Шерлок Холмс в Сибири

I

Мы возвращались из Сибири в Европейскую Россию.

Водой мы не поехали.

Шерлок Холмс достаточно хорошо знал Японию и Индию, чтобы предпринять морской путь, и предпочитал еще раз прокатиться по Сибири, для более подробного изучения этого края. Лето было в самом разгаре.

От Владивостока мы доехали по железной дороге до Хабаровска, затем на пароходе добрались до Благовещенска и там пересели на другой пароход, шедший на Сретенск.

Пассажиров было много, погода стояла поистине роскошная, и ехать было весело.

В первый же день все пассажиры перезнакомились между собою, и за обедом и завтраком разговор делался общим.

В этой стране золота, рыбы и пушного зверя разговор велся преимущественно об охоте, поисках золота и лове рыбы и всегда незаметно сворачивал на темы о различных разбоях и грабежах в этой области.

Каждый раз, когда мы садились за стол, кто–нибудь из едущих припоминал какой–нибудь ужасный случай, и вслед за ним рассказы лились без конца.

Близость каторги и единственного пути, по которому проходят беглые, сделало то, что сибиряки почти не боялись беглых каторжников и относились к ним чисто по–сибирски.

— Не тронь его, накорми, и он тебя не тронет! — сказал как–то один пассажир, крепкий, статный сибиряк, про которого мы знали, что его фамилия Киселев и что он занимается рыбным делом.

— Ну, не всегда! — ответил кто–то.

— Конечно! — согласился Киселев. — Но… от крупного каторжника можно скорее ждать благодарности, чем от мелкой шпанки. (Так называют мелких воришек.) Я сам убедился в этом!

— Это интересно! — сказал кто–то.

— И будет хорошо, если вы расскажете нам что–нибудь интересное! — подхватил другой.

— Что ж… я не отказываюсь! Случай действительно интересный, — произнес Киселев.

Он надавил сонетку и приказал вошедшему лакею подать себе черного кофе и четвертинку хорошего коньяку.

Когда заказанное было принесено, он налил себе кофе, выпил рюмку коньяку и начал свой рассказ.

II

— Было это три года тому назад. У меня есть заимка под Николаевском на Амуре и находится она верстах в двух от города. На этой заимке есть дом, отдельная кухня, конюшни, погреба и вообще все хозяйственные постройки.

Одним словом, это маленькая усадьба.

Мои рыбные промыслы находятся недалеко от этой заимки, и я в сезон лова всегда живу на ней.

Так было и тогда.

Как сейчас помню, я обносил заимку новым забором.

Старый забор был разрушен, и вместо него стояли новые столбы, только что врытые в землю.

Два цепных пса сидели на цепях около дома.

День, про который я рассказываю, был воскресный, и рабочих не было никого, за исключением моего конюха Филиппа, бывшего каторжанина, отбывшего уже срок каторги за убийство из ревности своей жены.

Это был очень хороший человек, преданный мне и не раз доказавший мне свою преданность.

Другой мой рабочий, Иван, поехал в город за какими–то покупками, и мы с Филиппом оставались одни.

Мы ходили по двору и пересчитывали доски, соображая, хватит ли их на забор или нет.

Вдруг наши собаки стали отчаянно лаять и метаться на своих цепях.

В ту же минуту из высокого кустарника, окружавшего заимку и соединявшего его с тайгой, выскочил огромнейший мужик и почти бегом пустился прямо на меня.

Вид его не внушал никакого доверия.

Он был одет в арестантские коты (обувь) и серую арестантскую куртку.

Шапки у него не было, и волосы развевались беспорядочными космами по ветру.

Лицо у него было жесткое, неприятное, и видно было, что это человек отчаянный, который не умеет щадить.

В первую минуту я хотел было бежать в дом за револьвером, но потом сообразил, что поздно.

Не успел я собраться с мыслями, как верзила был уже около меня.

— Барин, спаси меня! — проговорил он, задыхаюсь от быстрого бега.

Я удивленно взглянул на него.

— Я — Муха! — проговорил он сурово.

Я вздрогнул.

Уж слишком хорошо было известно это страшное имя в Сибири.

Этот каторжник, прозванный Мухой за свою идеальную способность исчезать из всех острогов, куда бы его ни сажали, был грозой всех приисков.

Он охотился на золотоискателей и бил их, словно мух.

Поймать его — было сенсацией, но еще труднее было удержать его на каторге или в пересыльном остроге.

Каждый раз он исчезал как дым, оставляя за собой кровавый след в виде убитых часовых.

Каторга его боготворила и слушала.

Он имел на всех громил почти сверхъестественное влияние. И этот человек теперь стоял передо мною, прося спасти его.

— Откуда ты? — спросил я.

— Из острога. Теперь меня уже хватились. Спрячь… — проговорил он сурово.

Филипп, молча наблюдавший эту сцену, подошел ко мне.

— Спрячь его, барин, — сказал он. — Муха в долгу не останется.

Совершенно машинально я вынул из кармана ключи, отпер ледник и указал на него Мухе.

В один прыжок он подскочил к двери и стал спускаться вниз.

— Смотри не выдай! — сказал он строго. — Каторга за меня отомстит. Товарищи знают, что я к тебе побежал.

Я кивнул головой и запер за ним дверь на висячий замок.

Проделав это, я растерянно взглянул на Филиппа.

— Хорошо сделали, барин, — произнес Филипп. — Он, хоть его и поймают, все равно убежит, а тогда, если вы его выдадите, вам не миновать беды! Прирежет беспременно и спалит! Он таковский.

Собаки снова залаяли.

Я взглянул в сторону города.

По кустарнику двигалась спешным шагом длинная цепь солдат с офицером во главе, направляясь на нашу заимку.

— Не видали ли вы здоровенного арестанта? Он только что побежал в вашу сторону! — крикнул офицер мне на ходу.

— Нет. А что? — спросил я удивленно.

Солдаты и офицер подошли к нам.

— Никого не видали? — еще раз спросил офицер.

— Нет! Проходили здесь два мужика с час тому назад…

— Ах — нет! Этот мог пробежать здесь минуты три–четыре тому назад! Он в арестантском костюме, высокий, широкоплечий…

— Нет, такого не видал, — решительным тоном сказал я.

— Может быть, он спрятался где–либо у вас, воспользовавшись тем, что вы на него не смотрите? — спросил офицер.

Он был знаком со мною и, конечно, не сомневался в том, что я говорю правду.

Да и кому пришло бы в голову, что купец скрывает у себя нарочно величайшего злодея?

— Возможно, — ответил я. — Обыщите дом. Там, где висят замки, он не мог спрятаться, в остальных же местах он мог спрятаться за милую душу.

