религиозного культа и украшенной на авидронский манер пурпуровой тканью.

— Меня зовут Жебра, и я интол лесных трумбáшей, — произнес хозяин хижины на чистейшем авидронском.

— Откуда ты знаешь наш язык? — изумился Идал.

— Я учился в Грономфе, — непринужденно отвечал Жебра, с удовольствием наблюдая за замешательством пленников. — Прекрасный город, не правда ли, рэмы?

Авидроны обменялись взглядами.

— Что же ты делаешь тогда в этих лесах? — спросил эжин.

— Как бы меня ни манил этот чудесный город, но, закончив садовые ходессы, я попрощался со своими добрейшими наставниками и немедленно вернулся сюда, к своему наивному лесному народцу. Ведь они настолько беспомощны, что погибнут без своего интола. Кто их еще накормит, выведет на добрую добычу! В тот год, когда моего отца загрыз бронзовый медведь, я вернулся сюда и сразу вступил в наследственные права.

— Ага, значит, ты предводитель лесных разбойников? — вступил в разговор ДозирЭ.

— Не совсем так, — продолжая говорить дружеским тоном, отвечал вождь трумбашей. — Мы — древний народ, испокон веков живущий в этих чащах. Чтобы выжить, мы вынуждены нападать на чужеземцев. Впрочем, нас вполне устраивает авидронская дорога, проходящая по нашему лесу. Она нас кормит и поит. Хватает и чтобы кормить Дергуса.

— Дергуса?

— Дергус — это огромный паук. Чуть позже вы с ним познакомитесь. Ему уже триста лет, и он очень умный. Наши предки когда-то его приручили. Мы его кормим, и кормим только живой человечиной, а взамен получаем драгоценную паучью нить. Из этой нити мы изготавливаем крепчайшие веревки и продаем в разные места, выручая за них золото. В прошлом году мы заработали при помощи Дергуса восемьдесят берктолей!

— Неужели ты погубил столько своих воинов, чтобы всего-навсего скормить двух путников своему прожорливому пауку? — поразился ДозирЭ.

— Сотней дармоедов меньше — не велика потеря. Да и какие это воины по сравнению с вами — авидронами. Впрочем, ты прав, проще было бы бросить Дергусу нескольких моих провинившихся подданных. Часто я так и делаю. Но с вами всё по-другому. Человек, имя которого, полагаю, вам известно, заплатил мне двадцать берктолей за ваши жизни. Знал бы он, глупец, что за эти деньги я готов целый год без передышки убивать. Ха-ха!

Жебра заливисто рассмеялся.

— Отпусти нас, великий интол, у нас с собой золото, много золота, — неожиданно предложил Идал.

— Зачем мне вас отпускать? — удивился вождь трумбашей. — Все, что было с вами, — теперь моя честная добыча. Правильно мне сказал этот Бредерой, что вы очень богаты. Такая удача — крайняя редкость. Но более всего мне приглянулся твой меч, воин. — Жебра посмотрел на едва стоявшего на ногах ДозирЭ. — Ты убил им не меньше тридцати моих лучших бойцов. Скажи, авидрон, может быть, этот меч заговоренный?

Разговор прервал вбежавший в хижину бородач.

— Кишир монхава чику Дергус! — взволнованно сказал он.

— Очень хорошо, очень! — довольно облизал губы Жебра. — Мне было приятно с вами поговорить, храбрые авидроны. Но вам пора — Дергус проснулся…

Удивительной красоты древний краснолистный лес, высокий, широкоствольный, полнился счастливым пением тысяч птиц. Казалось, всё ликовало вокруг, восславляя торжество жизни. Сквозь сомкнутые ветвистые кроны изредка пробивались горячие солнечные лучи, и в тех местах, где они согревали влажную почву, от земли поднимались душистые розоватые испарения. Из-под ног выскакивали пугливые зайцы, в высокой траве скользили безобидные змейки.

ДозирЭ и Идала вели впереди всех, подталкивая в спину тупыми концами копий. Следом самые сильные мужчины-бородачи несли над головой на обитых медью носилках своего интола — сладко позевывающего Жебру. За ними шли счастливые и умиротворенные жители лесного селенья, в руках они держали ветви с крупными белыми цветками и распевали на разные голоса приятные слуху песни. Издалека за всем этим с любопытством наблюдала стайка маленьких обезьянок, рассевшихся на ветках. Когда процессия удалялась, они по гортанному сигналу своего свирепого вожака, самого крупного самца в стае, длинными прыжками от ветки к ветке перебирались на соседнее дерево и так сопровождали людей, которые, впрочем, не обращали на них никакого внимания.

Наконец вся процессия прибыла к месту своего следования — на поляну, окруженную глухой чащей. Здесь уже не слышалось пения птиц, а солнечный свет едва проникал сквозь туго переплетенные кроны деревьев.

Тут авидроны увидели перед собой невероятных размеров паутину, натянутую между деревьями и пещерой с низким измазанным зеленой слизью входом. Под паутиной была глубокая яма, вероятно, выкопанная людьми.

Дикари расположились у паутины и принялись совершать странный ритуал, в ходе которого они по-своему молились, танцевали и всё время взывали: «Дергус, Дергус!» Жебра при этом спокойно наблюдал за соплеменниками, взобравшись на своеобразный трон, умело вырезанный из широкого пня.

Наконец послышался хруст и таинственное пугающее шипение. Из пещеры показались сначала огромные лапы, потом два выпуклых зеленых глаза, и вскоре появился невероятных размеров малиновый паук, поросший кинжаловидной щетиной. Он кровожадно огляделся и замер.

— Гаронны! — вскричал ДозирЭ. — Неужели нас бросят на съеденье этому чудовищу? Поистине жуткая смерть!

Он дернулся, но десятки рук схватили его и заставили опуститься на колени.

Теперь дикари смолкли и оглянулись на своего вожака. Тот неспешно поправил на голове золотую шапочку, посмотрел на пленников, выбирая первую жертву, и указал на Идала. Его тут же схватили и сорвали с тела остатки одежды. По авидронским меркам Идал был низкого роста и не отличался силой, но по сравнению с местными бородачами он казался красивым мускулистым великаном. Все участники ритуала с восхищением посмотрели на высокого, хорошо сложенного инородца с развитой грудью, плоским животом и узкими бедрами.

Жебра махнул рукой. Идала схватили за руки и за ноги, раскачали что было сил и бросили на середину паутины. Паук с шипением вылез из пещеры, наверное, приготавливаясь к броску. Дикари ахнули и, трепеща, попятились назад, а ДозирЭ содрогнулся и зажмурился…

Внезапно раздались громкие крики, ржание лошадей и свист стрел. ДозирЭ удивленно оглянулся и тут увидел, что на поляну выскакивают всадники на рослых лошадях, в крепких доспехах, с мечами, нагузами и длинными копьями в руках. Их вел вперед рослый воин с непокрытой головой, начисто лишенной волос, и гневно горящим взором. Среди застигнутых врасплох дикарей началась паника. Краем глаза ДозирЭ заметил, что паук, испугавшись шума, насторожился, потом недовольно попятился назад и вскоре скрылся в своей норе.

Нападение оказалось внезапным и слишком дерзким, атакующих было множество — возможно, сотни. Бородачи попытались оказать сопротивление, но многих из них тут же перебили. Воины на конях, как видно, прекрасные наездники и опытные циниты, легко рассеяли трумбашей. На поляне остались корчиться в предсмертных муках не меньше полусотни бородачей.

ДозирЭ поднялся на ноги, еще не веря в счастливое спасение. К нему подъехал конник в глухом шлеме и с окровавленной морской рапирой в руке. Он снял шлем, и ДозирЭ с изумлением признал в нем Кирикиля.

— Как, ты не погиб?! — обрадовался грономф.

— Как видишь, мой бедный хозяин. О, Великаны, что с твоим лицом?!. Меня спас мой строптивый конь. Только эти бородатые карлики напали — он взбесился и понес, куда глаза глядят. Когда я с ним сладил, то был уже далеко от того места…

Кирикиль спешился, и вместе с ДозирЭ они помогли Идалу выбраться из паутины. Он был весь в мерзкой зеленоватой слизи и, казалось, словно оглушен всем тем, что с ним произошло. ДозирЭ потряс его за плечи:

— Очнись, Идал, очнись же!

К авидронам с приветливой улыбкой на лице подъехал безволосый всадник в белом плаще с черной поперечной полосой.

— Это Гермен, — с удовольствием представил его Кирикиль, — начальник отряда наемников в городе Зерода, наполовину авидрон. Его в этих местах называют Медноголовый. Как только он узнал, что важные авидронские мужи в опасности, он немедленно вызвался помочь…

Двое рослых воинов в белых плащах подвели трясущегося от страха Жебру, потерявшего где-то свою золотую шапочку.

— Прости меня, Гермен, — залепетал вождь трумбашей. — Отпусти меня, я отдам тебе все, что у меня есть!

— Скажи, Жебра, — спросил Медноголовый, сверкая взглядом, — не ты ли клялся моему властителю Зероду Восьмому не трогать путников на авидронской дороге?

— Я… я виноват! Злые духи меня заставили. Я больше никогда не буду грабить путников!

Жебра рухнул на колени, подполз к Гермену и стал униженно целовать ему руку.

— Я бы тебя с удовольствием убил, жалкий разбойник, но Зерод мне запретил тебя трогать. Однако насчет твоего паука он ничего не говорил…

— Только не это! — всплеснул руками вождь трумбашей.

Медноголовый ничего не хотел слушать и отдал своим воинам приказание. Вскоре циниты в белых плащах обступили паутину, а один из воинов зажег зангнию и бросил ее точно в щель пещеры. Пламя вспыхнуло, вырвалось наверх, обдавая жаром лица воинов, и чудовище навсегда сгинуло в огне.

Жебра бился в истерике, но в его сторону даже никто не смотрел.

Медноголовый спрятал меч в ножны.

Спустя триаду ДозирЭ и Идал трапезничали во дворце Гермена, возвышавшемся в самом центре небольшого, но утопающего в роскоши и великолепии города Зерода. На пиршестве, само собой, присутствовал хозяин дворца — беспрестанно улыбающийся гостеприимный мужчина-атлет лет тридцати пяти, а также несколько знатных горожан, среди которых особого почтения удостоился Первый советник Зерода Восьмого. Кроме них пригласили еще некоторых военачальников и прославленных воинов; был здесь и провозглашенный на весь город «храбрейшим» яриадец Кирикиль.

Медноголовый принялся уже в который раз с увлечением пересказывать недавние события… Утром того дня в ворота города постучал какой-то оборванный и очень взволнованный всадник. Стражи не хотели его пускать, со смехом восприняв то, что он им рассказывал. По счастью, в это время из города выезжал Гермен. Военачальник вместе со своим отрядом, состоящим из опытных, отобранных по всему Междуречью наемников, направлялся к Изумрудной горе, возле которой любил проводить утреннюю военную разминку. Он заинтересовался рассказом путника, дал ему свежего коня, вооружил и вместе с ним отправился в лес, где обитало племя трумбашей…

Особенно всем слушателям нравилась та часть, где речь шла о Дергусе — чудовище-пауке, вьющем крепкие веревки, о котором издавна ходили легенды.

Медноголовый закончил, и ДозирЭ с Идалом еще раз (в Зероде было принято многократно друг друга восхвалять) превознесли своего мужественного благородного спасителя.

— Не мне вам следует произносить славословия, рэмы, — молвил хозяин дома, разрумянившийся от щедрых похвал, — а своему преданному слуге. Если б не он, вряд ли вам удалось бы сегодня отведать этого сочного поросенка.

— Это так, Гермен, — кивнул головой ДозирЭ, лицо которого сплошь покрывала короста заживающих ран. — На этот раз он заслужил немалой награды. Вот тебе берктоль, Кирикиль.

И молодой человек протянул яриадцу тяжелую золотую монету.

— И от меня… — скромно добавил Идал, сделав то же самое.

Теперь Кирикиль держал в руке две весомые монеты — целое состояние, долго смотрел на них не мигая — всё не мог поверить, что это несметное богатство принадлежит только ему.

— Да, он хорош, — цокнул языком Медноголовый. — Сейчас преданных слуг, готовых отдать жизнь за хозяина, не найдешь, как ни старайся. А как сражается! И держится с таким достоинством… Кто угодно может у него поучиться. Вот если бы вы, рэмы, уступили его мне, я бы сделал его своим главным слугой.

— Я бы тоже не отказался от такого слуги, — поддержал Гермена Первый советник.

ДозирЭ понял, что Гермен не шутит, и с некоторым сомнением посмотрел на яриадца. Тот сиял от гордости, крепко держа в одной руке полученные монеты, а в другой — жирный кусок мяса на длинной широкой кости.

— Мой слуга — не раб, а поэтому волен сам выбирать себе хозяина, — отвечал ДозирЭ. — Что же касается меня, то я, конечно, не смею противиться — ведь это самое малое, что я могу для тебя сделать, Гермен, в знак признательности за наше счастливое спасение.

Медноголовый кивнул — другого ответа он и не ожидал. Тут он обратился к Кирикилю, предложив ему за служенье очень высокую плату и всякие блага. Яриадец, услышав о целой куче золота, едва не подавился. Запив вином вставший поперек горла кусок, он в нерешительности посмотрел на ДозирЭ, который отвел взгляд. Потом почесал затылок и… согласился.

Через несколько дней авидроны покидали гостеприимный город. Медноголовый помог им снарядиться и даже подарил двух тонкогривых чистопородных скакунов. В последний момент ДозирЭ принесли сразу два послания: в городе Зерода имелся авидронский почтовый пост. Один онис был от Сюркуфа, который приказывал как можно скорее схватить Бредероя и возвращаться с ним в Грономфу. Другой свиток — из города Тэллис, что аж под Дати Ассаваром. Соглядатай, нанятый Круглым Домом, сообщал, что видел в городе троих дикарей, очень похожих по описанию на тех самых маллов, которых Вишневые плащи ищут по всему Междуречью. Это послание сначала побывало в Грономфе, а потом, вместе со свитком Сюркуфа, оказалось в Зероде.

ДозирЭ сообщил Идалу, что едет в сторону Дати Ассавар, в свободный город Тэллис. Эжин, как и прежде, изъявил желание сопровождать друга.

Авидроны заехали во дворец к Медноголовому и в последний раз поблагодарили его за спасение, за излечение и за подаренных коней. Выходя из дворца, они столкнулись с разодетым Кирикилем, который, видимо, давно их здесь поджидал. В глазах яриадца блестели слезы…

ДозирЭ и Идал отъехали от Зерода уже достаточно далеко, когда услышали за спиной топот копыт и остановились. Их догонял какой-то всадник, несшийся по дороге во весь опор. Авидроны разглядели всклокоченного Кирикиля.

— Я с тобой, мой хозяин, — сказал, поравнявшись с ними, запыхавшийся от бешеной скачки яриадец.

ДозирЭ, с трудом скрыв вспыхнувшую в сердце радость, отвязал притороченную к седлу увесистую торбу с припасами и кинул ее вновь обретенному слуге.

— И не зазнавайся! — сказал он строго.

— Да как можно, рэм? — отвечал светившийся счастьем слуга…

Глава 53. Дати Ассавар

Уже подходил к концу сезон дождей, когда ДозирЭ, Идал и Кирикиль, оставив за спиной Междуречье, оказались в окрестностях Дати Ассавар. После города Зерода следов Бредероя так нигде и не удалось обнаружить. Он сгинул неизвестно куда: не помогли ни сотни соглядатаев Круглого Дома, ни помощь дружественных Авидронии правителей и вождей, ни специально организованные «дорожные отряды», хитроумно расставленные по всему Междуречью. Проклятому маллу каким-то образом удалось избежать всех ловушек.

Последней и самой слабой надеждой ДозирЭ была крепость Дати Ассавар. Туда и направили своих лошадей усталые путешественники, рассчитывая после небольшого отдыха сесть в заливе Обезьян на попутный корабль и уже знакомым водным путем возвратиться наконец в долгожданную светлую Грономфу.

Величественная крепость встретила их неприветливо. У внешних ворот пришлось простоять с полудня до вечера. Циниты сторожевого отряда были крайне подозрительны, не доверяя ни свиткам, ни «потаенным словам», и не впускали путников до тех пор, пока за них не вступились явившиеся к воротам воины Вишневых плащей, состоявшие в гарнизоне крепости. ДозирЭ немало удивился подобной встрече и воочию убедился, что при такой строгости Бредерой и его соратники никак не смогли бы проникнуть в Дати Ассавар.

Внутри крепости было всё по-прежнему, только вдоль улиц выросли новые казармы. К этому времени гарнизон уже насчитывал семьдесят пять тысяч человек, и, помимо этого, здесь до сих пор стояла почти двадцатитысячная Кадишская либера, та самая, которая в свое время сопровождала Алеклию в его легендарном морском походе.

ДозирЭ сообщил одному из военачальников о своем поручении и потребовал повнимательнее присмотреться ко всем инородцам, находящимся в крепости, в особенности к тем, кто появился совсем недавно. Неожиданно для грономфа последовали немедленные и самые решительные действия. Были проверены все гражданские жители, все дикари, каждый мастеровой и подручный, каждый торговец, даже все люцеи. Обыскали все жилища, все закоулки крепости, задействовав при этом добрую половину гарнизона. Вскоре среди семи тысяч обосновавшихся в Дати Ассавар инородцев (в основном наемной прислуги) выявили не меньше сотни подозрительных чужаков и еще два десятка мужчин, очень похожих на маллов. Все они были представлены ДозирЭ, однако молодой человек, к своему огорчению, быстро убедился, что Бредероя среди них нет и ни один из них не имеет к малльскому вождю никакого отношения. Несмотря на это, всех задержанных из крепости изгнали, а четверых не без оснований подвергли ристопии.

На следующий день пришло ошеломительное известие: флатоны неожиданно вывели в пролив Артанела весь свой флот и, воспользовавшись значительным перевесом в численности кораблей и теми преимуществами, которые давало внезапное нападение, опрокинули авидронскую армаду «ФорнЭ», серьезно пострадавшую после недавнего шторма. Чуть позже из разных мест стали приходить неутешительные сообщения о том, что воины Темного океана высаживаются на материк.

В Дати Ассавар все давно приготовились к встрече с флатонами: хранилища до отказа заполнили зерном, склады ломились от припасов, в загонах блеяли и мычали десятки тысяч голов скота. Восемь полноводных источников, находящихся внутри крепости, и несколько искусственных водоемов полностью обеспечивали водой все потребности гарнизона. Оружия и всевозможных метательных снарядов заготовили столько, что хватило бы на самое длительное противостояние, какое только можно представить. Дати Ассавар с ее высочайшими стенами и поднебесными башнями, с ее пятью тысячами метательных механизмов, с ее опытными цинитами, давно соскучившимися по настоящему делу, штурмов не страшилась и готова была в течение пяти-семи лет сдерживать осаду. Кроме того, восемьдесят новых матри-пилог обеспечивали дополнительное преимущество над любым противником и к тому же в случае осады позволяли поддерживать сообщение с внешним миром. В дополнение ко всему, по всей незастроенной территории Дати Ассавар разбили плодовые сады и огороды. И всё же обитатели самой неприступной авидронской крепости до последнего момента не верили в возможность столкновения со знаменитыми флатонами.

ДозирЭ понял, что кораблем теперь в Авидронию не поплывешь, и всё же на всякий случай бросился во дворец гарнизонной власти, чтобы поговорить с росторами, распоряжающимися военным портом и несколькими десятками транспортных кораблей и сторожевых галер. Росторы посмотрели на молодого человека, как на сумасшедшего.

— Ты разве не знаешь, что порт захвачен флатонами?

— Как? — оцепенел молодой человек.

— Так. Мерзкие островитяне уже высадились неподалеку от Дати Ассавар и скоро будут здесь. Уноси отсюда ноги, пока не поздно, скоро здесь станет ох как жарко!

ДозирЭ вернулся в дом, где друзья остановились, и рассказал обо всем Идалу. Заслышав о флатонах, перепуганный Кирикиль бросился готовить лошадей, но грономфы лишь посмеялись над ним. Они решили, что им ничего не грозит и что, возможно, всё это лишь какое-то недоразумение. Не пройдет и нескольких дней, как всё выяснится, и морской путь вновь откроется. Флатоны не посмеют нападать на Дати Ассавар — всё это лишь жалкая вылазка, и завтра же они уберутся из пролива. А если нет, то друзья в любое время спокойно покинут крепость через Внутренние ворота — те, которые обращены к Междуречью.

В крепости меж тем началась суматоха. Местные военачальники заканчивали последние приготовления, тут и там быстрым шагом следовали в разных направлениях гарнизонные отряды. Часть жителей — в большинстве своем семьи воинов, а также торговцы и вольнонаемные мастеровые — спешили покинуть Дати Ассавар. У Внутренних ворот скопились тысячи людей, сотни повозок.

Вскоре послышался призывный бой калатуш, тревожно загудели сотни раковин. Вместе с боевыми сигналами, которых здесь еще никогда не слышали, разнеслась грозная весть: флатоны у стен. Улицы Дати Ассавар внезапно опустели, повисла зловещая тишина.

К ДозирЭ неожиданно явился порученец, который сообщил, что его хочет видеть либерий Ибабд, начальник Кадишской либеры, и что для этого молодому человеку следует явиться на внешнюю стену, в Восьмую башню.

ДозирЭ пожалел, что не имеет возможности одеться и вооружиться согласно своей воинской принадлежности и званию, но Идал и Кирикиль помогли ему неплохо экипироваться.

Внешняя стена Дати Ассавар была обращена к Темному океану и загораживала единственный проход в Алинойских горах, соединяющий побережье залива Обезьян с Междуречьем. Именно ее увидел ДозирЭ примерно полтора года назад на подходе к крепости, сопровождая Божественного в составе Белой либеры. Она поднималась в высоту на семьдесят мер и имела протяженность более четырех тысяч шагов, при этом шла двумя уступами. В ней располагались три ряда внутренних галерей, и венчали ее многочисленные очень высокие четырехугольные башни.

ДозирЭ и Идал изрядно вымотались, пока взобрались на вершину стомеровой Восьмой башни. Там, на верхней площадке, они застали внушительную группу высоких военачальников и порученцев, сосредоточенно вглядывающихся вдаль. Присутствовали здесь и Вишневые плащи. Помимо всех этих благородных мужей на площадке находились полсотни цинитов гарнизона, которые стояли подле заряженных метательных машин.

ДозирЭ, не сдержав любопытства, мимоходом глянул вниз, туда, куда были нацелены завороженные взоры всех собравшихся на башне, и с холодком в груди обнаружил на расстоянии всего полутора тысяч шагов от стены выдвигающийся из-за горизонта живой шевелящийся ковер. Это было похоже на полчища приближающейся саранчи, но, внимательно приглядевшись, ДозирЭ рассмотрел лошадей, повозки и людей — множество людей, тысячи и тысячи.

— Страшно? — К нему приблизился один из военачальников. — Это те самые пресловутые флатоны — великие воины Темного океана, беспощадные посланцы Фатахиллы. Сталкивался с ними когда-нибудь?

ДозирЭ оглянулся и увидел перед собой либерия средних лет, писаного красавца с какими-то удивительно добрыми смеющимися голубыми глазами. В отличие от большинства авидронов его нельзя было назвать «коротковолосым» — светлые вьющиеся волосы едва не касались плеч. Военачальник был в великолепных военных одеждах и сияющих доспехах тонкой работы. В глаза ударил завораживающий блеск его многочисленных наград. Молодой человек догадался, что перед ним начальник Кадишской либеры Ибабд.

— С флатонами? Один раз видел, — признался ДозирЭ, приложив пальцы ко лбу.

Либерий машинально ответил на приветствие.

— Так ты и есть прославленный ДозирЭ? — спросил он, хитро улыбаясь. — Тот, который в плену побил лучших иргамовских капроносов и посмел выкрасть из Дворца Любви самую прекрасную люцею?

Несколько заслуженных мужей подошли к ним поближе — все они были, видимо, из окружения Ибабда. ДозирЭ смутился и даже покраснел, но ответил утвердительно.

— Сегодня я случайно услышал твое имя в связи с поиском беглых маллов и сразу подумал: не тот ли?

Военачальник оглядел воина с ног до головы. Невоенный наряд молодого человека на секунду задержал на себе его взгляд, но он не показал своего удивления и посмотрел на эжина.

— А ты, наверное, его друг «на крови» Идал? — спросил он.

Идал кивнул.

— А где же ваш третий приятель? Тафилус, кажется…

ДозирЭ подивился осведомленности либерия и отвечал:

— Он в Иргаме. В партикуле «Неуязвимые».

— О, «Неуязвимые»! — понимающе кивнул Ибабд. — Что ж, ДозирЭ, — продолжил он, — я хотел видеть тебя, чтобы предложить место начальника моих телохранителей. Конечно, я мог бы всё решить один, но мне необходимо твое согласие. Здесь мне нужен воин именно такой, как ты, — беспримерно храбрый, молодой, удачливый. Так как?

— Позволь напомнить тебе, либерий, что я — айм Вишневых плащей, — отвечал озадаченный ДозирЭ.

— Это пустяк, с Вишневыми я договорюсь. Могу тебе также обещать, что в течение года ты станешь цинитаем и, между прочим, эжином, как твой благородный друг. Ну, а награды ты заслужишь сам — поводов для этого у тебя, думается мне, будет предостаточно. — И либерий указал в сторону приближающейся орды. — А может быть, тебя заботит плата?..

И начальник Кадишской либеры назвал сумму, превышающую вдвое ту, которую до сих пор получал ДозирЭ от Круглого Дома.

Смущенный молодой человек посмотрел на друга, потом подумал о непойманном Бредерое, о Сюркуфе, о далекой и желанной Андэль, которую не видел так долго, и еще вспомнил об обещании умереть в бою, которое дал Алеклии.

— Я не могу, прости меня, рэм. К тому же, мое поручение не терпит отлагательства…

К удивлению многих, Ибабд не выказал обиды, а лишь огорченно поджал губы и кивнул, будто другого ответа и не ожидал. Он повел рукой, что могло означать: присоединяйтесь к моей свите, если хотите, и, потеряв к продолжению разговора всякий интерес, отошел в сторону.

ДозирЭ и Идал еще раз огляделись. Вечерело. С высоты башни они увидели Дати Ассавар как на ладони: прямые улицы, зеленые сады и огороды, строгие ряды прямоугольных казарм и конюшен, храмы Инфекта и аккуратные строения, окружившие дворец гарнизонной власти из красного мрамора и темно-зеленого тектолита. Среди всех авидронских крепостей эта была единственной, которая не имела цитадели.

Над головой, медленно лавируя в воздушных потоках, проследовали матри-пилоги. Постепенно они выдвинулись далеко вперед и, держась на безопасной высоте, зависли над шевелящимися черными массами врагов.

Флатоны меж тем приблизились уже на тысячу с небольшим шагов, к тому месту, где возвышалась статуя громадного льва, и до верхней площадки башни донеслись обрывки мощного гула: ржание лошадей, скрип повозок, резкие гортанные вскрики, рокот множества голосов.

Островитян было такое несметное количество, что военачальники то и дело многозначительно переглядывались. Среди всех только Ибабд выглядел спокойным и даже отпустил по поводу посланцев Фатахиллы несколько непотребных шуток. В его окружении натянуто засмеялись.

Намерения флатонов не вызывали сомнений, но еще ни одна стрела не была ими выпущена, ни одним намеком они не выказали враждебности к тем, кто находился на стенах. Вскоре, однако, флатоны остановились (подвесные мосты над водоемами авидроны сожгли заранее) и стали разбивать шатры. Прошло еще немного времени, и вдруг весь гарнизон, находящийся на стенах, разом, одновременно ахнул: статуя авидронского льва покачнулась и медленно, словно еще пытаясь удержаться в привычном положении, рухнула на землю. Это флатоны опутали льва толстыми веревками, впрягли сотни лошадей и повергли эту скульптуру — гордость авидронов — на землю.

В то же мгновение раздались сигналы калатуш и раковин. Заиграли лючины. С воздушных шаров на головы врагов посыпались метательные снаряды. Хотя до противника было еще слишком далеко, в его сторону со стен крепости полетели стрелы и камни.

Флатоны выдвинули вперед специальные отряды, которые должны были очистить дорогу к крепости. Их воины, числом не меньше пятидесяти тысяч, принялись засыпать ямы, рвы и водоемы, выламывать частокол, выкорчевывать тесные ряды колючих кустов, подготавливая проходы для грядущего штурма. Увидев это, авидроны усилили обстрел, и вскоре плотный дождь метательных снарядов обрушился на головы воинов Темного океана. Сотни их гибли под стрелами, камнями и зангниями, но на месте убитых тут же появлялись их соплеменники и продолжали начатое.

Медленно, но дело у флатонов продвигалось. Появился первый убитый авидрон: в него попал камень, выпущенный противником из метательного механизма.

Стемнело. Флатоны разбили несметное количество шатров, и возле каждого шатра развели костер.

— Сколько же их? — не выдержал ДозирЭ. — Миллион?

— Миллион не миллион, но сотни тысяч, — отвечал Идал.

Лагерь пришельцев с острова Нозинги меж тем всё ширился: его огни бесконечным океаном разлились по равнине.

ДозирЭ и Идал, предполагая, что за ночь уже ничего не произойдет, покинули стену и отправились спать. Едва забрезжил рассвет, Кирикиль визгливыми возгласами разбудил своих благородных хозяев.

— Что случилось, яриадец? Да говори же ты, сын гароннов!

Кирикиль, перепуганный до смерти, махал руками и из-за волнения не мог произнести ни слова.

— Флатоны пошли на штурм! — наконец выдавил из себя слуга.

— Как, уже?!.

Вскоре грономфы поднялись на стену. Здесь стоял невообразимый шум, всё было в дыму, сквозь сплошную пелену выпускаемых авидронами стрел едва просматривались позиции флатонов. Странно, но за ночь им удалось «прорубить» в авидронских заградительных сооружениях широкие проходы, частично засыпать четыре глубоких рва и перебросить через водоемы плавающие мосты, и теперь самые отчаянные из их отрядов стояли уже у стены и приставляли к ней свои длинные лестницы.

Широкое пространство перед стеной было уже усыпано трупами. Несомненно, флатоны несли огромные потери, и это, конечно, вдохновляло защитников Дати Ассавар. Но странные инородцы, очевидно, не боялись смерти, и их беззаветная храбрость не могла не вызывать уважение и страх.

Весь гарнизон крепости и Кадишская либера в полном составе отражали атаки инородцев. Циниты трудились без остановки, слаженно и быстро выполняя привычную работу. Механизмы выпускали камень за камнем, стрелу за стрелой, и, если что-то ломалось, негодные части тут же заменялись. С легкими метательными механизмами, выбрасывающими большие стрелы или металлические болванки, управлялись два-три воина, установки средних размеров, такие, как праща Инфекта, обслуживали не меньше десяти человек, а к каждому гигантскому камнемету было приставлено по пятьдесят цинитов. Но особого внимания заслуживали метательные орудия новой конструкции, придуманные недавно грономфскими тхелосами и имеющиеся только здесь, в Дати Ассавар. То были целые сооружения из дерева, металла и камня, возведенные внутри крепости, огромные, величественные, прозванные «Гневом гаронна». У этих удивительных механизмов трудилось по сто воинов и еще по двести мастеровых из числа наемных инородцев, и эти орудия могли выбрасывать на расстояние в полторы тысячи шагов каменные глыбы высотой с человека. Пока эти камнеметы еще ни разу не привели в действие: военачальники, видимо, ожидали подходящего момента.

Сами авидроны гибли всё чаще и чаще. Всё больше вражеских стрел попадали в цель. Имелись у флатонов в большом количестве и метательные механизмы. Многие из них были уже разрушены, но островитяне подтаскивали всё новые и новые.

Мимо уха ДозирЭ просвистел увесистый камень. Идал предложил спуститься во внутреннюю галерею — одну из трех, имеющихся во внешней стене. Это друзья и сделали, воспользовавшись узкой крутой лестницей, разделенной после каждого пролета подъемной железной решеткой.

Флатонов у стен всё прибавлялось. Они с завидным упорством атаковали и атаковали, всё новые и новые отряды выдвигались из лагеря в сторону стены. Было видно, что посланцами Фатахиллы движет не только безрассудная храбрость, но и жесткая дисциплина, абсолютное подчинение своим вождям. Каждый отряд являлся мощной сплоченной единицей, строго выполняющей в этом бою свое предназначение. Одни уничтожали препятствия, другие засыпали ямы, третьи возводили плавающие мосты взамен разрушенных, четвертые занимались метательными механизмами, пятые — выстраивались напротив стены плотными рядами и по команде выпускали в сторону авидронов тучи стрел. Главные штурмовые отряды в пышных меховых накидках и высоких головных уборах — шарперах, с волчьим воем спешили к лестницам, которые подтаскивали и приставляли к стенам также отдельные группы воинов. События развивались значительно быстрее, чем ожидалось.

Кругом стоял такой шум, треск, гул, грохот, вой, что ДозирЭ подумал о кадишском штурме, как о легкой прогулке. Посланцы Фатахиллы изумили защитников крепости не только своей безоглядной храбростью, но и полным пренебрежением к своим убитым товарищам. Зачастую они сбрасывали тела погибших во рвы и таким образом быстро их заполняли. Гарнизонные циниты не на шутку перепугались. Сколько же всего этих флатонов участвует в нашествии, если они настолько равнодушны к своим собственным многотысячным жертвам?

А гибли они в огромном количестве, ведь противостояло им великолепное гарнизонное войско, защищенное высочайшими стенами и оснащенное самым лучшим оружием, какое только существовало на континенте.

Десятки тысяч погибших, реки крови. Дым. Страх. Смерть.

Внутренняя галерея была шириной шагов двадцать и состояла из зал, разделенных массивными каменными колоннами. В каждой зале распоряжался главный десятник или айм. Здесь имелись проемы для метательных механизмов и сами механизмы, прямые и наклонные бойницы для лучников и особые отверстия у пола для сбрасывания свинцовых ядер под самое основание стены. В особых глубоких нишах хранилось огромное количество колчанов со стрелами и разные метательные снаряды. Удивляли всякие хитроумные приспособления: одни предназначались для отталкивания штурмовых лестниц, другие для приготовления расплавленного свинца или дорианского масла. Их выливали на врага. Несколько таких зал, расположенных между двумя башнями, называли «галерой». Воины одной галеры могли долгое время сражаться, не опираясь на помощь извне. Точно так, как и в Кадише.

ДозирЭ осторожно выглянул наружу, где внизу, на широком уступе, расположенном на высоте в сорок мер, сражалась первая линия обороны авидронов, потом попросил у лучника его огромный тугой лук, самый мощный из тех, которые были в употреблении у воинов Инфекта, и выпустил в сторону флатонов одну за другой два колчана стрел. Стрельба из такого лука требовала особой силы и сноровки, которые достигались долгими ежедневными тренировками, специальными упражнениями и участием в различных состязаниях, поэтому молодой человек вряд ли в кого-нибудь попал и, расстроенный, вернул лучнику его страшное оружие. Лучник принял лук и уже второй стрелой хлестким точным выстрелом, с расстояния не меньше трехсот шагов, убил флатона. Стрела вошла ему в голову чуть левее носа. Островитянин взмахнул руками и рухнул замертво. ДозирЭ и Идал не смогли сдержать своего восхищения…

Шел только первый день осады Дати Ассавар, а флатоны уже разметали все заградительные сооружения и по сотням лестниц карабкались на стены. Посланников Фатахиллы поливали расплавленным свинцом, специальные механизмы отталкивали или переламывали лестницы, пращники меткими бросками сбивали больше половины тех, кто взбирался наверх. Но флатоны с невероятным упорством атаковали и атаковали, издавая протяжный волчий вой на тысячу голосов. Этот не смолкающий ни на миг, набегающий волнами вой заглушал все остальные звуки, приводил воинов гарнизона в ярость, но одновременно внушал какой-то животный ужас.

Эйфория, которая охватила авидронов в первые моменты боя, быстро прошла. Уже к полудню, когда подсчитали, что ранено и убито более тысячи защитников крепости, начальник гарнизона стал мрачнее тучи. Флатоны же не останавливались, всё наращивали и наращивали давление, штурмуя внешнюю стену сразу по всей длине. Всё чаще вспыхивали стычки в разных местах первой линии обороны — на уступе стены. Пока, в результате жарких схваток, флатонов удавалось скинуть вниз, и всё же многие военачальники были обескуражены: ведь ранее считалось, что Дати Ассавар штурмовать вообще невозможно и этого никто никогда делать не будет.

К вечеру воины Темного океана смогли захватить один из участков уступа стены, открытую площадку шириной в двести пятьдесят шагов, расположенную между двумя башнями. Дальше отсюда можно было либо взбираться по лестницам на верхнюю часть стены, где тридцатью мерами выше располагалась основная линия обороны, либо перебежать по подвесным мостам в башни. Когда флатонам удалось перебить сотню авидронов, защищавшую это укрепление, подвесные мосты вдруг подняли, и нападающие оказались отрезаны от башен. В тот же момент сверху на флатонов обрушился ураганный огонь. Все они погибли, погибли и те, кто пришел им на помощь, однако горстке островитян удалось закрепиться. Не успели защитники крепости оглянуться, как флатоны уже подтащили несколько лестниц, приставили их к верхней части стены и стали ловко по ним взбираться.

ДозирЭ и Идал оказались как раз над тем участком, который был захвачен. В их галеру прибыли свежие отряды авидронов. Численность находящихся здесь воинов утроилась, а вскоре сюда спустилась внушительная группа военачальников, среди которых был красавец Ибабд и даже сам начальник дати-ассаварского гарнизона эрголий Трэминт.

Военачальники остановились неподалеку от двух друзей и принялись с жаром обсуждать сложившееся положение. В бойницы и метательные проемы то и дело влетали флатоновские стрелы, и, когда точным попаданием в сердце был убит один из телохранителей Трэминта, благородные мужи поспешили укрыться в безопасной части галереи.

— Надо опустить мосты и атаковать их врукопашную, — жарко убеждал Ибабд начальника Дати Ассавар.

— Это очень опасно — флатоны могут ворваться в башни, — задумчиво отвечал Трэминт. — Сейчас они в западне и вряд ли смогут доставить нам какие-либо неприятности, но, если ворвутся хотя бы в одну башню — наше положение станет незавидным. Тем более, как мы видим, флатоны часто побеждают в единоборстве…

— Что же мы, не сможем выбрать из девяноста тысяч человек две сотни отчаянных рубак? — упорствовал Ибабд. — В моем монолите есть «бессмертные» с золотыми платками. Десятка этих опытных жестоких убийц хватит, чтобы выкинуть мерзавцев за парапет…

Тут Ибабд заметил ДозирЭ и показал на него рукой:

— Или взять, допустим, вот этого доблестного рэма. Перед тобой знаменитый ДозирЭ — в прошлом монолитай, бывший воин Белой либеры. Тот самый…

— ДозирЭ? Что-то такое слышал, — с интересом посмотрел на молодого человека начальник гарнизона.

— Сейчас он подчиняется непосредственно Круглому Дому и не числится в наших рядах. Но думаю, не откажется возглавить атаку. Он необыкновенно храбр и обладает удивительными способностями. Я своими глазами видел его в Грономфе, на Арене, когда он один побил пятерых бедлумов. Сам Алеклия тогда отметил его мужество.

Трэминт нетерпеливым жестом подозвал воина.

— Хочешь ли ты сразиться с флатонами и прославиться на всю Дати Ассавар? — спросил он.

ДозирЭ через метательный проем осторожно выглянул наружу и цепким взглядом оценил обстановку. На уступе стены находилось не менее пятисот флатонов. Их густо обстреливали со всех сторон, и погибали они десятками, но в то же время с земли, по двум десяткам лестниц им на смену бесконечными муравьиными вереницами взбирались новые и новые воины.

— Дайте мне сотню «бессмертных» из пешего монолита Кадишской либеры, и я очищу вам эту стену, — самонадеянно ответил молодой человек.

Ибабд с улыбкой посмотрел на начальника гарнизона: я же говорил!

— Хорошо, — немного подумав, согласился Трэминт. — Если у тебя получится, я повяжу тебе белый платок и выдам щедрую награду.

Подвесной мост, отделяющий захваченный флатонами участок от одной из башен, опустился так быстро, что островитяне не успели ничего понять. В следующее мгновение на нем показались авидроны, закованные в тяжелые доспехи «бессмертных» монолитаев, и устремились в атаку. Еще несколько шагов — и произошло яростное столкновение, в ходе которого первые ряды с обеих сторон тут же пали.

ДозирЭ, прикрывшийся высоким вогнутым щитом, выступил из-за спин товарищей и первым же движением своего огромного меча проткнул насквозь набежавшего флатона. Белолицый островитянин лишь удивленно посмотрел на ужасный клинок, проткнувший легкие доспехи и почти по рукоять вошедший в его грудь.

Флатоны с остервенением бросились врукопашную. Однако, будучи низкорослыми и вооруженными короткими тонкими клинками, они едва ли могли соперничать с рослыми, сплошь закованными в железо авидронскими монолитаями с длинными мечами и нагузами в руках. Вскоре бой уже переместился на середину участка, а потом, из-за того, что флатонов стало значительно меньше, две сражающихся группы перемешались. Сраженье теперь шло везде.

Идал сражался рядом с ДозирЭ, стараясь от него не отставать. Вместе друзья заставили ступить на звездную дорогу бесчисленное количество воинов Темного океана. ДозирЭ непросто давалась каждая победа, с несколькими юркими противниками он возился довольно долго, и три раза его достаточно сильно зацепили. Истекающий кровью, он всё же продолжал наступать, бешено вращая своим чудо-мечом, от одного удара которого в щепки разлетались деревянные, обитые железом щиты флатонов. Нескольких из них он разрубил наискось от плеча до сердца.

Флатоны дрались отчаянно и умело, но ничего не могли противопоставить мощным гигантам, появившимся из башни. Вскоре последний флатон, издав предсмертный крик, безжизненно повис на парапете.

Авидроны остановились. Тяжело дыша, пошатываясь, все в крови, они огляделись. Везде лежали убитые враги, тут и там валялись их удивительные растоптанные головные уборы.

Вслед за «бессмертными» на площадке появились циниты гарнизона и быстро взяли всё в свои руки: добили раненых флатонов, скинули вниз их трупы, отбили новые атаки, обрушили сверху на поднимающихся по лестнице островитян метательные снаряды. Вскоре опасность нового захвата этой стены миновала.

Усталые «бессмертные», немного поредевшие числом, вернулись в башню, где их поджидали взволнованные Ибабд и Трэминт. Оба высказали благодарность всем участникам рукопашного боя, и начальник гарнизона тут же повязал на шею ДозирЭ белый платок. Заметив, что тот едва стоит на ногах и истекает кровью, Трэминт приказал воину немедленно отправляться в лечебницу…

Прошло три дня. Всё это время штурм не прерывался ни на мгновение. Флатоны несколько раз захватывали различные участки стены, взбирались на самый верх, даже появлялись в одной из башен. Но их попытки закрепиться оказывались тщетными: каждый раз авидроны неистовым усилием сбрасывали противника вниз. Гарнизонные военачальники смогли организовать стойкую спаянную оборону. На третий день авидроны внезапно задействовали новые камнеметы. Громадные глыбы летели на полторы тысячи шагов, часто достигая даже лагеря флатонов. Они ударялись об землю, поднимая клубы дыма, и оставляли после себя глубокие воронки. Флатоны, эти кочевники, родившиеся победителями, эти жаждущие боя воины, не знающие страха и усталости, даже они ужаснулись, увидя те разрушения, которые принесли камнеметы. Они не выдержали, их дух ослаб, и их атаки стали вялыми и однообразными.

На следующий день флатоны отступили. Крепость возликовала. Отчаянный штурм закончился ничем, посланцы Фатахиллы оставили под стенами Дати Ассавар не менее ста пятидесяти тысяч своих белолицых воинов. В Грономфу отправили голубя с сообщением о блестящей победе. В подробном отчете не забыли упомянуть и о подвиге ДозирЭ. Спустя триаду пришло послание от самого Инфекта. Он благодарил цинитов гарнизона за проявленное мужество и благословлял их на новые свершения. Кроме этого, он повелел начальнику гарнизона отлить двадцать тысяч пятиинфектных фалер и наградить ими самых мужественных. В довершение всего пришло сообщение, что Инфект выслал в Дати Ассавар существенную подмогу, сняв двадцать тысяч воинов со стен Великой Подковы. Эти гарнизонные отряды стремительным броском преодолели Междуречье и были уже на подходе к крепости.

Около месяца ДозирЭ выхаживали местные неразговорчивые лекари, а Идал и Кирикиль не отходили от его ложа. Один раз заходил Ибабд и вновь предлагал стать его первым телохранителем. На этот раз молодой человек обещал подумать.

Флатоны предприняли еще один штурм, но сразу потеряли около тридцати тысяч воинов и более попыток атаковать стены не предпринимали. Вместо этого они пригнали толпы рыболовов и земледельцев, живущих по берегам залива Обезьян, и заставили их подсыпáть землю к крепостной стене. Первые два дня авидроны щадили несчастных, но, когда увидели, что высота стены уменьшилась на две меры, вынуждены были пустить в дело лучников. Некоторые циниты гарнизона отказались стрелять в невинных людей и тут же получили «черный шнурок». В тот же день убили не меньше десяти тысяч подневольных землекопов, и работы встали.

Наконец раны затянулись, и ДозирЭ покинул лечебницу. Первым делом он направился к Вишневым плащам, чтобы разузнать, нет ли новых сведений о Бредерое. Во дворце гарнизонной власти шли суматошные приготовления: Кадишская либера намеревалась отправиться в поход. В залах собирались военачальники, что-то возбужденно обсуждали, по галереям сновали порученцы, регистраторы, военные росторы. Знакомый десятник Вишневой армии на бегу сказал ДозирЭ, что о Бредерое сведений нет и что есть дела поважнее: Дати Ассавар скоро могут осадить с обеих сторон. ДозирЭ хотел было задать еще несколько вопросов, но представитель Круглого Дома, отмахнувшись, поспешил своей дорогой.

Так ДозирЭ ничего бы и не добился, если б не встретил входящего во дворец энергичного улыбающегося Ибабда. Завидев молодого человека, военачальник заботливо осведомился о его ранах и порекомендовал для полного излечения употреблять побольше хиосского нектара. Такой способ лечения был ДозирЭ по душе, вообще ему польстило личное внимание столь высокого мужа, и он изящным слогом поблагодарил словоохотливого либерия.

— Завтра мы, наконец, выступаем! — похвастал Ибабд. — Это великая радость для всех нас. Ибо не годится храбрым боевым партикулам сидеть в крепости и изображать из себя гарнизон.

— Отзывают в Авидронию? — поинтересовался молодой человек.

— Ничуть. Нами получены очень интересные сведения. Все армии флатонов, высадившиеся на континент, возглавляет некий Бузилл Арагоста — Первый Принц Фатахиллы, как говорят, самый родовитый флатон из всех. Так вот, этот Бузилл Арагоста, переправившись на материк, первым делом собрал по побережью большое союзное войско и отправил его в обход Алинойских гор, чтобы осадить внутреннюю стену Дати Ассавар. Нам сообщили, что к этим армиям присоединились даже бедлумы. Мне велено выступить им навстречу.

— Разве у Кадишской либеры достаточная численность, чтобы победить такую громаду?

— Конечно, нет, — равнодушно отвечал Ибабд, несколько бравируя своим бесстрашием. — Вишневые сообщают, что союзников уже около восьмидесяти тысяч и им навстречу выступили еще некоторые племена коловатов. Однако цель наша не победить — это вряд ли возможно, а лишь продержаться, пока в Дати Ассавар не подойдут гарнизонные отряды, которые послал Божественный. А потом отступить.

ДозирЭ недоверчиво отвел глаза. Как можно вообще входить в соприкосновение с противником, который превосходит тебя в пять-шесть раз?

Проницательный либерий с легкостью разгадал мысли собеседника.

— Не ты один удивляешься. Но что же делать? У авидронов всего два выхода. Или сразу сдаться на милость Фатахиллы, то есть пустить белолицых в наши земли, раболепно открыть перед ними ворота Грономфы, подарив завоевателю все ее богатства, или сражаться, сражаться до конца. Поскольку флатонов миллионы, хочешь не хочешь, мы должны учиться побеждать малым числом. И это возможно! Тем более с такими храбрецами, как ты. Разве неудачный штурм Дати Ассавар не доказывает, что мы способны остановить этих гароннов? Кстати, как тебе флатоны?

— Мне показалось, что они посильнее иргамов. Хорошие воины, отлично подготовленные. Превосходно владеют мечом, и смелости им не занимать. Но убивать их можно…

— Вот видишь. Главное, их не бояться. Правильно в эврисаллах говорят, что все сражения уже проиграны или выиграны задолго до их начала. Тот, кто боится, не способен победить. Пугать, конечно, они умеют. По всему континенту распространяют о себе небылицы. Воют волками, у самих лица — как у покойников. Но мы-то ведь не из пугливых?..

В конце концов либерий самым приятельским тоном предложил ДозирЭ сопровождать его в походе в качестве телохранителя, или советника, или особого порученца — да в качестве кого угодно. Молодой человек, незаметно для себя очарованный обаянием, которое исходило от этого голубоглазого добряка-красавца, взял да и согласился…

Глава 54. Кадишская либера

Кадишская либера выступила на следующий день. В крепости были оставлены лишь боевые слоны — десять черных громадных красавцев с бронзовыми бивнями. Ибабд, как и многие молодые военачальники, считал этих прожорливых животных лишь обузой, единственное сегодняшнее предназначение которых — участие в торжественных шествиях перед Инфектом и жадной до диковинных зрелищ публикой.

Войско неунывающего Ибабда было созвано уже в период после отстранения Седермала от руководства вооруженными силами и состояло из шести партикул, примерно по две с половиной тысячи человек в каждой. Это была небольшая смешанная армия, совершенно нового, уже не тертапентовского типа, созданная для самостоятельного ведения небольших кампаний и способная исполнить любое поручение: осадить город, протянуть дорогу или возвести крепостное укрепление, совершить стремительный переход, сразиться в открытом бою с любым противником, вне зависимости от того, кто он. В либере было представлено всё разнообразие существующих войск: пешие и конные отряды, двести штурмовых и сто заградительных колесниц, сто валил, десять матри-пилог, пять передвижных башен, двести легких метательных механизмов на колесницах и шестьдесят метательных орудий на больших повозках, включая десять гигантских камнеметов. Также в либере числилось две тысячи наилучшим образом обученных собак: ищеек, сторожевых и боевых.

Одной из главных особенностей Кадишской либеры было присутствие в ней большого количества вспомогательных отрядов и, следовательно, ее готовность к самостоятельному ведению тяжелого метательного боя. Опыт последних войн подтверждал, что победа, прежде всего, сопутствует тем, кто превосходит противника в метательной силе и кто ни при каких обстоятельствах ни на мгновение не прекращает осыпать врага стрелами, свинцовыми пулями, камнями и зангниями.

Еще одна характерная черта нового отряда состояла в наличии у него гигантского обоза, в котором имелось всё необходимое для длительных походов и сражений, для обустройства лагеря, для осады и штурма, для быстрого наведения переправы.

Всё вооружение Кадишской либеры было изготовлено в мастерских Инфекта, обслуживающих в том числе и Белую либеру, а одежда воинов сшита из крепких дорогих тканей.

Подвижная, собранная из опытных, сильных цинитов, с энергичным молодым военачальником во главе, Кадишская либера готова была к любым, даже самым сложным, испытаниям.

Союзников флатонов ждали со стороны Голубой реки, из ущелья Кимранов — оттуда вел самый короткий путь к внутренней стене Дати Ассавар. Сюда и направился Ибабд, предположив, что противник обязательно прельстится возможностью достичь цели похода на десять-пятнадцать дней раньше.

По бездорожью либера двигалась медленно — ее сдерживали неуклюжие купола; наконец Ибабд отправил их обратно в крепость и продолжил переход налегке. В скором времени авидронские партикулы остановились недалеко от ущелья Кимранов, выслали вперед следопытов, а также лазутчиков из числа Вишневых плащей и разбили лагерь.

Ибабд в окружении военачальников, порученцев и телохранителей поехал осматривать ущелье, в его свите находились и ДозирЭ с Идалом. Ехали шагом, всю дорогу либерий выспрашивал у друзей подробности их пленения под Кадишем, не раз удивлялся, когда ДозирЭ рассказывал о схватках на Арене в иргамовском городе Тедоусе.

Ущелье Кимранов — узкая долина, зажатая с обеих сторон высокими обрывистыми склонами. Землю здесь покрывали редкая растительность и камни. Ибабд пожалел, что избавился от движущихся башен: на такой почве можно было не опасаться, что они завязнут или задержат продвижение войска.

Место оказалось во всех отношениях подходящее — будто специально созданное для сражения. Когда же либерий обнаружил сужение ущелья, он и вовсе пришел в восторг. Соскочив с коня, военачальник лично измерил шагами эту горловину, досчитав всего-навсего до тысячи двухсот. Здесь-то он и решил поджидать союзников Фатахиллы.

Через несколько дней в лагерь вернулись следопыты. Ибабд оказался прав, предположив, что противник выберет именно эту дорогу, — его обнаружили всего в трех днях пути от ущелья. Численность врага переваливала за сто тысяч, и среди «союзников» удалось распознать воинов из Галермо и Пизар, бедлумов, коловатов, корсунов и нейгриков. Что ж, ничего удивительного в этом не было: флатоны давно довлели над народами, живущими по берегам пролива Артанела, и подчинили своей воле едва ли не всех их правителей и вождей. У всех в памяти осталась встреча, которую устроили Инфекту Авидронии в столице Галермо Ауе-Ауе. Интол этой страны Каликотерий так испугался необходимости принимать в своем дворце великого гостя, что спрятался, а местные торговцы, боясь быть обвиненными в пособничестве авидронам, взвинтили до небес цены на хлеб и мясо.

Утром следующего дня Ибабд вывел из лагеря Кадишскую либеру и провел учебное сражение, в котором часть партикул изображала «союзную» армию. Удовлетворившись результатами, либерий устроил состязания и наградил победителей серебряными повязками. Вечером в лагере состоялся пир, на котором не жалели вина, нектара, хлеба и мяса.

«Союзная» армия была уже в полудне пути от войска авидронов, и Ибабд поставил свои партикулы в том самом месте, где ущелье Кимранов сужалось. Получился сомкнутый, плотный и достаточно глубокий строй. В центре позиций он расположил пеший монолит, с обеих сторон от него разместил пеших средневооруженных, вперед перед строем выдвинулись вспомогательные отряды: валилы, заградительные колесницы, легкие метательные механизмы и конные группы. К ним присоединились пешие легковооруженные и воины с боевыми собаками. Сзади строя к бою изготовилась разбитая на два отряда конница, неподалеку от нее — громоздкие метательные механизмы, которые должны были забрасывать врага камнями и зангниями через головы своего монолита.

Закончив построение, Ибабд занял позади строя удобное для него как для полководца место, осмотрелся и остался всем в полной мере доволен. Неожиданно он обратил внимание на откосы ущелья, и печать каких-то раздумий появилась на его лице. Справа над долиной нависали остроконечные скалы, отбрасывая черные резаные тени, но с левой стороны вершины казались низкими, доступными. Либерий бросил взгляд на ждущего приказаний порученца, потом оглянулся, нашел глазами ДозирЭ, который скромно стоял в отдалении, за спинами военачальников, и жестом велел ему приблизиться. Молодой человек быстрым шагом подошел к Ибабду и получил указание проверить левый склон ущелья — нет ли возможности разместить засаду на его вершине. Многие военные посмотрели на ДозирЭ с удивлением и завистью: этому грономфу в невоенных одеждах, со странным мечом на боку, либерий в последнее время выказывал слишком много расположения. Ходили слухи, что этот чужак совершил в свое время невероятные подвиги и что вскоре он будет определен начальником над отрядом телохранителей или на не менее значимое место. Приближенные Ибабда, ощущая опасность, сторонились ДозирЭ, не допуская его в свой круг, а между собой называли «выскочкой». Молодой человек, чувствуя это пренебрежительно-осмотрительное отношение, не придавал ему ровно никакого значения.

ДозирЭ и Идал в компании Кирикиля и еще десяти следопытов подробно исследовали левый склон. Только в одном месте можно было подняться наверх, и они долго взбирались по скалам, зачастую карабкаясь почти по отвесному склону, цепляясь за ветки кустов и хватаясь за каменные выступы. В конце концов, изорвав одежды и в кровь исцарапавшись, они достигли вершины, которая оказалась несколько в стороне от предполагаемого места сражения и к тому же была узка, неудобна, открыта и, по мнению опытных цинитов, вовсе не пригодна к засаде.

Вернувшись в расположение либеры, ДозирЭ поспешил известить Ибабда о том, что не смог найти для засады удачного места. К удивлению молодого человека, либерий не огорчился. Наоборот, с улыбкой выслушав подробный отчет, он сказал:

— Очень хорошо! — Увидя удивленное лицо ДозирЭ, он объяснил: — Если уж МЫ не смогли обнаружить место для засады, то противник тем более его не отыщет!

Между тем враг приближался: об этом сообщили при помощи сигнальных лент с матри-пилоги, поднявшейся высоко в небо. Вскоре легковооруженный авидронский отряд лучников-следопытов столкнулся с авангардом «союзников» и после короткого боя отступил, потеряв несколько человек. Ибабд отдал все необходимые распоряжения, загудели раковины, забили калатуши; воины, сидевшие на земле, поднялись и надели шлемы; высоко над головами взмыли знамена партикул.

Через некоторое время показались пешие и конные «союзники», их было великое множество: только видимые глазу отряды значительно превышали численность авидронского войска. Несколько колесниц Ибабда с установленными на них стрелометами выехали далеко вперед, развернулись и послали поочередно десяток подожженных стрел в сторону противника. Было еще достаточно далеко, и метательные снаряды не долетели примерно полсотни шагов до первых рядов надвигающейся армии, однако конные и пешие фаланги «союзников» одна за другой остановились. Вскоре из их рядов выехал знатный воин на высоком норовистом коне и шагом, нарочито медленно, будто смеясь над опасностью, двинулся в сторону авидронов.

— Это переговорщик, — сказал Ибабд. — ДозирЭ, выясни, чего он хочет.

— Позволю заметить, рэм, — молодой человек похлопал по шее свою заскучавшую лошадь и приблизился к либерию, — этот посланец наверняка будет предлагать нам сдаться. Что ему ответить?

— Скажи ему… — задумался Ибабд, подбирая нужные слова. — Скажи ему… В общем, ты сам знаешь, что ответить…

ДозирЭ приложил руку ко лбу и выслал лошадь вперед; вскоре он уже подъезжал к высокородному наезднику, который остановился ровно посередине между противоборствующими армиями и в гордой позе, с подчеркнуто прямой спиной и левой рукой на боку, поджидал авидронского всадника. Его великолепное оружие сверкало в лучах вечернего солнца, мускулистый тонкогривый конь нетерпеливо мотал головой и пофыркивал.

ДозирЭ остановился в двух шагах и почтительно приветствовал незнакомца. Посланник «союзников», который выглядел чуть моложе авидрона, ответил дружеской улыбкой и легким поклоном.

— Я единственный сын Каликотерия — интола Галермо, — сказал он на хорошем авидронском. — Зовут меня Баготерий. Все мы с уважением относимся к авидронам, храбрым из храбрых, мужественным из мужественных. Только вам — авидронам — могло прийти в голову встать с горсткой цинитов на пути столь огромного войска. Однако вы люди разумные, и здравый смысл должен вам подсказать, что ни при каких обстоятельствах вам не одержать верх. Фатахилла велик и могуч, и в его распоряжении миллионы отчаянных воинов. Не лучше ли сразу смириться, как смирились мы и все народы пролива Артанела, и спасти этим свои жизни и жизни своих женщин и детей?

— Оставь свои речи, мой друг, для желторотых юнцов, — прервал переговорщика ДозирЭ. — Чего ты хочешь?

Баготерий нахмурился, невольно оглянулся назад, убедившись, что войско, с которым он прибыл, по-прежнему стоит за его спиной, и довольно заносчиво отвечал:

— Нас здесь свыше ста тысяч. С нами интол Корунго по имени Чивис со своей славной армией, отряды, которые нам послал союз городов Вастаху, некоторые лимские вожди, интол Пизар с двадцатью тысячами опытных воинов, коловаты, бедлумы, корсуны, нейгрики, десять тысяч бионридских наемников и знаменитое племя вудов, известное тем, что его мужчины — лучшие на свете пращники…

— Ну и зачем вы собрали весь этот голодный сброд? — ДозирЭ не скрывал своего удивления. — У вас, наверное, теперь одна забота — как прокормить этих неумытых дикарей?

Баготерий вспыхнул, его глаза сверкнули юношеским гневом, а по лицу пошли красные пятна. Он сжал рукоять морской рапиры с красивой витой гардой из золота и драгоценных камней, но в последний момент всё же нашел в себе силы остановиться. Через мгновение он был таким же высокомерным и хладнокровным, как и в начале разговора.

— Хотелось бы мне услышать, что ты будешь говорить, когда мы уничтожим всю вашу армию, — заносчиво молвил наследник Галермо. — Наверное, станешь на коленях молить о пощаде?..

— Не дождешься!

— Послушай, я не знаю, кто ты такой, и не желаю тратить время на пустые разговоры. Передай своему военачальнику, что если вы освободите ущелье и пропустите нас к Дати Ассавар, то мы вас пощадим. Мало того, мы дадим вам несколько дней, чтобы вы смогли унести отсюда ноги. Это единственная для вас возможность спастись. Ты понял меня?!

ДозирЭ тяжело, исподлобья глянул на самоуверенного юнца, отчего тот несколько оробел. Грономф сам не знал, что некоторое время назад приобрел этот красноречивый взгляд, исполненный силы и угрозы, присущий властным и опытным мужчинам.

— Я получил от своего военачальника все необходимые указания, — холодно сказал ДозирЭ. — Так что могу тебе ответить от его имени, от имени всех цинитов, которых ты перед собою видишь. Сегодня мы будем биться с такой яростью, с какой еще никогда не бились. Если нам и суждено умереть, то ценой многих тысяч ваших жизней. Но скорее всего, мы не доставим вам такой радости. Эгоу!

С этими словами молодой человек приложил руку ко лбу, развернул лошадь и, крепко сжимая ногами ее бока, поскакал в сторону авидронских партикул.

Баготерий немного постоял, задумчиво и огорченно глядя вслед наглому самонадеянному авидрону.

Сражение началось только на следующий день. К авидронским позициям стали приближаться легковооруженные конные лучники и метатели дротиков из Галермо, двигающиеся неплотным строем в десять рядов, за которыми толпой бежали обнаженные по пояс рослые дикари с луками, топорами и короткими копьями в руках. Нападающих было всего около пятнадцати тысяч, и, несомненно, они получили указание разметать авидронских легковооруженных, разрушить валилы и заставить отступить колесницы, чтобы очистить пространство перед основным авидронским строем.

Циниты передовых отрядов Ибабда с любопытством и решимостью наблюдали за приближением противника. Всадники «союзников» — крепкие мужчины со светлыми молодыми лицами, ехали неспешно, безбоязненно переговаривались, некоторые выезжали вперед и издевательски гарцевали на виду у авидронов. Было ясно, что они рассчитывают на легкий бой и скорую победу.

Авидронские вспомогательные силы разместились перед основным строем во всю ширину ущелья. Когда всадники приблизились к авидронам шагов на триста, в сторону воинов Ибабда полетели сотни стрел. Циниты Кадишской либеры не отвечали, и, видя это, воины Галермо вновь двинулись вперед, продолжая стрелять на ходу. Полуголые корсуны и нейгрики, которые следовали за ними, стали выбегать вперед, смешиваясь с конницей.

Между противоборствующими сторонами оставалось всего сто шагов, и вдруг по сильному и глубокому сигналу авидронской трубы тысячи стрел и камней полетели в «союзников». Громко застучали метательные механизмы, установленные внутри валил и на быстроходных повозках, взвились вверх горящие зангнии и посыпались в самую гущу наступающих, глухо разбиваясь об их головы и о лошадиные морды. Через мгновение всё было объято пламенем, дым заволакивал место сражения.

Надвигающаяся масса пеших и конных воинов по инерции еще шла вперед, но было видно, что смятение внезапно охватило поредевшие ряды. Слишком густо летели авидронские стрелы и свинцовые пули.

«Союзники», в особенности галермовцы, не ожидали ничего подобного. Они остановились, кругом падали их сраженные товарищи, ржали раненые лошади… Корсуны и нейгрики оказались чуть смелее и продолжали наступать, но всадники Баготерия, охваченные паникой, уже поворачивали напуганных лошадей, беспощадно давя пеших воинов. Всё смешалось, началась давка, и наступающая армия в один миг превратилась в обезумевшую толпу, где одни устремились назад, другие еще рвались вперед, третьи — умирающие или зажатые ранеными лошадьми, умоляли о помощи, но равнодушно затаптывались десятками ног и копыт.

За этим хаосом и всеобщим смятением противника внимательно следил невозмутимый Ибабд.

— Эта несогласованность присуща всем войскам, состоящим из многих союзников, — сказал он окружавшим его воинам, как бы рассуждая вслух. — Вспомнить хотя бы битву под Кадишем. Тогда трусливые эйселлы едва не погубили авидронскую армию. Если б Лигур во время их бегства не сумел раздвинуть свои ряды и не пропустил бы их в тыл, они бы нас смяли. И кто знает, чем бы тогда закончилось сражение…

Все, кто слышал эти слова, закивали головами, все, кроме ДозирЭ. Либерий обратил на это внимание.

— Ты не согласен со мной, ДозирЭ? Насколько мне известно, ты — один из героев Кадишского сражения. Партикула «Неуязвимые», в который ты состоял, сломила тогда дух иргамов, предприняв отчаянную атаку, и повела за собой всю нашу армию.

— Под Кадишем мы в любом случае одержали бы победу! — горячо отвечал молодой человек, вызвав своим ответом улыбки военачальников и укоряющий взгляд находящегося здесь же Идала. — Что касается сегодняшней атаки, то, мне кажется, виноваты вон те голые дикари. Они смешались с конными цинитами, слишком уплотнили общий строй, который в подобной атаке должен быть «свободным», и, таким образом, лишили конников всякого маневра. Это непростительная ошибка.

Ибабд изумился точности ответа, а вельможные мужи перестали улыбаться.

— Быть тебе военачальником, — сказал довольный либерий.

Между тем первая атака союзников закончилась их всеобщим бегством. Легковооруженные авидронские всадники бросились за отступающими отрядами и успели нанести им значительный урон, но Ибабд, опасаясь того, что они слишком увлекутся преследованием и будут сами атакованы, приказал отозвать их на исходные позиции.

После небольшой передышки «союзники» вновь пошли в атаку. На этот раз авидроны увидели надвигающуюся на них по всей ширине фронта многотысячную тяжеловооруженную фалангу. Воины вражеского монолита были в массивных глухих шлемах с треугольными вырезами для обзора, в сплошных доспехах и с длинными копьями. То были пизарцы, посланные сюда своим интолом; приглядевшись, авидроны насчитали десять шеренг — примерно четырнадцать тысяч человек. Монолит прикрывался спереди высокими железными щитами, на которых была изображена гремучая змея, выпустившая жало.

Когда фаланга приблизилась на сто пятьдесят шагов, циниты Кадишской либеры по сигналу обрушили на пизарцев шквальный удар метательных снарядов. Он был настолько силен, что движение монолита тут же захлебнулось.

Однако «союзники» осмотрелись, увидели, что урон невелик, поскольку тяжелое вооружение надежно их защищает, и продолжили наступление. Вдруг воин в первом ряду монолита, вскрикнув, покатился на землю, за ним второй, третий, а вскоре уже все воины первых шеренг начали спотыкаться. Всё движение смялось, и пизарцы вновь остановились. Оглядевшись, они увидели, что вся земля под их ногами усыпана рогульками величиной с медовый орех, состоящими из острых железных шипов. Путь, усеянный такими шипами, авидроны шутливо называли «дорогой смерти». Наступив на такую рогульку, воин неизбежно получал легкое ранение и не мог продолжать бой.

Любой монолит, тем более с широким фронтом, требовал строжайшего сохранения линий строя, иначе его быстро расчленяли и разбивали, поэтому пизарцы долго выравнивали ряды, а также заполняли цинитами из задних шеренг места раненых и убитых. Авидроны тем временем продолжали обстрел. Несколько тяжелых камней, пущенных из гигантских камнеметов, рухнули на головы «союзников», снова образовав в их строю широкие бреши.

Потери пизарцев росли. Самые отчаянные из легковооруженных авидронов уже подбегали к беззащитному монолиту совсем близко и метали дротики. Подъехали заградительные колесницы, развернулись, и лучники, находящиеся в них, стали почти в упор расстреливать первые ряды тяжеловооруженных. Сотня авидронских цинитов с ручными камнеметами на плечах вышла вперед, выстроилась по центру и залпом обрушила на союзников град камней.

Наконец пизарцы стали откатываться назад, так и не убив ни одного авидрона. Ибабд ликовал.

«Союзники» осознали свою ошибку и, прежде чем атаковать основными силами, решили расправиться со вспомогательными авидронскими отрядами. Они бросили в бой воинов из племени вудов — пращников, лучников и копьеносцев. Вуды быстро очистили дорогу от рогулек, и некоторое время шел тяжелейший метательный бой, часто переходивший в рукопашную схватку. После изнурительного кровопролитного сражения вудам удалось пробиться к валилам авидронов и даже несколько из них поджечь, но дикарей было не так много — тысяч пять, и именно здесь их остановили. Началось жестокое побоище, и больше половины вудов перебили, а на оставшихся неожиданно спустили собак. Увидев рослых разъяренных псов, закованных в панцири, их налитые кровью глаза и страшные оскаленные пасти, «союзники» в ужасе побежали. Несколько сотен из них кровожадные собаки разорвали в клочья.

Авидроны находились в самом приятном расположении духа, считая, что смогут совладать с посланцами Фатахиллы. Однако за третьей атакой последовала четвертая, потом пятая, за ней шестая… Часть авидронских валил сожгли или опрокинули, погибло много пеших и конных лучников, пострадало больше половины колесниц, было перебито около полутысячи собак, и вскоре Ибабд приказал вспомогательным силам отступить по проходам, образованным в основном строю. Изнуренные бесконечным тяжелейшим боем, легковооруженные отошли в тыл, где, вконец обессилевшие, рухнули на землю. Многие из них, невзирая на раны, отказались идти в лагерь. К ним тут же подъехал Ибабд и сердечно поблагодарил их. Воины заметно приободрились и изъявили желание вновь отправиться в сражение. Либерий ответил, что они сделали всё возможное и теперь — он очень на это надеется — их помощь больше не понадобится.

Было еще утро, когда в атаку на авидронов вновь пошел монолит Пизар. Вскоре произошло столкновение. Некоторое время казалось, что Кадишской либере приходится очень тяжело: оба крыла авидронского строя, где находились средневооруженные, под натиском закованных в железо копьеносцев дрогнули и чуть отступили. Но авидронский монолит по центру устоял, удержал позицию, а вскоре сломил натиск противника и сам двинулся вперед. После непродолжительного боя задние шеренги пизарцев вдруг побежали, центр их тут же провалился, стал откатываться, а затем и сам обратился в бегство. Видя это, фланги «союзнического» монолита стали пятиться назад. Седьмую атаку тоже отбили.

После пешего монолита вперед двинулась конница интола Пизар, которая была остановлена быстро возведенным частоколом и понесла большие потери, а за ней на Кадишскую либеру обрушилась орда бешеных бедлумов, известных всему Междуречью своей отчаянной храбростью и незаурядным боевым мастерством…

Близился вечер, и вместе с ним в ущелье опустилась прохлада. Изрытая копытами лошадей земля увлажнилась. Всё это время шло тяжелейшее сражение, авидроны отбили девятнадцать атак, несколько раз отступали, спасая положение тактическими уловками и фланговыми ударами. Один раз отступали ложно, захватив в «мешок» отряды лимских вождей, и почти все эти отряды уничтожили. Авидроны наголову разбили бионридских наемников и многочисленный, но откровенно слабый монолит союза городов Вастаху. «Союзники» действовали несогласованно, допускали постыдные просчеты и ошибки, часто предпринимали абсолютно бессмысленные маневры, посылая тысячи полуголых дикарей или светлолицых горожан на верную смерть.

Авидроны тоже несли значительные потери — больше половины либеры уже было выведено из строя, но Ибабд не сомневался в победе — его вера воодушевляла военачальников, через них передавалась цинитам. Он приписывал все успехи исключительно силе авидронского оружия и духу авидронского воинства; либерий не знал, что творилось на самом деле весь этот день в стане противника и что происходит там в данный момент. Он даже не мог представить, что наследник трона Галермо юный Баготерий, назначенный самим Фатахиллой возглавлять союзное войско, после первого постыдного отступления своих воинов, на которых он возлагал все чаяния, был самым оскорбительным образом смещен со своего поста. Власть над объединенной армией захватили хитроумный интол Пизар и один из самых влиятельных вождей бедлумов. Однако подобный исход устроил далеко не всех. Новым полководцам отказались подчиняться лимские вожди и грозный интол Чивис. Несколько племен обыкновенных земледельцев, пригнанных на поле боя едва ли не силой (флатоны захватили в заложники десять тысяч их женщин вместе с детьми), во время перепалки между интолами, вождями и военачальниками, никем не замеченные, просто покинули ущелье, предоставив возможность оставшимся «союзникам» самим «вершить справедливость» над авидронами.

Не знал Ибабд и того, что разгромленные вуды после своего бесславного отступления были обидно осмеяны бедлумами. Вуды оскорбились и схватились за оружие. Чтобы не допустить внутренней распри, вожди обоих племен съехались на совет, но только он начался, молодой бедлумский вождь, почувствовав себя униженным, убил предводителя вудов. Между племенами произошла кровопролитная стычка, которую с трудом остановили. Вуды, забрав тело своего вождя и прокляв бедлумов и флатонов, покинули место сражения.

Споры, препирательства, неподчинение, всеобщая неразбериха, переходящая в откровенную измену, — вот что творилось в «союзническом» войске. Если б Ибабд знал, в каком плачевном положении находится противоборствующая армия, он бы немедленно ее атаковал и наверняка бы разгромил. Но осторожный полководец ни о чем не догадывался и, имея, как он полагал, в пять-шесть раз меньше цинитов, чем противник, предпочитал выжидать и обороняться.

К вечеру, однако, атаки «союзников» стали откровенно слабыми, разноплеменные войска уже не в силах были скрывать свою беспомощность. Коловаты, понесшие ранее большие потери, отказывались идти в бой и только ждали момента, чтобы сбежать. Бионридские наемники, которых застращали и вновь погнали на авидронов, подняли бунт, перебили своих военачальников и стали поодиночке и группами разбегаться. Между многими дружественными правителями вдруг возникли неразрешимые противоречия. Всё это уже было трудно скрывать от глаз авидронов, деморализованному войску требовался только последний толчок, чтобы случилось непоправимое.

Наконец Ибабд предпринял контратаку. Его конные силы — две с половиной тысячи средневооруженных воинов и монолитаев, еще не были задействованы и по-прежнему стояли в резерве. Ими-то он и воспользовался, и, неожиданно для всех, сам присоединился к атакующим, встав в центр тяжеловооруженных всадников.

Хлесткая, яростная атака авидронов разрушила единую линию отрядов «союзников». Их строй развалился, возникла сумятица, каждая армия объединилась вокруг своего предводителя и стала сражаться сама за себя.

