Шестая жена. Роман о Екатерине Парр

Глава 1 1517–1520 годы

Кэтрин было пять, когда смерть бросила свою черную тень на ее жизнь. В это тяжкое время страха и печали ужасная болезнь под названием «потливая лихорадка» опустошала Лондон. Девочка забилась в угол в доме, стоявшем на территории монастыря Черных Братьев, который закрыли от всех посторонних из-за эпидемии, и сжималась от ужаса, слыша колокольный звон городских церквей и чуя запахи травяных снадобий, которые готовила мать на случай, если кто-нибудь в доме заболеет. Хотя она и была мала, но понимала тяжесть ситуации. Занимаясь разными простыми делами на винокурне, Кэти слышала разговоры взрослых на соседней кухне о том, что лихорадка убивает мгновенно и люди ни с того ни с сего падают замертво прямо на улицах. Ей было известно, что даже король покинул Лондон. Как и все, она отлично знала признаки болезни и с тревогой наблюдала за собой: не начнется ли у нее озноб, не закружится ли голова, не появятся ли жажда, головная боль и другие недомогания. Знала и то, что если проживешь с потницей целый день и целую ночь, то поправишься. И это будет ее единственной надеждой.

Мать вернулась со службы у королевы, и Кэтрин очень этому радовалась. Своим спокойствием и уверенностью хозяйка дома внушала всем веру в лучшее, и было не так страшно. Мать научила Кэти и ее четырехлетнего брата Уильяма особой молитве: «Даруй свет моим глазам, о Господь, если я засну мертвым сном». Каждый день они обязательно исповедовались в своих маленьких грехах священнику доктору Мелтону, чтобы всегда находиться в состоянии благости и быть готовыми к встрече с Создателем. Двухлетняя Анна была еще слишком мала, чтобы осмысленно произносить молитвы, но мать позаботилась и о ней: каждый вечер молилась за свою младшую дочь, прижимая ее к пухлому животу. Кэти знала, что скоро у нее появится еще один брат или сестра. Она надеялась, что ужасная потливая лихорадка уйдет до того, как родится ребенок, и что это будет девочка. Но болезнь продолжала свирепствовать даже в ноябре, тогда и заболел отец.

Ей запретили входить в его комнату, чтобы не подцепила заразу, и Кэтрин наблюдала, как мать носится туда-сюда с тазами горячей воды и полотенцами. Она видела, как открыли входную дверь, чтобы впустить врача, и через два дня – поверенного отца. Нос и рот у обоих были закрыты отдушенными гвоздикой льняными повязками. Девочка чувствовала, что на дом опустилась тишина, и понимала: шуметь нельзя.

На следующий день появился любимый дядя Уильям, младший брат отца, и отец Катберт Танстолл, которого дети хорошо знали. Священник был человек незлобивый, умный и мягкий, с гладко выбритым лицом и крючковатым носом. Он не только приходился им родственником, но и был большим другом всем и очень важной персоной, так как служил королю Генриху. Кэтрин обожала его, как и дядю Уильяма, мужчину довольно грузного, с искрящимися глазами и веселым круглым лицом. Они оба очень по-доброму говорили с детьми и уверяли их, что отец в безопасности, что он в руках Божьих и Господь лучше знает, какой исход для него предпочтительнее. Этот урок Кэтрин будет помнить всю жизнь. Однако от нее не укрылась слеза, навернувшаяся на глаза грубоватого в манерах, привычного к военной службе дядюшки.

Трудно было смириться с тем, что Господь знает лучше, когда в тот же вечер мать, храбро подавив всхлипы, сообщила им: отец умер и отправился на Небеса. Дом завесили черными тканями, все надели траур. Услышав громкие удары главного колокола в монастыре Черных Братьев по соседству, Кэтрин поняла: звонят по ее отцу. Дядя Уильям сказал, что прозвучит тридцать четыре удара, по одному за каждый год жизни сэра Томаса Парра.

Дети не присутствовали на похоронах в монастырской капелле Святой Анны; отец хотел, чтобы его тело было погребено именно там, рядом со старшим братом, умершим сразу после рождения. Они смотрели, как мать, светлые волосы которой были спрятаны под похожим на монашеский плат головным убором и черной вуалью, выходит из дверей, опираясь на руку дяди Уильяма. Маленький Уилл плакал, Кэтрин и сама была опасно близка к слезам, пытаясь свыкнуться с тем фактом, что ее отец никогда не проснется и она больше не увидит его. Ей хотелось помнить отца таким, каким он был при жизни.

Человек умный и образованный, сэр Томас занимал важные посты при дворе короля Генриха. Он был близок к королю, как мать была близка к королеве, крестной матери Кэтрин, принимавшей в девочке живое участие, несмотря на то что Кэтрин никогда с ней не встречалась. Но ее родители проводили много времени при дворе, у матери даже имелись там свои покои, и Кэтрин теперь размышляла, вернется ли мать к своим обязанностям.

Для нее не имело значения, что отец был богатым и важным человеком; она будет помнить жизнерадостного мужчину, у которого в уголках глаз появлялись морщинки, когда он смеялся; прекрасного отца, который ценил и любил своих детей. По нему Кэти станет горевать.

– Не плачьте, дети, – мягко сказал доктор Мелтон, выходя с молитвенником в руке из дома вслед за членами семьи. – Ваш отец отправился к Господу. Мы должны радоваться за него и не подвергать сомнению Божью волю.

Кэтрин хотелось бы так легко принять ее, быть как мать, а та стойко сносила утрату. Но стоило ей подумать об отце, и слезы непроизвольно катились у нее из глаз.

Няня Агнес, положив руки на плечи детям, увела их в холл, где в очаге приветливо потрескивал огонь.

– Я расскажу вам историю, – сказала она и принялась за цветистую легенду о Робин Гуде и деве Мариан, потом увлекла детей строительством карточного домика.

За этим делом и застали их вернувшиеся с похорон взрослые. Глаза матери были красны, но Мод улыбалась, когда взяла Кэтрин и Уилла за руки и повела их в зал, где была устроена поминальная трапеза. Из-за лихорадки гостей было немного.

После еды семья вернулась в холл, и дети снова увлеклись игрой, а взрослые сели у камина.

– Не могу поверить, что он умер, – убитым голосом проговорила мать. – Нам выпало провести вместе всего девять лет. Не думала, что останусь вдовой в двадцать пять и буду одна растить детей.

Кэтрин увидела, как дядя Уильям положил ладонь на руку матери и сказал:

– Вы не одна.

– Нет, вы не одна, Мод, – заверил ее отец Катберт. – Мы позаботимся о вас. Этого хотел Томас и потому назначил нас исполнителями своей последней воли.

– Вы не останетесь в нужде, – вставил дядя Уильям. – Уилл будет наследовать отцу. Девочкам оставлено приданое, которое обеспечит им приличных мужей. Может, не самых знатных, но вполне достойные партии.

– Да, и я должна быть благодарна за это, но он ничего не оставил младшему. – Мать вздохнула и похлопала себя по животу. – Если родится мальчик, у него не будет никакого наследства. Если девочка, мне самой придется обеспечивать ей приданое. Томас не мог рассуждать здраво. Болезнь помутила его разум. Без доходов от его службы при дворе у меня станет меньше денег на жизнь, и я должна сохранить наследство Уилла. А хранить-то особо нечего. Мне придется вести очень скромное существование.

– Вы вернетесь на службу к королеве? – поинтересовался отец Катберт.

– Когда родится ребенок, ничего другого мне не останется, – ответила мать. – Я подумывала уехать на север, в Кендал, где жизнь дешевле, но замок там стоит в запустении, и это очень далеко от всех моих друзей.

– Даже не думайте об этом, – твердо заявил дядя Уильям. – Вы должны запереть этот дом и переехать жить ко мне и Мэри в Рай-Хаус.

Кэтрин навострила ушки. Все, слышанное до сих пор о Рай-Хаусе, привело девочку к мысли, что это сказочное место. Там жили ее кузины и кузены, и какое это будет счастье – уехать подальше от пораженного эпидемией Лондона.

Лицо матери просветлело.

– Уильям, не могу выразить, что значит для меня ваша доброта. Я с удовольствием приеду. Это будет хорошо для детей. Там такой здоровый воздух. Но, боюсь, я должна попросить вас еще об одном одолжении.