— А ну–ка, ребята, пошарьте! — скомандовал офицер.

Команда рассыпалась по всей заимке.

Солдаты обыскали дом, кухню, чердаки и все постройки, за исключением ледника и сарая, на дверях которых висели замки.

— Нету, ваше благородие! — отрапортовал спустя некоторое время унтер–офицер.

— В таком случае — скорее вперед! — крикнул офицер. — В цепь! Рассыпайся, да гляди хорошенько в кусты! Он не уйдет далеко!

Солдаты рассыпались и бегом пустились вперед, ныряя в кустах.

Скоро они исчезли в тайге.

Прошло часа три.

Собаки снова залаяли.

Это возвращались назад после бесплодных поисков солдаты.

От усталости они еле передвигали ноги.

Когда офицер проходил мимо меня, он сказал:

— Да, этот мерзавец недаром получил прозвище Мухи!

— Так это был знаменитый Муха? — спросил я с деланым испугом.

— Он! — ответил офицер, безнадежно махнув рукой.

Они прошли мимо, все еще зорко всматриваясь в кусты, и скоро исчезли из виду.

Я отворил ледник и выпустил Муху.

Он вылез оттуда радостный, с блестящими глазами и протянул мне свою лапу, похожую на кузнечный молот.

— Спасибо! Я все слышал! — произнес он весело. — Ну, так вот тебе за это последний сказ Мухи: от этого времени тебя никто не тронет, потому если тронет, — так не быть ему живому! Так и закажу нашим! Живи спокойно, разве только одной «шпанки» опасайся.

И он так потряс мне руку, что чуть не выломал кости.

— Сослужи, барин, последнюю службу, — произнес он после короткого молчания. — Дай мне краюшку хлеба и двугривенничек.

Я вынес ему каравай и рубль.

Он взял их с достоинством, словно получил от меня долг, сунул рубль в карман, а каравай под мышку и кивнул мне головой.

— Еще раз спасибо! Не поминай лихом!

И с этими словами он исчез навсегда из моих глаз.

III

Рассказчик умолк.

— Ну, и что же? — полюбопытствовал кто–то. — Исполнилось ли обещание Мухи?

— О, да! — ответил Киселев. — До моего знакомства с Мухой на меня было произведено несколько покушений, конечно, с целью ограбления. Но после этого случая никто не делал мне никакого зла.

— А Муха остался на воле? — полюбопытствовал Холмс.

— С тех пор его еще не удалось поймать, — ответил Киселев. — Власти даже знают, где он действует, но сделать с ним ничего не могут.

— Гм… странно! — усмехнулся Холмс. — Где же он действует?

— Скоро мы будем проезжать мимо того места.

— Вот как?

— Да. Это недалеко от ряда почтовых станций на берегу Амура. Эти станции стоят на вьючной тропе и известны под названием «семи смертных грехов».

— Какое странное название! — задумчиво проговорил Холмс.

— Да, — кивнул головой Киселев. — Темная история облекает в тайну эти станции. Говорят, что станции эти содержат семь братьев, занимающихся исключительно разбоем, в то время когда, благодаря пароходному движению, станции остаются без работы.

— Красивая легенда! — произнес Холмс.

— Не легенда, а правда! — вмешался в разговор сидевший молча мрачный исправник.

Холмс удивленно посмотрел на него.

— Мне кажется странным, что это говорите именно вы, чин полиции! — сказал он. — Раз вы уверены в том, что эти люди разбойники, то следовало бы их переловить и посадить в острог, тем более что они, как содержатели станций, наверно, и не скрываются.

Пристав нервно забарабанил по столу пальцами.

— Легко говорить со стороны! — заговорил он с оттенком раздражения. — А вот пойдите–ка поймайте сами? Ведь вот все про них говорят, а доказать не могут! Неуловимы, да и только. Несколько раз их арестовывали, судили, но… раз доказательств нет, — человека всегда оправдают. Они прямо в лицо нам смеются!

— И неужели же, если подобная охота составляет их главное ремесло, их так–таки и нельзя поймать?! — воскликнул Холмс, в котором, по–видимому, разгорался профессиональный задор.

— А вот так и нельзя! — злорадно ответил пристав. — Ведь нельзя же отряжать на каждого разбойника в тайге по нескольку полицейских на целый год! Этак и полиции не хватит, а в тайге любое преступление можно скрыть! Следы–то вы там не особенно поищете!

Пристав медленно пожевал губами и договорил:

— Вот хоть бы моя теперешняя поездка! Если уж на то пошло, так я командирован специально для того, чтобы прекратить эти массовые убийства приискателей и охотников, которые совершаются в этом районе. Ну, и что же вы думаете: моя поездка поможет делу? Как бы не так! Я буду сидеть в одном месте, а бить будут в другом; я перееду на то место, где бьют, а там перестанут бить и будут бить там, где я был раньше! Ну, разве только количество жертв уменьшится! Я получу прогонные, суточные и тому подобные деньги и приеду назад, больше и ничего!

— С печальным же сознанием вы едете в командировку! — произнес Шерлок Холмс с улыбкой, тихо покачивая своей головой.

— Ничего не поделаешь! — развел руками пристав. — В России работать легко, там преступнику деться некуда, а вот пусть–ка сунутся сюда, да поработают в тайге!

— И среди этой банды работает по вашему предположению и Муха? — спросил Холмс.

— До меня доходили эти слухи, но… насколько они основательны — не знаю. Впрочем, не удивительно, если этот негодяй находится среди них. Это как раз его общество.

Между тем собравшаяся компания стала мало–помалу расходиться, и скоро мы остались только втроем: я, Холмс и пристав.

IV

Наш предыдущий разговор, видимо, расстроил пристава.

Его, вероятно, возмущало недоверчивое и насмешливое отношение Холмса к полиции.

Наконец, он не вытерпел.

— Вот вы все говорите: как можно не поймать?! А я вам скажу, что если бы из Петербурга выслали сюда целый штат сыщиков, так они разобрались бы в этой каше еще хуже нас! Э, да что! Присылайте сюда хоть самого Шерлока Холмса, так и тот уедет не солоно хлебавши!

— Гм… не думаю! — произнес Холмс с саркастической улыбкой.

— Не думаете?! — со злостью воскликнул пристав. — А я пари держу, что он вернулся бы отсюда без головы. Это было бы все, что он смог бы здесь сделать.

— А я так держу пари за него! — сказал Холмс.

— Вероятно, вы его поверенный? — насмешливо спросил пристав.

— Да.

— Вот как! Может, даже и сам Шерлок Холмс?

— Он самый.

— С чем вас и поздравляю! У нас этаких Холмсов доморощенных сколько угодно!

Пристава бесила насмешка, звучавшая в голосе Холмса.

