Шифрованный счёт

Еще в дороге они разработали план действий. Каждый, кто был хоть немного знаком с тогдашними делами в Африке, не мог не догадаться, каким ветром и зачем занесло туда бывшего штандартенфюрера СС. В стране, куда они прилетели, то в одной, то в другой провинции вспыхивали восстания. Против партизан действовали разные отряды карателей и наемников, и штандартенфюрер СС с его опытом был, безусловно, находкой для разных авантюристов, боровшихся за власть и пытавшихся подавить народное движение.

Как и где искать Пфердменгеса, с чего начинать? Может, он вообще на нелегальном положении. Карл и Гюнтер решили действовать через журналистские круги. Нет людей более осведомленных, нежели газетчики, а Карл принадлежал к их клану. У Гюнтера тоже были документы одной из бернских газет - перед швейцарскими журналистами должны были открыться двери всех редакций.

Сотрудники местной газеты их встретили приветливо. Редактор извлек бутылку виски и пообещал освободиться через час, а пока что поручил гостей долговязому брюнету лет тридцати, носатому и худощавому. Казалось, он был сплющен с боков и стыдился этого, потому что какая-то стыдливая улыбка все время кривила его губы.

- Жорж Леребур, корреспондент "Пари суар", - отрекомендовался он и добавил, что рад видеть людей, которые еще вчера ходили по бернским улицам: пожаловался на тоску, жару и отсутствие порядочного общества.

- Ничего себе тоска, - не поверил Карл. Он держал свежий номер местной газеты, где сообщалось о партизанском движении в одной из провинций. - Война обостряется!

- Тут всегда стреляют, - безразлично махнул рукой Леребур.

- Очень интересно, - Карл ткнул пальцем в газету, - во главе восстания стал бывший министр просвещения и искусств. Если уж такие люди берутся за оружие...

Скажу вам откровенно, - сказал Леребур, - у них есть основания браться за оружие. Впрочем, увидите сами. Я здесь уже три года и, вероятно, смотрю на здешние события предубежденно.

- Три года! - удивился Гюнтер. - Наверно, знаете здесь все вдоль и поперек?

- Это не так просто, - снисходительно улыбнулся Леребур. - Территория государства огромная.

- Есть где воевать! - засмеялся Карл. - И за что...

- Конечно, - подтвердил Леребур. - Не случайно проклятые янки повадились сюда. Не люблю их. Где только можно поживиться, непременно сунут свой нос. Уран, кобальт, промышленные алмазы... Я уже не говорю о меди, такой богатой руды нет нигде.

- Ясно, - отметил Гюнтер, - поэтому здесь и неспокойно. Кстати, вы должны знать всех местных знаменитостей, не встречалось вам имя Пфердменгеса?

- Полковник Людвиг Пфердменгес? - переспросил Леребур. - Эта фигура довольно одиозная. Но откуда вы знаете его? И зачем он вам?

- Пфердменгес - бывший штандартенфюрер СС, - объяснил Карл, - а наша газета изучает биографии некоторых эсэсовцев...

- А-а... - неопределенно промычал Леребур. - Здесь до черта всякой дряни, слетаются, как мотыльки на огонь. - Внезапно завелся, даже завертелся на стуле. - А это вы здорово придумали: интервью с бывшим штандартенфюрером, ныне полковником наемников! Прекрасная параллель. Находка для левой прессы...

- Как нам увидеть этого Пфердменгеса? - спросил Карл.

Леребур уставился на него, как на заморское чудо. А затем весело засмеялся.

- Вы спрашиваете так, будто полковник Пфердменгес живет в двух шагах и вся сложность заключается в том, как представиться ему. Даже я не знаю, где он, а я, кажется, знаю здесь все. Кроме того, если так вот прямо начать узнавать о местопребывании полковника, можно получить пулю в живот...

- Вы не получите, - сказал Гюнтер уверенно.

- Ну от этого никто не застрахован, - возразил Жорж, но видно было, что сказал это только для проформы, потому что добавил хвастливо: - Вот что, коллеги, я присоединяюсь к вам и скажу откровенно: вам повезло, что встретили меня. Что касается карателей или наемников - все рты сразу закрывают. Вы слыхали о Момбе? - спросил вдруг.

Гюнтер кивнул.

- Пройдоха, старый лис! - Леребур завертел головой. - Я попробую устроить встречу с ним.

- Зачем? - не понял Карл.

Леребур посмотрел на него удивленно. Вдруг шлепнул себя ладонью по лбу.

- Извините, я ведь забыл сказать, что Пфердменгес, по существу, правая рука Момбе.

Организация встречи журналистов с кандидатом в премьеры оказалась не таким уж тяжелым делом: Момбе стремился завоевать популярность и не пренебрегал никакими средствами. Интервью же с французским и швейцарскими журналистами было для него просто находкой.

В точно назначенное время машина Леребура остановилась возле роскошного особняка за густо посаженными пальмами.

Слуга в белом смокинге провел их в большую комнату с полузашторенными окнами и вентиляторами под потолком. Кандидат в премьеры заставил их немного подождать. Наконец слуга открыл двери, и в комнату зашел Момбе. Он крепко пожал руки журналистам, пригласил к столу с бутылками.

- Прошу, господа, без церемоний, - сказал Момбе, широко улыбаясь. Налил всем, подчеркивая свою демократичность. - Я с удовольствием отвечу на ваши вопросы, господа, но давайте вначале выпьем за моих несчастных соотечественников.

Он встал в театральную позу. Гюнтер улыбнулся: бездарный актер, все у него рассчитано на внешний эффект.

- Какие меры вы считаете необходимыми для стабилизации положения в стране? - спросил Леребур.

Момбе сел на стул, отхлебнул из стакана, нахмурился и ответил категорично:

- Мы должны положить конец деятельности раскольников - я имею в виду разных "патриотов", которые мутят воду в провинциях, отвлекают народ от работы разговорами о демократии. С этим может покончить сильная централизованная власть: разгромить бунтовщиков и установить мир в стране. Необходимо обратиться за помощью к высокоразвитым государствам и добиться ритмичной работы промышленных предприятий.

Момбе говорил, а Карл, глядя на его улыбающееся лицо, думал, что скрывается за этими аккуратными фразами, - он зальет страну кровью, вырежет целые поселения, добиваясь покорности, продаст иностранным компаниям еще не проданное и будет улыбаться интервьюерам и фотографам: в его стране покой и тишина. Карлу захотелось подняться и уйти, но продолжал сидеть со стаканом в руке, только нахмурился.

- Природные условия востока страны, - между тем продолжал Момбе, - не позволяют вести войну в ее, так сказать, классических образцах и диктуют свою тактику...

- Мы бы хотели познакомиться с этой тактикой, - вставил Гюнтер. - Нам рекомендовали полковника Пфердменгеса.

- Кто рекомендовал? - быстро обернулся к нему Момбе.

- Господин Леребур, - кивнул Гюнтер на француза. - Он наслышался о его храбрости и решительности.

- Безусловно, - согласился Момбе, - полковник Пфердменгес - человек храбрый.

- Мы бы просили вас помочь нам встретиться с полковником, - настаивал Гюнтер. - Дело в том, что никто, кроме вас...

- Да, война идет жестокая, - подтвердил Момбе, - и необходимо строго придерживаться военной тайны.

Гюнтер понял его.

- Мы не дети и понимаем, что специфика условий ведения военных действий в Африке вынуждает иногда идти на кое-какие крайности, как бы сказать, требует немалой крови. Но вы можете быть уверены в нашей лояльности и нежелании раздувать негативные аспекты...

Момбе закивал головой.

- Да... Да... Именно это я и хотел сказать. Хорошо, что у нас одна точка зрения. Я дам вам письмо к полковнику, но должен предупредить, что добраться туда будет трудно...

Жорж Леребур оказался неоценимым компаньоном: кроме того, что но знал Африку так, как Карл свой Бернский кантон, у него было много знакомых в самых разных кругах. В дирекции "Юнион миньер" Жорж договорился об аренде не очень старого "пежо"; им предлагали и лучшие марки, но Леребур решительно отказался. "Может, специально для нас вы откроете и пару бензоколонок?" - спросил он, и никто ему не возразил. В самом деле, они должны были ехать по дороге, где с бензином были перебои; вспоминался случай, когда машины стояли по нескольку дней в маленьких провинциальных городках, ожидая горючего. Жорж знал это и поэтому решительно выбрал малолитражный "пежо", а не мощный "ягуар", который предложил им один из директоров "Юнион миньер".

Сейчас, когда позади остались города, они по-настоящему оценили прозорливость Леребура: все равно по местным дорогам более чем пятьдесят-шестьдесят километров не сделаешь, на "ягуаре" им не хватило бы горючего и на половину пути, а обшарпанный "пежо", гремя железом по выбоинам, потихоньку на одном баке почти дотянул их до городка, где должен был быть бензин.

