Шофер господина полковника

ПОЛКОВНИК ЗАСТАВЛЯЕТ СЕБЯ ЖДАТЬ

Мыс был шириной двадцать километров, и такой же длины песчаное низкое побережье, откуда видно было далеко окрест простым глазом. Нигде нельзя было спрятаться, разве только в машине. На лесистых берегах и заросших островках ничего не видно, если не осветишь себя бенгальскими огнями или не пустишь ракету. Дачи были так запрятаны, что их выдавал лишь покрашенный белым флагшток да пристань или отблеск окна, когда ветер захлопывал его.

В конце мыса устроена пристань — сколоченный из толстых досок настил, напоминающий пол в комнате. По двум боковым сторонам — надежные перила и скамьи. В уголке пристани было сложено пять кирпичей. Они рассказывали много разных историй, кто хотел, мог присвоить их, выслушав все до единой. Может, кирпичи были единственным багажом какого-то несчастливца, последней его собственностью; запоздалый отблеск озера остановил его здесь, и тогда он заметил, что был богаче без этих кирпичей. Озеро простиралось во все стороны, но больше вправо — туда оно тянулось проливом километра два в длину и полкилометра в ширину, в конце которого открывалась необозримая водная гладь. Противоположный берег был виден, но это была только черта, за которую не могло зайти солнце.

Пелтола сидел против солнца. Оно не давало ему смотреть. То было время года, когда солнце вовсю пользовалось своей властью и показывало это каждому, как пьяный полицейский. Оно светило в упор и высвечивало женские бедра сквозь юбки, освещало прихожие и стены в глубине домов, верхушки деревьев снизу, и находило под изгородью спрятанную хозяином бутылку вина, и прочитывало этикетку на этой бутылке, и обнаруживало скрытое под кучей хвороста мертвое тело. Оно вытягивало тени невероятной длины. Это был натиск света. Этот натиск утомлял людей, они двигались с трудом.

Было 20.41. Полковник не показывался. Возможно, он высматривал Пелтолу в бинокль из окна какой-нибудь дачи и за каждую минуту опоздания вырезал ножом метку на подоконнике. Их уже насчитывалась сорок одна. У Пелтолы объяснение было наготове: банька, перегородившая дорогу. Если б они не успели доставить ее в деревню, она сама объяснилась бы с полковником. Объяснение было надежное, короткое и местное, никогда раньше он подобного не использовал. Если полковник не захочет поверить, ему это будет нетрудно. Ему все легко, чего он сам не делал для себя обременительным. Пелтола встал, обтянул спинку переднего сиденья и оглядел, в порядке ли все внутри. В машине не должно быть ничего не закрепленного на своем месте. И не было. Не слышалось и тихого женского шороха, который, конечно, слышишь в таком месте, хотя и знаешь и вдобавок видишь, что там никого нет. И фотоснимков на память от бесчисленных сидевших здесь не осталось на заднем сиденье.

Один из мальчишек взял красный мопед и выехал на полметра вперед. Он отправился на пристань и показал себя мимоходом. На пристани показал себя снова. Он проехался по крайней доске, вернее, он ехал, не включая мотора, отталкиваясь ногой. Потом он включил мотор и попробовал просверлить задним колесом дыру в досках. Он сильно рванул с места и перелетел на землю, прогремел по камням и перескочил с обрыва прямо на двор кооператива. Там он производил шумовые эффекты, заимствованные из военных фильмов. Так самолет два раза спикировал на здание и обстрелял из пулемета. Здание гремело, как в грозу, и пробовало отпугнуть нападающего. Немного погодя из леса отзывалось громыханье.

Парень, вернулся к киоску, пропахав тут ногами глубокие канавы. Облако пыли скрыло его до колен и реяло над землей. С пылью ничего нельзя было поделать. Она распространялась и проникала в чуткую сердцевину цветов и зелени, связывала свободную влагу. Пыль дотянулась низиной до оконечности мыса. Она пахла в воздухе, как бывает перед дождем, когда первые крупные капли выбивают ее из песка и доносят ее запах.

Парень кружил вокруг киоска и выискивал, каким бы образом заставить его исчезнуть с лица земли, чтобы можно было ехать прямо с того места, где он сейчас стоит. Парень затормозил у крыльца и позвал:

— Тамара, едем.

— Неохота, — отозвалась черноволосая низкорослая девчонка.

— Предложение в силе пять секунд.

