Шестая глава «Дон Кихота»

Часть первая

История повторяется: в некоем отдаленном райцентре Одесской области (бывшей Мамонтовке) жил да был один из тех отставных майоров, которым после двадцатипятилетней безупречной службы в тайге или на Крайнем Севере разрешено прописываться везде, где душа пожелает (кроме, разумеется, столиц и курортов – те для генералов), и чье имущество, образно говоря, состоит из облезлого чемодана, испорченного черно-белого телевизора «Рекорд», двубортного костюма и «Командирских» часов с фосфоресцирующим циферблатом.

Фамилия этого отставного майора неизвестно почему складывалась из двух очень простых русских фамилий – то ли Прохоров-Лукин, то ли Титов-Афанасьев. Из-за этой-то простоты ее трудно было запомнить.

– Как его?.. Ну, этот, чокнутый... Ну... Петров-Водкин, что-ли? – вспоминали в райвоенкомате перед государственными праздниками. Зато имя-отчество помнили и печатали на поздравительной открытке:

«Уважаемый Федор Федорович! Разрешите от имени и по поручению... поздравить Вас с Днем Конституции».

Или что-нибудь в этом роде.

Федор Федорович был человеком относительно не бедным, но всю свою не хилую военную пенсию и трудовые сбережения тратил на покупку так называемой научно-фантастической литературы...

Сколько у него было книг?.. Грузовик с прицепом.

Жил он в бело-кафельной хрущевской пятиэтажке, заселенной районным начальством, – потому, наверно, и называли этот дом «Домом на набережной». Его однокомнатная квартира на пятом этаже под крышей, где до Федора Федоровича обитал верующий художник-диссидент, была заставлена и завалена книгами и напоминала даже не библиотеку, а книжный склад в каком-то своеобразном божьем храме: этот выдворенный на Запад диссидент, как видно, верил во всех богов сразу – он живописно расписал все двери квартиры с обеих сторон скифскими истуканами, а также ликами Шивы, Будды, Конфуция, Христа и (даже!) никогда не позировавшего Магомета.

Федору Федоровичу боги не мешали, он их не закрасил. Пусть живут.

Что он ел – неизвестно. Дома Федор Федорович не готовил, в кухне тоже построил книжные стеллажи, а оставшуюся от художника-диссидента новую белую электрическую плиту обменял на синее «огоньковское» собрание сочинений Герберта Уэллса. Целыми днями он пожирал научную фантастику под мудрое молчание испорченного телевизора. Наверно, все же, кроме фантастики, Федор Федорович чем-то питался, потому что иногда натягивал резиновые сапоги и переходил вброд через дорогу в столовую под непонятным для него названием «IДАЛЬНЯ», откуда доносился запах жареных пирожков с яблочным повидлом. А потом опять читал, сидя в удобном кресле, которое ночью фантастическим образом превращалось в кровать. Во всяком случае, так ему мерещилось. Обычное раскладное кресло типа «кресло-кровать».

Бедный, бедный старик! Не было у него ни Росинанта, ни Санчо Пансы, ни приличной кровати, и не бросался он с дрыном на железобетонный элеватор вызволять награбленное крестьянское зерно у этого вечно голодного внеземного чудовища, и местную колючую химзону на окраине райцентра обходил темными переулками, справедливо принимая вышку с охранником за боевой марсианский треножник, – в общем, Федор Федорович не был буйнопомешанным, но в основном история повторилась: он свихнулся на современной научной фантастике и откалывал фокусы не менее странные, чем его знаменитый предшественник четыреста лет тому назад.

Каждую весну, например, Федор Федорович начинал маяться, собирался в дорогу и улетал из Одессы в Зауральск на день рождения небезызвестной Аэлиты Толстовской. Туда съезжались несколько десятков его молодых друзей, таких же странноватых любителей фантастики. Число их с каждым годом увеличивалось раза в два, совсем как межпланетные расстояния по правилу Тициуса-Боде. Некоторые их этих странников уверяли Федора Федоровича, что прибывают в Зауральск посредством «нуль-транспортировки через подпространство», а он так искренне верил этим насмешникам, что в конце концов собственный перелет в обыкновенном самолете стал воспринимать за эту самую «нуль-транспортировку».

