Шэнь Фу ШЕСТЬ ЗАПИСОК О БЫСТРОТЕЧНОЙ ЖИЗНИ

Предисловие


В 70-х годах прошлого столетия литератору Янь Инь-чуаню попалась на книжном развале в Сучжоу потрепанная рукопись под названием «Шесть записок о быстротечной жизни» («Фушэи лю цзи»). Заголовок привлек его внимание, напомнив известные строки Ли Бо, самого знаменитого поэта танского Китая:


Быстротечная жизнь точно сон.

Сколько времени отдадим мы радостям жизни?


В 1877 г. Янь Инь-чуань издал рукопись, и с тех пор «Шесть записок» стали фактом литературы. Хотя, согласно названию, рукопись должна бы состоять из шести частей, в руки Янь Инь-чуаня попали только четыре тетради. Предполагают, что две последние части утеряны. В судьбе книги большую роль сыграло ее переиздание в 1924 г. крупнейшим филологом Юй Пин-бо. С этого момента начался период восхищения книгой, как в самом Китае, так и за его пределами, и поиски утраченных глав «Записок».

И в 1937 г. действительно появился «Полный текст „Шести записок”». Как следовало из предисловия к книге, этот вариант рукописи был найден неким Ван Цзюнь-цином в 1930 г. Но вскоре Лю Фань в статье «Доказательство подделки утраченных глав рукописи Шэнь Фу „Шесть записок”» убедительно доказал, что пятая и шестая главы в этом издании представляют собой компиляцию, изготовленную издателем. Лю Фань указал источники, из которых были взяты тексты, дополнившие «Шесть записок».

До сих пор полный текст «Записок» Шэнь Фу не найден и вопрос о том, существовал ли вообще полный текст «Записок», следовательно, остается открытым.

Книга Шэнь Фу «Шесть записок о быстротечной жизни» — автобиографическая проза. В истории китайской литературы она занимает особое место. Шэнь Фу создал произведение, выходящее за пределы известных китайских жанров и традиционных методов. Его трудно было отнести к простонародной повествовательной прозе — тунсу сяошо, новелле — чуаньци или средневековой городской повести — хуабэнь. «„Шесть записок о быстротечной жизни” — на редкость странная книга. Боюсь, многие не согласятся отнести ее к разряду романов, к примеру Сунь Кай-ди не включил ее в составленный им „Свод простонародных китайских романов”, в чем я вижу еще одно подтверждение своего мнения об этом сочинении. Хотя „Шесть записок” и не роман, еще меньше оснований отнести книгу к дневниковой прозе, „деловым записям” — бицзи» — так писал Нин Юань в книге «Новое слово о прозе». Отметим сразу, что книга Шэнь Фу все-таки тесно соприкасается с литературой бицзи, по крайней мере две ее части — «Приятное безделье» и «Радость странствий» — по сути своей являются как раз разновидностью этого жанра.

Кратко об этом жанре. Термин бицзи — широкое понятие. Первоначально он возник как общее наименование для суммы жанров казенных бумаг, имеющих деловой, а не литературный характер. Бицзи — это пограничная литература между официальными жанрами и профессиональной повествовательной прозой на вэньяне. Термин расплывчатый, как бы «неузаконенный» средневековой филологией, поэтому легче сказать, что не входит в круг этой литературы, чем определить, что входит. К бицзи не относится профессиональная сюжетная проза на вэньяне, поэзия, официальная история, сочинения канонические. Можно сказать, что к бицзи не относится все то, что подчиняется «правилу», закону композиции, принятому в жанрах изящной словесности и сюжетной прозе. Как доказательство принадлежности к «истинной» литературе в последних сочинениях выносится в заголовок показатель жанра.

Литература бицзи по сути и функционально воспринималась как запись факта. Автор здесь был собирателем; он записывал то, что казалось ему значительным. В бицзи попадали как рассказы о необычайном — особенно былички, бывальщина, так и реальные происшествия. Сочинения бицзи не претендовали считаться «литературой», они — вместилище сведений, фактов, всякого рода информации. Дневники, путевые записи, описания края или обычаев, поваренная книга или книга по садоводству — все это бицзи. Филологические и исторические разыскания по частным вопросам тоже бицзи. В бицзи писатель — профессионал или любитель — не был скован какими-то особыми жанровыми нормативами и соответственно материалом, поэтому это была литература без принятой литературности, литература наиболее свободного проявления личности, и пожалуй, больше других литературных произведений бицзи могли рассказать о подлинной жизни китайцев.

Тематика в бицзи разнообразна. К примеру, в сочинении минского Чэнь Цзи-жу «Мелкие записи Мэй Гун-цюня» («Мэн Гун-цюнь цзуй лу») объясняются некоторые обычаи и их названия; подзаголовком к его записям могла бы быть фраза: «почему так говорят?».

Другой автор этого же времени, Яо Фу, включил в собрание «Праздная кисть у потока Цинси» («Цинси Сяби») эпизоды из своей жизни, но по характеру его рассказы неоднородны, с вполне реальными событиями (пожар в столице, в результате которого сгорели древние книги, свезенные сюда по приказу императора), есть рассказы о явлении покойников, о воскрешении из мертвых, о необычайных людях. Более близки к жизни «Записки» Чжоу Сюань-вэя, который в сочинении «Продолжение записок Цзин-линя» («Цзин-линь сюй цзи») собрал сведения о современниках, о происшествиях и конфликтах, имевших место во время его службы,— здесь и детективная история о затонувшем серебре, о бедах, последовавших в результате указа, запрещающего охоту па дикую птицу и отлов лягушек во время засухи, и т. д. Авторов бицзи мог привлекать и сам человек в быту, с его слабостями и забавными чертами. Но всегда и более всего он был собирателем анекдотов, происшествий, сведений, меньше всего он рассказывал о себе, личные признания и откровения растворялись в море материала о других.