Девчонка уселась на заднем сиденье. Оно было узким, не шире грязного крыла, можно приглашать прокатиться на таком только знакомых. Парочка покатила мимо Пелтолы на пристань.

— Новичок здесь, — сказала девчонка о шофере.

— Смотрел на тебя таким глазом?

— Каким глазом?

— А таким, как гвоздь.

— Первый раз его вижу. Это не Яска.

— Яска может только издали посматривать на такую машину, — сказал парень.

— Не гони так, — попросила девчонка, — поезжай поближе.

— К тебе поближе?

— Еще чего. Поближе к пристани.

Парень въехал на пристань и куражился там. Девчонка старалась босыми ногами достать доски настила, но была такая коротконогая, что это ей не удавалось. У нее была мальчишеская прическа, затылок очень аккуратно выбрит. Возможно, здесь был парикмахер, который стриг девчонок бесплатно, всем напоказ.

— Я спрыгну, — сказала девчонка.

— Не смей, мы упадем.

— Кто это — мы?

— Я и мопед.

— Ты с ним на ты?

— Еще не решаюсь.

— А какое у него имя?

— Солифер.

— Собственное имя?

— У него только фамилия.

— Пусти меня.

— Если только прыгнешь.

— Я упаду в воду. Платье промокнет.

— Снеси его Яске.

— Больно мне нужен твой Яска!

— А кто тебе нужен?

— Никто.

— Могла бы уж и начать помаленьку с кого-то. Это очищает пот и улучшает обмен веществ.

— У меня и так все хорошо обменивается.

— Вот как?

— Ах, какой противный!

— Знаешь, почему по утрам поется?

— Нет.

— А почему по утрам плачется?

— Нет.

— Каждая девчонка должна это знать. Пора тебе начать обращать внимание, слушай, и следить за своим развитием, в какую сторону оно идет. Я о тебе забочусь.

— Не твое дело.

— Мое. Тебе бы надо со мной начать развивать свой голос.

— Какой ты ловкий. Думаешь, я не знаю?

— Знаешь — так говори. Чего не знаю — скажу потом.

— Точно знаю, — протрубила девчонка.

— Лииса рассказала?

— Нет.

— А кто?

— Не скажу.

— Я двину отсюда.

Парень помчал на большой скорости, так, что от досок настила поднялась пыль. И вдруг притормозил.

— Чего она говорит?

— Тертту?

— Ах, ах, ах, — заахал парень. — Думаешь, у меня не все дома?

— А что, не так?

— Как ты смеешь унижать меня! За гимнастику у меня десятка, и за ручной труд — единица, и другие единицы стоят на месте. Лехтонен говорит: «Написал в твоем свидетельстве неправильно, бумага не так лежала, жена, вишь, перевернула стол, а я не заметил. Могу исправить твое свидетельство, если захочешь». Я не захотел, сказал, оно и так хорошо. Эта единица за ручной труд мне важна, я не отступлюсь от нее добровольно. «Я исправлю ее, если хочешь». — «И так хорошо, — сказал я, — сумею воспользоваться и так, и этак».

— Так это не то? — спросила девчонка разочарованно.

— То не стоит смотреть, разве что в темноте.

— Она не говорила про Тертту, я не так запомнила.

— Загни палец на память и чуть приподыми его.

— Теперь знаю.

— С какой буквы начинается? — спросил парень.

— А.

— Нет нужды в спешке. Это фамилия?

— Ага, — сказала девчонка, — теперь-то я знаю, кто это.

— И я знаю.

— Алтонен Ритва.

— Хо-хо-хо! — хохотнул парень, и это было похоже, как будто на острове собака попробовала свой голос, старая собака.

— Она и есть, — подтвердила девчонка.

Парень съехал с пристани. Надо было придумать и выкинуть что-то такое, чтоб отвязаться от нее. Он ничего не мог придумать и потому дал безжалостно газ, пронесся по прямой через мыс, накосяк по насыпи на двор кооператива, через двор в лес и по лесу так, что хворост вставал дыбом и лес гремел, как оркестр из ста мопедов, исполнявший увертюру «Вечер в пригороде». Девчонка визжала от восторга и прыгала на спине у приятеля. Чтобы уберечь ноги, она подняла их и обняла ими парня как раз на высоте пояса, а руками обвила его шею, повисла, как рюкзак, на спине. Все это так затянулось, что мопед выдохся.

— Пена-а! — заорал мальчишка у киоска.

— Чего? — откликнулся парень.

— У тебя хорошая мотопила! Не свалил еще ни одного дерева?

— Я только упражнялся, — отвечал парень.