Жорж тихо ругался, проклиная африканские дороги, поскольку стрелка бензометра дрожала уже у нуля. С гребня небольшого холма Жорж увидел дома, но машина зачихала и остановилась: бензин кончился. В канистрах тоже ничего не было, и Леребур предложил:

- Ждать здесь кого-либо, чтобы выпросить галлон бензина, дело мертвое. Я останусь в машине, а вы идите в город. Отсюда три-четыре километра, не больше. Возьмите велосипед на колонке, и пусть кто-нибудь привезет пару галлонов.

Гюнтер и Карл были не против, чтобы размяться после долгой езды. Двинулись бодро к городу, держась в тени придорожных деревьев. Когда до околицы осталось совсем немного, на шоссе вышли из кустов несколько человек с автоматами.

Карл и Гюнтер остановились. Вперед выдвинулся человек лет за сорок с морщинистым лицом, в военной рубашке, заправленной в обтрепанные брюки. На животе у него висела кобура с пистолетом. Спросил властно:

- Кто такие?

- Журналисты. Мы швейцарские журналисты и едем по поручению газеты.

- Не вижу, на чем вы едете... - засмеялся человек и протянул руку. Документы!

Гюнтер стал объяснять, что у них не хватило бензина и пришлось идти до города пешком, документы остались в "пежо".

Человек с пистолетом смотрел на них, упершись руками в бока. Не дослушав, бросил пренебрежительно:

- Хватит болтать! Кто подослал вас сюда и для чего?

- Но ведь я говорю правду, вы можете проверить, у нас не хватило бензина, и мы оставили машину совсем недалеко.

- Хорошая легенда, капитан, - вмешался совсем еще молодой парень с автоматом, стоящий рядом. - Могу поклясться, это шпионы из соседней провинции. И после того, как мы прибрали их самозванца президента...

- Ты прав, - похвалил капитан. - Так вот, голубчики, будете говорить правду или помочь вам? Для чего вас подослали сюда?

- Вы можете легко проверить, - быстро начал Карл, - наша машина...

Удар в челюсть прервал его лепет. Капитан умел бить, у Карла закружилась голова, он чуть не упал.

- Вы не имеете права! - вдруг закричал Гюнтер. - Мы иностранные подданные, и вы будете отвечать!

- У нас поручение к полковнику Пфердменгесу, - добавил Карл, держась за щеку - и я требую, чтобы вы...

- Ты здесь ничего не можешь требовать, - ударил его носком ботинка капитан. Подумал и решил: - Ясно, шпионы... Расстрелять!

Карл сказал как можно убедительнее:

- Вы ошибаетесь, капитан, мы не шпионы, и я вам говорю: это легко проверить.

Капитан схватил его за воротник.

- Кто назвал тебе имя полковника? Здесь ни одна душа не знает его.

- У нас письмо к полковнику от самого Момбе.

- Где оно? Нет? Я так и знал... Довольно трепаться! - оттолкнул Карла. - Расстрелять!

Солдаты схватили их, скрутили руки назад, связали. Парень с автоматом подтолкнул Карла к обочине.

- Давай... Нет времени...

Карл хотел крикнуть капитану что-то, но вдруг понял: чтобы он ни говорил, этот человек не отменит своего решения и их судьба решена.

Карла подтолкнули в бок автоматом, и он покорно пошел к кустам.

Гюнтера тоже подтолкнули, но он вывернулся между двух солдат, подбежал к капитану и упал на колени.

- Даю вам слово чести, - начал в отчаянии, - мы журналисты, и у нас есть поручение к полковнику... - Солдаты подхватили его под руки, потащили. - Умоляю, не убивайте! Пфердменгес не простит вам!

Капитан обернулся, какая-то тень промелькнула по его лицу, словно заколебался, но махнул рукой и пошел к дереву, под которым стоял американский "джип".

Гюнтер отбивался, что-то кричал, но солдаты тащили его в кусты. Метрах в пятидесяти от дороги, на полянке, их привязали к стволам деревьев. Парень с автоматом отошел на несколько шагов, спросил у солдат по-немецки:

- Кто хочет?

- Кончай их, сержант, - безразлично отозвался кто-то. Сержант стал поднимать автомат, черное дуло сверлило мозг, Карлом овладела апатия, он все видел и слышал, но не мог пошевелиться, все было миражем, нереальностью - и солдаты, и деревья, к которым их привязали, и желтая трава под ногами, - реальным был только автоматный ствол; он сейчас вздрогнет, но Карл уже не увидит огня, пули долетят быстрее...

Рядом Гюнтер закричал:

- Не убивайте нас!

Сержант повел автоматом, сейчас Карл видел только черное дуло - оно увеличивалось и напоминало жерло орудия.

И вдруг - нет черной бездны, сержант, опустив автомат, поворачивается к ним боком...

Что там, на краю обочины? Почему опять появился капитан и рядом с ним Леребур?

Уже убедившись, что пришло спасение, Карл никак не мог избавиться от чувства, что у него на груди обожжена кожа...

- Я должен принести вам свои извинения, - сказал капитан, пока их развязывали, но Карл плохо понимал его, апатия не отпускала, и под сердцем жгло.

- Дайте ему воды... - заметил состояние Карла Жорж Леребур.

К его губам приложили баклажку, он машинально глотнул, виски обожгло горло, но сразу стало легче - закашлялся, слезы выступили на глазах, но боль под сердцем утихла, вернулась способность слышать и видеть.

Гюнтер стоял рядом, опершись о дерево. Ему тоже дали глотнуть виски, он отпил чуть ли не половину баклажки. Поднял кулаки, что-то хотел сказать, но, так и не произнеся ни одного слова, сел на траву.

- Вас заподозрили в шпионаже в пользу бунтовщиков, - объяснил Леребур.

Гюнтер зло плюнул.

- Я же объяснял ему, что у нас письмо!

- Ну... ну... - примирительно проворчал Жорж. - К счастью, меня догнал грузовик, и я разжился парой галлонов бензина.

- А если бы не было грузовика? - не сдавался Гюнтер.

- Пили бы вы сейчас шнапс на том свете! - засмеялся сержант. - Но здесь по-другому нельзя.

- Если бы вы знали местные условия... - подтвердил капитан. - Хотите еще? - протянул Карлу свою баклажку.

Тот отрицательно покачал головой. Его тошнило.

- Поехали... - предложил Карл. Эта поляна, где они чуть не остались навечно, вызывала беспокойство и даже раздражение.

- Да, поехали, - согласился Леребур. - Тем более, что осталось нам... Полковник здесь, в городе.

- Вот и хорошо! - обрадовался Гюнтер. - Конец нашим блужданиям.

Он хлопнул Карла по плечу, но тот не разделял его энтузиазма. Как-то было все равно: полковник так полковник, есть - пусть будет, нет, то и не надо...

В голове шумело, лицо капитана расплывалось. Знал: эта черная точка, что разрасталась в жерло, теперь будет сниться ему и сны эти будут кошмарны...

- Моя профессия убивать, и я не стыжусь ее! - так начал пресс-конференцию полковник Людвиг Пфердменгес.

Они сидели на веранде большого одноэтажного дома, где расположился штаб батальона "Леопард". Только что полковнику доложили, что карательная экспедиция против бунтовщиков-партизан, засевших на западном берегу большого озера, завершилась успешно, и он пребывал в том благодушном настроении, когда все кажется лучше, чем на самом деле, и поэтому тебя тянет на откровенность, язык развязывается, и начинаешь рассказывать то, что при других обстоятельствах сам вспоминаешь неохотно.

- Да, господа, я не стыжусь. Ибо какая же другая обязанность может быть у солдата, тем более здесь, где дикость и первобытные обычаи? Не убьешь ты - убьют тебя, поэтому мы и стараемся убивать как можно больше. Левая пресса - иногда я читаю эти красные листки, господа, - кричит о нашей жестокости, о том, что партизаны ведут справедливую борьбу за права туземцев. Время, господа, покончить с пустой болтовней. Все это выдумки коммунистов, я убежден в этом. С нашей точки зрения, с точки зрения солдат моего батальона "Леопард", война, которую мы ведем против черномазых партизан, справедлива, мы защищаем свои интересы и интересы состоятельных, а значит, самых культурных и самых прогрессивных сил страны. А кто не разделяет эти взгляды, пусть катится ко всем чертям! И мы с удовольствием поможем ему быстрее добраться туда!

Полковник расстегнул пуговицу на рубашке и выпил полстакана газированной воды. Далее продолжал сдержаннее:

- В свое время меня причислили к эсэсовским преступникам, и я должен был эмигрировать в эти паршивые джунгли. За что, спрашиваю вас? Меня - к преступникам? Я командовал полком, потом дивизией СС, мы воевали как могли, ну, уничтожали партизан в России, но и они уничтожали нас. Война шла без правил! Опыт русской кампании научил меня, сейчас мы используем его: лучше убить десяток партизан, чем оставить одного раненого. Потому что и раненые кусаются.

- А что вы им дадите, если победите? Ваша позитивная программа? спросил Леребур.

- Пусть с программами выступают другие, - отмахнулся Пфердменгес. Момбе или кто другой. Они мастера затуманивать головы, их профессия болтать, а наша - устанавливать твердую власть. Моя программа очень простая: негры должны работать.

