Шейх Мансур

1

В марте 1785 года на территории Чечни начало стремительно разрастаться народное движение горцев. За короткое время оно охватило соседние области — Дагестан, Кабарду, Черкесию (Адыгею), а затем и весь Северный Кавказ. Во главе движения встал чеченец Ушурма (Учерман), названный в народе Мансуром, что означает по-арабски «непобедимый».

Имя этого человека до сего времени окутано туманом легенд. Мансуру поклонялись, называя своим учителем, все последующие имамы Чечни и Дагестана. Биографы самого известного из них — третьего имама Шамиля — сообщают, что у горского вождя был учитель, «заветы которого он свято соблюдал». Сам Шамиль рассказывал, что с детства запомнил рассказы стариков о подвигах знаменитого имама, о его горячей любви к своему народу и земле. Под их воздействием сложился его характер.

«Имам» по-арабски означает «стоящий впереди». Так называют богословски образованного человека, который руководит молитвой в мечети, а по пятницам произносит проповедь перед верующими. В преданиях народов Кавказа предводитель освободительного движения 1785–1791 годов имам Мансур именуется еще и шейхом. Этим титулом (от арабского «шайх») именовались не только князья или вожди племени, но и главы мусульманских духовных орденов или сект. При этом сами чеченцы редко называли Мансура шейхом. Его звали просто по имени или «Алдара имам», по-чеченски — алдынский имам. Шейхом его именовали другие народы Кавказа, где этот титул считался самым почетным. Так же — «шейх» или «ших» — он зовется в российских официальных документах.

Как уже говорилось, реальные биографические сведения о Мансуре скудны и противоречивы. В частности, это касается даты его рождения. Сам Мансур в своих показаниях, данных 28 июля 1791 года обер-секретарю Тайной экспедиции Шешковскому, сообщил, что ему немногим более тридцати лет. Следовательно, время его рождения приблизительно приходится на 1760 год.

Все известные документальные материалы об имаме Мансуре составлены на основе докладов агентов и осведомителей российского военного командования на Кавказе. Больше всего сведений передал русскому командованию кизлярский татарин Али-Солтан, постоянно посещавший аул Алды по торговым делам. Из его сообщений следует, что отца Ушурмы звали Шебессе (Шаабаз), что у него были братья — один или больше. Сведения о других членах семьи противоречивы. Некоторые источники указывают, что отец Мансура Шаабаз был родом из чеченского села Элистанжи. Некоторое время семья жила в селе Хаттуни, а затем обосновалась в ауле Алды на реке Сунже.

Известно, что предводитель первой горской войны не был обучен грамоте. Он сам этого не скрывал, а на упреки посещавших его образованных мулл (чаще всего турецких) спокойно замечал, что пророк Мухаммед также был неграмотен, но это не помешало ему основать великую религию и повести за собой несметные тьмы народов.

Неудивительно, что Мансур ссылался на судьбу основателя ислама, которую, как всякий мусульманин, знал в подробностях. В судьбах двух этих людей действительно много общего. Ушурма так же рано лишился отца и стал сиротой. Тому, что он не был обучен грамоте, удивляться не приходится — дети из бедных горских семей, тем более сироты, возможности учиться не имели. С раннего детства Ушурме приходилось работать, то есть пасти домашний скот.

Уже в этом возрасте мальчик, согласно легенде, получил первый знак своего высокого призвания, и произошло это почти так же, как у великого Мухаммеда. Известно, что Мухаммед, лишившись родителей, был передан на воспитание в родственное бедуинское племя Бану Саад. По традиции арабские мальчики должны были с ранних лет усвоить образ жизни и кочевые навыки племени. В суровых условиях пустыни они вырастали крепкими и выносливыми, с гордой осанкой природных наездников и воинов. Это резко отличало их от жителей оазисов и городов — склонных к полноте торговцев, ремесленников и земледельцев, которых кочевники искренне презирали.

Бедуинские семьи получали за подобное воспитание мальчиков вознаграждение. Но Мухаммед был сиротой, платить за него было некому, и никто не хотел его брать. Лишь одна женщина, Халима, на долю которой не досталось никакого другого ребенка, сжалилась над Мухаммедом и с разрешения мужа взяла сироту.

На четвертом году жизни будущего пророка в племени Бану Саад произошло поразительное событие. В этот день Мухаммед вместе со своим молочным братом пас семейную отару неподалеку от шатра. Внезапно рядом с мальчиками появились двое мужчин в сияющих белых одеяниях. Один из них держал в руках золотой таз, наполненный сверкающим снегом. Они уложили Мухаммеда на этот снег и, раскрыв его грудную клетку, вынули сердце. Всю операцию от начала до конца наблюдал оцепеневший от ужаса названый брат мальчика. Он увидел, как мужчины извлекли из сердца каплю черного цвета и отбросили ее прочь. Потом обмыли внутренности сияющим снегом и, вложив на место сердце, удалились.

Только после этого брат обрел способность двигаться и с криком бросился к матери. Халима выбежала из шатра и увидела Мухаммеда, который стоял целый и невредимый, с побелевшим, словно сияющим, лицом. В ответ на расспросы Халимы он рассказал то же самое, что и его молочный брат. Мухаммед на всю жизнь запомнил ощущение неземного чистого холода в груди, оставшееся после этой операции.

Нечто подобное произошло и с Мансуром, когда он пас в горах семейную отару. Внезапно рядом с ним возникли два сияющих всадника на чудесных белых конях. Всадники подхватили мальчика и пронесли его высоко над снегами горных хребтов. Они ничего не говорили, но когда Ушурма очнулся, в груди его застыл чистый холод вечных снегов. Эта чистота осталась с ним до конца дней.

2

После этого удивительного события Ушурма рос, как многие горские подростки. Научился скакать на коне и владеть оружием. Одно время, как сообщает «биограф» Мансура Али-Солтан, он участвовал в набегах отрядов чеченской молодежи на русские станицы и военные посты на Тереке. Ушурму отличали крепкое сложение, смелость и сила. Он отлично владел оружием. Сложилась даже легенда, что одно присутствие его в отряде непременно приносит военную удачу. По всем приметам его ожидала жизнь воина… но тут вновь явились два сияющих всадника, и судьба удачливого джигита круто изменилась.

С этого времени будущий первый имам Чечни надолго скрывается с глаз людских. Сам он впоследствии ничего не рассказывал об этих годах даже самым близким людям. Известно только, что он вел суровую жизнь отшельника и встречался с людьми, посвятившими жизнь поискам божественной истины. Они дали ему основы духовного образования, после чего он, по некоторым сведениям, отправился в Дагестан — главный исламский центр на Северном Кавказе. Там он продолжил учебу в одном из духовных училищ — медресе. Это событие ничем не подтверждается, а на допросе в Тайной экспедиции Мансур сообщил: «Я никогда не путешествовал и, кроме Анапы, никакого другого города не знаю». Вполне возможно, что Мансур начал и завершил свою учебу в Чечне. В то время ему могло быть 17–18 лет.

Легенда говорит о другом. Не ограничившись визитом Ушурмы в Дагестан, она отправляет его еще дальше — в горы Курдистана, где он якобы участвовал в народно-освободительном движении курдов. Русский историк Г. Прозрителев пишет: «Шейх Мансур впервые появился в Курдистане в городе Амеди (ныне Амида. — А. М.). Примерное благочестие, которое так чтится на Востоке, красивая внешность и беспредельная скромность вместе с пылкими призывами к молитве и покаянию довершили образ для полного увлечения толпы… Высокого роста, красивый, стройный брюнет с бледным лицом и пылкой речью. Фанатик. Имя его стало грозой для русских. Могучая речь и пылкая до самозабвения проповедь молодого миссионера при его красивой, выдающейся наружности быстро давали ему поклонников обоего пола».

Вряд ли Мансуру нужно было ехать в далекий Курдистан, чтобы бороться за свободу. Его родной Чечне с каждым годом все больше грозила потеря независимости. Еще свежи были в памяти события, когда чеченцы, доведенные до отчаяния карательными экспедициями царских войск, подняли восстание, жестоко подавленное армией под руководством командующего Кавказской линией генерала Ивана Якоби.

Обстановка в Чечне да и на всем Кавказе с каждым днем осложнялась. В 1774 году чеченцы совершили несколько нападений на русские военные посты. С целью наказать их в марте следующего года царские войска под командованием полковника Коха вторглись в село Старые Атаги и сожгли его. В это же время чеченцы ударили по русскому батальону, находившемуся в Ханкальском ущелье, и попытались уничтожить его, но на помощь подоспел Кох со своим отрядом. В результате боя обе стороны понесли тяжелые потери. Эта карательная акция еще больше обозлила чеченцев, и они продолжали набеги на русские поселения.

В такое трудное для Чечни время Ушурма вернулся в родные края и первоначально стал вести вполне мирную жизнь. Он женился на дочери Этти Батырмурзина по имени Чеча. Позже на допросе в Тайной экспедиции он говорил о том, что женат и имеет троих детей: «Есть у него и жена — Чеча. Сыну восемь лет, двум дочерям — четыре и один год». Больше он не принимал участия в каких-либо военных рейдах и набегах. Причем и земляков своих от подобной практики отговаривал, призывая вести честную и чистую жизнь, отказаться от табака и крепких напитков, молиться Единому Господу.

Следует сразу заметить, что первый чеченский имам никогда не ставил перед собой цель поправить собственное материальное положение. Ушурма родился бедняком. Когда он возглавил широкое народное движение, через его руки прошли огромные ценности, но ничто из них его не соблазнило. Этот человек был величайшим идеалистом и ушел из мира таким же бедным, как пришел. На допросе в Тайной экспедиции на вопрос о своем имуществе он ответил просто: «Имею дом в ауле Алды и двух волов».

По словам третьего имама Чечни и Дагестана Шамиля, «шейх Мансур имел мужественную, увлекательную наружность и, несмотря на то, что не знал грамоты, владел необыкновенным даром слова». Кроме того, по свидетельству Шамиля, имам Мансур был «так высок ростом, что в толпе людей казался сидящим верхом на лошади». Сведения эти имам получил от людей, лично знавших Мансура. Сам Шамиль не мог его видеть — он родился в 1797 году, тогда как Мансур умер за три года до этого, находясь в заточении далеко на севере.

Имеющиеся источники не позволяют с достоверностью проследить истоки пророческих откровений Мансура. Можно предположить, что учителем его был некто из аскетов-отшельников, исповедующих в исламе направление тариката. Такой вывод напрашивается сам собой, ибо до конца своих дней имам Мансур неизменно ратовал за умеренность, соблюдение постов, помощь бедным. Он выступал против горского закона «канлы» — кровной мести, неизменно требуя, чтобы кровники примирились. За недолгое время своей борьбы — всего пять лет — он сумел создать на Кавказе настоящую школу исламского мюридизма, которая на многие десятилетия пережила его.

Известно, что мюрида (ученика), приходящего к учителю, спрашивают только о знании закона и о решимости отречься от грехов. Далее он возвышается по мере развития своих нравственных качеств. Однако для Кавказа было важнее другое правило мюридизма — безусловная преданность учеников учителю-устазу. Мюриды были обязаны не только исполнять его волю, но стараться предупреждать его желания, прежде чем учитель выскажет их. Об отношениях учителя и ученика в тарикате сказано так: «Ни ум, ни богатство, ни древность рода не имеют значения. Простолюдин, верный наставлениям своего устаза, очистивший сердце постом и молитвою и достигший таким образом высших степеней нравственного очищения, стоит несравненно выше одаренного всеми благами земного владыки».

В своих показаниях в Тайной экспедиции Мансур сообщил, что «слухи о его обращении к честной жизни быстро распространились среди сородичей. Так они избавились от желания набегов и грабежей». Мансур также заявил, что «духовенство одобрительно относилось к его нравоучениям и даже настолько прониклось к нему уважением, что назвало его имамом и шейхом». На допросе Мансур также показал, что во время размышлений и очищений в горах у него бывали «видения». В частности, он видел двух всадников, посланных якобы самим пророком Мухаммедом, которые призывали его встать во главе горцев и начать проповедь праведной жизни.

Долгое время Ушурма не решался последовать этому призыву, но в январе или начале февраля 1785 года все же произнес свои первые публичные проповеди. Местные муллы и кади не сразу признали в нем духовного лидера. Они не раз спрашивали Ушурму о том, как его называть, на что он отвечал им так: «Я не святой, не пророк, но мне повелено от Бога утверждать народ в законе Его». Точно так же поступал и Мухаммед, говоря, что он простой человек, посланный Аллахом проповедовать среди народов нравственный закон. Когда духовные лица стали слишком настойчиво вопрошать Ушурму о смысле его учения, он согласился открыть цель своих предприятий двум преданным ему кади. После этого кади объявили правоверным, что имам не может никому поведать тайну своего посланничества, иначе смерть тотчас поразит его. Вообще имам старался избегать встреч с официальными представителями мусульманского духовенства. Однажды, вопреки гостеприимству, свято уважаемому чеченцами, он даже отказал в беседе муллам, которые специально приехали расспросить о его вере и учении.

Думается, что Мансур имел причины не благоволить к духовным лицам, нередко пытавшимся уличить его в плохом знании Корана. В своем письме от декабря 1785 года к чеченцам и другим народам один из высших представителей табасаранских духовных лиц, не скрывая своего недовольства действиями объявившегося в Чечне проповедника, писал: «…0 подвигах и делах назвавшегося имамом слышно, что они противны суть закону и священному нашему писанию: 1-ое, что упущение поста и богослужения довершать он возбраняет; 2-ое — богослужение отправляет он не так, как по закону следует; 3-е — чинит поборы с народа и приемлет подарки». Уже говорилось, что шейх Мансур отличался абсолютным бескорыстием, поэтому вряд ли можно верить и остальным обвинениям в его адрес.

Недовольство исламских священнослужителей было вызвано еще и тем, что новоявленный имам призывал чеченцев вместо паломничества в Мекку приходить в его войско с тем, чтобы вести борьбу за освобождение Кавказа. Он говорил, что в условиях войны за свободу совершение хаджа можно и нужно отложить до победы. Надо сказать, что это мнение разделяли многие мусульманские духовные лидеры Нового времени, выступающие против европейских колонизаторов.

Информаторы русских властей доносили: «Пришедшим к нему самовольно давал он имя Хаджи, присваиваемое только тем, кто посетил Мекку, не уничтожая тем постановления Магомета, но указывая на опасности путешествия через линии русской стражи. Ибо оправдывал это тем, что в Коране сказано: совершайте путешествие в Мекку и молитесь там Богу; но если будете в осаде — посылайте жертвоприношение по вашим средствам».

Хорошая осведомленность Мансура в основных догматах ислама показывает, что он имел хороших учителей. Надо сказать, что далеко не все священнослужители с недоверием относились к новому имаму — многие муллы и хаджи охотно выступали в качестве помощников в его делах. Несомненно, неграмотный Мансур сам не мог писать письма на арабском, татарском или русском языках, вести обширную переписку с местными владетелями и старшинами, с российскими властями и турецкими представителями. Это делали с его слов те из местных мулл и кади, которые хорошо знали основные положения ислама и шариата и умели грамотно составлять письма, послания и документы.

В своих показаниях на допросах в Тайной экспедиции Этта (шурин Мансура) сообщил, что самым почитаемым и авторитетным среди помощников имама был Умар-Хаджи из селения Шали. Умар-Хаджи отвечал также и на многочисленные письма, с которыми простые люди обращались к Мансуру. Другими известными соратниками Мансура из местных мулл были Нагай-Мурза-Хаджи, Бисултан-Хаджи и Хамбе-Хаджи. Они записывали и распространяли его проповеди и составляли послания к сторонникам и колеблющимся.

3

Впервые с проповедями Мансур выступил в феврале или начале марта 1785 года у себя в ауле Алды. Чтобы предстать перед жителями родного селения избранником Аллаха, имаму Мансуру, как и другим известным предводителям народа в прошлые века (например, его современнику Емельяну Пугачеву), необходимо было поразить воображение суеверных и легко увлекающихся соплеменников знаками особой избранности, принадлежности к людям высшего порядка и божественного призвания. Его сторонники были убеждены в способности имама творить чудеса и в том, что сам Всевышний вещает через его уста во время пророческих откровений.

«Чеченцы разно говорят о средствах, предпринятых Ушурмою к возбуждению их фанатизма, — сообщает Али-Солтан. — По рассказам родных его, ночью привиделось ему во сне, что он был поднят ангелами с земли на небо, узрел чудесное сияние и закричал: “Аллах велик!” Поутру Ушурма объявил братьям своим, что в этот день умрет и снова отправится на небо, где должен окончательно определиться путь его. Он просил не погребать его до следующего утра, потому что через сутки он вернется к жизни. После чего, правда, лег и сделался как бы мертвым. Так пробыл он без дыхания и движения целый день и ночь, а утром восстал — к великому удивлению родных, окружавших его».

«Рассказывают также, — говорит Али-Солтан в другом донесении, — что с Ушурмой случались припадки падучей болезни, которая среди простого народа почитается признаком божьего вдохновения. Он внезапно ослабевал и падал на землю, прямо среди своих слушателей. Его относили на кровать, с которой он, пролежавши как бы мертвым часа три, поднимался и обращался к сородичам своим с пророческими созерцаниями».

В то время многие жители аула стали интересоваться видениями новоявленного имама. Рассказывали о том, как к Ушурме во сне явились двое на чудесных летающих лошадях и стали звать его во двор. Ушурма проснулся и велел жене узнать, кто они и откуда, и пригласить в дом. Жена же, увидев верховых, сильно удивилась тому, как могли они попасть к ним во двор, ворота которого были заперты. Воротясь к мужу, она сообщила, что во дворе действительно находятся два всадника, но не говорят, кто они и откуда. Когда же Ушурма вышел навстречу гостям, чтобы принять их со всем положенным гостеприимством, они приветствовали его: «Салам алейкум, имам!»

Всадники напомнили, что не первый раз являются к нему, но только теперь сообщили, что присланы пророком Мухаммедом по велению самого Аллаха. Присланы потому, что народы горские вошли в заблуждение и не исполняют закона, данного им пророком. Теперь он, новый имам, должен учить и увещевать людей, донося до них закон Мухаммеда, с тем чтобы они оставили свои заблуждения. Когда же Ушурма усомнился, что люди станут слушать его и повиноваться, ему ответили, чтобы он не боялся и говорил, что ему во всем помогает сам Аллах. Всадники сказали также, что с этого времени его будут звать «имам Мансур».

После этого всадники исчезли.

Ушурма три дня провел в посте и молитве, а затем передал свое видение братьям. Он также сказал им, что безверие и закоренелые пороки, склонность к грабежам и убийствам губят некоторых чеченцев и готовят им осуждение в будущей жизни небесной; что властью, данной ему Аллахом, он должен уберечь своих близких и соотечественников от указанных пороков. Отныне он будет наставлять их на путь истинного закона и тем самым отвратит от гнева Божьего.

Родственники пытались убедить Ушурму не передавать посторонним виденный им сон, говоря ему: «Если люди не поверят тебе, нам всем будет стыдно». Когда же имам заявил, что он не в силах молчать, ибо может оттого умереть, родственники разрешили ему собрать народ. Ушурма стал созывать людей. Когда собрались все жители деревни, он рассказал им о происшедшем с ним прошлой ночью, громко прославляя пророка Мухаммеда.

«До объявления имамом и шейхом, — сообщал 8 марта 1785 года Али-Солтан, — Мансур три ночи молился Богу, с плачем выговаривая своим родственникам, что по непостоянству иных чеченцев в рассуждении смертоубийств и грабительства они погибают или осуждаются в будущем вечному мучению». После трех суток, в течение которых родственники удерживали Ушурму от пророчеств, «оный взошел на мечеть, созвал всех к богомолью. И как народ собрался великим количеством, то оный увещевал всех тут предстоящих, дабы они отстали от всех злых предприятий, и кто с кем имеет ссору и кровную вражду, примирились бы. А равно вина и водки бы не пили, табаку не курили, подавали милостыню и наблюдали закон Мохаметов. Произнеся сию проповедь, ушел в свой дом, куда и все скопище народное за ним пошло. По приходе приказал зарезать двух баранов. Оное раздал тут всем предстоящим, чем тот день и окончился». На другой день Мансур взял одного из двух своих волов, вышел с ним на кладбище и трижды обвел вокруг могил. Потом отвел домой и там зарезал, отдав половину мяса беднякам, а другую — детям, пожелавшим учиться грамоте.

«С коего времени, — сообщает далее Али-Солтан, — разнесся повсюду слух о нем и собирается великое количество людей. И всякий день приводят к нему скотину, которую раздает бедным да и сам с родственниками из нее же питается… Ведомо здесь всем, что из близких его одного человека в прошлых годах убил горский житель. За то, по закону канлы, должен был отвечать жизнью своей. Но он, Ушурма, принудил мать и всех родственников сие упустить и с убийцею помириться. Смотря на то, и другие тому последовали. Стараются теперь делать все по его повелению. Вино и водку не пить и табаку не курить. Жители деревни Алдынской, да и многие приезжие, кои только у него побывают, все предаются его учению. Так они разбойные набеги и воровство, что прежде почиталось за удачу, ныне оставили в пренебрежении и от того уклоняются».

Так имам Мансур приступил к своим проповедям.

Вдохновенными речами он склонил на свою сторону не только простых односельчан, но и трех алдынских хаджи, считавшихся в народе праведниками. Одного из них, Бутыку-Хаджи, он послал в Мекку с письмом, сообщающим о своих видениях. «Жить после того Мансур стал замкнуто и уединенно, — сообщал Али-Солтан. — Под домом его сделана землянка весьма крепкая, где он ночует. Караул из его родственников никого туда не допускает. Еду ему приносит жена. Ни из чьих рук не берет еду и питье, кроме как от оной. Вокруг же дома для безопасности Ушурма содержал из преданных ему людей — своих учеников-мюридов — верную стражу из пятидесяти человек. У ворот их было двадцать, а на дворе пятнадцать. Кроме того, жители селения Алды оберегают путь, ведущий к русской границе».

Известно, что Мансур выходил к людям в поражающем фантазию простых горцев костюме, чем производил сильное впечатление. Старшины Алды доносили царским властям: «В ауле оказался один человек, оделся в разноцветное платье такое, что на свете никогда не видали, и речами смущает народ». Действительно, как докладывали агенты, на третий день после первой проповеди «имам Мансур сшил себе платье из разноцветных шелковых лоскутков, доставленных ему приверженцами. Он признал нужным, чтобы несколько человек из ближних его были одеты подобно ему, дабы христиане не могли узнать его, и тотчас двадцать мюридов исполнили его волю. Также имам теперь показывался народу не иначе как под покрывалом — зеленой шалью. В это же время он завел свое собственное знамя».

Требуя от чеченцев покаяния в неугодных Богу делах, Ушурма вновь и вновь призывал их оставить взаимные ссоры, убийства, кровную месть и прощать друг друга. Не курить табака, не пить ничего хмельного, не прелюбодействовать. «Именем Бога и его пророка Мухаммеда заклинаю вас, — говорил имам Мансур, — вернитесь на путь, который определил нам Всевышний. А если не исполните сии заповеди, то в скорости подвергнетесь гневу Божьему».

В один прекрасный день алдынский имам, как доносили информаторы русских властей, сообщил: «Спустя пять дней услышите все глас небесный, от которого задрожит земля. Принявшие мое учение возрадуются возвещению обо мне; не уверовавшие поразятся скорбью и расстройством ума и будут прощены мною не прежде, как по сердечному их раскаянию». Вскоре, к всеобщему удивлению, последовало сильное сотрясение земли, которое народ принял за следствие предсказания, внушенного Богом имаму.

Землетрясение — факт исторический. Оно произошло на Северном Кавказе в ночь с 12 на 13 февраля 1785 года. Эпицентр находился в горах Чечни. Толчки были столь сильными, что ощущались в Моздоке, Науре, Григориополисе, Екатеринограде, в Павловской, Мариинской и Георгиевской крепостях. 4 марта землетрясение повторилось. Стихийное явление, охватившие значительные пространства, взволновало горцев и внушило им доверие к святости имама Мансура. Чеченцы воспринимали случившееся как гнев Божий и исполнение предсказаний пророка. Число его последователей после этого значительно возросло. Жители селения Алды перестали курить табак, пить бузу, прекратили кровомщение. Теперь все они были готовы следовать за своим имамом не раздумывая.

После землетрясения об Ушурме стали говорить как о новом пророке, и ему пришлось внести ясность. В одной из проповедей он заявил, что он не пророк, а имам, взявший на себя руководство чеченцами в трудные годы испытаний. Известно, что по мусульманскому учению стать наставником народа, имамом, мог только человек, обученный грамоте и получивший достаточное религиозное образование. Звание это можно было получить по благословению авторитетного духовного учителя. Желательно было также совершить хадж — долгое и трудное паломничество в Мекку. Известно, что Мансур всю жизнь мечтал сделать это, но так и не сумел.

Тем не менее слухи о новом пророке распространялись все шире и вызвали невиданный отклик среди горцев. В народе возникали все новые и новые легенды о «Божьем посланнике». Жители селения Алды рассказывали, как на глазах у всех он иссушил источник, а потом снова наполнил его водой. Говорили также, что однажды, проснувшись, у изголовья своего он нашел копье длиной в четыре аршина и объявил, что если пойдет с этим копьем против неверных, то станет оно длиной шестьдесят аршин, а если против мусульман, то согнется и не станет колоть. Слава об имаме Мансуре распространилась за пределы Чечни — о нем стали говорить на Кумыкской равнине и в горах Дагестана.

