Шпионы «Маджонга»

Глава 1

Прибыв в Пекинский аэропорт, Саймон Юнг обнаружил, что его рейс на Токио отложен на час. Получив подтверждение времени вылета, он решил прогуляться по залу ожидания, вымощенному голубым кафелем. Всеобщее внимание к своей персоне он воспринимал с юмором и не подавал виду, что замечает любопытные взгляды окружающих. В первый его приезд в Китай — а это было несколько лет назад — любой иностранец собирал вокруг себя толпу зевак. Но теперь иностранцы стали настолько обычным явлением на пекинских улицах, что городские жители уже не поворачивали головы им вслед, глазея на белую кожу. Однако Саймон Юнг все же отличался от остальных европейцев в одном отношении: его рост без обуви составлял примерно 193 см, и это буквально зачаровывало китайцев.

Он остановился перед жизнеутверждающей настенной росписью Юань Юньшена «Праздник воды: песня жизни» и долго стоял перед ней, погрузившись в раздумья. Спустя несколько мгновений вокруг него начала собираться небольшая группка любопытных, державшихся все же на почтительном расстоянии. Они, как зачарованные, рассматривали иностранного гостя, поражаясь его росту. Когда наконец Саймон пришел в себя, он обнаружил, что за ним наблюдают. Некоторое время он еще продолжал любоваться рисунком, а затем повернулся к окружившим его китайцам с улыбкой на лице. Смущенные зрители мгновенно рассеялись, и Саймон остался один на внезапно опустевшем пятачке зала ожидания.

Впрочем, не совсем один — какой-то любопытный продолжал стоять там же, где и стоял. Саймон направился к лестнице, но человек этот оказался как раз на его пути. Саймон взял в сторону, чтобы обойти его, но китаец развернулся, словно намеревался последовать за ним. Саймон замедлил шаг и внимательно взглянул на назойливого китайца.

Любопытный выглядел лет на тридцать, хотя с уверенностью утверждать было нельзя, потому что он обладал одним из тех круглых, как луна, гладких лиц, которые с одинаковым успехом могли принадлежать и юноше, и старику. Волосы его, редкие, но хорошо промытые, наводили на мысль о чистоплотности, однако по одежде складывалось иное впечатление. На первый взгляд — как будто сельский житель: одет в синюю куртку, испачканную глиной, и такого же цвета штаны, закатанные до колен. В правой руке незнакомец держал большой, с виду дорогой кейс, на мизинце правой руки поблескивало золотое кольцо, а на ногах были лакированные кожаные туфли.

Для любого, кто, не в пример Саймону, не разбирался в многообразии гонконгских суррогатов, кейс в руке любопытного воспринимался как изделие от «Луис Вуйтон», но порыжевшие канты обшивки выдавали подделку. Кожзаменитель, попадая под дождь, всегда рыжел — это Саймон знал по собственному опыту. Однако даже такой кейс из искусственной кожи намного превосходил все, что Саймон видел когда-либо в руках китайских крестьян.

У человека с кейсом была странная улыбка. Когда он заметил, что Саймон рассматривает его, он растянул губы, обнажив кончики плотно сжатых зубов. В его манере держаться было что-то вызывающее тревогу: поведение его казалось неестественным и выделяло этого человека из толпы, что никуда не годится для общества, в котором отсутствие индивидуальности представляет главную добродетель.

Саймон Юнг крепче сжал ручку своего портфеля и обошел китайца стороной, держась от него на почтительном расстоянии. До вылета на Токио все еще оставалось немало времени, но Саймону вдруг захотелось, чтобы пассажиров поскорее пригласили подняться на борт. Он почти физически ощущал, как взгляд странного китайца буравит его спину.

Саймон прошел вперед и уселся на черное пластмассовое кресло напротив обменного пункта валюты. В аэропорту был период затишья, и зал ожидания оказался полупустым. Саймон раскрыл «Фар истерн икономик ревью» и начал читать первую попавшуюся статью, но нашел ее скучной. Он отшвырнул журнал на свободное сиденье и, заложив руки за голову, потянулся.

Да, следует признать, что поездка была удачной, подумал он. Во всяком случае лучше, чем он рассчитывал. Китайцы закупили у фирмы «Дьюкэнон Юнг» программное обеспечение, собираясь оснастить сеть государственных учреждений. Образцы товара прошли проверку в особой экономической зоне Чжухай, так что первая цель его поездки была достигнута. А реплика одного из китайских чиновников, случайно брошенная за обедом, вселяла надежду на возможные поставки электронного оборудования для заводов в провинции Гирин, что с неизбежностью означало увеличение объема выпускаемой его фирмой продукции на восемь процентов. А это, в свою очередь, означало необходимость немедленной командировки в Токио в целях договора о финансировании с Номурой и его парнями. Хлопотно, конечно, но ничего не поделаешь.

Саймон поднял голову, взглянул на часы и одновременно боковым зрением заметил, что человек, так упорно смотревший на него, стоит теперь примерно метрах в десяти от него и разговаривает с двумя другими. Юнг нахмурился: что-то здесь было не так. Он еще не понимал, в чем дело, но обстановка начала нервировать его. Он небрежно сунул правую руку в карман, чтобы убедиться, что бумажник и паспорт на месте.

Двое подошедших к человеку с кейсом были такими же странными с виду. Они смотрелись так, словно намеренно привлекали к себе внимание окружающих. Чем-то они даже вызывали подозрение. Старший, лет пятидесяти, очень худой, с узким лицом и впалыми щеками, был в большой шляпе из красной шерсти, что, видно, не слишком удобно в такой духоте. Он пристально смотрел из-за плеча своего приятеля с кейсом туда, где сидел Саймон. С легким чувством тревоги Саймон отметил, что и у него в руках большой красивый кейс из свиной кожи с позолоченными цифровыми замками.

Третий собеседник представлял собой еще большую загадку. Он был молод, почти подросток, но волосы у него были седые, а губы постоянно кривились в злобной ухмылке. Саймон перевел взгляд ниже и увидел то, что и ожидал — словно какой-то инстинкт подсказал ему, — еще один кейс. Сделанный из крокодиловой кожи, этот кейс был самым большим.

Странноватые какие-то, подумал Саймон. Он никогда не видел таких, за все свои бесчисленные поездки в Китай. Он сунул журнал в портфель и встал, желая держаться от этой компании подальше.

Как только он поднялся, все трое одновременно повернули головы в его сторону и улыбнулись. В их улыбках было что-то весьма неприятное: все трое показывали плотно сжатые зубы, растягивая губы так, что обнажались десны. Они напоминали детей, которых заставляют улыбаться в объектив фотоаппарата. Саймон быстрым шагом двинулся прямо вперед, радуясь, что удаляется от них.

Согласно реконструкции событий, выполненной Комитетом общественной безопасности, все происшедшее сразу после этого заняло ровно пятнадцать секунд, однако в реальности Саймону показалось, что эти секунды растянулись на целый час.

Сначала он услышал у себя за спиной пронзительный крик и замер на месте. Обернувшись, он увидел, что трое мужчин, держась цепочкой, торопливо направились к стойке обменного пункта. Один из них, самый старший, прижав свой кейс к груди, щелкнул замками и извлек автомат.

Кто-то крикнул:

— Ложись!

Здание аэропорта мгновенно превратилось в сумасшедший дом. Эхо криков отдавалось от стен, люди сбивали друг друга с ног. Саймон увидел, как какая-то женщина, схватив своего ребенка, бросилась бежать, но споткнулась и упала на пол, всем своим весом придавив малыша. Где-то высоко над головой Саймона завыла сирена.

Последовала команда:

— Все на пол!

В мозгу у Саймона вихрем пронеслись обрывки сведений из прочитанных когда-то газетных статей: «Бейрут… Афины… угонщики самолетов…»

Мужчина в форме Комитета общественной безопасности схватил его за руку.

— Ложись! — повторил он Саймону на английском и, внезапно выбросив вперед ногу, подбил Саймона под лодыжку. Падая, Саймон приземлился прямо подбородком, хрустнувшим от удара о кафель. Он почувствовал, как рот его наполняется кровью, потекшей из прикушенной щеки. Шум вокруг стоял невыносимый. Женщины и дети визжали и плакали, мужчины кричали, раздавались свистки. А Саймон, словно жертва ядерного нападения, ожидающая после вспышки взрыва неизбежного прихода ударной волны, ждал грохота автоматных очередей и пороховой вони.

Внезапно разом настала тишина, смолк даже вой сирены. Спустя секунду столичный аэропорт стал местом убийства.

Тот человек из троих, первым привлекший внимание Саймона, проскочил всего в нескольких шагах от него, за ним следовали двое других. Он вскинул автомат и выпустил очередь примерно из двадцати патронов. Оглушенный, Саймон закрыл уши руками, застонав от ужаса. Очередь за очередью оглашала гулкое и просторное помещение терминала, словно в замкнутом пространстве грохотали пневматические отбойные молотки. К горлу Саймона подступила тошнота.

Стрельба вдруг прекратилась, и Саймон не смог удержаться от того, чтобы не поднять голову. В это мгновение бандит, находившийся справа, поднял свой автомат. В короткий миг, перед тем как он открыл огонь, Саймон успел бросить взгляд на кассира, сидевшего за стойкой обменного пункта. По выражению его лица Саймон догадался, что бедняга не успел почувствовать ни страха, ни боли. Он был просто удивлен, когда очередь попала в стекло, находившееся прямо перед его лицом, и зеленоватая стеклянная панель мгновение дрожала, а потом в самом верху появилась трещина, быстро пробежавшая по всему стеклу, и оно, разлетевшись на куски, посыпалось на пол. В самом центре панели появилась большая дыра с зазубренными краями. Кассир успел лишь открыть рот, словно собираясь закричать, и поднял руку, прикрывая ею лицо, но уже начал заваливаться на бок. В виске сквозило красное отверстие, и кровь вместе с мозгами брызнула на зеленую стену позади, образовав причудливой формы пятно, от которого вниз побежали струйки — одна длинная и две покороче, — будто кто-то плеснул на стену малиновую краску.

Стрельба прекратилась, и в зале ожидания стало тихо, как в церкви. Трое грабителей подошли к разгромленному обменному пункту, выбили рукоятками автоматов остатки застекления и забрались внутрь. Предводитель пошарил под стойкой и швырнул сообщникам три тяжелых мешка с деньгами. Затем они пересекли зал ожидания и направились к выходу.

Неожиданно один из грабителей обратил внимание на Саймона, смотревшего на них почти в упор. Он схватил главаря за руку и указал на Саймона. Все трое остановились и повернулись к беспомощно наблюдавшему за ними человеку. Тот, что был в шляпе, пробормотал что-то себе под нос и оттянул назад затвор автомата. Саймон видел, как поднимается ствол, и его мозг по какой-то странной иронии судьбы интенсивно заработал, фиксируя все детали. Саймон наблюдал, как приближалась его смерть. Черное отверстие ствола казалось неправдоподобно маленьким, для того чтобы пропустить через себя такую смертоносную штуку, как пуля. Оно было окружено тремя концентрическими кругами, глубоко впечатанными в металл. Но, к удивлению Саймона, грохота очереди не последовало — в него не выстрелили.

Саймон поочередно встретился взглядом с пустыми, ничего не выражавшими глазами террористов. Те смотрели на него сверху вниз. Никто не проронил ни слова. Шла четырнадцатая секунда налета.

Ху Чуанмэй плотно сложила ладони и пробормотала несколько слов. Костяшки ее пальцев, покрытых пигментными пятнами, были острые, как вязальные спицы. Она разжала ладони, и старинные монеты, звеня, упали на стол. Она прищурилась, приблизив лицо к столу.

— Земля поглотила воду! — воскликнула она. — Войско! — Старая женщина подняла лицо от стола и запела, адресуя свои слова потолку:

Она перевела взгляд на заместителя начальника Центральной разведки Китая, сидевшего напротив, и выдохнула:

— Читай!

Сунь Шаньван открыл «Ицзин».

Для Ху Чуанмэй, знавшей тексты гексаграмм из Книги гаданий наизусть, это был всего лишь ритуал, но все должно было делаться как положено. Сунь нашел нужное место и начал читать:

Чуанмэй одобрительно кивнула и сказала:

— Шестерка в пятой позиции.

Сунь Шаньван вел пальцем по странице, пока не нашел нужные строки:

Он захлопнул книгу, и в комнате наступило долгое молчание. Огромное помещение знавало лучшие времена. Но ныне пейзажи картин, выполненные в жанре парковых сцен, потускнели от времени. Расписанные еще при императоре стены изобиловали вселяющими покой и умиротворение сценками. Фигурки людей, нарочито уменьшенные в размере, подчеркивали незначительность человека по сравнению с природой. В комнате стоял длинный стол черного дерева. Высокие окна выходили на живописное озеро. Ху Чуанмэй и Сунь Шаньван сидели с торцов, друг напротив друга. Во главе стола, опершись спиной на подушку, восседал начальник Центральной разведки Китая, очень старый человек, замерший, уставившись на дальнюю дверь. Вот он обратил свою улыбку к четвертому присутствовавшему в комнате.

— Мы не можем позволить себе пребывать в бездействии, — сказал он шелестящим голосом. — Мы должны действовать. Необходимо энергично повести дело.

Человек, к которому он обращался, робко поправил манжету, торчавшую из рукава пиджака.

— Не возражаю, — деликатно согласился он.