Значительное место в бицзи занимают разного рода путешествия и описания достопримечательностей. Русскому читателю уже известен в переводе Е. А. Серебрякова путевой дневник Лу Ю (1125—1210) «Поездка в Шу». Лу Ю ведет записи день за днем, упоминания о визитах чередуются с описанием исторических памятников, пейзажей, обычаев. Описывая горы, родники, беседки, монастыри, Лу Ю припоминает поэтические строки, сказанные кем-то из поэтов об этих же местах. Пейзаж воспринимается им словно картина, запечатленная в стихотворении или рисунке,— такова сложившаяся традиция восприятия и эстетизации объекта, отражающая стремление к художественной завершенности. Лу Ю легко воссоздает картины увиденного: «Утром миновали порог Дунлинтань, вошли в ущелье Маганься. В том месте, где каменная стена наиболее высокая, есть нависшая скала, похожая на печень. Поэтому ущелье и получило такое название. Еще здесь есть утес Шицзыянь — Утес-лев. На утесе виден небольшой камень, кажется, что это зверь присел и поднял голову. Камень покрыт темно-зеленой травкой, и это делает его похожим на черного льва. Из-под утеса, журча, вытекает маленький родничок. Лодка неслась стремительно, и я не смог попробовать из него воды». В описании нет ничего лишнего, обыгрываются сравнения — скала словно печень, утес словно лев. Чувствуется высокая культура восприятия и отбора деталей. Можно сказать, что это стихи в прозе, так близка проза Лу Ю к изображению действительности в китайской поэзии.

Другой замечательный образец бицзи — сочинение Чжан Дая (эпоха Мин) «Записки об увиденном во сне Тао Янем» («Тао Янь мэн и»). В его «Записках» каждое рассказописание имеет заголовок: «Пагода воздаяния за милость», «Солнечное и лунное озеро», «Обычай обметания могил в Юэ», «Общество петушиных боев», «Ночное представление на Золотой горе», «Праздник Цинмин в Янчжоу», «Ночное гулянье в праздник Середины осени на Тигровом холме». Как видно из заголовков, темы разнообразны, но в то же время и традиционны, это быт китайского интеллигента XVI в. Некоторые из этих сюжетов нашли отражение в «Записках» Шэнь Фу.

Пожалуй, ближе всего по стилю и темам к сочинению Шэнь Фу автобиографическая проза его младшего современника, Юй Юэ,— «Записи из Зала весны» («Чунь тан цзи»). Жизнь осознается автором как деятельность, поэтому первостепенное значение приобретают для него события, связанные со службой: сдача государственных экзаменов, занимаемые должности, сослуживцы. Замечания о людях, городах и постройках, воспоминания о встречах, описания празднеств чередуются с размышлениями о словесности или описанием экзотического — европейской медицины и парохода.

Пользуясь категориями традиционной китайской филологии, сочинение Шэнь Фу можно отнести к «деловым записям» — дневникам, описаниям края, путешествиям. Но, поставив перед собой иные эстетические задачи, Шэнь Фу создал своеобразную беллетризованную автобиографию. Подобного жанра в традиционной китайской литературе в чистом виде не было. До Шэнь Фу не только никто не рассказывал о своей семье, об интимных сторонах жизни, о себе, но не рассказывал с такой подкупающей искренностью. «Записки» Шэнь Фу — уникальное литературное явление, ибо впервые в китайской литературе XIX в. появилось описание частной семейной жизни.

«Записки о быстротечной жизни» могут быть поставлены в один ряд с такими произведениями автобиографической прозы, как «Письмо к потомкам» Петрарки, «Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлинни, флорентийца, написанная им самим во Флоренции», блистательные «Мемуары» Франсуа де Ларошфуко и «Былое и думы» Герцена. Но в сравнении с названными сочинениями «Записки» Шэнь Фу представляют нам не только другую часть света — там Запад, а здесь Восток, но и иную художественную и общественную среду, иную культуру, иную личность.

Шэнь Фу жил на рубеже XVIII и XIX вв. Он не был профессиональным писателем, он был художником. Писал монохромные пейзажи тушью в традиционной китайской манере, в которых всегда больше условности, чем изображения с натуры. Подобное отношение к действительности показывает отличие восточного художника от европейского: Шэнь Фу и, к примеру, флорентийского золотых дел мастера и скульптора Бенвенуто Челлини (1500—1571). Шэнь Фу-художник воспитан на даосско-буддийском мировосприятии (которое в некотором роде противостоит конфуцианскому рационализму). Как личность Шэнь Фу должен восприниматься в контексте общекультурной китайской традиции. Книга Шэнь Фу полна тех же человеческих страстей, что и автобиография Челлини, но в его рассуждениях о жизни проскальзывают буддийские и даосские мотивы — рок, наказание, идеал недеяния. Если для Челлини жить значило действовать, то для Шэнь Фу — воспринимать. Шэнь Фу сознательно ориентировал себя на художественное восприятие окружающего мира. Отсюда налет праздности духа и эстетизма, которые составляют особенность его повествования. В то же время Шэнь Фу стремился психологически верно передать свои настроения, создать яркие образы людей, с которыми его сталкивала жизнь.

О Шэнь Фу известно немного. У него не было биографов, и мы располагаем лишь тем, что он рассказал о себе сам. Шэнь Фу был родом нз Сучжоу, одного из красивейших городов Китая, в провинции Цзянсу, недалеко от Шанхая. Европейцы называли Сучжоу «китайской Венецией», имея в виду красоту городских садов, памятники архитектуры, каналы; этот город славился красивыми женщинами, что нашло отражение в присловии «Жену бери из Сучжоу», да и в сравнении с другими городами Китая Сучжоу был богатым городом.

В «Записках» Шэнь Фу пишет о себе так: «Я родился зимой двадцать второго дня одиннадцатой луны года гуй-вэй при правлении государя Цяньлуна», т. е. 26 декабря 1763 г. по европейскому календарю,— это были годы, спокойные от смут, междоусобных или внешних войн. Шэнь Фу принадлежал к среде ученого сословия — отец его был крупным чиновником, в семье, по его же словам, издавна «носили платье и шапку чиновника». «Моя семья... жила в Сучжоу подле Цанланского павильона»,— пишет он далее. Постройка Цанланского павильона относится к X в., веком позже вокруг павильона был разбит сад, ныне считающийся шедевром садового искусства. И понятно, что Шэнь Фу считает большой удачей своей жизни, что он уроженец Сучжоу.