Отчаяннее всех дрались конные бедлумы. Только им, несмотря на то, что в них ударила тяжеловооруженная конная фаланга, удалось устоять. Первые их шеренги были просто сметены, но последующие ряды сражались самоотверженно. Впрочем, бедлумы, прославленные своим индивидуальным воинским мастерством, не показали сплоченности строя и умения подчиняться жесткой дисциплине. Увлекшись жаркой кровопролитной сечей, они распались на группы, утратили единство, и, в конце концов, их порубили всех до единого.

Мужество проявили не только бедлумы, но больше оказалось тех, кто, испугавшись окружения, попытался отступить, чтобы занять более выгодные позиции. При отходе возникли всеобщая давка, беспорядок, и отступление быстро переросло в бегство. По ущелью метались всадники, давя пеших. Вскоре вся «союзная» армия побежала, бросая оружие, не подчиняясь никому, кроме страха и желания уцелеть. Вышедшая из-под всякого подчинения, обезумевшая разноязыкая толпа рвалась на свободу, вон из ущелья, сметая всё на своем пути: свежие отряды резерва, обозы, палатки с ранеными.

Некоторые правители, бросив свои армии, первыми покинули место сражения. Видя это, еще не вступившие в бой партикулы, способные остановить наступление авидронов, стали разбегаться, бросая свои опозоренные трусостью знамена.

Всё это время ДозирЭ держался рядом с Ибабдом, и несколько раз они, сражаясь бок о бок, наравне подвергались смертельному риску. Когда же бедлумов разбили и авидроны увидели, что противник побежал, Ибабд приказал преследовать «союзников» до полного уничтожения, а сам вернулся назад, чтобы отрядить в погоню дополнительные пешие отряды, позаботиться о раненых и главное — послать голубей в Дати Ассавар и в Грономфу с известием о победе.

Вскоре ДозирЭ вместе с сотней конников ворвался в лагерь «союзников», который они оставили на произвол судьбы. Богатые шатры правителей, колесницы, украшенные золотом и серебром, красивые женщины, многочисленная прислуга, рабы. Всё это мелькало перед глазами молодого человека, разгоряченного схваткой. Люди в ужасе метались по лагерю, молили о пощаде, гибли под ударами копий и мечей.

Идал где-то отстал. ДозирЭ, не дожидаясь его, пытаясь настичь уже не сопротивляющихся врагов, в одиночку выскочил из лагеря с противоположной стороны. Здесь на него напали, но он сумел отбиться от десятка легковооруженных конников, многих из них ранив, а чуть позже их добили подоспевшие циниты Ибабда…

Преследование воинами Кадишской либеры противника длилось четыре дня. Во время погони погибло в два раза больше «союзников», чем во время битвы. Семнадцать тысяч воинов авидроны взяли в плен. Впоследствии среди них обнаружились четыре интола, два инфекта, три десятка вождей и около полутысячи знатнейших.

На второй день преследования ДозирЭ с отрядом конников догнал в редком низкорослом леске группу всадников в богатых одеждах. Уставшие беглецы, увидев, что погоня их настигла и что силы примерно равны, развернули лошадей и двинулись навстречу преследователям. Бой был коротким и жестоким. Вскоре в живых осталось лишь четверо «союзников», и они, окруженные со всех сторон, сбились в группу. Тут-то ДозирЭ и узнал недавнего переговорщика, юного Баготерия. Он выглядел измученным, был в пыли, в крови, тяжело дышал. Под ним был совсем другой конь — грузный, толстоногий, неказистый.

— Твоя жизнь в твоих руках, — сказал ему ДозирЭ. — Или ты отдашь оружие и поедешь с нами, или умрешь.

Баготерий потухшим взглядом посмотрел на ДозирЭ. Он, несомненно, узнал дерзкого авидрона, с которым говорил несколько дней назад, и понуро опустил голову, будто ему стало стыдно за свою недавнюю самоуверенность, которая обернулась таким несчастьем.

— Меня нельзя убивать — я сын интола Галермо, наследник трона, — пробормотал Баготерий, не поднимая глаз.

— Мне безразлично, кто ты такой, — отвечал ему ДозирЭ. — Если ты не сдашься, я просто тебя убью и поеду в свой лагерь пить вино и восславлять Авидронию. И никто меня ни словом не упрекнет. Клянусь!

Баготерий посмотрел на своих соратников. Было ясно: не раз доказывавшие свою верность, они с хладнокровием только ждали приказа — умереть в последней схватке или сдаться. Баготерий крепко выругался и швырнул на землю свою роскошную морскую рапиру…

Около двадцати дней Кадишская либера стояла лагерем в ущелье Кимранов. Пленных и всё добро, захваченное в лагере противника, отправили под усиленной охраной в Панабеон, а четыре тысячи раненых авидронов — в Дати Ассавар. От самой либеры осталось чуть больше половины, и расстроенный этим обстоятельством Ибабд, скрепя сердце, восполнил партикулы обозными и мастеровыми.

Однажды в лагерь вернулся очередной отряд следопытов. Сообщение, которое они принесли, было удручающим: огромная армия флатонов, вслед за «союзниками» обогнувшая Алинойские горы и вошедшая в Междуречье, двинулась к Дати Ассавар. Но не через ущелье Кимранов, а в обход.

Ибабд тут же приказал трубить сбор, и либера ускоренным маршем двинулась в направлении горной крепости.

В двадцати итэмах от Дати Ассавар, недалеко от дороги, там, где вольготно раскинулись огромные погребальные холмы местного дикого племени, Ибабд остановился и велел разбить на самом высоком кургане лагерь и строить укрепления.

Сейчас Ибабда больше всего заботило одно: чтобы гарнизонные отряды, посланные в Дати Ассавар Грономфой, смогли туда попасть до прихода флатонов. Холмистая местность, которую он давно приметил, была наилучшей позицией для наблюдения за обширной территорией и за Путем на Дати Ассавар.

На следующий день следопыты сообщили, что флатоны уже на подходе. Ибабд никак не рассчитывал, что воинам Темного океана удастся так быстро появиться здесь, и его приближенные впервые увидели, как всегда улыбающийся либерий вдруг занервничал.

К полудню пришло сообщение, что авидронские гарнизоны, идущие в Дати Ассавар, приближаются, и эта новость немного успокоила либерия и всё его окружение.

Следующим утром в пределах прямой видимости появились передовые отряды флатонов. Устройство лагеря уже давно закончили, но укрепления возвели только наполовину. Несмотря на это, Ибабд распорядился прекратить работы и всем отрядам занять заранее оговоренные позиции.

Постепенно начал разгораться бой. Флатоны резко отличались от недавних «союзников». Действия их с военной точки зрения были выверены и грамотны. Не напоминали они и тех своих соплеменников, которые штурмовали Дати Ассавар. Скорее всего, здесь наступали отборные силы, отменно подготовленные, прекрасно вооруженные, обладающие богатым опытом сражений и маневров.

Авидроны быстро уразумели, что эти флатоны не собираются без оглядки атаковать, неся большие потери, не будут штурмовать в лоб непреодолимые препятствия и подставляться метательным механизмам. Напротив, воины Темного океана действовали крайне осторожно и непредсказуемо, демонстрируя оторопевшим цинитам либеры абсолютно новую тактику ведения наступательного боя. Об этой тактике много слышали, она давно была известна грономфским военачальникам, но до сих пор к ней относились с сомнением, поскольку никогда не встречались с ней в деле.

Почти все островитяне передвигались на конях и имели, помимо добротного меча и круглого небольшого щита, луки, которыми владели в совершенстве: могли стрелять из любого положения, с самых разных дистанций и били точно в цель, даже если стрелок пускал стрелу из-за спины.

Если возникала необходимость, флатоны быстро спешивались и создавали сообразно ситуации любой пеший строй; если требовалось вновь обратиться в конницу, они своеобразным свистом подзывали своих послушных лошадей — среднего роста, рыжих, с густыми длинными гривами, — вспрыгивали в седла и вот уже неслись во всю мочь, молниеносно атакуя или организованно отступая.

Все их отряды, кроме тяжеловооруженных, могли, рассыпаясь, моментально менять свой строй и порядок и поэтому были почти неуязвимы для метательных механизмов. Рукопашной схватки флатоны старались избегать, часто достигая успеха лишь метательным боем, который вели весьма результативно. Ложное отступление они применяли столь же искусно, как и авидроны: один отряд мог десять раз подряд нападать и отступать, изображая трусливое бегство.

Кадишская либера занимала очень удобную позицию на холмах, защищенную в некоторых местах рвами, небольшими валами, рядами частокола или сомкнутыми повозками. Везде были вырыты и тщательно замаскированы волчьи ямы. На вершинах холмов установили господствовавшие над местностью средние и тяжелые метательные механизмы. Флатоны, однако, быстро разобрались во всех преимуществах и недостатках этой оборонительной системы, стали тягуче обтекать авидронские позиции, «облизывать» их, ища малейшие прорехи в обороне. Они то надвигались, пуская стрелы, то откатывались назад. Такой вялотекущий бой шел до полудня, потом вдруг, сразу в нескольких довольно уязвимых местах, флатоны ударили плотным пешеконным строем, бросившись врукопашную, и едва не прорвали тонкие из-за слишком широкого фронта построения Ибабда.

Получив чувствительный удар и едва его отбив, либерий быстро учел свои ошибки, усилив фланги, а флатоны между тем всё наращивали и наращивали свое давление. Матри-пилоги, которые не могли принести островитянам значительного ущерба из-за их способа ведения боя, в основном занимались наблюдением, облетая окрестности. Вскоре Ибабду донесли, что флатонов не меньше ста тысяч и что Кадишская либера на самом деле всё это время ведет бой лишь с несущественными по численности авангардными отрядами.

Ночью сражение прекратилось, но едва забрезжил рассвет, оно возобновилось с новой силой. Однажды Ибабд выслал в атаку среднюю конницу, но флатоны не приняли вызова, разбежались кто куда и с безопасного расстояния стали обсыпать плотный строй авидронских всадников стрелами. Тут-то и пригодилась тысяча конных лучников Кадишской либеры…

К полудню флатоны опять усилили натиск. Их атаки стали хлесткими, рискованными, и в них уже участвовало не менее десяти тысяч всадников. Ибабду даже показалось, что воины Темного океана знают об авидронском отряде, который спешит в Дати Ассавар. Он поделился сомнениями с ДозирЭ, с которым полюбил переброситься парою слов, но молодой человек лишь пожал плечами: «Они просто дерутся, такова их манера, часть их тактики».

Держаться становилось всё сложнее и сложнее. Численность авидронских воинов всё время уменьшалась, флатоны между тем всё прибывали и прибывали, располагая свои крепкие многочисленные отряды на близлежащих холмах. Они всё время атаковали, словно набегая на авидронов волнами — волна за волной. То и дело где-то возникали яростные стычки, в которых воины Темного океана сражались на равных и мало в чем уступали цинитам Кадишской либеры.

Ибабд лично, вместе со своими телохранителями и небольшим отборным отрядом, бросался то в одну, то в другую схватку, ДозирЭ всегда находился рядом с ним и бился, по обыкновению, со страстью, удачливо.

К вечеру правый фланг авидронов был прорван, а к ночи полностью уничтожен. Ибабд выставил последние резервы и с огромным трудом удержался на старых позициях. Ночью пришло сообщение, что гарнизонные отряды наконец проследовали за спиной Кадишской либеры в сторону Дати Ассавар. Требовалось продержаться до полудня следующего дня, чтобы этот отряд стал недосягаем для флатонов и благополучно прибыл в пункт своего назначения.

Ночь прошла спокойно. Флатоны всё это время роились где-то рядом, что-то кричали, пытались встревожить авидронов, но нападений не совершали, видимо, не имея традиций или надобности воевать ночью.

Утром следующего дня они со всех сторон набросились на истерзанные авидронские позиции. Вскоре правый фланг Кадишской либеры, выбитый из укреплений, чуть отступил. Ибабд, видя, что над всеми его людьми нависла опасность окружения, бросил в бой самый последний резерв — тяжелую конницу. В смертельном бою все эти воины погибли, но нанесли флатонам чувствительный урон и оттянули их силы с правого фланга.

Наступил полдень, и это значило, что Ибабд выполнил то, что ему было поручено. К этому времени его либера была практически наголову разбита. Авидронские военачальники еще надеялись на валилы, которые принесли флатонам больше всего неприятностей: многие из них видели их впервые и поначалу не знали, как с ними сражаться. Но вот они опрокинули набок последнюю валилу — другие уже догорали.

Центр Кадишской либеры держался из последних сил. Вышли из строя все колесницы, от пеших метателей осталось не более тысячи человек, погибли восемь военачальников и две трети всех десятников и сотников. Наконец Ибабд отдал распоряжение поджечь все метательные механизмы, а воздушным шарам велел лететь в Дати Ассавар. На одном из них военачальник мог бы спастись и сам. Так ему многие и предлагали. Но он, не раздумывая, остался вместе со своей гибнущей армией.

Потом Ибабд приказал всем отрядам отступать в сторону лагеря. Как раз в это время флатоны перегруппировывались и на время оставили в покое так долго упорствующих авидронов. Остатки партикул собрались вокруг своих знамен и начали осторожно отходить…

Эта ночь в окруженном флатонами авидронском лагере была для многих цинитов Кадишской либеры, может быть, самой страшной ночью в их жизни. На соседних холмах догорали останки метательных механизмов — гордость Кадишской либеры. Стонали тысячи раненых, свезенных в шатры лекарей. Все вокруг имели жалкий вид: черные от пыли и дыма лица, обожженные, изорванные, окровавленные одежды.

От некогда блестящей двадцатитысячной армии, созданной при личном участии Алеклии, сейчас осталось три тысячи усталых потрепанных воинов. Но они не утратили мужества и достоинства. Несмотря на то, что пришлось спешно отступать, у всех было ощущение, что либера сделала все, что смогла, и никто, никакое, даже самое отчаянное войско не смогло бы сделать большего. Ибабд это понимал, и чувство выполненного долга хотя бы отчасти успокаивало его. Всю ночь он не спал, горько переживая гибель своего великолепнейшего войска, обходил раненых, поддерживая их своим присутствием и своей искренней благодарностью. Многие, в особенности умирающие, смотрели на него, как на родного отца, видя в нем своего последнего утешителя.

Флатоны, казалось, засели у самых стен лагеря, рычали на разные голоса, выли волками, метали зажженные стрелы. С любой сторожевой башни были хорошо видны многочисленные костры флатонов, горящие, казалось, даже у самого горизонта. Два раза к воротам подъезжал переговорщик и на ломаном авидронском предлагал цинитам сдаться, обещая им жизнь.

Поздней ночью Ибабд собрал военный совет, на который пригласил всех выживших военачальников, цинитаев и аймов, а также ДозирЭ и Идала. Все понимали — Кадишская либера окружена, и на спасение нет никаких шансов. Однако большинство авидронов сохраняли спокойствие.

У либеры было три пути: немедленно сдаться в плен, выйти из лагеря и умереть в честном бою или оставаться в лагере, ибо продержаться в нем можно было довольно долго. Первое авидронам претило и всерьез не обсуждалось, второе выглядело довольно глупо, третье сулило лишь какие-то призрачные надежды, но, по сути, не предвещало ничего утешительного, кроме отсроченной гибели.

Пораженные величием и драматизмом момента, высказывались все, горячо поверяя достойному собранию свои мысли. Молодые сотники, пользуясь чаще возвышенным слогом, в большинстве своем ратовали за последний смертельный бой; они говорили, что самоотверженность и героизм, проявленные ими перед смертью, покроют славой имя Кадишской либеры на века, а флатоны с моральной стороны не получат долгожданной победы. Их старшие товарищи, опытные военачальники, не разделяли такой безоглядной пылкости и пытались найти из сложившегося положения хоть какой-то выход. Ибабд внимательно выслушивал всех, тщательно взвешивая любой новый довод, и каждого искренне благодарил за произнесенную речь.

ДозирЭ единственный не был эжином среди присутствующих, к тому же он так устал за эти дни, что плохо понимал, что вообще происходит, и поэтому, когда до него дошла очередь, немного сконфузился, не зная, что добавить к уже произнесеным речам. Однако Идал, чье явное благородство и военная выправка всем внушали уважение, вдруг высказал мысль, которая еще никому не приходила в голову.

— Я более склонен был думать, что самое разумное решение — оставаться в лагере и защищаться. Но таким образом можно продержаться пять, ну десять дней, не больше. Все видели, как воюют флатоны. Между тем Авидрония далеко, от Дати Ассавар помощи ждать не приходится. И тогда я пришел к выводу, что единственный шанс на спасение, пусть ничтожный — это самим с боем прорываться в Дати Ассавар…

Рассудительность грономфского эжина и его завидное хладнокровие произвели на собрание неизгладимое впечатление. Многие присутствующие заметно расстроились, потому что им не пришла на ум эта простая и вместе с тем блестящая мысль. После долгих и довольно бурных обсуждений было решено воспользоваться предложением Идала.

С собой брали только самое необходимое. Бóльшую часть имущества Кадишской либеры: припасы на тридцать дней, метательные снаряды, лагерное имущество, средства для переправы, мастерские, сотни повозок, несколько стенобитных механизмов — всё это решили сжечь, уничтожить или повредить, так, чтобы ничего не досталось врагу. Самая сложная проблема, которая никому не давала покоя, вызывая жестокие нравственные терзания и жгучий стыд за собственные мысли, заключалась в судьбе раненых, которых в лечебнице Кадишской либеры скопилось огромное количество. Ибабд, впрочем, отнесся к этой проблеме как к само собой разумеющейся: раненых, тех, кто не мог идти, погрузили на быстроходные повозки, по шесть человек на каждой, и впрягли в них мохноногих авидронских лошадей тягловой породы.

К утру всё было подготовлено. То, что собирались сжечь, облили дорианским маслом и подожгли; тут же сотни костров, подхваченные теплым задиристым ветерком, гулявшим по холмам, взвились к небу.

Кадишская либера вышла из лагеря, явив флатонам ощетинившийся длинными копьями клин. Спереди и сзади ехали конники, по бокам шли тяжеловооруженные пешие, внутри клина расположились метатели и все вспомогательные отряды. В центре строя двигался обоз с ранеными и самым ценным имуществом, которое не решились оставить. Там же находились знаменосцы, держа над головой гордые знамена партикул и прославленное знамя Кадишской либеры.

Флатоны напали не сразу: видимо, им и в голову не приходило, что авидроны могут решиться на столь безрассудный поступок. Только редкие лучники стали тревожить боевой строй, но сильная ответная стрельба не позволила им слишком приблизиться и нанести либере ощутимый урон. Лишь когда окончательно рассвело, воины Темного океана опомнились и густо окружили авидронов, которые уже успели пройти три итэмы и приближались к Пути на Дати Ассавар.

Островитяне, очевидно, ни в коем случае не хотели допустить, чтобы Кадишская либера пробилась к дороге: плотными отрядами они яростно набрасывались на клин со всех сторон, пытаясь его расчленить. Однако авидроны сражались со всей отчаянностью, на которую были способны, сотни флатонов гибли у ног монолитаев Ибабда, так и не сумев нанести авидронскому строю существенного вреда.

Несколько раз клин останавливался, поскольку на пути вырастали ударные конные отряды противника, но после короткой неистовой рубки авидроны продолжали движение, а рассеченный надвое строй флатонов распадался.

Осознав, что спереди авидронский клин слишком силен, воины Темного океана изменили тактику и стали атаковать сбоку и сзади. Этот прием принес больше пользы, и Ибабд, чтобы его строй не «разорвался», часто вынужден был останавливать либеру и дожидаться, пока немного подтянутся середина и «хвост» клина.

По всей видимости, авидронский строй давно бы прорвали, если бы не местность, которая всеми своими изгибами, овражками и пролесками всячески ему помогала. Флатоны никак не могли приблизиться к клину крупными силами, обойти его, чтобы непробиваемой стеной встать поперек движения, и полностью его окружить. Когда это почти удавалось, авидронов вдруг спасал то какой-нибудь, словно по волшебству, появившийся на пути ручей, то небольшой лесок, который прикрывал их с одного фланга и позволял сосредоточиться на сражении с противоположной стороны.

Иногда флатоны и вовсе пропадали, и тогда движение Кадишской либеры ускорялось. Повозчики стегали лошадей, мастеровые подталкивали повозки, застревающие в болотистой гуще какого-то заливного луга, пешие бежали, поддерживая изнемогающих от усталости или раненых. Тех, кто падал, товарищи пытались поднять или подсадить на и так перегруженные повозки, но часто их затаптывали, или они отставали от строя и тут же доставались следовавшим по пятам флатонам, которые безжалостно с ними расправлялись.

Наконец авидроны достигли дороги, которая широкой прямой линией пробивалась сквозь густой лес, устремляясь к Дати Ассавар. Вдохновленный Ибабд образовал колонну с мощным конным авангардом, крепким арьергардом и легковооруженным боковым охранением. Повозки встали на твердую поверхность и споро покатились навстречу спасенью. Сзади наседали флатоны, бой не угасал ни на мгновение, но спереди дорога была пуста, и Ибабд, всё время находившийся в центре передовых построений, вынужден был то и дело придерживать лошадь, чтобы не растянуть колонну.

Счастье казалось совсем близким: до полудня на пути не встретили ни одного флатона, только постоянно приходилось направлять подкрепления замыкающим, несшим большие потери. Но вот послышался грохот сотен копыт, и на возвышенности, куда поднималась дорога, показались черные точки, множество точек, сливающихся в одну темную массу. То был крупный конный отряд флатонов, закованных в доспехи.

К этому времени авангард авидронов состоял примерно из семисот всадников. В него входили остатки тяжеловооруженной конницы, телохранители Ибабда и его порученцы, некоторые сотники и десятники, а также сам Ибабд, ДозирЭ и инициатор этого похода, уже дважды легко раненный Идал. Был здесь также и Кирикиль, который, конечно, мог бы находиться и в обозе, где было на первый взгляд безопасней, но яриадец расчетливо смекнул, что больше шансов выжить в авангарде, в особенности если не отставать от, казалось, заговоренного ДозирЭ…

Была уже глубокая ночь, когда авидроны увидели вдалеке под яркой Хомеей всполохи огней и высокие, как горы, очертания внутренней стены Дати Ассавар. От всей Кадишской либеры теперь оставалось не более тысячи человек, почти все раненые, даже Ибабд. Вспомогательных отрядов к этому времени уже не существовало. Большую часть повозок оставили на дороге из-за павших лошадей или их отбили флатоны, многие тяжелораненые попали в руки врагов. При этом все-таки сохранили все знамена и казну либеры.

Все говорило о том, что воины Темного океана уже достигли внутренней стены и не позволят спасающемуся авидронскому отряду так просто прорваться в крепость. В этот решающий момент Ибабд остановился, чтобы собрать все силы в один кулак, и, сделав это, произнес перед цинитами пылкую речь, которая взволновала всех до слез.

Вскоре очередной отряд флатонов накинулся на остатки Кадишской либеры. В темноте всё быстро перемешалось, довольно долго шла ожесточенная рукопашная схватка, в которой разъяренные авидроны постепенно начали брать верх над островитянами.

ДозирЭ, который за всё это время не получил ни одной царапины, будто его действительно охраняли высшие силы, сражался с таким самозабвением, что флатоны десятками гибли от его руки и, в конце концов, стали объезжать его стороной. Он бросался один против пятерых и легко обращал их в бегство. Он сломал два копья, поменял два щита, только один его удивительный меч оставался цел и невредим, легко разрубая любой толщины металл, будь то шлем, панцирь или конский наголовник. Несколько юрких стрел попали в него, но крепкие тяжелые доспехи спасли воина от смертельного ранения. И всё же, как ни захватывал ДозирЭ бой, он старался не удаляться от Ибабда, жизнь которого была самой ценной из жизней всех авидронов, еще остававшихся в живых.

После тяжелого побоища флатонов отбросили, потеряв больше половины людей, но тут сбоку ударил еще один отряд, и несколько его копьеносцев прорвались в центр авидронских построений. Не успел ДозирЭ оглянуться, как один из воинов Темного океана двинулся на Ибабда и с ходу проткнул его насквозь своим длинным копьем. Либерий с удивленной улыбкой посмотрел на своего убийцу и выронил меч. Флатона тут же изрубили в куски, а ДозирЭ успел поддержать потерявшее равновесие тело военачальника.

Копьеносцев разбили, но авидроны, потрясенные случившимся, долго не могли двинуться с места. Либерий еще дышал, но рана была ужасной, и никто не верил, что он выживет. Наконец оставшийся в живых партикулис повел остатки авидронских отрядов к Дати Ассавар, и вскоре из-за горы показалась величественная авидронская твердыня.

Внутреннюю стену крепости, действительно, уже осадили, но флатонов здесь было еще мало: виднелись только легкие передовые отряды.

ДозирЭ ехал рядом с повозкой, на которой лежал Ибабд, он видел, как либерий открывает глаза, пробует что-то сказать или приказать, но не может издать ни звука и бессильно запрокидывает голову, верно, теряя на мгновение сознание. В очередной раз, когда Ибабд зашевелил губами и даже приподнял руку, пытаясь привлечь внимание, ДозирЭ велел повозчику остановиться, спешился и наклонился к либерию.

— Передайте Алеклии, — едва расслышал молодой человек, — что я сделал все, что мог. Флатоны сильны, но Авидрония, без всякого сомнения, одержит победу!

С этими словами он испустил дух.

Последние шаги к воротам Дати Ассавар дались особенно тяжело. Флатоны уже не приближались, но густо метали стрелы, и многие из цинитов Кадишской либеры погибли именно здесь. Со стен крепости в сторону воинов Темного океана выпускались тучи стрел и множество метательных снарядов, а вскоре ворота открылись, и из крепости выехал крупный конный отряд гарнизонных цинитов. Флатоны, не дожидаясь нападения, развернули коней и отъехали на безопасное расстояние.

Последний рывок — и израненная, поредевшая, истерзанная до неузнаваемости колонна вошла в крепость. Около четырехсот человек, едва живых, но гордо окружающих знаменосцев со спасенными трепещущими на ветру знаменами, — вот все, что осталось от героической Кадишской либеры.

Глава 55. Бион

Высадка флатонов на континент произвела на жителей Авидронии самое тягостное впечатление. В Грономфе, Тафрусе, Бидуни, Дежме, Харве, Сактафоке и других городах народ гудел, как в пчелином улье. Каждый день на площадях собирались гигантские толпы, слушали тхелосов, спорили друг с другом, не расходились до ночи. Несмотря на основательные и продолжительные приготовления к войне с Фатахиллой, никто не верил, что это когда-нибудь произойдет. Но сначала пришла весть о том, что в проливе Артанела разбит авидронский флот, потом сообщили о высадке воинов Темного океана в заливе Обезьян, и, в конце концов, по всей Авидронии за несколько дней, из уст в уста, пронеслась самая ужасная весть, которую только можно представить: Дати Ассавар в осаде.

Вскоре в Авидронию с победой вернулся Алеклия, приведя с собой большую часть партикул, которые сражались в Иргаме. Закончилась многолетняя война, Масилумус пал, иргамы приняли все условия мира, несмотря на то, что они были безжалостны и унизительны. Правда, Берктоль не признал подписанный мирный договор, но Божественный, в свою очередь, не признавал сам Берктоль.

Начались многодневные победные торжества, однако известие о том, что флатоны уже в Междуречье, омрачило настроение празднующих. Ужасные островитяне скоро могут оказаться в непосредственной близости от авидронских границ! Эта мысль ни днем, ни ночью не давала покоя ни одному жителю страны.

Празднества закончили раньше положенного времени, и Инфект стал готовиться к новой войне. Прежде всего, он собрал огромный флот, который, после сражения с лимскими пиратами и шторма в море Радости, не только полностью восстановили, но и значительно улучшили. Так, вместо четырех флурен-вискост в армадах теперь насчитывалось около двадцати этих мощных великолепных кораблей, построенных на грономфских верфях, в четыре раза больше спустили на воду быстроходных флурен, вдвое было увеличено количество вспомогательных судов, в частности таранных и сторожевых галер. Вскоре Алеклия послал флот в пролив Артанела, наказав флотоводцам уничтожить корабли Фатахиллы и всячески препятствовать переправе флатонов на континент.

После этого Божественный взялся за укрепление Великой Подковы и усиление армии Вораджа, которая сейчас стояла лагерем в центральной части Междуречья, прямо на предполагаемом пути движения орд флатонов. Правитель довел численность этой армии до двухсот пятидесяти тысяч. Теперь в одной только коннице насчитывалось девяносто тысяч всадников. Ворадж должен был противодействовать продвижению флатонов, но всё же без нужды партикулами не рисковать. Ему предписывалось отступать перед превосходящими силами противника — в общем, во что бы то ни стало сохранить армию. Положение Вораджа и его войска, положение гарнизонов всех крепостей и цитаделей, которые ему подчинялись, очень сильно ослабляли маллы, находившиеся у полководца в тылу. Они то и дело бунтовали, нападали на лагеря, поселения, военные обозы, участки Великой Подковы. Путь на Дати Ассавар, когда-то столь надежный, являвшийся верным проводником авидронского влияния в Междуречье, стал очень опасным для постоянных сообщений, особенно военных. В конце концов маллы окончательно вышли из-под контроля и вскоре напали на богатый Карле Ролси, перебив местный гарнизон и часть жителей авидронского происхождения. Инфект возмутился и немедленно послал в Малльские горы отборные отряды общей численностью восемьдесят тысяч человек, призванные усмирить дикарей. Не прошло и месяца, как Путь на Дати Ассавар очистили от бесчинствующих разбойников, а полусожженный Карле Ролси возвратили Авидронии. Маллы спрятались в горах, но продолжали вести себя враждебно, угрожая нападением на саму Авидронию. Мстить горцам времени не было, но, взбешенный подлыми поступками бывших союзников, Божественный поклялся, что при первой возможности заставит маллов горько пожалеть о своем предательстве.

В то же самое время по всей Авидронии шло формирование новых партикул. Строились новые военные лагеря и казармы, в мастерских, выполняющих заказы военных росторов, не останавливалась работа по изготовлению самого разнообразного оружия. Молодые люди со всех концов страны устремились в ближайшие казармы, бросив свои мирные, теперь никому не нужные занятия. Однако авидронские военачальники не изменили подхода к подготовке новобранцев. В отряды зачислялись только обучавшиеся в военных ходессах и прошедшие Испытание на цинита. Остальных записывали в гарнизоны городов или ополчения и до поры отпускали.

По всей Авидронии строились укрепления, возводились новые крепости, перестраивались старые. Только за последнее время изготовили около десяти тысяч метательных механизмов, которые разместили на стенах авидронских городов, и прежде всего — Грономфы. В самих городах создавались огромные запасы провизии и метательных снарядов. В глухих лесах, в болотистых и труднодоступных горных местностях, вдали от дорог закладывались тайные лагеря. Здесь уставшие авидронские воины смогли бы найти все, что нужно для полного восстановления сил. Если флатонам удастся разбить главные авидронские армии, они столкнутся с не менее грозной силой — многочисленными и неуловимыми «лесными отрядами».

Бремя расходов, которое в эти дни легло на авидронскую казну, было чудовищным. За два последних месяца Дворцовый Комплекс истратил на подготовку к новой войне более полутора миллионов золотых берктолей, и это было только начало. В связи с этим Совет Пятидесяти Друзей во главе с Провтавтхом рекомендовал Инфекту вновь ввести подати. Алеклия не внял совету мудрецов — он посчитал, что Авидрония и так достаточно богата и не нуждается в возвращении к поборам, с которыми когда-то с таким трудом удалось покончить. Даже если не брать во внимание копи Радэя, где скопилось богатств на общую сумму в четырнадцать миллионов берктолей, казна в настоящий момент имеет поступления, втрое превышающие обычные, в особенности благодаря продаже иргамовских рабов, которых, согласно заключенному с Хаврушем договору, передали Авидронии уже более трех миллионов.

Несмотря на все доводы Алеклии, Совет Пятидесяти настаивал. Тогда Инфект обратился к народным собраниям — вечным противникам любых поборов. Вскоре в Грономфе собрался Круг Ресторий, на который съехались представители белитов со всей страны. Высшее собрание, куда Божественного по традиции не приглашали, заседало два дня. Было высказано великое множество суждений, некоторые из них оказались довольно нелепыми, унизительными для гордых авидронов и всерьез не обсуждались. Так, один из посланников предложил низложить Инфекта Алеклию и избрать нового правителя, другой считал, что с флатонами вообще не стоит воевать, поскольку эта война приведет лишь к полному истощению Авидронии и разгрому всех ее армий. От Фатахиллы надо просто откупиться: предложить ему, допустим, пять миллионов берктолей и несколько миллионов рабов.

Наконец Круг Ресторий разъехался, а в Дворцовый Комплекс явился посыльный с драгоценным онисом в руках. Представители народных собраний предписывали правителю назначить особые «военные» подати, а также, в связи с недостатком людских резервов, издать указ о разрешении набирать в партикулы не только белитов, но и мусаков.

В тот же день Божественный имел долгий разговор с Провтавтхом, который, едва не плача, умолял своего повелителя немедленно исполнить все требования Ресторий. Однако Алеклия, после тяжелых раздумий, впервые за всё время своего правления, решил ослушаться Круга Ресторий, и подати в стране так и не ввели. Он лишь повелел со всех мусаков, вне зависимости от пола и возраста, взимать годовую плату, размер которой определил в один инфект. В стране, по подсчетам регистраторов, проживало около семи миллионов неграждан Авидронии, таким образом, этот сбор должен был ежегодно приносить в казну около семисот тысяч берктолей. Кроме этого, Инфект категорически воспротивился решению принимать мусаков в боевые партикулы, опасаясь резкого ослабления боевой мощи своих армий, но тут же издал указ о позволении набирать неграждан в пограничные отряды, которые, исходя из обстановки, необходимо было немедленно увеличить где вдвое, где втрое, где вчетверо. Таким образом, по линии всех рубежей Авидронии, включая новые «иргамовские» границы, вскоре было размещено множество новых отрядов общей численностью до двухсот тысяч человек.

Узнав о непослушании Инфекта, народные собрания заволновались и было решили созвать новый Круг Ресторий, где речь действительно могла зайти о низложении Алеклии. Но тут непокорный правитель совершил хитроумный маневр, страсти тут же улеглись, и даже самые ярые противники Инфекта на время смирились, затаив обиду. Дело в том, что Божественный повелел во всех храмах Инфекта установить специальные чаши для пожертвований и при этом громогласно призвал всех авидронов, вне зависимости от их происхождения, принять посильное участие в разгроме «черных полчищ» Фатахиллы.

За первые несколько месяцев собрали свыше миллиона берктолей. Никто не ожидал ничего подобного. Бедняки несли в храм последние монеты, припрятанные на черный день, богачи забирали свои вложения из Денежных приходов, продавали дворцы и землевладения. Каждый житель страны старался чем-то помочь армии. Был случай, когда в один их храмов явился знаменитый вор, который обчищал дворцы и которого никто не мог поймать, и пожертвовал Авидронии все, что ухитрился заработать за последний год. Его схватили, но, благодаря своему поступку, он отделался лишь малой ристопией. Народ, давно освобожденный от податей и изрядно разбогатевший, сам добровольно расставался с частью своих доходов. Вся Авидрония узнала о том, что известный эжин Безиндоф Сактафокский, один из самых богатых граждан страны, продал всё свое родовое имущество и пожертвовал на армию в общей сложности сто двадцать тысяч берктолей, оставив себе лишь несколько золотых, чтобы не умереть с голоду. Ему, как, впрочем, и многим другим, на площади Радэя установили памятник.

Вскоре пришло ошеломительное известие о том, что Кадишская либера разгромила стотысячную армию союзников Фатахиллы и что еще в одной битве, уже с самими флатонами, почти все циниты либеры вместе со своим военачальником погибли, но сражались так отчаянно, что погубили не менее двадцати пяти тысяч воинов Темного океана. Либерию Ибабду тоже установили памятник, и он был всенародно провозглашен «Героем на века».

Постепенно уныние и страх, охватившие умы авидронов, сменились необычайным воодушевлением. Готовясь к страшным сражениям, Авидрония крепила свой дух в решимости идти до конца. На улицах пели гимны, плясали вокруг высоких костров. Тхелосы на площадях призывали граждан набираться мужества. Многие виночерпни и кратемарьи бесплатно угощали людей вином. Каждый авидронский юноша, испытывая необыкновенную гордость за свою страну, больше всего на свете хотел стать цинитом и мечтал обязательно умереть в бою. Военные ходессы каждый день подвергались штурмам, казармы для новобранцев требовалось самым решительным образом защищать, ибо день и ночь они осаждались безусыми юнцами.

Авидрония была готова сражаться и остановить ужасное нашествие.

Дати Ассавар уже давно находилась в осаде, но флатоны более не предпринимали штурмов и сами держались на безопасном расстоянии от ее стен. По сведениям, которые предоставили Вишневые плащи, с обеих сторон крепости авидронам противостояло около шестисот тысяч островитян и их союзников. Весь гарнизон разбили на три стражи. Отряды по очереди поднимались на стены и стерегли вверенные им рубежи. Все попытки воинов Темного океана совершить внезапное нападение пресекались бдительными защитниками.

Ибабда и умерших от ран воинов Кадишской либеры торжественно сожгли на местной могильне, а на следующий день всем выжившим участникам похода в ущелье Кимранов повязали сразу по два белых платка и наградили специально отлитыми золотыми фалерами.

Раны Идала оказались, к счастью, не тяжелыми, и вскоре он покинул лечебницу и присоединился к ДозирЭ. Однажды вечером друзья в сопровождении чем-то очень недовольного Кирикиля поднялись на внешнюю стену Дати Ассавар, чтобы как-то убить время, а заодно обсудить животрепещущий вопрос: как бы им поскорее выбраться из крепости и вернуться в Грономфу? Идал ни словом не обмолвился о том, что по вине приятеля до сих пор находится здесь, вдали от родины и вдали от тех мест, где имеет торговые интересы. Вот уже много дней он не имел сведений ни об Арпаде, ни о своих многочисленных лавках, хранилищах и кратемарьях. Известно было только, что некоторое время назад маллы напали на Карле Ролси и частично его сожгли, но через несколько триад авидроны вернули себе поселение, а крепко побитые отряды дикарей загнали в горы. ДозирЭ чувствовал свою вину перед Идалом и пытался что-нибудь придумать.

Стоя на вершине стены, друзья с любопытством разглядывали лагерь флатонов, который за последние дни претерпел значительные изменения. Дело в том, что дней десять назад авидроны, заметив, что стоянка противника плохо защищена и едва ли охраняется (флатоны были слишком уверены в своем превосходстве), совершили дерзкую ночную вылазку, в которой в том числе участвовал и ДозирЭ. Пять тысяч пеших и конных авидронов, соблюдая крайнюю осторожность, выдвинулись из крепости, воспользовавшись особым потайным ходом, незаметно подобрались к лагерю противника и ударили сразу с трех сторон. Бой был долгим и очень жарким, застигнутых врасплох флатонов и их союзников охватила паника, и воины Инфекта длительное время безнаказанно убивали их — сонных, ничего не понимающих, безоружных. Только когда появились отборные отряды флатонов, разбившие стоянку поодаль от основного лагеря, нападавшие отступили, уведя с собой две тысячи пленных. Авидроны лишились всего пятисот человек, но причинили противнику громадный ущерб. Говорят, что в ту памятную ночь воины Темного океана потеряли не менее тридцати тысяч воинов. Все участники вылазки получили по белому платку, а взбешенные флатоны казнили около двухсот своих военачальников и принялись укреплять лагерь, начав с защитного рва и вала.

Идал внимательно оглядывал оборонительные рубежи островитян, оценивая преимущества и недостатки их сооружений. ДозирЭ отвечал невпопад, было заметно, что он витает в каких-то дальних далях, находящихся за тысячи итэм от этого места. Кирикиль же стоял чуть поодаль, лицо его было осунувшимся, а взгляд — тоскливым. Скорее всего, на его настроение повлияли введенные с недавнего времени в крепости строгие ограничения на расход еды и вина, которые коснулись прежде всего всех слуг неавидронского происхождения. Кроме того, из Грономфы дошли вести о новых податях, которыми будут облагаться мусаки. Всё это, а также безвыходность осадного положения, печалило яриадца. Отвернувшись от ДозирЭ и Идала, будто опасаясь, что рэмы смогут прочитать его мысли по глазам, он думал о процветающем городе Зероде с его щедрыми, великодушными хозяевами, думал об изобилии на тамошних пирах, о маленькой танцовщице, с которой провел несколько жарких ночей и которую внезапно покинул, так и не попрощавшись. Терпкое молодое вино, сочный кусок мяса, долгий послеобеденный сон — вот что он потерял, отказавшись служить Медноголовому. Кирикиль не знал, что в городе Зерода уже несколько дней стоят флатоны, бесцеремонно обосновавшись в пышных дворцах и просторных жилищах, которые они же и разграбили. Зерод Восьмой, дабы спасти от разрушения свой город, покорился ужасному Фатахилле, став частью Интолий флатонов, и, подчиняясь подписанному договору, заставил бесстрашного Гермена и всех его наемников вступить в армию воинов Темного океана…

Вдруг ДозирЭ вздрогнул, взмахнул руками и воскликнул:

— Гаронны, он в Бионе!

— Кто? — перепугался Идал.

— Бредерой. Как я сразу не догадался!

Эжин и яриадец изумленно посмотрели на молодого человека в ожидании объяснений. ДозирЭ не заставил долго себя ждать.

— Последний раз малла видели в городе Тэллис, который недалеко отсюда, — сообщил он. — От него расходятся три пути. В Дати Ассавар его не оказалось. К коловатам он вряд ли бы поехал: они не любят маллов. Следовательно, Бредерой направился в сторону Бионриды.

Лукаво улыбнувшись, ДозирЭ замолчал, предоставив слушателям возможность самим завершить логическую цепочку. Однако Кирикиль лишь засунул палец в нос, давая понять, что вообще не склонен к каким-либо размышлениям, тем более что это и не его дело, а Идал нахмурил брови, тщетно пытаясь что-то сообразить, но вскоре прикусил губу и в бессилии развел руками.

— Вспомни, рэм, куда Бредерой отправил свои деньги, вырученные в сделке с оружием, — подсказал ДозирЭ эжину и сам ответил: — В Бион — столицу Бионриды. В тот самый город, мимо которого мы проплывали во время великого морского похода Божественного. Вполне возможно, что мнимый вождь давно готовил для себя безопасное место, где хотел, без риска быть узнанным, провести в покое и усладах остаток дней. В этом отношении лучше Бионриды места не найти…

В добавление к сказанному ДозирЭ выложил еще массу доводов в пользу того, что Бредерой укрылся в Бионе; Идал внимательно выслушал друга и согласился с ним.

На следующий день, едва только забрезжил рассвет, молодой человек направился к Вишневым плащам и попросил помощи. Он сообщил, что в интересах Авидронии и во исполнение распоряжений Круглого Дома ему требуется срочно покинуть Дати Ассавар и любым способом попасть в Бионриду.

В ответ ему сначала рассмеялись, однако потом, когда ДозирЭ проявил напористость и даже стал угрожать гневом самых высоких военачальников Круглого Дома, крепко задумались.

Прошло два дня. Однажды ближе к вечеру ДозирЭ сообщили, что завтра пополудни его будет ждать воздушный шар, который, если ветер поспособствует успеху мероприятия, доставит его в нужное место. Воин поспешил обрадовать Идала, и друзья, при помощи необычайно воодушевившегося Кирикиля, взялись за сборы.

Днем позже, в условленное время, сотника Вишневых плащей и его сопровождающих действительно поджидала изготовленная к полету морская матри-пилога. Помимо трех цинитов-воздухоплавателей, а также ДозирЭ, Идала и Кирикиля, в корзину воздушного шара забрался еще и проводник из местных, который хорошо знал Алинойские горы и предгорья.

Полет несколько раз откладывали из-за погоды, но вот ветер переменился, мастеровые обрубили канаты, и матри-пилога взвилась вверх, едва не достав до голубовато-молочной дымки, затянувшей небосвод. Здесь изумленным наблюдателям открылись невиданные просторы Алинойских гор, посреди которых этаким крепко сбитым исполином стояла Дати Ассавар. ДозирЭ и Идал были потрясены и не могли отвести восхищенных взоров от этого зрелища, только несчастный Кирикиль, впервые оказавшийся на летящем воздушном шаре, неосмотрительно выглянул наружу и тут, дико вскрикнув, рухнул в ужасе на дно корзины и стал сбивчиво произносить яриадские молитвы. Вскоре его желудок извергнул всё свое содержимое, и он немного успокоился.

Циниты-воздухоплаватели ловко управлялись с парусами, строго придерживаясь нужного направления. Внизу проплывали гордые заснеженные вершины, горные хребты и нагромождения скал, иссеченные извилистыми ущельями. Вся местность была безлюдна и безжизненна, только иногда встречались узкие долины, поросшие пышной яркой растительностью. Время от времени попадались небольшие авидронские заставы, расположенные в самых труднодоступных местах, чаще всего на отвесных скалах.

Через некоторое время воздушный шар оказался у невероятных размеров горы, вершина которой была сокрыта густой синеватой облачностью. Выше шар уже не мог подняться, и воинам матри-пилоги только и оставалось, что, используя все свои умения, лавировать, дабы не врезаться в какую-нибудь каменную глыбу. Вскоре ДозирЭ заметил далеко внизу, под самой корзиной, довольно многочисленный отряд, передвигающийся по плоскому склону, — тысяч десять человек и не меньше двух тысяч навьюченных лошадей. Это были флатоны: их несложно было распознать благодаря характерной одежде и запоминающимся головным уборам.

— Несомненно, это посланники Фатахиллы, и они пытаются нащупать новые подходы к Дати Ассавар, — решил Идал.

— Выбранный ими путь вряд ли приведет к заветной цели, и мы это знаем, — отвечал ДозирЭ. — Однако было бы неплохо, если бы мы смогли сообщить об увиденном в крепость.

На воздушном шаре была клетка с почтовыми голубями, выращенными в Дати Ассавар, и один из цинитов-воздухоплавателей быстро составил сообщение и отправил его при помощи одной из птиц. Брошенный голубь камнем пошел вниз, но затем опомнился, расправил крылья и взмыл вверх, оставив далеко под собой матри-пилогу. Он сделал над воздушным шаром несколько кругов, видимо, осматриваясь, потом скользнул в сторону и через мгновение скрылся из виду.

Вскоре флатоны заметили матри-пилогу, остановились в замешательстве, долго между собою переговаривались и затем выпустили в нее сотни стрел. Однако все их попытки оказались тщетны: авидроны находились на недосягаемой высоте.

К вечеру паруса матри-пилоги поймали попутный ветер, и скорость движения возросла в несколько раз.

Заметно похолодало, и все, кто находились в корзине, закутались с головой в особые меховые плащи…

Месяцем позже, прохладным безветренным днем, ближе к полудню, ДозирЭ и Идал взошли на паром, который должен был пересечь правый рукав Анконы и доставить друзей на остров, в славный Бион — столицу Бионриды. Вслед за ними, ведя за поводья трех с виду невзрачных лошадей, последовал Кирикиль, грозным окриком отогнав с пути замешкавшихся гребцов. Предприимчивый паромщик, увидя путешественников, хоть и покрытых с ног до головы пылью, но одетых дорого и изящно, имеющих благородные лица, решил, что удача наконец повернулась к нему лицом и что его наниматели — люди весьма и весьма знатные. Он запросил за переправу очень высокую цену. ДозирЭ рассеянно полез в кошель, чтобы расплатиться с бионридом. Однако в то же мгновение к паромщику подскочил Кирикиль и ловким движением приставил к его горлу острие морской рапиры.

— Не ошибся ли ты, паромщик, с ценой? Сдается мне, что за эти деньги можно доставить на тот берег целое стадо быков или большой воинский отряд. Ведь так, гнусный мошенник?

Гребцы парома бросились было хозяину на помощь, но ДозирЭ решительно шагнул им навстречу и предостерегающе взялся за рукоять своего ужасного меча. Бионриды в замешательстве остановились.

Почувствовав чуть ниже подбородка смертельный холод стали, паромщик заметно струсил и немедленно согласился с яриадцем:

— Прости меня, славный храбрец! Я действительно хватил лишку. Но не ради себя старался. Жена и девять детишек давно уже не видели на столе ничего, кроме рисовой болтанки, да и лачуга моя перекосилась, вот-вот рухнет нам на головы.

— Зачем же ты столько детей наделал, если не можешь их прокормить? — возмутился Кирикиль.

— Я всю жизнь занимался тем, что перевозил людей с одного берега на другой. И неплохо зарабатывал — семья моя всегда жила в сытости и достатке. Но в этот год от моего парома нет совершенно никакого толку — слишком много развелось здесь таких же, как я. Посмотри!

И паромщик показал рукой на реку. Действительно, помимо рыбачьих барков, по Анконе туда и сюда сновали сотни паромов, бесчисленное количество лодочек и крупных лодок, заполненных разным людом и груженных всяким товаром. Еще больше паромов и лодок стояло у берегов в ожидании найма.

Перепалку прервал флегматичный Идал, жестом показав Кирикилю, чтобы тот убрал оружие. Сунув пальцы в кошель, подвязанный к поясу, эжин достал несколько мелких монет и кинул хозяину парома. Плата оказалась значительно меньшей, чем бионрид запросил вначале, но существенно большей, чем стоила переправа трех человек и трех лошадей. Покосившись на обидчика, который с сожалением скрыл в ножнах свой длинный и острый клинок, паромщик благодарно поклонился Идалу и приказал мальчишке-помощнику немедленно отчаливать…

Вскоре ДозирЭ, Идал и Кирикиль были уже в Бионе. Огромный густонаселенный город встретил уставших путников невообразимым шумом и головокружительной людской толчеей. Десятки улиц и улочек путались под ногами, кружили, ловко изворачивались, заманивали в тупики и подворотни, внезапно сходились в одном узком пространстве, образуя что-то вроде площади, а потом опять хаотично расходились, вновь вовлекая путников в кажущееся бесконечным путешествие по древнему городу.

Тысячи разноязычных людей двигались в плотных, часто пересекающихся потоках. Мужчины, женщины, дети, почти черные дикари-островитяне и светлокожие горожане, рабы в ошейниках и свободные граждане в белоснежных одеждах, великаны и карлики, богачи и нищие… Многие в руках несли тяжелую поклажу, некоторые восседали на лошадях, бесцеремонно прокладывая себе дорогу плетью, других несли в огромных носилках, окруженных телохранителями.

Бион резко отличался от Грономфы — авидроны это сразу заметили. Всё здесь смешалось самым причудливым образом: роскошные дворцы соседствовали с жилищами бедняков, сияющие голубые храмы — со зловонными мусорными кучами, мраморные торговые форумы — с грязными забитыми товаром лавками.

Попрошаек, воришек и мошенников кругом сновало столько, что из них можно было составить целую армию. Удручало и то, что на всех углах пестрели особого покроя плавы люцей из акелин.

ДозирЭ с трудом сдерживал раздражение, а Идал лишь хмурился; оба желали как можно скорее добраться до кратемарьи, которую им присоветовал встречный торговец-авидрон. Зато Кирикиль ехал с разинутым ртом, то восхищаясь, то возмущаясь и грозя кому-то кулаком, то недвусмысленно подмигивая понравившейся ему красотке.

Войдя в просторную кратемарью, окруженную прелестным садом с фонтанами и состоящую из великолепных полуоткрытых зал для трапез и отдохновенья, друзья истребовали себе самые лучшие покои. Хозяин заведения оказался авидроном и, признав во всадниках знатных соплеменников, принял их необычайно радушно и отрядил прислуживать желанным постояльцам добрый десяток рабов. Даже Кирикиль не был обделен вниманием этих проворных вышколенных слуг: благодаря надменному виду яриадца его приняли, по меньшей мере, за распорядителя вельможных мужей и отнеслись к нему с такой же обходительностью, которая была проявлена и к его хозяевам.

ДозирЭ и Идалу потребовалось три дня, чтобы полностью восстановить силы. Даже не верилось, что долгое, изнурительное и крайне опасное путешествие позади. Позади трехдневный перелет на воздушном шаре, и длинные переходы, и преодоления многочисленных рек. Уже успели позабыться голод, жажда и тучи кровожадных москитов. Небылицей казались теперь стычки с местными дикарями, в одной из которых был убит проводник, так что путники, к своему ужасу, остались совершенно одни, не дойдя не то что до Бионриды, а даже до моря Кафков — застряв где-то посреди болотистых недружелюбных джунглей, кишащих всякими злобными тварями. Осажденная же несметными полчищами флатонов Дати Ассавар вспоминалась и вовсе как дурной сон. Всё было быстро забыто благодаря благотворному жару местных купален и утонченным яствам, которые подавались знатным постояльцам по первому требованию и в необычайных количествах.

Наконец, впервые за время пребывания в Бионе, ДозирЭ пришла в голову мысль о Бредерое, и, вспомнив о нем, он сразу помчался в центр города искать его следы. Рассчитывая сравнительно легко обнаружить что-либо, что указывало бы на местонахождение бывшего малльского вождя, молодой человек быстро убедился, что Бион — не Карле Ролси и что среди миллионов людей и тысяч строений вот так вот, наскоком, невозможно никого отыскать.

На следующий день к ДозирЭ присоединился Идал. До позднего вечера друзья бродили по улицам, присматривались к людям, заворачивали в кратемарьи и виночерпни, расспрашивали слуг, обходили рынки и торговые форумы. Но и эти поиски не увенчались успехом.

ДозирЭ совсем было отчаялся, но тут вспомнил о «бионридской партикуле» — множестве тайных лазутчиков Круглого Дома, обосновавшихся в Бионе. Вот кто ему наверняка поможет! Он не знал, как их обнаружить: покидая Дати Ассавар, молодой человек не удосужился поинтересоваться у Вишневых, как с ними связаться, и теперь, проклиная себя за беспечность и самонадеянность, тщетно силился что-либо вспомнить или придумать.

Удача пришла с той стороны, откуда ДозирЭ ее никак не ждал. Хозяин кратемарьи, авидрон по происхождению по имени Кнуисик Доляру, всё время внимательно прислушивался к разговорам новых постояльцев. Однажды он вошел в покои молодого человека, когда тот был один, плотно прикрыл за собою дверь и обратился к нему, говоря почти шепотом:

— Я вижу, доблестный рэм, что не собственная прихоть привела тебя в этот город. Я нижайше молю прощения за недопустимое для радушного хозяина поведение, но я слышал ваш разговор, где речь шла о каком-то поручении Круглого Дома…

Услышав последнее, ДозирЭ вздрогнул от неожиданности, замер на мгновение, но тут же взял себя в руки, стараясь выглядеть безучастным.

— Какое поручение, какой Круглый Дом? — пожал он плечами и продолжал раздраженным тоном: — Как мог ты подслушивать наши разговоры? Разве за это мы платим тебе чистым золотом?

— Внемли, мой дорогой гость. Я понимаю твое смущение, — придвинулся поближе Кнуисик Доляру. — Но поверь мне, я твой друг, и мне ты можешь довериться, как родному отцу. Как только я тебя увидел, я сразу понял, кто передо мной. Походка, выправка, острый взгляд. Глаз у меня ох как наметан! А друг твой, несомненно, родовитый грономфский эжин. И тогда я спросил себя: что делают в Бионе крайне озабоченный авидронский воин и грономфский эжин с кошелями, полными золота? В то время, когда флатоны высадились на материк, когда война охватила уже всё Междуречье и грозит распространиться по всему континенту? И я ответил сам себе: они выполняют важнейшее поручение Дворцового Комплекса… Ты носишь вишневый плащ, ведь так?

ДозирЭ молчал, собираясь с мыслями. Меж тем хозяин кратемарьи отлучился и вернулся с небольшим жезлом, в точности таким, какие использовали в Круглом Доме. Он привел в действие потайной замок и извлек на свет тонкий онис…

ДозирЭ получил исчерпывающие доказательства принадлежности Кнуисика Доляру к Вишневой армии и, пораженный подобным стечением обстоятельств, невероятной удачей, которая без всяких усилий сама шла в руки, отбросив всякую подозрительность, открылся хозяину кратемарьи. Тот внимательно выслушал молодого человека и тут же пообещал помочь.

— Мы найдем твоего Бредероя, — твердо заверил он, — чего бы нам это ни стоило! Нас здесь много, и наши связи простираются до самого дворца Атревида Послушного. Так что можешь не беспокоиться! Взамен прошу тебя только об одном. Когда окажешься в Грономфе, не забудь сообщить своему мудрейшему начальству, кто помог тебе выследить этого подлого врага…

ДозирЭ клятвенно пообещал выполнить просьбу. Кнуисик Доляру крякнул от удовольствия, низко поклонился, как это было принято в Бионриде и, озабоченно наморщив лоб, попятился вон. ДозирЭ видел, как мгновением позже владелец кратемарьи, в сопровождении увешанного поклажей раба-носильщика и высокого раба-телохранителя с дубинкой в руках, выскочил на улицу и, тут же перейдя на бег, помчался в сторону бионской гавани. Рабы едва поспевали за своим хозяином…

Прошло три дня. Однажды вечером, когда ДозирЭ и Идал нежились в купальнях, то горько сожалея о гибели Ибабда, то делясь тоскою по Грономфе и близким людям, в помещении, неслышно ступая, появился Кнуисик Доляру. Когда его заметили, он жестом прогнал вон состоящих при купальнях рабынь и несколько раз поклонился. Его глаза светились хитростью, на устах сияла радостно-лукавая улыбка, так что ДозирЭ сразу понял, что тайному агенту Круглого Дома удалось что-то разузнать.

— Мы нашли его, — немедля выпалил Кнуисик Доляру. Он внимательно посмотрел, какое впечатление произвело его сообщение, и, удовлетворенный, продолжил: — Один мой приятель служит законником. Он хотя и бионрид, и в его верности трону мало кто может усомниться, но всегда рад мне помочь, тем более если разговор идет о добром вознаграждении. Так вот, примерно год назад он имел удовольствие засвидетельствовать продажу дворца, что на Рыбачьей площади. Дворец небольшой и с виду невзрачный, но внутри великолепен и обошелся покупателю в целую кучу золота. Казалось бы, в этой сделке нет ничего необычного: в Бионе ежедневно покупают и продают сотни зданий, не считая загородных поместий и всяких земельных участков. Но на этот раз наш расторопный законник насторожился: уж больно подозрительными показались ему покупатели, уж слишком несло от их золота смертью…

ДозирЭ и Идал внимательно слушали, не смея пошевелиться.

— На всякий случай, — вдохновенно продолжал Кнуисик Доляру, забавно жестикулируя, как многие торговцы в Бионе, — мой приятель тогда кое-что выведал. Новым владельцем дворца оказался какой-то знатный горец, которого величали, несомненно, вымышленным бионридским именем. Любопытному законнику удалось выведать, что истинное имя этого разбогатевшего разбойника Бредерой!

ДозирЭ ахнул, вскочил и принялся возбужденно расхаживать взад-вперед.

Хозяин кратемарьи отдышался и глотнул из бронзового кубка охлажденного местного вина.

— Знать, сильны сейчас Вишневые плащи, — сказал он в довершение своего рассказа, — если загнали этого зубастого волка сюда, на самый край континента, если вынудили его так усердно прятаться…

— Он скрывается не только от нас, но и от собственных соплеменников, — заметил ДозирЭ. — Он их предал…

— И обокрал, — добавил не менее взволнованный Идал…

Обсуждение сообщения о местонахождении Бредероя переросло в маленький военный совет. Сначала Идал предложил организовать за дворцом слежку, чтобы выяснить, действительно ли в нем обосновался малльский вождь и сколько в доме вооруженных людей. Но ДозирЭ горячо настаивал на немедленных и самых решительных действиях — и больше не хотел ничего слушать. В конце концов решили, что этой же ночью друзья в сопровождении нескольких десятков наемных бойцов отправятся на Рыбачью площадь и с ходу атакуют тайное убежище малла. Если всё пройдет благополучно — Бредерой будет схвачен. Происшедшее, несомненно, не останется без внимания местных властей и может повлечь за собой непредсказуемые последствия. Однако ранним утром друзья, в компании своего пленника, должны будут отбыть из Биона в Грономфу на авидронском торговом судне «Пурпурный лист», с владельцем которого Кнуисик Доляру лично договорится, поскольку хорошо его знает. На том и остановились.

Вездесущий Кирикиль, безусловно, подслушал бы весь разговор, если бы находился рядом. Но по воле богов, а вернее, с позволения ДозирЭ, который хотя и старался казаться строгим, даже деспотичным хозяином, но в глубине души испытывал к непоседливому слуге глубокую привязанность и часто потакал его прихотям, яриадец отсутствовал в кратемарье.

Солнце уже клонилось к закату, когда на Рыбачьей площади, в дверях одного довольно сомнительного заведения, показалась долговязая, слегка потрепанная мужская фигура. Человек оправил на поясе морскую рапиру, довольно потянулся и поглядел по сторонам. Торговцы уже разошлись, большинство лавок было закрыто, но народу на площади оставалось по-прежнему много.

Кирикиль втянул носом воздух, сразу почувствовав зловонный сладковатый привкус протухшей рыбы — ну чем еще могло пахнуть на Рыбачьей площади? Однако сквозь острый дух порчи он уловил запах вкусного дымка: где-то жарили рыбу и мясо, используя ароматную зузуку и душистые пряности.

Акелины, из которых яриадец только что вышел, пользовались в городе весьма сомнительной славой. Быстро израсходовав в роскошных авидронских акелинах большую часть содержимого своего кошеля, Кирикиль, никогда не умевший экономить и никогда не сожалевший о потраченном, по рекомендации одного своего новоиспеченного друга — признанного мастера стекляшек, которому проиграл целый инфект, в конце концов, оказался в этой скромной обители, рассчитывая с пользой потратить последние монеты.

Почуяв запах жареного мяса и вместе с тем ощутив сильный голод, Кирикиль запустил руку в свой потайной карман, где надеялся обнаружить еще несколько серебряных монет, которых будет более чем достаточно для того, чтобы посетить трапезную. Но вместо этого он с трудом выискал в самых глубоких складках, полных пыли и песка, один авидронский грос и бионридский медяк. Теперь он мог рассчитывать только на чашу кислого вина в бедной виночерпне. Уразумев, что его обокрали, что люцеи, которые только что доставили ему столько удовольствия и которым он всей душой доверился, обчистили его самым подлым образом, Кирикиль громко выругался и собрался вернуться и проучить гнусных воровок. Однако, взявшись за железную ручку двери, он, на самом деле добрейший малый, тут же раздумал это делать: милым проказницам тоже как-то надо выживать в огромном безжалостном городе. Немного постояв, яриадец махнул рукой и, грустно пиная ногой попавшийся на пути камешек, побрел через всю площадь к обшарпанной виночерпне, которую заприметил еще несколько дней назад, когда был богат, будто наперед зная, чем закончатся его бионские похождения.

Не успел Кирикиль ступить и десяти шагов, как лицом к лицу столкнулся с низкорослым дикарем в городской одежде. «Редкостная рожа!» — мимоходом подумал яриадец. Он ступил по инерции еще несколько шагов и тут остолбенел. Он отчетливо понял, что только что видел малла, и не просто малла, но человека, которого когда-то где-то встречал.

Кирикиль оглянулся — дикарь шел своей дорогой, бесцеремонно расталкивая прохожих, встречавшихся на его пути. «Нитерой! — осенило яриадца через несколько мгновений. — Слуга Идала, тот самый малл, которого все считали погибшим в огне сгоревшей кратемарьи. Тогда, в Карле Ролси»…

Да, это был Нитерой. Несмотря на длиннополую бионридскую плаву, синий тонкий плащ и наполовину остриженные волосы, Кирикиль, несомненно, узнал этого опасного горца, этого ловкача, этого преданного Бредерою соглядатая.

«Вот это удача! — с ликованием в душе подумал яриадец, тут же забыв, куда только что следовал. — Бесспорно, Нитерой выведет меня на своего хозяина — Бредероя. Можно себе представить, сколько заплатит за столь ценную информацию ДозирЭ: ведь именно для того, чтобы изловить этого малльского вождя, он и явился в Бион! О, Великаны, благодарю вас за благосклонность к своему недостойному рабу и обещаю воздать вам по заслугам за столь щедрый подарок. Клянусь!»

И, недолго думая, Кирикиль, прячась за спинами прохожих, пошел за Нитероем, не отставая от него ни на шаг. Горец уверенно следовал своим путем, глядел только перед собой, явно ничего не опасаясь, и вскоре привел яриадца к небольшому дворцу, мало чем отличающемуся от точно таких же, стоявших поблизости.

Дворец окружала высокая каменная ограда. Нитерой постучал явно условленным образом в деревянную, обитую позеленевшей бронзой дверь, тут же загремел тяжелый засов, дверь отворилась, и малл юркнул внутрь.

Кирикиль торжествовал. Благородные грономфские мужи ДозирЭ и Идал потратили уйму времени и исколесили полматерика в поисках малльского вождя в шкуре снежного барса. Тщетно. А он — бедный слуга, которого совсем не ценят и которому в благодарность за преданную службу достаются только тумаки и объедки с хозяйского стола, мимоходом, играючи, выведал, где скрывается Бредерой, так что теперь изловить его не составит никакого труда.

Понимая, что сделал всё, что от него требуется, яриадец, однако, не спешил уходить. Жгучее любопытство, а пуще желание упрочить свой успех, возвеличить его до размеров подвига заставили его пойти вдоль ограды в поисках какой-нибудь лазейки. В одном месте стена оказалась совсем низкой, Кирикиль оглянулся по сторонам и вдруг, неожиданно для себя самого, одним рывком перемахнул через нее и оказался в заросшем саду, наполненном ароматами трав и цветов. Обнаружив едва заметную тропинку, Кирикиль пошел по ней и вскоре оказался у круглого бассейна, в середине которого возвышался фонтан в виде мускулистого трехглавого быка, символизирующего в Бионриде военную удачу. Сейчас фонтан молчал, в заполненном на треть бассейне с застоявшейся водой плавали пожухлые листья. Заслышав шум приближающихся шагов, яриадец поспешил спрятаться за пышным кустом церганолии.

Вскоре перед изумленным взором Кирикиля предстала целая группа маллов — человек шесть. Все они были одеты по-бионски, как-то прилизаны, приглажены и выглядели вполне благонравно, так что наверняка ввели бы в заблуждение человека несведущего. Однако яриадец почувствовал, как холодок страха пробежал между лопаток, — он-то уж знал, какую опасность представляют эти с виду безобидные дикари, как беспощадны они могут быть, как легко убивают, какой всепоглощающей ненавистью и ледяным презрением к инородцам наполнены их бездушные сердца.

Маллы подошли ближе, и Кирикиль сразу узнал Бредероя — статного горца с холодным высокомерным лицом. Чувствовалось, что здесь именно он самая важная фигура. Остальные мужчины держались от него на некотором расстоянии, выражая всем своим видом почтение и даже поклонение.

Дикари были взволнованны и громко что-то обсуждали на своем языке. Ближе всех к Бредерою был Нитерой — он что-то виновато объяснял, с трепетом выслушивая встречные вопросы. Кирикиль, хотя и усердно прислушивался к разговору, не мог разобрать из сказанного ни слова. Не привыкший заглядывать далеко вперед, яриадец за многие месяцы жизни в Карле Ролси так и не удосужился выучить и пары слов на малльском наречии, которых, может статься, оказалось бы достаточно для того, чтобы понять, что речь на самом деле шла о нем самом! Поскольку такое беспечному слуге ДозирЭ не могло и в голову прийти, он затаился в ожидании, когда маллы уйдут в дом.

— Он преследовал меня до самого дворца… — продолжал между тем Нитерой на родном языке. — Я его еще издалека признал… Да, это тот самый слуга тех знатных авидронов из Карле Ролси — Кирикиль…

— Зачем же ты его сюда привел? Почему ты не спровадил его подальше от нашего жилища? — взбешенно спрашивал Бредерой…

Чувствующий свою вину Нитерой не находил веских оправданий, и его ответы всё больше напоминали бессвязное бормотание. Это еще сильнее разозлило вождя.

Маллы остановились возле бассейна, в пяти шагах от куста, за которым прятался Кирикиль. Вскоре, однако, Бредерой в ярости стал наступать на Нитероя, и тот попятился к кустам церганолии. Не успел яриадец оглянуться, как горцы оказались в одном шаге от него, и он почувствовал себя в западне, в которую попал по своей глупости. Он задрожал всем телом и сжался, как мог. Рядом на листок, слегка качнув его, присела лимонная бабочка с огромными бархатистыми крыльями. О, Великаны, как хотелось сейчас Кирикилю превратиться в эту праздную бабочку и упорхнуть прочь из этого змеиного гнезда!

— Ты меня выдал! Теперь я должен как можно скорее покинуть этот дворец! Сколько стараний, сколько расходов — и всё прахом! Клянусь Якиром, ты будешь жестоко наказан! — свирепствовал Бредерой.

— О, хозяин, позволь мне искупить свою вину! — поник головой Нитерой.

— Только кровью. Ты знаешь наши законы… Единственный способ не оказаться в Подземной долине Мертвых — найти этого Кирикиля и немедленно убить!

— Где же я теперь его найду? — обреченно спросил Нитерой и вдруг застыл: из ближайших кустов раздалось еле слышное лязганье.

Маллы насторожились. Кирикиль, нечаянно зацепивший коленом ножны морской рапиры, покрылся холодной испариной.

Горцы обменялись знаками, обступили куст церганолии со всех сторон, и один из них, вооруженный парангом, вытянул его из ножен и осторожно раздвинул им несколько самых пышных веток. Из-за них показалось перекошенное от страха лицо яриадца. Бредерой в удивлении поднял брови, а Нитерой испустил громкий радостный крик…

Несчастный Кирикиль, не успев оказать сопротивления, был схвачен и брошен в подвал. Радости маллов не было предела, особенно счастливым себя чувствовал Нитерой, таким неожиданным образом избежавший наказания.

Уже наступила ночь, когда после долгих и изощренных пыток, в которых особенно изобретательным оказался Бредерой, яриадец, не столь крепкий духом, как его хозяин, не в силах более терпеть и желая только одного — скорой смерти, выложил все, что знал. Тут горцы наконец оставили своего окровавленного, обезумевшего пленника в покое и удалились в трапезную дворца на совещание. Бредерой, испив два кувшина вина и съев увесистую баранью ногу, слегка захмелевший, вдруг заявил своим угодливым слушателям, что желает отмщения, поэтому этой же ночью хочет напасть на своего заклятого врага — ДозирЭ, а заодно расправиться и с его другом Идалом.

— Такого случая больше не представится, — заявил он почтительно внимавшим соплеменникам. — Этого глупца, который сейчас корчится в предсмертных муках, хватятся уже поутру. Пока же они, не чуя беды, спокойно почивают в своей кратемарье. Там мы их и застанем. Долгие месяцы они шли за нами по пятам, полагая, что они — охотники, а мы — добыча. Настало время доказать им, как сильно они ошибались. И да поможет нам Якир!

Маллы согласно закивали. Только несколько осмелевший Нитерой, хорошо знавший, на что способны авидроны, позволил себе высказать кое-какие сомнения касательно предполагаемого соотношения сил. Перебив его, Бредерой обрушил на соплеменника ужасные потоки брани, но почти тут же послал двух маллов в порт с приказом нанять десятка три лихих людей, готовых ради наживы на любые преступления…

Солнце скрылось, на землю опустилась глубокая ночь, разбросав над городом тысячи загадочных голубых искорок. Со стороны Темного океана подул ветер, принеся с собой густые запахи водорослей и прохладу. Редкие озябшие путники, рискнувшие путешествовать по ночному Биону — темному и грязному, таящему незримые опасности, — плотнее закутались в шерстяные плащи.

В сотне шагов от Рыбачьей площади горстка нищих облюбовала развалины давно заброшенного храма Гесты. Обернувшись с головой в лохмотья и прижавшись друг к другу, чтобы было теплее, они крепко спали на едва прикрытых соломой каменных плитах. Из всей шайки не спал только один человек, сидевший в стороне, как бы на входе, — хромой старик по кличке Жабий Глаз, которого заставили охранять сон остальных. Жабий Глаз был вооружен обрубком копья с затупленным наконечником, однако, будучи человеком спокойным и рассудительным, он считал, что его жизнь, равно как и жизни его товарищей, не стоит совершенно ничего, а поэтому вряд ли нуждается в какой-либо защите. Так что и негодного копья более чем достаточно.

Вскоре, однако, старик заметил зловещие тени, вереницей крадущиеся вдоль улицы Слепых Музыкантов. Множество теней. Сначала он не поверил своим глазам, решив, что ему мерещится, потом подумал о злых духах, которые бродят по ночному городу в поисках своих жертв, и лишь когда загадочные силуэты приблизились шагов на двадцать, разглядел в них обычных людей — довольно странного вида, но всё же не имеющих отношения к потустороннему миру. На этом Жабий Глаз успокоился. Кто бы они ни были — ночные воры или беспощадные разбойники, — что им до несчастного старика в жалких обносках?

Рассудительный нищий ошибся, и эта ошибка через мгновение стоила ему жизни. Тень, замыкающая это странное шествие, заметив бедняка, остановилась. Потом, после некоторого колебания, метнулась прямо к Жабьему Глазу. В воздухе мелькнул короткий клинок. Не успевший ничего предпринять старик обмяк и повалился на бок…

Улица Слепых Музыкантов шла от Рыбачьей площади в центр Биона, часто огибая шикарные дворцы или плотно застроенные небольшими домами кварталы. Бредерой со своими людьми следовал именно по этой улице — самым коротким путем. Забыв о всякой предосторожности, он вёл всё дальше и дальше в глубь Биона свою маленькую армию: десятерых маллов с настоящими парангами, шестерых рабов, обученных сражаться короткими копьями, и тридцать пять наемных головорезов, только что нанятых в самых грязных портовых виночерпнях. Он весь кипел в предвкушении сладкого отмщенья, ярость разрывала ему грудь. Он испытывал необыкновенное счастье оттого, что сейчас всё должно было разрешиться. Ему не терпелось ворваться в кратемарью, где находился ДозирЭ, и наконец покончить с этим человеком, которого ненавидел так, что не мог заснуть, если не отпускал в его адрес тысячу самых гневных и непристойных проклятий. Ведь именно этот человек явился виновником того, что он не стал Вершинным вождем Маллии, ведь это из-за него он вынужден был раз и навсегда покинуть родные горы, бежать через полконтинента от мести собственных братьев в этот чужой город, где он всего лишь какой-то дикарь, пусть и с полным кошелем денег.

На пересечении улицы Слепых Музыкантов с Караванной Дорогой отряд Бредероя вдруг лицом к лицу столкнулся с группой вооруженных до зубов людей. Малльский вождь сначала решил, что перед ним дворцовые «стражи Ночи», но, всмотревшись, вдруг в изумлении признал ДозирЭ и рядом с ним Идала. Вместе с авидронами следовали еще пять широкоплечих рабов и примерно двадцать человек в местных одеждах.

Оба отряда остановились и сбились вокруг своих предводителей, выказав некоторое замешательство.

Первым пришел в себя ДозирЭ. Он тоже, несмотря на странный наряд, узнал Бредероя и, быстро справившись с удивлением, положил руку на рукоять меча и выступил вперед.

— Тебя и не узнать, Бредерой, — сказал он довольно иронично. — Похоже, ты тоже любишь ночные прогулки? О, поверь, они идут тебе на пользу! Ты выглядишь значительно лучше, чем в последний раз, когда я тебя видел… Да, кстати, где твоя шкура снежного барса, которой ты так дорожил?

Бредерой, в свою очередь, сделал несколько шагов навстречу и отвечал, едва не задыхаясь от гнева:

— Ты сейчас умрешь, гнусный предатель, жалкий раб своих ленивых грономфских хозяев. Клянусь Якиром!

— Узнаю тебя, мой болтливый горец! — улыбнулся ДозирЭ, впрочем, сверкнув глазами. — Послушай, а куда ты направляешься в этой странной компании отъявленных злодеев? Похоже, что это не просто ночная прогулка? Уж не меня ли, своего старого друга, ты хотел перед сном навестить?

