Шесть дней июля. О комкоре Г.Д. Гае

24 июля

Ровно в четыре Гай проснулся, оделся, вышел во двор. Ополоснув лицо у колодца, взял в сенях седло и оседлал коня. Шагом, слушая, как тупо топают по земле копыта коня, поехал на север, к дороге на Солдатскую Ташлу. Вдоль домов стояли телеги, к которым были привязаны лошади, на телегах спали ездовые. У выезда из села тлел костер, вокруг которого на палках была развешана одежда. Здесь же, прямо на земле, на клочках сена, спали бойцы, накрывшись чем попало. Через километр впереди замаячили фигуры бойцов, стоящих у дерева при дороге. Гай подъехал, поздоровался:

— Что видели?

— Да все вроде спокойно. Смена вечерняя говорила, что ехали трое верхами, а как их кликнули, повернули и наметом назад.

Гай вернулся к селу, поехал окраиной к другому охранению, на восток от села, к проселочной дороге, которая вела в лес. Здесь у стога сена спали четверо бойцов, больше никого поблизости не было.

— Подъем! — резко выкрикнул Гай.

С земли сонно поднялись головы, один из бойцов встал, протирая кулаком глаза, спросил хриплым со сна голосом:

— Кто такой?

— Белый офицер! — сердито сказал Гай. Проворно встали еще двое. — Какого черта вы тут дрыхнете?! Для чего вы поставлены?

— Виноваты, товарищ Гай. Намаялись за день, сморило...

— Хорошо, что белые, лопухи, не рыщут около села. А то бы вы были уже на том свете, вояки вы липовые.

Бойцы молча отряхивались, потупив головы.

— Не садитесь, чтоб не заснуть. Ходите вокруг стога. На вас же отряды надеются, а вы, как бревна, валяетесь.

Он пришпорил коня, легкой рысью стал огибать село, выехал на дорогу.

Минут через десять Гай был уже на западной стороне Суровки, у дороги на Воецкое. Здесь охранение бодрствовало. Никакого движения по дороге не наблюдалось. Гай поговорил с бойцами, поехал, замыкая круг, на северную окраину. Возле костра стояли бойцы около человека, держащего под уздцы тяжело дышавшую лошадь, и о чем-то говорили. Гай подъехал ближе, бойцы расступились.

— Кто такой?

— Из Тушны я, сельсоветчик тамошний. Убег от белых.

— Много их там?

— Много... Раненых ваших порешили...

— Как порешили?! — замер Гай.

— Покололи штыками всех до единого, которые бежать пробовали — стреляли.

Гай помолчал, потом сказал сельсоветчику:

— Поехали со мной в штаб.

В штабе уже не спали, Воробьев неспешно одевался у колодца, Иванов седлал своего коня.

— Раненых наших побили в Тушне, — сказал Гай Воробьеву, окликнул ординарца и велел срочно разыскать Лившица.

Вскоре пришел Лившиц. Гай сказал ему, чтобы он обошел с сельсоветчиком все отряды — пусть расскажет о судьбе раненых.

Улица уже пробуждалась ото сна — раздавались голоса, фырканье запрягаемых лошадей, кто-то крикнул звонко:

— Ванька, неси ведро сюда, что ты там копошишься! Подводы выкатывались на середину улицы, выстраивались в колонну.

Гай стоял у калитки, глядя на сонное шевеление людей, а мысли были в Тушне, в бедной сельской больнице, где остались раненые. Это его вина — не настоял на том, чтобы забрать их с собой. Но что проку теперь корить себя, ничего не переменишь, не поправишь... На будущее урок — делай, как считаешь правильным, добейся своего, на то ты и командир. На твоей совести судьба всех. Главное — вывести отряды из окружения. Белые считают, что мы по-прежнему идем на юг, а мы сегодня повернем на запад, пойдем на Воецкое.

— Товарищ командир, — окликнул его Иванов, — идите попейте молока.

Гай зашел в дом, выпил молока с хлебом, посидел в раздумье: оставаться ли тут до отхода арьергарда или идти с передовыми отрядами... Знать бы, где основные силы белых. Разведчики говорят, что белые кругом. Но где они хотят дать бой? Куда стягивают силы? Правильно делали, что два дня петляли, — белые не знают, куда дальше мы пойдем. И сегодня переменили направление движения на девяносто градусов. Если пройдем спокойно Воецкое — там придется заночевать, — значит, есть надежда на благополучный выход из окружения. Да, надо идти с передовыми отрядами к Воецкому, это сейчас главное — чиста ли там дорога, нет ли заслона.