Как принято в богатых семьях, воспитание мальчика было поручено наставнику, известному ученому-конфуцианцу, эрудиту, в Частной школе которого Шэнь Фу учился. Характер образования для людей определенного класса был повсюду одинаков: школа знакомила с литературой, философией, историей, учила владеть жанрами официальных бумаг, воспитывала учеников на конфуцианских «Пяти канонах». В меньшей степени в китайской школе занимались арифметикой, географией и другими естественными науками. В Китае издавна существовало уважение к образованию, а признание его пользы было присуще всем классам китайского общества. Отец Шэнь Фу предполагал, что сын пойдет по его стопам, сдаст соответствующие государственные экзамены и поступит на государственную службу. Увидеть сына обладателем ученой степени — мечта каждого отца, ибо получение степени — начало карьеры, дорога к должностям и почестям; в то же время экзамены воспринимались в среде интеллигенции как необходимый рубеж, который должен пройти всякий культурный человек.

Шэнь Фу был отдан в частную школу четырнадцати лет. В школе обычно собирались мальчики разного возраста — от семи-восьми до семнадцати-восемнадцати лет. В зависимости от подготовки каждый занимался по своей программе, но всякое обучение обязательно начиналось с изучения иероглифики — с «Троесловия» («Саньцзы-цзин»), «Тысячесловия» («Цяньцзыцзин») и «Ста фамилий» («Бай-цзясин»). Когда ученик знал две-три тысячи иероглифов, начинали читать «Четверокнижие» («Сышу») и «Пять канонов» («Уцзин»), Последний, третий этап обучения охватывал уже детальное изучение древней классической прозы. Незаметно ученики впитывали конфуцианскую идеологию, которая становилась их мировоззрением. Проведя несколько лет в школе, Шэнь Фу должен был бы сдавать экзамены прежде всего на первую степень — сюцая. На первую степень сдавали экзамены в главном городе округа. Но из «Записок» не ясно, сдавал ли Шэнь Фу государственные экзамены. Скорее всего, нет. Правда, Шэнь Фу в четвертой тетради «Записок» рассказывает, как он сдавал экзамен в Училище почитания словесности в Шаньине, было ему тогда шестнадцать лет. Этот экзамен мог быть простой проверкой знаний, которую устроила местная администрация.

Любопытно, что беседа о литературе, которую затеял Шэнь Фу с Юнь (тетрадь первая), в целом состоит из перечисления авторов и сочинений, которые следовало знать ученику на третьем этапе обучения. Образцы из сочинений, вроде «Речей царств», «Планов Сражающихся царств», «Записок историка» Сыма Цяня, отдельные произведения Хань Юя, Лю Цзун-юаня, Оуян Сю, Су Дун-по, Ли Бо, Ду Фу входили в учебные программы и учебные антологии.

Видимо, с четырнадцати до семнадцати лет Шэнь Фу учился в частной школе. В 1781—1782 гг. отец, решив приучать сына к службе, отдал его наставнику, некому Сяну, под присмотром которого Шэнь Фу стал служить. С этого времени он переезжает из одной управы в другую, а в 1787 г. двадцатипятилетний Шэнь Фу получает самостоятельную должность — место письмоводителя в местечке Цзиси, в провинции Аньхой. Это было не таким уж плохим началом. Ведь в феодальном Китае человек мог всю жизнь переходить от одной ученой степени к другой и не получить должности, поскольку факт получения должности зависел уже не от талантов экзаменующегося, а от наличия сильных покровителей, которые бы рекомендовали его в то или иное ведомство. Шэнь Фу было чуждо честолюбие и стремление к почету, и он отказался от карьеры чиновника. К тому же он не всегда умел ладить с сослуживцами. Он признавался в «Записках»: «Со времени службы в Цзиси мне нестерпимо было видеть всю убогость и презренность моего положения в сутолоке казенной жизни». К чести автора «Записок», у него хватило духа отречься от проторенной дороги, по которой шел его отец, а возможно, и дед.

Как видно из «Записок», Шэнь Фу решил заняться торговым делом — «продавать вино за море». Но здесь его ждала неудача, вскоре он потерял весь свой капитал. Его путешествие в Кантон, предпринятое с коммерческой целью, завершилось приключением с певичкой, которое, видимо, поглотило всю прибыль от его торговых операций, Шэнь Фу пробует жить своим трудом: пишет картины за плату, открывает лавку по продаже свитков и книг. Доход от лавки, однако, был недостаточен, и он не мог сносно содержать семью.

«Записки» Шэнь Фу — семейная хроника. Они интересны описанием быта и уклада китайской семьи, в них отражены нравы и обычаи Китая того времени. Жизнь героев «Записок» — Шэнь Фу и его жены — проходит на фоне взаимоотношений с «большой семьей».

В китайской семье дети остаются под контролем родителей всю жизнь. У китайцев семью оставляют только дочери, с выходом замуж родительская опека над ними кончается, но зато они попадают под опеку свекра и свекрови. Сыновья вводят жену в дом своего отца, и сколько бы ни было сыновей, все они обязаны жить с родителями вместе с женами и детьми. Особенно тяжело приходится молодым женщинам. Им остается лишь терпеливо сносить притеснения свекрови. Жена не имеет права пожаловаться мужу, своим заступничеством он только ухудшил бы ее положение. В какой-то степени зависимое положение женщины в семье проистекало от того, что они были обделены материально, поскольку наследственное право китайцев не предполагало выделения доли наследства на дочерей.

Основной конфликт жизни Юнь и Шэнь Фу — столкновение личности с авторитарной волей рода, которую представляют родители мужа, хотя внешне этот конфликт вызван мелочами — несоблюдением и невыполнением принятой в обществе обрядности и норм поведения.

Шэнь Фу подробно, этап за этапом, описывает свой разлад с семьей. Началось с пустяка — Юнь перестали доверять составление для свекрови писем, свекор увидел в этом нерадивость невестки. Юнь допустила оплошность: употребила в письме к мужу не принятые для обращения к свекру и свекрови слова, и над головой Юнь разразилась беда. Неосторожно поручившись за своего приятеля, Шэнь Фу рассердил отца, и тот заявил, что подает на сына в суд, обвинив его в непочтении к отцу. При той системе сыновьей почтительности, которая сложилась в Китае, это было сильной угрозой. Отец, смягчившись, велел изгнать из дому Шэнь Фу и Юнь. «Изгнание» продолжалось два года, и хотя Шэнь Фу и Юнь оказались без средств, создается впечатление, что жизнь вне «большой семьи» была для обоих благом, настолько много приятных воспоминаний связано у Шэнь Фу с этим периодом его жизни.

