Я должен был послать вам шестое по счету донесение. Но заменяю донесение этим письмом сугубо приватного характера.
Прибыв в базельский аэропорт Сен-Луи, я сел на самолет, идущий не в Аяччо, как мне было предписано, а в Амстердам. Через несколько часов я оказался в аэропорту Скипхол. Я вошел в наружный холл и взял трубку телефона прямой связи с отелем «Амстель». На мой вопрос: есть ли записка на имя Рембрандта? — портье ответил утвердительно. Я попросил его прочитать, что там написано, он прочитал. Я сейчас же взял билет на самолет КЛМ, идущий в Стокгольм.
Спустя полчаса я снова прошел в наружный холл и увидел женщину в зеленом плаще с полосатым капюшоном, закрывающим голову. Она стояла у объявления, написанного на японском языке, — фирма Стрип предлагала приезжим японцам познакомиться с работой амстердамских гранильщиков алмаза.
Вскоре началась посадка, я поднялся в самолет. Как только машина поднялась в воздух, я пересел во второй ряд. Сидевшая у окна женщина в зеленом плаще опустила полосатый капюшон, сняла солнечные очки и повернула ко мне лицо. Губы улыбались, но в глазах стояли слезы. Это была Гаянэ.
Ее отец во время войны был связан с ЭЛАС — народно-освободительной армией Греции — и собирал пожертвования среди населения в пользу партизан. Собирал очень умело — под самым носом оккупантов, — очевидно, отлично владел техникой конспирации и техникой уговаривания. В 1947 году, когда греческим патриотам снова пришлось уйти в подполье, отец Гаянэ возобновил нелегальную работу, но был убит иностранцем, который, назвавшись корреспондентом прогрессивной газеты, проник к подпольщикам.
Я открылся Гаянэ на девятой встрече после длительного разговора на темы группы 7 и рассказал обо всем, в том числе и о Командоре. Гаянэ, знавшая из рассказов матери о приметах убийцы, попросила меня собрать уточняющие данные. Я собрал их и выяснил, что «иностранный корреспондент прогрессивной газеты» и Командор — одно и то же лицо.
Случай помог мне уничтожить палача. Когда ар-Русафи вошел во двор, я шепнул ему, что его хотят убить — так же, как итальянца Маттеи и других, осмелившихся выступить против могущественных монополий Запада. Выслушав меня, кувейтец вошел в дом и, как я ему посоветовал, проследовал через подвал в соседний двор, затем, выйдя в переулок, дошел до ворот особняка и позвонил. Сановника — владельца особняка — ар-Русафи знал лично. Он объяснил сановнику, в чем дело, и, как я просил его, спустя сорок минут позвонил в полицию.
Как только кувейтец вошел в дом, я направился в другой конец двора и доложил Командору о том, что пришлось долго объяснять кувейтцу, как подняться по лестнице вверх, и что кувейтец хотел зажечь электрический фонарик, но я сказал, что этого нельзя делать — могут увидеть огонек со двора.
Спустя пять минут Командор пересек двор и вошел в дом, чтобы подняться по лестнице, не зажигая фонарика, как было условленно.
Я волновался первые десять минут, но никто не выходил из дома. Когда прошло сорок пять минут, я, поняв, что все в порядке, вошел в дом, поднялся до второй площадки с зажженным фонариком, вынул из кармана Командора, валявшегося с раскроенным черепом, провокационные документы и прошел к машине, в которой сидел Даню. Через некоторое время показались полицейские «джипы».
Бан тоже должен был получить по заслугам — за свои злодеяния в Алжире, Анголе и Южном Вьетнаме.
Все прошло именно так, как было рассчитано. Ударив в темноте человека, поднявшегося на вторую площадку, Бан зажег спичку и увидел, кого он прикончил. Он понял, что этого ему не простят, и решил бежать — прошел подвал и, выйдя на улицу, свернул в сторону кладбища, откуда добрался кружным путем до западной окраины города и первым же самолетом улетел в Европу. Вскоре его нашли в Амстердаме, и он на Принсен-грахт проглотил пахнущую миндалем пилюльку.
Убийца понес наказание, но этого было мало. Надо было еще взвалить на него другие дела, чтобы запутать расследование.
Гаянэ часто рассказывала мне о своей подруге стенографистке-машинистке бельгийского посольства Ирен Тейтгат. Я послал ей письмо о готовящемся ограблении медицинского склада на французском языке и подписался: Эркюль Пуаро. Ирен, разумеется, показала это письмо Гаянэ, и та посоветовала сейчас же позвонить не только в министерство здравоохранения, но и в редакцию газет и иностранные посольства. Так была провалена акция «Санта Клоз».
Компрометация Бана была проведена очень просто. По моей, просьбе Гаянэ позвонила Бану и измененным голосом сказала, что ей надо встретиться с ним и передать привет от женщины, которая его давно любит. Затем я позвонил Ирен и измененным голосом сказал, что мне надо встретиться с ней и передать привет от одного человека, который ее давно любит. Бан и Ирен, одинаково заинтригованные, явились в назначенное время куда следует — к фонарному столбу перед служебным входом в бельгийское посольство, как раз напротив книжного магазина Монтелеоне. Между ними произошел разговор, в ходе которого они поняли, что кто-то подшутил над ними. А я залучил Умара Кюеле в книжный магазин — специально для того, чтобы он мог увидеть в окно Бана, разговаривающего с женщиной, вышедшей из бельгийского посольства. Когда началось расследование, Умар заявил Веласкесу о том, что видел за два дня до акции «Санта Клоз», как Бан секретничал с бельгийкой.
