Шоссе Петля

Лёва Контуженный

Лёва Контуженный (Шоссе Петля-9)

Олег Новгородов

Лёва Контуженный натворил дел в восемь утра, по своему домашнему адресу. Там разбиралась группа из местного отделения, и подробности мы знаем. Потом он поехал в центр и натворил еще дел, а уж затем его остановила пуля из полицейского АКМ. Дело сразу засекретили эфэсбэшники, и посвящать нас в детали нужным не сочли. Мы можем навскидку сказать, что в Москве пострадавших было порядка двенадцати, исходя из простейших подсчетов.

Ну вы понимаете, что именно от Лёвы Контуженного никто подобного не ожидал. Лёва вполне адекватный чел, даже и не по опольцевским меркам. Тихий, не агрессивный, очень спокойный. На левое ухо он совсем глухой, правым слышит процентов на полста. Но для рабочего с кладбища Лосиная Роща слух - не слишком важная опция.

У Лёвы и с головой были не лады, но ни в чем особенном это не выражалось. В обеденные перерывы он бродил в одиночестве по лесу, что тянется от кладбища на запад, до бетонного забора психлечебницы. Надышится хвойным воздухом, и обратно, работать. А работы на кладбище всегда хватает. По вечерам Лёва Контуженный сидел в бытовке и смотрел телевизор, ничего не комментируя и держа при себе какие-то выводы. Вот кого надо бояться - молчунов, но столь глубоких аналитиков в Лёвином окружении не водилось... Короче, милейший и незаметнейший человек, без видимых отклонений от нормы. И лишь много позже участковый Савияк, строго по секрету и за две бутылки «Киновского» поведал, что предыстория Лёвиного подвига началась еще в те, ничем не примечательные осенние дни.

Савияк провел собственное дознание, приложив все свое сыскное мастерство, какого и не ожидаешь от такой гигантской неповоротливой туши. Нет, не дознание событий в Москве – там пусть федералы жопу рвут. Савияк хотел реконструировать часть жизни, прожитую Лёвой Контуженным до его последнего, отчаянного броска на амбразуру проклятущей реальности. Но дознание оставило больше вопросов, чем ответов.

Вот смотрите. Лёва ходил по тонкой границе, и с одной стороны был район Опольцево, а с другой - неведомое и не нанесенное на карту Опольцево-2. Там не совсем, как у нас. Там открываются двери, которые мы закрываем навсегда. И, когда равновесие между муниципальными образованиями нарушилось, Лёва постиг нечто фундаментальное и приводящее в ярость. А, может, «нечто» существовало в его мозгах, взболтанных внутри черепа взрывом противопехотной мины. Надеюсь – мы все тут надеемся – что в мозгах. Или мы должны принять, что Сущее включает в себя дьявольскую константу, задуманную не иначе как в самой Преисподней, и даже в небытие приходят исполнительные листы. То же самое, как если тебя выпустили из тюрьмы, а за КПП - новая тюрьма.

Когда речь идет о таком человеке, что тут вообще разложишь по полочкам? Да и Савияк темнит. Но я догадываюсь, почему он встревожился, когда почтальон доставил телеграмму из Смоленской области. Инспектор ведь первым осматривал «бэху», зарывшуюся носом в грунт, и, очевидно, подобрал в кабине некий предмет, которому надлежало быть абсолютно в другом месте. И уверился: предмет не украли, его обронил законный владелец. Потому он и сказал Старпому, что откладывать дальше некуда.

***

Лёва был один-одинешенек на белом свете, не считая соседки Антонины, с которой у него наладились дружеские и взаимовыгодные отношения. То есть, Лёва покупал на неделю продуктов, Антонина варила ему суп в отдельной кастрюле и жарила сковородку второго, и обоих это устраивало. Иногда Лёва обедал у Антонины, иногда забирал тарелки и шел к себе, а иной раз по несколько суток ночевал на кладбище. Тогда Антонина набирала еду в пластиковые контейнеры, паковала их в рюкзак, садилась на допотопный мотороллер и ехала по шоссе Петля к центральным воротам Лосиной Рощи, а там Лёва встречал ее и забирал свой «паек».

Никакой романтики у них с Антониной не сложилось, но они друг о друге заботились. Антонина баба симпатичная, с изюминкой, и, хотя ей за сорок, достаточно здоровая, чтобы родить ребенка. Но какие с Контуженным дети? К тому же, Лёва после армии одинаково равнодушен и к женскому полу, и к выпивке, да и в еде неприхотлив. Антонина поначалу баловала его кулинарными изысками, потом забила на свои старания. От той мины у Лёвы и со вкусовыми рецепторами что-то не то сделалось. Ел себе суп с тушенкой, гречку с тушенкой, и, по ходу, не отличал одно от другого.

Кроме Антонины, Лёва на районе почти ни с кем не общался. Пить он не пил, его и не звали, и о помощи тоже не просили: многие были уверены, что он глухонемой, а языком жестов никто не владеет. Со знакомыми - привет-пока, в разговоры не встревал, в магазин ему Антонина список писала. Придет со списком, на прилавок положит и стоит, купюры в пальцах мнет. В холодную погоду Лёва носил серую с оранжевым ветровку, а в совсем лютые морозы, как прошлой зимой, поддевал снизу болотного цвета свитер. Таким его и запомнили: щуплый, сутулый, взъерошенный мужичок неопределенно-среднего возраста, в альпинистской ветровке.

Была у него привычка, не из обыкновенных, но, опять-таки, безобидная. Лёву частенько заставали на могилах погибших друзей; он бормотал что-то, обращаясь к портретам на надгробиях, или, за неимением таковых, куда-то вдаль. Ну мало ли кто на кладбище с усопшими говорит. Просто тамошним рабочим это как раз не свойственно, они толстокожие, тупо делают свои дела, и мистикой их не проймешь. А Лёва запросто подсаживался к могилкам и вел безмолвный диалог, шевеля губами. Мужики из бригады просекли фишку: если у Контуженного за пазухой бутылка водки, а в кармане кипа пластиковых стаканчиков - значит, собрался корешам визиты наносить. У него много их на Лосиной Роще. Гораздо больше, чем на районе.

Лёва оставлял на холмиках земли стаканчики с водкой. В любом другом месте водку допивали бы бомжи, но на Опольцево их нет, и никто к Лёвиным стаканчикам не прикладывался. Дурь, конечно - мертвецов алкоголем ублажать, но бывает ведь и хуже. Он же не безобразничал, ничего не портил, наоборот - прибирался, даже если и не у друзей, а увидит где мусор, возьмет метелку, скребок, почистит аккуратно. Такие чудаки за порогом шизофрении, как правило, становятся объектами шуток, порой злых и изощренных, но Лёву эта участь миновала. Он был тихий, но не жалкий, его уважали, потому что пахал за троих, и даже доверяли водить катафалк, если штатный шофер Димитрич (по совместительству сторож) уходил в запой. В таких случаях Лёва Контуженный собирался, делал лицо попроще и достоверно изображал гражданина, не состоящего на учете в ПНД. У него и своя тачка была - ушатанная «пятерка», темно-зеленая, с мятой бочиной и треснутой решеткой радиатора. Прав и страховки Лёве, положим, никто бы не выдал, но ездил он получше многих, и гаеры его никогда не тормозили.