При внимательном изучении уцелевших проповедей Ушурмы нетрудно убедиться, что он, в сущности, не прибавил ничего нового к тому, что есть в Коране. Очевидно, что он учил добрым делам — строго соблюдать заповеди ислама, раздавать милостыню, не красть, не грабить, не прелюбодействовать, не пьянствовать, отказаться от жестокого обычая кровной мести. Из проповедей имама выводятся три основных направления его программы:

1) освобождение Чечни и всего Кавказа от власти угнетателей;

2) очищение нравов путем возвращения к аскетическому исламу времен пророка Мухаммеда;

3) борьба против противоречащих исламу местных обычаев (адатов) и введение, убеждением или силой, общего для всех закона шариата.

Первый пункт предполагалось осуществить путем «священной войны» или газавата. Однако здесь следует еще раз подчеркнуть многозначность этого термина в жизни мусульман. Газават мог осуществляться как военным, так и мирным путем, путем убеждения. Как мы видим, вначале Мансур предполагал «начать разговаривать» с русскими и только в случае их отказа вывести с Кавказа свои войска открыть военные действия.

Во втором пункте мы видим свойственный всем мировым религиям призыв к отказу от греховной жизни и возвращению к чистым истокам духа, незапятнанным роскошью, разнузданностью и всевозможными пороками. Это требование должно было встретить отклик у чеченцев, среди которых в тот период было значительно меньше богачей, чем в Кабарде и Дагестане. Тем не менее неминуемо наступающий распад общины и обогащение отдельных ее членов вызывали протест народных масс, который легко было направить в русло борьбы за чистоту веры.

Выполнить третий пункт программы Мансура было не так-то легко. Для того чтобы заменить древние привычные законы адата мусульманским шариатом, необходимо было объединить горцев, заставить их признать общую для всех религиозную и правовую систему. Различные обычаи горских народов являлись одним из главных препятствий на пути к этой цели. Еще более серьезным препятствием на пути учения Мансура являлись древние языческие верования. Борьба мусульманства с ними, начиная со Средних веков, была упорной и не слишком успешной. В одной из первых своих проповедей имам призывал чеченцев «обычные же обряды не наблюдать, а быть так, как духовный закон мусульман учрежден». В самом выражении легко усматривается, что языческая обрядность в Чечне была еще живой и настолько естественной для населения, что даже проповеднику аскетического ислама она казалась обычной.

Одним из главных адатов у горцев был обычай кровной мести. Вот почему имам Мансур, «желая поселить в последователях его согласие и прекратить взаимное мщение», склонил своих родственников на примирение с убийцей одного из членов семьи. Чтобы ознаменовать это примирение, он при большом стечении народа выстрелил из ружья в воздух и устроил пир. После этого примеру имама последовали многие.

4

Известно, что процесс смены религиозных взглядов всегда бывает долгим, сложным и болезненным. Тем удивительнее достижение имама Мансура, сумевшего буквально за полгода добиться того, чтобы почти все чеченцы оставили древние полуязыческие обычаи и пошли за его учением. Под влиянием проповедей имама Мансура Чечня преображается. По примеру алдынцев жители других сел начали отвыкать от курения. Прекратили изготовлять и пить бузу — традиционный хмельной напиток. В центре каждого села появились шесты, на которые привязывались всякие находки — деньги, украшения, другие потерянные вещи. Люди становились добрее друг к другу, прощали кровников, соблюдали пост, ходили молиться в мечети. Безусловно, эти успехи объяснялись не только тягой населения к чистому исламу, ибо прочного внедрения его среди чеченцев мусульманское духовенство не могло добиться в течение веков, а личным примером имама и теми идеями, которые были оформлены в его религиозных проповедях. Мансуру удалось использовать морально-нравственный потенциал ислама для искоренения преступности и других пороков в чеченском обществе.

Добившись успехов в укреплении исламских законов в равнинных селах Чечни, завоевав авторитет и популярность среди этой части народа, Мансур начинает воздействовать на горные районы Чечни, где целые общества, формально приняв ислам, на деле придерживались языческих верований. Намечаются походы в земли карабулаков, ингушей и осетин, в соседние области — Кумыкию, Дагестан и Кабарду. Во всех этих районах среди местного населения имелись многочисленные сторонники имама Мансура, готовые при его появлении примкнуть к учителю и стать его мюридами.

В лагерь имама в селении Алды постоянно прибывали горцы из соседних уголков Северного Кавказа. Об этом свидетельствуют многочисленные донесения царских агентов, постоянно засылавшихся властями в стан Мансура: «Жители всех окружающих аул Алды деревень открыто готовятся к походу в горы для приведения всех тамошних жителей в магометанский закон». Сам же имам обращается в письмах и призывах к своим соотечественникам со словами: «Настало уже время ослабления беззаконий и торжества мусульман».

В донесениях агентов сообщалось о том, как Мансур во главе отряда приближенных разъезжает по горным селам Чечни и насильственным образом приводит здешних жителей к строгому соблюдению канонов ислама. «Наложив на страну трехдневный пост, — сообщает источник, — Мансур с приближенными своими мюридами стал навещать аулы, сопровождаемый священным песнопением. Жители повсеместно выходили к нему навстречу, каялись в грехах и обращались к тоба (покаянию), обязывались не делать дурных поступков, как то: не красть, не спорить, не курить табаку, не пить крепких напитков, но усердно молиться Богу, не пропуская назначенных для этого сроков».

Народ признал Мансура своим устазом, то есть наставником, данным от Бога. Люди так прониклись религиозным настроением, что прощали друг другу долги, прекращали тяжбы. В своих обращениях и воззваниях к мусульманам Мансур не предлагал ничего нового, но требовал повиновения и полного подчинения законам шариата. Необычным для этих мест было еще и то, что имам не делал различия между разными народами Кавказа, которые часто разделяла многолетняя вражда. Согласно заветам пророка Мухаммеда, он считал их членами одной мусульманской общины — уммы.

«Я, раб божий Мансур, — обращается Ушурма к кабардинским хаджи, — всем мусульманам свидетельствую мое почтение с желанием навсегда Божией над вами милости и блага. Притом вам, мусульманам, верующим в единого Бога и почитающим великого пророка Магомета, даю знать, что приходит уже последнее время и близко надобно оного ждать. Будьте к вере прилежны и подобострастны, не сделайтесь законопреступниками, за доброе поведение получите воздаяние от Бога, а за ослушание — гнев и погибель. Подданные же к россиянам, будьте к ним справедливы и не касайтеся до малейшей шалости, пока я с Россиею войду в разговоры, содержите сие свято; а если кто из вас сделает им шалости, то я с таковыми управлюся Божиею милостию, войски мои в свете возьмут верх и покорят другие народы, а вам надлежит до оного иметь терпение».

Письма Мансура с проповедями и призывами следовать чистому исламу приходят также в ингушские села. Письмо на арабском языке от 17 июня 1786 года адресовано наиболее влиятельным и авторитетным представителям ингушских фамилий в Тарской долине — Нагаю Казику, Нагаю Исмаилову, Метге Бекову, Карату Зевурову и «всему ингушскому обществу». В этом письме Мансур сообщает: «Говорю вам я, имам Мансур. Явился мне во сне сам пророк Мухаммед и возвестил, что пророк Мехти (Махди. — А. М.), исповедующий имя его, должен в свое время, то есть в 1006 году, прийти, но термин уже тот минул, и теперь должно мне, имаму Мансуру, приводить мусульман к познанию пути Господа. Идите за мной без страха, ибо то, к чему призываю, угодно Аллаху».

Из различных свидетельств можно сделать вывод, что Мансур прошел обычный на Востоке путь религиозного проповедника, обличителя зла и наставника в вере. Только так простой незнатный человек, каким он был, мог в тогдашних условиях осуществить свои цели. А цели имама, как это вскоре стало ясно, шли гораздо дальше обличения своих соплеменников в неверии и нарушении законов ислама. Достигнув немалого успеха на этом пути, завоевав авторитет и популярность, Мансур должен был перейти к решительным действиям, которых требовала от него сложившаяся обстановка. Притеснения со стороны местных старшин и владетелей, экспедиции царских войск в Чечню и их кровавые «подвиги» здесь побуждали горцев к войне. В этих условиях религиозная проповедь Мансура давала выход национальной гордости, придавала высокий религиозный смысл борьбе за экономические и политические права чеченцев, сплачивала горцев, помогала им объединить разрозненные силы против натиска Российской империи.

Религиозное рвение имама Мансура и объективные обстоятельства того времени сошлись в нужное время и в нужном месте именно так, что бедный крестьянин из аула Алды Ушурма встал во главе народного движения, которое положило начало Кавказской войне, затянувшейся на многие десятилетия. Этот человек, еще недавно не ведомый никому, кроме его близких и односельчан, вышел из тьмы безвестности и стал героем, признанным вождем народа. С этих пор острие его религиозной пропаганды будет направлено на сплочение горцев, на борьбу против российских властей и тех местных правителей, которые не примкнули к имаму и продолжали придерживаться российской ориентации.

Чтобы оценить деяния и понять судьбу этого человека, необходимо узнать исторические корни и жизненные представления весьма необычного чеченского народа, в среде которого имам Мансур родился, вырос и со временем возглавил его борьбу против колониальной политики Российской империи.

1

Чеченцы — самый крупный народ Северного Кавказа. Самоназвание их — «нохчо» или «нахчой». От этого этнонима получила название нахская или вайнахская ветвь кавказской семьи языков, на которых сегодня говорят близкородственные народы — чеченцы, ингуши и небольшая группа бацбийцев в Грузии. Ветвь эта, по мнению ряда ученых, берет начало от древнейших языков, на которых говорили на заре человеческой истории великие народы Ближнего Востока — шумеры, хурриты и урарты.

Первичное заселение Кавказа происходило из прилегающих областей Передней Азии и Восточного Средиземноморья. Природно-климатические условия Кавказа были весьма благоприятны для жизни человека. Потому заселение этой области происходило на самой заре истории из Междуречья, где, по всем имеющимся свидетельствам, зародилась древнейшая цивилизация скотоводов и земледельцев. Именно Юго-Западная Азия, Кавказ и прилегающие территории (зона расселения протокавказских племен) стали колыбелью высокой сельскохозяйственной культуры, основанной на выращивании хлебных злаков. Это неопровержимо доказал академик Н. И. Вавилов — создатель учения о биологических основах селекции и уникального исследования о центрах происхождения культурных растений.

Древнейший ареал расселения предков кавказских народов включает обширные территории Восточного Средиземноморья и Ближнего Востока. Собственно Кавказ является лишь северной периферией зоны обитания старейших на земле племен и народов. Древние традиции государственности, культуры и производящего хозяйства так или иначе проявляются в более поздних государственных образованиях Междуречья и Кавказа. Шумерская цивилизация оказала влияние не только на крупнейшие семитские державы древности — Аккад, Вавилон, Ассирию, но и на хурритские народы, которых считают предками ряда кавказских этносов. От хурритов и их государства Митанни, соперничавшего с самим Египтом, традиции государственности переходят в Урарту, Армению и Кавказскую Албанию, а позже распространяются по всему Кавказу.

Хурриты в течение многих веков играли ведущую роль в Передней Азии. В глубокой древности они создали государство Митанни со столицей Вашшуканни в Северной Месопотамии. На протяжении трех столетий государство Митанни играло доминирующую роль в Передней Азии. Под его влиянием находились многие области, прилегающие к нему, в том числе Аррапха, Киццувадна, Ашшур, Алалах. Социальная организация хурритов напоминала организацию чеченских средневековых тейповых общин. У них существовали большие семейные общины, именуемые в документах домами (биту) или башнями (димту). Несколько семейных общин образовывали село, которое являлось территориальной или территориально-родственной общиной. Селения располагались вокруг укрепленного поселка, где находился главный храм, жилища правителя и должностных лиц города-государства. У хурритов наряду с царем существовали совет старейшин и народное собрание, которые активно участвовали в процессе управления.

В начале I тысячелетия до н. э. хуррито-урартские племена, населявшие Армянское нагорье, создают государство Урарту. Через одно-два столетия Урарту становится мощной державой, цари которой совершают военные походы на прилегающие страны и вступают в соперничество с хеттами и ассирийцами. Возможно, что после падения Урарту в начале VI века до н. э. часть урартских племен мигрировала на Северный Кавказ, в районы расселения нахских племен. Туда же позже откочевали гаргары или гаргареи — потомки хуррито-урартских племен, жившие в Кавказской Албании, на территории современного Азербайджана и южной части Дагестана.

Существует и другая версия этногенеза чеченцев и других народов Северного Кавказа. Она гласит, что после окончания ледникового периода часть неолитических племен Передней Азии мигрировала на север и за несколько тысячелетий расселилась по предгорьям Кавказа от Каспия до Черного моря. В IV–III тысячелетиях здесь появились протохурритские племена в лице носителей куро-араксской археологической культуры. С III тысячелетия началось разделение прежде единого нахско-дагестанского языка на нахские (вайнахские) и дагестанские диалекты. К началу нашей эры нахские племена заселили значительную часть Северного Кавказа, соседствуя на востоке с дагестанцами, а на западе — с родственными им абхазо-адыгскими племенами, которые пришли из Малой Азии и расселились на побережье Черного и Азовского морей.

Первые письменные свидетельства о существовании проточеченских племен относятся к VII веку до н. э., когда начинаются скифские походы в Закавказье и Переднюю Азию. Основной маршрут движения кочевых орд проходил вдоль предгорий Северного Кавказа к Дербентскому проходу. Для прорыва в Закавказье скифы пользовались также горными перевалами — Дарьяльским, Мамисонским и Клухорским, у которых жили в то время предки нахских народов. Военные походы скифов привели к гибели многих плоскостных и предгорных поселений вайнахов и сокращению их численности. Именно в те времена погибло крупное нахское поселение, найденное археологами в районе Сержень-Юрта. Это был настоящий город с мощеными улицами, десятками металлургических мастерских и большим языческим храмом. Отношения кавказских племен со скифами со временем принимают характер военного союза. Это можно понять по тому, как меняется облик местной материальной культуры, приобретающей все больше характерные скифские черты.

В раннем средневековье нахские племена населяли территорию от Андийского хребта до Дарьяльского ущелья и далее, до современного Карачая. Грузинские источники называли предков горных чеченцев и ингушей, живших в верховьях рек Аргун, Асса и Армхи, «дурдзуками» и «цанарами». Кроме этого они знали двалов — нахских предков осетин — и бацбийцев, предков тушин, которых античные историки называли «тусками». В начале I тысячелетия н. э. на равнинах Северного Кавказа широко расселяются ираноязычные племена алан, сменившие здесь родственных им сарматов, как те до этого сменили скифов. В результате их смешения с исконным нахским элементом возник аланский народ, который считается предком осетин, но имеет не менее тесную связь с чеченцами и ингушами.

Уже во II веке н. э. Алания воспринимается как единая территория, а аланы — как одно из могущественнейших племен Северного Кавказа, в руках которого были сосредоточены стратегические пути из Европы в Закавказье. В III–VI веках Алания находится в зоне передвижения многочисленных кочевых племен, прежде всего гуннов, которые превращают в руины и пепелища поселения алан на Тереке и Кубани. Однако, несмотря на нашествие гуннов, долины и предгорья Северного Кавказа продолжают населять нахские племена, которые ведут оседлый образ жизни и занимаются земледелием и отгонным скотоводством. В V–VII веках аланы находятся уже в более мирных отношениях с гуннами и участвуют в военных походах последних на Восточную Европу и Закавказье. В этот период аланы продолжают играть важную роль в политической жизни Кавказского региона. Они постоянно расширяют свои владения, оказывают военное давление на адыгские племена и выходят к Черному морю.

Этническая карта Кавказа той поры чрезвычайно сложна и запутана. Основу населения Северного Кавказа и Закавказья составляли коренные народы, находящиеся в различной степени родства. История существования кавказских народов насчитывает в целом более семи тысяч лет. Все это время здесь шли активные миграционные процессы. Постоянно происходили ассимиляция древних кавказских этносов с пришлыми народами и широкие переселения внутри самого горного ареала. В современном чеченском языке сохранились следы контактов не только с языками Северного Кавказа, но и с грузинским, армянским, арабским и даже с исчезнувшими наречиями хурритов и урартов.

Основные диалекты чеченского языка — горный и плоскостной. Последний лег в основу литературного языка чеченцев. Один из первых исследователей Чечни Петр Бутков (1775–1857) так определял границы распространения чеченского языка: «На чеченском говорят: а) жители горной Ичкерии, то есть племена, поселившиеся в верховьях Аксая; б) жители Большой и Малой Чечни; в) переселенцы из Ичкерии и Чечни, например, аулы на Качкалыковской плоскости. К языку чеченскому принадлежит наречия ауховских обществ (верховья Акташа, Ярык-су, Яман-су). Между этими наречиями и языком чеченским существует такое же малое различие, как между языками русским и малороссийским».

Слово «чечен», согласно одной из версий, имеет тюрко-монгольское происхождение. Название это широко использовалось уже в «Тайной истории монголов» (XIII век), а возникло еще в домонгольский период у половцев-кипчаков. Возможно, оно происходит от глагола «чеч» — развязать, разъяснить, разрешить, красиво говорить, истолковывать. В современных тюркских языках слово «чечен» (чечан, чечаьн, шешен, саьсаьн) означает «красноречивый», «находчивый в словах». «Трудно сказать, какой смысл этого слова имели в виду монголо-татары, называя так народ, ранее имевший другое название, — пишет в своем исследовании X. А. Хизриев. — Но даже у авторов Нового времени мы находим неожиданное подтверждение смысловому обозначению данного этнонима: “Чеченцы считаются людьми веселыми, остроумными (“французы Кавказа”)”». Вернее было бы назвать их «гасконцами Кавказа», добавив к перечисленным качествам еще и характерную для земляков шевалье д’Артаньяна отчаянную драчливость.

На самом деле этнонимы чаще всего возникают из названия какой-либо местности или населенного пункта. В центре Чечни находилась Чечен-Аре (Чеченская поляна), где на реке Аргун выросло большое поселение Чечен-Аул, ставшее в XVII–XVIII веках своеобразной «столицей» страны. Жителей окружающей аул местности, а затем и всей плоскости стали называть чеченцами, и этот термин постепенно распространился на весь народ от рек Аксай и Акташ на востоке до Ассы на западе.

2

Большинство чеченцев сегодня живут в Чеченской Республике, которая до 4 июня 1992 года составляла вместе с Ингушетией Чечено-Ингушскую Республику. Некоторая часть их проживает в Хасавюртовском районе Республики Дагестан, а также в Грузии (Ахметский район). Сегодня в мире насчитывается до двух миллионов чеченцев и 400 тысяч близкородственных им ингушей (галгай). Примерно полтора миллиона чеченцев проживает в России.

До 1917 года было принято делить Чечню на две части — Большую и Малую. Большая Чечня — это земли по правобережью реки Аргун до реки Аксай; Малая Чечня располагается по левобережью Аргуна до реки Ассы, включая горную часть и Надтеречный район. Это разделение связано с особенностями рельефа территории Чечни, которая включает в себя плоскость, предгорье, горный и высокогорный районы.

Центральную часть республики с запада на восток пересекают идущие параллельно Сунженский и Терский хребты. Через южную и юго-восточную части страны проходят отроги Главного Кавказского хребта. Здесь расположены глубокие ущелья и находятся самые высокие пики восточной части Главного Кавказского хребта — Тебулос-Мта (4494 метра) и Диклос-Мта (4275 метров). Покрытые вечными снегами вершины придают этим местам суровое и грозное величие.

Поразительную красоту снежных гор описал в своей знаменитой кавказской повести «Казаки» Лев Толстой: «Оленин с жадностью начал вглядываться, но было пасмурно, и облака до половины застилали горы. Оленину виделось что-то серое, белое, курчавое, и, как он ни старался, он не мог найти ничего хорошего в виде гор, про которые он столько читал и слышал. Он подумал, что горы и облака имеют совершенно одинаковый вид и что особая красота снеговых гор, о которых ему толковали, есть такая же выдумка, как музыка Баха и любовь к женщине, в которые он не верил, — и он перестал дожидаться гор. Но на другой день рано утром он проснулся от свежести в своей перекладной и равнодушно взглянул направо. Утро было совершенно ясное. Вдруг он увидел шагах в двадцати от себя, как ему показалось в первую минуту, чисто-белые громады с их нежными очертаниями и причудливую, отчетливую воздушную линию их вершин и далекого неба. И когда он понял всю даль между ним и горами, и небом, всю громадность гор, и когда почувствовалась ему вся бесконечность этой красоты, он испугался, что это призрак, сон. Он встряхнулся, чтобы проснуться. Горы были все те же.

— Что это? Что это такое? — спросил он у ямщика.

— А горы, — отвечал равнодушно ногаец.

— И я тоже давно на них смотрю, — сказал Ванюша, — и вот хорошо-то! Дома не поверят.

На быстром движении тройки по ровной дороге горы, казалось, бежали по горизонту, блестя на восходящем солнце своими розоватыми вершинами. Сначала горы только удивили Оленина, потом обрадовали; но потом больше и больше вглядываясь в эту, не из других черных гор, но прямо из степи вырастающую и убегающую цепь снеговых гор, он мало-помалу начал вникать в эту красоту и почувствовал горы. С этой минуты все, что только он видел, все, что он думал, все, что он чувствовал, получало для него новый, строго величавый характер».

В конце XVIII века — времени, в которое жил герой нашей книги шейх Мансур — значительная часть Чечни была покрыта девственными лесами, состоящими по большей части из ценных пород деревьев. Здесь произрастали дуб, бук, карагач, ясень, вяз, а также груша, вишня, черешня, алыча (дикая слива). Дерево широко использовалось жителями для строительства, отопления, изготовления предметов домашнего обихода. Разросшиеся кустарники — орешник, боярышник, кизил, шиповник, терн, нередко переплетенные диким виноградом, — образовывали летом непроходимую чащу. В течение следующего столетия большая часть лесов была вырублена. Удивительную красоту здешних пейзажей теперь можно только вообразить. Леса уцелели лишь в горных районах, в основном по северным склонам и частично в предгорье.

Горная Чечня отличается от равнинной и в климатическом отношении. В горах летом часто идут дожди и ложатся туманы. На равнине же, особенно в прилегающих к Тереку районах, климат в основном жаркий с небольшими осадками. Вот как описывает погодные особенности Чечни исследователь XIX века: «Что касается до климата Чечни, то он сходен с климатом средней полосы России: летом бывают сильные жары, а зима довольно суровая, снежная с морозами, доходящими до 20 градусов, так что большая часть рек замерзает, за исключением только некоторых мест, отличающихся быстротою течения. В июне, июле, августе дни бывают весьма жарки, а ночи, напротив того, прохладны. Эти быстрые и ощутительные переходы порождают лихорадки и другие болезни. В Ичкерии и Аухе климат суровее, чем в остальных местностях, населенных чеченцами, и зима продолжительнее».

По территории Чечни протекают многочисленные реки. Весной и летом они бурно разливаются от дождей и таяния снегов в горах. Все они являются притоками Сунжи, впадающей в главную реку Чечни — Терек. Эта замечательная река многократно описана в русской литературе — научной и художественной. Вот как описывает природу Чечни во времена Мансура немецкий исследователь академик И. А. Гильденштедт, который путешествовал по Кавказу в 1770–1773 годах: «К рекам, берущим начало с Главного Снегового и Сулакско-Терского водоразделительных хребтов, принадлежат: Терек, Сунжа, Асса, Фортанга, Гехи, Мартанка, Аргун, Гудермес или Гумс. Из всех этих рек, конечно, первое место занимает Терек, протекающий по Чечне около ста верст расстояния. Воды его стремятся с такою быстротою, что уносят деревья и ворочают огромные камни. Шум от волн его слышен за несколько верст. Переправа через эту реку если не окончательно невозможна, то сопряжена с огромными затруднениями, так как дно изрыто быстрым течением. Высокое положение места, откуда истекает река Терек, делает ее во всем течении до самого Кизляра быстрою; в июле же и августе месяцах, когда талая вода, стекая с гор на равнину, поднимается от 8 до 10 футов выше обыкновенной меры, какая бывает осенью, зимой и весною, река становится свирепою. Тогда во многих местах, выступая из берегов, затопляет она часть оных. Она не токмо подмывает берег, но по местам делает новые русла, засыпая старые песком, в котором прибивает снесенные с гор деревья, а нередко целые плоты.

Низкий ее берег, начиная от моря и до Кизляра, почти безлесен. Выше до Староглядки лес начинает показываться. Отсюда же еще далее вверх весьма много лесу, который большей частью состоит из дуба, диких плодов и других деревьев. Река не всякий год замерзает, но зимою несет по ней лед. В сие время вода в оной бывает нарочито чиста, а потом, протекая через Кизляр, от земляных частиц мутится; но, будучи почерпнута, в сосуде скоро отстаивается и делается светлою, вкусною и здоровою…

Ниже Малки впадают в Терек малая Карука и Сунжа с правой стороны. Последняя заслуживает особого описания. Так называют ее черкесы и русские, а кистинцы именуют ее Солочью. Она начало свое имеет в Кавказских известковых горах неподалеку от ручья Кумбелея, вытекающего западнее Терека. В известковых горах течет она наиболее к северу и потом в средних горах и близ оных в востоку-северо-востоку и впадает подле Шадрины в Терек с правой стороны, весьма приметным образом оный наполняя. Течение ее составляет около 150 верст. В верхней ее части лежат по большей части кистинские уезды, а при самом истоке уезд Аккиньюрт. Река Сунжа главнейшие воды принимает в себя с правой стороны… Терек и обе большие реки Малка и Сунжа, в него впадающие, сходствуют между собою как началом своим, вытекая из высоких гор, так равно берегами и руслами, которые состоят из глины и песку, равномерно и быстрым своим течением, мутною, но здоровою водою и водящимися породами рыб».

