Шпага императора

Новые знакомые и старый друг

В расположение авангарда Второй армии прибыли к вечеру. Мокроусов немедленно поспешил с докладом к Давыдову, пригласив меня с собой.

Легендарный поэт-партизан, вернее, пока ещё просто поэт, мало напоминал кинообраз, блестяще созданный Андреем Ростоцким. То есть росточка Денис Васильевич действительно был небольшого и нос имел курносый, но и лицом пошире, и усики поскромнее, чем у главного героя фильма «Эскадрон гусар летучих». В общем, внешнее сходство с привычным мне обликом весьма отдалённое.

После официального представления старшему по званию, разумеется, пришлось в очередной раз повторить рассказ о приключениях нашего отряда на протяжении двух последних дней. Подполковник внимательно выслушал и одобрил наши действия:

– Я и сам собираюсь просить разрешения с отрядом кавалеристов воевать в тылу у неприятеля, терзать его коммуникации, нападать на фуражиров и другие малые отряды. В общем, ни минуты покоя неприятелю на нашей земле. Хотя пока ещё рано – впереди генеральное сражение и каждая наша сабля должна быть там, где она нужнее всего, – на поле боя.

Эээ… Прошу простить мою невежливость, – вдруг резко сменил тему Давыдов, – слишком долго пришлось ожидать информации, доставленной вами. Меня зовут Денис Васильевич, а вас?

– Вадим Фёдорович.

– Весьма рад знакомству. Но предлагаю отметить его несколько позже – прибыл командующий армией, думаю, что стоит доложить ему всё как можно скорее. Не возражаете?

– Ни в коем случае, но разве мы можем без предупреждения заявиться к Багратиону?

– Думаю, что своего бывшего адъютанта князь примет достаточно быстро, идёмте.

Да уж: хорошо, что у меня профессиональный опыт – рассказывать одно и то же по нескольку раз на дню. Оскомины этот процесс уже не набивает. К тому же изложение фактов – это не «спектакль», которым должен являться любой хороший урок. Не надо, например, изображать четыре раза перед разными классами, что «вот как раз эта мысль только что пришла мне в голову» или что «вот как раз припомнилась шутка на эту тему» – перед генералами подобным образом изгаляться не придётся.

«Ставка» Багратиона находилась в достаточно вместительной палатке. Причём в палатке «двухкомнатной»: имелась «приёмная», в которой сидел пехотный капитан с аксельбантом, очевидно, нынешний адъютант генерала, а также имелось внутреннее помещение.

Давыдов обменялся со своим преемником парой фраз и исчез за пологом.

Через пару минут пригласили и меня. Вошёл. Ёлки-палки! Генералов различного уровня, как собак нерезаных, извините за выражение. Хотя это только по первому впечатлению – видали мы и побольше в одном месте, правда, не на таком ограниченном пространстве. Узнал я только троих. Ну, то есть «двух с половиной» – насчет того казачьего не уверен. Вроде не иначе как сам «вихорь-атаман» (а кто же ещё?) должен быть, но почему-то без бороды. В общем, не уверен я, что это Платов.

Бороздин приветливо мне улыбался, однако не более – понятное дело, не в той обстановке встретились, чтобы своё знакомство окружающим демонстрировать. Потом, вероятно, пообщаемся. Если, конечно, возможность представится.

Ну а князя Петра Ивановича в любом случае узнать нетрудно: и на себя портретного весьма похож, и носом, наиболее «выдающимся» из присутствующих, обладал, да и просто, даже не самому проницательному человеку, по каким-то неуловимым нюансам, почти всегда ясно, кто в данной компании главный.

– Капитан Демидов прибыл по вашему приказанию, ваше сиятельство! – отрапортовал я.

– Подойдите, капитан, – выговор Багратиона был совершенно чистый, никакого кавказского акцента, – вкратце мы ознакомлены с доставленной вами информацией, но хотелось бы услышать её, так сказать, из первых уст, с подробностями и ответами на возникающие вопросы. Вы читаете карту?

– Так точно, ваше сиятельство.

– Оставьте титулование, не надо терять время на лишние слова в данной ситуации. И прошу извинить меня за вопрос – разумеется, инженерный офицер карту должен знать, это я просто не сразу сообразил. Итак – прошу к столу, сориентируйтесь, и мы вас слушаем.

