Шестьдесят семь

ДЕНЬ

Из-за туч выплыло солнце, яркое, но холодное. Люди нашего маленького гарнизона молчали. Ми ждали нового наступления гитлеровцев. И оно началось. Теперь против нас шло не меньше батальона. Появились крупнокалиберные пулеметы. Но и вторая атака не принесла успеха врагу. Он прекратил ее, оставив на поле боя еще десятка два трупов.

Во время затишья к нам пришли Константин Ольшанский, Алексей Головлев и краснофлотец Павел Артемов. Они поздравили нас с первым боевым успехом.

- В таком же духе и дальше действуйте, товарищи, - Константин Федорович улыбнулся. Он облокотился на цементную перегородку. - Прошу всех ко мне.

Когда мы подошли, Ольшанский, обращаясь к Головлеву, сказал:

- Алексей Федорович, я хочу не только поставить боевую задачу, но просто поговорить по душам с людьми, не как командир, а как старший товарищ.

- Правильно, Константин Федорович, - ответил замполит. - Сейчас это очень важно.

Ольшанский стоял, высокий и стройный, сжимая в руке автомат. Он говорил о Родине, о народе, партии, о тяжелой войне, принесшей так много горя и страданий советским людям.

- Смотрите и хорошо запоминайте фашистов, - командир повысил голос. - Вот он, враг, заливший кровью нашу родную святую землю. Он пришел, чтобы сделать нас рабами. Честь Отчизны - наша честь. Мы будем стоять насмерть. Так стояли за Советскую власть наши деды и отцы - герои Октября…

Ольшанский похвалил наше отделение, сказал, что великолепно дрались все десантники. Особенно отметил он Михаила Авраменко, Владимира Кипенко, Леонида Недогибченко и Ефима Пархомчука, занимавших важные участки обороны.

- А теперь по местам, друзья, - сказал командир. - В следующую передышку навестим вас.

Ольшанский, Головлев и Артемов, пригибаясь, побежали к элеватору.

Тогда я не думал, что Константина Федоровича Ольшанского уже больше никогда не увижу…

Минут через десять гитлеровцы возобновили наступление. Первым увидел их дежуривший у слухового окна Алексей Куприянов.

- Идут к окопам! - крикнул он сверху.

Линия окопов пролегала за домами. Бочкович при-казал Никите Гребенюку не подпускать фашистов к укрытиям.

Гребенюк прильнул к пулемету и дал две очереди.

- Молодец! - похвалил Куприянов. - Эти фрицы отправились к праотцам. - Наблюдатель вдруг присвистнул: - Братцы! Пушки тянут. Четыре штуки. Прямой наводкой бьют! - Куприянов кубарем скатился вниз.

Здание вздрогнуло. Первый снаряд угодил в слуховое окно, разворотил крышу, второй - разнес дверь,

- Ложись! - закричал Бочкович.

В стене образовались дыры. В помещении стало душно от цементной пыли. Нам были хорошо видны группы вражеских солдат. Под прикрытием артиллерии они наступали с трех сторон. Шли и к конторе. За первой цепью следовала вторая. И когда гитлеровцы приблизились метров на сто, по ним ударили все наши пулеметчики. Живые прятались за трупы, отползали назад.

Атака снова захлебнулась. Замолкли пушки. Но вот по стене опять зазвякали пули. Это из-за насыпи бил пулеметчик. Бочкович приказал Хакимову снять его.

- Коля, приготовь запасную обойму, - обратился ко мне Хакимов, а сам прильнул к ружью.

Только один раз и выстрелил он. Пулемет замолк.

- Больше не будет нас беспокоить, - улыбаясь сказал Миша…

Со стороны железнодорожного полотна застрочили несколько пулеметов. Они били по домику, в котором находились Юрий Лисицын, Иван Макиенок, Ами Ага-оглы Мамедов, Иван Индык, Павел Артемов, и по сарайчику Георгия Дермановского. Уничтожить врагов Бочкович приказал пулеметчикам Миненкову и Прокофьеву.

Я видел, как один фашист ткнулся носом в свой пулемет, а второй, едва успев подняться, чтобы прыгнуть за насыпь, свалился замертво. Что и говорить, отличных стрелков подобрал в свой отряд Ольшанский, настоящих снайперов.

Группа автоматчиков, переползая по-пластунски, поливала наше здание градом пуль. Мы открыли огонь, но враги настойчиво продвигались. Для того чтобы лучше разглядеть цель, Тимофей Прокофьев на один миг приподнял голову, и в это время по нему ударил снайпер. Мы понесли тяжелую утрату, но у нас не было времени, чтобы сказать другу горячие прощальные слова. Василий Миненков и Иван Дементьев бережно подняли боевого друга, отнесли в дальний угол, накрыли плащ-палаткой.

К пулемету Прокофьева лег Василий Миненков.

Враг пошел в четвертую атаку. По всем нашим зданиям била артиллерия. Мы задыхались от гари и пыли. От стен отлетали глыбы камня. Кое-кто получил сильные ушибы, но боевых постов не оставил. Хакимов трижды выводил из строя расчет одной пушки, а она продолжала стрелять.

