Шпион Его Величества

Глава 11

Девятого ноября одна тысяча семьсот шестнадцатого года в Леопольдштадте, в одном из богатых районов Вены, происходили странные и непонятные события.

Сначала неизвестно откуда появился странный экипаж.

Вернее было бы сказать, что странным был не экипаж, который был обычной дорожной каретой, а пассажиры экипажа. Все они, а их было пять человек, были одеты в черные одежды, черные плащи на плечи были накинуты таким образом, чтобы скрывать их лица. Эти люди в черных одеждах, выйдя из дорожной кареты, испуганно оглядывались по сторонам, с большим испугом посматривая на любого проходящего мимо или к ним приближающегося венского горожанина.

Особо подозрительно вел себя человек, который был выше всех ростом в этой странной группе людей. Он первым выскочил из кареты, несколько раз тяжелой трусцой пробежался взад и вперед по улице, где стоял трактир, у подъезда которого остановилась карета. После нескольких таких пробежек по венской улице этот великан нерешительно направился к дверям трактира.

К этому времени совсем уже стемнело и собирался пойти осенний дождик. Внезапно двери трактира распахнулись, и на пороге появился швейцар, который вышел зажечь фонари у входа в трактир. Разумеется, трактирный швейцар обратил внимание на этих людей и их странное поведение.

Высокий человек, по-видимому, сильно испугался появления швейцара и его подозрительных взглядов. Он продолжал нерешительно стоять перед самым входом в трактир, обеими руками ухватившись за сердце, словно испуганная барышня, собравшаяся падать в обморок. Великану потребовалось некоторое время для того, чтобы отойти от испуга, он повернулся к своим спутникам и что-то им приказал. Так эти люди всею гурьбой бросились к карете и начали тащить из нее дорожный багаж. Швейцар не сумел разобрать, на каком языке общались приезжие, но был твердо уверен в том, что это не был немецкий язык. Он хотел помочь приезжим перенести багаж в трактир, но те грубо его оттолкнули и сами поволокли все вещи.

Высокий человек, продолжая прятать лицо в складках черного плаща, коротко переговорил с хозяином трактира и потребовал две комнаты: одну большую для себя и для пажа, одну маленькую — для своих товарищей. Он говорил на хорошем немецком языке, но с каким-то непонятным акцентом. Но хозяин больше обратил внимание на большую нервозность в поведении этого высокого ростом человека.

Со стороны казалось, что он всего боится и от кого-то сейчас прячется.

Уже в трактире человек попросил хозяина заложить для него дрожки, чтобы отвезти его к господину Шенборну. Хозяин, разумеется, не знал, кто же это такой господин Шенборн, и поинтересовался у незнакомца, знает ли тот адрес, где этот господин проживает? Когда тот ему разъяснил, что имел в виду господина Шенборна, канцлера Священной Римской империи, то хозяин схватился за голову и, громко запричитав, отказался везти куда-либо этого странного незнакомца. Два золотых дуката на столе быстро разрешили проблему, дрожки были заложены и поданы к порогу трактира, ожидая высокого незнакомца, который в книге для гостей трактира расписался именем господина подполковника Коханского.

Было уже девять часов вечера, когда канцлер Священной Римской империи Руди Шенборн прошел в свою спальню и начал раздеваться, чтобы отойти ко сну. Он перекрестился и, подобрав ночную рубашку, совсем уже собрался шагнуть под балдахин, чтобы возлечь на нежные шелковые простыни, когда в спальню неожиданно вошел слуга. Громким шепотом он сообщил, что внизу к канцлеру пытается прорваться странный незнакомец, который хочет срочно с ним переговорить. В этот момент дверь спальни шумно распахнулась, в нее ворвался человек, лицо которого показалось Шенборну знакомым.

Человек не говорил, а кричал дурным голосом на немецком языке:

— Господин канцлер, мне срочно нужно встретиться с императором. Я пришел искать у него защиты. Император — мой свояк, и он обязательно мне должен помочь. Он должен спасти мою жизнь и жизнь моих бедных детей, так как отец хочет нас погубить и лишить престола.