Ну так вот, о минувшей осени... После литра коньяка участковый излагал не очень связно, однако попробую воспроизвести. Накануне в дирекцию кладбища пришел тип с наколками на пальцах и напористо выяснял, где схоронен его якобы родственник. Ну родственник и родственник, типу набросали схему, и он двинул прямо к могиле.

Лёву припрягли в ночную, Антонина лежала дома с пневмонией, и ужин повезла ее племянница Нюра - тридцатилетняя разведенка без прицепа, без характера и без жилплощади (она рассталась с очередным мужчиной мечты и временно занимала маленькую комнату у Антонины). Нюре затея категорически не понравилась, но Антонина дала ей взятку в размере пятисот рублей и воззвала к ее состраданию - неужто Лёве на пустой желудок в бытовке ночевать? Скуля и причитая, Нюра, с тощим рюкзаком на плечах, протерла очки и оседлала мотороллер. По-другому не доберешься - автобус по Петле в ту сторону не ходит, ну либо пешком (так себе удовольствие), либо на велосипеде. Но велосипеды на Опольцево только детские, трехколесные. Наши пацаны еще малолетними в клубе военной подготовки командирский «УАЗ» осваивают.

Нюра подкатила к воротам Лосиной Рощи и принялась названивать Лёве, чтобы побыстрее выходил. Почему-то она долго не могла до него дозвониться. Нюра изнывала от нетерпения и морозящей жути, наползавшей с кладбища. Она жала кнопку «повтор вызова», мерила шагами небольшую площадку перед воротами, где обычно выгружают «двухсотых», потела от страха и материла себя за дурацкую сговорчивость. Наконец, Лёва сдавленным, не своим голосом ответил: «Я сейчас, уже рядом», и через несколько минут показался на аллее. И, когда он приблизился к калитке (ворота на ночь запирают), Нюра увидела, что с внутренней стороны ограды, там, где заросли образуют неровный лохматый «карман», виднеется человеческая фигура. («Он был там всё это время! – в истерике визжала Нюра, размазывая по лицу слезы и косметику. – Я же чувствовала, кто-то есть рядом!»). Видимо, поняв, что его заметили, силуэт отшагнул дальше в тень, и Нюру охватило оцепенение. Лёва вынул из рюкзака контейнеры с картошкой и котлетами, попрощался и закрыл за собой калитку. Всё это происходило в полной тишине, и Нюра предпочла бы слушать «Рамштайн» или перфоратор, лишь бы хоть какой-то звук.

Лёва уже удалялся по аллее, и Нюра сообразила: кто бы ни таился в кустах, теперь она с ним наедине. Она стала лихорадочно заводить мотороллер, но тот рыкнул движком и заглох. Нюра в ужасе пинала кик-стартер, а тип в кустах молчал, словно наслаждаясь ее страхом и зная, что никуда она не денется. Потянуло сквозняком, и Нюру едва не вырвало от омерзительной помойной вони, мгновенно перебившей терпкий еловый запах из цветочного павильона. Она бросила скутер на произвол судьбы и за сорок минут добежала до дома, нигде не задержавшись, чтобы отдышаться.

Когда она ворвалась в квартиру, Антонина спала, напившись антибиотиков и микстуры от кашля. Сама Нюра так и не заснула: стоило ей погрузиться в дремоту, как она видела человека в тени, по ту сторону ограды, а потом за ее спиной вдруг восходила луна, и она могла рассмотреть стоящего... Поутру, приняв успокоительное, она поделилась своими переживаниями с тёткой и зашедшим ее проведать Старпомом. (Старпом, он же Карлыч – председатель Совета гражданской бдительности района Опольцево). Выговорившись и наревевшись, Нюра спросила, что они об этом думают.

Карлыч сухо ответил, что на кладбище и около него людям, особенно взвинченным, всякое может почудиться, и пусть она никому про свои видения не треплется. И так у района слава идиотская. И шахта у нас до ада просверлена, и маньяк Мясорубщик в овраге схоронен, и десять лет назад зарезанная им прошмандовка Коваленко нет-нет отлучается с Лосиной Рощи проверить свою квартирку. В двенадцатом часу Лёва зашел отдать помытые контейнеры, Антонина пообщалась с ним накоротке, и он, зевая, объяснил, что вроде бы сторожу Димитричу велели ночной обход сделать, вот Димитрич и нарезал круги, устраивая привалы в уголках поукромнее, чтобы дунуть косячок.

Антонине, с температурой 38,9, было не до похождений Димитрича. Лёва сказал, что починил и пригнал мотороллер, и Антонина попросила его съездить на Островитянова в сбер, снять с ее карты наличных.

Пока Лёва катался в сбер и маялся там в очереди к банкомату, Антонина прополоскала горло и попыталась вразумить психующую Нюру. Как и все, кто родился и вырос на Опольцево, Антонина знала и про Мясорубщика, и что его последней жертвой по умолчанию считалась та самая Ксения Коваленко. Знала и о не объясняемых по здравому смыслу событиях, случавшихся (преимущественно в девяностых) на шоссе Петля, но сама ни с чем подобным не соприкасалась и относила эти «крипи» к неизбежной пригородной мифологии. Племянница-то шухернулась не от Ксении, а от сторожа.

В ответ на увещевания Нюра закрылась в комнате и визжала в замочную скважину, что была это не Коваленко и не сторож. В тени стоял ее одноклассник Игнат Степанок, она его узнала при взошедшей луне (луна ей светила только в кошмаре, но Нюра успела внушить себе, что разглядела двоечника и хулигана Игната наяву). И делать там Игнату нечего, потому что он был дальнобойщиком, и летом погиб на трассе, угодив в мясорубку с «бешеной свадьбой». Тогда много народу угробилось, сам Игнат ехал на КАМАЗе не пристегнутый, и при лобовом ударе его катапультировало из кабины сквозь стекло. И лежит он на Лосиной Роще, и она, Нюра, чуть не обосралась. И больше туда ни ногой, хоть за пятьсот рублей, хоть за тысячу.