А новую Аэлиту каждый год выбирали на конкурсе в Зауральске всеобщим открытым голосованием. Попадались там такие прехорошенькие любительницы научной фантастики, что казались на сцене Дворца Культуры Железнодорожников еще более обнаженными, чем были на самом деле. (Сколько там на ней того купальника!..) Они воображали себя наследницами знаменитой марсианки только из-за того, что их инопланетные ноги росли, казалось, из самой шеи. В первую же избранницу Федор Федорович влюбился до потери сознания и преподнес ей купленную в зауральском универсаме дорогостоящую малахитовую шкатулку с гравировкой:

В ответ она своими ногами сделала книксен, поцеловала его в лоб и поблагодарила:

– Спасибочки, папочка!

Хотя, Федор Федорович годился ей в дедушки.

Фэны его любили, считали своим, но нещадно обманывали, подсовывая самые дрянные книжонки по сходной несусветной цене. Впрочем, Федору Федоровичу все годилось, он все с жадным восторгом глотал, даже сборники научной фантастики издательства «Молодая гвардия». Везде ему чудились летающие тарелки с иллюминаторами, снились страхолюдные членистоногие пришельцы, а сидя на унитазе, он представлял себе какое-то Великое Кольцо и восседающих на нем Братьев по Разуму.

Дальше – хуже.

Однажды, возвращаясь из Зауральска через Москву, Федор Федорович удостоился аудиенции у самого Аристарха Кузанского! Того самого – автора знаменитой «Полыхающей пустоты». Федор Федорович с трепетным чувством впервые смотрел на живого писателя-фантаста... Оказалось, что они с ним – два сапога пара! Аристарх Кузанский тоже верил в пришельцев, показывал в доказательство цветные заграничные фотоальбомы о жизни и деятельности на Земле внеземных цивилизаций и подарил Федору Федоровичу первое издание своей «Полыхающей пустоты» (раритет 1937 года) с дарственной надписью:

Это уже было слишком для нарушенного рассудка Федора Федоровича.

Вернувшись домой, Федор Федорович решил установить тесные контакты с писателями и любителями научной фантастики всего земного шара на предмет объединения в это самое Кольцо. Если марсиане существуют, – а кто сомневается? – то, скорее всего, их следует искать именно в этом ограниченном контингенте человечества...

Где же еще?

Первым делом, он написал письмо Рею Бредбери: поздравил того с очередным круглым юбилеем, объявил о создании Великого Кольца и попросил приобрести там, в Соединенных Штатах, и выслать сюда, в бывшую Мамонтовку, наложенным платежом красочные фотоальбомы, отражающие тему межпланетных палеоконтактов, каких бы денег они не стоили.

Заклеил конверт, подумал и надписал адрес:

«Соединенные Штаты Америки, Вашингтон, Рею Бредбери».

«Дойдет», – подумал он.

И стал Федор Федорович писать письма.

С советскими адресами сложностей не было: «Москва, журнал „Знание – сила“, братьям Стругацким», «Сибирь, Тайга, Геннадию Прашкевичу», «Киев, „Радянський письменник“, Владимиру Савченко».

С иностранными – тоже: «Польша, Варшава, Станиславу Лему», «Япония, Токио, Саке Комацу», «Франция, Париж, Пьеру Булю».

И так далее.

«Марсианины всех стран, объединяйтесь!» – призывал Федор Федорович.

Так разбежался, что написал даже письмо Герберту Уэллсу: «Великобритания, Лондон, Герберту Джозефовичу Уэллсу», опустил конверт в почтовый ящик и даже не вспомнил о том, что великий изобретатель машины времени давно умер.

Написал он также в Зауральск Аэлите-82, напомнил о своей отцовской любви, призвал объединяться с марсианинами. Очень хотел пригласить в гости, но не посмел, испугался... Саму Аэлиту Толстовскую!

Не прошло и полгода, как Федора Федоровича вызвали в мамонтовское почтовое отделение и, с подозрением проверив паспорт, выдали кем-то уже читанную корреспонденцию из Нью-Йорка – спасибо, танцевать не заставили. На именной голубой бумаге с изображением собственного двухэтажного особнячка Рей Бредбери сообщал свои характерным американским почерком о том, что...

А о чем – можно только догадываться.

Федор Федорович засуетился. Мало того, что за двадцать пять лет службы на Крайнем Севере не удосужился выучить английский язык, так еще и почерк неразборчивый!