Кроме рек Чечню пересекает еще множество ручьев и оросительных каналов, образующих обширную водную сеть. Однако такое многоводие существует не везде. Поскольку почти все притоки Сунжи впадают с правой стороны, Алхан-Чуртская долина между Сунжей и Тереком остается безводной, а между тем это один из плодороднейших районов Чечни — почва этой долины богата илистым черноземом.

«На всем протяжении между Тереком и Сунжею, — пишет П. Г. Бутков, — нет почти никаких источников кроме Горячеводского, известного у чеченцев под именем речки Мелхичи — на которой находится Горячеводское укрепление и аул Старый-Юрт, и речки Нефтянки, берущей свое начало из нефтяных источников и перерезывающей большую дорогу в шести верстах от крепости Грозной. Несколько минеральных и теплых ключей составляют всю водную систему этой местности. Такой важный недостаток был причиною того, что все население сосредоточилось на окраинах: по правому берегу реки Терек и левому Сунжи».

3

Археологические данные, материалы топонимики и лингвистики, а также сведения средневековых авторов отмечают давнее пребывание чеченцев на Северном Кавказе. «Армянская география», составленная Ананией Ширакаци в VII веке н. э., среди 53 кавказских народов, живущих в центральной части Кавказа, указывает предков чеченцев, называя их «нахчаматьянами» и «кустами». В грузинских летописях XII–XIV веков чеченцы известны под именем кистов и дурдзуков. Соседи чеченцев — кумыки называют их «мичигиш» (по реке Мичик). Начиная с XVI века чеченцы упоминаются и в русских документах под именами «окохи» и «минкизи» (мичкизы) — тоже, видимо, по реке Мичик. Свои названия для чеченцев есть и у других кавказских народов: кабардинское «шашен», осетинское «цацан», аварское «буртиел». Русское название «чеченцы», по одним данным, заимствовано у татар, а по другим — происходит от села Большой Чечен (Чечен-Аул). Село это находилось на левом берегу Аргуна на Чеченской равнине у подножия одной из двух гор Сюйри-Корта, образующих Ханкальское ущелье, и называлось по ее вершине — Чачань или Чечень.

До XV века чеченцы, изгнанные с равнины татаро-монголами, жили в основном в горах, разделенные на отдельные территориальные группы. Так, по берегам реки Мичик жили мичиковцы, на северо-восточном склоне Качкалыковского хребта — качкалыковцы, в верховьях рек Ярык-су, Яман-су и Аксай — нахчмахкоевцы (ичкеринцы), в бассейне Акташ-Ауха — ауховцы. Между ауховцами и Аксаем в лесистой местности — зандаковцы, в лесах у верховьев правого притока Аксая — беноевцы. Надо отметить, что большинство этих названий дано по именам аулов, гор или речек, рядом с которыми расположены поселения чеченцев. Жители каждого такого аула являлись членами одной общины, самостоятельно управлявшей своими делами.

После ослабления и распада Золотой Орды началось возвращение чеченцев на плоскость. По народным преданиям, первые поселения на равнине были основаны приблизительно в конце XIV века выходцами с Акинских гор, из местности Нашха в западной части Чечни. Другие предания, напротив, говорят, что чеченский народ вышел из Ичкерийских гор на востоке, где жил с очень давних времен, и занял сначала долины рек Аксая, Сунжи, Шавдона и Аргуна, а затем постепенно заселил плоскость Большой и Малой Чечни.

Вот сведения о родословной чеченцев, сохранившиеся в преданиях и легендах: «От прямых потомков Нахчуо (легендарный родоначальник чеченцев) образовались 56 главных фамилий или родов (тейпов), из которых три, происшедшие, по преданию, от сыновей Нахчуо — Тело, Мудара и Этагая, считаются наиболее древними и знатными. Все они называются (в память родоначальника) общим именем начхуо или нахчи, отличая себя от горцев — таули… Иные предания также указывают на три главных рода аборигенов края — Галгай, Ахо или Ако и Шато, от которых произошли все другие фамилии. Так, от Галгая происходят преимущественно ингушские фамилии, от Ахо — общества: ахой, пешхой, цехой и другие. От Шато — шатой, чинхой, ченты, хачерой, нихалой и другие».

Ичкерия, которую называют еще Нохчи (Нахчи) — Мохк, считается колыбелью чеченского народа. Недаром именно ичкеринцы сохранили самое чистое произношение чеченского языка. Капитан Генерального штаба Российской армии И. Норденстам, составивший обширное исследование «Описание Чечни», писал, что нахчи «в прежние времена составляли племя обитавших в вершинах рек Аксая, Гудермеса, Хулхулау и Аргуна; сию землю чеченцы и теперь считают настоящею своею родиною и называют ее Нахчи-Мохк (то есть земля, принадлежащая племени Нахчи)». Переселение с гор на плоскость происходило тейпами. Так, тейп Парчхой основал селения Парчхой и Юрт-аул, тейп Цечой — селение Цечой (Кешен-аул) на реке Ярык-су. Спустя некоторое время из той же местности вышли тейпы — Веной, Цонтарой, Курчалой и другие. Они заняли обширные земли в верховьях рек Аксай и Гумс и основали здесь поселения с тейповыми названиями. Остальные территории между реками Аксай и Ярыксу позже были заняты тейпами Бильтой, Гендыргеной, Датой и другими.

Таким образом, вернувшиеся на плоскость чеченцы первоначально расселились большей частью в долинах Аргуна и других притоков Сунжи, а уже позже заняли всю плоскость Большой Чечни. По мере расселения чеченцам пришлось столкнуться с сильными соседями — прежде всего с тюркоязычными кумыками, жившими по рекам Сулаку и Аксаю и входившими в крупное феодальное образование — Кази-Кумухское (позже Тарковское) шамхальство. Вскоре кумыков потеснили ногайцы. Ядро Ногайской Орды составляли мангыты — одно из монгольских кочевых племен, оставшихся на Кавказе после распада Золотой Орды. Название новой орды произошло от имени стоявшего во главе орды темника Ногая. Это был сильный и многочисленный народ, в состав которого влились покоренные монголами кипчаки-половцы. Половцы, однако, в значительной мере ассимилировали победителей-мангытов, которые восприняли тюркский язык и многие элементы половецкой культуры. Кочевья ногайцев простирались от степных районов Северного Кавказа на север и далеко на восток в Заволжье за Яик до самого Аральского моря и даже до Иртыша. На западе их кочевья доходили до Крыма и Днестра.

Распад Золотой Орды способствовал постепенному освобождению Кавказа от монгольского владычества. Первыми обрели независимость народы Дагестана. Он находился на окраине необъятного золотоордынского государства, но вместе с тем имел важное стратегическое значение, так как через него проходили наиболее удобные торговые пути в богатые страны Ближнего Востока. Не имея уже сил для подчинения воинственных народов Дагестана, ордынские ханы предоставили правителям этой земли ряд льгот, с тем чтобы привлечь их на свою сторону и сделать союзниками. Одним из сильнейших государств Дагестана в XIV–XV веках становится Кази-Кумухское шамхальство в землях кумыков и лакцев. В конце XV века шамхал обладал большой силой и мог выставить на войну многотысячное войско. Около 1640 года Кази-Кумух распался на несколько владений, из которых сильнейшим было шамхальство Тарковское. Свои государства существовали и у других народов Дагестана — это были Аварское ханство, Кайтагское уцмийство, Табасаранское майсумство и т. д.

Если с востока чеченские земли в XVIII веке граничили с Дагестаном, то с запада их обрамляли земли ингушей и кабардинцев. Кабардинцы или адыги были потомками древних черкесских племен, издавна населявших запад Северного Кавказа и берега Азовского моря. К XVI веку они завершают миграцию на степные и предгорные земли в бассейне Терека и верхней Кубани. В долинах рек кабардинцы пасли скот, выращивали своих знаменитых скакунов. Коневодство и разведение скота становятся основой их процветания. Кабардинские князья, так же как и владетели Дагестана, с успехом воспользовались ослаблением Золотой Орды. Они потеснили ногайцев и стали полновластными хозяевами равнин и предгорий Северо-Восточного Кавказа. Держа в руках выходы из горных ущелий, они подчинили себе многие соседние народы.

Для того чтобы успешно отстаивать свои интересы в окружении сильных соседей, разобщенным чеченским сообществам и аулам необходимо было объединиться. Это было делом непростым, так как ни одно из обществ не желало признать главенства другого, пусть даже более сильного и многочисленного. Положение казалось безвыходным до тех пор, пока не возникла мысль о приглашении кого-то из князей соседних народов для временного, только на период военных действий, руководства.

По народному преданию, первыми на роль военных вождей были приглашены князья Турловы (боковая ветвь аварских ханов) из Гумбета. Судя по русским документам и дагестанским хроникам, появление Турловых на Чеченской поляне в низовьях Аргуна относится к середине XVII века. Им удалось создать так называемое «Чеченское владение» и водворить в крае относительный порядок. Теперь в случае военных действий чеченцы по призыву князя вооружались и следовали за ним. Все без исключения общества подчинялись его распоряжениям. При этом жители не ограничивались защитой своего аула, а совместно шли на помощь попавшим в беду соплеменникам. Были установлены подати в общую казну в виде подымной (с каждого дома) сабы, то есть меры зерна. Единое руководство стало приносить плоды, и вскоре наступило время, когда чеченцы могли уже не только защищать свои селения, но и отвоевывать принадлежавшие им прежде земли у кабардинцев и кумыков. Однако централизованная власть начала раздражать свободолюбивых чеченцев, и они отказались подчиняться князьям. Когда же Турловы попытались вернуть ускользающее влияние силой, то были немедленно лишены власти. Они сохраняли некоторое влияние до конца XVIII века, когда состоялось их окончательное изгнание за Сунжу в притеречные земли.

4

В XVI–XVII веках история северокавказских народов развивалась под знаком усиления русского влияния в регионе. Исторические связи Руси с Кавказом уходят в глубокое прошлое. Еще в период существования Древнерусского государства со столицей в Киеве некоторые кавказские народы — предки кабардинцев, адыгейцев, черкесов (косоги), аланов-осетин (ясы) — имели с ним связи, в том числе династические. В X веке победы русских князей над хазарами избавили народы Северного Кавказа от власти Хазарского каганата. В XIII–XV веках народы Руси и Кавказа совместно боролись против общего врага — монгольских ханов. Известный путешественник Плано Карпини, посетивший Северный Кавказ через четыре года после того, как по этим местам прошли тумены хана Батыя, писал: «…аланы (так он именовал всех горцев и жителей предгорий), оказавшие мужественное сопротивление, до сих пор не покорились им». В тех же заметках он сообщает, что аланы уже давно сражаются на какой-то горе (имеется в виду Кавказский хребет) и «убили многих татар, притом вельмож».

В 1253 году через Северный Кавказ проследовал в Монголию французский путешественник Гильом де Рубрук, отметивший, что горцы продолжают оказывать сопротивление монголам. Возвращаясь через год в Европу, он повторил, что военные действия в горах нисколько не ослабли. «Аланы на этих горах все еще не покорены, так что из каждого десятка людей Сартаха (хан Золотой Орды, сын Батыя. — А. М.) двоим надлежало караулить горные ущелья, чтобы эти аланы не выходили из гор для похищения их стад на равнине…»

Кочевникам, пришедшим с другого конца земли, так и не удалось победить непокорных горцев. Решающую роль в окончательном освобождении народов Кавказа от трехвекового ига Золотой Орды сыграла победа русских войск на Куликовом поле в 1380 году. Ослабив ордынские силы, она позволила чеченцам и другим кавказским горцам начать возвращение на равнину. Правда, уже через несколько десятилетий набеги возобновились — теперь их предпринимали ногайцы и правители Крымского ханства, которое с середины XV века взяло под контроль Кубань. Правда, они больше не предпринимали попыток проникнуть в горы Кавказа и взять под контроль жившие там народы.

Не дано было покорить чеченцев и «железному хромцу» Тимуру. В конце XIV века его войска лавиной прокатились через весь Кавказ. Хорошо известно, с какой неповторимой жестокостью одноглазый эмир подавлял восстания в покоренных странах, оставляя на месте битв с восставшими пирамиды из отрубленных голов. Однако жестокость Тимура не испугала горцев. Они продолжали, не щадя жизни, защищать свои аулы, а если оборонять их не было больше возможности, уходили в горные леса и оттуда продолжали нападать на воинские отряды и торговые караваны завоевателей. По легенде, эмир, восхищенный мужеством чеченцев, подарил им саблю, усыпанную драгоценными камнями.

Разгромив одного из последних золотоордынских правителей, хана Тохтамыша, Тимур облегчил окончательную победу Руси над Ордой. Со взятием войсками Ивана Грозного Казани (1553) и Астрахани (1555) юго-восточная граница Московского царства придвинулась к Каспийскому морю. Таким образом, Русь вплотную соприкоснулась с народами, населявшими Северный Кавказ. Борьба с остатками Золотой Орды — татарскими ханствами Поволжья и Крыма, а также стоявшей за их спиной султанской Турцией при этом не ослабевала, потому многие из кавказских народов — прежде всего те, что исповедовали христианство, — обратились за помощью и защитой к Московскому государству. Царь Иван IV Грозный немедля откликнулся на их призывы. Упорное стремление Турции взять под контроль этот стратегический регион вызывало активное противодействие Московского царства и делало две эти крупнейшие державы непримиримыми соперниками в борьбе за Кавказ.

Укреплению Московского царства в предгорьях Кавказа способствовало появление здесь пионеров русского продвижения — казаков, выходцев из Украины и Южной Руси. Начиная с середины XVI века казаки поднялись от устья Терека («Горынь-река») вверх по течению и расселились на слиянии Терека с Сунжей, у границы кабардинских и чеченских земель. Здесь они ставили городки, называя их по именам атаманов или особенностям местности: Червленый, Кордюковский, Шадринский, Гладковский. Позднее от этих городков произошли названия крупных казачьих станиц.

По роду окружавшей местности с ее горными хребтами (гребнями) казаки стали называть себя «гребенскими». Вот как рассказывает о гребенских казаках Л. Н. Толстой: «Очень, очень давно предки их, староверы, бежали из России и поселились за Тереком, между чеченцами на Гребне, первом хребте лесистых гор Большой Чечни. Живя между чеченцами, казаки перероднились с ними и усвоили себе обычаи, образ жизни и нравы горцев; но удержали и там во всей прежней чистоте русский язык и старую веру. Предание еще до сих пор свежее между казаками говорит, что царь Иван Грозный приезжал на Терек, вызвал с Гребня к лицу своему стариков, дарил им землю по сю сторону реки, увещевал жить в дружбе и обещал не принуждать их к подданству, ни к перемене веры.

Еще до сих пор казацкие роды считаются родством с чеченскими, и любовь к свободе, праздности, грабежу и войне составляет главные черты их характера. Казак, по влечению, менее ненавидит джигита-горца, который убил его брата, чем солдата, который стоит у него, чтобы защищать его станицу, но который закурил табаком его хату. Он уважает горца-врага, но презирает чуждого для него угнетателя солдата. Собственно русский солдат для казака есть какое-то дикое и презренное существо, которого образчик он видел в заходящих торгашах и переселенцах-малороссиянах, которых казаки презрительно называют шаповалами. Щегольство в одежде состоит в подражании черкесу. Лучшее оружие добывается от горца. Лучшие лошади покупаются и крадутся у них же. Молодой казак щеголяет знанием татарского языка[1] и, разгулявшись, даже со своим братом говорит по-татарски».

Казаки и соседние с ними кавказские народы страдали от жестоких набегов крымских ханов. Особенно тяжело приходилось жителям Западного Кавказа и Кабарды. Крымчане уводили тысячи жителей в плен и продавали их в неволю. Особенно ценились за свою красоту черкесские женщины, которых отправляли в Турцию. Там некоторые из них попадали в султанский гарем и добивались большого влияния, но участью остальных было самое настоящее рабство. Набеги работорговцев были настоящей напастью для черкесских племен, которые постоянно искали союзников для защиты от врага. Первыми за помощью к московскому царю обратились кабардинские князья. Буквально через месяц после победы русских над Казанским ханством в Москву прибыли «черкесские» (так называли в XVI веке предков нынешних адыгейцев, кабардинцев и черкесов) князья с просьбой, чтобы русский царь «вступился за них и от крымского хана оборонил».

Взятие Астрахани повлекло за собой присоединение к России Большой Ногайской Орды. Ее князь Исмаил еще в 1552 году бил челом Ивану Грозному с просьбой о русском подданстве и защите от крымцев. В 1557 году в Москву явились дагестанские послы с просьбой о принятии «под руку» русского государя и защите от врагов «со всех сторон». В том же году прибыли послы от последних никому не подвластных кабардинских князей — Темрюка и Тазрюта (Тазурта) с челобитьем о подданстве и «бережении от врагов». Приняли русское подданство также абазины, жившие у Черного моря. С этого времени русские и кавказские народы начали предпринимать совместные военные походы против общих врагов. Так, в 1558 году «черкесы пятигорские многие» участвовали в походе русских в Ливонию, русские с большими силами черкесов и ногаями «ходили промышляти» над крымским ханом.

В 1561 году, после смерти первой жены Анастасии Романовой, Иван IV женился на кабардинской княжне Марии (Кученей) Темрюковне, дочери князя Темрюка Айдаровича. Вскоре князь попросил у зятя помощи в борьбе с крымскими татарами, участившими набеги на Кабарду. Московский царь послал на Терек воеводу князя Андрея Бабичева и келаря Петра Протасьева с большим войском. В 1567 году на левом берегу Терека, против устья Сунжи, была заложена крепость, получившая название Терской. Ее гарнизон состоял частично из государевых ратных людей, частично из гребенских казаков. Крепость эта была поставлена на главном торговом пути из Крыма к Каспийскому морю. Турецкий султан и крымский хан совместно потребовали от русского царя срыть ее. Требование это совпало со страшным разорением Москвы крымскими татарами в 1571 году, а также с затруднениями в ходе Ливонской войны. Иван IV был вынужден объявить султану о разрушении Терской крепости и отводе войск в Астрахань.

Царь выполнил свое обещание, но не до конца. Крепость снесена не была, из нее только вывели «государевых людей» — стрельцов. Их заменили, как вскоре сообщили султану соглядатаи, некие «воровские люди» — казаки, которые живут сами по себе и никого не слушают. Очевидно, весть о связях казаков с Москвой еще не достигла Стамбула, что было весьма удобно для царя. В 1578 году воевода Новосильцев вернулся в Терскую крепость и «на реке на Тереке на устье Сунжи реки город поставил». Следом пришли вольные волжские казаки и построили в устье Терека укрепленный городок, названный Трехстенным. Крымско-каспийский торговый путь оказался полностью под русским контролем.

Вскоре к Руси в поисках защиты от персидского шаха и турецкого султана обратился грузинский царь Александр. В 1584 году в Москву к царю Федору Ивановичу прибыло грузинское посольство, заявившее: «Сам своею головою и со всею своею землею под кров царствия и под вашу царскую руку рад поддается, понеже государь наш и земля наша Христьянская, а от неверных турок в велицей беде и в утеснении, и в том твоя царская воля, как государя нашего и его землю пожалуешь от таких и неверных богомерзких агарян оборонити». Для переговоров на Кавказ было направлено посольство — воевода Михаил Бурцев и келарь Протасьев с ратными людьми.

Но, чтобы реально помочь Грузии, необходимо было открыть дорогу с Северного Кавказа в Закавказье. Самым удобным был путь через каспийское побережье. Для этого в 1589 году было решено поставить в устье Терека, на его притоке Тюменке новую крепость. Город был назван Терским или Терками, а старая Терская крепость в устье Сунжи с тех пор стала именоваться Сунженским городищем. Гарнизон Терской крепости состоял из трех стрелецких полков. Кроме того, сюда пришла и расселилась вокруг часть гребенских и немало яицких казаков, которые стали родоначальниками терского казачества.

За год до основания Терской крепости, в 1566 году, в Грузию было отправлено первое русское посольство. Послы отметили, что при движении по реке Сунже к Дарьяльскому ущелью располагаются чеченские «землицы», известные под названиями «окохи», «шибуты» и «мичкизы». Между чеченцами и гребенскими казаками сложились вполне мирные отношения, скреплявшиеся куначеством. Тесные связи существовали между казаками станицы Червленной и чеченцами из селения Гуни, переселившимися сюда из Нахч-Мохка. Они ходили в гости и при необходимости оказывали друг другу помощь против врагов. Гребенские казаки многое позаимствовали у чеченцев по части быта и домашнего обихода: национальный костюм, танцы, музыкальные инструменты, игры, скачки и состязания в джигитовке. В свою очередь равнинные чеченцы переняли у русских некоторые приемы строительства домов, обработки земли и разведения огородов.

В конце XVI века чеченским «землицам» и феодальным владениям отводилось особое место во взаимоотношениях с Россией. Прежде всего это были экономические отношения: излишки продуктов своего производства (земледелия, скотоводства, домашних промыслов) чеченцам было выгодно обменивать в соседних казачьих городках. Большим спросом у самих чеченцев пользовались изделия русских мастеров — ткани, меха, оружие. Не менее важным был и политический аспект. В эти годы значительно усилилось военное давление на Кавказ Персии, Турции и Крымского ханства. В 1578 году в Закавказье вторглось 200-тысячное войско турецкого султана под командованием Мустафы Лала-паши. В том же году в северокавказские пределы вторгся крымский калга (главнокомандующий) Адиль-Гирей, выступивший против Персии. Татарская орда была разбита персами, а осколки ее, отступавшие в Крым и грабившие по дороге все подряд, были разгромлены русским воеводой на Тереке.

Противодействие интересов Персии, Турции и Крымского ханства с Россией в Кавказском регионе со временем только обострялось. Грузия, находившаяся в наиболее уязвимом положении, все чаще обращалась к России за помощью. Самый удобный путь сообщения с Закавказьем — Дарьяльский проход — пролегал через земли чеченцев и ингушей, без помощи которых наладить такое сообщение было очень трудно.

Одними из первых союзников России на Кавказе стали окоцкие (чеченские) мурзы Ушаром и его сын Ших, родовые земли которых располагались в верхнем междуречье Аксая и Акташа. Князь Ушаром со своим улусом и войском не раз помогал послам русского царя совершать непростые путешествия в Грузию и поддерживал добрые отношения с казачьими городками на Тереке. Эти отношения он завещал продолжать и своему сыну Шиху. Исполняя завещание отца, Ших-мурза первым из окоцких владетелей пришел служить в новый Терский городок на реке Тюменке. По грузинским и русским источникам войско Ших-мурзы составляло немалую силу — пятьсот конных и пятьсот пеших воинов. Следом за ним стали являться в Терки и другие горские владетели.

Царь Федор Иванович называет Ших-мурзу в своих царских грамотах князем, а подвластным ему селениям дает имена «Шихов юрт», «Шихов улус», «Шиховы кабаки» (то есть поселения). Под контролем мурзы находились наиболее удобные пути в Грузию, которыми чаще всего пользовались русские послы. Ших-мурза, видимо, имел большое влияние на чеченских владетелей, чьи земли находились в районах левобережья Аргуна и верховьях реки Чанты-Аргун. Так, при посредничестве Ших-мурзы Окоцкого и его поручительстве владетели «землиц» Чачана и Тарлоя обязались помогать людям русского царя и охранять их на пути в Грузию.

Федор Иванович не раз обращался непосредственно к Ших-мурзе с просьбой о содействии в продвижении послов. Так, в 1587 году князя Шиха просят пропустить через свои земли и помочь в дальнейшем пути русским послам Р. Биркину и П. Пивову. В 1589 году царь передает такую же просьбу в отношении русских послов в Грузию — князя С. Звенигородского и дьяка Т. Антонова. Ших-мурза всегда выполнял эти просьбы. В 1588 году он отправил в Москву собственное посольство во главе с племянником Батаем. Батаю было поручено решить вопрос о принятии окоцких мурз под протекторат русского государя: «Чтобы государь дядю его — Шиха князя, и весь его улус пожаловал и держал под своею царскою рукою; а он (Ших. — А. М.) государю рад служить и со государевыми воеводами с терскими супротив всякого государства недруга стоять хочет, и где государь велит ему идти на свою государеву службу, он готов государеву службу нести».

Вместе с терскими казаками и подвластными ему окочанами и другими чеченцами Ших-мурза создал преграду дальнейшему продвижению Турции и Персии на Кавказ. Такая политическая ориентация не нравилась некоторым кавказским владетелям. В присланной царю грамоте Ших-мурза прямо указывал на это: «А черкесы и Арысламбек со мною не в дружбе, что аз тебе, великому князю и белому царю служу». Терские атаманы также доносили царю, что «шевкал (шамхал Тарковский) и горские люди преследуют его (Ших-мурзу. — А. М.) по дорогам и хотят убить. Ему в Окуках прожить не мочно. Хочет ехать в Астрахань». Однако сделать этого Ших-мурза не успел — в 1594 году он был вероломно убит кумыкским князем Ахмад-ханом. Тот пытался подчинить себе жителей Шихова улуса, но они не пожелали покориться чужаку. Оставив родные очаги, 160 окоцких семейств переселились в Терки. Но и после этого окочане остались посредниками в русско-грузинских отношениях.

В 1601 году в Грузию было направлено посольство во главе с Нащокиным и Леонтьевым. Терскому воеводе центральные власти поручили предварительно собрать сведения о ситуации в Закавказье, чтобы знать, насколько опасно будет путешествие послов. С этим поручением «из Терки к иверскому к Олександру царю в Грузии» послали «терских жилецких черкас, окоцких выходцев: Яная, Ахина, Дидея, Мостопарова». Известно, что посланные окочане свою задачу выполнили — передали царю Александру письмо из Терского городка, выяснили ситуацию в Грузии и проводили гонца от кахетинского царя обратно в Терки.