Итак, Лёва тратил свой выходной в сбербанке, а Карлыч свистнул участкового Савияка и вместе с ним отправился «за овраг» - в район Антенное поле, где сосредоточена инфраструктура, в том числе госучреждения. Карлыч с Савияком прежде полярные широты бороздили на ледоколе, и теперь лучшие товарищи. Карлыч, даром что семьдесят четыре стукнуло, непоняток не любит. Он собирался заглянуть в отделение полиции и убедиться из достоверных источников, что никаких эксцессов на Лосиной Роще ночью не стряслось. Чисто для порядка. Савияк понадобился, скорее, ради массовки - он одышливо пыхтел сзади, и пэпээсники почтительно расступались, чтобы огромный инспектор не оттоптал им ноги.

Начальник отделения майор Овчарук принял гостей без объятий, хлеба-соли и прочих ништяков. Овчарук вечно пытается усидеть одной жопой на двух стульях: и перед вышестоящим руководством выслужиться, и опольцевских не сильно раздраконить. Совету гражданской бдительности майор формально не подотчетен, но в наших краях формальности мало кого трогают. Поэтому майор ввел посетителей в курс дела. В ночь на кладбище действительно разыгралась драма, и она, по совпадению, имела отношение к покойному Игнату Степаноку, но вовсе не такое, как навоображала себе паникерша Нюра.

«Бешеная свадьба», чесавшая по встречке, была не просто бешеная, а корпоративная. Когда трупы выскребли из покореженных машин, разложили в морге и опознали, выяснилось, что там весь филиал областной налоговой. Не хватает престарелого камерала, которого в канун свадебных торжеств прикончил третий инсульт, но он присоединится к коллективу, как только проверит декларацию о доходах у патологоанатома. В замес попало несколько больших чиновников. Их родня, такая же авторитетная и облеченная властью, уготовила мертвому фуроводу безумное и жуткое возмездие. Хотя Степанок шел в своем ряду и в последний момент бросил руль вправо, пытаясь избежать столкновения, и даже сильно мотивированный судья не сподобился назначить его виновным. Но это лишь накалило страсти. Исполнители наказания прибыли на Опольцево тремя «хаммерами», да еще арендовали асфальтовый каток. Их засек автопатруль: колонна выстроилась вдоль шоссе, вплотную к Лосиной Роще, и на обочине топталось десятка полтора качков с лопатами и бейсбольным инвентарем. А дежурному по ОВД поступил анонимный звонок: приезжие намерены раскопать могилу Игната Степанока, причем у них есть с собой схема кладбища и переносные прожектора.

Овчарук поднял по тревоге отделение. Всем выдали табельное оружие и спецсредства. И, пока Нюра вела мотороллер по «пьяной дороге» к съезду на Петлю (было около полуночи), опольцевские менты повязали «карателей» прямо на могиле. Задержанные дали исчерпывающие показания (выбора им не предложили). За смерть таких людей, как пассажиры «бешеной свадьбы», надо убивать, убивать и убивать снова. Ну, а раз фуровод и так убился, исполнителям поручили вынести его гроб на шоссе, давить катком до тех пор, пока не останется труха, и снимать «казнь» на видео, дабы отчитаться потом перед хозяевами.

Таким образом, у Нюркиного страха глаза оказались чрезвычайно большого размера, хотя и тут не всё ясно. С чего ей во сне примерещился Степанок, а не кто-то еще? (Она же не знала ни о рейдерах с асфальтовым катком, ни что на Лосиную Рощу они явились именно за Игнатом). Про операцию захвата знал Лёва, но ему настоятельно рекомендовали что-нибудь выдумать, если начнутся расспросы.

- Между прочим, ихний бугор Савияка упоминал, - с ухмылкой дополнил Овчарук свой «рапорт». - Мол, вместе мореходку кончали. Левый, говорит, загребной. Слышь, Георгий, потрещи с ним. Может, хоть ты добьешься, куда они, упыри, останки дальнобоя засунуть успели.

Савияк, мореходка там или не мореходка, начал волнующую встречу с того, что избил главаря карателей, своротив ему нос и расплющив уши, а уж после приступил непосредственно к интервью. Затем двое сержантов за ноги отволокли «респондента» в камеру, а Савияк на прощанье сказал майору Овчаруку:

- Ищите, он там где-то. Далеко унести не могли.

И они с Карлычем пошли обратно через овраг (так-то оврагом не ходят, но есть одна тропинка, мало кто ею пользуется, и лишь в светлое время суток). Они торопились к Старпому на обед, ибо супруга Карлыча Валентина настаивала, что борщ едят строго горячим, а Савияку, в его-то возрасте, пора поберечь желудок и не жрать одни пельмени. Вид у инспектора был нехарактерно озадаченный, и Карлыч мотал ему душу: что этот козел рассказал такого, чего не рассказал Овчаруку.

Они спустились на дно оврага. Не самое приятное местечко, особенно если представить кого-то, кто может идти здесь после наступления ночи… Но и Карлыч, и Савияк были выше предрассудков. И они верили, что солнечный свет способен их защитить. Но всё же держались настороже, ибо доверять оврагу нельзя.

Потирая квадратный подбородок, участковый объяснил. С самого начала, еще после аварии, «скорбящая родня» сговорилась посдирать шкуры со всех родных и близких Степанока, коль уж сам он погиб и спросу с него никакого. «Прикинь, Карлыч, какими ублюдками у Овчарука собачник забит! – с плохо скрываемой злостью процедил он. – Было велено никого не щадить, ни детей, ни стариков. Но вот такая неудача, пришлось осквернять могилу, твари конченые». Старпом пристально взглянул на инспектора и не стал больше допытываться. Он не строил себе иллюзий насчет «сильных мира сего», да только не повезло им: не к кому претензии предъявлять. У Игната Степанока родных-близких нету. Он интернатовский.

Собственно, как и Лёва Контуженный. У Лёвы хоть Антонина была. Ну так вот, что касается Антонины. Я уже сказал, что Лёва поехал в сбер за ее деньгами. Менеджер зала подсунул ему какую-то анкету, и тот безропотно взялся ее заполнять. Тогда-то, я думаю, Лёва и светанулся своим паспортом.

***

История с налетом на кладбище широкой известности не получила и вскоре вовсе забылась. Скелет дальнобоя в линялом черном костюме отыскали, привели в относительно пристойный вид и втихомолку заново предали земле. «Карателей» со множественными переломами, вышибленными зубами и опущенными почками представляли в суде четверо адвокатов, заливавшие хором, что обвиняемые в действительности замечательные люди, примерные граждане, и вообще стали жертвами полицейского беспредела. Им дали по полгода условно, зачли отсидку в СИЗО и освободили из-под стражи в зале суда. Дождавшись вердикта, майор Овчарук и несколько его парней отправились по домам, и там, каждый сам по себе, но одинаковым способом сняли стресс, негодование и ярость.

А в феврале месяце на Опольцево вновь появились чужаки.