Гай вышел на крыльцо, сказал Иванову, чтоб подавал лошадь. Тот подвел ее, подождал, пока сядет в седло Гай, лихо взлетел в седло сам.

Из ворот повернули направо, пошли вдоль стоящего еще обоза. Поравнялись с подводами медсанчасти. Гай остановился у подводы, где стоял Николаев.

— Ну как, не надумали еще? — спросил Гай.

— Думаю, товарищ Гай. Ответственность большая, боюсь на себя такой груз брать.

— Ну думайте, — сердито сказал Гай, отыскивая глазами Дворкина. Тот стоял неподалеку, что-то втолковывая медсестре.

— Дворкин, — окликнул его Гай. Тот подошел. — Найди где хочешь матрасы, положи под них больше соломы, чтоб мягче было. Раненых не оставим, сколько бы их ни было.

— Понятно, товарищ Гай, — бодро сказал Дворкин. Гай двинулся дальше, Николаев подошел к Дворкину.

— Где думаешь брать матрасы?

— Ума не приложу, — сокрушенно сказал тот.

— Возьми у снабженцев материал, пусть сестры на руках сошьют. Найдем сухого сена, набьем матрасы. А на дно больше сена или соломы положим.

— Спасибо, Георгий Николаевич, — благодарно сказал Дворкин. — Я без вас давно бы зашился.

— Ничего, помаленьку наберешься опыта. Вот смотри, Гай — в германскую батальоном командовал, а теперь у него под началом соединение, и ничего, справляется.

— Замечательный он командир! — восторженно сказал Дворкин.

— Ну командир как командир, — медлительно сказал Николаев. — Хотя, конечно, ему трудно: полторы тысячи людей на него смотрят. Что не так сделает — сразу все видят. Но вообще-то каждый профессионал должен так работать.

— У нас раненых раз, два и обчелся, а у него бойцов тысячи.

— Это да... Я давно думаю: как у человека хватает сил других на смерть посылать? Каждый приказ — кому-то смертный приговор... Мне Гай чем нравится — сам вперед идет. Стало быть, знает цену каждому своему приказу. От этого он и решительный.

— Да, он всегда знает, как действовать, — сказал Дворкин.

— Я об этом и думаю: чем Гай руководствуется, когда неясное дело решает?

— Мне кажется, для него неясных дел нет, — сказал Дворкин.

— Это тебе по наивности кажется, дорогой коллега. Вот ты раненых согласился оставить в Тушне — правильно ли как начальник поступил?

— Они же сами отказались ехать, как я мог их заставить! — горячо сказал Дворкин.

— Вот и Гай не заставил, а надо бы. Помучились бы, зато живы были бы.

— Кто ж их, белых сволочей, знал, что с ранеными так поступят.

— Гражданская война такая, что пленных не хотят брать. Тут один разговор — кто кого уничтожит. Ты не думай, что врач — сторонний человек, попадись ты им, они и тебя к стенке поставят. А то и патрона не станут тратить — приколют, как борова.

— Мрачные у вас шутки, Георгий Николаевич, — с обидой сказал Дворкин.

— Какие к черту тут шутки? Так все и будет, как я говорю. Я это понял еще тогда, когда в Чека работал. Революция отрицает то, как буржуи жили, их жизнь отрицает. И ты думаешь, они с этим примирятся? Черта с два!

— Голова у вас политическая, — сказал Дворкин и неожиданно добавил: — Почему вы, с вашим умом, отказываетесь быть начальником санчасти?

— На кой ляд мне эти хлопоты?.. Я человек не честолюбивый. И потом, мне думать надо, а когда начальствуешь, думать некогда.

У окраины подводы потянулись за ушедшими вперед отрядами, в селе обоз еще стоял. У обочины сгрудились бойцы Симбирского коммунистического отряда, сельсоветчик из Тушны рассказывал о гибели раненых. Когда он закончил, раздались выкрики: «Ну мы им, сволочам, покажем!», «Не брать их в плен, подлюг!» Лившиц поднял руку: «Мы не звери, а бойцы революционной армии! В бою врагу никакой пощады, но раненых пленных мы трогать не должны!»

