Шестое чувство

6

Когда каталка увозила малыша в операционную, Сидди и Шерил держались за руки. Сильные загорелые мужские пальцы сплелись с тонкими пальцами женщины, что лучше всяких слов выражало их общие мысли и ощущения. Дойдя до операционной, оба по очереди поцеловали ребенка, затем двери закрылись, и они остались одни.

— Пойдем отсюда, — буркнул Сидни и, не дожидаясь ответа, потащил Шерил прочь из здания.

В больничном саду они сели на лавочку. Шерил огляделась: мирное спокойствие природы контрастировало с тем ужасающим хаосом, в который погрузилась ее жизнь. Ах, если бы все было как прежде, безнадежно подумала она: Сидди здоров, мы дома, а Сидни исчез из нашей жизни, вернее, просто не появлялся. Шерил подавила всхлип. Тщетные и пустые желания, время вспять не повернешь.

— Ничего, Шерил, ничего, — пробормотал Сидни, обняв ее и прижав к себе. — Не стесняйся плакать.

Она продолжала глотать слезы, терзаемая воспоминанием о том, как жестоко подавил Сидни проблеск живого чувства, на какой-то миг вспыхнувшего между ними. Однако теперь он обнимал ее, и так нежно…

— Сейчас я успокоюсь, со мной все в порядке.

Она взяла предложенный Сидни платок и подумала, что никогда теперь не будет с ней все в порядке, потому… потому что она все поняла. Ведь если сейчас Сидни и обнимает ее нежно, то лишь как мать своего ребенка, а не как любимую женщину. Нет, он не любил ее, просто время от времени вожделел.

— Шерил, не страшно, если ты поплачешь.

— Нет, это… — Она не хотела быть для Сидни только матерью его ребенка, этого слишком мало! — Чувствую, что если сейчас заплачу, то уже не остановлюсь… Извини.

— Извинить? — Он взглянул с такой нежностью, что у Шерил перехватило дыхание. — Сейчас-то за что? Вот за вчерашнее ты так и не извинилась…

Шерил отшатнулась и нервно воскликнула:

— Боюсь, я слишком туманно представляю себе, что было прошлой ночью! До сих пор не могу простить себе. Я и в лучшие дни редко пью спиртное, а тут… да еще после приема лекарства…

— Это я виноват. Мне бы побыстрее отнять у тебя бокал. — Легкая улыбка коснулась его губ. — Хотя, должен признаться, я меньше всего ожидал, что ты его выпьешь, думал, ты намерена выплеснуть мне коньяк в лицо.

Шерил вспомнила о жестоких словах, сказанных ему вчера, и не без труда спросила:

— Надеюсь, ты не принял всерьез мои слова, что ты не можешь любить Сидди?

— Нет, не беспокойся, — ответил он, откинувшись на спинку лавочки и прикрыв глаза.

— Я рада.

Посмотрев на Сидни и заметив темные круги под глазами и напряженно сжатые челюсти, Шерил вздохнула. В этот момент ей тоже захотелось отделить в Сидни любовника, вероломно разрушившего ее жизнь, от отца ребенка, все еще изумленного своим нежданным отцовством.

— Знаешь, я могу оперировать, практически стоя на голове. А сегодня в операционной поймал себя на том, что не могу вспомнить этапы операции. Господи, я даже не сразу решился сказать тебе об этом! — мрачно воскликнул Сидни. — Но не хочу, чтобы ты думала, будто я с тобой недостаточно откровенен, это не так, поверь.

— Ну, раньше ты смотрел на все глазами хирурга, — тихо сказала Шерил, удивленно отметив, что пытается утешить и ободрить его. — А теперь взглянул с точки зрения родителя, так что тебе не в чем себя укорять.

— Чувствую, что мне предстоит многое постигнуть… Боже, я ведь ничего не знаю! Не знаю даже, где он родился!

— В Мельбурне, — сообщила Шерил, стараясь не вспоминать о нищете, в которой ей пришлось тогда существовать.

— Он был здоровым карапузом? Говорит ли он по-английски? Перебираясь сюда, ты думала, в какую школу он пойдет? — Сидни замолчал и виновато посмотрел на Шерил. — Знаешь, у меня такая уйма вопросов, что я просто теряюсь…

Вероятно, Сидни преследовал две цели — побольше узнать о сыне и хоть как-то отвлечь их обоих от того, что происходит сейчас в операционной, хоть как-то облегчить выматывающее нервы ожидание. Но Шерил молчала: не очень-то ей хотелось вновь погружаться в ту боль, которую могли породить разговоры о прошлом.

