Шеврикука, или любовь к привидению

43

Через три дня в Останкине, да и во всей первопрестольной, стало доподлинно известно, что Пузырь будут раздавать. Принято постановление. Конечно, последуют еще дебаты и голосования, не исключено, что и с мордобоями. Но Пузырь будут непременно раздавать. И всем должно достаться. Неизвестно, правда, по скольку. Просочились сведения о том, что Пузырь соизволил впустить в себя представителей, уполномоченную комиссию и специалистов разных свойств. И будто бы оказалось: все эти супы-концентраты, упаковки с макаронами и с аспиринами были лишь мелким преподношением Пузыря. Или мелким его баловством. Чего только не обнаружилось в открытых, пусть пока и избранным, недрах Пузыря! Будто там и автомобили крутились, сверкая боками, на подвижных стендах, и плавали яхты, какие люди с капиталами из Воронежа или Куртамыша Курганской губернии могли держать на своих причалах в гаванях анатолийского побережья Турции. Конечно, не исключено, что сведения расползались ложно обнадеживающие или из голов возбужденных фантазеров, но им хотелось верить. В недрах Пузыря будто бы никакие неземные голоса не звучали, а если Пузырь на что-то указывал или к чему-то призывал, то эти указания и призывы мгновенно воспринимались мозгами, а то и чувствами ответственных и догадливых гостей. К тому же в сусеках Пузыря (если были в нем сусеки или отсеки) имелись инструкции на русском языке – и без всяких опечаток или грамматических вывихов – с разъяснениями, что делать, что и откуда брать и к чему стремиться. И якобы в инструкциях содержалось требование: все явленное раздать гражданам, имеющим постоянную прописку, иначе добро Пузыря отправится восвояси.

Что-что, а всегда у нас на Руси доставляли удовольствия населению чаяния Белых Вод.

Понятно, что Останкино было теперь особенно возбуждено. И не только Останкино. Не охлаждало пыл энтузиастов и мнение угрюмых о том, что никакие лимузины и яхты отпускать не будут, а выдадут по спискам талоны, ими потом и дыру на обоях не заклеить. Но у всех были свои грезы и интересы. Известный критик и литературовед Вадим Евгеньевич Ковский уверял меня в коридоре Литинститута, что одаривать станут одними носовыми платками. Преимущественно темно-синими – чтобы реже можно было стирать. А не менее известный литературовед и критик Владимир Павлович Смирнов, тверской по происхождению, мечтательно говорил, что выдавать будут исключительно просмоленную дратву для подшития калязинских валенок, а в приклад к ней деревянные гвозди – эти для крепления на уже подшитых валенках кожаных пяток. А помолчав, он с приязнью стал вспоминать о Лейпцигском университете и мягких тамошних складных диванах. Похоже, что и лейпцигские университетские диваны оказались бы теперь нелишними.

В пору всеобщего в Останкине возбуждения и томления душ подала наконец Шеврикуке сигнал вызова на свидание Дуняша-Невзора. Там, где они встречались в прошлый раз, лежал Пузырь, и Дуняша пригласила Шеврикуку к табачному киоску на улице Королева. Пребывала она нынче не в печали и не в тревоге, а в деловом оживлении. Мантилью оставила в шкафу, нарядилась в джинсовый костюм.

– Принес? – спросила Дуняша.

– Примите, пожалуйста, – Шеврикука протянул Дуняше бинокль.

– Вот и спасибо, – сказала Дуняша. И будто бы была намерена сейчас же куда-то бежать.

– Что-то вы не торопились забрать бинокль?

– Много хлопот и деловых устройств.

– А второй предмет?

– Пока он нам не надобен.

– Ну, смотрите.

И опять, неожиданно для Шеврикуки, движениями своими и взглядами Дуняша-Невзора давала понять, что беседовать ей с Шеврикукой не о чем, добыл он им бинокль, и ладно.

– Ты о чем-то хочешь меня спросить? – поинтересовалась все же она.

– О Совокупеевой, Александре Ильиничне, – пришло на ум Шеврикуке. – Ты сражалась с ней в нижних палатах Тутомлиных. А тебе по ночам приходится являться и в ее квартире на Знаменке. Не деретесь более-то?

– Мы с ней почти сдружились! Она со мной и Гликерией Андреевной вошла в одно дело.

– Это какое же?