Это были другие «примерные граждане», но внешне они мало отличались от кладбищенских палачей. Крючковатые носы, глубоко посаженные глаза и широкие плечи выдавали в них специалистов по силовым акциям. Они припарковали свою тонированную «бэху» на общей стоянке после часу дня: период, когда число праздношатающихся на районе сведено к минимуму. Иначе манера нагло рассматривать встречных прохожих привела бы их не к дому номер 12 (они двигались именно туда), а к травматологу: у нас таких недолюбливают. Но большинство местных работало или просиживало штаны на учебе, и напарники достигли цели, не выхватив арматурой по хребтине. Они обклеили стены подъезда листовками с текстом: «Ваш сосед Лев Кисляков должен денег банку! Договор цессии передан коллекторскому агентству! Верни долг, паскуда, не то живым закопаем!» И подписи: «Петрусь Матеяка, старший взыскатель» и «Сашко Секач, уполномоченный по взысканиям». Они долго трезвонили и колотили в дверь квартиры Лёвы Контуженного, после чего выломали ее ногами, но хозяина внутри не нашли (Лёва третий день расчищал засыпанные снегом дорожки на кладбище). Разгромив убогое жилье, коллекторы сели в «бэху» и рванули к Лосиной Роще.

Всполошенная Антонина вызвала полицию, но дежурный сообщил, что ждать придется долго: на радиополигоне дерутся футбольные фанаты, и все патрули сейчас там. Антонина принялась названивать Лёве на сотовый – Лёва был недоступен (сеть на кладбище ловит не везде и четко отрубается в низине под колумбарием). Женщина позвонила участковому Савияку, однако инспектор отсутствовал: они с Карлычем уехали в Москву, где заседали в президиуме ежегодной конференции мореходов-полярников.

Антонина схватила ключи от мотороллера и бросилась по лестнице вниз, но подвернула щиколотку и еле доползла до кровати. Остаток дня она набирала номер Лёвы, а, когда наступила ночь, охая от боли, выбралась на лестничную площадку, и, плача, стала срывать со стен коллекторские воззвания. Громыхнула подъездная дверь, послышались шаги. Испуганная Антонина ждала возвращения двоих бандитов, но тот, кто поднимался по ступенькам, был один, и это был Лёва. От него сильно пахло землей, один глаз заплыл, а между зубами сочилась кровь. Увидев, во что превратили его квартиру, он ничего не сказал, только вздохнул, помог Антонине лечь и сделал ей перевязку. Спать он пошел к себе, пообещав, что припрет дверь шкафом.

Наутро Антонине перезвонил Савияк, отслушавший записи на своем автоответчике. Вскоре он пришел лично для разбора, с расстегнутой напоказ кобурой. С «залётных» сталось бы не оценить намек, но на Опольцево любой в теме, что участковому не в падлу отчитываться за патроны. Впрочем, Лёва Контуженный уже вставил на место выдранный с мясом замок и складывал инструменты в ящик. Он сказал, что никаких проблем в дальнейшем не ожидает. Сам он, разумеется, кредита не брал, и коллекторы искали его как поручителя по крупному займу, но он и поручителем не является. Просто мошенники вписали в договор его паспортные данные, но ведь подпись-то не настоящая. И всё это он, как мог, донес до сведения обоих взыскателей, хотя поначалу его не очень-то и слушали.

Савияк покивал головой, типа: ну и ладушки, коль все живы и здоровы и довольны. Но в глазах у Лёвы он рассмотрел едва скрываемый ужас... Нет, Лёва держался молодцом, но инспектор видел людей насквозь, и напускное спокойствие его не обмануло. Все же он ничего не спросил, будучи почему-то уверен, что правды тот не скажет.

На Опольцево коллекторы бывают редко, скорее - никогда не бывают: местные жители не охотники кредитоваться, а если берут взаймы, то друг у друга. Участковый на всякий пожарный оповестил о ЧП Овчарука, и тот отрядил патрульных пошерстить район на предмет крючконосых подозрительных типов в бомберах и камуфляжных брюках. Но никто подозрительный замечен и доставлен в отделение не был. Жизнь пошла дальше своим обычным путем. Лёва по-прежнему приносил Антонине набитые сумки из магазина, она готовила на его долю, и они иногда обедали вместе, а иногда Лёва ел у себя.

Через две недели в ОВД «Антенное поле» поступила ориентировка на пропавших без вести сотрудников агентства по взысканиям «Цунами Кэш Столица». Поскольку работа их носила разъездной характер, в агентстве не могут уточнить, куда именно они направились, но один «клиент», внесенный в их квартальный план, проживает на шоссе Петля. Фотографии сотрудников отлично совпадали с описанием, которое удалось получить у немногочисленных очевидцев блицкрига коллекторов от автостоянки к двенадцатому дому. Ну а со слов Антонины получалось, что, не застав Льва Кислякова по месту прописки, оба терминатора обострились на кладбище.

Овчарук промоделировал варианты развития событий, и остатки волос на его плешивой голове встали дыбом. Он-то читал личное дело гвардии старшины Кислякова, и знал, что Лёва воевал на Северном Кавказе, что он спецназовец, что он участвовал в боях и ликвидировал нескольких полевых командиров. Но люди, которые этого личного дела не читали, запросто могли по скудоумию попутать берега. И, хотя медкомиссия признала Лёву негодным для спецназа и армии в принципе, а выглядел он как самый обыкновенный терпила, его учили убивать, и вряд ли он разучился.

Получив дополнительный пинок под зад в виде звонка из следственного комитета с требованием принять необходимые меры к розыску коллекторов, Овчарук сам отправился на Лосиную Рощу. Вдоволь налазившись по сугробам, он запеленговал Лёву Контуженного вдалеке, через десять рядов, и прибавил шагу. Повесив ветровку на штакетник, Лёва облагораживал могилу. Черный гранит наискось пересекала надпись: «Мартынес Анатолий Ефимович. Спасибо от 7-й роты, что мы живы. Прости нас, что ты не жив». Пресловутая 7-я мотострелковая рота была полностью укомплектована призывниками с Опольцево. А вот старлей Мартынес родом из-под Смоленска. Крутой, должно быть, мужик, подумалось Овчаруку, если командовал этими королями отморозков.

Лёва приветственно махнул рукой, обозначив готовность к сотрудничеству.

- Конечно, в разведке много чего приходилось уметь, - невозмутимо признал он, равняя лопатой снег вокруг ограды. Хотя и глухой, говорил он очень тихо. - Вон, и Толик меня натаскивал, - он указал пальцем на надгробие. - Когда бородатые нас в ущелье зажали, велел всем уходить, сам огнем прикрывал. Да только вы, тащ майор, мои способности не переоценивайте. Мне же здоровье подкосило напрочь, суставы перебитые, башка к ненастью раскалывается, и чуть какой нервяк - руки-ноги цепенеют. Какие тут боевые приемы! А эти меня сначала отоварили, а уж потом мы разговоры разговаривать стали. Я им втолковал, что не за того меня приняли, они сели в свою «бэху» и дернули. Куда конкретно дернули – в душе не знаю.