— Прости. Ты, наверное, считаешь, что у меня нет права на подобные расспросы.

— Нет, это не так. Просто не знаю, с чего начать.

— Начни с Мельбурна. Ты говорила, что училась в университете. Ты успела окончить его?

— Нет, учебу пришлось оставить.

Он понятия не имеет о токсикозе, сухо подумала Шерил, и всех прочих прелестях, которые терзали меня день и ночь в первые четыре месяца беременности. Именно из-за этого ей пришлось отказаться от мечты, которую она лелеяла столько лет. Кроме того, не в силах продолжать обучение, она потеряла не только стипендию, но и крышу над головой.

— Но ты так и не вернулась в дом своего деда.

Это был не вопрос, а утверждение. Шерил удивилась, что Сидни все еще помнит подробности ее жизни.

— Нет, не вернулась, так вопрос и не стоял.

И в самом деле, мысль вернуться под негостеприимную кровлю Дайаны ни разу не пришла ей в голову.

— Но миссис Тампст… Ты уже тогда сблизилась с ней?

— Да, мы сдружились еще здесь, а потом, когда я вернулась в Австралию, переписывались.

Сидни наверняка догадывался, что для Шерил это было трудное время, а теперь будто хочет услышать, что это не так. Шерил почувствовала острую боль обиды. Ну что ж, она даст ему желанное успокоение, хотя бы потому, что гордость не позволяет ей открыть всю правду. А правда состоит в том, что неделя шла за неделей, и Шерил все глубже и глубже погружалась в нищету и уныние. И когда Леонора, которую не смогли обмануть полные оптимизма письма, приехала в Мельбурн, то застала Шерил в состоянии, где налицо были все признаки классической депрессии.

— Через несколько месяцев после моего возвращения в Австралию Леонора приехала туда, привезла в подарок музею Мельбурна несколько поздних работ покойного мужа. Джон Тампст ведь родился в этом городе.

По сути это был предлог, который Леонора использовала для того, чтобы прийти на помощь своей юной подруге.

— Да, его смерть была чудовищной трагедией. — Сидни вздохнул. — Страна потеряла одного из самых талантливых художников, а бедная миссис Тампст — и мужа, и единственного ребенка. Считай, смысл всей своей жизни.

Шерил кивнула.

— Леонора как-то призналась, что ее горе и стало отчасти тем, что свело нас с ней.

Шерил закрыла глаза, вспоминая то время, когда Леонора бросилась защищать ее от жестокости жизни. Растерянная и подавленная такой милостью, она спросила Леонору, почему та помогает ей.

— Разве моя Ливия спросила бы меня, почему? — вопросом на вопрос ответила Леонора, и Шерил никогда больше не заговаривала об этом.

В тот день, когда родился Сидди, она вложила в руки этой женщины, которую любила как мать, самое дорогое, что у нее было, и прошептала:

— Принимай внука, Леонора.

— У моей Ливии не было бабушек, но мне повезло, у меня-то одна бабушка имелась. — Слезы радости текли по щекам Леоноры, и слова, с которыми она обратилась к живому свертку, были произнесены дрожащим голосом: — Моя бабушка любила меня, и я буду любить тебя больше жизни. А ты будешь называть меня бабушкой.

Наблюдая эту сцену, Шерил поняла, что на земле просто не существовало лучшего способа отблагодарить старшую подругу за все, что та для нее сделала.

— Доктор Спенсер, доктор Спенсер!

Шерил запаниковала, увидев бегущую к ним медсестру, но, когда услышала, что дело не касается ее сына, успокоилась.

— Катастрофа в пригороде! — запыхавшись, выпалила медсестра. — Подробностей не знаю, но там срочно нужен хирург, а вы сейчас единственный, кто свободен.

Сидни встал.

— Извини, Шерил, мне надо ехать. Но как ты тут…

— Не беспокойся, поезжай. Сидди в надежных руках, а твоя помощь сейчас требуется еще кому-то.

— Мне страшно не хочется покидать тебя в такие минуты! Ведь я даже не знаю, когда вернусь.

Шерил показалось, что Сидни еще что-то хочет сказать, но вместо этого он взял ее руку, поцеловал и быстро направился к поджидающей его машине «скорой помощи».