– Только скажите, – галантно ответил дядя Уильям.

– Мне нужна помощь с финансами, – сказала Мод, – и человек, который будет управлять нашими поместьями на севере, потому что сама я предпочту обустроиться на юге, чтобы обеспечить будущее детям. Отныне я должна посвятить свою жизнь им.

– Вы можете спокойно доверить все это мне, – сказал дядя Уильям.

Мать встала и обняла его:

– Ни у одной женщины не было лучшего деверя.

– А ваши родные не помогут? – поинтересовался отец Катберт.

– Грины? – Мод покачала головой. – Вы знаете, мой отец умер в Тауэре под подозрением в измене. Я осталась последней в роду и единственной его наследницей. Все, что имела, я принесла Томасу. У меня есть родственные связи на севере и в Мидленде, но…

Кэтрин часто слышала разговоры родителей об их родстве с такими знатными семьями, как Воксы, Трокмортоны, Невиллы, Дакры, Тальботы и Танстоллы, семья отца Катберта, и это только некоторые. Родственные связи были источником великой гордости для них всех, но запомнить имена этих людей Кэтрин удавалось с трудом. Она не знала никого из многочисленной родни и подозревала, что у ее матери тоже мало общего с этими людьми.

– Ни к чему думать о них, когда у вас есть я, – сказал дядя Уильям.

– А я помогу вам организовать переезд в Рай-Хаус, – предложил отец Катберт.

– Спасибо вам, мои дорогие друзья, – ответила мать. – Честно говоря, мне очень хочется туда.

В последовавшие за этим дни все они были заняты подготовкой к отъезду. Дом в монастыре Черных Братьев предстояло запереть и оставить на попечении управляющего. Мать попросила Кэтрин и Уилла собрать их любимые вещи, и Кэтрин положила в сундук с обитыми железом углами своих кукол, Часослов с раскрашенными полями, роговую книгу, по которой учила буквы и цифры, волчок, мяч и лютню. Не забыла тетрадки и коробку с ручками. Это было самое важное, ведь мать учила ее писать в изящной итальянской манере, и Кэтрин занималась письмом ежедневно.

На самый верх девочка поместила самые дорогие сердцу вещи: красивую крестильную пелену, подаренную ей королевой, в честь которой она получила имя и которая собственноручно вышила на ней в золотом круге инициалы «К. И. П.», что, по словам матери, означало: «Кэтрин. Инфанта. Принцесса», а также девиз: «Plus Oultre» – «Дальше вперед». Это был девиз Испании, откуда королева приехала, но мать полагала, он подходит Екатерине, которая, по ее мнению, превзойдет то, чего от нее ожидали. Королева очень дорожила этой пеленой, сшитой ее матерью. Вероятно, Екатерина высоко ценила свою придворную даму, раз отдала ее дочери такое сокровище.

Кроме этого, королева подарила Кэтрин немецкие лакированные бусы, украшенные золотом, которые девочка часто носила на шее. Ей очень хотелось увидеть добрую королеву, и она жаждала наступления того дня, когда подрастет и сможет поехать ко двору.

В декабре, когда они были готовы к отъезду, потница наконец завершила свое убийственное шествие по стране, и люди снова потянулись в Лондон.

– Я так рада, что жизнь налаживается, – говорила мать, натягивая перчатки, а потом ее лицо погрустнело. – Но едва ли все вернется в норму. – Кэтрин понимала, что она вспомнила об отце, но знала: мать не позволит себе грустить долго. – Я беспокоилась, как мы отправимся в путь, когда повсюду эта зараза, и готова была отсрочить переезд, если понадобится. Но теперь мы отправляемся! – Она улыбнулась детям, взяла на руки полнощекую малышку Анну и повела их всех через главный вход к ожидавшим на улице конным носилкам.

Сидя рядом с матерью, закутанная в меха и с завернутым в войлок разогретым кирпичом под ногами, Кэтрин оглянулась на дом, в котором родилась, и постаралась запомнить каждую деталь его фахверкового фронтона, ромбовидные стекла в окнах со средниками, поблескивавшие под зимним солнцем, щит над дверью с гербом Парров в сине-красных лентах и девиз под ним: «Любовь с преданностью». Жизнь никогда не будет прежней, и тоска по отцу не отпустит Кэтрин, но она уже начинала смотреть в будущее, так как отправлялась в восхитительное путешествие.

Мать не хотела торопиться, поэтому они ехали в Ходдесдон не спеша и остановились на ночлег в гостинице рядом с Энфилдом к северу от Лондона. На следующий день ближе к вечеру прибыли в Рай-Хаус, и Кэтрин, завидев его, разинула рот от восторга. Возвышавшийся над широким рвом и окруженный высокой стеной главный дом поместья был похож на дворец из волшебной сказки с маленькими башенками и зубчатыми стенами. Когда они проехали через гейтхаус, Кэти увидела, что бо́льшую часть пространства за оградой занимает сад, а краснокирпичный главный дом оказался довольно скромным по размеру. Дядя Уильям проводил их в квадратный холл, где тетя Мэри, пухленькая и со щеками, как спелые яблочки, ждала гостей, чтобы приветствовать их и угостить горячим элем с пряниками. Она обняла своего супруга и сноху, потом расцеловала детей.

– Входите и усаживайтесь в гостиной, – пригласила их Мэри и провела через одну из двух деревянных дверей, расположенных позади стола на помосте, в комнату с побеленными стенами и ярко-красными занавесками, где поставила на стол угощение. Тут, скромно выстроившись в ряд, ожидали гостей пять маленьких девочек; они все сделали быстрые реверансы и уставились на Кэтрин, ее сестру и брата.

– Ты помнишь своих кузин? – спросил дядя Уильям, и Кэтрин кивнула, ведь она видела старших из них на каком-то давнишнем семейном торжестве, хотя мало что помнила. – Они составят вам всем компанию.

Девочек представили, назвав по именам: Магдалена, Нан, Элизабет, Мэри и Марджери. Магдалена была на два года старше Кэтрин, а Марджери исполнилось два – ровесница Анны. Все девочки были миловидные блондинки с голубыми глазами. Они немного косо поглядывали на Уилла как единственного мальчика в комнате, но в целом, казалось, радовались появлению новых товарок по играм. Не прошло и часа, как дружба завязалась, и Кэтрин ощутила, что загорающаяся впереди новая веселая жизнь уже затмевает печальную старую.

Зима выдалась мягкая, и старшие дети много времени проводили на улице – играли в мяч, догонялки и прятки в саду или в обширном охотничьем парке, плавали в деревянных лодочках по реке Ли, от которой питался водой замковый ров, или собирали зеленые ветки для изготовления рождественских гирлянд. Им давали пони, учили управляться с ними и позволяли вместе со взрослыми ездить на охоту, в том числе соколиную. Кэтрин нравилось бывать на свежем морозном воздухе; ее завораживал парящий полет соколов, захватывал азарт погони и бодрило ощущение свободы, которое давала быстрая скачка в седле. Она бесстрашно погоняла своего послушного пони, побуждая его мчаться быстрее и совершать рискованные прыжки. Уилл тоже был счастлив. Если кузины поначалу не особенно хотели принимать мальчика в свою компанию, то очень скоро забыли об этом; Уилл стал для них своим. Каждый день с наступлением сумерек дети вваливались на кухню, раскрасневшиеся, со спутанными волосами и в облепленных грязью высоких ботинках, и повар наливал им горячего ягодного эля.

Вскоре после того, как Кэтрин и ее родные обосновались в Рай-Хаусе, туда же приехала двенадцатилетняя кузина детей Парров Элизабет Чейни. Несмотря на большую разницу в возрасте, она радостно подключилась к их играм и пыталась по-матерински за ними приглядывать, хотя старания юной воспитательницы были по большей части отвергнуты. Только самые младшие терпели суету вокруг них. Кэтрин сочувствовала Анне, которой не нравилось, что ее наряжают как куклу и водят за ручку, но в то же время была благодарна Элизабет за то, что та отвлекала младшую сестренку. Разумеется, Кэтрин любила ее и проводила бы с ней больше времени, но Анна была еще слишком мала, чтобы участвовать во многих веселых забавах в Рай-Хаусе, и не могла разделить крепнущую дружбу старшей сестры с Магдаленой Парр. Эта девочка, дружелюбная и жизнерадостная, привлекла к себе Кэтрин, и вскоре они стали неразлучны. Так проходили насыщенные событиями зимние дни, но наконец в саду появились первые весенние бутоны.