Столкновение с традиционными установлениями, как причиной бед, не осознается самим Шэнь Фу, для него несчастье его личной жизни — рок, невезение, проявление интриг и вероломства некоторых членов семьи.

В социальном аспекте неизбежность конфликта с семьей вызвана и тем обстоятельством, что поведение «большой семьи» регулируется догматическими предписаниями «пути предков». В основе этих предписаний лежит культ предков, обычай поклонения умершим, который нашел свое философское обоснование в учении Конфуция. С культом предков были связаны многие стороны обрядовой жизни, правовые нормы, семейные установления китайцев. К культу предков восходит обычай жить неразделенными семьями, глава семьи заинтересован в том, чтоб ему был обеспечен не только присмотр под старость, но и жертвоприношения его душе после смерти. Когда у Шэнь Фу умер дядя, у которого не было сыновей, Шэнь Фу был назначен его наследником. В обязанности его входило посещение могилы дяди, приведение ее в порядок и свершение жертвоприношений в праздник Цинмин.

Юнь — редкий образ женщины в китайской литературе, хотя ее жизненный путь, сами события ее жизни типичны для старого Китая. С детства она помогала матери, зарабатывая вышивкой, в двенадцать лет ее выдали замуж за двоюродного брата. Это широко распространенная форма брака в Китае, брак заключается внутри клана из соображения укрепления рода, из стремления избежать распыления капитала и сохранения социального статуса. Брак между двоюродными разрешался в том случае, если жених и невеста не представляли одной и той же линии рода, т. е. их родители носили разные фамилии. Конечно, подобный брак, заключенный по расчету, да еще в столь юном возрасте, не предполагал непременно глубокого чувства между супругами. Юнь и Шэнь Фу были исключением — они любили друг друга. Уже одно это обстоятельство порождает неприязнь родни. Юнь и Шэнь Фу с нежностью относятся друг к другу и не могут скрыть своих чувств, подобное поведение осуждается, и назревает скандал. Нет более трагичных страниц в «Записках», чем предсмертная исповедь Юнь, когда она объясняет свою болезнь постоянным нервным перенапряжением, страхом вызвать недовольство родителей мужа, тревогой за судьбу детей, утомительной работой вышивальщицы. Бремя, легшее на ее плечи, оказалось ей не по силам, и она умерла рано, ей едва минуло сорок.

Из «Записок» читатель много узнает о принятых в Китае семейных обрядах — о заключении брака, похоронах, проведении традиционных праздников.

В первой части Шэнь Фу рассказывает о своей свадьбе. Как мы узнаем из «Записок», здесь не было традиционной свахи. Жених и невеста знали друг друга с детства, и матушка Шэнь Фу в знак сговора подарила Юнь золотое кольцо. В семье Шэнь Фу были назначены сразу две свадьбы, самого Шэнь Фу и его сестры. Церемониал не описан подробно, возможно, потому, что свадьба была на скорую руку, без полагающейся пышной церемонии в связи с объявленным трауром по царственным особам.

До наступления траура несколько дней отводилось для завершения дел, несовместимых с предстоящей печалью по покойнику. Прежде всего на время траура запрещались свадьбы. Поэтому свадьбы переносились на более ранние сроки. На таких свадьбах не бывает торжественной процессии. Ночью, без факелов и свадебных фонарей, в черном либо зеленом паланкине (а не в красном, как положено) невеста отбывает в дом жениха. Как видно из «Записок», родители Шэнь Фу перенесли срок свадьбы сына и дочери на два дня, они не очень-то соблюдали запрет на веселье, но обошлись все же без пышного выезда.

Любопытны описания домашних спектаклей с участием известных актеров, которые устраивались в доме отца, ведь театральное представление — любимое развлечение в Китае. Обычно представления приурочивались к каким-либо торжественным событиям. Шэнь Фу описывает, как в день рождения матушки «в дом пригласил» целую труппу, упоминает о представлении в Храме водяного в день рождения повелителя озера Дунтинху и о спектакле на открытой площадке в деревне.

Интересны подробности служебной карьеры отца и крупного чиновника Ши Чжо-тана (1756—1837), покровителя Шэнь Фу, его вынужденные скитания по чужим краям, поскольку в старом Китае чиновник не имел права служить в тех местах, откуда был родом.

Перед читателем проходит жизнь определенного сословия, замкнутая в семейном кругу и достаточно вольная вне его. Любопытны образы женщин, оторванных от семейного круга, — это известные актрисы или певицы. Хотя в этой среде не держат молоденьких девушек взаперти, вопрос об их замужестве решают старшие.

В целом «Записки» Шэнь Фу представляют для читателя скорее художественный интерес, чем объективное историческое свидетельство, однако отдельные факты все же могут дать представление о жизни Китая того времени. Например, сам Шэнь Фу, члены его семьи, его родственники нередко прибегают к займам, закладным лавкам и ломбардам. Интересно, что чаще всего занимают деньги у соседей. В Китае не было специальной прослойки ростовщиков, как, например, в Европе, и всякий, у кого есть деньги, мог пустить их в рост. Причем проценты по долговым обязательствам были очень высокие (от 12 до 36%).

Страницы «Записок» дышат любовью к старине, в них много описаний традиционных сторон жизни Китая, но иногда и промелькнет современное, что-нибудь вроде рассуждения о том, правильно ли поставлены пушки и верный ли у них прицел из-за постоянных колебаний уровня моря у Храма морской жемчужины в Кантоне, или забавного разговора Шэнь Фу с настоятелем одного удаленного от мира и затерянного в горах монастыря. Первые вопросы, которые задал ему этот отошедший от суеты человек, были самыми суетными: «Что новенького в городе? А что, гарнизонный все еще в своей управе?».

Новая ситуация в Китае, возникшая из-за проникновения иностранцев в страну в начале XIX в., находит отражение в упоминании Тринадцати иноземных рядов, мексиканских таэлей, которые, как основная денежная единица, имели хождение в приморских городах, где жили иностранцы.