Побродив еще немного по саду, Шерил вернулась в палату, села рядом с пустой кроватью и уронила голову на подушку, где совсем недавно лежала головка ее малыша.

Сначала она думала, что ей плохо от страха за Сидди, за его здоровье, но вдруг поняла, что это не так. Интуиция подсказывала ей, что с сыном ничего плохого случиться не может. Нет, терзавшие Шерил страхи вызваны вторжением в их жизнь Сидни, ибо она не хотела делить с кем бы то ни было любимое чадо.

Но как соотнести это с ее чувствами к самому Сидни? Любовь, которую она испытывала к нему в пору невинности и наивной доверчивости своих девятнадцати лет, сохранилась до сих пор. Шерил любила его при солнечном свете неведения, любит и теперь, в сумерках знания. Да, она все еще любит его.

Его предательство произошло так неожиданно, жар любви остыл в его глазах в единый миг, он смотрел на нее взглядом равнодушного незнакомца… Но ни разум, ни сердце Шерил так и не смогли приспособиться к перемене, никогда не забывала она того невероятного счастья, которое продолжалось столь недолго.

И теперь, спустя столько лет, Шерил увидела слезы, которые он проливал, глядя на их сына. Когда-то в прошлом, защищенная любовью Сидни, она чувствовала себя в безопасности… Теперь ее сын начинает чувствовать то же самое.

Шерил вжалась лицом в подушку. Любовь к ребенку дается навсегда — однажды дарованная, она уже не может быть отнята. Шерил отказывалась признать мысль, возникшую в ее сознании. Любовь мужчины и женщины — материя особая, обремененная непостоянством темной страсти. Любовь мужчины к своему ребенку нечто другое. Чувства Сидни к сыну теперь никогда не угаснут… Никогда!

Мечту об отце, который однажды появится, Сидди таил от всех, но теперь, когда она сбылась, он вот-вот обрушит на мать лавину вопросов. И его пытливый ум ничего не оставит без внимания.

Шерил могла бы, пожалуй, рассказать сыну о невообразимом счастье, обретенным ею в первый приезд в Новую Зеландию. Но как рассказать малышу об опустошенности и одиночестве, с которыми она уезжала из страны? О тоске, по сей день отравляющей ее существование?

Ах, если бы не случай, Шерил никогда не попала бы в роскошный «Лунный цветок» и не встретила бы там Сидни, чей дядя был владельцем этого отеля!

Судьба ее сложилась бы иначе, если бы не великолепный шоколадный торт, который Шерил столь необдуманно предложила своему знакомому занести в отель для последующей передачи некоему Сидни Спенсеру… Какого черта она не позволила ему потратиться на посыльного!

Шерил собиралась оставить коробку с тортом у портье, но в тот момент, когда произносила имя человека, которому следует передать посылку, Сидни как раз проходил через фойе, и с этого момента судьба Шерил сделала крутой вираж.

Она не рассказывала Сидни о почти еженощных тяжких испытаниях, о буйных вечеринках на вилле, где остановилась, ибо, находясь рядом с ним, была слишком переполнена чувствами, чтобы тратить время на разговоры о постороннем. Но через три дня после отъезда Сью, когда один из хмельных гостей вечеринки ворвался в комнату Шерил и агрессивно предложил позабавиться, Шерил вынуждена была спасаться бегством. Она мчалась босиком по пустынному пляжу, не в силах унять испуг.

Встреча с Сидни, одиноко бредущим вдоль прибрежных скал, была просто чудом. Даже тусклый лунный свет не мог замаскировать тревогу в его глазах, когда он заключил Шерил, задыхающуюся и взъерошенную, в свои объятия. Она не стала рассказывать ему всего, объяснила лишь, что сбежала с виллы от осточертевшего шума и гама вечеринки.

Свободных мест в отеле не оказалось, и Шерил до сих пор отчетливо, будто это было вчера, помнила, как Сидни смутился, предложив ей переночевать в одной из комнат большого номера, принадлежавшего его семье.

— Неизвестно, сколько они еще будут шуметь на этой вилле, так что вряд ли вы сумеете там выспаться, — продолжал он. — Мой дядя редко остается здесь на ночь, а сам я прекрасно переночую в одном из служебных помещений. Мне бы не хотелось, Шерил… не хотелось бы вас скомпрометировать.

Глубоко тронутая и этим старомодным словом, и смущением Сидни, Шерил тотчас высказалась, что, мол, не стоит ему стеснять себя и что ничего страшного не случится, если они переночуют в одном номере.