Ну что же, поехали! Я добросовестно излагал информацию, указывая на карте, где и что происходило, а генералы внимательно слушали и пока не перебивали.

– Добро! – наконец заговорил казачий генерал. – Однако же стоит проверить всё, и поподробнее. Разрешите, ваше высокопревосходительство, мои хлопцы ещё пошукают?

– Думаю, что излишне, Николай Васильевич, – не очень-то и задумываясь, отозвался Багратион, – утром мы в любом случае продолжим марш. Но завесой из двух ваших полков движение, конечно, прикрыть следует.

Вот те раз! Николай Васильевич… Стало быть, не Платов это. Вероятно, кто-нибудь из десятка Иловайских или Грековых.

– А сейчас, – продолжил командующий армией, – прошу, господа, послушать начальника штаба графа Сен-При по поводу выбора пути нашего следования на Смоленск.

Моё присутствие явно становилось излишним, но просто развернуться и уйти я, само собой, не мог. Пришлось напомнить о своём присутствии:

– Прошу прощения, ваше сиятельство! Я могу быть свободен?

– Да, разумеется, – вспомнил о моём существовании князь. – Благодарю вас, капитан, за сведения от всей Второй армии и от себя лично.

– Пётр Иванович! – раздался голос Бороздина. – Господин Демидов заслуживает благодарности не только за это и не только от Второй армии.

Внимание всех присутствующих было немедленно обращено на командира Восьмого корпуса.

– Перед вами тот, – продолжал Михал Михалыч, – кому вся армия России обязана созданием передвижных кухонь, новых штуцерных пуль, пороха, не дающего дым, и многого другого…

Изумлённые взгляды присутствующих немедленно упёрлись в меня.

– Это правда, господин капитан? – Багратион был явно ошарашен.

«Нет, блин! Генерал-лейтенант просто поприкалываться решил!» – очень хотелось ответить мне.

– Его превосходительство несколько преувеличивает мою роль – заслуга не только моя, но в целом – да. Я действительно работал на протяжении двух последних лет над данными вопросами.

В палатке на мгновение повисла просто неописуемая тишина, и даже мухи не пролетело, чтобы её подчеркнуть. Потом Багратион, не говоря ни слова, ринулся ко мне…

А ведь особо крупным мужчиной он не был… Откуда же силища такая? Образно говоря: мои рёбра затрещали, а попросту выражаясь, левый бок взорвался адской болью. В глазах помутилось, и княжеские «Ай, молодец!», «Ай, спасибо!» слышны были уже словно через вату. Я даже и вскрикнуть не смог на протяжении всего того времени, пока генерал тискал меня со всей горячностью своего южного темперамента. Только когда колени стали подгибаться, Пётр Иванович почувствовал некоторую несообразность ситуации.

– Лекаря! Немедленно лекаря сюда!! – проревел князь, и это было последнее, что уловило моё угасающее сознание.

Когда я обрёл способность опять воспринимать окружающую действительность, в первую очередь увидел расплывчатое и незнакомое лицо.

– Как себя чувствуете, голубчик? – голос тоже слышу в первый раз. В глазах постепенно прояснялось, и «наводилась резкость». Петлицы на воротнике незнакомца были волнистыми, значит, лекарь.

Задавать дурацкие вопросы типа «Где я?» или «Что со мной?», разумеется, не стал: понятно, что если прихожу в себя в незнакомом месте и вижу медика, то это наверняка что-то вроде лазарета. А бурное выражение благодарности командующего армией и признательности за придуманные мной «ништяки» не скоро забудешь.

– Уже неплохо, – ответил я доктору, – бок побаливает, правда…

Только сейчас заметил, что лежу голым по пояс. Скосив глаза, увидел здоровенный синячище в месте, куда ударила пуля, а ссадина от неё весьма прилично воспалилась. Да уж! Прогрессор! Антисептики, твою налево!.. Сам первую же рану запустил до такого состояния – помазал разок водочкой и успокоился.

– Что же вы, батенька ко мне сразу не пожаловали? – словно угадав мои мысли, спросил доктор.