Полковник остановился, глотнул воды и продолжал дальше с нажимом:

- Заставляя негров работать, мы делаем великое, благородное дело прежде всего для них самих, для развития нации, господа, если хотите. Мы совершаем великую цивилизаторскую миссию, пробуждаем, я убежден в этом, Черную Африку от вековой спячки.

- У вас есть плантации в этой стране? - спросил полковника Гюнтер.

- Наивный вопрос, - засмеялся полковник. - Эти джунгли и саванны оказались не такими уж и дикими. Плантации кофе, хлопка, масличных пальм... При умелом землепользовании это дает неплохой доход. У меня есть управляющие и надсмотрщики.

Этот самоуверенный убийца давно уже надоел Карлу. Вспоминал черный ствол автомата, наведенный на него, и злоба душила его.

Наверно, у полковника давно уже атрофировались все человеческие чувства, и он ничем не отличался от горилл, живущих в здешних лесах, даже хуже - горилла убивает, защищаясь, а этот подвел под убийства филосовскую базу: никогда еще Карл не слыхал такого откровенно оголтелого цинизма. Переглянулся с Гюнтером. Видно, тот ощущал то же самое и понял Карла, так как встал, положив конец беседе.

- Я отвлеку внимание француза, - прошептал Карлу на ухо, - а ты поговори с полковником Пфердменгесом.

Карл смотрел на Пфердменгеса. Почему-то вспомнил отца Людвига. Нет, кузены совсем непохожи - жизнь в джунглях и военные невзгоды закалили полковника: подтянутый, загорелый и живой, несмотря на свои пятьдесят с лишним лет. У монаха, правда, глаза поумнее, а у этого мутные, воловьи.

Гюнтер потянул Леребура к бутылкам в соседнюю комнату. Карл задержал Пфердменгеса.

- Минутку, полковник, два слова...

Пфердменгес остановился, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, и посмотрел недовольно. Карл подошел к нему вплотную.

- Видели ли вы черный тюльпан?

У полковника забегали глаза.

- Вас послали ко мне?

- Да.

- Кто?

- Я не имею права разглашать тайну. Вам необходимо назвать две цифры и не расспрашивать меня ни о чем.

- Эх... - вздохнул Пфердменгес не то с сожалением, не то облегченно. - Прошли те времена, когда я не расспрашивал...

Карл сказал твердо:

- Но вы обязаны сделать это.

- Я сам знаю, в чем заключаются мои обязанности, - огрызнулся Пфердменгес. - Лично я не имею намерения возвращаться в фатерлянд. Мне и здесь неплохо. Мой рейх - моя хлопковая плантация, я завоевал ее сам, а рейх обещал мне имение на Украине, но где оно? Рейх, юноша, еще не расплатился со мной, и я считаю, будет справедливо рассчитаться сейчас. Из той суммы, которую вы получите... Сколько лежит на шифрованном счету? И где?

Карл неуверенно пожал плечами.

- Ну хорошо, - не настаивал полковник, - меня это интересует мало, но... - задумался, не сводя внимательного взгляда с Карла. - Однако миллион - это, может быть, не так уж много? Я слыхал, что на шифрованные счета меньше десяти миллионов не клали. Десять процентов - справедливое вознаграждение. Вы мне миллион, я вам - две цифры.

- Ого, а у вас аппетит! К сожалению, я не имею права...

- А я пошлю вас к чертовой матери со всеми вашими паролями! Полковник помахал пальцем перед его носом. - Забыл цифры, вас это устраивает?

- Хорошо... - подумав, ответил Карл. - Но миллион вы не получите. Четыреста тысяч марок.

Глаза полковника потемнели. Шутя толкнул Карла в бок:

- Ну, парень, мы же не на базаре.

- Да, - согласился Карл, - поэтому пятьсот тысяч - мое последнее слово. И они свалятся на вас как манна небесная.

- Договорились, - пошел на уступку Пфердменгес. - Пойдем скрепим нашу сделку.

- Цифры? - не тронулся с места Карл.

Полковник улыбнулся и подморгнул.

- Не выйдет! - помахал пальцем перед самым носом Карла. - Я поеду с вами и назову цифры только на пороге банка, чтобы мои полмиллиона не уплыли... Пароль - пожалуйста: "Хорошо весной в арденнском лесу". Тогда мы еще не наступали в Арденнах и не бежали оттуда... Боже мой, будто вчера моя дивизия была в Арденнах. Нам бы открыть фронт, а мы поперлись, как последние идиоты...

Карл поморщился: перспектива совместной поездки не радовала. Еще раз попытался отвертеться:

- Мы не имеем права терять время и завтра отправляемся обратно. Я могу дать вам какие-нибудь гарантии...

- Гарантии? - засмеялся Пфердменгес. - Я знаю, что это такое, даже самые солидные гарантии и разные там джентльменские соглашения. Завтра, говорите? Это меня устраивает, послезавтра мы будем в Европе. Вам в Европу?

- Но Леребур одолжил машину у директора фирмы "Юнион миньер".

- Пусть эта старая развалина не беспокоит вас. Мои "леопарды" доставят ее назад. А мы выедем на рассвете. До первого аэропорта триста километров, оттуда долетим до Найроби, а там уже линии обслуживают европейские компании. Современные реактивные лайнеры, скорость и комфорт...

Карл подумал: через два дня он увидит Аннет. Всего через два дня! Из сердца Африки, из саванн, где охотятся не на диких зверей, а на людей, в европейский город!

Черт с ним, с Пфердменгесом, не надо обращать на него внимания, можно смотреть на него, как на надоедливую муху, - не больше.

Полковник пропустил Карла вперед: сейчас он был воплощением вежливости:

- Пожалуйста, коктейль перед ужином...

Карл вспомнил слова полковника: "Моя профессия - убивать" - и подумал, что коктейли и вежливость не сообразуются с этими словами, что последнее является ширмой, и Пфердменгес, вернувшись сюда из Европы, станет еще более жестоким и убивать будут еще больше, ибо за полмиллиона марок можно приобрести не одну плантацию, а имения необходимо защищать. Таким образом, он, Карл Хаген, станет хотя и не прямым, но все же виновником убийств. Содрогнулся - ко всем чертям полковника! - но Гюнтер уже протягивал Карлу фужер с коктейлем, глядя вопросительно, и он машинально кивнул, давая знать, что дело с Пфердменгесом улажено.

Йоахим Шлихтинг стоял за длинным столом, по обе стороны которого сидели его коллеги по партии.

Карл пристроился в уголке, откуда хорошо видел Шлихтинга и других руководителей нового фашистского движения в Западной Германии. Он твердо знал - фашистского, хотя шло заседание руководящего центра партии, которая называлась национал-демократической.

У Шлихтинга, казалось, все было удлиненное: высокий, сухой, как кипарис, человек с продолговатым лицом и руками шимпанзе, которые, казалось, свисали ниже коленей. Длинный красноватый нос и подбородок, сужающийся книзу, еще более сужали его. Он стоял, опираясь на длинный полированный стол - блестящая поверхность отражала его фигуру и, еще удлинив, делала нереальной, словно не человек навис над столом, а изготовленный неудачником-мастером карикатурный манекен или кукла-гигант для ярморочного балагана.

- Мы переходим в наступление на всех участках, - говорил он, конечная наша цель - иметь большинство в бундестаге и сформировать свое правительство, которое поведет Германию новым путем.

Сегодня утром Карл позвонил Йоахиму Шлихтингу, отыскав номер телефона имения "Берта" в справочнике, и тот назначил ему свидание в центре Ганновера, в штаб-квартире наиболее перспективной, как он выразился, из немецких политических партий - НДП.

Эта встреча состоялась перед самым заседанием руководящего центра НДП. Услыхав, для чего назначил ему свидание Карл, Шлихтинг обрадовался и разволновался, даже расчувствовался. Он считал, что все уже погибло - и списки, и деньги, и пароль, - и надо же такое...

Попросил Карла побыть на заседании и затем отрекомендовал его партийным руководителям как представителя одного из зарубежных центров. Не хотел ни на секунду расставаться с ним, пока они не договорятся окончательно. Как понял Карл, Шлихтинг занимал в партии чуть ли не такое же положение, как и официальный ее вождь фон Тадден, - он был мозговым центром НДП, разрабатывал ее программу и направлял деятельность, а главным образом, как бывший промышленник, осуществлял связи партии с промышленными магнатами: без их финансовой поддержки на деятельности неонацистов сразу можно было поставить крест.

Карл несколько секунд наблюдал за красноречивыми жестами Шлихтинга да, этот продумал все до конца, и его не собьешь с избранного пути. Где-то в глубине души он знает, чем закончится их авантюра, но все же не верит в возможность позорного конца, надеется на счастливый лотерейный билет, пусть один из тысячи, но кому-то он все-таки должен выпасть! Такому наплевать, что погибнут миллионы, - лишь бы выжил он.

Но о чем продолжает говорить Шлихтинг? Карл прислушался.

