Шотландский узник (ЛП)

Глава 1 Игра в дурака

Хелуотер, Озерный край

1 апреля 1760

Было так холодно, он подумал, что его плоть расколется у него в кулаке как сосулька, если удастся вообще ее найти. Эта мысль проскользнула в его сон, как один из ледяных сквознячков, шнырявших по чердаку, и заставила открыть глаза. Искать не пришлось, он проснулся, крепко держа ее в кулаке, содрогающуюся от желания и подрагивающую, как под укусами сотен мошек. Его мечта была с ним, полностью завладев полусонным разумом, но он знал, что не сможет удовлетворить ее здесь, рядом с мужчинами, тяжело храпящими и пускающими газы во сне. Он нуждался в ней, ему необходимо было излиться, пока он еще чувствовал ее прикосновения на своей коже.

Хэнкс заворочался во сне, усмехнулся, произнес что-то невнятное и снова провалился в пустоту, бормоча «Я тебя вздрючу, сукин сын». Джейми повторил нечто подобное на гэльском и отшвырнул одеяло в сторону. Чертов холод.

Он спустился вниз по лестнице в теплую, пахнущую лошадьми духоту конюшни, чуть не упал в спешке, не заметив острый осколок кирпича под босой ногой. Он ненадолго остановился в темноте, немного сомневаясь. Лошадям было все равно, но они его почуяли и могли наделать много шума, разбудив остальных конюхов.

Порыв ветра ударил в стену конюшни и зашелестел соломой на крыше. Струя холодного воздуха, пахнущего снегом, всколыхнула сонную тишину, две или три лошади всхрапнули и зашевелились на подстилке. Сверху послышалось сонное бормотание, сопровождаемое шорохом одеяла, натягиваемого на голову.

Клэр все еще была с ним, такая яркая в его воображении и горячая в его руках. Он слышал аромат ее волос среди запаха сена, помнил ее губы, белые ровные зубы. Он потер сосок, напрягшийся и зудящий под тканью рубашки, и сглотнул.

Его глаза давно привыкли к темноте, он нашел свободное стойло в конце ряда и прислонился к доскам стенки, держа плоть в кулаке, всем сердцем и разумом стремясь к утраченной женщине. Он сделал бы это раньше, если бы мог, но он боялся потерять ощущение близости, он целиком обратился к памяти, застонав. Потом его колени подогнулись, и он медленно сполз вниз на охапку сена, его рубашка закрыла бедра, сердце стучало, как литавры.

Он сразу погрузился в сон, такой глубокий и спокойный, что когда чья-то рука ткнула его в плечо, он не смог вскочить на ноги, а только потряс головой, на мгновение озадаченный колючим сеном на своих голых ногах. Внезапное ощущение тревоги вернуло его к жизни, и он одним прыжком оказался на ногах, прижавшись к стене, куда не достигал свет из окна. Рядом послышался короткий вздох, он распознал женское дыхание, как раз вовремя, чтобы удержать руку от удара.

— Кто здесь? — требовательно спросил он. Он говорил низким хриплым со сна голосом и тень рядом качнулась, выказывая сомнение.

Он был не в настроении шутить и выбросил вперед руку, схватив ее за локоть. Она взвизгнула, как свинья, и он отбросил ее, как раскаленную кочергу, мысленно проклиная себя, потому что слышал испуганные шорохи над головой.

— Что там, черт возьми, происходит? — крикнул Крузо сиплым голосом. Джейми слышал, как он кашляет и отплевывается в наполовину полный горшок, сейчас он спустится вниз. — Кто там?

Тень в отчаянии заламывала руки, умоляя его молчать. Лошади мягко фыркали в полудреме, но не беспокоились, они привыкли к крикам Крузо. Он напивался, когда у него были деньги, и визжал во сне, просыпаясь от кошмаров в холодном поту. Джейми потер лицо, лихорадочно соображая. Если Крузо и Хэнкс еще не знают, что он ушел, они поймут это через несколько секунд.

— Крысы в овсе, — крикнул он, — я убил одну.

Это была слабая версия, крысы всегда воровали овес, и никто из них не пошевелил бы и пальцем, услышав их среди ночи, не говоря уже о том, чтобы охотиться на них в темноте. Хэнкс с отвращением хмыкнул, шурша своим одеялом:

— Шотландец снова пугает лошадей по ночам, — сказал он, обращаясь к Крузо, хотя ясно было, что его слышат внизу. — Надо бы поговорить о нем с его светлостью.

Крузо сердито заворочался.

— Ну, что ты там делаешь, Маккензи, фак тебя так, прекрати, — сердито крикнул он и бросился обратно на тюфяк.

Сердце Джейми снова колотилось, он разозлился. Он медленно потянулся в сторону молодой женщины — старуха так не визжала бы — и осторожно взял за руку, она не сопротивлялась. Он провел ее вниз по проходу между стойлами и вывел на улицу, с грохотом толкнув раздвижную дверь конюшни.

Было холодно, ледяной ветер мгновенно выстудил рубаху, воруя тепло его тела и дыхания. Луны не было видно за быстро летящими облаками, но с неба лилось достаточно света, чтобы он разглядел нарушительницу.

— Какого черта тебе надо? — рявкнул он. — И как ты меня нашла?

До него неожиданно дошло, что она не случайно наткнулась на него в сене, иначе зачем горничной бродить по конюшне ночью? Она искала его.

Бетти подняла подбородок.

— Там человек, он хочет поговорить с тобой. Он послал меня сказать. И я видела, как ты спустился с чердака.

Невысказанный вопрос висел в воздухе между ними, как шаровая молния. От напряжения у него поднялись волосы на теле. Иисусе. Она догадалась, что он делал в стойле? Он поймал намек на ухмылку на ее лице, прежде, чем тень скрыла ее, и его уши стали горячими от прилива крови.

— Какой человек? — спросил он. — Где?

— Ирландец, — ответила она, — но джентльмен. Он сказал, что принес тебе зеленую веточку с воли, и встретится с тобой на холме в хижине старого пастуха.

Потрясение от этих слов заставило его забыть холод, хотя ветер рвал на нем рубаху, и ему пришлось сжать челюсти, чтобы зубы не стучали.

— Не имею ничего общего ни с кем из ирландцев, — отрезал он. — И если он вернется, можешь ему так и сказать. Он положил руку на дверную скобу, собираясь вернуться внутрь:

— Я иду в постель, спокойной ночи.

Легкая рука пробежала вниз по спине и замерла чуть выше ягодиц. Он снова почувствовал, что волосы поднимаются, как у барсука, на этот раз не от холода.

— Твоя постель сейчас холодна, как могила. — она подошла ближе, он чувствовал ее легкое тело у себя за спиной, тепло ее дыхания сквозь ткань рубахи. И она не убирала руку. — Вместе было бы теплее.

Господи Иисусе. Сжав кулаки, он отступил от нее и толкнул дверь.

— Спокойной ночи, — буркнул он, не оборачиваясь и шагнул в наполненную любопытными шорохами конюшню. Он на мгновение увидел ее в мерцании лунного света, когда повернулся, чтобы закрыть дверь. Ее глаза сузились, как у сердитой кошки.

Он не пытался двигаться тихо, поднимаясь по лестнице на чердак. Хэнкс и Крузо молчали, хотя он был уверен, что они не спят. Бог знает, что они думали о сегодняшнем происшествии, но он не был расположен развеять сомнения этой парочки. Он все еще чувствовал тяжесть ее руки. Ему самому было, о чем поразмыслить.

Во-первых, Бетти. Если кто в поместье Хелуотер и знал его великую тайну, то это была именно она. Бетти была горничной Дженивы Дансени, до того как стать горничной ее сестры после смерти Дженивы. Насколько хозяйка ей доверяла?

Он все еще чувствовал тяжесть ее руки на своей заднице, и поерзал на тюфяке, раздраженный уколами соломы сквозь одеяло. Дженива, чертова девка. Она сразу положила на него глаз, как только он приехал в Хелуотер из тюрьмы Ардсмуир три года назад как условно-досрочно освобожденный якобитский предатель. Но горничная им не интересовалась, это довольно легко можно было понять, потому что она никогда не пялилась на него, когда приходила в конюшню сказать, что леди Дженива требует оседлать лошадь. Отвязаться от леди Дженивы было не так просто.

Он поморщился в темноте при мысли о Джениве. Он не был настроен благочестиво в эту минуту, но тем не менее, перекрестился и прочел короткую молитву за упокой ее души, как делал всякий раз, вспоминая о ней. Он ничем не был обязан ей и считал ее дурной женщиной, независимо от того, как она обошлась с ним.

Но почему сегодня эта Бетти решила поворковать с ним? Дженива была мертва уже больше двух лет, и Бетти сама вернулась в Хелуотер после смерти своей хозяйки в родах. Они ни слова не сказала ему в течение последних шести месяцев, зачем ей рисковать, отправляясь на конюшню ночью, и, если на то пошло, чего именно хотела эта сучка? Подняться по скрипучей лестнице на чердак, залезть к нему в постель без предупреждения и все это в шести футах от Хэнкса и Крузо, затаившихся на своих тюфяках? Употребить его в мансарде для слуг?

Она не могла ждать его внизу, она не знала, что он спустится. Если на то пошло… она сказала, что видела, как он спускается, но не подошла к нему тогда. Почему?

От ответа перехватило дыхание, словно от удара под ложечку. Она искала совсем не его. Он сидел, выпрямившись, напряженно глядя в темноту. Она пришла встретиться с кем-то другим, и эта встреча была прервана его неожиданным появлением. Злоумышленник не мог прятаться в стойлах с лошадьми, свободное место у двери занимать было опасно. Вот почему она разбудила меня, подумал он, сжав руками одеяло. Она должна была отвлечь меня, чтобы парень смог выбраться. Иисусе, он был там со мной. В носу защипало от смущения и ярости. От того, что… неужели он… но он должен был почувствовать, что там кто-то есть?

Но ему было не до того. Он так отчаянно пытался найти уединение, пока Клэр не покинула его, что не заметил бы и медведя в двух шагах, при условии, что тот не попытается ему мешать.

В курятнике закричал петух, ему отозвались еще двое. Сонное «О, фа-а-ак» раздалось с соседнего тюфяка. Кто-то сел с громким шелестом, и Хэнкс Хоукин громко закашлялся. Он много курил, когда мог себе это позволить, и ему требовалась добрая четверть часа, чтобы прочистить горло по утрам.

Джейми глубоко вздохнул, размышляя. Потом отбросил свое одеяло и встал, его ждал интересный день.

Глава 2 Гэльский язык

Лондон, Аргус-хаус,

Резиденция Гарольда, герцога Пардлоу.

Лорд Джон Грей осторожно потянул ленточку лежащего у него на коленях пакета, словно это была бомба. На самом деле, содержание конверта могло оказаться более взрывоопасным, чем черный порошок, оснащенный взрывателем и предохранителем. Вероятно, его мысли ясно отразились на лице, когда он передавал сверток брату, потому что Хэл остро взглянул на него, приподняв бровь. Однако, он ничего не сказал, нетерпеливым жестом сорвав оберточную бумаги и склонившись над толстой пачкой густо исписанных листов бумаги.

Грею невыносимо было смотреть, как он читает посмертные записи Чарльза Карруотерса, и видеть, как все больше хмурится брат. Он встал и подошел к окну библиотеки, выходившему с сад, стараясь не слышать шороха переворачиваемых страниц и случайных богохульных слов за спиной.

Трое сыновей Хэла играли в тигров и охотников, выскакивая друг на друга из кустов с пронзительным ревом, а затем с радостным визгом и криками: «Банг! Получи, полосатый сукин сын!». Няня сидела на берегу пруда, бдительно удерживая малышку Дотти за край платьица, она посмотрела на охотников, но лишь устало закатила глаза. «Яблочко от яблони недалеко падает», явно говорило выражение ее лица; она снова погрузила руку в воду, подманивая золотых рыбок, чтобы Дотти могла бросать им кусочки хлеба.

Джону захотелось оказаться там вместе с ними. Это был редкий в начале апреля теплый день, и он почувствовал пульсацию крови, зовущей его выйти наружу, пройти босиком по молодой траве. Войти голым в воду… Солнце стояло высоко, заливая теплом комнату через стекла французских окон, он закрыл глаза и повернулся к нему лицом.

Сиверли.

Это имя всплыло под его веками в калейдоскопе человечков, размахивающих шпагами, с мешками денег, непристойно топорщившимися под полами камзолов. Один или два мешка упали на землю, из одного посыпались монеты, другой был полон маленькими дисками, больше похожими на тарелки из кукольного домика. В груди каждого человечка торчал нож.

Хэл богохульствовал по-немецки. Должно быть, он читал о приобретении винтовок. Немецкие ругательства были зарезервированы для особо тяжелых случаев, французский язык он использовал для незначительных неприятностей вроде подгоревшего ужина, а латинский для официальных оскорблений в письменном виде. Минни не позволяла ни Хэлу ни Джону браниться дома по-английски, не желая, чтобы мальчики усваивали низкие привычки. Джон мог бы сказать ей, что эти меры запоздали, но не делал этого.

Он обернулся, чтобы увидеть Хэла, бледного от ярости, с листком бумаги в кулаке.

— Как он посмел? Да как он посмел?

Холодок сомнения растаял в груди Джона. Его брат считал собственный 46-й полк своей своей кровью и плотью, невероятно, чтобы он мог проигнорировать или смириться с должностными преступлениями в армии. Реакция Хэла успокоила его.

— Ты веришь Карруотерсу, не так ли? — Хэл смотрел на него. — Ты знал этого человека?

Да, он хорошо знал Чарльза Карруотерса.

— Да, я сразу поверил ему, когда он рассказал мне о Сиверли в Канаде, и это, — он кивнул на бумаги, рассыпанные на столе перед Хэлом, — вполне подтверждает его слова. Можно подумать, что он был юристом, так он дотошен.

Он все еще видел перед собой лицо Карруотерса, белеющее в полумраке его мансарды в маленьком гарнизоне Гареона, измученное болезнью, но полное решимости прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как свершится правосудие. Чарли не дождался, но он прожил достаточно долго, чтобы описать каждую деталь дела против майора Джеральда Сиверли и доверить эти записи Грею.

Он был запалом, готовым взорвать эту бомбу, и он был слишком хорошо осведомлен, что случилось с другими запалами, как только их обнаружили.