5

К концу XVI века под протекторатом русского царя уже находилась часть равнинной Чечни, а государственной границей России стал Терек в его нижнем течении. Вскоре в России началось Смутное время. Внутренние неурядицы, претензии на власть самозванцев, война с Польшей и Швецией поставили страну на грань национальной катастрофы. Воспользовавшись этим, Турция и ее крымские вассалы наращивают давление на Кавказ. Утверждению турок на Северном Кавказе в это время препятствовали кабардинцы, которые не раз совместно с русскими участвовали в походах против турок и крымцев. После вступления на московский престол новой династии Романовых в 1613 году Россия смогла вновь усилить свое влияние на Кавказе.

Чеченские общества в этот период были разобщены, не подчиняясь никакой власти. Однако после смерти одного из владетелей его преемник обычно вновь подтверждал свою дружбу с Россией. Наследник уже известного нам Ших-мурзы, Батай Шихмурзин, в 1605 году отправился во главе окоцкого посольства в Москву. Одновременно туда поехал другой горский владетель — Сунчалей Янглычев Черкасский. Приезжали в Москву и окоцкие мурзы Кохостровы. В столбцах и книгах Посольского приказа не раз отмечены торжественные встречи чеченских мурз и их узденей в царских палатах. Описываются и богатые дары, с которыми гости с Кавказа возвращались домой.

В 1619 году состоялся крупный поход объединенных сил северокавказских народов и России против ногайских татар, разоривших и пожегших многие притеречные улусы. В письме кабардинского князя Алегука воеводе Н. Д. Вельяминову сообщается, что «с кабардинскими князи… готовы все с головами своими и безленейские и кумирганские и жаньские черкесы… и мерезинские, шибуцкие и тшанские и колканские и мулкинские и многих горских земель люди все против ногайских людей заодин стояти». В этом перечне мы видим многие сообщества чеченцев — мережей, шатоевцев, мулкойцев.

К середине XVII века в тесной связи с Россией находились тридцать шесть мичкизских аулов в землях «вверху от Терека-реки в гребнях и в самых крепких местах блиско Гребенских казачьих городков» — об этом упоминают документы Посольского приказа. Гребенские казаки, имевшие богатый опыт общения с горскими племенами, стали связующим звеном между властями Терского городка и местным населением, помогая воеводам налаживать отношения с горцами. Вокруг городка появились слободы — Черкасская (Черкесская), Новокрещенская, населенная горцами-христианами, Окоцкая, названная по имени чеченского общества окочан. В Терках в это время имелось три больших гостиных двора — Старый, Новый и Гилянский, караван-сараи, торговые ряды и лавки, в которых русские, местные горцы и приехавшие из разных стран купцы вели торговлю. Большие базары собирались тут два раза в неделю.

Как любой крупный торговый центр. Терский городок был многонационален. В Терках постоянно жили или приезжали для торговли люди многих западных и восточных национальностей. Помимо русских людей всех чинов и сословий тут жили и торговали армяне, грузины, персы, индийцы, поляки, немцы, цесарцы (австрийцы) и другие. Терки XVII века были цветущим городом. Помимо торговых рядов и караван-сараев здесь были приходские церкви, монастырь, работали общественные бани, таможенный двор. Для отдыха были разбиты прекрасные сады.

Кроме «тезиков», то есть персидских, шемахинских и дербентских купцов, торговлей на Северном Кавказе стали заниматься представители высших слоев местного населения — горские князья и мурзы. Знатные люди торговали через своих представителей — узденей и доверенных слуг. Для торговли использовались всевозможные товары, в основном местного производства. Большим преимуществом кавказских торговцев перед иностранными было то, что они пользовались привилегией, предоставленной им Русским государством за верность престолу — правом беспошлинной торговли.

Одними из самых крупных торговцев Терского городка стали служилые князья Черкасские — кабардинцы по происхождению, поселившиеся на Тереке с конца XVI века. В течение всего XVII века эти князья активно торговали с Россией, Персией и Закавказьем. Князь Сунчалей Черкасский отправил в Россию в 1621 году большой караван со своими товарами. Торговые обороты этого семейства достигали внушительных размеров. Например, в 1631 году князь Шелох и мурза Муцал Черкасские послали в Астрахань товаров на тысячу рублей — очень большая по тем временам сумма. Прибыль, которую приносила торговля такого масштаба, давала возможность жить с завидной роскошью. Муцал Черкасский, например, имел усадьбы в Терском городке и Астрахани, которые правильнее было бы назвать дворцами. Сам он одевался в «дорогое русское платье, шитое золотом и жемчугом». Его сестра стала официальной женой персидского шаха, чье государство в то время не уступало в могуществе Османской империи.

В числе доверенных лиц князей Черкасских были и чеченцы. В 1640 году в ходе переписи населения Терского города выяснилось, что окочанские уздени Алеев и Бокуй вместе со своим господином Муцалом Черкасским находятся по торговым делам в Москве. Алеев стоял близко к семье Черкасских — он был аталыком, то есть дядькой князей Шелоха и Муцала. Понятно, что он имел большой вес в городе. По просьбе терских воевод он выполнял государственные поручения и получал «государево жалованье, сукна, корм». Не менее известны чеченцы Бикша и Черкес, которые часто посещали Москву, установив отношения с ближними людьми царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Не раз им случалось совершать торговые операции для царского двора. В 1647 году казна выделила Бикше и Черкесу 500 рублей для приобретения аргамаков и иноходцев «под государево седло». В кумыкской и кабардинской землях эти терские купцы приобрели четырех аргамаков и двух иноходцев, которые были доставлены в царские конюшни.

Со временем помимо чеченской знати торговлей стали заниматься и простые общинники — причем не только в самом Терском городке, но и по всему побережью Каспийского моря, вплоть до Астрахани. В таможенной записи 1672 года указано, что разрешено «отпустить из Астрахани вниз Волгой рекою и морем до Терека терского окочанина Янтуничку Кумыкова в лодке. А в лодке будет с ним для его нужды пятнадцать мешков муки ржаные, да пять котлов, да коробка порожняя, да работных людей с ним будет с той лодки терских же окочан три человека. А у работных людей будет двадцать котлов медных, четыре аршина сукна настрафильного, да две коробки с мелочью. А с привозного своего товару пошлины по указу платили».

У другого окочанского торговца, Янбулата Эльмурзина, ассортимент товаров был еще шире. В 1676 году он вез из Астрахани «семь юфтей красного товару, шесть мешков муки ржаной и пшеничной, 15 коробок красных, 10 ларчиков окованных, 30 мерлушек. 10 зеркал, две тысячи игл, полпуда белил, два аршина сукна немецкого, шесть пудов смолы, шестьдесят ножниц, тридцать решет, десять сит, два пуда зеленой котловой меди, да лохань большая зеленой меди, да пять мехов заячьих, бельих, да бархат изобрат. Работных людей десять человек». Видимо, дела у Эльмурзина шли хорошо, потому что через пять лет он же везет из Астрахани в Терский город «кармазину 15 аршин, 30 юфтей кожи, двести мерлушек, две тысячи игол, шесть пудов меди в котлах, шесть пудов меду, двести гнезд подошв, двадцать юфтей кож красных, щесть зеркал малой руки, шесть фунтов белил, пуд белил же, тридцать юфтей бельих мешков». Судя по перечню, товары, ввозимые в Терки, а значит, следовавшие дальше в глубинные районы Кавказа, предназначались для обычных покупателей и, следовательно, имели широкий спрос.

О том, что товары эти доходили не только до равнинных, но и до самых труднодоступных высокогорных чеченских селений, свидетельствуют археологические материалы из погребений в верховьях Аргуна, Ассы и Фортанги. Тут найдено большое количество предметов российского производства — зеркала, булавки, иглы, ножницы, наперстки, посуда, котлы и пр. Особенным спросом пользовались железные изделия, в том числе ярославские висячие замки, серпы из Бежецкого Верха, а также изделия из дерева (холмогорские раскрашенные сундуки, гребни, ложки), кожи и кожевенные изделия, льняные ткани и, конечно, знаменитые русские меха. В кладовых терского воеводского двора всегда хранились меховые шубы и пушнина для подарков местным владетелям и почетным гостям.

Со своей стороны на рынки Терского городка из ближних и дальних селений чеченцы и другие местные жители привозили грецкие орехи, шепталу (сушеные персики), свежие фрукты, мед, воск, овчины. По одному из документов 1698 года известно, что «мая в 28 день прибежал стружек с Терека на Уркустовскую заставу, а в том стружку по терским выписям окочанина Шявшики, у него тридцать восемь мешков орехов грецких, два мешка пшеничной муки, семь мешков шепталы». В Терском районе был и свой специфический товар — корень марены, применявшийся для окрашивания тканей. Главным потребителем его долгое время были персидские купцы, а затем ценный краситель стала закупать и Россия.

На протяжении всего XVII века ни Турция, ни Россия, ни Персия не смогли добиться явного преобладания на Северном Кавказе. Туркам удалось закрепиться на Черноморском побережье и в прилегающих районах Северо-Западного Кавказа. Россия построила ряд крепостей на северо-востоке. Иран в то время постоянно предпринимал вторжения на земли Дагестана, доходя порой до Сунжи, и получал заверения местных владетелей в полной покорности. Однако на протяжении всего этого времени северокавказские феодалы остаются политически независимыми и в отношениях с великими державами ориентируются на принцип собственной выгоды.

В 1722 году, сразу после успешного завершения Северной войны, российский император Петр I развернул свои войска на юг и решил, наконец, показать, кто хозяин на Кавказе'. Персидский поход Петра с полным основанием можно признать колониальным завоеванием. Его основной задачей являлось присоединение к России Северо-Восточного Кавказа и богатых прикаспийских провинций Ирана — Азербайджана и Гиляна, где имелись сырье для порохового производства, красящие вещества, металлы и нефть. Всего в рамках Персидского похода было проведено четыре операции — поход сухопутной армии под руководством самого Петра на Дербент и три морские экспедиции в Гилян, Баку и Сальяны.

На первом этапе российским войскам удалось занять Дербент, но на этом успехи кончились. Наибольшие потери понесла конница — «так лошади от худобы мерли, что у Старых Буйнаков в одну ночь 1700 лошадей умерло». Не легче пришлось и людям, так как большая часть судов с провиантом, артиллерией и боеприпасами погибла на подходе к Дербенту во время шторма. После этого продвижение войск к Баку и Шемахе стало невозможным. В дальнейшем успехи чередовались с неудачами и в результате, несмотря на значительные усилия, предпринятые Россией в 1722–1723 годах, ее попытки овладеть Северо-Восточным Кавказом и прикаспийскими районами закончились провалом.

Иран, раздираемый в то время внутренними неурядицами, практически не оказывал сопротивления. Но стоило российским отрядам отойти от побережья и углубиться в горы, как они встречали ожесточенное сопротивление и вынуждены были отступать к побережью. О высоких боевых качествах горцев, которых тогда традиционно именовали черкесами, российский посол в Иране А. П. Волынский писал: «Все это такие воины, каких в здешних странах не обретается, ибо, где татар или кумыков тысяча, тут черкесов довольно двухсот, и никто против них не стоит, и все от них трепещут».

6

До сих пор, по сути, не найдено ответа на вопрос: в чем состоит причина столь длительного и ожесточенного противостояния между северокавказскими народами, в том числе чеченцами, и Россией? Попытки объяснить это только религиозными противоречиями не слишком убеждают. Большинство чеченцев уже в XVII веке были мусульманами. Почему же тогда только в последней четверти XVIII века ислам становится официальной идеологией тех, кто противопоставил себя России и ее продвижению на Кавказ? Не следует при этом забывать и о том, что большое количество правоверных мусульман в то время спокойно проживало в самой России. Многие даже несли воинскую службу в русских войсках, в том числе и тех, которые действовали против бунтовавшей Чечни.

Главную роль в нарастании противоречий сыграло ужесточение колониальной политики России на Кавказе. При этом горцев тревожило и раздражало не само по себе проникновение русских. Главным было ограничение традиционных торгово-экономических и политических связей местных народов как между собой, так и с Турцией, Крымом и Персией. Российское наступление сопровождалось не только экономической блокадой, но и прямым захватом земель и жестокими карательными экспедициями против тех, кто пытался сопротивляться. Есть еще один важный момент, на который обратили внимание лишь немногие исследователи. В последней трети XVIII века все горское общество от Каспия до Черного моря охватил серьезный социальный кризис, связанный с падением роли старой аристократии и ростом влияния свободного крестьянства, именуемого в Чечне узденством.

Ядро всех чеченских восстаний, в том числе освободительного движения шейха Мансура, составляли бедняки, которым приходилось терпеть притеснения от местных владетелей и князей. Задолго до появления Мансура в Чечне, Дагестане и Кабарде здешние уздени много раз обращались с жалобами на притеснения со стороны своих владетелей. В своих прошениях уздени отмечали, что князья, попирая все обычаи и законы, захватывают у них баранов и быков; что они (князья), не спрашивая разрешения, берут у узденей лошадей и ездят на них; берут деньги и не возвращают; без разрешения хозяина заходят в дома, отбирают у родителей мальчиков и девочек и увозят их в свои дома, где держат в качестве слуг.

Российские власти, опиравшиеся в своей политике на горскую аристократию — князей и владетелей, — оставляли эти жалобы без внимания. Одной из причин этого была классовая солидарность — русские чиновники были дворянами и в любом регионе империи поддерживали знать в борьбе против «черни». Это придавало смелости горской аристократии, которая занималась беззастенчивым ограблением и притеснением своих же земляков. Все это, вместе с колониальной политикой империи, привело к мощному взрыву народной войны.

Таким образом, в последней трети XVIII века произошло то, что в корне изменило всю предшествующую картину отношений России с северокавказскими народами и прежде всего с Чечней.

Изменилась Россия. Изменилась Чечня. И они не ужились.

На заре этих грозных событий в чеченском селении Алды родился мальчик Ушурма. Этому мальчику через два десятка лет суждено было стать первым имамом Чечни и Северного Кавказа и войти в историю под именем шейха Мансура.

1

Во второй половине XVIII века чеченцы продолжали жить как в горах, так и на равнине. На западе они соседствовали с Малой Кабардой по реке Курп, далее граница шла по правому берегу Терека от станицы Галюгаевской до селения Амир-Аджи-Юрт. На востоке Чечня по рекам Аксай и Акташ смыкалась с землями кумыков. Река Акташ и Андийский хребет отделяли ее от дагестанского общества Салатау. На юге склоны Главного Кавказского хребта отделяли Чечню от Нагорного Дагестана и Грузии, а на западе она отделялась от земель ингушей рекой Ассой в верхнем ее течении. В целом территория Чечни составляла более десяти тысяч квадратных километров и делилась примерно поровну на гористую и равнинную части.

Достоверных данных о численности чеченцев в XVIII веке нет, потому определить эту цифру с достаточной точностью невозможно. Составитель книги «Описание Чечни» капитан Норденстам в начале XIX века писал: «Приблизительные сведения посему трудно собрать, ибо жители держат нас в заблуждении. Нарочно передают нам сведения в чрезмерно увеличенном виде или же в слишком уменьшенном, так что из рассказов трудно сделать какое-нибудь основательное исчисление народонаселения». Норденстам полагал, что в то время в Чечне (преимущественно в равнинной части) жило примерно 110–120 тысяч человек.

Современное жизни имама Мансура описание Чечни составил академик И. А. Гильденштедт. В своем обширном исследовании, переведенном с немецкого языка, ученый признается, что из многочисленных деревень, принадлежащих к Чеченскому округу, он сумел описать только некоторые: «Чечен, главная деревня нарочитой величины при Аргуне, в двадцати верстах от устья. Гидшгаул почти такой же величины, насупротив Чечена, Янгегерт при Сунже, Гадши-аул при Аргуне, Шактери, Шарейн, Тага, Докан, Атага и многие другие». По данным таких исследователей, как Н. Г. Волкова, Ш. Б. Ахмадов и Я. 3. Ахмадов, население Чечни в начале XVIII века насчитывало до 100 тысяч человек, а к концу века достигло 180 тысяч.

Помимо чеченцев на территории Чечни в современных ее границах проживали и другие народы, в том числе русские. В «Описании Грузии и Кавказа» академика И. А. Гильденштедта имеется глава «О российских селениях при Тереке». В ней сказано, что русские селения «все находятся на левом берегу Терека, начиная с восточного его направления или слияния с рекой Малкой… Вообще наперед заметим, что сей российский левый берег Терека составляет предел весьма обширной, безлесной равнины, которая от реки Кумы называется Куманской степью. Она вообще высока, маловодна, суха и имеет низменные плодородные места. Наиболее плодородна она наверху, около Моздока, к морю же, по причине умножающейся соляной почвы, плодородие ее мало-помалу уменьшается. Все селения по берегу реки Терек от Моздока до Червленой называются Моздокскою, а оттуда вниз Кизлярскою, обе же вообще Терекскою линиек»… Каждая станица состоит примерно из ста служилых казаков. Казаки станиц, начиная от Старогладской и выше до Червленой, именуются Гребенскими. Прежде жили они на хребтах или гребнях Передовых гор и сохранили свое название, хотя и переменили местопребывание… Ныне управляются они столь же порядочно, как и Донские казаки. Так же они одеваются, то же имеют оружие, таким же образом сражаются, только большей частью пешие, нежели конные, в чем сообразуются со своими неприятелями, жительствующими в горах. Летом большею частью выходят они на поле и живут в небольших черкесских юртах. Беспокойные горские народы держат казаков беспрестанно в военном состоянии, почему и недостает им ни времени, ни склонности к мирным упражнениям».

Вид чеченских поселений, расположенных на равнине, не слишком сильно отличался от казачьих станиц. Те из аулов, что тянулись вдоль берегов рек и больших дорог, состояли обычно из одной улицы и нескольких отходящих от нее переулков. Строения, окруженные плетнями, были широко разбросаны: сакля от сакли отделялась садами, огородами, изредка пашней. В таких поселках несколько домов нередко составляли квартал, в котором жили представители одного тейпа. Дома здесь строились так, чтобы сакля младшего брата располагалась между саклями старшего и среднего.

В горных районах поселения чеченцев были весьма своеобразны. Каменные дома и хозяйственные постройки тут строились очень близко друг к другу, нередко вплотную. Потому крыша одной сакли иногда служила двором для той, что расположена выше, хотя таких сел «дагестанского» типа в горной Чечне было мало. Улицы таких аулов представляли собой узкие проходы между домами. Горные поселения чеченцев, за редким исключением, были намного меньше тех, что располагались на равнине.

В самых недоступных высокогорных районах, например в верховьях Аргуна, аулы вообще состояли из трех-пяти домов, прилепившихся подобно ласточкиным гнездам на крутых горных склонах или спрятавшихся на дне глубоких ущелий. Сообщение между аулами осуществлялось по труднопроходимым тропам, неведомым чужакам, или по долинам рек. Поперечных дорог через горы почти не было. Зимой любое сообщение с внешним миром прерывалось, так как снег заносил тропы и перевалы.

Колесный транспорт использовался в основном на равнине и в предгорных районах. В плоскостных селениях это были арбы на больших колесах, запряженные лошадьми. В предгорьях ездили на арбе с маленькими колесами, в которую впрягали уже не лошадей, а пару неторопливых могучих волов. В горах же передвигаться и перевозить грузы можно было только на вьючных лошадях выносливой горной породы.

На равнине чеченцы строили турлучные дома. Фундамент такого строения выкладывался из камня, стены же были саманными — плетеная основа обмазывалась внутри и снаружи глиной и белилась. Дом обычно состоял из двух комнат, каждая из которых имела отдельный выход на террасу, окружающую все строение. Чеченские женщины соблюдали жилье в большой чистоте, здесь всегда было опрятно и чисто. Мебелью служили низкие лежанки — тахты, длинные деревянные скамьи и низкие круглые столики на трех ножках. На лавках раскладывались домашние вещи — одеяла, подушки ковры, посуда. В углу комнаты стояли корзина с хлебом и бочка с водой. На стенах висели бычьи шкуры, которые чеченцы расстилали на полу при совершении молитвы.

Одну из лучших комнат всегда отводили под кунацкую. Нередко для гостей даже строился отдельный домик во дворе. Здесь хранились любимые вещи хозяина, стоял большой, окованный железом сундук, покрытый ковром. В специальных нишах, сделанных в стенах, помещалась парадная медная посуда. Комнаты украшали также белые и цветные войлочные ковры (истанги). В стены вбивали множество колышков, на которых развешивались украшенное чеканкой оружие, красивые бутыли, глиняные или деревянные тарелки и чашки. Все это служило украшением жилища, и чем больше красивых вещей висело на стенах, тем более почтенным и гостеприимным считался дом.

Куначество — особая черта и важнейшая традиция чеченцев и других горских народов. Недаром чеченцы говорят: «Сколько отдашь, столько и получишь». Слово «кунак» — друг, приятель, названый брат — по мнению многих исследователей, происходит от чеченского «къонах» (благородный человек). Побратимство устанавливалось по разным поводам. Братались друзья, чтобы стать еще ближе, братались односельчане, братались князья и владетели, желавшие заключить политический союз. Существовало три вида братания: клятва в присутствии старшин рода; разрезание рук и смешивание текущей крови; питье молока из одной чаши, в которую как символ верности клали золотое кольцо. После совершения этих обрядов кунаки обменивались шашками, башлыками, бурками и другими вещами. В честь события у одного из названых братьев устраивали обед, куда приглашали всех друзей и родственников. Историк Н. Ф. Яковлев писал: «Названые братья ближе всяких родственников. В случае убийства одного из них другой обязан мстить за его кровь, как за родного брата».

Куначество у чеченцев никогда не определялось принадлежностью к определенному тейпу, нации и религии. Кунаками могли стать мужчины любых рас и вероисповеданий. Главное, чтобы они испытывали друг к другу искреннее уважение или чувство дружбы. Даже в период Кавказской войны бывали случаи, когда русские и чеченцы становились кунаками, а поводом к тому были нередко трагические события. Одну из таких историй о русском генерале Николае Слепцове (чеченцы звали его Сипсо), услышанную от деда, пересказал писатель и журналист Ямлихан Хасбулатов. Вкратце история выглядит так: русское войско после жестокой битвы захватило чеченское село. Оставшиеся в живых жители отступили в леса. К селению подъехал сам генерал Слепцов и стал осматривать поле боя. Возле невысокого холма, недалеко от речки, он заметил детскую колыбель. Генерал подъехал ближе, заглянул в колыбельку, и на него оттуда взглянуло крохотное ясноглазое чудо.

Слепцов был уже много лет женат, но детей не имел. Суровое лицо генерала подобрело. Предположив, что родители ребенка скорее всего погибли, он решил усыновить дитя этого несчастного, гордого народа, который он уважал и понимал его стремление к свободе, хотя, будучи верным слугой царя, сам же вместе со своими солдатами принес на эту землю смерть и страдания. Конечно, генерал не забывал, что малыш этот чеченского рода, а он сам русский, христианин, и все же они с первого взгляда потянулись друг к другу. Генералом овладело незнакомое доселе чувство душевного родства с этим беззащитным и чистым созданием.

«На том свете, когда встретимся с вами, — подумал генерал, обращаясь мысленно к погибшим родителям мальчика, — я вымолю у вас прощение за то, что взял себе вашего сына, оставленного на поле брани. Я сделаю все, чтобы этот ребенок вырос добрым и честным человеком, и, преклонив колени перед Господом, буду просить, чтобы дети наших народов никогда больше не воевали друг против друга».

Через двенадцать лет, когда чеченское селение вновь отстроилось и наполнилось людьми, неким жителем был приглашен сельский мулла. Когда мулла явился, чеченец рассказал о том, что у генерала Слепцова растет сын, который появился у него после битвы возле их селения.

— Должно быть, это мой сын, который потерялся тогда во время боя, — сказал этот чеченец. — Мулла, я умираю от старых ран, дни мои сочтены, но перед смертью я хотел бы взглянуть на своего сына. Только взглянуть и обнять его, потом я отпущу его обратно к приемному отцу. Пойди к русским и расскажи о моей просьбе. Я верю, что известный своей справедливостью генерал Сипсо выполнит это мое последнее желание.

Мулла отправился к Слепцову. Тот оказался дома и с уважением принял горского священнослужителя. Когда мулла изложил ему просьбу умирающего чеченца, генерал согласился без раздумий. Однако возразила генеральша, которая любила мальчика, как родного сына.

— Отец, будь благоразумен, горцы не вернут нам сына! — сказала она.

— Ты не ведаешь, что говоришь! — сердито возразил генерал. — Нет на свете чеченца, который, давши слово, не выполнил бы его. Такого просто не может быть.

Мулла вернулся в селение с мальчиком. Прикованный к постели умирающий чеченец смог полюбоваться и обнять своего… и уже не своего сына. После чего сказал:

— Можешь отвести его обратно, мулла.

— Поскольку мы заполучили нашего родного сына, нельзя ли его оставить? — с надеждой спросила жена.

— Э-э, горе мне с тобой, женщина! — покачал головой чеченец. — Этот русский генерал теперь мой брат и кунак. Если я нарушу данное слово, да притом обману кунака, то навлеку позор на весь наш род до последнего колена. Ты ведь знаешь, женщина, что слово, данное чеченцем, нерушимо.

И мальчик вернулся к своему приемному отцу.

Вскоре после этого события, в декабре 1851 года, генерал Слепцов был убит в стычке с чеченским отрядом. Захватившие генерала горцы, не касаясь его орденов и оружия, бережно накрыли павшего буркой и передали тело казакам в Сунженскую станицу.

— Этот генерал — храбрый воин, — сказали они казакам. — Хоть он и воевал против нас, но был кунаком и названым братом чеченца. Такого человека мы должны проводить с почетом.