Гай пришпорил лошадь, поскакал к авангарду. На ходу хорошо думалось... Как только станет полегче, нужно собрать всех командиров и договориться о новой организации и о дисциплине. Надо, чтобы его поддержали самые авторитетные вожаки — Павловский, Устинов, Андронов, Пастухов. Решить это — значит переломить анархию, расхлябанность, своеволие партизанщины. Без строгой дисциплины нечего и думать об успешных боях. Стоит белым нажать как следует, и тотчас паникеры поднимают крик: «Надо отходить», «Нас окружают!» И командиры нередко поддаются этим крикам. Белые сильны организацией и дисциплиной, именно поэтому нас выбили с Волги, мечемся теперь между селами, опасаясь попасть в мешок. Как поднять дисциплину? Устинов и Лившиц уповают на сознательность. Но ведь не все сознательные. Вон прохоровская вольница — какая там сознательность? Хлещут самогон, отнимают у крестьян продукты и даже вещи, бузотерят и митингуют без конца. Уговорами с ними не сладишь. Тут нужен приказ, строгая ответственность. Как это сделать? Во-первых, дисциплинированный и твердый командир. Таких, как Прохоров, гнать беспощадно. Во-вторых, нужно чувство ответственности — чтоб каждый знал, что за невыполнение приказа он будет неминуемо наказан. Нужен революционный трибунал. На митингах дисциплины не установишь, там все тонет в разговорах. Результат один — беспорядок, а многие этого не понимают. Тот же Устинов или Петухов горой стоят за выборность командиров, за решение всех вопросов на митингах. Если командиры не понимают, что же говорить о рядовых бойцах?

— Товарищ Гай, скоро к своим придем? — окликнул его боец из колонны. Это был Вохряков — высокий мужик с бритой головой из отряда коммунистов Казани. Гай помнил его по бою у Климовки две недели тому назад.

— Скоро, скоро, — твердо сказал Гай. — Выйдем и пойдем брать Симбирск, готовься к этому.

— А осилим?

— Если ты сомневаться будешь, то не осилим. А я уверен, что осилим, значит, так и будет. Какой же ты солдат, если не веришь в победу?

— Я верю, это я вас хотел попытать, — озорно засмеялся Вохряков.

Побольше бы таких... В бою под Климовкой Вохряков с товарищами отбил две атаки каппелевцев, потом вместе с Гаем ходил в контратаку, которой сбили белых с господствующей высоты. Там и ранен был Вохряков — вон рука перебинтована до сих пор.

— Спасибо тебе за хорошую службу, Вохряков! — громко сказал Гай, приподнявшись на стременах.

Вохряков смущенно заулыбался, поправил винтовку на плече, пошел размашистей.

Через четверть часа Гай нагнал авангард.

— Где разведка? — спросил у Устинова.

— А вон за тем бугром, — показал тот рукой.

— По сторонам лучше глядите, чтоб в мешок не попасть.

— Да мы боевое охранение выставили, как вы приказывали.

— Молодцы, правильно делаете!

— Товарищ Гай, — сказал боец в летах, с густой сединой на висках, — мы тут спорили, как будем жить после войны. Некоторые говорят, что раз хозяйство общее будет, значит, у каждого вроде свой пай будет, ну как земля у крестьян. Захотел в другое место перейти — берешь свой пай и идешь куда хочешь. Так это или нет?

— Фабрики и заводы всему народу принадлежать будут. Не только ты хозяин — каждый, кто работает. И если ты переходить собрался, то попадешь на фабрику, где все общее.

— Значит, ты вроде как всему хозяин, но из вещей тебе ничего не принадлежит. Чтоб не было у тебя частной собственности, для этого, выходит, все делается?

— Выходит, так... Мы против частной собственности революцию делаем, потому что на ней эксплуатация держится.

Не будет частной собственности — не будет и эксплуататоров.

— А кто на фабрике хозяиновать будет?

— Народ всему голова. А фабрикой будет руководить уполномоченный на то с общего согласия человек. Иначе пойдет кто в лес, кто по дрова, а на фабрике тоже порядок нужен.