Возникает вопрос о степени реализма «Записок». Ведь можно многое видеть, но описывать в принятых традицией клише, но тогда яркость изображения тускнеет. Традиционным может быть не только тип описания, но в соответствии с эстетическими нормами традиции выбираться и сам объект наблюдения. Тогда традиция проявляется неразрывно и в выборе объекта, и в манере его описания. Шэнь Фу — человек книжной культуры. И хотя, как он пишет, он в молодости бросил учение, Шэнь Фу учился у хороших педагогов и был начитан в конфуцианских классиках и художественной литературе, да и сама его служба требовала умения владеть кистью.

В «Записках» приводятся строки любимых поэтов — Ли Бо, Су Ши, Бо Цзюй-и; нередко автор употребляет пословицы, присловья или изречения. Даже в фривольной сценке выбора проститутки, когда его брат Сю-фын предлагает ему выбрать девушку с «цветочной ладьи» («Моргни какой-нибудь, подзови и слюбись по взаимному согласию»), Шэнь Фу, желая, возможно, смягчить впечатление, вкладывает в уста Сю-фына фразу, взятую из сочинения философа Мэн-цзы.

Вкрапление в текст «Записок» иного книжного материала происходит в основном путем перенесения заимствованных описаний и ситуаций из литературы. Вопрос этот требует специального исследования, отметим лишь некоторые эпизоды и описания, совпадающие у Шэнь Фу со «Сном в Красном тереме» Цао Сюэ-циня.

После свадьбы Шэнь Фу проводил свою сестру в дом ее мужа, а когда вернулся, застал Юнь за книгой: «Низко опустив голову, она читала, и дух ее витал где-то в чужом краю. Подле нее серебром светилась высокая свеча». В руках у Юнь была пьеса, которую она нашла в чулане,— «Западный флигель, где Цун Ин-ин ожидала луну». Героиня «Сна в Красном тереме», прелестная девушка Линь Дай-юй, также тайком читает пьесу под названием «Западный флигель».

Описание внешнего облика Юнь совпадает с описанием Тань-чунь — одной из «трех барышень» «Сна в Красном тереме»: «Ее фигура с поникшими плечами и длинной шеей была не лишена изящества, она выглядела худой, но не костлявой, у нее были изогнутые брови и красивые живые глаза, только передние зубы у Юнь несколько выдавались, что вроде бы не считалось знаком счастливой судьбы». Тань-чунь была «с поникшими плечами и тонкой талией, высокой и стройной, и овальным, как утиное яйцо, лицом. У нее были будто нарисованные изогнутые брови и красивые живые глаза, рисунок ее одежд был тонок и красочен, тот, кто видел ее, отбрасывал всякую мысль о пошлом». Цао Сюэ-цинь пересыпает свой текст присловьями и поговорками, так же сделаны и многие бытовые сценки у Шэнь Фу, к примеру эпизод пирушки с певичками в Кантоне.

Рассмотрим каждую главу «Записок» подробнее. В первой части книги — «Счастье брачных покоев» — повествуется о самом ярком периоде жизни автора — любви к Юнь. Две основные ноты звучат на страницах «Записок» с самого начала — счастья и рока, нависшего над счастьем. Он припоминает черты лица жены и замечает, что «передние зубы у Юнь несколько выдавались, что вроде бы не считалось знаком счастливой судьбы», ему мнится, что за то счастье, которое выпало ему в жизни, его ждут многие невзгоды и печали. Даже болезнь его и жены — «зловещий знак, он предвещал, что нам не дожить вместе до седых волос». Слова: «не дожить вместе до седых волос» — звучат постоянным рефреном во многих эпизодах этой главы. В День голодных духов Юнь загадывает: «Появится луна — суждено нам дожить до седых волос». И так не один раз. Эти слова вносят тревогу в рассказ о счастье. Интересно, что функционально выражение: «Дожить вместе до седых волос» — представляет собой заговор, который шепчут женщины, помогающие невесте надевать свадебный наряд. У Шэнь Фу эта фраза выполняет роль художественного приема.

В этой главе «Записок» много диалогов, забавных сценок, но все внимание автора сосредоточено на Юнь. Шэнь Фу восторгается ею — какая она славная, какая работящая и примерная, как остроумна и как заботлива. Каждый фрагмент этой части эмоционально освещен и сюжетно завершен. Шэнь Фу делится с читателями воспоминаниями, которые прочно врезались в душу; с горечью говорит об отце, сохраняя при этом на протяжении всей книги почтительность по отношению к нему; немного слов о матери, совсем мало о братьях и сестрах, здесь главный персонаж повествования — Юнь.

Шэнь Фу начал свои «Записки» человеком уже зрелым, достигшим такого момента осознания жизненного опыта, когда все становится уже однообразным его повторением. Видимо, поэтому самые яркие эпизоды его жизни приходятся на начало книги, а когда повествование о прошлом смыкается с настоящим, книга кончается — писать, оказывается, уже не о чем.

Сама жизнь в его воспоминании предстает как цепь редких по силе, удивительно ярких моментов, и все дни, что прошли, словно разноцветные бусины на нитке, и нет среди них пустых, ничтожных, одинаковых. Как в прекрасном четверостишии Б. Пастернака:


Мне Брамса сыграют — я вздрогну, я сдамся,

Я вспомню покупку припасов и круп,

Ступеньки террасы, и комнат убранство,

И брата, и сына, и клумбу, и дуб.


Жизнь складывается из обыденного, простого, это и есть суть ее.

Первая часть книги и являющаяся ее продолжением третья часть (они рассказывают о жизненном пути Шэнь Фу и его жены) не имеют прямого соответствия с традиционными жанрами бессюжетной прозы гувэнь или «деловыми записями» бицзи. В традиционной словесности писатель мог рассказывать о себе, используя жанр «собственного предисловия» (цзы сюй) или в форме «собственного жизнеописания» (цзы чжуань). В «собственном предисловии», которым обычно автор открывал собрание своих сочинений, он сообщал какие-то сведения о себе. «Собственное жизнеописание» — это особая форма рассказа о себе, традиция его была начата Тао Юань-мином в его «Жизнеописании господина под сенью пяти ив». Произведения этого жанра невелики по объему, чаще всего в «собственном жизнеописании» объясняется литературный псевдоним писателя. Хотя характер материала, который поместил Шэнь Фу в первую и третью часть, перекликается с традиционными жанрами автобиографии, он не мог быть вмещен ни в одну из упомянутых жанровых форм. Видимо, поэтому Шэнь Фу отказался от принятых жанровых форм и пошел по пути создания нового для китайской литературы жанра автобиографии.