С тем Овчарук и ушел, а Лёва налил из бутылки половину пластикового стаканчика водки, бережно поставив его на узкую скамейку. И буднично сказал что-то черному граниту, словно возобновляя прерванный диалог. У Овчарука сохранилось гнетущее чувство, что собеседник Контуженного отмалчивался в его присутствии... и не из вежливости, а совсем по другой причине.

Участковый инспектор Савияк целую неделю по собственной инициативе жег бензин, наматывая концы на служебном «УАЗе». А в субботу поставил в известность всех заинтересованных: обнаружен черный автомобиль «БМВ», зарегистрированный на юрлицо – коллекторское агентство «Цунами Кэш Столица» (объявившее уже траур по канувшим в лету сотрудникам). «Бэху» занесло довольно далеко от Опольцево, на границу Московской и Калужской областей. Разбитый автомобиль лежал в карьере - водитель в темноте или сослепу не увидел, что дорога разветвляется перед обрывом, и вылетел из развилки на полной скорости, жестко приземлившись на дне. Но в салоне никого не оказалось: ни мертвых, ни живых. Под сидением пассажирского кресла нашли темные очки, кепку-бейсболку и кипу смотанных грязных бинтов. (Но Савияк покопался там раньше следственной группы и прикарманил один вещдок).

На грунте сохранились отпечатки мужских ботинок сорок третьего размера. Они уводили к пролеску; полицейская ищейка, понюхав грунт, жалобно завыла, закрутилась волчком, хватая себя за хвост, и обмочилась. Успокаивая собаку, кинолог предположил, что применялся аэрозоль с нейротоксином, и оперативники, нацепив марлевые маски, сами прошли по следам. Но участок карьера под пролеском был заболочен после ливневых дождей, копы вернулись ни с чем. Машину передали для исследования экспертам.

Эксперты дали не вполне стандартное заключение: на рулевом колесе, рычаге передач и приборной панели найдены частицы некротизированной ткани. И гораздо больше их на бинтах, очках и бейсболке.

Следствие, простимулированное приказом свыше и першее буром, заскрежетало и задымилось, уткнувшись в твердую породу. Нельзя же всерьез докладывать начальству, что машину привели в Калужскую область мертвые Секач и Матеяка. И куда эти зомби подевались? Один дотащился до трясины и сгинул (предусмотрительно обработав свои следы аэрозолем от собак), а второго, надо полагать, забрали на небо ангелы. Ну или сволокли под землю черти – зависит от того, положительно или негативно оценивают ТАМ деятельность по взысканию задолженностей.

Несколько тягостных дней Лёву Кислякова мурыжили спецы из следственного комитета, но потом оставили его в покое. Ну ясно же, что инвалид, что он мог сделать против двоих полутяжей по миксфайту? Овчарука прессовали дольше и жестче, поскольку путь исчезнувших коллекторов отследили до кладбища, и здесь он или оборвался, или продолжился отсюда с участием неустановленного лица или группы лиц. А Лосиная Роща – юрисдикция Овчарука. Один из чинов СК выклянчил аудиенцию у Старпома, льстиво назвал его «старейшиной» и попросил по-людски объяснить, что за чертовщина творится на районе. Сам Карлыч об этом диалоге ничего рассказывать не стал, но жена Валентина проболталась в аптеке провизору, что хитрый московский офицер сосчитал головой все ступеньки на лестничном марше.

Очевидно, на тропу войны Лёва вышел примерно в середине мая. Но много раньше он получил отнюдь не благую весть. И это была весть о том, что цепи не рвутся. И еще - что так было не всегда, но будет отныне. Кто огласил ему этот чудовищный апокриф - не хочется и думать, ибо здесь фантазия становится опасной и черпает бортами чужеродную альтернативную реальность.

Кое-что уже тогда должно было насторожить, но кому настораживаться?

***

С большим опозданием наступила загулявшая где-то весна. Запахло черемухой, травой и краской - ЖКХ «Опольцево» рекрутировало желающих подработать малярами. Школьники, кое-как оттрубившие учебный год, совсем распустились, пили пиво у подъездов, орали «Хоп мусорок» участковому Савияку и понтовались новенькими, купленными на родительское бабло гаджетами.

Лёва Контуженный давно отучился в школе, да и родителей своих не помнил, но - откуда ни возьмись - и у него появился айфон последней модели. А служба доставки интернет-магазина привезла плазменный телевизор, холодильник, микроволновую печь и стиральную машину. Бытовую технику Лёва расставил в квартире Антонины, сказав, что это подарок. Тут Антонина не на шутку стреманулась. Во-первых, ни один мужчина никогда не делал ей дорогих подарков, а во-вторых - это противоречит финансовой логике. Ведь зарплата у Лёвы копеечная, и девяносто процентов уходит на платежи и продукты. Он себе и одежду-то новую не покупал! Лёва с таинственным видом прижал палец к губам и велел никому ничего не говорить. Антонина и не говорила. Сказала уже потом - Карлычу и Савияку, но к тому моменту Лёве это не могло сильно повредить. Айфон вызвал бурю эмоций у коллег по нелегкой кладбищенской работе, и Лёва равнодушно объяснил, что взял в банке кредит, потому что «так захотел».

«Так захотел» - объяснение, которое ничего не объясняет. За каким дьяволом понадобился кредит на модную, но бессмысленную приблуду человеку, если он сам себе чинит рваные берцы и штопает ветровку, долгое время оставалось загадкой. Один из гробокопов мрачно прикололся, что, мол, Контуженный призвал на помощь современные технологии и переписывается с мертвецами в вацапе. Теперь Лева чаще наведывался на могилы к боевым друзьям, оставляя айфон в бытовке, и, казалось, совершенно не парился тем, что кто-то может его прикарманить. Крысятничать на Лосиной Роще не принято, но однажды, в отсутствие Лёвы, проверили айфон и убедились, что там даже нет симки. Если Лёву и видели говорящим по телефону (а он звонил только Антонине, или, в самом крайнем случае, Нюре), то это была его старая кнопочная «нокия». Иными словами, Лёва Контуженный вёл себя все более и более странно, и вокруг не было ни одного психолога, чтобы разобраться в его мотивах.