- Растут, как грибы, - негодовал Миша. - Вот теперь конец. - Он подорвал орудие.

Действия врагов были непонятны нам. После отчаянного напора они вдруг утихали, стреляли вяло, а затем опять переходили в наступление.

- Хакимов и Медведев, - сказал Бочкович. - Внимательно следите за теми домиками, - старшина указал рукой в сторону шоссе. - Там - танки. Умрите, но задержите их.

«Неужели пустят на нас танки?» - с тревогой подумал я, внимательно всматриваясь в сторону домиков.

На шоссе показались три танка. Головной начал развертываться в нашу сторону. Хакимов навел на него противотанковое ружье. Неуклюжая громадина продолжала двигаться. Еще выстрел. Танк остановился, загородив дорогу остальным. Мы лежали и ждали. Вдруг появился дымок и языки пламени.

К машине подбежали автоматчики. Они пытались сбить пламя шинелями, бросали комья мокрой земли. Вторая машина взяла на буксир покалеченную и оттащила за здания. Отступила и третья.

Прекратив на минуту стрельбу, к нам с Хакимовым подбежали товарищи. Они целовали нас, поздравляя с большим боевым успехом.

- Мы пришли сюда не цацкаться с врагом, а громить его, - гордо сказал Миша Хакимов.

- Правильные слова, - поддержал Бочкович. - Врагов не считают - их бьют.

День подходил к концу, спускались сумерки, а гитлеровцы все наседали. Потери они несли большие, и все же лезли.

Нас было мало, но мы находились в более выгодном положении. Мы стреляли прицельно по живой силе, тогда как враг бил по зданиям. Пулеметы и автоматы нам никакого вреда не приносили. Только артиллерия могла вывести из строя.

Вечером немцы подтянули шестиствольные минометы. Первым же залпом они подожгли домик, где располагались отделения Лисицына и Макиенка. Из объятого пламенем здания продолжал бить пулемет, трещали автоматные и винтовочные выстрелы.

Мы понимали - товарищам очень трудно, и всячески старались помочь им, оттягивая на себя как можно больше гитлеровцев. Большой урон наносили гитлеровцам пулеметчики, занимавшие оборону в конторе.

У нас тоже все в дыму. Под ногами у Бочковича загорелся ящик. Крикнул ему:

- Товарищ старшина! Ящик, ящик!

Старшина с удивлением посмотрел на меня сверху.

- Ящик, Коля, пустяки, - сказал он. - Товарищи в беде, да и у нас крыша пылает. - Однако с ящика сошел, пытаясь обить огонь.

Враг бил по конторе и нашему сараю из минометов… Но вот наступила относительная тишина, и мы собрались в центре сарая.

- Сегодня мы дрались неплохо, - сказал Бочкович. - Но это только начало. Враг попытается пройти к Южному Бугу. Мы должны остановить его… Мы с вами - коммунисты и комсомольцы. Сейчас мы стоим на самом передовом рубеже. Мы боремся за святое дело, за Советскую Родину. Задача наша непростая, но ясная - больше уничтожить врагов.

- Прошу слова,- Никита Гребенюк спрыгнул с перегородки. - Кто такие коммунисты и комсомольцы? Это самые мужественные и отважные люди. Они всегда там, где трудно. Одним словом, наше место на передовых позициях. Мы - борцы за народное счастье.

Никита произнес все это быстро, одним дыханием.

- По-моему, хорошие слова, - сказал Ефим Павлов. - Никита правильно выразил мысль. Я добавлю немного. Посмотрите туда, - Ефим указал в сторону Николаева. - Наш советский город. Там наши люди. В их дома ворвался вор и грабитель. Он убивает, насилует. Мы пришли, чтобы освободить нашу землю, вернуть нашим людям свободу и радость. И мы это сделаем, даже если придется всем умереть. Потому что мы коммунисты и комсомольцы - борцы за человеческое счастье.

Где-то очень близко прогрохотал взрыв.

Враг стрелял из минометов, артиллерия била зажигательными снарядами. У нас обрушилась часть стены, но все остались невредимыми. Рухнул домик, в котором занимали оборону Лисицын, Макиенок, Мамедов, Индык, Артемов. Сравнялся с землей и сарайчик Дермановского. Фашисты продолжали бить и по домику, и по конторе, и по сараю. В воздух взлетали горящие бревна. Неужели погибли ребята? Сердце мое сжалось от боли.

Враги пошли на приступ нашей крепости, они были совсем рядом.

Но что это? У гитлеровцев замешательство. Я глянул на Хакимова. Лицо у него в серовато-черной грязи, только глаза да зубы блестят. Мы молчим, но понимаем друг друга. «Это же бьют наши армейцы!» - молнией пробегает мысль.

Стрельба, продолжавшаяся минут двадцать, прекратилась, и в воздухе послышался рокот.

- Советские истребители! - раздался радостный голос Гребенюка.

Действительно, мы увидели в небе пять самолетов. На них отчетливо выделялись красные звезды.

Это Ольшанский вызвал подмогу. Пришла она вовремя!