Он надулся и замолчал.

Однако Холмс, на которого действительно напал задор, не унимался.

— Так как же мы будем с пари? — спросил он.

— Это что же, с вами, что ли, я должен держать пари? — со злостью огрызнулся пристав.

— Конечно, со мной!

— Убирайтесь, пожалуйста, с вашими глупостями! Словно, подумаешь, действительно передо мною Шерлок Холмс сидит!

— Да я же вам и говорю, что я Шерлок Холмс!

— Из сумасшедшего дома?

— Нет, с вами. Хотите посмотреть мой паспорт? Пристав как–то тупо и недоверчиво взглянул на Холмса.

— Ну, вас! — махнул он рукой. — Придет же в голову такая глупость!

Холмс громко и от души расхохотался.

Затем он с самой серьезной миной полез в боковой карман, достал из бумажника паспорт и подал его приставу.

Тот как–то трусливо взял рукой поданный ему лист, глядя с недоверием на Холмса.

Однако в этом взгляде можно было уловить не только недоверие, но и смущение.

Его взгляд, казалось, говорил:

— А чем черт не шутит! Вдруг взаправду он Шерлок Холмс?!

Между тем Холмс продолжал смотреть на него с самой веселой улыбкой.

Вот пристав развернул лист, взглянул на его содержимое и в безмолвном удивлении, открывши рот, уставился на Шерлока Холмса.

Эта дивная, достойная кисти художника сцена продолжалась с минуту.

Пристав до того опешил от неожиданности, что положительно не мог произнести ни слова.

Но вот он наконец пришел в себя и развел руками.

— Никак не ожидал! Вот уж никак не ожидал! — заговорил он, растерянно улыбаясь.

— Только не называйте меня по имени при других пассажирах, — попросил Холмс.

— Как угодно, как хотите! — поспешил ответить пристав.

— А с нашим пари? — усмехнулся Холмс.

— Ну, вот! — воскликнул пристав. — Стану я с вами пари держать! Ведь это я только со злости.

И хлопнув себя по коленкам, он добродушно проговорил:

— Вот рад–то я, что увидел вас! Читать–то читал и всегда восторгался вами! У меня про вас вся семья читает, сына из–за вас чуть было не выгнали из гимназии!

— Вот как?! — расхохотался Холмс.

— Ей–богу! Да теперь, я вам доложу, вы в такую моду вошли, что молодежь всех родных классиков перестала читать!

Пристав чего–то завертелся, потом надавил кнопку электрического звонка и, когда в кают–компанию вошел лакей, приказал:

— А ну–ка, милейший, дай–ка поскорей бутылочку холодненького Редерера и миндаля с солью!

И обернувшись к Холмсу, он пояснил:

— Никак не могу удержаться, чтобы не вспрыснуть такое знакомство. А… ведь чем черт не шутит! Может быть, другой господин (он указал, улыбаясь глазами, на меня) и есть ваш друг доктор Ватсон?

— Он самый, — ответил я.

— Прелестно! — воскликнул пристав. — Постойте, давайте же, господа, познакомимся! Имею честь представиться: Иван Николаевич Курабко.

Мы обменялись рукопожатиями.

Пока мы обменивались рядом взаимных любезностей, лакей принес бокалы и вино.

Пробка громко щелкнула, и золотистая влага полилась из дымящегося горлышка в бокалы.

— За здоровье дорогих гостей! — провозгласил тост Курабко.

Мы чокнулись и выпили.

За первым бокалом последовал второй, потом, конечно, и Холмс приказал подать бутылку.

Вино делало свое дело, и глаза пристава постепенно делались маслеными.

— Ну–с, многоуважаемый Иван Николаевич, — заговорил Холмс, — а как же быть все–таки с нашим спором?

Пристав расхохотался.

— Неужели я так прост, что подумаю, что вас может задержать подобное дело?! — воскликнул он.

— А между тем это так! — ответил серьезно Шерлок Холмс. — Вы заинтересовали меня трудностью предприятия, тайгой и всей обстановкой сибирской жизни и я… я серьезно подумываю о том, как бы взяться за это дело и слегка побродяжить вместе с вами по сибирским дебрям.

Глаза Курабко радостно сверкнули.

— Нет… вы это серьезно? — спросил он недоверчиво.

— Самым серьезным образом, — ответил Холмс.

— Господи, вот было бы хорошо!

— Значит, по рукам?

— Но как же? Вы так… вдруг? Ведь мне скоро слезать с парохода!

— Тем лучше. Мне не надо получать и багаж. Пусть он идет в Сретенск, а вы протелеграфируете туда, чтобы его там хранили хорошенько до моего приезда.

— Это–то можно! Только как же это вы отправитесь без багажа?

— Очень просто. У меня есть и ручной багаж, в котором имеется все необходимое для меня, и с меня его будет достаточно.

— Ну, не ожидал я такой помощи! — воскликнул радостно пристав. — Эй, человек! Дай–ка еще бутылочку!

V

Пока лакей замораживал шампанское, Холмс не терял даром времени, подробно расспрашивая Курабко о своеобразной охоте, которой занимались разбойники этой местности и в том числе Муха.

— Охота ужасная! — заговорил пристав. — В эту пору эти молодцы охотятся на охотников.

— То–есть как это?

— Очень просто. В конце весны олень сбрасывает свои старые рога и у него начинают расти новые. В то время как эти новые рога представляют из себя кровяные ростки, покрытые пухом, они очень ценятся китайцами, которым они известны под именем пантов и которые они употребляют в дорогие медикаменты. Цена некоторых пантов доходит до трехсот рублей за пару. Но добыть их очень трудно. В этот период олень делается очень осторожным и уходит в самую глушь тайги. Тут охотника ждут тысячи опасностей. Он может заблудиться, умереть голодной смертью, быть убитым, растерзанным дикими зверями и тому подобное. Но, несмотря на все эти опасности, смельчаки находятся. Эти люди сжились с тайгой, знают ее и не боятся ее. Они углубляются в самую чащу и там находят свою драгоценную добычу. Но горе им встретиться с разбойниками, если у них болтаются в сумке драгоценные панты. Охотники на охотников зорко стерегут их и бьют из засады. Это — один род охоты…

— А есть разве и другой? — перебил Холмс.

— Да. Другой сезон начинается с окончанием приисковых работ. Из тайги в это время возвращается масса так называемых «хищников». Хищниками называют золотоискателей, которые работают не на отведенном золотоносном участке, где нужно работать по правилам, а на неизвестных правительственным властям участках, найденных ими где–нибудь в самой глуши тайги; там они работают хищническим способом, промывая только самый центр золотоносного участка, где процент золота больше, и оставляя бока участков, где процент золотого песку меньше. Окончив работы, они возвращаются по домам, неся с собою добытое золото, и тут их опять встречают господа вроде Мухи.