— Энергичное и опытное руководство, Папа. — Тон Ху Чуанмэй выдавал почтительность, но голос был тверд. — В свои тридцать шесть этот человек еще слишком молод.

— Он молод, даже моложе, чем наш друг Хризантема, что находится среди нас. Но это хорошо. Товарищ Ху, не следует позволять воспоминаниям о тех десяти ужасных годах затмевать твой разум. Нельзя позволять им омрачать твою жизнь. Мы должны заново учиться доверять нашей молодежи.

— Ха! — Сунь Шаньван покачал головой. — Быть молодым — это хорошо. Я еще в состоянии вспомнить, как это бывает. И быть деятельным, как присутствующий здесь коллега, товарищ Чжао, тоже похвально. Хотя он не так уж и молод, как тот человек, которого вы имеете в виду. Однако иметь за спиной нежелательное прошлое и негативный опыт не так уж и хорошо.

— Так уж сложилась его судьба. — Старец был терпелив и умел прощать. — Да, он бежал и получил образование на Западе. Он учился в лучших университетах Запада, изучая экономику в Принстоне. Он у нас знаток экономики. И математики. Гарвардская школа бизнеса и докторская степень в области коммерции. Он — человек дела. Нам это подходит. Разве не так, Хризантема?

Роберт Чжао скрыл раздражение, которое просыпалось в нем всегда, когда его называли подобным именем. В «Маджонге» у всех были такие имена.

— Это верно, — сказал он.

— Да, но… — вмешался Сунь Шаньван, поднявшись с места и начав ходить по комнате, — есть еще его предки, его родословная. Их тоже надо принимать во внимание. — Он бросил острый взгляд на Ху Чуанмэй, но она отвела глаза в сторону.

— Да, конечно. Его прадед и дед были аристократами. Оба крупные помещики и придворные сановники.

— Вот именно. — Сунь Шаньван потирал ладони одна о другую.

— Но я ведь не их собираюсь вводить в дело.

Старец и Ху Чуанмэй, которые были мужем и женой, обменялись понимающими улыбками.

— Я хочу использовать его, — продолжил старец. — Точно так же, как в свое время я выбрал Хризантему, который сидит теперь среди нас. А ведь его предки тоже небезупречны. Кроме того, товарищ Сунь, ты забыл: у этого человека есть отец. Хороший человек. Один из тех, кто был с Мао Цзэдуном в пещерах Юнани. Отец, который позаботился о том, чтобы дать своему сыну образование, соответствующее лучшим мировым стандартам. У таких хороших отцов бывают хорошие дети.

— Не всегда. — Сунь покачал головой. — И у хороших отцов иногда вырастают «вредные элементы». И потом, почему это его отец так стремился увезти своего сына из Поднебесной, а? Просто для него наступали плохие времена, и он спасался от них.

— Да, он уехал из страны и увез сына — свою драгоценность. А сын его даже в юном возрасте был что бриллиант и понадобился ему, чтобы пройти огранку на Западе, чтобы приобрести знания, которых нам так не хватало. — Голос старца был спокоен, но тон настойчив. — Его отец спешил потрудиться над спасением своего рода. И теперь его сын с помощью товарища Чжао пойдет дальше своего отца.

— Папа прав. — Чжао первый раз заговорил вдруг по собственной инициативе. — Мне необходимо, чтобы тот, кого выбрали для этой работы, мог соответствовать, ибо я буду иметь с ним дело. Он обязан понимать практическую сторону дела и фактический материал, меняющийся день ото дня. Я не собираюсь работать с идеологом. Нам нужен здравый смысл, а не лозунги. Папа, могу я встретиться с ним?

— Пока нет. Я скажу тебе, когда он будет готов.

— Тогда, надеюсь, вы позаботитесь, чтобы он был готов достаточно скоро.

— Почему?

— Мне необходимо проверить уровень его квалификации. Он должен разбираться не только в теоретической стороне вопроса, но и быть способным к практической деятельности. Нам предстоит работать не в безвоздушном пространстве… — Чжао умолк, словно не желая продолжать. — И потом, не надо забывать о русских. Когда они узнают о нашем плане, вряд ли они дадут нам спокойно претворить его в жизнь. Человек, которого вы выбрали, должен уметь справляться и с такими проблемами.

— Тебе не придется ждать долго, Хризантема. — Говоря это, Сунь Шаньван постучал по циферблату своих часов. — Было бы не совсем удобно появиться в столичном аэропорту в этот момент. Схема действий сейчас уже на более поздней стадии, чем тебе сказали.

Старец кивнул, подтверждая сказанное.

— Сегодня в полдень мы начали подготовку, товарищ Чжао. Кандидатура, намеченная мною, будет вот-вот готова вступить в игру. Пожалуйста, считайся с моим мнением.

— Конечно, — Чжао вперил злой взгляд в стол, — я доверяю каждому вашему решению, Папа.

— Тем не менее ты должен соблюдать осторожность, — заговорила Ху Чуанмэй. Ее дребезжащий старческий голос резко контрастировал с голосом ее супруга. — Стихи содержат предупреждение. А человек, с которым ты будешь выполнять задание, не познал страданий, как все мы.

— Страдания… — Старец продолжал смотреть в дальний конец комнаты невидящим взором. Повисла непередаваемая тишина. Затем его морщинистое лицо вдруг искривилось в усталой улыбке. — Мне нужен этот человек. И поскольку он мне нужен… он, возможно, будет страдать.

Регулировщица на перекрестке Саньдихэ и Цзычжуюань опустила левую руку ладонью вниз и поднесла к губам свисток. Нетерпеливые велосипедисты ринулись наперерез. Она дала им несколько секунд, набрала воздуху, опустила правую руку и приготовилась опять свистнуть.

Из своей будки, поднятой над перекрестком, ей было проще расслышать сигнал приближавшегося автомобиля, чем запарившимся велосипедистам. Она быстро повернулась влево, в направлении Западного Города. Мгновение она видела только широкое шоссе, отливавшее синевой, окаймленное фонарными столбами, на каждом из которых висел громкоговоритель, затем ее взгляд сфокусировался в одной приближавшейся точке, и ее нижняя челюсть отвисла: к ней приближался лимузин с красным флажком на радиаторе, мчавшийся к центру города.

— Стоп!

Но велосипедисты уже выскочили на Цзычжуюань, пропустив ее крик мимо ушей. Только когда она засвистела изо всех сил, задние из них, почуяв неладное, послушно остановились, опустив ноги на землю. Снова прозвучал сигнал автомобиля, на этот раз очень близко, и машина вылетела прямо на тех, чьи велосипеды прорвались вперед. Водитель даже не сбросил скорость. Машина проскочила перекресток. Переднего велосипедиста подбросило в воздух и швырнуло на асфальт. Его велосипед перелетел через капот длинного обтекаемого автомобиля и приземлился на своего владельца, лежащего неподвижно и стонущего.

На людном перекрестке мгновенно наступила тишина. Секунду все провожали глазами удалявшийся лимузин с красным флажком на капоте, но лишь регулировщица из своей будки сумела разглядеть сквозь заднее стекло машины маленькую черноволосую голову пассажира, какую-то необычно маленькую и незначительную для такого автомобиля, олицетворявшего власть и силу.

Она перевела взгляд на сбитого велосипедиста. Тот уже с трудом поднялся на ноги с помощью двух друзей, подхвативших его под мышки. Ему помогли добраться до тротуара.

Регулировщица опять набрала в грудь воздуха и выпустила долгую заливистую трель. В конце концов, в ее обязанности входит поддержание порядка на дороге. Смерть и всевозможные инциденты нередко бывали у нее перед глазами, но жизнь не замирала, она все равно продолжалась. Какой же смысл устраивать трагедию из-за… дорожно-транспортного происшествия! А Цю Цянь-вэй, ехавший на заднем сиденье машины с красным флажком, едва ли заметил инцидент на перекрестке. Он впервые сел в престижную правительственную машину, и все его внимание оказалось сосредоточено на том, чтобы запомнить ощущение значимости поездки.

Он залез в нагрудный карман белой рубашки и достал пачку сигарет «Двойное счастье». Рука, державшая спичку, слегка дрожала — пожалуй, единственный признак того, что Цю испытывал смешанные чувства, сидя в лимузине с красным флажком, который принадлежал — насколько в Китайской Народной Республике что-то может кому-то принадлежать — Седьмому управлению Центральной разведки. По традиции этот отдел называли бригада «Маджонг».[3] Немало государственных деятелей и высокопоставленных лиц в течение длительного времени пытались искоренить терминологию и азартные принципы, бытовавшие в Седьмом отделе, но им это так и не удалось. Например, водитель в спецподразделении «Маджонг», чья должность считалась высокооплачиваемой синекурой и за обладание которой всегда велись закулисные интриги, носил кодовое имя «Западный Ветер». Тот, кого в данный момент величали Западным Ветром, сидя за рулем, посматривал в зеркальце на своего пассажира, получившего кличку Зима, с удивлением и подозрением. Цю работал в экономической разведке, и его функции не предполагали отлучки из здания на Бау-стрит. А когда его вызывали в бригаду «Маджонг», он добирался триста вторым автобусом. Западный Ветер не мог понять, почему поднялась такая суматоха вокруг этого Цю Цяньвэя, но, согласно правилам, держал свое удивление при себе. Никогда нельзя все угадать заранее. Цю может казаться тщедушным и малозначительным, но ведь иногда и слепой кошке случается придушить крысу.

Цю, в свою очередь, волновался. Вызов в спецподразделение почти всегда означал хлопоты или неприятности. Вызов, при котором тебя доставляют на заднем сиденье лимузина с красным флажком, означал большие перемены, таящие в себе бедствие, а то и гибель. На такой машине разъезжал руководитель Дэн,[4] но Цю слишком хорошо знал, что у него мало общего с Дэном. Все, чего он желал от жизни, так это чтобы его оставили в покое с его калькулятором, цифрами и таблицами. Попадая в реальный мир, он чувствовал себя словно рыба, выброшенная на сушу.

Он сделал глубокую затяжку, подавил приступ кашля, вызванного дешевым табаком, и пожалел, что не купил «Винстон». Но девять мао за пачку — слишком большая роскошь для него, и, кроме того, это означало сделку со старым Тянем, по мнению которого Цю и так уже слишком много ему должен.

Машина скользила мимо высоких серых стен Дома дружбы с зарубежными странами, затем поплыла в направлении холмистой местности, поросшей деревьями. Цю нахмурился, вспомнив об извечном недостатке своего бюджета. Рядом с ним на сиденье лежал пакет из белой бумаги, а в нем копченая свинина с пряностями. Цю взял его и взвесил в руке — похоже, мяса маловато. На три мао ему обычно давали семь хороших увесистых кусков. А сейчас в пакете лежало только шесть за те же деньги. Что бы это значило? Госпожа Линь из комиссариата хотела этим что-то ему сказать; без сомнения, это знак, но чего именно? Для того чтобы найти ответ на эту загадку, необходимо хорошенько подумать. Нужно время для размышления. Но сейчас это подождет, ибо водитель уже сбросил скорость, поворачивая на Хайдан, и до цели поездки оставалось всего несколько минут.

Однако перед тем, как въехать на территорию штаба спецподразделения, водителю пришлось пропустить черный «шанхай», выруливавший на шоссе через массивные деревянные ворота.

Цю бросил быстрый взгляд на высокого китайца, сидевшего сзади в салоне. Наверняка заморский китаец — Цю успел разглядеть рукав его пиджака, поскольку пассажир поднес руку к окну. Отличный костюм и сшит в западном стиле. Цю вздохнул: хорошо живется этим хуацяо,[5] им-то уж точно не приходится беспокоиться о том, сколько стоит свинина…

Как только машина въехала во внутренний двор и остановилась, глухие створки ворот закрылись. Цю вышел и очутился в духоте жаркого вечера. Он сдвинул на переносицу очки в черной оправе и сощурился от солнечного света. В сентябре здесь, в густых лесах Летнего дворца, обычно было неизменно прохладнее, чем в городе, но не намного. Он знал, что едва выйдет из тени серых каменных стен, как тут же расплавится. Дышалось с трудом, сердце качало кровь резкими, неритмичными толчками. В воздухе пахло неприятностями, настоящими неприятностями. Он прямо чувствовал это.

— Младший брат!

Цю поспешно отшвырнул сигарету на бетон и затоптал ее. Затем огляделся и повернулся к контрольно-пропускному пункту, откуда раздался властный голос. Там стоял Сунь Шаньван, уперев руки в бока, высокий, худой, прямой, будто шомпол проглотил. Цю знал, что ему шестьдесят пять, но заместитель начальника казался неподвластным времени.

— A-а, Младший брат, добро пожаловать, проходи…

Слова «добро пожаловать» не вязались с тоном говорящего. На лице Сунь Шаньвана застыло его обычное выражение: он словно недомогал и был чем-то недоволен. Цю поспешил умиротворить своего начальника:

— Добрый вечер, товарищ Сунь. Спасибо, что послали за мной машину.

— Слишком неотложное дело, чтобы добираться автобусом, Младший брат. Тебя ждет Старейший.