— Что это? — Хэл хмурился, глядя в один из документов. Грей отложил книгу и подошел посмотреть. Бумага была исписана почерком Карруотерса так же тщательно, как все остальные; Карруотерс знал, что они послужат доказательством в военно-полевом суде, и приложил все старания, чтобы писать разборчиво. Да, буквы были написаны разборчиво, Грей легко мог сложить их в слова. Но сами слова были ни на что не похожи.

Вернее, похожи на полный бред. В то же время было что-то… цивилизованное в звучании этих слов. Слова порождали всевозможные ассоциации, хотя не были похожи ни на один из известных Грею языков, и все же строение текста казалось логичным. Он был расположен на странице в форме стиха, с явным разбиением на строфы и повторяющимся рефреном, возможно, это был текст песни?

— Ты когда-нибудь видел нечто подобное раньше? — спросил он Хэла. Брат покачал головой, все еще хмурясь.

— Нет. Это выглядит несколько неопределенно, словно кто-то попытался записать греческий текст с помощью латинского алфавита, но слова, безусловно, не греческие.

— И не иврит, — сказал Грей, всматриваясь в первую строфу. — Может быть, русский или турецкий?

— Может быть, — с сомнением ответил Хэл, — но для чего, Бога ради?

Грей перебрал в уме все, что ему было известно о карьере Карруотерса, но не обнаружил никакой связи с экзотическими языками. Чарли не блистал прекрасным образованием, он всегда, сколько Грей его знал, умудрялся запутать свои счета до полной неразберихи, по-французски он говорил бегло, но без изящества.

— Все документы в пакете относятся к Сиверли и его злодеяниям. Логично предположить, что этот тоже.

— Был ли Карруотерс человеком логичным? — Хэл взглянул на стопку бумаг. — Он мыслил ясно, отдаю ему должное. Ты знал его гораздо лучше, чем я, что ты думаешь?

Грей думал о множестве вещей, большую часть которых не намеревался высказывать вслух. Он довольно хорошо познал Чарли Карруотерса в библейском смысле этого слова, хотя и в течение короткого времени, но это было более десяти лет назад. Их встреча в Канаде в прошлом году была краткой, но Чарли тоже хорошо знал Грея. Он знал, кому можно доверить свое опасное наследие.

— Не особенно логичным, нет? — медленно ответил он. — Скорее настойчивым. Когда он на что-то решался, он шел до конца.

И он почти дошел. Несмотря на сердечную недостаточность Карруотерс упорно цеплялся за жизнь, полный решимости призвать майора Джеральда Сиверли к ответственности. «Блаженны алчущие и жаждущие справедливости» — прошептал он на ухо Грею во время их последней встречи.

Грей взял небольшую папку бумаг и аккуратно разложил их по порядку, их запах снова вызвал в памяти душную мансарду в гарнизоне Гареона недалеко от Квебека. Сосновые доски, горячий запах смолы и скипидара. Прокисшее молоко и заплесневелые сладости, усеянные мышиным пометом. Запах тела Чарли, пота и болезни. Легкое прикосновение его искалеченной руки к лицу Грея, воскрешенное силой памяти.

— Я всей душой жажду этого, Джон, — сказал он, в его дыхании уже чувствовался тлен приближающейся смерти. — Ты не подведешь меня.

Грей не собирался подводить его. Он не спеша сложил бумаги в аккуратную стопку и положил на стол.

— Этого достаточно, как ты думаешь? — спросил он брата. Достаточно ли, имел он ввиду, чтобы предать Сиверли военно-полевому суду и осудить его за коррупцию и злоупотребления. И за убийство людей. Сиверли не принадлежал к полку Хэла, но он принадлежал армии, которой сам Грей и его брат отдали большую часть жизни.

— Более, чем достаточно, — сказал Хэл, потирая рукой подбородок. День клонился к вечеру, отросшая щетина тихо скрипела под его пальцами. — Если будут найдены свидетели. Если они захотят говорить. — он отвечал рассеянно, по-прежнему не отрывая глаз от таинственной надписи.

— Ду чу-ир си-эд на Росини… — медленно прочитал он вслух. — Может быть, это шифр, как ты думаешь? Или код?

— Какая разница?

— Разница есть, — рассеянно сказал Хэл. Он поднял бумагу к свету, падающему из окна, чтобы посмотреть ее на просвет, а затем наклонился и потянулся к огню.

Грей подавил в себе порыв вырвать бумагу у него из рук. Если здесь был использован один из способов тайнописи, то проще всего его было обнаружить с помощью нагревания. Хотя зачем было использовать симпатические чернила в явно зашифрованном документе, он и так привлекал к себе достаточно внимания.

Бумага обгорала и свертывалась по краям, но ничего не проявлялось между изначальными словами, загадочными как никогда. Хэл вытащил ее из камина и бросил на стол, потирая пальцы.

— Вот, к чему привели все наши догадки, — сказал Грей, осторожно поднимая горячий лист. — Не понимаю, зачем Карруотерсу шифровать именно этот документ? Учитывая все остальное, хочу сказать.

Хэл сжал губы, но кивнул. «Все остальное» включало в себя доносы — некоторые шокирующе разоблачительные — людей, вовлеченных в преступления Сиверли. Если Карруотерс доверил Грею сведения такой разрушительной силы, что он мог бы скрывать?

— Кроме того, Чарли знал, что умирает, — еще тише сказал Грей. Он положил лист поверх остальных и снова выровнял стопку. — он отправил этот пакет на мой адрес. Он ожидал, что я его использую. Почему он скрыл часть информации от меня?

Хэл пожал плечами, признавая справедливость аргумента.

— Тогда почему он оказался здесь? Вложен по ошибке? — даже сейчас, предположив это, он покачал головой. Пакет был тщательно собран, документы лежали в хронологическом порядке. Некоторые из отчетов были собственными свидетельствами Карруотерса, некоторые содержали заявления, подписанные другими свидетелями, некоторые были оригинальными армейскими документами или их копиями, сделанными клерком. Это было невозможно определить, если на документе не ставился специальный штамп. Вся подборка документов говорила о настойчивости, воле и страсти, которые подстегивали Карруотерса и заставляли преодолевать собственную слабостью.

— Это рука Карруотерса? — не в силах оставить головоломку, Хэл протянул руку и взял верхний лист из стопки.

— Да, — ответил Грей, хотя это было очевидно. Карруотерс писал разборчивым почерком, с наклоном вправо, странно загибая хвосты букв. Он подошел ближе и заглянул через плечо Хэла, пытаясь понять, что они могли упустить.

— Текст расположен, как стихотворение, — заметил он, что-то тревожно встрепенулось в глубине души. Но что? Он попытался уловить смутную догадку, но она ускользнула, как паук под камень.

— Да, — Хэл медленно провел пальцем по странице. — Но посмотри, как повторяются эти слова. В конце концов, если бы это был шифр, то можно было бы собрать определенный набор букв из каждой строки. Но строки разной длины. — Он выпрямился, покачав головой. — Я не знаю. Возможно, Карруотерс наткнулся на шифр в документах Сиверли, но не имел к нему ключа, поэтому скопировал и передал его тебе в надежде, что ты найдешь ключ самостоятельно.

— Это имеет некоторый смысл. — Джон качнулся на каблуках, прищурившись на брата. — Как много ты знаешь о шифрах и тайнописи?

Хэл поколебался, но потом улыбнулся. Хэл улыбался редко, и улыбка совершенно преображала его лицо.

— Минни, — сказал он.

— Что? — переспросил Грей, не понимая. Его невестка была красивой и доброй женщиной, которой неплохо удавалось ладить с его братом и его апломбом. Неужели было что-то еще?

— Мое секретное оружие, — признался Хэл, все еще улыбаясь, словно эта мысль забавляла его. — Ее отцом был Рафаэль Вэттисвэйд.

— Я никогда не слышал о Рафаэле Вэттисвэйде.

— Ты и не должен был, — заверил его брат, — ни ты, ни кто-либо еще. Вэттисвэйд был дилером редких книг и регулярно наезжал к нам с континента под именем Эндрю Ренни. Он так же был поставщиком секретных сведений. Шпион… не имевший сыновей.

Грей быстро посмотрел на брата.

— Только не говори мне, — попросил он, — что отец использовал Минни в качестве шпиона.

— Он это делал, старый содомит, — коротко ответил Хэл. — Я однажды поймал ее в своем кабинете ночью во время вечеринки за попыткой взломать ящик моего стола. Вот как мы познакомились.

Грей не потрудился спросить, что же было в ящике. Он улыбнулся и взял графин хереса с чайного подноса.

— Я догадываюсь, что ты не сразу арестовал ее и доставил к судье?

Хэл взял стакан и протянул ему.

— Нет, я повалил ее на ковер перед очагом.

Графин выскользнул из рук Грея, но он по чистой случайности поймал его, пролив всего несколько капель.

— В самом деле? — пробормотал он.

— Дай сюда, растяпа. — Хэл взял графин и аккуратно наполнил стакан янтарной жидкостью. — И да, я это сделал.

Грей задал себе вопрос, была ли Минни девственницей, но решил сейчас не спрашивать брата.

— Потом я велел заложить для нее карету, спросил ее адрес и сказал, что навещу ее утром, чтобы справиться о ее здоровье, — небрежно закончил Хэл, передавая Джону стакан. — Вот. Держи его крепче. Ты выглядишь так, словно тебе нужно выпить.

Он так и сделал — выпил херес двумя глотками, херес оказался очень недурным.

— Она не… на самом деле дала свой настоящий адрес? — спросил он и откашлялся, стараясь не глядеть на ковер перед очагом. Он лежал там уже много лет, небольшой сильно потертый ковер с семейным гербом, в проплешинах от горячих углей и немного обгорелый с краю. Он вспомнил, что это был свадебный подарок первой жены Хэла, Эсме, своему мужу.

Хэл рассмеялся.

— Нет, конечно, нет. Она даже уговорила кучера выпустить ее на Кеттрик-стрит, добежала до переулка и исчезла. Мне понадобилось почти полгода, чтобы найти ее.

Хэл не спеша допил свой собственный херес и снова взял сомнительный лист со стола.

— Позволь мне показать ей это. Она не имела возможности попрактиковаться в последнее время, но, возможно, сможет сообщить нам, зашифрован ли он вообще.

Оставшись наедине с графином и ковром у очага, Грей налил себе еще выпить и вернулся к окну. Теперь в саду было тихо, небо заволокло тучами, мальчики ушли пить чай, он слышал, как они смеются в детской. Дотти и ее няня крепко спали на траве, подол платья девочки по-прежнему был надежно зажат у няни в кулаке.

Он не понимал, шокировала ли его история Хэла. Хэл следовал своим собственным правилам, Джон давно это знал. И если бы он хоть ненадолго принял сторону Минервы Вэттисвэйд, он потерял бы брата.

Он взглянул в потолок, откуда доносился грохот отодвигаемых стульев и пронзительные детские голоса. Сколько лет его племяннику Бенджамину? Он снова взглянул на ковер. Он был за границей, но мать сообщила ему об этом событии; он вспомнил, как читал ее письмо в палатке под шум тропического дождя. За день до того он потерял трех человек и страдал от упадка духа, новость о рождении племянника утешила его.

Он предположил, что это утешило и Хэла. Грей узнал — недавно и совершенно случайно — что первую жену Хэла, Эсме, умершую вместе с ребенком в родах, соблазнил один из друзей Хэла, Натаниэль Твелветри, и что Хэл впоследствии убил его на дуэли. Он подумал, что его брат был в смятении чувств в то время. Как скоро после этого он встретил Минни?

Светлое пятно возникло перед дверью оранжереи на противоположной стороне сада. Это была сама Минни, и он инстинктивно сделал шаг назад, хотя она не могла его видеть. Она задумчиво посмотрела сначала на небо, потом в сторону дома. Дождь еще не начался, и она вернулась в оранжерею. Мгновение спустя из кухонной двери появился Хэл и вошел за ней с газетой в руках.

Он был потрясен тем, что Хэл рассказал ему, но еще больше удивлен тем, что брат решил довериться ему. Хэл был сдержан и скрытен даже за выпивкой, но иногда с плотно закрытого чайника срывало крышку, когда он достигал точки кипения. Насколько было известно Грею, у Хэла было всего три человека, которым он доверял, даже их собственная мать не входила в их число. Этими тремя были сам Грей, Гарри Каррьер — старший офицер его полка — и Минни.

Так что же, спрашивается, довело Хэла до срыва? Что-то связанное с Минни? Но Грей разговаривал с ней, когда приехал, она ничем не показала, что у них разногласия.

Стук капель по стеклу и визг снизу заставили его выглянуть наружу. Внезапный ливень обрушился на сад, няня мчалась к дому, Дотти кричала от восторга и размахивала руками. Он высунул голову, чтобы почувствовать ароматную свежесть воздуха, и улыбнулся каплям дождя на своей коже. Он закрыл глаза и отбросил все мысли, волнения и беспокойство ради короткого удовольствия.

— Какого черта ты делаешь, Джон?

Он неохотно вернулся в комнату, отвернулся от окна и смахнул влагу с ресниц. Хэл неодобрительно смотрел на него, держа бумагу в руке, розовая камелия темнела у него в петлице.

— Наслаждался дождем. — он провел рукой по лицу и встряхнулся, его волосы были влажными, как и воротник и плечи мундира. — Минни смогла нам помочь?

— Да. — казалось, Хэл удивился его вопросу. — Она сказала, что это не код и не шифр.

— Вот как? Что же это такое, если не код и не шифр?

— Она сказала, что это гэльский язык.

Гэльский. Это слово вызвало в душе Грея странные ощущения. Гэльский был языком народа Шотландии. Он звучал как никакой другой язык, который он когда-либо слышал, довольно варварский, он был очень удивлен, что гэльский язык существует в письменном виде.

Хэл подозрительно смотрел на него.

— Ты, наверное, часто слышал его в Ардсмуире?

— Да, слышал. Почти все заключенные говорили на нем. — Грей был начальником тюрьмы Ардсмуир в течение недолгого времени, это было скорее изгнание, чем назначение в результате почти скандала. В силу различных причин он не любил вспоминать об этом периоде своей жизни.

— Разве Фрейзер не говорил на нем?

О, Боже, подумал Грей, не надо, только не это.

— Да, — ответил он. Он часто слышал, как Джеймс Фрейзер говорит с другими заключенными на этом таинственном и плавном языке.

— Когда ты видел его в последний раз?