— Это теперь выборные командиры будут?

— Примерно так, но не совсем. Тот, кто будет командовать заводом, должен подчиняться вышестоящему начальству. Без этого порядка тоже не будет.

— А у нас многие считают, что командира из своих выбирать нужно, чтоб все его знали — какой он, — сказал боец с черной окладистой бородой.

— Ну а если нет среди своих хорошего командира, тогда как? Абы кого ставить? А если ему воевать не хочется?

— Кто нам жизнь хорошую на блюде поднесет? — сказал бородатый боец. — Нет уж, ты повоюй...

— Это ты правильно говоришь, — сказал Гай. — За хорошую жизнь повоевать надо. А для этого белых разбить надобно. Это от каждого из вас зависит. Будете драться злее — быстрее и выйдем. А что выйдем — в этом ты не сомневайся. Это тебе Гай говорит!

— Да я верю, товарищ Гай, — сказал худой боец. — Несподручно только как-то в окружении быть, непривычно.

— На войне всякое бывает, терпи и это... Ну что еще неясно, друзья? — весело спросил Гай.

— Вы почаще к нам приходите, — сказал бородатый боец. — Мы тут все время спорим, нужно головастого человека послушать.

— Як вам Лившица пришлю, он с вами обо всем поговорит. Знаете такого?

— А как же, знаем! Он нам про мировую революцию недавно рассказывал. Говорит здорово!

— Ну вот и хорошо. А пока на вас все отряды надеются, если кого встретите — не оплошайте.

— Не бойтесь, товарищ Гай, не оплошаем.

Гай повернул лошадь, пустил ее по обочине медленным шагом. Навстречу шли одетые кто во что бойцы, курили на ходу, разговаривали, сушили на винтовках рубашки и портянки. Посмотреть — никакая это не армия, просто толпа вооруженных людей. Да так оно и есть, если сказать честно. Как сделать эту толпу армией? Одеть всех в одинаковую форму. Но это внешнее, главное — организовать армейские части. Чтобы была стройная система — от взвода до дивизии. А наверху этой пирамиды — штаб дивизии. Штабы нужны в полках и бригадах — от них идет организованность всей жизни воинской части. Каждый отдел штаба или служба обеспечивает какую-то сторону жизни части. Оперативный отдел занимается непосредственно боевыми действиями, перемещением подразделений на местности. Снабженцы обеспечивают боеприпасами, продуктами, обмундированием, горючим — словом, всем тем, что необходимо солдатам и технике для войны. Связисты отвечают за бесперебойную связь между штабом и частями — днем и ночью, в бою и во время передышки. И так далее.

Штаб — голова всему делу. Здесь должны быть знающие свое дело люди, опытные и умелые. Где их взять? Без офицеров старой армии не обойтись, особенно тех, что занимались именно штабной работой. В Красной Армии их сейчас не так много, больше отсиживаются по домам. Надо привлечь их к службе в Красной Армии. Нужна мобилизация не только рядового состава, но и офицерского. А чтобы был контроль за деятельностью офицеров старой армии, нужны политические комиссары. В нынешних отрядах есть несколько партийных работников, вроде Лившица, Панова, Самсонова, но этого мало. Необходимо просить местные партийные комитеты выделить достаточное количество партийцев на комиссарские должности. Нужно и комиссаров учить военному делу, чтобы они могли здраво судить о Действиях командиров из офицеров царской армии. Кажется, что всю эту махину дел не одолеть, не выполнить, если учесть, что организовывать, комплектовать, обучать приходится между боями, когда не успеваешь перевести дух после очередной схватки. Но сделать это надо любой ценой, иначе не будет боеспособной армии, иначе белых не одолеть. Прежде всего следует отменить выборность командиров, передать назначения на должности в руки вышестоящего командования. Начинать перестройку нужно с назначения командиров, с укрепления дисциплины. Второй шаг — создание воинских подразделений и частей, организация штабов. Созвать в ближайшее время совещание командиров отрядов, обсудить все это и принять практические решения. Дело не терпит промедления — надо созвать такое совещание завтра же, если белые дадут такую возможность. Сделать переход в полдня, на отдыхе провести совещание: пригласить и снабженцев — чтоб раздали на следующий день военную форму всем тем, кто одет в гражданское платье.