— Именно так. Твой глупый слуга перед тем, как захлебнуться в собственной крови, всё нам рассказал. Вот мы и решили к тебе наведаться…

ДозирЭ от неожиданности смутился и оглянулся на Идала, обменявшись с ним красноречивыми взглядами. Так вот что произошло с этим неудачником Кирикилем, которого друзья так надеялись взять с собой, но который куда-то самым бессовестным образом исчез…

— Что ж, раз уж так получилось, не будем откладывать, покончим со всем этим сейчас же! — сказал ДозирЭ, вынимая меч.

Бредерой с готовностью кивнул, но вместо того, чтобы возглавить свой отряд, отступил за спины соплеменников. Он рявкнул что-то, толкая вперед стоявших подле него портовых разбойников, и сразу все его люди с оружием наперевес бросились в атаку. Рядом с вождем остались стоять только Нитерой и узколобый малл со свирепым выражением лица.

ДозирЭ, с помощью жестов и берктольских выражений, успел выстроить в линию тех наемных бойцов, которых помог нанять Кнуисик Доляру. Все они были бывшими воинами партикул — уверенными в себе крепкими мужчинами средних лет, поэтому быстро поняли, чего от них хотят, и немедленно выполнили команды. ДозирЭ встал в центре, Идал разместился на правом фланге, а Кнуисик Доляру, который напросился сопровождать грономфов, отошел на левый фланг и окружил себя пятью своими рабами-телохранителями. Все взяли наизготовку свое оружие, у некоторых в руках появились щиты, небольшие луки и даже самострелы. Таким образом, прекрасно вооруженный отряд ДозирЭ перегородил от стены до стены Караванную Дорогу и ощетинился многочисленными клинками и короткими копьями.

Произошло ужасное столкновение. Люди Бредероя, рассчитывая подавить противника числом, налетели дикой толпой, изрыгая ругательства, и с шумом врезались в поджидавший их строй. Громко щелкнул самострел, свистнула одна стрела, затем другая, зазвенели соприкоснувшиеся клинки, хрустнуло чье-то сломанное копье, захрипел первый смертельно раненный. В промозглой густой темноте эти звуки звонким эхом покатились по пустым бионским улицам, отскакивая от каменных мостовых и мраморных фасадов.

Кнуисик Доляру, благодаря стечению обстоятельств, был почти сразу тяжело ранен, и только смелость его рабов не позволила атакующим прорвать левый фланг. Со своей стороны Идал держал оборону крепко — правый фланг не потерял ни одного человека и даже немного выдвинулся вперед. Что же касается ДозирЭ, то он, по своему обыкновению, один убил не менее шестерых разбойников, и нападавшие, видя, что стало с их товарищами, посмевшими вступить в единоборство с этим инородцем, владельцем необыкновенного меча, перестали атаковать центр вообще и, толкаясь, сместились вправо и влево.

Хитрые маллы пропустили вперед портовых разбойников и в первой стадии боя не принимали участия. Когда же они увидели, что большинство наемников вышло из строя, то бросились в атаку сами, действуя при этом осмотрительно и всячески друг друга прикрывая. Эта часть сражения длилась довольно долго, и многие наемные бойцы ДозирЭ пали от ужасных ударов малльских изогнутых мечей, однако вскоре последний горец, схватившись за распоротый живот, опустился на колени.

Сражение выиграли авидроны, и выиграли с огромным перевесом.

Все это время Бредерой с невозмутимостью наблюдал за боем, но, когда увидел, что его войско пало, а бежать уже поздно, воздел к небу руки и смешал молитвы с яростными проклятиями.

«Умрите!» — приказал Бредерой Нитерою и узколобому маллу.

Горцы размышляли лишь мгновение перед тем, как броситься в неравный бой. Вскоре и они рухнули на землю — Идал покончил со своим бывшим слугой, сказав ему на прощание несколько слов, а ДозирЭ легко расправился с другим маллом.

— Ты мой пленник, — подступил к Бредерою ДозирЭ, потянувшись за его мечом.

Бредерой сделал вид, что отдает паранг, однако перекинул его в другую руку и с силой резанул клинком, пытаясь отрубить молодому человеку кисть. ДозирЭ едва увернулся. В тот же момент один из рабов, принадлежавших Кнуисик Доляру, всадил в спину малльскому вождю копье. Бредерой покачнулся и выронил свое оружие…

Раненого Бредероя схватили и крепко связали. ДозирЭ склонился над хозяином кратемарьи, которого уже перевязали его преданные рабы.

— Спешите на корабль, со мной всё будет хорошо! — подняв голову, слабым голосом произнес Кнуисик Доляру.

— Спасибо тебе, друг! — сердечно поблагодарил молодой человек. — Я обязательно сообщу о тебе в Грономфе…

Потребовалось еще достаточно много времени, чтобы вызволить из плена находящегося в беспамятстве и потерявшего много крови Кирикиля. Прямо с Рыбачьей площади ДозирЭ и Идал, в сопровождении нескольких наемников, охранявших пленного Бредероя и несших на плаще полумертвого яриадца, направились в порт.

Позже из гавани Биона отчалил торговый парусник — вистрога, ранее принадлежавшая лимским пиратам и проданная в Грономфе с торгов известному негоцианту. Новый хозяин приказал снять вооружение, переделал корабль на свой вкус, назвав его в честь знаменитой карты морских путей «Пурпурным листом», и стал возить на нем разные грузы из Биона в авидронский город Випос и обратно.

Никто не обратил внимания на ту поспешность, с которой, не дождавшись утра, «Пурпурный лист» покинул бионский порт.

Глава 56. Новое поручение Сюркуфа

«Пурпурный лист» оказался на редкость быстроходным кораблем, так что ДозирЭ и Идал и не заметили, как пересекли по Анконе от начала и до конца обширную Бионриду и оказались у форта Нозинги, который когда-то штурмовали. Здесь друзья повстречали огромный авидронский флот — более тысячи крупных боевых кораблей и около двух тысяч вспомогательных галер, следовавших в пролив Артанела. Далее вистрога легко преодолела море Кафков и, обогнув Мыс Трех Заветов, вновь вошла в русло Анконы. Спустя триаду корабль пришвартовался в Фиердах. Половину жителей этого поселения составляли «равнинные» маллы — трудолюбивые и безобидные, а другую половину — представители самых разных народов, включая и авидронов. Коренное же население — фиерды — было представлено только сотней семей. Низкорослые и хлипкие фиерды — послушные тугодумы, зачастую находились в униженном подневольном положении, выполняя самую черную работу. Власть здесь осуществлялась от лица Грономфы. Эта территория, по сути, являлась авидронской колонией, и в ближайшие годы поселение должно было превратиться в настоящий город: в некоторых местах уже заложили крепостную стену.

Морякам вистроги потребовалось несколько дней, чтобы пополнить запасы провианта и заклепать внезапно образовавшуюся в носовой части «Пурпурного листа» течь. Это промедление пришлось как нельзя кстати: раны несчастного Кирикиля без остановки кровоточили и загноились, так что яриадец всё время пребывал где-то на грани между жизнью и смертью. Его перенесли на сушу и вверили заботам местного жреца, обладающего, по слухам, редчайшим даром исцеления. Прошло всего два дня, и при помощи чудесных снадобий, старинных заклинаний и проникновенных молитв, жрец совершил чудо — Кирикиль почувствовал себя значительно лучше и попросил еды. Вскоре он настоял на том, чтобы его навестил ДозирЭ и, когда тот наконец появился, упал на колени и залился горькими слезами.

— Когда я пришел в себя и вспомнил, что произошло, первой моей мыслью было: как жаль, что я еще жив! Да, я мечтал лишь об одном — скорее умереть и, может быть, этой своей смертью заслужить твое прощение! Мои раны почти затянулись, но сердце мое страдает! О, Великаны, какие непреодолимые муки терзают его!

ДозирЭ нетерпеливо переступил с ноги на ногу: он не очень-то понимал, куда клонит слуга.

— Я хочу, чтобы ты знал, мой великодушный хозяин, — велеречиво продолжал Кирикиль, не без сожаления опустив самое яркое и душещипательное место из своей заранее приготовленной речи, — что я недостоин твоих забот… О, почему ты не бросил меня умирать в Бионе, зачем ты нанял этого достойнейшего лекаря?! Ты спас меня от смерти, но не знаешь, что я предал тебя самым жестоким образом, что из-за меня твоя бесценная жизнь висела на волоске!

— Я знаю об этом, — отвечал ДозирЭ, позевывая, — Бредерой обо всем рассказал.

— Как, и после этого ты не выкинул меня за борт? О! Не зря я все эти годы служил тебе верой и правдой, не зря поклонялся тебе усерднее, чем собственным богам…

Кирикиль был великолепен и в конце концов растрогал ДозирЭ до слез, так что тот постарался убедить слугу, что прощает его, что не держал и не держит на него зла. Яриадец заметно повеселел, бросился хозяину в ноги и принялся их целовать, помышляя в заключение попросить несколько монет, дабы пожертвовать их храму, как тут на пороге появился раскрасневшийся от бега матрос с «Пурпурного листа» и выпалил:

— Бредерой сбежал!

…Все это время Бредероя держали в трюме корабля, под охраной нескольких матросов. К ним по очереди присоединялись ДозирЭ и Идал, стараясь ни на мгновение не оставлять без присмотра своего важного пленника. Несмотря на свою рану, малл всё время ходил по узкому помещению взад-вперед и что-то бормотал себе под нос. Впрочем, он вел себя мирно, не пытался вырваться на волю или хотя бы с кем-то заговорить: казалось, он свыкся со своей участью и желает только одного — по возможности избежать позора, который всегда сопутствует пленению и возмездию.

В этот день Идал отправился в поселение, чтобы повидаться со знакомым эжином — крупным землевладельцем, скупающим в округе за бесценок земли в надежде на их стремительное удорожание после превращения Фиерд в город. Охранять Бредероя остался ДозирЭ. Тут молодому человеку сообщили, что его зовет к себе Кирикиль. ДозирЭ опасался оставлять малльского вождя наедине с двумя почти не вооруженными матросами, но потом ему пришло в голову, что яриадец почувствовал приближение смерти и хочет напоследок повидаться с человеком, который ему дорог. Наказав матросам бдительно стеречь Бредероя, ДозирЭ сошел с корабля и отправился к жилищу, где находился его слуга. Увидев его отнюдь не умирающим и, мало того, только что опустошившим полный котелок чечевицы с луком, грономф пожалел, что сошел на берег, оставив без присмотра опасного пленника. И совершенно справедливо. В тот самый момент, когда он выслушивал напыщенные раскаяния слуги, на «Пурпурный лист» пробрались неизвестные дикари, убили тех матросов, которые оказались на их пути, и выкрали Бредероя.

Спустя некоторое время не так далеко от Фиерд, на узкой лесной тропе, ДозирЭ, Идал и с ними тридцать всадников настигли небольшой отряд маллов. Сначала завязалась перестрелка из луков и самострелов, а потом произошла кровавая стычка. Дикари дрались яростно, было очевидно, что все они — опытные воины, но непревзойденное искусство ДозирЭ, спокойная мощь Идала и слаженные действия конных авидронских цинитов сделали свое дело. Несмотря на то, что нескольким разбойникам удалось уйти, их предводителя, судя по оружию и мехам, родовитого горца, убили, а Бредероя опять взяли в плен.

Когда всё закончилось, ДозирЭ осмотрел павших в бою дикарей. Лицо одного из них показалось ему знакомым. Он еще силился вспомнить, где видел этого молодого горца, когда услышал рядом голос:

— Это Бахи — первый друг Ахлероя.

ДозирЭ поднял голову: говорил Бредерой, которого, крепко держа за плечи, подвели два высоких авидронских воина. ДозирЭ вгляделся в лицо убитого и действительно признал в нем красавчика Бахи.

— Теперь Ахлерой не оставит тебя в покое, — злорадно добавил Бредерой. — Он будет мстить до тех пор, пока дышит, пока бьется его злобное сердце!

ДозирЭ равнодушно пожал плечами.

— Не знаю, какая доля уготована мне, — сказал он. — Пусть боги решают. Но тебе, вождь, сегодня, несомненно, повезло. Представляю, если бы ты попал в руки Ахлероя и его сторонников!

— Уж лучше умереть от руки брата, чем врага! — подавленно отвечал Бредерой. — Ведь вы везете меня в Грономфу не затем, чтобы воздать почести! Уверен, что мне уготована шпата или костер на площади Радэя.

— Надеюсь! — отвечал ДозирЭ и жестом приказал воинам увести горца.

До Авидронии «Пурпурный лист» добрался менее чем за десять дней и вскоре уже пришвартовывался в славном Випосе. Здесь ДозирЭ и его пленника дожидалась беспарусная быстроходная галера, принадлежащая Вишневой армии. Сто двадцать восемь гребцов взмахнули веслами, и галера, словно ветер, понеслась по благодатным водам Анконы. К полудню она миновала священный Тафрус, а к вечеру вошла в воды Внутреннего озера Грономфы. ДозирЭ и Идал, стоящие на носу корабля, порывисто обнялись. Слезы радости показались у них на глазах.

Грономфа уже не казалась столь беспечной и праздной, как год назад. Горожане не улыбались, каждый второй на улицах был военным, кругом слышалось бряцание оружия. Людей в столице стало меньше — многие инородцы, да и авидроны спешили покинуть город, который, по мнению большинства, и был главной целью приближающихся несметных полчищ флатонов. Опустели дворцы: их хозяева отбыли в партикулы или в свои дальние поместья. Позже ДозирЭ узнал, что Алеклия приказал на время выселить из Грономфы более половины ее населения: он стремился превратить город в мощную неприступную крепость, в которой на время осады, если такое несчастье случится, должен остаться лишь тот, кто не будет обузой и примет непосредственное участие в обороне города. Но сильнее всего молодого человека поразило то обстоятельство, что великолепные сады, которые благоухали на хиронах многих зданий и которыми Грономфа славилась по всему континенту, да и за его пределами, самым жестоким образом вырубали и на их месте разбивались обыкновенные огороды.

Несмотря на то, что ДозирЭ потратил много времени и средств, данное ему Круглым Домом и Сюркуфом поручение он выполнил в полной мере и теперь всеми силами рвался в Удолию, чтобы наконец прижать к сердцу свою любимую, которую не видел много-много дней и о которой столько думал всё это время. Но непреодолимые обстоятельства пока удерживали его в Грономфе. Молодого человека вызывали то в Круглый Дом, то в Дворцовый Комплекс. Высокие военачальники наперебой расхваливали его и подробно интересовались всем, что происходило с ним за последнее время. Особенно подробно расспрашивали о знаменитом походе Кадишской либеры и о легендарном Ибабде, имя которого благодаря его подвигам стало теперь известно каждому авидрону. ДозирЭ часто приглашали и на трапезы, и он не имел никакой возможности отказаться от этих приглашений. Он вновь и вновь рассказывал про малльских вождей, про гигантского паука, про штурм Дати Ассавар… Вообще о ДозирЭ уже хорошо знали не только в высоких кругах — его узнавали и на улицах, куда часто просачивались самые занятные истории. Его стали как старого друга приветствовать в лавках, в кратемарьях, в купальнях. Однажды к воину явился известный художник и поведал, что владелец самого роскошного дворца в Старом городе заказал ему портрет ДозирЭ в полный рост. Пришлось долго позировать. Вслед за художником пожаловал тхелос, который задумал написать о молодом человеке велеречивую поэму…

Что касается Бредероя, то многим теперь было не до него. События, которые происходили в малльских горах до нашествия на континент флатонов, теперь никого не интересовали и безнадежно померкли в свете тревожных всполохов новой надвигающейся беды. Малла бросили в подвалы Круглого Дома, где он достался Сюркуфу. ДозирЭ ни на мгновение не сомневался в том, что Бредерой уже через несколько дней превратится в сломленное безвольное существо и расскажет всё о себе и о своих недобрых деяниях.

Наконец Сюркуф, вняв настойчивым просьбам ДозирЭ, отпустил его на целый месяц. Не тратя времени, ДозирЭ помчался к Идалу, чтобы сообщить ему об этой радостной вести и попрощаться. Он застал друга в самом дурном расположении духа. Молодой человек поинтересовался причинами столь печального настроения, и эжин показал ему онис, который недавно получил от знакомого торговца из Карле Ролси. В нем кратко сообщалось о том, что все склады, где хранились товары Идала, сожгли или разграбили маллы во время их известного нападения на поселение, и, кроме того, пропал Арпад, и никто не имеет о нем совершенно никаких сведений…

Утром следующего дня, едва забрезжил рассвет, зевающий Кирикиль вывел из конюшен Крылатого — того самого превосходного скакуна, которого получил ДозирЭ при его вступлении в Вишневое воинство. Конь не сопровождал своего хозяина в его последней дальней поездке, всё это время наслаждался спокойной и сытой жизнью в мраморных конюшнях Круглого Дома и разминался на великолепном манеже, посыпанном красным песком, завезенным специально с острова Пылающей Земли, что в море Огненных богов. Вскоре вышел сияющий, до неузнаваемости разодетый ДозирЭ. Он дружески потрепал Крылатого, сказал ему несколько ласковых слов, затем взялся за луку седла и одним легким движением взлетел на коня.

Айм Вишневых и его слуга сразу пустили лошадей галопом и вскоре, благо улицы были еще пусты, уже выезжали из Грономфы по новобидунийской дороге.

Вот и Удолия. О, Гномы, как давно ДозирЭ здесь не был!

Поместье Чапло процветало. Кругом трудились люди; каждый клочок земли приносил пользу. На некогда унылых пустырях теперь красовались разнообразные хозяйственные постройки. Вдали неприступной твердыней вздымалось здание из розового камня — новое жилище ДозирЭ и Андэль.

Молодой человек въехал в открытые ворота, ведущие во двор дома, и тут заметил молодую женщину с небольшой корзиной в руках, громко отчитывающую нескольких понуро склонивших головы работников. То была Андэль.

ДозирЭ радостно встрепенулся, сильно натянул поводья, заставив Крылатого чуть приподняться на дыбы, выпростал ноги из стремян и ухарским прыжком соскочил на землю. Хозяйка поместья заметила важного гостя, узнала его и от неожиданности замерла. Корзина, полная прелестных голубых и черных свежесрезанных жемчужин, выпала из ее рук…

Андэль стала совершенно другой — это сразу бросалось в глаза. Когда ДозирЭ уезжал, Андэль носила под сердцем ребенка, и по всем подсчетам, уже должна была родить. Это не могло не сказаться на ее некогда совершенных формах. Она повзрослела, чуть пополнела, лицо ее теперь было прорисовано резче, яснее, взгляд стал жестче. Нет, она стала еще прекрасней: зрелая, манящая, соблазнительная женщина.

ДозирЭ бросился к Андэль, приготовленные слова застыли на его устах, он нежно обнял возлюбленную, стараясь не нанести ей вреда своим оружием и доспехами, и неловко поцеловал ее в голову, в волосы. Молодая женщина мгновение была неподвижна, скованна, будто еще не верила, что ЭТО произошло — ОН вернулся; но тут вдруг ослабла, едва ли не повиснув на его руках, ее глаза предательски заблестели, и внезапно из них брызнули слезы.

Двое работников поместья, открыв рты, с величайшим любопытством наблюдали за этой сентиментальной сценой, пока не поймали на себе красноречивый взгляд воина. Приложив руки ко лбу, они с нижайшей почтительностью попятились.

— Я жив, я приехал, я здесь, теперь тебе не о чем печалиться! — утешал любимую молодой человек, и сам готовый прослезиться.

— Ты… ты опять уедешь на войну… — отвечала сквозь рыдания Андэль. — О, Гномы, когда они тебя оставят в покое?!

Молодые люди вошли в дом, поддерживая друг друга — еще не вполне пришедший в себя после бешеной скачки ДозирЭ и разом ослабевшая от слез Андэль. В главной зале их уже поджидали явившиеся на шум слуги, а у круглого мраморного бассейна в центре залы молодых людей встречал отец Андэль, поддерживаемый шестнадцатилетним беловолосым юношей-слугой. Чапло заметно сдал. Его землистое опухшее лицо свидетельствовало о тяжелой болезни.

ДозирЭ приложил руку ко лбу, поприветствовав старика, и радостно кивнул нескольким знакомым работникам. Сзади появился Кирикиль в роскошной обновке, свысока, с хозяйской тяжестью во взгляде, посмотрел на новых слуг, от чего те затрепетали, подмигнул старой подружке — селянке, раньше работавшей в поле, а теперь прислуживающей в доме, и с достоинством принял у ДозирЭ верхний дорожный плащ и часть оружия.

— Что случилось с тобой, рэм? — удивленно спросил молодой человек у Чапло. — Когда я видел тебя в последний раз, ты теленка на плечи поднимал.

— Постарел я совсем, ноги перестали слушаться… — отвечал старик, с трудом выговаривая слова. — Вижу, смерть бродит где-то рядом… Зовет по ночам… Но не смею уйти, жду, когда у Андэль всё сладится… Вот и ты вернулся, теперь уж я спокоен…

Чапло в нерешительности поскреб небритую щеку и с надеждой покосился на дочь.

— Девочка моя, нельзя ли нам по такому случаю кувшинчик нектара употребить? Ведь радость-то какая!

— Потом… — сухо отвечала Андэль.

Тут она увлекла ДозирЭ дальше, в глубь дома, властным жестом приказав Кирикилю и другим остаться, привела воина в светлые покои с выходом на открытую галерею, ведущую в сад, отправила по какому-то делу девушку, которая здесь находилась, и откинула полупрозрачный полог, отделяющий небольшую часть помещения. В изящной колыбели, вырезанной из красного дерева искусной рукой, сладко спал двухмесячный младенец, красивый, как бог.

— О, Гномы! — ДозирЭ буквально светился от счастья. — Не может быть! Сын?

— Сын… — отвечала молодая женщина почему-то робким упавшим голосом.

Молодой человек потянулся было к Андэль, чтобы привлечь к себе и щедро покрыть ее лицо благодарными поцелуями, но та неожиданно отпрянула и показала рукой на ребенка:

— Посмотри на него! Внимательно!

Изумленный ДозирЭ почувствовал, что какая-то тень пробежала между ним и возлюбленной. Появилось скверное предчувствие. Он склонился над младенцем и внимательно изучил еще только формирующиеся, но уже довольно выразительные черты. Большой красивый лоб показался ему знакомым. Когда же он рассмотрел нос и губы, страшное подозрение закралось в его сердце. ДозирЭ еще сомневался, еще гадал, но ужасная истина уже открылась ему. Он вдруг понял, почему Андэль была так грустна перед его отъездом в Маллию, когда сообщила о том, что носит ребенка. Она уже тогда предполагала недоброе. А ведь он не придал этому ровно никакого значения… Теперь многое стало ясным!

— Это ребенок Инфекта? — с замиранием сердца, испуганно, почти шепотом спросил ДозирЭ.

— Да, — отвечала Андэль. — Это сын Алеклии.

— О! — только и выдавил из себя переполненный отчаянием молодой человек…

Ребенок мирно посапывал, время от времени сладко причмокивая; ему было неведомо, какие грозные тучи сгущаются над его прелестной головкой.

— Но ведь Божественный не может иметь наследника! — Через некоторое время ДозирЭ обернулся к возлюбленной.

Лицо Андэль стало пунцовым, а глаза вспыхнули гневом. Молодой человек никогда не видел в этих чудесных глазах столько злости и решительности.

— Это мой ребенок! Я никому его не отдам! Пусть только попробуют его тронуть!

Большей беды ДозирЭ и представить не мог. По авидронскому закону, который был подробно описан в трактате «Обряд Аззира и Нуригеза», Инфект Авидронии действительно не мог иметь детей. Если же побочные дети все-таки обнаруживались, их немедленно умерщвляли. Оставайся Андэль во Дворце Любви, лекари Дворцового Комплекса, которые самым пристальным образом следили за здоровьем люцеи Восьмой раковины, при первых же признаках зачатия, несомненно, быстро и безболезненно избавили бы ее от нежелательного плода. «Небесный напиток», как называли в Грономфе чудотворный отвар из корней «лисьей травы» с добавлением некоторых ядовитых грибов, сделал бы свое дело…

— Теперь ты всё знаешь, — немного успокоившись, грустно сказала Андэль. — Я полагаю — нынче ты покинешь меня, ибо я явила твоему мужественному взору вместо кровного дитя — плод моих прежних занятий. Поверь мне, если ты так поступишь, я пойму тебя и никогда не вспомню недобрым словом. Более того, я и сама хочу, чтобы ты так поступил. Покинь же меня! Сейчас же!

Ребенок проснулся, увидел ДозирЭ, который загораживал мать, испугался и громко заплакал. Андэль взяла его на руки и попыталась успокоить.

— Почему ты решила, что я тебя брошу? — с обидой в голосе спросил ДозирЭ. — Разве я не доказал тебе свою любовь? Разве не поклялся, что бы ни случилось, умереть за тебя, если надо? И разве ты не доказала свою любовь ко мне? Разве не отвергла Инфекта, Бога, ради того, чтобы быть со мной? Почему же ты решила, что я сегодня предам тебя, брошу, и брошу именно в тот момент, когда ты более всего нуждаешься в защите? Разве я это заслужил? Нет, я остаюсь!

Было заметно, что Андэль очень понравились слова молодого человека, ее лицо просветлело. Она ответила еле слышно, чтобы не потревожить младенца, немного успокоившегося в ее руках:

— Если ты не уедешь, твоя жизнь подвергнется не меньшей опасности, чем жизнь ребенка. Я этого не хочу. Ты должен оставить поместье…

— Никогда! — вспыхнул ДозирЭ. — Этот ребенок твой, а значит, и мой. Поверь, я буду любить его точно так же, как если б он был рожден от меня. Мы будем охранять его, прятать от людей, всячески оберегать. Никто ничего не узнает. Здесь, в глуши Удолии, ОНИ до нас не доберутся! А потом, кто сейчас будет этим заниматься? Ты же знаешь: на Авидронию надвигаются флатоны!.. Для всех это будет наш ребенок, когда же он подрастет, вряд ли кто-нибудь сможет угадать в нем черты Божественного. Это останется нашей тайной, и мы поклянемся друг другу, что никто и никогда о ней не узнает!

Ребенок окончательно успокоился и заинтересовался блестящими золотыми фалерами на груди воина. ДозирЭ отцепил самую красивую и протянул младенцу.

— Как ты его назвала? — спросил он.

— Волиэну, если ты не против. Волиэну, сын ДозирЭ из Грономфы.

«Волиэну» по-авидронски значило «сын героя»…

Вечером того же дня в честь приезда молодого хозяина устроили щедрую вечерю. Длинный стол, накрытый в благоухающем саду, уставили самыми изысканными для этих мест яствами. Вина и нектара подали столько, что ни за что не выпить. Пригласили хозяев соседних наделов, друзей Чапло из ближайших поселений, всех домочадцев и работников — набралось человек сто пятьдесят. В самый разгар вечери кто-то попросил показать младенца, но Андэль напомнила желающим, что по старинному поверью ребенка, которому еще нет года, нельзя показывать чужим людям — это может ему сильно повредить. Старики вроде слышали об этом обычае и закивали головами.

ДозирЭ, конечно, удостоился самого заинтересованного внимания пирующих. Его гордый вид, великолепные одежды, награды, его подвиги интересовали всех, кто здесь находился. Впрочем, молодой человек уже успел привыкнуть в Грономфе к чрезмерному вниманию к своей особе и, развлекая гостей, непринужденно чередовал удивительные истории с поглощением нежных куропаток и восхитительного нектара.

Чапло выпил чуть больше кувшина и быстро захмелел. Юноша-слуга по нетерпеливому знаку Андэль поспешил взять его под руки и увести прочь.

— Кто этот скромный юноша? — поинтересовался ДозирЭ.

— Это Рехеадму, — объяснила Андэль. — Он из Союза Четырех. Чапло обнаружил его умирающим на дороге, когда возвращался из Грономфы. Несчастный отстал от торгового каравана, где был повозчиком, — скорее всего, его просто бросили в пути, когда заметили, что он серьезно болен. Отец привез его сюда и выходил. С тех пор Рехеадму живет при нас и в знак своей безмерной благодарности прислуживает Чапло, не прося ничего взамен, кроме еды и питья. Он неграмотен, я пыталась его кое-чему научить, но он беспросветно глуп, словно дикарь, поэтому мои попытки не увенчались успехом.

— Ему можно доверять? — спросил ДозирЭ.

— Несомненно. Он нам верен, как никто другой. Смотри! — Андэль поманила вернувшегося в сад юношу и сказала ему строгим тоном: — Рехеадму, убей себя!

Юноша удивленно посмотрел на молодую женщину, но в тоже мгновение выхватил из-за пояса короткий нож и приготовился пронзить себе грудь. ДозирЭ перехватил его руку и так крепко сжал, что Рехеадму взвыл от боли и выронил нож.

— Этот человек — твой самый главный хозяин, — сказала юноше Андэль, показывая на ДозирЭ. — Ты должен ему подчиняться в точности, как и нам. Ты понял?

Рехеадму немного подумал, потом упал на колени и приложился губами к ногам воина…

С наступлением ночи ДозирЭ и Андэль покинули пирующих гостей и отправились в свои покои. Не выходили они оттуда до вечера следующего дня, только служанка несколько раз приносила им ребенка…

Дела в поместье шли как нельзя лучше — это ДозирЭ понял сразу, лишь только открыл денежную книгу, которую сам же и завел в свое время по совету Арпада. С тех пор ее аккуратно заполняла Андэль. За прошедший год закупщики из Грономфы заплатили за товары почти триста инфектов; из них двести было потрачено на работников, на разные закупки и на нужды землевладения, а сто золотых, то есть десять берктолей, — отложено. ДозирЭ не верил своим глазам. Неужели такое сравнительно небольшое поместье может приносить столь существенный доход?! Надо показать эту денежную книгу Идалу…

Минула триада. Только ДозирЭ и Андэль вновь задумались о Большом свадебном обряде, как в пределах поместья появился порученец Круглого Дома. ДозирЭ прочитал врученный ему онис и тут же, залившись краской досады, передал свиток Андэль. Сюркуф немедленно призывал айма Вишневой армии явиться в Грономфу, «поскольку грозные события требуют скорейшего принятия мер…».

Андэль восприняла сообщение совершенно спокойно, будто предчувствовала, что этим всё и закончится. Послание не вызвало удивления и у остальных домочадцев. Наоборот, многие даже изумлялись: почему такой сильный храбрый воин нежится в купальнях со своей возлюбленной, когда страна подвергается столь очевидной опасности? В округе давно ходили страшные слухи о флатонах: говорили, что скоро посланники Фатахиллы появятся у самых границ Авидронии.

ДозирЭ не без труда разыскал распустившегося от вседозволенности Кирикиля и задал ему приличную взбучку, чтобы немного встряхнуть его, а потом приказал готовиться к отъезду. Чуть позже воин пришел к Андэль попрощаться. Молодая женщина протянула ему Волиэну. ДозирЭ неловко, с опаской взял его на руки, а младенец, завидев знакомые сверкающие диски на груди большого человека, радостно замяукал и потянулся к ним.

— Невероятно, я держу в руках дитя самого Бога! — невольно вырвалось у ДозирЭ.

— Это твое дитя! — мягко поправила Андэль…

Утром следующего дня ДозирЭ стоял перед Сюркуфом, который теперь занимал просторную светлую залу в лучшей части Круглого Дома. Охрана у дверей, расторопный слуга — не было сомнений в том, что в пределах этой старинной цитадели Сюркуфа ценят сейчас очень высоко. Впрочем, несмотря на внешние перемены, он не изменил своим привычкам — та же властная поза, то же выражение лица, тот же приторный густой розовый запах. Здесь же сидел и Белмодос — молодой писец, который, по обыкновению, разместился в самом дальнем углу и с очень серьезным видом разбирал внушительную груду свитков. Завидев ДозирЭ, Белмодос заметно смутился, поспешил спрятать глаза и согнулся в три погибели, так, что за возложенными друг на друга книжными регистрами его и вовсе стало не видно.

— Ты, бесспорно, герой, ДозирЭ! — Сюркуф встретил воина вот такой достаточно подозрительной в его устах фразой. — Но, по правде сказать, далеко не все довольны тем, как обернулось дело. Мы должны были предотвратить выступление маллов, заставить их с трепетом внимать Грономфе, сделать их послушным оружием в наших руках. Именно на это мы направляли свои усилия. Но, вопреки ожиданиям, мы приобрели жестоких врагов, которые питают к нам лютую ненависть и готовы сражаться с нами до последнего воина. Да, Бредероя ты ухитрился захватить и формально выполнил поручение Круглого Дома. Только кому этот облезлый снежный барс сейчас нужен, когда всё самое ужасное уже произошло? Карле Ролси разрушен, умерщвлены тысячи авидронов, Авидронии нанесен непоправимый ущерб. Однако самое страшное то, что беспощадные флатоны уже приближаются к Великой Подкове, а в тылу у нее оказались многочисленные отряды коварных горцев, думающих только об одном — как можно сильнее навредить Дворцовому Комплексу…

Сюркуф поднялся, заложил руки за спину и стал нервно ходить взад-вперед. Только тут молодой человек заметил, что на шее цинитая красуются новые наградные платки…

— Я сделал все, что было в моих силах… — неуверенно вставил ДозирЭ.

— Вот именно — что было в твоих силах! К сожалению, тебе не удалось выполнить поручение своевременно. И кроме этого, ты самым необдуманным образом превысил свои полномочия: выступил на малльском синдане от имени Грономфы, раскрыл себя, что никогда добровольно не делал ни один владелец вишневого плаща. По сути, мой друг, это предательство!

ДозирЭ вспыхнул и открыл было рот, но Сюркуф не дал ему произнести ни звука.

— Молчи! Я знаю, что ты скажешь! И пойми — я тебе всецело доверяю. Я знаю, что ты один из самых преданных сынов отечества. Поэтому, заботясь о тебе, я попытался замять скандал, и, похоже, мне это удалось. Рискуя своим положением, я скрыл несколько самых сомнительных историй, касающихся твоего пребывания в Малльских горах. Не говоря уже о по меньшей мере странных поступках твоего друга Идала, который сошелся с малльскими разбойниками и извлек из приятельства с ними немалый доход. Молчи!.. Слава Гномам, все заняты флатонами! Но, предвосхищая твои вопросы, скажу: о твоем награждении не может быть и речи! Стоит мне только обмолвиться на эту тему — и возможны самые тяжелые последствия…

Сюркуф еще долго говорил и был достаточно убедителен. Неопытный в интригах Круглого Дома ДозирЭ поверил цинитаю, и в его взгляде теперь читалась благодарность. У молодого человека и у самого давно было ощущение, что тогда, в Малльских горах, в особенности на синдане в селении Бахет-меги, он сделал что-то не так — обманул ожидания своих радеющих за дело начальников…

— Теперь о главном! — подвел черту под предыдущим разговором Сюркуф, усаживаясь на прежнее место. — Для Авидронии настали тяжелые времена, поэтому мы не вправе сейчас предаваться любви и усладам…

ДозирЭ чуть покраснел.

— Каждый истинный сын отечества должен сейчас думать лишь о том, где он сегодня, в эти тяжелые дни, нужнее всего — в партикуле, на галере, в гарнизоне, в ополчении. Надо готовить себя к тому, что, возможно, придется в скором времени умереть во славу Авидронии и Божественного. Мы не должны этого бояться, мы должны этого желать всем сердцем!

ДозирЭ слегка кивнул головой.

— Итак, несмотря на то, что в последнее время я и все мои воины занимались маллами, — продолжал Сюркуф, — с некоторых пор мне отданы на попечение ларомы. Те самые, чьи земли граничат с нашими владениями и с территориями Иргамы — бывшими ее территориями, ибо сейчас они отошли Авидронии. Какое-то время назад ларомы пожаловались Божественному, что некие хорошо вооруженные и весьма многочисленные разбойники разоряют их деревни и угоняют жителей в рабство. А их предводителя ты должен знать — это бывший крупный иргамовский военачальник по имени Дэвастас. Его обвинили в убийстве Тхарихиба, он бежал и теперь, вместе со своим отрядом, бесчинствует в землях ларомов…

ДозирЭ сразу вспомнил вероломного негодяя, и ему стало не по себе. Он не забыл бои капроносов в городе Тедоус и схватку с Дэвастасом во время штурма последней цитадели Кадиша, когда этот ловкий силач, несомненно великолепный воин, едва его не убил…

— Так вот, — не прерывался Сюркуф. — Алеклия послал в помощь ларомам Полководца Инфекта Кариса с армией в двадцать пять тысяч человек. Карис сумел настичь мерзавца и в нескольких стычках разгромить значительную часть его отряда. Но самому Дэвастасу удалось ускользнуть. Потом, когда на материк высадились флатоны, Инфект отозвал Кариса в Авидронию, приказав оставить в землях ларомов всего одну партикулу. Выбор пал на хорошо тебе известных «Неуязвимых»…

— Как, ты хочешь послать меня с поручением к Эгассу?! — не сдержал радости ДозирЭ.

— Не совсем так! — странным тоном отвечал Сюркуф, и тут молодой человек с удивлением заметил в его глазах злорадство. — Партикула «Неуязвимые» сначала стояла лагерем возле одной ларомовской деревни, а потом отправилась в поход вдоль Анконы, чтобы защитить дальние поселения дикарей. Только один раз, находясь во вполне безопасной местности, Эгасс решил не разбивать на ночь лагерь. Ему не терпелось как можно скорее достичь цели, к тому же следопыты сообщили, что за долгий путь не встретили ни одного человека. И именно в эту ночь незащищенная стоянка подверглась внезапному и очень коварному нападению нескольких тысяч разбойников, среди которых видели и этого гаронна Дэвастаса. Где они скрывались, как им удалось остаться незамеченными — никто не знает. Мерзавцы смогли ворваться в расположение партикулы и перебить большую часть ее воинов. В конце концов атаку отбили, но пропал партикулис Эгасс, а с ним и знамя партикулы «Неуязвимые». Спустя месяц в Грономфе у главных ворот Дворцового Комплекса кто-то оставил куль для Инфекта. В нем обнаружили голову Эгасса…

— О! — только и вырвалось из уст потрясенного ДозирЭ.

— Алеклия, узнав обо всем, — продолжил Сюркуф, не обращая внимания на возглас молодого человека и лишь с хитрецой в глазах наблюдая за ним, — в страшном гневе приказал распустить партикулу «Неуязвимые», а Дэвастаса во что бы то ни стало изловить. За его голову, а вернее, за него живого он теперь назначил две тысячи берктолей награды! Но поскольку у Авидронии нынче нет ни одной свободной партикулы, всё это поручили Круглому Дому…

— Что мне делать, приказывай! — с готовностью и необыкновенным жаром произнес ДозирЭ.

Сюркуф вновь поднялся со своего места и в молчаливом раздумье обошел залу.

— Пиши, Белмодос! — вдруг рявкнул он. — Айму Вишневой армии ДозирЭ, сыну Вервилла из Грономфы, поручается набрать отряд любой численности… Нет, зачеркни: численностью не более двухсот пятидесяти человек… вооруженный по его собственному усмотрению… Написал?.. И после этого немедля отправиться в земли ларомов, где изловить Дэвастаса и уничтожить его людей… — Окончив диктовать Белмодосу, Сюркуф обратился к ДозирЭ: — Теперь же отправляйся в Де-Вросколь. Там, во втором лагере, ты найдешь остатки партикулы «Неуязвимые». Набери из них лучших, кто жаждет мести за погубленных товарищей. Вишневых же плащей я тебе дам не более двадцати человек. Ты же знаешь, как сейчас тяжело с людьми!..

И еще, Инфект хочет, чтобы все ларомы объединились и чтобы их возглавил некий вождь по имени Гуалг, которому Великий и Всемогущий симпатизирует. Если сумеешь, поверни дело таким образом, чтобы так оно и случилось. И вот что запомни: среди ларомовской знати тебе встретится вождь бедного племени по имени Триалг. Не забудь это имя! Кое-какие услуги этого алчного дикаря Круглый Дом оплачивает чистым золотом, а посему можешь на него всецело положиться и приказывать ему, будто собственному слуге…

Сразу из Круглого Дома ДозирЭ бросился к Идалу, но неожиданно встретил его в двухстах шагах от цитадели Вишневых. Эжин в сопровождении угрюмого Эртрута и нескольких вооруженных слуг — все верхом — возвращался из лагеря для ополченцев, что на Сиреневых холмах, и был необыкновенно возбужден. ДозирЭ узнал, что Идал вступил в Ополчение и теперь является предводителем отряда всадников из ста человек, которых обязался сам вооружить и содержать. ДозирЭ от удивления присвистнул…

Некоторое время спустя друзья сидели в одной из лучших грономфских кратемарий, и молодой человек поведал эжину о том, что случилось с «Неуязвимыми», и о новом своем поручении. Огорченный рассказом, Идал почти ничего не ел, несмотря на то, что до этого жаловался на сильный голод, и довольно часто протягивал руку за кубком.

— А что стало с Тафилусом? — наконец спросил он.

— Не знаю, я пытался что-то выведать, но безуспешно! — отвечал ДозирЭ.

— Что ж, я еду с тобой! — сказал наконец Идал тоном, отметающим любые возражения…

В Грономфе ДозирЭ провел еще пять дней. Потребовалось многое сделать, чтобы как следует подготовиться к предстоящему походу. Несколько раз он хотел выкроить время, чтобы навестить Андэль, но, увы, — бесконечные хлопоты и постоянное присутствие рядом людей Сюркуфа не позволили ему этого сделать.

Наконец однажды пасмурным прохладным утром, в день Божественного, когда было не принято отправляться в далекое путешествие, да и вообще заниматься делами, ДозирЭ вместе с внушительным отрядом выдвинулся из Грономфы в сторону Де-Вросколя. Рядом с молодым человеком ехал отпущенный на время из Ополчения Идал, сзади, на небольшом расстоянии, держался крайне недовольный всеми произошедшими переменами Кирикиль. Он ехал в сопровождении двух молодых, но уже не раз проявивших себя своей предприимчивостью слуг Идала, которым на протяжении всей дороги что-то возбужденно втолковывал, часто заставляя юношей удивленно переглядываться друг с другом. За ними двигались пятнадцать Вишневых — все могучие бойцы из так называемого отряда «Каменщиков», лучшего во всей Вишневой армии. За ними следовали тридцать опытных конных воинов, нанятых для этого похода Идалом, и еще небольшой отряд, набранный самим ДозирЭ на деньги Круглого Дома, — человек сорок копьеносцев. Колонну замыкали два десятка быстроходных повозок, нагруженных доверху всем необходимым для этого похода.

Дорога проходила по самому берегу Анконы, так что с правой руки всё время простиралась бесконечная, спокойная, лишь иногда чуть потревоженная дождем и порывами вольных ветров зеленоватая гладь реки. Изредка дорога удалялась от берега, чтобы пересечь небольшой приток, обогнуть топь или внезапно выросший на пути утес…

Прибыв в Де-Вросколь, ДозирЭ поспешил направиться в указанный Сюркуфом военный лагерь, где должна была располагаться партикула «Неуязвимых», вернее, то, что от нее осталось. Там он сразу наткнулся на знакомого по лагерю Тертапента воина. Тот с трудом признал в великолепном айме Вишневых бывшего новобранца, старого товарища, и несказанно удивился его блестящим успехам и стремительному продвижению по службе, тем более что сам только недавно получил первый наградной платок.

ДозирЭ справился о «неуязвимых», и воин с выражением неприязни на лице показал куда-то в сторону задворок, где на некотором отдалении от основных построек виднелось несколько старых одноярусных казарм.

В расположении партикулы даже не выставлялась стража, на подъехавший отряд никто не обратил ровным счетом никакого внимания. Встретившиеся воины некогда прославленного монолита угрюмо прятали глаза, многие были не вооружены и имели неопрятный вид. Одни, скучая, прогуливались, лениво перебрасываясь короткими фразами, другие открыто, не боясь порицания, играли в стекляшки.

— О, Гномы, что за жалкое зрелище! — не выдержал ДозирЭ.

Друзья спешились и пошли искать хоть кого-нибудь, кто прояснил бы им ситуацию.

За казармами, на вытоптанном пустыре, два обнаженных по пояс воина-гиганта сражались на утяжеленных деревянных мечах. Иногда они останавливались и обменивались короткими замечаниями, но после вновь с яростью сходились, обрушивая друг на друга тяжелые хлесткие удары.

ДозирЭ и Идал приблизились. Взбитая ногами пыль, подхваченная внезапным порывом ветра, окатила с ног до головы небольшую группу зрителей, наблюдающих за схваткой. Кто-то недовольно выкрикнул:

— Давай же, Тафилус! Что же ты?!

Широкоплечий великан, к которому были обращены эти слова, мельком и достаточно злобно посмотрел на того, кто только что кричал. Вдруг он заметил подошедших — сотника Вишневой армии и ополченца в плаще песочного цвета (так теперь одевался Идал) и замер от удивления. В то же мгновение соперник налетел на него, выбил меч и сбил с ног. Большинству показалось, что схватка Тафилусом проиграна, но гигант неожиданно ловко откатился в сторону, уйдя от «смертельного» удара, схватил свой меч и, успев в последний момент подняться на одно колено, защитился от очередной атаки. Столкновение двух мечей было ужасным, раздался глухой хруст, и оба воина остались с никчемными деревянными обрубками в руках. Пораженные зрители ахнули…

Поединщики, обменявшись приветствиями, закончили схватку и разошлись.

Тафилус подошел к друзьям. Поначалу великана охватило смятение, потом лицо его осветилось счастливой улыбкой, и друзья «на крови» по очереди крепко обнялись, причем не сдержавший своих чувств грубоватый девросколянин слегка помял своих не столь крепких, как он, товарищей.

Позже ДозирЭ, Идал и Тафилус трапезничали в довольно убогой кратемарье на краю города. Сюда их привел девросколянин, пообещав самую вкусную на свете еду и преотменное вино. Наивный великан, мало что видевший в жизни, простоватый, привыкший к незатейливому лагерному быту и никогда не имевший в кошеле ничего тяжелее пары инфектов, не мог и предположить, какими изощренными ценителями в области гастрономии стали ДозирЭ и Идал. Впрочем, грономфские мужи, не желающие обидеть вновь обретенного друга, постарались не подавать виду, что чем-то недовольны, не обращали внимания на грязь в углах, на нахальную обслугу, на бедняков-оборванцев, сидевших вокруг, и поглощали плохо прожаренную дичь, словно непревзойденные блюда, приготовленные в самой известной грономфской кратемарье.

Тафилус, особо не заботясь о приличиях, торопливо проглотил двух зайцев и четырех голубей, запил всё это, делая чудовищно большие глотки, двумя кувшинами кислого вина и с удовольствием облизал жирные пальцы. Глядя на него, ДозирЭ чуть заметно усмехнулся — когда-то он и сам был таким, пока не очутился в Белой либере.

Насытившись, друзья продолжили дружескую беседу. ДозирЭ и Идал рассказали девросколянину о некоторых своих приключениях, причем их истории выглядели настолько неправдоподобно, что Тафилус несколько раз недоверчиво улыбался или обиженно хмурился: уж не пытаются ли друзья «на крови» над ним подшутить? Впрочем, весь вид грономфских воинов, а в особенности пылающие награды ДозирЭ и его платки, в конце концов убедили его в правдивости услышанного.

В свою очередь, Тафилус поведал о том, что происходило с ним и с его партикулой начиная с того дня, когда он попрощался с ДозирЭ и Идалом. Долго он перечислял славные подвиги своего отряда, лишь изредка и с присущей ему скромностью упоминая о собственных деяниях, — друзья при этом нисколько не сомневались в исключительной доблести великана, тем более что на правом его плече красовались светло-розовые хвостики десятника, на шее был повязан синий платок, а на груди сияло золото и серебро фалер. Не забыл он рассказать и о величайшем сражении под Масилумусом, где партикула Эгасса оказала неоценимую услугу великому полководцу Лигуру, переломив ход судьбоносной битвы. Но когда девросколянин вспомнил, как Инфект послал «Неуязвимых» в земли ларомов, лик его опечалился, а голос задрожал…

Ничто не предвещало беды. Непоколебимый в своей решимости настичь и уничтожить врага, Эгасс наступал и наступал. Несмотря на тяжелое вооружение его партикулы, он постоянно совершал стремительные переходы и оказывался совершенно не в том месте, где его поджидал противник. Он удачно атаковал, нанося врагу невосполнимый урон, но никогда не позволял противнику причинять значительный ущерб себе, ибо предусматривал любую мелочь и всегда был хорошо защищен. Казалось, он чудотворец: всегда всё знает, принимает верные решения, отдает продуманные точные приказы и неизменно добивается результата. Воины считали его полубогом, ибо вот уже столько лет он вел их по дорогам войны от одной победе к другой. Всегда побеждать стало привычкой «неуязвимых», все они мнили себя героями. Цинитам даже в голову не приходило, что их военачальник может в чем-то ошибаться. Полководец Инфекта Карис со своей небольшой, но мощной ударной армией даже не успел ничего предпринять: находящийся в его временном подчинении партикулис Эгасс, посланный вперед всех в виде «наживки», всё сделал за него, загнав разбойников в самые глухие чащи, так что Карис, вскоре отозванный Инфектом, со спокойной душой оставил Эгасса одного в землях ларомов. Однако бесконечная череда маленьких и больших успехов вскружила голову даже этому непревзойденному стратегу…

Считалось, что отряд Дэвастаса почти разбит и теперь он едва ли насчитывает пятьсот человек, что бывший любимчик Хавруша зализывает раны где-нибудь в загаженной медвежьей пещере и подумывает о том, чтобы сбежать к «Свободным воинам» или к лагам. Но Дэвастас объявился там, где его никто ни при каких обстоятельствах не ждал, и именно в тот момент, когда Эгасс, едва ли не впервые в жизни, под давлением обстоятельств пренебрег теми важными правилами, неукоснительного исполнения которых на протяжении многих лет сам же и добивался от своих воинов. Во время одного из стремительных переходов Эгасс не стал разбивать на ночь лагерь, а ограничился лишь усиленной стражей и сторожевыми собаками. В ту же ночь стоянка партикулы подверглась внезапному нападению. Бой длился до самого утра, и вряд ли кого-нибудь можно было обвинить в трусости или упрекнуть в недостаточной храбрости. Он — Тафилус — лично убил по меньшей мере двадцать врагов и многих ранил, но когда противник наконец отступил, так и не сумев переломить ход событий в свою пользу, перед оставшимися в живых «неуязвимыми» открылась ужасающая картина. Сотни и сотни погибших товарищей, сожженные метательные механизмы, изуродованные колесницы. Партикула утратила почти всё свое имущество. Но самое страшное — пропало знамя отряда, и пропал сам Эгасс. Как ни искали его, обнаружить партикулиса ни среди живых, ни среди мертвых не удалось.

По закону Тертапента утрата знамени каралась наказанием военачальника и многих цинитов, а также роспуском отряда. А еще всеобщим презрением. Был случай, когда за подобный проступок сразу двум тысячам человек повязали черные шнурки, заклеймив их позором. Пленение же партикулиса только усугубляло вину. Поэтому выжившие в том диком ночном сражении воины все чувствовали личную ответственность за происшедшее и нисколько не удивились, когда им было велено от имени самого Инфекта отправляться в Де-Вросколь, разоружиться и ждать наказаний, а также роспуска партикулы…

Друзья попытались успокоить вконец расстроившегося монолитая, но изрядно захмелевший Тафилус не хотел ничего слушать. Когда же ДозирЭ сболтнул про то, как кто-то подбросил голову Эгасса к Главным воротам Дворцового Комплекса в Грономфе, великан с жутким рычанием вскочил, сильно испугав всех посетителей кратемарьи, и громовым голосом поклялся отомстить за смерть своего военачальника. Друзья еле угомонили девросколянина.

На следующий день ДозирЭ занялся тем, что принялся отбирать из оставшихся «неуязвимых» тех, кто, по его мнению, пригодился бы ему в намеченном походе. Прежде всего, он отобрал из числа «бессмертных» пятьдесят самых испытанных бойцов, в основном десятников, и поставил во главе этого маленького монолита Тафилуса, который никак не ожидал подобного поворота событий и был безмерно счастлив. Не из-за того, что внезапно обрел столь существенную власть, а потому, что появилась возможность вернуться в земли ларомов и отомстить за Эгасса. Затем ДозирЭ определил в свой отряд двадцать пеших и двадцать конных лучников, десять конных следопытов и десять пеших пращников. К ним он добавил тридцать средневооруженных пеших воинов. Также в отряд вошли десять колесниц — пять штурмовых и пять заградительных. А еще пять стрелометов на колесницах. Таким образом, отряд ДозирЭ достиг двухсот шестидесяти человек, что примерно совпадало с числом, которое определил Сюркуф, правда, если не считать нескольких повозчиков, музыкантов, лекарей, мастеровых и слуг-телохранителей, включая отважного Кирикиля… Через два дня маленькое войско ДозирЭ выступило из Де-Вросколя и уже на следующее утро оказалось в землях ларомов. Авидронская дорога кончилась, девственные леса обступили отряд со всех сторон…

Глава 57. Ларомы

Пока ДозирЭ занимался своим поручением (кстати, по словам Идала, совершенно невыполнимым), события в Междуречье понемногу стали приобретать катастрофический характер. На континент неумолимо надвигались флатоны. Они наступали сотнями крупных отрядов по всей территории Междуречья, от Анконы до Голубой рекиекиРеки, покрывая в считанные дни, словно саранча, огромные пространства и без боя подчиняя себе десятки стран, городов, племен. Казалось, вряд ли найдется сила, способная их остановить.

Следующим после гарнизона Дати Ассавар и Кадишской либеры на пути флатонов встал Полководец Инфекта Ворадж со своей двухсотпятидесятитысячной армией. Не дожидаясь, пока подтянутся основные силы противника, с которыми он уже вряд ли смог бы соперничать, Ворадж дал два больших сражения. В одном из них он наголову разбил стопятидесятитысячную армию опытного военачальника Принца Юхилла, а в другом — заставил не менее внушительное войско флатонов отступить с большими потерями. Вскоре под давлением авидронских партикул воины Темного океана откатились назад, в земли коловатов, и это задержало их на несколько месяцев, крайне необходимых авидронам. Требовалось собрать все имеющиеся в наличии партикулы, окончательно подготовить Великую Подкову к обороне и отогнать в горы злобных маллов, которые давно уже стали злейшими врагами Грономфы.

Незадолго до второй победы Вораджа авидронские корабельные армады, прибыв наконец в пролив Артанела, встретили там многочисленный, но разношерстный и откровенно слабый флот Фатахиллы. Перевес авидронов в количестве кораблей, маневренности и боевой мощи был настолько значителен, что им понадобилось совсем немного времени, чтобы полностью окружить суда флатонов и в короткой беспощадной схватке сжечь их все до единого. При этом воины Инфекта действовали в основном таранными и поджигательными галерами и потеряли всего шестнадцать больших кораблей. Когда Алеклия узнал об этой победе, он пришел в неописуемый восторг и велел в дальнейшем называть это сражение «Величайшим».

Овладев проливом, авидронские армады рассредоточились и стали всеми силами препятствовать высадке войск Фатахиллы на материк. Они уничтожили бесчисленное количество плотов, на которых белолицые пытались достичь Пизар и Галермо либо проникнуть в залив Обезьян. В конце концов флатоны, потеряв не меньше ста тысяч воинов, оставили попытки перебраться на континентальный берег. Не смог переправиться и Фатахилла, который сначала хотел лично возглавить свои армии. Связь между островом Нозинги и теми отрядами, которые осаждали Дати Ассавар и разоряли Междуречье, прервалась. Мало того, авидронские корабли взяли остров в осаду и принялись регулярно нападать на не защищенные фортами портовые города. В особенности пострадал от разрушительных метательных атак самый крупный город-порт флатонов — Бузу. Казалось, что Фатахилле придется признать себя побежденным…

Вскоре после всех этих побед, когда авидронам уже показалось, что флатоны не так опасны, как о них думали, и что справиться с ними будет не так уж сложно, как представлялось, Первый Принц Интолий флатонов Бузилл Арагоста, которого Фатахилла назначил главным полководцем похода, собрал воедино на коловатской равнине огромное войско численностью более миллиона человек. В него входили не только те, кто прибыл с острова Нозинги, но и армии, которые прислали прибрежные колонии флатонов и многочисленные союзники воинов Темного океана. Когда Вораджу сообщили, что ему навстречу выдвинулся сам Бузилл Арагоста — правая рука Фатахиллы, авидронский полководец спешно развернул свои колонны и бросился к Малльским горам. Тут ему в тыл стали заходить коловаты — всего около двухсот тысяч человек. Вораджу ничего не оставалось, как сразиться с «наемниками белолицых», что он и сделал, хитроумным образом вынудив племенных вождей атаковать первыми. В итоге коловаты были рассеяны, а многие их воины и вожди попали в плен.

Освободив себе дорогу к Великой Подкове, Ворадж за несколько триад добрался до нее и обосновался в Панабеоне. Теперь его армия была в безопасности: считалось, что крепости и укрепления Великой Подковы штурмовать бессмысленно. Военачальник был доволен собою: три выигранных сражения при ничтожных собственных потерях! Алеклия прислал ему послание, в котором сообщал, что награждает удачливого полководца Гребнем Героя и роскошным дворцом в Грономфе. Ворадж принял Гребень, а дворец приказал немедля продать и деньги пожертвовать на войну с флатонами.

Тем временем в Дворцовый Комплекс Инфекта пришло известие о том, что Медиордесс, как и было ранее обещано, выслала на помощь авидронам армию общим числом триста тридцать тысяч человек. Эта прекрасно оснащенная армия, состоящая из опытных цинитов, двигалась довольно быстро и уже приближалась к Дорме, проделав за два месяца труднейший путь в несколько тысяч итэм. Узнав об этом, Алеклия почувствовал огромную благодарность к дружественной стране — единственному пришедшему на помощь союзнику Авидронии. Правитель необычайно воодушевился при мысли, что соединится с медиордессцами и, имея сейчас триста полевых партикул, доведет их общую численность до четырехсот тридцати. Таким образом, медиордессцы могли сыграть решающую роль в войне с флатонами.

Алеклия, чтобы выразить свое удовлетворение и признательность, отправил послов в союзную армию, но тут пришло сообщение, что самые верные и последовательные союзники Фатахиллы — дорианцы выступили навстречу медиордесскому войску, явно не желая, чтобы оно добралось до Авидронии.

Дорианцы должны были дождаться соединения с отрядами Атревида Послушного и войском Гриссы и только после этого выступить в поход, но интол Гриссы еще не успел набрать нужное количество воинов и их подготовить, а правитель Бионриды самым непозволительным образом бездействовал, не отвечая на гневные послания Громоподобного. Сначала бионридский интол вновь не оказал сопротивления авидронскому флоту, позволив тому беспрепятственно проследовать мимо Биона, проникнуть в пролив Артанела и уничтожить корабли флатонов, а теперь отказывался предоставить в распоряжение Фатахиллы свою армию. Вернее, он не отказывался, а просто отмалчивался, так, что создавалось впечатление, будто он умер от внезапной болезни. Только один Алеклия догадывался, что происходило, и потирал руки: Атревид Послушный не обманул его, когда много месяцев назад явился в одеждах рыбака на «Саталикозу» и договорился с ним о тайной дружбе.

Итак, двести сорок тысяч дорианцев, до сих пор считавшихся лучшими воинами континента, отправились в сторону Дормы, желая навязать бой приближающейся к Авидронии армии Медиордесс. Узнав об этом, уверенные в себе медиордессцы неожиданно повернули им навстречу, и уже через месяц самые прославленные армии континента встретились на пустынных просторах Вечной долины, в восьмистах итэмах от границ Авидронии.

Медиордессцы, имея существенное преимущество не только в численности, но и во многом другом — к примеру, в матри-пилогах, которых у них насчитывалось свыше двухсот, и в боевых слонах и в метательных механизмах, первыми пошли в наступление, надеясь обрушить на дорианцев удар страшной силы. Но дорианцы не только устояли, но через некоторое время сами набросились на противника, наступая по всему фронту, и в первую очередь — правым флангом, где располагалась их знаменитая Железная конница. Вскоре левый фланг медиордессцев будто растаял: тяжеловооруженные всадники Железной конницы в кровавой рукопашной бойне изрубили почти всех, кто им противостоял. А потом не выдержал давления дорианских пеших фаланг и стал медленно отползать правый фланг. Центр медиордессцев оказался в окружении, и к вечеру армии, с которой Алеклия связывал немалые надежды, более не существовало. Из трехсот тридцати тысяч человек лишь несколько десятков тысяч не пали на поле боя и избежали плена. Истекающие кровью, разобщенные, изголодавшиеся, они много месяцев пробивались на родину; по дороге их грабили, обращали в рабство, убивали. Немногие добрались до Медиордесс…

Разгромив единственных пришедших на помощь Авидронии союзников, дорианцы предпочли вернуться домой, чтобы продать пленных и пополнить новыми воинами свои поредевшие отряды. Это обстоятельство немного утешило расстроенного бесславной гибелью медиордессцев Алеклию: хотя бы на некоторое время он мог сосредоточиться только на флатонах и не думать об угрозе с другой стороны.

В это самое время Первый Принц Бузилл Арагоста, всячески подгоняемый Фатахиллой, уже подходил к Великой Подкове. Флатоны разоряли всё на своем пути; целые народы, не желавшие покоряться, кормить новых властителей и отдавать в их войско своих сыновей, уничтожались. Так, кровожадные кочевники полностью истребили юродов, главков и сумиоттов. Они пленили и обратили в рабство уже свыше двух миллионов человек. Армия Бузилл Арагосты увеличилась еще на пятьсот тысяч человек и растянулась на сто пятьдесят итэм (это если не считать великого множества отрядов и небольших армий, возглавляемых независимыми принцами, которые действовали самостоятельно, не соединяясь с главными силами). Управлять таким колоссальным войском становилось всё трудней и трудней, тем более что за отрядами двигался чудовищных размеров обоз, состоящий из сотен тысяч повозок, в которых следовали семьи воинов с рабами, перевозилось всё их личное имущество и громоздкая добыча. Да и прокормиться им всем было непросто: авидроны опустошали местность на пути движения противника. Поразмыслив, Первый Принц разделил имеющиеся отряды на две равных части: одну оставил при себе, а другую поручил своему сыну Кумистру. Он приказал ему отправляться к Голубой реке, попутно штурмуя крепости, цитадели, башни Великой Подковы, и, как только тот достигнет реки, оказавшись с другой стороны Малльских гор, сразу же двигаться на Авидронию…

Вскоре Великая Подкова во многих местах подверглась неистовому штурму. Впрочем, флатоны столкнулись с яростным отпором, и за первые две триады, так ничего и не добившись, потеряли убитыми и ранеными такое количество воинов, что вынуждены были приостановить атаки. Великая Подкова оказалась намного «крепче», чем предполагалось.

Прошел месяц. Однажды ночью в тылу Великой Подковы, у самых стен, появились спустившиеся с гор маллы. Их отряд был прекрасно вооружен, имел при себе раскладные штурмовые лестницы и насчитывал никак не меньше двадцати тысяч человек. Нападение было прекрасно спланировано и сопровождалось одновременными атаками флатонов с другой стороны стены. Маллы действовали настолько стремительно и дрались так храбро, что гарнизонные циниты не успели организовать действенную оборону, а посланные резервы запоздали. Уже к утру горцы захватили часть стены, в которой тут же пробили широкую брешь. Спустя два дня в двухстах итэмах от этого места маллы повторили нападение — с тем же результатом. Через образовавшиеся проходы в Малльские горы хлынули окрыленные успехом принцы и вожди со своими отрядами. Великая Подкова, осажденная уже с обеих сторон, в жестокой борьбе участок за участком переходила в руки воинов Фатахиллы. Ворадж со своей армией, чтобы не оказаться в ловушке, оставил Панабеон, приказав гарнизону сопротивляться до конца, а сам отступил к Карле Ролси. Бузилл Арагоста, воодушевленный столь существенными переменами, бросил все силы на штурм крепости и через три дня, положив у стен пятьдесят тысяч соплеменников и союзников, взял ее…

Уже смеркалось, когда выбившийся из сил отряд ДозирЭ добрался до первого на своем пути селения ларомов — Хипунга. Трехдневный переход по бездорожью под непрекращающимся ливнем отнял много сил, воины мечтали обсохнуть, передохнуть и выспаться.

На окраине деревни перед авидронами открылась жуткая картина, и все в замешательстве остановились. Сквозь густой дым, заволакивающий местность, виднелись сожженные жилища и множество трупов мужчин, женщин и детей со следами жестоких издевательств. Селения более не существовало.

Никто не сомневался, что всё это дело рук Дэвастаса. Именно об этом говорили ДозирЭ, Идал и Тафилус, собравшись под крышей «шатра военачальника», чтобы вместе скоротать время за скудной вечерей, которую, вопреки недавним ожиданиям, не украшали щедрые подношения гостеприимных дикарей. Утешало одно: всё говорило о том, что Дэвастас где-то рядом, а значит, его не придется долгие месяцы искать по всей обширной территории, которую населяют ларомы. То есть имеется отличный шанс в ближайшее время обнаружить его и настичь. Впрочем, Идал высказался в том духе, что у ДозирЭ недостаточно сил, чтобы самостоятельно преследовать бывшего иргамовского военачальника и что прежде нужно объединиться с ларомами и только после этого искать прямого столкновения со злодеем. Тафилуса несколько обидела такая точка зрения, он с горячностью напомнил о бедняге Эгассе и о долге мести.

— Я готов один сражаться против всего отряда Дэвастаса! И еще посмотрим, кто кого! — заявил он.

Идал понимающе кивнул великану, но бросил взгляд на ДозирЭ, глазами призывая его не быть столь самоуверенным и постараться найти наиболее разумное решение. Однако тот неожиданно поддержал монолитая и высказался за то, чтобы немедленно, не позднее завтрашнего утра, отправиться в погоню.

Не успели друзья закончить трапезу, как послышались тревожные сигналы и заливистый лай нескольких сторожевых собак. ДозирЭ послал Кирикиля узнать, что случилось. Выяснилось, что следопыты обнаружили недалеко от лагеря конный отряд примерно в сто человек. Это оказались дружески настроенные ларомы, и в скором времени их предводители тоже сидели за трапезным столом.

Ларомов было четверо — все независимые племенные вожди. Самого знатного из них звали Гуалг. Он был рыжеволосым (впрочем, как и его товарищи), высоким, с крупными выразительными чертами лица. Несмотря на преклонный возраст, он выглядел здоровым и полным сил. В отличие от своих соплеменников, Гуалг говорил на чистом авидронском языке, имел хорошие, вполне грономфские, манеры и вообще утверждал, что является верным другом Божественного. Хотя остальные ларомы и вели себя тоже достаточно непринужденно, всё же их повадки выдавали дикарское происхождение. Они с опаской поглядывали на громадного Тафилуса и время от времени хмурились, когда не совсем понимали, о чем идет речь.

Гуалг с грустью в глазах рассказал авидронам, как после ухода грономфских партикул Дэвастас стал бесчинствовать пуще прежнего. Многие вожди решили, что никакая сила не сможет с ним справиться и настало время подчиниться этому страшному человеку. Тем более что этот безумец неожиданно объявил себя интолом ларомов и разослал всем вождям угрожающие послания, в которых требовал признать его власть и покориться его воле. Те же общины, которые ослушаются, он обещал уничтожить. Большинство племенных предводителей, дабы спасти свои селения от набегов, решили более не оказывать Дэвастасу сопротивления и отправили ему послов и щедрые дары. Вождь Хипунга не подчинился, и вот что произошло с его деревней, с его племенем и с ним самим. Та же участь в ближайшее время ожидает все остальные непокорные селения. Надежда теперь только на авидронов…

— Ну что ж, мы для этого сюда и прибыли! — сообщил ДозирЭ вождям, по всей видимости, принадлежавшим именно к тем ларомам, которые не признали Дэвастаса. — Мы остановим злодея!

Предводители, выслушав перевод, довольно закивали головами.

— Мы очень рады, что Божественный — хозяин и величайший бог из величайших страны, не оставил нас один на один с этой страшной бедой, — отвечал Гуалг, обращаясь, главным образом, к ДозирЭ. — Он верен своему обещанию, и, смею тебя заверить, мы тоже выполним свое. Как только вы расправитесь с этим гаронном, Алеклия получит то, чего так долго желал. Это ему и передай, храбрый воин…

ДозирЭ сделал вид, будто и впрямь завтра же лично передаст Инфекту слова ларома, и покосился на стоящего неподалеку и прислушивающегося к разговору Кирикиля. Понятливый слуга немедля поставил на стол несколько специально приготовленных для гостей блюд и наполнил их чаши разбавленным вином.

Через некоторое время Гуалг спросил:

— Когда же прибудут основные силы?

— Мы и есть основные силы, — спокойно отвечал ДозирЭ.

Ларомовский вождь от удивления часто замигал глазами.

— Как, вас всего несколько сот человек?

— Ну и что? — пожал плечами ДозирЭ.

— Как это что?! — Гуалг приподнялся. — В отряде Дэвастаса несколько тысяч опытных головорезов. Насколько мне известно, им удалось разбить целую авидронскую партикулу!

— Твои сведения, вождь, неверны! — грубо вмешался Тафилус, заметив, что ДозирЭ в некотором замешательстве. — Дэвастас действительно ухитрился незаметно подкрасться к авидронскому лагерю, но ему не удалось его захватить. Вскоре он вынужден был отступить, потеряв не меньше половины своих людей!

Тафилус, казалось, налился злобой, заставив ларомов, всех, кроме Гуалга, затрепетать от страха.

— Да, нас мало, — продолжил ДозирЭ. — Но вы же знаете, какие обстоятельства движут поступками Великого и Всемогущего, вы же ведаете, какая ужасная угроза нависла не только над Авидронией, но и над всем материком. Разве не важнее сейчас заботиться о том, чтобы остановить несметные полчища воинов Темного океана? Разве может себе позволить наш Бог отрываться от важнейшего дела, думать о каком-то жалком трусливом разбойнике? Разве можно сейчас отвлекать на его поимку полевые партикулы? Да и не к чему это! Чтобы окончательно с ним расправиться, достаточно всего лишь нескольких отборных айм!

Гуалг несколько успокоился, но всё еще продолжал недоверчиво переглядываться со своими соратниками.

— Мы имели дело с Дэвастасом еще в Иргаме, — вступил в разговор молчавший до этого Идал. — Да, он опытен и опасен, но побить его возможно. Ваша беда, что все вы, ларомы, разобщены. Никак не можете договориться друг с другом. Иначе давно бы его изловили и наказали. И для этого вам не понадобились бы авидроны!

— Это так, — печально вздохнул Гуалг, горько тряхнув своей огненной шевелюрой.

— Но еще не всё потеряно, — продолжал Идал. — Сейчас здесь МЫ, и теперь Дэвастасу явно не поздоровится. А если вы сомневаетесь в том, что мы справимся, соберите отряды и присоединяйтесь, умножьте наши силы. Вот тогда ему точно не выжить!

Идал закончил и потянулся к чаше с настоем, заметив при этом брошенный в его сторону благодарный взгляд ДозирЭ.

Беседа с ларомами длилась до глубокой ночи. В конце концов вожди решили выступить в поход вместе с авидронами. Следующим утром отряд ДозирЭ и сотня ларомов отправились в путь и через три дня прибыли в родовое селение Гуалга под названием Тиши Алг. Там к ним присоединилось еще четыре вождя и с ними — шестьсот воинов, прибывших из разных ларомовских деревень. Сто из них восседали на коротконогих лошадях рыжей масти, остальные пришли пешком. Все имели авидронские мечи, копья и луки, но почти не были защищены доспехами; лишь некоторые конные воины из числа наиболее родовитых могли похвастаться плотными льняными паррадами с тонкими железными пластинами на груди. Таким образом, отряд ДозирЭ составил почти тысячу человек.

Прежде чем отправиться в дорогу, ДозирЭ решил проверить, на что способны эти «наивные дети Анконы» — так называли племена ларомов в Круглом Доме. Попросив их выстроиться в поле — пешие в центре, конница — по флангам, он долго ждал, пока вожди прекратят спорить между собой, а затем попросил Тафилуса двинуть на них свой маленький монолит. Девросколянин отдал необходимые команды, его тяжеловооруженные воины быстро сформировали небольшую красивую фалангу и по сигналу медленно двинулись на ларомов. Сзади к ним присоединились музыканты, застучали калатуши. Когда до столкновения оставалось сто шагов, авидроны образовали предельно плотный строй, защищенный спереди широкими щитами первой шеренги, ускорили шаг и направили на «врага» свои длинные копья. Послышались резкие, невыносимые для слуха звуки лючины, авидроны издали свирепый боевой клич.

На краю поля собрались несколько тысяч зрителей — почти все жители Тиши Алга, которые с любопытством и страхом наблюдали за тем, что происходило. Поначалу им не верилось, что инородцы, пусть и прекрасно вооруженные, действительно решатся атаковать ларомов, которые намного превосходили их числом, и они улыбались, обменивались шутками, но, когда монолит Тафилуса стал решительно приближаться, все в ужасе замерли, а многие женщины закрыли лицо руками.

До столкновения оставалось не более тридцати шагов, и девросколянин приготовился было остановить монолитаев, как и велел ему поступить ДозирЭ, но пешие ларомы, видя накатывающуюся на них сплошь закованную в доспехи фалангу рослых воинов, ощетинившуюся длинными копьями, вдруг испуганно зашевелились. Сначала побежали несколько человек, потом ряды дрогнули, смешались, и тут весь полутысячный отряд дикарей в одно мгновение рассыпался. Вскоре жители Тиши Алга стали свидетелями поспешного и позорного бегства своих соплеменников: бесцеремонно расталкивая друг друга, ларомы ринулись кто куда, бросая на землю щиты, мечи и копья.

Тафилус, не снижая темпа движения, повернул авидронов на конный отряд, стоявший слева. Приближаясь к нему, монолитаи вновь издали боевой клич, и сразу после него, словно по команде, конные дикари спешно повернули лошадей и поспешили отъехать на безопасное расстояние.

Теперь у ларомов на поле остался только один отряд, который ранее представлял собой левый фланг их построений. Тафилус поспешил и его атаковать и безо всякого труда обратил в бегство. Только два десятка всадников не охватила паника: это был Гуалг со своими ближайшими соратниками. Авидроны окружили ларомов, наставив на них копья.

— Какой же смысл брать их с собой?! — раздраженно посетовал ДозирЭ, обращаясь к Идалу, спокойно наблюдавшему за происходящим. — Зачем нам эти трусливые рыболовы? Теперь я понимаю, как Дэвастасу с горсткой негодяев удалось покорить целую страну!

Эжин никак не ожидал подобного развития событий и не нашелся что ответить. Зато стоявший за спиной ДозирЭ Кирикиль позволил себе, с присущим ему нахальством, вмешаться в разговор:

— Так или иначе — они нам пригодятся. Посмотрите, как они быстро бегают! Клянусь Великанами, многие из них могли бы участвовать в Грономфских Атлетиях! Гоняясь за этими славными храбрецами по лесам и полям, противник окончательно выбьется из сил и будет уже не в состоянии сражаться с нами.