— Мы не виделись в течение некоторого времени, — Грей говорил коротко и осторожно. Он не разговаривал с Джейми больше года.

Он был недостаточно осторожен; Хэл подошел ближе, рассматривая его, словно необычную китайскую вазу.

— Он все еще находится в Хелуотере, не так ли? Не захочешь ли ты поехать и расспросить его о Сиверли? — мягко предложил Хэл.

— Нет.

— Нет?

— Я не захотел бы даже помочиться на него, гори он в адском пламени, — вежливо ответил Грей.

Хэл приподнял бровь, но только на мгновение.

— Вот как, — сказал он сухо. — Однако, дело в том, что Фрейзер может оказаться склонен оказать тебе подобную услугу.

Грей осторожно поставил стакан в центр стола.

— Только если решит, что я умру от радости, — сказал он и вышел.

Глава 3 Ирландский джентльмен

Хэлуотер, 2 апреля

Джейми оделся и пошел раздавать сено лошадям, не обращая внимания на темноту и холод. Ирландец, джентльмен. Кто это может быть? И если ирландец действительно существовал, что он делал здесь с Бетти? Он знал нескольких ирландцев. Те ирландские господа были якобитами, явившимися в Шотландию вместе с Чарльзом Стюартом. Эта мысль заставила его похолодеть.

Якобитское Дело было мертво, как и та часть жизни, которую Джейми отдал ему. И все же, в этом был какой-то смысл. Что такой человек мог хотеть от него? Он был отпущенным на поруки военнопленным, почти рабом, которому приходилось скрывать даже собственное имя. Он был не многим лучше чернокожего раба, разве что его нельзя было продать и его не били. Порой ему даже хотелось, чтобы кто-то попытался, чтобы дать ему повод для бунта, но он понимал бесплодность этих фантазий и гнал их от себя.

Откуда взялся этот якобит или ирландец или готтентот, черт его бери? Всего неделю назад он получил письмо от своей сестры, она, конечно, сообщила бы о любом человеке, интересующимся им, не говоря уже об ирландце.

Воздух в конюшне светлел, жидкий серый свет просачивался сквозь щели стен. Темнота, скрывавшая грязные доски его тюрьмы, постепенно уходила, а вместе с ней иллюзия свободы и уединения. В конце ряда он опустил вилы и, быстро оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что ни Хэнкс ни Крузо еще не сошли вниз, быстро шагнул в пустой денник.

Он медленно, как на охоте, выдохнул и так же медленно втянул воздух широко раздутыми ноздрями, чтобы поймать запах. Ничего, кроме запаха сухого сена, лежащего здесь с августа прошлого года, свежего навоза и дыхания лошадей. Сено было слежавшимся, в пятнах грязи. Он посмотрел туда, где лежал вчера вечером, и горячие пятна снова стали расползаться на его щеках, и потом в дальний угол, где, возможно, стоял неизвестный.

Неудивительно, что тот человек не заговорил с ним, учитывая обстоятельства. Он закашлялся. Если, конечно, он был там, а Джейми надеялся, что не был.

Ирландец, ирландский джентльмен.

Единственная связь, которую он мог предположить… Его кулаки крепко сжались, как только эта мысль пришла ему в голову, и он почувствовал ноющую боль в костяшках пальцев. Лорд Джон Грей. Он догадывался, какими ирландцами интересуется лорд Джон.

Он не видел Грея в течение года и, если повезет, не увидит больше никогда. Грей был начальником тюрьмы Ардсмуир, когда Джейми отбывал там срок своего заключения, и он же устроил его условно-досрочное освобождение и перевод в Хелуотер к своим старым друзьям. Грей усвоил привычку ежеквартально навещать своего пленника, и постепенно их отношения стали корректными, если не больше.

Наконец, Грей предложил ему сделку: если Джейми свяжется с якобитами, проживающим за рубежом, с целью собрать необходимые сведения, лорд Джон сообщит лорду Дансени, что Джейми может легально писать своей семье в горах и получать от них письма. Джейми принял сделку, сделал необходимые запросы, получил определенную и тщательно сформулированную информацию, которая указывала, что лорд Джон разыскивает ирландского якобита, одного из сторонников Стюартов, которые именовали себя Дикими гусями.

Он не знал, как Грей мог использовать эти сведения. В их последнюю встречу были сказаны такие слова, что он задохнулся, вспомнив их, схватил вилы и тяжело двинулся к ближайшей куче сена. Ирландец Бетти не мог иметь ничего общего с Джоном Греем.

Капризный весенний день не принес с собой тепла. Туман лежал на холмах вокруг Хелуотера огромными грязными шапками, холодное небо было цвета свинца. Правая рука Джейми болела. Когда-то она была сломана в дюжине мест и с тех пор ноющей болью сообщала ему о приближающемся дожде. Не сказать, чтобы он нуждался в этом сообщении; он вдыхал холодный влажный воздух, и его потная рубаха не могла высохнуть на теле. Он работал, как автомат, хотя его мысли были далеко отсюда.

Часть мыслей занимала Бетти. Ему надо поговорить с этой мочалкой, и предпочтительно в таком месте, где она не сбежит от него. Камеристки обычно ели вместе с экономкой в ее комнате, и не присоединялись к низшим слугам на кухне. Ему не разрешалось выходить в доме за пределы кухни. Он на мгновение остановился, оперся на вилы и подумал, а что произойдет, если его поймают в доме? Что сделает с ним лорд Дансени? Его нельзя уволить, в конце концов. Эта мысль заставила его рассмеяться, и он вернулся к работе в гораздо лучшем настроении.

Ну, еще была церковь. Дансени были англиканами и ездили к Святой Маргарите в деревенскую церковь Элсмира. Они отправлялись туда в карете, и Бетти обычно сопровождала леди Дансени и Изабель, свою хозяйку. Он, как условно-досрочно освобожденный военнопленный, не мог выйти за пределы Хелуотера без разрешения лорда Дансени, но большой упряжке требовалась команда из четырех человек, в том числе два кучера, и Джейми был единственным работником, который умел управлять дормезом.

Да, это могло сработать. Если бы он мог оказаться рядом с Бетти и сунуть ей в руку записку. Бог знает, что он скажет ей, об этом тоже надо подумать. Он мог, конечно, доверить эту записку одной из кухонных служанок, но чем меньше людей имеет отношение к делу, тем лучше. Сначала надо попытаться самому.

Он остановился, чтобы вытереть лицо неряшливым полотенцем, висевшим на гвозде над корытом с отрубями, и снова обратился мыслями к ирландскому джентльмену Бетти. А существует ли он вообще? И что, черт возьми, ему надо от Алекса Маккензи? Если, конечно он ищет Алекса Маккензи, а не Джейми Фрейзера.

Его тревожные мысли были нарушены дробным стуком и появлением желтолицего Хэнкса у подножия лестницы. От него воняло кислятиной.

— Слушай, Мак, — сказал он, стараясь казаться веселым, — сделай мне одолжение.

— Да.

Хэнкс изобразил отвратительную ухмылку.

— Даже не хочешь знать, какое?

— Нет. — все, что он хотел, так это, чтобы Хэнкс оставил его в покое. От этого парня воняло так, словно он уже сгнил внутри, лошади вокруг него фыркали с отвращением.

— Ну, — Хэнкс потер лицо дрожащей рукой, — не так уж много. Просто… ты мог бы сегодня вывести мою упряжку? Я не… — его рука упала, выразительно разъясняя все причины, которых у Хэнкса на самом деле не было.

Порыв холодного ветра ударил в дверь конюшни, проник внутрь и закружил сухие травинки на кирпичном полу. Пахло сыростью. Он колебался. Лить будет не меньше часа. Он чувствовал, как непогода набирает силу на холмах, накрытых тучами. Дождь не причинит беды лошадям, он им нравился. И туман пройдет с дождем, они не заблудятся.

«Он ждет тебя на холме, — сказала Бетти, — где хижина старого пастуха».

— Да, ладно. — он отвернулся и стал отмерять отруби и льняное семя. Через некоторое время он услышал, как Хэнкс споткнулся на лестнице и повернувшись вполоборота наблюдал из праздного любопытства, свернет ли тот себе шею на этот раз. Но Хэнкс этого не сделал.

3 апреля

В дождь было трудно подняться на холм. Джейми взял лошадей и повел их по грязной дороге вдоль берега озера, затем через отмели Глассмер, чтобы обойти самый худший участок дороги, затем через сухую ложбину. Он только раз взглянул в сторону сопки, но его вершина, где лежали развалины старой хижины, была скрыта за пеленой дождя. Над попоной Августа поднимался легкий пар от усилий подъема, Джейми остановил его на каменистом перевале и дал лошади отдышаться. С высоты пейзаж выглядел все еще по-зимнему, с лохмотьями обледенелого снега с подветренной стороны скал и сосульками под выступами, но он чувствовал солнечное тепло на плечах и видел легкую зеленую дымку над торфяными болотами.

Он обошел развалины хижины сзади и поднялся выше, давая себе возможность еще раз оглядеться. Не было причин подозревать засаду или ловушку, но только безошибочный инстинкт позволял ему выживать до сих пор, и он не собирался пренебрегать его мрачным бормотанием.

Он не был здесь несколько месяцев, но мало что изменилось среди холмов. Ниже лежало крошечное озерцо в оправе из тонкого льда, сухой прошлогодний камыш пронзал его черную воду, еще не вытесненный молодой порослью. Хижина пастуха была как раз за озерцом. Она была совсем разрушена и с берега казалась просто грудой камней. Тем не менее сверху прямоугольник фундамента был ясно различим, что-то хлопало на ветру в углу у обвалившейся стены. Обрывок ткани? Какой-то лоскут, он был почти уверен.

Никто не спускался вниз, чтобы подобрать кусочек холста, запутавшийся в зимней траве. Джейми соскользнул с Августа и стреножил его, оставив мерина пастись среди скал. Он прошел коротким путем вдоль хребта и, выйдя из-за скалы, увидел человека, сидящего на камне в тридцати футах под ним и тоже наблюдающего за развалинами.

Он был очень худой, Джейми видел очертания костлявых плеч под камзолом. Он был в шляпе, но, пока Джейми наблюдал за ним, снял ее, чтобы почесать голову, и открыл каштановые кудри с густой проседью. Он казался знакомым, и Джейми напрягал память, пытаясь вспомнить, когда из-под его ноги выпал маленький камешек. Звук был негромким, но вполне различимым. Мужчина встал и повернулся к свету худым лицом. Джейми заметил, он потерял передний зуб, но это не умаляло очарования его улыбки.

— Неужели это ты? Ну, вот мы и встретились, Джейми, дорогой, вот и встретились!

— Куинн? — спросил он, не веря глазам. — Это ты?

Ирландец вопросительно взглянул на свои ноги, похлопал себя по груди и снова посмотрел вверх.

— Ну, то, что от меня осталось. В конце концов, ни один из нас не станет таким, каким был, но я должен сказать, ты выглядишь неплохо. — Он одобрительно осмотрел Джейми сверху вниз. — Должно быть, здешний воздух полезен для тебя. И ты немного поправился с тех пор, когда мы виделись в последний раз.

— Я полагаю, — ответил Джейми сухо. В последний раз он видел Тобиаса Куинна в 1746 году, ему было двадцать пять лет и он голодал вместе со всей остальной якобитской армией. Куинн был на год моложе его, и Джейми с тревогой смотрел на глубокие морщины на его лице и седые волосы. Если Куинн тоже испытывал подобные чувства при виде Джейми, он держал их при себе.

— Ты мог бы сказать Бетти свое имя, — сказал Джейми, спускаясь вниз. Он протянул ирландцу руку, но Куинн шагнул к нему и порывисто обнял. Джейми был поражен и смущен и, чувствуя подступающие слезы, крепко обнял Куинна в ответ.

— Она знает мое имя, но я сомневаюсь, что ты пришел бы, услышав его. — Куинн отступил, не стесняясь, вытер глаз кулаком и рассмеялся. — Матерь Божья, Джейми, как я рад видеть тебя.

— И я тебя. — это было правдой. Джейми оставил в покое вопрос о том, пришел бы он, зная, что на холме его ждет Куинн. Он медленно сел на камень, чтобы собраться с мыслями.

Не то, чтобы он не любил этого человека, как раз наоборот. Но этот кусочек прошлого восстал перед ним, как призрак из пропитанной кровью земли, и разбудил мучительные воспоминания, которые он похоронил и не хотел воскрешать. Кроме того… инстинкт предупреждал об опасности. Куинн не был одним из приближенных Чарльза Стюарта, но не был и солдатом. После Куллодена он бежал во Францию, так слышал Джейми. Какого черта он делает здесь сейчас?

— Ах, я уверен, что Бетти славная девушка, и у нее такие веселые черные глаза, — сказал Куинн. Он посмотрел на Джейми, склонив голову набок. — И ты ей немного нравишься, мой мальчик.

Джейми подавил желание перекреститься при этих словах.

— Поле свободно, — заверил он Куинна. — Я не собираюсь сбивать твою подачу.

Куинн моргнул, Джейми вдруг показалось, что «сбивать подачу» было одним из словечек Клэр, может оно было не просто английским, а ее собственным?

Был ли Куинн озадачен или нет, он явно понял, что имел ввиду Джейми.

— Ну, я не смог бы покуситься на сестру своей бывшей жены. Я уверен, Библия упоминает пару вещей, которые нельзя делать с сестрами жен своих.

Джейми прочел Библию от корки до корки, даже несколько раз, в то время она была его единственной книгой, и не припомнил подобного запрета, поэтому просто сказал:

— Мне очень жаль слышать о твоей жене, парень.

Куинн поджал губы и покачал головой.

— Ну, когда я говорю «бывшая», я не имею ввиду, что женщина умерла, понимаешь?

Джейми поднял бровь, а Куинн вздохнул.

— Когда нас разбили под Куллоденом и мне пришлось драпать во Францию, она проанализировала перспективы нашего брака и решила, что ее судьба ждет ее в другом месте. У моей Тесс голова всегда прочно держалась на плечах, — сказал он, восхищенно кивая. Я слышал, что она поселилась в Лидсе. Унаследовала таверну своего последнего мужа. Но «последний» не значит «последний в жизни», потому что ни минуты не сомневаюсь, она на этом не остановится.

— Вот как?

— Но я не об этом хотел поговорить с тобой, — Куинн махнул в воздухе рукой, словно освобождая от должности свою бывшую Тэсс.