— Теперь же какой сезон начинается? — спросил Холмс.

— Пантовый уже прошел. Теперь начнется золотой, — ответил пристав.

— И в этот сезон убитых, конечно, больше?

— Конечно. Ведь приискателей в сотни раз больше, чем охотников.

— Прекрасно! — воскликнул Холмс. — Итак, дорогой Ватсон, мы попали с вами на золотой сезон. Как вы к этому относитесь?

— Вы знаете ведь, что я люблю приключения, особенно если в них участвуете вы, — ответил я.

— И значит, вы в данном случае остаетесь моим прежним товарищем и спутником?

— Само собою разумеется.

Бутылка была подана, и бокалы снова наполнились.

Попивая вино, мы уговорились о месте высадки и обсудили кое–какие детали.

А так как до высадки оставалось только семь часов путешествия, то, допив бутылку, мы решили хорошенько выспаться и разошлись по каютам.

VI

Было, вероятно, часов шесть утра, когда пристав постучал в нашу каюту.

Мы не спали и, лежа на койках, разговаривали с Шерлоком Холмсом.

— Время, господа, время! — крикнул Курабко. — через час нам вылезать, а вы, кажется, и не думаете о том, как бы напиться хорошенько чайку.

— Сейчас! — ответил Холмс, сбрасывая с кровати ноги. — Через пять минут я буду готов.

Мы принялись одеваться.

Покончив с туалетом, мы вышли в кают–компанию, поздоровались с Курабко и выпили чаю.

Взглянув на пристава, Холмс удивленно произнес:

— Неужели же вы думаете идти на дело в вашем форменном платье?

— А что? — удивился тот.

— Это значило бы наверняка проиграть дело! Неужели вы не запаслись статским платьем?

— Признаться, нет, — ответил пристав смущенно.

— Ну, это не беда, — произнес Холмс успокоительно. — В нашем ручном багаже авось найдется что–либо и для вас. Кончайте пить чай, да пойдемте к нам. Что–нибудь да уж выберем.

Как только чаепитие было окончено, мы все трое удалились в нашу каюту.

Порывшись у себя в чемодане, Холмс вытащил несколько ситцевых рубах и две пары плисовых широчайших шаровар.

— Я купил эти вещи для коллекции, — пояснил он. — Такие костюмы любят сибиряки.

— И в особенности приискатели, — поддакнул пристав.

— Тем лучше, — сказал Холмс. — Рубах хватит нам всем, а вот насчет шаровар хуже. Нет ли у вас, Ватсон, чего–нибудь подходящего?

У меня оказалось три пары обыкновенных статских брюк.

Выбрав самую поношенную пару и прибавив к ней синюю рубаху, Холмс передал их приставу.

— Это возьмите вы. Итак, господа, прошу приступить к переодеванию. Если публика будет удивляться на наши наряды, мы можем сказать, что отправляемся на охоту.

В десять минут все мы трое переоделись, а снятое платье уложили в чемоданы.

Затем мы сунули в карманы по паре револьверов и по сотне патронов, а Холмс, кроме того, достал из чехла свой любимый винчестер, с которым он уже несколько раз охотился в восточной Сибири.

Совершенно готовые в путь, мы стали ждать, не выходя из каюты.

Но вот, наконец, раздался протяжный гудок, и пароход стал подходить к берегу, где он должен был брать дрова.

Как только он остановился у пристани, мы вышли на берег, сами захватив свой ручной багаж.

— Тут на берегу у меня есть один приятель–дровосек, — сказал нам пристав. — Этот человек отличается тем, что не промолвит без особой надобности ни единого лишнего слова. Пойдемте к нему. У него мы можем оставить наш багаж, отдохнуть и запастись всем необходимым.

— Он хорошо знает местность? — спросил Холмс.

— Как свои пять пальцев! — воскликнул пристав. — Он живет в этой местности лет десять, сам заправский охотник, и тайга для него — мать родная.

— Вот и великолепно! — обрадовался Холмс. — В нашем предприятии он может сослужить нам очень важную службу.

Разговаривая таким образом, мы взобрались на крутой берег и пошли по дороге мимо сложенных дров.

VII

Вскоре мы подошли к одиноко стоявшему низенькому домику, приютившемуся у опушки леса.

Пристав подошел к двери и, стукнув в нее, крикнул:

— А ну–ка, Федя, отопри! На охоту к тебе приехали!

В избушке послышалось кряхтение, затем щелкнул дверной засов, отворилась дверь, и на пороге показался приземистый широкоплечий мужик, с угрюмым лицом, поросшим густой бородой и обрамленным давно не стриженной копной темно–карих волос.

Увидав пристава, он радостно кивнул головой.

— А–а! Не ожидал! Взаправду на охоту? — спросил он густым басом.

— Взаправду. Вот и двух товарищей привез с собой, — ответил Курабко.

— Совсем будто приискатели! — усмехнулся Федор. — Надолго ли пожаловали? Да входите в избу–то!

Мы вошли в избу, состоявшую из одной мрачной горницы, уставленной самой неприхотливой мебелью.

На одной из стен висели две берданки, винчестер и дробовик, вокруг которых были развешены патронташи, сумки и ножи.

Оставив нас в покое, Федор, не говоря ни слова, подошел к печке и стал ставить самовар.

Пока мы разговаривали между собою и вскипал самовар, он не проронил ни слова.

Мы напились чаю, закусили припасенными консервами и зажаренной Федором оленьей ногой и только тогда приступили к обсуждению будущего плана действий.

Федору не пришлось долго объяснять настоящей цели нашего приезда.

С двух слов он понял все и угрюмо пробурчал:

— Давно пора. Намедни ходил за оленем, так опять трех убитых видел.

— Где? — быстро спросил Холмс.

— Верстах в тридцати.

— По какому направлению? От «Смертных грехов» далеко?

— То–то что далеко! Молодцы работают на чистоту, чтобы и подозрениев на них не было.

— Расскажи–ка, где это было?

— Чего рассказывать–то? От первого «греха» к северо–востоку верст пятнадцать.

— И следы были?

— Какие там следы! Небось тайга–то на мхах и воде летом! Долго ли ходить будете?

— Ну, уж этого не знаю! — сказал Холмс.

— Значит, сухарей больше брать, — произнес Федор и замолк.

Больше он ничего не сказал.

До самого вечера он занимался лишь тем, что чистил свои винтовки и приготовлял патроны, прерывая свои занятия лишь на время обеда и ужина, состоявших все из тех же консервов и оленьей ноги.

Холмс тоже говорил мало.