Дни удлинялись, мать готовилась к родам. Она достала со дна дорожного сундука свивальники и маленькие одежки, которые раньше носили Кэтрин, Уилл и Анна, и отдала их в стирку.

Послали за повитухой. Детей прогнали из комнат, когда у матери начались схватки. Элизабет велели отвести их в парк, где они счастливо носились целый день. А когда вернулись, то застали в холле дядю Уильяма с очень хмурым лицом.

– С вашей матерью все в порядке, – сказал он, – но, к несчастью, ребенок родился мертвым.

Кэтрин разразилась шумными всхлипами, горюя о сестренке, которую никогда не увидит. Тетя Мэри поспешила утешить ее, прижала к своей теплой груди; Анна мигом присоединилась к общему плачу, чтобы о ней не забыли.

– Можно нам к маме? – спросил Уилл.

– Пусть она сперва отдохнет, дитя, – ответила тетя Мэри.

Наконец детей пустили в спальню, и мать протянула к ним руки.

– Господь решил забрать к себе вашу сестру, – сказала она дрожащим голосом, когда они все залезли к ней на постель. – Но Он оставил мне вас троих, мои дорогие. А малышка ушла к своему отцу. Мы не должны слишком сильно горевать о них. Они на Небесах, с Господом, куда нам всем нужно стремиться. Мы будем вспоминать их обоих в своих молитвах.

Через две недели мать встала с постели; она часами сидела, затворившись в кабинете с дядей Уильямом и отцом Катбертом, который заглянул в Рай-Хаус перед возвращением в Линкольн, где служил каноником в местном соборе.

– Мы составляем план вашего обучения, – сказала мать Кэтрин однажды вечером, когда они все вместе сидели в гостиной. – В какой-то момент мне придется вернуться на службу к королеве, и дядя Уильям согласился, чтобы вы остались здесь и обучались вместе со своими кузинами. Я буду приезжать как можно чаще, чтобы проверить, какие вы делаете успехи.

Хотя Кэтрин и была мала, но понимала, что ее мать – женщина умная, с особой страстью занимавшаяся учением. Она умела говорить по-французски и даже на латыни.

– Ваша мать придерживается весьма просвещенных взглядов, – сказал дядя Уильям. – Она решила, что вы, девочки, получите такое же образование, как Уилл. Мне этого не понять. Я простой вояка, так что организацию всего этого предоставлю вам, Мод.

– Ваша мать следует примеру нашего родственника, сэра Томаса Мора, – обратился отец Катберт к Кэтрин. – Он давал своим дочерям образование на одном уровне с сыновьями. Ученость этих юных леди широко известна. Король и королева пользуются советами сэра Томаса о том, чему и как учить принцессу Марию.

– Девочки обладают не меньшими способностями, чем мальчики, – заявила мать. – Они не так слабы и беспомощны, как уверяют нас некоторые.

– Именно, они не слабы! – согласился отец Катберт, хотя у дяди Уильяма эти слова вызвали некоторые сомнения.

– Я буду широко смотреть на вещи, – с усмешкой проговорил он. – Кто я такой, чтобы не доверять мудрости сэра Томаса Мора и короля?

– Ой, да ладно вам! – махнула рукой тетя Мэри и игриво стукнула его.

Кэтрин нравились уроки матери, которые та проводила с ней в течение последнего года, когда была отпущена со службы при дворе. Она была хорошим учителем и с удовольствием делилась своими знаниями с детьми. Слушая, что говорили взрослые о новом плане обучения, Кэтрин решила, что ее ждет захватывающе интересное приключение.

Дядя Уильям задумчиво смотрел на мать:

– Это только начало, Мод. Вы еще молоды, и какой-нибудь джентльмен при дворе может предложить вам брак. Если это случится…

– Нет! – отрезала мать, и ее бледные щеки вспыхнули. – Больше я замуж выходить не намерена. Я не могу подвергать опасности наследство Уилла, за которое отвечаю. Нет, Уильям, я собираюсь посвятить свою жизнь детям. Я прослежу, чтобы они получили хорошее образование и нашли себе достойных супругов. Кроме того, у меня есть обязанности перед королевой.

– Ну, если передумаете, знайте, что дети всегда будут здесь как дома. – Дядя Уильям улыбнулся.

Он сказал матери, что она может использовать для учебных занятий маленькую гостиную позади помоста. Там поставили столы и стулья для всех детей, кроме самых младших, которые должны были ждать, пока им исполнится четыре года, прежде чем приступить к урокам.

Месяцы проходили безмятежно. Они провели в Рай-Хаусе год, полтора года… Каждый день начинался с молитвы. Мать была женщина набожная и хотела внушить своим детям и подопечным глубокую любовь к Господу и послушание Его слову. Она нашла прекрасного духовного наставника в лице домашнего священника дяди Уильяма, доктора Кларка, который преподавал своим ученикам нечто под названием Новое Учение.

– Вы знаете, что в Библии содержатся Писания, а это Слово Божье? – спросил он их, и все кивнули. – Сотни лет Писания всегда были на латинском языке, и священники объясняли их нам. Теперь ученые мужи стараются лучше понять латинский и греческий языки, чтобы изучать Библию самостоятельно. Однажды, если Господу будет угодно, мы все сможем читать ее на английском, и именно по этой причине больше, чем по какой бы то ни было еще, вы, дети, должны быть усердны в учебе.

Кэтрин нравились истории из Библии, которые рассказывала им мать. Как здорово будет читать их самой! Она старательно занималась латинским языком и так хорошо успевала, что доктор Кларк вдобавок даже немного поучил ее греческому.

– У вас способности к языкам, дитя, – сказал он ей, сияя улыбкой.

Мать занималась с ней французским, который Кэтрин схватывала на лету, как и Анна, которая, когда подросла, стала приходить на уроки вместе со старшими детьми. Все учились с удовольствием: восемь белокурых и рыжих головок склонялись над книгами в комнате, куда сквозь окна с ажурными решетками лился солнечный свет. Утром они занимались, а после обеда свободно бегали на улице, бесконечно играли в мяч, пятнашки или во что-нибудь понарошку, а зимой лепили снеговиков, устраивали перестрелки снежками, собирали остролист и плющ. Кэтрин была так счастлива в эти восхитительные дни детства, что, когда мать отправилась обратно ко двору, оставив дочку стоять в слезах под аркой гейтхауса и следить за скрывающейся вдали маленькой кавалькадой, то почти не скучала по ней. А вот оставшись весной 1520 года без Уилла, которого благодаря связям матери при дворе в шестилетнем возрасте взяли пажом в свиту его величества, отправлявшегося на встречу с королем Франции, Кэтрин почувствовала себя потерянной. Вернувшись домой в июле, Уилл без умолку рассказывал об увиденных во время поездки чудесах.

– Это называли Полем золотой парчи, – говорил он, – потому что все люди оделись в свою лучшую одежду. Там было столько роскоши и блеска, и я никогда не видел такой огромной толпы. Король весь сверкал украшениями! Он очень могущественный человек! Когда я вырасту, Кейт, то буду придворным! – После этой поездки жизнь в Рай-Хаусе уже не так радовала Уилла.

Дядя Уильям приезжал в свое поместье чаще, чем мать, и был для детей как любящий отец. Кэтрин знала, что именно благодаря дяде ей так хорошо живется. Когда ей исполнилось восемь, желая показать, как она его любит и выразить благодарность, Кэтрин решила подарить дяде свой Часослов, унаследованный от отца, и вывела на обороте обложки посвящение: «Дядя, взглянув на эти строчки, вспоминайте о той, что написала их в Вашей книге. Ваша любящая племянница Кэтрин Парр». У дяди Уильяма, когда он читал это, на глаза навернулись слезы.