— О Лидсе? Или о таверне? — Джейми молился про себя, чтобы этот человек не упоминал никаких жен. Он ни с кем не говорил о Клэр уже несколько лет, и предпочел бы вырвать себе ногти, чем бередить сердце.

— О Куллодене, — сказал Куинн, повергнув собеседника в ужас и уныние. Куллоден был четвертым в списке вещей, о который Джейми не хотел ни с кем говорить. Первые три позиции занимали его жена Клэр, его сын Уильям и Джек Рэндалл.

Джейми поднялся с камня, смутно ощущая, что ему надо встать, то ли для того, чтобы достойно встретить новые удары судьбы, то ли для того, чтобы сбежать. В любом случае, он лучше чувствовал себя стоя.

— Или, скорее, — поправил себя Куинн, — о Куллодене, как о части нашего Дела, если ты меня понимаешь.

— Я знаю только об одном Деле, — сказал Джейми, не пытаясь скрыть раздражение, — и оно мертво.

— А вот здесь ты не прав, — возразил Куинн, погрозив костлявым пальцем. — Хотя, конечно, ты был далеко от нас.

— Да, был.

Куинн продолжал игнорировать его тон.

— Дело, возможно, претерпело некоторые неудачи в Шотландии…

— Неудачи! — воскликнул Джейми. — Ты называешь то, что произошло у Друмосси, неудачей?

— Но оно живо в Ирландии.

Джеймс уставился на него в недоумении, но наконец понял, о чем он говорит.

— Иисусе!

— Я знал, что порадую твое сердце, парень, — сказал Куинн, решив интерпретировать возглас Джейми, как крик радости. Он улыбнулся, кончик его языка высунулся через брешь, оставленную пропавшим зубом.

— У нас тайное общество. Разве Бетти не сказала тебе о зеленой ветке?

— Сказала, но я не понял, что она имела ввиду.

Куинн махнул рукой, отвергая все возражения.

— Ушло некоторое время, чтобы привести в порядок наши дела после Куллодена, но сейчас все идет хорошо. Я не буду вдаваться в детали, если не возражаешь.

— Совсем не возражаю.

— Но я могу сказать, что новое вторжение планируется совсем скоро, может быть, уже в следующем году, ха-ха. Видел бы ты сейчас свое лицо! Обалдел, да? Я тоже был таким, когда услышал. Но это еще не все.

— О, Боже.

Куинн наклонился вперед, заговорщически понизив голос, хотя вокруг не было никого, кроме парящего в вышине сокола.

— И теперь ты нам нужен.

— Я? — Джейми начал было оседать обратно на камень, но снова выпрямился. — Вы там все с ума посходили?

Он не ждал ответа на этот вопрос, потому что был уверен в ответе.

— Ты когда-нибудь слышал, — Куинн сделал паузу, беспокойно оглянувшись в поисках невидимых соглядатаев, — о Чаше царя друидов?

— Я — нет! Какая еще чашка?

— Чаша царя друидов, та самая!

Джейми провел рукой по лицу, чувствуя себя очень усталым.

— Куинн, я рад узнать, что у тебя все хорошо, но мне надо работать.

— И вот уже мы добрались до тебя, парень. — Куинн протянул руку и радостно ухватил Джейми за предплечье. — Позволь мне объяснить.

Он не стал ждать разрешения.

— Это древнее сокровище королей Ирландии. Она с незапамятный времен передается друидами от короля к королю.

— Да?

— Но люди знают, и об этом говорится в легендах, что это мощный символ королевской власти. — Рука на предплечье Джейми сжалась. — теперь представь, что будет, когда наследник королей, стоя во дворе Дублинского замка между Вратами Стойкости и Вратами Справедливости, высоко поднимет Чашу, подтверждая свои права?

— И что же будет?

— Тысячи людей воскреснут и выйдут из болот и лесов. Их будет так много, что мы возьмем Англию без единого выстрела!

— Ты хоть видел английскую армию… — начал было Джейми, но с таким же успехом он мог попытаться остановить течение реки Несс.

— Вот, когда ты вступишь в Дело! — Куинн наконец отпустил его руку, чтобы с энтузиазмом ткнуть пальцем в грудь.

Джейми отшатнулся:

— Я?

— Дело в том, что мы нашли Чашу. Она была утрачена двести лет назад, легенды гласили, что ее забрали феи, спрятали друиды и другую подобную чушь. Но мы, и я в том числе, — он попытался придать лицу скромное и равнодушное выражение, — обнаружили ее в руках монахов одного ирландского монастыря.

— Но…

— Монахи в тайне хранили сокровище Ирландии много лет. Но самое главное — настоятелем монастыря является Майкс Фитцгиббонс. — он отодвинулся назад, выжидательно глядя на Джейми.

Джейми вновь приподнял бровь. Куинн вздохнул при виде такой тупости, но приступил к разъяснениям.

— Майкл Фитц-гиб-бонс, — повторил он, толкая Джейми в грудь при каждом слоге. Джейми сделал шаг назад и оказался вне досягаемости.

— Да Фитцгиббонс же, — снова повторил Куинн, — двоюродный брат твоего крестного отца Мурты Фитцгиббонса Фрейзера, разве нет? Не говоря уже о том, что он вырос в доме твоего дяди Александра Фрейзера, и в юности они были друзьями не разлей вода. Хотя, возможно, это не совсем фигура речи, когда дело касается священника, но хочу сказать, что они могли бы быть братьями, так близки они были когда-то.

Наконец Куинн остановился отдышаться, дав Джейми шанс вставить словечко.

— Нет — твердо сказал он. — Не всем наливают чаю в Китае.

Лицо Куинна вытянулось в замешательстве.

— Китай? При чем здесь Китай, ради Бога?

Ох, еще одна поговорка Клэр. Он попробовал снова:

— Я хотел сказать, что не буду уговаривать дядю Александра, чтобы попытаться вырвать эту вещь из лап Фицгиббонса.

— Я совсем не это имел ввиду.

— Очень хорошо.

— Я хочу, чтобы ты сам поехал в Ирландию. Ха, видел бы ты себя опять! — Куинн расхохотался, раскачиваясь взад и вперед, и уперев руки в колени.

Джейми тоже наклонился вперед.

— Куинн, я под арестом. Я дал честное слово. Неужели Бетти тебе не рассказала?

— Конечно, я не думал, что ты здесь поправляешь здоровье, — сказал Куинн, оглядывая мрачные холмы и развалины хижины. — Но теперь это не имеет никакого значения.

— Не имеет?

Куинн небрежно отмахнулся, как от комара.

— Нет. Нам нужен человек, которому отец Майкл доверяет, и в то же время это должен быть человек, преданный Делу Стюартов, который сможет поклясться, что Чаша не будет использована во вред, но послужит благой и священной цели восстановления католической монархии на престоле Ирландии. Такой человек сможет поднять и повести за собой армию. Люди верят тебе, — сказал он серьезно, вглядываясь в лицо Джейми, — они слушают, когда ты говоришь, и мужчины последуют за тобой без вопросов.

— Уже нет, — сказал Джейми и почувствовал, что он сжимает кулаки, его горло пересохло на ветру, так что слова звучали хрипло. — Нет. Больше никогда.

Неожиданно Куинн успокоился. Он обеими руками сжал ладонь Джейми.

— Друг ты мой дорогой, — сказал он почти нежно. — У королей своя судьба, но ее делают те, кто им служит. Это твое предназначение. Ты избран Богом для выполнения этой задачи.

Джейми закрыл глаза, коротко и глубоко вздохнул и отнял руку.

— Думаю, Богу лучше поискать в другом месте, Куинн, — ответил он. — Храни тебя Пресвятая Дева и святой Михаил. Прощай.

Он повернулся и пошел прочь, нашел Августа, где его оставил, мирно щиплющим пучки жесткой травы между камней. Он снял путы, вскочил в седло и развернул лошадь в сторону тропы. Он не хотел оглядываться, но в последнюю минуту взглянул в сторону хижины пастуха.

Темный силуэт Куинна выделялся на фоне заходящего солнца. Он казался марионеткой с длинными руками и ногами и нимбом золотых кудрей. Он поднял руку и помахал на прощание.

— Увидимся в Дублине, — крикнул он, — Стюарт возвращается. Его веселый смех преследовал Джейми всю дорогу на крутом спуске к Хелуотеру.

Он ехал вниз с холма, мучимый тревожными предчувствиями. Недоверие к безумному плану Куинна, беспокойство от мысли, что Дело Стюартов еще живо и снова поднимает голову, раздражение против Куинна, пытающегося снова втянуть его. Но он так давно не видела лица друга.

— Чертов ирландец, — пробормотал он, но все же улыбнулся.

Уедет ли Куинн, спрашивал он себя. Ирландец был для него как пуля в голове, потому что большинство его соплеменников не отказалось бы от своей затеи только из-за того, что Джейми не пожелал помочь. Он вполне может попробовать завербовать другого беспомощного кандидата. Одна часть Джейми молила Бога, чтобы так и случилось. Но другая не возражала бы снова встретиться с Куинном, узнать новости о тех, кто уцелел после Куллодена.

Мышца ноги внезапно дернулась и холодок пробежал по коже, словно призрак коснулся его стремени. Август фыркнул, почувствовав его напряжение. Он цокнул языком, позволяя лошади самой выбирать дорогу среди камней. Его сердце колотилось, он попытался дышать медленно и глубоко, чтобы успокоить его. Черт принес сюда этого Куинна. Сегодня он видел сон, породивший в нем смешанное чувство страха и надежды. Чье лицо он видел?

Сначала это был Чарльз Стюарт. Пьяный, как обычно, любезный, как всегда, принц шел, пошатываясь, рядом с Джейми по темной улице, толкая его время от времени локтем. Он схватил Джейми за руку и, хихикая, указал на ряд голов, торчащих на пиках вдоль стены.

— Coimhead, — продолжал болтать Чарльз, — A Dhia coimhead amfearud’seall an dealbh a th'air aodann! Видел бы ты сейчас свое лицо!

— О чем вы? — сердито спросил Джейми. — Ye ken ye have nagot the Gàidhlig.

— Bheil е gu diofair — ответил принц Чарльз. — Какое это имеет значение?

Откуда-то появился Куинн, схватил Джейми за руку и рывком заставил остановиться.

— Coim head nach ann oirre tha a ghruag aluinn? Посмотри, у нее такие же красивые волосы?

Джейми пытался не смотреть, но, удивленный, понял, что все головы женские. Он поднял факел выше и увидел бледное лицо Дженивы Дансени с пустыми черными глазницами. Краем глаза он заметил, что лицо следующей головы закрыто пушистой шапкой кудрявых светло-каштановых волос; он бросил факел на мокрую брусчатку под ногами, чтобы не видеть, и проснулся с бешено колотящимся сердцем, все еще слыша пьяный смех Чарльза.

Однако, это был не принц. Хэнкс смеялся во сне, над его тюфяком висел резкий запах пива и мочи, он снова обмочился. Светила яркая луна, по углам шуршали мыши, при лунном свете они всегда становились азартнее. Хэнкс дышал тише, и Джейми слышал стук коготков по полу, шелест соломы.

Он откинул одеяло, решив не засыпать, пока сон не поблекнет. Но у него был долгий день, несмотря на холод, он снова задремал.

Холод всегда навевал ему дурные сны. Он увидел Бетти и проснулся в холодном поту. Порывшись в сундучке, содержавшем все его имущество, он нашел четки, и опустился на солому перед постелью, цепляясь за деревянные бусины, словно они могли удержать его на плаву.

Глава 4 «Не годится»

Казармы 46-го полка, Лондон

Мистер Бисли был встревожен. Возраст полкового писаря Хэла являлся неразрешимой загадкой, он выглядел таким же старым, как двадцать пять лет назад, когда Джон Грей впервые увидел его. Но те, кто хорошо его знал, мог обнаружить усиливающиеся признаки волнения в его лице, и Грей видел мелкое дрожание его челюсти и век, когда мистер Бисли перелистывал взрывоопасное содержимое пакета Чарльза Карруотерса точными движениями испачканных чернилами пальцев.

Старый клерк должен был составить список имен для обвинения, тех людей, кто как знал или предполагал Карруотерс, имели деловые, финансовые и прочие отношения с Джеральдом Сиверли. Грей должен был встретиться с Хэлом и Гарри Карьером — одним из полковых офицеров и старым другом Хэла — для обсуждения их общей стратегии, но ни один еще не прибыл, и Грей забрел в кабинет мистера Бисли, чтобы взять книгу (старик собрал замечательную коллекцию французских романов) и подождать в одном из пустых кабинетов.

Грей снял с полки издание аббата Прево «Манон Леско» и перелистывал страницы, незаметно наблюдая за Бисли. Он знал, что вопросов лучше не задавать; мистер Бисли не нуждался в указаниях и разъяснениях, что делало его незаменимым помощником для Хэла, как до него и для первого графа Мелтона, их отца и основателя полка.

Тревога усиливалась. Мистер Бисли собрался было окунуть перо в чернила, но вместо этого оставил его парить над чернильницей, а затем медленно отложил. Он перевернул страницу, затем вернулся обратно, что-то внимательно изучая, тонкие губы стали почти невидимы.

— Лорд Джон, — наконец сказал он, снимая очки и близоруко щурясь снизу вверх на Грея.

— Да, мистер Бисли, — он отложил «Манон Леско» и выжидательно посмотрел на клерка.

— Вы прочитали эти документы, я полагаю?

— Прочитал, — осторожно ответил Грей. — Возможно, не слишком внимательно к деталям, но…

— И его светлость прочитал их. В каком состоянии духа, позвольте узнать, он находился после прочтения?

Грей задумался.

— Ну, он ничего не сломал. Хотя, несколько раз выругался по-немецки.

— Вот как, — мистер Бисли оценил значение этих сведений. Он постучал плоскими пальцами по столу, это был способ выражения волнения. — Вы бы могли сказать, что он впал в неистовую ярость?

— Пожалуй, мог бы, — быстро сказал Грей.

— Но он ничего не сказал… особенного… в связи с этими документами? — он взглянул на аккуратную стопку перед собой.

— Нет… — медленно сказал Грей. Хэл, конечно, обратил внимание на стихотворение на гэльском, но этот лист не показывали мистеру Бисли, не он так огорчил старого клерка. Он рискнул задать вопрос:

— Вы что-то заметили?

Мистер Бисли поморщился и пододвинул лист к Грею.