– Некогда было, служба, – постарался я замять тему…

Познакомились. Сергей Данилович Касько оказался очень приятным дядькой. Сорок лет, невысокий, не худой, с носом-пуговкой и круглыми глазами в обрамлении практически бесцветных ресниц. Голос у эскулапа был высоковат для его внешности, но это совсем не вызывало какого-то чувства дисгармонии.

Проворно обработав рану раствором карболки, Сергей Данилович не слишком туго, но надёжно запеленал мой торс в льняные бинты.

– Незнакомый запах, – решил я полюбопытствовать на предмет восприятия новшеств в полевой хирургии современными медиками. – Новое лекарство?

– Чудесное! – охотно поддержал разговор на эту тему Касько. – При неглубоких ранах и своевременной их обработке – практически стопроцентное отсутствие воспалений. Причём поступило почти перед самой войной. Это какой-то Дар Божий! Правда, многие из моих коллег относились к нему скептически, но теперь, думаю, успели оценить чудесные свойства карболовой кислоты. Так же, как разумность годичной давности циркуляра по армии о гигиене и санитарии.

– Был такой циркуляр? – врубил я «дурочку», чтобы разузнать побольше.

– А вам он разве неизвестен? – удивился лекарь. – Странно. Я ознакомил с его содержанием всех офицеров своего полка, ведь зачастую именно им легче обеспечить выполнение солдатами нехитрых требований, во много раз снижающих заболеваемость.

– Я, простите, последнее время работал в основном не с солдатами, а с минами.

– А-а-а. Тогда понятно… Так вот: при обеспечении выполнения некоторых совершенно необременительных требований можно добиться уменьшения количества заболевших как на марше, так и на квартирах в несколько раз. А это, согласитесь, немало.

– Охотно с вами соглашусь.

– Но и это ещё не всё, теперь используются средства обезболивания при операциях, вплоть до погружения в искусственный сон. Вы не представляете, какие страдания испытывали пациенты раньше в подобных случаях! – лицо доктора приобрело такое выражение, словно ему самому сейчас отпиливали какую-нибудь конечность. – Уж на что мы, медики, привычны к наблюдению человеческих страданий, но порой режешь, как будто сам себя.

– И успешно применяются средства искусственного сна? – оживился я.

– К сожалению, и эфира мало, и оперируемый зачастую не просыпается. Но уж лучше он отдаст Богу душу во сне, без этих адских страданий, чем умрёт в муках от болевого шока.

Чаще используем настойку опия, которая тоже в значительной степени уменьшает боль…

В палатку заглянул какой-то нестроевой в сером мундире и доложил, что принёс ужин.

Беседу пришлось временно прервать и отдать должное пище.

Недавняя потеря сознания никак не сказалась на моём аппетите, и после нескольких дней сухомятки я с удовольствием порубал щей и ячменной каши с мясом.

Баиньки меня уложили всё-таки в лазарете. Соседями были сотник Еремеев Атаманского полка и артиллерийский майор Климук. У казака было серьёзно порублено бедро, а артиллеристу раздробило предплечье. Последний явно отвоевался и наверняка будет оставлен в каком-нибудь городе при первой возможности. Разумеется, с эвакуацией в сторону от полосы военных действий. Это если ещё без ампутации обойдётся.

Вяло познакомились, вяло побеседовали. Да и поздно уже было. Кажется, я уснул первым. Так же, как проснулся на следующее утро. Майор смачно похрапывал, но это мне совершенно не помешало выспаться. Я улыбнулся, вспомнив историю, произошедшую со мной в апреле…

Как-то, разъезжая по делам службы, пришлось заночевать у одного «бирюка». Вот этот и показал мне, что такое храп с большой буквы.

Мужиком Антип был монументальным: с меня ростом, но в два раза шире в плечах. Да и не только в плечах – «пузик» присутствовал пресолиднейший. В общем, килограммов сто пятьдесят, не меньше – типичный штангист супертяж. Странно как-то: явно сам всё хозяйство тянет, расходы энергии должны быть чудовищными. Как он умудрился такой живот наесть? Но дело не в этом.

Обычно, если я уснул, то мне совершенно фиолетов любой шум, кроме будильника. Какая бы гроза ни бушевала за окном – абсолютно по барабану. А тут вот проснулся.