Вторая глава книги названа «Приятное безделье». Праздное времяпрепровождение не подразумевает желания предаться удовольствиям жизни, само слово сянь значит еще и «отстраниться от службы», т. е. бросить служебную карьеру и заняться любимым делом. В то же время это слово предполагает и определенный душевный настрой, спокойную свободу и отсутствие честолюбивых стремлений.

Когда Шэнь Фу рассказывает о Сяошуанлоу, он фактически говорит об осуществлении в повседневной жизни традиционного идеала «праздности»: «В Сяошуанлоу мы строго блюли четыре запрета: не говорить о получении государственных должностей и продвижении по службе, не толковать о служебных делах и сплетнях, не обсуждать сочинения, поданные иа императорские экзамены, не играть в карты или кости... Мои друзья ценили в поведении непосредственность и простосердечие, скрытое очарование и изящество, несдержанность и порывистость без чванства, спокойствие и молчаливость».

Вторая глава книги — описание любимых занятий художника, именно непрофессиональных занятий — поэтому о живописи сказано вскользь. Это книга по декоративному камерному садоводству; в ней разбросаны интересные сведения о выращивании карликовых деревьев в горшках, сведения по декоративному садоводству и искусству составления букетов; рассказано, как и из чего можно составить цветочные композиции. Здесь же приведены интересные соображения художника о разбивке парков, им объяснены специальные термины декоративного садоводства, которые восходят к законам пространства китайской пейзажной живописи. Некоторые наставления Шэнь Фу отражают его эстетические принципы: «Выбери ветку на дереве, но прежде чем срезать, поверни ее и осмотри, снова водвори на место и опять осмотри, дабы мысленно представить себе, как она будет выглядеть в вазе. Обрежь наиболее пышно цветущие побеги, а те, что высохли или имеют вид старых и причудливых, оставь — они-то и красивы».

Шэнь Фу стремится в вещи передать сущность, передать в композиции ощущение свободного мгновения. Поэтому он против симметричной застылости форм, когда советует, как расставить вазы с цветами, против искусственной четкости композиции, когда говорит, что даже эффектная старая ветвь, поставленная в вазу вертикально, испортит замысел, ибо только ассиметрия может дать впечатление свободы от искусственности и передать ощущение природы.

Шэнь Фу пытался реализовать свои эстетические воззрения и в быту. Похоже, что ощущение индивидуальной значимости вещи, ее сущности, было главной особенностью восприятия Шэнь Фу. Он пишет, к примеру: «Я много раз видел, как люди держали в руках и мугуа, и фошоу, и судя по тому, как держали, было ясно, что они не постигли искусства пользования этими плодами».

Художественные воззрения Шэнь Фу проявляются в его стремлении эстетизировать быт. «Возжечь ароматные курения в жилой комнате,— пишет он,— одно из пленительных удовольствий праздного духа». Он думает о том, как смастерить подвижные цветочные ширмы, заслоняющие от палящего зноя солнца, как изысканно расставить посуду на подносе, как воссоздать на блюде пейзаж.

В плане идейного замысла автора вторая часть «Записок» повествует о попытках осуществления на практике некоторых художественных воззрений и перенесения их в быт.

Третья глава — «Скорбь утраты», пожалуй, самая интересная часть семейной хроники Шэнь Фу, ибо она приоткрывает читателю ту завесу принятой благопристойности и почитания, которой окутывала себя «большая семья». Это рассказ о трагическом периоде в жизни Шэнь Фу. Шэнь Фу теряет жену, сына, у него умирает отец — хронологически третья глава охватывает в основном зрелые годы жизни автора. Шэнь Фу сознает, что в невзгодах, обрушившихся на его семью, повинен не он. Так что же привело к разрушению счастливого начала жизни? Одна из причин — отсутствие средств. «Без денег нет счастья в семье»,— пишет он. Хотя Шэнь Фу родился в богатой семье, конфликт с родителями привел к тому, что он был изгнан из семьи и лишен средств. Ему приходится тайно бежать из дому. С этого момента начались скитания Шэнь Фу и Юнь. В результате всех бед болезнь Юнь обострилась, а в 1803 г. она умерла. Потом последовала смерть отца и смерть сына. Шэнь Фу потерял почти всех близких, дорогих ему людей. К нему пришло состояние опустошенности, уныния и скорби. Видимо, в этот период изменилось отношение Шэнь Фу к окружающему миру. Шэнь Фу только объективно констатирует в «Записках» то, что видит, не привнося в запись свою восторженную эмоциональность. Он будто пал духом. Его путешествие с Ши Чжо-таном в Западные районы Китая проникнуто настроением отрешенности. Он бегло описывает пейзаж, перечисляет достопримечательности города, но в его наблюдениях утрачены характерные черты и приметы объекта. Для себя он словно выполнил буддийскую заповедь «освобождения»: отказался от всей системы жизненных ценностей как от иллюзии, освободился от боли страдания, потому что уже не существовали на свете те, кого он любил. Но Шэнь Фу не обрел буддийского рая в душе, не нашел он его и в странствиях. Заключительная строка третьей главы: «Я опять в круговороте тревог и не знаю, когда наступит пора прозрения» — показывает, что для Шэнь Фу очевидна несостоятельность прежних упований, идеалов и надежд.