— Здесь, — сказал он, метко ткнув пальцем в середину страницы. — Прочитайте список известных соратников майора Сиверли, будьте любезны.

Грей услужливо сел и склонился над листом. Три секунды спустя он вскинул голову и уставился на клерка.

— Иисусе!

— Да, — сказал мистер Бисли мягко, — я тоже так подумал. Вы считаете, что он тоже видел это?

— Уверен, что нет.

Они мгновение смотрели друг на друга, слушая звук шагов в коридоре. Грей сглотнул.

— Позвольте мне сделать это, — сказал он, поспешно убирая лист в карман, а затем встал, чтобы приветствовать своего брата.

Карета Хэла ждала снаружи.

— Мы встречаемся с Гарри в Олмаке, — сказал он.

— Почему? Он не является его членом, не так ли? — Гарри любил общество, но его чаще можно было встретить в Шоколадном домике Уайта, куда Хэл наведывался регулярно, или в Обществе любителей бифштексов, любимом клубе Грея, но не в кофейне. Хотя после нескольких столкновений последователей Уайта с завсегдатаями Олмака кофейни в Лондоне стали приобретать популярность.

— Он нет, — сухо ответил Хэл. — А Бартоломью Халлоран да.

— И Бартоломью Халлоран это…?

— Адъютант 35-го полка.

— Ах, и таким образом, источник информации о Джеральде Сиверли, майоре этого же полка.

— В некоторой степени. Это случайный знакомый Гарри, время от времени они играют в карты.

— Я надеюсь, Гарри удается проигрывать правдоподобно. — Карета попала в глубокую рытвину и накренилась, бросив их в сторону. Хэл спасся, уперев ногу в противоположное сиденье между ног своего брата. Джон так же продемонстрировал отличную реакцию, ухватившись за его ногу. Карета опасно замерла на мгновение, но потом выпрямилась, и они вернулись в исходную позицию.

— Мы должны были… — сказал Хэл и высунулся из окна, чтобы позвать кучера. Грей дернул его за рукав, и тот посмотрел на брата с недоумением.

— Нет, подожди.

Хэл на мгновение уставился на него, затем опустился обратно на скамью.

— Что такое? — спросил он. Он смотрел настороженно, но спокойно.

— Вот это, — сказал Грей просто и вынул из кармана сложенный лист бумаги. — Прочитай список имен в середине.

Хэл взял лист и, нахмурившись, начал читать. Грей про себя начал отсчет, Хэл читал не так бегло, как он. Пять… четыре… три… два… один…

— Иисусе!

— Ну, да.

Они молча смотрели друг на друга в течение нескольких ударов сердца.

— Из всех людей, с кем мог иметь дело Сиверли… — сказал Хэл и так яростно помотал головой, словно отгонял стаю назойливых мух.

— Может быть, это совпадение, — задумчиво сказал Грей. — Я имею ввиду случайное совпадение имен.

— Может быть, но я сомневаюсь в этом. Эдуард Твелветри не такое распространенное имя.

— Жили-были три брата, — гундосо протянул Грей. Хэл закрыл глаза и тяжело дышал. — Реджинальд, Натаниель… и Эдуард.

Хэл открыл глаза.

— Так это младшему брату всегда достается принцесса? — он одарил Джона кривой улыбкой. — Младшие браться чертовски везучи.

В этот утренний час в общественных номерах Олмака наблюдалось оживление. Гарри Карьер дружелюбно болтал с худым и озабоченным человеком, в котором Грей распознал биржевого маклера. Увидев их, Гарри попрощался с собеседником и встал им навстречу.

— Я засвидетельствовал свое почтение Покерному клубу, — сказал Гарри, пожимая руку Грею и кивая Хэлу. — Симингтон, Клиффорд и Бингхэм присоединятся к нам в ближайшее время.

Грей сердечно кивнул, гадая, что задумал Гарри, но Хэл не удивился.

— Не хочу вызывать подозрения, — объяснил Гарри, выглядывая в общий зал, прежде чем закрыть дверь. — У нас есть несколько минут, чтобы поговорить, пока они не подошли, потом мы сыграем в пикет, дальше вы сможете уйти, сославшись на дела, а я останусь. Никто даже не вспомнит, что вы были здесь.

Гарри был так доволен своим хитрым маневром, что у Грея просто не хватило духа сказать, что Гарри мог просто прийти в Аргус-хаус с новостями, полученными от Халлорана. Хэл не взглянул на Джона, но серьезно кивнул Гарри.

— Очень умно, — сказал он. — Значит, у нас есть немного времени.

Его прервал слуга, принесший поднос с кофейными чашками, тарелкой печенья и несколькими колодами карт для пикета.

— Раз у нас есть немного времени, — нетерпеливо повторил Хэл, как только слуга вышел, — возможно, тебе лучше рассказать нам, что смог сообщить Халлоран.

— Довольно много, — сказал Гарри, садясь. — Кофе?

Суровое грубоватое лицо Гарри вызывало доверие у мужчин и неожиданно сильную заинтересованность у женщин, что Грей считал величайшей загадкой природы. С другой стороны, он не претендовал на исключительное знание женской психологии. В данном случае, однако, адъютант Халлоран, поддался очарованию Гарри так же легко, как любая из светских дам.

— Пришлось перебрать все полковые сплетни, — сказал Гарри, подтверждая свои слова широкой улыбкой. Он налил кофе в блюдце и подул на него, потом сделал маленький глоток ароматного напитка. — Поводил его вокруг да около и, наконец, подвел к Сиверли. Репутация смелого солдата, хорошего командира. Ни один человек… Что?

Оба Грея шумно вздохнули. Хэл махнул рукой Гарри.

— Расскажу потом. Продолжай. Был ли он замешан в мятеже в Канаде?

— Нет, — Гарри изогнул бровь. — Но он мог бы, не так ли? Это не было доведено до армейского военно-полевого суда, а если это было только полковое дело…

Грей кивнул; полковые военно-полевые суды, как правило, не раскрывали своих документов, предпочитая не выносить сор из избы. Если на то пошло, общественность не была заинтересована в разглашении этих дел, которые в основном являлись бытовыми преступлениями и нарушениями рядовых солдат: пьянство, кражи, драки, неподчинение, уход в самоволку, продажа униформы. Армейские военно-полевые суды рассматривали преступления различной степени тяжести, хотя Грей не был уверен, что различий не существовало, он не участвовал ни в одном из них.

— Он вообще не был под судом, пока, — мрачно сказал Хэл.

Глаза Гарри сузились, он отпил кофе и поджал губы. Запах был приятным, и Грей потянулся к кофейнику.

— В самом деле? — спросил Гарри. — Ты это имеешь ввиду?

Хэл сообщил Гарри о своем интересе к Сиверли, попросив его побольше разузнать о майоре, но, зная отношение Хэла к бумагам, Грей подумал, что большая часть деталей Гарри не известна.

— Конечно, — сказал Хэл. — Так, что еще?

Он взял одно печенье, критически осмотрел его и отправил в рот.

— Сиверли не слишком популярен в полку, но и не пария, — сказал Гарри. — Общителен, но не навязчив. Принят в обществе, иногда принимает у себя. Имеет жену, но не живет с ней. Она принесла ему некоторую сумму денег, не слишком большую, но никаких серьезных связей.

— А что его собственная? — спросил Грей с набитым ртом. Имбирно-ореховое печенье было совсем свежим, еще теплым. — Что у него за семья?

— Ах, — сказал Гарри, коротко взглянув на Хэла. — Ничего существенного. Отец был капитанов в одиннадцатом драгунском, погиб при Куллодене. Мать была из богатой ирландской семьи, но за пределами Ирландии не влиятельной.

— Но? — резко наклонился вперед Хэл, поймав его взгляд. — У него есть важные друзья?

Гарри вздохнул, одернул жилет и откинулся назад.

— О, да, — сказал он. — Герцог Камберленд достаточно важная персона?

— Смотря как он себя поведет, — ответил Хэл, приподняв бровь. — Что их связывает?

— Охота. У Сиверли есть поместье в Ирландии, и он при случае развлекает его светлость. А так же некоторых приближенных герцога.

— Поместье? Унаследованное? — спросил Грей.

— Нет, купленное. Сравнительно недавно.

Хэл издал низкое гудение, которое у него указывало на удовлетворение. Очевидно, что Сиверли не мог купить целое поместье, даже в Ирландии, на свое жалование. По отчетам Карруотерса предприятия Сиверли в Канаде уже принесли ему что-то около тридцати тысяч фунтов.

— Очень хорошо, — сказал он. — Это может произвести впечатление на военно-полевой суд.

— Да, это может, — подтвердил Гарри, стряхивая крошки с жилета. — Если вы сможете доставить его туда.

— В случае необходимости, я арестую его и потащу туда силой.

Гарри издал глубокомысленное «хмм», что заставило Хэла прищуриться.

— Ты сомневаешься, что я сделаю это? Этот мерзавец позорит свою профессию и всю армию своим недостойным поведением. Кроме того, — добавил он машинально, — Джон дал честное слово, что добьется правосудия.

— О, я думаю, что ты так и сделаешь, — заверил его Гарри. — И Грей добьется, конечно. Просто Сиверли сейчас в Ирландии. Это может осложнить ситуацию, а?

— О, — сказал Хэл, он выглядел озадаченным.

— Зачем? — спросил Грей, держа кофейник на весу. — Что он там делает?

— Будь я проклят, если знаю. Халлоран сказал только, что Сиверли попросил шестимесячный отпуск для устройства личных дел.

— Не собирается ли он выйти в отставку? — Грей тревожно наклонился вперед. Он не был уверен, но думал, что к военно-полевому суду нельзя привлечь того, кто уже не служит в армии. А рассмотрение дела Сиверли в гражданском суде было намного более трудозатратным предприятием.

Гарри пожал плечами:

— Не думаю, что так. Халоран сказал, что он простился ненадолго.

— Ну, тогда, — Хэл отставил чашку и решительно повернулся к брату, — ты должен поехать в Ирландию и вернуть его.

Прибывшие игроки в пикет прервали их дальнейшую дискуссию, и Грей оказался в паре с Лео Клиффордом, приятным молодым капитаном, который совсем недавно присоединился к полку. Клиффорд не был опытным игроком, что давало Грею возможность размышлять о недавнем разговоре.

«Поехать в Ирландию и вернуть его». Он предположил, что должен был быть польщен доверием Хэла, но достаточно хорошо знал брата, чтобы понимать, это доверие будет нелегко оправдать.

Может ли военно-полевой суд приговорить кого-либо заочно? Надо будет спросить Минни. Она вела переписку с военно-полевым судом, когда их сводный брат Перси Уэйтрайт был арестован по обвинению в содомии. Армия требовала передачи Перси из Германии в Англию для суда, поэтому он допускал, что осудить человека заочно нельзя.

— Репик, — рассеянно сказал он. Клиффорд вздохнул и записал счет.

Он забыл Перси. Или, по крайней мере, так он считал большую часть времени. Однако, если он снова увидит стройного юношу с темными вьющимися волосами, его сердце, возможно, замрет. Внезапно его пронзила мысль, что именно упоминание об Ирландии и военно-полевом суде навело его на мысли о Перси. Он устроил Перси побег в Ирландию, хотя его бывший любовник в конце концов перебрался в Рим. Конечно, у него не будет никаких причин вернуться в Ирландию…?

— Секстет, — радостно сказал Клиффорд. Грей улыбнулся, несмотря на потерю очков, дал надлежащий ответ «Не годится», то есть подтвердил, что не может перебить взятку, и твердо решил выкинуть Перси из сердца вон.

Гарри предлагал Грею и Хэлу выйти из игры после первого королика,[1] но Грей точно знал, что этого не произойдет. Хэл был отчаянным игроком, и когда его кровь вскипала, его невозможно было оттащить от стола. Так как в пикет играли парами, было очевидно, что Грей не мог уйти, пока Хэл не проиграет, или пока не подведут баланс.

Так они и играли парами, меняя партнеров после каждой игры, набирая наибольшее количество очков для финальной игры. Грей приложил все усилия, чтобы полностью сосредоточиться на игре. Это ему удалось настолько успешно, что он вздрогнул, когда его брат — теперь его противник в игре — замер в кресле, а потом резко повернулся к двери.

В общем зале слышались приветственные возгласы и звук шагов нескольких новых гостей. Среди них Грей уловил высокий, странно чопорный голос герцога Камберленда. Он уставился на Хэла, который сжал губы. Хэл терпеть не мог Камберленда, и открытие, что тот близок с Сиверли, вряд ли могли улучшить их отношения.

Их глаза встретились, и Грей понял, о чем думал брат: надо соблюдать максимальную секретность. Если Камберленд что-то пронюхает до суда, он вполне может пристроить свою жирную задницу в судейское кресло.

Затем Грей услышал другой голос, глухой и хриплый от возраста и табака, что-то отвечавший Камберленду.

— Scheisse![2] — сказал Хэл, и все взглянули на него с любопытством.

— Не собираетесь ли вы объявить карт-бланш? — прошептал Клиффорд, наклоняясь к Грею.

— Да, пожалуй, — ответил Грей, прищурившись на Хэла. Он чувствовал потребность сказать что-то покрепче, но не хотел привлекать внимание. Гарри в другом конце комнаты тоже услышал этот голос и поджал губы, не поднимая глаз от карт.

Грей довольно давно не слышал голоса Реджинальда Твелветри, но сохранил о нем яркие воспоминания. Два года назад полковник Твелветри возглавлял комиссию по расследованию взрыва пушки и предпринял опасную попытку разрушить карьеру Грея из давней вражды, возникшей между Греями и семейством Твелветри после дуэли Хэла с Натаниэлем, младшим братом полковника.

— Когда он говорит «Scheisse»? — прошептал Клиффорд?

— Когда происходит что-то неприятное, — тихо ответил Грей, подавляя желание рассмеяться.

— Секстет, — сказал он своему брату.

— Не годится, — прорычал Хэл, и швырнул карты на стол.

Глава 5 «Дать душе моей покой»

Хелуотер

У него была плохая ночь. И день обещал быть не лучше. Хэнкс и Крузо старались не смотреть на него, пока они бреди к дому на завтрак. Он кричал во сне. Огромная красная дыра горела посередине его живота, словно свинцовое ядро плавилось где-то глубоко внутри. Ему казалось, что он поглотил двухфунтовое ядро, вылетевшее из жерла пушки.