— Товарищ Гай! — окликнули его из колонны.

Это был командир Тверского коммунистического отряда Анфимов. Гай спешился, крепко пожал твердую руку Анфимова.

— Привал на обед будем делать? — спросил Анфимов.

— Пусть перекусят что-нибудь на коротком привале. Больше времени будет для отдыха вечером.

— Ясно.

— Слушай, Анфимов, завтра проведем совещание в Кармалинском после обеда. Нужно наводить порядок и дисциплину. Вон у тебя смотри — карнавал какой-то, одеты как на базаре, не поймешь, кто такие.

— А что, воюют плохо, что ли? — обидчиво сказал Анфимов.

— Твой отряд боевой, но не об этом речь. Привыкли по любому поводу митинговать. Вот взять тебя — всегдаj твоего приказа сразу слушаются?

— Ну поговорят когда, — не сразу ответил Анфимов. — На то новые порядки в Красной Армии. Демократия.

— На войне митинговать нельзя, неужели ты сам, как командир, этого не видишь? Пока разговоры будут разговаривать, белые подоспеют, воевать поздно будет. Воинская часть — это машина, которая действует четко тогда, когда управляется одной волей.

— До сей поры все в аккурат поспевали решать, — сказал неуступчиво Анфимов.

— Командир ты хороший, а простых вещей понять не хочешь. Ты-то сам разве не видишь, что в армии нельзя митинговать, а?

— Значит, к старым порядкам вертаться? Какие при царе были? А как же новый, революционный порядок — побоку его?

— При нынешних порядках ты дисциплины настоящей не установишь. А дисциплина — это хребет армии, без нее армия — базар!

— Ну а если плохой командир будет, зверь какой-нибудь, значит, терпи его, не моги слова против сказать? Сейчас отряд решает, масса, а по-твоему как будет?

— Плохого командира на войне сразу видно — воюет плохо, людей не бережет. Кто ж его на должности держать станет? Вышестоящий начальник такого командира сразу уберет.

— Со стороны пока разберутся, таких дров успеет наломать! А солдаты быстрее видят, кто таков да как командует. Плохой командир — в один час с ним распрощаются!

— Я вот вижу, что Прохоров — плохой командир, а убрать его не могу — отряд не соглашается, им такой командир нравится. А воевать они с бабами мастаки.

— Ну, тут нужно снимать, да и все. Или отряд этот разогнать к чертовой матери.

— Разогнать легче легкого — скажи им, они сами разбегутся. А вот чтобы заставить их воевать как следует — это потруднее задача. Их больше сотни, почти как твой отряд, это какая может быть сила! А ты — «разогнать их надо»...

— Ну брякнул я, погорячился... Я тоже за дисциплину, товарищ Гай. Я только против того, чтобы царские порядки возвращались в армию. И бойцы считают, что выбирать командира они должны, как же я против них пойду?

— Как я против тебя иду, так и ты иди. Объясни, что в гражданской жизни выбирать можно, а в армии командир должен назначаться сверху.

— Не убедил ты меня. Революция сама выборность внесла, чего же мне поперек идти. Я против тебя на совещании выступать не буду, но и за тебя голосовать тоже не стану.

— Не хлебал ты еще лиха на войне, Анфимов. Повоюешь с мое — поймешь, какие порядки в армии должны быть.

— Да, я повоевал малость, — Анфимов вскинул голову, упрямо посмотрел на Гая. — Я, правда, в больших командирах не был, смотрел на все снизу.

— То-то и оно... Но ты приглядись к делу сейчас и подумай.

— Ладно, подумаю.