Он казался сосредоточенным и весь день ходил взад и вперед то по комнате, то по двору, о чем–то раздумывая.

Перед тем как ложиться спать, он обратился к Федору:

— А нельзя ли мне посмотреть на этих братьев?

— Не советовал бы, а впрочем, можно. Я устрою, — ответил тот.

Больше они ни о чем не говорили.

VIII

Мы выспались прекрасно и, проснувшись на следующий день с рассветом, стали собираться в путь.

На этот раз Холмс с особенным вниманием нагружал свой и мой ранцы.

Приставу дали котомку Федора, нагруженную самим Холмсом.

Федор заботился о себе сам.

Приставу он дал одну берданку, мне другую, а сам вооружился винчестером, заткнув на всякий случай себе за пояс пару больших финских ножей.

Когда все было готово, мы поели и тронулись в путь.

В наших нарядах приискателей, с винтовками за плечами, мы походили на настоящих сибирских охотников.

Сначала мы шли на запад по вьючной тропе, извивавшейся по гористому берегу Амура.

Пройдя верст двадцать, мы свернули вправо и пошли тайгой.

Великая сибирская тайга, необъятная и суровая, приняла нас под свою угрюмую сень.

Так продвинулись мы еще верст восемь, когда Федор вдруг остановился.

— Так посмотреть? — спросил он Холмса.

— Что? — удивленно спросил тот.

— Первый «грех». Хочешь?

— Да, — ответил Холмс.

— Ну, так пойдем, — коротко сказал Федор и, оборотясь к нам, добавил:

— А вы здеся побудьте.

Они ушли, а мы с приставом остались на месте. Мы провели довольно скучно время, тем более что оно казалось нам бесконечно длинным.

Но вот, наконец, часов через пять они вернулись.

— Ну, что? Как? — набросились мы с расспросами на Холмса.

— Ничего, — ответил он. — Я видел двух братьев. Их черты лица настолько характерны, что теперь я без труда узнаю всех семерых в любой толпе, тем более что Федор говорил, что все они очень похожи друг на друга.

— О, да! — ответил пристав.

— Мне удалось узнать очень важную вещь, — продолжал между тем Холмс.

— Ну, ну! — заторопили мы.

— Когда мы подошли к опушке тайги против первого «греха», мы засели в кустах почти у самого станционного дома. У столба стоял привязанный оседланный конь, уже взмыленный, и из этого я заключил, что либо у хозяина есть гость, либо он сам откуда–нибудь приехал.

Притаившись в кустах, мы стали ждать. Наконец, дверь отворилась, и из них вышли два рослых молодца. Они были удивительно похожи друг на друга. Один из них сел на лошадь и, кивнув головой другому, сказал:

— Значит, к Сергею!

И уехал. Федор говорил, что Сергей — один из семи братьев. Он живет на четвертом стане отсюда, значит, на центральном. Из этого можно вывести заключение, что четвертый стан представляет из себя центральный сборный пункт.

И, обратясь к приставу, Шерлок Холмс с улыбкой произнес:

— Как видите, если идти по нити сначала, то не трудно добраться и до клубка.

— Не совсем так, — ответил тот. — Для того, чтобы покончить с ними, надо застать их на месте преступления.

— И это будет, — с уверенностью произнес Холмс. — Надо только быть настойчивым, а не налетать на минутку для того, чтобы посмотреть и ничего не увидеть.

— Посмотрим на вас, — ответил пристав, и в голосе его послышалась ирония, вызванная неприятным для него намеком.

— Итак, Ватсон, сегодня в поход! — заговорил Холмс.

— Ты… этак вы меня совсем загоняете! — проговорил пристав. — Имейте в виду, что я и так уж сильно кашляю.

— О, о! Вы кашляете? Вот уж это совсем не подходящая болезнь! — с сожалением произнес Холмс. — В таком случае вам придется сегодня посидеть одному, иначе вы нас выдадите головой.

— Куда же вы собираетесь?

— На четвертый станок.

— Тьфу, чтобы вас! — разозлился Курабко. — Ведь это верст двадцать восемь отсюда, а то и все тридцать, да еще по горам!

— Вот поэтому–то нам и необходимо двинуться в путь немедленно, — твердо сказал Холмс.

Пристав только рукой махнул.

IX

Однако ему пришлось покориться.

Хорошо отдохнув и закусив, мы бодро тронулись в путь по вьючной тропе.

Однако, не доходя второго «греха», Федор свернул в тайгу.

— Если идти напрямик, то больше восемнадцати верст не выйдет! — сказал Федор.

— Да это расчудесно! — воскликнул Холмс. — Ведите нас, ведите, дорогой помощник!

Мы свернули с тропы и углубились в тайгу.

Это было чудное путешествие.

Бесконечная, полная тайны, мрачная тайга окутала нас. Исполинские вековые кедры, сосны и ели серьезно и тихо пошептывали своими зелеными вершинами, словно протестуя на неожиданное вторжение в их среду.

Ни дороги, ни даже тропинки не было.

Федор, знавший тайгу как свои пять пальцев, вел нас наизусть, словно дикарь отыскивая дорогу среди гигантских стволов.

Но хотя этот путь и был вдвое ближе, зато по качеству он поистине мог бы назваться каторжным.

Мы то залезали в болото, то карабкались на горы, то чуть не кубарем скатывались в овраги.

Пристав плевал, ругался и пыхтел.

Прошло часа четыре.

— Ну, теперь еще часа два и мы на месте! — произнес Федор.

Мы двинулись дальше.

Вдруг Холмс остановился и, словно гончая собака, стал нюхать воздух.

— Гм… вы не чувствуете, господа, запах падали? — спросил он.

— Малость есть! — ответил Федор, втягивая носом воздух.

Холмс сделал несколько шагов вперед, потом возвратился, затем пошел вправо.

— Сюда, сюда! — донесся до нас его тревожный голос.

Мы бросились к нему и, добежав до него, вдруг в ужасе остановились.

Холмс стоял над двумя человеческими трупами, небрежно брошенными один на другой.

Склонившись над ними, мы стали смотреть на них. Оба убитые были рослые, здоровые мужчины в широких приисковых шароварах и рубахах, подпоясанных широкими кушаками.

Меткие пули, по–видимому, хватили их наповал, так как у каждого из них было лишь по одной пулевой ране: у одного в голове, у другого в груди. Пустые котомки валялись тут же, а с ног, видимо, были стянуты сапоги, так как портянки лежали тут же. Волки уже слегка тронули трупы.

— Вот оно! Начинается! — прошептал Холмс, пристально глядя на убитых. — Совсем свежие трупы! Убиты не более десяти дней тому назад… Шли издалека, на что указывают слегка припухшие подошвы ног и протоптанные портянки… По–видимому — приискатели…

Холмс нагнулся над землей.