С большим трудом канцлер признал в этом вечернем горлопане сына московского государя Петра Алексеевича, царевича Алексея. Он пришел в тихий ужас и от слов царевича, и от самой ситуации, в которой был вынужден принимать участие и говорить с царевичем Алексеем Петровичем. Прежде всего, Шенборн постарался успокоить царевича Алексея, говоря ему, что сейчас он находится в безопасности, никто в этом месте не собирается его убивать или терзать. Через короткую паузу канцлер добавил, не мог бы Алексей Петрович объяснить, какая такая беда или несчастье привели его в императорскую Вену.

— Отец принял решение и хочет меня погубить, а я ни в чем не виноват. Я слабый человек, ни в чем ему не противился и не отказывал. Алексашка Меншиков меня так нарочно воспитал; споил, умышленно расстроил мое здоровье. Отец мне говорит, что я не гожусь ни к войне, ни к правлению, поэтому хочет меня постричь в монахи и посадить в монастырь, чтоб отнять престол… Я не хочу в монастырь… Пусть император защитит меня и сохранит мою жизнь.

Пока царевич рассказывал свою историю, он и минуты не мог спокойно постоять на месте, беспокойно метался по спальне имперского канцлера, сметая все на своем пути. Задел кресло, и оно кубарем покатилось в дальний угол спальни, а Алексей Петрович этого даже не заметил. Вдруг у него пересохло горло, он потребовал пива, но в доме Шенборна такого напитка никогда не бывало. Слуги принесли легкого мозельвейна и дали бокал Алексею Петровичу. Залпом осушив бокал, царевич рукавом кафтана вытер рот и потребовал немедленной встречи с Карлом VI,[94] императором Священной Римской империи и своим родственником.

Спокойным и вежливым голосом канцлер Шенборн сказал, что сейчас время уже позднее, завтра, как только император проснется, он доложит ему о прибытии Алексея Петровича в Вену и о его конфиденткой просьбе. А до этого времени канцлер посоветовал царевичу запереться в помещении и на улицу своего носа не показывать, ожидая решения императора.

Хозяин венского трактира всю ночь не мог заснуть, беспокойно ворочаясь в постели и постоянно переваливаясь с боку на бок. Все это время ему спать не давали беспокойные и нехорошие мысли о постояльцах, об этих странных приезжих людях, которые три дня назад поселились в его гостинице.

Подполковник Коханский, как назвался высокий ростом человек, вместе с маленьким пареньком занял большую комнату. Паренек, по всей очевидности, был личным слугой подполковника, его пажом, но он совершенно не следил и никак не присматривал за своим господином. Служанка, которая занималась уборкой комнат постояльцев, уже вчера приходила вся в слезах и заявила, что не будет за хозяйские гроши убирать комнаты этих господ.

— Я многое на своем веку повидала, господин, но такого безобразия я еще не видела! — кричала служанка, обращаясь к хозяину. — Эти приезжие господа свои комнаты превратили в настоящий хлев для животных. Прямо в сапогах они ложатся в постель, белье которой сплошь в больших и жирных пятнах грязи, их невозможно отстирать. Мебель в комнате порушена, везде валяются объедки и пустые бутылки из-под вина и водки, а в одном углу… сильно наблевано. Одним словом, срам, да и только. Если судить по простыням, то мальчишка спит с господином и этого совершенно не стесняется. Если вы, господин, не прибавите мне денег за уборку этих комнат, то убирать я там не буду, — рыдала безутешная служанка.