Но с ее стороны это было всего лишь легкомыслием невинности. Несколько безобидных прикосновений, и обоюдная страсть вспыхнула и разгорелась с такой силой, которой они не могли уже противостоять. Позже, когда Шерил отдала Сидни и тело, и душу, с губ ее сорвался стон счастья и наслаждения.

А утром, увы, им предстояло расстаться, поскольку Сидни нужно было на несколько дней уехать с отцом в Крайстчерч. Но и в отсутствие Сидни Шерил чувствовала себя окутанной чудотворным облаком его любви, как будто мир стал совершенно иным, гораздо более добрым, и даже постоянные ночные гулянки на вилле почти не беспокоили ее.

Да и Элис, хозяйка виллы, оказалась гораздо дружелюбнее, чем можно было подумать, любезно согласившись проводить Шерил в отель. Это было в первый день разлуки, когда Шерил, поскольку на вилле телефона не было, отправилась ждать звонка Сидни в фойе «Лунного цветка». Правда, в тот же день обнаружился и подлинный мотив поступка Элис — ее живой интерес к Мартину Картрайту, красивому студенту экономического факультета, который летом подрабатывал в отеле барменом. Но интерес этот явно не получал со стороны молодого человека достойного отклика.

Когда на третий вечер Шерил пришла в отель, в баре шло необычное для этого места веселье с распитием шампанского. Переговорив по просьбе Элис с Мартином, Шерил отправилась ожидать звонка из Крайстчерча. Мысли, как всегда, были заняты Сидни. Вчера, разговаривая с ней, он огорченно сказал:

— Мы с отцом приглашены завтра на обед к друзьям, и я не знаю, когда точно вырвусь позвонить.

Рассмеявшись в ответ, Шерил сказала, что готова ждать его звонка хоть всю жизнь. Теперь, по прошествии стольких лет, можно рассматривать те слова как мрачное предсказание, хотя тогда, ослепленная счастьем, она, естественно, предвидеть ничего не могла.

Точно так же была она слепа, передавая Мартину приглашение Элис, хотя и видела, что привела этим парня в полное замешательство. Элис страстно желала видеть его на своей сегодняшней вечеринке, хотя прекрасно знала, что это далеко не первое приглашение подобного рода наверняка будет отвергнуто, как и все предыдущие. Выполнив свою миссию и получив отказ, Шерил по неведению отнесла его за счет стеснительности молодого человека. Да ее не особенно и занимали чужие дела и страсти.

Итак, она сидела в фойе отеля и ждала звонка от своего возлюбленного, когда один из официантов поднес ей бокал шампанского.

— С наилучшими пожеланиями от владельца отеля.

Даже по прошествии многих лет Шерил испытывала мучительный стыд при воспоминании о радостном смущении, охватившем ее в тот момент. Неуловимого Чарлза, дядю Сидни, человека, который лишь изредка наносил краткие визиты в один из своих роскошных отелей, Шерил видела лишь однажды, да и то мельком. И вот в этот момент она вообразила, что Сидди рассказал своему дядюшке о ней. Но столь приятные мысли тотчас грубо прервала следующая фраза официанта:

— В честь помолвки его племянника, мистера Сидни Спенсера.

Шерил подумала, что это просто неудачная шутка, но тут появился Мартин, и по выражению его лица было видно, что он намеревался перехватить официанта, да не успел.

Мир вокруг Шерил начал рассыпаться, как карточный домик.

— Хорошо бы у Чарлза было побольше племянников, чьи помолвки он должен отмечать! — хихикнув, воскликнула одна из постоялиц отеля, проходя мимо с бокалом шампанского. — Тогда мы видели бы его здесь почаще!

— Шерил…

— Мартин, это правда? — в полном замешательстве спросила она. — Они говорят о Сидни?

Мартин в ту минуту смотрел куда угодно, но только не на нее, Шерил хорошо это запомнила.

— У хозяина только один племянник… — хрипло буркнул он. — И, да, он помолвлен.

Зазвонил телефон, и Шерил подошла к аппарату, как делала это ежевечерне с тех пор, как Сидни уехал.

— Шерил, я должен кое-что сообщить тебе.

Но ей было достаточно напряженности и неуверенности в его голосе.

— А, ты имеешь в виду свою помолвку?! — воскликнула Шерил с непринужденным оживлением, изумившим ее саму. — Мы все тут счастливы выпить шампанского, любезно выставленного твоим дядюшкой в честь столь радостного события.