– Устраивают Мастерскую… или Ателье… Или Агентство… Колдунов, ведьм и привидений. Может быть, именно на Покровке. И мы – там…

– Что за услуги вы будете оказывать населению?

– Самые разнообразные! – с воодушевлением заявила Дуняша. – Снимать порчи, сглазы, наговоры, а коли нужно – отменять проклятия. Вызывать духов. Проверять подлинность деловых документов, определять надежность партнеров в бизнесе, давать финансовые прогнозы. Гадать на кочерыжке. Много всяких услуг.

– Как я понимаю, вам теперь не нужен проводник?

– Проводник нужен. Но обойдемся без тебя.

– А отчего же вы… Ваше Агентство… при таких талантах и возможностях не освободите Гликерию Андреевну от ее… от тяготящих ее обязательств?

– Не твое дело! – резко сказала Дуняша.

– Не мое, – согласился Шеврикука.

– Не ехидничай, Шеврикука! Сам ты не перестаешь думать о Гликерии. А она в тебе не нуждается. У нас все хорошо!

– С чем я вас и поздравляю.

– А ты пожалеешь, что связался с Увекой Увечной! Конечно, она теперь малышка и милашка. Но смотри…

– Хватит об этом! – оборвал Дуняшино предупреждение Шеврикука. – Дел у тебя ко мне более нет. А потому я отправляюсь в свои квартиры.

«Странно, что Дуняша, служанка предприимчивой и рискованной госпожи, не выказала никакого интереса к Пузырю и к тому, что его будут раздавать, – подумал Шеврикука. – Наверняка и они подбираются к Пузырю, но неизвестным мне манером…»

А интерес к Пузырю и грядущей его раздаче, естественно, проявляли не одни лишь люди. Воробьи и те озабоченно переговаривались вблизи боков Пузыря в надежде урвать крошки. Несомненно, в напряжении находились Отродья Башни. И домовые не желали чего-либо проморгать или упустить. Шеврикуку эстафетой оповестили, как непременного и действительного члена, что он обязан посетить ближайшие деловые посиделки в Большой Утробе. Можно было предположить, о чем пойдет речь на посиделках. Конечно же о том, чтобы никто из квартиросъемщиков, ответственных и рядовых, не оказался в убытке или потерпевшим. А коли добро, хоть какое, пусть и неестественного происхождения, прибудет в поднадзорные жилища, стало быть, возникнет повод для удовлетворений и домовым. А потому надо приглядывать за бумагами и списками в коммунальных конторах, дабы ни один из имеющих право не выпал и не убыл из ценных списков, а обладающие льготами не были забыты. Ясно, что все держали бы в голове мысль о том, что и им, домовым, из Пузыря хоть по малостям, но что-нибудь да и отсыплется. Такой наглец, как Продольный, ни при каких обстоятельствах не упустил бы своего. И чужого.

Радлугин все еще считал Пузырь попечительским. Но он, похоже, смирился с тем, что попечительский Пузырь будут раздавать. И не одним лишь останкинцам. Он, возможно забыв на время о шикарной женщине и Балеарских островах, со своим сообществом и в соответствии с их самостоятельной программой яро хлопотал о присуждении льгот и призов всем, кто благонамеренно проявил себя во время Солнечного Затмения. Но прокатились слухи о том, что льготы будут предоставлены прежде всего Фондам. В этом же уверил Шеврикуку прикативший к Землескребу в синем «форде» отечественный предприниматель Дударев (если помните, неделями назад он ездил в серой «тойоте», а весной – всего лишь на велосипеде). Оказывается, Дударев улетел загорать на Аляску, но, узнав о раздаче Пузыря, вынужден был прервать отпуск. Вчера – все бумаги подписаны и упечатаны – был создан Фонд защиты и поощрения Привидений. Служебными ручьями поплыли и другие бумаги. Как только они доплывут, куда надо, возникнет концерн «Анаконда» с участием (на первых порах) японского капитала. О названии и эмблеме концерна спорили. Иные (Свержов и Бордюков в их числе) предлагали дать ему имя «Шмель» – в память о незабвенном, но отмененном историей Департаменте Шмелей. Они же с укором напоминали о существовавшем когда-то в Америке злодейском концерне-монополисте «Анаконда», бессовестно грабившем простых, но честных тружеников. И все же победили анакондисты. Тем более что имелся живой символ концерна – амазонский змей, дрыхнувший пока в Оранжерее. Но змею уже определена зарплата, а во дворе (или на усадьбе) Тутомлиных вскорости и безвозмездно ему построят крытый бассейн с илистым дном и порхающими тропическими мухоловками. Погонщиком и научным смотрителем змея утвержден (по совместительству) Сергей Андреевич Подмолотов, Крейсер Грозный.