Как ни странно, ДозирЭ нашел доводы яриадца достаточно занимательными и, вместо того чтобы отчитать бестолкового слугу, призадумался…

Вечером Гуалг устроил в честь авидронов трапезу. В его крепкой просторной хижине, напоминающей выстроенный из дерева и камышового тростника уменьшенный в несколько раз грономфский дворец, собралось восемь ларомовских вождей и три десятка представителей знатных родов. Поскольку большинство жителей Тиши Алга, впрочем, как и других деревень, были рыжеволосыми, а также имели схожие черты лица, авидроны постоянно путали присутствующих ларомов, и только Идал каким-то непостижимым образом всех их различал и помнил имя каждого. Кроме знати, в застолье учавствовали три местных жреца: их здесь все называли Властителями духов и выказывали им такое почтение, какого не удостаивались и самые родовитые соплеменники. Чуть позже Гуалг объяснил авидронам, что это более чем справедливо. Ведь даже солнце каждый день поднимается на небосклон, и дождь проливается на поля, и хлеба колосятся, и ловится рыба — только потому, что Властители духов своими магическими обрядами и щедрыми жертвоприношениями побуждают к этому природные силы, с которыми от рождения поддерживают невидимую связь. Пренебрежение этими знаками уважения может повлечь прекращение благодатного действия неба, реки или земли. То есть солнце не всходило бы и дождь не шел, если б жрецы не заставляли их неустанными заботами выполнять свои «обязанности». Все ларомы в это искренне верили. Властители духов восседали на некотором возвышении и первыми удостаивались права отведать только что поданное блюдо. Когда же кто-то из них начинал говорить, все почтительно замолкали.

Вскоре разговор сам собой зашел о недавних маневрах, и вожди, за исключением нахмурившегося Гуалга, начали наперебой твердить, что бежали с поля боя только потому, что не желали вступать в схватку с дружественными инородцами и тем более убивать их. ДозирЭ и Идал дипломатично сделали вид, что поверили этому утверждению, и только бесхитростный Тафилус не стал лицемерить. Он весь вечер молчал и презрительно поглядывал на изолгавшихся союзников.

Ближе к ночи, когда все были уже изрядно пьяны, один из Властителей духов неожиданно заявил, что ларомам не следует идти вместе с авидронами: Солнце устало. Столь нелепое с точки зрения авидронов утверждение неожиданно показалось ларомам очень веским, и многие вожди тут же облегченно вздохнули — ну что ж, пусть инородцы идут искать Дэвастаса сами. И лишь один Гуалг заартачился и потребовал от Властителей духов «спросить у Солнца»…

Перед тем как лечь спать, ДозирЭ зашел в шатер Идала поделиться с ним некоторыми соображениями. Однако эжина не оказалось на месте.

Ранним утром следующего дня около двух сотен ларомов и десяток авидронов собрались за деревней, там, где у дикарей было принято совершать обряды. Здесь стояли вырезанные из дерева идолы; самого высокого из них, в три человеческих роста, окружал целый выводок маленьких идольчат, образующих подобие расходящихся лучей.

Властители духов, вооружившись разными магическими предметами, приступили к священнодействию, которое сопровождалось удивительными танцами и многоголосым пением. Когда наконец им удалось «пробудить Солнце», они поговорили с ним сами, допустили к этой беседе нескольких вождей, а затем попросили ДозирЭ изложить светилу обстоятельства дела с его точки зрения. Молодой человек, на которого обряд произвел сильное впечатление, произнес искреннюю зажигательную речь, убеждая светило в необходимости совместного похода. Когда он закончил, Властители духов заставили всех заткнуть уши, дабы не оглохнуть, что и было сделано: слышать без вреда для себя голос Солнца могли только «наделенные разумом», — и после этого в гордом одиночестве выслушали ответ.

— ОНО решило, что ларомы МОГУТ отправляться вместе с инородцами, — торжественно сообщил один из Властителей духов. — Однако Солнце очень устало, поэтому следует немедленно оживить его силы, а также задобрить!

— Видишь, Идал, мне удалось сегодня убедить само Солнце! — похвастал довольный собой ДозирЭ.

— Я восхищен силой твоего духа, мой друг, — сдержанно отвечал Идал, — однако не уверен, что ты смог бы сегодня убедить Солнце, если бы вчера я не убедил жрецов, отсыпав каждому по десять золотых инфектов!..

Тем временем ларомы разожгли магические костры, которые должны были, по мнению Властителей духов, оживить силы Солнца. Из деревни принесли все необходимое для жертвоприношения. Все ларомы образовали процессию и двинулись в сторону Анконы, вскоре приблизившись к широкому входу в какую-то пещеру. Дикари зажгли факелы и, следуя друг за другом, стали входить внутрь. Помявшись, авидроны присоединились к ним.

В пещере было так же просторно, как в главной зале роскошного грономфского дворца, на стенах в свете мерцающих огней белели загадочные знаки, напоминавшие символы, начертанные на идолах. Властители духов вновь совершили сложный и утомительный обряд, кульминацией которого стало жертвоприношение. В самом начале Тафилус хотел было уйти, но ДозирЭ удержал его за руку, а Идал постарался успокоить друга и внушить ему, что ни в коем случае нельзя вмешиваться в обряды дикарей, какими бы ужасными они ни казались. Ибо для них это самое страшное оскорбление…

Двумя днями позже пришло известие, что Дэвастас напал на деревню всего в трех переходах от Тиши Алга и дотла сжег ее. ДозирЭ принял решение немедленно выступать, и в тот же день его маленькая армия, к которой с позволения Солнца присоединились Гуалг и еще семь ларомовских вождей со своими небольшими отрядами, отправилась в путь. Привычные к стремительным броскам, авидроны передвигались быстро, ели на ходу, почти не отдыхали, но дикари всячески сдерживали движение колонны — то и дело вступали с ДозирЭ и друг с другом в споры, нередко останавливались, ели часто и помногу, а перед этим долго охотились. Ко всему прочему, ларомовские вожди не желали кому бы то ни было подчиняться и всегда поступали так, как им хотелось. Чтобы добиться слаженных совместных действий, приходилось постоянно их упрашивать и задабривать. Нехотя, как бы делая одолжение, они выполняли очередную просьбу ДозирЭ, будто не он пришел им на помощь, чтобы спасти от неминуемой гибели, а, наоборот — они его благодетели. Однажды, когда один из предводителей неожиданно объявил своему отряду привал, заставив остановиться и всех остальных, ДозирЭ не выдержал, вспылил, обозвав вождя самодовольным недоумком. Ларом поспешил обидеться и покинул объединенный отряд, уведя за собой всех своих воинов.

Чем больше ДозирЭ узнавал ларомов, тем больше им не доверял и уже успел не раз пожалеть, что связался с ними. Он потратил бездну усилий, чтобы сначала их уговорить, потом как-то организовать, потерял драгоценное время, предоставив противнику возможность перехватить инициативу, но добился лишь того, что ведет за собой вместо храброго сплоченного боевого отряда ленивый чумазый сброд, который к тому же возглавляет заносчивая безграмотная знать, не имеющая представления ни о военной дисциплине, ни о военных законах. Эта слабо подготовленная, трусливая, никому не подчиняющаяся толпа двигалась так медленно и создавала столько шума, что ДозирЭ со временем начал подозревать, что в компании с этими полуголыми дикарями не только не приближается к победе, но, наоборот, подвергает свой отряд огромной опасности. Да и драться он теперь предпочел бы отдельно от ларомов: эти «храбрецы» вряд ли были готовы к жестоким схваткам. Из всех дикарей доверие внушал только Гуалг — единственный из вождей, способный на мужественный поступок. Он один, умный, образованный, рассудительный, терпеливый, служил связующим звеном между авидронами, ларомами и ларомовской знатью, то и дело норовящей всерьез рассориться — и с теми, кто прибыл в их края, чтобы их защитить, и между собой. Если б это было возможно, ДозирЭ, не моргнув глазом, сделал бы Гуалга предводителем всех ларомов…

Только на пятый день авидроны и ларомы достигли деревни, которую недавно атаковал Дэвастас. После уничтоженного Хипунга, казалось, авидронов больше нечем удивить, но то, что они увидели здесь, превзошло все ожидания. Деревню сровняли с землей — ее более не существовало. Невинные дикари подверглись самым зверским издевательствам, самому разнузданному насилию, над ними просто глумились. Люди, совершившие все эти страшные злодеяния, нарочно хотели показать: вот что ожидает тех, кто им не покорится.

Авидроны разбили в стороне небольшой лагерь и разослали по разным направлениям следопытов, а ларомовские вожди собрались на краю сожженной деревни, в ста шагах от авидронской стоянки, и долго совещались, перекрикивая друг друга и частенько хватаясь за оружие. ДозирЭ, в задумчивости прогуливаясь меж распряженных колесниц, с тревогой прислушивался к мелодичной чужеземной речи, пытаясь по интонациям говорящих угадать, к какому решению придут крайне возмущенные, но одновременно сильно напуганные ларомы.

— Ну их к гароннам! — сказал кто-то за спиной ДозирЭ. — Невелика потеря!

Молодой человек оглянулся — слова принадлежали Тафилусу, который незаметно подошел сзади.

— Одного не пойму, — продолжал девросколянин. — Зачем Инфект помогает этому неблагодарному народцу, этим трусам, этим душителям младенцев? Почему мы должны прозябать здесь, в этих забытых богами землях, когда на Авидронию надвигаются флатоны? Почему нас лишили права сразиться с настоящим врагом?

— Что ж, такова воля Божественного. Нам ли ее обсуждать? — произнес ДозирЭ. — И потом, кто-то должен наконец расправиться с этим безумцем Дэвастасом. Разве это не удача, что восстановить справедливость поручено именно мне… нам?

Ларомы наконец разошлись. Небольшая их часть тут же отправилась восвояси, видимо, решив подчиниться жестокому самозванцу. Остальные, вняв доводам хитроумного Гуалга, пожелали остаться с авидронами.

На следующий день следопытам удалось обнаружить место, где несколько дней назад Дэвастас со своим отрядом останавливался на ночлег. ДозирЭ тут же приказал выступать, и вскоре вооруженная колонна уже пылила вдоль берега Анконы, распугивая многочисленных животных, пришедших к воде напиться.

Более триады ДозирЭ шел по пятам Дэвастаса. Чувствуя погоню, бывший иргамовский военачальник петлял, путал следы. Но он вел за собой слишком много людей, и ему никак не удавалось ни затаиться, ни оторваться от своих преследователей. В конце концов Дэвастас, сделав крюк, повернул в сторону и, более не скрываясь, открыто двинулся вдоль Анконы прямо на Тиши Алг. Подумав о том, что может статься с его родовым селением, если разбойники к нему прорвутся, Гуалг погрузился в глубокую печаль.

Всего в полудне пути от Тиши Алга торопившийся что есть мочи ДозирЭ почти нагнал Дэвастаса. Не помешали этому и оставленные иргамом засады, с которыми легко справился передовой авидронский отряд. Вскоре преследователи Дэвастаса могли различить впереди длинную колонну всадников, громоздкие повозки и многочисленные пешие отряды, в которых растерянный Гуалг с удивлением и стыдом признал своих соплеменников и даже разглядел того самого вождя, которого ДозирЭ обозвал самодовольным недоумком.

Уже у самой деревни в берег, по которому авидроны преследовали иргамов, глубоко вдавался широкий просторный залив, именуемый ларомами Бычьим Рогом. Посередине залива имелся островок — плоский песчаный кусок земли примерно пятьсот на триста шагов. Чтобы оказаться на другой стороне залива, нужно было совершить утомительное путешествие в обход, по болотистой, густо поросшей кустарником местности, на что потребовалось бы не меньше целого дня. Но был и другой способ преодолеть водную преграду, о котором многие знали. Благодаря каким-то естественным причинам примерно шесть раз в день вода из залива на короткое время немного уходила, обнажая в нескольких местах отмель. Остров превращался в перешеек, и по нему можно было быстро перейти на другую сторону, едва намочив ноги…

С тех пор как Дэвастас бежал из Масилумуса, прошло столько времени, что он уже и забыл, что когда-то служил в огромной непобедимой армии, был удачливым военачальником, приближенным к самым могущественным людям Иргамы. Все события прошлого отдалились. Временами ему казалось, что все, что случилось с ним, ему только привиделось. Не было хитроумного нападения на Авидронию и блестящего штурма Де-Вросколя, рискованного прорыва в осажденный авидронами Кадиш и успешных рейдов в тылу войск Лигура. Не было богатых пиров в Солнечном дворце и пышных смотров, где великолепные партикулы Дэвастаса, считавшиеся лучшими в армии Хавруша, вызывали восторг восхищенной черни. Не было огромного мраморного дома в центре Масилумуса, подаренного ему Хаврушем после взятия Де-Вросколя, который так и называли Домом Дэвастаса. Происходило ли всё это на самом деле? Или это лишь плод разыгравшегося воображения?.. И только одно воспоминание оставалось удивительно ярким, будто всё это случилось вчера. Это воспоминание о божественной интолье Хидре, самой прекрасной женщине в Иргаме. Одна мысль о ней заставляла сладко трепетать его могучее сердце, давно очерствевшее и не воспринимавшее боль и страдания…

Всё рухнуло в один миг. Сначала было ужасное обвинение. Ему сообщила о нем любимая служанка Хидры, «тень интольи», посланная своей хозяйкой. Запыхавшаяся от долгого бега, женщина сбивчиво поведала о том, что только что случилось во дворце: Тхарихиб убит и в его смерти обвинен он — Дэвастас. Хидра умоляла его как можно скорее бежать. Несмотря на всю абсурдность обвинения, воин не стал искушать судьбу и покинул город, окружив себя сотней самых преданных людей. К тому времени приказ из Солнечного дворца о немедленной поимке Дэвастаса еще не дошел до тех городских ворот, через которые военачальник покидал город. Он остановился в небольшом поселении неподалеку от столицы и попытался собрать если не все свои партикулы, то хотя бы главный конный отряд, состоящий из тех испытанных воинов, мужественных и беспощадных, вместе с которыми не однажды пускался в опасные рейды. Он отослал гонцов, и вскоре его маленькая армия уже насчитывала две тысячи человек. Тут Дэвастас поспешил удалиться в глубь страны, и по дороге к нему присоединилось еще около тысячи наемников, беглых цинитов и лихих разбойников. Дэвастас всем сулил вольготную жизнь, богатую наживу и в доказательство этого позволял грабить свои же, иргамовские, деревни.

Вскоре Дэвастас оказался в землях ларомов и принялся за миролюбивых рыболовов. Несколько раз ларомы объединялись и отправляли ему навстречу крупные отряды, но опытный военачальник неизменно заманивал противника в глухие чащи и там легко уничтожал. И золото потекло рекой в кошели Дэвастаса. Трусливые вожди предпочитали откупаться, а тех, кто сопротивлялся, иргам обращал в рабство и продавал «Свободным воинам». Только за три последних месяца он выручил пятнадцать тысяч берктолей (примерно столько же составила доля его людей). Уже более половины ларомовских вождей платили ему дань, снабжали его отряд провиантом и всем необходимым. Даже поставляли ему воинов. Однако вскоре объявились авидроны и оттеснили его на окраины ларомовских земель. Несколько стычек с ними ни к чему не привели — он только потерял более трети своих цинитов. Тут Дэвастас встал перед выбором. У него скопилось вполне достаточно золота, чтобы отказаться от продолжения кампании. Тем более что помимо золота с ним была золотая Дева, которую он так и не вернул Хаврушу. Теперь он сможет выкрасть из Масилумуса Хидру, тем паче что авидроны сняли осаду с города, и исчезнуть вместе с ней навсегда. Никому никогда не удастся их найти. Но Дэвастас был еще слишком молод, и страсти кипели в его сердце. Долгие переходы, бесконечные сражения стали его стихией. Ему почти удалось подчинить себе ларомов, и он мнил себя правителем целого народа. Бывший иргамовский военачальник решил сражаться до конца. Несколько месяцев спустя он выследил авидронскую партикулу тяжеловооруженных и однажды ночью атаковал ее. Воинам Инфекта удалось отбить все атаки и нанести Дэвастасу значительный ущерб, но и иргам перебил более половины авидронов, сжег валилы и метательные механизмы, а также взял в плен партикулиса Эгасса и вместе с ним знамя партикулы «Неуязвимые». Какая блестящая победа! Жаль, что ее некому было оценить — ни Тхарихибу, ни Хаврушу, ни Хидре.

Авидроны ушли. Теперь ларомы стали совершенно беззащитны, и Дэвастас отправился в длительный поход по побережью Анконы, по пути уничтожая неподчинившиеся племена и принимая щедрые дары от покорившихся вождей. В одной из деревень он провозгласил себя интолом ларомов и устроил шумное празднество. Глубокой ночью, сильно опьянев после бесконечных возлияний и распалившись от угодливых речей льстецов, Дэвастас собственной рукой казнил Эгасса и приказал отправить его голову в Грономфу…

Несмотря на бурные события, Дэвастас ни на один день не забывал о Хавруше. Он нисколько не сомневался, что именно Хавруш убил своего брата, интола Иргамы, и Дэвастас мечтал о мести. Мечтал с дикой ненавистью, со страстью, присущей его необузданной натуре. Однажды он отправил в Масилумус десять своих самых испытанных лазутчиков, щедро наполнив их кошели звонкими монетами, с поручением распространять среди народа слух, что вовсе не Дэвастас, а сам Хавруш убил брата…

Два десятка сражений, в особенности последнее из них, с авидронами, значительно ослабили силы Дэвастаса. Из тех трех тысяч воинов, которых он привел из Иргамы некоторое время назад, в его рядах теперь оставалось чуть больше тысячи. Когда новоиспеченному интолу сообщили, что в землях ларомов опять появились авидроны, он крепко задумался и первым делом поспешил сформировать из подчинившихся ларомов большой пеший отряд. Ларомы были бездарными воинами, воевать не умели и не хотели, поэтому из четырех тысяч явившихся на призыв дикарей Дэвастас отобрал всего семьсот человек, способных, по его мнению, хотя бы чему-то научиться.

Долгое время Дэвастасу чудилось, что его преследует целая либера авидронских воинов. Вскоре, однако, он узнал от вождя-перебежчика, что авидронов не так уж много — человек триста. Иргам не поверил этому несуразному сообщению, решив, что его просто пытаются провести, и принял еще более серьезные меры предосторожности. Вскоре он решил двинуться к ларомовскому селению Тиши Алг и расправиться наконец с его непокорными жителями и с местным вождем Гуалгом, который никак не хотел встать на его сторону и, по всем сведениям, регулярно вел переговоры с авидронами. Выйдя на берег Анконы, Дэвастас повернул в сторону Тиши Алга и по истечении двух переходов обнаружил погоню. Иргам не сомневался в численном превосходстве авидронов и не желал сходиться с ними в открытом бою. Оставив засады, которые должны были несколько охладить пыл преследователей, он попытался ускорить движение своего отряда. Однако громоздкая повозка с золотой Девой, с которой Дэвастас предпочитал никогда не расставаться, и весь длинный обоз, груженный припасами, оружием и военной добычей, не позволяли передвигаться так, как хотелось…

Когда отряд Дэвастаса приблизился к заливу, воины его авангарда обнаружили брод — широкую, чуть подтопленную полосу земли с твердым грунтом. По нему они перешли на островок, а затем по такой же отмели попали на другой берег. Путь был проторен и оказался вполне надежным, и вскоре через залив переправились все, включая конницу и обоз. Особенно Дэвастас опасался за Деву, которую перевозили завернутой в бычьи шкуры на исполинской повозке с огромными колесами. Но повозка с бесценным грузом, подталкиваемая полусотней специально отобранных дикарей, легко миновала опасный участок.

Едва последний отряд успел ступить на противоположный берег, как начался прилив, и перешеек на глазах изумленных воинов превратился в маленький островок, омываемый со всех сторон мягкой речной волной. Будто здесь никогда и не было удобной переправы. Видя, что путь преследователям отрезан, Дэвастас решил остановиться и передохнуть. Только воины напоили лошадей, как на противоположном берегу появились авидроны. Сначала показались их конные следопыты, потом лучники. За ними вышли другие воины, в том числе и пешие — все авидроны были вооружены и одеты по-разному, представляя собой не спаянное войско, а разрозненные небольшие отряды.

— Я же говорил… — К Дэвастасу подъехал Стартус — один из лучших его военачальников, имеющий в своем распоряжении ударный отряд конницы, старинный друг и самый преданный человек из всех людей, которые его окружали. — Авидронов действительно не больше трех сотен. Вот смеху! Нас тысяча и еще семьсот ларомов, а мы вот уже какой день убегаем от этого жалкого сброда…

— Не пойму, в чем тут дело? — угрюмо отвечал Дэвастас, внимательно разглядывая фигуры на том берегу. — Почему такой малочисленный отряд преследует превосходящее его войско? Что-то здесь не так!

— Не думаю, что здесь есть какой-нибудь подвох. — Стартус, не слезая с коня, подтянул подпругу. — Просто предводитель коротковолосых настолько самоуверен, что рассчитывает взять верх над нами без всяких усилий. Ты же знаешь, насколько все эти авидроны глупы и самонадеянны.

Дэвастас снял с головы шлем и стянул шерстяной подшлемник, а затем взбил одной рукой свои великолепные вьющиеся локоны.

— Странно, — произнес он. — После того как мы отправили в Грономфу голову Эгасса, Алеклия должен был прислать в земли ларомов целую армию!

— Вроде бы так, — отвечал Стартус. — Но ты же знаешь, что у авидронского Инфекта сейчас другие заботы. На них надвигаются флатоны, и скоро вся Авидрония будет залита кровью…

— Хотелось бы… — мечтательно вздохнул Дэвастас.

В это мгновение он разглядел на том берегу то, что заставило его крепко зажмуриться.

— Ты не поверишь, Стартус, но только что я видел призрак!

Дэвастас открыл глаза и указал рукой на авидронского воина в плаще вишневого цвета, восседавшего на великолепном скакуне необыкновенной величины и редкостной пурпуровой масти.

— Хочу тебя разуверить — это не призрак. Это авидронский воин, и, клянусь богами, хороший воин. Судя по лошади, он предводитель этого отряда…

— Что ж, если это не призрак — тем лучше. О, благодарю тебя, Дева! Ты предоставила мне редчайшую возможность. И я ее не упущу!

Стартус не понял, что имел в виду Дэвастас, однако он никогда не проявлял чрезмерного любопытства, поэтому-то, видимо, и дожил до седых волос.

— Пожалуй, мы с ними сразимся! — чуть позже добавил Дэвастас, по-прежнему не отрывая взгляда от всадника на том берегу…

Авидронский воин в плаще цвета спелой вишни, первоначально принятый Дэвастасом за призрак, был не кто иной, как ДозирЭ. Молодой человек некоторое время назад выехал на Крылатом на берег залива и теперь стоял неподвижно у самой кромки воды и смотрел вдаль, с интересом разглядывая войско противника. Вскоре он обратил внимание на могучего великана в великолепных доспехах, который находился на противоположной стороне. «Дэвастас!»

Подъехал Идал, посмотрел на друга, лицо которого пылало какой-то потаенной страстью, догадался о его намерениях и, предвосхищая их, сказал:

— Мы не можем с ними сходиться — их слишком много. Пока есть возможность, нам следует отступить!

— Ну уж нет, — отвечал ДозирЭ голосом, отметающим возражения, — мы дадим бой. И будь что будет!

— Мы все погибнем, — пожал плечами эжин и отъехал в сторону…

Некоторое время оба отряда, разделяемые заливом и островом посреди него, стояли друг против друга. Потом начался отлив, и вскоре между берегами вновь образовался перешеек. Однако ни одна из сторон не спешила им воспользоваться, предводители обоих отрядов чего-то выжидали.

— Я хочу с ним поговорить, — сказал наконец ДозирЭ и направил Крылатого к отмели, которая соединяла берег с островом.

— Постой, ДозирЭ, — пытался остановить его Идал, — пошли меня или кого-то еще, не стоит это делать самому!

Но молодой человек только беспечно отмахнулся — обойдется!

Вскоре ДозирЭ был уже на островке, осмотрелся, приметив несколько заинтересовавших его деталей, и стал ждать. Через некоторое время ему навстречу выдвинулся Дэвастас. Где-то посередине они встретились: сотник Вишневых плащей, великолепный воин на великолепном коне, и бывший либерий иргамовской армии. Мощный, широкоплечий, весь в черном, с крепким бронзовым панцирем на груди, он ехал на жилистом выносливом жеребце, защищенном двухрядной кольчугой.

Некоторое время Дэвастас не без потаенной зависти и удивления разглядывал авидрона — его красивые военные одежды и дорогие доспехи, хвостики айма на плече, многочисленные награды на его груди и шее. Один только конь чего стоит! А этот гигантский меч в богато инкрустированных ножнах!

Взгляд Дэвастаса был необыкновенно тяжел. Но авидрон ответил улыбкой — полуприветливой, полуязвительной.

Дэвастас был оскорблен: никто в последнее время не смел смотреть на него без трепета, а уж с ехидством и вызывом…

— Ты не забыл, ДозирЭ, что ты мой раб? — произнес наконец Дэвастас, подъехав совсем близко. — Негоже так вести себя в присутствии хозяина. Где же твоя почтительность?

— Я никогда не был твоим рабом и не буду! — заносчиво отвечал ДозирЭ, чуть развернув коня, чтобы в случае необходимости было удобно воспользоваться мечом. — Ты запамятовал, что ваш военачальник по имени Твеордан тогда, в Тедоусе, даровал мне свободу взамен твоей жизни? Помнишь? А жаль, лучше бы я тогда тебя убил. Сколько ни в чем не повинных людей я бы спас!

— Помню. Как не помнить… — поморщился Дэвастас. — Но и я сохранил тебе жизнь тогда во время штурма Кадиша. У Носорогой башни…

— Жизнь мне сохранил не ты, а лучник, который пустил в тебя стрелу, — не согласился ДозирЭ. — Если б не он, думаю, ты непременно убил бы меня!

Дэвастас прикусил губу и, немного помедлив, с холодом и угрозой в голосе отвечал:

— Несомненно!

Послышались звуки лючины, и оба переговорщика машинально посмотрели в сторону авидронского отряда.

— И это весь твой отряд? — с усмешкой спросил Дэвастас, кивнув на несколько сотен воинов, собравшихся на «авидронском» берегу.

— Да.

— Почему же ты не убегаешь? Ведь не думаешь ли ты, в самом деле, что сможешь разбить меня при помощи этой кучки недоносков? А зачем тебе колесницы? Где им тут развернуться? Странно, я думал, что авидроны более высокого мнения обо мне и о моих славных деяниях. Но их ничему не научили уроки прошлого! О, Слепая Дева!

— Ты прав, Дэвастас, нас мало, и, возможно, мы все погибнем во славу Божественного. Но всё же я хочу с тобою сразиться в честном бою!

Иргам хмыкнул и крепко задумался. «Разве может такое быть, — размышлял он, — чтобы авидроны так легко шли на самоубийство? И этот наглый хитроумный грономф, который вот уже несколько раз вставал у меня на пути… Крайне опасный соперник. Не похоже, чтобы он мог поступать так глупо, так безрассудно. Здесь должен быть какой-то подвох!»

— Не беспокойся, иргам, — обмана нет. Всё наше войско перед твоими глазами, — сказал ДозирЭ, будто прочитал мысли Дэвастаса. — К чему все эти долгие маневры, преследования и отступления? Эта глупая мышиная возня. Разве тебе это всё не противно? Неужели ты не хочешь решить всё разом? Давай так: если ты нас побьешь — земли ларомов твои, но если проиграешь и при этом тебе удастся спастись — ты оставишь ларомов в покое и больше никогда не будешь покушаться на их имущество и свободу. Согласен?

Дэвастаса еще грызли сомненья, он еще сомневался, но блистательная перспектива раз и навсегда покончить с авидронами и стать наконец полноправным интолом ларомов уже застилала глаза. Ведь, без сомненья, если он разобьет этот небольшой отряд, ларомы, крайне трусливые и всегда подчиняющиеся тому, кто сильнее, не станут сопротивляться и перейдут на его сторону. Это будет окончательная ПОБЕДА!

И еще. Сегодня он сможет убить этого ненавистного грономфа. Рассчитаться за свой позор в Тедоусе, рассчитаться за Кадиш… О, с каким неописуемым удовольствием он воткнет клинок в его поганое сердце! Как часто мечтал он об этом, вспоминая проклятое имя ДозирЭ!

— Хорошо, я согласен! — наконец ответил Дэвастас. — Но у меня есть условие.

— Какое же?

— Мы будем сражаться до последнего воина, беспощадно, не беря пленных, чтоб никто не смог уцелеть…

— Как же это сделать?

— Это просто. Скоро начнется прилив, и отмели затопит. Но у нас есть время привести сюда все свои отряды и поставить их друг против друга. Мы окажемся на острове, откуда не будет пути к отступленью. Тогда и начнем битву.

Замысел Дэвастаса был смел и коварен — обе стороны добровольно лишали себя всякого шанса на бегство и отступление. Но в то же время, понимая всю пагубность подобного соглашения, всецело осознавая то, что будет почти невозможно разбить столь малыми силами столь мощный отряд, ДозирЭ, однако, желал того же, а потому обрадовался предложению предводителя разбойников и всецело его поддержал.

Дэвастас и ДозирЭ коротко и по-деловому обсудили, как будут выстроены их маленькие армии и по какому сигналу начнется сражение.

— Что ж, желаю тебе сегодня умереть! — сказал на прощанье Дэвастас.

— Боюсь, это не так просто, как тебе представляется! — отвечал ДозирЭ, поворачивая Крылатого.

Всадники разъехались, каждый в сторону своего отряда.

ДозирЭ вернулся на берег и сообщил взволнованным Идалу и Тафилусу о состоявшемся разговоре. Девросколянину пришлась по нраву идея сразиться с теми людьми, из-за которых погиб Эгасс и перестала существовать партикула «Неуязвимые». Идал огорченно покачал головой, хотя тем не менее выказал обычную решимость быть рядом с друзьями и, если понадобится, — умереть.

ДозирЭ отдал необходимые распоряжения. Авидронские циниты принялись готовиться к сражению, а потом стали «молиться к смерти». В то же самое время ларомовские вожди столпились в стороне и начали громко спорить, то и дело показывая рукой на другой берег, где уже собрались у переправы конные колонны противника. Вскоре большая часть дикарей под началом своих предводителей спешно покинула берег. Остался сгорающий от стыда Гуалг, взбешенный очередным предательством своих соплеменников, и с ним чуть больше ста человек — все на лошадях.

К ДозирЭ подошел разгневанный Тафилус:

— Трусы! Подлый рабский народишка! Позволь мне догнать их и всех перебить!

— Нет, доблестный десятник, — спокойно отвечал грономф, не обращая внимания на бегство ларомов, будто ничего другого от них и не ожидал. — Побереги силы для главного сражения.

И он показал рукой в сторону противника, отряды которого уже выезжали на остров, занимая условленные позиции.

Глава 58. Бычий Рог, или О пользе слуг

О небольшом сражении, которое должно было произойти между авидронами и разбойничьими отрядами бывшего иргамовского военачальника Дэвастаса где-то на берегу Анконы, в глубине ларомовских урочищ, на каком-то маленьком острове в местечке Бычий Рог, никто не ведал. Но даже если бы в Грономфе имели об этом какие-то сведения, то вряд ли отнеслись бы к ним всерьез. Не до того! Всё внимание было обращено к Маллии, как с некоторых пор называли Малльские горы и прилегающие земли, где в данный момент решалась судьба Авидронии. Там, не без помощи маллов, уже пала Великая Подкова — величайшее сооружение современности, с которым авидроны связывали все свои надежды. Там был сначала взят в осаду, а потом, в ходе кровопролитного штурма, захвачен считавшийся неприступным Панабеон. Там отступавшие гарнизонные отряды, потерявшие всякое сообщение с основными силами и уже обреченные, бились с флатонами и их союзниками. Там каждый день кипели жаркие сражения, где сходились в яростной схватке тысячи и тысячи опытных и отважных воинов.

Однако Алеклия понимал, что не может сосредоточиться только на Маллии. Например, с другой стороны на Авидронию в ближайшее время могли обрушиться объединенные войска давних недругов Грономфы — гагалузов и чурехов. Они поспешили встать на сторону Фатахиллы. А слева приближались мандрагулы, с которыми Инфекту уже довелось столкнуться, когда он следовал из Берктоля. Тогда он остался жив только благодаря беспримерному мужеству белоплащных воинов. Да и в тылу по-прежнему было не всё в порядке с Иргамой. Некоторые отдаленные провинции, которые не подверглись атакам авидронов и не видели войны, отказались подчиниться Масилумусу. Местная знать, весьма обособленная, отказалась верить в историю со смертью Тхарихиба, не признала подписанный с Авидронией мирный договор, называя его «изменническим», обвинила Хавруша в том, что он продался авидронам, и посчитала, что он не имеет никакого права управлять страной. Сначала повстанцы перестали платить свою долю откупа, назначенную Авидронией, а потом избрали из самых высокородных сограждан интола, провозгласили создание независимого государства — Иргамы Левой и стали набирать собственные партикулы. Новую интолию немедленно поддержали Берктольский союз, Бидуния и Вана Пенатори… Туда направился из Кадиша Седермал, но численность его войска была ничтожна: Алеклия уже давно отозвал из Иргамы боеспособные отряды. Несмотря на заслуги и огромный опыт бывшего Великого Полководца, существовала очень большая вероятность, что его разобьют. И тогда, без сомнения, обесценятся многие завоевания минувшей войны…

Кроме этого Алеклию волновали и ларомы, которые, по последним сведениям, в большинстве своем подчинились самозванцу Дэвастасу. Тому самому, который смог почти полностью истребить партикулу «Неуязвимые» и прислал в Грономфу голову несчастного Эгасса… В сторону Авидронии уже выдвинулась армия «Свободных воинов» — по сообщениям Вишневых, двести восемьдесят тысяч человек, — эта армия как раз и должна была в скором времени пройти через земли ларомов. Будь дикари на стороне Грономфы, они смогли бы хоть как-то воспрепятствовать продвижению этого войска. Поэтому Инфект живо интересовался всем, что касалось ларомов, и каждый день жалел о том, что отозвал в Авидронию небольшую армию Кариса, не позволив тому довершить начатое, а вместо этого перепоручил дело Круглому Дому, который, непонятно на что надеясь, отправил в помощь ларомам всего несколько сот человек…

Многочисленны и разнообразны дела и заботы Инфекта.

«Столько стран, столько свободных городов и племен! — Алеклия, совершая утреннюю прогулку в парке Дворцового Комплекса, как всегда, был погружен в свои размышления. — И со всеми нужно вести переговоры, чтобы перетянуть на свою сторону или хотя бы заставить сохранить нейтралитет. С тех пор как флатоны высадились на материк, все словно сошли с ума. О, если бы дело ограничилось только нашествием флатонов! Но грозовые тучи надвигаются на Авидронию со всех сторон. Почему ее так ненавидят? За что? Как случилось, что весь континент поддерживает этого дикого завоевателя и желает скорейшей гибели самой цивилизованной, самой процветающей, самой мирной стране?!

Берктольский союз, который авидроны когда-то сами и создали, как раз рассчитывая сплотить народы против захватчиков, не только не пришел на помощь, но открыто встал на сторону Фатахиллы. Недавно перехвачено послание Сафир Глазза. В нем Главный Юзоф Шераса, этот Мудрейший, сообщал Фатахилле, что уже собрал из союзных армий объединенное войско численностью четыреста тысяч человек и только ждет сигнала, чтобы направиться в сторону Авидронии.

Союз городов Вастаху — самый преданный союзник Фатахиллы — отправил вдоль Голубой реки, по левому ее берегу, армию численностью шестьсот тысяч человек! Двадцать два города выставили всего по двадцать семь тысяч человек. А могли бы по пятьдесят… Теперь армия Вастаху двигается в сторону Малльских гор, рассчитывая через несколько месяцев, если авидронский флот не помешает ей переправиться через реку, соединиться с сыном Первого Принца — молодым, но, говорят, очень талантливым полководцем Кумистром. О, Гномы, как сражаться с такими несметными полчищами?!

А лучшие воины на земле, дорианцы? Они вновь готовятся к выступлению, собираясь двигаться прямо на Авидронию, и только дожидаются соединения с армиями Гриссы и Бионриды…

…Все дело в нем — в этом великом и ужасном гаронне. Фатахилла сумел ВСЕХ купить, ВСЕХ запугать! Теперь Авидрония в осаде, и никто не знает, даже провидец Провтавтх, чем всё это закончится!»

А флатоны всё приближались, надвигаясь двумя огромными армиями. Кумистр, посланный отцом в обход Малльских гор, потерял около ста тысяч, штурмуя Великую Подкову, ее башни, цитадели, крепости и уничтожая остатки авидронских гарнизонов. Но всё равно его армия теперь насчитывала примерно шестьсот пятьдесят тысяч воинов. Ему понадобится еще около двух месяцев, чтобы выйти к границам Авидронии со стороны Голубой реки, если он не будет дожидаться войска Союза городов Вастаху.

Его отец, Бузилл Арагоста, с армией в семьсот тысяч человек спешил по Пути на Дати Ассавар, стремясь как можно скорее пересечь горы и выйти на равнину к «берктольским» границам Авидронии. На пути его поджидал Ворадж с войском в двести пятьдесят тысяч цинитов, заняв на редкость удобную позицию близ Карле Ролси. Инфект долго размышлял: позволить ли Вораджу отступить, чтобы соединиться с основными силами, или приказать ему еще раз сразиться с флатонами, что может привести к печальным последствиям: слишком значительное превосходство было у Бузилл Арагосты. Совет Пятидесяти Друзей заседал по этому поводу без перерыва два дня и в итоге посоветовал Божественному дать сражение. Алеклия послушал Совет и издал соответствующее повеление, прекрасно понимая, что прощается и с Вораджем, и с его славной армией. Оставалось верить, что эта жертва необходима.

Бузилл Арагоста, следуя по хорошей дороге в сторону Авидронии, с удивлением обнаружил на своем пути армию Грономфы. Радости его не было предела: возможно, он принял эти партикулы за основные силы авидронов. Боясь, что коротковолосые уклонятся от сражения и отступят, он, не дожидаясь, когда подтянется всё его войско, растянувшееся по дороге, бросился в бой. Позже было достоверно доказано, что Ворадж на протяжении всего сражения имел дело с соединениями флатонов примерной численностью пятьсот тысяч воинов.

Сражение длилось три дня. Флатоны бросали в атаку отряд за отрядом, армию за армией, но поредевшие авидронские партикулы удерживали свои позиции. На четвертый день Бузилл Арагоста в приступе бешенства бросил на обескровленные фланги Вораджа свои лучшие силы. Были среди них и маллы, недавно присоединившиеся к войску Первого Принца в количестве шестидесяти тысяч человек и всё время рвавшиеся в бой. Они выказывали к коротковолосым такую ненависть, которая удивляла даже беспощадных флатонов. Вскоре левый и правый фланги авидронов были опрокинуты, сам Ворадж погиб, бросившись во главе последнего резерва в самое пекло сражения. Центр авидронских построений стал медленно отступать, его со всех сторон начали трепать, потом рвать на куски. Сражение перекинулось в сам Карле Ролси, на улицах которого несколько дней шел рукопашный бой…

Авидронов разбили. Но благодаря решительным действиям авидронских военачальников, которые сумели обеспечить отступление потрепанных партикул, выставив на пути преследователей множество заслонов и засад, а также благодаря тому, что проход в Малльских горах был слишком узок, остаткам армии Вораджа — восьмидесяти тысячам человек — удалось спастись. Вскоре они вышли на равнину и оказались в безопасности.

Бузилл Арагоста пытался окончательно добить армию Вораджа, но, когда понял, что это невозможно, успокоился и обосновался в разрушенном до основания Карле Ролси. Довольствуясь более чем убедительной победой, он послал Фатахилле сразу пять голубей с сообщением, что главная армия Алеклии разгромлена. Позже достоверно установили, что в этом сражении погибло или было пленено свыше ста тридцати тысяч авидронов. Сами же флатоны потеряли не меньше двухсот тысяч, и это без союзников, потери которых никто не считал. Все эти цифры серьезно расстроили Бузилла Арагосту: он испугался, что недружественные ему принцы и вожди обличат его, Первого Принца, перед Фатахиллой как совершенно бездарного полководца. И поэтому он приказал казнить всех тех, кто занимался подсчетами потерь, и объявил, что флатоны потеряли всего тридцать тысяч воинов. Вскоре, допросив пленных, Первый Принц, к стыду своему, убедился, что сражался лишь с одной из авидронских армий — не самой сильной и не самой большой. Это и вовсе привело его в смятение.

Видя, насколько уменьшилась его армия после штурма Панабеона и сражения с Вораджем, Бузилл Арагоста решил заставить действовавших самостоятельно принцев присоединиться к нему, а также дождаться выхода к авидронской границе Кумистра, дабы начать главное наступление на Авидронию одновременно с сыном…

Тем временем Алеклия, получив исчерпывающие сведения о передвижениях противника, понял, что флатоны будут наступать с двух сторон, а посему разбил все имеющиеся силы на два войска. Первое он подчинил Лигуру, главенство над вторым оставил за собой. С учетом остатков партикул Вораджа и некоторого количества наемных отрядов, ранее доказавших свою преданность и боевое искусство, получились две крупных армии. Соединение Лигура насчитывало двести восемьдесят тысяч человек и состояло из трех полных эргол (армий), одна из которых — «Шестая» — была только что сформирована по новому образцу и значилась самой мощной из всех. Войско Алеклии составляли триста сорок тысяч человек — четыре эрголы и сорок тысяч наемников. То есть всего Инфект собирался противопоставить отрядам Фатахиллы шестьсот двадцать тысяч человек, и это были почти все партикулы, имеющиеся на данный момент у Авидронии. Впрочем, под Грономфой формировалось Ополчение, которое пока насчитывало восемьдесят тысяч человек.

Инфект много сделал для того, чтобы обе армии были снаряжены самым блестящим образом. За всю свою историю Авидрония еще никогда не имела столь грозного войска. В военные лагеря шло лучшее вооружение со всей страны.

Основываясь на опыте последних войн, Алеклия решил многое поменять не только в вооружении цинитов и в устройстве армии, но и в самой тактике боя. Да, про законы Тертапента еще нельзя было сказать, что они канули в Лету, но их уже сменяли абсолютно новые представления: о партикуле, как о главной тактической единице армии, об основных и вспомогательных войсках, о тяжеловооруженных и средневооруженных воинах, о коннице и пеших цинитах, о назначении метательных механизмов, матри-пилог, валил, колесниц. Армия в понимании Алеклии и его ближайшего советника в этом деле Лигура окончательно превратилась в невероятно дорогостоящий, сложный и запутанный для несведущего механизм. То был целый мир со своей культурой, своими науками, сложнейшими человеческими взаимосвязями, живущий по своим довольно жестоким законам…

Когда Алеклия закончил создание этих двух армий и однажды свел их на совместных маневрах, в ходе которых военачальники получили подробные наставления о тактике ведения боя с флатонами, он с удивлением обнаружил перед собой нечто совершенно новое.

Кроме вновь образованных армий, Инфект располагал двумястами тысячами мусаков — из них недавно создали несколько сотен подвижных пограничных отрядов, которые равномерно распределили вдоль всех авидронских рубежей. Еще были многочисленные гарнизоны в городах и крепостях общим числом четыреста тысяч человек, включая защитников Дати Ассавар. И еще флот…

Авидронский военный флот к моменту первых столкновений с флатонами представлял собой грозную силу. По своей мощи и количеству галер тягаться с ним могли только армады Пириновского союза интолий, Стилия, Спиеры и Штрихсванд. Он состоял из прежних пяти армад, но насчитывал теперь почти полторы тысячи больших кораблей, три тысячи вспомогательных судов и тысячу транспортных. При них числилось почти двести пятьдесят тысяч матросов и цинитов, а гребцов было свыше полумиллиона: половину из них составляли авидроны, подвергшиеся ристопии, а половину — наемные дикари. При всем желании, Фатахилла, не имеющий собственного флота, ничего не мог поделать с галерами Грономфы.

Быстрые и неутомимые авидронские армады господствовали в водах Темного океана, в проливе Артанела, в заливе Обезьян, в море Кафков, а также «удерживали» всю Анкону. Ими также контролировались Голубая река и река Чегвара. Кроме этого, сотни мелких рек и речушек, десятки озер в Междуречье стали вотчиной быстроходных авидронских галер. Корабли Инфекта плавали повсюду, постоянно досаждая своим присутствием флатонам и их союзникам. Прежде всего, они окружили остров Нозинги, прервав сообщение флатонов с материком. Они постоянно атаковали прибрежные поселения противника, причем не только с моря, но и с суши. Излюбленной тактикой авидронских морских военачальников была внезапная высадка небольших штурмовых отрядов. Они стремительно налетали, разрушая и уничтожая всё на своем пути, и, не дожидаясь подхода главных сил флатонов, возвращались на корабли. Особенное значение в этих вылазках придавалось верфям флатонов. Фатахилла всеми силами пытался построить новый флот, а авидроны любым способом старались этому воспрепятствовать.

Не было покоя и союзникам Фатахиллы. Авидронские армады атаковали в проливе Артанела Галермо, Пизары, колонии флатонов и многие другие страны, вставшие на сторону Интолии флатонов. Они постоянно напоминали о себе Лиме, и запуганные пираты даже не помышляли восстанавливать свой флот, как бы Фатахилла этого ни добивался от них, чего бы ни сулил. Корабли Грономфы хозяйничали на Голубой реке, постоянно атакуя прибрежные крепости Союза городов Вастаху, и, главное, не позволяли их объединенному войску переправиться на правый берег — в Междуречье. Армады Инфекта постоянно досаждали Гриссе, а используя удобную для судоходства широкую реку Чегвара, доходили до земель дорианцев и, применяя метательные механизмы, уничтожали, не сходя на сушу, целые поселения.

Из-за авидронских кораблей действия сухопутных армий Фатахиллы стали необычайно скованными. У флатонов не было возможности перебрасывать на транспортных судах армии, посылать войскам провиант, не удавалось форсировать реки — Голубую, Пилонес, Анкону. По сути, Бузилл Арагоста оказался зажат в Междуречье, и все его усилия ограничивались куском суши с несколькими труднопроходимыми горными массивами, где не было простора честолюбивым принцам. Ну и главное — не удавалось продолжить высадку флатонов с острова Нозинги на материк. Три с половиной миллиона воинов Темного океана переправились на другой берег, но еще больше так и не дождались возможности спустить на воду плоты и отправиться в свой «бесконечный поход».

Фатахилла много думал о том, как уничтожить флот Алеклии. Конечно, эти проклятые армады не могли существовать без опорных авидронских колоний-фортов. И он уже разрушил все авидронские крепости на побережье Темного океана. Но до Нозинги, из-за неверности Атревида Послушного или форта ФорнЭ, пока добраться не было возможности, а ведь именно отсюда галеры противника совершали все свои набеги. Ему давно следовало посадить в Нозинги свой гарнизон, укрепить форт, усилить его мощь вдвое, втрое. И что делали бы сейчас авидроны? Единственный путь для них в Темный океан остался бы через реку Чегвара, но это же тысячи итэм долгого пути. Конечно, это осложнило бы врагам жизнь, но все-таки это не решение проблемы — слишком много в Авидронии портовых городов, верфей. Нет, самый надежный путь уничтожения авидронского флота с суши — расправа с самой Авидронией и прежде всего с Грономфой. Но здесь и заключалось основное противоречие: как раз без полного господства в водах победить Авидронию было очень сложно…

Существовал и второй путь к победе над авидронским флотом. Разбить его в морском сражении. К сожалению, лимские пираты не справились с этой задачей, слишком самонадеянны они были, и слишком доверился им Фатахилла. О собственных галерах сегодня мечтать тоже не приходилось. Авидроны уничтожили корабли флатонов и всеми способами мешали закладке нового флота. Когда еще удастся его воссоздать…

И всё же существовала еще одна возможность, и Фатахилла никогда о ней не забывал. Эту возможность мог обеспечить великолепный флот Штрихсванд. К середине сто шестого года Громоподобному при помощи Берктольского союза, а вернее, Сафир Глазза удалось втянуть интола Штрихсванд в прямое противостояние с Авидронией. Прошло еще некоторое время, и наконец после долгих уговоров и всяческих посулов, Штрихсванды направили на помощь флатонам значительную часть своего прославленного флота: примерно девятьсот больших и полторы тысячи вспомогательных кораблей.

Правда, делали они всё медленно, с большим шумом, и, естественно, Алеклия обо всем быстро узнал. Пока штрихсвандцы собирали все свои корабли, пока долго стояли у Аврилианских островов, проводя маневры, пока медленно шли вдоль побережья, опасаясь шторма, и останавливались в каждом удобном месте, авидроны собрали более трех четвертей своих галер и двинулись им навстречу.

Сражение между армадами Авидронии и флотом интола Штрихсванд произошло на рассвете возле флатоновского города Бузу, на глазах местных жителей. Выяснилось, что корабли штрихсвандцев превосходны и ни чем не уступают авидронским, но на них размещено слишком мало метательных механизмов. Кроме этого, у авидронов оказалось на треть больше вспомогательных галер и значительно более мощные абордажные отряды. К полудню флот Штрихсванд, уменьшенный наполовину, был обращен в бегство. В ходе многодневного преследования авидроны сожгли еще несколько сот кораблей и столько же галер пленили, взяв на абордаж.

В ходе сражения Грономфа понесла очень большие потери — триста больших кораблей и около тысячи вспомогательных, но знаменитый флот Штрихсванд вообще перестал существовать…

Как и договорились предводители противоборствующих сторон — ДозирЭ и Дэвастас, их отряды выстроились колоннами, преодолели отмели и взошли на островок, где встали друг против друга во фронт. Хотя ДозирЭ и ожидал от Дэвастаса какой-нибудь подлости, иргам самым тщательным образом соблюдал условия, на которые только что согласился. Несмотря на смехотворную численность противостоящих войск, обе маленьких армии образовали правильный линейный строй с центром и флангами — в точности как в больших сражениях.

Остров оказался шириной всего в триста мер, и фланги обоих построений почти касались воды. Длина его насчитывала около пятисот мер; так что, когда отряды ДозирЭ и Дэвастаса окончательно развернулись, расстояние между ними составило около четырехсот шагов.

Обозы отрядов остались каждый на своем берегу, а с ними многочисленные повозчики и всякая мелкая прислуга. Бросив лошадей и имущество, все они столпились у воды и с трепетом приготовились, словно зрители Ристалища, наблюдать за предстоящим столкновением. Вода стала постепенно наступать, и многие повозчики облегченно вздохнули: если их отряд побьют, они, должно быть, успеют убежать.

Кирикилю приказали оставаться с обозом, что он и сделал с превеликой охотой, возблагодарив добрейших Великанов за проявленное к нему милосердие. Однако чуть позже в груди яриадца заныло. Он пытался отделаться от этого странного недомогания, сначала размяв плечи, потом проглотив кусок сушеной дыни, который еще с Авидронии приберег на всякий случай, но странное ощущение не проходило, а только усиливалось. И тут, внимательнее к себе прислушавшись, Кирикиль с ужасом осознал, что едва ли не впервые в жизни испытывает не что иное, как муки совести. «Так вот что это такое!» — с отчаянием подумал он.

— Что делает такой храбрый воин в обозе? Почему он не в первых рядах нашего славного воинства? — услышал яриадец голос, принадлежащий одному из повозчиков.

Кирикиль бросил испепеляющий взгляд на наглеца, но его товарищ — такой же повозчик, не обращая внимания на разгневанного слугу, с усмешкой отвечал:

— Ему туда нельзя — скоро там будет очень жарко. Наверное, в его обязанности не входит защита хозяина. Скорее всего, его наняли лишь для того, чтобы вывезти с поля боя тело своего нанимателя и доставить на родину его прах…

Лицо Кирикиля стало пунцовым, он схватился за рукоять морской рапиры и даже немного ее вытащил, но, заметив краем глаза, что его обидчики потянулись за копьями, лежащими в повозке, со злостью послал клинок обратно в ножны.

Отмели уже скрылись под водой, превратив перешеек в островок, и только несколько бугорков еще выглядывали из воды, обозначая собой путь, по которому только что проследовали отряды.

Все на берегу ждали начала сраженья и удивлялись, почему стороны медлят.

Внезапно Кирикиль с диким гиканьем выслал лошадь вперед, и та, сделав несколько широких скачков, через мгновение оказалась по колено в воде. Животное испуганно остановилось, смущенно фыркнуло, тряхнув гривой, но всадник сильными ударами в бока заставил его двинуться дальше — к острову.

«Утонет!» — «Нет, успеет!» — спорили оставшиеся на берегу. Послышался свист, одобрительные возгласы. На шум оглянулись те, кто составлял войско ДозирЭ. Раздался смех, подбадривающие крики.

Лошадь медленно двигалась вперед, уже по грудь в воде. Была пройдена только половина пути, и тут стало очевидным, что яриадец совершил слишком отчаянный поступок. Вряд ли он сможет добраться до острова и, скорее всего, пойдет ко дну вместе со своим скакуном.

Шум, издаваемый множеством глоток, вдруг сменился удивительной тишиной. Все — авидроны и ларомы — завороженно наблюдали, как одинокий всадник, закованный в тяжелые доспехи, пытается одержать верх над стихией и перебраться через разливающуюся реку.

— Глупец! — сказал во всеуслышанье расстроенный ДозирЭ.

Корпус лошади вовсе скрылось под водой, и на поверхности оставалась только ее голова и шея. Большинство авидронов уже попрощалось с непутевым слугой, как вдруг отмель пошла вверх, и лошадь стала медленно подниматься над волнами. Еще немного — и Кирикиль уже выбирался на берег островка, весь мокрый, но счастливый, улыбающийся во весь рот. Его встретили радостными криками.

— Что там за шум? — недовольно спросил Дэвастас воинов, которые его окружали.

Те лишь пожали плечами.

— Хватит медлить. Мне тошно, когда всё слишком по правилам! Будем начинать!

И он подал знак музыканту, который немедленно приложил к губам трубу, надул щеки и заиграл протяжную красивую мелодию. То был сигнал к началу сраженья…

Кирикиль наконец добрался до ДозирЭ и занял место чуть сзади и слева от него, как и подобает слуге-телохранителю.

— Ну и дурень же ты, яриадец! — с улыбкой сказал ему грономф.

Отряды Дэвастаса во много раз превосходили по численности соединение противника. В центре его построений стояло около полутысячи пеших ларомов в тяжелом вооружении, на левом фланге — три сотни лихих наездников под предводительством Стартуса, на правом — фалангой выстроились четыреста конников с копьеносцами в первых рядах. Сам Дэвастас вместе с отрядом из трехсот всадников занял место в резерве, по центру, за ларомами, и собирался вступить в бой лишь в случае крайней необходимости. Двести легковооруженных лучников-ларомов на конях прикрывали строй по всей линии фронта. Таким образом, с авидронами готовы были сразиться тысяча семьсот человек, из которых тысяча были опытнейшими воинами, приведенными Дэвастасом из Иргамы.

ДозирЭ разместился на левом фланге, против конного отряда врага, который показался ему наиболее внушительным. С ним были все, кто прибыл из Грономфы, включая лучших из лучших — пятнадцать «Каменщиков» в одеждах и вооружении Вишневых плащей. Центр возглавил Тафилус, которому были приданы пятьдесят воинов монолита и тридцать средневооруженных. Чтобы строй девросколянина соответствовал по ширине строю центра противника, он вынужден был поставить людей всего лишь в две шеренги — против двенадцати шеренг ларомов у Дэвастаса. Впрочем, Тафилус не унывал — он уже сталкивался с дикарями и считал, что в этом сражении шестикратное превосходство противника еще ничего не доказывает. На правом фланге авидронов поставили Гуалга. Он и его сто тридцать всадников были полны решимости сражаться до конца. К сожалению, люди Гуалга — это все, что осталось от союзных отрядов. Прикрывать свои боевые позиции ДозирЭ выслал все вспомогательные силы: стрелометы на быстроходных повозках, десять штурмовых и заградительных колесниц, тридцать пеших и тридцать конных стрелков — всего около ста человек. Их ДозирЭ подчинил Идалу, попросив выдвинуться перед строем на сто шагов и прежде всего оберегать фланг Гуалга, как наиболее слабый. Так что сражаться с практически полноценной партикулой Дэвастаса собрались отряды, насчитывавшие всего триста девяносто человек. Правда, в последний момент к ним подоспела существенная подмога: стряхивающий с ног водоросли наихрабрейший Кирикиль.

Заслышав гудение иргамовской трубы, ДозирЭ приказал бить в калатуши и играть на лючинах. Сражение началось.

Конные ларомы Дэвастаса, рассыпавшись по всему полю и приблизившись на сотню шагов к вспомогательным отрядам Идала, принялись метать стрелы. Тут выяснилось такое, что заставило многих авидронов открыть рты от изумления. Дикари не умели стрелять на скаку. Чтобы выпустить стрелу, конный лучник-ларом должен был остановить коня и бросить поводья, оставив лошадь без управления. На одну стрелу у ларомов уходило столько времени, сколько требовалось лучнику-авидрону, чтобы опустошить целый колчан. Почти все стрелы дикарей летели мимо, а если и попадали в цель, то на излете — ибо для того, чтобы натянуть тетиву авидронского лука, которыми ларомы были вооружены, требовалось приложить такие усилия, на которые был способен только очень тренированный воин. Некоторые ларомы, отчаявшись попасть в цель, спешивались и продолжали бой, стоя на твердой земле.

Увидев, насколько смехотворны потуги легковооруженных ларомов, Идал дал возможность своим лучникам опустошить по колчану, а потом послал в атаку штурмовые колесницы и конников, не отягощенных тяжелыми доспехами. К этому моменту ларомы уже серьезно пострадали от авидронских стрел и были в некотором смятении. Когда же они увидели несущихся на них всадников и колесницы, их охватила паника. Не желая больше сражаться, они стали поворачивать лошадей, а спешившиеся попросту бросились бежать сломя голову. Многие тут же попали под колеса или ножи колесниц, но большинство получили стрелу или дротик в спину. Только полусотне ларомов удалось достичь своих основных построений и скрыться за спинами товарищей.

Все это вызвало бурное ликование в рядах авидронов.

Отряды Дэвастаса, оставшись без легковооруженных стрелков, оказались незащищены, и Идал, стремясь немедленно воспользоваться этим преимуществом, обрушил на иргамов всю мощь метательного оружия. В их сторону полетели десятки стрел, зангний, свинцовых пуль и больших стрел, выпущенных из метательных орудий. Не меньше пятидесяти человек пало под этим шквалом.

Соратники Дэвастаса, пожалуй, еще никогда не видели своего предводителя в таком бешенстве.

— Когда всё закончится, я собственными руками передушу этих трусливых негодяев! — прошипел он, имея в виду своих лучников-ларомов, и отдал приказание немедленно атаковать авидронов по всему фронту.

Первым ударил Стартус со своими тремястами конниками. Широкой волной он накатился на авидронов, легко разметал встретившиеся на пути отряды Идала и со всего размаху врезался в малочисленные построения Гуалга. В то же время пешие ларомы по центру двинулись на Тафилуса. Сзади их подгоняли полсотни всадников, посланных Дэвастасом, которые заставляли дикарей почти бежать. Они довольно быстро преодолели расстояние в четыреста шагов, поддерживая друг друга воинственным воем, и с разгона столкнулись с бывшими воинами партикулы «Неуязвимые». Первая шеренга ларомов тут же пала, наткнувшись на длинные копья. Ларомы почти не имели прочных нагрудников, и лишь каждый второй держал в руке щит, а их собственные копья оказались слишком коротки. Вторая шеренга подступила чуть ближе к противнику, но в них полетели дротики, метательные ножи и топорики. Лишь третьей шеренге дикарей удалось подобраться вплотную к монолитаям Тафилуса. Те из авидронов, у кого уцелели копья, метнули их и выхватили мечи. Начался рукопашный бой, в первые мгновения которого полностью пали третья и четвертая шеренги ларомов. Всего восемьдесят авидронов противостояли атаке полутысячи дикарей и делали это с такой невозмутимостью и с таким достоинством, что бой казался абсолютно равным, и ни один из наблюдателей не мог заранее предсказать, на чьей стороне будет победа. Время от времени в первой шеренге авидронов падал на землю убитый или тяжелораненый воин, но на его месте тут же появлялся цинит, стоявший ранее сзади. Сам Тафилус пока находился в центре второй шеренги, как и большинство тяжеловооруженных «бессмертных», которых он решил пока поберечь. Только к середине сражения, когда авидронский строй истончился до одной шеренги, а ларомы к этому времени потеряли не менее шести шеренг, Тафилус оказался впереди. Здесь он взмахнул своей ужасной нагузой и молниеносно снес голову врагу, стоявшему ближе других. Вторым и третьим ударом он расчистил перед собой внушительное пространство, и дикари, увидя свирепого исполина, всего за несколько мгновений искалечившего не менее десятка их соплеменников, в замешательстве остановились…

Небольшой отряд ДозирЭ был атакован четырьмя сотнями конников Дэвастаса. После первого столкновения грономф недосчитался половины своих людей. Видя, что вот-вот его отряд уничтожат и левый фланг авидронов просто перестанет существовать, он отшвырнул копье, выхватил свой гигантский меч и бросился в самое пекло сраженья. За ним последовали «Каменщики», действуя удивительно слаженно и хладнокровно, и сзади всех — Кирикиль с морской рапирой наперевес.

Неожиданное вмешательство ДозирЭ и «Каменщиков» в последний момент спасло, казалось бы, безнадежное положение левого фланга авидронов. Отчаянные храбрецы Дэвастаса, беспощадные рубаки, давно забывшие чувство страха, были застигнуты врасплох наглым нападением кучки авидронов. Придя в себя и бросившись на вишневоплащных, иргамы внезапно столкнулись с таким искусным сопротивлением, что опомнились лишь тогда, когда потеряли не менее сорока человек. Одумавшись, они перестроили ряды, уплотнили их и с новой силой обрушились на авидронский фланг.

Тем временем правый фланг авидронов, где сражались воины из Тиши Алга во главе со своим вождем, был окончательно разбит. На удивление всем, эти дикари не походили на обычных ларомов. Они бились отчаянно, и ни один из них даже не думал отступить или сдаться. И всё же под сильнейшим натиском противника многие из них пали. От целого отряда осталось лишь полтора десятка рыжеволосых, которых возглавлял, размахивая мечом, извергающий ужасные проклятия Гуалг. Опытные воины Стартуса окружили их со всех сторон. Видя это, Идал поспешил собрать остатки вверенных ему вспомогательных сил и неожиданно ударил иргамам в бок. Это внезапное нападение несколько смутило уже как будто одержавшего победу Стартуса. Он попытался атаковать людей Идала и поначалу перебил немало легковооруженных конников, но здесь произошло невероятное: пешие ларомы, с которыми дрались циниты Тафилуса, вдруг пошатнулись, попятились назад и побежали. Сначала поодиночке, потом все — бросая оружие и устремляясь кто куда.

Следом за этим удивительным происшествием случилось и еще одно странное событие. ДозирЭ и «Каменщикам» удалось не только выдержать напор сотен конных воинов, составлявших правый фланг Дэвастаса, но и перейти в наступление. Виной тому был ДозирЭ, который всё время рвался вперед, невзирая на бесчисленное количество врагов, встававших на его пути. Искусно орудуя своим гигантским мечом, который обычному мужчине и поднять-то было непросто, раскручивая его с необычайной ловкостью, отбивая им десятки ударов, сыпавшихся со всех сторон, и успевая наносить не меньше ответных ударов, молодой человек легко рассекал плотные ряды иргамов. Конь ДозирЭ — рослое, очень сильное и красивое животное, — которого перед боем Кирикиль облачил в панцирные доспехи с наглавником, был столь же великолепен, как и его хозяин. ДозирЭ управлял Крылатым только при помощи ног, но делал это с необыкновенным искусством, едва касаясь пятками боков. Конь с феноменальной понятливостью реагировал на команды. Казалось, они слились воедино — человек и скакун.

«Каменщики», по праву считавшие себя лучшими воинами Авидронии, видя, как бьется ДозирЭ, не могли поверить своим глазам. Его безрассудная смелость вела его на верную смерть. И им оставалось только одно — следовать за этим безумцем. Пытаясь не отстать, защитить своего предводителя от нападений сбоку и сзади, они держались всегда рядом, оставляя после себя горы искромсанных трупов.

ДозирЭ не чувствовал ни усталости, ни боли от незначительных ран. Он был опьянен боем. Он ощущал необыкновенную легкость во всем теле, и тяжелый меч в руке был словно тростинка.

Азарт ДозирЭ, который с налитыми кровью глазами рвался и рвался вперед, его несокрушимая воля передались и «Каменщикам». Теперь иргамы имели дело не с одним превосходным бойцом, а с целым отрядом неуязвимых всесильных ратников, и противостоять им было просто невозможно.

Прошло немного времени, и от четырехсот всадников Дэвастаса, которые совсем недавно представляли собой самый большой иргамовский отряд, не осталось в живых ни одного человека. Тут впереди всех оказался Кирикиль с жалким обрубком своей рапиры в руке и, осмотрев простирающееся перед ним поле боя, поверженные тела и павших коней, произнес с таким видом, будто всё это было делом его рук:

— Ну и кто теперь посмеет усомниться в моей пользе и верности своему хозяину?

Итак, правый фланг авидронов разбили, но одновременно воины ДозирЭ одержали верх в центре и на левом фланге. Тут Дэвастас вспомнил недобрым словом Деву и сам бросился в бой, поведя за собой последний резерв — триста самых преданных воинов-ветеранов, самых отчаянных рубак и самых жестоких убийц. Всё смешалось. Не было больше строя, отрядов, флангов — всё закрутилось в вихре рукопашного боя. Перевернутая повозка и пытающиеся подняться лошади с переломанными ногами. Бегущие в поисках спасенья ларомы, давно побросавшие оружие. Отрубленная голова. Лежащий на земле дикарь, только что потерявший обе ноги и с удивленным видом рассматривающий нижнюю часть своего тела. Взбесившаяся от боли лошадь с подпаленной гривой, несущаяся поперек островка. Сотни раненых, убитых. Люди, бросающиеся в воду, плывущие и тонущие — те, кто не успел снять доспехи. Окруженный конниками Стартуса ощетинившийся копьями и прикрывшийся щитами отряд Тафилуса. ДозирЭ, мечущийся по всему острову в поисках Дэвастаса. Его «Каменщики», не отстающие от предводителя ни на шаг…

Через некоторое время на островке в живых оставалось не более полусотни человек. Авидроны одерживали верх, со всех сторон подбирались к Дэвастасу, вокруг которого сплотились уцелевшие воины его некогда крупного и прославленного отряда.

Когда бывшего иргамовского военачальника закрыли собой последние пять человек, Дэвастас беспомощно огляделся, будто кого-то искал. Ему и сейчас казалось, что все, что он видит, — лишь обман зрения, что вот-вот из-за дымки побоища появятся стройной фалангой, лошадь к лошади, две сотни его лучших цинитов и изрубят авидронов в куски. Но вокруг не было никого. Островок был пуст, только сплошь покрыт изувеченными телами людей и животных.

Дэвастас не мог поверить: как такое случилось? Что произошло? Где его бесстрашная армия, не знавшая поражений? Неужели этот куцый авидронский отряд — виновник гибели столь славного воинства?

О, Дева! Как же его Интолия ларомов? Ведь еще вчера он чувствовал себя хозяином этих земель и полновластным правителем этих дикарей. А как же Хидра? Она ведь ждет его, своего единственного возлюбленного!..

Между тем последние иргамы пали. Дэвастас опомнился только тогда, когда увидел перед собой ДозирЭ верхом на коне, с исполинским мечом в руках.

— Расступись! — зарычал ДозирЭ, обращаясь к своим воинам, собиравшимся добить Дэвастаса, и направил на него коня.

— Сейчас ты умрешь, поганый раб! — взревел Дэвастас и рванул лошадь навстречу.

Через мгновение они сошлись, и два меча ударили друг о друга. Великолепный дорманский меч Дэвастаса при этом обломился, и пока он вытягивал из ножен кинжал, ДозирЭ изловчился и воткнул в шею коня иргама сквозь двухрядную кольчугу свой клинок. Конь рухнул, накрыв содрогающимся в агонии телом несчастного хозяина. ДозирЭ спрыгнул с Крылатого и двинулся к Дэвастасу, скинув с головы шлем, бросив в сторону меч, который ему сегодня уже достаточно послужил, и вынул кинжал для пробивания доспехов. Иргам, пытаясь выбраться из-под коня, сильно дернулся несколько раз, но все его потуги оказались тщетными. Он был беспомощен, и добить его смог бы и ребенок.

— Не следует этого делать! — услышал ДозирЭ.

Голос принадлежал Идалу.

— Ты забыл, что Божественный обещал две тысячи берктолей только за живого Дэвастаса? Я не уверен, что нам заплатят и четверть этой суммы, если мы привезем вместо живого иргама его вонючий труп!

— Мне не нужны деньги! — огрызнулся ДозирЭ, ступив еще несколько шагов в сторону поверженного врага.

— Подумай, мой друг! — продолжал увещевать Идал. — Эти деньги нам пришлись бы весьма кстати! Скажи ему, Тафилус!

ДозирЭ наконец остановился, опустил руку с кинжалом и посмотрел на девросколянина, который, к великому счастью, так же как и Идал, был жив и не получил ни одной царапины.

— По мне, я бы убил этого гаронна, не задумываясь… Мне лично деньги не нужны — мне хватает той платы, которую мне жалует Инфект. Но я знаю, что Идал утратил почти всё свое имущество… Его доля, наверное, вернула бы его знатному роду былое благополучие…

ДозирЭ медлил: было видно, что он борется с собой.

— Нет, я должен это сделать! — твердым голосом молвил он.

— Две тысячи берктолей? — вдруг раздался визгливый вопль Кирикиля. — О, Великаны! Две тысячи берктолей!

Яриадец отважно бросился к ДозирЭ и повис на его руке, сжимающей кинжал. Грономф пытался высвободиться, но тщетно — слуга намертво вцепился в хозяина.

— Послушай хотя бы своих друзей «на крови», о, великодушный, если ты уже потерял собственный рассудок!

— Ладно! — в конце концов сдался ДозирЭ и стряхнул с себя Кирикиля.

Все облегченно вздохнули. Дэвастаса вытащили из-под лошади, разоружили и крепко связали. Иргам молча подчинялся и только равнодушно смотрел перед собой.

Начался отлив, и вскоре с обеих сторон островка показались отмели.

Глава 59. Маленький властелин

Старинный родовой дворец династии Тедоусов, что на Могильной площади Масилумуса, пустовал много десятилетий. Небольшой, уродливый, он не интересовал избалованного роскошью Тхарихиба. В узких галереях старого дворца люди появлялись лишь тогда, когда на Могильной площади что-то происходило: казнь, праздничное шествие или военный смотр. Но ныне, после недавних событий, заброшенный дворец внезапно ожил, наполнился светом факельниц, в нем появились люди, отчего, впрочем, он не стал менее тесным и мрачным. Теперь в нем поселился Хавруш — брат покойного интола Тхарихиба, бывший Верховный военачальник Иргамы и Наставник Нэтуса — юного преемника иргамовского трона. Вместе с ним переехал и сам наследник — своенравный мальчишка лет одиннадцати, ни на мгновение не расстающийся со своим старым слугой — лучником по имени Зваргус. Кроме этого, несколько помещений в самой глухой части дворца послужили пристанищем для матери Нэтуса — смиренной Хидры, которая в свое время под давлением неотвратимых обстоятельств отреклась от власти, титулов и всего имущества и теперь всецело зависела от милости Хавруша.

В тот день над Масилумусом нависли сизые тучи с фиолетовыми прожилками, тяжелые, взъерошенные. Сумрачный безлюдный город с черными угрюмыми массивами полузаброшенных кварталов, может, и хотел бы сегодня омыться животворной влагой небес, очистить свои стены и мостовые не только от пыли и грязи, но и от безнадежных настроений, но за всё утро тучи не проронили ни капли.

Человек, который не был в Масилумусе примерно полгода, вряд ли б его узнал, а если б и узнал, до глубины души поразился происшедшим переменам. Прежде всего, город утратил множество сооружений: городские стены с башнями, десятки великолепнейших дворцов, памятники, монументы, но главное — над городом уже не возвышался символ власти интола, символ непоколебимой мощи государства — Солнечный дворец. Пока он, ослепительно сияющий, еще стоял, цепляя шпилями своих башен проплывающие облака, горожане, несмотря на все военные поражения и на предательский сговор Хавруша с авидронами, несмотря на голод, разруху, унизительную ничтожность своего сегодняшнего существования, еще хранили в сердцах надежду на постепенное восстановление былого могущества интолии. Но вот бывший Верховный военачальник, а сегодня Наставник и, значит, правитель, стараясь в точности исполнить мирный договор, добрался и до Солнечного дворца…

Горожане окончательно пали духом. «Тхарихиб нас разорил, но Хавруш лишил нас веры! — мрачно говорили они. — Тхарихиб хотя бы был интолом, а интолы часто бывают глупыми и жадными. Но Хавруш сначала увел из семей всех наших мужчин, которые остались лежать на полях сражений, потом отдал Алеклии всех рабов — и стало некому трудиться, силой отнял у людей мало-мальски ценное имущество, а теперь еще и разбирает Солнечный дворец. Да лучше бы мы все погибли при штурме города!»

В самом Масилумусе стало жутковато. Город был темным, безликим, загаженным помоями, прямо на площадях вздымались дымящиеся кучи мусора, по округе разносился удушливый отвратительный запах тлеющей гнили. Во многих местах, особенно на окраинах, подвергшихся атаке тяжелых метательных орудий, большинство зданий стояли разрушенными. Немало домов подверглось разграблению, часто можно было наблюдать, как из окон некогда пышного дворца выглядывают с циничной ухмылкой гнуснейшие физиономии прожженных негодяев-мародеров. На улицах было пусто. Половина населения еще до прихода авидронов покинула город и так и не возвратилась, а тем, кто еще оставался здесь жить, ходить по улицам даже днем было небезопасно: подворотни кишели подозрительными бродягами, прячущими под плащами кинжалы. Вечером город и вовсе погружался во мрак (уличные факельницы больше не радовали жителей ярким дружелюбным пламенем), и начинался такой хаос, что даже вооруженные до зубов отряды вынуждены были соблюдать осторожность. Двух тысяч гиозов, призванных оберегать граждан, оказалось мало для поддержания порядка, тем более что большая их часть охраняла Могильную площадь и Дворец Тедоусов. К тому же они давно не получали платы, роптали и часто, чувствуя полную безнаказанность, сами чинили беззаконие: занимались поборами и грабежами. Теперь город, где царило полное безвластие, с опустошенными складами и лавками, с безлюдными Аренами, город, где свирепствовали сборщики податей и собиратели откупа, где давно уже съели всех животных и люди прямо на улицах падали замертво от голода, — этот некогда процветавший, праздный двухмиллионный город казался городом-призраком, городом мертвых.

В тот день Хавруш, выйдя поутру из покоев Хидры, сразу направился в портофин. Небольшое помещение, некогда принадлежавшее прославленным интолам, теперь служило местом добровольного заточения этого не самого удачливого потомка Тедоусов. Бывший полководец, проигравший все военные битвы, но зато одержавший верх в политических сражениях, зачастую не менее кровавых, стал единовластным правителем своего многострадального государства, а следовательно, полноправным хозяином этого старинного прибежища властителей Иргамы. Он сразу же поспешил переделать его по своему вкусу. Выслушивая в портофине сообщения посланников из провинций, донесения лазутчиков и многословные рассуждения Пророков, Хавруш объединил всё это с утренней трапезой. Закончив ее, он властным жестом прогнал всех посетителей и возлег на широкое и прочное ложе, изготовленное специально для него.