— И я! И я! — визжала девчонка.

Пелтола вышел из машины. Они были теперь так далеко, что он мог покинуть свое место. Сидящие на крыльце были зрителями. С них было довольно и того, что поблизости что-то происходило. Довольно и легковой машины. А если вдобавок из-под нее еще капало масло, это уже было захватывающим зрелищем. Они смотрели с большим достоинством, и молодые люди опирались левой рукой на перильца точно так же, как шофер держит свою руку на окошке автомашины. Свободной правой рукой они вели машину: баранка была не закреплена и удобно вращалась вокруг запястья. Никогда не отвечал тот, кого спрашивали, отвечал тот, кто сидел подальше. У девчонок были немытые волосы и грязные лодыжки. Кончиками пальцев они трогали друг на друге одежду и давали советы по уходу за внешностью. Они придумывали разные прически и пришли к соглашению по вопросу о том, что когда волосы выбиваются из прически, их можно поправлять руками. О парочке в лесу они забыли и все свое внимание устремили на Пелтолу, когда увидели, что он вышел из машины. Они оглядывали его со всех сторон, но если кто-нибудь смотрел назад, все поворачивали головы туда же.

Им были розданы бесплатные билеты на сегодняшний вечерний спектакль, их раздавали каждый вечер. Как только Пелтола зашел за машину и ударил каблуком по резиновой покрышке, зрителей разобрал смех. Он посмотрел на них через верх машины, и они снова захохотали.

Пелтола достал из багажника тряпки и принялся вытирать машину дочиста. Зрители заскучали. Пелтола вытер жирной тряпкой заодно и свои сапоги. Публика была разочарована. Она не приняла этот номер.

— Что они там делают? — крикнул один из мальчишек.

Пелтола взглянул в лес. Парочка мерялась силами: пригибали друг другу головы к самой земле.

— Скажу, обязательно скажу! — кричала девчонка.

Парень отпустил свою добычу и стал приводить в порядок одежду. Девчонка пустилась в бегство на крыльцо. Она бежала прытко, хотя и была толстоногая коротышка. Но в юности это не помеха. И запыхавшись от бега, она все равно была в наилучшем состоянии; она знала это, потому, верно, и бегала всегда. Она была почти красива и от страха с удовольствием повизгивала. Она вбежала на крыльцо и плюхнулась на колени мальчишке. Тот столкнул ее прочь, и она с размаху села на пол, так что слышно было. В этом возрасте девчонки чего только не выдерживают, и это им не вредит, если они не принимаются сочинять стихи.

«Мужчина не бьет женщину», — сказал Пелтола про себя. Мысль показалась такой красивой, что не хотелось закопать ее в себе, и Пелтола сделал маленький звуковой монумент. Он продержался в воздухе пять секунд, но воспоминание о нем — в два раза дольше. Никто не успел посадить цветка у его подножия.

Один из мальчишек на крыльце прислушивался к чему-то, приложив ладонь к уху. Потом он медленно повернулся к мысу. Он видел его впервые. Он скрестил руки на перилах.

— Уже, — сказал он глухо.

Черноволосая встала и отряхнула юбку, они это хорошо умеют. На ней, конечно, не было юбки, только джинсы. Она отряхивала ту юбку, которая была дома.

— Скажу! — рявкнула она. Это предназначалось лесу.

— Не скажешь, — отвечал из лесу парень.

Он все еще высвобождал свой мопед. Колеса были накрепко привязаны прутьями к деревьям и пням. Мопед был в царапинах, тут были колючие ветки. Когда парень отрывал их, они не поддавались.

— Что он говорит. — спросил девчонку парень, столкнувший ее на пол.

— То, что сказал мне в лесу. — Она вертела головой, закрывала глаза, когда поворачивала голову вправо, но открывала их, когда поворачивала ее влево. Так она заставляла землю долго кружиться в одном направлении. Первая проба сил годовалого ребенка.

— Если скажешь, ткну пакет мороженого в твою пасть, — послышалось из леса.

— Фу, — сказала девчонка, — слыхали, что говорит? Теперь я скажу! Раньше бы промолчала, теперь скажу.

— Ничего я ей не говорил, — ответил парень из леса совсем обычным голосом. Когда говорят обыкновенным голосом, это вызывает доверие.

— Говорил, — настаивала девчонка, — оно начинается на А.

— Ха-ха-ха, — повторил парень три раза. — И в середине там есть В, и сзади П, и слишком длинное расстояние между глазами.