Еле дождался вечера, надел резиновые сапоги, взял весло для замера глубины грязи и, обойдя мусорник, нахально расположившийся у дома с неолитических времен ледникового периода, погреб в Клуб культуры «Водоканализации» на платные курсы иностранных языков. Как уже говорилось: вечерело. Райцентр находился в глубоком русле усохшей реки, впадавшей некогда в Эвксинский Понт. (Значит, дом в самом деле стоял на бывшей набережной – вот откуда название!). Здесь не продували ветра, не сквозило, зато было прохладно и сыро от стекавших с древних обрывов грунтовых вод, и стояли какие-то вечные сумерки из-за того, что Солнце заглядывало сюда всего лишь один раз в день пополудни – встанет ближайшая к нам звезда над обрывом, осторожно, чтобы не упасть, постоит над этой дырой, посмотрит, плюнет и отойдет со вздохом.

Кто тут жил? Население.

Работало оно на сахарном заводе, производило сахар из свеклы, ходило зачем-то в облупленный пустой универмаг, ело, пило, закусывало. Всякое здесь бывало, мало кто чему удивлялся... Это мы знаем. Это – уже видели. А это – кушали. Ничем их не проймешь. На платных курсах иностранных языков, кроме английского, никаким другим языкам не обучали. Да и желающих выкладывать свои кровные за это сомнительное удовольствие нашлось в Райцентре раз-два и обчелся: два украинца и один гражданин еврейской национальности. Учились они в этом кружке неизвестно зачем. Украинцы собирались уехать пахать в Канаду, а еврей еще точно не знал куда – откуда пришлют вызов, туда и уедет... Туда, где Дневное Светило исправно восходит и заходит утром и вечером. Всем было скучно, всем надоел этот «паст индефинит тенз». Английский язык – он и в Греции английский, его даже в Африке можно выучить. Так что учились они в клубе «Водоканализации» скорее из ритуала или для собственного самообмана, не более того.

Зато письмо от Рея Бредбери их приятно развлекло. Все вчетвером прервали занятия (четвертой была преподавательница английского языка Людмила Петровна, которой тоже осточертело готовить кадры для заграницы) и принялись переводить. Перевод приблизительно получился такой:

Два украинца, один еврей и Людмила Петровна горячо поздравили Федора Федоровича. Подумать только – получить вызов из Соединенных Штатов от самого Рея Бредбери! Хитры американцы, перекачивают лучшие умы за океан. Пусть Федор Федорович завтра же утром отправляется автобусом в одесский ОВИР и начинает оформлять документы на выезд.

Кто такой ОВИР, Федор Федорович не знал. ОВИР был для него набором заглавных букв. Что ОВИР, что ВААП – этими загадочными богатырями он не интересовался. Другое дело – проблемы SETI или НЛО! Короче, два украинца, один еврей и Федор Федорович купили в «Продмаге» у Варвары Степановны бутылку водки и уже в полной темноте распили ее в цветущих кустах сирени за здоровье прогрессивного американского писателя-фантаста.

Федор Федорович возвращался домой в духовном и физическом опьянении в кромешной тьме с букетом сирени под мышкой. Лишь «Командирские» часы светились и указывали дорогу. Один раз он провалился в грязь по колено. Второй раз поскользнулся и сел в лужу. На него молча прыгнула холодная лягушка. Ей тоже хотелось тепла. Над обрывом, поколебавшись, взошла Луна, чтобы понюхать сирень. Луна уже не была такая самоуверенная – с тех пор как американцы, науськанные Реем Бредбери, походили по ней ногами. Урожай сирени в этом году уродился как никогда, хоть вези на элеватор. Запах стоял такой, будто Райцентр взбрызнули сиреневым одеколоном от комаров. Федор Федорович сидел в луже под нерешительной Луной с букетом сирени и с ручной лягушкой на плече и думал о Рее Бредбери... Об инопланетных фотоальбомах американец не сказал ни слова. О Великом Кольце – и того меньше...

«Не хочет объединяться, – проницательно соображал Федор Федорович. – Некогда им там, в Нью-Йорках, бродить по черному рынку и разыскивать у книжных жучков цветные фотоальбомы для Федора Федоровича. Но, главное, ответил. Человеком оказался, а не марсианином... Человек все-таки ближе».

Лягушка квакнула, Луна вздрогнула, Федор Федорович очнулся, согнал лягушку и пошел домой.