Джейми снова видел то, что хотел забыть. Он проснулся на рассвете, дрожа и обливаясь потом. Ему снился Куллоден, потому что он все еще помнил тошнотворное ощущение от стали, входящей в плоть, короткое вязкое сопротивление готовой лопнуть кожи, упруго расступающиеся мышцы и ребра. Эти ощущения еще заставляли дрожать его левую руку, он сгибал ее и потирал о бедро.

Он ничего не ел, но смог выпить кружку обжигающего чая грязно-кирпичного цвета. Это помогло ему успокоиться, и он отправился в самый дальний загон с уздечкой в руках. Воздух еще был холодным, но последний снег на холмах таял, и он мог слышать голос талой воды, стремящейся вниз между камней. Болота в низине — «мшары», как говорили местные жители: Белые мшары, Трипландские мшары, Лейтонские мшары — зазеленели, становясь все красивее и коварнее с каждым днем.

Длинная тонкая буковая ветвь плавала в лошадином корыте в дальнем паддоке,[3] хотя никаких буков ближе четверти мили от усадьбы не росло. Джейми пробормотал себе под нос «Иисусе», и вытащил ветку из воды. Темные смолистые почки начали лопаться, из них выглядывали светло-зеленые мятые листочки. «Он принес тебе зеленую веточку с воли». Он бросил ее через забор. Эта ветка была не первой. Он нашел одну на тропе три дня назад, когда вел свою упряжку на тренировку, а вторую вчера, торчащую из щели в стене конюшни.

Он приложил ладони ко рту и крикнул:

— Нет! — голосом, отразившимся эхом среди холмов. Он не ожидал, что его услышат, тем более подчинятся, но это помогло снять напряжение. Качая головой, он поймал коня, за которым пришел, и повел его в конюшню.

После встречи с Куинном жизнь вернулась в привычное русло, но он напоминал о себе дурными снами и зелеными ветками.

И еще его беспокоила Бетти. Отправившись к дому за чаем — ему это было необходимо, потому что он не поел ни утром ни в одиннадцать часов — он увидел ее слоняющейся около ворот огорода. У горничной не могло быть там никаких дел, но рядом находились клумбы, и у нее в руке был букет нарциссов. Она подняла их к носу и нагло уставилась на него поверх цветов. Он собирался пройти мимо, не обращая на нее внимания, но она встала перед ним, игриво положив цветы на грудь.

— Разве они пахнут? — спросил он, отстраняя ее.

— Нет, но она так красивы, не правда ли?

— Ну, если их нельзя есть, то они меня не интересуют. Что это? — он резко остановился, потому что она сунула ему в руку веточку ивы с длинными мягкими желтыми сережками. Вокруг стебля была обвита и привязана ниткой записка. Он без колебаний вернул ее Бетти и пошел дальше.

— Маккензи!

Он знал, что поступает неправильно, но повернулся, привычка быть вежливым с женщинами слишком глубоко укоренилась в нем.

— Мистрисс Бетти?

— Я все расскажу. — ее черные глаза сверкали, подбородок упрямо поднят.

— Да пожалуйста, — сказал он. — Сегодня как раз прекрасный день для этого. — Он повернулся к ней спиной, но потом передумал и вернулся.

— Что расскажешь, кому? — потребовал он.

Она моргнула, но затем в глазах загорелся хитрый огонек.

— А ты как думаешь? — сказала она и отвернулась, шелестя юбками.

Он помотал головой, пытаясь привести мысли в порядок. Паршивка имела ввиду то, что он подумал? Он предположил, что она расскажет лорду Дансени о тайной встрече с ирландским якобитом на холме. Но если рассудить логически… зачем ей это?

В конце концов, Куинн был ей зятем. И, по-видимому, она достаточно любила этого человека, чтобы носить его сообщения. Будет ли она рисковать его арестом?

А та записка, что она пыталась передать, была ли она от Куинна? Он подумал, что это так, глядя на зеленую веточку, но, возможно, это была ее собственная попытка глупого обольщения, в этом случае он смертельно ее обидел. Он тяжело засопел.

Одним словом, донос мог доставить Джейми некоторое беспокойство, но одним из преимуществ его нынешнего положения было то, что мало что могло его ухудшить. Он не являлся узником Дансени, баронет не мог запереть его, заковать в кандалы, выпороть или посадить на хлеб и воду. Все, что Дансени мог сделать, так это сообщить лорду Джону Грею.

Он фыркнул при этой мысли. Он сомневался, что мелкий извращенец захочет встретиться с ним после всего, что было сказано во время их последней встречи, не говоря уже, чтобы обсуждать с ним дела Куинна. Тем не менее он чувствовал спазмы в желудке при мысли о Грее, и не хотел задумываться, почему.

По крайней мере, слугам испекли пирог к чаю. Он почувствовал его теплый аромат и ускорил шаги.

Если ему что-то и снилось этой ночью, он был рад, что ничего не запомнил. Он внимательно оглядывался, но не увидел никаких зеленых веток ни в конюшне, ни снаружи. Может быть, Бетти передала Куинну, как нелюбезно он отказался от записки, и тот решил бросить свою затею.

— Время покажет, — пробормотал он. Он знал нескольких ирландцев, и большинство из них были цепкие, как репей. И Куинна он тоже знал неплохо.

Тем не менее, этот день оказался лучше предыдущего, из дома сообщили, что леди Изабель нужен грум, чтобы сопровождать ее в город. Утром Хэнкс упал-таки с лестницы, сломал руку, по крайней мере, он так сказал, и, кряхтя, удалился на чердак дожидаться местного коновала с его пиявками; Крузо не хотел ехать в город, в последний раз он там поспорил кое о чем с учеником кузнеца, после чего вернулся со сломанной переносицей и двумя черными фонарями под глазами.

— Езжай ты, Маккензи, — сказал Крузо, делая вид, что занят упряжью, нуждающейся в починке. — Я возьму твою упряжку.

— Хорошо, спасибо. — он почувствовал радость при мысли о поездке. Хотя имение было большим, запрет уходить из него раздражал Джейми. Он уже несколько месяцев не был в городе, поэтому с нетерпением ждал поездки, даже с леди Изабель.

Изабель Дансени не была хорошей всадницей, как ее сестра Дженива. Она не боялась лошадей, но они ей не нравились, и лошади это знали. Она так же не любила Джейми, и он прекрасно это знал; она и не скрывала этого.

Это не удивительно, думал он, надевая уздечку на ее пони. Если Дженива рассказала ей, она скорее всего думает, что я убил ее сестру. Дженива вполне могла рассказать Изабель о его визитах в ее комнату, сестры были близки. И почти наверняка она не сказала Изабель, что затащила его к себе в постель путем шантажа.

Изабель не смотрела на него и вырвала локоть из его рук, как только ее нога коснулась стремени. В этом не было ничего необычного, но сегодня она вдруг повернула голову, пронзила его сердитым взглядом и отвернулась, закусив губу. Он сел на свою лошадь и послал ее вперед, но все равно чувствовал, как ее взгляд прожигает дыру в его правом плече.

Что за вожжа попала ей под хвост, спрашивал он себя. Или паршивка Бетти что-то ей рассказала? Обвинила его в домогательствах, например? Что эта мочалка имела ввиду, когда сказала: «Я все расскажу».

Неожиданно в сознании всплыли строчки из пьесы Конгрива:

Ндааа, подумал он с раздражением. Разве можно отказаться от постели женщины, не вызвав ее ярости? Ну… наверное, нет. Он неожиданно вспомнил Лаогеру Макензи, ее навязчивое желание, пучок трав, перевязанных цветными нитками. Он отбросил эти воспоминания.

Он читал пьесу Конгрива в тюрьме Ардсмуир в течение нескольких еженедельных ужинов с лордом Джоном Греем. Он так же слышал, как Грей декламирует эти строчки с большим чувством.

— Что? — резко спросила леди Изабель.

— Прошу прощения, миледи?

— Ты фыркнул.

— Прошу прощения, миледи.

— Хммм.

Он подумал, действительно ли музыка может утешить душу? Он сам не мог отличить одну мелодию от другой. Тем не менее, ему было приятно, что он мог вспомнить часть стихов и весь остаток пути декламировал их про себя, стараясь не фыркать.

По указанию леди Изабель он внес ее на крыльцо внушительного каменного дома и получил указание вернуться через три часа. Он кивнул, она сердито взглянула на него — она считала его наглецом, потому что он никогда не снимал шляпу, она считала это выражением неуважения. Подавись своей спесью, подумал он, любезно улыбаясь, и поехал на площадь, где мог распрячь и напоить лошадей.

Люди пялились на него, пораженные его ростом и цветом волос, но затем разошлись по своим делам, оставив его в покое. У него совсем не было денег, но он наслаждался свободой, прогуливаясь по узким улочкам, и мыслью, что в течение этого короткого времени ни одна душа в мире не знает, где он находится. День был ясный, хотя и холодный, в садах начали распускаться крокусы, тюльпаны и нарциссы, дул ветерок. Нарциссы напомнили ему о Бетти, но он был настолько в мире сам с собой, что не стал беспокоиться.

Городок был совсем небольшой, и он несколько раз прошел мимо дома, где оставил леди Изабель. Однако, на четвертый раз, он заметил сквозь сетку тонких веток кустарника, как ветер играет перьями ее шляпы. Удивленный, он дошел до конца улицы и завернул за угол. Здесь открывался отличный вид на задний двор за аккуратной черной решеткой железной ограды и на леди Изабель в страстных объятиях некоего джентльмена.

Он отпрянул и скрылся из вида, прежде чем кто-то из них взглянул вверх, и в замешательстве пошел обратно к площади. Несколько небрежных вопросов у коновязи доставили ему информацию, что дом с железным забором на Хутон-стрит принадлежит мистеру Уилберфорсу, юристу, а по описаниям мистер Уилберфорс оказался тем самым джентльменом, который любезничал с леди Изабель в беседке.

Это объясняет поведение Изабель, подумал он: она была взволнована, опасаясь, что он обнаружит ее тайну. Она везла пакет под мышкой, несомненно, она передавала документы адвокату, пока ее отец был болен. Эта зима была неудачной для лорда Дансени, он подхватил простуду, перешедшую в плеврит, и Изабель часто бывала в городе, по-видимому, по делам семьи. После чего…

Пожалуй, ему не стоит мучиться из-за того, что Бетти может сказать ее светлости. Фальшиво насвистывая сквозь зубы, он начал неторопливо запрягать пони.

В следующие несколько дней ему на пути не попадались ни зеленые ветки, ни Бетти, и он начал расслабляться. В четверг погода выдалась теплая и солнечная, лорд Дансени в сопровождении старой няни Элспет с Уильямом на руках вышел к загону, где Джейми собирал лопатой навоз.

Лорд Дансени подозвал к себе настороженную няню и помахал Джейми. Он подошел, осторожно втягивая в себя вдруг ставший таким плотным воздух.

— Мой лорд, — сказал он. Он не снимал шляпы, не говоря уже о том, чтобы кланяться или другим способом выказать свое подчинение, и увидел, как уголки рта старой няни поползли вниз, выражая неодобрение. Он ответил ей прямым твердым взглядом, и рад был видеть, как она отвела глаза и повернулась к нему желтоватой щекой.

Его переполняли противоречивые чувства. Он старался ограничивать свои мысли об Уильяме, хотя думал о нем каждый день. Он редко видел ребенка, и когда это случалось, ему удавалось разглядеть только маленький завернутый в плед кулек на руках у няни Элспет или няни Пегги, когда его выносили подышать на один из балконов. Он приучил себя думать об Уильяме, как о маленьком пятнышке света в своей душе, чем-то вроде пламени восковой свечи, зажженной перед статуей святого в темной часовне. Он не мог позволить себе такую свечу, и ему не разрешалось заходить в часовню Хелуотера, но он любил представлять себе этот свет, когда молился один по ночам. Он видел, как пламя вытягивается и набухает, немного колеблется, а затем растет в высоту, увеличивая ореол света. Он ложился спать, чувствуя, как этот ласковый огонь согревает его сердце.

— Маккензи, — сказал Дансени, улыбаясь и кивая на ребенка. — Я думаю, пора моему внуку познакомиться с лошадьми. Не приведете ли вы Беллу?

— Конечно, мой лорд.

Белла была ласковой старой кобылой, давно не годной для развода, но оставленной Дансени из сентиментальных чувств: она была первой маткой, которую он приобрел для конюшен Хелуотера. У нее были добрые глаза и доброе сердце, даже Джейми не сделал бы лучший выбор.

В груди у него горело, но этот жар заглушали приступы паники, вины и свирепые судороги, крутившие живот, словно он съел плохое мясо.

Стара няня подозрительно посмотрела на него, оглядев снизу вверх от сандалий до заросшего щетиной лица. Очевидно, она не одобряла затею хозяина. Джейми широко улыбнулся ей, и она вздрогнула, как перед оскалом дикаря. Все в порядке, подумал он. Он и сам чувствовал себя дикарем.

Он бережно взял маленького мальчика у нее из рук, не обращая внимание на ее сердитый вид. Малыш коротко взвизгнул и стал крутить головой с круглыми, как у совенка глазами, изумляясь высоте, на которую взлетел.

Дрожь пробежала по телу Джейми, когда детский взгляд задержался на его лице. Совесть убедила его, что маленький Уильям является точной копией его самого, и это сходство заметит любой, кто увидит их вместе. Но круглое личико ребенка и курносый нос не имели ничего общего с чертами Джейми. В то время, как глаза Уильяма можно было назвать синими, его собственные были неопределенного серо-голубого оттенка, цвета облачного неба.

Это было все, что он успел заметить, когда поворачивался, чтобы посадить мальчика на спину лошади. Когда он помогал маленьким пухлым ручкам ухватиться за край седла, беседуя размеренно и спокойно, уговаривая одновременно и кобылу и ребенка, он заметил, что волосы Уильяма — слава Богу! — совсем не рыжие. Мягкий темно-русые пушок, коротко остриженный, как у одного уз круглоголовых солдат Кромвеля. Правда, на солнце отсвечивали красноватые пряди, но, в конце концов, волосы Дженивы был красно-каштановыми.

Он похож на свою мать, подумал он и от всей души поблагодарил Пресвятую Деву.

— А теперь, Вилли, — сказал лорд Дансени, похлопав по спине мальчика, — держись крепче. Маккензи провезет тебя по загону.

Это предложение вызвало сомнение у Вилли, и его подбородок уперся в воротник курточки.