Я сначала просто ничего не мог понять: в избе грохотало, рычало, свистело и шипело. Не считая банальных «хррр», «пссс» и тому подобного, хозяин дома выводил такие рулады, для описания которых просто не существует букв ни в одном алфавите мира. Кроме того, периодически вплетались звуки сморкания внутрь и наружу, сногсшибательное сопение, свист и, повторяю, нечто категорически неописуемое. Штук пять элементов этого храпа просто настоятельно требовали относиться к ним, как к предсмертному хрипу – любой артист отдал бы десять лет жизни, чтобы суметь воспроизвести подобные звуки, «умирая» на сцене. Диапазон метался от ультразвука до инфразвука, причём иногда он менялся мгновенно. Громкость звука также скакала совершенно неожиданно, причём вне всякой зависимости от его высоты. Периодически наступала тишина. Но только поначалу это рождало надежду, что наконец-то пытка закончилась, минут через десять таких иллюзий уже не осталось, и остановки в «ариях», наоборот, стали самым изощрённо-садистским моментом. Я лежал и ждал «продолжения банкета», судорожно пытаясь угадать: «вот сейчас…», «сейчас…», «сейчас…».

Можно сказать, что великий «Шаляпин» исполнял какое-то великое произведение в области великого искусства храпа. На полном серьёзе считаю, что если эти звуки записать, то диски с данной какофонией в конце двадцатого века расходились бы влёт.

Короче, поспать мне удалось только два первых часа, остальные три я проворочался на лежанке, после чего не выдержал, встал, растолкал хозяина и, не позавтракав, отправился в дорогу.

Слышали ли вы настоящий ХРАП? Нет, вы не слышали настоящего ХРАПА!

Удивительная штука человеческий организм: чёрт-те что может выдержать, если ОЧЕНЬ НАДО. Если нет каких-либо фатальных повреждений, то зачастую и чувство боли отключит, и невероятные резервы найдёт, и не позволит какой-нибудь дурацкой болезни собой овладеть – некогда! Сейчас, мол, не до того.

И не подцепит солдат простуду, неделями ночуя в окопах или на голой земле, и доковыляет на повреждённой ноге до людей за десятки вёрст, и, несмотря на несколько ран, будет продолжать сражаться в бою…

Но как только до сознания дойдёт, что непосредственная опасность миновала, что уже нет необходимости держать тело в состоянии сверхнагрузок, то этот самый геройский организм непременно потребует отдыха и времени для «ремонта»: «Ша, хозяин! Лежать и не рыпаться, пока не разрешу подняться!»

Именно это я и ощутил с утра: бок ныл нестерпимо, присутствовал жарок в районе тридцати восьми, и от мысли, что нужно встать, забраться в седло и тронуться в путь вместе со Второй армией, становилось дурно.

Так что затрясло меня в телеге по российским дорогам к Смоленску. Мои архаровцы, во-первых, выяснив, где я нахожусь, немедленно скучковались вокруг повозки, и ехал я с «эскортом», а во-вторых, выражаясь языком Гека Финна, позаимствовали у придорожного стога здоровенный пук сена и заменили им жестковатую и колючую солому в моём транспортном средстве, так что следовал я с относительным комфортом.

Скучища, конечно. Но и спокойно подумать время нашлось. В частности и о «размерах раздавленной бабочки». То есть о том, насколько серьёзно уже повлияло моё наглое вмешательство на мерное течение Её Величества Истории.

Вроде бы пока не особо. Несмотря на атаку неманской переправы, несмотря на новые штуцерные пули, бездымный порох, походные кухни и динамит, арьергардный бой произошёл именно под Островно. Правда, теперь его результаты весьма серьёзно отличались от тех, что случились в моём мире. Темпы наступления наполеоновской армии сбиты, хоть и ненамного. Багратион идёт на соединение с Барклаем достаточно бодро, не имея Мюрата на плечах и обогнав войска Даву. Сражение под Смоленском, само собой, состоится, но, будем надеяться, что с ещё более благоприятными для нас результатами. Да и, глядишь, пара-тройка лишних полков благодаря этому самому выигранному времени успеет к основным силам присоединиться. Уж с Дона-то наверняка.

Хотя… Не заиграла бы излишняя доблесть в не предназначенных для этого местах у наших генералов – не решились бы они на генеральное сражение прямо под стенами Смоленска… Не должны, конечно. Надеюсь, что у Барклая хватит мужества наложить вето на подобную авантюру.