Дома его ожидал еще один сюрприз! Пока он курсировал по Райцентру, к нему в гости заявилась Аэлита-82, открыла ногтем мизинца дверной замок и уже успела расположиться в квартире: губной помадой пририсовала Магомету красные буденовские усы и раскидала везде свои марсианские вещи: малахитовую шкатулку, баскетбольную сумку и французские духи «Ночная магия». Их тонкий аромат Федор Федорович сразу оценил – это вам не сиреневый одеколон!

– Здравствуй, папочка! Ой, это мне сирень? Откуда ты такой грязный?

Она стянула с онемевшего Федора Федоровича резиновые сапоги и вымыла их под краном. В совмещенном санузле уже висели ее трусики, лифчики и знаменитый, но давно полинявший, купальник, умещавшийся в малахитовой шкатулке. Этот купальник Аэлита еще возила с собой, хотя войти в него уже не могла, как не могла войти в усохшие марсианские каналы или в ту же реку, некогда впадавшую в Эвксинский Понт. Все ушло в прошлое без всякой машины времени. Куда подевались ее «юношеская тонкость» и «бело-голубоватость», так восхищавшие графа Алексея Толстого? «Приподнятый нос» и «слегка удлиненный рот» не были уже «по-детски нежны», а в «огромных зрачках пепельных глаз» не светились «взволнованные искорки». С каждым годом Аэлита-82 толстела по астрономическому правилу Тициуса-Боде. Письмо от Федора Федоровича ей переслали из Зауральска в Петропавловск-на-Камчатке, оттуда – в Ташкент, из Ташкента – еще куда-то, потому что Аэлита не сидела на месте, а носилась по стране то с фэнами, то с рокерами, то с рок-группами, то даже с примитивными футбольными фанатами носилась она...

Попала на Землю и загуляла. Загастролировала. Невидимый миру лиловый синяк на бедре, припудренный фонарь под глазом, охрипший голос («Аэлита заговорила, точно дотронулась до музыкального инструмента, – так чудесен был ее голос»), любовь к «шипучему игристому типа шампанского», множество других любовей ничему хорошему не способствовали. Опять же – свалилась с Луны или прилетела с Марса, а жить где без постоянной прописки? На чужих квартирах? Или углы снимать? Где? В Зауральске или в нижневартовских общагах? На острове Врангеля? Работать где? Кем? Марсианские канавы рыть на газопроводе Уренгой-Тмутаракань, трубоукладчицей?

Тут ничего смешного нет: надо же марсианской Аэлите как-то жить на Земле? Надо же ей куда-нибудь лечь, как той подбитой подводной лодке? Везде до горизонта крейсеры, линкоры и бронепоезды... Так и норовят!

Федор Федорович все это дело выслушал, накормил, напоил, отпустил грехи, по головке погладил, и стала Аэлита жить у него на раскладном кресле в комнате, а он – на стеганом одеяле в кухне. Никогда еще Федор Федорович не был так счастлив! Все его сокровенные желания исполнялись: Аэлита приехала, Рей Бредбери называл его своим дорогим френдом, Великое Кольцо начинало функционировать. Отправился он в облупленный пустой универмаг, что за неолитическим мусорником, и купил себе пружинистую раскладушку с матрасом, а Аэлите – пустой крокодилообразный кошелек для денег. Вообще, ходил именинником и всем, всем, всем показывал письмо Рея Бредбери – Варваре Степановне из «Продмага», начальствующим соседям, подавальщице в «Iдальне», паспортистке в милиции, куда он пришел хлопотать о постоянной прописке для Аэлиты на своей жилплощади. Так осмелел, что однажды с беззаботным видом прогулялся мимо химзоны и показал фигу охраннику в марсианском треножнике.

Какие-то таинственные и не совсем трезвые незнакомцы останавливали его и спрашивали:

– Батя, как там с жизнью на Марсе?

Федор Федорович степенно объяснял, что американские «Викинги» таковую не обнаружили, но это еще ни о чем не говорит.

Миновало три дня. На почту больше не вызывали и писем не приносили. Никто пока не отвечал – ни Лем, ни Буль, ни братья Стругацкие. Молчали также Азимов, Шекли и Гарри Гаррисон. Значит, пишут...

Федор Федорович умел ждать. Он немного подуспокоился и опять принялся штудировать свои книги, стремясь по ходу вовлечь Аэлиту в сферу интересов Великого Кольца. Почему бы Аэлите, например, не стать его секретаршей?