Месяцем позже Лёва начал принимать звонки от каких-то новых абонентов, с которыми прежде не общался. Разговаривал он с ними тихо, при этом озирался по сторонам. Даже циничные и далекие от суеверий труженики кладбища перестали шутить про онлайн с покойниками. Это оставляло впечатление, будто Контуженному взаправду кто-то (за боевые заслуги или за что еще) подкинул пару-тройку номеров для дозвона на тот свет, причем Лёва сам же боится вызывать эти номера. И боится, как бы один из собеседников не подкрался к нему со спины. За ним заметили и еще кое-что необычное: хотя он, как и раньше, безотказно обеспечивал Антонину продуктами для готовки, себе он теперь готовил сам, ну как - готовил: разогревал тушенку с перловой кашей на электроплитке в дирекции. И к Антонине почти не заходил.

Нюра взяла себя в руки и устроилась кассиршей в магазин хозтоваров. Вот только спокойно ей на кассе не сиделось: каждый момент она ждала, что дверь откроется, и в помещение войдет Игнат Степанок (до хозмага от Лосиной Рощи – полчаса ходу по прямой). И во сне она кричала, из-за чего Антонине пришлось обзавестись берушами.

Календарь дополз до конца августа.

***

...Савияк и Карлыч, не только знавшие каждый квадратный метр своего района, но и чувствовавшие малейшие колебания в воздухе над шоссе Петля, сходились на том, что Опольцево пребывает в преддверии очередных потрясений. И, хотя полярники чего только не навидались за свою долгую жизнь, они испытывали иррациональный страх.

- Хреновые у нас дела-то, - сипло пробасил Савияк. Карлыч зашел на опорный пункт, и вдвоем они накурили так, что консервная банка - пепельница наполнилась с горкой.

- В десятку, - кивнул Старпом, распахивая форточку. – Когда по задворкам Мясорубово отродье охотилось – обошлось. Крымцев, зэчара чертоплесский, донорским органами промышлять удумал - и то обошлось. Хотя нервные клетки хер восстановишь. Жанка Шуцкая под выпускной чуть подругу-покойницу на район не сосватала – обошлось... Только-только интернетчики поунялись, отбою ведь не было!...

- А сейчас не обойдется. Чую, быть беде, Карлыч. Вот, глянь, что мне прислали…

Савияк выложил на стол смятую бумажку. Карлыч развернул ее, пробежал глазами.

- И?... Это же не твоя проблема, а собеса. Пусть занимаются.

- Карлыч, это только часть проблемы. Откладывать дальше некуда. Надо говорить с Кисляковым. Сегодня же.

- Давай. – Старпом поднялся со стула, застегивая кардиган. – Только к Валентине зайду, а то со свету сживет, если на кишку чего не кину. Восемь склянок, а у нас маковой росинки во рту не было.

Им пришлось долго ждать, прежде чем они перехватили Лёву Контуженного возле подъезда. Лёва помялся, спросил у Карлыча папиросу, неумело прикурил от спичек, и, помолчав, произнес:

- Вы думаете, что я могу разговаривать с мертвыми. За этим пришли?

- По телефону, что ли? – вырвалось у Старпома.

Лева коротко затянулся, раскашлялся.

- Там свои расклады, - сказал он. И больше ничего не прибавил.

Савияк засунул руки в карманы форменной куртки, удерживая локтем кожаную папку.

- У меня для тебя новости, Кисляков, - сказал он. – Скоро приедут родители старшего лейтенанта Мартынеса, от них была телеграмма. Они пожилые люди, обоим за семьдесят. Они продали квартиру и купили маленький дом в заброшенной деревне. И еще им хватит денег, чтобы перевезти останки сына в Смоленск и там перезахоронить. Ведь на Лосиной Роще его хоронили вскладчину, седьмая рота скинулась. У родителей тогда не было даже на хлеб с молоком. У них имущество описали за долги и распродали со склада.

Лёва сплюнул себе под ноги.

- Ну? – он отвернулся от Савияка.

- Но их сына нет в могиле. Вместо него там лежат два носорога из коллекторского агентства. Видать, уже сгнили, потому что ты положил их туда еще в феврале.

Кисляков сощурился, но головы не повернул. Стоял неподвижно, а зажатый зубами окурок бесполезно тлел, источая едкий ядовито-синий дымок.

- Я понятия не имею, как у тебя с ними получилось, - продолжал Савияк. – Можно предположить, что ты не такой уж и слабосильный. Ты пропустил пару прямых в голову, а дальше включились рефлексы. Секач и Матеяка - жесткие бойцы, но в диверсанты их не готовили. Вскрытие покажет, что их добивали сверху вниз, и добивали наверняка, насмерть. Вот прям как на войне. Но поверить в это простительно майору Овчаруку, потому что он запрашивал только твое личное дело. А я посмотрел и медицинскую карту. Драться ты не в состоянии. Ты с последней командировки калека.

- По другой версии, - продолжал инспектор, - за тебя впряглись мужики из твоей бригады, отметелили клоунов, да малость пересолили. Неувязка в том, что коллекторы тебя подловили на дальнем, южном краю Рощи, в низине. Даже если бы ты звал на помощь – а ты не звал на помощь – добежать не успели бы. Поэтому так: они напали на тебя и сбили с ног. А дальше?...

- А дальше меня ждет Антонина, - невпопад ответил Лёва и щелчком отшвырнул окурок. - Мне в магазин надо. А на свои вопросы отвечайте сами, раз вы такие умные. Вы менты, а я солдат. Ясно?

- Ясно, - кивнул Старпом и придержал Савияка за рукав. - Дай ему пройти, Георгий.

Кисляков шмыгнул в подъезд, громко хлопнув за собой дверью. Карлыч и Савияк удалились в сквер и уселись на мокрую после дождя лавку. Отсюда был хорошо виден дом номер 12, балкон Антонины, окна Лёвы Контуженного без занавесок. Карлыч развернул принесенный с собой пакет, достал завернутые в фольгу бутерброды «Арктические»: ржаной хлеб, колбаса, сырой лук. Поставил на землю термос с чаем.

- Карлыч, - сказал Савияк, мерно пощелкивая пальцем по своей кожаной папке. - Помнишь шоу некромантов на кладбище? С асфальтовым катком?

- Ну, - Старпом насупился. - Помню, и что?

- С одним, однокашником, я базарил дополнительно. Помнишь?

- Да всё я помню, Георгий, у меня нет склероза! Ешь давай.

- Я кое о чем не стал тебе говорить. - Савияк взялся за бутерброд, смачно откусил. - Просто мне показалось, что в этом нет логики.

- А сейчас логика вдруг появилась?

- Это как посмотреть, - хмуро ответил Савияк, жуя. – Овчарук на раз вменил им осквернение могилы. Но они только успели ее найти, левый загребной вечером подходы разведал. Даже не были уверены, она или другая. И сразу их накрыла группа немедленного реагирования. Кто-то с перепугу провалился в яму. Оказалось, могила уже была раскопана, а гроб пустой. - Савияк сердито дернул молнию папки, расстегнул и застегнул обратно.