- Одна из наших неотложных задач, - Шлихтинг сел, положив руки на стол: они, казалось, жили отдельно от него, сами двигались и постукивали ногтями по полированному дереву, - да, одна из неотложных наших задач заключается в укреплении союза партии с бундесвером. Наше военное бюро, господа, утверждает, что каждый четвертый немецкий военнослужащий готов поддерживать НДП. Два генерала и пять полковников вступили в партию, это первый шаг, первый ручеек, который, надеюсь, станет полноводной рекой. Ибо чего может достигнуть настоящий офицер при нынешнем немецком правительстве? Дослужиться до полковника, получить пенсию. Настоящему офицеру нужна война, мы начнем ее, и офицеры будут стоять перед нашей штаб-квартирой в очереди за фельдмаршальскими жезлами!

- Будут стоять! - грохнул по столу кулаком один из присутствующих. Но мы дадим их только достойным!

- Браво, Радке! - Шлихтинг зааплодировал. - Под конец, господа, я хочу проинформировать вас, что переговоры, проведенные нами с некоторыми представителями финансовой олигархии, завершились успешно. Наша касса пополнилась новыми взносами, которые позволят нам не скупиться во время выборов в ландтаги, а в перспективе и в бундестаг.

Карл вспомнил, как перед съездом Шлихтинг старался выведать у него, какая сумма лежит на шифрованном счету, говорил, что их партия продолжает дело "третьего рейха", она законный наследник и имеет право на все деньги. Но глаза его при этом бегали и ощупывали Карла: тот понял все с самого начала, ухищрения Шлихтинга лишь смешили его, и он положил конец этим уловкам: спросив прямо:

- На какую сумму рассчитываете вы лично?

Шлихтинг не покраснел, не смутился, не оправдывался насущными интересами партии.

- Не меньше трех миллионов марок! - ответил с достоинством.

"Чем важнее фигура, тем больше аппетит", - понял Карл. Действительно, Пфердменгес запросил только миллион, а этот - втрое больше. Карл не стал торговаться со Шлихтингом. Думал: черт с ними - с Пфердменгесом, который со вчерашнего вечера засел в гостиничном ресторане, и с этим нового образца фашистом. Терпеть осталось только день: завтра они вылетят в Цюрих, он бросит им в рожу деньги, только бы никогда больше не видеть, не слышать, не встречаться...

Но сейчас, наблюдая, как прощается Шлихтинг со своими коллегами, Карл сжимал руки так, что трещали пальцы в суставах; знал, что не простит себе этого, что Шлихтинг и Пфердменгес будут сниться ему, точнее, не они, а расстрелянные негры и будущие жертвы новых немецких концлагерей, которые непременно создадут неонацисты. Они бросили бы за колючую проволоку и его, если бы узнали о мыслях Карла.

Боже мой, какая ирония судьбы: он сын коменданта одной из самых страшных фабрик смерти, сам ходил бы в полосатом халате, ожидая очереди в крематорий...

В комнате остались они одни. Шлихтинг спросил:

- Ну что, юноша, как вы относитесь к нашим идеям?

Карл понял: Шлихтинг спросил просто так, для порядка.

Еще минуты две-три назад Карл, возможно, и бросил бы в глаза этому долговязому пройдохе все, что думал о нем, но мысли об отце потрясли его и лишили воли.

Карл что-то пробормотал, хотя Шлихтинг и не требовал от него ответа.

- Самолет завтра в четыре, - сообщил. - Я заказал билеты.

- Пять?

- Да, кстати, зачем вам пятый?

- С нами полетит еще девушка.

Шлихтинг не позволил себе никакой фамильярности, только взглянул исподлобья, но Карл не захотел ничего объяснять.

Аннет встречала их в аэропорту. Не виделись немного больше недели, а Карл волновался так, словно возвращался из многомесячной тропической экспедиции, и все это время не получал ни одной весточки из дома. Когда шли по площади, Аннет повисла у него на руке, заглядывала в глаза, и ямочки на ее щеках двигались. Рассказывала, как ловко вела "фольксваген" по горным дорогам, совсем не боялась, хотя впервые ехала по серпантину. Она заказала им номера в недорогом отеле "Корона" - три комнаты подряд на четвертом этаже, господин Пфердменгес может поселиться в комфортабельных номерах бельэтажа (что он, кстати, и сделал), для машины есть платная стоянка, наискосок от отеля, метров за триста.

Карл еще не говорил с Аннет о поездке в Цюрих, но знал, что девушка захочет лететь с ним в Швейцарию, а еще больше хотел этого он - кстати, посмотрел на часы, уже почти восемь, и Аннет заждалась его.

Шлихтинг понял его взгляд.

- Где вы остановились? Отель "Корона"? Прекрасно, нам по дороге. Сегодня я остаюсь на городской квартире, шофер отвезет меня, а затем вас.

У выхода Шлихтинга ждали два "ординарца" - вооруженные молодчики из охраны. Один из них сел на переднее сиденье машины. Шлихтинг поднял стекло, отделявшее заднюю часть машины, приказал в переговорную трубку:

- Домой! А затем отвезете господина в отель "Корона".

Карл подумал, что Шлихтинг мог дать этот приказ перед тем, как поднять стекло. Правда, тогда осталась бы незамеченной переговорная трубка.

Словно отвечая на его мысли, Шлихтинг произнес гордо:

- Мы заказали для фон Таддена и для меня два бронированных "мерседеса" с непробиваемыми шинами. Уникальные машины, фирма выпустила всего несколько таких.

Карл вжался в угол машины. Да, этот тип, если дорвется до власти, построит себе не только бункеры. Собственно, все разговоры о чести нации, интересах народа - ширма, которой они прикрывают свои желания. Начинается с бронированного "мерседеса", а заканчивается имениями, виллами, картинными галереями. Геринг тоже хватал все подряд.

Внезапно Карл представил тушу Геринга на виселице, а рядом Шлихтинга: толстый и тонкий, но с одинаковыми аппетитами.

Посмотрел на Шлихтинга: не снится ли ему такой конец? Хорошо было бы сегодня после окончания совещания показать им фильм о Нюрнбергском процессе.

Хотя такие не образумятся.

Когда Карл направился на розыски последнего из "тройки", Гюнтер через ресторан бросился на улицу, смешался с толпой, перебежал на противоположную сторону и, спрятавшись за газетным киоском, увидел, как Карл вышел из отеля и проследовал к стоянке такси. Слава богу, там не было ни одной машины, и Гюнтер, стараясь не попадаться другу на глаза, успел добраться до автостоянки и залезть в "фольксваген". Оттуда хорошо видел, как нетерпеливо переступал Карл с ноги на ногу. Наконец подошло такси, Гюнтер врезался в транспортный поток сразу за ним - их разделяли всего две или три машины. Таксист шел быстро, и Гюнтеру пришлось хорошо попотеть: не зная города, трудно сразу сориентироваться, но все же Гюнтер не упустил из виду такси.

Карл вышел на Кроненштрассе и направился к стеклянной двери, у которой толпилось полтора десятка человек.

Гюнтер втиснул "фольксваген" между мышиного цвета "мерседесом" и какой-то длинной современной машиной. Увидев, что Карл исчез за стеклянной дверью, закурил и со скучающим видом подошел к молодчикам, толпившимся на панели. Его обогнал седой высокий мужчина - молодчики расступились, один даже открыл двери.

- Штандартенфюрер Готшальк, - сказал кто-то почтительно, и Гюнтер понял, что за стеклянными дверями собираются либо бывшие эсэсовцы, либо члены какого-то землячества.

Гюнтер занял место на краю панели и, выбрав удобный момент, открыл дверцу "опеля", помогая выйти из машины человеку в хорошо сшитом костюме. За ним выпрыгнула средних лет женщина, глянула на Гюнтера, тот поклонился вежливо и прошел с независимым видом рядом с этой парой мимо молодчиков, которые услужливо расступились.

Большой темноватый зал был заполнен на две трети - Гюнтер пристроился в последнем ряду и внимательно осмотрелся, но не заметил Карла. Почти сразу присутствующие зааплодировали - на сцену вышел какой-то человек.

- Шлихтинг, - прошептал сосед Гюнтера в волнении, - сам Йоахим Шлихтинг!

Гюнтеру показалось: сейчас Шлихтинг поднимет руку, бросит в зал "зиг!", и сотни присутствующих, как во времена "третьего рейха", заревут "хайль!" Но дело ограничилось аплодисментами и отдельными выкриками.

В это время в зале появился Карл. Он вышел из боковой узкой двери у самой сцены и сел на свободный стул в первом ряду.

Гюнтер не слушал Шлихтинга. Его всегда раздражали речи политиканов, считал их всех демагогами, мог сидеть в нескольких шагах от оратора, смотреть ему в глаза и не слушать - отключаться полностью, мог в такие минуты даже повторять роль или придумывать меткие реплики.

