ШОК-Н-ШОУ

1

К середине дня паломничество оперативников в номер Перепелкина сошло на нет, а картина убийства Игоря Мушкина в сознании следователя стала немного проясняться. Непонятным оставался мотив поведения «призрака». То ли бывший оперный артист Моня действовал по своей инициативе, придумав и осуществив странный спектакль с элементами «ужастика», то ли его кто-то нанял для осуществления своей цели — вывести из равновесия участников проекта «Звездолет». И главная задача была пока не решена — преступник находился вне зоны досягаемости следствия. Дело же по убийству поэта Вениамина Молочника вообще пока не сдвинулось ни на йоту. Обнаруженный у наркомана-грузчика ноутбук Игоря Мушкина нисколько не помог. Алексей Викторович с удивлением обнаружил, что на всех файлах установлена защита, взломать которую он был не в состоянии. Это показалось Перепелкину странным — он помнил, что Игорь не имел обыкновения ставить хитрые пароли на документы, чтобы коллеги и начальство всегда могли ознакомиться с нужными материалами. От оперативников, занимающихся проверками телефонов Оли, Маши, Тани и прочих девушек, известий пока не было. Два раза с побережья звонил прокурор и бодрым тоном интересовался «подвижками» в деле. Так он и выражался: «Ну, уважаемый Алексей Викторович, какие у нас на сей момент подвижки?» «Работаем», — стандартно отвечал Перепелкин. А что он мог еще ответить?

В дверь постучались. Перепелкин догадался, что это не оперативники, вежливостью и изысканным воспитанием не отличающиеся. Он отозвался, и в номер вошел высокий молодой блондин в строгом костюме серого цвета и при галстуке.

— Добрый день, Алексей Викторович, — улыбаясь, поздоровался он. Но улыбка его была ненастоящей, а какой-то… приклеенной. — Меня зовут Михаил Михайлович. Городское управление федеральной службы безопасности.

Брови Алексея Викторовича, помимо его воли, поползли вверх. ФСБ? Она-то здесь при чем?

— Прошу простить, если отвлек вас от работы, — продолжал улыбаться эфэсбешник приклеенной улыбкой. — Я, собственно, ненадолго. Даже садиться не буду.

Алексей Викторович смутился от своей непроизвольной невежливости и поднялся сам.

— Чем могу?… — пробормотал он.

— Как вы понимаете, я к вам с просьбой, — как-то излишне игриво проговорил высокий блондин. — С настоятельной, естественно. Тут у нас появилась информация, что вы разрабатываете связи Вениамина Молочника. По его телефонной книжке, как мне известно.

— Быстро до вас доходит информация, — уважительно произнес Перепелкин.

— Не буду изображать перед вами непревзойденного мастера своего дела, говорить, что нашей службе всегда все известно, — усмехнулся Михаил Михайлович. — Эта информация могла бы вообще до нас не дойти. Если бы мы сами не разрабатывали эти телефончики. И довольно долгое время.

— Вот как… — протянул Алексей Викторович. — Как всегда, выясняется печальная истина о досадной разобщенности силовых ведомств. Мы тут не знаем, с какой стороны к делу подойти, а вы, оказывается, долгое время занимались связями убитого Молочника.

— Мы занимались его связями еще до того, как он был убит, — охотно сообщил Михаил Михайлович. — И хотели бы довести дело до конца. А ваши оперативники с их методами работы, прошу прощения, выступают некоторой помехой. Вы не могли бы их отозвать и попросить прекратить заниматься порученным делом?

— Видите ли, Михаил Михайлович… — деликатным тоном начал Перепелкин, но эфэсбешник его перебил:

— Да-да, я знаю, что вы скажете. Что у нас свои дела, а у вас свои. Но согласитесь, что если мы занимаемся делом, то оно несоизмеримо серьезнее ваших дел.

Перепелкин отдал должное изысканной манере выражений Михаила Михайловича, но оскорбился на неприкрытый снобизм представителя соседского ведомства.

— Конечно, — язвительно проговорил он. — Вы занимаетесь делами государственной важности. А мы — чрезвычайными происшествиями районного масштаба. Ерундой, другими словами. Не могу с вами не согласиться, Михаил Михайлович. Только что же вы ко мне, простому следаку, пожаловали? Вы бы сразу к нашему прокурору обратились. Если он порекомендует мне прекратить дело, которым я занимаюсь, я его прекращу.