Впрочем, возможна ещё более серьёзная неприятность, чем гонор российского генералитета: вот возьмёт Наполеон и отступит обратно за Неман. Вот уж тогда он нас усадит накрепко…

На обратной дороге его силы снова будут расти, и навязывать французам решительное сражение – самоубийство. А вернувшись в Европу, Бонапарт, опираясь на её промышленный потенциал, подготовится как следует и через годик вернётся. Но не повторяя прежних ошибок.

Западные костоправы уже наверняка навыковыривали новых пуль из своих раненых, и совершенно несложно разобраться в их принципе, а потом наклепать на французских и германских заводах этого добра на всю Великую Армию. Полевую кухню достаточно только увидеть, чтобы на основе этой идеи наладить их промышленное производство. Секрет полевой медицины тоже долго не удержать, так что сделают наших во «втором подходе» французы и иже с ними, ой сделают!

Ко всему вдобавок и в России настроеньице будет совсем не рекомендуемое: вона мы как самого Наполеона трям-брям раздолбали! Значит, всё здорово в нашей армии и государстве!..

Да уж! Пожалуй, действительно самое опасное для нас сейчас – если корсиканец свернёт кампанию…

Скучать в дороге особо не приходилось: и со своими бойцами общаться не гнушался, и Давыдов с Мокроусовым пару раз подъезжали поболтать – здорово заинтересовала Дениса Васильевича диверсионная деятельность моего отряда. Однажды даже Бороздин время нашёл, подъехал расспросить по поводу того, что творится на Псковщине, ну и тем, как мне воюется, поинтересовался.

Кстати, только к концу дня я обратил внимание, что ни разу не чихнул и глаза не чешутся. А ведь валяюсь на свежем сене.

В прошлой жизни поллиноз был моим проклятьем почти всю жизнь – не переносил я лугов: только зайдёшь в травушку-муравушку, сразу нате вам: и чихание по двадцать раз подряд, и конъюнктивит до кучи. А если на голое тело травяной сок попадал – сразу волдыри, словно от крапивы. Меня даже в армии от выкоса позиции освобождали, правда, вместо этого отправляли какую-нибудь яму копать, чтобы без дела не сидел.

Значит, не только зубки и зрение мне эти непонятно кто, чтобы им икнулось, подремонтировали при переносе – вероятно, вообще все проблемы организма удалили.

В последнем убедился на следующее утро: бок ныл уже значительно меньше, температура спала и вообще захотелось покинуть эту опостылевшую телегу да вскочить на спину Афине, заждалась уже, небось, моя голубушка…

Этим же утром с головы и хвоста походной колонны почти одновременно пришли две новости. Обе радостные: армию нагнала Двадцать Седьмая дивизия, причём, в отличие от реала, не имевшая контакта с противником. То есть можно записать в актив ещё несколько сотен штыков, которые не были потеряны в бою с Мюратом – уже неплохо.

Кроме того, наши казаки, шедшие в завесе впереди основных сил, встретили разъезды своих земляков из Первой армии, значит, Барклай уже рядом и скоро войска соединятся…

Возжелав поскорее перепрыгнуть в седло, я отправил Гаврилыча за доктором, каковой не замедлил явиться.

– Что-то случилось, Вадим Фёдорович? – обеспокоенно поинтересовался эскулап, поравнявшись с моей телегой.

– Напротив, любезный Сергей Данилович, чувствую себя превосходно и прошу вашего разрешения дальше следовать верхом.

– Вы с ума сошли! – лекарь аж раскраснелся от возмущения. – Решительно запрещаю вам покидать повозку! Полный покой ещё минимум два дня. И не вздумайте со мной спорить.

– Но мне действительно значительно лучше.

– Может, это и так, но, смею вас уверить, что если сейчас проедете верхом хотя бы пару-тройку вёрст, то свалитесь на месяц. Даже думать не смейте. Предупреждаю, что если не послушаетесь, то, несмотря на всё уважение, вынужден буду доложить об этом генералу. – Касько явно не на шутку рассердился.

– Но вы же меня даже не осмотрели! – попытался возмутиться я.

– И не собираюсь. Я, знаете ли, в чудеса не верю. То есть повязку на днёвке, разумеется, поменяем, но ребро ваше срастись никак не могло. Так что, хотите или нет, а побыть моим пациентом ещё несколько дней придется. И не спорьте.