Последнее время Хавруш неимоверно раздался телом. Если раньше он хоть и был толст, но, постоянно находясь в движении, не чувствовал своего веса, то теперь он больше походил на странный тяжелый и уродливый шар, из которого торчали тонкие скрюченные ножки и короткие ручки. После заключения мирного договора с Алеклией Хавруш стал очень много есть, неестественно много. Подобное невиданное доселе чревоугодие, которому он предавался с какой-то отчаянной страстью, выглядело со стороны как некий особо изощренный и, наверное, весьма приятный способ самоубийства. Кроме того, он почти не двигался — вообще не садился в седло, да и из Дворца Тедоусов выходил только раз: он боялся покушения, о приготовлении к которому ему день и ночь твердили советники. Пожалуй, единственными его занятиями, требующими кое-какого атлетизма, были его развлечения с Хидрой, от которой он требовал рабского послушания, заставив, под угрозой разлуки с сыном, покорно выполнять его любые прихоти, иногда по-детски глупые, а зачастую ужасные и противоестественные.

«Надо немного похудеть, — безудержно зевая, лениво подумал Хавруш, почувствовав, что буквально придавлен к ложу собственной тяжестью. — Впрочем, что это изменит?»

Собираясь поразмыслить о государственных делах, об обособившихся провинциях или о других неприятностях, он вскоре, однако, окунулся в сладкое полузабытье дремоты, и его посетили причудливые образы. Это были самые разные видения, связанные и со счастливыми днями его жизни, и с самыми мрачными, ужасными событиями, о которых без содрогания и вспомнить-то было нельзя…

Ах, Дева! Как красиво всё начиналось! Золото Фатахиллы, очень много золота! Бескорыстная помощь десятков стран. Бесконечные партикулы, уходящие безупречно прямыми шеренгами за горизонт. Не потешные отряды Тхарихиба или деревянные циниты из коробки с игрушками Нэтуса — настоящие боевые партикулы. Знамена на ветру. Воины-великаны, плечо к плечу. Красивые лошади одинаковой масти с тяжелыми шелковистыми крупами. Призывные сигналы иргамовских труб, зовущие в славные походы…

Огромной стране как воздух требовалась настоящая война. Чтобы высокомерная знать хотя бы на время прекратила распри, чтобы обобранные провинции перестали наконец помышлять о самостоятельности. Чтобы отвлечь население от внутренних проблем, чтобы изжить презрение к собственному интолу, который всех их разорил, и к его брату. Чтобы вселить ненависть к внешнему врагу, который во всем и виноват. (А кто, как не Авидрония, может быть во всем виноват?) Но главное, надо было во что бы то ни стало избежать конфронтации с самым опасным врагом — с Фатахиллой, с флатонами…

И что теперь?! Где сейчас все эти доблестные партикулы, которые Хавруш с таким трудом собирал и обучал? Где эти плечистые воины? Лежат под Кадишем? Гниют под Масилумусом? Нет никого, даже Синещитных! А тех, кто остался, пришлось распустить по требованию авидронов. Теперь в его распоряжении нет ни единого цинита! Случись бунт, даже некому будет защитить ни этот мрачный дворец, ни его самого — единственного полноправного правителя Иргамы. Что могут эти несколько тысяч бездельников, горделиво называющих себя стражами порядка? Да они просто разбегутся кто куда или еще хуже — переметнутся на сторону бунтарей.

О, Алеклия, верни мои славные партикулы!..

Положение ужасное не только в столице — во всей стране. По дорогам бродят толпы обездоленных иргамов, выселенных авидронами с родных земель. На каждом шагу — нищие, калеки, попрошайки, уроды. Любая женщина готова заплатить своим телом за горсть ячменя. Бывшие циниты, прослышав о подвигах Дэвастаса в землях ларомов, подались в леса, сбившись в шайки разбойников.

Чтобы вовремя рассчитываться с Грономфой да хоть чем-то наполнить собственную казну, Хавруш шаг за шагом ввел двадцать семь видов податей и повинностей. Это обстоятельство, а еще послевоенная разруха, эпидемии, алчность крупных землевладельцев привели к дороговизне, полнейшему упадку ремесел и торговли. Ширилось недовольство. Рабы, не желавшие попасть в руки авидронов, и народ, которому более не на что было надеяться, объединялись и поднимали восстания. Кроме того, родовитая знать отдаленных провинций, видя полное бессилие униженного Масилумуса, стремилась выйти из-под его власти, устанавливая на местах собственное правление и придумывая собственные законы. Хавруш не мог на это ответить ничем, кроме бесполезных увещеваний и бесплодных угроз…

О Алеклия, верни мои славные партикулы!..

А между тем авидронам отдана лишь малая часть положенного откупа. В городах собрано или отобрано все, что только можно отнять. Но этого мало! Единственная надежда соблюсти договор — Солнечный дворец…

Солнечный дворец — этот великий храм, эта чудная обитель упоительных надежд, где прошли все его детство и юность!

…Ночью, в условиях строжайшей тайны, Хавруш переселился вместе с Хидрой и наследником на Могильную площадь, а на следующий день отправил к холму Отшельника семьдесят тысяч мастеровых, которые за три месяца наполовину разобрали дворец. Кое-что, конечно, было украдено, но остальное погружено на повозки и отправлено в Авидронию. Толстые листы золота и серебра, паладиумные плиты, тяжелые тектолитовые колонны, мраморные и гранитные блоки, золотые, бронзовые и беломраморные статуи, гигантские барельефы, скульптурные фризы, части стен, покрытых бесценными фресками, а еще картины, ковры, мебель… Всё это авидронские регистраторы подробно описывали, оценивали и тщательно нумеровали — части дворца по велению Инфекта должны были быть доставлены в авидронский Тафрус, где всю архитектурную композицию — и сам дворец, и золотистые сады с изумрудными озерами вокруг — собирались в точности восстановить…

Да, Масилумус теперь превратился в город-призрак. Обездоленные люди с серыми злобными лицами и глазами, полными ненависти, жаждут мщения. Они хотят утопить в крови всех тех, кто довел их до такого состояния. В таких условиях достаточно одной искры… Самое ужасное, что какие-то негодяи распускают по городу слухи о том, что это не Дэвастас, а именно он — Хавруш убил интола Тхарихиба. Кто его тайные враги, которые платят за распространение этих гнусных измышлений? Пророки? Слава Деве, с ними давно уже всё решено… Дэвастас? Но он слишком далеко! Конечно, жаль, что его не удалось схватить, но есть надежда, что его изловят и казнят авидроны…

…Кстати, Хаврушу с трудом удалось убедить авидронов, что он не посылал Дэвастаса завоевывать ларомов. Наоборот, он сам приказал отыскать этого злодея, чтобы подвергнуть суровому наказанию за убийство интола Тхарихиба. Несколько месяцев назад вконец зарвавшийся Дэвастас прислал Хаврушу оскорбительный онис, в котором сообщал, что народ и вожди ларомов избрали его своим главным правителем, и намекал, что знает, кто убил интола. Еще он грозился рано или поздно вернуться и «вспороть жирное брюхо авидронского прихвостня за все его подлости». Естественно, он наотрез отказался возвращать золотую статую Слепой Девы. Мерзавец! Нужно было казнить не безобидного Твеордана, а этого неблагодарного зверя!

…А вообще Алеклия глуп. Вместо того, чтоб раздавить Иргаму, подчинить ее себе полностью, обобрать до нитки, он, затратив столько усилий, победив в таких жестоких грандиозных сражениях, обошелся, пусть огромным, но всего лишь откупом… Который, если задуматься, мог бы быть и побольше… Почему он так поступил? Нет, он, Хавруш, сделал бы иначе, если б стоял с войском у стен покорившейся Грономфы… Всё потопил бы в крови! Всех превратил бы в жалких рабов!..

…О, как умен этот властитель острова Нозинги, задумавший покорить весь материк! Как совершенен его план! Как долго и кропотливо он плел эту гигантскую мерзопакостную паутину! В нее попали многие, в том числе и он — Хавруш, не говоря уже о Тхарихибе. По прихоти этого чудовища по имени Фатахилла Иргама была растоптана. Он не спас ее, как обещал, и, конечно, и не собирался спасать — теперь-то это понятно. Он еще тогда решил пожертвовать ею, как малозначимой стекляшкой в игре простолюдинов. Взял и бросил огромную страну, словно жалкую хворостинку, в костер разгорающейся всеобщей войны…

И вот Фатахилла уже подходит к границам Авидронии, и развязка приближается. Ну что ж, возможно, скоро Иргама будет отомщена.

Авидрония, несмотря на ее мощь, несомненно, обречена. Все самые могущественные силы континента желают ей скорейшей погибели. Со всех сторон она окружена злейшими врагами. Она в тройном кольце осады, как когда-то был в осаде Масилумус. Все во главе с Берктольским союзом ополчились против нее. Спасения нет.

Прощай, Авидрония!

…Любопытно, какие выгоды извлечет из падения Грономфы Иргама и лично он — Хавруш? Сдержит ли Громоподобный свои обещанья? Или отдаст ослабленную Иргаму на растерзание ненасытным принцам, а его самого мимоходом раздавит, как мерзкую букашку? Можно ли ему теперь доверять?..

Самое интересное, что после долгих месяцев молчания Фатахилла вновь интересуется Иргамой — был голубь из далекого Нозинги. Он требует, чтобы Хавруш нарушил мирный договор с авидронами, вновь собрал партикулы и пошел прямо на Кадиш… Уж не он ли тот тайный злой гений, который приложил руку к восстанию в провинциях, провозгласивших создание Иргамы Левой?.. Ведь именно туда отправился Седермал с гарнизоном Кадиша, оставив крепость под защитой всего пяти тысяч ветеранов…

Что же будет дальше? А дальше… Фатахилла потопит в крови весь материк — ему ли, Хаврушу, в этом сомневаться? Авидрония — только начало… И держитесь те, кто сейчас радостно рукоплещет победам флатонов, как бы не пришлось горько раскаяться…

Будь проклят тот день, когда я вошел в шатер Громоподобного!

О, Алеклия, верни мои славные партикулы!..

Хавруш спал, когда в портофин осторожно заглянул пожилой слуга-раб с перебитым расплющенным носом. Бывший Верховный военачальник, с молодости опасающийся смерти от клинка подосланного убийцы, привык даже во сне чутко прислушиваться к малейшим шорохам. Он сразу ощутил присутствие человека и открыл глаза. Узнав Оуса, Хавруш недовольно поморщился, медленно потянулся, глубоко зевнул, но вдруг, разглядев на лице раба признаки сильного волнения, с неожиданной ловкостью приподнялся на локте:

— Что случилось?

Немой слуга жестами ответил на вопрос хозяина. Оказывается, на Могильной площади, перед самым дворцом собралась толпа недовольных.

«Вот оно!» — невольно подумал Хавруш, вырвав из носа волосок.

— Много их?

Оус очертил указательным пальцем в воздухе большой круг. Это означало, что очень много. Может быть, несколько десятков тысяч.

— Они вооружены?

«О, да!»

— Чего они хотят?

«Эти люди требуют тебя… Хотят, чтобы ты вышел к ним и объяснил, кто убил Тхарихиба!» — Казалось, пальцы слуги порхают в воздухе.

Хавруш почувствовал сильный приступ удушья. Всё было в точности так, как и тогда, когда он разговаривал с Алеклией в его шатре во время осады Масилумуса. Несколько глубоких вздохов вернули ему нормальное дыхание, но чуть позже он ощутил в груди жар, а к горлу подкатил ком. Хавруш не на шутку испугался, но нашел в себе силы сохранить внешнее спокойствие.

— Где гиозы? Я же запретил собрания на Могильной площади!?

Ответ был примерно таким: многие защитники власти, не желая оказаться на пути взбудораженных людей, поспешили укрыться, другие и вовсе примкнули к толпе, и лишь малая часть стражей порядка осталась на своих местах.

Хавруш поднялся с ложа и подошел к небольшому окну, выходившему на внутреннюю площадь дворца, сквозь полупрозрачные стекла витража он увидел выстроенный отряд своих личных телохранителей в тяжелом вооружении. Было их всего человек двести — лучших из лучших, и командовал ими старый друг и верный соратник Хавруша уроженец Корфы партикулис Жерот. Он по праву считался одним из самых способных и храбрых воинов Иргамы.

С улицы тем временем донесся какой-то бесцеремонный гул. Это наверняка был шум той самой толпы, о которой поведал Хаврушу Оус. Впрочем, присутствие поблизости отряда отважных храбрецов, каждый из которых стоил не меньше двадцати-тридцати этих уличных лоботрясов, немного успокаивало Хавруша.

— Жерота ко мне! — потребовал он.

Оус с поклоном удалился.

Оставшись один, нынешний хозяин Дворца Тедоусов сначала переживал довольно сильное смятение, но потом, как и всегда в подобных случаях, взял себя в руки. Прошедший многие войны, видевший реки крови, сам часто находившийся в шаге от смерти, Хавруш был, в общем-то, мужественным, решительным человеком. К тому же очень упорным, обладающим незаурядным гибким умом и невероятной волей к жизни, позволяющей ему выкручиваться из самых безнадежных передряг.

Было уже позднее утро, но Хидра чувствовала себя невыспавшейся, разбитой. Всю ночь Хавруш истязал ее, совершенно измотал, а под утро ушел, даже не посмотрев в ее сторону. Оскорбленная до слез, униженная, с трудом подавлявшая в себе глубочайшее отвращение к этому человеку и так уставшая от своей роли покорной любящей рабыни, она еще долго не могла уснуть. Всё придумывала для НЕГО всевозможные пытки и казни и представляла, как ОН будет корчиться и молить о пощаде. Но пощады не будет — главное, чтобы его мучения длились как можно дольше, чтобы ОН испытал хотя бы малую толику тех страданий, которые доставил ей…

Проснувшись от неясного шума, доносящегося с улицы, Хидра повернулась на другой бок, потом, о чем-то подумав, приподнялась на локте и прислушалась. Показалось, решила она, не услышав ничего особенного, только привычное лязганье оружия дворцовой стражи и приглушенный смех молодых служанок-рабынь за стеной.

Хидра откинулась на спину и вновь закрыла глаза. Тут же ей привиделся Дэвастас на великолепном коне. Он был, по обыкновению, в черном, мощный, бесстрашный и одновременно светящийся добротой и небесной радостью!

Впрочем, образ благодушного воителя быстро развеялся. Уж она-то хорошо знала, что Дэвастас совсем не такой. Он настоящий зверь, лютый зверь, способный натворить столько зла, что кровью загубленных им людей можно наполнить берега всех рек и озер Иргамы. Как весьма проницательная женщина, она, едва увидев его, тогда, несколько лет назад, во время казни какого-то авидрона, сразу же почувствовала в нем эту дикость. Однако, может быть, именно это ее в нем и привлекало?

Сейчас Дэвастас был далеко, говорили, что он уже завоевал чуть ли не целую страну. Не забыл ли он о ней, не забыл ли свое обещание выкрасть ее отсюда, увезти на далекий остров? С тех пор, как они виделись в последний раз, в день гибели Тхарихиба, он не соизволил напомнить о себе ни весточкой. Понятно, что это сейчас непросто. Но ни намека на то, что он думает о ней, помнит о ней, до сих пор любит ее! Если вообще когда-нибудь любил…

О, Дева, защитница моя ненаглядная! Избавь меня от Хавруша! Как хочется раз и навсегда покинуть этот скверный город и больше никогда не видеть этого омерзительного негодяя!..

Тут Хидра стала мечтать о свободе, о далеких чудесных землях, о прекрасных дворцах и о том, что в какой-то другой, сказочной жизни она будет править богатой процветающей страной, целым народом, красивыми и добрыми людьми, которые полюбят ее всем сердцем. Тут она почему-то подумала об Авидронии, а потом вспомнила портрет Алеклии, который как-то показал ей Хавруш. В памяти всплыли черты благородного, мужественного и умного человека, его добрый проникновенный взгляд.

«Вот кого мне нужно на самом деле желать, вот какой мужчина мне нужен! — вздыхая, подумала молодая женщина, прекрасно понимая, что подобные мечты неосуществимы. — Полубог, правитель богатейшей страны, непобедимый полководец. Рядом с ним она наверняка была бы счастлива!»

Снаружи вновь послышался какой-то шум, и это отвлекло Хидру от ее фантазий. Она ударила в маленький гонг, и в то же мгновение в покои вошла рабыня лет пятидесяти, с темной, почти черной кожей. Звали ее Мкусси, про нее говорили, что еще ребенком ее привезли с другого, очень далекого материка и сначала она попала к бирулайским магам, которые якобы научили ее колдовству, и лишь потом была перепродана иргамовскому работорговцу. По мнению Хидры, эта чернолицая женщина была главным соглядатаем Хавруша и доносила ему в подробностях всё о ней, о каждом ее шаге, о каждом произнесенном ею слове. Иногда Хидре даже казалось, что служанка может читать мысли, поэтому она опасалась ее больше, чем кого бы то ни было, и старалась в ее присутствии даже ни о чем не думать.

— Что там за шум? — спросила бывшая интолья.

— На Могильной площади собралась толпа негодяев, которые призывают к бесчинствам, — отвечала Мкусси.

Хидра заметила, что рабыня сморщила лоб, а значит, сказала чуть меньше, чем знает.

— Так почему же их не разгонят?

— Так оно и будет. Жерот уже построил своих воинов и готов их вывести из дворца.

— Да, но при чем здесь Жерот? А где же гиозы?

Мкусси несколько замялась, и Хидра вдруг ясно почувствовала, что случилось нечто из ряда вон выходящее.

— Я хочу видеть Нэтуса! — решительно сказала она, стараясь придать своему голосу твердость.

— Но Хавруш запретил без его разрешения….

— Ты слышала, что я сказала, старая обезьяна? Я ХОЧУ ВИДЕТЬ НЭТУСА!

Чернолицая рабыня больше не стала спорить, а лишь позвала при помощи маленькой дудочки, которую прятала в рукаве, трех юных служанок…

Вскоре Хидра, одетая в строгие плавы, с тщательно убранными на затылок волосами, в сопровождении Мкусси, еще четырех рабынь и двух стражников приближалась к той части дворца, которая была отдана наследнику. Вход туда предваряли арочные дубовые двери-воротца, окованные паладиумом, возле которых стояли на посту восемь церемониальных копьеносцев. Однако, помимо всегдашнего охранения, Хидра заметила в стороне еще десяток тяжеловооруженных цинитов в плащах и шарфах личных телохранителей Хавруша. Ее худшие опасения начинали подтверждаться…

После обычных приветствий стражники распахнули двери, и Хидра, оставив на входе всех, кроме Мкусси, вошла внутрь. Здесь была обширная зала с мраморными стенами, искусно задрапированными в отдельных местах тканями изумрудного и темно-бирюзового цвета, и полом, выложенным разноцветной каменной плиткой. Плитки образовывали крупное мозаичное изображение интола в окружении угодливо внимающих ему Пророков. Несколько известных бронзовых и мраморных скульптур, два десятка картин и резная мебель — всё втайне вывезенное за спиной авидронов из Солнечного дворца.

— Мама! — На шею женщине бросился худощавый черноволосый мальчик лет одиннадцати с тонкими красивыми чертами лица. — Мама, ты слышала, что происходит?

Нэтус был одет в шелковую длиннополую плаву оливкового цвета, расшитую символическим орнаментом, и поверх нее в тонкие пластинчатые доспехи из бронзы и серебра, изготовленные именно для него лучшим оружейником еще до осады Масилумуса. Помимо этого на плечах мальчика была накидка золотистого оттенка с меховой оторочкой, а на голове — золотая остроконечная шапочка.

— Что происходит? — спросила Хидра, украдкой разглядывая несколько неуместное облачение сына, будто ему предстояло участвовать в важной церемонии.

— Наш дворец собираются штурмовать! — бойко, почти с ликованием, сообщил он. — Мы со Зваргусом готовимся сражаться до последнего…

И наследник торжественно предъявил матери извлеченный из ножен великолепный боевой кинжал с золотой рукояткой.

Напуганная Хидра обернулась, ища глазами того, кого упомянул сын. Он был здесь же — этот крепкий высокий воин с обветренным рябоватым лицом, когда-то подаренный мальчику Хаврушем. За все годы жизни при наследнике в качестве живой игрушки Зваргус, верно, утерял часть своей военной сноровки, но при этом нисколько не обтесался, а остался таким же неуклюжим грубоватым мужланом, каким был три года назад. Его вид, несмотря на новую боевую парраду с сияющими бронзовыми пластинами, никак не вязался с дворцовой роскошью, всей утонченностью и благородством, царившими здесь. Где даже самый последний стражник был горделивым носителем особого дворцового изящества. И всё же Хидре было спокойней, когда этот обычный цинит партикулы, простой, честный и искренне преданный, находился рядом, тем более что мальчик очень сильно к нему привязался. Уж слишком много людей желали наследнику зла; наверное, первый из них — его любезный Наставник.

— Что случилось, Зваргус? — спросила Хидра лучника.

Вместо ответа воин жестом дал понять, что ей следует подойти к окну…

Маленькое сводчатое окно, защищенное решеткой с толстыми витыми прутьями, больше напоминало бойницу. Юноша-раб в голубой перевязи, прошитой серебряной нитью, услужливо снял с петель дождевую створку и отставил в сторону. В залу ворвался враждебный многоголосый гул, тот самый, который некоторое время назад прервал сон Хидры, только усиленный во сто крат. С высоты четвертого яруса дворца женщина разглядела бóльшую часть Могильной площади, наполовину заполненной серой возбужденной толпой. Среди недовольных можно было различить не только бывших цинитов и воинов распущенного масилумусского гарнизона, но даже гиозов в форменных зеленых полушлемах, то есть тех людей, в обязанности которых входило умиротворение или даже усмирение этой самой толпы.

— Хавруш! Признайся, не ты ли убил своего брата, нашего лучезарного интола Тхарихиба? — закричал смутьян с хриплым низким голосом.

— Мы не верим, что его убил Дэвастас! Кто его убил? Скажи нам! Или мы тебя сами об этом спросим! — раздавались громкие возгласы.

Все остальные поддерживали эти наглые выкрики грязной руганью и лихим свистом. Толпа так шумела, что впору было затыкать уши. По поведению людей и их развязным ужимкам несложно было определить, что многие из них напились допьяна.

Хидре стало страшно, очень страшно. Впервые в жизни она столкнулась с тем, что людская ненависть направлена не в сторону какой-то далекой враждебной силы или зримого врага — допустим, приговоренного к казни авидрона, — а в сторону высшей власти страны.

— Не бойся, рэмью, я не дам тебя в обиду! — уверенно сказал Нэтус, шагнув к матери. — Я перережу горло каждому, кто посмеет к тебе приблизиться!

Хидра отпрянула от окна и изумленно посмотрела на сына. Мальчик стоял подбоченившись, сжав губы, а глаза его горели решимостью. Только сейчас она заметила на нем шарф Верховного военачальника иргамовской армии.

— Где ты его взял? — спросила она, указывая на символ высшей военной власти.

— Хавруш вчера подарил. Сказал, что он ему ныне без надобности. Сказал, что у него теперь нет не то что армии — ни одной партикулы, ни одного цинита…

Хидра хотела что-то ответить сыну, но вспомнила про Мкусси, которая была здесь же, и прикусила язык.

Тем временем люди на площади почему-то замолчали и вдруг все разом завыли — протяжно, жутко. Даже стены задрожали.

— Нэтуса надо спрятать, — тихо произнесла Хидра, глядя на Зваргуса. — Там, где его не смогут найти!

Лучник наморщил лоб, крепко задумался, но тут его осенило, и он с радостью отвечал:

— Здесь есть одно такое место!

Нэтус понял, что речь идет о нем, и капризно произнес:

— Я — интол Иргамы! Неужели вы думаете, что эти простолюдины посмеют меня тронуть? Я никуда отсюда не уйду! Зваргус, где наши партикулы?

Мальчик сгоряча бросил этот вопрос-призыв, который обычно звучал, когда он собирался играть в большое сражение.

…Обычно, услышав этот возглас наследника, лучник немедленно приносил вместительные коробки и доставал из них деревянных раскрашенных цинитов величиной с ладонь, вырезанных с такой тщательностью, что у каждого воина было даже свое выражение лица. Всего этих цинитов насчитывалось около сотни — пеших и конных, каждый из них в воображении мальчика являл собой отдельную партикулу. Зваргус в этой игре почти всегда исполнял роль Верховного военачальника и собственноручно расставлял партикулы — лучников вперед, тяжеловооруженных — в центр, конницу — на фланги. Нэтус, изображая интола, расхаживал в «тылу» под «защитой» «Синещитных», со скрещенными на груди руками и время от времени подсказывал Верховному военачальнику, что не так и какой отряд необходимо отправить в засаду… Наконец появлялись авидроны — фигурки из тех же коробок. Начиналось жаркое сражение, где неизменно верх одерживали храбрые иргамы.

В последнее время Нэтус заметно подрос, повзрослел, стал рассудительней и всё реже и реже устраивал подобные битвы, особенно после поражения иргамовской армии под Масилумусом. Но сейчас он настойчиво повторил: «Зваргус, где наши партикулы?!» — и воин, неловко поклонившись Хидре, удалился за коробками…

Поговорив с начальником отряда телохранителей Жеротом, Хавруш собрал Пророков и не без горечи убедился в том, что некоторые из них, переодевшись в скромные плавы, давно уже покинули дворец. После этого он отправился на внешнюю галерею, с которой интол Тхарихиб любил наблюдать за празднествами и казнями. Появившись там, он велел снять часть плотной узорной решетки, которая скрывала от людей на площади тех, кто находился на галерее, и предстал собственной персоной перед разбушевавшейся толпой. Народ ахнул.

— Иргамы! Я рад вас видеть! — начал Хавруш в полной тишине. — Я вижу, здесь много бывших цинитов, вместе с которыми я пытался остановить несметную орду неприятеля. Вон копьеносец Ликус: ему авидронская боевая собака оттяпала полруки. А вон Багаруш, знаменитый Багаруш: однажды под Кадишем он на спор съел за один присест целого барана. Я даже хотел его наградить за такой отчаянный подвиг…

В толпе раздался благодушный смех.

— Однако все вы пришли сюда не вовремя, — более строгим тоном продолжал Хавруш, почувствовав, что ему удается подчинить себе эту разгоряченную людскую массу. — Вы отвлекаете меня — Наставника — от важнейших государственных дел, которые не терпят отлагательства! Да и юного интола беспокоите своими неблагоразумными криками. Не лучше ли всем разойтись?..

Смутьяны молчали, некоторые понуро опустили головы. Хавруш, который нередко выступал перед сотнями тысяч воинов, поднимая зажигательными речами их боевой дух, умел говорить громко, кратко, умно, убедительно.

— …Я, как вы знаете, денно и нощно думаю о своих подданных. Только и делаю, что радею об их благополучии. Поэтому готов принять десять выбранных вами послов и ответить на все вопросы, которые вас тревожат…

Люди в толпе стали приглядываться друг к другу, выбирая из своих рядов тех, кто отправится во дворец. Вдруг сильный хриплый голос прервал речь Хавруша:

— Нам незачем отправлять к тебе послов. Боюсь, мы их потом не увидим… Мы — твой народ. Ответь народу, кто убил Тхарихиба?

Хавруш вырвал из носа волосок и вновь ощутил в груди прежнее жжение.

— Моего лучезарного брата убил военачальник Дэвастас. Это все знают! — нахмурился Хавруш.

— А не ты ли сам его убил? — опять раздался хриплый голос из толпы.

Хавруш вспыхнул:

— Но кинжал! Тхарихиб был убит кинжалом Дэвастаса! Это доподлинно известно!

— Который Дэвастас тебе вернул незадолго до того, как погиб наш интол!..

Намек был серьезен. Хавруш понял, что владелец хриплого голоса, несомненно, кем-то подослан, ведь он знает то, что никому не известно. В старое время этого изменника тут же схватили бы или убили исподтишка ударом ножа в спину. Но сейчас в этой толпе у Хавруша не было ни одного соглядатая, ни одного нанятого им убийцы, ни одного своего крикуна.

Он попытался успокоиться, взять себя в руки и достойно ответить, однако приступ бешенства помешал ему сделать это сразу, и случившуюся заминку многие восприняли с крайней подозрительностью. Толпа вновь забеспокоилась, зароптала, с разных сторон понеслись оскорбительные выкрики.

Хавруш знал, что дело не в убийстве Тхарихиба, что все эти бывшие циниты, превратившиеся в бездомных попрошаек, эти гиозы, давно не получавшие жалованья, эти ремесленники без работы, женщины-простолюдинки, потерявшие мужей и не знавшие, чем кормить голодных детей, просто ищут отдушину для ожесточения, скопившегося в их душах. Им опять понадобился тот, кто виноват во всех их несчастьях. Понимая это и пожалев, что давно никого не казнил, Хавруш приготовил несколько весьма убедительных и вдохновенных фраз, которые должны были отвлечь людей от убийства интола и одновременно сосредоточить их внимание на тех особах, которые действительно виноваты в сегодняшнем положении Иргамы. Он подумал о некоторых Пророках, тех самых, которые сегодня сбежали из дворца, испугавшись гнева толпы. И было открыл рот, чтобы начать свою пламенную речь, как вдруг сердце его бешено заколотилось, острая боль сдавила грудь, он замер, будто окаменел, и мгновенно покрылся холодным потом. Что это?! Спаси, Слепая Дева, буду вечно твоим рабом!..

Тем временем на Могильную площадь продолжали прибывать люди. Они подходили поодиночке и целыми группами. Уже набралось тысяч пятьдесят, не меньше. Многие были пьяны, почти все вооружены, правда, сейчас ходить по городу без оружия мог только самоубийца. Пришедшие сразу проникались царящим на площади настроением.

— Это он, он убил Тхарихиба! Видите, ему даже нечего сказать! — опять закричал человек с хриплым голосом.

Толпа ответила возбужденным гулом. Поднялся ужасный шум, и, даже если бы Хавруш начал говорить, его всё равно никто бы не услышал. Его уже не хотели слушать. Передние ряды стали угрожающе придвигаться к Дворцу Тедоусов. Несколько стрел самострелов, выпущенных вслепую, цокнули железными наконечниками по решетке галереи.

Бывший Верховный военачальник почувствовал, что почва уходит из-под ног. Он беспомощно оглянулся на тех, кто стоял рядом с ним на галерее, но не нашел в их глазах поддержки — всё тот же страх. Тут он покачнулся, закатил глаза и упал на руки подоспевшим телохранителям.

Через некоторое время Хавруш, только-только пришедший в себя, лежал в своем портофине на ложе и вырывал один за другим из носа волоски. Над ним склонился лучший лекарь интолии. Вскоре он вынул из пурпурового мешочка пучок маленьких зеленых листьев с красными прожилками и дал один из них больному, потребовав тщательно его разжевать и проглотить. Хавруш в точности исполнил наставление лекаря, и ему сразу полегчало.

— Будь осторожен, величайший, в следующий раз твое сердце не выдержит испытания! — сказал лекарь.

— Как ты смеешь меня пугать! — отвечал Хавруш, вырвав из рук своего спасителя весь пучок заветных листков. — Пошел вон!

Лекарь что-то недовольно пробормотал, но, видимо, привыкнув к подобному обхождению, низко поклонился и вышел.

В портофин тут же вбежал очень встревоженный начальник телохранителей Жерот:

— Они ворвались во дворец!

— Как?!

— В толпе слишком много смутьянов. Когда тебя унесли, они стали подбивать всех на штурм дворца, и… и потом самые отчаянные бросились к главным дверям.

— А стража?!

— Все стражники разбежались или убиты.

— А твои люди?

— Мы, как ты и сказал, перекрыли все галереи и лестницы. Везде идет бой. Мои воины уже уничтожили не меньше трех сотен бунтарей. Но их слишком много, некоторые вооружены не хуже нас. Нам не устоять. Остается только умереть!

Хавруш вновь почувствовал неприятное жжение в груди и бросил в рот один из листьев, отнятых у лекаря.

— Ну так иди и умри!

— Я это и собираюсь сделать! — взволнованно, но вместе с тем с величайшим достоинством и непреклонной решимостью отвечал Жерот.

Хавруш кинул в рот еще один листок и посмотрел на воина даже с некоторой грустью в глазах.

Жерот поклонился и вышел.

«Последний храбрец! — печально подумал Хавруш. — А сколько раньше в Иргаме было таких храбрецов! Где они все? О, Алеклия, верни мои славные партикулы!»

Тем временем обезумевшая вооруженная толпа рвалась и рвалась вперед. Ею был занят весь первый ярус дворца, потом второй. Люди вторгались в помещения и в ярости убивали всех, кто попадался под руку. Некоторые уже занялись грабежом: один тащил серебряную скамеечку, другой волочил дорогую амфору, покрытую позолотой, третий — дорманский ковер. Стражники и телохранители Хавруша сражались самоотверженно и храбро и уничтожили уже не меньше тысячи атакующих, но и сами погибали один за другим — слишком силен был натиск.

Портофин Хавруша располагался на третьем ярусе дворца. Здесь сражение приняло самый ожесточенный характер. Под предводительством дважды раненого Жерота телохранители шесть раз кидались в контратаку и отбрасывали нападающих к лестницам. Но на тех, кто уже опомнился, испугавшись всей этой дикой жестокости, и задумал отступить, снизу напирали другие, еще не видевшие смертельной круговерти рукопашного боя.

В конце концов защитников дворца осталось двадцать человек. Все они встали вокруг израненного Жерота, напротив портофина Хавруша, и из последних сил пытались отбиваться. Рядом быстро росла гора из тел убитых и раненых масилумуссцев. Вскоре, однако, телохранители один за другим все пали в неравной схватке. Жерот был последним, его сбили с ног и с неистовством растерзали.

Хавруш слышал, что творится за дверью. Глотая один за другим целебные листья, он облачился в пурпурную церемониальную плаву, вылил на голову целый флакон дорогих благовоний, надел золотую шапочку и встал посреди портофина. Он пожалел о том, что не смог надеть шарф Верховного военачальника Иргамы — вчера он подарил его Нэтусу.

Ждать пришлось недолго. Вскоре створки дверей распахнулись, и в помещение, толкаясь и тяжело дыша, ворвались возбужденные люди с мечами, боевыми цепями и копьями в руках. Хавруш положил в рот последний листок и с героическим видом шагнул вперед…

Всё это время Хидра находилась у Нэтуса, стояла у окна и с волнением наблюдала за развитием событий. Вскоре Зваргус принес коробки с игрушками и расставил напротив входа целую армию деревянных цинитов. Нэтус с деловым видом следил за действиями друга и то и дело требовал выровнять ряды или «перебросить» колесницы с одного фланга на другой.

Шумевшая толпа вдруг смолкла, и Хидра догадалась, что на центральную галерею кто-то вышел, возможно, сам Хавруш. Она не всё слышала — доносились только обрывки отдельных слов. Появилась надежда, что всё обойдется, что люди немного пошумят и разойдутся. Но потом что-то случилось. Толпа угрожающе загудела и чуть погодя взорвалась какой-то дикой ненавистью. Казалось, старинный дворец сейчас рухнет — такой поднялся гомон. А еще через мгновение все, кто находился на площади, ринулись на дворец. Хидра поняла: произошло самое ужасное — горожане пошли на штурм. Что это? Как такое может быть? О, Дева, как же Нэтус?!

Бой шел уже внутри дворца. Отчаянный звон клинков и разъяренные крики сражающихся мужчин доносились с галерей третьего яруса. Еще немного — и негодяи ворвутся в покои наследника иргамовского трона! Зваргус вытащил из ножен меч и встал у двери, а Хидра подбежала к наследнику, который стоял в гордой позе, широко расставив ноги, позади своей деревянной армии. Он был немного испуган, и мать, обхватив его руками, прижала сына к себе. Внезапно всё стихло. Слышался только топот спускающихся по лестнице людей.

Хидра вернулась к окну. То, что она увидела, повергло ее в оцепенение. Два десятка горожан вытащили на площадь Хавруша в изорванной пурпуровой плаве и поволокли за руки и за волосы прямо по мостовой к казнильному месту. Те, кто оказался рядом, старались пнуть Наставника ногой, отвесить затрещину или хотя бы плюнуть в его сторону. Тысячи проклятий сыпались со всех сторон. Вслед за Хаврушем к деревянному помосту двинулись сотни уставших окровавленных мужчин с оружием в руках, которые только что участвовали в штурме последнего оплота иргамовской власти.

Вот уже три года казнильное место на Могильной площади не разбиралось. И сейчас здесь возвышался деревянный помост и выложенный рядом костер. Тут же стояли приспособления для других видов казней. При Тхарихибе только в последний момент сообщали, какой именно казни подвергнется виновный. Это интриговало зрителей и приносило будущей жертве дополнительные страдания. Поэтому все механизмы должны были быть всегда готовы к своей страшной работе. Самой зрелищной казнью считалось сожжение.

Хавруша, не сговариваясь, решили сжечь и подтащили к костру, но тут налетел ветер, тяжелые сизые тучи, которые весь день провисели над городом, вдруг разверзлись и в одно мгновение излили на разгоряченную толпу бурные потоки воды. Сильнейший ливень хлестал довольно долго, по щиколотку залив всю площадь. Казнильный костер был напрочь испорчен. Сколько еще понадобится времени, чтобы его разжечь?

Горожане решили отказаться от сожжения и стали спорить, какой другой казни подвергнуть «братоубийцу и виновника всех наших бед». Ожесточенный спор перерос в свалку, а потом в кровавую поножовщину, которую никто не остановил, поскольку какой-либо власти более не существовало. В конце концов победили сторонники сажания на кол, которых возглавлял человек с хриплым голосом. Хавруша, вставшего на ноги и немного пришедшего в себя, повели, тыча в спину копьями, к месту казни…

Видя всё это, дрожащая от ужаса Хидра испытала двойственное чувство. Сначала небывалую радость, ведь этот мерзкий человек был ей ненавистен, может быть, больше, чем любому из бесчинствующих на площади негодяев. Он всегда ее преследовал, враждовал с ней, пытался опорочить в глазах Тхарихиба и всей знати. Потом он обвинил ее в немыслимых преступлениях, подверг жестоким пыткам, едва не казнил, лишил ее всех привилегий, превратил из интольи в смиренную рабыню, которую постоянно унижал. Еще мгновение — и она станет свободной! Раз и навсегда выйдет из-под власти этого отвратительного тирана! Но не это самое главное. Самое главное — жизнь Нэтуса, которого этот отталкивающий урод в глубине души ненавидел и наверняка мечтал от него избавиться. Если б не мальчик — быть ему сейчас интолом Иргамы!.. Казалось, в этот момент Хидра должна ликовать. Но одновременно, оставаясь женщиной, и женщиной достаточно доброй и слабой, она в последний момент пожалела своего мучителя и уже молила о его спасении, устыдившись своей радости, своих черных мыслей, в которых желала человеку, пусть и самому отвратительному и гадкому на свете, смерти…

Хавруш почти ничего не чувствовал, кроме пламени в груди и острой боли с левой стороны. А того, что все говорили и о чем именно говорили, он не слышал из-за громкого частого стука сердца — в висках, в ушах, в горле, во всем теле.

Безвольный, обессиленный, едва живой, в изорванной одежде, с лицом, залитым кровью, потому что ударами кулаков и ног ему выбили глаз, свернули нос и рассекли губы, он — невероятно толстый, уродливый, мерзкий, стоял под дождем возле ужасного орудия убийства и почти безразлично глядел оставшимся глазом на беснующуюся кровожадную толпу.

«На кол! На кол!» — ревели опьяненные происходящим горожане.

В последний момент Хавруш вспомнил почему-то Твеордана, которого казнил сразу после поражения в битве под Масилумусом. Народ его всегда боготворил, но когда военачальника сжигали, все радовались. Тогда Хавруш еще подумал: «Когда-нибудь то же самое может случиться и со мной. И этот жалкий подлый народишко, не знающий, что такое настоящая преданность, будет с такой же охотой проклинать МЕНЯ, с тем же искренним удовольствием втаптывать в грязь МОЙ прах!»

О, Дева! Прости меня за все мои оскорбительные слова в твой адрес! Прими меня в свой потусторонний благодатный мир! Может быть, я там встречу брата, упаду ему в ноги и повинюсь в содеянном!

О! Как глупо и как страшно! Сражался, повелевал миллионами, владел горами золота, всю жизнь мечтал быть интолом, чтоб спасти этот недостойный народ от нищеты и позора. И вот какой конец…

Какая унизительная смерть! Неужто я ее заслужил?! Я, потомок Тедоуса!

Во всем виноват Фатахилла! Только он! Зачем я взял тогда его поганые деньги, зачем согласился помогать ему и служить, зачем обрек мой народ на такие страдания?!

Жизнь кончается. Всё!

Внутри будто что-то лопнуло, и горячий огонь разлился по всей груди. Хавруш стал задыхаться, потом с отчаянием оглянулся на Дворец Тедоусов и вдруг увидел Хидру, стоящую у окна. «Прости!» — шевельнулись губы, он вздрогнул и начал падать…

Преждевременная смерть Хавруша не устраивала никого. Те, кто стоял рядом, подхватили сильными руками обмякшее тело, окружили со всех сторон, сорвали с него одежду и через мгновение уже насаживали на кол бывшего Верховного военачальника и бывшего Наставника. Всё произошло слишком быстро — никто ничего не понял. Сначала толпа молчала, что-то соображая, а потом вдруг восторженно заревела.

Хавруш мертв!

Боль пронзила сердце Хидры. Не в силах больше смотреть, она закрыла лицо руками. Однако почти сразу она услышала неясный шум. Она с трудом различила: «Нэтус! Наследник! Нэтус!» Она вновь посмотрела на площадь и увидела, как человек триста решительно направились к дворцу. «Теперь наша очередь!» — с ужасом подумала она и подавленно сообщила всем, кто находился в зале:

— Они идут сюда!

Чернолицая Мкусси вдруг визгливо зарыдала и, осев, сползла по стене на пол. Юноши-рабы куда-то разбежались. Зваргус встал в боевую стойку, приготовившись сражаться, а Нэтус шмыгал носом и, силясь сохранить остатки мужества, боролся со слезами, которые наворачивались на глаза. Он уже прекрасно знал, что должно остаться в памяти поколений: юный интол Иргамы умер с завидным мужеством.

Вскоре в прилегающих галереях послышался шум короткого боя. Двери распахнулись, и на пороге появилось несколько мужчин, вооруженных кривыми мечами. Зваргус бросился в атаку, но самый рослый мужчина играючи выбил из его руки меч и кулаком в грудь отбросил лучника далеко к стене.

Бунтовщики было двинулись вперед, но тут увидели игрушечную армию, преградившую им путь, а за ней мальчика в меховой накидке, золотой шапочке и с шарфом Верховного военачальника Иргамы на плечах. Они в замешательстве остановились.

— Ты Нэтус? — спросили они.

— Да, я интол Иргамы! — дерзко отвечал мальчик.

— О-о! — воскликнули мужчины, переглянулись и вдруг все как один упали на колени.

— Что вам надо? — спросил Нэтус с вызовом.

— Прости нас, Лучезарный, — робея, отвечал тот, что отбросил Зваргуса, — но народ хочет видеть тебя. Не мог бы ты пойти с нами?

— Не ходи! — шепнула сыну Хидра.

— Хорошо! — не раздумывая, ответил Нэтус вошедшим, — мои подданные имеют право видеть своего интола!

Аккуратно ступая, чтобы не сбить какого-нибудь деревянного воина, мальчик вышел вперед. Бунтовщики почтительно расступились, пропуская его к двери. За Нэтусом последовали побелевшая от ужаса Хидра и еще не совсем пришедший в себя Зваргус, на которого более никто не обращал внимания.

В галереях и на лестницах царил хаос, всё было разрушено, поломано, а погибших лежало столько, что некуда было ступить. Всё вокруг было забрызгано кровью.

Нэтус первым появился на Могильной площади, его узнали, и тут вся огромная толпа возликовала. От тысяч голосов задрожали все здания в округе:

— Вот он — Маленький властелин, вот он, смотрите!

По-прежнему шел сильный дождь, под ногами пенились стремительные дождевые потоки. Зваргус протянул Нэтусу свой плащ, но мальчик с презрением отверг его. Мужчины, которые сопровождали юного интола, окружили его, Хидру и Зваргуса со всех сторон двойным кольцом и никого не подпускали. Вскоре, увидев, что мальчик промочил ноги, его бережно подняли и понесли над ревущей от счастья толпой. Тысячи рук тянулись к Маленькому властелину: так давно уже называли наследника в Масилумусе. Тем, кто взял на себя роль телохранителей юного интола, пришлось тяжело — отбиваясь от наседающей толпы, они разбили немало голов.

Наконец Нэтуса донесли до помоста и подняли наверх. Туда же взобрались Хидра и Зваргус.

Юный интол немного пришел в себя, огляделся и смело шагнул вперед. Перед ним колыхалась огромная, наверное, стотысячная толпа, с умилением глядящая на красивого черноволосого мальчика с тонкими благородными чертами.

Тут первые ряды опустились на колени, за ними последовали многие другие, и вскоре вся эта масса людей — циниты, лавочники, мастеровые, нищие, разбойники, гиозы и тысячи обездоленных женщин пали на колени перед своим повелителем.

— Прости нас! Повинуемся тебе! — крикнул кто-то.

— Повинуемся! — хором вторила толпа.

На площади воцарилось молчание. Все ждали, что ответит Маленький властелин.

Нэтус принял величественную позу и, как подобает могущественному властителю, произнес неожиданно твердо, громко и внятно:

— За содеянное сегодня я всех прощаю и никого не накажу!

Народ завыл, захлебываясь от восторга.

Хидра с удивлением посмотрела на сына: она никак не ожидала от него не только такой смелости, но и такой мудрости. В этот момент она поняла, что навсегда потеряла того маленького Нэтуса. Она поняла, что перед ней теперь не сын, но вождь многочисленного народа, великий интол, хозяин. «Кровь Тедоусов!» — восхищенно подумала она.

Горожане постепенно затихли, желая услышать, что дальше скажет Маленький властелин.

— И еще! — властно сказал Нэтус. — Я возвращаю своей матери — интолье Хидре — всё ее имущество и все ее привилегии и назначаю своим Наставником. А также повелеваю быть Верховным военачальником Иргамы своему умнейшему военному советнику Зваргусу…

С этими словами Нэтус стянул с себя шарф Хавруша, подошел к лучнику и повесил ему на плечи символ высшей военной власти. Зваргус изумленно посмотрел на шарф и машинально оглянулся на Хавруша, нанизанного на кол, словно хотел еще раз убедиться, что тот действительно мертв.

— Эгоу, Хидра, эгоу, Зваргус! — вскричал народ.

— Также повелеваю набрать для защиты рубежей и для внутреннего спокойствия сто боевых партикул! И каждому циниту назначить высокую плату!

Все знали, что Иргама, согласно мирному договору, не имеет права содержать партикулы, и всё же Маленький властелин будет их набирать! Люди, среди которых стояли тысячи бывших воинов, просто обезумели. Теперь они готовы были немедленно умереть за этого мальчика в золотой шапочке.

— А теперь все встаньте! Встаньте, я сказал, и расходитесь! У меня много дел!

Некоторое время спустя в своих покоях Нэтус плакал навзрыд на груди матери, а молодая женщина пыталась его успокоить: с любовью прижимала его к себе и нежно гладила по волосам…

Прошло несколько месяцев. Хидра и Нэтус переехали в загородный дворец, откуда теперь управляли страной. Впрочем, Маленький властелин по настоянию матери всё свое время разделил между тхелосами, книгами, атлетическими занятиями и военным искусством. Хидра же между тем, оставшись один на один с неразрешимыми проблемами огромной страны, сначала долго не знала, как приняться за дело, а потом взяла и написала Инфекту Авидронии длинное доверительное письмо и отправила его в Грономфу вместе с внушительной миссией разодетых и улыбчивых послов. Она в подробностях сообщала о недавнем происшествии, хотя, конечно, Алеклия всё давно уже знал, и от своего имени и от имени Нэтуса безоговорочно подтверждала признание ранее подписанного Хаврушем мирного договора, включая огромный денежный откуп и отложение в пользу Авидронии обширных иргамовских земель. Кроме того, она уверяла Инфекта в самом дружеском к нему расположении и сообщала, что понимает, что именно Иргама развязала недавнюю войну и поэтому заслужила суровое наказание, а также выражала глубокую надежду на то, что теперь, когда уже нет виновников всего происшедшего — Тхарихиба и Хавруша, — всё пойдет по-другому и обе страны вновь станут добрыми соседями. Были и просьбы. Хидра умоляла отсрочить несколько платежей, чтобы хоть как-то снизить подати, и дать разрешение набрать вопреки условиям договора пятьдесят тысяч цинитов (она и не думала писать Алеклии о ста партикулах, про которые говорил Нэтус, тем более что такое количество воинов Иргама была не в состоянии сегодня содержать).

Алеклия ответил незамедлительно, написав Хидре лично. Она получила необычайно учтивое послание: Инфект позволил всё, о чем Хидра просила, и даже более того; его письмо пронизывали сожаление обо всем случившемся и глубокая забота о дальнейшей судьбе Иргамы. Он даже выразил сочувствие в связи с гибелью Хавруша, назвав его одним из «способнейших полководцев нашего времени». От розовых листов ониса, пропитанных чарующими бертолетовыми ароматами, веяло таким теплым мужским обаянием, что проницательная женщина сразу ощутила между строк какое-то иное, невысказанное содержание, в котором угадывалась забота не о судьбах миллионов людей, а о чем-то еще, значительно более личном. Именно это взволновало ее сильнее всего…

Таким образом, интолья одним лишь посланием добилась таких послаблений, о каких побежденная Иргама не могла и мечтать.

Хидра стала весьма способным Наставником. В ней внезапно открылись те качества, о которых она и не подозревала. Она оказалась стойким последовательным созидателем, способным переговорщиком, экономиком и даже военным стратегом. За короткое время ей удалось избавиться от всего дворцового окружения, состоявшего из праздных Пророков, казнокрадов и прочих бездельников, обходившихся казне в тысячи берктолей. Она сумела навести порядок в Масилумусе, восстановить дороги в центральной части Иргамы и очистить их от разбойников, в три раза уменьшить подати и повинности, приструнить крупных землевладельцев и знать, подавить бунты и вернуть в лоно интола отложившиеся области. Правда, здесь делу помог начальник гарнизона Кадиша. Быстрым маршем явившись в так называемую Иргаму Левую со слабой армией в восемьдесят тысяч человек, половину которой составляли наемники, часть — воины гарнизона и лишь малую долю — боевые партикулы, Седермал разбил спешно собранное войско противника величиной в сто двадцать тысяч. При этом он пленных не брал и отличился неописуемой жестокостью. Потом он сжег мятежные города и беспощадно расправился с непокорным населением. Кроме того, полководец отправил на шпату всю знать этих земель — казнил свыше трех тысяч человек. Все сразу вспомнили, как звали Седермала раньше — Кровавый. Пройдя через центр Иргамы, Седермал оказался в другой части страны, где обосновались вторгшиеся в интолию племена кочевников, с которыми некому было воевать. Без боя, напугав незваных гостей своей стремительностью и легкими красивыми маневрами, он заставил их спешно уйти. Победив всех врагов, обеспечив Авидронии надежный тыл и вновь доказав Инфекту, на которого до сих пор втайне обижался, что понижен и сослан в Кадиш незаслуженно и что по-прежнему способен биться с любым врагом и при любых обстоятельствах, престарелый полководец вернулся в крепость и вновь засел за свой военный трактат. После его похода еще многие поколения иргамов вздрагивали при упоминании имени этого авидронского мужа…

Объединив при помощи Седермала всю страну, подчинив ее заметно окрепшему Масилумусу, Хидра набрала в армию пятьдесят тысяч цинитов и передала их в ведение Зваргуса, мало понимающего в тех обязанностях, которыми наделил его юный интол. Однако правительница окружила Верховного военачальника старыми опытными полководцами, и новое войско стало быстро набирать и мощь, и опыт.

Вскоре Хидра отправила в Грономфу еще один онис, в котором смело заявляла, что Иргама готова присоединиться к Авидронии в борьбе против флатонов, и предлагала предоставить в полное распоряжение Инфекта всё свое вновь созданное воинство. Алеклия вежливо отказался, но был чрезвычайно изумлен этим искренним, благородным и очень рискованным поступком…

Глава 60. Братья

Прибыв в Тиши Алг, ДозирЭ первым делом отправил голубя в Круглый Дом с известием о победе. Он вкратце описал сражение и все события, которые ему предшествовали. Самая важная новость, которую он сообщал в послании: Дэвастас пленен и в скором времени будет доставлен в Грономфу. Сведения о разгроме Дэвастаса должны были произвести на военачальников Вишневой армии самое благоприятное впечатление. Может даже, в известность будет поставлен сам Инфект!

Из всего отряда ДозирЭ в живых осталось несколько десятков человек, не считая повозчиков и лагерной прислуги. Молодой человек был счастлив после такого дикого побоища увидеть в полном здравии Идала и Тафилуса, не говоря уже о Кирикиле, который отделался несколькими царапинами. К его удивлению, остались в живых все «Каменщики», без которых, несомненно, недавняя победа была бы невозможна. К радости ДозирЭ и всех жителей Тиши Алга, каким-то чудом выжили Гуалг и несколько его самых близких соратников. В хижинах ларомов выхаживали еще три десятка тяжелораненых авидронов: некоторые из них могли в любой момент умереть, другие — на всю жизнь остаться калеками, и лишь несколько человек шли на поправку и должны были вскоре встать в строй.

На седьмой день пребывания ДозирЭ в Тиши Алге в качестве спасителя ларомов в деревню явились вожди из многих ларомовских земель и представители знатных родов. Это были как раз те самые дикари, которые либо отсиживались в своих дальних селениях, рассчитывая на то, что беды обойдут их стороной, либо те, кто подчинился самозванцу, признал его интолом ларомов и поставлял ему провизию и воинов. Собрались здесь и те вожди, которые ранее присоединились к ДозирЭ и Гуалгу, но покинули их, испугавшись предстоящего сражения.

В тот день шел ливень. Вожди привезли с собой множество даров и рассчитывали на должный прием, однако Гуалг не проявил обычного для этих мест гостеприимства и не стал приглашать вождей в свою хижину-дворец. Он уселся под широким навесом на камышовом подобии трона, рядом с собой на точно такой же трон усадил ДозирЭ, а прибывших ларомов — их было человек шестьдесят — заставил стоять под дождем, по щиколотку в грязи. Вожди, однако, не посмели противиться, вели себя угодливо и виновато опускали глаза, когда на них смотрел вождь Тиши Алга.

Гуалга и ДозирЭ окружала свита — Идал с Тафилусом, державшиеся как крупные авидронские военачальники, и несколько сыновей и родственников Гуалга, принимавших участие в недавнем сражении. Для пущей торжественности и для демонстрации силы ДозирЭ расставил кругом вооруженных тяжелым оружием «Каменщиков», которые угрюмо, не без презрения взирали на явившихся вождей-предателей и по первому сигналу готовы были их всех перебить. Сбоку на особой скамье восседали несколько сконфуженные Властители духов.

Прежде всего, Гуалг обвинил соплеменников в измене, сказав, что благодаря их слабодушию, их невероятной трусости славный речной народ ларомов едва не прекратил свое существование. Человек, который сумел вселить в их сердца страх, человек, которого они нарекли своим интолом, — всего-навсего беглый убийца и разбойник.

Тут ДозирЭ подал знак, и перед вождями появился сам Дэвастас, ведомый за плечи двумя высокими авидронскими воинами. На теле иргама были лишь лохмотья, сам он хромал, с трудом наступая на покалеченную ногу, а его лицо, шею, плечи и руки покрывали синяки и ссадины. Воины швырнули Дэвастаса в глиняную жижу, прямо к ногам изумленных ларомовских вождей.

— Посмотрите на него — вот кого вы испугались! — указал Гуалг на жалкое существо, распластавшееся в грязи.

И действительно, Дэвастас находился в крайне плачевном состоянии. Трудно было и представить, что некоторое время назад этот человек держал в страхе большую часть обширных ларомовских земель.

Один из вождей, который оказался ближе всех к пленнику, вдруг подскочил к нему с перекошенным от злобы лицом и со всей силы пнул его ногой.

— Ты разорил мои деревни, ты увел мои стада, ты продал в рабство всех женщин и детей моего рода! — Ларом ударил иргама еще раз, да так сильно, что того подбросило вверх. Тут подбежали другие вожди.

— Ты сжег мою деревню и убил всех ее жителей!

— Ты надругался над моей семьей!..

Обвинения, сопровождаемые страшными ударами, посыпались со всех сторон. Дэвастас вряд ли выжил бы, продлись избиение еще хотя бы чуть-чуть, но тут, по команде ДозирЭ, вперед вышли «Каменщики» и отогнали дикарей от истерзанного иргама.

Дождь усилился, с Анконы подул сильный ветер. Дэвастас пошевелился, с трудом встал на колени, весь в грязи и в крови, и выплюнул в лужу выбитые зубы.

Пленника подняли и увели.

— Бросить его червям! — зарычал вождь, который первым ударил иргама.

— Точно, отдать его читос! — поддержали другие, размахивая кулаками.

Гуалг в гневе приподнялся:

— Этот пленник не ваш, и вы не можете решать, что с ним делать. Многие из вас и сами мало чем от него отличаются, потому что встали на его сторону, помогали ему во всем, отправляли в его войско своих сыновей. А другие прятались в пещерах, когда нужно было защищать свой народ. Вас самих надо отдать читос! Вы недостойны называться вождями и главенствовать над своими племенами!

Ларомы замолчали и опустили головы.

— К сожалению, — продолжал Гуалг, вполне удовлетворенный всеобщим смирением и поэтому смягчивший тон, — Дэвастас и не мой. Он по праву принадлежит вот этому величайшему воину! Нашему спасителю! Это он сумел одолеть это чудовище…

Рыжеволосый вождь смолк и посмотрел на ДозирЭ.

Молодой человек поднялся и вышел вперед. Ларомовские вожди, увидев перед собой знатного авидронского воина, вся грудь которого была покрыта сияющими золотыми дисками, съежились и еще ниже склонили головы.

— Вот что я вам скажу, ларомы, — начал ДозирЭ с интонацией, не предвещавшей ничего хорошего. — Вы предали свой народ, обрекли его на позорное рабское существование. Если бы не наш повелитель — величайший из правителей Шераса, от имени которого я говорю, многие из вас были бы сейчас мертвы. А иные проданы в рабство. Вы потеряли бы свободу, которой так дорожите, ваши земли, молитвенные места, стада, посевы и уловы. Ваши женщины и дети вам бы уже не принадлежали… Но Алеклия, заботясь о мире и всеобщей справедливости, пришел вам на помощь и принес вам — неблагодарным — избавление…

ДозирЭ сделал паузу, чтобы его слова перевели на местное наречие.

— Но многие из вас проявили необычайную трусость и переметнулись на сторону Дэвастаса. А значит, стали врагами не только своего народа, но и Авидронии. Несколько дней назад нам пришлось сражаться с воинами, принадлежащими вождям Рухи, Вуалгу, Ширгу, Хунгу… И теперь, в точности как и Дэвастаса, мы должны вас схватить и доставить в Грономфу, чтобы каждый понес то справедливое наказание, которое заслуживает…

Названные вожди, да и многие другие еще ниже склонили головы. Тут один из дикарей рухнул на колени, забрызгавшись с ног до головы грязью, и заговорил, обливаясь слезами:

— О, посланник величайшего правителя на земле, прости нас! Этот страшный человек нас заставил! Не хотели мы…

Вслед за ним второй вождь упал на колени:

— Возьми что хочешь, но пощади!

Третий вождь, самый старый, опираясь на руку молодого соратника, опустился в чавкающую грязь. Вскоре все шестьдесят ларомов стояли на коленях в мутных лужах, под непрекращающимся проливным дождем.

— Когда-нибудь мой хозяин станет правителем целой страны! — тихо шепнул возгордившийся Кирикиль одному из «Каменщиков».

— Сдается мне, что твой хозяин значительно превышает те полномочия, которыми его наделил Круглый Дом, и может за это поплатиться! — недружелюбно отвечал вишневоплащный воин…

— Да, к вам следовало бы отнестись как к врагам, — продолжал ДозирЭ, чувствуя, к своему стыду, что упивается собственным величием и унижением родовитых инородцев. — Я бы так и поступил: вы это заслужили. Но вождь Гуалг, единственный, кто не побоялся сразиться с Дэвастасом в открытом бою, просил вас простить. И я, скрепя сердце, согласился. Но что же дальше? Опять ваши вечные склоки, бесконечная грызня, дележ? Опять разобщенность? Ваши разрозненные неподготовленные отряды не способны противостоять даже кучке разбойников. Ну что ж, вскоре придет другой дэвастас. И тогда уже вам никто не поможет… Вот что я вам скажу, ларомы: вам действительно нужен интол — главный правитель всех племен. Но не чужак, который помышляет лишь о том, как отобрать у вас все, что вы имеете, а тот, кто вас объединит, превратит в значительную силу, заставит уважать интересы всего племени ларомов, а не только своего рода!..

— Пусть Гуалг будет нашим интолом! — выкрикнул знатный ларом по имени Триалг, и вдруг все вожди в один голос подхватили:

— Гуалга интолом!

Тут начался невообразимый шум, и тогда Гуалг встал со своего места и вышел вперед.

— Поднимитесь, вожди! — сказал он.

— Нет, сначала ты нас прости! — ответили дикари.

— Я прощаю вас! — заверил Гуалг. — Встаньте же!

Вожди нехотя поднялись. Все они были в грязи, но их лица светились неподдельным счастьем.

— Согласен ли ты, Гуалг, стать нашим Верховным вождем, то есть интолом? — спросил Триалг от имени всех собравшихся.

— И вы готовы мне всецело подчиниться?

— Да, да! — закричали дикари.

— Хорошо. Пусть так и будет.

Минула триада. ДозирЭ решил возвращаться в Авидронию и уже назначил день, когда авидроны должны будут попрощаться с ларомами и отправиться в обратный путь.

Накануне случилось одно радостное событие, которое вселило в сердца бывших воинов партикулы «Неуязвимые», особенно в сердце Тафилуса, счастливую надежду. В одной из повозок, ранее принадлежавших Дэвастасу, случайно обнаружили знамя партикулы, которое лежало на самом дне, без древка, завернутое в грубую холщовую ткань. Узнав об этом, Тафилус возликовал. Надежда на восстановление доброго имени своего отряда радовала его душу.

Все это время Дэвастаса содержали в заброшенной хижине на краю деревни, у самой реки. ДозирЭ, памятуя о том, как в Фиердах из-за своей оплошности едва не упустил Бредероя, теперь вел себя в высшей степени бдительно. Снаружи хижины по его приказанию всегда находились «Каменщики», по три человека в одной страже, внутри пленника по очереди охраняли друзья «на крови», следя за тем, чтобы иргам всегда был крепко связан. Помимо этого Гуалг каждую ночь посылал пятьдесят воинов сторожить подступы к деревне, причем многие дикари садились в лодки и самым внимательным образом осматривали близлежащие берега и мелкие островки.

В последнюю ночь с Дэвастасом остался Тафилус. Оба долгое время сидели молча. Связанный Дэвастас примостился на широкой скамье, опершись спиною о стену хижины, и, казалось, дремал. Тафилус сидел рядом, за узким бамбуковым столом и машинально расковыривал метательным ножом трещины на его ссохшейся поверхности.

В деревне не утихал шум празднества — Гуалг в честь отъезда «героев-спасителей» решил задать пир. Торжеству довольно быстро стало тесно в стенах его хижины-дворца. Слышались авидронские песни, нежные переливы лючины, их сменяли протяжные и очень мелодичные местные напевы.

Громко потрескивали сучья в кострах. Откуда-то доносились звонкий смех и веселая ругань. На другом конце деревни группа молодых дикарей во всё горло восхваляла Гуалга — правителя всех ларомов.

В узкий оконный проем заглянула полная Хомея. Девросколянин повернулся к свету и увидел распростершуюся перед ним Анкону, всю залитую темно-бирюзовым светом. Тут и там, на гребнях невысоких речных волн вспыхивали, будто сигналя, яркие малиновые звездочки. А в вышине, над всем этим безмятежным пространством, убаюканным размеренными сонными всплесками, торжественно безмолвствовали бесконечный, глубокий и непонятный звездный мир и синеокая красавица Хомея.

Тафилус вырос на Анконе, любил ее всем сердцем, но такой красоты, как здесь, никогда не видывал. Он невольно залюбовался открывшейся картиной.

— Ты не поверишь, десятник, но я ведь тоже вырос на Анконе, — вдруг молвил Дэвастас.

Тафилус сурово, с недоверием посмотрел на иргама и ничего не ответил.

— Мои предки из Де-Вросколя, — продолжал между тем Дэвастас, не обращая внимания на то, что с ним не хотят говорить. — Более того, я сам там родился!

Тафилус перестал ковырять стол. В его глазах блеснул недобрый огонек.

— Что же ты надругался над этим городом, тогда, в начале войны? Я своими глазами видел, какие зверства учинили твои воины!

Пленник тяжело вздохнул и чуть поменял позу, чтобы ослабить давление веревок, которыми был опутан.

— О, Дева, это чудовищная ошибка! — с печалью в голосе отвечал он. — Я лично не штурмовал Де-Вросколь — всеми отрядами командовал Хавруш. Я, как раз наоборот, отказался войти в город, за что и поплатился, едва не очутившись на костре. А моих воинов передали другому военачальнику…

Тафилус поморщился, видимо жалея, что вступил в разговор.

— Я не верю ни единому твоему слову!

— Что ж, воля твоя. Но я говорю тебе это не для того, чтобы разжалобить. Во-первых, вряд ли мне это удастся — ты самый стойкий воин из тех, которых мне доводилось встречать. Я помню, как ты бился с капроносами в Тедоусе, я видел, как ты сражался на том злосчастном острове. Ведь ты один уничтожил не менее полусотни ларомов! Помимо неимоверной силы, ты обладаешь еще железной волей и несгибаемым характером. А во-вторых, какой смысл доказывать тебе свою невиновность? Моя судьба давно предрешена — я труп. Я говорю тебе это лишь для того, чтобы хотя бы один человек знал, как всё было на самом деле.

Девросколянин усмехнулся:

— Тебя скоро доставят в Грономфу, в Круглый Дом, вот там всё и расскажешь. И вряд ли тебе удастся хоть что-нибудь утаить. Расскажешь о том, как сжигал Де-Вросколь, как в угоду толпе травил собаками на Арене Тедоуса пленных авидронов, как ухитрился сбежать из окруженного Кадиша, как уничтожал деревни ларомов. Может быть, расскажешь и о том, как и зачем убил Тхарихиба…

— Я не убивал Тхарихиба! Клянусь Слепой Девой, его убил Хавруш! — вспыхнул Дэвастас, немало удивляясь про себя осведомленности обычного авидронского десятника.

— Братоубийство? Не может быть! К чему мне выслушивать все эти небылицы? Давай-ка лучше помолчи. ДозирЭ запретил мне с тобой разговаривать…

— Как хочешь… — опять вздохнул Дэвастас и обиженно смолк.

В хижину заглянул Кирикиль. В руках он держал огромное блюдо, наполненное сочными кусками жареного мяса, овощами и пучками трав. Следом за яриадцем появился мальчик-ларом с двумя кувшинами вина и охапкой горячих лепешек.

— ДозирЭ посылает тебе, рэм, эти угощенья, чтобы веселее было коротать время, — улыбаясь, сказал Кирикиль. — Также он просил осведомиться о пленнике.

— С пленником всё в порядке, — скороговоркой отвечал Тафилус, решительно пододвигая к себе дымящееся блюдо.

Кирикиль с любопытством покосился на Дэвастаса и вышел.

Девросколянин с жадностью поглотил самый крупный кусок мяса, сделал внушительный глоток вина и тут, к неудовольствию своему, заметил, что иргам, не мигая, смотрит за тем, как он ест. Авидрон продолжил трапезу, но теперь не только этот взгляд, но и само присутствие Дэвастаса не давало ему покоя. В конце концов Тафилус пододвинул пленнику лепешку, а сверху положил на нее двух перепелов, кусок поросенка, огромных размеров помидор и пучок момалыки.

Дэвастас сглотнул слюну, благодарно кивнул, однако тут же повел плечами, показывая, что путы не позволят ему воспользоваться столь щедрым подношеньем.

Пленника кормили всего один раз в день, утром, в основном небольшими и безвкусными рыбинами, и при этом присутствовало не меньше десяти тяжеловооруженных воинов. Его развязывали, с нетерпеньем ждали, всё время подгоняя, пока он поест и запьет свою трапезу обычной водой, потом выводили к реке и, воротясь, вновь крепко стягивали по рукам и ногам толстыми веревками. До следующего утра.

— Но я не имею права тебя развязывать, — отвечал Тафилус. — Не буду же я, в самом деле, кормить тебя с рук?

Дэвастас пожал плечами и отвернулся.

— Ну ладно, — махнул рукой девросколянин. — Деться тебе всё равно некуда. Ведь ты не попытаешься убежать?

— Я клянусь Слепой Девой и всеми святыми, что не отвечу на добро злом, — искренне произнес Дэвастас. — Лучше смерть, чем такой бесчестный поступок. Тем более как можно убежать от такого могучего великана, как ты, Тафилус?

Немного захмелевшему девросколянину похвала польстила, он вытер лепешкой жирные пальцы, встал, едва не задев головой потолок хижины, подошел к пленнику и принялся развязывать веревки.

— Ты, Дэвастас, тоже необыкновенно силен, — сказал он, рассматривая мощную грудь и плечи иргама. — Тогда, в Кадише, у Носороговой башни, ты едва не убил ДозирЭ, а ведь он — самый опасный соперник, какого только можно представить! Даже я не решился бы с ним сойтись один на один.

— Это так — природа даровала мне удивительные способности. Но, увы, сейчас я обессилел от горя, ран и скудной пищи, а посему никакой опасности не представляю…

Наконец пленник был освобожден и принялся за еду. Он волком вгрызся в нежнейшую плоть поросячьей грудинки и первые куски глотал, не разжевывая; только некоторое время спустя, утолив первый голод, он стал поглощать пищу размеренно, запивая ее предложенным вином.

Тафилус украдкой наблюдал за тем, как иргам ест, и хмурился, всё время думая о своем в высшей степени странном поступке. О, Гномы, как так получилось, что он — авидронский цинит, беспощадный монолитай, мог проявить столько милосердия к этому ужасному злодею, погубившему тысячи невинных людей, человеку, лишившему жизни самого Эгасса, личному врагу Божественного?!

— Так что насчет убийства Тхарихиба? — поинтересовался Тафилус некоторое время спустя.

Дэвастас будто ожидал этого вопроса и с готовностью поведал авидрону обо всех сторонах иргамовского дворцового бытия: интригах, кознях, отравленьях, безумных ночных оргиях. О жалком слабоумном Тхарихибе, разорившем страну, и ненавидящем его всем сердцем родном брате — Верховном военачальнике Хавруше…

Простодушный девросколянин в силу своего незатейливого воспитания далеко не всё понимал. Однако его собеседник рассказывал обо всем красивым слогом, складными длинными фразами, к тому же Тафилус ни на мгновение не забывал, что перед ним не обычный пленник, а знатный иргамовский военачальник: Дэвастас относился к людям такой величины, с которыми ему еще не приходилось общаться, поэтому постепенно он проникся доверием к словам иргама.

— Ну хорошо, — произнес Тафилус, когда Дэвастас закончил, — допустим, в смерти Тхарихиба тебя обвинили незаслуженно. Но при чем здесь ларомы?

— Это как раз просто, — отвечал пленник и нарисовал девросколянину еще более душераздирающую картину исторических хитросплетений. Оказывается, пятьсот лет назад часть ныне ларомовских земель принадлежала династии Тедоусов, то есть Иргаме. Но потом были многочисленные войны с Авидронией. В ход пустили злую силу золота, политические интриги… Ларомы, не спросясь никого, стали селиться на этой стороне Анконы… Кстати, Де-Вросколь тоже был тогда иргамовским городом…

Дэвастас съел все, что ему пожертвовал Тафилус, и теперь, сытый, утоливший жажду, наслаждался свободой от надоевших пут. При этом он несколько раз высказывал своему стражнику нижайшую благодарность. Его спокойное доброе лицо, обрамленное густыми светлыми локонами, его голубые глаза, излучающие теплоту, окончательно расположили к нему девросколянина. Тафилус даже поймал себя на том, что испытывает некоторое сочувствие к израненному и избитому иргаму…

Видя, что полностью овладел вниманием собеседника, Дэвастас окончательно осмелел и, не останавливаясь, продолжал говорить:

— Вся моя жизнь — длинная цепь несуразных происшествий, странных случайностей, удивительных совпадений. Взять хотя бы мое появление на свет. Я уже тебе говорил, что родился в Де-Вросколе. Если б не обстоятельства, вполне могло бы статься, что я служил бы сейчас с тобой в одной партикуле. Но кровная моя семья, наверное, была слишком бедна, чтобы прокормить еще одного ребенка: когда мне было несколько недель от роду, меня просто положили в корзину и пустили ее вниз по Анконе. Корзина плыла по реке очень долго. Сдается мне, я был изрядно голоден и сильно плакал. Плач услышали, и корзину выловили. Сначала это были гагалузы. Они обменяли меня на хряка у ларомов. Те вскоре отдали меня в виде дани неизвестным кочевникам, которые долгое время поили меня молоком кобылицы. Кочевники, в свою очередь, продали меня торговцам, следовавшим в Иргаму. Так я оказался в Масилумусе. К своему счастью, я не стал рабом: меня приютили в добропорядочной бездетной семье и нарекли сыном. Это все, что я знаю о своем рождении…

Тафилус заметил слезы в глазах иргама и пододвинул ему кувшин с вином. Дэвастас поблагодарил, но более пить не стал.

— Странно, — растерянно сказал девросколянин, почесав затылок. — Сразу после обряда полнолетия мы с матушкой отправились в храм Инфекта — так у нас принято. В килякрии она мне созналась в одном жутком преступлении, которое совершила вместе с моим отцом за несколько лет до моего рождения… В те годы был мор, голод, наша семья едва сводила концы с концами. Отец — бывший морской цинит, потерял в сражении левую ногу и кисти обеих рук, так что при всем желании не мог содержать семью в достатке. Когда у матушки родился очередной ребенок, шестой по счету, сын, они с отцом, вдоволь наплакавшись, решили избавиться от него. Взяли корзину, хорошенько просмолили, положили в нее младенца и глубокой ночью вышли к реке. Подобное преступление в Авидронии карается Главной ристопией, то есть смертной казнью или пожизненными галерами, тем более что речь шла о мальчике — будущем воине. Поэтому единственное, что они написали на клочке ониса, который положили в корзину вместе с младенцем, это название города…

— Как! — вскочил Дэвастас, по нечаянности стукнувшись головою о потолок. — Не следует ли из этого, что ты мой родной брат?

— Похоже на то! — смущенно отвечал Тафилус, также приподнимаясь.

Свет Хомеи и ее отблески, играющие на волнах Анконы, позволили мужчинам внимательно рассмотреть друг друга. И действительно, сходство, которого раньше почему-то никто не замечал, на самом деле бросалось в глаза. Оба воина были одного роста и схожего телосложения и, наверное, обладали примерно одинаковой силой. Грубоватые черты лица Тафилуса с тяжелой челюстью приятно смягчали красивый лоб, «идеальный» нос и белозубая улыбка. У Дэвастаса был точно такой же лоб, похожей формы нос, белоснежные зубы, жесткие «воинственные» скулы… Нет, конечно, обращали на себя внимание и несколько явных отличий. Благодаря голубым глазам и густым светлым кудрям, ниспадающим волнами на плечи, Дэвастас выглядел эдаким героическим красавцем. Тафилус был зеленоглазым, а в его коротко обрезанных светлых волосах попадались золотистые, почти рыжие пряди. К этому стоит добавить, что иргам выглядел заметно старше девросколянина и куда более умудренным жизненным опытом, да и манеры его говорили о полученном воспитании. И всё же оба этих великана удивительно походили друг на друга…

— Постой! Есть одна примета… — сказал Дэвастас, сел на скамью, расшнуровал на правой ноге сапог и поставил на пол голую ступню. — Посмотри внимательно!