— Вы меня не так поняли, — улыбнулся эфэсбешник. — Я не призываю вас прекратить дело. Я…

— Да-да, повторяться не нужно, — рассерженно усмехнулся Перепелкин. — Я вас прекрасно понял. Надеюсь, и вы меня поняли. Я занимаюсь двумя убийствами. Мелочовкой, в общем, как выражается молодое поколение. Но и про эту мелочовку начальство у меня спросит. А что я уважаемому начальству отвечу? Что пришел человек из соседней структуры и по-дружески попросил меня закрыть глаза на какие-то аспекты расследования?

— Все развивается по стандартной схеме, — развеселился Михаил Михайлович. — ФСБ просит, УВД набивает себе цену, выгоду выторговывает. Мое начальство, предвидя подобный оборот, уполномочило меня раскрыть перед вами некоторые карты. И я их раскрою. Мне потребуется на это минут десять. Но за десять минут ваши оперативники могут таких дров наломать… Поэтому я вас очень прошу — возьмите телефонную трубку прямо сейчас и отдайте команду.

— Хорошо, я приторможу процесс, — согласился Перепелкин. — Но если карты ваши окажутся краплеными…

— А вот это уже прямое оскорбление, — обиделся высокий блондин. — Что же вы все по стереотипу демократов девяностых годов мыслите? Если перед вами эфэсбешник — ждите от него пакости или карт крапленых. А ведь в нашей структуре давно уже другие методы в чести.

— Угу… — согласно кивнул Перепелкин и даже небрежно махнул рукой, чтобы пыл Михаила Михайловича не подвиг того к исполнению праведного и гневного монолога до бесконечности. И взял телефонную трубку, жестом пригласив незваного гостя все-таки присесть. А потом, переговорив с одним из оперативных сотрудников, вопросительно уставился на эфэсбешника.

Тот развел руками, словно хотел показать, что скрывать ему совершенно нечего.

— Вообще, уважаемый Алексей Викторович, — благожелательно проговорил он, — вы нам очень помогли. Благодаря вам, мы сегодня узнали имя человека, который более трех месяцев был для нас инкогнито. Мы знали его кличку — «Поэт», но никак не могли соотнести его с конкретным именем. Теперь мы знаем, как его зовут. Более того, мы теперь знаем, что работал он не в одиночку, и его сообщник по-прежнему действует. И действует здесь — на территории пансионата.

— Мое любопытство вы возбудили до крайней степени, — вежливо произнес Алексей Викторович. — Я вас внимательно слушаю. Чем же таким ужасным занимался «Поэт», что заинтересовал столь уважаемую контору?

— Заказами специфического свойства, — сдержанно ответил Михаил Михайлович. — Как стало известно, несколько лет он выступал посредником между уважаемыми фирмами и клиентами, нуждающимися в услугах этих фирм. Клиентов он разыскивал по Сети, а фирмы… Мы еще не пришли к определенному выводу, как он вышел на эти фирмы. Не исключено, что он сам их и создал. Но это еще предстоит выяснить.

— Вы хотите сказать, что телефоны в записной книжке Молочника — всех этих Оль, Тань и Галин — на самом деле телефоны… м-м… специфических фирм?

— Ваш сотрудник любезно дал подержать мне в руках один из талмудов «Поэта», — кивнул эфэсбешник. — У меня нет сомнения в том, что там нет ни одного номера, абонентом которого была бы обычная, нормальная девушка. Все эти имена — попросту кодовые названия фирм.

— Значит, неделю назад здесь был убит вовсе не простой гражданин, — задумчиво проговорил Перепелкин. — Мой коллега подошел к разгадке, и поэтому его тоже убили…

— Возможно, — осторожно сказал Михаил Михайлович. — Мы знаем, что он сделал несколько пробных звонков. Буквально накануне своей смерти.

— Но тогда получается, что сообщник… — начал Перепелкин. — Нет, что-то тут не то… А почему вы решили, что у Молочника был сообщник, что он находился и по-прежнему находится здесь? Это не секрет?

— Да нет, пожалуй… — пожал плечами эфэсбешник. — Видите ли, на финишной прямой нашего расследования мы отслеживаем звонки… Заказы продолжают поступать на электронный адрес «Поэта», и некто под его именем по-прежнему связывается с фирмами. Например, не далее, как вчера был звонок из пансионата — звонили в фирму «Аля».

— Это я звонил, — признался Перепелкин. — Хотел выяснить, что это за девушки.

— Да? — поднял брови Михаил Михайлович. — Это хорошо, что вы сказали, но ничего существенного эта информация не меняет. Кроме звонков Але были еще и другие звонки. Вы звонили нескольким девушкам?

— Нет, не успел, — сказал Алексей Викторович.

— Ну, вот, — кивнул собеседник. — А «Поэт» выходил на связь и вчера, и позавчера, и три дня назад.

— Это был мужской голос? — спросил Перепелкин.

— Да, это был мужской голос, — подтвердил Михаил Михайлович.