— А вот и следы! — тихо произнес он. — Вы, по–видимому, ошиблись, г–н Курабко, говоря, что тайга не сохраняет следов.

С этими словами он вынул из кармана прекрасный карманный аппарат и сделал несколько снимков.

После этого он измерил следы меркой.

— Убийцы ушли на юг, это ясно показывает направление следов… Их было двое… Ага! Вот и примятый кустарник, где они засели.

Говоря это, Холмс подвигался по следам, тщательно оглядывая каждую пядь земли.

— Ну, вот! Я так и думал! — крикнул он нам.

Мы подошли к нему.

Он стоял на тропе и указывал нам на нее.

— Жертвы шли по тропе, направляясь…

— С приисков, — перебил его Федор.

— Я так и думал, — согласился Холмс. — В этом месте злодеи устроили на них засаду, убили их и, ограбив, скрылись.

Но, хотя около трупов и сохранились следы, зато на тропинке они совсем не были видны, и Холмс, промучившись напрасно полчаса, возвратился не солоно хлебавши.

Вынув финский нож, он наклонился над убитыми.

— Одна рана сквозная; у другого пуля застряла в груди, — произнес он. — А ну–ка извлечем ее. Ее размер и форма дадут нам кое–какое указание.

С этими словами он принялся кромсать труп с искусством заправского мясника.

Покончив с этой операцией, он тщательно спрятал сплюснувшуюся пулю.

— Ружье нарезное… вероятно, винчестер. Ну–с, господа, пора нам и в путь.

Мы снова двинулись вперед.

Так шли мы до тех пор, пока Федор не остановил нас.

— Осталось недалече! — сказал он, глядя на Холмса как солдат на своего командира.

Мы остановились.

— Ну–с, — обратился Холмс к приставу. — Вам придется подождать нас здесь.

— Долго?

— Не знаю. Во всяком случае не более суток.

— Ну, уж ладно, потерплю, — сказал пристав.

— Одному–то вам придется быть не долго, — проговорил Шерлок Холмс. — Федор только проводит нас и вернется к вам, а назад я найду дорогу и сам. Я привык запоминать местность и не ошибусь. А свой багаж мы оставим здесь.

X

Мы простились с Курабко, пожелав ему не быть съеденным дикими зверями, и ушли.

Действительно оставалось немного.

Едва прошли мы немного более получаса, как тайга стала редеть и, наконец, перешла в густой кустарник, шедший до самого берега.

Лишь только мы вышли из тайги, как увидели четвертый «грех».

Эта станция состояла из довольно большой избы, обнесенной невысокой стеной, за которой виднелись крыши хозяйственных построек.

Могильная тишина окружала этот станок.

Вероятно, братья еще не собрались, так как не слышно было ни людского говора, ни конского ржания.

— Ну, Федор, вы нам теперь не нужны. Ступайте назад. Я заметил дорогу засечками и без труда найду ее, — проговорил Холмс.

Неразговорчивый Федор кивнул головой и молча скрылся в тайгу.

Долгое время мы сидели неподвижно в кустах, наблюдая за домом.

Часа через два справа от нас раздался хруст валежника, и мы увидели человека среднего роста, сильного телосложения с винтовкой за плечами. На поясе у него болталось несколько куропаток и рябчиков.

Подойдя к дому, он отпер дверь ключом и вошел вовнутрь.

— Сергей! — шепнул Холмс. — Старший брат.

И снова потянулось тяжелое время ожидания.

Но вот, наконец, где–то далеко послышался топот копыт.

Три всадника, в которых по фамильному сходству можно было тотчас же узнать братьев, скорой рысью подъехали с запада по вьючной тропе и въехали в ворота станционного дома.

Через полчаса подъехали и восточные братья.

Сначала во дворе шла возня, вероятно, лошадей расседлывали и засыпали корм, потом стало тихо.

Как только все успокоилось, Холмс дал мне знак следовать за собой, и мы поползли бесшумно по кустам, тихонько раздвигая ветви руками.

Мы подползли к боковой части станционного дома, в которой не было окон.

От этой стены мы пробрались ко второй, в которой было три окна, занавешенных наглухо.

Притаившись у одного из них, мы стали слушать.

Хоть мы и не видели тех, которые говорили, однако прекрасно слышали каждое произносимое слово, так как братья, уверенные в одиночестве, говорили не стесняясь.

— …очень оно нужно! — говорил чей–то голос. — Теперича шарпанты сколько хочешь, пташки тратить не стоит…

— Вот я и говорю! — перебил другой голос. — Посмотреть кому пофартит, да тогда и точно…

— Нетрудно…

Разные голоса заговорили наперебой:

— Сказывали, на Иннокентьевском фартит.

— Больше шпана, у спиртоносов оставляют. А вот на Крестовом…

— На Крестовом это точно…

— А кто в глаза?

— Говорю на Иннокентьевском… А уж коли наверняк, то надо на Всесвятский…

— Ладно, поспеем! Там позже…

— Да ты насчет глаз говори!

— В глаз Сергей с Сашкой пойдут…

— А седло?

— Седло у пятого зимовья, там и развьючивать будем…

— Это можно!

— На неделю, что ли?

— На случай берите больше… Может, вьюки запоздают.

— С Крестового?

— Да.

— Значит, с него?

— Ну да!

— Так ты, Сергей, хорошенько присмотри, кому фартило!

— В первой, что ли? А Муха был?

— Там встретим. А с чем в глаз пойдете?

— Известно, со спиртом.

— Ну и ладно. Там ведь урядников нет, можно прямо.

— Известно… хищники…

— Ладно. Дело кончили говорить, можно и выпить! Сережа, есть, что ли?

— Еще бы не быть. С месяц тому назад на две сотенных купил, так все и ждал вас…

— Иди!

— Сейчас. Посуду достану и принесу. А ты, Сашка, тащи, что есть из печи.

Шерлок Холмс дернул меня за руку, и мы, словно змеи, юркнули в кусты и через несколько минут уже очутились под охраной суровой тайги.

— Занятный жаргон. Вполне собственный, — заговорил Холмс, шагая по тайге и посматривая на сделанные зарубки. — Пуля — пташка, приискатель — вьюк, убить — развьючить… Оригинально! Вы, надеюсь, поняли теперь, Ватсон, их разговор?

— Конечно, — ответил я. — В лазутчики на Крестовый прииск идут Сергей и Александр. Они лишь разведают — кому повезло, кто несет домой больше золота, и из какой–то засады у пятого зимовья, где их будут ждать остальные, они собираются бить несчастный народ.