Гай вскочил в седло, дернул поводьями. Вот тебе первый разговор с одним командиром — с чем пришел, с тем и ушел... Не сумел переубедить Анфимова — таков итог. Вроде все сказал, что надо было сказать, а толку не добился... Значит, не все сказал! А чего не сказал? Что самое плохое в выборности для армии? Что в крутой момент бойцы пойдут вразброд, не послушаются командира, станут митинговать, когда надо активно действовать. А крутых моментов на войне хоть отбавляй... Надо припоминать каждому такие моменты. Тот же Анфимов помнит, как под Климовкой отряд заартачился, не захотел идти в атаку — мало, мол, сил, пусть дадут подмогу. Гай приехал в разгар спора, сразу понял, о чем речь. «Кончай базар! — крикнул он, не слезая с коня. — Вы такие храбрецы и не верите, что собьете белых! Ну-ка давай в цепь, через полчаса мы будем уже в Климовке. Кто не трус, за мной!» Он соскочил с коня и пошел перед, за ним пошел один, другой, потом двинулись все разом. В лощине растянулись цепью. Гай закричал: «Вперед, храбрецы! За мной, ура!» Белых выбили с позиций и с ходу ворвались в село. Надо было напомнить Анфимову про этот случай. Это же не в бровь, а в глаз... Любой приказ командира должен выполняться беспрекословно. Если этого нет — нету и дисциплины, нету и армии. Тебе это ясно. постарайся найти слова, чтобы стало ясно и другим. Как жаль, что нет Валериана Куйбышева, вот бы кто смог сагитировать всех командиров. Как его слушали бойцы отрядов, когда он приезжал к сенгилеевцам! Под Климовкой батальон белогвардейского полка имени Фортунатова ночью напал на Самарскую дружину Андронова. Дружина, потеряв одиннадцать человек убитыми, отступила из Климовки. Из Новодевичьего, где тогда находился штаб сводного отряда, отравили на помощь Андронову отряд Устинова. Куйбышев это время был в штабе сводного отряда и предложил выехать на передовую. Когда машина прибыла под Климовку, Суйбышев взял карабин Гая и повел дружинников. После жаркой схватки Климовка была освобождена. На опушке леса обнаружили обезображенные трупы красноармейцев, через день их торжественно похоронили в Климовке. И там, над братской могилой, Куйбышев произнес страстную речь. И прямо отсюда дружинники под командованием Куйбышева пошли в бой. Сражались отчаянно и отбили атаку врага. Был еще один случай с участием Куйбышева. Однажды, когда Куйбышев в очередной раз приехал в штаб сводного отряда, разведка донесла, что снизу по Волге движется буксир с баржами. В штабе решили, что это приближается вражеский десант. Решено было дать ему бой с помощью вооруженного орудием и пулеметами буксира «Дело Советов». Куйбышев и Гай сели на буксир. Но стоило только ему отойти от причала, как он начал вертеться на одном месте и наконец остановился носом к берегу. Гай бросился к капитану буксира — старому седому мужчине мрачноватого вида — и в ярости потребовал объяснений. Капитан сказал, что испортилось рулевое управление. «Почему оно вдруг испортилось именно сейчас?» — закричал Гай. «Я не знаю, но руль не работает», — отвечал капитан. Гай решил, что капитан не хочет идти навстречу десанту, выхватил револьвер и приказал капитану сблизиться с вражеским караваном. Испуганный капитан стал вертеть рулевое колесо, но буксир не слушался руля. Гай схватил капитана за рукав и потащил его на корму: «Если я увижу, что руль цел, я тебя пристрелю!» — кричал он, потрясая револьвером перед носом капитана. Гай подошел к корме, положил револьвер, снял сапоги и прыгнул за борт. Через минуту он вылез по брошенному ему тросу и сказал, что действительно рулевая тяга порвана. Капитан был пощажен. А когда буксир с баржами приблизился к «Делу Советов», выяснилось, что на баржах плывут беженцы из Астрахани, Царицына и Саратова.

* * *

Следом за Анфимовым шел Сенгилеевский отряд. За командира тут был председатель сельсовета — временно, пока не найдется опытный военный человек; Гай сперва хотел проехать мимо — какой резон говорить с ним, раз он тут гость, но потом решил все же поговорить — хоть он и временный, но на совещании у него голос.

— Ну как идете?

— Скорее бы к своим... Если б знать, что к вечеру будем у своих, то еще бы прибавили. — Председатель с надеждой посмотрел на Гая, авось скажет что-нибудь утешительное, известное пока только ему, но Гай молчал. — Нам бы командира знающего, товарищ Гай.

— Будет у вас командир, погодите немного, — у него уже был на примете боец Самарского отряда, бывший унтер-офицер, провоевавший всю империалистическую войну, но надо было еще поговорить с ним самим — как он, возьмется ли за нелегкую долю? — Я тут с одним человеком поговорю, потом назначу. Слушай, мы завтра совещание собираем — если не будет сюрприза от белых. Будем говорить про то, как из нашей партизанщины регулярную армию делать. Я за то, чтобы армия была армией, а не митингами по любому поводу. Поддержишь?