— Вы меня озадачили, — признался Перепелкин. — Я полагал, что дело обстоит гораздо проще. Поэт — посредник… А его призрак?

— Что, простите? — глаза Михаила Михайловича округлились.

— Да нет, это я так… — улыбнулся Алексей Викторович. — Видите ли, у нас тут собрались люди творческие, спектакли каждый день разыгрывают. А вы разве ничего не слышали о призраке?

Эфэсбешник посмотрел на Перепелкина с подозрением…

2

Съемки последнего перед финалом отборочного тура, несмотря ни на что, начались. Уважаемое жюри расселось в первом ряду, на него сразу же были направлены яркие софиты, а «звездонавты», столпившиеся в кулисах, с ужасом поглядывали на известные лица. Ужас участников проекта был подробно зафиксирован объективами. На сцену вышел Григорий Барчук — улыбающийся, уверенный, в костюме с иголочки — и объяснил несведущим телезрителям, для чего в первом ряду собралась столь уважаемая компания «супер-звезд». Несколько минут операторы вприсядку, приставными шагами и с помощью других физкультурных упражнений снимали Зона, Махалова, Хоменко и прочих знаменитостей. Те изображали скуку, покровительственное внимание, озабоченность, возбужденное нетерпение, но скоро им надоело что-либо изображать и они, забыв о камерах, занялись спонсорскими минералкой и пивом, выставленными перед жюри в неимоверных количествах. Линейный режиссер, проследив это зрелище на всех трансляционных мониторах, дал команду операторам исчезнуть со сцены.

Концерт начался заурядно. Барчук объявлял участников, участники нервно и возбужденно улыбались жюри и столь же нервно и возбужденно начинали исполнять песни. Но после третьего выступления произошло не предусмотренное сценарием событие. Моисей Симеонович Зон, до этого с искренней доброжелательностью поглядывавший на юных артистов, вскочил со своего места и, багровея от злости, закричал на весь зал:

— Сейчас же прекратите это безобразие!

Барчук, привыкший в своей актерской жизни ко многим неожиданностям, тем не менее несколько раз открыл и закрыл рот, отчего стал похож на огромного сома, выброшенного из воды на берег. Члены жюри оторвались, наконец, от баночек и бутылочек и с ужасом уставились на мэтра. Режиссер в монтажке схватился за голову. «Звездонавты» застыли в оцепенении, кто — на сцене, кто — в кулисах. Лишь толстокожие операторы продолжали снимать шоу, как ни в чем не бывало. Несколько камер фиксировали крупный план Моисея Симеоновича.

— Сегодня я посетил генеральную репетицию! — продолжал кричать Зон. — Я прослушал одну песню с кошмарными словами и думал, что этот текст — досадное исключение из правил, не могут же все песни быть гениальными. Но теперь я понимаю, что пошлые тексты — тенденция этого проекта. И я заявляю со всей ответственностью, что в подобном мероприятии я участвовать отказываюсь. Эти песни услышат миллионы людей. Они будут думать, что так и надо, что такие песни и нужно исполнять на эстраде, что это — хорошо. Нет! Это не хорошо! Это очень плохо! Это полная безвкусица! Покажите мне автора этих текстов! Я… Я не знаю, что я с ним сделаю!

Ангелина Волк благоразумно скрылась в лабиринтах сценической машинерии. А Барчук, незаметно покинувший сцену, подошел к Марфе, которая стояла в левой кулисе и довольно улыбалась.

— Во влипли, да, — проговорил он, стараясь ее утешить. — Старик оказался воином. Сейчас прикроет всю нашу лавочку.

— И почему артисты поют перед пустым залом? — доносилось из первого ряда. — Как они могут выступать без зрителей? Или вам стыдно их показать народу? В телевизоре не стыдно показать, а зал заполнить стыдно? Прекратите сейчас же весь этот бардак! Я повторяю: песни, которые мы сейчас слышали, очень плохие песни!

— Отлично, — сказала Марфа тихо. — Я боялась, что он все-таки высидит до конца.

— Ты чего? — поразился Барчук. — Чему ты радуешься?

— Очередному сюжету, который нельзя было отрепетировать заранее, — еще шире улыбнулась Марфа. — Сейчас он заведет всех членов жюри, они начнут высказываться по поводу качества песен. Начнется небольшая драчка. Хоменко проявит свой незаурядный юмор, Джига встанет на защиту пошлости: он балдеет от песен Ангелины. И весь этот разговор о качестве современных песен пойдет в эфир. Зрителю, который нас смотрит, давно нужно было услышать, что такое хорошо и что такое плохо, и что такое настоящий вкус.