Глава 2 1523–1524 годы

В апреле, когда мир был свеж и зелен, а среди деревьев на все голоса распевали птицы, Кэтрин посмотрела на себя в полированное серебряное зеркало и решила, что ей нравится то, что она видит. Ей уже почти исполнилось одиннадцать, и она постепенно превращалась в довольно грациозную юную леди, какой и хотела видеть ее мать. Черты лица у нее были приятные, светло-карие глаза – яркие и теплые. Если во внешности Кэтрин и имелся какой-то изъян, так это немного длинноватый и слегка вздернутый нос, как у брата. Она вытянулась сильнее, чем большинство девочек ее возраста, и была худощава, хотя маленькие груди уже начинали проступать под лифом.

Кэтрин наспех расчесала длинные рыжие волосы и торопливо спустилась вниз, чтобы присоединиться к остальным детям в классе. Сегодня утром на уроке итальянского языка им предстояло читать Цицерона и сонеты Петрарки. Цицерон ей нравился, и она соглашалась с ним, что комната без книг – все равно что тело без души. Младшие кузины считали латинянина скучным и говорили Кейт, что, если она будет все время сидеть, уткнувшись носом в книгу, то испортит зрение и ей будет трудно найти себе мужа, но Магдалена и Анна понимали ее. Ни они, ни сама Кэтрин не заботились о поисках мужей. Девочки и без того были счастливы. Как говорил мудрый Цицерон: «Если вы имеете сад и библиотеку, у вас есть все, что нужно». Кэтрин с любовью взглянула на книги, выстроившиеся в ряд наверху буфета. И верно, что может быть ценнее!

Но, прежде чем они доберутся до Петрарки и Цицерона, их ждал урок математики. Идею подкинул отец Катберт. Сам увлеченный этой наукой, добрый священник написал трактат по арифметике и во время своих частых наездов в Рай-Хаус любил проверять, как продвигаются у детей дела с освоением счета. Кэтрин хорошо справлялась с арифметикой и геометрией, ей очень нравилось решать математические задачи.

Однако в учебную комнату этим утром вошел не доктор Кларк, а мать, получившая отпуск от своих обязанностей при дворе, и тетя Мэри, а за ними – Элизабет Чейни, которая к восемнадцати годам приобрела тяжеловатые, породистые черты лица и обладала своеобразным скромным обаянием.

– У вашего доброго учителя разыгралась мигрень, – сообщила мать, когда девочки поднялись из реверансов, а Уильям – из поклона. – Вам придется сегодня мириться с нами, дети. Уилл, доктор Кларк сказал, что тебе нужно закончить эссе о Юлии Цезаре, так что займись этим.

– А юные леди отправятся со мной на винокурню и помогут приготовить про запас кое-какие лекарства, – объявила тетя Мэри.

Кэтрин вздохнула; она бы лучше посидела за книгами. Но мать всегда настаивала, что девочки должны быть обучены ведению домашнего хозяйства к моменту замужества. В определенные дни, когда Уилл занимался верховой ездой, отрабатывал приемы борьбы и приобретал прочие спортивные навыки, необходимые джентльмену, мать с тетей Мэри наставляли своих дочерей в том, как вести счета и из чего складывается семейный бюджет, как управляться со слугами, следить за приготовлением и подачей еды, знакомили с тайнами винокурни, которые включали в себя все: от варки варений до дистилляции ароматических веществ и приготовления лекарственных настоев. Кэтрин предпочла бы вместо этого скакать на лошади с Уиллом или даже практиковаться во дворе в фехтовании под руководством начальника стражи. Как же она завидовала брату и его мужской свободе!

– Ни к чему делать такое кислое лицо, Кэтрин, – сказала мать. – Домашние дела не менее важны для юных леди, чем учеба по книгам, и их нужно уметь выполнять. Какой смысл слоняться по дому с головой, полной высказываний Цицерона, если твой муж не может дождаться обеда! Или ты хочешь, чтобы я отправила тебя прясть пряжу?

Кэтрин заметила озорные искорки в глазах матери, прекрасно знавшей, что ее дочь терпеть не может это занятие. Вероятно, строгая наставница и сама с большей охотой занялась бы чтением. Но обязанности она всегда ставила превыше личных склонностей.

– Но сперва у нас есть для вас хорошие новости, – продолжила мать и взглянула на тетю Мэри.

– Элизабет выйдет замуж за сына лорда Вокса, – сообщила та девочкам.

Элизабет вспыхнула и слегка приосанилась. Лорд Вокс был ее опекуном, и юную пару обручили еще в детстве; это была прекрасная партия, так как со временем Элизабет станет баронессой. Четырнадцатилетний Томас Вокс с виду казался флегматичным, но успел развиться не по возрасту – он уже учился в Кембридже. Время от времени юноша вместе с отцом приезжал в Рай-Хаус, и на Кэтрин производили впечатление его образованность и умение писать стихи. Они с Элизабет подходили друг другу.

Девочки поспешили расцеловать кузину и поздравить ее, но тетя Мэри остановила их, подняв руку, и добавила:

– Свадеб будет две. Магдалена, отец нашел супруга и тебе тоже.

Все девочки ахнули, а Магдалена побледнела. Ей нравилось жить в Рай-Хаусе, и Кэтрин знала, что ее кузина считала брак делом отдаленного будущего.

– Ты потеряла дар речи, дитя? – спросила тетя Мэри.

– Я п-потрясена, – запинаясь, проговорила Магдалена.

– Не хочешь ли узнать, кто счастливый жених? – Мать улыбнулась ей.

– Это Ральф Лейн из Орлингбери в Нортгемптоншире, – сообщила тетя Мэри, не дожидаясь ответа Магдалены. – Ему четырнадцать, он всего на год старше тебя, и ему достанется в наследство прекрасный усадебный дом в двенадцать комнат.

Магдалена бросилась в слезы:

– Матушка, я не хочу ни за кого замуж, даже за богача! Не хочу уезжать из Рай-Хауса, покидать вас и отца.

Тетя Мэри положила руку ей на плечо, желая утешить:

– Это вполне обычное дело – чувствовать такое нежелание, дорогое дитя. Ты юна, и перспектива замужества, вероятно, вызывает немного странные ощущения. Но заботливый отец подобрал тебе хорошую пару, к тому же ты никуда не уедешь прямо сейчас. После свадьбы останешься здесь, пока тебе не исполнится четырнадцать лет. Мы считаем, ты еще слишком молода, чтобы исполнять связанные с браком обязанности, так что в Орлингбери ты отправишься следующей весной. Это даст тебе время свыкнуться с новым положением. И это не край земли, мы будем навещать друг друга.

– Значит, я останусь здесь еще на год? – Магдалена подняла заплаканное лицо.

– Да, мой цыпленочек, останешься. А за это время мы подготовим для тебя отличный гардероб, и ты станешь очаровательной леди.

Магдалена промокнула глаза платком, тихонько всхлипывая. Кэтрин стало жаль сестру и себя тоже, ведь она знала, что будет ужасно скучать по своей подруге, когда та уедет в Нортгемптоншир.

После обеда Магдалена ушла гулять по парку одна, сказав, что ей нужно подумать. Когда она вернулась, Кэтрин и Анна разучивали танцевальные шаги в холле, а Уилл подыгрывал им на лютне. Завидев Магдалену, они остановились, однако та широко улыбнулась и попросила их продолжать. Кэтрин обожала танцы, но в тот день не могла вложить в это занятие ни крупицы души. Играть в шахматы и музицировать она тоже была не в состоянии; ни одно из занятий, доставлявших ей удовольствие на досуге, не отвлекало ее от печальных мыслей. Обычно Кэтрин любила слушать рассказы матери о жизни при дворе, в этом восхитительном, сказочном месте, где она жаждала побывать, но в тот вечер, когда мать завела разговор с тетей Мэри и дядей Уильямом, Кэтрин не могла сосредоточиться. Ее охватило недоброе предчувствие, что в скором времени ей тоже могут подыскать жениха и Магдалена, вероятно, не единственная, кто вот-вот окажется оторванным от рая на земле, каким был Рай-Хаус.

На следующей неделе мать вернулась ко двору, а когда приехала на свадьбы, выглядела очень довольной. Собрав вокруг себя наследников, она обняла Кэтрин и сказала:

– Мое дорогое дитя, у меня прекрасные новости! Я нашла тебе мужа, о лучшей партии для тебя и мечтать нельзя.