— Я за вас двумя руками, товарищ Гай! Столько про заслыхал от людей... Как вы, так и я.

— Ну, значит, договорились.

Гай поехал дальше навстречу колонне, но не прошло и пяти минут, как издалека, от головы колонны, донеслись винтовочные выстрелы, потом простучала пулеметная очередь. Гай круто повернул лошадь, ударил плеткой, лошадь взяла в галоп.

Головного отряда на дороге не было, он рассыпался в цепь, влево и вправо от дороги. Близ дороги, в неглубокой лощине, сбился в кучу эскадрон Тоникса. Гай подлетел туда, поискал глазами Тоникса, подозвал к себе.

— Что тут такое?

— Вон там был какой-то отряд конных, — Тоникс взмахнул плеткой правее дороги. — Увидели нас, стали стрелять. Ну мы их пулеметом и пугнули.

— Ну и что они?

— Зашли за горку возле дороги, не видать их. Гай поскакал к цепи, отыскал Устинова.

— Что думаешь делать?

— Буду сближаться. Если не собью сразу с высотки, подожду артиллерию, тогда вместе с Тониксом пойдем в атаку.

— Действуй.

Гай отдал поводья Иванову, велел отвести лошадей в лощину, сам пошел рядом с Устиновым. Прошли метров сто, с высотки ударил пулемет, около цепи взметнулись фонтанчики земли.

— Ложись! — закричал Устинов. — Короткими перебежками вперед!

Гай лег рядом с Устиновым, глядя, как отряд двинулся перебежками к высотке. Гай остановил бойца:

— Давай быстро в лощину, там мой ординарец с лошадьми. Скажи ему, чтоб скакал к батарее и скорее привел сюда три орудия. Понял?

— Понял, товарищ Гай!

Перед высоткой залегли — пулемет прижимал к земле, стреляли и из винтовок. Устинов послал связного на правый фланг — велел обходить высотку с фланга, оттуда вскоре донеслись выстрелы и разрывы гранат.

— Ну что, ударим? — Устинов посмотрел на Гая.

Гай ощутил холодок напряжения — сейчас нужно вставать и бежать под огнем, заставил себя встать. Взмахнул рукой с маузером, закричал гортанно:

— За мной, храбрецы! Вперед!

И побежал по заросшей травой земле, ощущая спиной бегущую цепь. С высотки бешено строчил пулемет, впереди поднялись фонтаны гранатных разрывов. «Бежать быстрее, бежать быстрее», — колотилось в мозгу. До вершины оставалось метров двадцать. Гай увидел, как вскочили и бросились бежать белогвардейцы, выстрелил несколько раз на бегу. Глянул вправо — там, у пулемета, шла рукопашная, лязгало железо, кричали что-то. Гай остановился, мимо пробежали бойцы вниз, под горку, за убегавшими белогвардейцами. Гай не сразу отыскал Устинова, тот тяжело дышал, глаза блестели, он то и дело облизывал языком губы.

— Сбили! — радостно сказал Гай Устинову. Тот коротко кивнул, бросил:

— Будут знать, чертовы дети!

— Скажи Тониксу, чтоб выслал дозор человек в пять, если встретят кого, пусть в бой не ввязываются. Я поеду орудия потороплю.

Гай вернулся в лощину, вскочил в седло и поскакал вдоль дороги навстречу отрядам.

Вдали показались три упряжки с орудиями. Гай подождал, когда они подъедут, сказал Кожмякову:

— Давай к Устинову, он скажет, что делать. Вперед пехоты не лезь, у белых там кавалерия есть.

— Понятно.

Гай доехал до отряда Андронова, приказал ему обогнать обоз и идти вслед за Устиновым, быть в резерве на случай боя. Андронов громко скомандовал идти быстрее, говор в колонне стих, отряд в молчании прошел мимо сидевшего на лошади Гая.

Гай решил проехать вдоль колонны, рассказать отрядам об успешном бое, люди томятся неизвестностью — что там за стрельба была. Поравнявшись с отрядом Анфимова, Гай приподнялся на стременах и выкрикнул:

— Белые выставили заслон с пулеметами. Бойцы отряда Устинова сбили его и пошли дальше. Нас никто не остановит, товарищи бойцы!

