Часть вторая

I Шут короля

Со дня последней свадьбы Генриха VIII прошло два года, а Екатерина Парр все еще сохранила расположение короля, ее врагам все еще не удавалось погубить ее и возвести на престол седьмую королеву.

Екатерина была всегда предусмотрительна, всегда настороже. Она ежедневно говорила себе, что этот день может быть ее последним днем, что какое-либо неожиданное слово или поступок могут лишить ее и короны и жизни, так как дикость и жестокость Генриха VIII возрастали день ото дня и достаточно было пустяка, чтобы он вспыхнул самым резким гневом, уничтожавшим всякого, кто возбудит его. В сознании этого Екатерина была чрезвычайно осторожна. Она страстно любила жизнь, она вовсе не хотела умереть, так как все еще ждала той настоящей жизни, о которой она до сих пор лишь мечтала в смутных грезах; она жаждала ее, так как трепетно бившееся сердце говорило, что оно готово пробудиться от холодной спячки.

Был прекрасный, весенний солнечный день. Екатерина пожелала воспользоваться им и совершить прогулку верхом, чтобы хоть на миг позабыть, что она – королева. Она хотела насладиться лесом, чудным дыханием мая, пением птиц, зеленью лугов и полной грудью вдохнуть в себя чистый весенний воздух.

Она хотела прокатиться верхом. Никто и не подозревал, сколько тайных желаний и сокровенного восторга вызывала в ней предстоящая прогулка. Никто и не подозревал, что она уже давно испытывала радость в предвкушении этой поездки верхом и потому едва-едва осмеливалась желать ее, так как это было исполнением ее самого страстного желания.

Екатерина уже надела амазонку, и маленькая бархатная шляпа с огромным белым пером покрывала ее красивую голову. Она ходила взад и вперед по комнате и нетерпеливо ждала возвращения обер-камергера, которого послала к королю, чтобы спросить его, не нужно ли ему о чем-нибудь переговорить с ней пред ее прогулкой.

Вдруг дверь отворилась и на пороге комнаты появилась странная фигура. Это был маленький, сгорбленный мужчина в платье из пурпурного шелка, с вычурной пестротою изукрашенном буфами и бантами всевозможных цветов; эта пестрота одеяния являлась странным контрастом с седыми волосами и серьезным, мрачным лицом этого человека.

– А-а, королевский шут! – с веселой улыбкой произнесла Екатерина. – Ну-ну, Джон Гейвуд, что привело вас ко мне? Ну, что? Вы являетесь посланником короля или снова выкинули какую-нибудь глупость и пришли ко мне искать защиты?

– О нет, ваше величество, – ответил Джон Гейвуд, – я не выкидывал глупости и не приношу вам вестей от короля. Я не приношу вам ничего, кроме самого себя. Ах, ваше величество, я вижу, что вы хотите смеяться, но прошу, забудьте на мгновение, что Джон Гейвуд – королевский шут и что ему не подобает делать серьезную мину и иметь грустные мысли, как другим людям.

– О да, я ведь знаю, что вы не только шут короля, но и поэт! – с добродушной улыбкой сказала Екатерина.

– Да, вы правы, я – поэт, и потому совершенно справедливо, что я ношу этот дурацкий колпак, так как ведь все поэты – дураки, – с горькой иронией возразил Гейвуд. – Однако я явился к вам, ваше величество, не как дурак и не как поэт; я пришел, потому что хочу обнять ваши ноги и поцеловать их. Я пришел сказать вам, что вы превратили меня, Джона Гейвуда, в вашего вечного раба! С этого дня я, как верный пес, буду лежать у вашего порога и буду охранять вас от всякого врага и всякого злого умысла, которые могут угрожать вам. Во всякое время дня и ночи я буду готов служить вам и не буду знать ни покоя, ни отдыха, когда дело коснется исполнения вашего повеления или какого бы то ни было пожелания!

Шут произнес все это дрожавшим от волнения голосом, слезы оросили его глаза, и, опустившись на колени, он склонил к ногам Екатерины свою голову.

– Но чем же это я внушила вам такое чувство благодарности? – удивленно спросила Екатерина.