Традиция куначества во многом перекликалась с другим близким обычаем, называемым аталычеством. Суть его заключалась в передаче детей на воспитание в семью другого народа. Между чеченцами и казаками этот обычай был весьма распространен. Благодаря тому, что дети получали при этом знание чужого языка, обычаев и различных умений, взаимная жизнь соседствующих народов во многом обогащалась.

2

Традиция гостеприимства — святой принцип жизни горцев. Недаром говорят, что нигде не найдешь более верного кунака, чем чеченец. Потому кунацкая — всегда самая красивая, просторная комната дома, главное помещение, где хозяин проводит время вместе с гостями и друзьями. Историк Н. Ф. Дубровин, многие годы изучавший жизнь и бытовой уклад горцев, пишет: «Гостеприимство развито у чеченцев в значительной степени. Они являются утонченно вежливыми хозяевами и гостями. К примеру, никто, даже из маленьких детей, не войдет в дом нечаянно или врасплох. Человек, приезжающий или приходящий во двор, останавливается и, если прибытия его не заметили, вызывает хозяина. Но обычно о появлении гостя известно заранее, так как толпа ребятишек с радостным криком и писком встречает нового человека уже при въезде в аул. Также они провожают его и при выезде. Оповещенный таким образом хозяин, в большинстве случаев, предупреждая гостя, сам выходит навстречу. Приветствует, пожимает руку, принимает и привязывает к столбу его коня. Пригласив в кунацкую, хозяин в дверях ее, по обычаю, принимает передаваемое гостем оружие. После этого горский этикет возлагает на хозяина полную ответственность за безопасность гостя.

Довольно обычная для большинства чеченских семей суровая бедность нисколько не мешает проявлять самое изысканное радушие и гостеприимство. Всякий хозяин старается окружить гостя тем материальным довольством, какого сам не имеет ни в главные годовые праздники, ни в торжественные для своего семейства дни. Хозяин сажает гостя на почетное место. Причем сам отказывается сразу сесть с ним рядом и ежеминутно удаляется, дабы не стеснять гостя своим присутствием и предоставить кунацкую в полное его распоряжение.

Приезд гостя всегда превращается в исключительное явление в обыденной жизни горцев. Визиты новых людей, особенно в труднодоступных высокогорных аулах, происходят не часто, и потому местные жители не пропускают случая встретиться с незнакомым человеком, поглядеть на него и запастись свежими новостями. Желающие поговорить, коих весьма много в каждом селении, собираются в кунацкую, и комната быстро наполняется народом, оставляя лишь тесный круг возле самого гостя.

Хозяин по-прежнему только изредка присаживается на свое место, но, посидев немного и поговорив вскользь о разных пустяках, удаляется, чтобы распорядиться чем-нибудь, хотя бы, положим, угощением. Хозяйка приготовляет все необходимое, но сама не присутствует в обществе мужчин. Если чеченец совсем беден и не имеет отдельной кунацкой, то женщины выходят на двор и остаются там до тех пор, пока гость находится в доме.

Если странник, хотя бы и незнакомый, останавливается у чеченца на ночлег, то хозяин режет в честь его посещения барана. Если же гость принадлежит к числу лиц почетных и приехал с большою свитою, конвоем или окруженный товарищами, то хозяин приносит в жертву гостеприимству крупный рогатый скот, из которого готовятся разнообразные и обильные кушанья, которых с избытком хватит на всех присутствующих».

О том, какое огромное нравственное значение горцы придают гостеприимству, говорит популярная легенда, которую в Чечне знает каждый ребенок. На месте нынешнего озера Казеной-Ам некогда был большой богатый аул Казеной, но его жители позабыли Бога и с ним обычаи куначества и гостеприимства, завещанные предками. Раз отправился ангел с небес посмотреть, как ведут себя люди. Он принял вид человека и ничем не отличался от обычного странника. Побывав в разных местах, он пришел в Казеной и стал проситься на ночлег. Обходил одну саклю за другой, и отовсюду его гнали прочь, а в одном месте едва не затравили собаками. Зашел ангел в самую последнюю саклю на краю селения. Там жила бедная пожилая женщина, которая обрадовалась гостю, накормила его и уложила отдыхать.

Наутро ангел открыл женщине свое небесное происхождение и сказал, что послан на землю Господом, дабы проверить людей.

— Казеноевцы — народ злой, негостеприимный, испорченный. За это Бог жестоко накажет их. Земля разверзнется и проглотит селение вместе с жителями, а впоследствии здесь образуется озеро, — сказал ангел. Он предупредил женщину, чтобы она, собрав имущество и детей, немедля покинула обреченное поселение. Едва успела она со своим бедным скарбом и детьми подняться на гору, как земля дрогнула и все дома провалились под землю. Вскоре на месте аула образовалось глубокое озеро, которое в память о погибшем селении окрестные жители назвали Казеной-Ам.

Этикет приема гостей у горцев разработан до мельчайших деталей, и не нужно думать, что он распространяется только на принимающую сторону. Гость, который входит в жилище горца, так же до тонкости знает и соблюдает правила этикета, предписанные ему. Например, гость никогда не должен садиться, прежде чем это предложит ему хозяин. Также ему не следует садиться на хозяйское место. Если присутствующие просят гостя занять почетное место, ему следует проявить скромность и не соглашаться сразу. Принять подобное предложение можно только после повторных просьб. Не следует садиться напротив двери, ведущей в комнату, где находятся женщины. Нельзя также смотреть на вход, откуда приносится пища. И естественно, как бы гость ни был голоден, он не должен с жадностью набрасываться на еду. В гостях не нужно вести пустых разговоров и включаться в беседу, когда никто не спрашивает вашего мнения. Никогда не следует критиковать хозяина и его гостей. Если гость является в дом без приглашения, то хозяин угощает его тем, что есть в его доме, и гость не должен просить еды, которую не подают. Хозяин не должен спрашивать гостя, хочет ли он есть, — стол накрывают в любом случае. Всякий человек должен знать, что не следует входить в чей-либо дом во время еды и без приглашения.

Рассказать обо всем разнообразии этических норм гостеприимства трудно, но эти нормы воспринимаются горцами с самого рождения и становятся для них не просто правилами, но важнейшими принципами жизни и общения.

Нетрудно представить себе шейха Мансура в его многочисленных поездках по Чечне, когда он в окружении верных мюридов появлялся то в одном горском ауле, то в другом. В большинстве случаев шейх останавливался у богатых владетелей или узденей. Делал он это вовсе не потому, что любил пышные приемы и богатые угощения. Просто он отлично понимал, как трудно бедным горцам достойно принять алдынского имама со всем его окружением. Бедный человек вынужден был бы извести на один праздничный обед в честь столь высокого гостя весь свой домашний скот и запасы продовольствия, которыми его семья могла питаться целый год. Мансур сам был небогат и понимал, что любой чеченец скорее умрет с голоду, чем пожалеет чего-либо для гостя, которого посылает в его дом сам Господь.

Имама всегда принимали как самого почетного гостя. Чтобы увидеть и послушать Мансура, собирался всегда весь аул, и если селение было большим, Мансуру приходилось подниматься на крышу дома или даже мечети. Приезд алдынского имама становился большим событием, в честь которого князь или богатый уздень принимали у себя во дворе всех жителей аула. В такой день даже самые бедные могли вдоволь поесть мяса и выпить сколько угодно ароматного калмыцкого чая. Бузу и араку, популярные прежде в горских селениях, Мансур подавать запрещал. Об этом непременном условии знали все, кто когда-либо принимал имама. Табак и буза — коварный соблазн людям от самого дьявола, говорил имам. Сам он, несмотря на свой рост и громадную силу, ел мало. Он появлялся на таких пирах только для того, чтобы люди могли обратиться к нему со своими заботами.

Имам выслушивал всех и отвечал на любые вопросы, как бы ни были они трудны. Нередко на таких встречах ему приходилось разбирать давние ссоры между людьми, семьями и тейпами. И не было случая, чтобы Мансур не смог найти ответа, который обе стороны не признали бы справедливым. Он заставлял мириться даже те семьи, между которыми много десятков лет лежала смертная тень кровной мести.

— Между чеченцами не должно быть крови! — сказал тогда имам, и никто не посмел возразить ему.

3

Продолжая рассказ о чеченских поселениях, следует заметить, что в высокогорных районах возводились не только скромные одноэтажные сакли, но также и многоэтажные каменные строения, настоящие дома-крепости. Они назывались жилыми башнями — по-чеченски «гIала». К ним часто примыкали более узкие боевые башни — «бIоув». Это название связано со словом «бIо» — дозор, которое, в свою очередь, имеет отношение к еще более древнему чеченскому слову «бIан» — смотреть, видеть. Этимология его связана с древнейшей функцией боевой башни — сторожевой, сигнальной. В древности в горах Кавказа строились специальные сигнальные башни, но с X–XI веков они начали совмещать сторожевые, оборонительные и жилые функции. Это было связано с большими затратами труда, необходимыми для их возведения.

Классическая жилая башня — это массивное прямоугольное сооружение, сужающееся кверху, часто приближенное в плане к квадрату (обычные размеры 8 на 12 или 8 на 15 метров), высотой в три-четыре этажа, с плоской земляной кровлей. Сужение башни достигалось за счет утончения стен в верхней ее части, а также за счет наклона их вовнутрь. Толщина стен на различных постройках варьировалась от 1,2–0,9 метра в нижней части до 0,7–0,5 метра в верхней. Стены выкладывались из каменных блоков или плит различных размеров в зависимости от характера местного материала, которые тщательно обрабатывались с наружной стороны. Камни соединялись известковым или известково-глиняным раствором, хотя изредка встречалась и сухая кладка. В основании и нижней части башни укладывались монолиты внушительных размеров весом в несколько тонн.

В центре башни стоял опорный столб, также выложенный из хорошо обработанного камня. На нем держались балки перекрытий. Продольные балки укладывали на пилястры или угловые камни, на них клали более мелкие балки, а затем хворост, на который насыпали глину и утрамбовывали ее. Опорный столб назывался «эрдбогIам» и в более древние времена имел культовое значение. Интересно, что чеченцы долгое время сохраняли опорный столб в виде элемента конструкции любого жилища — скорее всего, именно из-за его сакрального смысла.

Первые два нижних этажа башни предназначались для содержания скота. На первом этаже обычно держали крупный рогатый скот и лошадей. Кроме того, здесь же часть помещения отгораживалась для хранения зерна. Иногда для этого выкапывалась специальная яма, которая обкладывалась камнями. На втором этаже содержали овец и коз, которых загоняли наверх по специальному настилу из бревен. Третий этаж (в трехэтажных башнях — второй) служил жилищем для семьи. Здесь хранилось имущество: ковры, посуда, одежда, обитые жестью деревянные сундуки. Вещи развешивались на металлических крючьях или размещались в специальных нишах в стене. Кроме того, у стен устанавливались деревянные полки для посуды. Обычно над постелью хозяина висело оружие. Во времена постоянных войн это объяснялось необходимостью, а затем стало просто традицией.

В центре помещения находился каменный очаг — «кхерч», над которым висела надочажная цепь. Очаг имел несложное устройство и состоял из круглой каменной плиты, обложенной камнями разных размеров. Металлический треножник, на который устанавливался котел, назывался «очакх». Дым выходил через оконные отверстия. Здесь семья обычно готовила пищу, устраивала трапезу и отдыхала. Позже очаг был заменен пристенным камином — «товха». Но и место очага, и надочажная цепь оставались для чеченцев, как и для других народов Кавказа, священными. Кража, совершенная возле очага, воспринималась как смертельное оскорбление. В очаг нельзя было бросать сор. Когда хозяйка дома подметала пол, она должна была мести от очага, а не в его сторону. После окончания трапезы крошки хлеба со стола принято было бросать в горящий очаг. Это, по всей вероятности, было пережитком ритуала жертвоприношения — ведь очаг служил местом культовых обрядов со времен неолита. Мать семейства считалась хранительницей очага и пользовалась большим уважением со стороны других членов семьи и гостей. С очагом были связаны многие религиозные праздники.

Спали на широких деревянных или каменных топчанах, устланных расшитым войлоком. Некоторые домочадцы спали прямо на полу, на матрасах из овечьей шерсти, укрываясь бурками и тулупами. Зажиточные семьи имели богатую, расшитую узорами, шелковую постель, которая днем складывалась в дальнем углу помещения. На последнем этаже хранились инвентарь и запасы продуктов. Здесь укладывали спать гостей и молодоженов. Этот этаж становился боевым в случае, если жилая башня держала оборону. В этих же целях использовалась и плоская кровля, на которой ставился котел со смолой и заготавливались камни, которые при осаде башни сбрасывали на врага. Кровля строилась из толстых бревен, которые укладывали вплотную друг к другу. Сверху настилали хворост, затем насыпали глину, которую тщательно утрамбовывали. Иногда стены верхнего этажа возвышались над кровлей, образуя парапет, что усиливало боевые возможности защитников башни.

В теплое время года плоская кровля использовалась для хозяйственных нужд: здесь сушили снопы, мололи и веяли зерно. Летом семья здесь обедала и проводила досуг. Сообщение между этажами осуществлялось через лазы, к которым приставлялись специальные бревна с зарубками или деревянные лестницы. Каждый этаж, кроме последнего, обязательно имел свою дверь. Дверные и оконные проемы чаще всего выполнялись в виде закругленных арок из крупных монолитов. Арки были фигурные, на более древних башнях они еще примитивны и грубо обработаны, но на башнях XV–XVII веков приобретают более изящный вид. С боковых сторон проема делали глубокие ниши для засова, на который запиралась дверь, изготовленная из толстых дубовых досок. Изнутри дверные проемы расширялись, образуя стрельчатые арки. Окна были очень маленькими, на верхних этажах они могли служить и бойницами. В зимнее время, а также ночью окна закрывались деревянными ставнями или каменными плитами, в летнее время затягивались прозрачной пленкой, изготовленной из внутренностей животных.

Жилые башни возводились обычно без фундамента, на скальных массивах. Если в месте строительства не было выходов скальных пород на поверхность, то обычно снимали верхний слой грунта, и нижняя часть башни оказывалась углубленной в землю. Там, где почва была глинистой, ее поливали молоком или водой и снимали грунт до тех пор, пока жидкость не переставала просачиваться в землю. В основание башни укладывали огромные камни, которые могли достигать двух метров в длину и в высоту превышали рост человека. Передвигали и укладывали такие камни с помощью приспособления типа ворота, а на большие расстояния их перетаскивали на специальных настилах с помощью волов.

Жилые башни строились обычно на возвышенных местах, неподалеку от источника воды. Это могли быть речка, ручей или родник. Нередко к башне подводили потайной водопровод, что было немаловажно в условиях военной опасности. Владельцы жилых башен старались максимально использовать их оборонительные возможности. При строительстве практически не использовалось дерево, чтобы башню нельзя было поджечь снаружи. Верхний этаж всегда был оборонительным. Над дверным проемом устраивали каменные бойницы (машикули), чтобы исключить возможность приближения к двери с целью поджога. Дверной проем был довольно узким и низким и обычно располагался с наиболее недоступной стороны, что значительно усложняло применение стенобитного орудия. Кроме того, с внешней стороны дверной проем был значительно уже, чем с внутренней, и тем самым прикрывал края двери. Нередко устраивали потайной подземный выход из башни, по которому защитники при необходимости могли выйти в относительно безопасном для себя месте.

В процессе своего развития строения, состоящие из боевой и жилой башен, вырастают в настоящие замки, обнесенные каменной стеной. Их появление в горной Чечне связано с социальным расслоением общества. Народные предания связывают строительство крепостей с именами местных феодалов. Так, например, крепость в селении Казеной, согласно фольклорным материалам, была построена правителем Чеберлоя Алдам-Гези. Это сооружение расположено на горной скале и обнесено высокой стеной протяженностью почти сто метров.

Владельцем замка Моцарой был Моцар, старший из десяти братьев. Замок состоит из примыкающих друг к другу трех жилых и одной боевой башни и защищен высокой каменной стеной. Похожий замок существовал и в селении Бара, неподалеку от Моцароя. Он также являлся собственностью одной семьи, старшим в которой был Бара. Подобный замок с оборонительной стеной назывался по-чеченски «гIan» или «галан», цитадель же обозначалась термином «г1ала». Такие сооружения имелись практически во всех селениях горной Чечни. Строительство жилых и сторожевых башен начинается еще в аланскую эпоху и достигает расцвета в IX–XI веках, а возведение замков и башенных комплексов приходится на XV–XVI века, когда равнинную часть Чечни покинули сначала монголо-татары, а затем и отряды Тимура. Это было время социально-экономического возрождения Чечни после гибельных для горских народов набегов кочевников.

На склоне горы Нашхой-Лам до сих пор видны руины огромной постройки. Где-то здесь, опять же согласно легенде, родился легендарный предок всех чеченцев — Нахчуо Турпал. Рассказывают, что он появился на свет божий с крепко сжатыми кулаками. В правой руке у него было железо, а в левой — кусок сыра. Вот почему чеченские мужчины — храбрые воины и гостеприимные хозяева. Археолог В. И. Марковин в своей книге «В стране вайнахов» пишет: «Район озера Галанчож — место, где каждый клочок земли овеян легендами. Именно здесь, по преданиям, находится прародина чеченцев — Нашха, область, давшая название чеченскому народу — “нохчи”. Название “Галанчож” означает “Ущелье жилых башен”. Действительно, в районе озера разбросано большое количество поселков с замечательными образцами башенной архитектуры».

Чеченские башни — и жилые, и боевые — стоят особняком на всем Северном Кавказе и похожи только на ингушские. Красота и строгость пропорций боевых башен делают честь мастерству и художественному вкусу древних чеченских и ингушских зодчих. Недаром они по заказу воздвигали свои боевые постройки в Северной Осетии, Хевсуретии, Тушетии. Небольшая вайнахская башня высится даже в грузинском замке Ананури. У входов в ущелья на неприступных скалах строились одиночные сторожевые башни. О подобных башнях складывались народные легенды, одну из которых пересказывает в своем очерке «Путешествие по центральной части горной Чечни» исследовательница Кавказа А. Е. Россикова. «К числу сторожевых относится Харачоевская башня, мрачно стоящая среди безбрежного моря зелени в верстах двух от села Харачой. Кто ее построил и в какое время — неизвестно. Стоит она на краю обрывистого выступа горы Це-Берд в виде темной четырехгранной пирамиды, слегка нагнувшись над рекой, точно всматриваясь в пропасть, куда буйные ветры, время и непогода сыплют ее старческие кости…

С этой башней связывают такую легенду. Очень давно в Харачоевском ущелье жила сильная фамилия Эрбий, состоящая из семи братьев и матери Эрте-Эмиль, необыкновенной красавицы. Братья были очень горды и, чтобы укрепить могущество и силу своей фамилии, построили высокую боевую башню. В башне они прятали живую воду, которую с великим трудом и опасностью добыли… Не зная, что это за вода, мать, в отсутствие сыновей, выпила этой воды, выстирала в ней белье, а потом выплеснула на землю.

Вернулись братья, живой воды нет…

Рассердились они, бросили родительский дом и пошли гулять по свету… Раз они идут и видят, что громадный змей поедает скотину и людей. Бесстрашные и сильные, они вступили в борьбу. Долго не уступал им змей, наконец не выдержал и обратился в бегство. Ползет змей, и такой он большой и тяжелый, что под ним земля проваливается. Братья преследовали его до тех пор, пока не настигли и не отрубили голову. А по тому пути, где полз змей, образовалась глубокая балка, по которой течет река Сунжа.

Что стало с братьями, не ведомо никому. Мать их — красавица Эрте-Эмиль, глотнувшая живой воды, говорят, до сих пор нисколько не состарилась. Неприкаянная бродит она по свету и разыскивает своих уже давно умерших сыновей».

Такова легенда о происхождении Харачоевской башни.

Конечно, башни строились не ради красоты. Известно, что хозяева боевых и сторожевых башен становились влиятельными и сильными владетелями, занимали высокое положение в своих обществах. Они имели наиболее обширные пастбища и могли взимать дань за проход через контролируемые ими горные ущелья. «Таможенная пошлина», надо сказать, была не слишком обременительной — с каждого путника брали одну пулю или заряд пороха. С перегоняемой отары — одного барана. С купеческого каравана — небольшую долю от всех товаров. Некоторые поселения, расположившиеся на оживленных караванных путях через горы, изрядно обогатились за счет такой дани.

Кроме жилых и боевых башен строились еще и сигнальные. В чеченском языке до нашего времени сохранилось выражение «кIур ба», от которого произошло название сигнальной башни. Оно буквально переводится как «дымить», а в настоящее время имеет смысл «избегать опасности». Со временем сигнальные башни составили стройную систему, позволявшую с исключительной быстротой передавать на большие расстояния необходимые сигналы.

На территории современной Чечни сохранились отдельные элементы сигнальной системы, которая начала складываться, вероятнее всего, еще в аланскую эпоху. По всей видимости, она была перестроена в XII–XV веках, когда равнинные вайнахи были вынуждены уйти в горы под натиском орд Чингисхана и Тимура и создали здесь новое государственное образование, бывшее союзом вольных обществ и небольших феодальных владений. Именно в этот период завершилось создание Великой сигнальной системы. Великой ее можно назвать потому, что она охватывала всю Чечню, почти каждое ущелье, каждое селение, начиная с левобережья Терека и заканчивая сигнальной башней самого южного селения Джарие на границе с Грузией. Сигнальные башни почти всегда имели плоскую кровлю, нередко с зубцами по углам, где разводили огонь. Строить сигнальную башню, находившуюся неподалеку от селения, и следить за ее состоянием должны были местные жители. Они также были обязаны регулярно выделять несколько человек для несения караульной службы на башне. В случае военной опасности сигнал передавали ночью с помощью огня, днем — с помощью дыма.

В XIV–XV веках сторожевая и сигнальная системы в горной Чечне получают классический вид. Понятно, что такая четко спланированная оборонительная система, учитывающая особенности рельефа, тактическую и стратегическую значимость тех или иных горных перевалов и дорог, не могла быть создана разрозненными территориальными общинами и вольными обществами. Для этого должно было существовать государство. И о его существовании и возможностях в определенный период времени нам напоминают сохранившиеся по сей день звенья средневекового чуда горной Чечни — Великой сигнальной системы. Она сохранялась вплоть до начала XIX века, однако во времена Кавказской войны многие башни, входящие в нее, были разрушены.

4

Отапливались горские жилища, как дома, так и башни, при помощи местной разновидности камина, именуемого «таух». Нижняя часть очага была полукруглой и выкладывалась из камня, труба конической формы сооружалась из плетня, с обеих сторон обмазанного глиной. Со свода над очагом свешивалась цепь, на которой крепился котел для приготовления еды. В хозяйстве чеченцев имелась и другая печь под названием «юорк» или «кюрик», сделанная из самана или камня. Она строилась во дворе под навесом или в специальном сарае. Печь-юорк состояла из двух отделений: топки, в которой разводился огонь, и отделения, где сушили кукурузу и фрукты. Из диких груш, высушенных в печи и перемолотых жерновами в муку, приготовлялся вкусный освежающий напиток.

Чеченская кухня — одна из древнейших и самых простых. Блюда ее питательные и калорийные, готовятся из доступных всем продуктов. Большое место занимают изделия из муки. В эпоху Мансура это обычно была ячменная, кукурузная или просяная мука. Старинный чеченский хлеб — это пресная лепешка или «сискал», кукурузный хлеб. Позже чеченцы начали печь пироги из кислого теста. Для кулинарии чеченцев, как и других кавказских народов, очень важны острые приправы из лука, чеснока, перца, чабреца. Используется много разнообразной зелени. Оригинальные блюда готовятся из черемши, тыквы, кукурузы, творога, сыра и, конечно, сушеного мяса. В боевом походе сушеное мясо и кукурузная лепешка «сискал», которые никогда не портятся, были основной пищей джигита. Чеченцы любят готовить мясные бульоны. Мясо подается чаще всего с галушками из пшеничной или кукурузной муки с острой чесночной приправой. Местная кухня в основе своей мягкая, умеренная, можно даже сказать, диетическая. Она использует естественные продукты и притом очень разнообразна. Вот почему среди чеченцев так мало тучных, страдающих от излишнего веса людей, а дети их растут сильными, рослыми и подвижными.

Большое значение для чеченской кухни имеет мясо — баранина, говядина и птица. Мясо чеченцы ели главным образом зимой. Обычно его жарили, варили или делали начинку для галушек («жижиг галнаш»). Причем блюда эти подавались чаще всего гостям. Лето было гораздо богаче разнообразной едой за счет зелени, овощей, фруктов, а также свежего молока и молочных продуктов. Среди последних популярны сыр, масло, творог, кислое молоко «шар» и «берам» — квашеное соленое молоко. Праздничным блюдом считается «калддятга» — масло с творогом. Кроме этих блюд чеченцы едят вареную кукурузу «хаджиг», лапшу, фасоль, бобы. На свадьбы и похороны готовится ритуальная еда — лепешки.

Весной чеченские девушки собирают молодую черемшу и варят ее (в таком виде она напоминает спаржу) или жарят в масле и сале. Листья черемши солят, а корень заготавливают и зимой употребляют как приправу. Собирают также молодую крапиву, которую заготавливают впрок, перетирая с солью. Сбор черемши — одно из любимых занятий девушек. Большой веселой компанией они отправляются в лес и горы в сопровождении родственников-мужчин.

Самым распространенным напитком у чеченцев является так называемый калмыцкий чай — очень здоровое и полезное питье. Еще в XVIII веке жители Кавказа получали черный и зеленый чай из далекого Китая спрессованным в плитки. После измельчения и заварки в него добавляли масло, молоко, соль, а иногда и перец. Кружка такого чая с куском лепешки была обычным завтраком перед трудовым днем. На свадебных и иных пирах гостям подносили домашнее пиво, хмельную бузу, приготовленную из проса, или максу — сладкую бузу. Надо отметить, что после проповеди шейха Мансура употребление алкогольных напитков практически прекратилось. Были распространены также «чапа» — сок дикого винограда и уже упоминавшийся напиток из молотых сушеных груш. Летом гостей потчевали арбузами, дынями, яблоками и виноградом.