Гюнтер уже давно понял, что последний из "тройки" - один из неонацистских бонз. Вряд ли Карл по собственной инициативе пошел бы на это собрание и вряд ли его пропустили бы без разрешения в помещение за узкой дверью, которую охраняют два здоровенных молодчика. Следовательно, он встретился уже с человеком, который знает две последние цифры, и завтра, самое позднее послезавтра они вернутся в Швейцарию и станут владельцами банковского счета. Это же черт знает что такое, сегодня он бедняк, нищий, а завтра может открыть собственный театр!

Шлихтинг закончил, его проводили бурными аплодисментами, он подошел к краю сцены и подал какой-то знак (Гюнтер мог поклясться) Карлу, поскольку тот сразу подхватился и двинулся к узким дверям, которые открыл один из охранников.

Гюнтер вышел на улицу. Поспешил к себе в "фольксваген". Из стеклянных дверей стали выходить люди, наконец, появился и Карл в сопровождении Йоахима Шлихтинга. Сел вместе с ним в длинную черную машину.

Что ж, все встало на свои места. Йоахим Шлихтинг - последний из кальтенбруннеровской "тройки".

Сейчас Гюнтер мог ехать домой, но, вспомнив историю со "святым отцом", двинулся за роскошным черным лимузином.

Шлихтинг не спешил. Вскоре начались тихие фешенебельные кварталы Ганновера, и Гюнтер не боялся потерять из виду черный лимузин, шел метров за сто - уже совсем стемнело, и если бы Карл даже оглянулся, все равно не узнал бы свой желтый "фольксваген".

Лимузин остановился возле дома за чугунной оградой, Гюнтер тоже притормозил и увидел, как из машины вышел Шлихтинг. Лимузин с Карлом двинулся в сторону центра. Попетляв немного, они неожиданно для Гюнтера вынырнули на улицу, где был их отель "Корона".

Гюнтер поставил "фольксваген" на место и поднялся лифтом на свой этаж. Карла не было в номере, и Гюнтер постучал в дверь комнаты Аннет. Никто не ответил. Гюнтер нажал на ручку, и дверь поддалась. Он переступил порог и хотел подать голос, но услышал такое, что заставило его скользнуть в темную прихожую и тихонько прикрыть за собой дверь.

Говорил Карл. Гюнтер четко слышал каждое слово, стоял, держась за ручку, и смотрел на полоску света, падавшую из ярко освещенной комнаты в прихожую через узкую щель приоткрытых дверей.

- Если я возьму эти деньги, - говорил Карл, - я возненавижу себя на всю жизнь, но нельзя же существовать, не уважая самого себя! Скажи, Аннет, как мне поступить?

Аннет ответила сразу:

- Я знала, что ты придешь к такому выводу, потому что верила в твою порядочность, милый, и мне было бы очень тяжело разочароваться.

"Милый, - скривился Гюнтер, - уже милый..."

Карл начал не совсем уверенно, словно раздумывая, но постепенно голос его креп, даже появились какие-то металлические нотки.

- Ты видела полковника Пфердменгеса? Хороший человек на первый взгляд, не так ли? Пьет, гуляет, веселый... Наверно, сидит сейчас в ресторане и ужинает с приятелями. Ты знаешь, зачем он приехал? Получить свои деньги - и айда назад, уничтожать черных! Он купит еще плантацию и, чтобы охранять ее, много оружия - он будет стрелять, вешать, рубить... И в этом помощник полковника я. Потому что я дал ему деньги, приобрел автоматы и пули к ним!

Гюнтер представил, как дергаются у Карла уголки губ. Что ж, по сути, Карл прав, но на земле почти каждый день кто-нибудь с кем-нибудь воюет и кто-то кого-то убивает, а Африка далеко... Стоит ли забивать себе этим голову?

- Но дело не в полковнике, - продолжал дальше Карл, - сегодня я отыскал третьего, знающего шифр. Он потребовал у меня сразу три миллиона. Потому что он умнее всех и знает, что и где можно хапануть. Я пообещал ему их, а теперь решил не отдавать, потому что это все равно, что наточить бритву врагу, который хочет тебя зарезать.

- Кто он? - спросила Аннет.

- Один из неонацистских фюреров. Я читал о них, но не обращал внимания, да и все мы часто не обращаем внимания...

- Кто все? - сердито оборвала Аннет. - Мы устраиваем демонстрации и митинги протеста, мы боремся, хотя наше правительство, к сожалению...

- Когда видишь все это собственными глазами, начинаешь думать: либо ты сумасшедший, либо сумасшедшие вокруг. Двадцать лет назад коричневые были еще у власти, потом все клялись, что никогда не допустят возрождения фашизма, сажали эсэсовцев за решетку и ставили антифашистские фильмы, а сейчас те же эсэсовцы красуются в мундирах, а фашисты под охраной закона произносят речи и выдвигают требования, которым бы позавидовал сам Гитлер!

В комнате установилась тишина.

Гюнтер прислонился плечом к стене. Его не взволновали слова Карла, ибо в глубине души он безразлично относился и к фашистам, и к антифашистам - верил только себе и своему умению устраиваться. Думал: назвал ли Шлихтинг свои две цифры? И сколько же на счету, если Карл пообещал ему даже три миллиона?

Три миллиона - и кому? Какому-то бывшему нацисту. А он, Гюнтер, которого чуть не расстреляли, получит только миллион. Где же справедливость?

Аннет спросила:

- Однако почему не насторожил тебя первый визит к Рудольфу Зиксу? И дядя предупреждал тебя...

- Почему же ты тогда не отговорила меня от поездки в Италию?

- Твоя правда, - вздохнула Аннет, - но мне так хотелось поехать с вами. С тобой...

- Мы сядем в машину и поедем, куда только ты захочешь, примирительно сказал Карл. - И не будем думать ни о деньгах, ни... Но захочешь ли ты поехать со мной?

- Неужели ты действительно так думаешь, милый?

- А знаешь, кем был мой отец?

Гюнтер прикусил губы: надеясь отвернуть Аннет от Карла, он рассказал ей о Франце Ангеле, но девушка ответила ему тогда так же, как сейчас Карлу.

- Я знаю, кто ты! - Немного помолчала. - Конечно, тень отца еще витает над тобой. Особенно когда сделаешь что-нибудь плохое.

Карл засмеялся хрипло и нервно.

- Ты на самом деле все знаешь и не отказываешься?

Гюнтер представил эту сцену в комнате и сжал кулаки.

А Карл все говорил:

- ...И ничего не стоит между нами, любимая. Завтра мы полетим в Цюрих, и я переведу двадцать миллионов польскому посольству с условием, чтобы на эти деньги построили больницу. - Засмеялся. - Шлихтинг и полковник словно договорились: назовут мне цифры только на пороге банка. Тем больше разочаруются... - Карл умолк и продолжал после паузы: - Жаль Гюнтера. Но я уверен: он все поймет и одобрит наше решение.

Гюнтер еле удержался, чтобы не ворваться в комнату. Он что, мальчишка? И какое они имеют право решать за него? Его миллион - полякам? Миллион, с которым он уже свыкся, который как бы стал его собственностью и принес бы ему столько счастья, радостей и удовольствий?

У Гюнтера заклокотало в горле, поднял руки и чуть не закричал, как человек, которого грабят. Он не слышал, что дальше говорят в комнате, утратил самоконтроль, шагнул к двери - сейчас он ворвется к ним, он им покажет, заставит уважать его права; в конце концов, неужели полякам не хватит девятнадцати миллионов? Что для государства миллион, который может сделать его, Гюнтера, счастливым?

Но перед кем унижаться?

Эта мысль отрезвила его, привела в чувство, и он услыхал слова Аннет:

- ...Дядя остановился на Шаттегештрассе, где живет наша родственница, и я переночую там. Завтра утром он выезжает в Гамбург и хотел бы увидеть тебя.

О, уже и Каммхубель приперся в Ганновер - это окончательно разозлило Гюнтера. Суют нос не в свои дела, тоже философы, интеллигенция, раскудахтались: "Боже мой, как дурно пахнет от нацистских денег!" А ты не нюхай!

- Тогда поспешим, - сказал Карл.

Гюнтер осторожно вышел за дверь. Пробежал по коридору, оглянулся, заворачивая за угол, и чуть ли не скатился по лестнице.

...За столиком Пфердменгеса сидели двое мужчин. Полковник танцевал с какой-то раскрашенной девицей. Сев на место, жадно выпил шампанского, указал Гюнтеру на мужчин:

- Мои старые друзья. Этот рыжий - Ганс, а этот - бывший, хотя, правда, все мы бывшие... Курт, мой однополчанин.

- На минутку, господин Пфердменгес, - позвал его Гюнтер, - важное дело.

- Называй меня просто полковником, - небрежно похлопал его по плечу Пфердменгес. - Никаких дел, сегодня отдыхаем.

Мужчины одобрительно закивали. Гюнтер наклонился к уху Пфердменгеса, зашептал:

- Хотите потерять свои пятьсот тысяч?

Гюнтер отозвал полковника в сторону, рассказал о разговоре Карла с Аннет.

Полковник смотрел на него, не понимая. Наконец смысл сказанного дошел до его сознания.

- Я придушу этого Карла, как щенка! - Поднял кулаки. - Никто еще безнаказанно не обманывал Пфердменгеса!