Тафилус наклонился. То, что он увидел, повергло его в еще большее замешательство — два наполовину сросшихся пальца: мизинец и его сосед. Девросколянин немедленно обнажил свою ступню и приставил к ступне иргама. Оба увидели две огромных стопы, в точности повторяющих друг друга, словно принадлежащих одному человеку, и две пары абсолютно одинаково сросшихся пальцев.

— Теперь уже точно ясно, что мы — родные братья! — не без гордости подытожил Дэвастас. — Я — твой старший брат. Столько лет! Ну что ж, давай хотя бы обнимемся!

И иргам открыл Тафилусу свои родственные объятия. Девросколянин, впрочем, медлил — не знал, как поступить: злейший враг — и вдруг брат! В один миг всё спуталось в его голове.

— Не беспокойся, брат мой, никто не узнает о нашем открытии, — заверил Дэвастас. — Я ни о чем тебя не попрошу, клянусь! Тебе не придется предавать своих верных товарищей, я не приму от тебя никаких поблажек — даже если ты будешь настаивать. Завтра, как ни в чем не бывало, ты покинешь свой пост, и после этого, скорее всего, мы более никогда не увидимся. Я злодей, на мне много крови, и меня ожидает справедливая расплата. И я приму смерть, не отворачиваясь и не закрывая глаз, с тем же мужеством, с каким всегда ходил в атаку! Но сейчас я не хочу ни о чем думать, я безмерно счастлив только от одной мысли, что нашел наконец того, кого бесплодно искал всю жизнь, — родственного мне человека. Счастлив только от того, что эту ночь, возможно последнюю спокойную ночь в своей жизни, смогу провести с тобой. Не лишай же меня этой радости, прояви ко мне милосердие, утешь меня!

Прошу тебя — не отвергай меня, приди в объятия своего брата!

Добрые, ласковые, подернутые глубокой грустью глаза Дэвастаса наполнились слезами. Он еще шире раскрыл объятия, и Тафилус, более не в силах сопротивляться, прижал его к своей груди…

— Всё же получается, брат мой, что я — авидрон! — чуть позже не без некоторого сожаления сказал Дэвастас. — Раз я твой брат!

— Как раз наоборот, — отвечал Тафилус. — Я считаюсь авидроном, гражданином, но предки мои были иргамами. И мы никогда про это не забывали…

— А! — восхищенно воскликнул Дэвастас. — Уж не потому ли ты носишь имя, похожее на иргамовское?

— Так и есть…

Братья проговорили добрую половину ночи. Дэвастас расспрашивал об отце и матери, о многом другом. Сам рассказывал о своей нелегкой жизни, о том, как выбился в крупные военачальники.

Тафилус уже не мог относиться к Дэвастасу, как к пленнику, иной раз даже забывал о том, что перед ним узник. Иргам по-прежнему оставался несвязанным, свободно ходил по хижине и даже несколько раз брал в руки нож девросколянина, вертел его, рассматривая гравировку на рукояти, и клал на место. Он всем своим видом показывал, что на него, как на родного брата, можно, без сомнения, положиться, и Тафилус отвечал искренним доверием и не желал видеть в его действиях какой-либо опасности.

В конце концов Тафилус стал позевывать, и Дэвастас предложил ему вздремнуть.

— Свяжи меня, если хочешь, — сказал он, устраиваясь на своей скамье.

— Сейчас в этом нет никакой необходимости, — отвечал девросколянин, продолжая сидеть за столом, но приняв более удобное положение. — Я свяжу тебя утром, когда меня придут менять.

Первое время Тафилус сидел с открытыми глазами, потом его веки стали слипаться. Мужчины сквозь дремоту еще продолжали расспрашивать друг друга о чем-то, но было уже заметно, что оба они не в силах совладать с природой. Первым заснул Дэвастас, и Тафилус, чтобы развеять сон, поднялся, подошел к оконному проему и вдохнул полной грудью ночной свежести.

О, сколько разных чувств испытывал он! Радость и тревогу, ненависть и жалость, боль за этого человека. О, Дэвастас, что же ты наделал? Впрочем, виноват ли ты в том, что твоею судьбой так распорядились боги?

Тафилус вернулся к столу, сел, привалился к стене хижины и тут же задремал. Он знал, что не имел права этого делать, но перед ним сейчас не было пленника, которого нужно охранять: в хижине лежал изможденный, покрытый ранами, впервые за последние дни имеющий возможность вытянуться в полный рост и разметать во сне свободные от веревок руки его родной брат, которого он никогда не надеялся увидеть… и вот увидел…

Тафилус слишком долго служил цинитом, чтобы спать глубоко. Он знал: его разбудит малейший шорох. Однако пережитые сегодня волнения, выпитое вино и то расположение, которое он испытывал к обретенному таким странным образом брату, сделали свое дело. Он не слышал, как Дэвастас, стараясь не шуметь, поднялся со скамьи, сделал несколько осторожных шагов к столу и взял лежавший на нем метательный нож. Когда девросколянин открыл глаза, все-таки что-то почувствовав, тонкое лезвие ножа уже подбиралось к его горлу. Тафилус отпрянул, пытаясь защититься, но было слишком поздно: из его перерезанного горла ручьями брызнула кровь. Еще один удар пришелся в грудь, другой — в живот. Всё произошло мгновенно. Тафилус захрипел и повалился замертво на земляной пол хижины.

Дэвастас зловеще прищурился, внимательно наблюдая за поверженным противником, готовый, в случае необходимости, вновь наброситься на него. Однако Тафилус не шевелился. Иргам пнул его два раза ногой, первый раз аккуратно, а потом со всей силы, и тут, уверившись, что враг мертв, язвительно проронил:

— Ну брат, ну и что? Хаврушу можно, а мне нельзя?

Постояв немного, Дэвастас добавил:

— Да и какой ты мне брат? Ты — враг! Я убивал вас сотнями и, если позволит Дева, буду и дальше убивать и убивать… Пока бьется мое сердце!

Весь вечер ДозирЭ думал об Андэль. Ларомы, Дэвастас, Гуалг — всё это, казалось, отошло уже в прошлое. Прекрасно исполненное поручение, награды, новые, возможно, еще более сложные задания — ему ли бояться опасностей? Но прежде всего — Удолия, Андэль! Его душа так болит, так страдает, так стремится к любимой!

Как там моя нежная селяночка? Думает ли обо мне? Ждет ли?

Подожди. Еще немного. Я скоро примчусь на Крылатом и заключу тебя в свои жаркие объятия! А еще прижму к груди Волиэну… Своего сына!

ДозирЭ засиделся с вождями. Когда ларомы ему наскучили, он оставил подвыпивших предводителей под опекой мудрого и сдержанного Идала, а сам отправился бродить по берегу реки.

Опустилась ночь. Сначала он прислушивался к сладкоголосому пению ларомовских женщин, потом голоса затихли, и он оказался в полной тишине, на берегу Анконы.

ДозирЭ уже собирался возвращаться, когда в свете Хомеи обратил внимание на темный силуэт на песке в двадцати шагах. То ли большой камень, то ли мертвое животное… Приблизившись, грономф увидел неподвижно лежащего человека. Сердце его тревожно застучало. Так и есть, то был воин-ларом с перерезанным горлом — один из тех, кто охранял деревню.

Предчувствуя беду, большую беду, ДозирЭ бросился к хижине, где содержался Дэвастас. Он бежал быстрее ветра и уже на подходе обратил внимание на подозрительную тишину и отсутствие рядом с хижиной «Каменщиков», которым приказал охранять пленника снаружи. ДозирЭ остановился, прислушался, потом медленно двинулся вперед, стараясь не лязгать оружием, и тут наткнулся в темноте на чье-то тело. То был один из воинов Круглого Дома с воткнутым в глаз по самую рукоять метательным ножом. Воин не дышал, его ножны были пусты. Молодой человек вынул свое оружие — с собой у него оказался лишь церемониальный кинжал айма Вишневой армии — и с опаской двинулся дальше. Обойдя хижину с другой стороны, он обнаружил сразу двух «Каменщиков». Один распластался на земле и, судя по его тихим стенаниям, был еще жив. Его отрубленная по локоть правая рука, сжимающая рукоять меча, валялась рядом. Второй воин стоял на коленях, и ДозирЭ почудилось, что он слышит его дыхание. Он тронул его за плечо, но владелец вишневого плаща лишь безжизненно повалился на бок. На его теле обнаружилось несколько смертельных ран, но самое ужасное — у него была почти отрезана голова, она держалась лишь на нескольких лоскутах кожи и мышц.

ДозирЭ вбежал в хижину.

Тафилус лежал лицом вниз, в луже пенистой темной крови, и не подавал признаков жизни. Лужа эта залила почти весь земляной пол хижины, но кровь еще продолжала прибывать, видимо струясь из многочисленных ран.

ДозирЭ в отчаянии пал на колени перед Тафилусом и осторожно перевернул его на спину. Он увидел неглубокую, но очень опасную резаную рану поперек горла, из которой пульсирующими толчками вырывалась кровь. Потом он заметил еще две колотых раны с небольшими входными отверстиями — одну в области сердца, другую — внизу живота. Вне всякого сомнения, девросколянин был мертв.

— О, Гномы! — взревел ДозирЭ, и из его глаз брызнули слезы. — Тафилус, ведь ты же десятник «бессмертных» монолитаев, как ты мог так оплошать?!

Тут девросколянин слабо вздохнул, приоткрыл глаза, и губы его едва шевельнулись.

— Что?! — ДозирЭ наклонился к лицу друга. Тафилус силился что-то сказать… Всего одно слово, едва различимое…

«Брат!» — с трудом разобрал грономф.

Кое-как перевязав друга, ДозирЭ выскочил на улицу и боевым рожком, который всегда имел при себе, подал сигнал тревоги. Вскоре перед ним вырос Идал при всем вооружении — будто прибежал не с другого конца деревни, а всё время находился где-то поблизости. Он увидел лежащих на земле «Каменщиков» и рядом с ними всего в крови ДозирЭ с перекошенным от ярости лицом и бешеным блуждающим взглядом. Эжину не требовалось объяснять, что случилось.

— Поднимай всех, надо искать Дэвастаса! Позаботься о Тафилусе — он еще жив. Передай лекарям, что, если им удастся его спасти, каждый получит по берктолю!

С этими словами ДозирЭ сорвал с плеча плащ, отшвырнул его в сторону, вынул из ножен Идала его меч и, пригнувшись, скользнул в темноту.

Уже светало. Сначала из-за реки показалась туманная розовая полоска, разбрызгав по небу и воде фиолетовые пятна. Постепенно она набухла, стала ярко-лиловой и вдруг вспыхнула по всей линии горизонта вселенским пожаром. С каждым мгновением рассветное пламя разгоралось всё ярче и ярче, выжигая гигантскими своими языками остатки сизой ночи.

ДозирЭ, отчаявшийся найти следы беглеца и в изнеможении присевший отдохнуть на берегу, вдруг заметил утлую лодку прямо на середине реки. Он не знал, кто в этой лодке, — было слишком далеко: может быть, рыбак, может быть, гуалговский воин, но уж слишком подозрительно смотрелся этот маленький одинокий челнок посреди Анконы.

ДозирЭ не верил в успех, но это был последний шанс. Он поднялся и, стараясь не терять лодку из виду, двинулся в сторону «хижин на воде» — так называли у ларомов жилища рыбаков, которые, по обычаю, да и, наверное, по каким-то другим причинам, строились прямо на воде. Они стояли на длинных сваях, вбитых в речное дно, или располагались на больших плотах, которые время от времени перемещались с одного места на другое.

Молодому человеку, которого в деревне хорошо знали и почитали не меньше, чем самого Гуалга, принимая его едва ли не за посланца богов, удалось довольно быстро снарядить в погоню большую рыбацкую лодку, напоминавшую бионридский однопарусный барк. С ним в лодке оказалось еще шестеро ларомов-рыбаков. ДозирЭ пытался привлечь сигнальным рожком кого-нибудь из авидронских воинов, но тщетно, — видимо, в поисках следов беглеца все разбились на мелкие отряды и отправились в разные стороны. Что ж, если в той лодке Дэвастас, то он выбрал самый разумный способ исчезнуть: на суше ему не удалось бы далеко уйти.

Рыбаки взялись за весла, отошли от берега и подняли свой прямоугольный парус, который тут же поймал свежий ветер, и лодка весело заскользила по сверкающей золотом глади реки. Вскоре они приблизились к преследуемому челноку настолько, что можно было уже разглядеть человека, который, используя короткое весло-лопату, греб в сторону противоположного берега. Усилия, прилагаемые им, были велики, но результат ничтожно мал.

Дэвастас! Это был Дэвастас!

— Нельзя ли скорее?! — недовольно крикнул ДозирЭ рыбакам, но, увидев, что они не понимают его языка, пояснил свои слова жестами. Ларомы поспешно закивали, вновь налегли на весла, и барк, казалось, полетел над водой. ДозирЭ поднялся со скамьи и встал на носу лодки с мечом в руках.

Когда Дэвастас заметил погоню, он на мгновение растерялся, но потом с еще большей силой стал грести своим неказистым веслом. Когда же он понял, что все его усилия напрасны, он отшвырнул весло далеко в воду и поднялся во весь рост. ДозирЭ был уже рядом, его большая лодка быстро приближалась, нацелившись острым носом-клювом в беззащитный бок челнока.

— Эй, авидрон, неужели ты хочешь меня просто утопить? — насмешливо вскричал Дэвастас. — О нет, ты не станешь этого делать. Для этого ты слишком тщеславен. Ты наверняка захочешь со мной сразиться, один на один. Ведь так?

ДозирЭ приказал рыбакам умерить пыл, и его лодка почти остановилась.

— За то, что ты натворил, подлый, ничтожный выродок, просто утопить тебя было бы слишком ничтожной расплатой!

— Вот и я так думаю, — язвительно отвечал беглец. — Вон, видишь островок? Поплыли туда, и там сойдемся в честной схватке!

ДозирЭ с готовностью кивнул головой.

Рыбаки подцепили челнок Дэвастаса, и вскоре обе лодки причалили к берегу безжизненного крошечного островка протяженностью в десяток шагов. Мужчины сошли на берег и встали друг против друга, выставив мечи. Напуганные ларомы, не совсем понимая, что происходит, на всякий случай отплыли подальше.

Иргам ухитрился занять очень выгодную позицию — на песчаном возвышении, зато грономф встал на более твердую почву, где чувствовал себя в относительной безопасности.

— Так, давай посчитаем, дорогой ДозирЭ. Ты побил меня два раза, я тебя — один. Стало быть, теперь моя очередь побеждать…

Дэвастас неожиданно набросился на ДозирЭ, с невероятной скоростью нанося хлесткие непредсказуемые удары. Оставалось только удивляться, откуда изможденный пленник нашел в себе столько сил, столько нерастраченной энергии, почему он так свеж и быстр. Впрочем, ДозирЭ хладнокровно отбил все атаки и перешел в наступление…

Схватка затянулась. Казалось, соперники едва ли уступают друг другу в силе и ловкости. Коварные выпады иргама выглядели не менее изобретательными и опасными, чем приемы авидрона. ДозирЭ понял, что вряд ли чего-либо добьется, если будет действовать в своей обычной манере. Тут он вспомнил о том, как сражается Идал, и начал выматывать своего противника, заставляя его атаковать и атаковать. Рано или поздно Дэвастас должен выдохнуться — не может же он вот так всё утро скакать, словно молодой жеребец.

ДозирЭ нарочно стал действовать вяло, часто отступал, отбивался как будто неумело. Иргам принял всё это за слабость и, не жалея сил, бросался и бросался вперед, рассчитывая вот-вот смертельно поразить своего врага. Но время шло, а ДозирЭ не поддавался. И вот Дэвастас уже зашатался от усталости и начал двигаться всё медленнее и медленнее, а рука его, в которой он держал меч, налилась свинцом и отказывалась рубить с привычной легкостью.

В конце концов, Дэвастас понял, что обманут. Он уже окончательно выбился из сил, а его соперник был по-прежнему бодр.

Вскоре ДозирЭ провел блестящую атаку, поразив иргама в бедро. Потом он распорол ему щеку — от виска до челюсти, чуть позже сделал глубокий выпад и проткнул ему бок. Дэвастас, обливаясь кровью, продолжал отбиваться, но действовал уже неуверенно, двигался с видимым усилием, надрывно дышал, пятился.

Решив, что более медлить нет смысла, ДозирЭ обрушил на противника стремительный каскад рубящих ударов сверху вниз. Он бил, бил и бил, ожесточенно, с самозабвением, будто пытался вколотить противника в землю. Дэвастас сначала припал на одно колено, потом на оба, а чуть погодя вдруг воскликнул: «Стой!» — и отшвырнул свой клинок в сторону. «Я сдаюсь!»

ДозирЭ занес меч, но медлил. Дэвастас стоял перед ним на коленях, с залитым кровью лицом. Теперь только один удар — и голова с плеч.

— Ты думаешь, я тебя пощажу? — Грономф был в бешенстве.

— Но я же сдался? — кротко отвечал иргам.

— Ты, верно, забыл, что только что натворил?

— Я — воин. Мне представилась возможность, и я попытался ее использовать. Ты на моем месте поступил бы так же! Не делай этого!

— Нет! Я не позволю тебе больше никого убивать. Что ты сделал с Тафилусом?! Ты должен за всё ответить!

— Не убивай меня! — взмолился Дэвастас. — Отвези меня в Грономфу. Я знаю много тайн, про Тхарихиба, про Хавруша, про Хидру, которые с удовольствием поведаю тем, кто тебя сюда прислал. И кроме того, я слышал, что за меня, за живого, объявлена огромная награда. Неужели ты не хочешь ее получить?

— Мне не нужны эти деньги! Мне нужна твоя голова! Ты должен немедленно умереть! И хватит разговоров!

— Что ж, поступай как знаешь! — отвечал иргам, будто смирившись с мыслью о смерти, и даже наклонил голову, чтобы ее было сподручнее отрубать.

ДозирЭ занес меч — передумал. Опять замахнулся. Вновь вернул оружие в прежнее положение.

Наконец он решился.

— Это тебе за всех авидронов, которых ты убил, и за Тафилуса!

С этими словами ДозирЭ решительно отвел руку, но внезапно щадящим ударом плашмя ухнул Дэвастаса по макушке. Из разбитой головы брызнула кровь, и иргам в беспамятстве повалился на бок…

«Надо было тебя убить!» — с ненавистью сплюнул ДозирЭ.

Он позвал рыбаков, те причалили, погрузили окровавленное тело на дно лодки и взяли курс на «хижины на воде».

Авидроны провели в Тиши Алге еще десять дней. ДозирЭ и Идал не отходили от Тафилуса, который, несмотря на усилия лекарей, сделавших почти невозможное, всё это время был в бессознательном состоянии. Несколько раз его сердце переставало биться, и только укусы маленькой ядовитой змейки, которую всегда имел при себе в кожаном мешке один хитроумный авидронский лекарь, знаток запретного мистического учения Тайтхи, неизменно возвращали девросколянина к жизни.

Из Авидронии прибыл посыльный с требованием к ДозирЭ срочно возвращаться в Грономфу. Молодой человек под разными предлогами уклонился от немедленного отъезда — он ждал, когда разрешится ситуация с Тафилусом. Как и все, он не верил, что девросколянин выживет: слишком ужасны его раны и слишком хмуры и молчаливы лекари. Но не мог же он бросить друга «на крови» в этом дикарском селении? Перевозить же его в таком состоянии равносильно убийству.

ДозирЭ молился. Идал молился. Властители духов задабривали Солнце… Гуалг молился, все ларомы молились. Даже Кирикиль молился. Каждый своим богам, но все просили лишь одного…

…На одиннадцатый день Тафилус очнулся и первым делом спросил о Дэвастасе. Ему сказали, что беглеца схватил лично ДозирЭ, при этом сильно побив, и что теперь он содержится в особой клетке, закованный в цепи, под охраной не менее тридцати человек и злобной своры собак. Великан тут же успокоился и попросил воды…

Через пять дней, накануне отбытия в Авидронию, к ДозирЭ неожиданно явились почти все ларомовские вожди во главе с Гуалгом, а также великое множество знатных мужчин. Были здесь и Властители духов — местные и из соседних селений. За спинами родовитых дикарей пристроились группы простых рыбаков, какие-то пешие и конные ларомовские отряды и толпы разношерстных жителей — не только из Тиши Алга, но и из многих других деревень. Явились даже представители каких-то совсем диких лесных племен, почти голые, в одних набедренниках из меха, с разукрашенными телами и с бамбуковыми копьями в руках.

ДозирЭ вышел из шатра в сопровождении невозмутимого Идала и почему-то напуганного Кирикиля и даже чуть отшатнулся от неожиданности. Перед ним стояли тысячи людей, занявших собой широкое пространство между деревней и лесом. Как только они увидели ДозирЭ, все разом рухнули на колени.

— Ого! — воскликнул Кирикиль. — Сдается мне, что ларомы решили просить тебя, мой хозяин, стать ихним интолом. Только не пойму: как же Гуалг?

— Нет, дело совсем в другом… — с уверенностью сообщил Идал, явно что-то зная о намерениях дикарей.

ДозирЭ взволнованно, с тревогой, но одновременно и с восхищением, не без подспудного чувства гордости взирал на всю эту коленопреклоненную толпу. Три или четыре тысячи человек покорно склонились перед простым сотником Вишневых плащей. В чем причина? Что случилось?

— Кирикиль, может быть, ты опять что-нибудь натворил? — спросил он с иронией яриадца.

Слуга действительно кое-что натворил — только что украл у ларомов баранью ногу и теперь с усердием скрывал ее за спиной, рассчитывая при первой возможности припрятать в надежном месте, а ночью пригласить в сотрапезники одного повозчика, у которого были припасены две фляги великолепного нектара. Неужели дикари явились в таком количестве, чтобы всего лишь потребовать возвращения украденной бараньей ноги? Не может быть!

— Я здесь ни при чем! — неуверенно отвечал Кирикиль…

— Встаньте, друзья! — потребовал ДозирЭ.

Ларомы продолжали стоять на коленях.

— Гуалг, дружище, но хоть ты мне объясни, в чем дело?

Гуалг, не меняя позы, заговорил:

— Выслушай нас, доблестный победитель! Все мы явились к тебе, чтобы нижайше просить об одном одолжении! Отдай нам Дэвастаса!..

Кирикиль облегченно вздохнул, приосанился и сделал несколько шагов в сторону ДозирЭ, стараясь показать, что имеет непосредственное отношение к этому доблестному победителю, к его немеркнущей славе. Гуалг меж тем продолжил:

— Дэвастас — твой пленник, ДозирЭ. Я это признаю безоговорочно. Если будет на то твоя воля, то заберешь его с собой в далекую Грономфу. Но выслушай и нас. Мы много ночей провели в жарких спорах, всё решали, как поступить… Дэвастас уничтожил половину наших деревень, угнал в рабство почти тридцать тысяч наших соплеменников. Еще больше убил. Многие подверглись таким изуверским истязаниям, пыткам и надругательству, что невозможно передать словами. Да ты и сам всё видел! Каждый из наших родов уменьшился наполовину. Он — первейший враг нашего народа, мы хотим его немедленной смерти…

— Не сомневайтесь, — отвечал ДозирЭ. — Не пройдет и месяца, как его казнят. С этим у нас не тянут.

— Нет, мы должны его казнить сами! Прояви милосердие, отдай нам его!

— Но это невозможно!..

Тут за спиной ДозирЭ случилась маленькая заварушка. К Кирикилю подкралась шелудивая одичавшая собака и схватила баранью ногу. Яриадец пытался отогнать голодного пса: ругался на него сдавленным голосом, пытался ударить — бесполезно. Собака вцепилась в мясо мертвой хваткой, видно, собираясь или отвоевать добычу, или умереть.

— Ах ты, тварь! — разъярился яриадец. Тут он поймал на себе взбешенный взгляд оглянувшегося на шум ДозирЭ и с перепугу прекратил борьбу. Пес, воспользовавшись моментом, вырвал ногу и тут же понесся прочь, волоча добычу по земле. Кирикиль едва не заплакал…

— Послушай, ДозирЭ! — опять заговорил Гуалг. — Для нашего народа это очень важно. Это важно и для меня: если я хочу стать полноценным предводителем ларомов, я должен казнить Дэвастаса. Я должен доказать всем свое превосходство. Только тогда мне будут подчиняться. Ты же знаешь — они понимают только силу!

— Я не могу этого сделать, ведь…

— Я знаю о том, что за Дэвастаса объявлена огромная награда, — продолжал Гуалг, не дав возможности молодому человеку договорить, — но мы готовы возместить тебе все убытки. Двести наших женщин добровольно пойдут к тебе в рабство, и ты можешь делать с ними все, что захочешь, — продать работорговцам или использовать по собственному умыслу…

Вождь подал знак, и тут вперед гурьбой вышли, потупив глаза, две сотни молодых ларомовских скромниц — одна чудеснее другой. Они остановились перед ДозирЭ и попытались выстроиться в несколько шеренг. ДозирЭ глотнул воздуха, Идал закусил губу, а Кирикиль и вовсе лишился дара речи — даже забыл о бараньей ноге. Он давно приметил особую привлекательность местных женщин, и лишь строгие племенные законы, о которых его сразу предупредили, удерживали непоседливого сластолюбца от неразумных поступков.

— Кроме этого, — вновь вступил Гуалг, жестом прогоняя женщин, — мы дадим тебе тысячу пятьсот лошадей, пять полных горстей изумрудов, десять повозок ценных мехов и сколько хочешь рыбы. Если всего этого мало — проси еще. Все, что захочешь. Мы договоримся! Отдай нам только Дэвастаса!

И по сигналу вождя все несколько тысяч ларомов стали умолять ДозирЭ на своем языке отдать им иргама. Шум поднялся невообразимый.

— Хозяин, соглашайся скорее, пока они не передумали! — взволнованно шепнул на ухо молодому человеку яриадец.

ДозирЭ отогнал назойливого слугу и вопросительно посмотрел на Идала.

— Всё это достаточно серьезно, — отвечал эжин. — Надо обсудить…

ДозирЭ кивнул, и друзья удалились в шатер. Ларомы смолкли, продолжая стоять на коленях и ждать.

Авидронов не было довольно долго. Наконец они вышли, и по их лицам было заметно, что решение принято.

— Встаньте, ларомы! — довольно строго сказал ДозирЭ.

Дикари послушно встали.

— Мы дарим вам Дэвастаса! И нам ничего не нужно взамен. Но при одном условии — он должен завтра же быть казнен!

Кирикиль горестно схватился за голову: «У-у!», а Гуалг счастливо воздел руки к небу.

— Не делай этого! — бросился к ДозирЭ один из «Каменщиков». — Круглый Дом тебе этого не простит!

Но ДозирЭ лишь отмахнулся…

— Я ни о чем не жалею! — сказал ДозирЭ.

— Я тоже! — отвечал Идал.

— Как ты? — ДозирЭ склонился над Тафилусом, лежащим в повозке на волчьих шкурах.

— Лучше не бывает….

Обоз был снаряжен, несколько десятков конников нетерпеливо гарцевали вокруг, требовалась только команда ДозирЭ, чтобы отправиться в путь. Наконец грономф выехал на Крылатом вперед и подал рожком сигнал к выступленью…

Вопреки ожиданиям, ДозирЭ повел авидронов не краем деревни, а прямо через центр. Вскоре колонна оказалась у хижины-дворца Гуалга, где ДозирЭ остановился и спешился. Толпа ларомов, окружавших площадку, с готовностью расступилась, пропуская авидрона вперед. Молодой человек увидел широкую яму, посреди которой был вкопан высокий столб с привязанным к нему Дэвастасом. В яме копошились отвратительные на вид черви читос, которых ларомы разводили специально: для совершения казней и для некоторых других надобностей — например, рыбной ловли.

Читос могли съесть человека без остатка, но длилось это довольно долго. Это была мучительная, ни с чем не сравнимая по изощренности смертельная пытка.

Казнь Дэвастаса длилась со вчерашнего дня. ДозирЭ решил не дожидаться конца и только хотел собственными глазами убедиться, что этот негодяй более никому не принесет зла. Подойдя к месту казни, он оглядел жертву. Иргам еще был жив и даже в сознании, но некогда могучее тело находилось в самом ужасном состоянии. ДозирЭ невольно поморщился, настолько омерзительно всё это выглядело. Даже ему, много повидавшему воину, стало не по себе.

— А, это ты… — хрипло произнес Дэвастас. — Пришел насладиться моими страданиями? Что, жутковато, не правда ли? Ну скажи, чем ларомы отличаются от меня? Разве достойны эти дикари какого-то человеческого отношения?

ДозирЭ молчал.

— Знаешь, я до последнего момента не верил, что ты откажешься от двух тысяч берктолей. Я был о тебе лучшего мнения… Как там мой брат?

Тафилус уже поведал друзьям удивительную историю о том, что произошло в ту ночь в хижине, где содержался Дэвастас.

— Он будет жить, — сухо отвечал ДозирЭ.

— Жаль! А я надеялся с ним повстречаться, как вы говорите, на звездной дороге…

ДозирЭ переступил с ноги на ногу и приготовился уйти.

— Что ж, Дэвастас, эгоу!

— Постой! — вдруг вскрикнул иргам и дернулся всем телом так, что десяток читос сорвались в яму.

Молодой человек нехотя обернулся и тут даже испугался. Лицо Дэвастаса перекосила безумная гримаса, его некогда голубые глаза были почти черными от бешенства.

— ДозирЭ! Послушай! Предрекаю тебе страшные беды! Пусть с тобой и теми людьми, которые тебе близки, в ближайшее время случатся самые ужасные несчастья. Будь ты проклят!

Кровь бросилась в лицо ДозирЭ. Однако он взял себя в руки, просто повернулся и ушел. Ларомы проводили авидрона взглядами, но тут же о нем забыли и вновь сомкнулись вокруг места казни.

Отряд ДозирЭ отъехал от Тиши Алга не более пол-итэмы. Вдруг послышался шум приближающейся кавалькады. То был Гуалг и с ним полсотни конных воинов. Следом за ними три десятка быков тянули гигантскую повозку с возлежащим на ней огромным предметом, завернутым в бычьи шкуры.

Вождь подъехал к ДозирЭ. Все остановились.

— В чем дело, Гуалг? Мы же с тобой простились?

Ларом показал на повозку.

— Что это?

Вождь подал знак, погонщики быков бросились к повозке и стянули со странного предмета шкуры. ДозирЭ ахнул: на повозке возлежала привязанная толстыми веревками золотая статуя Слепой Девы, та самая иргамовская святыня, которую однажды воины партикулы Эгасса обнаружили в хранилищах поместья под Кадишем и из-за которой попали в плен.

— Неужели это она?! — восхищенно произнес ДозирЭ.

— Вне всякого сомненья! — подтвердил Идал.

— Где ты ее раздобыл, Гуалг? — спросил ДозирЭ.

— О, это золотое изваяние всегда было вместе с Дэвастасом. Он возил ее за собой везде — мы об этом знали. Прежде чем сразиться с тобой на том острове, Дэвастас приказал спрятать статую в той самой пещере, где наши Властители духов приносят жертвоприношения. Иргамы загнали в эту пещеру всю повозку, даже вместе с быками. Несколько дней спустя мы обнаружили ее там, но тебе не стали ни о чем говорить…

— А, понятно, — улыбнулся ДозирЭ. — Вы решили скрыть от нас часть военной добычи?

Гуалг опустил глаза:

— Ты прав, мудрейший. Ведь мы никогда не видели столько золота. Но после того, как ты проявил к нам величайшее великодушие, отдав Дэвастаса и отказавшись от всех наших даров, нам стало стыдно, очень стыдно. Кроме того, ты сделал меня интолом ларомов — только ты и никто другой. А еще Властители духов уверены, что эта Дева принесет нам только горе. Поэтому мы и решили отдать ее тому, кому она принадлежит по праву, — то есть тебе! Прости нас, прости меня и прими это золотое чудо! Поступи с ним так, как посчитаешь нужным!..

Гуалг еще раз подтвердил, что немедленно исполнит обещание, данное Инфекту Авидронии по поводу земель, а также поклялся ДозирЭ, что лично проследит за тем, чтобы Дэвастас умер. Попрощавшись, он развернул коня и поскакал в сторону Тиши Алга.

К ДозирЭ подъехал улыбающийся Идал:

— Вот это удача! Поздравляю! Теперь тебе наверняка всё сойдет с рук, даже то, что ты вернешься без Дэвастаса. От этой вещицы придет в восторг не только Сюркуф, но и сам Инфект!

— Вне всякого сомненья! — отвечал счастливый ДозирЭ.

Рядом оказался необыкновенно возбужденный Кирикиль:

— Позволь дать тебе один дельный совет, мой хозяин?

ДозирЭ на радостях кивнул.

— Я бы на твоем месте не повез эту статую в Грономфу, а здесь же распилил бы на части. Себе бы взял добрую половину, а остальное разделил между всеми твоими воинами, чтобы молчали. Ну, конечно, не забыв и о слугах!

ДозирЭ и Идал весело рассмеялись.

Глава 61. Проклятье Дэвастаса

В Круглом Доме ДозирЭ сразу взяли под стражу. В который уже раз за последние годы он оказался в заточении! Он совершенно не удивился этому обстоятельству, хотя искренне считал, что золотая Дева, доставленная в Грономфу в полной сохранности, несоизмеримо более весомая добыча, чем какой-то Дэвастас, которого в любом случае предали бы смерти.

ДозирЭ содержали в небольшом пристойном помещении с маленькими зарешеченными окнами и даже кое-какой обстановкой. Кормили отменно, а обходились почти дружески.

«И на том спасибо! — думал молодой человек. — Однако интересно, чем это всё закончится?»

Пришел Сюркуф. Теперь на его плече к прежним хвостикам цинитая — двум синим и пурпуровому, прибавился еще один — белый. Это означало, что он поднялся на следующую ступень авидронской военной иерархии — стал главным цинитаем. Кроме того, его шею украшал новый наградной платок. Сюркуф заметил, что ДозирЭ обратил на это внимание.

— Вот так в жизни обычно и бывает, — сказал он сочувственно. — Подвиги совершают одни, а награды за них получают другие.

Он сообщил, что военачальники Круглого Дома очень недовольны тем, что ДозирЭ отдал Дэвастаса ларомам, ведь они надеялись многое от него узнать.

— Неужели ты добровольно отказался от двух тысяч берктолей, которые, несомненно, получил бы, если б доставил Дэвастаса в Грономфу? — лукаво прищурившись, спрашивал Сюркуф. — Трудно поверить, ведь это несметное богатство! Или… или ларомы заплатили больше?

— Так оно и есть, — отвечал молодой человек. — Они отдали мне золотую Деву, а также обещали немедленно и навечно передать Авидронии обширные земли!..

Спустя два дня ДозирЭ выпустили. В Круглом Доме ходили слухи, будто к этому приложил руку сам Алеклия, что было недалеко от истины. Инфект получил самую подробную информацию о том, что произошло у ларомов, а золотую статую Слепой Девы приказал установить прямо на территории Дворцового Комплекса, на самом виду. К тому же в Грономфу явились послы ларомов и, помимо разных даров и нижайших благодарностей за спасение, передали правителю Авидронии послание от Гуалга. В нем теперешний Верховный вождь всех ларомов среди прочего подробно описывал происшедшее сражение и восхвалял невероятные подвиги авидронского военачальника по имени ДозирЭ. Алеклия вздрогнул, услышав знакомое имя, и неприятное воспоминание заставило быстрее забиться его сердце. Однако ж ему не говорили, что уничтожил Дэвастаса и добыл золотую Деву именно ОН, этот старый знакомый…

ДозирЭ был пожалован сразу двумя белыми платками и кроме этого получил щедрое вознаграждение — тысячу инфектов. Одновременно вдруг вспомнили и о плененном им Бредерое и к наградам добавили золотой кинжал Вишневой армии с гравировкой на лезвии «Славному герою ДозирЭ» и еще один белый платок. В итоге молодой человек повязал на шею пурпуровый, зеленый и белый платки и уже задумался о золотом. Золотой платок — это вершина мечтаний каждого воина.

Прикрепив к поясу золотой кинжал и вручив Кирикилю три тяжелых кошеля (скорее мешка) с инфектами, счастливый ДозирЭ помчался к Идалу. Войдя, он с радостью сообщил другу, что свободен, что всё образовалось как нельзя лучше, и высыпал на стол кучу золота, от которой сразу отсчитал треть.

— Зачем ты со мной делишься? Эти деньги принадлежат тебе, — удивился эжин.

— Нет, Идал, эти монеты наши, и это твоя доля. Если ты откажешься ее взять — ты мне больше не друг!

— Хорошо, я их возьму. Но только для того, чтобы все до последнего гросса потратить на нужды Ополчения…

Кроме того, ДозирЭ отсчитал еще двадцать пять берктолей — старый долг, который пошел в свое время на поместье Чапло и Андэль. Идал наотрез отказался их брать, грономфы долго спорили и, в конце концов, решили отнести золото в храм Инфекта, чтобы пожертвовать на войну с флатонами. Кирикиль, который при этом присутствовал, едва не упал в обморок и надолго лишился дара речи…

Из дворца Идала друзья, не мешкая, направились в лечебницу Вишневой армии, куда по прибытии в Грономфу удалось поместить раненого Тафилуса. Они застали воина почти здоровым и в прекрасном расположении духа. Правда, теперь его шею украшал ужасный шрам толщиною с палец.

— В память о брате! — грустно пошутил девросколянин, осторожно ощупывая едва заживший пылающий рубец, пересекавший добрую половину горла. ДозирЭ протянул Тафилусу кошель с инфектами.

— О, Гномы! Где вы взяли такую кучу золота?.. Как, это мне? Но за что, зачем? Мне вполне достаточно того, что благодаря найденному знамени партикула «Неуязвимые» будет восстановлена! Вот это и есть моя главная награда!

Узнав, как распорядился своей долей Идал, девросколянин поспешил разделить деньги на две части: одну часть отдал эжину — на Ополчение, а вторую попросил отнести в храм. Себе же из трехсот тридцати трех инфектов оставил всего три…

Вечером, когда ДозирЭ возвращался в свое грономфское жилище, молчавший весь день Кирикиль с глубокой обидой в голосе сказал:

— Ты позаботился обо всех, мой хозяин, но только, как всегда, забыл о своем верном слуге, который едва не погиб, добывая тебе славу и богатства!

«Он прав, — подумал ДозирЭ, с трудом отвлекшись от своих мыслей об Андэль, — я действительно о нем позабыл». Тут же, свернув с дороги, ДозирЭ заехал в оружейную лавку и приобрел слуге за шесть инфектов великолепную морскую рапиру в богато украшенных ножнах взамен того клинка, обломки которого Кирикиль с досадой бросил в воды залива Бычий Рог. К рапире он присовокупил берктоль. Целый день таская тяжелые кошели с золотом, Кирикиль, конечно, надеялся на большее, но, что бы там ни было, остался очень доволен и сразу попросил отпустить его хотя бы на ночь, чтобы навестить какого-то далекого яриадского родственника. ДозирЭ согласился, пожелав ему «доброго вина и сладкой любви»…

На следующий день ДозирЭ отправился в Удолию. В его распоряжении имелось всего пятнадцать дней. Андэль была необыкновенно счастлива видеть возлюбленного, но молодой человек разглядел в ее глазах серьезную тревогу.

— Что случилось? — взволнованно спросил он.

Молодая женщина оглянулась по сторонам, взяла воина за руку и увлекла в укромное место.

— В последнее время в поместье происходит что-то непонятное, — сообщила она. — То и дело появляются чужаки, всем интересуются, расспрашивают работников, что и как. А вчера к вечеру, когда я вошла в покои Волиэну, нос к носу столкнулась с незнакомцем в сером плаще. Увидев меня, он метнулся прочь. Выскочил на галерею, перелез в сад и скрылся между деревьев. Я бросилась к сыну. Он спал как ни в чем не бывало, но я почувствовала над его колыбелью запах этого незнакомца. В нем столько всего смешалось: конский пот, дым костра и аромат каких-то очень дорогих благовоний.

— Благовоний? Хм, странно! Ты не разглядела его лица?

— Нет, у него на голове был капюшон.

— Его не удалось изловить?

— Увы! Кроме Рехеадму, поблизости никого не оказалось. Юноша схватил меч и бросился в сад, но вернулся ни с чем. Сказал, что никого не обнаружил…

ДозирЭ, как мог, успокоил Андэль, сказал, что незнакомец — всего лишь вор, забравшийся в первое попавшееся жилище, но сам крепко задумался. Дом и прилегающий сад окружала высокая стена, напоминающая крепостную. Проникнуть сюда можно было только через ворота, возле которых всегда кто-то находился, да еще через дубовую калитку в конце сада, а ее, насколько он помнил, всегда запирали. Как же этому негодяю без посторонней помощи удалось пробраться в дом и потом спокойно ретироваться? Что-то здесь не так! Грабитель не полез бы в одиночку туда, где обитает столько людей. Это не грабитель. И интересовался он явно не ценностями, а еще чем-то или кем-то…

— Почему ты молчишь? — забеспокоилась Андэль.

— Не помнишь, — полюбопытствовал ДозирЭ, — давно ли ты выходила через заднюю калитку? Которая в конце сада?

Андэль удивилась:

— Мы вообще ею не пользуемся…

— А где ключ от нее?

— Где-то у меня…

Молодая женщина уже поняла, куда клонит ДозирЭ, и немедленно отправилась за ключом. Она обыскала всё — ключа нигде не было. Андэль вернулась расстроенная, не зная, что и подумать, и тогда ДозирЭ повел ее через весь сад к калитке. Та оказалась запертой, но на массивном ржавом засове виднелись свежие царапины, будто совсем недавно его сдвигали.

— Скажи, всем ли ты доверяешь, кто живет в доме? — поинтересовался ДозирЭ.

— Конечно… — не задумываясь, отвечала молодая женщина. — Впрочем, дней пять назад взяли двух новых конюхов…

— Выдай им причитающуюся плату и сегодня же отправь восвояси… А в этом беловолосом юноше из Союза Четырех ты уверена?

— Рехеадму? Я же тебе говорила, он предан нам, словно сторожевой пес. Ведь отец спас ему жизнь. Почему ты спрашиваешь?

— Да так…

На следующее утро ДозирЭ позвал мастеровых и велел им снять калитку и заложить проем рукодельным камнем. Потом он привел из ближайшего поселения четырех могучих парней-мусаков, вооружил их и поручил, не смыкая глаз, сторожить ворота и дом снаружи. К ним добровольно присоединился Чапло, хоть и был совсем плох. С раннего утра он с самострелом в руках занял пост на открытой галерее, ведущей в покои ребенка, и сидел там до позднего вечера, потягивая нектар из медовых орехов…

— Ты думаешь, это может быть как-то связано с Волиэну? — встревожилась Андэль.

— Нет, что ты! Просто в этих местах, видно, завелись воры, и мы обязаны предпринять обычные меры предосторожности…

Два дня спустя в двух итэмах от маленькой крепости, принадлежавшей Андэль и ДозирЭ, на узкой грунтовой дороге встретились два человека. Один из них, крадучись, явился со стороны поместья, придя не по дороге, а полями и огородами. Был он беловолосым юношей, очевидно не авидроном, с приятными, по-девичьи мягкими чертами лица. Второй человек, закутанный в серый дорожный плащ, забрызганный грязью, приехал на хорошем вороном коне с волнистой гривой со стороны новобидунийской дороги, ведущей из Грономфы.

— Рехеадму? — надменно поинтересовался всадник.

— Это я! — дрожащим голосом отвечал юноша. Он подошел к всаднику и услужливо помог ему спешиться.

— Ну? — требовательно произнес мужчина.

Слуга Чапло и Андэль (а это был он) сбивчиво рассказал чужаку о приехавшем в поместье ДозирЭ и обо всех переменах, которые произошли в связи с его появлением.

— Этот мерзкий раб еще жив? Ничего его не берет! Гаронны! — выругался человек в плаще и несколько раз тихо свистнул. В ближайших кустах послышался хруст веток, и на дорогу выехали еще два всадника. Они спешились, приблизились к первому, и все трое стали полушепотом совещаться. Прошло довольно много времени. Рехеадму старался не прислушиваться, но до его чуткого уха то и дело доносились отдельные фразы и даже целые предложения.

— Я вам говорю, похож, как две капли воды… У меня нет никакого сомнения — это ЕГО ребенок!.. Готов чем угодно поклясться!.. Да, я видел его, как сейчас вижу вас!.. ДозирЭ? Он крайне опасен… Справимся… Нас много…

— Я должен идти, — немного помявшись, боязливо сказал юноша. — Меня могут хватиться!

Мужчина в плаще прервал разговор и обернулся к нему. При этом его лицо открылось, и Рехеадму в зеленоватом ночном свете увидел тонкие холеные черты и тонкие, словно земляные червячки, властно сжатые губы. Он не раз встречался с этим странным и неприятным человеком, но впервые видел его лицо, представлявшееся ранее злодейским, но на деле оказавшееся таким светлым и благородным. Впрочем, это обстоятельство страху не убавило.

— Тебе незачем туда возвращаться, — недобрым загадочным тоном сообщил он.

— Почему? — удивился Рехеадму.

— А ты не догадываешься? Ну так знай, сегодня твои хозяева не позднее утра отправятся в вечный путь по звездной дороге!

Юноша некоторое время размышлял над сказанным и, наконец догадавшись, в замешательстве замер и даже зажмурился от охватившего его ужаса. Чуть позже он с трепетом в голосе поинтересовался:

— А как же я? Мои деньги… которые мне обещаны?

— Деньги? — презрительно хмыкнул мужчина в капюшоне. — Вот твои деньги…

И он швырнул в пыль несколько золотых.

Рехеадму упал на колени и поспешно собрал все монеты.

— Ты хотел вернуться на родину? Вот и отправляйся. Этих денег хватит и на дорогу, и на небольшую кратемарью для простолюдинов где-нибудь в бойком месте. Ты же этого хотел?

— О да!

Юноша благодарно приложил пальцы ко лбу, потом поклонился почти до земли и сделал несколько шагов в сторону ближайших кустов.

— Постой! — окликнул его мужчина.

Рехеадму испуганно оглянулся.

— Скажи только: почему ты их предал? Неужели тебе их не жалко? Ведь они спасли тебе жизнь и сделали из тебя человека?

Юноша немного подумал и отвечал даже с некоторым вызовом в голосе:

— Мой отец всегда говорил, и я на всю жизнь запомнил его слова: «Людям лишь прислуживай, а служи золоту. Только оно — твой лучший друг, помощник и защитник — всё остальное суета!»

С этими словами Рехеадму показал кулак, в который были зажаты монеты, потом опять поклонился и поспешил скрыться в темноте.

— Мудрый был человек, крепко сказано! — насмешливо скривил губы его собеседник.

— Зачем ты его отпустил, Одрин? — изумился один из спутников человека в плаще. — Он же нас видел и кое-что знает! А золото и нам бы пригодилось!

— А кто тебе сказал, что я его отпустил? — откликнулся тот, кого назвали Одрином. — Или ты меня не знаешь? На новобидунийской дороге, к которой он наверняка направился, его уже поджидают мои друзья. Боюсь, что этому начинающему злодею вряд ли удастся пережить своих простодушных благодетелей!

Далеко за полночь Андэль проснулась от острого чувства тревоги. Перевернувшись несколько раз с одного бока на другой, она наконец осторожно соскользнула с ложа и, стараясь не шуметь, начала одеваться. Заметив, что ДозирЭ все-таки проснулся и украдкой за ней наблюдает, она спросила:

— Ты не против, если я немного побуду с Волиэну?

— Конечно, нет, — ответил он.

Сквозь просторные арочные проемы в покои проникал звездный свет и струился в воздухе синими, зелеными и золотистыми нитями. Чудесное нагое тело возлюбленной всё было окутано этим таинственным сверкающим бисером; богиня красоты и желания купалась в волшебном сиянии далеких миров. Гаронны, как она прекрасна!

Андэль ушла. ДозирЭ закрыл глаза и попытался уснуть, но только что виденная картина не давала покоя. Наконец он встал, быстро оделся и спустился в сад.

Ночь была тиха и светла.

ДозирЭ решил проведать новых стражников, двое из которых должны были спать, а двое бодрствовать, и, убедившись, что они не дремлют, отправился назад. Войдя в главную залу, он вспомнил о Рехеадму, которому тоже велел этой ночью быть настороже — на всякий случай, и, огорченный его непослушанием, отправился к нему, а вернее, в покои Чапло, где в обычные дни юноше надлежало ночевать и одновременно ухаживать за больным стариком. Чапло после дневного бдения спал мертвым сном, а ложе Рехеадму пустовало. ДозирЭ потрогал его рукой: оно было прохладным, похоже, юноша и не ложился.

Крайне обеспокоенный, ДозирЭ пошел искать Кирикиля и после долгих поисков обнаружил его в самой глухой части сада в объятиях селянки, прислуживающей в доме. Видя, что хозяин не в духе, яриадец, не проронив ни звука, немедленно последовал за ним, пытаясь на ходу повязать набедренник…

Первым делом при помощи слуги ДозирЭ облачился в доспехи и вооружился, не забыв перекинуть через голову перевязь со своим славным мечом. Потом он велел снарядиться должным образом и яриадцу и разбудить мужчин, находящихся в доме, — всех, кроме Чапло. Он потребовал соблюдать полную тишину и ни в коем случае не зажигать факельниц…

Всего набралось шестнадцать человек — конюхи, садовники, мастеровые, гость-торговец из Грономфы и с ними четыре новых стражника. ДозирЭ немедленно раздал всем оружие и расставил людей в саду и вокруг дома, растолковав, в каких ситуациях что делать. После этого он направился к Андэль и объяснил ей, что Рехеадму пропал, что это довольно подозрительно и что это вынуждает его принять самые строгие меры предосторожности. Попросив взять Волиэну, он отвел ее в глухой подвал, наказав ни при каких обстоятельствах не покидать его и ждать, пока он сам за ними не придет.

Закончив приготовления, ДозирЭ в сопровождении Кирикиля занял позицию недалеко от ворот в тени разросшейся юкки и стал терпеливо ждать.

Яриадец, вспомнив об оставленной им в саду девушке, предположил, что Рехеадму, скорее всего, остался ночевать где-нибудь на скотобойне или на озере, и посетовал, что все их старания напрасны.

— Когда речь идет о безопасности, никакие старания напрасными не бывают! — немного раздраженно отвечал ДозирЭ.

Как только он это произнес, снаружи послышались фырканье лошадей и короткие посвисты. Прошло немного времени, и где-то совсем рядом лязгнуло о камень железо. Звук повторился — в одном месте, в другом, в верхней части стены, окружающей дом.

— Они закидывают на стены «кошки», — шепотом объяснил ДозирЭ слуге и потихоньку вытащил из ножен меч. — Попытаются перелезть во двор.

Слуга поспешил обнажить свою новенькую морскую рапиру. Еще несколько мгновений — и со стены сползла толстая веревка, по которой тут же стал кто-то спускаться. Вскоре непрошеный гость был внизу. ДозирЭ медленно нагнулся, положил меч на землю и вынул метательный нож. Бросок — и ловкий клинок вонзился в шею чужака. Тот захрипел и повалился на землю. Яриадец восхищенно цокнул языком.

— Иди, предупреди всех, — приказал ДозирЭ. — И будь осторожен! Ты мне еще пригодишься! — Слуга приложил пальцы ко лбу и юркнул в кусты.

Совсем рядом на землю спрыгнул еще один человек. ДозирЭ метнул второй нож, попал, но на этот раз чужак успел коротко вскрикнуть. Тут же со стороны сада раздались восклицания, и послышался звон ударившихся друг о друга клинков.

Сверху свесилось сразу несколько веревок, ДозирЭ перерезал кинжалом горло еще одного чужака, поднял с земли меч и отступил к дому. По пути он столкнулся с двумя крадущимися незнакомцами и быстро разделался с ними. Приглядевшись к убитым, молодой человек рассмотрел легкие крепкие доспехи и великолепное оружие для ближнего боя. Нападавшие явно не походили на бродячих разбойников. Они выглядели как опытные убийцы и, скорее всего, имели весьма серьезные намерения.

Молодой человек продолжил путь к дому, возле которого увидел четверых негодяев, расправляющихся с двумя стражниками-мусаками. Он пришел им на выручку, но было поздно — оба парня уже обливались кровью. Внезапное нападение сзади застало чужаков врасплох. ДозирЭ сразу пронзил одного и снес голову другому, а с оставшимися двумя возился довольно долго — они оказались превосходными бойцами, но и с ними он тоже покончил.

Со всех сторон доносился шум боя. Злоумышленников, по всей видимости, было довольно много.

ДозирЭ бросился в дом и спрятался у лестницы, ведущей в подвалы. Вскоре он увидел одного из нападавших, который крался вдоль стены, пытаясь в темноте разобраться, куда ему следует двигаться. Молодой человек дождался момента, выскочил из своего укрытия и убил его ударом меча в сердце. Не успел он перевести дыхание, как всё повторилось. Потом показалось сразу трое негодяев. ДозирЭ взял в свободную руку еще и кинжал и затаил дыхание. Мужчины прошли мимо, тихо переговариваясь. Заметив лестницу, ведущую вниз, они стали по ней спускаться. Грономф бросился в атаку, тяжело ранил человека, вставшего на его пути, и сошелся с двумя другими. Лестница, на которой шел бой, была слишком узкой и не позволяла чужакам не только обходить ДозирЭ со стороны, но и нападать одновременно. Вскоре оба они были убиты, а молодой человек отделался легкой царапиной.

Немного подождав, ДозирЭ двинулся в главную залу. Здесь, то прячась за фонтаном, то стремительно перебегая с места на место, он расправился еще с шестью злодеями. Тут появился хромающий Кирикиль и, тяжело дыша, сообщил, что все мужчины-домочадцы, видимо, убиты, но и разбойников более нигде не видно. Он же лично тяжело ранил двоих, а сам лишь слегка вывихнул ногу.

Проявляя осмотрительность, ДозирЭ и Кирикиль вышли через переднюю во двор и увидели, что ворота распахнуты, а рядом с домом на ухоженном вороном коне гарцует всадник в сером плаще в капюшоне, скрывающем лицо. Рядом с ним находилось еще человек пять пеших людей, с длинными тонкими клинками в руках. Всадник указал рукой на ДозирЭ, и все пятеро молча кинулись вперед.

— Кирикиль, отойди, я сам! — крикнул ДозирЭ.

Где-то сбоку раздался щелчок, и один из чужаков схватился за лицо и упал на колени. Сквозь его пальцы брызнула кровь. ДозирЭ оглянулся: в десяти шагах он увидел Чапло в одной набедренной повязке с разряженным самострелом в руках.

Четверо нападавших, однако, не остановились и через мгновение атаковали ДозирЭ с разных сторон…

Все произошло мгновенно. Молодой человек вдруг закрутился на месте, выписывая мечом в воздухе такие причудливые фигуры и вензеля, что клинка стало почти не видно. Выпад вправо, движение назад, выпад влево, разворот, удар сверху вниз, неожиданная атака на подкравшегося сзади врага — и вот уже двое мертвы, а еще двое корчатся в предсмертных судорогах. Всё это напоминало представление на манеже Ристалища.

Все свидетели происшедшего не сразу разобрались, что произошло.

— ДозирЭ, сколько человек ты сегодня убил? — глухо спросил незнакомец на вороном коне.

— Я не считал. Может, двадцать, может, двадцать пять… А что же ты? Не хочешь ли сразиться?

— Обязательно. Но в другой раз, — отвечал тот.

— Кто ты и что тебе надо? — угрюмо осведомился ДозирЭ. — Зачем ты сюда явился, сея смерть?

— Отдай ребенка! — вместо ответа угрюмо молвил незнакомец. — Это НЕ ТВОЙ сын, и ты об этом знаешь. Если ты этого не сделаешь — все погибнут. И Андэль, и ты. Всё ваше процветающее поместье превратится в пепел. Все ваши близкие до пятого колена будут уничтожены. Ты даже не представляешь, какие люди за всем этим стоят! Ты же, наверное, слышал об «Обряде Аззира и Нуризега»? Прислушайся к голосу рассудка, мой друг!

Что-то знакомое уловил ДозирЭ в этом голосе. Где он мог его слышать? И это «мой друг»… А еще едва уловимый акцент…

— Ну так как? — с нетерпением вопрошал незнакомец.

— Ты ошибаешься, это МОЙ сын. МОЯ плоть и кровь. Клянусь! Вы получите его, только если избавитесь от меня! — отвечал ДозирЭ.

— Хорошо, договорились! — бросил незнакомец. — Только в другой раз, ладно? А пока эгоу!

С этими словами он почти на месте развернул коня, что обличало в нем весьма опытного наездника, и устремился прочь.

— Привести Крылатого? — деловито поинтересовался Кирикиль. — Крылатый легко настигнет его!

— Нет, я не оставлю Андэль одну! — задумчиво отвечал ДозирЭ.

Весть о кровавой бойне, происшедшей в поместье Чапло и Андэль, быстро облетела всю округу. Сначала говорили об опаснейшей шайке разбойников, разоряющей поместья, но потом кто-то пустил слух о небольшом отряде флатонов, подобравшемся к самой Грономфе. Чтобы как-то защититься, напуганные жители решили создать собственное ополчение и за два дня набрали и вооружили двести человек. В поместье приехали гиозы из ближайшего селенья, которые не поверили своим глазам, увидев тела почти шестидесяти мужчин, погибших в ночной схватке. Потом прибыли гарнизонные воины из крепости Трактаут, что в пятидесяти итэмах от Удолии, и принялись прочесывать близлежащие леса, надеясь обнаружить остатки шайки. Одновременно с ними явились Вишневые плащи из самой Грономфы в сопровождении целого боевого отряда, долго расспрашивали ДозирЭ и других о том, как всё происходило, а уезжая, забрали шестерых раненых из числа нападавших, пообещав их сурово допросить и всё выяснить. Вскоре в поместье всё утихло.

ДозирЭ послал Кирикиля в Грономфу к Идалу с кратким рассказом о случившемся и просьбой прислать для охраны несколько опытных воинов. Идал незамедлительно выполнил желание друга, и Кирикиль вернулся в Удолию в сопровождении двух десятков бывших цинитов. Кроме того, жители окрестностей выделили для защиты пострадавшего поместья тридцать человек из числа местных ополченцев, но ДозирЭ, только взглянув на этих «защитников», поспешил под благовидным предлогом отослать их обратно.

Однажды вечером ДозирЭ рассказал Андэль о том, чего именно хотели люди, напавшие среди ночи на их жилище. Молодая женщина не удивилась: она так и предполагала.

— Меня скоро призовут. Наверное, надолго. Предстоят сражения с флатонами. Я не смогу тебя защитить. Тебе нужно уехать, вместе с Волиэну!

— Я никуда отсюда не поеду! — расстроенно отвечала Андэль. — Это моя родина, я здесь родилась…

— Здесь оставаться нельзя, даже под защитой этих доблестных бойцов. ОНИ вернутся, и их будет вдесятеро больше! Пока не поздно, надо скрыться в надежном месте… На время…

— Но как же мои жемчужины?! — всхлипнула Андэль. — Они скоро распустятся! И куда я поеду?

— Я думал над этим… Под Дежмой, что за Бидуни, есть старое селение, окруженное чащами и непроходимыми болотами. Я жил там полгода, когда еще был мальчишкой. Мы после смерти матери прятались там от мора. Люди в этом селении молчаливые, добрые, ничему не удивляются и живут по своим законам. Целыми днями охотятся и собирают для лекарей целебные травы и коренья. Они с удовольствием приютят тебя и Волиэну.

— Но ведь это очень далеко! — изумилась Андэль.

— Чем дальше от Грономфы, тем лучше! — отвечал ДозирЭ…

Молодые люди говорили до ночи. ДозирЭ мягко увещевал, нежно поглаживая руку возлюбленной, настойчиво убеждал, иногда требовательно, почти сурово, и в конце концов Андэль согласилась. Они договорились, что никто ни о чем не будет знать, ни Чапло, ни тем более Кирикиль, что с собой Андэль ничего не возьмет, кроме того, что будет на ней, и что они постараются сделать всё так, чтобы не привлечь к себе внимания и обмануть соглядатаев, которые наверняка есть в поместье.

После этого разговора они провели всю ночь, не смыкая глаз. Пожалуй, это была лучшая ночь в их жизни: так горячи были их ласки, так искренни их слова…

За день до отъезда ДозирЭ позвал Кирикиля и как бы между делом сообщил ему, что на время войны Андэль с ребенком переедет в Грономфу, под защиту крепостных стен и грозного грономфского гарнизона, а хозяйство остается в ведении распорядителей. Через некоторое время все обитатели поместья уже знали об отъезде хозяйки и очень горевали из-за этого.

В тот же день ближе к вечеру из соседнего поместья прибежал запыхавшийся юноша-поденщик.

— Флатоны! — кричал он. — Их видели в двух итэмах отсюда! На лошадях. Человек сто, не меньше!

ДозирЭ не поверил словам посланца и даже позволил себе улыбнуться. Он знал от Вишневых, что флатоны до сих пор стоят в Карле Ролси, накапливая силы для решительного броска. Белолицую орду и Удолию разделяют сотни и сотни итэм, между ними авидронские армии, пограничные отряды, гарнизоны городов, дорожное охранение, местные ополчения, специальные «летучие» отряды… И всё же молодой человек приказал закрыть ворота и подготовиться к возможному нападению.

Стало темнеть. Внезапно задрожала земля: по всей видимости, к поместью приближался большой конный отряд. ДозирЭ и Андэль, несущая на руках спящего Волиэну, в сопровождении Чапло и Кирикиля спешно поднялись на хирону, возведенную в грономфском стиле, только без сада — округлую площадку с красивым парапетом, венчающим переднюю часть дома. Отсюда они разглядели вдали на дороге длинную конную колонну, окутанную облаком пыли.

— Опоздали! — вырвалось у ДозирЭ.

Андэль невольным движением прижала к груди младенца, будто надеясь защитить его от надвигающейся беды.

— Почему бы нам не сдаться без боя? — предложил Кирикиль, обескураженный численностью приближающегося неприятеля. — Уж не думаешь ли ты, мой мудрейший хозяин, что нам и на этот раз удастся победить?

— Ну и глуп же ты, приятель! — с упреком отвечал ДозирЭ. — Им только этого и нужно. Они всех перебьют: им ни к чему свидетели их черных деяний!

Кирикиль виновато опустил голову.

— Я нанимался прислуживать, а не совершать вместе с тобою подвиги, — еле слышно пробормотал он. — И так уже не жизнь, а одни сраженья. Помолиться некогда… И почему ты не остался служить в Белой либере? Вот славное было время!

— Ну тогда иди и спрячься! — зло отвечал ДозирЭ. — Я уверен: ты найдешь такое место, где тебя никто не сможет отыскать!

«Было бы неплохо!» — подумал Кирикиль, но вслух тоскливо отвечал:

— Ладно, не обижайся, рэм, я, как всегда, с тобой. Отблагодаришь потом лишней парой инфектов, и я буду доволен. Что еще нужно бедному яриадцу?

Конный отряд тем временем приближался.

— А ведь это какие-то дикари! — вдруг сказала Андэль.

ДозирЭ пригляделся, с изумлением мотнул головой и протер глаза.

— Это маллы! — подавленно признался он.

— Маллы?! — взвизгнул Кирикиль. — О, Великаны! Хуже нет напасти!

— Маллы так маллы, — безразлично отвечал Чапло. — Мне всё равно пора помирать. А ты, ДозирЭ, пригляди за дочкой…

ДозирЭ спустился вниз и собрал грономфских стражников. Все они уже успели облачиться в доспехи и имели при себе самострелы, мечи, щиты, копья, кинжалы, метательные топорики, ножи и дротики. Двое из них были отменными пращниками. Молодой человек пояснил, с кем придется биться и как надо действовать. Поскольку все мужчины в прошлом служили в партикулах и не раз попадали в переделки, они молча, со спокойствием на лицах, выслушали указания и тут же разошлись по своим местам.

ДозирЭ опять поднялся на хирону. Маллы уже подъезжали, и было их около семидесяти человек. Часть из них стала окружать дом, вдоль стен, а оставшиеся подъехали к самым воротам. С вершины дома их было хорошо видно.

— Эй, что вам нужно? — крикнул ДозирЭ на малльском наречии.

Вперед выехал один из дикарей, в дорогих мехах. Его лицо показалось молодому человеку знакомым. Через мгновение он вспомнил, что видел его в малльском селении Бахет-Меги в свите Ахлероя. И потом еще на синдане…

— Нас прислал Ахлерой — Вершинный вождь Маллии! — надменно отвечал горец.

— С каких пор он Вершинный вождь? — удивился ДозирЭ.

— Так ты ничего не знаешь? На последнем синдане его избрали главным вождем всех маллов.

— А Аквилой?

— Аквилой умер! — поморщился малл.

— Как? От чего? — огорчился ДозирЭ.

— Выпил козьего молока и тут же умер… Теперь Ахлерой — властелин всех Малльских гор. Так вот, он хочет твоей смерти и смерти всех твоих родственников, слуг и друзей. Ты убил его лучшего друга Бахи и совершил множество других гнусных деяний. Кроме того, он просил тебе напомнить о той схватке на кинжалах в грономфской кратемарье несколько лет назад. Мы должны бросить твою голову к его ногам! И мы это сделаем, клянусь огнедышащим Якиром!

Горец вынул из ножен паранг и обернулся было к соплеменникам, собираясь дать сигнал к началу штурма, но ДозирЭ, чтобы хоть как-то оттянуть время, поспешил его спросить:

— Как вы сюда добрались и откуда вы узнали, где меня искать?

— Мы прибыли сюда мелкими отрядами. Верные проводники указали нам тайные лесные тропы. Из двухсот человек добралось меньше половины, — объяснил малл. — А об этом месте нам сообщил один торговец из Карле Ролси по имени Арпад.

— Как, он жив? — вскричал ДозирЭ.

— Жив-то жив, но ты б его не узнал. Он и на человека теперь не похож. Тут Ахлерой от души постарался. Вот уже полгода он сидит в кунжуде. Превратился в собаку, пьет из луж, а питается костями, которые ему бросают из жалости женщины и дети… Вас всех это ожидает, авидроны!

ДозирЭ собирался еще расспросить об Арпаде, но горец больше не захотел разговаривать. Он что-то сказал своим соплеменникам, а сам отъехал подальше.

— Сейчас начнется штурм! — упавшим голосом сказал молодой человек. — Андэль, оставайся здесь — сдается мне, что это самое безопасное место во всем доме. Чапло и Кирикиль будут тебя оберегать…

Поначалу показалось, что маллам не удастся прорваться к дому: уж очень решительный отпор получили дикари. Воины ДозирЭ взобрались по веревочным лестницам на высокие стены, окружавшие дом, и беспрестанно метали во врага стрелы, дротики и свинцовые пули. Долгая перестрелка привела к тому, что нападавшие потеряли не менее десятка соплеменников. Но потом маллам удалось при помощи толстого бревна высадить ворота, и они ворвались на территорию дома, сметая всё на своем пути. Началась рукопашная схватка.

ДозирЭ знал, что в этом виде боя с горцами мало кто может тягаться, и подал своим людям условный сигнал отступить на вторую линию обороны, то есть внутрь дома. Здесь авидроны имели значительное преимущество, поскольку факельницы не горели, дом был погружен во мрак, и в более выгодном положении оказывался тот, кто знал расположение зал, галерей, лестниц, покоев — все входы, все лазейки.

На хирону всё чаще и чаще залетали малльские стрелы. И всё же здесь было значительно безопасней, чем в любом помещении внутри дома. ДозирЭ, убедившись, что Андэль и Волиэну пока ничего не угрожает, спустился вниз и присоединился к своему поредевшему отряду.

Казалось, сражение идет везде. Маллы вламывались через главный вход дома в переднюю, взбирались на открытые галереи, лезли в окна, карабкались по стенам на верхние ярусы здания. Там, где еще недавно, тихо посапывая, спал в колыбели малыш, всё было перевернуто, поломано и забрызгано кровью. Ярусом выше, в покоях ДозирЭ и Андэль, два авидрона долго сдерживали наседающих маллов и все-таки погибли под ударами малльских мечей.

ДозирЭ трижды ввязывался в жесточайшую рубку и дрался с необычайной злостью, но с самого начала у него что-то не заладилось: ему в плечо, пробив пластину оплечья, вонзилась стрела, потом в спину ударили метательным топориком, и только крепкие доспехи спасли от смертельного ранения. А вот маллам как-то удавалось ускользать от его хлестких ударов и стремительных выпадов — в узком пространстве галерей не хватало места, чтобы использовать в полную силу тяжелый длинный меч, предназначенный для боя на открытом пространстве. Авидроны гибли один за другим, не в силах противостоять бешеному натиску горцев; на мгновение ДозирЭ даже показалось, что они прекрасно ориентируются в темноте и преимущество, на которое он полагался, на самом деле мнимое. «Посланцы Ахлероя рубятся превосходно! — подумал молодой человек в отчаянии. — Наверное, для осуществления своей мести этот новоявленный Вершинный вождь отобрал самых способных воинов!»

Прилагая огромные усилия, ДозирЭ сумел разделался с шестью маллами, а седьмому снес голову, поднимаясь по узкой каменной лестнице.

Заняв нижние помещения, маллы рвались наверх. Все наемники, присланные Идалом, по всей видимости, уже погибли. ДозирЭ перекрыл единственный проход, ведущий наверх. Он пытался устоять, но вынужден был шаг за шагом пятиться, то и дело увертываясь от брошенных топориков. Один из них вскользь ударил по шлему. Становилось всё труднее и труднее парировать дробные удары искривленных малльских клинков.

Он уже был на хироне. Более отходить было некуда.

ДозирЭ огляделся. Ночь выдалась ясная. Андэль, прижав к себе ребенка, завернутого в голубую ткань, стояла на коленях возле тела Чапло, в груди которого глубоко сидели две стрелы. Услышав рядом шум, она оглянулась и увидела ДозирЭ — шатающегося от усталости, в помятых доспехах, в крови. На мгновение их взгляды встретились. Ее глаза были наполнены горем, ужасом, а еще мольбой: «О, любимый, сделай так, чтобы всё скорее закончилось!» Яриадец находился здесь же. Весь его вид свидетельствовал о готовности драться.

— Кирикиль, ко мне! — позвал ДозирЭ.

Они встали рядом. Вдвоем им удалось остановить маллов и довольно долго удерживать их на почтительном расстоянии.

— Что с Чапло?! — спросил ДозирЭ, продолжая ловко орудовать своим мечом.

— Поразил из самострела четырех дикарей. Я своими глазами видел! Но они его потом заприметили… — отвечал Кирикиль, держась несколько сзади, но очень умело помогая хозяину своим вертлявым клинком на длинной руке.

Низкорослый молодой дикарь, почти юноша, со жгучей ненавистью во взгляде, метнул в ДозирЭ кинжал, метясь ему в лицо. Грономф едва успел уклониться, и клинок лишь содрал кожу на подбородке. Кирикиль сделал из-за спины ДозирЭ широкий выпад и воткнул юнцу в самое сердце тонкое лезвие морской рапиры.

Наконец маллы ворвались на хирону. Разом рассыпались по площадке. Человек двенадцать. ДозирЭ бросился защищать Андэль, Кирикиль замешкался, и его тут же сбили с ног и тяжело ранили. ДозирЭ атаковал двух маллов, нанес им тяжелые увечья и кинулся к яриадцу, чтобы не позволить горцам его добить. Маневр удался, маллы бросили слугу и сосредоточили внимание на авидроне.

— ДозирЭ! — послышался отчаянный крик Андэль.

Молодой человек оглянулся: один из дикарей стоял уже в шаге от возлюбленной и, без сомнения, собирался ее убить. ДозирЭ метнулся к нему, рубанул сверху вниз со всей силы и рассек негодяя от плеча до сердца. Рядом появились уже четверо горцев. ДозирЭ почувствовал, что не в силах продолжать бой, еще немного — и произойдет кровавая развязка…

Совершенно неожиданно маллы остановились и чуть отступили. В их глазах ДозирЭ разглядел некоторое замешательство. Сначала он не мог понять, что произошло, но потом заметил, что все горцы куда-то смотрят, и обернулся в ту же сторону. В свете Хомеи он отчетливо увидел, как прямо по огородам толпой бегут легко вооруженные люди. Их было несколько сотен, и с ними еще десяток всадников. Все они наперегонки спешили к дому: им оставалось преодолеть шагов пятьсот. ДозирЭ с радостью признал в бегущих местное ополчение.

Горец в дорогих мехах, с которым ДозирЭ разговаривал перед штурмом, был здесь же, рассчитывая лично отрубить голову ненавистному авидрону. Он злобно рыкнул на своих соплеменников, и двое маллов кинулись к ДозирЭ. Через мгновение оба были изрублены в куски. После этого сразу трое дикарей бросились в атаку, но и их постигла та же участь. Теперь маллов оставалось всего четверо, и никто из них не решался напасть первым.

Тем временем ополченцы подошли уже совсем близко, их крики раздавались у самых стен. Маллы тревожно переглянулись.

— Если вы желаете умереть — я к вашим услугам! — устало обронил ДозирЭ. — Однако если вы поспешите, вам еще удастся уйти!

Предводитель горцев опустил свой окровавленный паранг.

— Мне тяжело в этом признаваться, — сказал он, сверкая черными глазами, — но ты, ДозирЭ, самый доблестный воин из всех, кого я когда-либо видел! Клянусь Якиром! И ты заслужил небольшую отсрочку. Однако ты всё равно умрешь! Ахлерой никогда никому ничего не прощает…

С этими словами горец рявкнул что-то своим соплеменникам, и маллы поспешно покинули место боя.

Обессиленный ДозирЭ выронил меч. Дрожащими руками он снял шлем и вздохнул всей грудью. Лицо его было в поту и крови….

Маллы, жалкой кучкой, оставшейся от сильного отряда, выбежали из дома, вскочили на лошадей и во всю мочь поскакали в сторону, противоположную той, откуда приближалось подкрепление. Ополченцы остановились и стали свистеть им вслед, махать оружием и что-то кричать, даже и не подумав преследовать.

— Жалкие глупцы! — выругался ДозирЭ и тут, вспомнив об Андэль, посмотрел в ее сторону.

Молодая женщина по-прежнему стояла на коленях возле убитого отца с плачущим Волиэну в руках. Ее лицо было белым-белым. Она смотрела на воина глазами, полными слез, а губы что-то шептали — наверное, молитву.

ДозирЭ бросился к Андэль:

— Всё кончено! Не бойся, они тебя не тронут…

Он попытался поднять ее на ноги, но она воспротивилась:

— Не надо!

— Ну успокойся! Пойдем… Чапло не вернешь. Он теперь уже на звездной дороге… Он жил, как цинит, и умер, как цинит. Это достойная смерть, я сам хотел бы так умереть!

ДозирЭ опустился на одно колено. Андэль была неподвижна, словно окаменела.

— Что с тобой, очнись!

ДозирЭ потряс молодую женщину за плечи, отчего лицо ее исказилось от мучительной боли. Вдруг тонкая струйка крови сбежала с уголка ее губ.

Молодой человек содрогнулся. Он ничего не мог понять. Наконец он заглянул Андэль за спину, и тут у него внутри всё похолодело. Между лопатками девушки глубоко сидел малльский метательный топорик. Было совершенно ясно, что рана смертельна. Кровавое пятно на ее плаве увеличивалось на глазах…

— Возьми Волиэну! — мягким печальным голосом сказала Андэль.

ДозирЭ бережно принял ребенка, неловко обхватив его руками; малыш всхлипнул и сразу успокоился.