— А я-то думаю, почему ты выбрала для этого тура песни гримерши, а не Вениамина, — фыркнул Барчук. — Грешным делом, даже подозревал, что у тебя со вкусом не того…

— У Вениамина тоже песни так себе… — Марфа согнала улыбку с лица. — Вот они сейчас покричат с полчасика, а потом наши «звезды» будут петь старые советские песни. Экспромтом.

— И провалятся окончательно, — хмыкнул Барчук. — Без репетиций, без разучивания нот петь песни?

— Почему без репетиций? — пожала она плечами. — На прошлой неделе они репетировали эти песни. Просто ты упустил из виду этот момент.

— Ну ты даешь! — восхитился Барчук. — Самого Мойшу Зона из себя вывела. Это, я тебе скажу, эксклюзив. Я его в гневе даже у Махалова в «Терке» не видел.

— Говорят, он и не бывает в гневе, — сказала Марфа. — Учись, пока я жива. Как будущему режиссеру, тебе это пригодится. Ведь я слышала: ты собираешься снимать сериал?

— Кто настучал? — улыбнулся Барчук.

— Зон и настучал. Он просил, чтобы я тебя уговорила отдать ему Глорию Кошелкину. Говорит — заплатит любую сумму. Лично дольщикам проекта.

— А он сказал, что я ему ответил на его предложение? — с опаской спросил Григорий.

— Конечно, — вздохнула Марфа. — Ты, Гриша, молодец. Завидую я тебе. Ты еще способен совершать безумные поступки. Может, и мне какого-нибудь мальчугана в мужья взять?

— Не думаю, что тебе нужен мальчуган, — покачал головой Барчук. — Тебе Карабас-Барабас нужен. Такой, как Зон. Чтобы по утрам по кухне гонял за плохо сваренный кофе.

— Я обдумаю эту мысль, — усмехнулась Марфа.

3

После выволочки великого мэтра организаторы проекта объявили перерыв. Марфа собрала всю съемочную группу и приказала отправляться на пляж и окрестности — собирать зрителей. Потом обрадовала молодых артистов и музыкантов известием о новом репертуаре, пригласила членов жюри в кафе-бар, а Моисея Симеоновича, Демьяна Джигу и Григория Барчука — в свой кабинет. Там к приходу именитого гостя тоже накрыли стол по высшему разряду, и Зон, увидев кулинарно-гастрономическое великолепие, слегка оттаял. Подождав, пока присутствующие утолят голод, Марфа попросила помощника принести кофе на четыре персоны и оглядела мужчин.

— Несмотря на кажущийся сбой в съемках, — проговорила она, глядя, в основном, на Зона, — мне кажется, что самое время поговорить о ближайших перспективах.

— Кажущийся сбой? — хохотнул Моисей Симеонович. — Вы оптимистка, Марфа Ивановна.

— Я оптимистка, — согласилась Марфа. — Через полчаса зрительный зал будет полон, а наши «звездонавты» будут исполнять совершенно иной репертуар, который, я уверена, придется вам по вкусу.

— Ваша мобильность достойна уважения, — благосклонно произнес Зон. — Вы умеете быстро исправлять ошибки.

— Ошибки, Моисей Симеонович? — теперь Марфа позволила себе хохотнуть. — Я не совершаю ошибок.

— А то, что вы позволили артистам выйти с таким халтурным материалом, ошибкой не является? — удивленно проговорил Зон.

— Нет, это продуманная акция, — виновато улыбнулась она. — Я должна извиниться перед вами, Моисей Симеонович. Я, безусловно, никак не могла предположить, что начнете об этом разговор именно вы, и, конечно, не думала, что вы примете все так близко к сердцу — ведь вы слывете абсолютно невозмутимым человеком. Но я надеялась на то, что кто-то из членов жюри обратит внимание на несовершенство текстов и подвигнет остальных к дискуссии.

— Вот как… — тяжело вздохнул мэтр российской эстрады. — Значит, вы все это подстроили. Даже не знаю, обижаться мне или восхищаться. Вы намерены продемонстрировать мой эмоциональный монолог в эфире?

— Если вы не будете возражать, — кивнула Марфа. — Полагаю, это будет прекрасным открытым уроком для нашей молодежи, не отличающей черное от белого. А вы так редко излагаете на публике свои принципы.

— Меня никто об этом не просит, — чуть обиженно сказал Зон. — Серьезные и честные разговоры об искусстве никому не интересны.

— Я так не думаю, — уверенно проговорила Марфа. — Значит, вы не против, чтобы мы показали ваше выступление телезрителям?

— Пожалуй, нет… — после некоторого раздумья сказал Зон.