– Вы? – спросил шут. – Вы, ваше величество, спасли моего сына от костра! Этот прекрасный, благородный юноша был уже присужден к смерти за то, что с благоговением говорил о Томасе Морусе, за то, что сказал, что этот великий и благородный человек справедливо поступил, предпочтя умереть, но не изменить своим убеждениям. Ах, ведь в наше время совершеннейший пустяк подвергнуться смертному приговору! Ведь для этого достаточно всего нескольких необдуманно сказанных слов! А наш жалкий, слюнявый парламент в своей трусости и ничтожестве всегда готов все осудить, потому что знает, что король Генрих постоянно жаждет крови, постоянно мерзнет без костра! Таким образом осудили и моего сына, и если бы не вы, приговор был бы приведен в исполнение. Но вы, которую Господь ангелом примирения посадил на этот залитый кровью королевский трон, вы, ежедневно рискующая своею жизнью и короной ради освобождения одного из тех несчастных, которые являются жертвами фанатизма и жажды крови, вы спасли моего сына!

– Так тот молодой человек, которого вчера намеревались сжечь на костре, был вашим сыном? – спросила королева.

– Да, это был мой сын.

– И вы не сказали об этом королю, вы не просили его о помиловании? – изумилась королева.

– Если бы я только сделал это, то мой сын безвозвратно погиб бы! Ведь вам отлично известно, что король крайне гордится своею беспристрастностью и своею… добродетелью! О, если бы он знал, что Томас – мой сын, он сам осудил бы его на смерть, чтобы доказать народу, что Генрих VIII повсюду находит виновных и карает преступников, чье бы имя они ни носили и кто бы ни просил за них! Даже и ваши мольбы не смягчили бы короля, так как первосвященник английской церкви никогда не простил бы того, что этот бедный молодой человек – незаконный сын своего отца, что он не вправе носить его имя, что его мать – жена другого, которого мой Томас должен называть своим отцом!

– Бедный Гейвуд! – сострадательно произнесла королева. – Да, теперь я понимаю вас! Король ни в коем случае не простил бы этого, и если бы он только знал, то ваш сын наверное погиб бы на эшафоте!

– Вы спасли его, ваше величество! – воскликнул шут. – Теперь вы верите, что я вечно буду благодарен вам?

– Да, верю! – с приветливой улыбкой сказала королева, протягивая ему руку для поцелуя. – Я верю вам и принимаю вашу службу!

– И вы будете нуждаться в ней, ваше величество, так как грозовые тучи собираются над вашей головой и вот-вот заблестят молнии и загрохочет гром.

– О, я не боюсь этого! У меня крепкие нервы! – улыбаясь, возразила королева. – С наступлением грозы природа лишь оживает, и я всегда видела, что после грозы сияет солнце.

– Вы храбры! – грустно сказал Гейвуд.

– Это оттого, что я не знаю за собой никакой вины!

– Но ваши враги сочинят для вас вину! Ах, когда нужно оклеветать ближнего и погубить его, люди становятся поэтами!

– Но вы сами сказали, что поэты – безумцы и что их нужно всех повесить на одном суку, – смеясь, произнесла королева. – Отлично, мы поступим с клеветниками так, как следует поступать с поэтами, вот и все!

– Нет, это еще далеко не все! – энергично воскликнул Гейвуд. – Ведь клеветники походят на дождевых червей. Их режут на куски, но этим отнюдь не умерщвляют их, а, напротив, умножают и каждого наделяют несколькими головами.

– Но в чем же меня обвиняют? – нетерпеливо воскликнула Екатерина. – Разве моя жизнь не открыта для всех? Разве я когда бы то ни было старалась иметь какую-либо тайну? Разве мое сердце – не хрустальный дворец, в который может заглянуть каждый, заглянуть и убедиться, что в нем совершенно бесплодная почва и что в нем не растет ни единого, даже самого жалкого растеньица?

– Если даже это так, то ваши враги посеют плевелы и постараются уверить короля, что это – жгучая любовь, выросшая в вашем сердце.

– Как? Меня хотят обвинить в преступной любви? – спросила королева, и ее губы слегка дрогнули.

– Мне еще неизвестен план ваших врагов, – ответил шут. – Но я узнаю его. Заговор в полном ходу. Итак, берегитесь, ваше величество! Не доверяйтесь никому, так как враги обыкновенно прикрываются лицемерием и льстивыми словами.

– Если вы знаете моих врагов, то назовите их! – сказала Екатерина с нетерпением. – Назовите мне их, чтобы я могла остерегаться их.

– Я пришел сюда не для того, чтобы обвинить кого-либо, а лишь для того, чтобы предостеречь вас. Поэтому я буду осторожен и не укажу вам на ваших врагов, но зато назову вам ваших друзей.

– Ах, следовательно, у меня есть и друзья? – со счастливой улыбкой прошептала Екатерина.