Хозяин трактира и гостиницы, старый венский еврей, который много на своем веку насмотрелся, рано утром, едва поднявшись с постели, отправился к подполковнику Коханскому, чтобы переговорить с ним по поводу безобразий, творимых в комнатах гостиницы. Но когда, вежливо постучав, он приоткрыл дверь в большую комнату, то от увиденной картины едва не свалился в обморок: господин подполковник увлеченно занимался любовью с мальчишкой. Но, присмотревшись, хозяин гостиницы сумел разглядеть, что «мальчишка» имел красивую девичью грудь и длинные волосы на голове. Нервишки старого венского еврея этого богохульства не выдержали: как это можно при белом свете дня, да еще сзади, любить то ли девушку, то ли мальчишку!

Перекрестившись, хозяин гостиницы решил не беспокоить этих господ, оставив разговор с подполковником на более позднее время. Он покинул большую комнату и отправился в малую комнату, чтобы образумить ее постояльцев. Подойдя к комнате, он фалангами пальцев вежливо постучал в дверь. Никто не ответил, хотя в комнате были слышны какие-то странные голоса. Хозяин снова постучал в дверь и снова не получил ответа. Тогда он набрался решимости и после третьего стука, повернув ручку, вошел в комнату, где первым делом ему в нос ударил страшный смрад водочного перегара и аромат ношеных портянок.

На полу на матрасах в фривольных позах и в фривольной одежде, в одном только исподнем, лежали три мужика. Когда дорожные путники занимали комнату, то они потребовали себе тюфяки с сеном, которых у хозяина приличной венской гостиницы, разумеется, не оказалось. Пришлось им выдать настоящие немецкие перины, которые эти постояльцы превратили в незнамо что, так как они, по всей очевидности, спали на них в одежде и в сапогах. Пока хозяин трактира и гостиницы мучительно долго искал ответ на вопрос, почему сейчас постояльцы неприлично раздеты, а по ночам на матрасах спят одетыми и в сапогах, один из постояльцев на ломаном немецком языке поинтересовался:

— Ты чего хочешь, мужик?

Хозяину трактира и гостиницы потребовалось мгновение, чтобы понять, что эта троица пьяна. И не просто пьяна, а по-свински пьяна и ничего в данный момент не соображает. Разговаривать с такими людьми было не о чем, их просто не стоило трогать, от них можно было бы ожидать только одни проблемы. Старый венец тяжело вздохнул и решил это дело пустить на самотек, легче пару грошей заплатить служанке, но зато сбережешь здоровье.

Через пару часов пятерка этих странных людей спустилась в обеденную залу для завтрака, на который они заказали большие блюда картошки с жареной свининой. Затем эти люди попросили принести анисовки и много буженины. Буженина в трактире имелась в наличии, но вот что касается анисовки, хозяину пришлось по этому вопросу самому и долго разбираться с подполковником, что он имел в виду в отношении этого напитка.

Когда хозяин убедился в том, что под словом «анисовка» его клиенты подразумевали простую водку, то каждому из гостей принесли по стопочке отличного немецкого шнапса, который хозяин сам принимал для возбуждения аппетита. А эти клиенты его любимую водку обозвали нехорошим словом «дерьмо», потребовав этого дерьма в неограниченном количестве. Слово «дерьмо» хозяин хорошо разобрал, но не понял, почему им шнапс был нужен в неограниченном количестве. Как можно пить так много шнапса, ведь даже после двух стопок этого алкоголя совершенно невозможно работать. А эти постояльцы глотали шнапс чарками, буженину и ветчину жрали так, словно неделю пахали крестьянское поле. Подполковник Коханский и его мальчишка-девушка паж не отставали от других членов группы, после завтрака пятерка отправилась досматривать утренние сны.

Когда стемнело, за стенами трактира поливал холодный ноябрьский дождь, то в трактире появился очень вежливый гвардейский офицер.

Случайно хозяину трактира удалось подслушать, о чем этот гвардеец разговаривал с подполковником Коханским — того приглашали посетить канцлера Шенборна. По всей видимости, Коханский был птицей высокого полета, раз его приглашал имперский канцлер Шенборн и за ним присылал карету. Поэтому хозяин трактира и гостиницы решил больше не беспокоить разговорами о поведении этих своих постояльцев.