Не в силах совладать с собой, Цю с шумом втянул воздух сквозь зубы. Он сразу понял, что Сунь заметил его волнение. Вышестоящий поджал губы в невысказанном упреке, резко повернулся и пошел к главному зданию. Цю показалось, что вечер даже более жаркий, чем обычно, и сразу все мысли о ценах на сигареты куда-то улетучились из его головы. Но двинувшись вслед за Сунем, он тут же вспомнил — и это пронзило его вспышкой ужаса — о пакете с копченой свининой, забытом на сиденье автомобиля. Цю повернул назад в тот момент, когда лимузин с красным флажком выезжал со двора, увозя его шесть кусков свинины вместо семи, которые обычно причитались ему за три мао.

Это был случай из реальной жизни. Неприятности… ничего, кроме неприятностей! Началось со свинины, а теперь одно Небо знает, что его ждет. Он никогда не видел Старейшего. Но он слышал…

— Сюда, Цю!

Они вошли в главное здание через сводчатый вход, по бокам которого стояли красные колонны с золотыми навершиями. Каждую капитель венчали два голубых дракона, поддерживавших многоярусную крышу, выложенную зеленой черепицей. Здание было впечатляющее, но пока двое мужчин шли по его прохладным, богато изукрашенным коридорам, удаляясь от жаркого солнечного света в недра помещения, Цю видел лишь пятки заплатанных вельветовых туфель Суня, мелькавшие перед ним и удалявшиеся по полированному паркету.

— Ага, это здесь… — Сунь остановился у дверей, филенки которых украшал волшебный пейзаж: берега озера, залитые лунным светом. — Пожалуйста, следуй за мной, Младший брат.

Цю так сильно сжал кулаки, что ногти впились в ладони, но одновременно губы его растянулись в привычной нейтральной улыбке.

— Я благодарен вам за вашу доброту, товарищ Сунь.

Он шагнул вперед, продолжая видеть перед собой лишь спину Суня. Тогда заместитель управляющего сделал шаг в сторону, и взору Цю открылось все сразу: место действия, обстановка. Все оказалось точь-в-точь таким, как он представлял себе по слухам.

Комната была очень большой, с высоким потолком. Паркетный пол отполирован до блеска, со сложным рисунком в форме кругов. В дальнем ее конце, примерно в пяти метрах от него — так, по крайней мере, показалось Цю — зияли огромные окна, в которые заглядывало вечернее небо и плавно покачивавшиеся верхушки берез. Он знал, что за окнами есть озеро, почти такое же, как на настенном пейзаже, но изящные длинные ладьи и прекрасные благородные дамы, сидящие в них — принадлежность изображения. На реальном озере их конечно нет, зато по эту сторону окон, он знал, есть огромный стол и комплект костей для маджонга на нем. И он увидел и этот стол, и маджонг.

Сунь Шаньван направился к столу и занял место за плечом Папы.

— Цю Цяньвэй, — доложил он.

— A-а, товарищ Цю!..

Старейший назвал его товарищем. Цю поднял глаза и в конце длинного стола увидел единственного обитателя комнаты. Возбужденные нервы сыграли шутку со зрением Цю: он видел сидящего далеко от себя, словно смотрел в подзорную трубу. Там, впереди, восседал умудренный старец, его поддерживала высокая, изжелта-серая спинка кресла, руки старца покоились на мягких подлокотниках. Лицо сидящего напоминало бумагу, на которой печатают «Жэньминь жибао», но на этом лице Цю даже с такого расстояния все же умудрился заметить улыбку, не предвещавшую ничего дурного.

— Подойди, подойди… — Голос был очень тихим и скорее походил на шепот.

Цю шагнул вперед, стараясь сохранить на лице выражение бесстрастной почтительности. Старец так немощен, так слаб… Казалось, он едва дышит. Заслышав шаги приближавшегося Цю, старик расплылся в более широкой улыбке и чуть приподнял руку в приветственном жесте. Несмотря на жаркие дни, колени его были укрыты стеганым одеялом.

Цю сглотнул. Кровь хлынула ему в голову и тотчас ушла в ноги. Он словно лишился сил: он сознавал, что ему предстоит пожать эту пергаментную руку, и не мог решиться.

Старейший снова улыбнулся — еще более радушно.

— Да, — прошептал он, — держи, держи…

Несколько мгновений Цю пребывал в нерешительности. Затем очень медленно, словно боясь сломать кости старику, он изогнулся, взял его руку в свою ладонь и секунду бережно держал ее. Он не отрываясь смотрел на руки Старейшего, думая, что одной из них тот некогда обнимал за плечи Мао Цзэдуна. На мгновение Цю показалось, что пол уплывает у него из-под ног… Потом это смущение прошло, и он снова смог дышать.

— Садись, садись.

Сунь Шаньван резко пододвинул ему стул, подбив Цю под колени и таким образом вернув его с небес на землю. Цю буквально упал на сиденье и оказался лицом к лицу со Старейшим. Однако он и не подумал отвести взгляд в сторону, понимая, что очутился подле живой истории революции и что даже сегодня какой-нибудь хунвейбин с радостью отдал бы свою жизнь за одну только возможность посидеть перед смертью на этом стуле. Его руке было позволено прикоснуться к ладони Старейшего, которая, в свою очередь, касалась Светоча…

— Очень любезно с твоей стороны, товарищ, что ты согласился пожертвовать ради меня своим временем. — Голос Старейшего был слаб и нереален, как и сам обладатель этого голоса. Слова медленно составлялись в короткие фразы. — Я теперь глубокий старик. Ты и сам это видишь. У тебя много работы. У тебя много дел, требующих времени.

Выражение возмущенного протеста, появившееся у Цю, старец, похоже, счел достаточным ответом на свое высказывание, и на лице его вновь появилась терпеливая улыбка. Он продолжил:

— Те из нас, кто остались… уже не могут выполнять свое предназначение. Посмотри, как мы тут, в Центральной разведке, вынуждены доживать свои дни… — Он поднял руку. Казалось, само движение причиняло ему боль. Он слабо махнул в сторону стола. Цю оторвал взгляд от морщинистого лица и перевел его на стол. Он увидел кости для игры в маджонг, в беспорядке валявшиеся на столешнице, словно одна партия кончилась, а другая вот-вот начнется.

Сунь скользнул в кресло напротив Цю и напустился на пришедшего:

— Ну, и что ты ответишь Отцу, а? Сказать нечего?

— Мое время стоит достаточно мало, Папа. Особенно в сравнении с вашим. Пожалуйста, позвольте мне сделать для вас все, что вы сочтете необходимым.

— Спасибо, Младший брат. Мне нужна твоя помощь.

— Моя помощь? — Цю не верил своим ушам.

— Да. Я слышал о тебе много хорошего. Ты правильно ведешь себя. Ты смотришь всегда прямо вперед. Это в согласии с позицией самой партии. К тому же я много слышал о твоем уме. Даже одаренности… Одаренности.

Повисла долгая пауза.

— Так ты поможешь мне, Младший брат?

Ответ Цю последовал быстро, даже слишком быстро, и прозвучал тихо, почти шепотом:

— Конечно.

Старик сомнамбулически закивал головой:

— Спасибо. Спасибо. — Из-под своих треугольных нависших бровей он прозревал в молодом человеке, сидевшем рядом с ним, алый огонь революционного пыла и остался этим доволен. Он потянулся к поверхности стола, но, казалось, силы внезапно оставили его, и он откинулся назад, на подушку кресла. Его грудь ходила ходуном.

Он свесил голову набок, исподлобья взглянув на Суня, мгновенно сообразившего, чего хочет Старейший. Сунь тотчас подался вперед и осторожно взял со стола одну из костяшек маджонга, лежавшую лицом вниз.

— Вот, возьми, Младший брат. Это для тебя. — Он протянул ее Цю так, будто ему все равно, однако выражение его замкнутого лица читалось безошибочно. Он не одобряет выбор Старейшего, подумал Цю, и осознание этого факта запечатлелось у него в мозгу навсегда.

Он взглянул на костяшку, изо всех сил пытаясь сохранять бесстрастное выражение. Она была сделана из слоновой кости и оказалась достаточно увесистой. Тыльная сторона ее, окрашенная в небесно-голубой цвет, конечно, ни о чем не говорила Цю. Он перевернул ее щелчком, будто со стороны видя свои негнущиеся пальцы, одеревеневшие вдруг, — увиденное потрясло его.

Кремовый фон и на нем красный прямоугольник, разделенный надвое. Красный — цвет крови. По-китайски кость называется «Хун Лун», что означает «Красный Дракон».

Папа заговорил:

— Я прошу тебя стать моим Красным Драконом, Младший брат.

Вот оно как. В свои тридцать шесть Цю услышал, что его приглашают на должность командира бригады Центральной разведки и присваивают звание полковника НОАК, полковника в уже реформированной Народно-освободительной армии Китая. Это означает оклад кандидата в члены Политбюро и право ожидать, одно Небо знает чего, в ближайшем будущем. Или пули — в качестве расплаты за ошибку… Цю сжал костяшку в руке, испытывая ощущение неизъяснимого блаженства от твердых граней кубка, впившихся в ладонь.

— Что значительное содержится в дате «тысяча девятьсот девяносто седьмой год», Младший брат? — полюбопытствовал Сунь, заместитель начальника Центральной разведки. — Ты мог упустить из виду этот рубеж, пробыв год в Окс… — он не произнес названия заморского университета.

Пальцы Цю еще сильнее сжали игральную кость.

— Тысяча девятьсот девяносто седьмой год, Младший брат?..

Цю вскинул голову.

— …Это год, когда мы вернем то, что отняли у нас в свое время империалистические лакеи Запада. Гонконг снова станет частью Поднебесной.

Большой палец Цю продолжал давить на ребро костяшки, в живую плоть подушечки врезалась грань кубика, отполированная временем слоновая кость, такая гладкая… и твердая. Прочный материал и хрупкая плоть, их соединение как напоминание о том, что пришлось испытать.

— Верно. — Это заговорил Старец. Он возвысил голос, словно желая, чтобы дурман, окутавший мозг молодого сотрудника, взявшего в руки костяшку, рассеялся. — Но Сунь-цзы учит: «Одна вещь подлежит захвату, другую следует удержать».

Его взгляд скользнул вбок, и Цю, проследив направление этого взгляда, увидел неподалеку от стола вращающуюся этажерку на подставке. Там стояли два тома. На корешке одного можно было разглядеть название: «Бин фа» — трактат об искусстве войны, автор — древний канонизированный философ Сунь-цзы. Вторая книга называлась «Ицзин», древняя гадательная «Книга Перемен». При виде «Ицзина» по телу Цю пробежал озноб. Старец не заметил этого. Он смотрел, но не видел.

— Я хочу, чтобы ты построил для меня стену.

Цю повернул улыбающееся лицо к управляющему Центральной разведки Китая и развел руками:

— Стену, Папа?!

— Да. Стену вокруг Гонконга. Такую стену, пробить которую никогда не смогли бы ни капиталисты, ни русские. Не смогли бы, пока стоит Срединное государство.[6] Но! Это очень и очень важное дело. Это неотложная, насущная задача. Мы должны начать возведение такой стены теперь же. Ты сможешь сделать это для меня, Младший брат? Ты можешь построить для меня эту стену? Так, как ты делаешь это в игре… — Он махнул в сторону костяшек, лежащих на столе. — Это долгая задача. А трудности велики.

— Мои скромные способности не годятся для этого, Папа. У меня не хватает практического опыта в таких делах. Я со своей неловкостью могу только сделать еще хуже, чем было раньше.

— Я думаю, что ты слишком скромен, Младший брат.

— Мне становится страшно при мысли о том, насколько я вас разочарую.

— И все же я надеюсь на тебя.

— В таком случае послушание вынуждает меня покориться. Конечно, я возьмусь за дело со всей страстью и чистым сердцем. Я буду полагаться на идеи Председателя Мао, на идеи, развитые его учеником, руководителем Дэном, — поспешно добавил Цю.

— Я знаю это. Хотя, конечно, тебе придется многому научиться, прежде чем ты сможешь построить эту мою стену. Сейчас ты более силен в теоретических вопросах. Я знаю и это. Однако ты получишь помощь и наставления от товарища Суня. Он будет твоим наставником. Доверься ему. Ты — Младший брат, он — Старший. С этого момента вы одна семья.

— Благодарю, благодарю вас.

— У тебя будут и другие учителя. В частности, Хризантема. Тебе следует многое узнать о Гонконге, Младший брат. Хризантема разбирается в коммерции, в том, как делается бизнес. Со временем он поможет тебе.

— Хризантема?

— Он гонконгский бизнесмен и разбирается в банковском деле. Нам надо уничтожить русский банк, который служит прикрытием и легендой для русских агентов со всего Дальнего Востока. Я хочу, чтобы ты разрушил его. Хризантема поможет тебе. Ты должен сделать так, чтобы этот банк предоставил кредиты на огромную сумму, а затем проследить, чтобы он не получил свои деньги обратно.

Сунь, понимая, что Цю колеблется, поспешил сказать:

— Нам надо многое обсудить, Красный Дракон. Но Папа устал. Мы поговорим обо всем утром. Сейчас тебе следует отправиться в свою новую квартиру.

— Могу я спросить… — Слова застыли у него на губах: прямо напротив него в стене внезапно раскололся надвое прекрасный пейзаж, и одна из панелей поехала в сторону, а в проеме показалась согбенная темная фигура. В меркнущем закатном свете нельзя было разглядеть лица этого человека. Через секунду, к изумлению Цю, в комнату, прихрамывая, ступила странная женщина, опиравшаяся на палку и заложившая свободную руку за спину.