— А теперь… мгм… — подал голос Джига. — Мы можем обсудить дальнейшие перспективы? Основной аукцион мы устраиваем после финального концерта. Но вы, Моисей Симеонович, пользуетесь приоритетным правом выбора. Вам уже кто-то приглянулся?

— Я не всех видел, — Зон сразу поскучнел. — Откровенно говоря, я мог бы заняться раскруткой одной девушки. Я вижу ее в перспективе. Но она, как мне дали понять, не продается…

— Как это? — Джига подскочил в кресле. — Мы продаем всех.

— Ваши партнеры так не думают, — усмехнулся Моисей Симеонович.

— Кто? — взвизгнул Демьян и посмотрел со злостью сначала на Марфу, потом на Григория.

— Ну, я, допустим, — ухмыльнулся Барчук.

— Но ты… Ты не имеешь права решать… — Джига побагровел. — Формально решаем только мы с Марфой…

— У-у-у… — прогудел Барчук. — Вот как заговорил мой лучший друг Дема Джига. Помнится, когда ты меня приглашал на это шоу, ты вел совсем другие разговоры.

— Да, конечно, но… — казалось, что Джига сейчас взорвется в буквальном смысле этого слова.

— Да ладно, — вдруг улыбнулся Барчук. — Забудь. Моисей Симеонович, я хочу сказать, что вы, конечно, можете откупить у хозяев проекта «Звездолет» контракт Глории Кошелкиной. Но насколько мне известно, она не собирается делать карьеру на эстраде. Вы просто выбросите деньги на ветер.

— Кошелкина… — промямлил Демьян. — Моисей Симеонович, я не ослышался? Вам нужна эта безголосая пичужка?

— По-моему, у нее прекрасные вокальные данные, — не без удивления проговорил Зон. — Вы ее слышали хоть раз, Демьян?

Джига растерянно покивал.

— Голос у Глории прорезался не далее как сегодня, — объяснил Барчук, обращаясь к Зону. — Количество репетиций, наконец, перешло в качество.

— Интересно, — сказал Зон. — Жаль, что она не хочет работать на эстраде. Это вы ей охоту отбили?

— Ага, — сказал Барчук. — Мы у кого хочешь охоту отобьем.

Разговор их был прерван настойчивым стуком в дверь, а затем какой-то громкой возней за нею.

— Это что еще такое? — вскочила Марфа и рванулась к двери, но та распахнулась, чуть не сбив Марфу с ног, в кабинет влетела растрепанная девушка, в талию которой вцепился охранник и пытался воспрепятствовать визиту.

Зон и Барчук с интересом ученых-исследователей поглядывали на это энергичное зрелище, Марфа была готова кинуться в драку, а Джига нечленораздельно заверещал. Этот звук был настолько чужеродным человеческой природе, что охранник и девушка тотчас прекратили возню, а Марфа отскочила к стене. Григорий и Моисей Симеонович рассмеялись. А девушка поправила прическу, улыбнулась Зону и вежливо проговорила:

— Здрасьте…

— Здравствуйте, — тотчас же доброжелательно откликнулся Зон. — Чем мы можем вам помочь?

— Я же говорила! — выкрикнула девушка в лицо охраннику. — Моисей Симеонович всегда готов оказать поддержку молодым талантам. А вы тут кордонов понаставили.

— Я все-таки уволю всю охрану целиком, — обессиленно проговорила Марфа. — Они так любого террориста сюда пропустят.

— Я не террористка, — сказала девушка. — Я — артистка. Я всю жизнь ждала возможности встретиться с Моисеем Симеоновичем Зоном. Это мой любимый певец, я его с младенчества люблю. Я под его песни, вместо колыбельной, засыпала, и вместо будильника, просыпалась. А вы его, как спящую царевну, в башню заперли на семь замков.

— Вы ошибаетесь, — Зон был по-прежнему сама любезность. — Никто меня не запирал. Просто мы тут решили немного посовещаться… Колыбельная и будильник, говорите? Ха… Кстати, как вас зовут, милая барышня?

Девушка расцвела и выпрямилась.

— Галка, — сказала она. — То есть Галина. Галина Звонарева.

— Мою жену зовут Галина, — сообщил Моисей Симеонович всем присутствующим. — А вы, Галина, конечно, хотите попросить устроить вам просмотр.

— Как вы проницательны! — восхитилась Галка.

— Опыт большой, — довольно хмыкнул Зон. — И что мы будем петь?

— Петь? — ужаснулась Марфа. — Моисей Симеонович! Эту девушку мы три раза слушали на отборочных турах. Поверьте, вы зря потратите время.

— Ну, надо же мне его куда-то тратить, — улыбнулся Зон. — Тем более, я понял, что деловая беседа у нас уже завершилась.