Старпом налил в крышку термоса горячий чай, отхлебнул, передал инспектору.

- По-твоему, это Кисляков отзвонился дежурному в ОВД насчет вандалов?

- Не по-моему, а сто процентов он. АТС зарегистрировала его номер. Он целый день пас тех бандитов и грел уши. Но на расторопность Овчарука не надеялся. И взял это на себя. Но где ж ему остановить полтора десятка туловищ? Оставался только один способ...

- Только не говори, что Лёва выкопал могилу Степанока, ломанул гроб и вытащил тело. Это же чушь.

Инспектор допил чай и налил новую порцию.

- Отчего же... Копать Кисляков может, тут у него навык приличный. Но спуститься в яму, отодрать крышку и всё остальное – нет. Физуха не та. Кто же ему пособил? Кто в кустах ныкался? От кого Нюрка марш-бросок по Петле давала?

Карлыч сморщился.

- Надеюсь, ты не имеешь в виду, что Лёва постучался в крышку гроба и предупредил Игната, чтобы удирал, пока не началось. Иди ты к черту, механик.

- Нет. Естественно, этого я в виду не имею. Но, будь оно так, Игнат держался бы подальше от заварухи. Если там сохранились какие-то инстинкты, хотя что я несу…

- Его собирали на отрезке шоссе метров двести, какие инстинкты. Замнем, чтобы не рехнуться. Про коллекторов давай. А что же «бэха»? Ладно, носорогов грохнули и сунули в чужую могилу, но кто отогнал их машину на край области?

- Тот, кого обучали прятать концы в воду. Тот, кого обучали отрываться от преследования. Тот, кого обучали доводить всё до конца. Вот кто.

Дверь подъезда открылась, на улицу вышел Лёва с клетчатой авоськой в руке. Другой рукой он держал у правого уха мобильник.

- С Антониной ты только что виделся, - прошипел участковый, адресуясь к Лёве. - С Нюркой тебе болтать не о чем. Кто же у тебя там на связи? - Он закурил и поднес спичку к папиросе Карлыча. - Лёва неспроста зарыл трупы в могиле своего товарища. Он бы ни за что так не сделал, если бы не… Он отлично знает, где на Лосиной Роще прикопать пару жмуров, чтобы вообще никогда не нашли. Погрузил на мотоблок, свёз подальше, никто и не чухнется. А «бэха»... Ее могли угнать пацаны. Они же после военного клуба наглухо отмёрзлые.

- Могли, - согласился Старпом. - Почему бы и нет. А, чтобы детская рожа не бросалась в глаза, севший за руль нацепил темные очки и надвинул по самые уши бейсболку.

- Никто из наших школяров надолго не пропадал в те дни, - Савияк раздраженно кинул папку рядом с собой. - Я опросил всех училок, сам прошелся по родителям. И пострадавших среди молодняка нет. А «бэха», на минуточку, спикировала с откоса, моторный отсек вывернуло в кабину. Потом, бинты. Грязные, но перепачканы не кровью. Будто бы ими не перевязывались, а чистились. Один гаер на Киевке заметил эту тачку. Тормознуть не решился. Говорит, чем-то водила его напряг. Аж, говорит, мурашки по коже. Он постарался жезлом не махать, и на посты вперед тоже ничего не передал.

Савияк докурил, взял второй бутерброд и жадно с ним расправился.

- Половина седьмой роты, которой командовал Мартынес, тянет лямку в ОВД «Антенное поле», - сказал он с набитым ртом. – Я знаю их. Говорят, что Мартынес лупил из миномета по духам, а рота уходила ущельем, по отвесному карабкались. И один парень видел, как осколком гранаты Мартынесу снесло голову. Через несколько секунд миномет снова вдарил, но оборачиваться парень побоялся. Миномет бил, пока разведчики не ушли. У Мартынеса была любимая присказка: не ссыте, воины, я и мертвый прикрою.

- Что у него еще было? – отрывисто спросил Старпом. – Кроме присказок?

- Часы «Победа». Пятьдесят пятого года. С треснутым стеклом и поврежденным механизмом. В предпоследний раз я видел их, когда хоронили Мартынеса. Ремешок порвался, его склеили изолентой.

Они помолчали, глядя вслед Лёве Кислякову. Тот шел, не оборачиваясь, словно был уверен - никто не догонит его сзади. Вскоре его фигура исчезла за поворотом «пьяной дороги», ведущей к продмагу. Возобновлять разговор не хотелось.

- Снесло голову, говоришь? – пересилил себя Старпом. – И в машине валялся рулон грязных бинтов. Вон как.

- Когда за Мартынесом приедут родители... - произнес Савияк, - может, поспрашивать их насчет сына? Какой он был, что он мог, чего не мог...

- Боюсь, это они поспрашивают нас насчет сына, - отрезал Старпом. - Например: куда он делся из могилы. Я бы лучше расспросил родителей Кислякова, да только он сирота. Или его психиатра. Но у него нет психиатра. У него нет никого, кроме Антонины. И за душой ничего нет.

Но всегда непогрешимый Старпом ошибся. У Лёвы Контуженного кое-что было за душой.

***

Четверо головорезов нагрянули к Лёве на следующее утро, ни свет ни заря, рассчитывая, что спросонья человек не будет чересчур возбухать.

За Львом Кисляковым значился не погашенный потребительский кредит, и на телефонные звонки из банка должник отвечал тихо, но всегда нецензурно, а то и переходил на угрозы. Памятуя о специфике района, в котором проживает должник, а также имея в виду весьма неясную судьбу коллекторов из «Цунами Кэш», банк поручил клиента серьезной, с высоким рейтингом, конторе, дающей сто процентов гарантии. Ее сотрудники легально носили оружие, имели удостоверения, не отличимые от федеральных, не ездили по двое и не занимались ерундой типа расклейки объявлений. Сначала должнику предложили лично явиться в офис для «досудебного урегулирования», причем ему сообщили адрес. И, не дождавшись визита, сделали следующий ход.

Задачу поставили решительным парням, которые всяких быков ломали. Худой, невзрачный Кисляков представлялся им легкой жертвой. Знай кто заранее, что из имущества у Кислякова - раскладушка, армейский спальный мешок, холодильник «ЗИЛ» и зубная щетка, обошлись бы юридической процедурой. Но этого не знали, и парни в полной экипировке прибыли на Опольцево. Им было невдомек, что с последней боевой операции Лёва прихватил сувенир и хранил его дома в тайнике «до лучших времен».