– Да, у вас есть друзья, притом такие, что готовы пожертвовать ради вас своею жизнью!

– О, назовите мне их, назовите мне их! – воскликнула Екатерина, вся так и трепеща от радостного ожидания.

– Прежде всего я назову Кранмера, архиепископа кентерберийского. Это ваш верный и надежный друг, на которого вы можете положиться. Он любит вас как королеву и ценит как единомышленницу, которую ниспослал ему Господь, чтобы здесь, при дворе всехристианнейшего и всекровавейшего короля, довести до конца святое дело реформации и пролить свет познания в эту тьму суеверия и поповства.

– Да, вы правы! – задумчиво произнесла королева. – Кранмер – благородный и надежный друг и довольно часто поддерживал меня у короля против булавочных уколов моих врагов, которые хотя и не убивают, но все же покрывают ранами все тело и насмерть истомляют его.

– Защищайте его и тем самым вы защитите самое себя!

– Ну, а кто же еще мои друзья? – спросила Екатерина.

– Я отдал первенство Кранмеру, но теперь, ваше величество, назову себя вашим вторым другом. Если Кранмер – ваш защитник, то я готов быть вашим псом, и, верьте мне, пока у вас есть такой защитник и такая собака, вы неуязвимы. Кранмер оградит вас от всех камней, лежащих на вашем пути, а я изгрызу всех ваших врагов, таящихся по придорожным кустам и готовых из засады напасть на вас.

– Благодарю вас! Истинно благодарю вас! – искренно произнесла Екатерина. – Ну а дальше?

– Дальше? – с грустной улыбкой повторил Гейвуд.

– Назовите мне еще моих друзей!

– Ваше величество! – воскликнул шут. – Достаточно и того, если в жизни найдешь двух друзей, на которых можно положиться и верностью которых не руководит корыстолюбие. Вы, может быть, являетесь единственной коронованной особой, которая может похвастать такими друзьями.

– Я – женщина, и много женщин окружает меня и ежедневно клянется мне в неизменной дружбе и преданности. Разве они не достойны имени друзей? – задумчиво спросила Екатерина. – Неужели недостойна его и леди Джейн Дуглас, которую я уже много лет называю своей подругой и которой верю, как родной сестре? Скажите, Гейвуд, скажите хотя вы, о котором говорят как о человеке, знающем все, что происходит при дворе! Скажите, неужели леди Джейн Дуглас не подруга мне?

Джон Гейвуд вдруг стал серьезен и мрачен и задумчиво потупил взор. Затем он обвел комнату беспокойным взглядом, как бы желая убедиться, не притаился ли где-нибудь соглядатай, и, вплотную подойдя к королеве, прошептал:

– Не доверяйте ей! Она – папистка, и Гардинер – ее друг.

– Ах, я подозревала это! – печально прошептала королева.

– Но слушайте, ваше величество! – продолжал шут. – Не обнаруживайте вашего подозрения ни взглядом, ни словом, ни малейшим намеком. Усыпите эту ехидну верою в вашу беспечность, да, да, усыпите ее! Это – ядовитая и опасная змея, которую нельзя дразнить, а не то, прежде чем вы в состоянии будете предвидеть это, она ужалит вас. Будьте всегда добры, всегда доверчивы, всегда приветливы по отношению к ней. Однако о том, что вы не желаете поведать Гардинеру и графу Дугласу, не говорите леди Джейн. О, верьте мне, она напоминает льва в венецианском Дворце дожей. Те тайны, которые вы доверяете ей, заносятся в обвинительный акт против вас пред кровавым трибуналом.

Екатерина, смеясь, покачала головой и сказала:

– Вы слишком преувеличиваете, Гейвуд. Возможно, что религия, которую леди Джейн тайно исповедует, отчуждает ее сердце от меня, но она никогда не будет в состоянии изменить мне или вступить в союз с моими врагами. Нет, нет, мой Джон, вы ошибаетесь. Было бы непростительным легкомыслием поверить вам. О, как плачевен был бы мир, если бы мы никогда не могли довериться даже самым верным и любимым нашим друзьям.

– Да, мир дурен и плачевен, и приходится отчаяться в нем или смотреть на него как на веселую шутку, которой дразнит и манит нас дьявол. Для меня он вот именно такая шутка, ваше величество! И я сделался королевским шутом именно потому, что это положение по крайней мере дает мне право изливать весь яд презрения на пресмыкающихся и говорить правду тем, у которых вечная ложь словно патока каплет с губ. Мудрецы и поэты – истинные шуты нашего времени, и так как я не чувствую в себе призвания быть королем или духовником, палачом или агнцем Божиим, то я сделался шутом.