Кэтрин вдруг затошнило. Этого она и боялась. Знала, что рано или поздно услышит роковые слова, но горячо молилась, чтобы новость о замужестве пришла как можно позже.

Но нет, она не расплачется, как Магдалена, не перечеркнет материнских надежд и не омрачит ее счастья.

– Это замечательная новость, – произнесла Кэтрин, удивившись, что говорит так твердо. – За кого я выйду замуж?

– За сына лорда Скрупа из Болтона! – триумфально провозгласила мать. – Только подумайте! Он наследник баронства. Предложение сделал его дед, лорд Дакр, кузен вашего отца. Лорд Скруп – его зять. Генри Скрупу тринадцать, вполне подходящий для тебя возраст, и лорд Дакр считает, что ты для него – хорошая пара. Брак между вами укрепит связи с нашими знатными родственниками на севере. Я уже написала лорду Скрупу. Так как лорд Дакр поддерживает эту идею, он должен согласиться.

Кэтрин немного успокоилась. Если ей повезет, лорд Скруп еще может и не дать согласия, несмотря на все восторги матери. Зачем ему женить своего сына и наследника на рыцарской дочери с очень скромным приданым? И ей всего одиннадцать, рановато для брака. Мать наверняка решит, что нужно подождать лет до четырнадцати, прежде чем отправлять ее в дом мужа. Ей, вероятно, еще года три предстоит провести в Рай-Хаусе.

– Болтон очень далеко, – сказала Кэтрин. – Мне будет грустно уезжать от вас.

– Но это великолепный замок, и, смею надеяться, Генри Скруп будет часто появляться при дворе, так что мы не разлучимся надолго. Я попрошу у королевы место для тебя, когда ты выйдешь замуж.

«Это можно вынести, – утешила себя Кэтрин. – И я вынесу». Нужно радоваться, что мать нашла ей такого замечательного супруга.

К тому же пока еще ничего не решено.

Май принес с собой цветение и свадьбы, которые состоялись одна за другой в домашней церкви Рай-Хауса; обе церемонии проводил отец Катберт. Элизабет была счастливой невестой, Магдалена – подавленной. Кэтрин, одетая в новое зеленое платье, внимательно следила за обрядом, понимая, что, может быть, скоро ей тоже придется давать брачные обеты, и подметила, что юные женихи выглядели немного ошарашенными, оказавшись у алтаря; вероятно, они предпочли бы в этот момент сидеть за книгами или учиться обращению с мечом. Томас Вокс особенно нервничал. Без сомнения, его тревожила необходимость проявить себя на брачном ложе. Кэтрин неприятно было думать об этом. Она довольно смутно, но все-таки представляла себе, что должно произойти между супругами после свадьбы, и восторга это у нее не вызывало. На самом деле это казалось ей скорее грубым.

Потом начался свадебный пир. Дядя Уильям был радушным хозяином и гордился прекрасным столом, который подготовила его жена. На нем стояли здоровенные окорока, пироги, блюда с горохом и недавно вошедшей в обиход спаржей, а также огромный десерт в виде головы греческого бога Гименея, покровителя брачных торжеств.

Затем были устроены танцы. Домашние менестрели завели мелодию, и все поднялись из-за столов. Кэтрин схватила за руку Уилла, и они закружились по полу в веселом бранле. Брат с сестрой плясали весь вечер, пока не настало время поднять тосты за новобрачных; кубки наполнили гипокрасом – пряным вином. Элизабет и Томаса увели, и после положенной паузы все гости ввалились в спальню, где красные от смущения молодожены лежали рядом друг с другом в постели, натянув одеяло до подбородка.

– Исполни свой долг, мальчик! – проревел лорд Вокс, изрядно набравшийся, и его сын весь сжался.

Отец Катберт торопливо благословил супружеское ложе, после чего выгнал всех из спальни.

– Оставим их в покое, – увещевал он гостей; кто-то сунул ему в руку полный кубок вина.

– Думаю, пора спать, – сказала мать.

Кэтрин неохотно ушла; ей жаль было покидать пир, хотя танцы закончились, и гости в основном бражничали. Мать не хотела, чтобы дочь слушала сальные шуточки и пошлые намеки, но не уберегла от этого свое невинное дитя. Когда Кэтрин выходила из зала, щеки у нее пылали. Наверху лестницы она увидела Магдалену: в ночной сорочке и со свечой в руке кузина походила на привидение.

– Слава Богу, еще не моя очередь! – прошептала она. – Бедняжке Элизабет приходится терпеть такое, а тут еще эти грязные шутки. По крайней мере, мы с Томасом будем избавлены от такого, когда ляжем в постель. Но до этого пока далеко, хвала Господу!

– Да, мы еще целый год проведем вместе, – сказала Кэтрин, и к ее горлу подступил ком. Она понимала: может статься, Магдалена покинет этот дом не первой.

Через неделю после свадеб мать неожиданно появилась в саду, лицо ее было суровым и гневным.

– Зайди в дом, Кэтрин!

Девочка перестала обрывать головки безжизненных цветов и побежала за ней, удивляясь, чем вызвала недовольство родительницы?

Та закрыла за ними дверь учебной комнаты:

– Сядь, дитя. Я получила известие от лорда Скрупа, новости неважные.

Сердце Кэтрин воспарило. То, что было плохой новостью для матери, могло оказаться очень хорошей для нее.

Мод расхаживала по комнате, не в силах справиться с волнением.

– Ты недостаточно богата и знатна для его сына, вот в чем суть. Он заставил меня ждать ответа целую вечность, потом сообщил, что с удовольствием заключит помолвку, если я выплачу ему весьма значительное приданое, четверть нужно отдать прямо сейчас, и без всяких гарантий.

– Но это возмутительно! – заявила Кэтрин; облегчение мешалось в ней с негодованием и чувством уязвленной гордости.

– Это еще не все! – в гневе воскликнула мать. – Он предложил смехотворную вдовью долю наследства, а потом имел неприкрытую наглость сказать, что в случае твоей смерти до окончательного заключения брака не вернет твое приданое и не будет вступать ни в какие договоры, пока не состоится бракосочетание, что оставляет нас в весьма ненадежном и уязвимом положении.

– Если сын хоть чем-то похож на отца, я бы вовсе не хотела выходить за него замуж, – пробурчала Кэтрин.

– Лорд Дакр заставил меня поверить, что лорд Скруп с радостью примет этот брак! – кипятилась мать.

– Может, он просто пытался быть полезным, – отозвалась Кэтрин. – Как вы поступите?

– Придется смирить свою гордость и подумать, как исправить ситуацию.

Кэтрин хотела – или ожидала – услышать другой ответ. Было ясно, что лорд Скруп испытывал терпение матери и не хотел иметь Кэтрин своей невесткой. Какой смысл хлестать дохлую лошадь? Однако девочка смолчала. Она знала, что мать лелеет амбициозные мечты о будущем своих детей, и самая дорогая ее сердцу – увидеть их в достойных браках.

– Мне придется еще раз хорошенько обдумать это дело, – сказала мать, опускаясь на стул, и похлопала Кэтрин по руке. – А ты пока постарайся забыть обо всем этом. Возвращайся к Цицерону, языкам и прочим любимым занятиям. Ну, теперь беги. Но помни: никому ни слова! Я не хочу, чтобы пошли разговоры, будто мы, Парры, недостаточно хороши для таких, как Скрупы.

В июле мать получила еще одно письмо от лорда Скрупа. Она показала его Кэтрин, когда они сидели на каменной скамье в тени садовой ограды. Легкий ветерок раскачивал головки цветов на клумбах.

– Он требует ответа, – промолвила Кэтрин. – Вы разве не написали ему, миледи?

– Написала. Сказала, что мне нужно время обдумать его условия.

– Видимо, он считает, мы должны с радостью согласиться на них.

– Взгляни сюда. – Мать ткнула в письмо указательным пальцем. – Он настаивает, чтобы я выплатила первую часть приданого в августе. – Она горько рассмеялась. – Как будто я могу достать столько денег за такой короткий срок. И даже если бы могла, лорд Скруп позаботился о том, чтобы не иметь никаких обязательств. Он может выйти из соглашения по своему усмотрению и разорить меня. Кэтрин, боюсь, он не намерен довести этот брак до заключения.