Джига снова издал свой нечленораздельный звук и все снова вздрогнули.

— Дема, с тобой все в порядке? — весело спросил Барчук. — А вы, Галя, настойчивая девушка. Знаете, что я подумал? Не знаю, выйдет ли из вас толк на эстраде. Но вот роль в сериале у меня для вас, кажется, есть. Я ее только что придумал.

— Ой! — восторженно вскричала Галка, и все снова вздрогнули.

— Дурдом, — прошептала Марфа.

— Пойдемте на сцену, Галина Звонарева, — торжественно проговорил Моисей Симеонович. — Вы уже договорились с аккомпаниатором?

— Да, — кивнула Галка. — То есть, нет. У меня свой аккомпаниатор. То есть группа. Я привела группу.

— О Боже! — простонала Марфа.

— Очень хорошо, — сказал Зон. — Через пять минут я жду вас на сцене.

Через пять минут они были на сцене. Галка у микрофона, Коля Радостев с гитарой, Боб Берман за тамтамом, Жорик с бубном, Алена, Оля и Света встали в ряд у кулисы, приготовившись подпевать. У задника устроился Паша-Танк, придерживая какую-то непонятную фигуру в балахоне. Слух о том, что сам Зон собирается прослушивать непонятно откуда взявшихся артистов, распространился по территории достаточно быстро. В зале появились члены жюри в полном составе, некоторые участники проекта, зрители, которых успели «отловить» на пляже. Забрел сюда и Алексей Викторович Перепелкин, резонно полагая, что вряд ли ему представится более удобный случай посмотреть на любимого Моисея Симеоновича в непосредственной близости. Высокий блондин-эфэсбешник тоже оказался здесь.

Галка от такого скопления уважаемого и простого народа приободрилась, чего нельзя было сказать об остальных участниках группы. Девчонки смущались и не знали, куда девать руки, Коля Радостев сгорбился и судорожно вцепился в гриф гитары, у Жорика вдруг обнаружился насморк, и он все время пошмыгивал носом. Боб, поняв, что еще немного и группа просто сбежит со сцены, оставив Галку в одиночестве, стукнул ладонью по тугому брюху своего тамтама и хорошо поставленным, преподавательским голосом объявил:

— «Смеющаяся звезда». Исполняет Галина Звонарева и группа «Спасение утопающих».

В зале притихли.

— Пожалуйста, — в этой тишине мягко проговорил мэтр российской эстрады.

Галина сделала шаг вперед. Коля взял аккорд. Жорик тряхнул бубном… Галка запела:

В песне были еще слова. Много слов. Коля Радостев написал длинную песню. Но тут на заднем плане произошло шевеление.

— Ах ты! — воскликнул Паша-Танк совершенно не в соответствии со сценарием исполнения.

Фигура в балахоне, до этого момента стоявшая неподвижно, рванулась к кулисе. Паша вцепился в просторное одеяние, пытаясь сдержать беглеца, тот же заметался по сценической площадке, выбежал на авансцену, и тут Павел настиг его, заломил руки и слегка тряхнул. Капюшон, скрывавший лицо странного артиста, слетел с головы…

Зрители в зале замерли.

— А вот и Моня-артист, — в наступившей тишине негромкий голос Алексея Викторовича Перепелкина прозвучал достаточно звонко.

— Это не Моня, — хрипловатым баском сказал Паша-Танк.

— Веня! — вскрикнула Марфа Король, вскочила и вдруг стала заваливаться на бок. Если бы Барчук не подхватил ее, она бы рухнула на пол.

— «Поэт»? — озадаченно проговорил высокий блондин Михаил Михайлович из ФСБ. — Чего только не бывает в местах, где собираются люди не от мира сего.

Прокурор города, опоздавший к началу представления, генеральским шагом отмаршировал по проходу между рядами, с озадаченным видом огляделся и робко присел в первое попавшееся кресло.

— Спасибо тебе, Демьян, что вытащил меня с заседания Думы, — сказал Моисей Симеонович Джиге. — Там тоже, конечно, бывает весело. Но ваше шоу не идет ни в какое сравнение с парламентскими слушаниями. А песня хорошая. И девчонка ничего.

— Она у меня до третьего тура дошла, — похвалился перед членами жюри Коля Хоменко…

4

— Поправьте меня, если я что-то упустил, — сухо проговорил прокурор, строгим взглядом оглядев присутствующих в его номере Алексея Викторовича и Михаила Михайловича. — Итак, известный поэт Вениамин Молочник, именовавший себя в Сети «Поэтом», кроме своей основной деятельности, увлекался еще и посреднической деятельностью в сфере криминальных услуг.