— Мет! — сказал он и, выпустив седло, неуклюже взмахнул толстой ножкой, явно намереваясь спрыгнуть, хотя земля была в нескольких футах под ним.

Джейми подхватил его прежде, чем он успел упасть.

— Мет! — повторил Вилли, барахтаясь, чтобы спуститься. — Мемемемемемет!

— Он говорит «нет», — недовольно пробормотала няня и потянулась к ребенку. — Я говорила, что он еще слишком маленький. Пойдем, крошка, к няне Элспет. Мы пойдем в детскую пить сладкий чай.

— Мет! — пронзительно крикнул Вилли и капризно отвернулся, уткнувшись в грудь Джейми.

— Сейчас, сейчас, — успокаивал его дед, протягивая руки. — Иди ко мне, парень, мы пойдем…

— Мемемемет!

Джейми приложил палец ко рту ребенка, на мгновение успокаивая это извержение.

— Мы пойдем поговорить с лошадьми, да? — твердо сказал он и поднял ребенка на плечи, прежде, чем Вилли решил покричать еще немного. Увлеченный этим новым интересным предложением, Вилли взвизгнул и схватил Джейми за волосы. Не услышав возражений, Джейми ухватил его за пухлые колени, прижал их к своим ушам и направился к конюшне.

— Вот этого доброго старого парня зовут Дьякон, — сказал он, присев на корточки, чтобы опустить Вилли на уровень глаз старого мерина, с интересом раздувавшего ноздри. — Мы зовем его Дик. Можешь его позвать, а? Дик?

Вилли опять взвизгнул и отпустил волосы Джейми, но не рванулся прочь, и через мгновение, подбадриваемым дедом, протянул руку и рискнул погладить теплый нос.

— Дик! — сказал он и засмеялся, очарованный. — Дик!

Джейми был достаточно осторожен, чтобы показывать ему старых или спокойных лошадей, которые не испугали бы двухлетнего ребенка, но он был доволен — как и лорд Дансени — что малыш не боится огромных животных. Джейми внимательно присмотрелся к старику: цвет лица у его светлости был желтоватым, руки очень худыми, и Джейми слышал свист воздуха в его легких. Но не смотря ни на что, вид Дансени его обнадежил, в ближайшее время баронет не собирался умирать.

— О, это мой любимый Фил, — сказал Дансени, когда они подошли в одному из денников. В ответ на его голос красивый восьмилетний темно-гнедой жеребец поднял голову, мгновение смотрел на них спокойными, осененными мягкими ресницами глазами, а затем снова опустил голову, подбирая просыпанный на пол овес.

Дансени завозился с замком, и Джейми поспешил помочь ему и открыл дверь. Лошадь не возражала против гостей, только немного подвинула огромный круп и обмахнулась хвостом.

— Ты никогда не должен подходить к лошади сзади, — сказал Джейми Уильяму. — Если ты испугаешь ее, она может пнуть, да?

Мягкие каштановые волосы мальчика завивались, образуя вокруг головы корону. Он торжественно кивнул, а потом изо всех сил засучил ногами, чтобы спуститься. Джейми взглянул на Дансени, тот кивнул, он осторожно поставил Уильяма на пол, готовый снова его подхватить, если малыш вскрикнет или захочет пошалить. Но Уильям замер с приоткрытым ртом, зачарованно глядя на огромную голову перед собой, на мягкие губы, покусывающие зерна, и Джейми испытал странное чувство перемещения.

Вот он сам стоит на полу, слыша, как рядом что-то с хрустом жует лошадь, глядя на огромные черные копыта, чувствуя запах сена, овса и едкий теплый дух лошадиной шкуры. Кто-то стоял позади него, он знал этого человека с большими ногами в шерстяных чулках, он слышал, как отец смеется и что-то говорит над его головой, но смотрел только на лошадь — мощное, красивое, нежное существо, настолько удивительное, что хотелось обнять его.

Уильям сделал это. Зачарованно глядя перед собой, он шагнул вперед и обхватил голову Филимона в порыве чистой любви. Глаза лошади расширились от удивления, она шумно выдохнула воздух, но не сделала больше ничего, только медленно кивнула головой, подняв Вилли на несколько сантиметров в воздух, а затем мягко поставив на ноги, и снова начала есть.

Уильям засмеялся от восторга, а Джейми и лорд Дансени посмотрели друг на друга и улыбнулись, а потом отвернулись, смущенные.

Потом Джейми смотрел им вслед. Уильям хотел идти сам, его дед хромал за маленькой фигуркой, как старый черный журавль, тяжело опираясь на трость, лучи мягкого весеннего солнца золотили их обоих. Знает ли Дансени? Он был почти уверен, что леди Изабель знает. Возможно, Бетти тоже. Леди Дансени точно знала, хотя ничем этого не показывала, и он сомневался, что она расскажет мужу, не желая его огорчать.

Хотя, старый джентльмен не дурак. Дансени был в той гостиной в Элсмире на следующий день после рождения внука и смерти его дочери, когда разбушевавшийся старый граф Элсмир кричал, что его ребенок ублюдок, а Дженива шлюха, и угрожал выбросить младенца из окна с тридцатифутовой высоты на брусчатку двора. Тогда Джейми вызвали наверх, чтобы помочь успокоить графа, он захватил заряженный пистолет кучера Джеффриса и выстрелил в Элсмира. Это навсегда успокоило старого злодея, гореть ему в аду.

Ничего не было сказано между ними, ничего. Джейми, пошатываясь, стоял на ковре у очага, с ребенком на руках — пуля прошла всего в дюйме от Уильяма, задев его пеленку. Лорд Дансени спокойно наклонился над телом Элсмира, прижав пальцы к мясистому горлу. Потом, удовлетворенный, подошел к Джейми, взял младенца из его рук и попросил Джеффриса отвести Джейми на кухню и дать ему немного бренди.

Уже затем с поразительной английской предусмотрительностью лорд Дансени послал к местному следователю сообщить, что с графом Элсмиром произошел несчастный случай, о чем свидетельствовал Джеффрис. Джейми никто не упомянул. Через несколько дней старый граф и его молодая жена были похоронены вместе, а через неделю после этого Джеффрис откланялся и отправился на пенсию в графство Слайго.

Конечно, все слуги знали, что случилось. Во всяком случае, это заставило их еще больше бояться Джейми, но они не сказали ни слова ни ему ни кому-либо еще. То было семейное дело, и ничье больше.

Лорд Дансени не сказал Джейми ни слова, и, вероятно, никогда не скажет. Тем не менее, между ними возникло нечто… нет, дружбой это быть не могло, нечто, основанное на уважении.

Джейми ненадолго задумался, надо ли сказать Дансени об Изабель с адвокатом Уилберфорсом. Если бы она была его дочерью, он, конечно, хотел бы знать. Тем не менее, он оставил эту мысль. Это было семейное дело, и ничье больше.

Джейми был все еще в хорошем настроении, когда собирал на тренировку лошадей следующим утром, его голова была заполнена приятной неразберихой из воспоминаний и недавних событий. Над дальними холмами висели облака, предвещая вечером дождь, но ветра не было; воздух был прохладным, лошади беспокоились, но не бесились, вскидывая головы в ожидании галопа.

— Маккензи, — он не услышал шагов человека на опилках паддока и немного удивился. Еще больше он удивился, увидев Джорджа Робертса, одного из лакеев. Обычно, когда надо было оседлать лошадь или запрячь карету, присылали Сэма Моргана: Робертс был старшим лакеем, и такие поручения были ниже его достоинства.

— Я хочу поговорить с тобой. — Робертс был в форменных бриджах, но надел рабочую куртку поверх рубахи. Его руки свободно висели по швам, но что-то в его лице и голосе заставило Джейми насторожиться.

— Я сейчас занят, — сказал Джейми учтиво. Он указал на четырех лошадей, которых вел в поводу и Августа у привязи. — Приходи сразу после обеда, если хочешь. Тогда у меня будет время.

— У тебя будет время сейчас, — ответил Робертс глухим сдавленным голосом, — это не займет много времени.

Джейми чуть не пропустил удар, не ожидая его. Но парень явно обозначил свои намерения, отклонившись на каблуках и замахнувшись кулаком так, словно собирался швырнуть камень. Джейми уклонился рефлекторно, Робертс ударил мимо, сделал несколько шагов вперед и с глухим стуком врезался в забор. Лошади беспокойно переступали ногами и фыркали, им не нравились эти глупые танцы.

— Что, черт возьми ты делаешь? — спросил Джейми скорее с любопытством, чем с враждебностью. — Или, вернее, что ты думаешь, я сделал?

Робертс оттолкнулся от забора, его лицо покраснело. Он был не так высок, как Джейми, но шире в кости.

— Ты сам, отлично знаешь, что ты сделал, шотландский факер.

Джейми посмотрел на него и поднял бровь.

— Поиграем в угадайку? Ну, хорошо. Кто-то выпил твой бренди, и плохие ребята сказали, что это я?

Угрюмое выражение на лице Робертса на миг сменилось удивлением.

— Что?

— Или кто-то украл сургуч у его светлости? — он полез в карман штанов и вытащил огрызок черного воска. — Он дал мне его сам, можешь спросить его.

Кровь прилила к щекам Робертса; слугам очень не нравилось, что Джейми разрешено отправлять письма, они делали все, на что осмеливались, чтобы помешать ему. К чести Робертса, он проглотил свой гнев и тяжело дыша сказал:

— Бетти? Это имя тебе ни о чем не говорит?

Это имя прямо-таки кричало в оба уха. Что наболтала про него эта сучка?

— Я знаю такую женщину, да. — он говорил осторожно, следя за ногами Робертса и держа руку на уздечке Августа.

Робертс скривил губы, он был достаточно хорош собой, но эта усмешка его не украшала.

— Так ты ее знаешь, парень? Ты полез к ней!

«Я все расскажу», сказала она, выпятив подбородок. Она не обещала рассказать правду, она не сказала, кому расскажет.

— Нет, — ответил он спокойно и, обернув поводья Августа вокруг столбика, он отошел от лошадей и повернулся лицом в Робертсу. — Я нет. Спросил ли ты ее, где это случилось и когда? Я всегда на виду в конюшне, за исключением случаев, когда вывожу лошадей на холмы. — Он кивнул на ожидающую его упряжку, не отрывая глаз от лакея. — Могла ли она уйти из дома, чтобы встретиться со мной там?

Роберт колебался, и Джейми дал ему шанс отступить.

— Спроси себя, парень, почему она рассказала это именно тебе?

— Что? А почему она не должна мне это говорить? — Робертс набычился, не понимая, к чему клонит Джейми.

— Если бы она хотела, чтобы меня арестовали или выпороли, она бы пожаловалась его светлости или констеблю. — Джейми отметил про себя, что его голос звучит абсолютно спокойно. — Если бы она хотела, чтобы меня избили в мясо, она сказала бы Моргану и Биллингсу. Я думаю, что ты сам можешь разобраться, что к чему.

Искра сомнения промелькнула в глазах Робертса.

— Но она…

— Так что она либо хотела пустить обо мне сплетню, как блоху, что не принесло бы никому из нас ничего хорошего, либо она думала, что ты придешь ко мне, но не будешь называть ее имя.

— Не буду? — Робертс окончательно запутался.

Джейми перевел дух, впервые заметив, как сильно билось его сердце.

— Да, — сказал он. Значит, она сказала, что я ее изнасиловал? Нет, конечно, нет.

— Но… — Робертс не хотел выказывать сейчас свои сомнения. — Она сказала, что ты зажал ее, поиграл с ее грудями и тому подобное.

— Ну, что ж, — сказал Джейми, коротко взглянув в сторону дома. — Она знает, что ты ревнив и придешь ко мне, чтобы наказать меня. Я надеюсь, — добавил он заботливо, — что девушка не имеет ничего против тебя.

Лицо Робертса потемнело от напряжения. Он взглянул на Джейми.

— Я не собирался покалечить тебя, — сказал он. — Я только хотел сказать тебе, чтобы ты держался подальше.

— Это разумно, — заверил его Джейми. Его рубашка была влажной от пота, несмотря на холодный день. — У меня нет ничего общего с ней. Могу сказать, что ей ничего с моей стороны не грозит, — добавил он как можно торжественнее.

Робертс церемонно склонил голову и протянул руку. Джейми пожал ее, чувствуя себя очень странно, и наблюдал, как лакей, расправив плечи, идет к дому.

На следующий день за завтраком Джейми услышал, что его светлость болен и лежит в постели. Он почувствовал укол разочарования, он надеялся, что старик снова принесет Уильяма на конюшню. К своему удивлению, он действительно увидел Уильяма на конюшне, гордого, как Люцифер, в своих первых бриджах и на это раз в компании младшей няни Пегги. Молодая женщина сказала ему, что няня Элспет, лорд и леди Дансени слегли с гриппом (она произнесла «ла герп»), но Уильям так расплакался, желая снова видеть лошадей, что леди Изабель сказала няне Пегги снова привести его.

— А вы хорошо себя чувствуете, мэм? — он видел, что ей плохо. Она была бледна, как зеленый сыр, с почти такой же липкой кожей, и немного горбилась, словно у нее болел живот.

— Я… да, конечно, — сказала она слабым голосом. Потом она взяла себя в руки и выпрямилась. — Вилли, я думаю, нам пора домой.

— Мет! — Вилли побежал по проходу, топоча маленькими сапожками.

— Уильям!

— Мет! — закричал Вилли, поворачиваясь к ней покрасневшим лицом. — Мет, мет!

Пегги тяжело дышала, разрываясь между необходимостью преследовать маленького бунтаря и своей слабостью. Капля пота стекла по ее горлу, оставив темное пятно на косынке.

— Мадам, — вежливо сказал Джейми. — Может быть вам лучше пойти и присесть ненадолго? Приложить холодную воду к запястьям? Я могу присмотреть за мальчиком, с ним не случится ничего дурного.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и позвал Вилли.

— Пойдем со мной, парень. Ты поможешь мне с затором.[4] Лицо Вилли мгновенно просияло, и он с грохотом бросился назад. Джейми наклонился, подхватил его и усадил к себе на плечи. Вилли засмеялся и ухватил Джейми за волосы. Джейми улыбнулся миссис Пегги.

— Мы пойдем поработаем.

— Я… действительно… Ну, все в порядке, — слабо повторила она. — Просто… немного… — повернувшись, она поспешила прочь.

Глядя ей вслед, он пробормотал:

— Бедняжка.