– Да, шут – значит эпиграммист, пред колким языком которого трепещет весь двор, – заметила Екатерина.

– Так как я не могу, подобно своему державному повелителю, приказать судить этих преступников, то я караю их жалом своего языка, ваше величество, – промолвил шут. – Ах, повторяю вам, ваше величество, вы будете нуждаться в этом союзнике. Будьте настороже! Сегодня утром я уже слышал первые раскаты грома и в глазах леди Джейн заметил тайные молнии. Не доверяйте ей! Не доверяйте никому здесь, кроме своих друзей – Кранмера и Джона Гейвуда!..

– И вы говорите, что среди всего этого двора, среди всех этих блестящих женщин, этих смелых кавалеров, бедная королева не имеет ни одного истинного друга, ни одной души, которой она может довериться, ни одной руки, на которую может опереться? – почти с упреком спросила Екатерина. – О, подумайте, Гейвуд, сжальтесь над бедной королевой. Припомните! Скажите, неужели только вы двое? Ни одного друга, кроме вас?

Шут взглянул на королеву и глубоко вздохнул. Он, пожалуй, лучше ее самой мог читать в тайниках ее сердца и знать его глубокие раны. Однако он сочувствовал его горю и желал несколько смягчить его.

– Я припомнил, – тихо и печально произнес шут. – У вас есть еще третий друг при этом дворе.

– Ах, еще один друг? – воскликнула Екатерина уже более веселым и звонким голосом. – Назовите мне его, назовите! Вы же видите, что я сгораю от нетерпения услышать его имя.

Джон Гейвуд со странным, не то выжидательным, не то печальным выражением посмотрел на пылающее лицо Екатерины, на миг поник головою на грудь и вздохнул.

– Ну же, Джон, назовите мне третьего друга! – нетерпеливо повторила королева.

– Разве вы не знаете его, ваше величество? – спросил Джон Гейвуд, снова пристально смотря ей прямо в лицо. – Разве вы не знаете его? Это Томас Сеймур, граф Сэдлей.

Словно солнечный луч скользнул по лицу королевы, и она тихо вскрикнула.

– Солнечные лучи прямо падают на ваше лицо, ваше величество! – печально продолжал Джон Гейвуд. – Берегитесь, как бы они не ослепили вашего ясного взора. Встаньте в тень, ваше величество; вы слышите, идет та, которая могла бы выдать солнечный свет на вашем лице за признаки пожара.

Вслед за тем отворилась дверь, и на пороге комнаты показалась леди Джейн. Она обвела быстрым, испытующим взглядом комнату, и незаметная улыбка мелькнула на ее бледном, красивом лице.

– Ваше величество, – торжественно произнесла она, – все готово! Если вам угодно, можно ехать на прогулку. Принцесса Елизавета ждет вас в аванзале, и ваш обер-шталмейстер уже держит поводья вашего коня.

– А где же обер-камергер? – краснея, спросила Екатерина. – Разве король ничего не поручил ему передать мне?

В этот самый момент вошел граф Дуглас и сказал:

– Его величество приказал передать вам, ваше величество, что вы можете избрать целью своей поездки такой далекий пункт, какой вам будет угоден. Великолепная погода достойна того, чтобы королева наслаждалась ею и вступила в состязание с солнцем.

– О, король всегда был и будет галантнейшим кавалером! – со счастливой улыбкой сказала Екатерина. – В таком случае идемте, Джейн, поедем вместе!

– Простите, ваше величество, – сказала леди Джейн, отступая. – Я не могу сегодня воспользоваться милостивым разрешением сопровождать вас, ваше величество. Сегодня дежурство леди Анны Эттерсвиль.

– Ну, тогда до следующего раза, Джейн! А вы, граф Дуглас, поедете с нами? – пригласила королева.

– Ваше величество, король приказал мне явиться к нему в кабинет.

– Смотрите, пред вами королева, которая покинута всеми своими друзьями! – весело произнесла Екатерина и легким, эластическим шагом направилась через зал к ожидавшему ее двору.

– Здесь что-то происходит, о чем я должен разузнать! – пробормотал Джон Гейвуд, вместе с другими выходя из зала. – Поставлена мышеловка, так как кошки остаются здесь и жадно ждут свою добычу.

Загрузка...