Но Аэлита лишь зевала и точила когти в ожидании паспортного штампа о прописке и исчезновения фонаря под глазом. Похоже, она в жизни вообще ничего не читала, кроме, разве что, «Колобка», хотя имела солидную репутацию любительницы фантастики. Она больше любила рисовать. Магомет с помощью богохульной помады постепенно превращался в Семена Буденного, Христос – в доброго старосту Калинина, Конфуций – в заурядного пьяницу. К скифским идолам и японским богам Аэлита пока приглядывалась, оставляя их на потом.

Наконец фонарь под глазом сошел, хотя с пропиской дело не двигалось – свое свидетельство о рождении, без которого прописка ну никак невозможна, Аэлита давным-давно потеряла где-то на Марсе. Нужно было восстанавливать метрику по месту рождения, писать запрос тамошним бюрократам, ожидать ответа... Аэлита вздохнула, вынула из малахитовой шкатулки синюю помаду, примерилась и пририсовала скифским истуканам доблестные натуралистические мужские достоинства. Потом покрасила когти зеленым лаком и сказала:

– Пойду. Скучно. Надо починить телевизор.

Вернулась она на следующее утро с тяжелопохмельным телемастером, похожим на Ален Делона, и с новым фонарем, но уже под другим глазом. Мастер дрожащей рукой совал отвертку в нутро телевизора и напевал с одеколонной отрыжкой, едва ворочая языком:

Телевизор в отместку из последних сил ударил телемастера током, а сам сгорел. Валил дым, приезжали пожарные со «скорой помощью»...

– Ален Делон не пьет одеколон, – намекнул Аэлите врач «скорой помощи», увозя телемастера в больницу.

– И говорит по-французски, – согласилась Аэлита.

Все на этот раз обошлось, хотя Федор Федорович заплатил пожарникам штраф и очень испугался за книги:

– Один пожар, и все сгорит!

Отправился он на сахарный завод в отдел кадров договариваться об устройстве Аэлиты на работу в режимный цех по переработке сахара в сладкий спирт, а заодно обменял у тамошнего противопожарного дружинника свой запасной экземпляр «Полыхающей пустоты» на такой же пустой красивый красный огнетушитель. Дружинник, которому красный спирт давно поперек горла стоял, обещал заправить огнетушитель потом, а «Полыхающую пустоту» после ухода Федора Федоровича обменял в свою очередь в «Продмаге» у Варвары Степановны за бутылку нормальной государственной водки, которую, с предвкушением раскупорив в обеденный перерыв, с проклятьями разбил о стену, потому что в бутылке оказалась обыкновенная водопроводная вода...

И такое бывает. И Варвара Степановна не виновата... И некому жаловаться... И никто не виноват. И справедливость соблюдена: полыхающая пустота взамен на пустой огнетушитель и на пустую бутылку. Так на так.

И насчет Аэлитиной работы в качестве кладовщицы в режимном цехе пока ничего не получилось – в сахарном отделе кадров с нее тоже потребовали постоянную прописку. А метрика, как уже говорилось, на Марсе. А туда – как пешком до Крайнего Севера.

Вот. Зато в отделе кадров предложили работу самому Федору Федоровичу из уважения к его майорскому прошлому – начальником штаба гражданской обороны сахарного завода.

– Отбиваться от НЛО, что ли? – вполне серьезно спросил Федор Федорович.

В отделе кадров обиделись и сняли вопрос с повестки дня.

Вскоре по Райцентру поползли зловещие слухи о том, что Федор Федорович получает письма от какого-то «еврея Бредбери» и, похоже, собирается в скором будущем сваливать за бугор. И все, все, все стали писать на него жалобы и доносы: и какую-то приблудную шлюху по имени стирального порошка приютил, и огнетушитель зачем-то приволок, и газом в квартире пахнет – того и гляди, Дом на набережной взорвет. Даже Варвара Степановна в «Продмаге» ворчала:

– Старый черт, из-за него вся водка скисла!

И даже молоденькие охранники из химзоны подали по начальству рапорт: мол, бродит тут какой-то старый козел и дули показывает. Ну, прямо человек-невидимка! Не провокатор ли?

Понятно, дошли эти слухи и жалобы до «куда нужно». Начали его посещать представители разных организаций. Раньше они на Федора Федоровича плевать хотели с расстояния пушечного выстрела, а сейчас пошли косяком...