В то же время он надеялся, что она задержится подольше, и быстро попросил у Бога прощения за эти мысли.

— Идняжка, — сказал Вилли торжественно и прижал колени к ушам Джейми. — Идем!

Они пошли. Корыто для затора стояло перед седельной, он поставил Уильяма на табурет и протянул мальчику уздечку с трензелями, слегка позвенев ими.

— Ты помнишь имена лошадей? — Спросил он, отмеряя зерно деревянным ковшом. Уильям нахмурился.

— Мет.

— Да помнишь, конечно. Белла? Добрая Белла, ты ехал у нее на спине.

— Белла!

— Вот видишь. А как насчет Фила, он славный парень, ты обнял его за нос.

— Ил!

— Верно. А рядом с Филом… — они вспоминали по порядку имена всех лошадей по обе стороны прохода, денник за денником, Джейми называл имена, а Уильям повторял их, пока Джейми добавлял в зерно густую и черную как смола, и почти такую же пахучую патоку.

— Я пойду за горячей водой, — сказал он Вилли. — А ты оставайся здесь, никуда не уходи, я быстро.

Вилли был слишком занят уздечкой, пытаясь засунуть ее себе в рот, он не ответил, но и не побежал за ним.

Джейми взял ведро и заглянул в кабинет управляющего, где мистер Гривс разговаривал с мистером Лоуенсом, фермером, чьи земли примыкали к поместью Дансени. Гривс кивнул ему, и он вошел, собираясь зачерпнуть горячей воды из котла, кипевшего над очагом. Кабинет управляющего, единственное теплое помещение на конюшне, был местом приема посетителей.

Он вернулся назад, осторожно держа тяжелое, исходящее паром ведро и обнаружил Вилли сидящим на стуле и совершенно запутавшимся головой и руками в уздечке, которую, похоже, пытался надеть.

— Ой! — сказал Вилли, вытаращив глаза. — Ой-ой-ой!

— Давай помогу, маленький злодей, — Джейми поставил ведро и подошел, чтобы освободить Вилли, поблагодарив ангела-хранителя за то, что малыш не успел задушить себя. Неудивительно, что этому чертенку требуются две няни.

Он терпеливо распутал узлы — как мог маленький ребенок, который не может еще сам одеться, завязать их? — а потом, велев Вилли отойти назад, осторожно вылил кипяток в корыто с отрубями.

— Поможешь перемешать? — он взял большое старое весло, как раз ростом с Вилли, и они перемешали затор, Вилли старательно цеплялся за нижнюю часть ручки, а Джейми держал за верх. Смесь была густой, и Вилли отцепился от весла, оставив Джейми заканчивать работу. Он только закончил разливать затор в ведра, когда заметил, что Уильям что-то засунул в рот.

— Что у тебя во рту?

Вилли открыл рот и достал мокрый гвоздь от подковы, который рассматривал с большим интересом. Джейми в долю секунды представил, что было бы с мальчиком, проглоти он гвоздь, и от страха его голос стал грубым:

— Дай сюда!

— Мет! — Вилли отдернул руку и сердито посмотрел на Джейми из-под светлых бровей.

— ННН, — сердито сказал Джейми, наклоняясь ближе. — Ннннет.

Вилли смотрел подозрительно и недоверчиво.

— Мет, — повторил он уже не так уверенно.

— Надо говорить «нет», поверь мне, — заверил его Джейми, выпрямившись и пододвинув ведро поближе. — Разве ты не слышал, как говорит тетя Изабель?

Он от всей души надеялся, что Изабель или кто-то еще говорит это Вилли время от времени. Хотя не слишком часто, он был в этом уверен. Вилли, казалось, задумался и потянув гвоздь ко рту, снова лизнул его. Джейми бросил настороженный взгляд в сторону двери, там никого не было.

— Ну как, вкусно? — небрежно спросил он. Вопрос вкуса, казалось, не приходил в голову Вилли, он нахмурился на гвоздь, словно интересуясь, откуда тот взялся.

— Да, — неуверенно ответил он.

— Дай попробовать, — он наклонился к ребенку и высунул язык, Вилли моргнул, но вежливо протянул гвоздь вверх. Джейми мягко обхватил руками кулачок Вилли и лизнул гвоздь. Вкус железа и лошадиного копыта, не самый плохой вкус на свете.

— Вроде ничего, — сказал он, отступая, но продолжая держать руку Вилли. — Думаю, ты сломаешь зубы, если будешь жевать его.

Вилли хихикнул от этой перспективы.

— Лошадь тоже может сломать зубы. Вот почему мы не оставляем такие вещи в конюшне. — Он махнул рукой в сторону денников, откуда в ожидании ужина выглядывало несколько лошадиных голов.

— Лошадка, — сказал Вилли внятно.

— Правильно, лошадка, — сказал Джейми и улыбнулся ему.

— Лошадка ест это? — Вилли наклонился над корытом, громко принюхиваясь.

— Да. Это хорошая еда, не то, что гвозди. Гвозди никто не ест.

Вилли явно забыл про гвоздь, хотя все еще держал его. Он взглянул на него и бросил, Джейми его поднял и сунул в карман штанов. Вилли быстро сунул ручонку в корыто, потрогал липкую смесь, засмеялся и хлопнул ладошкой по дрожащей поверхности. Джейми протянул руку и взял его за запястье.

— Ты бы хотел, — спросил он, — чтобы Дик сунул копыто в твой ужин?

— Нененененет.

— Вот именно. Вытри руку и помоги мне раздать затор. — Он вытащил из рукава рубашки относительно чистый носовой платок, но Вилли проигнорировал его и начал с удовольствием лизать свои липкие сладкие пальцы.

Ну что ж, он сам сказал мальчику, что это еда, так что он искренне надеялся, что миссис Пегги не появится сейчас в конюшне, так будет лучше для них обоих.

Пегги не появилась, и они отлично провели время, разливая лошадям затор, затем грузили сено в тачку и катили ее по конюшне. На обратном пути они встретили довольного мистера Лоуенса. Непонятно, о чем он торговался с Гривсом, но, похоже, добился отличного результата.

— Маккензи, — сказал он, сердечно кивнув. Он улыбнулся Уильяму, а Джейми с некоторой тревогой заметил пятна патоки на рубашке мальчика и сухие травинки у него в волосах. — Это твой паренек?

На мгновение ему показалось, что сердце сейчас выпрыгнет у него изо рта. Он быстро втянул в себя воздух и спокойно ответил:

— Нет, сэр. Это молодой граф. Граф Элсмир.

— Вот как? — засмеялся Лоуенс и присел на корточки, чтобы поговорить с Вилли напрямую. Вилли сердито смотрел на него. — Уже в штанах? Не слишком ли ты молод для них? — Он втянул с себя воздух. — Чем это воняет? Не дерьмом ли у вас в штанах, милорд? — Он смачно ухмыльнулся своей шутке.

Глаза Уильяма сузились, он разительно напомнил Джейми его родную сестру, собирающуюся закатить скандальчик. Он еще раз возблагодарил Бога за курносый нос Уильяма, и приготовился схватить мальца, если он надумает пнуть Лоуенса в голень.

Однако, вместо этого молодой граф прямо посмотрел на фермера и отчетливо сказал:

— Ннннет!

— О, — сказал Лоуенс, смеясь. — Я ошибся, прошу прощения, милорд.

— Нам пора идти, сэр, — поспешно сказал Джейми, прежде чем Уильям решил осуществить любой из замыслов, промелькнувших у него в голове. Он ухватил мальчика за лодыжки и понес из конюшни вниз головой.

— Вашей светлости пора пить чай.

Глава 6 Вызов

Пегги так и не вернулась. Джейми перевернул Уильяма головой вверх, отнес к дому и там отдал одной из кухонных служанок, которая рассказала ему, что Пегги «стало худо», но она отнесет его маленькую светлость леди Изабель. Вилли громогласно возразил против этого предложения, настолько громогласно, что вышла сама леди Изабель и смогла успокоить его только обещанием, что завтра он снова сможет посетить конюшню. Джейми тщательно избегал жесткого взгляда Изабель, и побыстрее ушел.

Он подумал, вернется ли Уильям? Сама Изабель не принесет его, в этом он был уверен. Но если няня Пегги почувствует себя лучше, Уильям сможет настоять на своем — Уильям был необыкновенно упрям, даже для ребенка его лет. Джейми улыбнулся при этой мысли.

Не может ни о чем думать, пока не добьется своего, подумал он, и совершенно неожиданно задался вопросом, был ли таким же его второй сын. Сын Клэр. Господи, подумал он машинально, как всегда, когда мысль о них приходила ему в голову, храни ее в безопасности. Ее и дитя.

Сколько лет сейчас его старшему ребенку? Он сглотнул комок в горле, но упорно продолжал подсчитывать про себя. Клэр была на втором месяце, когда ушла сквозь камни обратно к Фрэнку.

— Благослови тебя Бог, кровожадный английский ублюдок, — процедил он сквозь зубы. Это была его обычная молитва, когда на ум приходил Фрэнк Рэндалл. Джейми пытался избегать мыслей о нем, но он то и дело напоминал о себе.

Прошло два месяца, и наступило 16 апреля 1746 года. Сейчас снова апрель, 1760. Если время шло своим чередом, а он не видел причин, почему это должно быть не так, то его сыну почти четырнадцать.

— Иисусе, он почти мужчина, — прошептал он, и его рука так сжала брус загородки, что он почувствовал под пальцами волнистые волокна древесины.

Как о Френке Рэндалле, Джейми старался не думать слишком часто о Клэр или о ребенке. Это было слишком больно, так остро он ощущал потерю того, что имел когда-то.

Он был не силах избегать мыслей о них, живя в пещере над Лаллиброхом в первые годы после Куллодена. У него было слишком мало дел, чтобы занять свой ум, и он все время обращался к жене и сыну, видя их в дыму, когда сидел над своим маленьким огоньком в пещере, или в далеком свете звезд, когда выходил из пещеры ночью, глядя на небо, видя одни и те же светила, которые безмятежно изливали свое сияние на них и на него.

Тогда он представлял своего сына, его маленькое плотное тельце у себя на коленях, чувствовал, как бьются рядом их сердца, его руки вокруг своей шеи. Все эти ощущения вернулись к нему, когда взял Вилли на руки.

На следующее утро он нес на огород огромную корзину перепревшего навоза, когда Морган, один из лакеев, появился из-за ограды и окликнул его.

— Эй, Маккензи! Тебя зовут.

Он удивился, было раннее утро, слишком раннее для поручений и поездок. Ему придется ловить эту маленькую заразу Венус на заднем пастбище. Мысль о ловле пони, о прищуренных глазах леди Изабель, прожигающих дыру у него в спине, его совсем не радовала. Тем не менее, у него не было выбора, поэтому он поставил корзину и выпрямился, вытирая руки о бедра.

— Мне придется ловить лошадь не меньше четверти часа.

— Не надо лошадей, — нетерпеливо сказал Морган. — Я сказал, что хотят видеть тебя.

Джейми посмотрел на лакея, пораженный.

— Кто хочет меня видеть?

— Да уж не я. — у Моргана был длинный нос, и он демонстративно сморщил его, глядя на зеленовато-коричневые пятна на одежде Джейми. — Если бы было время, я заставил бы тебя сменить рубашку, но некогда. Судя по его словам тебя хотят видеть немедленно.

— Лорд Дансени, — спросил Джейми, игнорируя колкость лакея.

— Кто же еще? — Морган уже отвернулся. Он оглянулся через плечо и мотнул головой. — Иди давай.

Он странно себя чувствовал. Полированный дубовый пол эхом отзывался на звук его шагов, в воздухе пахло теплом очага, цветами и книгами. От него пахло навозом, конским и его собственным терпким потом. Со дня своего приезда в Хелуотер он только второй раз выходил в доме за пределы кухни, где его кормили.

В тот первый день лорд Дансени принимал их с лордом Джоном Греем в своем кабинете, и теперь дворецкий снова с видом сурового неодобрения вел его к той же двери. На деревянных панелях были вырезаны маленькие розетки, он так хорошо запомнил их еще в свой первый визит, что их вид снова вызвал в его душе все ощущения того дня, ему показалось, что он оступился на лестнице.

Его собственным предположением было, что леди Изабель, догадавшись, что ее застали с Уилберфорсом, решила убрать его с глаз долой, сообщив лорду Дансени об истинном отце Уильяма. Сердце Джейми колотилось в горле, его ум балансировал между начинающейся паникой и… чем-то еще. Выкинет ли Дансени мальчика из дома? Если он это сделает… перед ним возникло смутное захватывающее дух видение самого себя с сыном на руках, выходящим из ворот Хелуотера. Оно исчезло сразу, как только открылась дверь.

В кабинете лорда Дансени стояло трое мужчин. Солдаты в военных мундирах. Лейтенант и двое рядовых, подумал он, хотя давно прошли те времена, когда он определял знаки различия на английской военной форме.

— Это Маккензи, — сказал лорд Дансени, кивнув в его сторону. — Вернее… Фрейзер.

Офицер оглядел его сверху вниз, оценивая, но его лицо ничего не выразило. Мужчина средних лет с желчным лицом. Он не представился.

— Вы поедете с этими людьми, Фрейзер, — сказал Дансени. Его старое лицо казалось отчужденным. — Делайте, что они вам скажут.

Он стоял молча. Будь он проклят, если скажет: «Да, сэр», и дважды проклят, если опустит голову, как раб. Офицер внимательно взглянул на него, потом на Дансени, чтобы понять, должно ли это неподчинение быть наказано, но не найдя в лице старика ничего, кроме усталости, пожал плечами и кивнул рядовым.

Они подошли к нему, взяв за руки. Он не мог избежать этого, но почувствовал желание вырваться. Они провели его в холл к парадной двери, он мог видеть дворецкого, ухмыляющегося из своей кладовой, двух горничных с широко открытыми глазами и ртами в верхних окнах, людей перед конюшней, где в ожидании стояла повозка.

— Куда вы меня везете, — сказал он как можно спокойнее.

Солдаты переглянулись, один из них пожал плечами.

— Ты едешь в Лондон, — сказал он.

— Навестить королеву, — подхватил другой, хихикнув.

Джейми должен был наклониться, чтобы войти в повозку, при этом он повернул голову. Леди Изабель стояла у окна, удивленно приоткрыв рот. Она держала сонного Уильяма, его голова лежала у нее на плече. За ней стояла Бетти, довольно улыбаясь.