— Папа устал, ты что, не слышал? — Прозвучавший голос был надтреснутым и хриплым, словно сорван как у простой крестьянки, но что-то подсказывало Цю, что это не служанка. Хотя спина ее согнулась от старости, было очевидно, что силы духа у нее в избытке, а черный брючный костюм отличался высочайшим качеством. Ее ноги… — Цю был поражен — ее ноги были изуродованы бинтованием. Это означало, что она высокого рода.

— Ты! — Старая женщина подняла свою палку и ткнула ею через стол в грудь Цю. — Папа нуждается в отдыхе. Ему нужен чай. Ему нужно поесть. Выйди!

На лице старца застыло выражение кроткой покорности, словно он и прежде неоднократно наблюдал подобные сцены со стороны и знал, что не в силах изменить ход событий. Сунь Шаньван, напротив, впервые за весь вечер выказал признак удовлетворения. Цю понял, что время его свидания с живой историей истекло. Он попятился к двери, не в силах отвести взгляд от лица Старейшего до тех пор, пока двери словно по волшебству широко не распахнулись и он выскользнул из комнаты, прочь от этих троих, наблюдавших за ним с равнодушием восковых фигур в обрамлении вечности.

Цю нашел жену сидящей на стуле среди узлов и коробок со скарбом. В руках она держала осколки разбитой чашки, и по пухлым щекам ее простого лица текли слезы.

— Цинцин! Что случилось?

При звуке его голоса она вскочила и торопливо вытерла слезы тыльной стороной руки.

— Ничего-ничего. Я рада, что ты пришел, Цяньвэй.

Выражение его лица несколько потеплело, и он одарил супругу одной из своих нещедрых улыбок. У него была странная улыбка: на мгновение уголки его губ приподнимались, абрис губ напоминал изогнутую линию, а брови как-то заскакивали на лоб. Через долю секунды улыбка исчезала. Такая мимика выражала любезность и вежливость, но не выдавала истинных чувств человека.

— Тебе не нравится наше новое жилье? Вот в чем дело?

— Оно мне очень нравится. Спасибо тебе, супруг мой.

Они смотрели друг на друга, все еще не в силах прийти в себя от потрясения. Сегодня утром он оставил ее в доме на перекрестке Фентай и Тунсянь — и это была одна жизнь, а сейчас они оказались вдвоем в квартире бригады «Маджонг», где, похоже, начиналась их другая жизнь. За несколько коротких часов, не поставив Цю в известность, руководство организовало переезд его жены. Из спартанской обстановки оба попали в квартиру, где царил вызывающий зависть комфорт.

Чета Цю привыкла, что все в их жизни определялось государственными нуждами, но, даже невзирая на это, оба оказались неподготовленными к таким мгновенным переменам.

— А где наш маленький Тинчень?

— У нас в спальне, в своей кроватке. Когда я заходила к нему в последний раз, он спал.

— Мама тоже здесь?

— Да, наверху. В своей комнате.

— Наверху… — Это же не просто квартира, а целый особняк, напомнил себе Цю, конечно, здесь не один этаж. — У нее своя комната?

— Да. — Цинцин рискнула улыбнуться. — Мама сердится.

Цю улыбнулся своей механической улыбкой:

— Ха!

— Ей не понравилась горничная.

— Кто?!

Полная женщина, стоявшая у раковины, являла собой ответ на его вопрос. Старательно вытирая руки о свою серую засаленную робу, она обернулась к двери и, глядя на вошедшего Цю, заявила:

— Полковник, эта кухня никуда не годится.

Цю сглотнул.

— Мало места, чтобы все разместить. Завтра я вам все покажу, если изволите. Не стоит заниматься этим сегодня на ночь, — добавила она, словно делая одолжение.

Цю попятился назад в проем, не сводя глаз с женщины. Цинцин распаковала стул. Он подошел и плюхнулся на него, а затем открыл было рот, но не успел произнести ни слова, как в комнате раздался другой незнакомый голос, спугнув сумятицу его мыслей:

— К-хе… Полковник, прошу прощения!

Цю повернулся на стуле и оказался лицом к лицу с мужчиной среднего возраста, одетым в форму НОАК. Человек нервничал и мял в руках фуражку.

— Ты кто такой?

— Я ваш водитель. Вам сегодня вечером нужна машина?

Цю не повернул головы, но глаза его метнулись в поисках ответа к Цинцин. Она ничем не могла ему помочь.

— Где машина? — спросил он наконец.

— На улице, полковник.

— A-а, понимаю. — Цю продолжал сидеть и смотреть на жену, которая изо всех сил пыталась совладать со своим лицом. Наконец Цю встал и подошел к окну вальяжной походкой, словно он всего лишь прогуливался по комнате. Цинцин смотрела ему в спину, с нетерпением дожидаясь своей очереди. Она заметила, что, когда муж подошел к окну, плечи его опустились и слегка вздрогнули. Тут любопытство взяло верх, и она подскочила к окну, заняв место рядом с мужем.

Они смотрели вниз довольно долго, ничего не говоря, затем одновременно отвернулись от окна. Цю досчитал про себя до десяти и снова повернулся к окну, но там ничего не изменилось: зеленый «мерседес» продолжал стоять на том же месте. А водитель все мял свой головной убор в руках и смотрел в пол.

— К-хе… Значит, завтра в восемь, правильно?

— Правильно.

Водитель удалился, а Цю и Цинцин продолжали в молчании смотреть друг на друга, словно опасаясь, что слова разрушат действие чар, перенесших их в сказку. Наконец Цю нагнулся и поднял с пола осколки разбитой чашки.

— Ну что ж, приступим, а?

Дел было полно, и этой ночью дом погрузился в сон очень поздно. Цинцин считала, что супруг измотан, и потому ее удивило, когда он набросился на нее, излив несколькими быстрыми толчками всю свою энергию в ее смирно лежавшее лоно. Ей так хотелось сказать ему что-то очень важное, и когда он закончил и улегся не шевелясь, она почувствовала, что, как ни велик риск, наступило самое время, чтобы высказать это. После долгой паузы она собрала всю свою храбрость, протянула руку, коснулась его и, убедившись, что он заснул, прошептала:

— Чего бы они от тебя ни хотели… что бы это ни было… пожалуйста, сумей выполнить это!

Глава 2

Китаянка повернулась от стойки с итоговой распечаткой своего счета, заслышав шум и взволнованные голоса в другом конце зала. Ее взгляд машинально метнулся к большим часам в дубовом корпусе, висевшим над вращающейся дверью. Ровно полдень. Возникший шум и суета означают, что ее свекор со своей свитой направляются в клуб «Гонконг».

Она понимала, что прятаться за колонной слишком глупо и по-детски, поэтому осталась стоять на мраморном полу, там, где и стояла, надеясь, что он не заметит ее. Но он заметил. Как всегда.

— Джинни! — Властный голос Тома Юнга легко покрыл через весь зал расстояние до нее. Мгновенно фаланга одетых в серые костюмы исполнителей, окружавших главу Корпорации, развернулась влево — приближаясь, они обступили несчастную женщину. Лицо Джинни застыло: она словно ожидала физического нападения.

— Рад тебя видеть. — Том взял ее руку в свою. Серая фаланга бесстрастно взирала на это.

— Спасибо, Том. Вы очень хорошо выглядите.

Это была правда. Глава Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации был высок, строен, лицо его покрывал легкий загар. Этот человек всегда выглядел так, будто только что возвратился из круиза.

— Мой доктор говорит, что в бизнесе есть нечто такое, что находится в прямом согласии с моей нервной конституцией. — Том говорил резко, абсолютно не пытаясь шутить. Ни намека на юмор, с которым эта фраза могла бы прозвучать в устах любого другого человека. — Что привело тебя сюда?

— О, я просто хотела посмотреть, осталось ли у меня что-нибудь на счету. — Она не смогла удержаться, чтобы не добавить: — Знаете, я ведь ваш клиент.

— Ну и?..

Рот Джинни дернулся.

— Что «ну и…»?

— Осталось что-нибудь?

— О, всего несколько центов. — Она робко улыбнулась, надеясь, что в фасаде его лица появится трещина, но его выражение оставалось таким же суровым, как всегда.

— Ну ладно! — Все еще продолжая держать ее за руку, он отвел женщину в сторону, так что сопровождающие не могли услышать его слов: — Я всю неделю пытаюсь дозвониться до Саймона. Он что, избегает меня?

— Нет, конечно нет. — Она глупо улыбнулась, злясь на него за то, что он вынуждает ее заискивать. — Он уже несколько дней за границей. Китай, Токио, Тайвань…

Том Юнг нахмурился. Похоже, ответ был именно таким — неудовлетворительным, как он и ожидал.

— Ладно, в таком случае попроси его позвонить мне, как только он вернется, хорошо?

— Конечно, Том. Могу я сказать ему, зачем вы ждете его звонка?

— Можешь сказать ему, чтобы он избавил меня от своего казначея, если хочешь. — Его губы раздвинулись, будто он извинялся, в улыбке, смутно сознавая, что не годится в таком тоне разговаривать на людях со своей невесткой, даже если она китаянка. — Я уже говорил ему, что не стану давать ему в долг на его идиотские проекты, и это бесповоротно.

Том Юнг находился в состоянии коммерческой войны со своим сыном так давно, что Джинни уже почти не помнила, когда это началось. Ссора их пошла с момента одной из ранних операций Саймона с недвижимостью, и теперь боевые действия велись в таком масштабе, что Джинни не приходилось гадать, что является причиной высокого кровяного давления ее свекра.

— А сейчас, моя дорогая, с твоего позволения…

Прежде чем Джинни успела моргнуть, Том Юнг был заключен в броню из живых тел, и компания двинулась к дверям. Мгновение она стояла и смотрела сверху вслед, сохраняя нейтральное выражение на лице, пока ее пульс приходил в норму. Ты должна сносить все это, бесстрастно сказала она себе. Это фрагмент твоей судьбы. Цена счастья.

Она торопливо покинула здание Корпорации, радуясь, что оказалась на воле, выбравшись из гнетущего полумрака викторианского великолепия. Поймав такси, Джинни отправилась на Де-Во-роуд в Королевскую компанию золотых и ювелирных изделий Фука. Внутри у нее все бушевало, но, глядя на нее, никто не догадался бы: она ничем не отличалась от других, отправившихся за покупками богатых тайтай.[7] Наконец злость улеглась, и Джинни погрузилась в денежные расчеты. У нее было более чем достаточно денег, чтобы купить подарок мужу, но совершить покупку было для нее не так-то просто: ей хотелось одновременно сэкономить деньги и при этом продемонстрировать свои сокровенные ощущения любви и жертвенности.

Улыбка, появившаяся на ее губах, вдруг расцвела. Экономия сегодня может стать второстепенной задачей. Джинни точно знала, что хочет купить, и вознамерилась в любом случае приобрести то, что задумала. Объектом ее желания стал комплект пуговиц и запонок к ним, сделанных из черного оникса и инкрустированных бриллиантами. Несколько недель Джинни торговалась из-за них с продавцом, всегда обслуживавшим ее. Он провел ее в служебное помещение в глубине магазина, где они приступили к обмену привычными любезностями, но оба знали, что сегодня покупка все же будет совершена.

— Что касается тех пуговиц, — небрежно начала Джинни, — то бриллианты слишком малы.

— Но превосходного качества, миссис Юнг.

— О, возможно. Но я не знаю никого, кто бы позволил себе носить такие вещи, вот в чем проблема. Так что покупка довольно умозрительная.

— Вы не хотели бы взглянуть на них еще раз, мадам?

— Почему бы и нет.

Он выложил поднос с изделиями на стол и подал ей лупу, но Джинни уже достала из сумочки свою.

— Маленькие, — подтвердила она погодя, — как я и говорила… И на паре из них царапины.

Продавец улыбнулся.

— Я никогда не посмел бы предложить вам товар не самого высокого качества, миссис Юнг, — заверил он и протянул руку, чтобы забрать поднос.

— Оставьте их.

Он снова улыбнулся и отвел руку.

— Сколько?

Он назвал цифру, и она рассмеялась.

— Для мадам, — поспешил опередить он возражения Джинни, — всегда существует специальная цена. Ну, допустим… с тридцатипроцентной скидкой, пойдет?

— Однако они и в самом деле не стоят таких денег, — сказала Джинни, убирая лупу в сумочку. — Но все равно спасибо.

— Не хотели бы вы назвать цену сами?

Она назвала сумму примерно в две пятых от той, что затребовал продавец в самом начале. Он развел руками и затем сделал такой жест, словно собирался отбивать нападение, но знал, что следующая его реплика прозвучит обидно.

— Миссис Юнг, позвольте мне хоть немного сохранить лицо.

Они рассмеялись. Внезапно Джинни всю охватило нетерпение: уже поздно, скоро прибудет самолет Саймона. Продавец, уловив изменения в настроении Джинни, воспользовался своим психологическим преимуществом и, слегка уменьшив последнюю цену, подвел Джинни к согласию. Они наконец договорились.

Конечно, она заплатила больше, чем намеревалась, но почему-то сегодня это не особенно беспокоило ее. Саймон вот-вот должен вернуться домой, все остальное не имеет значения. Они женаты почти двадцать лет, но временами, когда он уезжал, она скучала по нему, словно влюбленная девчонка.

Джинни приехала домой на такси и как только открыла дверь, первым делом поинтересовалась:

— Были звонки?

