Шкаф

* * *

Уж не знаю, кого как, а меня всегда, с малолетства, притягивал именно этот шкаф. Хотя имелся и буфет с вареньем. К нему, честно говоря, тоже тянуло, но все же иначе.

Совсем другое дело этот шкаф. Нет, он не был запретен, как ближайший пруд с омутами, но влекло к нему с неменьшей силой.

Сквозь затуманенные стекла, будто тронутые инеем, угадывалось нечто. Дверцы – когда как – отворялись то безмятежно, то с поскрипыванием, какое можно услыхать в подветренном яблоневом саду, и туман распахивался, унося смутные тени и обнажая сухой горьковатый запах осенних листьев, будто домашнего любовно собранного гербария.

Знающий человек, говорят, многое может прочесть по засушенному листу березы, клена или осины. Он может сказать, какую весну и лето прожили листья перед тем, как опасть, из низины они или с пригорка.

В шкафу на полках тесными рядами, прикрытые корешками и обложками, находились тысячи листов, из которых составлялись книги. Их молчание напоминало лесную тишину, зовущую прислушиваться.

И, наугад вытягивая книгу, я уже ощущал, что именно она меня звала, и было неминуемо раскрыть ее и увидеть черные строчки букв, казавшиеся четкими тенями от проплывавших над страницами видений.

Я чувствовал, над этой витает лето, над той – весна, а над следующей – осень. Я плутал в темных аллеях, подходил к толстым дубам и корабельным соснам, видя, как покачиваются среди недвижных облаков их вершины, заглядывал в глубочайшие омуты, пугавшие и манившие.

Я листал страницы и рассматривал их, как гербарий. Тогда я еще не умел читать.