Кэтрин согласно кивнула, желая, чтобы они вообще похоронили эту идею.

Мать встала:

– Когда вернусь ко двору, сделаю еще одну попытку. Я снова поговорю с лордом Дакром. Уверена, он имеет влияние на лорда Скрупа.

Кэтрин хотелось умолять мать, чтобы та не утруждала себя дальнейшими заботами о деле, которое явно было обречено на провал, но ничего не сказала. Если переговоры о помолвке продвинутся вперед, пусть мать не думает, что ее Кэтрин вовсе не хотела этого брака. Она исполнит свой долг, как подобает любящей дочери, и покажет всему миру, что счастлива принять будущее, с такой заботой обеспеченное ей.

Вскоре по приезде ко двору мать известила Кэтрин, что лорд Дакр отправился на север, но вернется в Лондон через несколько недель. В начале осени девочка получила еще одно письмо. Лорд Дакр планировал задержаться в северных графствах до начала нового года, но посоветовал лорду Скрупу проявить терпение и не торопить мать с ответом.

Кэтрин читала это, сидя за партой в пустой классной комнате. Уроки закончились, и остальные дети сразу убежали. Письмо убедило ее, что надежд на воплощение в жизнь материнских планов мало. Только глупец мог бы подумать, что при таких обстоятельствах она может обрести счастье в браке; лорд Скруп явно вынуждал мать отказаться от помолвки.

Девочка вздохнула, чувствуя себя виноватой: дело никак не шло на лад, а ее это радовало. Бродя по дому, Кэтрин торжествовала в душе: скоро она освободится от необходимости покинуть любимый Рай-Хаус, причем надолго, если все сложится по ее желанию. В августе ей исполнилось одиннадцать, мысли о юношах и о любви пока не тревожили ее. Она начинала быстро понимать, что браки совершаются по расчету и при этом стремления юных сердец мало принимаются во внимание.

Мать приехала домой на Рождество, когда в печах шипело мясо, над огнем в кухне пыхтели кастрюли с пудингами и дом был наполнен дивными ароматами. Кэтрин со всей веселой компанией только-только вернулась из леса; дети притащили полные охапки зеленых ветвей, а мужчины – йольское полено, которое будет гореть в очаге в холле все праздничные дни. Мод в дорожной накидке стояла у камина и протягивала к огню руки. Она радостно приветствовала детей, заметив, как вырос Уильям и как похорошела восьмилетняя Анна.

– А ты, Кэтрин, – сказала мать, обнимая старшую дочь, – ты мила, как всегда.

Вечером после ужина все сидели в гостиной и плели венки из остролиста и плюща. Мать обратилась к Кэтрин:

– Я получила известие от лорда Дакра. Он разделяет мои тревоги и потолковал с лордом Скрупом – напомнил ему, что я из хорошего рода Гринов, сказал даже, что его требования просто возмутительны и у меня нет никакой возможности согласиться на них. Он предложил, чтобы Генри жил здесь за мой счет и занимался с пользой для себя в нашей школе. – Она вздохнула. Кэтрин догадывалась, что последует дальше. – Однако лорд Скруп непреклонен. Он не согласится ни на какие другие условия и заявил, что у меня было достаточно времени для поисков денег на приданое. Честно говоря, Кэтрин, думаю, я не буду продолжать это дело.

Дядя Уильям согласно кивнул:

– Незачем отдавать нашу Кэтрин в такую семью. Я бы посоветовал отказаться от этой партии.

– Присоединяюсь, – подхватила тетя Мэри.

– И я, – встрял Уилл. – Как глава семьи, я не хочу, чтобы моя сестра выходила замуж за Скрупа. Не сомневаюсь, есть рыба и получше.

Мать снисходительно улыбнулась ему:

– Я уверена, что ты прав, сын мой. В новом году я напишу лорду Скрупу. А теперь мы будем весело встречать Рождество.

Мод не расстроилась, получив отрывистое письмо от лорда Дакра.

– Он обижен, что я отвергла его внука. Не стоило мне пытаться перечить тем, кто выше меня! – Тон ее был резок.

Кэтрин обиды лорда Дакра ничуть не встревожили. Главное, ей не придется покидать Рай-Хаус.

Через несколько недель пришло еще одно письмо с печатью лорда Дакра. Мать прочла его, стоя в холле, а Кэтрин с нетерпением ждала, желая узнать, что в нем. Она молила Бога, чтобы лорд Скруп не изменил своего решения и не предложил более выгодные условия помолвки.

В последнее время мать говорила о лорде Дакре и лорде Скрупе исключительно в едком тоне, но теперь смягчилась.

– Кажется, твой брак в любом случае не состоялся бы, – сказал она. – На прошлой неделе бедный Генри Скруп покинул этот мир. Весенняя лихорадка унесла мальчика, да упокоит Господь его душу.

Кэтрин сильно опечалилась, услышав о судьбе бывшего жениха, которого никогда не видела, – юноши, не дожившего до пятнадцатилетия.

Вскоре после этого она испытала глубокую и настоящую боль утраты: Магдалена уехала в Орлингбери. Кэтрин помогала ей паковать вещи и готовиться к отъезду. Это стало для нее серьезным испытанием, тем более что кузина не хотела уезжать и почти непрерывно лила слезы.

– Я не могу оставить вас, матушка, – рыдая, говорила она и цеплялась за тетю Мэри.

– Прекрати эти глупости, – корила ее та, хотя у самой глаза тоже были на мокром месте. – Нельзя ехать к мужу с таким лицом. Что он подумает, бедолага? – Она обняла Магдалену. – Для юной девушки такие чувства естественны. Я сама так же переживала, когда мне пришлось покинуть дом, чтобы выйти за твоего отца. Но с ним я обрела счастье, какого не знала за всю жизнь до того. Если Господу будет угодно, ты познаешь такую же радость. Тебе нужно надеяться на прекрасное будущее, дитя, и любить своего супруга. Это твой долг, но я надеюсь, замужество принесет тебе и удовольствие тоже. – Она отпустила Магдалену и приподняла ее голову за подбородок. – Ты Парр, дочь моя, и мы будем тобой гордиться, я в этом уверена.

Магдалена осушила слезы и почти перестала роптать. Но, когда она крепко обнимала Кэтрин на прощание, самообладание покинуло ее.

– Да хранит тебя Господь, дорогая кузина! – всхлипывая, проговорила девушка. – Молюсь, чтобы мы вскоре с тобой увиделись.

После отъезда Магдалены Рай-Хаус как будто опустел, несмотря на присутствие в нем четырех шумных и болтливых кузин, Анны и Уилла.

Глава 3 1525–1528 годы

Снова наступило лето, а Кэтрин продолжала скучать по Магдалене, хотя уже привыкла к ее отсутствию. Они часто обменивались письмами, и, судя по ним, Магдалена постепенно осваивалась с новой жизнью, что и радовало, и расстраивало Кэтрин, ведь это означало, что кузина теперь не нуждалась в ней так, как раньше. В письмах Магдалены проявлялась ее новая опытность, и все чаще встречались упоминания «дорогого Ральфа». Самые последние послания были полны восторгов по поводу ее беременности. И Кэтрин поняла, что больше скучает тот, кого покинули.

В конце июля мать приехала домой и описала восхитительную церемонию возведения шестилетнего Генри Фицроя его отцом-королем в ранг герцога Ричмонда и Сомерсета.

– Королева была очень расстроена, – повествовала мать, пока они сидели в саду и пили компот. – Бедняжка, она обычно скрывает свои чувства, а король не выставляет любовниц напоказ, но так возвысить своего незаконного сына на глазах у всего двора, даровать ему королевские герцогства, – это было унизительно для нее, особенно притом, что сама она не родила ему сына. Он как будто говорил ей: «Смотрите, мадам, у меня есть сыновья».

– Сколько детей она ему родила? – спросила Анна.

– Восемь, по-моему, и только одна девочка выжила. Это страшная трагедия.

– Вот почему король и королева души не чают в принцессе Марии, – заметила тетя Мэри.

– Да, но она девочка, а женщина не может править, – заявил дядя Уильям. – Королю нужен сын, который будет его наследником.

– А королева уже вышла из детородного возраста, – тихо произнесла мать.

Кэтрин понимала безвыходность ситуации.