Так доехал он до замыкающего колонну отряда Жданкина. Остановился рядом с ним, оглядел горизонт за колонной, подозрительного ничего не было.

— Появлялся кто с утра? — спросил он Жданкина.

— Да вроде нет. Проехали тут верхом двое поперек дороги, но это, наверное, местные.

— Дозорные пусть все время на виду держатся, не отстают. А то налетят и поминай как звали.

— Да наши дозорные сами нам на пятки наступают, — засмеялся Жданкин. — Отгонять приходится.

— Ну, бывай тут, — Гай стеганул лошадь, кивнул Иванову: — Пошли вперед.

Пока ехал, думал о совещании с командирами/Вот сейчас будет разговор с Андроновым — как склонить его на свою сторону? Почему командиры так держатся за выборность? Наверное, потому, что они независимы от вышестоящего начальства, которое не сможет сменить командира, раз он выбран коллективом. Дорожат этой независимостью. Зависимость от мнения коллектива стреноживает командира. Бывают случаи, когда вместо исполнения, приказа начинается его обсуждение, и ничего командир не может сделать, отряд решает по-своему. А как быть в этом случае вышестоящему командиру, который ждет исполнения своего приказания, рассчитывает на одно, а на самом деле получает другое? Самостийность путает все карты. Как переломить это бесконечное новгородское вече? Завтра тоже будет вече, и неизвестно, чем оно кончится.

Доехали до боевой дружины коммунистов Самары. Гай подозвал Андронова.

— Как дела?

— Идем помаленьку, — кряжистый, неторопливый Андронов держался со спокойной уверенностью. — Привала на обед, я слыхал, не будет?

— Покорми людей всухомятку на привале. Как у тебя в отряде?

— Да вроде все в порядке.

— Слушаются тебя?

— Уговоришь — слушаются. На командирской должности язык работает без устали.

— Это-то и плохо! У командира рот должен пореже раскрываться, тогда цена словам будет больше. А у вас каждый пустяк семь раз обсуждается.

— Ну разъяснить же надо что к чему.

— Опять же это плохо — каждое распоряжение семь раз растолковывать. На войне ты не новичок, Андронов, а того не хочешь понять, что тут порядки не гражданские должны быть.

— Почему же не хочу, я это давно вижу, что трескотни много.

— А чего ты терпишь?

— Так не я эти порядки завел! Меня самого командиром выбрали. Да и тебя тоже выбирали, когда ты в Самарскую дружину пришел.

— Это уже дело прошлое. Нам нужно настоящую армию создавать, не то мы все время битые будем. Пока белые воюют, мы митингуем. А в итоге бежим, как зайцы, не знаем, где наши находятся.

— Да, у белых дело поставлено серьезно.

— А кто нам мешает сделать свою крепкую армию? Сами же мы себе и мешаем партизанщиной. Выбираем, митингуем, заменяем, чуть что не так вышло. На войне прежде всего об общей обстановке думать надо. Бывает, что для отряда тяжко, для общего дела хорошо. Без убитых на войне не обходится — на то война.

— Да кто против этого спорит, — сказал Андронов.

— Вот ты и скажи свое слово на совещании. Ты командир авторитетный, к тебе прислушаются.

Он хотел поговорить еще с Павловским, но на пути к нему услыхал далекую винтовочную трескотню и прибавил ходу. Проехал мимо отряда Павловского не останавливаясь. Отряд Устинова застали опять в цепи, только теперь он был повернут вправо от дороги. Устинов стоял на возвышении, глядел в бинокль в сторону далекого леска.

— Что тут у вас?

— Кавалерия белых была. Постреляли, крутнулись и ушли вон туда, — он ткнул биноклем в сторону леска.

Гай подъехал к Тониксу, стоявшему с эскадроном неподалеку.

— Если белые появятся, погоняй их как следует, чтобы не крутились возле нас. А сейчас выдели людей в разведку, я пойду с ними. Вон видишь дома? Это уже Воецкое.

Вместе с бойцами Гай доехал до села и послал разведчиков дальше. Колонны постепенно подходили к Воецкому и втягивались в село. Впереди был отдых и ночевка.