— Совершенно верный вывод, дорогой Ватсон, — кивнул головой Холмс. — Теперь нам нужно во что бы то ни стало предупредить их и поспеть на Крестовый прииск раньше.

Мы ускорили шаг, чтобы до темноты поспеть к покинутым друзьям.

XI

Солнце уже садилось, когда мы пришли на место.

Передав приставу и Федору все, что удалось нам узнать, мы устроили себе постели из валежника и заснули.

Чуть забрезжил рассвет, как мы уже поднялись на ноги.

Федор знал и зимовья и прииски, а так как весь наш багаж состоял лишь из ранцев с провизией, то Федор решил вести нас напрямик.

Бодрым шагом мы двинулись в путь. Я не стану описывать эту ужасную дорогу. Достаточно сказать, что спустя двое с половиной суток мы подошли к Крестовому прииску.

Интересный вид представлял из себя этот прииск.

Вдоль небольшого ручейка, протекавшего среди пологих берегов, ютилось десятка два низеньких, грязных землянок, около которых на протянутых веревках сушилось незатейливое белье приискателей–хищников.

Сами хищники, стоя на дне речки, вода которой была отведена канавой немного в сторону, красивыми группами работали над золотым дном.

Лопатами набрасывали они золотоносную землю на широкие лотки и промывали эту землю водой, которая, растворяя в себе землю, сливалась, а золото оставалось на лотках. На лоток наваливалось приблизительно пуд земли, и если от ста пудов земли оставалось два золотника золота, то это считалось очень хорошей добычей.

При удаче попадались и золотые самородки, весом, как говорил Федор, доходящие иногда до фунта и больше, но они попадались редко и были счастливой находкой для приискателя, которому, как говорится, «пофартило», то есть посчастливилось.

Мы подошли к прииску.

Увидав нас, приискатели остановили работы и изумленно посмотрели на нас.

Но на нас были такие же костюмы, как и на них, за спинами у нас торчали, кроме ружей, и лопаты, предусмотрительно захваченные Федором, и вид наш ничем не возбуждал подозрения.

— Бог помочь! — проговорил Холмс, нарочно грубым голосом.

— Спасибо! Откуда? — ответили голоса. — С разведок?

Холмс кивнул головой.

— Пофартило?

Федор сердито махнул рукой.

— Значит, горсточку наскресть пришли? На обратную? — захохотал один из парней.

— Хоть с чем–нибудь назад прийти, да мукой раздобыться, — сказал Холмс. — Дней семь поработаем здесь, может, пофартит…

— Известно! Что ж… становись, места много.

И, не считая больше нужным распространяться, приискатели принялись за работу.

Сказав, что у нас сломалось по дороге два лотка, мы попросили одолжить нам эти предметы, на что получили полное согласие.

Работа в этот сезон у хищников была удачная, они собирались нести домой хорошую добычу и были поэтому радостны и готовы на услуги.

Нам отвели место в конце разреза и, казалось, позабыли нас.

Мы же, вооружившись необходимым инструментом, не медля ни минуты стали на работу.

XII

Когда солнце село, приискатели вспомнили про нас.

Они подошли к нам и радушно предложили нам свободные места в землянках.

Сообразно их указаниям мы разместились, а так как у Шерлока Холмса была в запасе четверть спирта, то он и решил устроить товарищескую пирушку.

Конечно, таким количеством трудно было удовлетворить всех, но Холмс придумал исход.

Половину запаса он решил выпить с товарищами двух землянок, приютившими нас, а другую половину отдать остальным.

По понятиям приискателей, это было верхом товарищества, и когда Шерлок Холмс объявил об этом приискателям, радости их не было конца.

Из четверти спирта, разбавленного холодной кипяченой водой, вышло три четверти ведра водки, которая и была разделена на две части, причем Холмс дал на сторону немного более половины.

В этот вечер прииск пировал.

Наши две землянки собрались вместе.

Водка развязала языки, и жители тайги делались с каждой рюмкой откровеннее.

Говорили о том: кому пофартило, кто и какие нашел самородки, высказывались планы на будущее.

Но среди всех этих рассказов и признаний страх момента возвращения был главной, основной точкой.

— Эх, живым бы вернуться! Не попасть бы на злодеев!

И когда Холмс начал говорить про то, что нужно идти вместе, большая часть вполне согласилась с ним.

Не соглашались только некоторые, которым «пофартило» больше других и которые спешили возможно скорее добраться до города, чтобы реализировать свое добытое богатство.

Не прошло и получаса, как мы могли уже смело сказать: кто хочет идти раньше и кто останется для того, чтобы подработать дольше.

С «фартовыми» собирались уходить и наиболее трусливые, причем я заметил, что у остающихся силы обороны гораздо более. Среди них оставались самые отчаянные люди, у большинства которых были винтовки или револьверы.

Мы пили часов до десяти вечера, и эта попойка настолько сблизила нас с приискателями, что они уже окончательно сдружились с нами.

Прошло два дня.

Утром на третий день прииск посетили гости.

Это была разведочная партия, состоявшая из трех человек: двух, очень похожих друг на друга, и одного огромного, хмурого мужчины, который, казалось, одолел бы и слона.

Эта партия была из коммерческих.

Вместе с изысканиями она занималась и коммерцией, продавая спирт, запасы которого были у них более чем достаточны.

Трое посетителей были встречены радушно.

Взамен ведра спирта спекулянты получили двадцать золотников золота, и так как они ночевали здесь, то объявили, что прибавляют за это еще две бутылки спирта бесплатно.

В этот вечер почти весь прииск был пьян.

Языки, так же как и во время пьянства с нами, развязались, и приезжие гости узнали вскоре все тайны прииска настолько, что могли приблизительно сказать: сколько фунтов и золотников выработал тот или другой приискатель и кто когда двигается домой.

Когда мы ложились спать, Холмс спросил меня тихо:

— Видели гостей?

— О, да! — воскликнул я. — Ведь это Сергей и его брат.

— А третий?

— Не знаю, — ответил я.

— В таком случае я не ошибусь, если скажу, что, судя по описаниям, это и есть знаменитый Муха.

В это время вблизи раздался шум шагов, и мы прекратили наш разговор.

XIII

Была ночь.

Уже пять дней тому назад покинули мы Крестовый прииск и брели по тайге, прислушиваясь к малейшему шороху.

Но теперь нас было уже не четверо, а двенадцать человек.

Тотчас же после того, как страшные гости покинули прииск, узнав все, что им было нужно, Холмс открыл бедным искателям счастья страшную правду.

Действие получилось ошеломляющее.

Правда, многие знали, что какие–то разбойники подстерегают их брата при выходе из тайги, но никто не знал своих врагов в лицо.