Четвертая глава книги — «Радость странствий». Жанр путешествий чрезвычайно популярен в китайской сюжетной прозе, а описания пейзажа — знаменитой горы, озера, холма или источника — частая тема в эссеистской литературе Китая. Шэнь Фу вел жизнь достаточно беспокойную и кочевую. В молодые годы он много разъезжает с отцом, потом странствует сам по торговым делам, сопровождает Ши Чжо-тана. Тридцать лет скитания по разным направлениям и дорогам — водным и сухопутным, дали ему массу впечатлений. Китай богат памятниками старины. Во времена Шэнь Фу сохранялись ныне утраченные творения больших мастеров — архитекторов, скульпторов, художников садового искусства. Шэнь Фу описал многие достопримечательности, посетил известные места. Но и здесь он самостоятелен, как в выборе объекта, так и в его оценке. Самые знаменитые достопримечательности Шэнь Фу, как правило, не описывает. Например, тематически к книге Шэнь Фу близко «Обширное обозрение прогулок по озеру Сиху» («Сиху ю гуан лу»), составленное в минское время Цянь Жу-чэном. В его книге упомянуты и описаны те же, что и у Шэнь Фу, места: «От Оборванного мостика прямо по западной дороге попадешь на середину озера, осмотришь по дороге Беседку посреди озера, Гору-сироту, Зал одаренных мужей, могилу Линь Бу, Беседку выпущенного журавля, Янтарный обрыв, Храм шаншу Юя, книжную палату „У горы”, Источник старца по прозванию Один из шести, а к северу будет мост Силиицяо». Про каждое из названных мест автор рассказывает подробно, откуда пошло название, что сказал о нем знаменитый поэт, к какому времени относится постройка. Это хороший путеводитель, живо рассказывающий историю и описывающий красоту места. Собственно, такова традиция описания и ассоциативная память китайца. Шэнь Фу эту традицию нарушает, он лишь упоминает знаменитые и известные славой места, часто высказывая к ним свое отрицательное отношение,— это Агатовый храм на Лиановом хребте, мост в Янчжоу, парк камней Шицзылинь. Прошло более ста пятидесяти лет, изменился облик городов, исчезли некоторые описанные Шэнь Фу сады и парки. Поэтому «Записки» Шэнь Фу представляют и определенный исторический интерес и ценны как свидетельства очевидца.

Художественный метод Шэнь Фу можно охарактеризовать как сочетание принятого традицией литературного канона с субъективным настроением. Специфичность его метода прежде всего обнаруживается в композиции книги. В бицзи сложились довольно однообразные приемы расположения материала — по временному принципу или тематическому признаку. В последнем случае сочинение состояло из отдельных озаглавленных рассказов. Шэнь Фу соединил эти две возможности. Его «Записки» — это четыре больших рассказа, в которых материал расположен во временной последовательности. Хотя тематически все четыре главы разные, они охватывают приблизительно один период жизни автора, отсюда и неизбежные повторы. Рассказ о семье, к примеру, переходит из одной главы книги в другую, причем ясно, что каждый раз, касаясь этой темы, он имеет в виду и то, что уже говорилось, и то, что будет сказано в дальнейшем.

На первый взгляд композиция книги Шэнь Фу может показаться читателю странной. В ней есть что-то от «записной книжки» или повседневных записей. Однако чувствуется, что автор следует какому-то определенному плану, а частый переход от одной темы к другой и некоторые повторения воспринимаются как характерная манера писателя. Манера эта соответствует его восприятию жизни. Ведь цель Шэнь Фу — выразить в книге свое ощущение жизни. Постоянное возвращение к основным темам, одним и тем же событиям и людям сделало книгу Шэнь Фу многогранной. Восприняв традицию, идущую от литературы бицзи, Шэнь Фу претворил ее как художник-живописец и философ.

Каждая глава «Записок» выделяется тематически и имеет особый эмоциональный настрой. Эта особенность подчеркивается в заголовках. Если перевести заглавия буквально, то они должны бы звучать так: «Записки о радостях брачных покоев», «Записки об удовольствии безделья», «Записки о печалях невзгод», «Записки о веселье странствий», «Записки о проведенном времени в области Чжуншань», «Записки о том, как воспитать в себе нравственный путь». Таким образом, можно выделить шесть слов, определяющих состояние человека: радость (лэ), удовольствие (цюй), печаль (чоу), веселье (куай), опыт (ли), путь (дао). Но почему все же книга Шэнь Фу — это «шесть записок», а не пять или, скажем, восемь? Нет ли в цифре «шесть» какого-то скрытого значения, которое разъяснило бы нам смысл книги и ее композицию? Если принять во внимание возможное влияние буддизма на Шэнь Фу, а следы буддизма обнаруживаются во многих рассуждениях автора, то оказывается, что цифра «шесть» вызывает определенные ассоциации.

Согласно теории познания буддизма, у человека шесть органов восприятия: глаза, уши, язык, нос, тело и разум, которые и есть соответственно источники шести ощущений: цвета, звука, запаха, вкуса, общих контактов с феноменальным миром и мысли. В этой системе взглядов познание предмета есть не что иное, как проекция органов чувств, и целиком зависит от органов чувств, а вся жизнь осознается как непрерывный поток, запечатлеваемая в памяти серия мгновений. Последняя мысль отражена и в заголовке книги — «Фушэн лю цзи», где слово фушэн значит «быстротечный поток жизни». Этот поток — жизнь — мы воспринимаем на уровне ощущений, которые могут дать шесть органов чувств. В книге Шэнь Фу должно было бы быть шесть глав, каждая из которых представляет нам разные стороны претворения человеческого опыта, шесть граней его — шесть аспектов жизни.

Действительно, каждая глава «Записок» открывается небольшим вступлением, рассказывающем о замысле автора. Вот ввод к первой тетради — «Счастье брачных покоев»: «Я родился зимой двадцать второго дня одиннадцатой луны года гуй-вэй при правлении государя Цяньлуна — то было время мира и благоденствия. Моя семья принадлежала к ученому сословию, жила в Сучжоу подле Цанланского павильона — поистине, небо ко мне благоволило. Су Ши однажды сказал: „Житейские дела словно сон весной, уходят бесследно”. Если не возьмусь за кисть и не опишу свою жизнь — содею грех пред вечным небом. „Книга песен” открывается „Встречей невесты”, потому я начну с истории о супругах, а об остальном расскажу после. Стыжусь, что в молодости бросил учение, нет у меня и малых познаний. Здесь я постараюсь правдиво и честно рассказать о своих настроениях и делах. Пытаться судить о блеске моего слога — все равно что пожелать увидеть ясное изображение в потускневшем зеркале». Ввод к третьей тетради — «Скорбь утраты»: «Откуда берутся невзгоды, выпадающие нам в жизни? Чаще всего они ниспосылаются в наказание, но в моем злосчастии повинен не я. Я был расположен к дружбе и свято чтил данное слово, но мое простосердечие и неумение сдерживать чувства обрекало меня на многие неприятности». Ввод к четвертой тетради — «Радость странствий»: «Я склонен обо всем судить сам, и мне в тягость повторять других. Подчас, говоря о поэзии и достоинствах живописного свитка, я отрину то, что для иных „жемчужина”, и приму творение, которое отвергли; так и с примечательными и известными славой местами, ибо они дороги настроением, коим их наделило сердце: бывает знаменито место, а не чувствуешь его красоты, а другое, безвестное, восхитит. Я напишу здесь о том, что сам повидал».

