Шестьдесят восемь

Бледно-серый Жарж упрямо лез вперед, хотя ноги давно стали ватными. Вперед, только вперед, куда зовет неведомое Чувство. И уже потускнели нательные защитные пластины, и Жарж уже не был похож на того статного красавца, которым любовались (а в тайне завидывали) все без исключения друзья и подруги, чьи жизненные территории пересекались с его Дорогой. Он вспомнил молоденькую и застенчивую Шайту, которая стыдилась раскрыть свои тайные симпатии и эмпатии при встрече с ним, хотя ничего зазорного в том не было. Жарж — это ведь не какой-нибудь там плюгавый Мажор или плешивый Тишат. Жарж — это ведь… Одним словом, ничего больше к этому не добавишь. Любимец и краса всего местного Круга.

И вдруг опять, в который раз лопнул Покой. Краем своих больших глаз Жарж отметил, что там, где он только что прошел, заискрилась поверхность, острые язычки голубоватых молний почти долетали до него. Стало душно и тесно, защитные пластины сильно нагрелись… Цель чувствовалась где-то совсем близко, но добраться до нее сейчас же не было никакой возможности. Ноги стали скользить по Поверхности из-за высохшей смазки… Да, это лопнул Покой и пора уходить отсюда чтобы не погибнуть. Жарж взмахнул длинными во все тело, прочными крыльями и взлетел. Спустя мгновение он вырвался из хищных лап смерти, но главное, ради чего он испытал такие тяготы исчезло. Он потерял из виду Цель… Теперь надо было начинать все сначала…

Он полетал кругами, повернул назад и, наконец, нащупал очень слабое и отдаленное Чувство Цели. Тогда он опустился на Поверхность в этом месте и опять побрел, устало перебирая шестью тонкими многосуставными ногами… «Интересно, отчего это происходит? Вряд ли от моего физического присутствия — это было бы объективно бессмысленно.»

Он остановился перевести дух, поднял две ноги и потер их друг о дружку. Сухость медленно сменилась маслянистостью. И он побрел дальше туда, куда его так необъяснимо тянуло…

«Покой нарушается скорее всего потому, что я мыслю, вспоминаю свой Круг. Мысль, наверное, разрушает структуру Покоя. И если попробовать не думать ни о чем… Ведь я верю что Цель существует и я достигну ее во что бы то ни стало…»

И Жарж одолел много шагов вперед, как вдруг почти в самом конце пути вновь взорвался Покой. «Да что ты будешь делать!» — в сердцах подумал он, но успел-таки взлететь, оторваться от опасности и опять приземлиться где-то в отдалении. «Верно замечено, что есть более важные вещи, чем состояние мира, чем жизнь и смерть. Для меня, например, это желание найти Цель…»

Только с восьмой или с девятой попытки удалось осторожно пройти весь Путь. Шестое чувство вело его через препятствия Поверхности, он огибал их справа и слева, он полз вверх и вниз, он принюхивался, ощупывался и, наконец, увидел ЕЕ: нечто белое на длинном сером плато. Все вокруг кричало, что это и есть то, что он искал. Довольный Жарж насладился открывшимся зрелищем, навдыхался благоухающего воздуха и кинулся внутрь, в самую гущу. Манна!.. О, Манна!.. Он совал длинный с утолщенным наконечником хобот в ее мякоть и сосал, глотал вещество, приятно проходившее меж суставов в Мешок, закрытый прочным хитиновым панцирем.

Когда Мешок стал тугим и тяжелым, Жарж собрал хобот и поплелся назад, повинуясь теперь чувству любви к родному Кругу. Но прошел он едва три десятка шагов, как снова, неожиданно и грузно началось обрушиваться Пространство и не так как когда-либо прежде, а с чудовищной силой и упорством; Вселенная рухнула. Затрещали пластины, ноги не выдержали и Жарж медленно осел к Поверхности… Острые голубые молнии били часто и очень больно, свет в одном глазу померк сразу, а вторая половина дня продолжала существовать, но как в молочном туманце и стремительно тускнея… «Это последний миг моей жизни», — подумал он. — «И я не увижу больше ни Шайту, ни Тишата, ни Мажора, ни… никого!..»