— Звонил доктор Лим из Красного Креста. — А-Кам почесала ухо, пытаясь вспомнить то, что ее просили передать. — Он хотел… сказать вам, что… — ее глаза расширились, и она вздохнула от облегчения, — что он потерял свои записи последних минут собрания комитета «Сироты Вьетнама» и просит вас прислать ему по факсу ваши.

— Хорошо. Что-нибудь еще?

— Да.

Джинни нетерпеливо ждала.

— Ну?

— A-а… Ваш класс по каллиграфии переносится на среду, на половину четвертого.

— Какая жалость. Я не смогу пойти. Позвони миссис Ху и скажи, что на этот день я приглашена на обед в фонд «Спасите детей»… Или ладно, я сама позвоню ей. Ну, а теперь займись другим. Хозяин скоро приедет.

— Все готово, все готово.

— Говоришь, готово? Посмотрим.

Она направилась в кабинет Саймона и положила кожаный футляр из ювелирного магазина на ежедневник супруга, лежавший на столе. Теперь-то он точно его заметит. Потом обернулась к А-Кам и сказала:

— Давай проверим все.

А-Кам последовала за хозяйкой по всему дому снизу доверху, удивляясь ее дотошности. Все поверхности, на которых могла скопиться пыль, были проверены пальцем, все покрывала поправлены, все вазы чуть передвинуты. Это что-то противоестественное, подумала А-Кам: после двадцати лет супружества она должна бы играть в маджонг или завести себе любовника, а не рыскать по дому в поисках грязи или беспорядка. Но тут служанка заметила, что глаза Джинни светятся, и выражение ее лица слегка смягчилось: любовь — вот что бывает, когда выходишь замуж за «заморского дьявола»,[8] со всей его романтичностью и непрактичностью… хотя он и красивый, черт. И богатый, дьявол, тоже. Все еще богат…

Проверка дома закончилась в гостиной, где Джинни слегка поправила фотографию детей в серебряной рамке, стоявшую на столике, собранном из редких пород дерева. Над столиком висело зеркало. Две женщины, хозяйка и ее служанка, одновременно глянули в него, но увидели в нем абсолютно несхожие отражения. Джинни, внезапно расстроившись, увидела свое, прежде нравившееся ей лицо, ныне тронутое временем. Макияж никуда не годится, волосы потускнели и секутся, а шея уже не такая гладкая. А-Кам, в свою очередь, увидев отражение своей хозяйки, встретилась глазами с красивой женщиной: прекрасно очерченное лицо, хозяйка в расцвете сил, ухожена и хорошо одета, на округлом лице справа у кромки волос надо лбом эротическая родинка, прекрасные миндалевидные глаза.

Джинни подняла руку и поправила непослушный локон. Руки женщины были ее гордостью: длинные пальцы плавно сужаются к ногтям, кожа не тронута возрастными изменениями. А-Кам смотрела на эти руки с завистью.

Две пары глаз задержались друг на друге в зеркале. Женщины одновременно вздохнули, затем обе улыбнулись.

У входа зазвенел звонок. Джинни замерла. Какое-то мгновение могло показаться, что каждая клеточка ее тела вибрирует от сдерживаемой энергии. Спустя секунду женщина пришла в себя.

— Хозяин? — с сомнением произнесла А-Кам. — Что-то рановато.

— Что же ты стоишь, А-Кам? Открой дверь.

Джинни пошла за служанкой ко входу, задержавшись у зеркала, чтобы в последний раз пригладить волосы. Она услышала, как открылась дверь, и повернулась, встречая мужа улыбкой.

Но у входа стоял не Саймон.

У каждого человека есть свой излюбленный маршрут для возвращения домой, и Саймон Юнг не был исключением. Большинство людей его круга расценивали его как эксцентричного англичанина — эксцентричного даже по гонконгским стандартам, отличавшимся от общепринятых на Западе. По обыкновению все крупные дельцы и важные персоны покидали аэропорт Кай Так на своих «роллс-ройсах» с кондиционерами и мчались на остров Сянган по подводному туннелю, соединяющему Гонконг и полуостров Цзюлун. Но председатель Совета директоров «Дьюкэнон Юнг» брал такси, чтобы добраться до парома, и завершал свой путь домой заездом в гавань. Иногда, если у него не было с собой багажа, он даже не прибегал к услугам машины и возвращался домой на автобусе № 200.

Но сегодня при нем был чемодан, и Саймон остановил такси. Путь до парома начинался с длинного спуска, шоссе тянулось вдоль многоквартирных домов, в этом районе при каждой такой постройке возвышались столбы для сушки белья, и Саймон находил это зрелище угнетающим. Посему он решил просмотреть газеты. В «Да Гун бао» не было ничего нового, коммунистическая пресса Гонконга оказалась такой же скучной, как он и ожидал. В южнокитайской «Морнинг пост» напечатали статью о готовящемся слиянии четырех фондовых бирж, которую Саймон прочел с нарастающим раздражением. Как нелепо проводить такого рода реформы, когда осталось двенадцать лет до присоединения к Китаю. КНР, а не Британия будет решать, что делать с гонконгскими биржами.

На пароме Саймон устроился на палубе второго класса, сэкономив тем самым двадцать центов. Чемодан он пристроил на стойку для багажа. Был вечер, и паром был полон пассажиров, но он нашел себе место впереди и сумел встать рядом с рабочими, что возвращались домой, любуясь гаванью.

Он испытывал удовольствие от ветра, гладившего его по лицу и доносившего щедрые ароматы тропиков. Незримое, но реальное удовольствие, которого не могла бы доставить поездка в автомобиле. В последних числах сентября жара и влажность спали до приемлемого уровня, и в этот вечер воздух был чист, а небо безоблачно. Саймон глубоко вздохнул — он видел все, вплоть до вершин на горизонте. Остается еще 12 лет… куча месяцев…

Паром приближался к острову, глаза Саймона сощурились. Строительство нового здания банковской корпорации Гонконга и Шанхая шло с некоторых пор днем и ночью. Саймон отсутствовал меньше недели, но прогресс был уже заметен: коробку здания возвели. Никто не понимал, зачем нужен этот рывок.

— Вы с ума сошли, — резко сказал отец Саймона президенту банка. — Вы закончите как раз в тот момент, когда все перейдет Китаю…

Новое здание занимало главенствующее положение на набережной, возвышаясь над соседним отелем «Мандарин». Постройка была такой высоты, словно и в самом деле грозила «скрести по небу». Паром уже причаливал к пристани, когда в поле зрения Саймона попали сверкнувшие на солнце Стивен и Ститт — два бронзовых льва, охранявших вход в банк. Саймон ухмыляясь вспомнил, как они пригласили специального человека, знатока обрядов и традиций, чтобы наблюдать за транспортировкой этих скульптур от старого здания банка. Когда Том Юнг услышал об этом, он прямо в ярость пришел. Для него это было еще одно проигранное сражение в его долгой войне с восточными причудами.

Саймон закинул пиджак за плечо и побрел по длинному полого шедшему вверх бульвару. И китайцы, и европейцы спешили уступить ему дорогу. Любой житель Гонконга ростом под 190 см обречен перемещаться словно в облаке восхищенного почтения. К тому же Саймона хорошо знали в городе, и его слава бежала впереди него, никто не смел становиться у него на пути.

Люк Сен-Кай ждал его у парапета, как было условлено. Обычное хмурое выражение озабоченности, свойственное ему, сегодня было более заметно, чем всегда.

— Все по-старому? — заговорил Саймон на кантонском диалекте.

Люк недолюбливал, когда его хозяин говорил по-китайски. Председатель Совета директоров компании «Дьюкэнон Юнг», по его мнению, был обязан всегда говорить только по-английски.

— Босс, дома большие проблемы, — сообщил водитель.

Старый Люк и его жена А-Кам служили в семье Саймона долгие годы. Люк по натуре был пессимистом, но Саймон достаточно хорошо знал его, чтобы понять, что на сей раз дома ждут настоящие неприятности.

— Что случилось, старина Люк?

Люк оттащил чемодан к стоявшему поодаль «порше» и забросил его в багажник.

— Визит, — коротко пояснил он и плюхнулся на пассажирское сиденье, зная, что Саймон пожелает вести машину сам. — У нас гость, оттуда. — Люк ткнул большим пальцем себе за плечо.

Саймон вздрогнул. Он никого не ждал из Китая.

— Кто?

— Из Управления безопасности.

— Полиция?

— Да, похоже.

Саймон перескочил через Чэтер-роуд и погнал машину к Ваньчай, в душе поблагодарив Люка, что тот подогнал сегодня «порше» Джинни. На улицах было полно народу, местных и туристов. Обычно он наслаждался уличными сценками, происходившими тут и там, и не раздражался, попадая в пробку, но неприятная новость прямо гнала его к дому.

— Кто там с этим парнем?

— Госпожа.

— Миссис Юнг одна? — В голосе Саймона послышался упрек.

— Я оставил с ней А-Кам и велел не спускать с него глаз.

Около двадцати лет назад Люк с женой переплыли залив, спасаясь из красного Китая. Они благополучно разминулись с акулами и Королевской полицией Гонконга, и, ступив на «родную землю», выиграли эту схватку за свободу. С тех пор они многократно окупили себя, служа своим хозяевам. Известие, что А-Кам находится в доме вместе с Джинни, несколько успокоило Саймона. Они подъезжали к Абердинскому туннелю. Саймон заметил узкий просвет между машинами и вписался в него мгновенно, вогнав свой красный автомобиль, словно пулю, между двумя грузовиками и автобусом. Люк только причмокнул губами от восхищения.

— Кто привел его в дом?

— Помощник комиссара полиции Рид.

Официально Рид был приписан Коммерческому бюро специального предназначения, но Саймон знал, что он еще и резидент ДИ-6 в Гонконге. Он нажал на газ и проскочил в соседний ряд. Да, он очень торопился домой.

Юнги жили в стоявшем на возвышении поместительном трехэтажном доме, в пяти минутах езды от Репалс-вэй. Саймон отослал Люка ставить машину в гараж и вошел в дом со стороны кухни. Как он и ожидал, А-Кам стояла у двери в комнаты, прильнув к ней ухом.

— Они все еще там, — прошипела она. — Вместе!

Взглянув на ее расстроенное лицо, Саймон понял, что ей не многое удалось расслышать.

— Помощник комиссара Рид с ними?

— Он уехал.

Саймон вздрогнул.

— Когда?

— Примерно двадцать минут назад.

— Ясно. — Саймон нахмурился. — Чай подашь?

— Уже там, хозяин.

Саймон захватил с собой в гостиную чемодан. Секунду он постоял в дверном проеме, понимая, что к моменту его прихода в комнате царило молчание. Джинни поднялась ему навстречу с радостной улыбкой, и он с удовольствием отметил, что чонгсам цвета электрик плотно облегает ее стройное тело. Ему больше нравилось, когда она надевала китайскую одежду, хотя сама она, как и большинство богатых китаянок, тяготела к западному стилю.

Ему очень хотелось обнять жену. В Лондоне он так и сделал бы, но не здесь, в присутствии гостя из Китая. Поэтому он лишь нагнулся и поцеловал Джинни в щеку.

— Привет.

— Здравствуй.

Он заметил, что улыбка у нее какая-то странная, и сердце его забилось чаще, когда он увидел, что ее нижняя губа подрагивает.

— Саймон, я хотела бы представить тебе нашего гостя. Это мистер Цю из Комитета общественной безопасности КНР. Его доставил сюда Питер Рид, но сам он должен был уехать.

Саймон глянул ей за плечо и увидел невысокого худощавого китайца в очках, сидевшего у окна в плетеном кресле. Тот сразу поднялся и направился к Саймону, на ходу нервно потирая руки, будто не уверенный, что ему предстоит сделать.

— Товарищ Цю, вы намерены говорить на путунхуа?[9]

— Благодарю, мистер Юнг, но я хотел бы воспользоваться случаем и потренироваться в английском, если вы не возражаете. Вы, конечно, знаете, что теперь английский принят в качестве нашего второго официального языка?

— Да, я читал об этом.

— И, пожалуйста… я совсем не обижусь, если вы будете называть меня «мистером», ибо так вам привычнее, я уверен. Должен ли я называть вас боссом?

Саймон рассмеялся:

— Нет, мы давным-давно не употребляем это глупое обращение.

— Так я и думал. Но всегда лучше сначала убедиться, не правда ли?

Саймон протянул ему руку.

— Мистер Цю, я должен сделать вам комплимент относительно вашего английского. Он просто великолепен.

После секундного замешательства Цю взял предложенную руку и коротко пожал ее.

— О, вы меня смущаете, мистер Юнг. Я все время озабочен самоконтролем, у меня постоянные ошибки. Пожалуйста, говорите мне, когда я буду ошибаться.

— Я уверен, мне просто нечего будет исправлять.

— Вы очень любезны.

— Садитесь, пожалуйста. Чаю?

Джинни коснулась его руки.

— А-Кам подала его несколько минут назад. Сядь, отдохни. Как прошла поездка?

Саймон с удовлетворением опустился в кресло с подлокотниками и сделал глубокий выдох. Пока они обменивались малозначащими замечаниями по поводу поездки, хозяин продолжал пристально рассматривать Цю. По лицу маленького китайца ничего нельзя было прочесть. Гость старательно избегал смотреть на супругов, пока они делились новостями, однако, похоже, он просто не знал, чем ему пока заняться. Наконец он вернулся к своему креслу и, после короткого спора с самим собой, уселся в него.