«Гражданин Попов-Кулибин? Эф-Эф? Великий русский изобретатель? Водоканализация... Что тут у вас с Кольцом? Трубы не текут? Один живете? На здоровье не жалуетесь? И слава Богу. Распишитесь, что озверели в получении инструкции... То есть, ознакомлены в получении... Или как-то не так, ч-черт... Распишитесь напротив галочки».

Проверяли паспортную дисциплину, гоняли на флюорографию, заглядывали в унитаз, интересовались газовой плитой, хотя никогда еще в своей древней истории Мамонтовка не была газифицирована, газом тут и не пахло, потому что главная труба из Тюменской области огибала город без ответвления прямиком в Румынию, где своего газа девать некуда.

– Чертовщина и фантасмагория!.. – удивлялся Федор Федорович, который газовую плиту отродясь не видывал.

И так каждый день – то водоканализация, то санэпидемстанция, то повестка из военкомата...

В военкомате при уточнении служебной анкеты как бы между прочим спросили: не собирается ли Федор Федорович уезжать куда-нибудь в дальние края?

– В ближайшем будущем? – задумался он.

– Ну, пусть в ближайшем.

– В мае собираюсь на слет в Зауральск, – вспомнил Федор Федорович.

– Зачем в такую даль?

Федору Федоровичу только того и надобно! Он вскочил в седло на подставленную лошадь и погнал аллюром свои бредни о нуль-транспортировке, о Великом Кольце и об Рее Бредбери...

– Стоп, стоп, стоп, стоп, стоп!.. А это еще кто такой? – насторожились в военкомате.

Федор Федорович вошел в галоп:

– Да как же так!?.. Бескультурье!.. Да это же!.. Прогрессивный!.. Выдающийся писатель-фантаст!.. Американский!.. Бывшие наши союзники!

В общем, не знали как от него отделаться. Вручили очередную юбилейную открытку об освобождении Кенигсберга и даже забыли поинтересоваться, не собирается ли Федор Федорович уезжать куда-нибудь в отдаленном будущем?

И еще одна встреча...

Но это между нами...

Она проходила в строжайшей тайне («никому ни слова»), в отсутствие Аэлиты, которая в это время вышивала с врачом на «скорой помощи». Позвонил в дверь представитель «Откуда Надо» и, не переврав фамилии, спросил, имеет ли он дело с товарищем, скажем, Борисовым-Завгородовым?

Ответ был утвердительным.

Тогда, предъявив удостоверение... (Все-таки придется открыть секрет: это было удостоверение бурильщика из конторы глубоководного бурения нефтяных скважин.) Предъявив этот солидный документ, представитель конторы пригляделся к красноусому Магомету и сказал с похвалой:

– Славный был рубака в наших краях!

– Да, немало порубал своих соотечественников! – согласился Федор Федорович.

К портрету всесоюзного старосты представитель тоже отнесся благосклонно. С недоумением осмотрел огнетушитель, спросил:

– В доме никого нет?

– Кроме нас с вами.

– А где эта... ваша...

– Ушла в библиотеку, надолго.

Федор Федорович остался очень доволен тем, что его фамилию впервые в этом городе не переврали. Он показал гостю кухню, похвастался библиотекой, усадил в почетной раскладное кресло, сам уселся на пачку книг. Представитель глубоководной конторы почему-то медлил, помалкивал и заглядывался на посиневшие от холода достоинства скифских идолов.

– Так вот и живу, – начал разговор Федор Федорович. – Один... Пока один. Хочу дочь прописать.

– Значит, она вам дочь?

– Приемная.

Весь разговор долго описывать...

Серьезный был разговор, представитель конторы в самом деле глубоко бурил, сразу видно, что не из военкомата. С Аэлитой все прояснилось, с этим стиральным порошком вопрос снимается. О Рее Бредбери почти не вспоминали, потому что кто же не знает Рея Бредбери!? Рей Бредбери действительно выдающийся и прогрессивный человек, о нем только в «Водоканализации» могут не знать. А «451 градус по Фаренгейту», о том, как книги жгут, даже в пожарной части читали и с похвалой отозвались о работе американских коллег. Так что насчет письма Рея Бредбери к Федору Федоровичу у глубоководной конторы нет никаких претензий. Мосты, понтоны и переправы на подручных средствах с американцами можно и нужно наводить. Как на Эльбе. Только не удирать туда через нуль-пространство, а культурненько... Зато с Гербертом Уэллсом вопрос спорный, неясный...