Думается, что «Записки» правомерно определить не только как художественное произведение, в определенной мере это философское сочинение со строгим разграничением тем и стройной композицией. По всей видимости, Шэнь Фу предполагал написать сочинение из шести глав, в которых намеревался высказать свое понимание жизни.

В автобиографической прозе основным стержнем, организующим материал, чаще всего бывает время, собственно, это совпадает и с задачей автора — показать события своей жизни за какой-то отрезок времени. Особенность книги Шэнь Фу в том, что события одного года в ней могут быть размещены в разных местах. Например, в 1790 г. Шэнь Фу оставляет службу и занимается делами в Сучжоу, об этом он пишет в четвертой тетради; а в третью часть попадает рассказ о размолвке Юнь со свекровью из-за наложницы для отца. Это событие того же года. О жизни в Сяошуанлоу Шэнь Фу упоминает во всех четырех частях книги, но основные рассказы об этом периоде помещены во вторую тетрадь (встречи с друзьями, «игра в экзамены», пикник у Южных ворот) и в первую (эпизод путешествия с Юнь по озеру Тайху и пирушка с участием Юнь и дочери лодочника). О поездке в Кантон Шэнь Фу повествует в первой и четвертой части — рассказы о наложнице Сю-фэна и любовном приключении самого Шэнь Фу, а ведь это тоже происшествие одного года. Также искусственно поделены другие эпизоды книги — о том, что Шэнь Фу едет к родственнику занимать деньги (1801 г.), рассказано в третьей тетради, а посещение им гор Юйшань на обратном пути попадает в четвертую тетрадь; о пребывании Юнь в Янчжоу рассказано в третьей главе, а о том, как Юнь устроила дом в Янчжоу,— во второй, события 1804 г.— смерть отца, окончательный разрыв с семьей — помещены в третью часть, а о поездке к Восточному морю рассказано в четвертой, хотя Шэнь Фу совершил ее в тот же год.

Встает вопрос, как писались «Записки». Если по главам, то тогда автору приходилось бы заранее распределять материал, где о чем рассказать, где поместить грустное воспоминание, где веселое; трудно представить; чтобы повторы и дробность материала в «Записках» были изначальными. Написать подобный текст было бы чрезвычайно трудно, если вообще возможно. Естественно поставить другой вопрос — что, если «Запискам» была придана их нынешняя «странная» композиция потом, после того, когда они уже были написаны в обычной манере бицзи — т. е. по годам, эпизод за эпизодом, в соответствии с тем, как эти события свершались в жизни Шэнь Фу.

Хронологически «Записки» охватывают события с 1763 по 1807 г. Каждая глава имеет следующие временные отрезки: первая — с 1763 по 1800 г.; вторая — с 1792 по 1800 г.; третья — с 1785 по 1805 г.; четвертая — с 1777 по 1807 г. Последнее упоминание времени в «Записках» — 1807 г. Шэнь Фу начал писать их, когда ему было сорок пять лет, т. е. в 1808 г. Неизвестно, сколько лет он писал книгу, неизвестен и год смерти писателя.

Распределение материала в «Записках», дублируемость эпизодов, повторы, наличие «висящих», как бы случайных эпизодов, дают возможность высказать предположение, что «Записки» создавались по крайней мере в два этапа. Вначале был написан основной текст, погодный перечень событий. Косвенным доказательством в пользу этого предположения может быть следующий факт. Начала трех глав (первой, второй и четвертой) посвящены детским и юношеским впечатлениям Шэнь Фу. Первый абзац из первой тетради цитировался выше. К нему легко могут быть подключены первые абзацы второй тетради и начальные эпизоды четвертой. Временные границы этих рассказов — 1763—1780 гг., до женитьбы на Юнь, в тот год Шэнь Фу исполнилось семнадцать лет.

Можно предположить далее, что на каком-то этапе работы, когда основная часть книги была уже написана, Шэнь Фу почувствовал дробность своего сочинения, слабую связь между эпизодами, отсутствие художественной цельности — это ведь характерный недостаток сочинений типа бицзи, где основной стержень организации материала — реальное, историческое время. И он решил изменить композицию книги, чтобы придать ей цельность, эстетическую завершенность. Он выделил главы, отобрал из написанного материал к каждой главе, дописал небольшие введения к каждой из них, придумал названия. Теперь он был не только литератором, он был художником, он «лепил» картину своей жизни, прожитой то счастливо, то горько. Последняя глава должна бы быть эпилогом, размышлением над смыслом прожитого.

Две последние главы — «Записки о проведенном времени в области Чжуншань» (путешествие на острова Рюкю) и «Как воспитать в себе нравственный путь» — считались утерянными. То, что в книге должно быть шесть глав, мы знаем из заголовка и оглавления. Но были ли эти две части написаны вообще? Ведь если исходить из расположения материала «Записок», распределения его по тетрадям, то мы наверняка могли бы что-то знать о том, что могло быть рассказано в пятой и шестой части, ведь Шэнь Фу непрестанно повторяется, и неизбежно какой-то материал из пятой и шестой части должен бы попасть в начальные главы. Но этого не случилось. В книге Шэнь Фу нет ни специальных философских размышлений, ни сведений о его путешествии на Рюкю. Может быть, логично предположить, что этих двух глав не было, может быть, Шэнь Фу не успел их написать, не сумел исполнить свой замысел целиком. И слово «шесть» в заголовке лишь намек на этот замысел? Пока что это только догадки, пока что все издания книги Шэнь Фу состоят из четырех частей. Эти четыре главы и представлены в настоящем переводе.


К. И. Голыгина


Загрузка...