Густая волна воздуха налетела, отбросила его, перевернула на спину. Но он этого уже не знал.

А далеко отсюда, от опасной Цели и тревожно погибшего Жаржа, находилась Шайта. Вокруг было спокойно и мир был непоколебим. Вдруг она почувствовала чье-то присутствие. Присмотревшись, она узнала своего друга по Кругу — Мажора. Шайта подала ему приветственный сигнал и, легко взвившись, подлетела поближе. «Давно тебя не видела. Как дела?» — «Привет, привет, — поздоровался тот, медленно разгибая тонкие, но крепкие как сталь ноги, чтобы хоть чуть-чуть, хоть для собственного удовлетворения быть повыше и не казаться дородной Шайте каким-нибудь жалким лесным муравьем. Кстати, у нас новая Цель появилась. Вон там.» — «Не знала. Ну и как?» — «А дело в том, что Цель эта очень необычна. Это Великая Цель, но возле нее весьма беспокойно пространство. Я только что прилетел оттуда, видел ее, но пришлось на время от нее отказаться. Совсем рядом был такой мощный прорыв Покоя, что я потерял часть ноги и… вон посмотри, — он показал Мешок, даже здесь трещины пошли.

Шайта посочувствовала и с ноткой темного предчувствия спросила: «А Жаржа ты там не видел?» — «С ним можешь прощаться!», — раздался печальный голос сверху. К Поверхности быстро спикировал и невдалеке от них сел Тишат. — «Что ты сказал?» — резко переспросила она. — «Видел я Жаржа у новой Цели, — мрачно и раздраженно ответил Тишат. — Он погиб ради нее.» «Я никогда в это не поверю!» — вскричала Шайта, отпрянула, пытаясь сдержать свой порыв, но не смогла и тогда быстро поднялась в указанном направлении.

С трудом отгоняя от себя манящий зов Цели, она искала и искала Жаржа, пренебрегая частыми прорывами и вскоре почувствовала его, великого и любимого, дерзновенного и непобежденного. Он лежал на боку, подняв длинные узелковатые ноги над Мешком. «Ах! — горько подумала Шайта и глаза ее затуманились. — Наверное это для меня он приготовил полный Мешок, для меня…» И она отдала волю чувствам… Проклятая Цель! Погубила его! Шайта видела как возникла Она, черная и страшная, круша Мир на своем пути, но бесстрастно сидела, лишь опустив крылья. Стало горячо и больно, а молнии все зажигались.

И…

…Хлоп! Раздался сухой щелчок резины о стол.

— Еще одна есть! — проговорил поручик Орлов, разглядывая на столе неподвижную черную точку. — Слышь, Михайло! Уже шестьдесят седьмая за день, а ты говоришь под Оренбургом больше было, — он поправил пустую портупею и посмотрел на сослуживца.

— Брось, Алешка!

— Ну-дак, ведь заедают же… — осторожно проговорил он, медленно поднимая руку с хлопушкой, и… бац!.. Шестьдесят восьмая!

В конце избы скрипнула дверь и вбежал разгоряченный посыльный.

— Господин поручик! Повстанцы атакуют! — пролаял он, едва дыша.

— Всех в ружье! — вскакивая, крикнул Орлов.

Посыльный выскочил, тяжело хлопнув дверью. Посыпалась штукатурка с потолка. Звякнул палаш. По скрипящим доскам пола протопали еще две пары сапог. Еще раз громыхнула дверь и снова посыпалась штукатурка. За окном раздавались крики, проскакали гигикающие драгуны, захлопали отдаленные выстрелы и жахнула пушка.

В раскрытую ставню врывались жаркие желтые лучи, а на столе, в их свету остались лежать: горстка овсяной каши и несколько темных застывших мушек.