После звонка в Лёвину квартиру «времена» наступили, но оказались далеко не лучшими. Лёва ждал, сидя на корточках возле порога, по звонку встал и отомкнул собачку замка. Старый, но отлично смазанный «Тульский Токарев» в его руке выстрелил четырежды, поразив четыре цели с интервалом в доли секунды. Пули с легкостью прошили пластины бронежилетов. Стрельба разбудила соседей, но пока они вылезали из кроватей, пока таращились в глазки на лестничную клетку, Лёва быстро перешагнул через упавших и дубликатом ключа запер снаружи дверь Антонины. Кто-то вызывал наряд с Антенного поля, но Кисляков тем временем вышел на улицу, с толкача завел свою трухлявую «пятерку» и выехал на шоссе Петля.

Где-то на светофоре, уже после МКАД, он поменял магазин в пистолете, а наполовину опустошенный сунул в карман ветровки. Неприметный, седой человек в неприметной машине, каких по столице ездят десятки тысяч, точно знал, куда ему нужно попасть. А далеко за его спиной остывали на грязном кафеле четыре трупа, и по подъезду расползался пороховой дым.

***

Вскоре после полудня ОВД «Антенное поле» наводнила куча «важняков» в погонах и в штатском. Здесь был и следственный комитет, и прокурорские, и даже представитель банка, в котором Лев Кисляков взял потребительский кредит, наотрез отказавшись его возвращать. Понаехавшие бесились: за всю карьеру им не приходилось сталкиваться с таким вопиющим неуважением и дерзостью личного состава, начальник отделения откровенно издевается и выгораживает подчиненных, а участковый со смежного квартала настоящий быдляк, как его до сих пор не уволили!

Добыть много полезной информации не удалось. Прошлым вечером Лёва, как обычно, приволок из магазина набитую провиантом авоську для Антонины. От ужина он отказался и до наступления темноты возился с мотороллером - что-то регулировал, подтягивал, налаживал. Потом ушел домой. Всё, что он делал ночью, осталось тайной. Вероятно, дома он смазывал и заряжал трофейный «ТТ», владеть которым не имел права, и это очевидное упущение участкового инспектора Савияка. Приготовления Кислякова остались нераспознанными, в чем коллективная вина всех сотрудников районного ОВД.

- Что ж я им, ясновидящий, что ли? - ругался Савияк, падая на диван в комнате Старпома. - Должен был сквозь стену этот «Токарев» пропалить?

- Но «Токарев» был, - сказал Карлыч, рассматривая висящую на стене морскую карту. – Ты знал, я знал. Не поручусь за майора, но мог знать и он тоже. Одно ясно – Лёва всё подстроил нарочно. Взял кредит, который не собирался отдавать. Ему было нужно, чтобы к нему приехали. Военная хитрость. Его же учили ставить ловушки, заманивать врага.

- Чтобы приехали худшие из худших, - подсказал Савияк. - Не пара наркоманов, а самые отборные, кто дерьмовые дела обделывает с гордостью. И он выяснил, где достать остальных.

Рядом с мужчинами за столом с потерянным видом сидела Антонина. Голову она повязала черной косынкой. Не то чтобы она питала слишком горячие чувства к Лёве Контуженному. Но кому она теперь будет готовить? Передачки осужденному Кислякову? Антонина протянула Старпому свой мобильный – «нокия», как у Лёвы, только поновее. Карлыч пролистал смс-сообщения, открыл последнее, от вчерашнего числа.

«Не ищите Мартынеса. Он где-то в «лежке», он заранее приготовил. Если захочет, найдется сам, но вряд ли это кому-то нужно. Его родителям не нужно.

Вам не надо знать, что и как было той ночью, когда пришли за Степаноком. И что случилось с коллекторами. Знайте другое. Я не спрашивал, что там, за смертью. Но… мне кое-что сказали.

Поймите, есть способы. Они научились брать долги с мертвых. У них есть способы! Им разрешили. И единственное, что можно сделать, я сделаю. Сколько смогу.

Соседка, мотороллер больше тупить не будет, я починил».

И ниже:

«Общайтесь в мессенджерах бесплатно – ваш Билайн».

- Минус двенадцать человек в ихней шараге, - сказал Савияк. – Когда ворвался штурмовой отряд, патроны у него закончились. Как думаешь, Карлыч, пожизненное?

- Могут и вышку влепить. В порядке исключения, - скривился Старпом. – Если запросят детализацию мобильного трафика – а ее запросят – на основании этой смски направят в дурдом на принудиловку. Что эти клоуны на себя нацепили?

- Броники первого класса, - презрительно бросил Савияк. - Привыкли со старушками воевать.

С кухни подошла жена Старпома. Она принесла поднос с нехитрой закуской. В комнате мирно запахло едой, которую Лёве Контуженному не суждено уже было отведать. Карлыч достал из секретера бутылку «Перцовой особой», Антонина поставила на стол рюмки. Старпом разлил по рюмкам водку, и все понуро встали.

- За Лёву, - произнес Старпом. - Жив он там, в реанимации, или уже нет, не знаю. Рана у него тяжелая.

Они выпили.

- Он говорил... - Старпом занюхал коркой хлеба. - Говорил про свои расклады. Чтобы пришли на помощь те, кто свое уже отходил и отпомогал. Мне кажется, Лёва сам и есть этот расклад. Понятия не имею, как он им стал, что прошел для этого, и что почувствовал, когда... когда вот тогда. Но... вот что. Он выручил дальнобоя, а в обратку выручили его. Не хотел бы я это видеть.

Такие слова говорят только для своих. О таких вещах позволено говорить лишь в небольших квартирах, и лишь в присутствии тех, кто готов участвовать в разговоре. И обсуждать в деталях это не позволяется.

- Стало быть, - пробурчал Савияк, почему-то нервно поглядывая в окно, - Мартынес загодя себе «лежку» соорудил. Загодя! Как? Зачем?

Никто ему не ответил.

- Карлыч, берем за жабры префектуру, - сказал инспектор. – Будем собирать деньги на адвоката. А не выживет – похороним по-людски.

- Врачам дали команду вытаскивать, - буркнул Старпом. – Хотят показательно судить, как пример всем и каждому. Вряд ли Лёва к этому стремился.

- Всё равно, - упрямо повторил Савияк. – Будем собирать деньги. Мне зам префекта два пузыря конины должен. Тут я его к стенке и припру.

***

Лёва Кисляков не выжил. Следующей ночью неизвестный проник в охраняемое здание больницы, пырнул ножом полицейского сержанта, дежурившего у палаты в реанимации, и отключил Кислякова от аппаратуры жизнеобеспечения.

На кадрах видеонаблюдения сыщики смогли разглядеть человека в туго натянутом капюшоне с крепко перевязанными тесьмами. Убийца перемещался быстро и бесшумно. Как разведчик на вражеской территории.

Единственное, что внесли в графу особых примет – убийца ни разу не повернул голову, будто шея у него не двигалась. Поворачивался всем корпусом. А из-под капюшона топорщились бинты.