Подполковник Коханский вернулся улыбающимся и весьма довольным человеком далеко за полночь. Еще с порога этот человек, не обращая внимания на то, что в гостинице все приличные люди уже спали, прокричал, чтобы на его людей подавали питие и закуску, они праздновать будут. Правда, он не объяснил, что именно они собираются праздновать, но веселились всю ночь. Несколько раз к хозяину гостиницы приходили другие постояльцы и вежливо интересовались, что это за люди веселятся в обеденном зале трактира. Ночь напролет из этого зала неслись дикие вопли, крики, звон разбиваемой посуды и протяжные завывания, которые эти люди называли песнями.

Утром постояльцев не стало, их увезли в черной карете без окон. Поклажу этих постояльцев забирали австрийские солдаты. Капитан солдат ударил хозяина кулаком в зубы и грубо велел ему держать язык за зубами и ничего и никому о своих постояльцах впредь не рассказывать.

— Ты, мразь пузатая, забудь о них, словно их никогда здесь не было, — сказал австрийский капитан, вытирая о кафтан хозяина кровь со своей белой кожаной перчатки.

Вот из-за чего хозяин трактира и гостиницы так беспокойно метался на своей кровати, боясь жужжания мухи и постоянно пересчитывая золотые талеры, которые получил от неизвестного гражданина империи за свой рассказ о странной пятерке постояльцев.

Лейб-гвардии капитан Александр Иванович Румянцев в своем письмишке мне указал, что хозяин венского трактира ему продался всего за пятьдесят золотых талеров и в деталях поведал ему историю некоего господина подполковника Коханского. Эту сумму в семьдесят пять талеров я несколько позже внесу в графу «тайные расходы» баланса ежемесячных государевых трат. Далее Румянцев писал, что австрийский капитан продался всего за сто золотых дукатов, и сообщил, что господина Коханского и его людей под видом арестованных отправили в замок-крепость Эренбург, что находится в баварском Тироле.

В ответном письме я попросил Александра Ивановича съездить в этот тирольский Эренбург, чтобы на месте убедиться в том, что царевич Алексей и его прислуга венским императорским двором спрятаны именно в этом замке. Отдельно попросил лейб-гвардии капитана также выяснить, нет ли в группе прислуги царевича Алексея женщины?

Замок Эренбург гордо высился на скальном выступе, с трех сторон окруженный неприступными горными ущельями, а дорога, ведущая к замку, была перекрыта глубоким рвом, заполненным водой. Скальный выступ имел каплевидную форму, своей более узкой частью обращенную к дороге. Из амбразур надвратной башни замка хорошо просматривалась дорога и подвесной мост, перекрывающий искусственный ров. Сразу же за воротами располагался нижний двор с хозяйственными постройками.

Над нижним двором и оранжереей высилось здание цитадели, сердце и главное оборонительное сооружение замка Эренбург. Стены этого сооружения были от полутора до трех метров толщиной, в те времена ни одна пушка не могла их пробить. Вход в Южную башню располагался на втором этаже, первый же этаж башни был отведен под темницу, в которую можно было бы попасть, только спустившись по лесенке в отверстие в потолке. Вход в северную башню также располагался на втором этаже, к нему вела деревянная площадка из примыкавшего к цитадели жилого здания этого замка. В самой же башне находился подъем на смотровую площадку, расположенную на вершине башни.

Командир гарнизона замка-крепости Эренбург, немецкий капитан Гольде, в своем распоряжении имел полуроту солдат. В основном это были пожилые солдаты, успевшие повоевать с турками, или инвалиды, выжившие после тяжелых ранений. Военным командованием Священной Римской империи[95] они были направлены в Баварию доживать свой солдатский век. Многие из них успели жениться и родить детей, которые жили вместе с ними в этом же замке. Служба в замке, расположенном практически в самом центре Священной Римской империи, для этих солдат была настоящей благодатью, истинным подарком судьбы. Они с удовольствием несли службу, стояли на постах, а после службы не спеша возвращались домой, где жены кормили их вкусным обедом или ужином.