- Вам хмель ударил в голову, - оборвал его Гюнтер. - Возможно, вы на самом деле придушите его, но ганноверская полиция уже через несколько часов раскроет вас. И вместо пятисот тысяч - тюрьма.

- Но нельзя же безнаказанно делать такие вещи! - горячился полковник.

- Есть способ увеличить вашу долю в десять раз! - не дослушал его до конца Гюнтер.

- Пять миллионов? - полковник побледнел.

- Да, пять миллионов... Сейчас мы поедем... тут недалеко... Но при условии: будете выполнять все, что я скажу!

- Согласен!

Поймали такси, и через десять минут Гюнтер нажимал кнопку звонка у калитки, ведшей к дому Йоахима Шлихтинга.

Вышел слуга в сопровождении овчарки. Издалека спросил:

- Кто?

- Полковник Пфердменгес и господин Велленберг. Очень важное и срочное дело.

Слуга скоро вернулся и загнал овчарку в помещение.

- Прошу, господин Шлихтинг ждет вас.

Йоахим Шлихтинг стоял в центре большого холла с ковром во весь пол, и это делало его еще более высоким - будто червяк какой-то умудрился стать на хвост и замереть. Молчал, разглядывая посетителей. Гюнтер не выдержал и начал первый:

- Сегодня вы встречались с человеком, который выпытывал у вас две цифры шифра...

Шлихтинг наклонился немного и так застыл, как Пизанская башня. Затем проскрипел недовольно:

- Я не люблю шантажистов, господа. Если вы пришли только за этим, считайте разговор исчерпанным.

Гюнтер показал на полковника.

- Это штандартенфюрер СС Людвиг Пфердменгес. Он назовет вам пароль, который стал известен тому человеку... Ну, тому, кто был у вас сегодня.

- Да, - заявил уверенно полковник. - "Хорошо весной в арденнском лесу". Разве вы никогда не ездили туда в эту пору года? - добавил от себя ехидно.

Шлихтинг подумал немного и спросил:

- Но почему создалась такая ситуация? Пожалуйста... - и указал на кресла в углу холла.

- Человек, с которым вы познакомились сегодня, - начал Гюнтер, - сын Франца Ангеля. Надеюсь, вам знакомо это имя?

Какая-то искра вспыхнула в прозрачных глазах Йоахима Шлихтинга.

- Конечно, знакомо, однако тот парень назвался Карлом Хагеном.

- Карл Хаген - журналист, - заявил Гюнтер. - Его отец скрывался под такой фамилией. Но дело не в этом. Просто я объясню, каким образом к Карлу Хагену попал список тех, кто знает шифр. Я помогал ему с самого начала, если хотите, господа, не без корысти, у нас разговор идет начистоту, и я не таюсь перед вами. Карл Хаген обещал мне миллион, пятьсот тысяч полковнику. На какой сумме сошлись вы, господин Шлихтинг?

Шлихтинг втянул голову в плечи, сощурился иронично.

- Вы много себе позволяете, мой дорогой друг! - произнес присвистывая.

Гюнтер продолжал дальше, будто и не слышал ответа:

- Все равно вы не получили бы и пфеннинга, поскольку Карл Хаген решил подарить всю сумму, лежащую на счету, полякам на строительство больницы. Во имя искупления так называемых эсэсовских грехов. Только что я был свидетелем его разговора с одной особой, господин полковник знает ее. Вдруг сорвался чуть ли не на крик: - Им, видите ли, жалко меня, но они уверены, что я пойму этот жест и с радостью отрекусь от своей части! Никогда в жизни!

Шлихтинг спросил:

- Вы знаете первую часть шифра?

Гюнтер уже овладел собой.

- Две цифры известны полковнику, а первые две знает Карл Хаген. Он узнал их...

- У кого?

- Э, нет... - засмеялся Гюнтер. - Если вы узнаете, у кого, то исключите меня из игры.

- Сколько лежит на счету?

- Это уже деловой разговор. Я знал, что мы придем к соглашению, повеселел Гюнтер. - Двадцать миллионов марок.

- Двадцать! - Шлихтинг так и замер в кресле. - А он сказал мне: десять.

- И вы сошлись?..

- Какое это имеет значение? Двадцать миллионов!.. - Шлихтинг словно все еще не верил. - Нас трое, и это выходит...

Гюнтер предостерегающе поднял руку.

- Человек, который знает первые две цифры, уверен, что эти деньги собственность "четвертого рейха". Карл Хаген обманул его.

Шлихтинг положил большие, как лопаты, ладони на колени. Сказал безапелляционно:

- Наша партия - вот кто создаст "четвертый рейх!" Тот человек должен знать это. Вы явитесь к нему как представитель партии. Ну и... задвигался в кресле, - думаю, мы и на самом деле некоторую сумму...

- Каждому по пять миллионов, - заявил Гюнтер решительно. Нам по пять и пять на счет партии.

Это представляется справедливым, - наконец подал голос полковник. - Я за такой вариант!

Шлихтинг согласился. Было жаль отдавать десять миллионов какому-то бурбонистому штандартенфюреру и юнцу, который не представляет настоящего вкуса денег и наверняка сразу же растранжирит их. Но не мог не согласиться: каждый держал другого в руках, каждый зависел от другого.

- Хорошо, господа, договорились, - сказал решительно. - Но завтра в четыре часа мы вместе с Карлом Хагеном должны были вылететь в Цюрих. Вдруг он заподозрит, что мы сговорились за его спиной?

- Ну и что? - беспечно махнул рукой Пфердменгес. - Послать его ко всем чертям, и только.

- Не так все это просто, - поморщился Шлихтинг. - Он поднимет шум в прессе, что мне и моей партии в канун выборов ни к чему. Наконец, может предупредить или шантажировать человека, который знает первые две цифры.

Полковник встал.

- Придется этого Карла Хагена убрать... - сказал деловито, словно речь шла о чем-то обычном, скажем, о покупке пачки сигарет.

- Может, все-таки договориться с ним? - спросил Шлихтинг.

- Пустое дело, - возразил Гюнтер. - Я знаю его!

Шлихтинг наклонился к полковнику. Спросил шепотом:

- Ну убрать... Но как?

Пфердменгес засмеялся:

- Я знаю сто способов!

Шлихтинг ужаснулся.

- Но ведь на нас сразу падет подозрение...

Полковник заходил по холлу, заложив руки за спину. Остановился перед Гюнтером.

- У вас есть ключи от "фольксвагена"?

Гюнтер вынул их из кармана.

- Завтра утром ни в коем случае не садитесь в машину.

- А-а... - понял все Шлихтинг. - Только бы не вышла на нас полиция.

- А мы обеспечим себе алиби. Начнем с того, что сейчас поймаем такси и твердо запомним его номер...

...Пфердменгес сел рядом с шофером и всю дорогу разговаривал с ним. Рассказывал, как охотятся на львов в саванне. Расплачиваясь, спросил у водителя, который час. Тот ответил:

- А мне показалось, что нет и девяти... - А когда машина отъехала, полковник сказал поучительно: - Шофер подтвердит, что без трех минут десять мы приехали в "Корону".

- "Фольксвагена" еще нет на стоянке, - заметил Гюнтер. - Когда проезжали, я обратил внимание.

- Это отведет от нас все подозрения, - хрипло засмеялся Пфердменгес. - На стоянке зафиксируют время его возвращения, когда мы уже будем в отеле и у нас будут свидетели.

- Но как?

Полковник приложил палец к губам.

- Пошли, - подтолкнул Гюнтера, - все будет в порядке.

Приятели Пфердменгеса все еще сидели за столом. Полковник незаметно дал Гюнтеру таблетку.

- Снотворное, - объяснил. - Сейчас мы накачаем их... Предложишь Курту переночевать на диване в твоем номере. Таблетку дашь выпить вместе с вином. Утром он будет клясться, что полночи вы с ним болтали. Спустишься ко мне после двух часов ночи, только осторожно, чтобы никто не заметил. Я не закрою дверь.

...Окна номера Пфердменгеса выходили в переулок. Ночью здесь редко попадались прохожие, но все же полковник, приоткрыв окно, долго прислушивался. Наконец отважился, скользнул в окно, держась за связанные ремни от чемоданов, и Гюнтер осторожно опустил его на панель. Как было оговорено, втянул ремни и закрыл окно.

В дальнем углу комнаты посапывал на диване Ганс. Лежал, свесив волосатую ногу. Гюнтер накрыл его - о Гансе следовало позаботиться, как-никак основной свидетель. Сел рядом, прислушался. За окном тишина, ни одного прохожего. Вдруг стало страшно: а если полковника задержат на месте преступления? Отправив Пфердменгеса на улицу, он уже стал его соучастником. Это же тюрьма...

А если сейчас выскочить в окно и задержать полковника? Может, еще удастся уговорить Карла и тот рассчитается с ним по-честному?