На хирону с криками вбежали возбужденные ополченцы. Увидев, что происходит, они остановились в трех шагах от хозяев поместья и сочувственно смолкли.

— Лекаря! — зарычал на них ДозирЭ, и один из ополченцев выбежал вон.

— Обещай мне, что ты о нем позаботишься! — превозмогая слабость, взмолилась Андэль. — Что ему более не будет угрожать опасность!

— Клянусь! — воскликнул ДозирЭ.

Он с осторожностью передал младенца одному из ополченцев, встал перед Андэль на колени и нежно взял ее похолодевшую руку в свои горячие ладони.

— Прости меня, прости! Я не смог тебя уберечь! Никогда себе этого не прощу!

— Не кори себя, ты ни в чем не виноват! Просто так распорядились Гномы!

— Я отомщу! Они дорого заплатят за это! Я посвящу мести всю жизнь! Я убью Ахлероя!

Андэль едва заметно улыбнулась:

— Милый ДозирЭ, нежный мой, смелый… ты весь в крови… ты отличный воин… и прекрасный человек. Я счастлива, что судьба свела меня с тобой! Жаль, что всё так быстро кончается…

— Еще не всё потеряно! Сейчас придет лекарь…

— Не надо… Ты знаешь, что это конец… Вынь его из мой спины, мне больно!

ДозирЭ сжал челюсти.

— Будет еще больнее… Этого нельзя делать… Ты… ты сразу умрешь…

— Всё равно… Вынь!

ДозирЭ поднялся, зашел сзади, взялся за топорище и одним коротким рывком выдернул лезвие из тела. Брызнула кровь. Андэль охнула, разом обмякла и медленно повалилась на бок. ДозирЭ сорвал с шеи пурпуровый наградной платок, чуть приподнял Андэль и постарался заткнуть рану.

— Я люблю тебя, Андэль! — произнес он хриплым непослушным голосом, заглядывая в ее глаза и с трудом сдерживая рыдания. — Всю жизнь я любил только тебя! Все помыслы мои были только о тебе! Ты и только ты! Более в моей жизни ничего не было и нет! И я буду всегда любить только одну тебя!.. И еще. Будешь на звездной дороге — не спеши. Я скоро к тебе присоединюсь, и мы вместе отправимся в бесконечное путешествие!

Андэль, на секунду забыв про боль, мечтательно улыбнулась:

— Мы возьмемся за руки и пойдем…

— Да, да, любимая! Мы возьмемся за руки и пойдем!

Тут жестокие конвульсии стали сотрясать ее тело, и глаза ее наполнились болью и ужасом. Она несколько раз глубоко вздохнула и через мгновение умерла.

ДозирЭ не выдержал — слезы брызнули из его глаз. Он притянул к себе Андэль, обнял ее безжизненное тело и поцеловал в губы…

ДозирЭ взял молодую женщину на руки и подошел к парапету. Перед ним, полыхая тысячами далеких загадочных огоньков, простирался необъятный и необъяснимый звездный мир.

— Эй, боги! Слышите? — закричал он что есть силы. — Кем бы вы ни были и какой бы властью надо мной ни обладали — я проклинаю вас за то, что вы сделали!

Четыре дня спустя ДозирЭ миновал Дэжму. Он объехал город проселочными дорогами и к вечеру прибыл по полузаросшей тропе в маленькое селение, окруженное со всех сторон густым лесом. Остановившись на окраине, он огляделся и направил Крылатого к покосившейся от времени бревенчатой постройке — самому бедному жилищу из тех, которые были на виду. Вскоре, откинув скрипучую дверь и едва не ударившись о низкую притолоку, он уже входил в помещение.

Внутри было темно, у очага возилась старая седовласая женщина.

— Мису! — окликнул молодой человек.

Женщина обернулась и сощурилась, чтобы лучше увидеть вошедшего. У нее были светлое доброе лицо и большие пронзительно-голубые глаза.

Мису некоторое время с легким удивлением разглядывала молодого мужчину в обычном дорожном плаще. Судя по его несколько потрепанному виду, он проделал верхом не одну сотню итэм.

— ДозирЭ? — вдруг улыбнулась женщина. — Маленький сорванец ДозирЭ! Что тебя вновь привело сюда? Зачем тебе понадобилась старая Мису? Или опять в Грономфе мор?

Вместо слов ДозирЭ прошел на середину, развязал несколько узлов на груди, бережно снял со спины какую-то ношу и опасливо положил ее на стол. Это оказался младенец четырех-пяти месяцев от роду.

— Гномы! Что это за пыльный мешок? — возмутилась Мису, вынимая ребенка из холщовой торбы.

Она освободила малыша от тряпок, в которые он был закутан, оставив голышом, и увидела беленького красивого мальчика. Ее лицо осветила улыбка.

— Как его зовут?

— Э… — молодой человек замялся, — Крисэн.

— Твой?

ДозирЭ кивнул.

— А где мать?

— Матери нет…

— Кормил?

— Последний раз днем… козьим молоком…

Ребенок проснулся, увидел женщину, что-то замяукал и радостно потянулся к ней. Мису ловко взяла его на руки и стала тихо напевать простую песенку. Малыш сразу разомлел от удовольствия.

— Ладно, оставляй! — произнесла женщина.

— Спасибо, Мису. Я знал, что могу на тебя рассчитывать! Вот…

И ДозирЭ положил на стол увесистый кошель.

— Забери, мне ничего не надо, — отвечала женщина.

— Возьми! Я хочу, чтобы он вырос здоровым и крепким. Он ни в чем не должен нуждаться! Половину денег потрать на него, а остальное оставь себе…

ДозирЭ наклонился, поцеловал Волиэну-Крисэна в лоб и двинулся к двери.

— Ночевать не останешься? — спросила женщина.

— Нет, я очень тороплюсь…

— Ты когда-нибудь вернешься?

— Не знаю. Возможно… — неуверенно отвечал ДозирЭ.

— Ладно… Иди и ни о чем не беспокойся!

ДозирЭ ступил за порог, но, что-то вспомнив, вернулся.

— Отдай ему это, когда мальчишке исполнится четырнадцать лет…

Воин распахнул дорожный плащ, под которым оказались доспехи, и отвязал от портупеи кинжал с богато украшенной рукоятью в золотых ножнах…

Через несколько дней ДозирЭ был уже в поместье Чапло. Войдя в дом, он обнаружил множество разных людей, которые вели себя здесь, как хозяева.

— Эй, что вы тут делаете? — изумился молодой человек.

К нему деловито приблизился коротышка с маленькой бородкой и завитыми волосами. В его руках была толстая имущественная книга. ДозирЭ понял, что это законник.

— Эгоу. Чем могу служить?

— По какому праву вы здесь распоряжаетесь?

— Я готов, рэм, ответить на все твои вопросы, но прежде хочу, как представитель Липримарии, знать: кто ты и кем доводишься бывшему владельцу этого поместья бедному Чапло?

— Меня зовут ДозирЭ… я… я… Андэль…

ДозирЭ? Законник кивнул головой, давая понять, что всё знает, и объяснил, что после смерти Чапло поместье унаследовала его дочь — Андэль. Но поскольку и ее теперь нет в живых, поместье отходит Инфекту, то есть Авидронии, и будет продано на торгах. ДозирЭ, в свою очередь, рассказал коротышке, что почти всё здесь построено на его деньги и что они с Андэль просто не успели… Законник вежливо посочувствовал, но попросил отыскать в огромной имущественной книге Липримарии хотя бы одно упоминание имени ДозирЭ…

Молодого человека обуяла ярость, и он выхватил меч. Коротышка и его люди стремглав покинули дом и убежали далеко в поле. ДозирЭ быстро опомнился, вышел из дома, всех позвал назад и искренне повинился.

— Ничего. Мы всё понимаем…

— Можно ли мне хотя бы забрать некоторые свои вещи и переночевать? — виновато спросил ДозирЭ.

— Собственно, этого нельзя делать. Но, принимая во внимание воинство, к которому ты принадлежишь, и твою доблесть в недавней схватке с дикарями, я закрою на это глаза, пусть меня даже потом накажут, — отвечал законник.

Вечером в саду ДозирЭ и коротышка с бородкой пили кувшин за кувшином прелестный нектар старика Чапло.

— Могу ли я как-то изменить ход событий? Неужели наши прекрасные авидронские законы не в состоянии… — спрашивал захмелевший ДозирЭ.

— Конечно, можешь, — отвечал законник.

— И что для этого надо? Обратиться с просьбой к тебе?

— Выше.

— К главному законнику?

— Нет.

— К липримару?

— Выше.

— Да куда уж выше?

— К Инфекту. Только он может найти решение такого сложного дела!..

Чуть позже ДозирЭ спросил:

— А вот торги… Ты же примерно знаешь, сколько может стоить такое поместье?

— Знаю. Поместье очень хорошее. Один дом чего стоит. Без ста берктолей на торгах нечего делать. А то и ста двадцати…

ДозирЭ понуро опустил голову и потянулся за кувшином…

Уже глубокой ночью ДозирЭ поднялся в покои, разделся и взобрался на холодное пустое ложе.

Всего несколько дней назад здесь была Андэль!

Он даже протянул руку, надеясь дотронуться до родного желанного тела…

Вдруг яркое воспоминание вспыхнуло в его памяти. Андэль стоит посередине покоев, а он украдкой на нее смотрит. Обнаженная богиня красоты, утопающая в волшебном сиянии далеких миров…

Звезды забрали ее к себе! Она стала частью этого загадочного небесного пространства…

Ему было так тяжело, так одиноко, что он беззвучно заплакал…

Уже засыпая, ДозирЭ почему-то вспомнил Дэвастаса и те слова, которые тот произнес перед смертью: «Предрекаю тебе страшные беды! Пусть с тобой и с теми людьми, которые тебе близки, в ближайшее время случатся самые ужасные несчастья…»

«Так вот что произошло — начало осуществляться проклятье Дэвастаса!» — с ужасом подумал он…

Глава 62. Казнь Бредероя

Явившись в Грономфу, ДозирЭ первым делом посетил Лечебницу, куда поместил раненого Кирикиля. Располагалась она в неброском двухъярусном доме, но сюда принимали лишь богатых мужей, поскольку служили тут самые известные лекари, а уход был в высшей степени внимательным и заботливым. Владелец Лечебницы — он же один из самых искусных в своем деле людей в Авидронии, поставивший на ноги сотни больных, к тому же автор таких известных работ, как «Внутренние страдания», «Легкомысленные шарлатаны», а также знаменитые «Обеты лекаря», которые были вывешены при входе во всех «храмах телесных искусств» столицы, не стал обнадеживать ДозирЭ и посоветовал ему приготовиться к худшему.

— Однако он еще очень молод, организм крепок, и некоторые признаки говорят за то….

ДозирЭ даже не дослушал его, попросил сделать всё возможное и внес тройную плату, чем вызвал немалое удивление, поскольку раненый был всего-навсего слугой, тем более мусаком, инородцем.

Грономфа готовилась к решающему походу. Алеклия еще не покидал Дворцового Комплекса Инфекта, но всё говорило за то, что в ближайшие дни он оставит столицу и вместе с Ополчением, Белой либерой и Вишневыми направится под Вогг — авидронский город, стоящий у начала Пути на Дати Ассавар, где расположилась лагерем его трехсотсорокатысячная армия.

Все общественные места столицы, акелины, кратемарьи, трапезные и виночерпни заполнили военные. На перекрестиях дорог и на площадях появились валилы и с ними особые отряды, снабженные тяжелым вооружением. В небе целыми днями кружили морские матри-пилоги. Городские стражники внимательно присматривались на улицах к инородцам, многих хватали и вели в Липримарию. Советы ристопий работали без перерыва, даже ночью, приговаривая пойманных бродяг, пьяниц, дебоширов, мошенников, воров, грабителей, насильников к невиданным доселе по своей суровости наказаниям. Во Внутреннем озере собралось столько кораблей, что ни в торговом, ни в военном порту у причалов не осталось ни одного свободного места. В Грономфу завозили и завозили товары, особенно съестные припасы, которыми доверху наполнялись городские склады. Бывало, что галеры швартовались одна к другой — борт к борту, по пять-шесть в ряд, и разгружались или загружались через палубы других галер. В военном порту с транспортных кораблей высаживались на берег или всходили на палубы партикулы, гарнизонные отряды, наемники. Многие боевые суда выглядели заметно потрепанными, особенно те, которые принимали участие в сражении с флотом Штрихсванд.

На площадях целыми днями простаивал встревоженный народ, тхелосы произносили зажигательные речи, полные ненависти к врагу. Среди ораторов часто можно было видеть Провтавтха — Златоустого громогласца, который каким-то образом успевал между встречами с Алеклией, длинными ночными заседаниями в Совете Пятидесяти и работой в Тхелосалле Провтавтха (которую Алеклия недавно возвел в центре Грономфы) еще и нести в массы свой «праведный гнев». Именно Провтавтху некоторые приписывали авторство «Божественного послания» — некоего магического письма, якобы упавшего с небес. В нем Высшие силы Добра и Справедливости обращались к народу Авидронии (и к другим народам) с требованием вступить с флатонами (заклятыми силами зла) в непримиримый бой, остановить Нашествие и сделать для этого всё возможное, «хотя бы и ценой собственной жизни»… и тогда «боги даруют тебе Победу и вечное Счастие!». Первое же, что требовалось в Божественном послании, — это переписать его четыре раза и вручить четырем своим знакомым («…кто же этого не сделает, пусть ожидает страшной кары!»)… В считанные месяцы «Божественное послание» распространилось по всей Авидронии, а также неведомыми путями попало в Дорму, Союз Четырех, Дегу, Иргаму и даже в Сердес и Сердессию…

Жарко было и в Ресториях. Помимо бесконечных споров о практической политике нынешнего Инфекта, народные собрания были озабочены созданием именных отрядов для Ополчения и вопросами защиты своего города в случае осады. Каждый белит жаждал чем-то помочь отечеству. Многие, кого не брали в Ополчение из-за телесной слабости и неподготовленности, вступали в местные отряды или подряжались на выполнение каких-либо работ. Никаких особых военных податей и повинностей введено так и не было, что всех крайне удивляло, но граждане взамен пополняли казну своими пожертвованиями…

Из Лечебницы ДозирЭ поспешил в Круглый Дом, рассчитывая услышать, что включен в списки тех, кто отправляется вместе с Инфектом бить флатонов. Он явился спустя пятнадцать дней точно в назначенный срок и предстал перед Сюркуфом. Главный цинитай встретил сотника холодно, даже не упомянул о событиях на озере Удолия, о которых не мог не знать, однако, как и ожидалось, сообщил, что в следующую триаду ДозирЭ вместе с «Каменщиками», «Золотыми листьями» и многими другими отрядами — боевой частью Вишневой армии — выступает в поход…

— А сейчас пойдем, тебя хотят видеть наши военачальники, — сказал Сюркуф, вставая из-за стола и оглядывая айма Вишневых плащей. ДозирЭ был при оружии, в церемониальной одежде и доспехах. Бравый вид воина дополняли наградные платки и семь золотых фалер. Сюркуф остался доволен.

— Где твой кинжал? — вдруг требовательно спросил он.

Сидящий в углу Белмодос с любопытством поднял голову.

— Кинжал? Вот…

И ДозирЭ показал на обычный форменный кинжал, прикрепленный к портупее.

— Нет, не этот — золотой!

— А-а! — будто вспомнил молодой человек. — Тот, которым меня наградили?.. Потерял в схватке…

— Как?!

Сюркуф едва не задохнулся от внезапного приступа гнева:

— Как ты мог?! Потерять золотой кинжал Вишневой армии! Да ты знаешь, что со времен Радэя было вручено всего двести таких кинжалов. Теперь в Круглом Доме только семь человек могут похвастаться этой наградой! Что ты скажешь сейчас тем великим мужам, которые так высоко и, на мой взгляд, слишком щедро оценили твои заслуги?!

…Военачальники ничего не заметили. Прощаясь, Сюркуф дал ДозирЭ несколько мелких поручений, касающихся дел в Грономфе, а потом сообщил, что завтра утром на площади Радэя состоится казнь Бредероя и что он должен обязательно быть…

Из Круглого Дома ДозирЭ направился в Старый город к Идалу, но встретил по дороге Эртрута — слугу эжина, ныне распорядителя его дворца. Обычно неприветливый старик, хотя и боялся ДозирЭ, как огня, считая его виновником всех несчастий своего хозяина, почему-то порадовался встрече и долго сетовал на то, что Идал теперь всё забросил и целыми днями пропадает на Сиреневых холмах в расположении Ополчения. А ведь дела его очень плохи! Ужасные потери продолжают преследовать род Безеликских… В Карле Ролси уничтожены богатые склады, куда-то сгинул Арпад с важными онисами и пятьюдесятью берктолями (мы ему так доверяли, так доверяли!), в Панабеоне и в других местах близ Малльских гор (эти горы приносят людям только несчастья!) потеряны все кратемарьи и лавки. А еще сгорел доходный дом в Випосе… Идал почти разорен и все-таки продолжает расточать остатки былого богатства. И к тому же с беспечностью юноши постоянно подвергает свою бесценную жизнь всевозможным опасностям… ДозирЭ внимательно слушал Эртрута, стараясь ничего не упустить из его слов. Идал никогда не рассказывал о своих проблемах, обычно делая вид, что у него всё в порядке. ДозирЭ знал, что Эртрут мечтает лишь об одном: чтобы Идал раз и навсегда отложил меч и посвятил себя денежным книгам и делам рода. И еще знал, что старик считает его, ДозирЭ, нахальным простолюдином, наглым выскочкой, который не имеет права водить дружбу с отпрыском знатнейшего рода и который мешает его дражайшему подопечному обрести степенность и покой. Но ДозирЭ не особо обижался: он уважал ворчливого слугу за то, что тот безгранично предан своему хозяину и всегда готов ради него на самопожертвование.

Терпеливо выслушав Эртрута и выразив надежду, что всё образуется, ДозирЭ помчался на Сиреневые холмы.

Идала удалось найти только к вечеру. Эжин был счастлив видеть своего друга живым. Он отметил про себя, помимо нескольких свежих рубцов на его лице и седины, появившейся на висках, тяжелый горький взгляд старого товарища. Покончив со своими обязанностями, Идал повел друга в кратемарью, где друзья заняли отдельное помещение, чтобы их разговору никто не мешал.

ДозирЭ подробно рассказал эжину все, что с ним произошло за последние дни. Утаил только, чего хотели те, кто штурмовал поместье в первый раз, и куда он дел Волиэну. Идал уже знал о гибели Андэль и попытался отвлечь товарища рассказом об Ополчении.

Идал командовал конной сотней, состоящей из исключительно способных опытных бойцов, прекрасных наездников, умеющих на скаку опустошать колчан за колчаном, биться в одиночку или атаковать сплоченной фалангой. Он приобрел дорогих лошадей — красивых и выносливых, всех одной масти, крепкие доспехи и для воинов, и для коней, великолепное разнообразное оружие. Каждый такой наемник вместе со своим снаряжением обошелся ему не меньше двух берктолей, и помимо этого он потратился еще и на обоз из десяти быстроходных повозок, груженных всем необходимым для длительного похода и продолжительных сражений. Видя, какой мощный отряд привел высокородный авидрон, и приняв во внимание опыт его службы в партикулах и в Белой либере, военачальники Ополчения согласились определить его сотником его же отряда.

Было уже поздно, когда ДозирЭ собрался покинуть друга, сославшись на некоторые поручения и на казнь Бредероя, назначенную на следующее утро.

— Сюркуф просил меня обязательно быть. А ты не хочешь насладиться видом этого зрелища? — осведомился он. — Ведь мы столько за ним гонялись!

Идал пожал плечами:

— Мне это неинтересно.

Друзья взялись за чаши, чтобы в последний раз опустошить их, и тут Идал сказал с какой-то печалью в голосе:

— Сюркуф вот уже три года тебя преследует, будто единственное назначение его жизни — твоя смерть. Сколько раз он едва не достигал своей цели! А эти странные невыполнимые поручения в Малльских горах или у ларомов? А эти жестокие нападения в Удолии?! Не он ли приложил к ним руку? Ну скажи мне, как крупный отряд маллов смог оказаться у самой Грономфы без чьей-то помощи? Это невозможно!..

ДозирЭ пожал плечами.

— Любой другой на твоем месте давно бы погиб! — продолжал Идал. — Ты еще жив лишь потому, что для тебя словно нет пределов возможного. Однако боюсь, рано или поздно твои враги все-таки добьются своего!.. Послушай, а может быть, в лице Сюркуфа тебя преследует сам Инфект? Ведь не мог он так скоро позабыть ту историю с Андэль…

ДозирЭ вновь пожал плечами, будто ему было совершенно безразлично, что с ним станется в ближайшее время. Нельзя сказать, чтобы он раньше не думал об этом. Неоднократно думал. Думал о ненавистном Сюркуфе, которому вынужден был подчиняться, однако ни на мгновение не забывал, что привело к смерти его отца, кто разорил его отчий дом, кто едва ли не собственноручно пытал его на «Колесе правды». Думал и об Алеклии, у которого отнял возлюбленную. Всё чаще и чаще вспоминал о роковом обещании — умереть в бою. А более всего тревожился о сыне Инфекта, ни в чем не повинном маленьком Волиэну, который еще не успел никому принести зла, но смерти которого уже желали многие и многие. Но думал обо всем этом ДозирЭ как-то мимоходом. Наверное, легкомысленная молодость брала свое.

Сейчас же, после смерти Андэль, молодой человек испытывал какое-то отчаянное равнодушие к происходящему и к собственной участи и готов был открыто смотреть в лицо любым смертельным опасностям.

— Я не боюсь их! — бросил он с вызовом. — Да и вообще, теперь мне всё равно!

Идал тяжело вздохнул:

— Я понимаю тебя… Когда случилась беда с моими братьями, у меня было такое же настроение… Но постарайся же взять себя в руки. Теперь тебе как никогда нужно собраться… Будь осторожен!

ДозирЭ нехотя кивнул.

Утром ДозирЭ подходил к площади Радэя. Сегодня он решил дать Крылатому отдых, к тому же последние два года действовал указ, по которому возбранялось во время казней или многолюдных церемоний въезжать на площадь на лошади. Покинув свое жилище, он не без удовольствия прошелся пешком, вдыхая прохладный утренний воздух.

Все пространство площади Радэя было расчищено — убраны почти все памятники, разобраны святилища, снесены торговые шатры, ювелирные лавки, парфеоны, небольшие трапезные и виночерпни. Осталось только Дерево Жизни — огромный золотой дуб с изумрудными листьями и рубиновыми желудями, который сейчас окружила сотня белоплащных воинов.

Половину площади уже заполнил народ, но люди продолжали прибывать. Несколько тысяч гиозов следили за порядком: прежде всего перегородили дороги и внимательно оглядывали всех, кто стремился попасть на площадь, особенно инородцев. Многих обыскивали, а самых подозрительных уводили с собой.

В нескольких шагах от Казнильного места воздвигли деревянные трибуны на две тысячи человек. Они предназначались в основном для богатых грономфов; несколько лучших рядов выделили тем, кому надлежало здесь присутствовать не из праздного любопытства, а по долгу службы.

Казнильное место и трибуны окружали стражи порядка, потом воины гарнизона, которые, собственно, и несли ответственность за все подобные мероприятия, и далее вишневоплащные из отряда «Золотые листья». Кроме того, два десятка мест под навесом от солнца, где должны были сидеть несколько Друзей из Совета Пятидесяти, Инициаторы и грономфские липримары, взяли под охрану воины Белой либеры. Сегодня здесь ожидался даже Провтавтх, негласно считающийся вторым человеком в Авидронии.

Несмотря на то, что ДозирЭ носил форму Вишневых, ему пришлось несколько раз предъявлять жезл власти — таков порядок. Некоторые узнавали его в лицо, нередко он слышал свое имя и восклицание: «Не тот ли это?!»

Сюркуф был уже на трибуне, он махнул ДозирЭ рукой, приглашая занять место рядом — как раз напротив приготовленной шпаты…

Вскоре площадь Радэя, вмещавшая по меньшей мере несколько сот тысяч человек, оказалась заполненной до отказа. Стражники, выстроившись рядами, перегородили путь всем, кто опоздал. Недовольные толпы, среди которых было много цинитов и ополченцев, в некоторых местах даже пытались прорвать оцепление, но были встречены затупленными копьями и дубинками, и под градом ударов отступили.

Трибуны заполнились, и по рядам пошли проворные юноши-слуги, разнося плоды, бирулайские сладости и охлажденное вино.

Сначала казнили нескольких кровожадных убийц, берктольских лазутчиков и пленных флатонов. Над площадью то и дело поднимался раскатистый устрашающий гул.

Вскоре появился Провтавтх — худой, скромный, в простых одеяниях. Его сопровождали четверо телохранителей. На трибунах это событие не осталось незамеченным: многие стоя приветствовали своего кумира. Все знали, что великий тхелос не любит вида крови и всячески избегает публичных казней, и тем радостней было известие, что он все-таки здесь, вместе со своим народом, пришел, превозмогая отвращение, лично увидеть, как лишат жизни одного из злейших врагов Авидронии — иргамовского лазутчика и главаря маллов по имени Бредерой.

Все ждали этого главного сегодняшнего события.

Провтавтх сначала побеседовал с одним из липримаров, потом с военачальником из Белой либеры, а после, когда у шпаты возникла какая-то непредвиденная заминка, стал рассматривать тех, кто находился на трибунах. Впрочем, взгляд его был отрешенным, а на лбу, слегка прикрытом ровным рядком жидких светлых волос, пролегли глубокие морщины. Многие заметили, что Златоустого громогласца снедают какие-то тяжелые мысли. Вскоре, однако, он остановил взгляд на сотнике Вишневой армии, чье лицо показалось ему знакомым, и в его глазах вспыхнуло любопытство.

— Уж не тот ли?.. — спросил он партикулиса Белой либеры.

Военачальник пригляделся и утвердительно кивнул. Провтавтх что-то сказал одному из своих телохранителей, и воин поспешил спуститься к местам, занятым Вишневыми плащами.

— Тебя хочет видеть Провтавтх, — наклонившись, сказал он ДозирЭ.

Молодой человек удивленно оглянулся, сразу встал и двинулся наверх. Следом поднялся вдруг засуетившийся Сюркуф, но телохранитель категоричным жестом остановил его: «Только он!»

ДозирЭ подошел к Провтавтху, пройдя мимо расступившихся белоплащных воинов, некоторых из которых знал, и приложил пальцы ко лбу. В другой ситуации молодой человек чувствовал бы себя на вершине счастья: вот он, этот величайший мыслитель, оратор, первейший соратник Инфекта! — но сегодня ДозирЭ был равнодушен ко всему и едва ли огорчился бы, если б на казнь вместо Бредероя повели его самого.

— Что с тобой, славный юноша? Твой унылый вид не пристал человеку такого звания, — сказал Провтавтх, пытливо, с прищуром разглядывая воина. — Ты ли тот самый ДозирЭ, который совершил бесчисленное количество подвигов во славу Авидронии?

— Видимо, я, — почти безучастно отвечал молодой человек.

— Скажи мне, правда ли то, что этого Бредероя, которого сейчас лишат головы, поймал именно ты?

— Не совсем. Со мной еще был мой друг Идал.

— А правда, что вы его преследовали по всему Междуречью и настигли лишь в Бионе? А еще по дороге его выкрали маллы и вам едва удалось отбить его?

— Правда.

Провтавтх восхищенно цокнул языком.

ДозирЭ продолжал, вытянувшись, стоять перед знаменитым Гражданином, ожидая новых вопросов, однако он уловил в поведении тхелоса едва заметное лукавство. Ему показалось, что государственного мужа не интересуют все эти подробности, что думает он совсем о другом и узнать хочет что-то иное.

Провтавтх было открыл рот, чтобы еще что-то спросить, но в этот момент забили калатуши, возвещая о начале следующей казни.

— Знаешь что? Приходи ко мне сегодня вечером, — сказал он своим красивым бархатистым голосом. — Без церемоний, по-дружески. Мне нужно с тобою поговорить. Спросишь меня на любых воротах Дворцового комплекса Инфекта. Придешь?

— Да, — отвечал ДозирЭ, по-прежнему ничему не удивляясь.

Разговор был окончен.

— Что хотел от тебя великий Провтавтх? — с равнодушием в голосе, но с тревогой в глазах поинтересовался Сюркуф.

— Расспрашивал, как мы гонялись за Бредероем, — уклончиво отвечал ДозирЭ…

Наконец на помост возвели главного виновника сегодняшних событий — Бредероя. Его развязали и оставили одного. ДозирЭ сразу узнал эту очень похудевшую, но по-прежнему крепкую фигуру, это обветренное лицо с мрачным потухшим взглядом и эти презрительно сжатые губы.

Толпа взревела так, что даже земля под ногами задрожала. Бредерой почувствовал, что подмостки под ним затряслись, и широко расставил ноги, будто боясь упасть.

Распорядитель казни стал громким голосом зачитывать онис, долго перечисляя все преступления, совершенные горцем. Их было так много, и все они были столь чудовищны, что казалось, никогда еще площадь Радэя не видела на Казнильном месте более жестокого и опасного человека. Зная о Бредерое почти все, ДозирЭ позволил себе ухмыльнуться.

— Кто это всё придумал? — спросил он Сюркуфа. — Что за вздор несет этот распорядитель?!

— Ты слишком молод и неопытен, ДозирЭ, чтобы понять наши мотивы, — с внезапным раздражением отвечал главный цинитай. — Посмотри, половина людей на площади — воины, которым в скором времени предстоит сойтись в смертельной схватке с флатонами и с теми же маллами. Это будет ужасное сражение, каких Шерас еще не видел. К нему они должны быть готовы не только телом, но и духом… Они должны быть злы! Только злость помогает побеждать! Поэтому в этих небольших преувеличениях, о которых догадываются лишь некоторые — ты, я и еще два десятка человек, — есть свой резон. А потом, мы Бредероя долго пытали, и он многое нам рассказал… То, о чем ты даже и не догадываешься…

— Пытали? Ну и как?

— Что «как»? Вел он себя достойно, мужественно. Даже «Колесо правды» его не сломило. Это лишь второй случай на моей памяти…

Сюркуф досадливо осекся, поняв, что нечаянно сказал лишнее. Ведь первый случай был как раз именно с ДозирЭ.

— …И всё же со временем мы смогли развязать ему язык!..

Бредерой тем временем стоял посреди уже обагренного кровью помоста, под зловеще склонившимся крюком шпаты, и несколько затравленно оглядывался по сторонам. Некогда гордый жестокий горец с пылающим взглядом, владелец шкуры снежного барса, отчаянный боец, человек, едва не ставший Вершинным вождем Маллии, внезапно не сумел совладать с чувством неуверенности и страха перед огромной толпой.

Трибуны находились всего в тридцати шагах от Бредероя, и он не мог не обратить внимания на людей — богатых мужей и знатных воинов, которые ее заполняли. Тут он столкнулся взглядом с ДозирЭ, вздрогнул от неожиданности и вдруг едва заметно ему кивнул. Этот знак приветствия не остался незамеченным; все, кто находился на трибунах, постарались разглядеть человека, удостоившегося внимания приговоренного. Многие даже приподнялись. ДозирЭ нисколько не сконфузился и холодно ответил таким же коротким кивком.

Тем временем распорядитель закончил чтение и сошел с помоста. Заиграли лючины, к Казнильному месту выбежали танцоры и исполнили «Танец смерти».

Бредерой спокойно ждал своей участи. Впрочем, вскоре уныние и подавленность на его лице сменились привычным высокомерием. И глаза его вновь полыхнули знакомым огнем.

Ему поднесли кубок с подогретым нектаром, но горец отказался пить. Он что-то рявкнул на своем наречии («Давайте же!» — перевел ДозирЭ Сюркуфу), и помощники палача не заставили себя упрашивать. Они опустили малла на колени, и на помост под приветственные возгласы толпы с тонким, заточенным только с одной стороны мечом в руках поднялся палач. Забили калатуши. Площадь напряженно смолкла. Мгновение — и все было кончено. Толпа взвыла от удовольствия.

— Вот и нет твоего малла! — паясничая, развел руками Сюркуф. — А? Каково? Чувствуешь пустоту внутри себя? Так всегда бывает, когда наконец расправляешься со своим самым распроклятым врагом. Долго-долго не проходит ощущение, что чего-то не хватает!

— Мои самые распроклятые враги еще живы, — с легким вызовом отвечал ДозирЭ.

Улыбка сошла с лица главного цинитая, он несколько напрягся и чуть позже сказал мягким голосом:

— Пойдем, ты, наверное, проголодался. Я знаю одну кратемарью, где совершенно бесподобно готовят молочных поросят. Клянусь, ты таких в жизни не едал…

ДозирЭ было начал отказываться, ссылаясь на отсутствие аппетита, но Сюркуф внезапно стал совершенно серьезным и проявил особую настойчивость. Молодой человек вынужден был уступить.

Вскоре они покинули площадь, использовав узкий проход между мраморным дворцом и храмом Инфекта, предназначенный только для посетителей трибун. В неприметном закоулке Сюркуфа ожидали конные носилки, принадлежавшие Круглому Дому. Вишневые воины сели в них и добрались до той кратемарьи, которую так восхвалял главный цинитай. ДозирЭ сошел с носилок, огляделся и, к изумлению своему, узнал трехъярусное здание «Двенадцати тхелосов» — бывшее заведение Идала.

Они прошли в трапезную залу и заняли лучшее место. Посетителей к этому часу собралось много, но этот стол, расположенный на красивом подиуме в виде палубы корабля, оставался свободным. Это показалось ДозирЭ подозрительным.

Пока слуги подавали блюда и вина, ДозирЭ огляделся. «Двенадцать тхелосов» трудно было узнать: всё здесь изменилось до неузнаваемости. Там, где раньше беспечно пировали белоплащные воины, выпивая реки вина и с невиданной щедростью швыряя слугам золотые монеты, теперь восседали какие-то мрачные неразговорчивые личности — ни одного знакомого лица, ни одного воина или хотя бы праздного горожанина. Странно.

Подали ароматного поросенка, покрытого румяной корочкой. К нему еще овощей, фруктов, летучих рыбок и мясных кактусов. Слуга, который должен был разделать поросенка, чуть замешкался, Сюркуф извлек кинжал, ловко разрубил поросенка на несколько частей, положил перед собой самый внушительный кусок и начал с аппетитом есть, приглашая жестом ДозирЭ последовать его примеру.

— Зачем ты меня сюда привел? — неожиданно спросил ДозирЭ.

Сюркуф застыл, перестав жевать. Посмотрел молодому человеку в глаза.

— О, какое блаженство! Эти кусочки прямо тают во рту! — сказал он. — Попробуй, не пожалеешь!

Но ДозирЭ так и не шелохнулся в ожидании ответа.

— Ну ладно… Раз ты так нетерпелив… — Сюркуф нехотя отложил недоеденный кусок поросенка. — С тобою хочет повидаться один твой давний знакомый. Готов поклясться, что ты будешь рад встрече.

— Ах, вот как? И кто же он?

— Сейчас увидишь…

Дверь кратемарьи распахнулась, и на пороге выросла фигура в сером плаще с просторным капюшоном на голове. ДозирЭ сразу признал этого человека, рука его невольно потянулась к ножнам, и весь он напрягся, приготовившись к прыжку.

— Это ни к чему, — остановил воина Сюркуф властным жестом. — Сначала выслушай его!

ДозирЭ заметил, что большинство посетителей кратемарьи, словно по команде, отставили чаши и кубки и тоже взялись за оружие. Двое мужчин невдалеке и вовсе поднялись, вроде бы собираясь уходить. ДозирЭ сразу почувствовал в них уверенных в себе поединщиков и понял, что они приготовились встать у него на пути.

— Так это засада?! — довольно спокойно поинтересовался он у Сюркуфа, принимая прежнее непринужденное положение.

— Ну можно, наверное, сказать и так… А что делать, если ты иначе не понимаешь? — отвечал тот.

Незнакомец в капюшоне тем временем постоял немного в дверном проеме, видимо, оценивая обстановку. Убедившись, что ему ничего не угрожает, он медленно прошел вперед, мимо сосредоточенных посетителей, которые отнеслись к его появлению с явным почтением, и остановился у самого подиума, где трапезничали Вишневые. К нему подлетел слуга, незнакомец сбросил с головы капюшон и скинул с плеч плащ ему на руки. Перед ДозирЭ предстал главный десятник Белой либеры, дорманец Одрин.

— Гаронны! — с чувством выругался ДозирЭ. — Как я сразу не догадался!

— Увы, мой друг, это я! — с улыбкой вздохнул дорманец.

Одрин без приглашения подсел к столу, двумя пальцами взял поросячью ногу, оглядел ее со всех сторон и вожделенно понюхал.

— Какое чудесное лакомство! Если когда-нибудь мне доведется вернуться в Дорму, я обязательно поставлю на самом людном перекрестке трапезную, где будут готовить только вот таких изумительных молочных поросят. Этого вполне достаточно, чтобы угодить вкусу самого привередливого путника…

Несмотря на свои слова, он равнодушно бросил ногу обратно в блюдо и вытер жирные пальцы широким листком бархатицы.

— А я слышал, что в Дорме считается постыдным, когда высокородные занимаются подобными делами, — поинтересовался Сюркуф.

— Это так. У нас не принято в отличие от авидронов, чтобы благородный муж строил кратемарьи или открывал лавки. Это удел алчных негоциантов, которых и на порог приличного жилища не пустят. Но с другой стороны, есть в этом какая-то несправедливость: грязные торговцы богатеют на глазах, а знатные люди всё больше и больше попадают в зависимость от них. Пора этому положить конец. И здесь пример Авидронии весьма поучителен. Взять хотя бы эту кратемарью. Ведь ранее она принадлежала, насколько мне известно, благородному эжину Идалу Безеликскому. Ведь так, ДозирЭ? И он не считал зазорным ею владеть и тратить драгоценное время на изучение денежных книг. А сегодня она вообще принадлежит Инфекту. Вот образец, достойный подражания! Может быть, именно в этом суть беспримерного процветания Авидронии. А?

Сюркуф, соглашаясь, кивнул, а ДозирЭ нахмурился и исподлобья глянул на дорманца.

— О, какой горячий взгляд! — улыбнулся Одрин. — Ты, ДозирЭ, уже опытный муж, твои героические поступки известны всей Грономфе, и все-таки тебе еще порой так недостает настоящего боевого хладнокровия. Видимо, тебе никак не удается сладить с рабской кровью предков, которая течет в твоих жилах… Ну что, ты подумал над моими словами?

— Мне не о чем думать! — ответил ДозирЭ.

— Как? А ребенок, зачатый Инфектом?

— Я же тебе сказал: это мой ребенок!

Одрин скривил тонкие губы и красноречиво посмотрел на Сюркуфа:

— Я говорил — с ним бесполезно разговаривать!

— Подожди! — отвечал тот. — ДозирЭ! Стоит ли тебе упорствовать? Твоя жизнь и так висит на волоске. Из-за своей настырности ты уже потерял самого близкого тебе человека…

— При чем здесь моя настырность? Маллы ничего не знали о ребенке! Они пришли, чтобы просто мне отомстить!

— А кто дал им надежных проводников?..

ДозирЭ в ярости прикусил губу. Он хотел встать, но две тяжелых руки легли на его плечи. Он оглянулся: сзади стояли двое рослых мужчин, один из которых держал в руке боевую цепь.

— Я убью тебя, Сюркуф!

— Я так не думаю!.. Послушай, ДозирЭ! Успокойся и внемли мне. Все знают, что появившийся на свет младенец — сын Алеклии! Есть «Обряд Аззира и Нуригеза», и никому не позволено нарушать эти священные законы. Ни тебе, ни даже… Инфекту. Ты думаешь, нам очень хочется этим заниматься? Ведь мы рискуем не меньше тебя! Но мы всего лишь ничтожные исполнители. За нами стоят самые могущественные мужи государства. Ты, наверное, слышал про «Братство Аззира и Нуригеза»? Именно члены этого братства следят за точным соблюдением всех законов.

— Зачем ты ему это рассказываешь? — недовольно остановил Сюркуфа Одрин. — Он не должен всего этого знать!

Сюркуф отмахнулся:

— Он всё равно приговорен. Кому он будет это рассказывать и когда он успеет это сделать?..

— Приговорен? — удивленно переспросил ДозирЭ.

— Ну да. И ты сам об этом знаешь, — отвечал Сюркуф. — Разве не ты давал слово Божественному погибнуть в бою? Или ты думал, что тебе, как обычно, всё сойдет с рук? Что тебя опять простят? Закроют глаза даже на то, что ты выкрал возлюбленную нашего правителя, да еще и поднял на него руку? Это невозможно оставить без отмщения… Или ты полагал, что только благодаря собственным талантам ты в считанные месяцы окончил Эврисаллу при Вишневых плащах? По указанию свыше мы стремились дать тебе возможность как можно скорее доказать Инфекту свою преданность. Мы придумывали для тебя самые сложные поручения, мы специально посылали тебя на верную смерть. Маллы, ларомы… Но ты никак не хотел умирать, видимо, совершенно забыв о данном обещании!.. Как это всё надоело! ДозирЭ здесь, ДозирЭ там… Нескончаемые подвиги… Иной раз казалось, что ты — не один обычный человек, а целая партикула наглых надоедливых выскочек.

ДозирЭ угрюмо спросил:

— Так, значит, всё это было только для того, чтобы меня погубить? Бредерой, Дэвастас?

— Ну конечно! А ты так ничего и не понял? Никому и в голову не могло прийти, что ты сможешь справиться с этими совершенно неисполнимыми заданиями… Ну хорошо, теперь ты еще вляпался в эту смертельно опасную историю с ребенком вместе со своей распрекрасной люцеей! Ты потерял ее, а скоро лишишься и собственной головы!.. Ах, ты ведь, наверное, так ее любил! — Казалось, Сюркуф разделяет горечь утраты. — Знаешь, что? Пожалуй, если ты сегодня же отдашь нам ребенка, я попробую для тебя кое-что сделать… Ты даже сам не знаешь, скольких всесильных врагов ты нажил, и как горячо они желают твоей смерти! Но… но, гаронны с тобой, — я дам тебе возможность бежать из Авидронии. Согласен? Ты нам ребенка — мы тебе жизнь!

— Этот ребенок — моя плоть и кровь! И вы его никогда не получите! — несколько устало отвечал ДозирЭ.

Одрин со всей силы треснул кулаком по столу. Блюдо с поросенком подпрыгнуло, во все стороны полетели брызги жира и корфянского соуса. Больше всех пострадал Сюркуф и страшно разозлился. Наградные платки, хвостики, шарф — всё было замарано липким зеленым соусом. Однако Одрин не обратил на это никакого внимания.

— Как ты мне надоел, ДозирЭ! О, кто бы знал! — воскликнул он и повернулся к Сюркуфу: — По-моему, проще с ним покончить! Он всё равно ничего не скажет! А мальчика разыщем сами — не в землю же он его закопал!

ДозирЭ нервно усмехнулся:

— Далеко же вы зашли, если собираетесь вот так вот запросто, посреди Грономфы, убить айма Вишневой армии. Думаете, вам это сойдет с рук?

— Несомненно! — невозмутимо отвечал Одрин. — Мы имеем соответствующие полномочия!

— Вот как?

ДозирЭ осмотрелся. Помимо Сюркуфа, Одрина и двух человек за спиной, в трапезной зале находилось еще человек двадцать. У него не было шансов выйти победителем.

— Но знайте, сегодня вечером я должен быть у Провтавтха! Если я не приду…

— Думаю, что Провтавтх, — с лукавой ухмылкой перебил Сюркуф, — как раз и хотел с тобою поговорить по поводу ребенка. Ведь он возглавляет «Братство Аззира и Нуригеза»!

ДозирЭ не мог поверить своим ушам и онемел от удивления.

— А с ним еще Партифик — Вечный хранитель реки, — насмешливо добавил Одрин. — Так что вряд ли кто-либо огорчится и будет тебя искать, если ты куда-нибудь сгинешь раз и навсегда!

— Это заговор, заговор против самого Инфекта! — молвил глухим голосом ДозирЭ.

— Ничуть! — уверенно отвечал Одрин. — Наоборот, все мы только заботимся о его благополучии. Но еще больше мы заботимся о благополучии Авидронии…

— Которая, между прочим, — продолжил за Одрина Сюркуф, — принадлежит прежде всего Гражданам — белитам, и никогда не должна подпасть под деспотию одного человека, например, объявившегося наследника. Двое законников, которые написали трактат «Обряд Аззира и Нуригеза», были необычайно умны и всё предусмотрели. Но кто-то же должен следить за соблюдением этих мудрых законов?..

— Что ж, вы меня убедили, рэмы. — ДозирЭ поник и опустил голову.

Сюркуф и Одрин радостно переглянулись, но одновременно ДозирЭ неуловимым движением скользнул с сиденья в сторону, и в его руке каким-то непостижимым образом оказался кинжал. Не успели те, кто ранее стояли за его спиной, опомниться, как один получил удар в грудь, а другой был смертельно ранен в живот. Оба слетели с подиума, выломав часть балюстрады.

Сюркуф вскочил, выхватил меч и отступил за спину Одрина. Вся кратемарья пришла в движение. Посетители трапезной залы уже подступали к ДозирЭ со всех сторон, угрожая мечами, кинжалами и даже самострелами.

Единственный, кто и не шелохнулся, был невозмутимый Одрин.

— Я же предупреждал, что он крайне опасен, — с раздражением сказал он. — Ты, Сюркуф, ни разу не видел его в настоящем деле. Я же неоднократно наблюдал, как он сражается. И вот тебе результат…

ДозирЭ тем временем медленно вытянул из ножен меч и отвел его немного в сторону, встав в защитную позицию, характерную для тактики капроносов. К его большому сожалению, это был не тот доблестный клинок, боевой проверенный друг, с которым он не расставался все последние месяцы, а меч айма Вишневой армии. Впрочем, тоже очень опасное оружие с тонким длинным клинком.

— Атаковать его! — скомандовал Сюркуф.

— Стойте! — воскликнул Одрин.

Он вышел из-за стола и приблизился к ДозирЭ.

— Давай так, — сказал он ему. — Мы сразимся один на один. Ты же давно об этом мечтал, да и я тоже. Если ты проиграешь схватку, пусть даже будешь при смерти, ты нам скажешь, где утаил Волиэну. Так, кажется, его зовут? Согласен?

— Не делай этого! — недовольно предостерег Сюркуф. — Не время сейчас проявлять благородство! С каких это пор ты стал таким великодушным?!

— Послушай, — сердито отвечал ему дорманец. — Пока ты отсиживался в своем портофине в Круглом Доме, составляя онисы, я целыми днями сражался. Я на особом счету у Алеклии. Разве ты этого не знаешь? Поэтому шансы мои довольно велики. И потом, этот молодой человек, хоть мы его и ненавидим, — не визгливый молочный поросенок, которого можно просто прирезать, не грязный дикарь и не вонючий цинит партикулы. Он совершил во славу Авидронии массу подвигов и, наверное, все-таки заслуживает более или менее достойной смерти. Это даже Инфект понимал… К тому же, если я в честном поединке убью самого ДозирЭ, меня наверняка признают лучшим поединщиком Авидронии.

— Так вот что тебе нужно — слава! — скривился Сюркуф.

— А если я одержу победу? — осведомился ДозирЭ.

— В этом случае ты спокойно отсюда выйдешь, и тебя никто не посмеет тронуть, — отвечал Одрин. — Ведь так, Сюркуф?

Главный цинитай Вишневых плащей помедлил с ответом, но все-таки нехотя кивнул. Похоже, он решил, что хитроумный Одрин опять замыслил какой-нибудь подвох. Ему и в голову не могло прийти, что, имея такое превосходство в силе, Одрин может согласиться на честный поединок.

ДозирЭ с сомнением оглядел толпу, которая его окружала, но после некоторых раздумий отвечал:

— Хорошо. Я согласен.

Все расступились, ДозирЭ и Одрин вышли на середину трапезной залы, оба без шлемов, в легких доспехах и со схожим оружием. ДозирЭ был высок, строен, выглядел чрезвычайно сильным. Три шрама и несколько свежих ссадин украшали его светлое, еще такое молодое лицо. Однако его не по возрасту тяжелый взгляд мог заставить поостеречься любого противника. Одрин оказался на голову ниже своего соперника, был худ, тонок и внешне производил впечатление человека слабосильного. Это чаще всего и обманывало его врагов. ДозирЭ знал, что дорманец необыкновенно хитер, на редкость гибок, подвижен, обладает исключительными врожденными способностями к рукопашному бою, владеет редчайшими боевыми навыками, а также весьма и весьма тренирован. В Белой либере, где Одрин по-прежнему состоял, он считался первейшим воином после непревзойденного Семерика. Красивое благородное лицо, дорогие одежды и превосходное оружие выдавали в нем человека богатого и высокородного. В схватке он всё делал как-то возвышенно, утонченно.

Противники, пробормотав себе под нос короткие молитвы, обменялись уважительными жестами и немногословными любезностями, как и было принято при проведении честного поединка. После этого они не медля налетели друг на друга, и в воздухе засверкали их быстрые клинки. Хитроумные приемы следовали один за другим. Казалось, и Одрин, и ДозирЭ наперед знали, что в следующее мгновение предпримет каждый из них. Все, кто находился в кратемарье, были потрясены красотой схватки и невероятной ловкостью соперников.

Шел равный бой, каждый из поединщиков успел нанести не менее ста колющих, режущих и рубящих ударов. Одрину удалось успешно провести одну из атак, и его меч опасно просвистел у самой шеи ДозирЭ, задев грудь и плечо. Доспехи спасли ДозирЭ, но он предпочел отступить, чтобы оценить урон и немного отдышаться.

— И это только начало! — радостно предупредил Одрин.

Чуть передохнув, воины вновь ринулись навстречу друг другу, и опять завороженные очевидцы стали свидетелями неистового столкновения. ДозирЭ был коварнее и казался чуть опытнее, но юркость и резвость дорманца позволяла ему самым непостижимым образом уходить от внезапных выпадов и непредсказуемых боковых ударов. Клинок ДозирЭ, с шумом рассекая воздух, часто пролетал мимо.

Вскоре ДозирЭ сделал слишком глубокий выпад и опять пропустил удар. На этот раз было задето колено, и из глубокой раны хлынула кровь. Он попятился назад, а Одрин остался на месте.

— Ну что, мой друг, — Одрин победоносно глянул на окровавленный кончик своего клинка, — не пора ли тебе соглашаться на предложение Сюркуфа? В следующий раз я не буду к тебе столь милостив.

— Всех моих врагов губила излишняя самонадеянность! — отвечал ДозирЭ, вынимая кинжал.

— О, мы будем драться до конца? Похвально, похвально, мой друг!

Дорманец также выдернул из ножен кинжал. Схватка продолжилась.

С первых же шагов ДозирЭ провел многоходовую атаку и последним ударом, посланным уже наудачу, внезапно срезал с головы Одрина несколько локонов. На этот раз предпочел отступить дорманец и с изумлением глянул на упавшие на пол собственные волосы.

— Остановись, и давай его просто убьем! — крикнул раздосадованный Сюркуф.

Но Одрин не хотел ничего слушать. Его лицо залила краска стыда и поднимающегося гнева.

— Кто-то говорил о боевом хладнокровии? — язвительно сказал ДозирЭ.

В этот момент Одрин отбросил в сторону стол, оказавшийся на пути, и кинулся вперед. Кинжалы усложнили дело, и теперь за мельканием всех клинков просто невозможно было уследить.

Вдруг всё разом остановилось. Сюркуф и его люди, ошалевшие от необыкновенного зрелища, даже не сразу поняли, что произошло, когда Одрин, хрипя, выронил меч и кинжал и замертво повалился на бок.

ДозирЭ обернулся к Сюркуфу и, тяжело дыша, спросил:

— Я могу идти?

— Убить его! — закричал взбешенный главный цинитай.

Через мгновение ДозирЭ отбил атаку сразу пятерых подручных Сюркуфа, затем тяжело ранил еще двоих.

— Всем в бой! Убить его! — взревел Сюркуф, заметив, что несколько человек мнутся в стороне, опасаясь приближаться к образовавшейся свалке…

Вскоре кратемарья была разгромлена, а на полу лежали полтора десятка поверженных врагов. ДозирЭ, стоя спиной к широкой колонне, бился с тремя незнакомцами; они наступали вяло, очень осторожно, было заметно, что все трое напуганы и мечтают лишь сохранить собственную жизнь. Двое последних находились рядом и с трепетом ожидали своей очереди.

Сюркуф не верил своим глазам: два десятка специально отобранных, великолепно вооруженных наемников уступали в рукопашном бою всего одному воину. Он с унынием вспомнил о том, что только вчера ему настойчиво советовали: просто отравить этого всех утомившего героя. Он горько пожалел, что не сумел довести до конца такое немудреное дело, послушал высокомерного самовлюбленного дорманца и навлек на себя еще большие неприятности.

Сюркуф видел, что развязка близка, что победа, которую, казалось, уже можно было пощупать, уплыла из рук, и стал незаметно красться к выходу. Улучив момент, он выскользнул на улицу.

Носилки стояли здесь же, но повозчик, наверное, испугавшись шума, доносившегося из кратемарьи, спрятался. Кроме того, дорогу перегородила большая старая повозка с впряженными в нее медлительными тяжеловозами. Главный цинитай огляделся, убрал меч в ножны и быстрым шагом пошел прочь. Пройдя не менее тысячи шагов, он оглянулся, понял, что находится в безопасности, и, задумавшись на миг, повернул в сторону Круглого Дома.

«О, Гномы! Как же так?! Ну что же так не везет! Что делать, гаронны?!» — лихорадочно думал Сюркуф, меряя широкими шагами мощеную дорогу.

Внезапно его окликнули. Сюркуф остановился и медленно оглянулся, боясь увидеть самое страшное. Нет, слух его не подвел: его уже догонял ДозирЭ, весь в крови, с оружием в руках. Напуганные прохожие шарахались в сторону. Далеко сзади, шагах в ста, мелькали синие плащи бегущих за ДозирЭ гиозов.

— Ты хотел убить меня? Сейчас сам умрешь! — прохрипел ДозирЭ. — Защищайся!

— Я не буду с тобой сражаться! — возмутился трясущийся от страха Сюркуф. — Ты забыл, кто я? Тебе за это отрубят голову!

— А мне всё равно! Защищайся, иначе я тебя просто прирежу. Используй свой шанс!

Сюркуф вытащил меч и встал в боевую позицию. В тот же момент ДозирЭ оказался рядом. Взмах меча, удар…

— Это тебе за отца! — прорычал ДозирЭ. — И за «Колесо правды»!

Еще взмах, еще удар…

— А это за Андэль!

— Пощади! — взмолился главный цинитай.

— Нет! Эгоу!

ДозирЭ сильно замахнулся — и обезглавленное тело Сюркуфа рухнуло на камни.

— А это чтобы Волиэну жилось спокойно! — выдохнул ДозирЭ.

Запыхавшиеся от бега стражи порядка были уже близко — человек пять с гражданскими мечами и гранеными дубинками в руках. ДозирЭ бросил меч и смиренно опустился на колени, выражая готовность сдаться.

Глава 63. Падение Грономфы…

После долгих разбирательств в Липримарии ДозирЭ очутился в Круглом Доме запертым в том самом помещении с маленькими решетчатыми окнами, где совсем недавно провел несколько дней. С ним никто не общался, и его почти не кормили. Молодой человек не знал, что весть о случившемся каким-то образом просочилась на улицы Грономфы и теперь на всех углах горожане обсуждали невероятную схватку в кратемарье «Двенадцать тхелосов», где давно уже знакомый грономфам легендарный герой в одиночку одержал победу над целым отрядом безжалостных убийц. Вскоре у Липримарии «Меч Бога» собралась толпа из пяти тысяч человек, которая потребовала, чтобы доблестного воина отпустили. Горожанам объяснили, что ДозирЭ сейчас находится вовсе не в Липримарии, а в Круглом Доме. «Идите туда, если хотите!» Толпа тут же остыла и поспешно разошлась.

Тем временем все обитатели Круглого Дома были потрясены происшедшим и искренне считали, что на этот раз ДозирЭ не отвертеться. Убийство представителей двух самых влиятельных воинств! Разве такое может быть прощено? С другой стороны, многие знали, что за судьбой ДозирЭ пристально наблюдает сам Инфект, и поэтому не могли с уверенностью предсказать, чем всё закончится. Военачальники же Вишневой армии, как всегда, владея исчерпывающей информацией и представляя, как всё произошло на самом деле, опасались что-либо предпринимать. Они даже ни разу не поговорили с ДозирЭ. С их точки зрения, всё происшедшее согласно «Параграфам Провтавтха» относилось к «личному делу Инфекта», и поэтому разбираться с этим неугомонным воином — чужая забота, и всё должно свершиться без их участия. Так и получилось.

Спустя два дня рано утром ДозирЭ схватили, крепко связали и поволокли вниз — в пыточные подвалы. Не успел он опомниться, как оказался в «зале Мужества» — в том самом мрачном помещении с подземной речкой, где когда-то его истязал Сюркуф и где было установлено запомнившееся ему на всю жизнь «Колесо Правды»…

Все уже было приготовлено к пытке: ужасный механизм заботливо настроили — осталось только привязать к нему тело и задействовать беспощадный ворот. Палачи с привычным равнодушием глянули на будущую жертву, но вдруг один из них вскрикнул, признав в узнике человека, которого однажды уже пытали «Колесом правды» и который выдержал двадцать пять кругов и так ничего и не сказал. Он поспешил поведать об этом своим товарищам, и все со страхом и почтением уставились на ДозирЭ, будто увидели живого мертвеца или гаронна.

Тут послышался топот ног и лязг оружия, и в «зале Мужества» появилось несколько десятков военных. В свете факельниц ДозирЭ узнал Божественного, которого окружали военачальники Вишневой армии и два десятка воинов Белой либеры.

— Всем уйти, — приказал Алеклия. — ДозирЭ развязать!

Телохранители высказали некоторые опасения, но Божественный нетерпеливым тоном настоял на своем, и его требование немедленно выполнили. Инфект Авидронии и сотник Вишневой армии остались наедине.

— О, Гномы, как ты мне надоел! — раздраженно сказал Алеклия. — Я решил увидеть тебя именно здесь, чтобы напомнить обстоятельства нашей последней встречи!

— Я помню всё до мельчайших подробностей, о Великий и Всемогущий! — отвечал ДозирЭ.

— Так почему ты еще жив?!

— Я искал смерти в бою, клянусь! Но мне каким-то непостижимым образом всё время удавалось выжить!

Алеклия кивнул, видимо удовлетворившись ответом.

Он о чем-то задумался, потом огляделся, рассматривая огромный каменный мешок, в котором оказался: стены, колонны, сводчатые потолки… Алеклия прошелся взад-вперед мимо пыточных механизмов. Он был здесь впервые. Неслышно полыхали факельницы, разбрасывая по стенам причудливые тени, тихо шелестели воды подземной речки. По влажным щербатым стенам, сложенным из рукодельного камня, струились тонкие ручейки воды.

Громко щелкнул затвор в каком-то механизме. Алеклия вздрогнул. Обернувшись к ДозирЭ, он расстегнул застежку своего великолепного бертолетового плаща и небрежно сбросил его на пыточное кресло, оставшись в легких золотых доспехах с нефритовыми вставками.

— Кто убил Андэль? — неожиданно поинтересовался Алеклия.

На этот раз вздрогнул ДозирЭ.

— Маллы, — глухо сообщил он.

— Зачем?

— Походя. Охотились на меня!

— Как они оказались под Грономфой?

— Сюркуф, которого я убил, дал им проводников.

Алеклия снял с головы лотусовый венец и стал крутить его в руках, перебирая пальцами волшебные бусины.

— А Одрина ты зачем убил?

— Он с ними заодно. И это был честный поединок…

Божественный продолжал расспрашивать, и шаг за шагом ДозирЭ поведал ему все, что произошло в последнее время, не забыв упомянуть о «Братстве Аззира и Нуригеза» и его членах, тех влиятельных особах, которые, по словам Сюркуфа и Одрина, в нем состоят. Инфект внимательно, с едва заметным нетерпением, всё выслушал и почти ничему не удивился: было видно, что он прекрасно обо всем осведомлен.

— О, мой Бог! — возбужденно заключил ДозирЭ. — Они сплели против тебя целый заговор!

— Я знаю, — довольно безучастно отреагировал правитель. — Но ничего не могу с этим поделать.

— Почему же?! Ведь тебе угрожает опасность!

— Потому что они правы! Я сам когда-то состоял в «Братстве Аззира и Нуригеза» и безоговорочно чту те священные законы, за точным соблюдением которых следит братство! Инфект, хотя и Бог, но не интол. Его власть ограничена великим множеством всяческих оговорок!

Алеклия произнес это с чувством глубокой досады, будто по-дружески жалуясь ДозирЭ на свою нелегкую судьбу.

— Так чей это ребенок? — спросил он. — Мальчик по имени Волиэну чей? Мой или твой?

ДозирЭ прошиб холодный пот, при этом он отметил и на лице Божественного необычайное волнение.

— А если бы он был твоим, мой Бог, что бы ты сделал?

Алеклия крепко задумался.

— Во имя великой Авидронии, во имя спокойствия в стране я отдал бы его «Братству Аззира и Нуригеза»! — отвечал он, отведя взгляд.

— Я не верю, что ты смог бы так поступить, Великий и Всемогущий! — запальчиво и дерзко воскликнул ДозирЭ. — Отдать своего ребенка, собственную плоть и кровь хладнокровным убийцам!

— Ты не понимаешь… — вяло защищался Инфект.

ДозирЭ подошел к «Колесу Правды» и стукнул его ногой.

— Я не верю тебе!

— Постой же! — успокоил Алеклия, приблизившись к воину вплотную. — Скажи же мне, чей это ребенок?

ДозирЭ заглянул в глаза Божественного и тут заметил пробежавшую в его взгляде какую-то добрую искру.

— Это… это мой ребенок! — от волнения хрипло отвечал молодой человек. — Клянусь всеми…

Алеклия облегченно вздохнул и, не желая больше ничего слушать, поспешно и очень громко изрек:

— Значит, ты утверждаешь, что это твой ребенок? Хорошо, я верю тебе!

Тут он взял свой плащ и собрался уйти.

— ДозирЭ, ты свободен, — сурово сдвинув брови, сказал он. — Но я больше не желаю тебя видеть и что-либо о тебе слышать. Даже вспоминать не хочу. Исполни же, наконец, свое обещание! Даю тебе последний шанс умереть в бою и навечно остаться в глазах потомков величайшим из героев! Не медли!

— Я сделаю это, мой Бог, тем более что меня теперь на этом свете мало что удерживает!

Верю.

Алеклия набросил на плечи плащ и обернулся у самого выхода:

— Позволь узнать, а куда ты дел сто берктолей, которыми я повелел тебя вознаградить за ларомов и золотую Деву?

— Половина ушла на Ополчение, половина — в храмы Инфекта…

Алеклия удовлетворенно кивнул и спешно вышел…

Накануне того дня, когда Божественный вместе с Ополчением и другими воинствами собирался отправиться в поход, ДозирЭ, Идал и Тафилус сидели в скромной кратемарье на краю Грономфы — единственном месте, где нашли свободный стол. Завтра столица опустеет, но сегодня полтораста тысяч ополченцев и цинитов до отказа заполнили все кратемарьи, трапезные, виночерпни, Огневые и от души пировали, кидая распорядителям и слугам последние оставшиеся в их карманах монеты.

— Мы снова вместе! — воодушевленно изрек Идал, поднимая кубок. — Все живые!

— Как ни странно! — обронил ДозирЭ.

— И завтра вместе отправимся в поход! — продолжил эжин.

— Вместе-то вместе, но в разных отрядах, — удрученно возразил Тафилус. — А как хотелось бы действительно быть всюду рядом, как тогда под Кадишем!

— Тафилус прав, — печально согласился ДозирЭ. — Завтра мы надолго расстанемся… возможно, навсегда…

— К чему эта грусть, друзья? — с укором говорил Идал, призывая жестом опрокинуть кубки. — Мы быстро разобьем флатонов и героями вернемся в Грономфу, украшенную победным пурпуром!

Друзья «на крови» выпили и, поскольку все были изрядно голодны, принялись за еду.

Идал продолжал балагурить, хотя и сам понимал, что завтра начнется великий поход против флатонов, из которого вернутся далеко не все: может быть, половина, может, треть, а может, вообще никто не вернется. Да и победа довольно призрачна! Вражеские орды столь огромны, что не поддаются никакому счету. Не зря день и ночь вокруг Грономфы возводятся новые укрепления. Глядишь, дело дойдет и до штурма столицы! Но ни ДозирЭ, ни тем более простоватый Тафилус и не догадывались о том, что на самом деле творится в душе у Идала…

Судьба действительно самым причудливым образом раскидала друзей по разным воинствам. Идал, как известно, возглавлял в Ополчении свой собственный отряд, который, к слову сказать, произвел на военачальников такое впечатление, что ему придали значение особой ударной сотни и даже позволили прикрепить к шлемам красивое оперение, которое Идал придумал сам. Тафилуса сначала расстроили тем, что партикулу Эгасса все-таки упразднили, но потом необыкновенно воодушевили — его и еще две сотни бывших «неуязвимых» зачислили в либеру «Черные драконы» — в отборный шеститысячный монолит, любимое детище Седермала, самый сильный отряд пешей части авидронской армии. Теперь девросколянин сидел перед друзьями весь в черном, в свободных штанах из плотной льняной ткани, которым многие удивлялись, поскольку в Авидронии штаны только начинали входить в употребление, и в высоких сапогах из толстой кожи с глухой шнуровкой. Тафилуса оставили десятником, о чем свидетельствовали хвостики на его плече, а по его регалиям, наградным платкам на шее и фалерам можно было проследить почти все важнейшие вехи победоносной военной кампании в Иргаме.

Самого же ДозирЭ без лишнего шума перевели из Вишневой армии в конную партикулу «Безумные воины» и разжаловали в десятники. Кроме того, ему запретили под страхом смертной казни кому-либо рассказывать о том, что произошло. После всего случившегося за молодого человека можно было только порадоваться, ведь он так легко отделался. Идал и Тафилус, помимо крепкой дружеской поддержки, всё время выражали искреннюю уверенность, что их товарищ быстро вернет себе былое уважение и награды. Они не знали, что молодой человек дал обещание Инфекту умереть в бою и что в ближайшее время твердо намеревался это сделать.

ДозирЭ не разделял ни воодушевления Идала, ни счастливого волнения Тафилуса — он неотрывно думал о гибели Андэль и не видел смысла в своем дальнейшем существовании. Единственное, что отвлекало его от черных мыслей, — это хлопоты, связанные с переходом в другое воинство, да еще немного обрадовало то, что ему удалось всеми правдами и неправдами выкупить у Круглого Дома Крылатого и оставить его при себе.

О партикуле «Безумные воины» ходили самые невероятные слухи; часть их, конечно, была выдумкой уличных рассказчиков, но многое, не менее удивительное, оказалось чистой правдой. Этот привилегированный отряд с огромным боевым опытом постоянно менял свою численность, но она редко превышала четыре тысячи человек. Главным его назначением были опустошительные рейды в землях противника, после которых в тылу врага воцарялись паника и неразбериха. С некоторых пор о благополучии «Безумных воинов» заботился лично Лигур. Он во всем помогал цинитам этой либеры, всегда подчеркивал их исключительность и позволял такие выходки, за которые другие сразу отправлялись на шпату. В Иргаме они отличились особой жестокостью, особенно по отношению к местному населению, совершили бесчисленное количество дальних походов, разгромив, уничтожив и разорив десятки вражеских отрядов, военных лагерей, обозов, поместий, поселений и небольших городов. Правда, им так и не удалось то, что прежде всего от них требовал Лигур, — сразиться с Дэвастасом, отряд которого, между прочим, был создан именно по образу и подобию «Безумных воинов».

«Безумные» редко участвовали в больших фронтальных сражениях, никогда не выстраивались фалангой, чаще действовали самостоятельно, на свой страх и риск. В общем лагере они всегда размещались на отшибе, много пьянствовали, играли в стекляшки, дрались и на первый взгляд казались необузданным, ненадежным войском. На самом же деле в бою они действовали слаженно, тактически умно и даже хитро, всегда были готовы на любое безрассудство и нередко с готовностью шли на верную смерть.

В партикулу набирались самые отчаянные рубаки Авидронии, самые отъявленные жестокие головорезы; служба в отряде нередко являлась своеобразным местом ссылки провинившихся поединщиков из лучших воинств страны. Кроме того, в отряд отправляли и тех, кто подвергся ристопии за различные преступления, но по указу Инфекта «справедливое наказание» им подчас заменяли на «искупление вины в сражении». Воины партикулы сами выбирали для себя вооружение и лошадей любой масти и породы. От животных требовалось одно — выносливость. На одинаковых изумрудных форменных плащах «Безумных» была вышита танцовщица, поднявшаяся на мысок; она же красовалась на их небольших круглых щитах и на знамени отряда.

Все это, конечно, тешило уязвленное самолюбие ДозирЭ: Инфект вынужден был унизить его, но одновременно возвысил, предоставив возможность сражаться под героическим знаменем и рядом с известнейшими воинами.

Сейчас «Безумные воины» стояли в одной из казарм Грономфы, поскольку только что вернулись из Иргамы, где «очищали» новые авидронские земли от «диких» отрядов и разбойничьих шаек. Партикуле требовался небольшой отдых, к тому же ее необходимо было изрядно пополнить…

— Как Кирикиль? — поинтересовался Идал, пресытившись жестковатой, плохо прожаренной зайчатиной.

— Очень слаб, — отвечал ДозирЭ. — Однако лекарь вчера сказал, что, скорее всего, выживет…

Идал удовлетворенно кивнул и вынул из потайного кармана тугую связку свитков, сорвал с них тесьму и разложил на столе, закрепив по углам сворачивающиеся листы ониса кубками и кувшинами. Воины с удивлением наблюдали за действиями товарища.

— Ты приобрел новую кратемарью или гомонокл у площади Радея? — осведомился ДозирЭ.

— Нет, — отвечал с таинственным блеском в глазах Идал. — Содержание этих свитков значительно любопытнее…

Видя, что друзьям не терпится скорее узнать, в чем дело, эжин начал:

— Помнишь, ДозирЭ, мы читали онисы из твоего родового жезла?

— Ну да, — скривился тот.

— Помнишь, что следовало из этих почерневших от времени свитков?

— Конечно. — Молодой человек покосился на Тафилуса.

— Из них следовало, что ты потомок безродного цепного раба и что твои предки, скорее всего, из неизвестного примитивного племени…

ДозирЭ прикусил губу.

— Так вот, — продолжал Идал, не обращая внимания на недовольство друга, — два дня назад я направился в Морскую Библиотеку, чтобы кое-что уточнить о роде Безеликских. Там я встретил знакомого тхелоса по имени Везевулиантор, который всю жизнь посвятил изучению походов авидронских интолов и, кроме того, известен как наиболее пытливый и фанатичный исследователь авидронских родословных. В тот же миг я вспомнил о тебе и о твоем родовом жезле (кстати, ты отдал его мне на хранение). Я поинтересовался у него, может ли он разобраться в довольно запутанной генеалогии некоего рода, первые упоминания о котором как раз имеют отношение к одному из давнишних авидронских походов. Везевулиантор ответил мне, что постарается сделать всё возможное, тем более что в Морской Библиотеке хранятся все книги, летописи и свитки, связанные с означенными войнами, а у него есть право, данное самим Провтавтхом, посещать любое хранилище. Только ему нужен сам родовой жезл. Тогда я пригласил тхелоса в свой дворец и по окончании трапезы передал ему твой родовой жезл. Мы договорились, что я как-нибудь зайду к нему в Тхелосаллу…

Идал сделал паузу, чтобы промочить горло. ДозирЭ в ожидании развязки с любопытством глядел на него из-под нахмуренных бровей, впрочем, не предвидя ничего хорошего. Тафилус же, совершенно равнодушный ко всем этим родовым жезлам и свиткам, слушая из вежливости, одновременно довольно бодро уничтожал остатки кушаний и напитков.

— Следующим утром, — вновь заговорил эжин, — Везевулиантор явился ко мне сам, страшно возбужденный, и с ним были вот эти свитки, а еще мальчик с грудой старинных фолиантов в руках. Едва отдышавшись, он показал мне летопись одного древнего похода, во время которого авидронский интол Ярэй по прозвищу Огненные Глаза разгромил самих дорианцев и многих взял в плен. У дорианцев тогда правили четыре интола, разделившие страну на равные части, и каждый из них остался со своим собственным лакомым куском. Между собою они были в ссоре, поэтому, когда появились авидроны и напали на одну из интолий, соседи не пожелали прийти ей на помощь. Ярэй разгромил армию дорианского интола Рудиза и пленил не только тысячи воинов, но и самого правителя. Узнав об этом, остальные интолы испугались и наконец объединились. Ярэй, разорив несколько крупных поселений, предпочел вернуться домой, хвастаясь огромным количеством пленных и небывалой наживой. По пути в Грономфу интола Рудиза неизвестно по чьему повелению отравили. Однако с ним следовал его третий сын — Ягудиз. По прибытии в Авидронию его, как и всех остальных, обратили в рабство и продали на невольничьем рынке…

— Так что ж из этого? — начиная терять терпение, прервал друга ДозирЭ.

— Ничего особенного, — с загадочной улыбкой отвечал Идал. — Просто Везевулиантор утверждает, что ты — прямой потомок дорианских интолов! В доказательство чего он и снабдил меня вот этими онисами…

Тафилус перестал жевать и изумленно посмотрел на ДозирЭ, будто увидел его впервые. ДозирЭ схватил свитки и стал самым внимательным образом их изучать. Через какое-то время он сказал с легкой грустью:

— Спасибо тебе, мой верный друг. Я никогда не забуду твоей заботы и дружбы. Но что это дает мне, кроме того, что Кирикиль, несомненно, попросит двойную плату, когда узнает, что служит теперь не безродному авидрону, а высокородному мужу? Пожалуй, этот наглец потребует доплату и за все прошлые годы…

— Наверное, ты прав, эти сведения вряд ли помогут тебе стать Избранным или эжином, — добросердечно отвечал Идал. — Но разве не утешает тебя сознание того, что ты не из рода рабов, что твои предки — не голодные кочевники Междуречья, не дикари из пещер и соломенных хижин? Как выяснилось, ты — плоть от плоти дорианцев, величайших воинов континента. Этим, скорее всего, и объясняются твои невероятные боевые таланты. Кроме того, начало твоему роду положили Рудиз и Ягудиз, а значит, в жилах твоих течет кровь не бренных людишек, но полубогов. Поверь мне, ДозирЭ, я мог бы только мечтать о такой родословной! Радуйся и гордись!

Сообщи Идал эту новость месяц назад, ДозирЭ, наверное, оказался бы наверху блаженства, да и Андэль бы порадовал, но теперь всё это было ни к чему, хотя… хотя, гаронны, весьма и весьма приятно! Как жаль, что этого уже никогда не узнает Одрин, вот уж кто бы наверняка лопнул от зависти!

Когда друзья расстались, Тафилус отправился в лагерь под Грономфой, до которого, отказавшись от предложенных конных носилок, намеревался дойти военным шагом за полночи. Идал спешил к себе, чтобы дать последние указания Эртруту и взять всё необходимое — Ополчение отправлялось в путь с рассветом. ДозирЭ же собирался вернуться в казармы, где расположилось его новое воинство. Эти старинные грономфские казармы, душные и тесные, были теперь его жилищем. «Безумные воины» выступали днем позже.