Чеченцы очень умеренны в еде. В день они могут довольствоваться чуреком, небольшим куском сыра или бараньего сала и при этом нисколько не терять своей удивительной неутомимости, силы и ловкости. Обычно чеченская семья ест два или три раза в день, никогда не объедаясь. Приличия требуют, чтобы после окончания трапезы на блюдах что-то обязательно оставалось. Вот как описывает очевидец дружеский обед в горской сакле: «Когда кушанье готово, то, спустя час после приезда гостя, в кунацкую входит кто-то из детей хозяина, обычно мальчик с тазом и кумганом (кувшином-рукомойником. — А. М.) и полотенцем, перекинутым через плечо. Первым он подходит к гостю, и уже после этого моют руки все остальные. Едва только мальчик обойдет присутствующих, как в кунацкую вносят небольшие круглые столики на трех ножках, уставленные блюдами с вареным мясом, галушками, сыром и чуреками.

Если гость — лицо значительное, то есть преклонного возраста, то случается, что он ест один, ибо весьма трудно бывает уговорить кого-либо сесть рядом с гостем за стол. Во время трапезы гость может отрезать кусок мяса и передать его кому-либо из присутствующих. Это считается знаком внимания и честью для принимающего. Голова и грудинка поданного к столу барана предназначены самому уважаемому из гостей, который в свою очередь может передать лучшие куски любому из участников пира и, таким образом, подчеркнуть свое особенное к этому человеку уважение. Уезжающему гостю хозяин выносил оружие, подводил коня и, придерживая стремя, помогал сесть в седло. На этом они не прощались. Закон гостеприимства требовал, чтобы хозяин лично проводил гостя до безопасного места или до следующего поселения, где перепоручал его своему знакомому или родственнику».

Если гость был обижен, ограблен или убит по нерадению хозяина, общество подвергало такого человека полному отвержению. Это продолжалось до тех пор, пока провинившийся не отомстит тем, кто оскорбил святой обычай гостеприимства. О подобных случаях известный исследователь Кавказа А. Н. Берже писал: «Презрение к человеку, не сумевшему охранить и уважить гостя, выражается весьма оригинальным образом: на дворе провинившегося насыпается земляной бугор, который он, разумеется, сносит днем, но к следующему утру бугор появляется на прежнем месте. И так продолжается до тех пор, пока провинившийся чеченец не смоет с себя пятна за оскорбление гостеприимства».

По мнению известного исследователя Н. Ф. Дубровина, «наружная деликатность и вежливость есть отличительная черта чеченцев. Мужчины, даже незнакомые, при встрече обязательно здороваются. Знакомые же приветствуют друг друга улыбкой и пожатием правой руки. Удивительно, но в языке чеченцев не существует грубых ругательств. Даже в минуты сильного гнева самой употребительной бранью у чеченцев считается пожелание вроде того — чтоб тебе голову снесли! Чтоб тебя пушкой убило! И только в редких случаях, в неконтролируемом припадке бешенства, чеченец может назвать своего неприятеля “зюда къеза” (сын собаки), что считается большим оскорблением. Если в настоящее время в чеченском лексиконе и появились ругательства, то они все заимствованы из наречий соседей или иноземцев, а чаще всего у русских… В характере этого горского народа очень много гордого и щепетильного. Когда чеченец в чем-то нуждается и знает, что нужное ему в избытке имеется у соседа, он никогда не станет говорить о своей нужде, но если сосед о том от кого-то узнает, он непременно пришлет все необходимое сам. Вообще случаи обращения с просьбой весьма редки, ибо гордый чеченец не любит просить. Здесь, например, вы никогда не увидите людей, просящих милостыню. Чеченец, в каком бы трудном положении он ни оказался, до попрошайничества не унизится никогда».

Описания внешнего вида чеченцев можно найти у различных авторов. В общих чертах они совпадают: «Наружность чеченца вообще довольно благообразна. Он стройно сложен, приемы его отличаются живостью и проворством» («Терский сборник»), «наружность его благообразна, он стройно сложен, большею частью сухощав, бледнолиц, с быстрым и умным взглядом» (Н. Ф. Дубровин), «мущины собою дородны, хорошего росту, предприимчивы» (И. А. Гильденштедт).

5

В XVIII веке чеченские мужчины еще носили национальный костюм — «нохчи духар». У мужчин верхней одеждой служил чекмень (черкеска) или похожая на него «чуа», пошитая из домотканого сукна серого или зеленого цвета. Верхняя одежда всегда плотно подгонялась по фигуре. Под нее надевали бешмет или архалук под цвет черкески, хотя летом бешмет чаще всего был из белой материи. Шаровары шили зауженными книзу, также из плотного сукна. В холодное время года или в дождь чеченца защищали бурка и башлык. На ногах у большинства чеченцев, как богатых, так и бедных, были чувяки или «мачи» из сыромятной лошадиной кожи. Особым щегольством считались чувяки, которые плотно охватывали ногу, чтобы рельефно обрисовать ее. Поэтому прежде чем надеть чувяки, их мочили в воде. Состоятельные люди могли приобрести чувяки и ноговицы, пошитые из черного сафьяна, или мягкие кавказские сапоги. К сафьяновым чувякам пришивали подошву из прочной буйволиной кожи. Зимней обувью были теплые войлочные чувяки, схожие с легкими валенками.

На голове чеченцы обязательно носили папаху из овчины, а богачи — из каракуля бухарского ягненка. Форма чеченской папахи обычно была конусовидной. Летом папаху могла заменять войлочная шапка. Мужчины украшали одежду узким галуном, костяными газырями белого или черного цвета, а на пояса нашивали серебряные бляшки.

Весьма живописный костюм чеченских женщин включал в себя несколько частей. Нижней одеждой была красная или синяя рубаха до колен с цветными надплечьями и широкие шаровары, которые подвязывались у щиколотки. Поверх рубашки чеченка надевала платье с длинными и широкими рукавами. Молодые женщины и девушки подвязывали платье на талии пояском, пожилые носили широкие прямые платья без пояса. Особенным было свадебное платье. Шилось оно из белого или яркого красочного шелка и кроилось в талию. Длинные рукава были разрезными от локтя по обычаю многих восточных народов. На груди платье украшали ряды серебряных пуговиц кубачинской работы. Завершал свадебный наряд серебряный пояс. Чаще всего женщины надевали это платье только раз, а потом по старинному обычаю дарили его сестре мужа или другой родственнице.

Зимой чеченки носили утепленный бешмет с металлическими застежками. У богатых женщин застежки были из серебра. Ниже локтя рукава бешмета делались разрезными, их скрепляли петли и пуговицы, обшитые цветной или серебряной нитью. Бешмет могли носить и летом. Еще одним видом женской одежды были шубы. В некоторых чеченских обществах считалось, что девушкам носить шубы стыдно, и их носили только замужние женщины. На голове у чеченской женщины был шерстяной или шелковый платок белого цвета. Под платком молодые носили маленькие шапочки с нашитыми на них монетами и другими блестящими украшениями. Пожилые женщины под платком носили повязку «чухта», которая плотно облегала голову и спускалась на спину в виде мешочка, в который укладывались волосы.

В предгорьях женщины накидывали на себя покрывало, которое при встрече с мужчинами должны были опускать на лицо. В горных районах женщины вели себя свободнее, покрывал не носили и не скрывали лицо от мужчин. На ногах женщины из простонародья, как и мужчины, носили чувяки. Обувью богатых женщин были башмаки и туфли городского или местного производства. Женщины горной Чечни украшений почти не носили. В качестве серег они вдевали в мочки ушей кольца из серебряной проволоки. У состоятельных чеченок серьги эти достигали трех дюймов в диаметре. Женщины из богатых семей тратили много денег на одежду и богатые украшения. Одежду шили из дорогих тканей, украшали золотыми и серебряными галунами. Самыми популярными украшениями были серебряные пояса, серьги, браслеты. Костюм богатой чеченки мог включать шелковый малиновый бешмет с серебряным поясом, шелковые шаровары, подвязанные у щиколотки серебряным галуном, красные сафьяновые туфли, шитые золотой нитью.

6

В XVIII веке хозяйство Чечни в целом оставалось традиционным. Основными занятиями населения были скотоводство, земледелие и кустарное ремесло. При этом ситуация в горной Чечне значительно отличалась от положения на равнине. В горных районах не хватало удобной пахотной земли, и жителям нередко приходилось вырубать лес для того, чтобы очистить место для посадок. Это далеко не везде можно было сделать. Поэтому, например, в верховьях Аргуна чеченцы почти не занимались хлебопашеством, а необходимые продукты — хлеб, соль, овощи — получали в обмен на продукцию животноводства от жителей плоскостных аулов, где земли были удобными для земледелия. На расчищенных в предгорьях площадках чеченцы высевали ячмень, овес, немного пшеницы, просо и лен. Они сеяли лен только для масла, а стебли выбрасывали, поскольку не были знакомы с техникой выделки льняных тканей.

Размер участка пахотной земли в этих районах составлял от 0,1 до 0,3 гектара на одно хозяйство. Сенокосы и пахотные земли в горах находились в частном владении, пастбищами же и лесными угодьями владела община. Надо отметить, что право личной собственности на землю установилось у чеченцев еще в древности. Позже, с переселением с гор на плоскость, правила частного землепользования были перенесены в равнинные аулы. С общинным землевладением чеченцы познакомились только в середине XIX века, после введения российского законодательства.

На равнине самой распространенной культурой была кукуруза, которую высевали в три-четыре раза больше, чем пшеницы. Сеяли также ячмень и просо. Основными орудиями для обработки земли были на плоскости — тяжелый плуг грузинского типа, в который запрягали быков, а в горах — соха. Иногда участки были такими маленькими, что их пахали вручную, делая острой палкой неглубокую борозду и бросая в нее зерно. Хотя грунт в горах весьма беден — глина с небольшим слоем чернозема, — урожаи при благоприятных погодных условиях выращивали неплохие. Наиболее плодородными были места, защищенные с севера горами: здесь теплее, и лето более сухое. На горных склонах, открытых с севера, слишком часто шли дожди.

Урожай срезали самодельными серпами. Убранный хлеб связывали в небольшие снопы, собирали в копны и, спустя время, отвозили на гумно. Орудия молотьбы на плоскости и в горах были разными. На равнине снопы прокатывали шестигранным каменным катком, в горах зерно выбивали молотильными досками или старым горским способом — с помощью нескольких пар крупного рогатого скота, которые ходили по разложенным снопам.

Во время полевых работ, например пахоты, прополки, сенокоса, уборки и перевозки урожая, члены чеченской сельской общины практиковали совместные работы («белхи»), что-то вроде «помочи» в русских деревнях. Если у бедных и средних хозяев не хватало быков или плугов, чтобы распахать поле, они договаривались с соседями о том, чтобы пахать сообща, составляя артели из нескольких человек. Тот, чье поле распахивали, должен был кормить артель утром и днем. Ужинали все по собственным домам. Такие совместные работы, как правило, сопровождались танцами, песнями и общим весельем.

Почва восточной части чеченской равнины богата илистым черноземом и способна давать обильные урожаи, но для этого необходима вода. Между тем засуха здесь — весьма частое явление. Поэтому важнейшей общественной работой было налаживание искусственного орошения. Местные жители совместно строили каналы и рыли канавы для того, чтобы провести воду на свои поля. В начале XIX века исследователь И. И. Норденстам отмечал, что Чечня производит хлеба больше, чем необходимо для прокормления ее жителей, и поэтому избыток обменивается у соседних народов на различные предметы и изделия. Чеченский хлеб вывозился на продажу не только в соседние районы, но даже и за границы Кавказа, в Персию.

Кроме хлебопашества чеченцы занимались садоводством, многие навыки которого были переняты у соседних народов. Фруктовые деревья высаживались в небольших садиках возле домов, причем плоды в значительной степени употреблялись самими хозяевами. В огородах сажали лук, чеснок, фасоль, бобы, огурцы, тыкву, реже арбузы или дыни. Одним из самых давних занятий чеченцев было пчеловодство, которое П. Г. Бутков называл «обильным». По его словам, чеченцы «пчеловодством занимаются рачительно и получаемый от того в большом количестве мед отменно вкусен. Пчеловодство, принадлежа к числу занятий, не требующих большой затраты силы и усиленной работы, может, однако, давать значительные доходы, а потому считается излюбленным чеченцами». Развитию этого промысла благоприятствовали и климат Чечни, и обилие цветущих лугов и лесов. Пчеловодством занимались по всей Чечне, но главным образом оно было сосредоточено в предгорьях. Мед и воск пользовались большим спросом и вывозились на продажу даже за пределы Кавказа.

Важное место в хозяйстве жителей плоскостной и особенно горной Чечни занимало скотоводство. Тут особенно остро проявлялось различие между бедными и богатыми чеченцами. В руках зажиточных семей была сосредоточена большая часть поголовья домашних животных, значительная же часть бедных крестьян вообще не имела скота. В равнинных районах разводили крупный рогатый скот, тягловый и молочный: коров, буйволов, волов. В горах Ичкерии, в Аргунском округе, у аккинцев и мереджинцев скотоводство было развито меньше. Скот был хотя и сильным, но малорослым. Лошадей было немного, специально их разведением жители не занимались, предпочитая покупать коней у кабардинцев или татар. Лучше было развито овцеводство, шерсть продавалась в Дагестан. Из домашней птицы были распространены куры и индейки. Гусей и уток чеченцы не держали.

Как и другие народы Кавказа, чеченцы применяли отгонную систему скотоводства. На летние пастбища овец и частично рогатый скот перегоняли в более высокие горные места. За недостатком выпасов была развита аренда летних пастбищ. Так, большая часть скота ичкеринцев летом паслась на северном склоне Сулако-Терского хребта. «Овец для пастьбы, — писал П. Г. Бутков. — отгоняют большею частью в земли аварского хана и андийцев». Осенью скот возвращали в предгорья и на плоскость. В зимнее время горцам приходилось арендовать пастбища в плоскостных районах, например у кумыков, или перегонять за Терек.

Скот, оставленный в горах, держали в стойлах (обычно в нижних этажах жилых домов и башен) и кормили сеном, заготовленным летом на горных лугах. Для доставки сена вниз с покосных участков чеченцы применяли оригинальный способ: копну туго переплетали гибкими прутьями и скатывали вниз по склону. Горное сено было чистым, без бурьяна, но ради экономии его перед кормлением смешивали с соломой. В лесистых предгорьях мелкий рогатый скот содержался на подножном корму в течение всего года. Крупный скот зимой держали в стойле и кормили смесью сена и кукурузных стеблей. В целом уровень развития животноводства был низким; в основном разводили местные породы скота, хорошо приспособленные к нелегким горным условиям. Поголовье скота постоянно снижалось. Причин было две: недостаток пастбищной земли у большинства крестьян в горной и предгорной местностях и часто повторяющиеся эпизоотии.

Поскольку хозяйство чеченцев было натуральным, ремесла и домашние промыслы играли в их жизни большую роль. Занятия эти появились у чеченцев очень давно — задолго до того, как они стали переселяться на равнину. Из промыслов главное место принадлежало производству бурок и других войлочных изделий. В этом промысле также существовало разделение труда между плоскостными и горными жителями: производство было сосредоточено в плоскостной части Чечни (особенно выделялось село Дойкураул недалеко от нынешнего Грозного на правом берегу Терека), а горные районы служили сырьевой базой и местом сбыта готовых изделий. Бурки, которые изготавливались женщинами Чабуртлы, по свидетельству Р. Ф. Розена, продавались и обменивались в Грузии и Дагестане. Охотно покупали бурки и в соседних казачьих станицах. Важным достоинством чеченцев в этом деле было то, что их бурки выщелачивались в минеральных источниках и получались особенно тонкими и легкими.

Производство войлочных ковров (истанг) было характерно как для плоскостной, так и для горной Чечни. Эти ковры, украшенные ярким растительным и животным орнаментом, являлись обязательной принадлежностью каждого чеченского жилища: их вешали на стены, ими же покрывали пол в кунацкой. Чеченцы-горцы изготовляли из козьих шкур сапожную кожу — сафьян — и сбывали ее жителям плоскостной Чечни. Из кожи делали обувь, конскую сбрую, турлуки — надувные мешки для переправы по воде, походные вещевые мешки. Некоторые селения стали центрами выделки кожи, например Старый Юрт, Новый Юрт, Шали.

Большое место среди домашних промыслов занимала выделка сукна и изделий из него (черкесок, башлыков). Это по традиции считалось занятием женщин. Во многих аулах Чечни занимались гончарным производством — изготовляли горшки, кувшины, чашки. Однако большая часть домашней утвари, особенно в предгорьях, изготовлялась из дерева. Широко было налажено производство оружия, хотя наблюдатели отмечают невысокое его качество. П. Г. Бутков писал: «Из железа, которое покупали они в Ахалцихе и Персии, делают сабли и кинжалы. Ружья работы их нехороши и гораздо лучшие из дагестанского селения Кубачи. Порох делают сами, извлекая селитру из некоторых трав, а серу находят у себя и около Брагунских горячих вод. Свинец покупают в Персии и областях турецких, без крайней нужды пули не теряют».

Почти в каждом крупном ауле имелись кузнецы, плотники и другие мастера, но несколько селений особенно выделялись как ремесленные центры. Старейшим центром обработки металла было селение Старые Атаги у входа в Аргунское ущелье. Там изготавливали медные кувшины, тазы, подносы и другие изделия из металла, но главным образом холодное оружие. Одним из крупных ремесленных центров горной Чечни являлось селение Шатой, где изготавливали изделия из камня, дерева, металла, кожи, в том числе одежду и обувь. Шатоевцы снабжали своими товарами многие высокогорные аулы.

Во времена Мансура Чечня была богата лесами. Чеченцы из Надтеречных и Сунженских, то есть плоскостных, областей вели успешную торговлю лесом. В течение зимы они подготавливали плоты строевого и дровяного леса, а весной и летом сплавляли их по Сунже и Тереку до Кизляра. Леса в Чечне не находились в частной собственности, каждый мог нарубить где угодно и сколько угодно необходимой ему древесины, так что она практически ничего, кроме цены доставки, не стоила. При этом леса не подвергались сплошной вырубке. Выработанное веками народное экологическое мышление запрещало поднимать топор на дикие плодовые деревья — орехи, груши, яблони, алычу. Оставляли нетронутыми и деревья с птичьими гнездами. На хозяйственные нужды рубили только выросшие деревья, а на топливо использовали исключительно сухостой.

Кизляр вызвал к жизни еще один вид деревянного промысла. Для обширных кизлярских виноградников требовались бочарные доски, обручи, клепки и «таркалы» — колья для подвязывания виноградной лозы, которые и начали изготовлять в Надтеречных чеченских селениях. Из различных пород деревьев делались кухонная посуда, домашняя утварь (ульи, бочки), отдельные детали для домов. Терские казаки часто покупали у чеченцев арбы и колеса к ним. Чтобы поднять рыночный спрос, чеченцы делали на своих изделиях разнообразные украшения.

Ранее было рассказано о крупных торговцах-чеченцах. Но, как можно заметить, их деятельность распространялась обычно за пределы Кавказа, в Россию и Персию. В самой Чечне натуральный обмен товарами только в XVIII веке сменился торговлей на деньги. В ходу были русские, иранские и грузинские серебряные монеты, но мерой стоимости по традиции оставался скот — главным образом овцы. Жители Ичкерии и других горных районов снабжали чеченцев, живущих на плоскости, порохом, оружием, медной посудой, сукном, овчиной и звериными шкурами, войлоком, сыромятными кожами, медом, воском, яблоками, грушами, диким виноградом и орехами. Взамен получали хлеб, чугунные котлы, различные материи (холст, крашенину, пестрядь), калмыцкий чай, небольшое количество стали и железа. Все эти товары попадали в плоскостную Чечню через армян, персов и других купцов, а также через Надтеречных и Сунженских чеченцев, во многом отличавшихся по образу жизни от своих соплеменников.

В торговых операциях для отмеривания товаров служили следующие единицы измерения: мерой длины был локоть; для сыпучих тел большая мера составляла пять «сага» или чашек и равнялась восьми гарнцам (приблизительно 26 килограммам). При взвешивании, обычно безменом, использовали такие меры, как пуд («пунт») и фунт («герке»). Во времена Мансура у чеченцев, особенно горных, сохранялось равнодушное и даже презрительное отношение к богатству и его накоплению. Именно поэтому проповеди шейха, призывавшего к равенству и отказу от излишеств, имели такой успех.

1

Когда-то чеченцы, как и все прочие народы, были язычниками. Однако еще в древности они верили в единого и великого Бога-Творца — Дела. Их мировоззрение испытало влияние вначале христианства, а затем ислама в его суфийской форме. О длительном бытовании христианства у чеченцев говорят его следы в языке, а также в некоторых обычаях и календарных традициях.

Помимо религиозных догм жизнь чеченцев определяли нерушимые традиции родства и соплеменничества. В глубокой древности в недрах общинной демократии сложился неписаный закон «Къонахалла» — кодекс чести, считавший главной целью жизни человека бескорыстное служение своему народу. Слово «къонах» означало достойного человека, строго соблюдавшего целый комплекс морально-этических правил. В него входили такие понятия, как человечность или гуманность («адамалла»), справедливость («нийсо»), чистота помыслов («цIано»), уважение к людям («ларам») и честь («сий»). В основе кодекса «Къонахалла» лежал добровольно принятый на себя долг перед народом и родной страной, за который къонах не ждет награды ни в этом мире, ни в будущем. Его поступки определяются не страхом перед небесной карой, а сознательной волей.

Самым ценным качеством мужчины считалась выдержка («собар»), У чеченцев сохранилась пословица: «Собаро лам баькхина, майралло тIом болина» — «Выдержка достигает цели, безрассудство приводит к войне». Кодекс къонаха определял каждый его шаг, его отношение к природе, людям и животным. Если человек вел себя негуманно по отношению к кому-нибудь, даже к врагу, он уже не мог считаться къонахом. Добить раненого врага, надругаться над его трупом считалось у чеченцев позорным поступком. Къонах не мог обидеть ребенка, ударить женщину. В кодексе «Къонахалла», донесенном до нас народной памятью, говорилось: «Если женщина совершила проступок, за который ее можно ударить, ей нужно дать развод». Уступить в ссоре или споре более слабому противнику считалось мужеством. Суть такой идеологии хорошо показал А. С. Пушкин в незавершенной поэме «Тазит». Кабардинский князь не понимает своего сына, воспитанного чеченцем в духе «къонахалла», когда тот не добивает раненого кровника и отпускает с миром безоружного купца.

До середины XVI века многие чеченские общества сохраняли отдельные элементы христианских верований, проникших в Чечню из Грузии. В горной Чечне, особенно в Аргунском ущелье, до сих пор находятся развалины древних церквей и каменные кресты. Впервые эти памятники седой чеченской старины были обследованы в 1886 году В. Ф. Миллером, руководившим Московской археологической экспедицией. В «Материалах по археологии Кавказа» Миллер писал: «Немалое число крестов, встреченных нами в разных местах Аргунского округа, служат до сих пор немыми свидетелями некогда процветавшего здесь христианства».

Свидетельства былого распространения христианства были обнаружены Миллером во многих народных обрядах и поверьях. Существуют предания, гласящие, что предки чеченцев были «керестанами» — искаженное «христиане». Этим именем чеченцы называют сейчас всех немусульман, верующих в единого Бога, в отличие от язычников, которых именуют «людьми без веры».

Одним из самых известных памятников христианства у чеченцев и ингушей был храм Тхаба-Ерды в Ингушетии, на берегу реки Ассы. В этом же районе, ниже по течению Ассы, близ аулов Таргим и Хайрах находился и другой христианский храм — Алби-Ерды, ныне совершенно разрушенный. Немецкий исследователь в конце XVIII века писал об ингушах: «Они имеют, однако ж, некоторые следы христианства, даже явственнее, нежели у других кавказцев. Они веруют токмо в единого Бога, именуемого ими Дела, и не знают никаких посторонних богов или кумиров, ниже святых. Они, как и абхазы, празднуют воскресные дни оставлением всякой работы; не употребляют мясного, летом короткое время, а зимою должайшее. Весь народ почитает одного престарелого, благочестивого пустынножителя, который называется Цани Стаг (чистый муж), коий живет в высоких горах возле одной древней церкви, освящает при наступлении первого мясоеда овец для заклания. Они, как магометане, берут многих жен. В помянутой церкви (Тхаба-Ерды. — А. М.) есть, говорят, надписи, статуи, а под сводами и рукописи».

Побывавший в этой церкви профессор В. Ф. Миллер уже не увидел книг или рукописей, но часть надписей на камне еще сохранилась. В одной из них говорилось, что церковь эта была построена царем Давидом в округе епископа Георгия в 830 году. Предания, как чеченцев и ингушей, так и осетин, приписывают постройку множества церквей по всему Кавказскому хребту легендарной грузинской царице Тамаре, правившей в 1184–1212 годах. Вероятно, процесс распространения христианства в Чечне начался значительно раньше — ведь в Грузии христианство стало официальной религией еще в IV веке.