— Боже милостивый, — простонал Сидни. — Шерил, я понятия не имел, что ты узнаешь все таким способом! Я…

Худшие опасения Шерил окончательно подтвердились. Она бросила трубку, и земля так стремительно ушла из-под ног, что Мартин едва успел подхватить ее.

Шерил едва знала Мартина Картрайта и в последний раз видела его на следующий день, когда он передал ее в надежные руки Леоноры. Однако он доказал, что может быть верным и преданным другом, когда кто-то в этом нуждается. Мартин договорился, чтобы его подменили в баре, и увел Шерил на побережье, в уединенное место среди скал, вздымающихся над заливом. Когда первые, самые страшные приступы горя прошли, и слезы почти иссякли, именно Мартин был тем человеком, который выслушал ее, поговорил с ней и, как мог, утешил, приведя хоть к какому-то подобию спокойствия.

Провожая Шерил, Мартин беспокоился, что ей приходится в таком состоянии возвращаться на виллу, где, должно быть, в самом разгаре очередная шумная вечеринка. Шерил вспомнила о Леоноре, рядом с которой, несмотря на большую разницу в возрасте, ей хорошо и спокойно, вспомнила о столь милом и уютном доме Леоноры, где была уже дважды… Хотя Шерил точно знала, что добрая женщина встретит ее с распростертыми объятиями, гордость заставила ее отказаться от этих мыслей.

— Ну хорошо, Шерил, я иду с тобой. Разве я не приглашен на эту вечеринку? — сказал Мартин, ободряюще улыбнувшись. — И потом, имеем мы право, черт побери, потанцевать, или нет?

Этот кошмар, о котором Шерил до сих пор вспоминала с содроганием, был венцом всех предыдущих кошмаров. Мартин ужаснулся пьяному разгулу пирушки, встретившему их. Но еще больше ужаснулась Элис, увидев, что Шерил явилась под ручку с парнем, на которого сама она имела определенные виды. И тут взбалмошная хозяйка виллы, решив, что разгадала наконец истину, таящуюся под показной бесчувственностью Шерил, оттеснила ее к бассейну, чтобы объясниться. А когда Элис в пьяной ярости явно вознамерилась ударить Шерил, Мартин бросился разнимать их, и все трое благополучно свалились в воду. Под хриплые крики и улюлюканье хмельных гостей, Шерил повела Мартина в свою комнату. О, как она завидовала в те минуты глухим!

— Это моя вина! Я готова убить себя, что втравила тебя во всю эту гадость! Вот и одежда твоя испорчена…

— Перестань, ты ни в чем не виновата, — прервал ее Мартин. — Ну, а мокрая одежда обычно высыхает, только вот придется мне малость пощеголять в набедренной повязке.

Плохо соображая и без конца бормоча извинения, Шерил затолкала Мартин в душевую, затем стащила с себя мокрую одежду и облачилась в толстый махровый халат.

Когда Мартин, обернутый банным полотенцем, вышел из душевой, Шерил, скрючившись в постели, рыдала навзрыд.

— Ты не должна здесь оставаться, — сказал он, присев на край кровати и гладя Шерил по мокрым волосам. — Тебе есть куда перебраться? — Шерил, всхлипывая, назвала Леонору, и он кивнул: — Хорошо. Утром попробую одолжить у приятеля машину и сразу же отвезу тебя в Гисборн.

В этот момент в спальню ворвалась с проклятиями пьяная Элис.

— Вон! — закричал Мартин, вытолкал ее и запер дверь. — Да, как видно, придется мне здесь заночевать — не оставлять же тебя одну в доме этой фурии. Тем более что и одежда моя еще не просохла.

Шерил продолжала рыдать, и Мартин лег рядом, прижал ее к себе и гладил до тех пор, пока она не успокоилась. В такой позе они оба и заснули.

В такой позе и застал их Сидни, когда ранним утром, сопровождаемый разъяренной хозяйкой виллы, с треском сорвав щеколду, распахнул дверь в спальню.

При этом воспоминании Шерил похолодела… Она до сих пор не могла забыть возмущенное неверие на лице Сидни, когда она и Мартин вскочили.

Сидни изрыгал проклятия, и в какой-то момент Шерил показалось, что он вот-вот в бешенстве набросится на них. Но он умудрился сдержаться, лишь с издевкой бросил:

— А я-то и вправду решил, что должен объясниться с тобой!