– И как поступит король?

Мод отодвинула стул в тень дерева.

– При дворе говорят, он готовит Генри Фицроя в короли.

– Но незаконный сын не может быть наследником, – ввернула тетя Мэри.

– Актом парламента любой человек по выбору короля может быть назначен его преемником, – парировал дядя Уильям. – А вот сделать так, чтобы этого мальчика приняли люди, – это другое дело.

– Думаю, он хочет постепенно приучить нас к этой мысли, – проговорила мать. – По словам королевы, его величество назначил к нему большую свиту, почти второй двор. Жаль, что во главе его не стоит ее собственный сын.

На следующий день дядя Уильям был срочно вызван ко двору и ускакал на юг. На той же неделе тетя Мэри торопливо вошла в учебную комнату, где мать занималась с младшими детьми французским, а доктор Кларк – со старшими риторикой.

– Прекрасная новость! – воскликнула она. – Уильяма назначили камергером двора герцога Ричмонда! Герцог станет президентом Совета Севера и поселится в замке Шериф-Хаттон в Йоркшире. Уильям будет возглавлять его двор. Это огромная честь, и кто знает, какие выгоды это принесет! – Тетушка была вне себя от восторга.

Кэтрин понимала: она надеется, что юный Ричмонд в один прекрасный день станет королем – благодарным королем, который наградит тех, кто хорошо служил ему, и невольно сама затрепетала от радости за дядю и свою семью. Это была честь, о какой большинство людей могут только мечтать.

Мать встала и обняла тетю Мэри.

– Он давно заслужил это! – ликуя, провозгласила она.

Юные Парры вскочили с мест и запрыгали от радости.

– Но есть и еще приятные новости, – продолжила тетя Мэри, показывая матери письмо. – Уильям получил место для Уилла при дворе герцога в качестве одного из мальчиков, назначенных к нему в компаньоны.

– Хвала Господу! – воскликнула мать, раскинула руки и снова обняла тетю Мэри, причем с такой страстью, какой Кэтрин никогда в ней не замечала. – Это превосходная новость! Дорогой Уильям, мне никогда не отблагодарить его. Такая прекрасная возможность для Уилла. У него появится много шансов отличиться. Его будущее теперь обеспечено надежнее, чем я могла рассчитывать. – По щекам матери заструились слезы. – Ты слышишь это, мой мальчик?

Она отпустила Мэри и обняла Уилла, который принял ее слова с робкой улыбкой, постепенно осознавая, какое блестящее будущее сулит ему эта новость. Уиллу исполнилось двенадцать, он сильно вытянулся, но оставался пока розовощеким мальчуганом, у которого на уме одни безобидные шалости.

– При дворе герцога ты получишь лучшее образование, какое только доступно за деньги! – восторгалась мать. – Твоими товарищами будут самые высокородные юноши королевства. Не стоит и говорить о том, как важно для тебя будет завести с ними дружбу, особенно с герцогом. Король безмерно любит своего сына. Стань другом Ричмонду, и мир откроется тебе.

Кэтрин не могла думать о том, что теперь и Уилл покинет Рай-Хаус. Она радовалась за брата, но не могла удержаться от легкой зависти. Мгновение – и перед ним открылось блестящее будущее. Кэтрин всегда знала, что амбиции матери в основном концентрировались вокруг сына, наследника, и это вполне естественно. Они с Анной, девочки, значили гораздо меньше в мире. Но ей было понятно: раз будущее Уилла обеспечено, им с сестрой тоже удастся как-нибудь устроиться. Чем в более высоких кругах завязываются связи, тем лучше. Однако она задумалась: как же мать согласует упования на то, что Ричмонд когда-нибудь станет королем, с верностью королеве? Конечно, ей придется лицемерить, ведь невозможно долго скрывать тот факт, что ее сын и деверь занимают видное положение при дворе юного герцога. Хотя мать не была причастна к этим назначениям, и королеве наверняка это известно.

Через несколько дней появились новые поводы для восторгов. Пришло известие, что Магдалена родила здоровую девочку Летицию. А потом они узнали, что герцог Ричмонд должен остановиться в Рай-Хаусе по пути на север. Дядя Уильям написал, что Уилл присоединится к герцогской свите с этого момента. Тут все пришли в неописуемую радость.

Никогда еще в поместье не готовились с такой тщательностью к приему гостя. До приезда герцога оставалась всего неделя, работа на кухнях кипела беспрерывно, и мать с тетей Мэри сбивались с ног, стремясь продумать все до мелочей и успеть к сроку.

Герцог вез с собой большую свиту.

– Слава Богу, сейчас лето, и мы можем разместить людей на ночлег в амбаре, – со вздохом вытирая лоб, проговорила тетя Мэри. – Ну вот, теперь нужно проветрить постельное белье для герцога. И я должна послать кого-то к мяснику, чтобы поторопить его с доставкой продуктов, а то он запаздывает. Вы нашли самые лучшие салфетки, Мод?

– Нашла, – отозвалась мать. – И золотую солонку начистила сама. А куда я задевала план рассадки гостей?

Всем домашним сшили новую одежду. Кэтрин оказалась счастливой обладательницей алого дамастового платья: ткани такого прекрасного цвета она в жизни не видела. Анна получила розовое, а костюм Уилла был черный, и мальчик от этого выглядел старше своих лет.

– Ты не должен затмевать герцога, – сказала мать, – но тебе нужно показать всему свету, что Парры – подходящая компания для принца. – Так она теперь величала Ричмонда. В сознании матери он им и был.

К моменту прибытия сына короля, ехавшего в красивых конных носилках, рядом с которыми во главе свиты верхом скакал дядя Уильям, все домашние и слуги собрались у крыльца приветствовать гостя. Когда он спустился на землю, они поклонились и сделали реверансы. Поднявшись, Кэтрин увидела перед собой очень серьезного маленького мальчика с заостренными чертами лица, большим носом и белой кожей. Однако юный герцог недолго сохранял торжественный вид. Когда он здоровался с родными Кэтрин, сама она, снова присев в реверансе, удостоилась его улыбки.

Наблюдая за мальчиком, которого усадили на пиру во главе стола, девочка поняла, что это не обычный ребенок, и не потому, что в его жилах текла королевская кровь. Маленький герцог был непослушен, порывист, и наставнику все время приходилось сдерживать его, шепча ему что-то на ухо. Манеры Ричмонда оставляли желать много лучшего, говорил он чересчур громко и много. Он даже чесался, сидя за столом. У матери такое поведение никогда не сошло бы детям безнаказанно.

Но вот она, мать, снисходительно улыбается этому ребенку, без сомнения ослепленная его королевским блеском, и с любовью смотрит на Уилла, который, похоже, уже нашел общий язык со своим новым господином, как Мод и надеялась. После пира их рыжие головки мелькали рядом: Уилл показал Ричмонду свою новую лютню, а тот пытался бряцать на ней. Но быстро утратил интерес, а потому Уилл принес свой набор деревянных солдатиков, который гораздо больше понравился гостю.

День прошел удачно. Юного герцога привечали на славу, и он пребывал в отличном настроении. Наставнику с трудом удалось убедить его лечь спать.

Утром многочисленная свита вновь собралась за гейтхаусом.

– Благодарю вас за ваше гостеприимство, леди Парр, – сказал герцог и поклонился тете Мэри.

– А мы благодарим вас, милорд, за то, что почтили наш дом своим присутствием, – ответила та. – Прежде чем ваша милость уедет, у меня для вас кое-что есть. – Она кивнула груму, и тот подвел к герцогу пони в алой с золотом попоне.

– Это мне? – В мгновение ока новоявленный принц превратился в нетерпеливого мальчишку.

– Конечно, – улыбнулась тетя Мэри. – Это подарок вам.

Глаза Ричмонда загорелись от удовольствия.

– Спасибо вам! Спасибо вам большое! – Он немного помолчал. – Я назову ее Бесс.

Это, Кэтрин знала, было имя его матери. Бесси Блаунт приобрела печальную известность после того, как открылось, что она родила королю незаконного сына.

– Я поеду на ней, – заявил Ричмонд. – Уберите носилки.

– Ваша милость, нам довольно далеко ехать, – заметил дядя Уильям. – Вероятно, будет лучше все-таки воспользоваться носилками.