— С тобой все в порядке? — успел прошептать Саймон, и, хотя Джинни кивнула в ответ, он был обеспокоен.

Его жене было разрешено эмигрировать из Китая больше двадцати лет назад, но в Поднебесной никогда не выпускают из вида своих соотечественников. Джинни избегала любых контактов с представителями КНР, если этого не требовали занятия ее мужа.

Саймон отпил из чашки глоток и сразу распознал лучший сорт лунцзинского чая — знаменитый «Колодец дракона». Очевидно, Джинни сочла, что их гость очень важная персона.

— Как прошло ваше путешествие, мистер Цю? — спросил он.

Казалось, вопрос этот застал Цю врасплох. Он привстал из кресла, снова провалился в него и крепко сжал руки:

— Спасибо, спасибо, благодарю вас.

— Я понял, что вас привез сюда мистер Рид.

— Да.

— Очень приятный человек.

— О, да!

— Мы дружим вот уже несколько лет.

— Ах вот как?!

Мягче, мягче, мысленно сказал себе Саймон. В свое время станет ясно, зачем он приехал. Сегодня, завтра, через год…

— У вас прекрасный дом, мистер и миссис Юнг.

— Нам очень повезло сразу в нескольких отношениях. Это разумно спланированный дом, по сравнению с другими. — Саймон обвел взглядом гостиную, снова свыкаясь со своим жилищем.

Стены были окрашены в белый цвет с едва уловимым зеленым оттенком. Возле окна три лакированных зеленоватых бамбуковых кресла, подле — квадратный столик со стеклянной столешницей и на нем керамическое кашпо с широким горлом, а внутри сухие лепестки душистых цветов, ароматизированные кориандром. Плетеное кресло, которое занял Цю, придвинуто к искусственному камину, на полке цветы, аранжированные Джинни. По обеим сторонам камина белые застекленные этажерки с книгами Саймона. Ковер длинного ворса цвета беж устилал весь пол. В интерьере ощущалась мягкая восточная гармония. Саймон очень гордился этой комнатой, порождением хорошего вкуса его супруги.

— Я рад, что могу предложить его гостеприимство к вашим услугам, — сказал Саймон. Он взял за правило никогда не прибедняться и не критиковать свой дом, хотя китайские правила хорошего тона требовали этого. — Вы видите его с самой лучшей стороны, после того как меня здесь не было несколько дней.

Он уловил мгновенную тень раздражения в глазах Цю и записал себе очко.

— Пожалуйста, простите, но боюсь, я не понял вас.

— Правительство работает лучше всего, когда императора нет в стране.

Лицо Цю ничего не выражало, и Саймон не понял, узнал ли гость классическое изречение, чуждое тоталитарной коммунистической философии.

— Дорогая, возможно, мистер Цю хочет еще чаю.

— О-о, конечно… — Джинни вскочила слишком быстро и подошла к Цю с чайником. Волосы на загривке у Саймона встали дыбом: с чего это Джинни поступает не так, как всегда, и не зовет А-Кам прислуживать гостю?

— Мистер Рид сказал, что, возможно, вы сумеете нам помочь.

— Если смогу, мистер Цю. Я уверен, что вы знаете: мои контакты с Китаем в настоящее время более чем скромны.

— «Обширны» было бы гораздо более подходящим словом, мистер Юнг.

— Вы очень любезны, мистер Цю.

— Наоборот, если можно так выразиться: это вы добры к нашей стране.

— Скажем так: мы стараемся жить в гармонии.

— И, разумеется, по своим делам вы часто посещаете Китай. Точнее говоря, три дня назад вы были в Пекине.

Саймон помолчал, прежде чем ответить.

— Да… A-а, мистер Цю, мне кажется я понял причину вашего приезда. Аэропорт…

— Вы правы, мистер Юнг.

— Это потрясло меня, мистер Цю. — Саймон заметил, что Джинни проявляет нетерпение. Он достал из чемодана кипу газет, вытащил из них «Да Гун бао» и протянул ее Джинни. — Кто они? — обратился Саймон к Цю.

— Террористы, мистер Юнг. Вооруженные бандиты, ограбившие банк в аэропорту. Такого жестокого преступления не было в Китае многие годы.

Саймон подумал о культурной революции, о своих друзьях, исчезнувших навсегда, и стиснул зубы.

— Да, конечно, — произнес он спустя секунду.

Джинни пробежала статью и подняла глаза — на лице ее было написано недоверие.

— Вооруженный налет?! — прошептала она.

Саймон кивнул:

— Кассир убит… по-моему…

— Но вы были там, мистер Юнг…

На лице Джинни отразился ужас.

— Ты был?

— Все в порядке, дорогая. — Саймон поднял руку. — Я был там, как сказал мистер Цю, но я не подвергался никакой опасности. Они проследовали мимо меня.

Цю резко подался вперед. Теперь он сидел на самом краешке кресла — еще миллиметр, и его зад соскользнул бы.

— Но вы разглядели их, не так ли?

— Да. Я уже ответил на все вопросы, мистер Цю. Все мои ответы занесены в протокол.

Выражение лица Цю мгновенно изменилось. Сначала Саймон не понял, что с ним произошло. На краткий миг уголки его рта приподнялись, но губы оставались по-прежнему сжаты… Должно ли это означать улыбку? Маленькое лицо гостя казалось вполне серьезным: лоб нахмурен, а уголки губ снова опущены. Цю поправил свои очки на переносице.

— Вы дали очень подробные ответы, мистер Юнг. Очень четкие. Лучшие описания этих личностей из всего, что у нас есть. Вы обратили на них внимание, потому что они были одеты, как крестьяне, но в руках у них были дорогие кейсы. Их было трое, верно?

— Да.

— Вы подробно описали их одежду, рост, телосложение, даже их черты лица. Позвольте сказать вам комплимент? Очень необычная для иностранного гостя способность — так четко отличать китайские лица одно от другого.

— Я давно живу здесь, мистер Цю. Фактически всю жизнь.

Джинни по непонятной причине поднялась и переместилась на пуфик рядом с Цю. Обхватив руками колени, она положила на них подбородок.

Саймон начал ощущать растущее беспокойство, которое оказывала на него эта необычная застольная беседа. Внезапно он понял, что именно беспокоит его. В одной из их комнат для гостей висела картина, написанная в классическом китайском стиле. На ней был изображен император Цинь Шихуан, наблюдающий за казнью конфуцианских ученых. Сбоку, чуть впереди от него стояла на коленях его наложница, опустив голову и сжав в мольбе руки. Она заступалась за осужденных, моля императора о милосердии. Цю и Джинни, разумеется, нисколько не походили на императора и его возлюбленную, но расположение их фигур относительно друг друга было сейчас таким же.

— Мистер Юнг…

Саймон, вздрогнув, вернулся к разговору.

— Мистер Юнг, мне и моему учреждению очень помогло бы, если бы вы сумели в ближайшем будущем посетить Китай. Мы полагаем, что задержали именно этих людей. Они были схвачены в столице. Нам нужно провести опознание.

— Но ведь там помимо меня были многие другие очевидцы…

— Никто из них не дал такого четкого и подробного описания, как вы.

Как всегда в делах с Китаем, одно колесико, завертевшись, неизбежно приводит в движение другое, и так без конца. Саймон поймал себя на том, что уже обдумывает коммерческую сторону вопроса, а затем и его политический аспект. Конечно, они используют этот факт в целях создания впечатления тесного сотрудничества. Это однозначно. Иностранец, да еще из Гонконга, обличает террористов… или это были бандиты? Он знал, что стоит обсудить все это с Ридом.

— Как всегда, я рад оказать посильную помощь, мистер Цю. Но у меня очень плотное расписание. В ближайшем будущем я не планировал поездку в Китай. Давайте подумаем… сейчас последняя неделя сентября. Конец октября был бы наиболее…

— Не могли бы вы прибыть пораньше? Все ваши расходы будут возмещены… Первым классом, разумеется.

— Дело не в деньгах, мистер Цю.

— Тогда в чем же, мистер Юнг?

Прозвучавшее было сказано так неожиданно резко, что на миг Саймон не поверил своим ушам. Цю включил свою пародию на улыбку и через мгновение выключил ее.

— Могу ли я попросить день-два, чтобы обдумать, как лучше все устроить, мистер Цю?

— Если вы настаиваете, мистер Юнг. Однако один день был бы более предпочтительным вариантом.

— Я понимаю. Как мне связаться с вами?

— Пожалуйста, через мистера Рида.

Саймон оторвал руки от подлокотников кресла и снова опустил их, приготовившись подняться. Цю заметил этот деликатный сигнал и тут же заговорил первоначальным тоном:

— Мне так жаль, что я отнял у вас столько времени, мистер Юнг. Да еще при том, что вы только что вернулись из поездки. Пожалуйста, простите меня. После того как вы покинули Китай, вы побывали в Токио, я полагаю? А оттуда куда-то в другое место?

Саймон устал, его чувство такта почти улетучилось.

— На Тайвань, да.

Опять эта мимолетная неживая улыбка.

— На Тайвань, — повторил Саймон. — А сейчас прошу меня извинить. Как вы намерены добраться до города, мистер Цю? — Саймон знал, что у него нет выбора и придется предложить свои услуги. — Может быть, мне подвезти вас?

— Благодарю вас, мистер Юнг, но я без труда могу дойти до автобусной остановки. Я люблю ездить на автобусе. Так много можно увидеть. Я всегда езжу наверху. — Он подошел к двери, где его уже поджидал старый Люк, не смевший помешать ритуалу прощания. — Так же, как и вы, впрочем. До свиданья, мистер Юнг… миссис Юнг.

Он кивнул и пошел по коридору. Когда дверь в гостиную закрылась за ним, Джинни вскочила с пуфика, подбежала к мужу и обняла его.

— Так же, как и вы! — Она скорчила сердитую гримасу. — Навонял тут…

— Следи за речью!

— Нет, честно, Саймон. Я хотела сказать…

— Если они не в состоянии выяснить, какие характерные привычки присущи главе «Дьюкэнон Юнг», то они вовсе не те люди, которыми я их считал. И потом, поездка на автобусе такая вещь, которую трудно от кого-либо скрыть. — Он подошел к телефону у окна, выходящего на залив, и набрал номер. — Алло… помощника комиссара Рида, пожалуйста… Алло? Питер? Питер, кой черт все это значит?..

Как только Джинни услышала имя Питера, она поспешно вышла из комнаты. Пять минут спустя Саймон обнаружил ее лежащей в ванне под обильной шапкой пены, из которой выглядывало только ее лицо.

— И что такого особенного в моей пене для ванны от «Роджер и Галлет»? — задумчиво и грустно спросил он.

— Она хорошо пахнет, вот и все.

Саймон присел на край овальной ванны и стал шарить под пеной, пока не схватил жену за ступню.

— Ой!

— Спасибо тебе, дорогая, — тихо произнес он.

— За что?

— За эти пуговицы и запонки. Они просто великолепны.

Нижняя губа у Джинни задрожала.

— Я рада. Тебе они нравятся, потому что у тебя хороший вкус.

Саймон медленно повел свои пальцы вверх по ее ноге. Кожа жены показалась ему мягкой и шелковистой. А по бедрам Джинни пробежала дрожь от прикосновения его твердых слегка шершавых подушечек пальцев. Она прикрыла глаза, к щекам прилила кровь, она начала слегка покусывать свою нижнюю губу… Но, когда рука мужа скользнула еще выше, она сжала ноги, остановив его руку.

— Саймон!

— Что?

— Как это что? Да еще с таким невинным видом!

— Что такого? — Он пошевелил указательным пальцем, работая нежно и медленно. — Мы же женаты. Почему бы мне не побыть с тобой вместе? — осведомился он с самым невинным видом.

Она улыбнулась ему, но ее глаза говорили «нет» — время и место были неподходящими. Саймон осторожно убрал руку.

— Питер Рид сказал нечто странное.

— То есть? — Джинни намочила полотенце горячей водой и приложила его к лицу, подогревая косметическую маску.

— Да. — Саймон улыбнулся, стараясь подобрать такие слова, чтобы не обидеть ее. — Питер намекнул, что, когда он привез сюда этого Цю, ты довольно твердо дала понять, что ему самому следует уйти.

Джинни сняла полотенце и почти совсем погрузилась в пену. Но затем вынырнула и, отгоняя пену ото рта, продолжала хранить молчание.

— Джинни, это правда?

— О, Саймон, конечно нет. Просто… ну, этот Цю…

— Да?

— Он из Сычуани, вот и все. Из Чэнду.

Некоторое время Саймон молчал. Он лениво плескал водой у нее между ног. Отстраненная улыбка застыла на его губах.

— И ты знала, что он не будет говорить с тобой при Питере, не так ли?

— Ты не одобряешь этого.

— Я думаю, что это было… неосторожно.

— Ну что ж, раз ты так считаешь… Благодарю за замечание. Я постараюсь извлечь урок из случившегося. А теперь не поговорить ли нам о «четырех модернизациях»?[10]

— Это было неосторожно. Неразумно.

Лицо Джинни оставалось отчужденным.

Он спросил:

— Тебе удалось узнать что-нибудь?

Она покачала головой.

— Ты что, серьезно рассчитывала узнать что-нибудь?

— Может быть.

— И он не передал никаких посланий? Не угрожал?