– Так ведь Герберт Уэллс тоже прогрессивный! – тут же ввязался в спор Федор Федорович. – Прогрессивный великобританский писатель-фантаст!

– И выдающийся, – напомнил гость.

– Он Ленина видел!

– Кто спорит? Но дело в том, что этот прогрессивный писатель-фантаст давно умер.

– Как это «умер»? – вкрадчиво спросил Федор Федорович. – Где? Когда? Вы присутствовали на похоронах? Докажите!

– 13 августа 1946 года. Я специально уточнял.

– Он бессмертен! – с тихим пафосом произнес Федор Федорович.

– В каком смысле «бессмертен»? – тоже шепотом спросил бурильщик. – В морально-литературном? В этом никто не сомневается.

– И в биологическом смысле тоже.

– Вы это серьезно?

– Герберт Уэллс живой. Как мы с вами.

Представитель конторы беспомощно посмотрел в глаза пьяного Конфуция, ища поддержки у великого философа древности. Тот ему подмигнул: держись, мол!

Представитель перевел взгляд на многорукого Шиву. Одной из множества своих рук тот крутил пальцем у лба, другой – показывал на Федора Федоровича.

«Сумасшедший...» – догадался бурильщик. – «Или баптист-адвентист седьмого дня...» – тоскливо предположил он.

– Вы, наверно, верующий? В загробную жизнь?

– Бога нет! – с ходу отверг эту версию Федор Федорович. – Но жизнь после смерти существует на научных основаниях. Это доказано.

– Кем? Конкретно! Когда? Факты! – прорвало бурильщика, но он тут же взял себя в руки. – Извините, погорячился. Ну, хорошо... Может быть... Пусть жизнь существует в любых видах. Пусть после смерти. Пусть после жизни. Но вы написали в письме к Герберту Уэллсу... Цитирую по памяти: «Приезжайте к нам через десять лет... Наш Райцентр вы не узнаете. Он станет столицей Великого Кольца. Все будут жить в современных квартирах, решится продовольственная проблема...» Это вы написали?

– Нехорошо читать чужие письма, молодой человек, – погрозил пальцем Федор Федорович.

– Работа такая, – развел руками представитель конторы. – Но вы не ответили.

– Да, это я написал. А что, собственно? Почему бы Герберту Уэллсу к нам не приехать? В Мамонтовке многие бывали, даже Исаак Бабель бывал. А вот Ильф с Петровым, к сожалению, не удосужились...

– Наверно, вы правы, – задумался бурильщик. – Если предположить, что Герберт Уэллс живой, почему бы ему не приехать к нам? Я это упустил из виду.

– Вот именно. Кстати, вынужден вам сказать, что ваша организация с Бабелем очень погорячилась. Очень! – бесстрашно заявил Федор Федорович.

– Меня тогда еще в живых не было, но я все равно приношу вам извинения за Бабеля. Если хотите, можете и его пригласить в гости, – продолжал идти на уступки представитель конторы. – Давайте все-таки вернемся к Герберту Уэллсу... Вы уверены, что продовольственная проблема к приезду Уэллса будет решена?

– Абсолютно.

– И жилищная?

– Каждому по квартире!

«Безумец...» – поставил окончательный диагноз представитель.

Они еще долго беседовали. Глубоководный бурильщик особенно интересовался Великим Кольцом:

– Это что за Кольцо такое? Кооператив? Нет? Такая организация писателей и любителей рыцарских романов?.. То бишь, научной фантастики? Неформальная? Ах, всемирная! Всемирная и неформальная? Очень интересно! И каковы ее цели, задачи, намерения? Структура? Финансы? Фонды? Членские взносы?

Интересовался, а думал о другом... Надо что-то делать с Федором Федоровичем, надо как-то помочь отставному майору. Райцентр бурлит, отвлекается от насущных проблем и не варит сахар из свеклы, тогда как в стране сахара не хватает – весь изводят на самогон. Мужик он, видать, безобидный, хороший, жить с ним в Райцентре стало веселее; но, если даже испанский административный аппарат в XVII веке не смог выдерживать безумные выходки своего Дон Кихота, то тем более в наше время – кому это понравится?..

Прощаясь, представитель конторы обратил свой взор за советом на Буденного и Калинина.

«Надо человека спасать», – кивнул командарм Первой Конной.

«Надо спасать человека», – согласился с ним Всесоюзный Староста.

«Так и сделаем», – решил представитель.