— Скорее, наоборот, Николай Григорьевич, — не побоялся «поправить» высокое начальство Перепелкин. — Поэзия — была его хобби, а посреднические услуги — основной деятельностью.

— Ну да… — сердито кивнул прокурор. — Что потом?

— Потом он узнает из той же Сети, по которой ползал, как хотел, ибо для такого мастера, как он, не существовало никаких преград, что его самого кто-то «заказал», — сказал Перепелкин. — Вероятно, конкуренты, которых, как выясняется, существует не так уж и мало. Он понимает, что спастись от пули киллера практически невозможно. Тут Барчук отыскивает на местном пляже почти «двойника» Молочника и знакомит их друг с другом, с целью устроить невинный розыгрыш среди участников «Звездолета». Но поэт находит другое применение удачно подвернувшемуся Моне-артисту. Он, действительно, предлагает поучаствовать ему в розыгрыше. «Побудь мной недельку, — примерно так он говорит бывшему оперному певцу. — В накладе не останешься — я тебе заплачу. А потом посмотрим — заметит ли кто-нибудь подмену. Готов держать пари, что никто. Даже моя супруга». Моня поселяется в номере Молочника и даже пишет за него стихи. Паршивые, надо сказать, стихи. А в один прекрасный момент в его номер входит убийца.

— Не понимаю, — еще более сердито проговорил прокурор. — И никто не понял, что убили не поэта, а артиста? Кто проводил опознание тела?

— Ну… — вздохнул Перепелкин. — Кто же в этой ситуации будет проводить опознание по всем правилам? В кабинете поэта лежит тело, похожее на поэта. Не думаю, что кто-то очень сильно вглядывался в лицо…

— Кто проводил опознание? — повторил прокурор.

— Местная управа… — пробормотал Перепелкин.

— Поимеют они у меня! — рявкнул прокурор. — Значит убили ни в чем не повинного человека, а поэт стал скрываться на территории пансионата. И продолжал свою посредническую деятельность.

— Пытался, — вставил свое слово Михаил Михайлович. — Но поскольку конкуренты уже пустили слух, что «Поэт» убит, то к его очередному появлению в Сети отнеслись с осторожностью. Хотя с такой клиентской базой, как у него, можно было еще очень долго держать бизнес в своих руках.

— Ну и держал бы… — в голосе прокурора прозвучало недоумение. — Зачем он стал разыгрывать из себя тень папаши Гамлета?

— Быть или не быть — вот в чем вопрос, — улыбнулся Перепелкин. — Я почти целый день думал над этим. «Покойником» быть тоскливо, даже если прибыльный бизнес у тебя остался. Общения недостает, людского внимания. А Вениамин привык к вниманию. Он не мог жить в келье. Вот и придумал себе спектакль. Да и некоторые личные мотивы тут свою роль сыграли. Захотелось постращать жену-изменницу. Любовнику ее нервы пощекотать. Поэтому он и свои записные книжки ему подсунул.

— Но ведь тем самым он выдал свою клиентскую базу, — сказал прокурор.

— Не совсем так, — сказал Перепелкин. — Записные книжки уже были в руках у следствия. В руках у Игоря Николаевича Мушкина. Так что большого секрета номера телефонов «девушек» не составляли. Мушкин, кстати, почти приблизился к раскрытию преступления. Он и без помощи наших уважаемых соседей понял, чем занимался поэт Вениамин Молочник. Часа два назад, благодаря одному из молодых артистов, Сереже Петрову, удалось, наконец, снять защиту файлов на компьютере Игоря. Там есть подробные отчеты и прямым текстом написано о подмене жертвы.

— Сережа Петров? — заинтересовался Михаил Михайлович. — Уж не тот ли Сережа…

— Что? — требовательно спросил прокурор.

Эфэсбешник усмехнулся.

— Вы, наверное, знаете, что при нашем управлении открылся специальный институт. Я имею честь там преподавать. Так вот какой-то Сережа Петров из маленького провинциального городка взломал все наши засекреченные сайты.

Прокурор и Перепелкин не удержались и дружно фыркнули.

— Смешно? — обиделся Михаил Михайлович. — А нам было не до смеха. У нас лучшие специалисты над системами защиты работают. Постоянно новые технологии изобретают. Ни в Америке, ни в Европе им равных нет. А тут какой-то Сережа Петров. Хорошо, что, взломав систему, он написал, что хочет у нас учиться. Да мы бы его и так пригласили.

— Настоятельно… — сказал Перепелкин.

— Ну… — развел руками Михаил Михайлович. — Вы же понимаете, что такие таланты на вес золота.

— Да, не быть Сереже Петрову супер-звездой российской эстрады, — Перепелкин скорчил печальную мину.