— Ничего. Он притворился, что не знает. Конечно, он знал.

— Разумеется, знал. Ты теперь заморская китаянка, но имеешь брата и сестру, которые все еще остаются в Сычуани. Тебе позволили уехать, а им нет. Госбезопасность как раз и существует для того, чтобы знать такие вещи и умело использовать их.

Она смотрела в сторону.

— Джинни, ты меня слышишь?

— Слышу.

Саймон встал и потянулся за полотенцем, Джинни попросила:

— Ты не смешаешь мне коктейль, будь любезен. Я выйду через минуту.

— Что ты будешь?

— «Дайкири».

Брови Саймона поползли вверх. Джинни заметила это.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя алкоголичкой, — упрекнула она.

— Да нет же! Просто это несколько отличается от виноградного сока, который ты обычно пьешь, вот и все. Хорошо. Заказ на один «Дайкири» принят. — Он пошел к выходу. — Крикни мне, когда будешь готова.

— Саймон!

Он остановился, держась одной рукой за ручку приоткрытой двери, и обернулся.

— Я не хотела обидеть Питера Рида.

— Ты и не обидела его. Он расценил это скорее как шутку.

— Ты собираешься?..

— Сделать тебе коктейль?..

— Я не это имела ввиду. Я хотела сказать, ты собираешься в Китай?

— Сомневаюсь.

— Питер считает, что тебе надо туда поехать.

Саймон вскинул голову.

— Как ты это узнала?

— По тому, как он представил мне этого Цю. Что-то в этом было. Почтительность…

— К Цю?

— Да. И… уважение к происходящему, я думаю, тоже. Это так, верно?

Да, подумал Саймон, вспомнив свой недавний телефонный звонок.

— Питер действительно хочет, чтобы я поехал, все правильно. Я пойду смешаю тебе «Дайкири». — Он почти вышел из ванной.

— Тебе бы надо поехать в Пекин. Ты должен, — послышалось ему вслед.

— Почему?

Не услышав ответа, он обернулся, и увидел, что жена исчезла. Сердце его замерло на мгновение. Но Джинни всплыла из пены, выпустив ртом струю воды, как дельфин. Он успокоился. В самом деле, удивился он, в хорошем же напряжении я был!

— Ты бы лучше поехал, — просто сказала она.

Глава 3

Было приятное осеннее утро. В доме Цю вся семья завтракала: сам Цю, его мать, его жена Цинцин и их маленький сын Тинчень сидели за круглым столом, в центре которого стояла кастрюля с рисом и свининой. Кушанье приготовила новая служанка, которую звали просто Аи, что означает «тетушка». Цю и маленький Тинчень наворачивали с аппетитом. Цинцин ела осторожно, бросая опасливые взгляды на свекровь. Старая миссис Цю сидела, состроив гримасу, и не ела вообще ничего.

Миссис Цю и Аи не пришлись по нраву друг другу.

Все тридцать шесть лет, которые прожил Цю, в доме готовила его мать. Даже после его свадьбы она продолжала править на кухне с помощью бамбуковой палки, к большому облегчению Цинцин, которая не имела ни склонности, ни способностей к кулинарному искусству. Но, похоже, Аи преуспевала на этот счет, и, поскольку она, в отличие от старой миссис Цю, являлась неотъемлемой принадлежностью этого дома вместе со всеми предметами обстановки и утварью, она оказалась главнее. В этом доме готовила Аи, а не миссис Цю. По этому поводу возникали бесчисленные споры, случалось, что и на довольно высоких тонах. Цю не обращал внимания на эти «расхождения во взглядах», в то время как слабые попытки Цинцин примирить противоборствующие стороны окончились полным провалом. Она поочередно обращалась к каждой матриархессе, прося их «рассмотреть вопрос с точки зрения другой стороны» или «попытаться прийти к компромиссу», но почему-то технология общения, которой она овладела за время работы секретарем в районном комитете партии, плохо подходила для урегулирования проблем в ее собственном доме.

Ситуация угнетала Цинцин, но это была не та проблема, с которой она могла обратиться к своему мужу. В Китае любая женщина настрадается, попав под пяту свекрови. Но теперь Цинцин казалось, что у нее их целых две.

— Пожалуйста, кушайте, мама, — робко попросила она.

— Нет аппетита, — проворчала старая женщина. — Как можно есть эту… стряпню! Приготовленную в моем доме не мной, а… а…

— Хорошее мясо, мама. — Цю был доволен переменой ролей на кухне. Он давно не ел так вкусно приготовленной пищи. Когда много лет назад его отец умер, кулинарное искусство его матери пришло в такой упадок, от которого потом уже не оправилось.

— Мясо, ха! Больше хрящей, чем жил, и больше жил, чем мяса.

— До недавнего времени мы могли позволить себе мясо только раз в неделю. — Цю просто констатировал факт и переключил внимание на сына.

Тинчень сидел прямо на своем новом высоком стульчике, держа в каждой руке по ложке. Внешне он напоминал отца: широкие скулы, узкие сердитые глаза и губы, постоянно изогнутые в злой неодобрительной ухмылке. Хотя ему было уже больше трех, он все еще сидел на высоком стульчике с перекладиной и не мог есть сам, что на Западе вызвало бы обеспокоенность родителей. Но его родители не считали, что мальчик отстает в развитии. В самом деле, по китайским меркам он был вполне развит для своего возраста.

Цю улыбнулся сыну, удержав свою характерную гримасу на пару секунд дольше обычного, и взял своими палочками кусочек свинины.

— Будешь?

— Буду.

Медленно, словно придворный, кланяющийся императору, Тинчень наклонился вперед, пока тело его не оказалось почти параллельным плоскости стола, и, позволив заботливому отцу взъерошить ежик коротко стриженных волос на предмет проверки вшей, ребенок перед тем, как снова выпрямиться, проглотил кусочек мяса. Его лицо казалось даже более хмурым, чем обычно.

— Вкусно?

— Вкусно.

Цю был доволен. Словарный запас Тинченя рос день ото дня.

— Хороший мальчик, — прокудахтал Цю. — Еще хочешь?

— Не хочу.

Цю потянулся к пиале сына и дочиста опустошил ее, поднеся ко рту и забрасывая рис быстрыми движениями палочек. Покончив с едой, он рыгнул, вежливо кивнул матери и встал из-за стола.

— Надо что-нибудь сделать?

— Ты не можешь заняться Тинченем, чтобы он справил свои дела? — спросила Цинцин.

Цю снял сына со стульчика, посадил его себе на плечо и залез свободной рукой в разрез на его штанишках, сделанный сзади. Ничего. Они еще долго рисковали бы, купив ему «взрослые» штанишки.

— Пойдем, малыш, — ласково сказал он сыну. — Туалет!

Он понес Тинченя из комнаты, мурлыкая песенку. Мальчик отрыгнул, сознательно подражая отцу, и помахал ручонкой матери и бабушке, которые продолжали сидеть за круглым столом с хмурыми лицами.

— Он очень ревностный и заботливый отец, — сказала Цинцин. — Мне очень повезло. Спасибо вам, мама.

Но в это прекрасное октябрьское утро даже неприкрытая лесть не помогла смазать суставы «Старого Будды»; свекровь громко фыркнула и, помогая себе тростью, выбралась из-за стола.

— Вы будете наверху, мама? Если вы не очень устанете, не поможете ли вы мне позднее сделать покупки? Мне очень дорого ваше мнение… но только если вы захотите, если вы будете себя хорошо чувствовать.

«Старый Будда» не ответил. Цинцин обращалась уже к пустому месту.

Цю просунул голову в дверь:

— Маленький Тинчень в саду, играет с Аи. Боюсь, сегодня я вернусь домой поздно. До встречи!

— Когда придешь, будешь ужинать?

— Может быть.

Цинцин надеялась добиться от мужа более точного ответа, но она знала, что это безнадежно. Она понимала, что ее муж все еще не освоился в своей новой должности и что ему сейчас меньше всего нужны ее дотошные расспросы.

Цю кивнул и вышел из дома. Хотя они переехали уже с месяц назад, та минута, когда он выходил через парадную дверь и шел по дорожке к машине, все еще оставалась очень волнующей для него. Приблизившись к автомобилю, он не смог противиться искушению и обернулся, чтобы окинуть взглядом свои владения. Их двухэтажный кирпичный дом с черепичной крышей ничем не отличался от других девятнадцати домов, стоявших вдоль каждой стороны улицы. Металлические оконные рамы были выкрашены в голубой цвет в тон водостокам по краям крыши, которые архитектор слегка загнул вверх. Наверху были две трубы: одна от печи, обогревавшей весь дом, вторая от камина. Дом был и большой, и красивый. Глядя на него, Цю прямо раздувался от гордости.

Но лицо его при этом омрачалось: за красивые дома надо расплачиваться. Его ждала работа, которую нужно было сделать во что бы то ни стало. Почему, ну почему они выбрали именно его?

Он уселся на заднее сиденье «мерседеса» и произнес:

— Вычислительный центр. К крылу «Заморских территорий».

Поездка заняла меньше пяти минут. Девушка в белой униформе встретила Цю на контрольно-пропускном пункте и повела его по коридору, покрытому блестевшим линолеумом. Они пришли к герметически закрывающейся скользящей стеклянной двери. Девушка постучала по стеклу монеткой в пять фэней, чтобы привлечь внимание человека, стоявшего за этой дверью к ним спиной. Когда он обернулся, Цю увидел, что это Сунь Шаньван собственной персоной.

Сунь нажал кнопку, и дверь с шипением скользнула в сторону, открываясь. Цю шагнул через порог.

— Пойдем в кабинет, — сказал Сунь. — Там… там мы сможем сидеть столько, сколько понадобится.

Они вошли в кабинет со стеклянными стенами и большим окном, выходившим на пыльный внутренний двор. Сунь предложил Цю стул. Садясь, Красный Дракон бросил быстрый взгляд на своего шефа, пытаясь угадать, в каком тот настроении. Но по внешнему виду Сунь Шаньвана это никогда нельзя было сказать. Он был очень худ и двигался так, словно все его члены одеревенели — результат слишком многих холодных ночей, проведенных на мокром бетоне во времена культурной революции. Однако по его лицу можно было сказать, что этот человек умен: слишком давно научился он хранить тайны. Единственной характерной чертой Суня служило то, что он имел привычку сжимать губы, когда бывал чем-либо недоволен.

— Закуривай.

Цю помешкал в нерешительности. Он знал, что находится на пороге взаимоотношений с этим человеком. Их контакт продлится долго, может быть, всю жизнь, и он, как обычно, подумал о положении, которое они будут занимать по отношению друг к другу. Все имело свое значение и в любой момент могло повлиять на баланс сил. Поэтому, если Цю возьмет сейчас предложенную сигарету, он поставит себя в положение должника по отношению к Суню, и долг этот никак не будет связан с работой. Он влезет в личные долги, которые когда-нибудь будут востребованы. Сунь предложил ему американскую «Честерфилд», а у Цю с собой были только сигареты «Двойное счастье» — более низкого качества. Если Сунь потребует вернуть долг по ходу их разговора, Цю не сможет это сделать. Сунь не огорчится, так как это лишь увеличит долг, обязав Цю к эквивалентной услуге. Но отказавшись, Цю попадет в неудобное положение. Можно сказать, используя западное выражение, которое китайцы очень не любят, он потеряет лицо. Так как Сунь его начальник, для Цю очень важно установить с ним хорошие служебные отношения. Но Сунь недолюбливает Цю, а Цю не любит Суня. Цю нуждается в Суне, но не намного больше, чем Сунь в нем… о-о, этим сложностям и хитросплетениям нет числа…

Цю передернуло. Он хотел курить.

— Благодарю вас.

Губы Суня не сжались плотно, и Цю счел это хорошим признаком. Сунь и сам прикурил и откинулся в кресле-качалке, чуть раскачиваясь взад-вперед. Цю подумал, что благодаря седеющим волосам и очкам в прямоугольной оправе Сунь подозрительно смахивает на японца. Наконец пожилой человек улыбнулся.

— Тебе нравится новый дом, Красный Дракон?

— Да, спасибо.

— Твоя жена довольна?

— Очень довольна, спасибо.

— Я рад этому. Ты очень молод, Цю Цяньвэй. Тридцать шесть — очень молодой возраст для полковника НОАК, не правда ли?

— Правда.

— И для Красного Дракона тоже. Ты согласен со мной?

— Согласен, Старший брат.

Сунь затянулся и медленно выпустил дым через ноздри, двояко наслаждаясь одной затяжкой.

— Китай меняется, так?

— Да, Старший брат.

— Такие, как ты… образованные, имеющие представление о западной технологии сделок, обладающие знанием капитализма на практике… такие люди сейчас в большой цене. — Подобие улыбки искривило его губы. — Ты вовремя уехал за границу, товарищ Цю.

— Да.

— Твой отец оказался дальновидным человеком. Я думаю, он понимал, какие перемены грядут.

Смущенный, Цю опустил взгляд на стол. Говорили, что Сунь потерял своего сына во время уличных беспорядков.

— Мне достаточно повезло, что я закончил курс обучения, — быстро проговорил Цю и тут же пожалел о своей поспешности.

А Сунь, похоже, подумал о том, что слово «повезло» тут не подходит.