Когда в замке Эренбург появилась эта пятерка арестантов, то солдатам и членам их семей запретили даже близко к ним подходить, разговаривать или задавать им вопросы. Было запрещено даже внимательно всматриваться в их лица. Лица арестантов, когда они выходили на прогулку, были всегда скрыты складками плащей, накинутых на плечи. Да и между собой эти люди разговаривали очень мало. Только капитан Гольде имел право подходить к этим арестантам, но разговаривать он мог только с одним арестантом из этой пятерки заключенных. Даже капитан гарнизона замка не знал истинных имен арестантов, за какие грехи они были брошены в крепость.

Глубокой ночью в тюремной карете без окон этих арестантов доставили в крепость Эренбург. Их по одному выводили из кареты и при свете двух факелов и под конвоем солдат при оружии препровождали по выделенным им комнатам. В соответствии со строжайшими распоряжениями имперской Вены, арестантов не держали под замком или на цепях в темнице замка. Они были с комфортом размещены в комнатах жилого здания цитадели. Каждый день им позволялись утренние и вечерние прогулки на смотровой площадке замка.

Арестантов кормили отдельно от солдат и капитана гарнизона. Вместе с ними из Вены приехал повар, который и готовил им отдельную еду. Каждую неделю повар посещал проводимые в конце недели крестьянские рынки, где закупал свежие продукты. Когда повар отправлялся на рынок, то в помощь себе он обязательно брал одного или двух солдат. Изредка скуки ради делился с ними информацией по заключенным.

Но и по рассказам повара становилось ясным, что и он мало чего знает об этих заключенных. Повар в основном говорил о том, что арестанты ели и пили, какие блюда им наиболее всего нравились.

Таким образом, по понятиям гарнизонных солдат получалось, что эти заключенные неплохо устроились, они ели, спали и постоянно пили шнапс. Изредка арестанты все-таки покидали свои комнаты и выходили на прогулку. Но, пошатавшись из угла в угол смотровой площадки, они снова спускались в свои комнаты, чтобы пить халявный шнапс. Причем, как, вспоминая, говорил повар, особенно хорошо у арестантов получалось питие шнапса, которого они выпивали по ведру на брата в день. Этому обстоятельству гарнизонные солдаты замка дико завидовали и мечтали о таких временах, когда сами могут оказаться в таком райском положении.

Чаще всего на смотровой площадке появлялись два арестанта — самый высокий и самый низкий люди этой группы. Эти два парня прижимались друг к другу и, нежно держась за руки, целовались, думая, что никто их в этот момент не видит. Солдаты же со своих постов все это прекрасно видели и улыбались себе в усы: они-то хорошо знали, что это такое — мужская любовь, много времени проведя в казармах!

Солдатам гарнизона крепости Эренбург по службе особо делать, кроме дежурств на постах, было нечего. Ни тебе занятий шагистикой на плацу, ни изучения оружейных приемов, ни занятий стрельбой — все это они давным-давно изучили и прошли, когда проходили обучение молодыми рекрутами. Капитан Гольде сквозь пальцы смотрел на их постоянные отлучки из замка-крепости.

Но с появлением этих арестантов жизнь солдатам и членам их семей резко ограничили, строго-настрого запретив покидать службу и общаться с местным населением. За одно лишнее слово об арестантах они могли быть выброшены из этой своей солдатской службы, быть с позором изгнаны из имперской армии без какой-либо пенсии и льгот по выплатам налогов за выслугу лет. Поэтому солдаты делали все возможное, чтобы держаться особняком и подальше от арестантов. Как им приказывал капитан Гольде, они молчали и не отвечали на вопросы местных жителей, когда те интересовались тем, что происходит у них на службе.

Но, разумеется, солдаты, да и сам Гольде, держали язык за зубами только в тех случаях, когда им предлагали не очень большие суммы денег!