— И хорошо, — уверенно произнес прокурор. — Мужчина должен делом заниматься, а не по сцене козлом скакать. Подведем итоги? Итак, у нас есть признание Вениамина Молочника…

— Простите, Николай Григорьевич, — перебил его Перепелкин. — У нас нет признания Вениамина Молочника.

— Не понял, — изумлению прокурора не было предела.

— Факт его посреднической деятельности еще предстоит доказывать нашим коллегам из ФСБ, — вздохнул Алексей Викторович. — И я им искренне сочувствую. Потому что доказать, что именно этот, а не другой человек нажимал на клавиши, подписываясь ником «Поэт», в принципе невозможно.

— А счета? А деньги? — вскинулся Михаил Михайлович.

— Вы еще про платежные поручения вспомните, — усмехнулся Перепелкин. — В них указывается содержание услуги, за которую производится оплата. Ведь понятно, что человек, занимающийся таким бизнесом, не мог не подстраховаться со всех сторон.

— Тем не менее, конкуренты его вычислили, — упрямо проговорил Михаил Михайлович.

— А вот это для меня остается абсолютной загадкой, — пожал плечами Перепелкин. — Я не понимаю, как это возможно. Ведь Молочник пользовался беспроводным Интернетом.

— Но когда он вызывал исполнителей, он пользовался телефоном, — сказал Михаил Михайлович. — Иначе как бы мы вообще его ухватили?

— Вы вышли на него с другой стороны, — сказал Перепелкин. — И до последнего момента не знали, кто стоит за его неймом. Не так ли? Если бы не наши оперативники, которые, как вы утверждали, очень вам мешали, вы бы еще очень долго устанавливали его личность.

— Не понимаю, — покачал головой прокурор. — С одной стороны, такая осторожность. А с другой — полное безрассудство. Почему он, украв свои книжки у следователя Мушкина, тут же не уничтожил их? Почему не уничтожил ноутбук Игоря Николаевича?

— Ну, с ноутбуком он хотел еще повозиться, — сказал Алексей Викторович. — Такие защиты установить, чтобы их никто взломать не смог, даже Петров Сережа. Амбиции тоже не последняя вещь для бытия человеческого. А про книжки я объяснил. Он не был уверен, что информация о телефонах уже не ушла нашему начальству и в прокуратуру. А если и не ушла… Подумаешь, телефончики девушек. Кого это могло заинтересовать? Разве что супругу, то есть вдову…

— А почему вы говорите, что нет его признания? — обеспокоенно проговорил прокурор. — Откуда же тогда известна история с подменой?

— А он эту историю артистам-спасателям рассказал, когда они его у себя держали, — скривился Перепелкин. — Да и вообще он ничего от них не скрывал. Уж не знаю, почему…

— А вы этого бугая на сцене видели? — усмехнулся Михаил Михайлович. — Как его? Паша-Танк? Проехался, небось, по бедному Молочнику…

— Так-так-так… — начал свирепеть прокурор. — Значит, под протокол у нас ничего нет?

— Увы, — опустил глаза Алексей Викторович. — Под протокол он утверждает, что Моню он пригласил к себе ради розыгрыша, ради розыгрыша артистов пугал, Мушкина он убивать не хотел, тот сам упал, за трос зацепился. Ну и, понятно, что ни о каких страстях, о которых нам уважаемый коллега из ФСБ рассказал, понятия не имеет. Телефоны девушек в Интернете нашел, познакомиться хотел. Потому что жена его давно уже не любит… и так далее и тому подобное. А скрывался от всех по понятной причине — киллера боялся. Причем, говорит, киллера, наверняка, нанял поэт какой-нибудь, который мне лютой завистью завидует.

— Ух ты… — с яростью огнедышащего дракона выдохнул прокурор. — Значит, я и ордер на его арест подписать не могу?

— Ордер! Я и дела-то на него возбудить не могу, — сказал Перепелкин. — Хулиганство — не нашей компетенции статья. Этим участковый должен заниматься. Да и можно ли розыгрыш как хулиганство квалифицировать? Ведь в сущности, по его вине никто не пострадал.

— Если не считать Мушкина, Моню-артиста и всех жертв, которые пострадали, благодаря его посредничеству, — сказал Михаил Михайлович.

— Ну да, — спокойно сказал Перепелкин. — Но как квалифицировать его вину? Моня мог и не соглашаться на игру, Игорю не обязательно было на крышу лезть… Доказать умысел Молочника невозможно. А про остальное я уже высказал свое мнение. При этом искренне желаю успехов своим коллегам.

— Спасибо, — вежливо отозвался Михаил Михайлович.

В душном номере прокурора повисла гнетущая тишина.