Добрый Тафилус, прощаясь, вдруг прослезился, и было странно видеть, как этот грозный великан утирает щеки. Идал казался воодушевленным, но иногда и в его взгляде проскальзывала печаль. Что касается ДозирЭ, то он был твердо уверен, что они больше никогда не увидятся, и беспросветная тоска снедала его сердце. «Вот и все! — думал он, отчаянно кусая губы, чтобы удержать слезы. — Эгоу, мои дорогие товарищи! Да помогут вам Гномы! Чтобы хотя бы у вас сложилось всё счастливо!.. Ах, Идал, верный друг! Как дорог ты мне!»

Так вышло, что у кратемарьи, где три друга прощались, расходились три дороги, и всем предстояло следовать дальше порознь. Поэтому, последний раз обнявшись, воины направились каждый в свою сторону: девросколянин пешком, а Идал и новоиспеченный потомок легендарных дорианских интолов — верхом…

Алеклия всего за шесть дней преодолел семьсот итэм, разделяющих Грономфу и город Вогг, оставив далеко позади сопровождавшие его отряды. Прибыв в лагерь, где полководца с нетерпением ожидала трехсотсорокатысячная армия, он узнал, что Бузилл Арагоста уже выдвинулся из Карле Ролси и стремительно приближается к равнине, легко преодолевая на своем пути сопротивление передовых авидронских партикул. Вскоре Вишневые плащи сообщили, что во время длительной передышки в Малльских горах Первому Принцу удалось привлечь в свое войско дополнительно сто пятьдесят тысяч коловатов и других союзников, а также почти четыреста тысяч флатонов — это были отряды, которые переправлялись через пролив Артанела последними, и соединения, ранее действовавшие самостоятельно. Кроме того, «самый близкий друг» Бузилл Арагосты Вершинный вождь Маллии Ахлерой, уже дважды оказывавший флатонам неоценимую помощь (прорыв Великой Подковы и помощь в разгроме Вораджа под Карле Ролси), собрал неожиданно большую для маллов армию — почти восемьдесят тысяч человек, заставив вступить в нее не только всех воинов-горцев, но и равнинных маллов. Таким образом, армия Первого Принца теперь насчитывала один миллион восемьдесят тысяч человек. Из них восемьсот тысяч — флатоны, а двести восемьдесят тысяч — представители самых разных народов, в основном с побережья пролива Артанела и из Междуречья. Их возглавляли не менее ста интолов, инфектов, вождей и всяких других правителей. Более половины войска Бузилл Арагосты составляла конница.

Божественный, узнав, с какой армией ему предстоит сражаться, пришел в уныние. Но не из-за того, что страшился поражения, а потому, что понимал: при любом исходе битвы он потеряет бóльшую часть войска. В этой ужасной войне недостаточно одержать одну решающую победу — слишком много у Авидронии врагов, да и флатонов вряд ли удастся уничтожить в единственной битве. Понадобится побеждать, побеждать и побеждать, а для этого всегда нужно иметь под рукой не меньше трехсот—четырехсот тысяч подготовленных воинов. Между тем людские ресурсы Авидронии из-за бесконечных войн были почти исчерпаны, так что на быстрое пополнение войска рассчитывать не приходилось.

Еще будучи в Грономфе, Божественный получал достаточно сообщений о том, что предпринимает Бузилл Арагоста, и поэтому постарался сделать всё возможное, чтобы увеличить численность своего войска. Наперекор доводам Лигура Алеклия вновь обратился к «торговцам воинами». Нашествие флатонов вызвало небывалый спрос и рост цен на наемников, поскольку большинство «свободных отрядов» вообще отказывалось воевать с посланцами Фатахиллы. Если раньше каждый наемный воин обходился Авидронии от одного до трех инфектов в год, а очень хороший воин, например тяжеловооруженный корфянский цинит, стоил почти десять инфектов, то сейчас даже за никудышного лучника запрашивали по меньшей мере тридцать инфектов, и при этом не было никакой уверенности, что этот «золотой» лучник при первых признаках опасности не побежит с поля боя или не предаст своих нанимателей. Алеклия, изучив множество предложений, набрал еще сорок тысяч воинов-наемников. Все они были дикарями, но из злых воинственных племен, и отличались силой, храбростью и выносливостью. Инфект отдал за них небывалую плату чистым золотом — почти двести тысяч берктолей. Конечно, вместо этого он мог усилить Ополчение, допустив в него всех желающих, или призвать в партикулы мусаков и, таким образом, набрать еще тысяч триста, но он совершенно не видел в этом смысла, полагая, что ему нужна «Армия, а не всякий сброд». Что же касается гарнизонов, которые наполовину состояли из бывших цинитов-ветеранов, а наполовину из молодых людей, не прошедших в лагерях подготовки, то, сражаясь на стенах, они могли принести значительно больше пользы, чем в партикулах, тем более что было крайне опасно оставлять города и поселения без всякой защиты. Если флатоны вторгнутся в авидронские пределы, то именно гарнизоны городов и крепостей их остановят.

Итак, Божественный, имея триста сорок тысяч цинитов и еще приведя с собой Ополчение, отборные отряды и пеших наемников-дикарей, собрал очень большую армию, насчитывающую в общей сложности пятьсот тридцать тысяч человек. И всё же Бузилл Арагоста обеспечил себе в решающем сражении двойное превосходство.

В несколько лучшем положении была другая авидронская армия — Лигура, хотя она и состояла всего из двухсот восьмидесяти тысяч цинитов. Ее противник, молодой принц Кумистр, потерял в ходе осад и штурмов Великой Подковы уже более ста тысяч человек. К тому же, в отличие от войска отца, его армия не увеличивалась, а всё время уменьшалась. Из союзных отрядов воины убегали сотнями и тысячами, а принцы Фатахиллы втайне не желали подчиняться «малоопытному юнцу». Если Бузилл Арагоста сумел заставить отряды флатонов следовать за ним, угрожая расправой и гневом Фатахиллы, то его сын был не способен принудить принцев и вождей идти дальше — многие довольствовались тем, что уже захватили, и оседали на покоренных землях, деля их между собой в жарких спорах. Таким образом, оказавшись в десяти переходах от армии Лигура, Кумистр вел за собой всего пятьсот пятьдесят тысяч воинов. Несмотря на все неудачи, молодой, вспыльчивый, самонадеянный и очень честолюбивый Кумистр планировал в первых атаках разбить авидронскую армию, а затем броситься к Грономфе и оказаться у ее стен хотя бы на несколько дней раньше отца. Чтобы ни с кем не делить славу, он даже не хотел соединяться с шестисоттысячной армией Союза городов Вастаху, которая сейчас следовала вдоль Голубой реки, параллельно армии Кумистра, иногда в пределах прямой видимости. Союзники были не в силах переправиться на другой берег и примкнуть к флатонам из-за постоянного присутствия в водах авидронских кораблей, которые сначала потопили весь флот Вастаху, а теперь сопровождали сухопутную армию. Две попытки вастаховцев оказаться на другом берегу уже закончились несчастьем: в каждом случае погибло не менее пятнадцати тысяч человек. Кумистр безучастно наблюдал, как отправляют на дно воинов, идущих на соединение с его армий, и не желал (да и не мог) им помочь.

Дождавшись прихода всех сил, Божественный продвинулся на восемьдесят итэм в сторону Малльских гор, миновав «берктольские» границы Авидронии. Хотя земли здесь, согласно Третьему согласованию границ государств, принадлежали неким годлинам — красноволосым дикарям, их здесь давно уже не было, а вот авидронские поселения и поместья встречались не так уж редко.

Путь на Дати Ассавар устремлялся дальше — к Карле Ролси, но Инфект обнаружил удобное для сражения место и велел остановиться и разбить хорошо укрепленный лагерь. Свыше девяноста тысяч мастеровых тут же принялись за дело. Быстро расставив шатры, они несколько дней строили довольно серьезные укрепления. Вопреки обыкновению, лагерю придали не круглую, а прямоугольную форму. В длину он простирался не меньше чем на три тысячи шагов и имел шестнадцать ворот спереди и с тыла. На стороне, обращенной к неприятелю, насыпали гигантский вал с очень крутым наружным склоном; на его вершине возвели деревянные стены с узкими бойницами и каменные башни. Перед валом шли непроходимые «заградительные» участки, разделенные пятью глубокими рвами. В случае поражения именно этот лагерь должен был спасти армию от полного разгрома, позволив разбитым партикулам спокойно отступить в глубь страны.

Будущее поле боя шириною в пять тысяч шагов, с мягкой почвой, редкой растительностью и ровное, как озеро в безветренную погоду, позволяло в полной мере использовать все возможности, имеющиеся у авидронов, особенно валилы и купола, которые могли здесь легко перемещаться. Правый фланг будущих построений должен был упираться в непроходимые чащи, тянувшиеся на десятки итэм, через которые отряды противника даже при наличии проводников не смогли бы пройти. Слева на много дней пути простирались степи, лишь изредка пересекаемые мелководными речками и тонкоствольными лесками. Эти степи охранялись пограничными отрядами мусаков, местными ополченцами и двумя кодами, построенными в последние два года.

Алеклия больше всего боялся, что Бузилл Арагоста не захочет принять вызов — слишком выгодную позицию заняли авидроны — и пойдет в обход именно этой степью, благодаря чему без боя вступит в авидронские земли. Поэтому, чтобы заманить именитого флатона, Алеклия не стал возводить на предполагаемом поле боя никаких укреплений, а передовым отрядам приказал при первой опасности отступать, изображая из себя трусливых воинов.

Божественный наказал цинитам как можно больше отдыхать и распорядился выдать каждому столько мяса и разбавленного вина, сколько тот захочет. Спустя два дня появились флатоны. Некоторые их отряды тут же двинулись левее авидронского лагеря, но Божественный, чтобы их остановить, послал две конных либеры, колесницы и «Безумных воинов». Эта встреча постепенно вылилась в целое сражение, в ходе которого удалось окружить и уничтожить более тридцати тысяч воинов Темного океана и их союзников. Больше флатоны не пытались обойти армию Алеклии.

Спустя три дня следопыты и Вишневые плащи одновременно сообщили, что неприятель подтянул все свои силы и готовится к сражению. Воины одной матри-пилоги даже утверждали, что во время полета над лагерем флатонов видели у высокого, как холм, красочного шатра крупного военачальника флатонов — может быть, самого Бузилл Арагосту — и даже пустили в него из метательного механизма большую стрелу. На следующее утро легковооруженные коловаты выдвинулись вперед и стали завязывать бой, отчаянно набрасываясь на авидронские конные заслоны.

Шел сто шестой год двадцать седьмой день тринадцатого месяца.

Божественный велел создать строй из двух линий. В первой, состоящей из шестнадцати рядов, он разместил всех наемников, снабдив передних длинными копьями, а за ними, в ста пятидесяти шагах, поставил Ополчение с пешими воинами в центре и конницей по флангам. Перед ним установили средние и тяжелые метательные механизмы, которые должны были бросать снаряды через головы наемников. Затем вперед послали две трети всех вспомогательных сил, включая пять тысяч штурмовых и заградительных колесниц, две тысячи с лишним валил, десятки движущихся башен и почти десять тысяч легких метательных механизмов на быстроходных повозках. Кроме того, в воздух поднялись триста матри-пилог и к бою приготовились воины с двадцатью пятью тысячами боевых собак. Вспомогательные отряды расположились перед строем в глубину на целую итэму, чтобы не мешать друг другу. Главные силы Алеклия до поры до времени оставил отдыхать в лагере.

Первыми авидронов атаковали конные лучники-коловаты, и были легко рассеяны. За ними пошли пешие и конные отряды разных народов общим количеством не меньше ста тысяч, но тут же в панике отступили, когда на них сверху хлынул поток метательных снарядов. В третий раз атаковали бедлумы вперемежку с коловатами, и только им удалось приблизиться вплотную и завязать кровопролитный метательный бой. Вскоре они потеряли более половины своих воинов и по сигналу отошли. Их тут же сменили сами флатоны — не менее семидесяти тысяч легковооруженных конных и пеших лучников. Тут авидроны смогли воочию увидеть воинов Нозинги — белолицых, в высоких головных уборах, и ознакомиться с их хитроумной тактикой, а также убедиться в их боевом искусстве, стойкости и смелости. Флатоны довольно быстро смяли первые оборонительные рубежи, смогли поджечь или опрокинуть на бок несколько сот валил. Они пускали стрелы на большие расстояния и били при этом довольно точно, а сами то отходили, то снова атаковали, очень ловко расступаясь перед несущимися на них штурмовыми колесницами и атакуя их сзади. Основные удары воинов Фатахиллы то приходились в центр, то смещались на один из флангов; действовали они только врассыпную, лишь изредка объединяясь в крупные кавалькады. Наступали флатоны волнами, одна волна тут же сменяла другую, так что те, кто им противостоял, постоянно находились в бою и не имели возможности даже перевести дыхание…

О том, что между флатонами и авидронами должно произойти решающее сражение, даже несколько сражений одновременно, знали правители всех стран и городов. Кто-то из них бездействовал, ожидая гибели величайшей цивилизации, кто-то втайне сочувствовал Грономфе, но помочь ей ничем не мог, да и не решился бы. Но самые непримиримые враги Авидронии, такие, как Сафир Глазз, всячески вредили Алеклии и его народу: если и не посылали войска в помощь Фатахилле, то оказывали иную посильную поддержку. Божественному, когда он еще пребывал в Дворцовом Комплексе, передали содержание пламенной речи Главного Юзофа на очередном заседании Совета Шераса. Сафир Глазз закончил ее так: «Падение Грономфы — вот что спасет мир! Разве могли все мы несколько лет назад даже мечтать об этом? Но сейчас со всей очевидностью становится ясно, что никакие силы уже не повернут время вспять. Падение Грономфы неизбежно! Ее судьба предрешена! Авидрония должна быть наказана!» Эти слова привели Алеклию в бешенство, и он поклялся в присутствии десятков послов из разных стран, что Сафир Глазз («этот глупейший Мудрейший») жестоко поплатится за сказанное и за все свои преступления перед народами континента.

За несколько дней до грандиозного сражения между Алеклией и Бузилл Арагостой примерно в полутора тысячах итэм от места предстоящей битвы произошло еще одно не столь яркое, но весьма запоминающееся событие. Как только Инфект покинул столицу, пришло известие, что чурехи и гагалузы, собрав войско в двести двадцать тысяч человек, двинулись на Авидронию. В отсутствие Инфекта, не имея в резерве ни одной партикулы, Совет Пятидесяти отправил навстречу дикарям небольшую армию, в спешке сформированную из нескольких гарнизонов, собранных из разных городов. К этому войску примкнули отряды местных ополчений и все желающие из числа не только белитов, но и мусаков. Всего набралось около восьмидесяти тысяч человек. Вслед этому слабому, плохо вооруженному и медлительному войску отправили знаменитого Селеса из Совета Пятидесяти, который однажды уже сумел остановить армию гагалузов, да еще и вытребовал у них крупный откуп. Друзья из Совета Пятидесяти, конечно, шутили, предлагая отправить «к старым знакомым» Селеса, «который наверняка их как следует проучит», однако не терпящий подтрунивания над собой больной старик действительно настоял на том, чтобы ему было поручено «объясниться с дикарями». Селес вместе со своим лекарем сел в крытую колесницу, быстро обогнал посланные сражаться с дикарями авидронские отряды и вскоре недалеко от крепости Панайросы встретился с вождями чурехов и гагалузов. Он проговорил с ними всю ночь, а на утро в том месте, где шли переговоры, дикари начали обустраивать основательный лагерь, не собираясь больше двигаться в сторону авидронских границ.

— Что ты им сказал? — спросил удивленный Провтавтх, приветствуя в Совете Пятидесяти вновь победившего врагов в одиночку Селеса.

— Я им заявил, — отвечал немногословный старик, — что флатоны будут обязательно разбиты и тогда им придется иметь дело с Алеклией и со всей его огромной армией.

— А они?

— Они рассмеялись. Однако я им сказал, что на их месте я всё же дождался бы, когда Бузилл Арагоста повергнет Алеклию, и лишь потом шел бы на Авидронию. Если же флатоны побегут с поля боя, то они еще успеют спокойно вернуться восвояси. А поскольку они пока не успели обозлить Инфекта и ничего не натворили, он не будет им мстить…

Минул полдень, а Бузилл Арагоста только подбирался к основным боевым порядкам противника. Метательный бой легковооруженных воинов флатонов со вспомогательными отрядами Божественного принес разочарование. Почти не имея метательных механизмов и, конечно, не располагая валилами, куполами и воздушными шарами, действуя в основном конными лучниками, которых, впрочем, всегда было достаточно, чтобы привести в смятение любой строй неприятеля, передовые армии Фатахиллы столкнулись с предельно прочной и очень вязкой обороной Алеклии. По мнению большинства авидронских военачальников, решающую роль в этом противостоянии сыграли легкие механизмы на быстроходных повозках, которые, имея возможность постоянно перемещаться, уходить из-под прямого удара и потом концентрироваться в большом количестве перед самым носом врага, выпустили с утра в сторону наступающих отрядов несколько сот тысяч метательных снарядов. Сейчас, когда флатоны приостановили свои атаки, а Алеклия приказал вспомогательным партикулам отступить в тыл и на фланги, дым, затянувший поле боя, немного рассеялся, и перед теми, кто находился близко, предстала невероятная картина: бескрайняя степь, сплошь усыпанная меж горящих валил, перевернутых повозок и трупов лошадей телами флатонов и их союзников. Алеклия не мог и поверить в такой успех и предположил, что лекари уже вывезли с поля боя всех раненых и убитых авидронских цинитов, поэтому их и не видно. Это было действительно так — лекари располагали пятью тысячами повозок, что позволяло быстро доставлять раненых в лагерь (а на этот раз им было велено вывозить и убитых), однако правителю с уверенностью сообщили, что Бузилл Арагоста понес потери по меньшей мере в пять раз большие, чем авидроны. Правда, из каждых пяти его убитых четверо были воинами союзников и лишь один — флатоном.

Сражение продолжилось. Божественный с высоты передвижной башни, на вершине которой, по обыкновению, находился, увидел плотные ряды пеших воинов врага, которых, будто скотину, гнали в бой конные копьеносцы в шарперах на головах. Были еще не использованы боевые собаки, и Алеклия приказал их направить в бой. Двадцать пять тысяч рослых псов огромных размеров в собачьих доспехах по сигналу спустили на надвигающийся строй. Тут же союзников Фатахиллы, ошеломленных невиданным и ужасающим зрелищем, охватила паника, образовалась свалка, и всё закончилось стремительным бегством, которое не смогли остановить даже жестокие хладнокровные копьеносцы. Собаки долго преследовали бегущую толпу, мгновенно разрывая на куски отставших. Отозвать назад разъяренных псов удалось с большим трудом…

Первую линию авидронов, состоящую из наемников, атаковали воющие волками пешие флатоны — не менее ста двадцати тысяч человек. Бой был долгим и кровопролитным. Упорство наемников, нанятых Алеклией, заслуживало всяческого восхищения. Они сражались до последнего и сдержали сильнейший натиск. Когда белолицые, более не в силах сражаться, отступили, от наемников оставалось не больше половины. Алеклия отправил выживших воинов в лагерь и велел от своего имени поблагодарить каждого.

На вторую линию авидронской защиты обрушились конные флатоны. Божественный уже перебросил тяжелые метательные механизмы за спину Ополчения и еще укрепил его тридцатью куполами, которые расположились внутри строя по фронту, на равном расстоянии друг от друга. Вперед вновь вышли лучники, осыпали противника градом стрел и быстро отступили сквозь специально образованные проходы.

Ополчение держалось до самого вечера и отразило два отчаянных штурма.

Бузилл Арагоста был в ярости: солнце уже клонилось к закату, а ему так и не удалось разбить войско авидронского правителя. Наконец он повелел всем отойти, рассчитывая с первыми лучами рассвета продолжить сражение.

Алеклия отвел Ополчение в лагерь. Оно ужасно пострадало; в некоторых именных сотнях недосчитались более половины воинов, а некоторые отряды и вовсе перестали существовать. Впрочем, сожалея о потерях, Божественный тем не менее испытывал необыкновенный подъем. Ему удалось продержаться целый день, он нанес противнику громадный урон, при этом сам потерял только половину наемников и Ополчения, а основные силы еще и из лагеря не выходили. Это была почти победа.

Утром сражение возобновилось. За время вынужденной передышки отрезвленный очевидной неудачей Бузилл Арагоста, видя, как много воинов потеряли армии союзников и принцев, в какой-то степени переосмыслил свое представление о противнике. Он едва ли не впервые в жизни озаботился сохранением своих отрядов. Всю ночь в глубокой задумчивости расхаживая взад-вперед по шатру, Первый Принц несколько раз ловил себя на мысли о том, что думает об авидронской армии уже с уважением и даже… даже со страхом. В результате он перестроил свои боевые линии с тем расчетом, чтобы сначала использовать союзников и, лишь потеряв их, вводить в бой соплеменников. Лучшую же свою армию — драгоценную стотысячную тяжеловооруженную конницу, выпестованную в свое время лично Фатахиллой, наездников которой называли Хамидами — воинами огня, Бузилл Арагоста поставил в последнюю линию. Если с авидронами никто не сумеет справиться, то он бросит в бой Хамидов, и они наверняка опрокинут коротковолосых, которые к тому времени будут уже на последнем издыхании. Таким образом, с наступлением утра он направил на поле битвы последний союзнический резерв — пешеконных маллов во главе с Ахлероем.

При первых лучах рассвета Алеклия образовал новые боевые порядки. В первую линию он поставил сто десять тысяч средневооруженных пеших воинов, а во вторую свел все имеющиеся в наличии пешие монолиты, примерно восемьдесят тысяч, с «Черными драконами» по центру. Вперед опять выслал вспомогательные отряды. Все конные воины, не считая шести средневооруженных партикул, которые расположились в засаде далеко за левым флангом на случай глубокого бокового охвата авидронов конницей противника, по-прежнему продолжали находиться в лагере. Лошади были распряжены и оставались в стойлах. Ни один человек не знал, почему Божественный так рискует и что он задумал.

Только авидроны заняли свои места, как увидели бывших «друзей и добрых союзников» и встретили их бурным метательным огнем. Действовать в горах небольшими отрядами маллам было, конечно, сподручнее, чем в степи многотысячным строем. Хотя они и вынудили легковооруженных авидронов отступить за основные линии, но сами понесли пугающие потери, и Ахлерой, не дожидаясь сигнала Бузилл Арагосты, приказал отходить. Первый Принц лично подъехал к Ахлерою и грубо его отчитал. Вершинный вождь Маллии в ответ непростительно вспылил, обвинив именитого флатона в том, что он использует союзников как смертников. Тогда Бузилл Арагоста приказал Ахлерою вновь атаковать авидронов и добавил, что если тот не подчинится, то Малльские горы завтра же будут поделены между принцами и вождями воинов Темного океана. Ахлерой, с трудом сдержав гнев, вновь отправился в бой и в ужасном рукопашном столкновении с плотным авидронским строем был наголову разбит…

К полудню очередь дошла до авидронского монолита. Бузилл Арагоста уже знал, что тяжелую пешую фалангу авидронов лучше атаковать сходной фалангой, но за неимением таковой отправил вперед остатки пеших отрядов. Они мгновенно были разгромлены и в беспорядке отступили. Первый Принц в бешенстве бросил на коротковолосых стотысячную конницу, которая на полном ходу врезалась в монолиты авидронов и почти сразу же потеряла не меньше трети всадников. Тут авидроны впервые за все два дня сражения двинулись в наступление, и конница флатонов тут же обратилась в бегство. Отъехав на тысячу шагов, воины Фатахиллы повернули и стали вновь выравниваться для атаки. Авидронские монолиты тем временем остановились, неожиданно образовали в своих порядках широкие промежутки, и в тот же момент вперед стали выезжать их конные партикулы. Вскоре они выстроились в одну линию. Белая либера, «Каменщики» из Вишневых плащей, «Небесные воины», «Всадники Инфекта», несколько конных монолитов и средневооруженных либер — лучшие из лучших, весь цвет авидронской армии, все самые гордые знамена Авидронии. Всего девяносто тысяч цинитов, преисполненных желанием как можно скорее вступить в бой. Среди них находились и «Безумные воины», занявшие место на левом фланге, с самого края.

Забили сотни калатуш, заиграли лючины, и авидронская конница пошла в атаку. Вскоре она ударила в строй флатонов. Началась яростная рубка. Белолицые продержались недолго и опять обратились в бегство. Однако авидроны не стали их преследовать, а перестроились, выровняли ряды, пропустили вперед конных лучников и лишь затем медленно двинулись вперед под громкое «Слава Авидронии!».

Проехав две итэмы, воины Инфекта увидели впереди тяжеловооруженную конницу флатонов — Хамидов и стали разгонять лошадей. Хамиды двинулись противнику навстречу, и вскоре две примерно равных по численности конных армады сошлись с ужасающим грохотом.

Прошло совсем немного времени, и превосходство большей части отрядов Божественного стало очевидным. Вооруженные несоизмеримо лучше, на высоких сильных боевых лошадях, закованных в прочные доспехи, могучие и опытные авидронские всадники крушили несомненно храбрых Хамидов с удивительной легкостью. По центру, там, где наступала Белая либера, «Каменщики» и «Небесные воины» — со слов Лигура, лучший конный монолит континента, — флатоны были окончательно смяты и держались только благодаря своей завидной стойкости. Да и на флангах Хамидов теснили всё больше и больше. «Безумные воины», несмотря на свою малочисленность, вклинились в строй противника настолько глубоко, что могли в любое время его прорвать, и это грозило белолицым частичным окружением.

Авидроны еще не знали, что Бузилл Арагоста, убедившись, что даже Хамиды не спасут его от поражения, велел всем отступать. Бросив лагерь, раненых, трофеи, добытые в долгом походе, он первый в окружении самых преданных вождей и воинов поспешил покинуть поле боя. Когда сопротивление Хамидов окончательно сломили и они стали беспорядочно отходить, Первый Принц находился уже довольно далеко…

Алеклия до последнего не верил, что сможет разбить миллионную армию великих флатонов, но, когда в изумлении осознал, что это все-таки случилось, его счастью не было предела. Бузилл Арагоста потерпел сокрушительное поражение, а он — Инфект Авидронии — одержал, наверное, самую значительную победу в истории своей страны. Он еще никогда в жизни не выказывал такого бурного ликования, не испытывал такого пьянящего воодушевления.

Впрочем, полной победы, как и недавно в битве под Масилумусом, добиться не удалось. Бузилл Арагоста с большей частью сил ускользнул. А как хотелось, чтобы знаменитый флатон попался!

Не сделав даже короткой передышки, Алеклия бросился преследовать отступающего врага. Ему быстро стал ясен масштаб катастрофы, постигшей флатонов. Всю равнину до Малльских гор, на десятки и десятки итэм вокруг, усеяли гигантские крытые повозки, принадлежавшие воинам Темного океана. Каждая такая повозка была доверху нагружена всевозможным имуществом, утварью, а также военной добычей и сопровождалась женщинами, ватагами детей, многочисленными слугами-рабами. Следом погонщики вели караваны верблюдов-дромадеров, навьюченных грузной поклажей, и гнали несметные табуны лошадей, стада коров и яков, отары овец. Часто можно было встретить огромные толпы рабов разных народностей со свежими клеймами на лбах. Повозок, скота, людей было столько, что всё это напоминало не военный поход, а великое переселение народов. Впрочем, Фатахилла всегда так и говорил: «И да свершится великое переселение народов!» То, что флатоны могут быть побеждены, ранее никому и в голову не приходило. Всякая семья, род или племя, памятуя о речах Фатахиллы и Первого Принца, которые обещали своим подданным славу великих завоевателей и богатство самых древних процветающих цивилизаций, наперегонки торопились поспеть к дележу обещанной добычи — Авидронии. Ходили слухи, что в этой удивительной стране люди живут в домах, поднимающихся до небес, в реках золота больше, чем гальки, а виноград величиною с яблоко. Но самое интересное — в подвалах дворца, где обитает правитель Авидронии, хранится столько золотых слитков и драгоценных камней, что каждому флатону достанется по тридцать горстей этого добра. Поэтому в день сражения гигантский обоз, в ожидании скорого разгрома противника, уже подпирал собственный военный строй, создав невообразимый беспорядок и мешая своим знаменитым боевым линиям сражаться. Но вдруг случилось немыслимое, и в один миг рухнули все надежды, которыми были так щедро вскормлены целые поколения воинственного кочевого народа. Теперь этот обоз, брошенный предводителями на произвол судьбы, был охвачен паникой и застопорился в безумной сумятице…

Бузилл Арагоста со своим еще довольно крупным войском пробивался сквозь собственные тылы, тянувшиеся до самого Карле Ролси. Он делал это, не щадя никого и совершенно не задумываясь о спасении соплеменников. Над головой парили воздушные шары, сбрасывая вниз метательные снаряды, за спиной всего в нескольких итэмах постоянно шел бой: авидроны гнались по пятам, каждый раз легко опрокидывая выставляемые заслоны. Наконец спустя два дня Бузилл Арагоста добрался до Малльских гор, оставил в узкой долине, которую коннице противника не обойти, тридцать тысяч опытных всадников и устроил множество засад, а сам поспешил в Карле Ролси. Там он рассчитывал закрепиться, собрать выживших предводителей и привлечь в свои отряды все возможные резервы. А еще надеялся на сына, который должен был легко расправиться с Лигуром…

В Карле Ролси Бузилл Арагоста пробыл всего пять дней. Воины Инфекта не заставили себя ждать, и в предместье бывшего авидронского поселения произошло еще одно крупное сражение. Сначала следопыты Первого Принца сообщили о возможностях неприятеля, крайне их преувеличив, а потом маллы во главе с Ахлероем отказались сражаться и скрылись в горах. Не желая более рисковать, полководец, на удивление многим, оставил позиции и покинул Карле Ролси. Через несколько дней он был уже в Панабеоне, а чуть позже, посадив в крепости крупный гарнизон, скрылся с остатками армий в Междуречье…

Алеклия вместе с конными партикулами и либерами рвался и рвался вперед, ни на мгновение не останавливая преследование. По сути, он гнался с мощным и быстрым, но малочисленным авангардом — примерно в шестьдесят тысяч человек — за конницей, насчитывающей сотни тысяч всадников. Охваченные смятением, флатоны, впрочем, не ведали о своих преимуществах. Утратив боевой дух, потеряв веру, они спасались постыдным бегством. Часть принцев и вождей, вызволяя из беды свои отряды, вдруг вышли из подчинения Бузилл Арагосты. Они стали действовать самостоятельно, зачастую принимая странные, губительные решения. Многие в том хаосе, который царил повсюду, сбились с пути и вместо того, чтобы двигаться к Малльским горам, удалялись от них. Нашлись и те, кто не стал отступать вместе со всеми, желая спасти свои семьи и имущество, и всё это усиливало всеобщую неразбериху.

За три дня Алеклия только один раз прилег отдохнуть. Всё остальное время шел ни на мгновение не прекращающийся бой. Авидроны не трогали обоз, считая его уже своей добычей, и не гонялись за отдельными отрядами флатонов, которые разбежались по равнине; они преследовали главные силы, рассчитывая не допустить Бузилл Арагосту в Малльские горы — запереть его на равнине.

Достигнув гор, Божественный сделал короткую передышку. Первого Принца он не смог окончательно сокрушить, зато перекрыл отставшим на равнине флатонам и всему обозу единственный путь к отступлению. Здесь, день спустя, Алеклию догнало чрезвычайное послание от Лигура. Находясь в полутысяче итэм от Инфекта, Лигур отправил почтового голубя в Грономфу, оттуда, тоже при помощи птицы, оно попало в Вогг, а далее посыльные за несколько дней доставили его в лагерь Алеклии…

Когда Божественный разворачивал свиток, руки его дрожали. Однако через мгновение его лицо осветилось. Лигур победил Кумистра — с самого начала обрушил на него мощь своих лучших партикул и быстро опрокинул казавшийся непобедимым пятилинейный строй противника. Теперь Лигур, действуя в точности, как и Алеклия, преследовал Кумистра, стремясь нанести ему максимальный ущерб…

На следующий день Алеклия атаковал арьергард флатонов. Сражение было тяжелым, и долгое время не удавалось опрокинуть неприятеля. В конце концов Божественный послал в обход, горными тропами спешившихся «Безумных воинов», и вечером они вышли флатонам в тыл. Через некоторое время Алеклия был подле Карле Ролси, где в ходе очередной схватки заставил флатонов бросить поселение и двигаться к Панабеону. Вскоре Алеклия достиг стен авидронской крепости. Он уже знал, что Бузилл Арагоста ушел в Междуречье, оставив в Панабеоне примерно тридцатитысячный гарнизон.

Глубокой ночью, воспользовавшись тайным подземным ходом, о котором знали только несколько человек, воины Белой либеры и Вишневые плащи ворвались в обе части крепости. После короткого рукопашного боя половину засевших здесь флатонов перебили, половину взяли в плен…

Многодневное преследование закончилось. Алеклия не решился двигаться дальше — его сопровождало слишком мало людей, и все они валились с ног от усталости. Бузилл Арагоста, затерявшийся в бескрайних просторах Междуречья, сохранил еще значительные силы, и далее гнаться за ним не имело смысла. Инфект разбил лагерь и принялся собирать воедино свою раздробленную армию. Спустя триаду ему сообщили, что в сражении под Воггом потери авидронов составили двести тысяч убитыми и тяжело раненными, из них семьдесят тысяч — ополченцы, сорок тысяч — наемники и девяносто — циниты из партикул. А флатоны оставили на поле боя почти четыреста пятьдесят тысяч воинов. Кроме того, в последующие дни пленили и убили еще сто пятьдесят тысяч белолицых. Что же касается обоза, то в руки авидронов попало почти семьсот тысяч «переселенцев» и неисчислимое количество всякого добра. И это только то, что захватили в самые первые дни после сражения…

Глава 64. В поисках смерти

До главного сражения ДозирЭ рассчитывал еще раз повидаться с друзьями, поскольку знал, что и ополченцы, и «Черные драконы» находятся в одном с ним лагере. Но сделать это ему так и не удалось. Алеклия ввел невиданно строгие порядки, и воинам запретили без нужды покидать расположение своей партикулы. К тому же огромный авидронский лагерь разбили на семь частей, способных самостоятельно держать оборону, и попасть из одной в другую можно было только по особому разрешению. Впрочем, после небольшой передышки начались военные действия, и обо всем другом пришлось на время забыть.

«Безумным воинам» поручались самые рискованные маневры, самые дерзкие вылазки, и отборное воинство всегда блестяще справлялось с любыми поставленными перед ним задачами. ДозирЭ, уже знакомый с флатонами, быстро растолковал своим новым товарищам, таким же, как и он, отчаянным рубакам, что белолицых бояться нечего, что их головы слетают с плеч так же, как головы, к примеру, иргамов. И это очень быстро подтвердилось. Беспримерная храбрость «Безумных», их презрение к опасности и их славные победы воодушевляли и всё авидронское войско…

В недавних сражениях партикула потеряла более половины воинов и многих аймов и цинитаев. ДозирЭ, отмеченный многими не только как один из самых выдающихся бойцов за всю историю отряда, но и как весьма способный тактик, всегда принимающий неожиданные блестящие решения, хотя и продолжал носить хвостики десятника, получил в подчинение целую сотню всадников.

Алеклия ушел к Панабеону, а «Безумных воинов» оставил в Карле Ролси, наказав им всячески противодействовать маллам. Прощаясь с цинитами партикулы, он заявил, что не хотел бы, как Ворадж, получить от горцев нож в спину, что он давно уже поклялся отомстить им за все их «гнуснейшие подлости». Так что теперь он вообще не желает ничего слышать о таком народе, как маллы, а Малльские горы и все прилегающие земли прямо до Великой Подковы ныне считает частью Авидронии.

Две триады спустя всех «Безумных» наградили за битву под Воггом белыми платками и золотыми фалерами достоинством в десять инфектов, отлитыми в Грономфе сразу после победы. ДозирЭ был пожалован особо и, помимо уже восьмой фалеры, получил сразу четыре белых платка.

Маллы пока не показывались, видимо, скрываясь высоко в горах. Путь на Дати Ассавар был свободен, и по нему день и ночь двигались партикулы и обозы. Кругом возводились дорожные лагеря, восстанавливались разрушенные почтовые посты. «Безумные воины» совершили несколько коротких походов в горы, но малльские селения, располагавшиеся неподалеку, оказались брошенными.

В Карле Ролси пришли зодчие и мастеровые, которым было велено возводить на месте разрушенного поселения целый город-крепость. Потом прибыли крупный гарнизон и оставшиеся в живых после битвы с флатонами наемники. Вслед за ними явился в сопровождении либеры Горных стрелков сам Полководец Инфекта Дэс, один из героев битвы под Воггом. Чуть позже ко всем имеющимся силам добавились еще шесть средневооруженных пеших партикул и двадцать тысяч наемников-дикарей. Семидесятилетнего Дэса, еще достаточно крепкого и подвижного военачальника, назначили военным наместником в Малльские горы и поручили уничтожить остатки армии Ахлероя. Он сразу обнародовал указ Инфекта, в котором говорилось о том, что жителей всех малльских селений, вставших на сторону Фатахиллы, включая женщин, стариков и детей, должно либо уничтожить, либо обратить в рабство. Те же, кто стоял в стороне и не поднимал оружие на авидронов, будут просто переселены. Теперь вся эта земля является частью Авидронии, и на ней не останется ни одного малла…

Алеклия, несмотря на то, что должен был заботиться о мощи собственной армии, ибо флатоны оставались еще сильны, всё время наращивал в Малльских горах военное присутствие, видимо, действительно решив раз и навсегда покончить с маллами. В скором времени армия Дэса уже насчитывала почти девяносто тысяч воинов, и Полководец Инфекта приступил к активным наступательным действиям. Отправившись в поход, он разгромил на горных тропах несколько отрядов местных жителей, вставших на его пути, и сжег дотла четыре десятка селений, пленив почти тридцать тысяч дикарей. Однако позже маллы, используя весьма хитроумную тактику, оказали яростное сопротивление, и он потерпел целую череду унизительных поражений. Маллы стали хитрее и более не искали прямых столкновений с крупными силами авидронов, но начали действовать малым числом, внезапно, нападая на небольшие отряды или плохо укрепленные ночные стоянки. Вновь стало неспокойно на многих участках авидронской дороги. Вскоре военачальник получил предупреждение от Инфекта, что будет жестоко наказан, если в ближайшее время не расправится с маллами. Дэс ответил, что в его распоряжении находятся в основном наемники, которые значительно слабее маллов и не знают твердой авидронской дисциплины. Он попросил у правителя еще партикул, но вместо них получил всего лишь пятнадцать тысяч гарнизонных воинов. Разозлившийся Полководец Инфекта разделил войско на три части и каждую отправил в свою сторону. Вскоре было уничтожено почти пятьдесят малльских селений, а их жители обращены в рабство, однако по дороге домой одна из армий, состоящая из наемников, была зажата маллами в ущелье и полностью разбита, другая вернулась в Карле Ролси с победой, но понесла большие потери: во время длительных высокогорных переходов многие погибли…

Военные успехи ДозирЭ были столь впечатляющими, что вскоре он получил право самостоятельно решать, какие вылазки ему совершать. Когда перед очередным походом он попросил пополнения взамен погибших, ему разрешили выбрать из «Безумных воинов» любых цинитов. Молодому человеку не хватало тридцати всадников, и он указал на лучших из лучших.

Однажды, выступив в поход, ДозирЭ уже к вечеру следующего дня выследил небольшой отряд маллов и, внезапно атаковав, наголову разбил его. Двоим дикарям удалось бежать, предводителя схватили, остальные двенадцать горцев были убиты и теперь лежали рядком на земле. Из авидронов никто не пострадал.

ДозирЭ мельком осмотрел трупы и приблизился к пленному. Им оказался тот самый юный вождь с лицом, изуродованным шрамами, которого молодой человек видел на синдане в Бахет-меги и еще назвал «нетерпеливым волчонком».

— Где Ахлерой? — спросил по-малльски ДозирЭ, приставив к горлу юноши острое лезвие кинжала.

— Я тебе ничего не скажу! — гордо и презрительно огрызнулся «волчонок», но вдруг, глянув на авидрона, признал его: — Ты?!

— Да, это я! — усмехнулся ДозирЭ, отправляя кинжал в ножны…

Ночью у костра ДозирЭ протянул юному малльскому вождю кусок вяленой козлятины, но тот лишь оскорбленно полыхнул глазами и отвернулся. Грономф равнодушно пожал плечами и передал мясо одному из своих товарищей.

— Помнишь, что я говорил тогда на синдане, перед всеми вашими вождями? — почти благодушно спросил ДозирЭ.

— Помню, — глухо отвечал юный вождь.

— Помнишь, как я говорил, что все вы стали частью жестокой игры и что вас заставят собственной кровью расплатиться за каждую золотую монету, которую вы возьмете?

Малл нахмурился, но смолчал.

— Так вот, это произошло. Вас всех купили, швырнув несколько мелких монет и пообещав свободу, которую вы и так имели, а потом вас бросили в самое пекло кровавой бойни. И вот пришел наш правитель, которому надоело терпеть бесконечное предательство, и мимоходом, как я и предсказывал, вас уничтожил. Теперь твоего народа не существует. Все вы нынче — печальные обитатели вашей подземной долины Мертвых. Потому что теперь и эти горы, и эти хребты — вотчина смерти. А ведь я предупреждал!

Юноша слушал и смотрел в огонь, на его скулах ходили желваки. В его черных, как ночь, зрачках отражались танцующие языки пламени. Вдруг он выхватил из костра пылающий ствол эйкуманги и попытался ткнуть ДозирЭ в лицо. Тот легко уклонился от удара, перехватил руку горца, вывернул ее так, что затрещали сухожилия, и играючи швырнул малла на землю. Потом он поднял головешку, кинул ее обратно в костер и безмятежно уселся на прежнее место.

— Вы сожгли все наши селенья, надругались над женщинами, поработили народ! — зарычал юный вождь, поднимаясь с земли.

— Да, но это было потом, нетерпеливый волчонок! А сначала маллы много лет грабили и убивали авидронов. Похищали их, держали в кунжудах, словно собак, заставляли пить из луж и лаять. И ты тоже, наверное, это делал. Затем Ахлерой атаковал Великую Подкову, поступил в услужение флатонам и вместе с ними отправился завоевывать нашу страну. Чтобы сжечь наши селенья!

Юноша злобно завыл, не в силах ничего противопоставить этим доводам; но было видно, что его переполняют обида и неистовая жажда мщения.

«Дикарь, наивное дитя своего народа, — размышлял после ДозирЭ даже с некоторым чувством жалости, — он слепо презирает любой другой народ, любую другую культуру, тем более авидронскую — развращенную, с его точки зрения, — и верит только в огнедышащего Якира, Ахлероя и подземную долину Мертвых»…

Несколько переходов спустя сотня ДозирЭ попала в засаду, однако метательный, а затем и рукопашный бой закончился победой авидронов. ДозирЭ первый бросился на Крылатом вперед, увлекая за собой свое войско. Были убиты шестьдесят маллов, а остальные разбились на мелкие группы и ушли малоприметными тропами. Четыре дня ДозирЭ шел по следам одного из отрядов и вскоре подобрался к небольшому, но хорошо укрепленному селению, которое так ловко спряталось среди вздыбленных скал, что можно было проехать совсем рядом и ничего не заметить. Глубокой ночью «Безумные воины» атаковали селенье и перебили не меньше восьмидесяти вооруженных врагов. Также удалось освободить из плена три десятка авидронов, доведенных побоями, издевательствами и тяжелым трудом до полуживотного состояния, и несколько сот жителей захватить в плен…

Алеклия наконец отправился в Междуречье. После Битвы под Воггом и прочих сражений у него осталось только двести сорок тысяч цинитов. Пострадавшее более всех Ополчение он распустил, щедро вознаградив каждого за проявленное мужество, а всех оставшихся наемников и некоторые партикулы отдал Дэсу. Однако главные силы были целы, в партикулы вернулось большое количество цинитов, которые получили ранения под Воггом, а из Авидронии прислали множество механизмов и небольшое, но столь необходимое сейчас пополнение — двадцать тысяч новобранцев, жаждущих как можно скорее испытать себя в бою. Таким образом, Алеклия отправился в поход, имея двести шестьдесят тысяч воинов, состоящих в четырех эрголах. Матри-пилог, валил, куполов, колесниц и метательных механизмов насчитывалось столько же, сколько и до Битвы под Воггом.

Бузилл Арагоста объявился в землях коловатов. По сведениям лазутчиков, с ним было не меньше четырехсот тысяч конных флатонов. Одно время все считали, что он должен соединиться с Кумистром, у которого осталось примерно триста тысяч человек. Тот вот уже какой день спасался бегством от настигающего его Лигура, пытаясь уйти от преследования по берегу Голубой реки. Однако, когда Первый Принц узнал, что Алеклия движется не в глубь Междуречья, а спешит, не сходя с авидронской дороги, к Дати Ассавар, видимо желая запереть всех флатонов в Междуречье, он направился наперерез авидронскому правителю. Вскоре Бузилл Арагоста приблизился к армии Алеклии на расстояние прямой видимости и приготовился к сражению.

Божественный ожидал подобного исхода событий и собирался вновь сразиться с Первым Принцем. Он занял удобную оборонительную позицию на холмистой местности, возвел земляные укрепления, препятствующие передвижению конницы, установил на холмах метательные механизмы и расставил партикулы полукругом, что очень удивило воинов Темного океана. Такое они видели впервые. Три дня Бузилл Арагоста стоял против боевых порядков авидронов, никак не решаясь напасть. Накануне четвертого дня, ночью, он приказал принцам уводить свои отряды — флатоны исчезли так же внезапно, как и появились. Возможно, Бузилл Арагоста хотел, чтобы Алеклия сошел с авидронской дороги и последовал за ним на просторы Междуречья, где в полной мере могло бы сказаться преимущество его многочисленной маневренной конницы. Но Божественный не поддался на эту хитрость, а продолжил движение к Дати Ассавар.

Бузилл Арагоста быстро пересек Междуречье, добрался до реки Голубой и встретился с Кумистром. Отец и сын, уединившись в шатре, долго совещались. Кумистр настаивал на том, что надо вновь повернуть к Авидронии, которая осталась незащищенной, Первый Принц доказывал, что авидроны только этого и ждут, чтобы окончательно отрезать все пути к отступлению. В итоге они решили для начала совместными усилиями разбить Лигура и двинулись на него, располагая семисоттысячной объединенной армией. Лигур не принял вызова. При помощи кораблей он быстро переправил партикулы на другой берег Голубой реки и продолжил поход в сторону Темного океана. Поразмыслив, Бузилл Арагоста решил, что авидроны готовят западню, и спешно повел принцев и вождей к проливу Артанела…

В Малльских горах Дэс нанес маллам множество жесточайших поражений, уничтожив более половины всех поселений и предав смерти или пленив сотни тысяч дикарей. Равнинные маллы были сметены со своих исконных земель, словно ураганом, но горцы, поклявшиеся жестоко отомстить грономфскому военачальнику и всей Авидронии, быстро приспособились к новым условиям войны. Высоко в горах, на узких заснеженных тропах, они по-прежнему чувствовали себя неуязвимыми и оказывали авидронским партикулам упорное противодействие. Кроме того, те малльские вожди, которые ранее не признавали власть Ахлероя, обвиняя его даже в убийстве собственного отца — великого Аквилоя, ныне, видя, что под угрозой оказалось само существование их народа, поспешно объединились вокруг одного человека. Прямолинейный стареющий Дэс невольно добился того, чего за многие века не удавалось совершить поколениям малльских вождей: он сплотил всех горцев в борьбе против самого себя и Грономфы.

Измотанные отряды Дэса повсюду встречали отчаянное сопротивление, их походы становились всё короче и короче, они старались не удаляться слишком далеко от хорошо укрепленного Карле Ролси, где их всегда ожидали теплый кров и много еды. О том, чтобы добраться до ущелий в самой глубине гор, туда, где, видимо, и скрывались основные силы маллов, пока не было и речи.

Ни один авидрон не ощущал себя в Малльских горах в безопасности, в любой момент ожидая нападения. Как-то незаметно от обороны неуловимые горцы перешли к нападению. Всегда избегая столкновений с крупными авидронскими соединениями, они при этом каждый день совершали наглые набеги, в ходе которых гибли сотни людей — воины, наемники, мастеровые, авидронские переселенцы. Если б не быстро освоившиеся в Малльских горах «Безумные воины», среди которых особой живучестью и удивительным везеньем отличалась неутомимая сотня ДозирЭ, авидроны сейчас даже не смогли бы удерживать Путь на Дати Ассавар, по которому осуществлялось важнейшее сообщение Авидронии с армией Алеклии.

Растерянный Дэс понял, что несколькими ударами маллов не разбить. Опираясь на множество мелких поселений, расположенных высоко в горах, ожесточенные местные жители, действуя десятками небольших юрких отрядов, постепенно стали одерживать верх в упорном противостоянии с авидронами. Поэтому, поразмыслив, военачальник отказался от тактики быстрых побед и решил сражаться с маллами их же оружием. Он провозгласил «наступление от обороны». Это означало медленное проникновение в горы и повсеместный захват земель. Такую тактику, которая далеко не всем пришлась по нраву, и в партикулах, и в самой Авидронии прозвали «черепашьей войной». Выслав Алеклии подробный план кампании, военачальник получил одобрение и незамедлительно приступил к осуществлению задуманного. Для этого в одном переходе от Карле Ролси в разных сторонах он поставил четыре хорошо укрепленных лагеря. В каждом лагере он разместил тысячный гарнизон при пятидесяти метательных механизмах и двух воздушных шарах, а также построил теплые казармы, стойла, лечебницы, купальни, склады, даже кратемарьи. В лагеря доставили огромное количество съестных припасов и всего необходимого. Начальникам лагерей поручили следить за землями в пяти-десяти итэмах вокруг. Далее в одном переходе от этих лагерей выбрали удобные с точки зрения обороны места еще для двенадцати подобных укреплений. Таким образом, Дэсу удалось добраться до самых труднодоступных участков гор, перекрыть большинство жизненно важных троп и перевалов, овладеть долинами и ущельями. Маллам был нанесен блестящий упреждающий удар. Теперь они и не помышляли о том, чтобы спускаться на равнину, перестали появляться вблизи Пути на Дати Ассавар, оставили в покое Карле Ролси, до которого сейчас не могли добраться, и Великую Подкову. Почувствовав перелом, Дэс решил в ближайшее время основать еще пятьдесят военных лагерей и покрыть всю вверенную ему территорию — от Голубой реки до реки Пилонес и от бывших авидронских границ до Великой Подковы — сетью неприступных укреплений.

Горцы изо всех сил препятствовали строительству «горных» лагерей, а когда они были возведены, часто их атаковали. Впрочем, все их осады и штурмы к успеху не приводили: любой тысячный гарнизон уверенно держал оборону. Как-то раз один из лагерей окружил сам Ахлерой с отрядом в десять тысяч человек, но ничего поделать не смог и вскоре ушел, потеряв убитыми не меньше трети своих воинов.

Гарнизоны лагерей были слабы и преимущественно занимались охраной самого укрепления, лишь изредка отваживаясь на небольшие вылазки. Зато между лагерями постоянно курсировали специальные небольшие отряды «уничтожителей». На равнине и в предгорье действовали в основном Горные стрелки, а выше, на заледенелых перевалах, не было равных «Безумным воинам».

Постоянные победы ДозирЭ принесли ему славу лихого и отчаянного рубаки. Теперь в гарнизонах и партикулах его имя произносили с восхищением и беззлобной завистью. В Карле Ролси, в Панабеоне, в строительных и военных лагерях только и говорили о том, как сотня ДозирЭ в очередной раз живой и невредимой вышла из ужасающей передряги. Реальные события обрастали домыслами, превращая молодого человека прямо-таки в бога войны. «ДозирЭ разбил тысячный отряд маллов… ДозирЭ обратил в бегство десять тысяч дикарей… И когда он остался один и они его окружили со всех сторон густыми толпами, ДозирЭ вдруг взлетел на своем Крылатом на вершину самой высокой скалы…» Вскоре его сотню стали называть Магической аймой, ибо казалось, что только при помощи волшебства можно совершать такие невероятные подвиги…

Воинам из отряда ДозирЭ, конечно, льстило то восхищение, которое они читали в глазах цинитов из других отрядов. Их везде встречали восторженным ликованием, обильным угощением, а уж белые платки доставались им чаще, чем всем остальным воинам армии Дэса. Они знали, что всему виною их сотник, до сих пор почему-то носящий хвостики десятника, и с готовностью ему подчинялись, почти боготворили. Считая его отважным бойцом, самым мужественным из всей партикулы «Безумные воины», они не могли не замечать, с каким безрассудством он бросается в бой, будто ищет смерти. И это их настораживало и даже пугало…

За отрядом ДозирЭ числилось столько подвигов, что казалось, Магическая айма заменяет собой не только всю партикулу «Безумные воины», но и всё войско Полководца Инфекта Дэса. ДозирЭ почти не отдыхал: сегодня он со своей сотней отправлялся к Пилонесу, а завтра уже поил Крылатого в Голубой реке. Презирая опасности и не страшась трудностей, он выбирал лишь те пути, где еще не ходили партикулы Дэса. Невероятная подвижность и выносливость отряда, способность стойко переносить холод и голод, быстро и без потерь преодолевать непроходимые заснеженные хребты удивляли даже самих дикарей, всю жизнь проживших в этих местах.

По сведениям, добытым у пленных, маллы давно знали о существовании Магической аймы и постоянно пытались ее уничтожить, ибо наносимый ею ущерб был очень велик. Чувствуя себя в Малльских горах еще хозяевами, имея везде глаза и уши, даже в авидронских лагерях, горцы неоднократно выслеживали сотню ДозирЭ и расставляли засады или высылали наперехват крепкие отряды, рассчитывая одним ударом покончить с ней. Но ни один из этих отрядов так и не вернулся… Вскоре само упоминание о Магической айме вызывало у бесстрашных маллов священный трепет, будто речь шла о не о горстке людей из плоти и крови, а о целом войске злых духов, которых вовсе невозможно победить…

Совершая поход за походом, ДозирЭ за три месяца бесконечных сражений уничтожил девять крупных малльских отрядов (мелкие даже не считали), сровнял с землей восемь селений, освободил из кунжудов сотни людей, привел Дэсу не меньше тысячи пленных. За это время в его сотне дважды полностью сменились воины, однако сам он, словно находясь под защитой местного божка Якира, не получил ни одной царапины. Единственное, что ДозирЭ пока не удалось, — это подобраться к Бахет-меги, где он рассчитывал повстречать Ахлероя…

Однажды после тяжелого двухдневного боя потрепанный отряд ДозирЭ явился в один из дальних авидронских лагерей, расположенных в высокогорье. Здесь находился сам Полководец Инфекта Дэс, который, узнав о том, что в лагерь прибыла Магическая айма, немедленно потребовал к себе ДозирЭ, с которым до сих пор не был знаком. Вскоре перед ним предстал обросший многодневной щетиной высокий широкоплечий мужчина. Он был в облегающей лисьей парраде, шерстяных штанах чуть ниже колен, в сапогах на меху, в легких пластинчато-кольчужных доспехах, с огромным мечом на перевязи и лишь отдаленно напоминал авидронского воина. Несмотря на суровый и мужественный вид этого человека, Дэс не мог не заметить, что вошедший чрезвычайно молод для предводителя знаменитого отряда.

— Ты и есть тот самый ДозирЭ? — полюбопытствовал Дэс.

— Именно так, — привычно отвечал грономф, не совсем уразумев, что военачальник имел в виду: прошлые ли его «заслуги» или сегодняшние подвиги.

Дэс еще раз внимательно оглядел воина, будто никак не мог поверить, что перед ним именно тот храбрец, о котором ходят легенды в его армии. Наконец он кивнул головой и жестом пригласил ДозирЭ за стол, где расторопные слуги уже подготовили щедрую трапезу. Молодой человек не ел со вчерашнего дня, поэтому не преминул воспользоваться гостеприимством военачальника. Полководец Инфекта с теплой улыбкой наблюдал за воином, удивляясь его завидному аппетиту, а сам время от времени равнодушно ковырял лоснящегося жиром печеного голубя.

— Я давно тебя здесь поджидаю и весьма рад, что мне удалось наконец с тобою познакомиться, десятник, — произнес Дэс, когда понял, что ДозирЭ насытился. — Скажи мне, почему ты, обладая такими редчайшими боевыми способностями, до сих пор не айм?

— Я был им, — простодушно ответил молодой человек.

— Вот как? — почему-то обрадовался военачальник. — Теперь я понимаю, как ты попал к «Безумным воинам». Ты, видимо, один из тех удальцов-поединщиков, которых Инфект пощадил. Ведь так? Что тебе грозило? Галеры, рудники, клетка, шпата? Больше всего на свете мне сейчас хотелось бы узнать, что же такого ты натворил. Могу себе представить! С твоей-то прытью…

Дэс уже потирал руки, предвкушая любопытнейший рассказ, но ДозирЭ лишь пожал плечами, показывая, что не намерен распространяться на эту тему.

— Ты прав, мой герой, — разочарованно кивнул военачальник, — кое-что даже мне не следует знать… Тогда вот что скажи мне: правда ли, что тебе до золотого платка осталось получить всего лишь одну награду?

— Это так.

— Вот и хорошо. Ты находишься в одном шаге от того, чтобы навечно остаться в памяти потомков. Твое имя будет начертано на стене Славы в Форуме Побед, а еще ежегодно тебе будет причитаться по десять инфектов, ты получишь дом в Грономфе, участок земли в пригороде и к тому же будешь наделен неприкосновенностью.

— Я знаю, — отвечал ДозирЭ довольно безучастно. Его собеседник решил, что он излишне скромен.

— О таких привилегиях многие наши именитые сограждане не смеют и мечтать! И я дам тебе этот недостающий белый платок. Только… только ты должен сделать для меня одно дело…

— Дело? — оживился молодой человек.

— Ну да, дело. Я слышал, что более всего на свете ты жаждешь изловить Ахлероя. Что все твои походы так или иначе связаны с поиском так называемого Вершинного вождя. Это правда?

— Да. Я отдал бы за это все!

Дэс изумился той несдержанной горячности, с которой ДозирЭ произнес последние слова, и даже мельком подумал: что-то за этим скрывается…

— Считай, тебе повезло. — Дэс от удовольствия потер руки. — Некоторое время назад нам удалось схватить малльского лазутчика. Его хорошенько допросили, и он признался, что подослан Ахлероем. Еще он сказал, что сам Ахлерой сейчас находится в селении Бахет-меги, все отряды разослал в дальние походы и с ним не более пятидесяти воинов. Ты слышал когда-нибудь об этом селении?

— Да… — как-то неопределенно отвечал ДозирЭ.

— Это родовое селение Ахлероя, столица маллов, если можно так выразиться. Находится Бахет-меги примерно в трех днях пути отсюда, высоко в горах. Мы много о нем слышали, но отыскать так и не смогли. Вернее, сейчас-то мы знаем, куда идти, но все отряды, которые я отправлял на поиски, возвращались ни с чем, а иногда сильно побитые…

— Ты хочешь, чтобы я нашел Бахет-меги, атаковал его и захватил Ахлероя? — прервал размеренную речь военачальника ДозирЭ.

Дэс пристально посмотрел в глаза молодому человеку:

— Мы не можем упускать такой случай. Сдается мне, что, поймав этого разбойника и разорив его логово, мы разом добьемся результатов, сравнимых, может быть, с целым годом кровопролитных военных действий. И пожалуй, решить эту задачу под силу только тебе. Езжай туда, захвати Ахлероя. Или хотя бы убей. И я дам тебе твой белый платок. Проси, что угодно, — я ни в чем тебе не откажу. Хочешь, снарядим целую партикулу, хочешь — отдам тебе всех своих телохранителей?

— Нет, это ни к чему. Крупному отряду там не пройти. Тем более его сразу обнаружат, и тогда… только мы и видели Ахлероя. Я пойду лишь со своими людьми!

Дэс поднялся, шагнул к факельнице, которая слишком коптила, и убавил при помощи заслонки огонь, потом заложил руки за спину и задумчиво подошел к оконцу. Как раз в это время мимо вели под уздцы Крылатого, и военачальник невольно залюбовался мускулистым пышногривым красавцем. Что делает этот чудесный и очень дорогой жеребец в такой глуши? Тут Дэс догадался, кто владелец редкостного скакуна…

Этот странный молодой человек, который, казалось, всё время чего-то недоговаривает, начинал его смущать. «Крупному отряду там не пройти?.. Он что же, там был? Почему же мне ни слова об этом?!» Дэс вспомнил, что триады две назад кто-то ему шепнул, что предводитель Магической аймы десятник ДозирЭ как-то связан с Вишневыми и что время от времени к его персоне проявляет интерес сам Божественный. Дэс тогда не придал этим словам никакого значения — у героев всегда много завистников, но сегодняшний разговор, похоже, подтверждал сообщение доброхота. «Ну что ж из того? — в конце концов рассудил военачальник. — Если этот молодец и служит Круглому Дому, то, во-первых, это не мое дело, а во-вторых, он, скорее всего, имеет поручение уничтожить Ахлероя. Я в этом заинтересован не меньше Вишневых плащей, а значит, наши устремления совпадают!»

— Сколько у тебя человек? — обернулся Дэс.

— Осталось шестьдесят четыре.

— И ты готов идти на Ахлероя с шестью десятками воинов?!

— Этого вполне достаточно. В том случае, если твой лазутчик не врет и Ахлерой действительно рассредоточил все свои отряды…

Полководец Инфекта и десятник говорили еще некоторое время. «Пусть поступает, как хочет!» — наконец решил Дэс…

Дорогу к Бахет-меги ДозирЭ помнил смутно и наверняка бы заплутал, если б не несколько авидронских проводников и мальчишка-полукровка из Карле Ролси. Впрочем, молодой человек до последнего не верил, что маллы позволят беспрепятственно подойти к своему главному селению. Давно никому не доверяя и памятуя о том, как однажды в горах иргамовские проводники предали Эгасса, выведя партикулу «Неуязвимые» точно на засаду, ДозирЭ приставил к проводникам стражей, наказав воинам внимательно за ними следить и, если потребуется, убить.

Магическая айма двигалась медленно, соблюдая все меры предосторожности. То и дело приходилось надолго останавливаться и пускать вперед следопытов, чтобы они разведали подозрительную местность. Путь был труден, местами вовсе непроходим, несколько раз пришлось пробираться по узкой, в полшага, каменистой кромке над бездонной пропастью. Отряд взбирался всё выше и выше, тропа то появлялась, то исчезала. Во время третьего перехода выпал обильный снег, накрывший склоны, и всадники вынуждены были пробиваться по бесконечной нетронутой целине, то и дело утопая в сугробах. Для ночевки подыскивали укромные места; чтобы не быть обнаруженным, костры укрывали подобием шалашей.

К удивлению ДозирЭ, за всё время похода «Безумные воины» не только не подверглись нападению дикарей, но даже не смогли обнаружить ни единого намека на присутствие человека. Через пять дней, к вечеру, они уже стояли на вершине скалы, впившись жадными взорами в раскинувшуюся внизу уютную, закрытую со всех сторон лощину, усыпанную маленькими домиками конической формы. Бахет-меги выглядело мирным, беззащитным селеньем и нисколько не напоминало грозную столицу мятежной Маллии.

«На рассвете!» — бросил ДозирЭ окружавшим его всадникам и повернул Крылатого прочь.

Авидроны оставили наблюдателей, отъехали на несколько итэм и укрылись в тесном ущелье. Ночь была холодна, но ДозирЭ запретил разводить костры и вообще разговаривать. К утру, стянув морды лошадей особыми бечевками и обмотав их копыта холщовыми тряпками, «безумные» приготовились к атаке: они вернулись на скалу и в полной тишине вереницей спустились по извилистой тропке в лощину. Начинало светать.

Охваченные охотничьим азартом, воины рассыпались по округе и въехали с разных сторон в родовое селение Ахлероя. Они не встретили на пути ни одного стражника, ни одного мальчишки, стерегущего покой своих соплеменников. Даже вечно сердитые малльские собаки молчали. Деревня безмятежно почивала, будто располагалась не в Малльских горах, а где-нибудь в предместье Грономфы, под защитой десятков пограничных отрядов, партикул, гарнизонов. Но предвкушение легкой добычи быстро сменилось чувством крайней опасности. Такая безмятежность и такое легкомыслие были совсем не свойственны маллам, и многим уже пришло на ум страшное слово «засада».

ДозирЭ подъехал к ближайшему домику, соскочил с коня и с силой пнул ногой дверь. Жилище пустовало. Не было никого и в соседнем домике. Тут молодой человек услышал короткий посвист, означающий: «Скорее сюда!» — один из условных сигналов, принятых в Магической айме. Вскочив на Крылатого, он миновал полсотни жилищ, загоны для скота и оказался в центре селения. То, что ДозирЭ увидел, повергло его в оцепенение. На голых ветках зачахшего дерева с тонким искривленным стволом висел труп несчастного Арпада. «О, Гномы, спасибо вам хотя бы за то, что этого не видит Идал!» — промелькнуло в голове у ДозирЭ.

— Смотри! — Один из воинов показал на землю у подножия дерева.

ДозирЭ пригляделся и заметил знаки, выложенные камнями, величиной с куриное яйцо. Это было послание на авидронском языке, написанное с несколькими незначительными ошибками:

«Я Ахлерой.

Возвращаю тебе, ДозирЭ, твоего друга Арпада».

К дереву подъехали еще два десятка авидронских цинитов. Затаив дыхание, все они теперь со смятением на лицах разглядывали ужасные плоды, появившиеся на ветках засохшей эйкуманги.

— Ловушка! — опомнился ДозирЭ. — Назад!

Воины резко развернули лошадей и помчались прочь, однако на краю деревни в замешательстве остановились. Уже стало светло, и было хорошо видно, как по тропе, которая, огибая валуны и провалы, сбегала к Бахет-меги — по той самой тропе, по которой авидроны сошли в лощину, — теперь движется большой конный отряд на низкорослых безгривых лошадях. Маллы. Некоторые всадники уже съехали вниз, другие, только начинали спускаться. Их было не меньше пятисот.

ДозирЭ подал знак, чтобы все следовали за ним, и направил Крылатого в другой конец лощины — к подножию горы с плоским склоном. Он помнил, что там тоже должен быть какой-то проход. Не успела Магическая айма преодолеть и половину пути, как на этом склоне показался еще один крупный малльский отряд на линяло-черных лошадях и стал двумя стремительными расходящимися потоками спускаться к селению. Послышалось громкое гиканье и лязг оружия.

ДозирЭ резко натянул повод. Все пути к отступлению отрезаны. Но тут он вспомнил об ущелье Смерти, где маллы закапывали в землю тела умерших соплеменников. Будучи в Бахет-меги, он несколько раз видел, как, следуя малоприметной тропинкой в поросшую колючим кустарником низину, увозят покойников, сопровождаемых плачущими старухами. ДозирЭ сильно выслал коня вперед, быстро отыскал нужный путь, и вскоре, не встретив ни одного горца, отряд уже оставил селение далеко позади.

Широкий каменистый путь долго шел меж сплошных горных массивов, то устремляясь вниз, то круто взлетая вверх.

— Откуда тебе знакомы все эти тропы?! — радостно осведомился на скаку приятель ДозирЭ по имени Куник, вполне закономерно полагая, что из ловушки удалось вырваться.

Молодой человек не ответил. Лишь прибавил ходу.

— Не пойму я, и зачем нас вообще сюда послали! — не унимался Куник. — «Безумные воины» должны были бы сражаться с флатонами, а не гонять по горам облезлых дикарей!

— Я ЗНАЮ, зачем нас сюда послали! — сердито откликнулся ДозирЭ.

Вскоре на пути стали встречаться холмики, сложенные из гладких округлых камней, одни — совсем маленькие, другие — в рост человека и больше. Почти все они поросли травой, но, проехав шагов двести, авидроны вдруг увидели целый город могильных холмов.

Дальше дороги не было. Отряду пришлось остановиться. Кругом вздымались почти отвесные кручи. Через мгновение послышался сигнал, посланный «замыкающими»: «Преследование!»

ДозирЭ всё понял и велел цинитам рассеяться. Как только они выполнили приказ, укрывшись за холмами, со всех сторон появились горцы, бесчисленное количество пеших и конных воинов с луками и мечами в руках. На вершине самого высокого утеса молодой человек увидел одинокого всадника в сияющих латах и в накинутой на плечи шкуре снежного барса. То был Ахлерой.

— ДозирЭ, послушай меня! — закричал он на своем лающем языке. — Сдавайся, тебе не спастись! Если ты это сделаешь, я ручаюсь, что ты умрешь легкой смертью, а воинам твоим обещаю сохранить жизнь!

— Кто это? — спросил Куник.

— Это и есть Вершинный вождь Маллии Ахлерой, — пояснил молодой человек.

— Тот самый, за которым ты всё это время гонялся?

— Да, тот самый, который всё это время гонялся за мной!

ДозирЭ отстегнул свой длиннополый шерстяной плащ и швырнул его на землю.

— Ахлерой! — вскричал он. — Ты же знаешь, что я ни за что не сдамся. К чему пустые разговоры? Лучше спускайся сюда, и давай сразимся. Ты же так этого хотел!

Ахлерой лишь придержал беспокойного коня.

— Ты слишком многого хочешь, авидрон! Разве для этого я затеял такую сложную засаду, в которую ты, как мальчишка, попался? Сначала убей всех моих воинов, и тогда поговорим…

С этими словами одноглазый вождь подал знак своим людям, и в тот же момент в сторону авидронов полетели сотни стрел. ДозирЭ поднял над головой круглый щит, от которого тут же отскочили две стрелы, и поспешил укрыться за одним из самых высоких холмов.

Маллы пускали и пускали стрелы, но ущерб от этого был небольшой — авидроны прятались за холмами. Большинство воинов ДозирЭ и сами имели мощные луки и длинные самострелы, поэтому немедленно ответили маллам. Поскольку горцы стояли открыто, уверенные в своем подавляющем превосходстве, почти каждая авидронская стрела нашла свою цель. Видя, что метательный бой приносит больше вреда, чем пользы, Ахлерой выхватил паранг и начертил им в воздухе причудливый знак. Увидев это, все маллы, что были вокруг, с диким гиканьем бросились в атаку.

— Что будем делать?! — К ДозирЭ подбежал Куник, который едва успел спрыгнуть на землю с рухнувшего коня, пронзенного сквозь тонкую кольчугу чередой удачно пущенных стрел.

— Нам остается только одно — убить их всех, — спокойно отвечал ДозирЭ, вытягивая из ножен свое грозное оружие.

— Разве это возможно?! — изумился воин, приняв ответ за злую шутку. — Я, конечно, много видел всякого под твоим началом, но дикарей здесь не меньше двух тысяч!

ДозирЭ лишь пожал плечами, достал рожок и подал сигнал. Тут все авидроны покинули свои укрытия, съехались в одно место и быстро образовали боевой клин. ДозирЭ встал во главе него и медленно двинулся вперед…

Бой был в самом разгаре. Половина авидронов пала под яростными ударами парангов, но и горцев полегло не меньше двух сотен. ДозирЭ, находясь на «острие» клина — в самой гуще схватки, по обыкновению бился сразу с несколькими конными маллами, каким-то непостижимым образом всё время увертываясь от метательных топориков. Крылатый оказался значительно выше своих малльских сородичей, и из-за этого молодой человек имел возможность сверху обрушивать на врага страшные удары своего меча, в сравнении с которым короткие клинки горцев выглядели бесполезными игрушками. Спешившийся Куник всё время был рядом, не отходя от крупа Крылатого ни на шаг. Умело действуя одновременно боевым топором и палашом, он всеми силами защищал своего сотника, на которого со всех сторон набрасывались маллы. Авидронский клин, разрезав пополам армию горцев, почти вырвался из ущелья Смерти. Вдохновленный жарким сражением Куник, видя, что маллы не в силах сдержать бешеный натиск «безумных», вновь обрел надежду. Однако в это мгновение метательный топорик, брошенный с близкого расстояния, пробил его шлем, и он замертво повалился к ногам Крылатого.

Без Куника ДозирЭ пришлось значительно тяжелее. Маллы наседали, ожесточенно врубались в боевой строй авидронов, пытаясь его расчленить. Истончившийся «клин» вскоре почти распался, и ДозирЭ очень быстро оказался в одиночестве, отсеченный от своего отряда разъяренной толпой пеших дикарей.

Крылатый наконец пал на передние ноги — то ли был ранен, то ли окончательно выбился из сил. ДозирЭ ловко соскочил на землю и продолжил бой, но тут малльский топорик ударил его в грудь. Пластины нагрудника вмялись, но не были пробиты. От жгучей боли в груди перехватило дыхание. Не успел молодой человек прийти в себя, как сильный удар по голове заставил его на мгновение потерять сознание. Этого оказалось достаточно, чтобы пропустить еще два удара малльских мечей — в плечо и в спину. ДозирЭ понял, что ранен, но сумел скользнуть в сторону. Один из конных маллов направил на ДозирЭ свою лошадь в тяжелом медном наглавнике, но молодой человек рубанул скакуна по этому наглавнику, и животное осело на задние ноги, сбросив всадника.

На ДозирЭ накинулся сразу десяток конных и пеших маллов. Вскоре шесть из них были убиты, но на их место тут же встали другие. Малл-копьеносец ранил авидрона в ногу, а брошенный кем-то дротик повредил ему шею.

Еще ранение, еще…

ДозирЭ все-таки стоял на ногах и пока что отбивался, но уже чувствовал, что истекает кровью. Он собрал остаток сил и ринулся на горцев, яростно вращая своим мечом, и вскоре кольцо врагов распалось: пять человек были повержены, трое в испуге попятились.

Молодой человек затравленно огляделся. Два десятка человек, которые остались от Магической аймы, неистово дрались в десяти шагах, пытаясь пробиться к окруженному сотнику. Сверху, с утеса, по-прежнему восседая на красивом жеребце, за развернувшимся внизу жарким сражением совершенно невозмутимо наблюдал Ахлерой.

На ДозирЭ опять навалились. Двух горцев он тут же изрубил в куски, потом еще двух… Малльский лучник выстрелил в него почти в упор, стрела пробила пластину на груди и впилась в грудь. Метательный топорик раздробил предплечье левой руки, и она повисла плетью. Удары сыпались со всех сторон, и многие из них он уже пропускал.

Еще восемь маллов, один за другим, рухнули на тела своих соплеменников.

Наконец у ДозирЭ всё поплыло перед глазами. Ноги затряслись и перестали слушаться. Искореженные доспехи уже не защищали, а только мешали. Неожиданно слабость сковала всё тело, и он упал на колени. Он был не в силах даже поднять руку с мечом. Десятки ударов обрушились на него со всех сторон. Вскоре ДозирЭ, залитый с ног до головы кровью, безжизненно повалился на спину…

Увидев, что ДозирЭ упал, авидроны зарычали и из последних сил бросились вперед. Маллы тут же были смяты, но им на выручку кинулись те, кто до этого сражался с ДозирЭ. Бой ушел немного в сторону.

Израненного, всего исколотого и изрубленного ДозирЭ наконец оставили в покое. Каким-то чудом в нем еще теплилась жизнь. Сначала он прислушивался к шуму сражения, пытаясь понять, что происходит, но постепенно эти звуки становились тише и тише, пока вовсе не исчезли. ДозирЭ понял, что всё кончено, что он проваливается в бездну, откуда больше никогда не вернется, и последним усилием воли открыл глаза. Он увидел голубое-голубое небо, яркое до рези в глазах, и на нем едва различимые размытые точки — угасшие с наступлением утра звезды.

«Андэль! — шевельнулись его губы. — Любимая! Ты ждешь меня? Я иду к тебе! Мы возьмемся за руки и пойдем…»

Кинжальная боль вдруг пронзила его мозг, он с трудом в последний раз глотнул воздуха, сразу же обмяк, и глаза его застыли. Он был мертв…