«Ага, – подумал Шеврикука. – Он его откормит гвоздиками».

– А размещаться мозговой центр концерна и Фонд Привидений, – сказал Дударев, – будут, скорее всего, в доме Тутомлиных на Покровке. Сдавать в аренду мы его не станем. Так что готовьтесь, Игорь Константинович. Скоро там начнутся паркетные работы. Мы вам и ставку повысили.

– А сколько же я раньше получал? – поинтересовался Шеврикука.

– Ну-ну, не дуйтесь! – Дударев по-дружески похлопал Шеврикуку по плечу. – Важно, что теперь вы будете получать в месяц тысячу швейцарских франков.

– Франками?

– Нет. В эквиваленте.

– В каком эквиваленте?

– В рублевом, в рублевом! – обрадовал Шеврикуку Дударев. – А вы небось испугались, что в долларовом? Шутник вы, Игорь Константинович!

Однажды вблизи Пузыря в толпе любопытствующих Шеврикука углядел сановного домового Концебалова. Концебалов-Брожило, в грядущем – Блистоний, совсем не походил сегодня на римлянина. Не было на нем сандалий и тоги, а были кроссовки и оранжевая роба ремонтника дорожных покрытий. Из-за какого резона Концебалов пожелал выглядеть ремонтником, Шеврикука узнавать не стал.

– Да… Махина… – произнес Концебалов. Потом резко повернулся к Шеврикуке. – А ведь, пожалуй, скоро сюда нагрянут Лихорадки… Не все, конечно…

– И Блуждающий Нерв?

– И Блуждающий Нерв…

Шеврикука ожидал продолжения разговора, затеянного Концебаловым в коридоре Китайгородского Обиталища Чинов. Но Концебалов долго молчал. Взирал на Пузырь. Молча достал из кармана робы фотографию. На ней был засвидетельствован незнакомый Шеврикуке предмет, похожий то ли на ромовую бабу, то ли на большой наперсток.

– Вот ведь что я хочу добыть у одной из Лихорадок, – сказал Концебалов. – Точнее будет сказать – вернуть… Уступил как-то в ходе одной истории… Были там и другие вещи… Но этот для меня сейчас важен…

– Что это? – спросил Шеврикука.

– Омфал, – сказал Концебалов. – Вещь, правда, не римская, а греческая… Но все равно… Копия того, что стоял в Дельфах… Уменьшенная, естественно… Но хорошая копия, старая…

Фотографию Концебалов убрал в карман и более не произнес ни слова. И позже разговор с Шеврикукой у них не возобновился. Но очевидно было, что Концебалов прибыл в Останкино не в последний раз.

Пришлось Шеврикуке снова листать «Словарь античности». Вот что он прочел. «ОМФАЛ (греч. пуп) др. культовый объект в Дельфах, считавшийся центром („пупом“) Земли (представляли, что существует и „пуп моря“). Этот посвящ. Аполлону камень хранился в его храме, имел вид монолитной глыбы и находился в целле».

Шеврикука вернул словарь на место. Долго стоял у окна в квартире Садовниковых. Вот тебе и Концебалов! Пуп Земли! Но понял: и Концебалов сумел зацепить его. Слабая он, Шеврикука, натура…

Вскоре Шеврикука почувствовал, что с ним желает говорить Пэрст-Капсула.

Шеврикука поднялся в получердачье. Эксперт по катавасиям молча, но торжественно протянул Шеврикуке деревянную палку с набалдашником, инкрустированным янтарем.

Шеврикука чуть было не принялся откручивать набалдашник. Но не сделал этого.

– Попытался, – сказал Пэрст-Капсула. – И нашел. На Кондратюка. В доме вашего знакомца… Петра Арсеньевича… Обнаружились прежде не замеченные мной полости в плитах перекрытия…

Но Петра ли Арсеньевича была эта палка? Трость… Посох…

– Спасибо, – сказал Шеврикука. – Укрой ее где-нибудь… На время…