Поскольку оснований для неистовства и проклятий было хоть отбавляй, Сидни, ни минуты не колеблясь, презрительно осудил Шерил. И это презрительное осуждение подтолкнуло ее ко лжи, в которую он с готовностью поверил.

— Да, Сидни, ты мне ничего не должен! — швырнула она ему в лицо. — Как видишь, ты не единственный, кто имел свою маленькую тайну… Ну а теперь все вышло наружу!

Безумным и презрительным взором он сверлил ее полуобнаженную грудь, а Шерил сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони, но сдержала желание запахнуть халат.

— И давно это у вас? — пренебрежительно бросил Сидни.

— Это что, в самом деле вас занимает? — сухо осведомился Мартин, поддержав заблуждение, которое имел все основания развеять.

— Нет, не особенно. Просто любопытно, на какой день после потери невинности бывшие девственницы пускаются в разгул, дабы испробовать новообретенный опыт.

Звуки, раздавшиеся в коридоре, вернули Шерил к действительности, и вот дверь в палату открылась. Сердце Шерил бешено заколотилось, глаза остановились на бледном личике сына, когда хирург и анестезиолог при помощи Габи перекладывали малыша с каталки на кровать.

— Ну вот и все, грыже пришел конец, — радостно сообщил хирург Шерил, которая тянулась дрожащей рукой к сыну, не в силах вымолвить слова. — Все прошло как по маслу. Так что… — Он замолчал, широко улыбнувшись вошедшему в палату Сидни. — Рад сообщить вам, коллега, что даже вы не сделали бы эту работу лучше.

Сидни по очереди обнял и горячо поблагодарил мужчин. Затем подошел к кровати, склонился над сыном и, неотрывно глядя на детское личико, начал расспрашивать врачей о каждой детали того, что происходило в операционной.

Шерил слушала и ничего не понимала.

— Медицинский жаргон, — шепнула Габи на ухо Шерил, ободряюще сжав ей руку. — Главное, что операция действительно прошла как по маслу, малыш перенес ее великолепно, в чем вы и сами сможете убедиться.

Закончив расспросы, Сидни начал похлопывать Сидди по щекам.

— Ты же его разбудишь! — всполошилась Шерил, вмиг обретя голос.

— Именно этого я и добиваюсь. — Сидни усмехнулся и посмотрел на Шерил таким выразительным взглядом, что по телу ее пробежала дрожь. — Просыпайся, маленький герой, — нежно обратился он к сыну, — пора уж тебе проснуться.

Сидди начал подавать признаки жизни, и Шерил бессознательно задержала дыхание. Малыш дернул головой, будто был раздражен жесткими прикосновениями отцовской руки, потом веки его дрогнули и глаза распахнулись.

Оба врача, увидев, что мальчик проснулся, оставили его заботам Сидни и бесшумно покинули палату.

— Привет, соня, — нежно проговорила Шерил.

— Мама… папа. — Малыш повернул голову, будто ища кого-то. — А где бабушка?

— Бабушка уехала наводить порядок в галерее, разве ты забыл? — напомнила Шерил.

Сидди кивнул, глаза его снова закрылись.

— Эй, уж не собрался ли ты снова заснуть? — спросил Сидни.

— Нет, — сонно пробормотал Сидди, — просто мне еще больно.

— Я же предупреждал тебя, что немного поболит. Но это ведь совсем другая боль. Верно?

Ребенок кивнул, бледное личико его вытянулось, и он повернулся к матери.

— Меня зашили нитками, и от них очень больно. — Малыш страдальчески поморщился. — Очень больно, мама!

Сидни тихо сказал что-то Габи, затем спросил сына:

— Итак, что мы пропишем от боли?

— Укол, я думаю, — бесстрашно ответил малыш.

— Ты правильно думаешь, — кивнул Сидни и взял у сестры наполненный лекарством шприц.

Шерил смотрела, как бережно и нежно он обращается с сыном, и сильное сердцебиение ее пошло на убыль.

Просто безумие было давать волю воспоминаниям! А теперь вот оказалось, что раны так же свежи, как в тот день, когда они были нанесены.

И вдруг на Шерил навалилась страшная усталость.

Немного погодя она покинула палату, чтобы позвонить Леоноре, а когда вернулась, Сидни настоял на том, что вызовет шофера и отправит ее домой, отдыхать. Сил спорить с ним у Шерил не осталось.