А тут… эти враги были среди них, ели их хлеб и теперь готовились уничтожать их, как бездомных собак!

Глухое бешенство овладело всем прииском.

И когда Холмс предложил уничтожить врагов, весь прииск поднялся как один человек.

Но не все ушли с нами.

По совету Холмса все мы разделились на три отряда.

Один разведочный, в котором шли и мы, другой, состоящий из фартовых, и третий — из всех остальных, которые должны были идти в сотне шагов от фартовых, держа ружья наготове и быть готовыми к моментальной подаче помощи.

Итак, была ночь…

Наш передовой отряд, шедший по тайге параллельно тропе, остановился на ночлег.

О палатках, конечно, не было и помину.

Все улеглись, кроме часового, кто где хотел на земле, и скоро весь наш маленький отряд погрузился в тяжелый сон.

Я почему–то долго не мог заснуть.

И вдруг мне почудилось, словно откуда–то, издалека, доносился человеческий говор.

Я быстро вскочил на ноги и разбудил Холмса.

— Что с вами? — спросил он, удивленно глядя на меня.

— Мне слышатся человеческие голоса, — сказал я.

Это известие произвело на Холмса ошеломляющее действие.

Он вскочил на ноги и, выпрямившись во весь рост, застыл в неподвижной позе.

Слабые звуки снова донеслись до нас.

— Да, да, — прошептал Холмс. — А ну–ка, Ватсон, будите Федора и марш на разведку.

Часовой тоже слышал звуки, но не придал им почему–то большого значения.

В минуту Федор был разбужен.

Он сразу понял серьезность положения.

Перед уходом Холмс подозвал часового.

— Если нас не будет до утра, то идите вдоль тропы, пока не увидите белой тряпочки с левой стороны, Когда дойдете до нее, остановитесь, подождите второй отряд и, когда он подойдет, спрячьте половину людей в тайгу сзади, а сами расположитесь как на бивак и говорите свободно, не стесняясь, только смотрите в оба! — сказал он.

И мы пошли.

По мере того, как мы подвигались, голоса становились все громче. Непроглядная ночь царила кругом, но Федор шел вперед, словно слепец в своей комнате, в которой изучил каждую доску.

Чем дальше мы шли, тем тише и осторожнее становились наши шаги.

Вдруг яркий свет костра блеснул среди деревьев.

Опустившись на животы, мы поползли едва дыша.

Скоро картина бивака открылась пред нами как на ладони.

Среди гигантских стволов и кустарника горел костер, вокруг которого в красивых живописных позах сидело семь человек.

Они жарили на вертеле кабанью ногу и лениво перебрасывались словами. Восьмая фигура виднелась немного поодаль.

Это стоял часовой, опершись на винтовку и пристально поглядывая в сторону тропы, ведшей от прииска.

— …и всегда будут, — говорил кто–то из них.

— Дай–ка нож. Жрать хочу!

— Поешь! С рассветом того гляди подойдут, так не до еды будет! Ты, Муха, все приготовил?

— Все, — ответил верзила с хмурым лицом, подымаясь с земли.

— Ага! Наконец–то я его увидел! — шепнул Холмс.

У костра продолжался разговор.

— Значит, вместе? — спросил один из сидевших, в котором я сразу узнал Сергея.

— Да.

— Цепью… Шагов пять между каждым…

— Пропустим и потом сразу со всех сторон.

— А место?

— Здесь. Больше негде.

Шерлок Холмс нажал мне локоть и пополз обратно.

Тем же путем мы возвратились обратно.

XIV

Белой тряпки не пришлось вешать.

Мы возвратились к своему авангарду и застали его дожидающимся прибытия второй партии.

В коротких словах мы рассказали им все, что видели.

Но вот, наконец подошла и вторая партия.

Отобрав к себе только десять человек с винтовками и простояв для отдыха часа четыре, Холмс приказал остальным медленно двигаться по тропе, громко разговаривая.

Вместе же с отобранными людьми мы двинулись быстрым шагом вперед, напрямки.

Подойдя ближе к засаде, мы опустились на землю и поползли.

— Стрелять по первому выстрелу! Лучше целься! Вы, г–н пристав, будете руководить левым флангом! — командовал Холмс. — Федор на правом! Арестовать их мы не в силах, значит, попросту надо уничтожить… Конечно, лучше взять живьем, но… вряд ли это удастся… Мы оцепим их сзади полукругом!

Издали доносился громкий говор шедших по тропе наших людей, которых мы оставили для демонстрации.

Начинало светать.

Двигаясь среди кустов, мы незаметно оцепили врагов.

Мы видели, как, услыхав голоса на тропе, они схватились за винтовки и засели цепью в кустах, вдоль тропы.

Наши подвигались по тропе.

Еще момент, и винтовки разбойников поднялись.

Атлетическая фигура Мухи так и выделялась среди других.

Вдруг Холмс быстро вскинул винтовку, громкий выстрел всколыхнул спящий воздух.

И грозная тайга застонала.

Выстрелы с нашей стороны следовали один за другим.

Разбойниками, не ожидавшими нападения, овладела паника.

Они метались как угорелые, стреляя без толку, тогда как наши выстрелы клали на землю одного за другим.

Проклятия, стоны и мольбы, выстрелы, крики — все это перемешивалось в общий гул.

Но вот, наконец, все смолкло…

Тогда мы стали смотреть на плоды своей ужасной работы.

Четверо из братьев были убиты наповал, остальные трое лежали тут же, раненные кто одной, кто двумя пулями.

Но Мухи не было.

Он остался верен своему прозвищу и исчез бесследно, хотя Холмс и отлично помнил, как ранил его и как тот схватился за руку, выпустив винтовку.

Скоро подошла вторая партия, а затем и третья.

Приискатели подходили один за другим к мертвецам и к раненым, яростно плевали им в лица, произнося страшные проклятия.

Ведь это были их самые ужасные враги!

Мы молча наблюдали эту сцену озверенья.

— Добить! Добить! — раздавались отовсюду голоса.

Но Холмс вступился за раненых.

Они нужны были для суда, и приискатели нехотя должны были согласиться нести на носилках своих врагов.

* * *

Чем окончить этот рассказ?

Мухи так и не нашли.

Один из раненых по дороге был брошен, двое судились и были повешены, но что страннее всего, так это то, что когда полиция прибыла для производства обысков на станции, содержимые братьями, то нашла на их местах лишь семь обугленных мест.

Неизвестная рука, может быть, мстительных приискателей, не захотела оставить о них и памяти.

Вскоре станции были реставрированы и сданы другим лицам, разбои в этой местности почти затихли, пристав Курабко получил повышение по службе, а имя Шерлока Холмса прогремело по Сибири, как никогда не гремело до той поры.