Да уж, характерец у доктора тот ещё, запросто устроит мне неприятности в случае неподчинения, сразу видно. И хоть я формально подчинён непосредственно Остерману или начальнику инженеров Первой армии генералу Трузсону, но наглеть всё-таки не стоит – не «дома». Да и причины особой нет нарываться – ну потрясусь ещё денёк-другой в повозке, невелика жертва с моей стороны. Авось действительно здоровее буду. Правда, эти тряска-жара-мухи уже порядком поддостали…

– Ваше благородие, – подъехал к телеге Спиридон, когда я пообещал Сергею Даниловичу строго следовать всем его указаниям и тот удалился, – разрешите мне с парой ваших минёров ближайший лесок разведать?

– Зачем? – не понял я. – Откуда тут неприятель возьмётся?

– Места тут знатные, – хитро прищурился лесовик, – за часок управимся. Глядишь – какой-никакой приварок к обеду обеспечим. Дозвольте!

Понятно. Язык уже просто физически ощутил вкус щей с грибами, и рот стал наполняться слюной. Но ведь нельзя, зараза!

– На сколько человек наберёте?

– Да уж всему лазарету хватит, не извольте беспокоиться.

– А что будет, когда и остальные запах учуют? Ладно, не поделитесь – понятное дело, этого и для раненых на всех не хватит. Но тогда солдаты только и будут думать на марше, как бы на десяток минут в лесок отвернуть. Не дело это, Спиридон. Отлучаться запрещаю. И не думай.

Насупился мой подчинённый, но возражать не стал и, кивнув, отъехал от повозки. Ничего, подумает – поймёт, что не дело затеял. Мужик толковый, можно сказать, мудрый. А уж следопыт и лучник такой, что и не представить: птиц свободно влёт бьёт, а следы, наверное, даже муравьиные разглядит. И ведь не старый совсем – явно сорока ещё нету…

Ничего – начнём опять своим отрядом колобродить, и грибками, и дичью себя побалуем, а пока потерпеть придётся.

На правах болящего я уже полностью расстегнул мундир, чтобы хоть немного уменьшить дискомфорт от этого изнуряющего зноя. Градусов тридцать пять, не меньше, ну и август выдался в этом году – чисто Турция. А армия пылит и пылит по российским дорогам, делая до полусотни вёрст в сутки. Да с пятикилограммовым ружьём на плече и полуторакилограммовым тесаком у пояса. Да ранец за спиной кило на десять тянет. Мундир же настоящего времени хоть и элегантен, но удобным для дальних переходов его никак не назовёшь.

Ах да! Багратион разрешил на марше расстёгивать крючки воротника и даже верхнюю пуговицу…

Железные люди русские солдаты! Верно Лермонтов писал: «Богатыри – не мы!»

Потихоньку мерное покачивание телеги меня убаюкало, и глаза стали «задраиваться», а потом уснул накрепко.

Проснулся от громового и смутно знакомого голоса:

– Вставайте, граф, вас зовут из подземелья!

Ну, разумеется: кто же ещё может здесь цитировать Остапа Ибрагимовича – протерев свои «иллюминаторы», я увидел улыбающееся лицо Серёги Горского.

Больной бок немедленно высказал своё «фе», когда меня вынесло из телеги на землю, и я поспешил предупредить друга:

– Обнимемся нежно, но без особой страсти – я тут не случайно на колёсах передвигаюсь.

– Ранен? Серьёзно? – забеспокоился Сергей.

– Ерунда, по касательной пуля прошла, но ребро, кажется, треснуло. А тебя где угораздило? – Я показал на шрам, пересекавший лицо моего товарища по нашему невероятному перемещению во времени.

– Год назад на Дунае схлопотал.

– «Георгия» там же получил? – показал я на белый крестик на Серёгином мундире.

– Там. А ты?

– За Неман. Не слышал про эту историю?

– Скажешь тоже! Вся армия в курсе. Я, как только про данный фейерверк узнал, сразу понял, что без тебя не обошлось.