– Я хочу ехать на Бесс! – крикнул мальчик. – А вы не должны мне мешать!

Если бы кто-нибудь из детей дяди Уильяма заговорил с ним в таком тоне, ему бы влетело, но то был сын короля, и от его благорасположения многое зависело.

– Хорошо, милорд, – натянутым голосом проговорил старый служака. – Пусть будет так, как вам угодно.

Ричмонд оседлал лошадку.

– Поедем, сэр Уильям, – повелительно сказал герцог, и они тронулись в путь.

Кэтрин заметила, что мать смахнула со щеки слезу, когда Уилл, гордо сидевший в седле, помахал им на прощание.

В течение следующего года дядя Уильям и Уилл часто писали из Шериф-Хаттона, и письма эти свидетельствовали, что не все шло гладко при дворе герцога Ричмонда.

– Ваш дядя жалуется, что кардинал Уолси стремится контролировать их из Лондона, – покачав головой, сказала мать, дочитав очередное послание. – Уильям почти лишен какого бы то ни было влияния и не имеет возможности патронировать.

Кэтрин слышала о могущественном кардинале. Некоторые утверждали, что у него столько же власти, сколько у короля, которому он служит, а монарх слишком сильно полагается на него и фактически позволяет ему править Англией.

– Что значит патронировать? – подала голос Анна.

– Это когда человек, занимающий высокое положение, добивается милостей для других людей за ответное вознаграждение, – объяснила мать, присаживаясь рядом с дочерью на скамью в учебной комнате. – Дядя рассчитывал, что окажется именно в таком положении, и не зря, так как он нравится юному Ричмонду, но при его дворе всем заправляет кардинал, а не те, кто там служит. Однако Уильяма раздражает не только это. Он не одобряет, что учителя заставляют герцога проводить за уроками слишком много времени. – Мать прервалась и заправила выбившуюся прядь волос под чепец дочери. – Вы знаете своего дядю. Он считает, что мальчикам следует отдавать предпочтение спорту перед книгами и вообще детям нужно позволять бегать на воздухе как можно больше. А учителя держат герцога за партой. – Она вздохнула. – Мне кажется, с ним довольно трудно справляться. Один учитель уже ушел в отставку, а новый не может контролировать своего ученика. Вероятно, мальчику нужно давать больше свободы, чтобы он мог выпустить пар.

Кэтрин подумала, что Ричмонду пошло бы на пользу, если бы его отправили в Рай-Хаус, где он мог бы обучаться под чутким руководством матери и многоопытного дяди Уильяма.

А вот Уилл в замке Шериф-Хаттон процветал. Он ворчал, что приходится учить латынь и греческий, особенно когда уроки прерывались из-за шалостей герцога, но за ним не так строго следили, как за его юным господином; он чаще мог бывать на воздухе и ездить на соколиную охоту в компании своих высокородных приятелей. Ему исполнилось тринадцать, и письма он писал как настоящий юный джентльмен.

– Скоро он войдет в возраст, – сказала однажды вечером мать, когда они носили корзины с яблоками из сада, – и тогда мое дело будет сделано. А до того я должна найти ему жену.

В этом она превзошла саму себя. Узнав, что Генри Буршье, граф Эссекс имеет всего одну дочь Энн, которая в один прекрасный день унаследует его титул и земли, мать смело обратилась к нему и описала преимущества брака между Энн и Уиллом, подчеркнув, что ее сын в большом фаворе у герцога Ричмонда. Больше не было произнесено ни слова, как рассказывала мать позже, но две пары глаз встретились, и в них промелькнуло понимание: граф уловил ее намек. Все были уверены, что однажды Ричмонд станет королем.

Помогло и то, что мать дружила с семьей графини Эссекс. Помогло – так как Эссексы были в долгах как в шелках – и ее обещание выделить Энн Буршье впечатляющую вдовью долю в наследстве.

– Не смею и подумать, сколько мне пришлось занять, – сокрушалась Мод.

Даже король по просьбе королевы одалживал ей деньги. Но, несмотря ни на что, она была очень довольна, так как приобрела в жены своему сыну знатную наследницу, а значит, когда придет время, – и титул. Уилл станет милордом графом Эссексом и, отлучаясь от двора, будет жить в роскошном Стенстед-Холле. У матери имелись все основания для радости.

Юная пара сочеталась браком в феврале 1527-го, в капелле Стенстед-Холла, прекрасного краснокирпичного дворца рядом с небольшим рыночным городком Бишопс-Стродфорд. По такому случаю все Парры отправились туда из Рай-Хауса; дядя Уильям привез Уилла, получив отпуск у герцога Ричмонда. Кэтрин сшили еще одно новое платье, на этот раз из рыжевато-коричневого шелка, а мать облачилась в роскошный алый бархат.

Маленькую невесту, робкую девочку девяти лет, разодели в атлас и меха, но, когда священник благословлял молодоженов, выглядела она так, будто вот-вот расплачется. Уилл, высокий и полный достоинства, исполнил свою роль безупречно, правда Кэтрин видела, что сердце ее брата спокойно. Его не интересовал ни этот брак, ни маленькая девочка. А вот мать так и распирало от гордости.

Конечно, Энн еще слишком мала, и укладывать ее в постель с мужем рано, поэтому сваты заранее договорились, что она останется с матерью, пока не повзрослеет достаточно, чтобы стать настоящей женой. Уилл распрощался с ней без малейших сожалений, по крайней мере, никто за ним таковых не приметил. Если он и выказал неохоту к чему-нибудь, так это к возвращению в Шериф-Хаттон.

– Я хочу выйти в мир, – сказал он по пути назад в Ходдесдон; ехать было восемнадцать миль.

– Ты видишь мир, причем с наилучшей перспективы, – едко отозвалась мать.

– Но я хочу стать военным, как дядя Уильям, – возразил Уилл. – И мои учителя говорят, что мне нужно идти в университет.

– Если ты намерен податься в солдаты, то у тебя останется гораздо меньше времени на сочинение стихов и музыки, – заметил дядя Уильям.

– Но мне это нравится. Неужели нельзя как-то совмещать эти занятия?

– Мальчик мой, – сказал дядя Уильям, – ты можешь пойти в университет, а потом, когда станешь старше, послужить в армии.

– Он отправится обратно в Шериф-Хаттон! – заявила мать тоном, не терпящим дальнейших возражений.

На следующий год Анне исполнилось тринадцать, и она покинула Рай-Хаус, потому что мать обеспечила ей место фрейлины у королевы. Вообще-то, место предназначалось для Кэтрин, но та пала жертвой кори, когда все уже было согласовано, и, если бы одна из дочерей Мод Парр не приехала ко двору, вместо нее тут же взяли бы кого-нибудь другого, поэтому мать повезла с собой Анну.

Кэтрин всегда любила младшую сестру, а после отъезда Магдалены они еще больше сблизились. Анна была очень хорошенькая, с широко расставленными серьезными глазами, высокими скулами, пухлыми губами и золотисто-рыжими волосами; и к тому же неглупа. Она разделяла с Кэтрин любовь к учебе и питала особую склонность к старику Цицерону, а в недавнее время начала переписываться с известными учеными, которые, к немалому удовольствию девочки, отвечали на ее робкие письма. Как же Кэтрин будет скучать по ней!

Прикованная к постели и отлученная от всех, чтобы не распространять заразу, она грустила, что не может обнять сестру на прощание. Они были вынуждены удовлетвориться воздушными поцелуями, которые послали друг другу с разных концов комнаты. Когда Анна ушла, Кэтрин уткнулась лицом в подушку и заплакала.

И тем не менее она не завидовала сестре, занявшей место фрейлины при дворе. В те дни Кэтрин колебалась, хочет ли вообще попасть туда? Там ее ждали яркие впечатления и, вероятно, преференции, а может быть, для нее нашелся бы и состоятельный супруг, однако письма Анны открыли ей другую картину. Мало радости было в то время при дворе королевы, так как король пылко ухаживал за другой фрейлиной, мистресс Анной Болейн, которую мать, разумеется, осуждала. Кэтрин не хотелось встревать в эту распрю. К тому же ей по-прежнему нравилось жить в Рай-Хаусе. Брак подождет. Замуж она не торопилась.