Арабское завоевание приостановило развитие христианства в Грузии, но с ослаблением арабов в X веке Грузия под властью династии Багратидов вновь крепнет. Последующие два столетия по праву считаются золотым веком грузинской культуры — ее литературы, искусства, ремесел, общественной жизни в целом. В этот период Грузинское царство оказывало большое влияние на многие соседние народы и христианство там укреплялось. Конец этому благополучному времени был положен нашествием монголо-татар в начале XIII века. Тогда влияние Грузии на соседние горские народы ослабло. С падением Константинополя в 1461 году Грузия лишилась также своей союзницы и защитницы Византии, а вскоре сама распалась на три царства и несколько княжеств. С трудом отбиваясь от турок и персов, Грузия не могла уже содействовать распространению христианства на Кавказе, тем более что турки стали активно насаждать ислам не только среди других народов Кавказа, но и среди самих грузин.

Язык чеченцев хранит память о христианском прошлом. По-чеченски неделя носит то же название, что и у грузин — «квирэ», а воскресенье — «квирендэ», то есть «недельный день» (он считался Божьим днем). Пятница называлась «пирескэ» от грузинского и греческого «параскеви», и только в конце XIX века это слово заменилось мусульманским «джумэ». Наконец, счет дней недели у чеченцев также ведется по-христиански — с понедельника.

Ислам суннитского толка начал распространяться в Чечне с VII века, с появлением на Кавказе арабов, но окончательно возобладал только в XVI веке, а в горных районах — еще позже. Разные чеченские племена принимали мусульманство разновременно. Народные предания рассказывают, как аварские и кумыкские муллы, направленные шамхалом Тарковским в конце XVII века, приходили в горные чеченские селения и нанимались там пастухами, одновременно проповедуя ислам. Эти «пастухи», скорее всего, приходили из дагестанских селений Кумух, Акуши и Эндерей, которые в то время были религиозными центрами Дагестана.

Период исламизации чеченцев совпал по времени с возвращением их с гор в предгорья, а затем и на равнины. Источники показывают, что на протяжении XVI–XVII веков чеченцы все больше отдаляются от христианской Грузии и сближаются с мусульманскими народами — кабардинцами, дагестанцами и кумыками. Можно возразить, что в то же время чеченцы начали контактировать с жившими на Тереке гребенскими казаками, иногда даже роднились с ними. Но казаки никогда не были религиозными проповедниками и не могли соперничать с активной пропагандой ислама. Тем не менее даже в XVIII веке среди горных чеченцев встречались целые общества, совершавшие христианские обряды. «Не скрою от тебя, — говорил старый чеченец майору Властову в 80-х годах XIX века, — что седьмой отец мой (то есть предок в седьмом колене) исповедовал другую веру, но какую именно, не ведаю».

Далеко не сразу учение Мухаммеда стало религией всех чеченцев. В горах еще долго жили древние языческие верования и фрагменты христианской религии, причудливо переплетающиеся с исламом. Остановимся подробнее на некоторых древних верованиях чеченцев, чтобы лучше понять их обычаи и обряды в более позднюю эпоху. Одним из главных вопросов всякой религии является вопрос о душе и о том, куда девается она после смерти. Чеченцы считали, что со смертью человека умирает лишь его тело, сущность же (душа) не погибает. На вопрос о том, куда девается душа, отвечала следующая легенда: «Некогда на земле жили нарты-орштхойцы. Среди них были выдающиеся герои, такие как Урузман, Ормзи, Сосла, Патарз. Они положили начало всем порядкам среди чеченцев; от них же производят свою родословную многие фамилии. Видную роль между ними играл Батыга-Шертко; он был постоянным защитником и руководителем народа. Этот человек обладал сверхъестественным свойством — мог отправляться, когда ему вздумается, даже на тот свет и возвращаться обратно».

Загробный мир чеченцы, как и ингуши, не считали местом блаженства и беззаботного отдыха от земных трудов. На том свете все происходит так же, как и на этом, считали они. Сменяются времена года, идут сезонные работы — сев, жатва, покос, причем в обоих мирах одновременно. Разница заключается лишь в том, что умершие бодрствуют и работают, когда в нашем мире ночь, ведь солнце приходит на тот свет из мира живых. Спят они, понятное дело, когда у нас день.

У чеченцев существовали предки-герои, общие для всего народа, для отдельного общества, состоявшего из нескольких селений, и, наконец, для одного тейпа или рода. Они носили название «эрдов», и святилищем их были храмы или часовни, называемые «эльгыц». «Эльгыцы» строились в виде небольшого каменного дома с дверями, одна из которых была с северной, а другая — с восточной стороны. Встречались «эльгыцы» и с одной дверью. В эти святилища чеченцы помещали рога принесенных в жертву животных и белые значки «ныч». В жертву духам приносили не только домашних, но и диких животных (оленей, туров) в благодарность за помощь в охоте. Считается, что такие святилища строились по велению людей, общавшихся с духами и получивших от них указание, в каком именно месте следует совершать обряды.

«Эльгыцы» в горной Чечне строились в Средние века, причем иногда там совершались не только языческие, но и христианские обряды. Самым известным памятником такого рода является упоминавшаяся уже церковь Тхаба-Ерды в Ингушетии. Учрежденное здесь святилище пользовалось большим почетом. Еще издали, завидев этот храм, горец падал ниц и молился. Возле храма спокойно оставляли без присмотра вещи, хлеб, сено и любые ценные вещи, потому что никто не осмелился бы украсть то, что находилось под защитой святилища. Около Тхаба-Ерды жители окружающих аулов устраивали ежегодные празднества с жертвоприношениями. Именем храма клялись, сюда приходили для решения наиболее важных для народа дел, например избрания вождя.

Одно из подобных святилищ находилось на территории горной Чечни в Акинском обществе. Это святилище бога или духа Мизра около селения Галанчож. Народная молва относит его создание к XV веку. Первоначально это здание служило церковью, затем стало местом поклонения местному божеству. Рядом с церковью была священная роща, которая еще в XIX веке считалась неприкосновенной, и никто не осмеливался вырубать ее.

Культ Тушоли, божества плодородия и урожая, — один из древнейших в Чечне. Вера в это божество проникла на Северный Кавказ через Закавказье из Передней Азии более трех тысяч лет назад. Божеству поклонялись по всей Чечне, но у каждого общества было свое собственное святилище Тушоли. Его имя звучит во многих клятвах и упоминается в молитвах. Его именем назван первый весенний месяц «тушоли-бут», время пробуждения природы. Удода, который прилетал в горы в марте, называли «Тушоли котам» (курица Тушоли). Эту птицу, посвященную великому божеству, любили и охраняли. В последнее воскресенье апреля, называвшееся «Тушоли-кириде», совершалось большое празднество в честь божества.

Другое общенахское божество Мятсела или Мятцели взяло свое имя от горы Мятты (Столовой). Мятсели был посвящен месяц июль — «мятсели-бут». Праздник Мятсели просуществовал дольше всех других языческих празднеств — до начала XX века. В субботу утром из всех аулов Мецхальского, Джерахского и других обществ горной Ингушетии жители выходили в путь к святилищу. При выходе из дома женщины и девушки пели священную песню (гелой), а мужчины стреляли из ружей и пистолетов. За аулом пение прекращалось, и девушки присоединялись к парням, которые погоняли ослов, навьюченных корзинами с провизией. Следом вели жертвенных животных — трехлетнего бычка с белой материей на рогах и баранов. Чем больше баранов приводилось на гору, тем больших милостей ждали от Мятсели. Участники праздника поднимались на гору Мат-Хох, где устраивали танцы у святилища. На третий день все поднимались на вершину горы Мятты, где на высоте более трех километров над уровнем моря стояли три «эльгыца». Там Мятсели жертвовали деньги и ценные вещи, которые оставались здесь же под охраной жрецов.

Уже в XVIII веке языческие обряды сохранялись только как пережиток. Однако процесс утверждения ислама в горных районах Чечни затянулся до конца столетия, а в Ингушетии закончился только в 1867 году, когда аул Гвилети в Дарьяльском ущелье принял посланного туда муллу.

2

Окончательное принятие ислама чеченцами приходится на начало XVII века. Чеченское предание называет имя наиболее красноречивого и успешного из мусульманских проповедников — Термаол. Мулла Термаол обладал большой силой убеждения, проповеди его были красочны и увлекательны. Многие чеченские тейпы по его настоянию приняли ислам. Дело, начатое Термаолом, по преданию, завершил шейх Берсан, ставший вождем чеченцев в XVII веке и обративший в мусульманство жителей последних языческих аулов на плоскости. По некоторым сведениям, он же первым начал проповедь суфийской доктрины в Чечне. Шейх был исторической личностью — в селении Верхний Курчалой сохранилась его могила (зиарат) с арабской надписью на надгробном камне: «Здесь лежит Берсан».

Этих великих проповедников алдынский юноша Ушурма считал своими учителями. Он знал многие легенды о их жизни и помнил составленные ими молитвы. Однако кроме великих, но давно ушедших из этого мира учителей Ушурме нужен был живой устаз — человек, который мог бы ответить на множество вопросов, мог научить его правильно жить и понимать великую книгу Коран, посланную на землю самим Аллахом через своего верного пророка Мухаммеда. Тысячи трудных вопросов роились в голове Ушурмы и мучили его, мешая жить. На эти вопросы он пока не знал ответов и надеялся получить их от мудрого учителя.

Не всякий мулла и даже совершивший паломничество в Мекку Хаджи может быть настоящим учителем. Устазом для Ушурмы мог стать только истинно чистый муж, пустынножитель, которой отверг земную суету и соблазны и посвятил себя небесам. Как найти такого человека? Мансур слышал только об одном. Это был святой Цани Стаг, живущий в каменной пещере на пустынном плоскогорье, где, кажется, и ящерица не смогла бы найти пропитания. Трудно даже сказать, существовал ли на самом деле суровый отшельник Цани Стаг. Может быть, вольная человеческая фантазия и вера в древних святых в вечном поиске чистоты создала этот высокий образ?

Так или иначе, но предание говорит, что однажды, едва достигнув совершеннолетия, Ушурма из аула Алды собрал свои нехитрые пожитки, попрощался с родными и отправился в путь, конечного пункта которого никто не мог ему подсказать. С тех пор его многие годы никто не видел. О нем успели уже позабыть, когда он снова появился в родном селении. Где и у кого он был, Ушурма никогда и никому не рассказывал. Он лишь мельком упомянул, что учился у «высокого и чистого духом мужа» и служил ему до тех пор, пока устаз не приказал Ушурме покинуть уединенную пещеру в горах и отправляться в мир, чтобы нести людям свет учения Мухаммеда.

«Теперь ты чистый и преданный Господу человек, и место твое не в каменной пустыне, а в миру. Там, среди бурь и страстей, ты должен, подобно Божьему факелу, осветить грешным людям путь к небесам. Благословляю тебя на этот подвиг!» Так сказал Цани Стаг, и Ушурма, хотя и не хотел уходить в мир из великой чистоты гор, не посмел ослушаться учителя…

Именно тогда движение за чистоту ислама начало широко распространяться на Кавказе. Исследователи истории Чечни считают, что «сильное религиозное движение было возбуждено в народе именно в 1785 году, когда чеченец по имени Ушурма, прозванный за его ученость и святость жизни шейхом Мансуром, сумел соединить национальную освободительную борьбу с религиозной деятельностью». Можно предположить, что основой проповеди Мансура, с которой он обратился к своим землякам, стало учение суфизма и тариката, в широко распространенной тогда традиции мусульманского ордена Накшбанди, где все верующие связаны железной дисциплиной и самоотверженным служением вере. Религиозное братство Накшбанди, зародившееся в XIV веке в Средней Азии, постепенно проникало на Кавказ многие десятилетия. Нетрудно предположить, что чистый муж Дани Стаг был одним из высших представителей ордена Накшбанди, этого сурового аскетического учения, тяготевшего к чистой жизни и требовавшего того же от своих последователей.

В учении ислама есть несколько составных частей и направлений, некоторые из которых сыграли особенно заметную роль в истории Чечни. Шариат — это наставление, живое слово Магомета, оно включает в себя правила, которыми должен руководствоваться в повседневной жизни каждый мусульманин. Наблюдают за исполнением шариата духовные лица — улемы, кади, муфтии и муллы. Прежде всего они следят за исполнением религиозных постановлений, богослужений и обрядов, решают споры между верующими, судят их за проступки и определяют наказание. Но не менее важную роль в мусульманском учении играет суфизм (от арабского слова «суф» — грубая шерстяная ткань, власяница, непременный атрибут аскета) — мистическое течение в исламе. Оно возникло в VIII–IX веках и окончательно оформилось в X–XII веках. Главным в суфизме является учение о постоянном приближении к познанию Бога через мистическую любовь и слиянию с ним в духовных озарениях. Активных последователей суфизма называли мюридами.

Суфийская доктрина с ее аскетизмом и углубленным самосозерцанием считается лучшим средством постижения тариката («пути к Богу»). Тарикат открывает путь нравственного совершенствования, ведущего к блаженству. Последователи этого учения должны искать уединения и все время посвятить молитвам. Мирская суета и светские дела не должны отвлекать их от служения Всевышнему. Такие люди добровольно отказываются от земной власти и не употребляют оружия. В определенном смысле тарикат противоположен джихаду — заповеданному пророком распространению веры путем «священной войны». В Коране (сура 9, аят 29) говорится: «Сражайтесь с теми из людей Писания, которые не веруют ни в Аллаха, ни в Последний день, которые не считают запретным то, что запретили Аллах и Его Посланник, которые не исповедуют истинную религию, пока они не станут собственноручно платить дань, оставаясь униженными»[2]. Многие — как мусульмане, так и приверженцы других религий, — понимают эти слова чересчур буквально, что часто приводит к вражде и насилию. Но сведущие богословы указывают, что джихад вовсе не обязательно связан с применением оружия — прежде всего он должен вестись в душе человека против его собственных грехов. Более того, джихад и тарикат являются двумя сторонами одного учения, одинаково благочестивыми и необходимыми для истинного мусульманина.

Последователи тариката, распавшегося на суфийские ордены, именовались имамами, шейхами, мюридами. Имам — это духовный руководитель, наставник мусульман, глава мусульманской общины, духовное лицо, руководящее богослужением в мечети. Шейхами (по-арабски «старец») кочевники-бедуины называли главу рода, племени или союза племен, позже — вообще почтенного человека. В исламе шейхом стали именовать руководителя мусульманской общины, видного богослова, мусульманского законоведа. Стать шейхом или имамом можно было, лишь пройдя ряд ступеней по пути совершенствования и божественных откровений. Право стать духовным наставником верующих мог дать только учитель (муршид). Без благословения муршида, достигшего уже высшей ступени богосозерцания, никто не мог сделаться шейхом или имамом. Мюридами (ищущими) на мусульманском Востоке изначально назвали только представителей исламского монашеского сословия, монашеских орденов — дервишей (от персидского «бедняк, нищий», «аскет»). Позже появились и мюриды, не принадлежавшие к дервишеским орденам, причем число их постепенно увеличивалось. Они создавали группы своих последователей, которые также назывались мюридами, но вели обычную мирскую жизнь.

Единственной целью мюридов было беспрекословное подчинение и преданность своему духовному наставнику. Историк Н. Ф. Дубровин цитирует слова одного из знатоков веры: «Мюрида, приходящего к учителю, спрашивают только о знании закона (то есть шариата. — А. М.) и о решимости его отречься от грехов. Далее он возвышается единственно по мере развития его нравственных совершенств. Ни ум, ни богатство, ни древность рода не имеют никакого значения у последователей тариката. Простолюдин, очистивший сердце свое постом и молитвою и достигший высших степеней нравственного образования, стоит несравненно выше одаренного всеми благами вельможи, который, признав их ничтожество, прибегает к устазу с просьбою о наставлении в тарикате… Гораздо важнее, по последствиям своим, другое коренное правило мюридизма — это привязанность учеников к учителю. Они обязаны не только исполнять волю устаза, но стараться предупреждать его желания, прежде чем он выскажет их, понимая потаенные помыслы его искренно любящим сердцем».

3

На Кавказе мюридизм впервые появился именно в своем первоначальном, аскетическом и мирном виде. Вскоре, однако, среди горцев появились люди, увидевшие в исламе средство для достижения политических целей. Сохранив учение мюридизма, продолжая называть своих приверженцев мюридами, новые устазы проповедовали, что для сохранения чистоты веры необходима «священная война» против посягателей на ислам, неверных — джихад или газават. За участие в газавате, за связанные с этим лишения в земной жизни правоверного ждало райское блаженство после смерти. Проповедуя это, устазы ссылались на Коран, где говорилось, что Аллах обещает борцам с неверными рай, а несогласным и богоотступникам — ад.

Подобные проповеди и призывы полностью изменили первоначальный смысл мюридизма. Мюридов, пришедших в Чечню из Дагестана, отличала подчеркнутая внешняя религиозность. Такой духовный руководитель никогда не пропускал ни одного намаза и даже совершал их больше, чем положено. Он избегал всякого общения с иноверцами и жил чрезвычайно скромно, что вызывало одобрение отвергающих роскошь чеченцев. Однако они далеко не во всем были согласны с классическим учением мюридизма. Чеченцы, не имевшие ни политического единства, ни твердого гражданского порядка, зачастую решавшие споры с помощью оружия, с трудом переносили любое внешнее стеснение их жизни. Суд по законам шариата был слишком строгим по понятиям чеченцев, и к нему прибегали редко. Духовенство в Чечне не имело того особого значения и влияния, как, например, в Дагестане. Те молодые люди, которые хотели получить какие-либо знания или просто выучить арабский язык, чтобы читать Коран, должны были отправляться в далекие места — Чиркей, Акушу или Казикумух.

По сути, все отличие чеченских духовных лиц от простых селян заключалось в том, что они умели читать и писать и были полезны своим неграмотным соплеменникам при составлении каких-либо писем или документов. Для того чтобы стать духовным лицом в Чечне, не требовалось никакого специального разрешения или религиозного обряда — достаточно было знать грамоту и основные молитвы. Если в ауле имелся грамотный человек, односельчане провозглашали его своим муллой. Но даже и таких, весьма скромно образованных чеченцев было мало, поэтому во многих горных аулах духовные лица были пришлыми. Из нескольких мулл в ауле старейшинами избирался кади (судья), единолично осуществлявший судопроизводство на основе законов шариата. Избрание кади не возвышало муллу над другими и не давало ему никакой власти. Просто он, как доверенное лицо общины, разбирал тяжбы и составлял документы, получая за это скромную плату натурой. На место умершего кади старейшины избирали нового. Селение обязывалось выделять на пропитание избранного кади и на содержание мечети седьмую часть урожая хлеба и приплода скота, а также отдавать часть доходов от ремесла, охоты, бортничества.

Таким образом, деятельность духовных лиц в Чечне была весьма скромной и не приносила значительных доходов. Приглашенный со стороны мулла наравне с другими членами общины получал земельный надел, с которого кормился. Многие муллы посвящали свободное время торговле. Зарисовки, сделанные П. Г. Бутковым в начале XIX века, можно с полным основанием отнести и к тем временам, когда жил и действовал шейх Мансур: «Некоторые муллы в Чечне заботились не столько о распространении истин магометанского учения и чистоты религии, сколько хлопотали о поддержании суеверия в народе. Так, к нему могла обратиться девушка с просьбой приворожить возлюбленного. Мулла охотно откликался. На кусочке бумаги с начертанными на ней кружочками, цифрами, арабскими словами он записывал имена возлюбленного, его отца и матери, затем сворачивал бумажку треугольником, вкладывал ее в треугольный же кусочек кожи и отдавал девушке, чтобы она положила его в такое место, где молодой человек мог нечаянно на него наступить».

Практически все исследователи отмечают, что все горцы очень суеверны и склонны к мистицизму, поэтому «чеченец охотно вступает в религиозное братство суфи (зикр) и расположен приветствовать каждого искателя приключений имамом». Из наиболее распространенных в те времена суеверий чеченцев можно назвать веру в порчу или сглаз. Порчу могла, по поверьям чеченцев, навести любая злая женщина, подбросив заговоренную траву в очаг человека, которому хотела причинить вред. В этом случае хозяина дома непременно постигала болезнь. Отвести порчу могла только та же женщина, которая и навела ее. С порчей и другим колдовством были призваны бороться амулеты. Как уже отмечалось, в жизни чеченцев ислам тесно уживался с пережитками язычества, поэтому в амулеты обычно вкладывали молитвы или изречения из Корана.

Гадания были широко распространены среди чеченцев. Имелось множество их видов — по зеркалу («кюзгехажар»), по камням («палтасар»), по платку («долдустар»), по книгам «Седан-джайна» и «Пайхомар-Сулейман-джайна». По зеркалу обычно гадали девушки, желавшие узнать о своем будущем муже. «Седан-джайна» или «Книга звезды» пользовалась огромным авторитетом среди чеченцев, с ее помощью многие чеченские и дагестанские вожди не раз направляли своих соплеменников на нужные цели. Книга разделялась на двенадцать частей в соответствии с созвездиями. На первой странице была расположена арабская азбука, где каждой букве присваивалось некое численное значение. Желающий узнать о своем будущем должен был сначала назвать имена — свое и своей матери. Прорицатель разбирал эти имена по буквам, складывая числовые значения каждой буквы. Затем, при помощи определенных математических расчетов, производилось гадание.

Часто гадали по бараньим костям («пхенер» или «пхенерхажер»). Это гадание особенно было употребительно перед выступлением в военный поход или набег за добычей, чтобы узнать, насколько удачны они будут. Гадание это выглядело так: желающий узнать свою судьбу приводил к прорицателю (хажару) барана — чаще всего белого, причем обязательно достигшего одного года и своего собственного. Считалось, что только такой баран запечатлевает на костях прошлую, настоящую и будущую жизнь своего хозяина. «Хажар» резал барана, варил его и вынимал одну из лопаток передней ноги. Лопатка нужна была абсолютно целая, на ней не должно было оставаться кусков мяса. «Хажар» смотрел сквозь лопатку на свет и по темным и светлым пятнам на ней предсказывал будущее. Наиболее умелыми предсказателями у чеченцев признавались чаберлоевцы — жители горного района близ озера Казеной-Ам.

С такими предрассудками боролись проповедники «чистой веры», в том числе шейх Мансур. Выступая против суеверий и остатков язычества, он преследовал не только религиозные, но и политические цели. Только оторвавшись от родных клочков земли и родовых святынь, его соплеменники могли стать бойцами сильной и сплоченной армии, которую Мансур твердо намеревался поднять в бой за освобождение Кавказа.

1

Национальная консолидация чеченского этноса шла параллельно с возвращением на плоскость и распространением ислама. В XVIII веке чеченцы уже были единым народом с общим ополчением, судебными органами и общенародным собранием или Советом страны (Мехк кхел) — своеобразным прообразом парламента. Вместе с тем у них сохранялась довольно пестрая и сложная социально-политическая структура, унаследованная от прошлого. В общественном устройстве существовало много архаичных черт, включая разделение на аульные общества — «землицы», которых к концу XVIII века насчитывалось более двух десятков. Аулов с общинной структурой было до ста тридцати. Они, в свою очередь, делились на «купы» (кварталы), где жили группы близких родственников — «некъе» или «гар». «Гар» был гораздо ближе по своей структуре и содержанию к понятию рода, члены которого восходили к реально существовавшему единому предку. Подтверждением этому может быть реликтовое понятие, сохранившееся в чеченском языке до сих пор в выражении: «вари да» — «отец рода, прародитель», хотя народная этимология часто переосмысливает его как «ворхи да» — «отец семерых», то есть семи поколений.

Из некъе и гаров на равнине постепенно составились тейпы. Слово «тейп» или «тайп» происходит от арабского «тайфа» (сообщество) и могло распространиться среди чеченцев не ранее XVII века. По всей видимости, вначале оно имело чисто территориальный смысл. По сути дела, это была сельская община, состоявшая из выходцев из одного горного общества и выполнявшая функции социальной организации. Подтверждением этому может служить и то, что тейпы принимали в свой состав не только переселенцев из других стран, но и людей из других тейпов. То есть в те времена, когда тейп функционировал как социальный институт, был возможен переход отдельных семей и даже целых фамилий из одного тейпа в другой. Кроме того, тейпы могли возникать на основе военной или профессиональной специализации, что подтверждается названием многих чеченских тейпов: Ширдой — «пращники», Лаьшкарой — «резервные войска», БIавлой — «строители башен». Некоторые тейпы назывались по месту своего жительства: Харачой — «пещера», Хъачарой — «сливовая долина», Шарой — «ледник».

Многие тейповые общины в горах образовались в результате компактного переселения из равнинной части Чечни ремесленников, крестьян и других социальных групп во времена монголо-татарского нашествия и походов Тимура. Уже в XVII веке тейпы делились на «чистые» и «смешанные». К первым относилось около двадцати тейпов, претендовавших на происхождение из района плоскогорья Нашхо — легендарной прародины чеченцев. «Смешанные» тейпы возникали в результате включения в их состав иноплеменников. Считается, например, что тейп Гуной возник в результате смешения чеченцев с терскими казаками, тейп Харачой — с черкесами, тейп Дзумсой — с грузинами.

Право частной собственности или исключительного владения землей в Чечне XVIII века было безусловным и полным. При этом земля могла быть отдана частным владельцам в бессрочный залог, продана или обменена, хотя ограничения в праве распоряжения ей сохранялись. Известно, что частная собственность на землю зародилась именно в горах, что было связано с малой возможностью использования коллективного труда. Поэтому родовых отношений в классическом смысле этого слова и родовой собственности Чечня не знала, по крайней мере, с эпохи бронзы.

Представительным органом сельской общины был совет старейшин — «юртан кхел». Его решение считалось обязательным для всех членов общины. В свою очередь, в купах и гарах авторитетами являлись старейшие по возрасту или известные умом, храбростью и другими достоинствами. Как писал один из авторов XIX века, «чеченец, убегая всякого ограничения своей воли как нестерпимой узды, невольно покорялся превосходству ума и опытности и часто исполнял добровольно приговор старейшин, осудивших его». Общину возглавлял предводитель, который руководил советом старейшин, но при принятии решений он имел равный со всеми голос. Тейповые (фамильные) группы в ауле сохраняли за собой право на принятие в свой состав посторонних лиц, которыми могли быть представители других тейпов или чужеземцы; именно так чаще всего образовывались «смешанные» тейпы.