Пусть отдает остаток полякам, какое его, Гюнтера, дело? Но сейчас ни Пфердменгес, ни Шлихтинг не захотят иметь дело с Карлом: зачем им терять деньги? Да и ему, Гюнтеру, зачем терять? Есть же разница между миллионом и пятью, и нужно быть дураком, чтобы отдать свое!

Под окном коротко свистнули. Гюнтер спустил ремни и помог полковнику взобраться...

Тот зашел в ванну, смочил полотенце и тщательно протер подоконник. Снял туфли, вытер подметки. Протер и ремни.

- Необходимо предусмотреть все, - объяснил полковник, - и я не хочу давать полиции ни одного доказательства. Я заложил в "фольксваген" две мины - от него останется только воспоминание! Пистолет выбросил в канализацию... Вероятно, все...

Он выпустил Гюнтера, переоделся в пижаму и лег с чувством человека, который имеет право на отдых после тяжелой работы.

Гюнтер стоял за шторой и выглядывал украдкой, словно его могли заметить с улицы.

Только что в номер заглянул Карл, они поговорили о делах, затем Карл предложил поездить по городу - Гюнтер знал, что сделал это он только из вежливости, а на самом деле хотел провести утро с Аннет. И действительно, Карл не уговаривал, стоял на пороге и улыбался, наверно, не совсем искренне, поскольку скрывал от друга тайну и завтра огорчил бы его, а Гюнтер не мог отвести от него взгляда, так как смотрел на него в последний раз; ему было трудно поверить в это, машина с минами казалась плодом нездорового воображения, плохим анекдотом, детской выдумкой - не может человек не чувствовать неотвратимого, а Карлу сейчас так хорошо, впереди у него встреча с Аннет, ощущение ее близости. Он уверен, ничто не помешает его встрече, верит, что так будет вечно, а жить Карлу осталось несколько минут; ему не будет больно, он даже не поймет, что умирает, но зачем это все, стоят ли эти миллионы (будь их в десять раз больше!) жизни друга, который смотрит на тебя с любовью и откровенно симпатизирует тебе?

Если бы Карл задержался в номере хотя бы еще минуту, Гюнтер, наверно, не выдержал бы и сказал, что ждет его, по крайней мере, под каким-нибудь предлогом не позволил бы сесть в "фольксваген". Но Карл спешил - он уже вышел из отеля и остановился возле светофора. Ожидая зеленый свет, помахал кому-то рукой. Гюнтер посмотрел кому и... увидел Аннет.

Она шла по самому краю панели в короткой зеленой юбке, белой кофточке, тоненькая и красивая, как белая роза на зеленом стебельке. Шла и махала Карлу рукой.

Карл побежал на желтый свет: вынырнул из-под машины, которая чуть не задела его, взял Аннет за руку, и они направились к стоянке, к канареечному "фольксвагену", начиненному взрывчаткой.

Дрожащими руками Гюнтер потянул на себя оконную раму. Почему-то не поддавалась, а ведь он только что закрыл окно, - дергал изо всех сил и только через несколько секунд сообразил, что надо поднять задвижку.

Когда наконец перегнулся через подоконник, сообразил, что все равно не услышат, не услышат даже те, кто значительно ближе, - по улице уже двигался утренний автомобильный поток, гудели моторы и шуршали шины, а белая роза на зеленом стебельке плыла по краешку панели, и ее бережно придерживал за руку Карл.

Вот они уж делают последние шаги, сейчас повернут на стоянку - но, может быть, полковник ошибся и что-нибудь не сработает, бывают же подобные случаи, почему не случится такому сейчас?

Гюнтер стоял, вцепившись в оконную раму, с раскрытым ртом и выпученными глазами и вдруг закричал. Только не крик, а какой-то свист с клекотом вырвался из его груди, он зажал рот ладонью, испугался, что кто-нибудь услышит его и посмотрит с улицы, отшатнулся в глубь комнаты, схватился за спинку стула и не сводил глаз с тех, кто уже стоял возле желтой машины.

Аннет обошла "фольксваген", сейчас Гюнтер не видел ее, на мгновение ему стало легче - вдруг он не заметил и она отошла? Карл отомкнул дверцу, открыл противоположную, наверно, протянул руку Аннет - сам Гюнтер непременно сделал бы то же, чтобы лишний раз ощутить тепло девичьей руки и легкое благодарное пожатие, - они там сейчас улыбаются друг другу, - боже, зачем он вчера послушался полковника?

Карл прикрыл дверцу, и в тот же миг "фольксваген" подбросило, полыхнул огонь, и Гюнтер почувствовал, будто его больно толкнуло в грудь выпустил спинку стула, зашатался и в изнеможении сел на пол. Прижался щекой к холодным паркетинам, от которых противно пахло мастикой, всхлипывал и дрожал в нервном возбуждении.

В двери застучали, но не было сил подняться...

- Гюнтер! - раздался голос полковника. - Откройте, Гюнтер!

Только тогда Гюнтер оторвал щеку от пола и с трудом поднялся, непослушными пальцами повернул ключ.

За спиной полковника стояла встревоженная горничная. Гюнтер почувствовал, что горничная может кое-что прочитать на его лице, сделал над собой усилие, улыбнулся и спросил:

- Что случилось? Вы стучите, словно пожар. Я был в ванной...

- Несчастье! - воскликнул Пфердменгес. Гюнтер удивился, с какой естественностью полковник разыгрывает свою роль. - Взорвался "фольксваген" Карла!

- Как взорвался? - Гюнтер изобразил удивление. - Когда взорвался? А где Карл?

- Вы ничего не слышали? - удивилась горничная. - Я думала, что в окнах повылетают стекла.

- Я был в ванной... Карл только что заходил ко мне... Он куда-то собирался... Подождите, вы ничего не напутали?

- Я завтракал, когда услышал взрыв, - объяснил Пфердменгес. - Выбежал на улицу - возле стоянки толпа... Бегут полицейские... Я - туда и увидел изуродованный "фольксваген" Карла. Ну, дым, огонь, служитель тащит огнетушитель... По-моему, в машине кто-то был...

Гюнтер закрыл лицо руками.

- Карл... Карл...

...Стоянку уже окружили полицейские. Гюнтер протиснулся к инспектору. Сказал встревоженно:

- На этом "фольксвагене" мы прибыли из Швейцарии. Что случилось? И что с Карлом?

- Вы хотите сказать, что знаете владельца этой машины?

Инспектор ощупал Гюнтера внимательным взглядом.

- Да, мы вместе приехали из Швейцарии.

Инспектор подтолкнул его к брезенту, которым было прикрыто что-то, поднял край. Гюнтер знал, кого ему покажут, и готовился к этому, но то, что увидел, заставило его отшатнуться и заслонить лицо руками.

- Они... - У Гюнтера вытянулось лицо, глаза налились кровью. Почему ему показали это?

- Кто они? - уже дважды спрашивал инспектор.

Гюнтер смотрел, моргал глазами, и ноги у него подкашивались. Наконец понял, что требует полицейский.

- Карл Хаген, - с усилием выдавил. - Швейцарский журналист. Карл Хаген из Берна.

- А женщина?

- Аннет Каммхубель... студентка... Франкфуртский университет...

- Жили в "Короне"?

- Да.

- Пройдемте с нами.

Они вышли за цепь полицейских и сразу попали под перекрестный огонь репортеров. Гюнтер шел, опустив голову, и старался не слушать их вопросов. Думал: хорошо, что старый Каммхубель уехал в Гамбург. Пока полиция выйдет на учителя и все поймет, он успеет побывать у Рудольфа Зикса и вытянет у него две цифры. О Шлихтинге никто ничего не знает. Карл не назвал его имени ни Каммхубелю, ни Аннет, следовательно, тайна шифра известна только троим, а все остальное не должно волновать Гюнтера. В полиции нет основания задерживать его - завтра он съездит в Заген, затем сразу вернется в Швейцарию, куда прибудут Шлихтинг и Пфердменгес. Все продумано, все идет по плану: главное - спокойствие, не выдать себя ни словом, ни жестом. Карл Хаген был другом Гюнтера Велленберга, его трагическая гибель не могла не потрясти друга - вот линия поведения...

Гюнтер уже вошел в роль, ему и на самом деле стало жаль Карла и Аннет, он любил их и мог сейчас поклясться в этом - белая роза на зеленом стебельке... Но почему вдруг задрожали мышцы на обожженном лице Карла? Неужели он подмигивает?

Это видение было таким зримым и реальным, что Гюнтер невольно схватил инспектора за плечо, смотрел расширенными от страха глазами и бормотал что-то невразумительное. Тот понимаюше пожал ему руку.

- Все бывает, - попробовал успокоить. - Но вы ведь мужчина, держитесь!

Вместе с портье они поднялись на лифте на четвертый этаж, где их уже ждали вездесущие репортеры. Инспектор приказал освободить коридор, и только после этого портье открыл дверь номера Карла.

Возле шкафа стоял открытый, но уже упакованный чемодан. Кровать была аккуратно застелена. На вешалке - плащ, несколько газет на журнальном столике под торшером, рядом начатая коробка конфет и недопитая бутылка вина.