Несколько слов о себе. Природная скромность не позволяет мне пускаться в автобиографические подробности. Скажу только, что я поступил на частные курсы сыскного дела (компания Керриер) с одной целью: набраться нужных знаний для писания грамотных детективных книг. Но когда я узнал, что наиболее способных курсантов отбирают для дальнейших занятий и затем определяют на весьма доверительную работу и что я попал в число отобранных, у меня возникла мысль использовать этот дар фортуны: собрать нужные сведения для сочинения достоверных рассказов и повестей о действиях секретных служб.
А после встречи с вами, когда я понял, что вы поверили придуманной мною биографии и что я прошел (незаметно для себя) все тесты, я решил идти дальше. Будь что будет! Когда я учился в университете, профессора предрекали мне карьеру ученого, и я сам собирался стать историографом, но меня немного смущало то, что наряду с интересом к сугубо научным проблемам я ощущал неприличную для молодого ученого тягу к творениям таких классиков шпионской беллетристики, как Лекью, Оппенхайм и Уоллес. В знаменитом рассказе Стивенсона добропорядочный Джеккиль по ночам превращается в злодея Хайда. Во мне тоже боролись ученый Джеккиль и детективный Хайд, и, увы, победил последний и приволок меня к дверям сыщицких курсов.
Когда я узнал от вас, что вы решили послать меня на специальные курсы и затем в секретную школу «где-то в Африке», я решил последовать примеру Стетсона Кеннеди и Жана Ко. Первый — американский репортер — проник в Ку-клукс-клан, а потом на основе личных впечатлений написал книгу «Я был в Ку-клукс-клане». А второй — французский журналист — совершил одиссею по злачным местам, куда впускают только избранных, и потом опубликовал сенсационный репортаж о «сладкой жизни» парижской элиты.
Искренне благодарю вас за то, что дали мне возможность пройти курс учения в школе АФ-5. Теперь я обеспечен материалами для серии шпионских повестей и киносценариев.
За день до моего вылета в Базель я был принят новым Командором. Сказав напутственное слово, этот неофашист-миллиардер — генерал от секретной службы ввел меня в курс акции, перед которой «Санта Клоз» и «Ниндзя-I» кажутся детскими забавами.
В ближайшее время я созову пресс-конференцию и расскажу о том, что мне удалось узнать с того дня, как вы посвятили меня в тайные дела, до того дня, когда новый Командор дал мне последнее задание.
Пусть мир узнает о делах, творимых и замышляемых вами и вам подобными. Конспект, по которому я буду говорить, состоит из 45 страниц машинописного текста плюс несколько карт и диаграмм.
Но эту пресс-конференцию надо провести в таком месте, где будет гарантирована моя личная безопасность. Сперва я решил устроить встречу с журналистами в одном городе, в центре Европы, в традиционно нейтральной стране, но Гаянэ сказала, что лучше поехать в другой город, более северный и более пригодный для такого рода пресс-конференций. Я стал возражать, но Гаянэ сделала сердитые глаза (вспомогательный прием 5а) — и я согласился с ней.
Утамаро, конечно, будет неистовствовать, когда узнает, кто с таким усердием слушал его лекции. Но профессор должен быть доволен своим учеником. Я провел комбинацию по всем правилам, приводимым в трактате «Ниндзюцу-хидэн-сецунин-мокуроку» (верхний свиток, глава седьмая), — проник в замаскированном виде во вражеский лагерь, завоевал доверие и в нужный момент нанес удар. Ведь это комбинация «фукурокаэси» — «вывернутый мешок».
Простите меня за неряшливый слог и небрежный почерк: рядом стоит Гаянэ и дергает меня за рукав — скоро посадка. По прибытии в тот город мы сразу же дадим первый бой. За ним последуют второй, третий — и так далее. Мы решили посвятить все наши силы, наши жизни борьбе с такими, как вы, врагами человечества, врагами его светлого будущего!
____________________
РОМАН НИКОЛАЕВИЧ КИМ
Родился в 1899 году в городе Владивостоке. Детство и юность его прошли в Японии, где в 1907–1917 годах он учится в Токийском колледже. В 1917 году Ким возвращается в Россию, оканчивает в 1923 году восточный факультет Владивостокского университета и до 1930 года читает курсы лекций по китайской и японской литературе в московских вузах.
Литературную деятельность Роман Ким начал в 1923 году.
Основной жанр его произведений — политический детектив, основанный преимущественно на фактическом материале.
Наиболее известны повести Кима «Тетрадь, найденная в Сун-чоне» (1951 г), «Кобра под подушкой» и «По прочтении — сжечь» (1962 г.), а также повести-памфлеты «Кто украл Пуннакана?» и «Школа призраков» (1965 г.).