Коренными чеченскими тейпами считаются только те, которые имеют свои «пастбищные» горы или башни, хотя иногда тейпы были вынуждены уступать свои земли в качестве платы за кровь в междоусобных войнах. Тейп — это не род, с которым его иногда сравнивают. Даже те признаки, которые в науке считаются свойствами родовой организации, приобрели в тейповой общине совершенно иной характер. Но в соответствующих экономических условиях и при слабой социальной дифференциации территориальная община, объединившись в тейп, не могла создать другой идеологии, чем общность происхождения от единого предка и тейповое братство.

В процессе развития и усложнения социальной жизни, борьбы с колониальной экспансией мелкие тейповые общины перестали справляться с возложенными на них функциями. Закономерным стал процесс объединения чеченских тейпов и фамилий в более крупные и сложные организации — «мохки» или союзы аулов, возникавшие по течениям рек, долинам и ущельям. Представительным органом такого союза был «мохк кхел» — регулярно собираемый совет старейшин, в который входили представители всех тейпов, образовавших союз. К XVI веку в Чечне сложились девять таких союзов: Аъкхий, Маълхий, Нохчмахкхой, ТIерлой, ЧIаьнтIий, ЧIеберлой, Шарой, Шуотой и Мержой.

В XVII–XVIII веках на равнине и в предгорьях складываются новые общества — Чеченское владение, Большие Атаги, Гехи, Мичиг, Качкалык, Орштхой (Аршты), Брагуны, Алды и др. В этот период медленно, но неуклонно нарастало социальное расслоение. Рядом с вольными чеченцами, узденями, жила постоянная, хоть и немногочисленная группа личных рабов — военнопленных, которых чеченцы захватывали во время набегов на соседние земли. Рабы подразделялись на два разряда — «лай» и «ясир» («ясырь»), Лаи — давние пленники, которые уже не помнили своего происхождения и родины, потому что были похищены в детском возрасте или даже родились в рабстве. Ясирами были рабы, захваченные в плен недавно, которые еще могли надеяться на помощь родных. Если ясир не выкупался более года, он переходил в разряд лаев. Из этой разницы происходило и различие в положении двух категорий пленных. С ясиром, за которого можно было получить выкуп, обходились бережнее, чем с лаем, которого могли продать, наказать по произволу хозяина и даже убить. Случалось, что доведенный до отчаяния жестоким обращением раб убегал от хозяина и пытался найти защиту у другого члена общины. Однако никто не имел права оставить у себя бежавшего раба против воли его прежнего хозяина, поскольку по адату нарушал этим право собственности. Можно было только выступить посредником между рабом и хозяином, пытаться уговорить господина продать раба или быть с ним более милостивым.

Раба могли отпустить на волю, и тогда он назывался «азат». С момента освобождения азат становился членом вольного чеченского общества и теоретически уравнивался с другими членами тейпа. Но поскольку положение человека, его вес определялись родственными связями, отпущенный на свободу раб, не имеющий семейных связей в обществе, не мог стать вровень с вольными чеченцами. Фактически он оставался бесправным человеком. Поэтому чаще всего такой отпущенник оставался в семье бывшего хозяина и, случалось, женился на его дочери или родственнице, приобретая таким образом покровительство семьи.

2

У чеченцев, находившихся в XVIII веке на феодальной стадии развития, деление на сословия проявлялось слабее, чем у кабардинцев или кумыков. Наследственные князья (эли) имели в Чечне статус приглашенных военачальников и правили в равнинных районах, получая с их жителей «ясак» зерном и скотом — не дань, а, скорее, установленную соглашением плату за услуги. Кроме того, общинники определенное число дней в году работали в хозяйстве князя. Все коренные жители Чечни считали себя узденями — «благородными». Узденство, то есть свободное крестьянство, было поголовно вооружено и в случае войны становилось основой ополчения, которым руководил выбранный народным собранием военачальник — «бяччи».

Чеченская правовая система считалась одной из самых развитых на Кавказе. Благодаря этому за разрешением споров различного характера к чеченцам обращались из всех регионов Кавказа, в том числе из горной Грузии. Большую известность как знатоки правовых норм получили жители горной общины Ошни. Вплоть до 1944 года здесь существовал «Ошни кхел» — суд, к которому все чеченцы и представители других народов Кавказа обращались как к суду последней инстанции. По преданиям, не было такого трудного случая, который не могли бы разобрать судьи из Ошни; к тому же их приговор почти всегда устраивал обе стороны.

Чеченское право предусматривало почти все институции, которые являются обязательными для современной судебной практики, то есть обвинение, защиту, право ответчика обратиться в высшую инстанцию. По фольклорным материалам, источником права у чеченцев в позднейшее время был не столько освященный временем обычай (адат), сколько установления судов и Совета страны (Мехк-кхел). Правовая система чеченцев была довольно гуманной для своего времени. В ней практически не было наказания, предусматривавшего смертную казнь или увечья. За особо тяжкие преступления человеку могли воздвигнуть «холм проклятия» — карлаг. После вынесения приговора старейшина, председательствовавший на суде, взяв в руки камень, с проклятиями в адрес преступника бросал его на землю. Так поступали все присутствовавшие. Так как карлаги возводили у дорог, все проезжавшие мимо бросали камень на это место, проклиная преступника. Со временем вырастал высокий холм. Для преступника это было страшнее смерти, и об этом преступлении помнили столетиями.

Спорные вопросы могли решаться общим собранием жителей аула, на котором мог свободно высказываться каждый. Такие собрания были одним из любимых способов времяпровождения чеченцев, поэтому и происходили они довольно часто. Для того чтобы открыть собрание, достаточно было взобраться на мечеть или крышу собственной сакли и начать громко созывать односельчан. Собравшиеся выслушивали то, что хотел сказать им оратор, и, если его сообщение заслуживало внимания, начиналось обсуждение, в котором участвовали только взрослые мужчины. Обсуждения проходили всегда очень оживленно и нередко заканчивались дракой. Случалось, подобные столкновения интересов доходили до того, что селение разделялось на два противоположных лагеря, и оказавшиеся в меньшинстве вынуждены были покидать аул и селиться в другом месте.

Суверенные чеченские общества нередко конфликтовали между собой — чаще всего из-за межевых споров, возникавших в процессе раздела плоскостных земель. Для урегулирования таких конфликтов и обсуждения вопросов войны и мира существовал особый орган. «В деле важном для всех племен чеченских соглашаются предварительно о месте, где быть совету, — пишет П. Г. Бутков. — Чаще всего собираются в ауле Герменчук. Каждое селение посылает туда своего кадия и стариков. Определению сего сейма все чеченские общества беспрекословно подчиняются». Имеется в виду Мехк-кхел (Совет страны), роль которого в зависимости от внутренней и внешней обстановки то ослабевала, то усиливалась. В его обязанности входили введение цен на основные товары и продукты, установление общей системы единиц измерения при торговле, определение меры наказания за преступные деяния членов общества, а также решение всех внешних и внутренних дел. В случае невыполнения требований Мехк-кхела виновных сурово наказывали, вплоть до сожжения непокорных аулов. Однако этот чеченский «парламент» собирался нерегулярно и не имел постоянных членов, что сильно ограничивало его власть.

К XVIII веку в Чечне сложилось законодательство, составленное из двух частей — шариата, прописанного в Коране, и адата, основанного на вековых народных обычаях. Понятно, что сочетание это было шатким. То один, то другой закон, в зависимости от обстоятельств, выходил на первое место, и, разумеется, этим широко пользовались судящиеся стороны, опираясь в своих тяжбах то на шариат, то на адат.

Главным в адате можно назвать то, что это был суд старейшин, мудрецов, посредников-советников — без принуждения к исполнению решений. Суд, основанный только на уважении к уму, опытности, праведной жизни отцов и дедов. На суд к старейшинам приходили только те, кто этого хотел и по доброй воле соглашался исполнить их приговор. В целом чеченцы почитали и уважали стариков и их суд. Но бывало такое, что обидчик отказывался судиться с обиженным. Тогда адат предоставлял обиженному право отобрать у обидчика какое-либо ценное имущество, чтобы заставить того пойти на суд. Захваченные вещи передавались на хранение старикам. Те оценивали и выделяли долю, удовлетворяющую, на их взгляд, претензии обиженного, а остаток возвращали прежнему владельцу. Понятно, что отнять что-либо из имущества обидчика не всегда было возможно, да и обидчик мог иметь такое влияние в обществе, что даже старейшины не могли заставить его признать вынесенный приговор. Тогда обиженный человек уходил из аула в другое общество, где ожидал найти сильных покровителей.

Если по каким-либо причинам решение, принятое по адату, не могло быть исполнено, пострадавший сам брал на себя полномочия наказать обидчика. Отсюда берет начало закон «канлы» или кровной мести — своеобразный устав личного права, уходящий корнями в первобытное прошлое народа. Как и везде, убийство, насилие и вообще преступления против жизни и собственности считались у чеченцев самыми тяжелыми, непростительными. Однако такие преступления далеко не всегда наказывались судом. Из-за отсутствия государственных органов и гражданского правопорядка совершивший тяжелое преступление мог скрыться, уйти от ответственности, поэтому правом «канлы» разрешалось мстить не только самому обидчику, но и его родственникам. За кровь платили кровью, и эта цепочка продолжалась до бесконечности. Право «канлы» переходило из поколения в поколение.

Если мститель не хотел или не мог исполнить свой долг, он вынужден был уйти из своего общества и тейпа. То же происходило, если обидчик желал избежать мести. Тогда он со всеми родственниками тайно переселялся в другие местности, что случалось нередко. Известно множество случаев, когда чеченцы — скрывавшиеся от кровной мести или женихи, укравшие невест, — поселялись у соседних горских народов и даже в станицах терских казаков. Были случаи, когда родственники убийцы отрекались от него, и преследуемый превращался в «абрека» — изгоя, человека вне закона.

3

В чеченской семье царил патриархат. Главой семьи был муж, который являлся полновластным ее хозяином. При решении семейных дел мнение женщины не учитывалось. Отец по своему усмотрению женил сына и распоряжался всем семейным имуществом. Слово матери было решающим в одном только случае — когда выдавали замуж дочь.

Браки между родственниками запрещались в пределах трех-четырех поколений. Случалось (очень редко), что в брак вступали члены одного тейпа, но общим правилом были браки между представителями разных тейпов и даже аула. Уважающий себя къонах (витязь) всегда искал невесту на стороне. Чеченскую девушку ни в коем случае не могли выдать за иноплеменника. От семьи жениха требовался выкуп — калым или «там» (в русской литературе его обычно называют тюркским словом «кебин»). Он складывался из двух частей — собственно «гама», непременных подарков семье и родственникам невесты, и «урдо», предназначавшегося жене на случай развода. «Урдо» было единственным имуществом чеченской женщины, положенным ей по адату. Калым выплачивался деньгами, скотом или ценными вещами. Приданое по большей части состояло из домашней утвари. Например, это могли быть котлы, жестяное блюдо, сковорода, сундук с нарядами.

Выплатить калым было под силу далеко не каждому. От 200 до 500 рублей серебром — непомерная для горцев сумма. Сбор средств занимал нередко большое время. Выходом из трудного положения было широко распространенное умыкание невесты. В большинстве случаев оно совершалось по взаимной договоренности между юношей и девушкой и с молчаливого согласия родственников. Спустя несколько дней жених мирился с семьей невесты, и тогда игралась свадьба. И все же, по причине непомерно большого калыма, число браков в Чечне было значительно меньше, чем в Дагестане или Кабарде.

Обычно заключению брака предшествовали сватовство и другие свадебные обряды. Если две семьи решали породниться друг с другом, сватовство могло состояться заранее, когда жених и невеста еще были детьми. В качестве символического залога родня жениха давала пулю, газырь и небольшую сумму денег. После сватовства, в случае согласия родителей невесты, совершался сговор. Он состоял в следующем: жених должен был подарить невесте шелковый платок и десять рублей серебром, одарить также отца невесты или ее ближайшего родственника — обычными подарками были оружие, лошадь или отрез материи. Кроме того, следовало хорошенько угостить родных и близких невесты. Для этого богатый жених закалывал корову, быка или несколько овец. Бедный горец мог зарезать не больше двух баранов.

Жених не должен был до свадьбы видеться с семьей невесты, а свидания жениха и невесты проходили тайно, хотя и в присутствии свидетелей. На такие встречи жених получал право только после сговора. На людях суженые не разговаривали, а невеста даже отворачивалась и закрывала лицо при виде жениха. Сговор мог быть расторгнут по желанию одной из сторон, после чего девушка могла выйти за другого. Однако девушка не могла сама, по своей воле отказаться от жениха — она должна была получить на расторжение сговора его согласие. Чеченка выходила замуж рано, как только ей исполнялось четырнадцать-пятнадцать лет. Юноши могли жениться в возрасте 15–17 лет.

Свадебные торжества проводились в доме жениха и длились несколько дней. За четыре дня до свадьбы большая группа родственников и друзей жениха отправлялась за невестой в ее селение. Весь этот поезд недалеко от дома невесты встречали криками, камнями и выстрелами в воздух. Отшучиваясь и обороняясь, посланные пробирались к дому. У входа они встречали одного из родственников невесты, который запирал перед их носом дверь, требуя подарка. Обычно «привратник» получал кинжал, и заветная дверь отворялась. Но за дверью оказывалась шумная толпа женщин, которая встречала гостей визгом, щипала их и колола булавками. После этого шутливого сопротивления стороны заключали мировую и все садились за угощение.

Невеста в этот день должна быть наряднее всех. Свадебный наряд девушки из семьи среднего достатка состоял из длинной рубашки, ситцевого синего архалука с желтым кантом. На голову повязывали небольшой шелковый черный платок, а к нему сверху прикрепляли длинное белое покрывало. В этот день невеста прощалась с родным домом под пение подруг. Во время угощения девушка сидела отдельно от всех, за занавеской, скрывавшей ее от чужих глаз. Дружки жениха выводили невесту из дома и везли на закрытой арбе в сопровождении родственниц, молодых женщин и девушек в аул жениха.

Перед въездом в селение стрельбой из ружей дружки возвещали о прибытии невесты, а девушки, приехавшие с невестой, били в бубны, тазы и пели в честь молодых. В доме жениха невесту по ковровым дорожкам провожали в специально отведенную для нее комнату, где она вместе с сопровождавшими ее женщинами оставалась до окончания свадьбы. Сам жених не участвовал в свадебных торжествах — он укрывался в доме друга или родственника. Даже после свадьбы молодой муж первое время приходил к жене тайком, ночью, скрываясь не только от односельчан, но и от собственных родителей. Жена также в течение нескольких недель после замужества не говорила с отцом своего мужа и его близкими родственниками, проявляя тем самым свое уважение к ним.

На свадебный пир собиралось все селение, на угощение приглашали даже случайных путников — они считались гостями всего аула и пользовались особым почетом и вниманием. Пир в доме жениха продолжался в течение трех дней. В сакле и под навесом ставили миски с вареным мясом, кусками масла и меда, лепешками в топленом масле, халвой из масла, смешанного с обжаренной мукой и медом, и другие яства. После пиршества старики расходились по домам, а молодежь оставалась веселиться. Слово «ловзар» по-чеченски означает не только «свадьба», но и «праздник», «торжество», «игра».

Чеченская свадьба обязательно сопровождалась танцами, игрой на музыкальных инструментах, соревнованиями в остроумии, в исполнении частушек, выступлениями клоунов (джухург) и канатоходцев (пельхьу), состязаниями лучших наездников. Свадьба вовсе не была стихийным мероприятием — ею полновластно распоряжались «тхьамда» (тамада) и два его помощника, мужчина и женщина. Без их сигнала не разрешалось начинать танцы.

В разгар свадьбы появлялся мулла с двумя свидетелями. Он выпроваживал из комнаты присутствующих и спрашивал невесту: «Желаешь ли ты выйти замуж за такого-то, сына такого-то?» После утвердительного ответа он шел к отцу невесты и спрашивал его: «Желаешь ли ты отдать дочь свою такому-то?» Получив согласие, мулла приходил в комнату, где сидел жених, и тихо задавал ему вопросы, подобные тем, что задавал невесте. Жених отвечал чуть слышно, чтобы никто, кроме муллы и свидетелей, не мог услышать. Все эти предосторожности были вызваны тем, что чеченцы верили, будто во время обряда можно сглазить жениха. После этого мулла совершал официальное бракосочетание: читал молитвы, слова которых должен был повторять жених. Только тогда начиналось завершающее пиршество, после которого гости расходились, а жених входил в саклю, где его ждала молодая.

Архаичный патриархат наглядно проявлялся в чеченских родильных обрядах. Во время родов муж уезжал из дома и возвращался только после рождения ребенка. Иногда он некоторое время после этого не показывался на глаза родителям и ближайшим родственникам. Рождение мальчика особенно приветствовалось — отец воспринимал это как особую благодать, которую Бог посылает его семье. Женщина, родившая сына, пользовалась почетом и уважением, ее положение в новой семье делалось прочным.

Когда в ауле узнавали о рождении мальчика, все односельчане спешили поздравить родителей. Счастливый отец устраивал в честь этого события пир, иногда длившийся целых три дня, на котором один из уважаемых родственников давал новорожденному имя. Женщины устраивали собственный пир: в комнату матери приходили родственницы и знакомые женщины и после чтения над новорожденным молитвы из Корана принимались за угощение — баранину, рис, разнообразные сладости. На женском пиру младенцу также давали имя — то, какое хотелось матери. Нередко случалось, что отец и мать звали ребенка разными именами. Вот почему мужчины и женщины с двумя именами не были редкостью в Чечне.

До совершеннолетия дети находились в абсолютной власти отца, и не существовало закона, который бы ограничивал эту власть. Но с достижением возраста, когда сыновья уже умели пользоваться оружием и могли стать воинами, отец уже не демонстрировал свою власть над сыном и давал ему больше самостоятельности. По адату все мужчины одной семьи имели равные права, хотя в реальности все же главенствовал отец. Чеченцы считали детей, в особенности сыновей, даром Божьим, поэтому никогда не били их и очень редко ругали. Другой причиной столь гуманного обращения было убеждение, что побои и брань запугивают детей, делают их робкими и препятствуют тому, чтобы из них выросли храбрые воины. «Если ребенок проказничает, — рассуждает чеченец, — это значит, что он будет удальцом. Вырастет большой, наберется ума, не станет делать глупостей и будет джигитом. Ест много? Ну и хорошо — значит, будет богатырь!»

Главной воспитательной заботой отца было дать сыновьям трудовые навыки, а также развить в них умение владеть оружием, силу и храбрость. Отец хвалил сына за успех в каком-либо деле, а в случае неуспеха старался насмешками и обидными прозвищами воздействовать на его самолюбие. Грамоте обучались только мальчики, начиная с десяти лет по собственному желанию или воле отца. Обучение проходило дома, куда для этого приходил мулла, или в специальных школах, которые существовали при мечетях в некоторых аулах. Если ребенка отправляли в такую школу, то с собой ему давали одежду и по возможности книги. В школе обучали арабскому письму и чтению Корана. Девочки школ не посещали. Их учили тому, что будет заполнять их жизнь: шитью, кройке, ткачеству, изготовлению нитей, тесьмы, валянию войлока и всему прочему, что делала девушка до замужества в родном доме.

4

В погребальных обрядах чеченцев мусульманские элементы уже в XVII веке возобладали над языческими. По мусульманскому обычаю мулла читал над умершим отходную молитву (ясин). Женщины громко плакали, били себя в грудь, рвали на себе волосы, царапали лицо. Мулла тем временем клал умершего на дубовую доску, омывал его и оборачивал холстом белого цвета.

Узнав о кончине человека, его односельчане, родственники и знакомые из других аулов спешили к его дому, причем мужчины приводили с собой барана или приносили деньги — помощь семье, потерявшей кормильца. Пришедшие начинали прощаться с умершим. Здесь мусульманский запрет на скорбь о покойном пересиливался древними обычаями. Женщины начинали причитать, плакать, печально пели о доблестях покойного и горькой участи вдовы. По окончании женского плача в саклю входили мужчины, которые до того находились во дворе. По одному или по двое они появлялись в комнате, где находился покойник, стояли там некоторое время и молча, опустив голову, выходили.

Хоронили умершего по исламскому закону в день его смерти. Исключение делалось только, если человек умер неожиданно. Тогда похороны продолжались до трех дней, чтобы родные и знакомые из других аулов могли успеть на них. Тело покойного на кладбище несли мужчины, а женщины у окраины аула поворачивали обратно. Покойного укладывали в могилу головой на запад, лицом к Мекке. После того как могилу засыпали землей, мулла читал молитву и трижды поливал могилу в головах покойного водой из кувшина, после чего все расходились. На следующий день после погребения родственники умершего устраивали поминальный пир. Тех, кто пришел на него, размещали в доме и угощали бараниной и говядиной. Когда входил очередной посетитель, все поднимались и читали особую молитву, в конце которой оглаживали бороды.

Чеченцы были глубоко убеждены, что если не устроить поминки, то умерший не сможет благополучно существовать в загробном мире. Поэтому, несмотря на большие расходы, поминки устраивались очень многолюдные. На них приходили не только родственники и односельчане, но и знакомые покойного даже из самых дальних мест. Для поминального пира резали множество баранов и быков, а до принятия ислама готовили большое количество пива и араки. Кроме того, необходимо было починить платье покойного (черкеску, бешмет, башлык, ноговицы, рубашку), которое предназначалось для раздачи малоимущим односельчанам.

Особым образом погребали погибших в бою — без омовения и савана, в том виде, в каком их настигла смерть. Воин, погибший за веру, — а такими боями были практически все столкновения с иноверцами, — считался «шахидом» — святым мучеником. Над его могилой устанавливался надгробный камень с чалмой и надписью, а также длинный, до трех саженей (около шести с половиной метров) высотой, шест с длинным цветным знаком, обращенным к востоку. Церемония сооружения памятника шахиду была чрезвычайно впечатляющей и рассчитанной на то, чтобы возбудить в собравшихся мужчинах стремление стать борцом за веру. «Я видел в Чечне не одну из этих церемоний, — писал очевидец. — И уверен, что каждый чеченец, который присутствует при этом, возвратится домой с неодолимой жаждой смерти на поле битвы и надеждой, что ему поставят на могиле подобный памятник. Тот, кто ввел у чеченцев эту церемонию, был великий знаток человеческого сердца, в котором врожденное чувство честолюбия и которому сладостна мысль, окончив доблестно земную жизнь, увековечить себя в памяти сограждан».

Решение об установлении памятника шахиду принималось всем аулом. Заготовив памятник, люди отправлялись на могилу, где со стрельбой и песнями устанавливали столб или длинное копье с надетым на него шелковым длинным флажком белого, красного или голубого цвета. Затем мужчины садились на лошадей, выстраивались в одну линию лицом в сторону неприятеля и производили залп из ружей, давая понять врагу, что убитый будет отомщен. Затем весь строй поворачивался лицом к родному аулу шахида и давал еще один залп, возвещая, что их односельчанину отдается высокая честь за его подвиг.

Чеченцы всегда с большим почтением относились к могилам своих родственников. Раз в неделю (обычно в пятницу) мужчина заходил на кладбище, чтобы прочитать молитву над прахом своих предков. Накануне этого дня семья умершего готовила поминальные лепешки и угощала родных и соседей. В дни, установленные для поминок, резали быка или корову, готовили угощение и раздавали односельчанам. У чеченцев существовало также поверье, что если в день поминок отпустить пленного, то душа умершего получит облегчение. Нередко в день поминок давали свободу пленному или рабу.

В заключение обзора чеченского общества приведем характеристики, сделанные исследователями XIX века. «Чеченцы, — писал П. Г. Бутков, — честолюбивы, горды, вспыльчивы, храбры. Чеченец легче снесет всякую другую обиду, нежели оскорбляющую личность его. Сказать, что он трус, значит, сделать его врагом непримиримым и подвергнуться мщению. Они редко попадают в руки неприятелей, почитая за стыд жить в плену. Случалось, что, будучи в руках наших, предавали себя смерти даже за уверенностью получить свободу обменом на христианских пленников. Случалось также, что взятые в плен раненые смертельно имели злость плевать на всех, кто приближался, и злословить».

«Чеченцы горды, тщеславятся своею независимостью и верят в широкую будущность своего народа и своей родины, — сообщает другой знаток Кавказа Н. Ф. Дубровин. — Покидая с трудом свое отечество, чеченец спешит как можно скорее вернуться под “свое родное одеяло” — так называют они свои леса и горы. Чеченцы считают себя народом, избранным самим Богом, но для какой именно цели они предназначены и избраны, объяснить не могут. Вследствие такой самоуверенности они полагают, что ни во взгляде на жизнь, ни в своих мнениях и приговорах ошибаться не могут. От этого у них часто проявляется недоверие ко всему сказанному нами (русскими), ко всем действиям нашим, клонящимся прямо в их пользу. Причину такого характера надо искать в кровавых переворотах, которым подвергались чеченцы от нашествия и разорений иноплеменников, и в борьбе с лишениями всякого рода. Добрая нравственность народа только и поддерживается еще прежними преданиями старины, сказаниями о патриархальных временах, когда понятия их были девственны и чисты. Умственное развитие чеченцев весьма велико: они искусные дипломаты, как между собою, так и с русским правительством. Они чрезвычайно тонки, осторожны, дальновидны в своих действиях, чему способствует их врожденная недоверчивость, а главное, беспрерывные насилия и вечная война».