Инспектор посмотрел на все это, распорядился снять отпечатки пальцев. Спросил Гюнтера:

- Когда вы собирались уезжать?

- Сегодня.

- Так я и думал, - показал на чемодан. - Ваш спутник был аккуратным человеком. Когда вы видели его в последний раз?

Гюнтер посмотрел на часы.

- Минут двадцать пять - тридцать назад. Он заходил ко мне.

Инспектор остановился перед Гюнтером. Спросил небрежно, но смотрел внимательно.

- О чем вы говорили?

- Ну... о делах... об отъезде... Потом он предложил проехать по городу.

- И вы отказались? Почему? Наверно, раньше вы не оставляли его?

Гюнтер ответил спокойно:

- Бывают разные ситуации. Сегодня я почувствовал, что третий лишний...

Инспектор кивнул.

- Фрейлейн Каммхубель? Давно они познакомились? Где?

Гюнтер знал, что врать нельзя - все равно узнают.

- Дней десять назад. В Загене. У нас были дела в городе, а она приезжала туда к родственникам.

Инспектор стал рассматривать вещи в чемодане. Казалось, он совсем потерял интерес к Гюнтеру. Даже спросил не оборачиваясь:

- А вчера? Когда вы вернулись вчера вечером? Были вместе с Хагеном?

Гюнтер понял, что полиция уже поинтересовалась у служителя на стоянке, когда Карл поставил машину.

- Нет, - ответил. - Карл ездил куда-то вместе с Аннет. А мы с полковником Пфердменгесом гуляли по городу. Полковник развлекался в ресторане, но у него заболела голова и он решил проветриться. Мы взяли такси, поездили, затем вернулись и опять сидели в ресторане, в "Короне". Погодите, когда же мы приехали? По-моему, около десяти. Но точнее вам могут сказать приятели полковника. Мы вместе ужинали, правда, мягко говоря, они выпили лишнего и ночевали у нас. Один у меня на диване, второй - у полковника.

- Как их фамилии?

- Не знаю, спросите у полковника. У меня ночевал Курт.

- И когда он ушел?

- С час назад. Жаловался, что опоздал на работу.

Очевидно, инспектор остался доволен объяснениями, так как спросил:

- Как вы думаете, кто мог это сделать?

- Что? - прикинулся недогадливым Гюнтер.

- Диверсию против вашего друга. Возможно, и против вас. Ведь вы могли сесть в машину вместе...

- Счастливый случай, что я остался жив! - Гюнтер опустился в кресло возле журнального столика. Для чего-то переложил с места на место газеты. Сейчас самое время подбросить полиции версию, которую они разработали вчера вечером, ожидая такси. Правда, инспектор может отнестись к ней скептически, но если узнают журналисты... Предмет для разговоров по крайней мере на неделю!

Сказал, будто раздумывая и взвешивая:

- Видите, дело такое... Мы с Карлом Хагеном и полковником Пфердменгесом только что вернулись из Африки. Вокруг африканских событий ходит столько слухов... Мы хотели обрисовать объективную картину, встречались с партизанами и были в войсках, поддерживающих порядок. И пришли к выводу, что слухи о зверствах так называемых карателей обыкновеннейшая выдумка. Саванну заливают кровью бунтовщиков, если бы увидели, инспектор, изуродованные трупы... - Задохнулся, будто и на самом деле трудно было продолжать, глотнул воды. - Думаю, красные, узнав о наших намерениях - а мы приехали в Европу с полковником Пфердменгесом, чтобы раскрыть зверства колониальных бунтовщиков, - устроили эту диверсию...

- Ого! - Инспектор оценил версию. - Дело приобретает интересный оборот. - Остановился в центре комнаты. - Здесь все... Сейчас осмотрим ванну, а затем придется заглянуть в ваш номер.

- Пожалуйста.

Инспектор вышел. Гюнтер самодовольно усмехнулся, он, кажется, обвел вокруг пальца этого полицейского болвана. Потянулся к графину. Наливая воду, обратил внимание на газету, что лежала рядом. Что-то заинтересовало его в ней, еще не знал, что именно, но встревожился и чуть не пролил воду из стакана. Сделал глоток, ища те слова в газете, и нашел сразу - прочитал только первые строчки и закрыл глаза: так, с закрытыми глазами, допил воду, не мог поверить, хотя знал, что это не галлюцинация...

Прочитал еще раз - как хорошо, что инспектор вышел из комнаты. Гюнтер наверняка выдал бы себя. Развернул газету, так и есть - загенский листок, его привез Каммхубель и вчера отдал Карлу. Почему же тот не сказал ему? Это бы спасло жизнь Карлу и Аннет...

Прочитал еще раз:

"Вчера скоропостижно скончался известный житель нашего города, с именем которого во многом связано процветание Загена, доктор Рудольф Зикс..."

Гюнтер воровато посмотрел, не вернулся ли инспектор, торопливо сложил газету и спрятал в карман, словно она могла выдать его. Не было сил подняться с кресла, но это продолжалось всего несколько секунд. Увидев инспектора в дверях, встал и вытащил ключ.

- Пожалуйста... это от моего номера.

Шел за полицейским, смотрел на его аккуратно подстриженный затылок не было никаких мыслей и желаний, машинально отвечал на вопросы инспектора, когда тот осматривал номер.

Стоял на том же месте, что и утром, смотрел в окно - толпа уже разошлась, полицейские убрали остатки "фольксвагена". Почистят и вымоют асфальт, и завтра ничто не напомнит о сегодняшней трагедии: будет стоять какой-нибудь "ситроен" или "опель", только он, Гюнтер, запомнит на всю жизнь, потому что совесть будет мучать его.

Интересно, мелькнула внезапно мысль, а мучила бы, если б он все же заполучил пять миллионов? Наверно, не так, ибо знал бы, ради чего пожертвовал двумя жизнями, а так пусто, - все напрасно: и их поездки, и волнения, и, наконец, его измена.

Завтра он вернется в Швейцарию, и начнется привычная жизнь - кофе по вечерам в клубе, репетиции и спектакли, споры об искусстве... Среднее существование полунищего от искусства. Но, подумал вдруг с испугом, он уже не сможет примириться с такой жизнью, он уже почувствовал в руках деньги, много денег, он сроднился с ними, и соответственно изменились его взгляды и вкусы.Наверно, он напоминает сейчас обанкротившегося миллионера. Да, обанкротившегося, поскольку денег у него еле хватит на билет до Берна.

Гюнтер вынул платок, вытер потный лоб. Ощупал газету, вынул из кармана. Он один узнал о смерти Рудольфа Зикса, в конечном итоге, какое это имеет значение, только он знает, что группенфюрер унес в могилу тайну шифра - Шлихтинг и Пфердменгес не догадываются ни о чем, и будет справедливо, если они финансируют его - скажем, по десять тысяч марок. Больше вряд ли дадут, но и не дать не смогут: он объяснит, что эти деньги нужны ему для подкупа одного человека, без помощи которого трудно будет войти в доверие личности, знающего первые цифры шифра.

Улыбка смягчила заостренные черты лица Гюнтера: двадцать тысяч не так уж плохо, конечно, не миллион и не пять, но все-таки какой-то трамплин для человека с умом. Ведь чего-чего, а ума у него хватит. Ума, настойчивости и деловой прыти.

Улыбнулся еще раз. Можно даже написать Шлихтингу и полковнику расписки, но пусть только попробуют вернуть свои жалкие двадцать тысяч! Он намекнет, что Гюнтеру Велленбергу - люмпен-интеллигенту, терять, собственно говоря, нечего, а вот дорогим господам... Если левые газеты начнут распутывать этот клубок...

Гюнтер засмеялся. Инспектор удивленно посмотрел на него, и парень сразу сделал постное лицо.

Потом инспектор ушел. Гюнтер лег на диван - захотелось спать, сон одолевал его...

Он лежал с подложенной под щеку ладонью и вдруг увидел темно-звездное небо - такое темное небо и такие яркие звезды можно видеть только во сне. Звезды мерцали, и Гюнтеру было тревожно, предчувствовал: сейчас что-то случится, и не знал, что именно...

Но вдруг луч, белый и тонкий, как лезвие, прорезал звездное небо и потерялся где-то в бесконечном просторе.

Почти одновременно в луче возникли две фигуры - они шли, взявшись за руки, словно их мог кто-то разлучить, вначале нерешительно, будто учились ходить по канату, но постепенно их шаги становились увереннее, они шли и не обращали внимания ни на звезды, ни на луч, смотрели друг на друга, и в этом безбрежном мире для них не существовало ничего, кроме них самих и их любви.

Аннет улыбалась Карлу - белая роза на зеленом стебельке - и ямочка на ее щеке двигалась, а глаза излучали синий свет...

Они шли, разговаривая о чем-то, молчали, смеялись, снова разговаривали и снова молчали. И им было хорошо, потому что самое главное - найти друг друга, зная, что всегда будут радостными и пожатие руки, и улыбка, и поцелуй, и просто ненароком сказанное слово, а они знали, что так будет вечно, поскольку луч вел их в вечность и дорога их не имела конца.