– А какими судьбами вообще твоё благородие во Вторую армию занесло? Я, честно говоря, думал тебя под Смоленском поискать, а тут…

– Его величество случай – еду со своим отрядом и вдруг вижу в телеге знакомую физиономию…

– Слушай, давай я снова в повозку, пока Айболит наш не засёк злостное нарушение «постельного режима», а ты рядом поедешь, а? Если можешь, конечно.

– Увы и ах: «Дан приказ ему на запад…». А тебе в другую сторону… – покачал головой Горский.

– Не понял. Ты что, со своим отрядом Наполеона раздолбать собрался?

– Ну нет, – засмеялся Сергей, – так далеко мои амбиции не заходят, всё проще и банальней – поручено прошерстить окрестные храмы и вывезти православные святыни. Следуем в распоряжение местного руководителя ополчения Лесли.

– Понятненько. Чует моё сердце, что с попами у вас будет проблем поболее, чем с французами. На сколько ты ещё здесь задержаться сможешь?

– Минут на десять самое большее, и буду догонять своих.

Вот блин! Десять минут, а ведь надо столько сказать, о стольком расспросить… Кстати: о чём? Мысли спутались и заплясали, но ни одного вопроса, ни одного важного сообщения в голову не приходило. Вот зараза! Нельзя, что ли, предупредить было? Не нашел ничего умнее, чем брякнуть:

– Сегодня мои спецназовцы по грибы собрались, еле удержал…

– Спецназовцы? – удивлённо поднял брови Сергей.

Я быстренько рассказал о своей группе, на что мой брат по оружию промолвил только:

– Ну что же – дураки мыслят одинаково. Я ведь чем-то подобным командовал в последнее время. Казачков вам в отряд надо бы.

– Само собой. Как только оклемаюсь, буду просить у начальства.

– И вот ещё что, – неожиданно переключился на другую тему Горский, – в лес малыми группами лучше здесь не соваться. Это серьёзно.

– А что так? Договаривай уже, раз начал.

– Несколько разъездов пропало в последние дни. Один нашли. Без офицера. А гусары переколоты. Причём вилами.

– Оба-на! Вот тебе и «дубина войны народной»… Может, мужики их за французов приняли… Хотя бред – не молча же кавалеристы умирали…

– Вот именно. Что там и почему, пока непонятно, но в лес – только серьёзными отрядами.

– В Африке акулы, в Африке гориллы, в Африке большие, злые крокодилы, – услышал я собственное задумчивое бормотанье.

– Вадик! – обеспокоенно посмотрел на меня Сергей. – Даже думать не смей! Это не шутки.

– Серёж, – начал я потихоньку раздражаться, – ты что, не понимаешь, чем это чревато? С какого это перепугу русские мужики стали русских же солдат на вилы подымать? Причём даже не фуражиров и не в своём родном селе. Не допускаешь мысли, что Боня своих эмиссаров к нам в тыл заслал? А какой бублик им обещан, тоже догадаться не сложно – воля после победы французского императора. Что скажешь?

– Что ты либо здорово поглупел, либо напрочь потерял скромность, – голос Горского был совершенно спокоен. Лицо тоже.

– То есть?

– То есть ты решил, что, кроме тебя, сложить два и два в России никто не способен. И только в твою светлую голову может прийти столь «парадоксальная» версия…

Так мне и надо. Возомнил себя, понимаешь…

– Всерьёз думаешь, – беспощадно продолжал Серёга, – что меня в рейд отправили, чтобы с настоятелями всевозможных культовых учреждений воевать?

– Ладно, хватит! Сам понимаю, что дурака свалял. Мог бы, между прочим, сразу со мной пооткровенней быть.

– Проехали. Только пообещай, что задуманной минуту назад партизанщиной заниматься не будешь. Лады?

– Уговорил. Как там, кстати, насчёт наполеоновских фальшивок, о которых у тебя голова болела при прошлой нашей встрече? Удалось?

– Что знали и могли – сделали, но полную гарантию, сам понимаешь, дать не могу – может, другие люди в другом месте опять начали этим заниматься. Больно уж «вкусные» возможности это сулит… Ладно, Вадь, пора мне – ещё потеряю свой отряд. Удачи и береги себя.

– Ты тоже особо не геройствуй. До встречи!

Мы обнялись, и Серёга птицей взлетел в седло. Оборот, прощальный взмах рукой, и по дороге мерно застучали копыта его жеребца…