— Ты не мог бы помочь мне в одном вопросе? Ты не мог бы объяснить мне, почему у молодежи такой недостаток воображения? Во время культурной революции… ну почему всегда применяли одно и то же — чистку уборных, а? Я знаю все о том, как чистить уборные. Я занимался этим три года. Но я сам мог бы придумать сотню способов унизить меня и заставить деградировать, и ни в один из них не входит чистка отхожих мест. Пожалуйста, объясни мне, Младший брат. Они были твоего поколения. Мне было бы интересно узнать твою точку зрения на этот счет.

Цю пытался не думать о тех временах, о которых сейчас вскользь упомянул Сунь. «Огонь по штабам!» — такой лозунг выдвинул Великий Кормчий. Но он, Цю, вовремя уехал из страны на учебу в колледж, потом в Гарвардскую школу бизнеса. Он попал в совсем другое временное измерение.

— Мне очень жаль, Старший брат, но я не могу ничего вам сказать.

Сунь вздохнул.

— Пожалуйста, когда-нибудь выскажи мне свою точку зрения на это.

— Конечно, конечно.

— Ну ладно, у меня с собой цифры, которые ты просил. — Сунь достал из кейса, стоявшего возле стола, распечатку и протянул ее Цю. — Надеюсь, это то, что тебе нужно.

Цю жадно схватил распечатку и принялся изучать цифры, поминутно поправляя очки средним пальцем.

— Превосходно, — выпалил он наконец. — Прекрасно. Механизм… просто прекрасный.

— Они подходят для твоих задач?

— О да.

— Ты понимаешь, насколько все это секретно?

— Я полностью сознаю это, Старший брат.

Сунь больше не пытался сохранять свое недоверчивое выражение лица.

— Ты действительно считаешь, что банк работает именно таким образом?

— Конечно. Взяв за основу последний баланс банка и кредитные ставки, привязанные к учетной ставке рефинансирования США, рассчитывают распределение на фоне тенденции развития мировой торговли и движения средств в свете того, что нам известно о кредитной политике Советского Коммунального банка за последние шесть лет и его прогнозируемом бюджете на следующие восемнадцать месяцев, и, учитывая ежегодный процент возврата…

— Хватит!

Сунь Шаньван хлопнул ладонью по столу — Цю подпрыгнул от неожиданности.

— Прошу прощения, Старший брат, — быстро сказал он.

На несколько секунд в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Сунь Шаньвана, Когда наконец пожилой человек снова взял себя в руки, он сказал:

— Пожалуйста, попонятнее.

— Прошу прощения, — повторил Цю. Но каким образом он мог бы объяснить такие вещи тому, кто не имел о них ни малейшего представления? — Это своего рода моделирование, прогноз, — нерешительно начал он. — Если знать, что банк делал в прошлом, то можно предсказать, чем он будет заниматься в будущем. Если вас особенно интересует его политика в области предоставления кредитов, то потребуется всего лишь взять сумму кредита и процентные ставки и посмотреть, насколько это предложение может быть привлекательно для банка с учетом его ресурсов и стиля решений его руководства. Вы вроде как ставите себя на место Совета директоров банка, владея той же информацией, что и они.

Сунь удивленно смотрел на своего подчиненного. Цю не владел методами ведения разведки, и Сунь оценивал его практические способности как слабые. Он считал, что Цю слишком отстранен от реального мира принятия решений и их выполнения. Но, когда Цю попадал в свою стихию — мир статистики, экономики, расчетов, короче говоря, всего того, что он изучал за границей, — он преображался. Его лицо становилось одухотворенным, в глазах загорался огонь.

— И с «Дьюкэнон Юнг» то же самое? — поинтересовался Сунь.

— Да. Не все компании, входящие в группу «Дьюкэнон Юнг» обязаны публиковать распечатки своего полного баланса по итогам года в Гонконге, но, поскольку группа торгует и в Лондоне, ей надлежит подчиняться Акту № 535 о Фондовых биржах, и мы можем легко получить все нужные нам цифры там. Все недостающие факты нам предоставят наши люди в самой компании. С этими данными легко будет смоделировать степени надежности «Дьюкэнон Юнг» в области возврата кредитов и основные ее поступления на текущий год. И… эта модель работает.

— Ты говоришь, что эта модель работает в теории и на практике. Но как быть с совестью бизнесмена и его репутацией? — Сунь нахмурился. — Ты действительно веришь, что гонконгский бизнесмен с незапятнанной репутацией согласится участвовать в таком деле? Подумай сам, станет ли он ввязываться в такое дело, чтобы взять под себя крупный кредит, заранее зная, что не собирается его возвращать, тем самым намеренно принимая участие в выполнении плана по разорению своего кредитора?

Цю пришлось приложить усилие, чтобы в его ответе не прозвучала нотка снисходительности:

— Старший брат, пожалуйста, поймите, что представления гонконгских бизнесменов о деловой этике несколько отличаются от наших. То, что вызвало бы скандал в Пекине или Шанхае, в Гонконге совершается ежедневно людьми, которые дерутся просто за то, чтобы не упасть, чтобы сохранить свое место под солнцем. В Гонконге человек, одолживший деньги и нашедший возможность не возвращать их, будет рассматриваться как герой. Нет, нравственность не имеет к этому делу отношения.

— Ну, что ж, сейчас, когда ты встретился с этим человеком, что ты о нем думаешь?

— Меня информировали, что из всех «вредных элементов» этот человек наиболее подходит для наших целей. Сейчас, когда я разговаривал с ним, я считаю, что это так.

— И… ты уверен? Насчет финансовой модели?

— С этими цифрами, да.

Сунь медленно кивнул:

— Ну что ж, ты принимаешь решение, Красный Дракон. Это твоя операция, а не моя. Но меня беспокоит один аспект.

— Пожалуйста, поделитесь со мной, Старший брат, и я помогу вам, если это в моих силах.

— Зачем Советскому Коммунальному банку предоставлять такой крупный кредит, даже при условии, что он получит в залог закладную на участок, на котором будет вестись строительство завода?

— А. Это вполне возможно, Старший брат. Несколько лет назад Советский Коммунальный банк едва не получил контроль над несколькими участками земли в Гонконге точно таким же образом.

— Как это «едва не получил»? Закладная — это всего лишь залог, верно ведь? Человек, который предоставил кредит, имеет право продать землю, поступившую в его распоряжение, в качестве залога, это верно, но он не может стать ее владельцем.

— Правильно. Но ведь кредитор имеет право продать собственность должника, если тот не возвращает долг.

— Самому себе?

— Нет, это запрещено. Но он всегда может продать ее своему другу.

— А, так вот как это делается?..

— Да. Поэтому с некоторых пор в Гонконге запрещено предоставлять русским в качестве залога землю. Они могут довольствоваться или менее ценными залогами, или вообще распрощаться со сделками такого рода.

— Однако может ли быть, что они выберут второе?

— Я так не думаю. Это не должно произойти по нашей финансовой модели. Конечно, и банк будет искать способы обеспечить невозвращение кредита, чтобы использовать затем свое право продать залог. Поэтому, Старший брат, расчеты уверяют нас в том, что эту операцию можно осуществить. — Цю не лгал. Держа перед глазами цифры, он понимал, что они означают. Это сработает. Сработает!

— Будем надеяться. — Сунь взглянул на часы. — Юнг прибывает в столичный аэропорт в пятнадцать сорок пять рейсом авиакомпании «Кэсэй-Пасифик». Полагаясь на твои категорические заверения, я отдаю приказ приступить к следующей стадии операции. Ты можешь отправляться в аэропорт встречать самолет, как было запланировано.

— Спасибо, Старший брат.

— На мой взгляд, наша встреча была продуктивна и полезна. Спасибо тебе за помощь.

Двое мужчин встали и пожали друг другу руки. Цю вышел из вычислительного центра, щурясь от яркого солнечного света, и махнул рукой. Через несколько секунд к нему подкатил зеленый «мерседес», резко затормозив и взвихрив клубы пыли в сухом осеннем воздухе.

Водитель распахнул дверцу, и Цю со вздохом влез в машину. Цифры. С цифрами он чувствовал себя как дома: они созданы для того, чтобы помогать. Но сейчас ему предстоит отправиться в аэропорт и попасть в реальный мир сложных, непонятных людей, которые и сами себя не всегда понимают.

— В Чуньвеньмень, — велел он водителю. — Сегодня, а не после следующего Праздника весны.

Двое мужчин преспокойно ужинали в одном из кабинетов ресторана «Жареная утка», что помещался в большом семиэтажном здании в юго-западной части города, предназначенном специально для иностранцев. Вечер выдался жарким, поэтому столик для них поставили у открытого окна, посреди горела палочка благовоний — аромат должен был отгонять мух.

Саймон получал от окружающей обстановки своего рода извращенное удовольствие, почти такое же, как от еды. В кабинете было тесновато, сервис никуда не годился. Со времени его последнего посещения здесь была предпринята попытка немного оживить атмосферу: с потолка свисали красные фонарики, а на столе появилась скатерть, но соевый соус все так же подавали в бутылочках из пластмассы, а палочки для еды были сделаны из плексигласа. Цю поругался с менеджером из-за треснувшей чашки, которую официант отказался заменить. В Китае новшества и изменения происходят постепенно и требуют времени.

Как и полагалось по этикету, Саймон поблагодарил хозяина за угощение.

— Но ведь вы почти ничего не ели! И я понимаю, почему: кухня отвратительная.

— Если я могу так выразиться, она была восхитительная. И я ел до тех пор, пока мой желудок не застонал, силясь удержать в себе такое количество прекрасной пищи.

— Точно? Позвольте мне заказать еще…

— Я в самом деле уже больше ничего не смогу съесть.

— Тогда еще пива?

Саймон осушил свой стакан.

— Спасибо, я больше не хочу. Но это не распространяется на вас.

Цю достал сигареты и протянул пачку Саймону.

— Нет, благодарю вас. Я не курю.

Цю знал это, но все же изобразил удивление:

— Я думал, что все богатые капиталисты наслаждаются толстыми сигарами!

— Я предпочитаю тратить свои скромные доходы на другие вещи, более полезные для здоровья. — Саймон прихватил с собой круглый бумажный веер. Он вытащил его и начал обмахиваться. — Более, если можно так выразиться, прохладные вещи.

— Скоро по утрам здесь будет выпадать холодная роса. Уже восьмое октября.

— О да! Хвала Небу! И потом, как это… «опустится густой иней», правильно?

— По-моему, вы очень хорошо знаете Китай, мистер Юнг.

— Мои знания об этой восхитительной стране в высшей степени ограничены, мистер Цю. Некоторые из ваших соотечественников были так добры, что снабдили меня кое-какими сведениями, вот и все. А лунный календарь я выучил еще мальчиком.

— Простите мою навязчивость, но это правда, что вы учились и в Гонконге?

— Да, я учился в тамошнем университете. Конечно, тогда там был только один университет.

Оба они и не упомянули о первоклассном образовании Саймона в области экономики: это было бы бестактно.

— Новый университет очень впечатляет.

— Да, я тоже так считаю. Мистер Цю… могу я задать вам один вопрос?

— Конечно же.

— Каково у нас расписание на завтра? Я хотел бы спланировать свой день.

Цю затушил сигарету.

— Я не вижу причин, которые помешали бы вам улететь завтра первым же самолетом обратно в Гонконг, мистер Юнг.

— Да, но первый самолет улетает в семь сорок пять, мистер Цю.

— Да, я знаю. Если вы сейчас отправитесь со мной, мы можем покончить со всеми делами уже сегодня вечером.

— Вечером?

— Да.

Цю попросил счет. Получив его, он поднес листок к свету и принялся пристально всматриваться сквозь свои мощные очки в каждую цифру, несколько раз вступив при этом в спор с официантом. Он был раздражен и нехотя отсчитал несколько бумажек.

— Пойдемте, — сказал он наконец Саймону. — Я схожу за машиной. Я мигом.

Но когда они вышли на улицу, Цю исчез, словно растворился в воздухе, и Саймон тщетно оглядывался вокруг в поисках своего «шанхая» фирмы «Кэпитэл кар компани». Как и большинство улиц в городах Китая, эта тоже была слабо освещена. По тротуару сновали пешеходы, немилосердно толкавшие его. Они или не узнавали в нем иностранца — что было маловероятно, принимая во внимание его рост, — или просто не обращали на него внимание. Саймон встал на мостовую, глядя то влево, то вправо, иногда он снова отступал на тротуар, чтобы избежать столкновения с очередной группой велосипедистов, ехавших как им заблагорассудится. Машины не было. Он начал испытывать беспокойство. Большинство магазинов, находившихся в поле его зрения, были закрыты, но через дорогу чуть влево над входом в какое-то заведение горели неоновые трубки, составлявшие силуэт дракона — похоже, ночной клуб. Ночные клубы были относительно новым явлением в столице, и городские власти до поры придерживались на их счет такого мнения: «подождем — увидим, может, и закроем». Саймон слышал, что о таких местах рассказывали неприятные истории. У входа в заведение толпились мужчины, их было довольно много, а среди них и несколько девушек. С каждой проходившей секундой все больше этих бездельников обращало внимание на высокого англичанина. Двое или трое уже было направились к нему, когда Саймон почувствовал, что кто-то похлопал его по руке, и с облегчением увидел Цю Цяньвэя.

— Извините меня, пожалуйста. Сюда, прошу вас.

К удивлению Саймона, Цю подвел его к роскошному «мерседесу» и распахнул заднюю дверцу. Саймон не спешил, но Цю поторопил его нетерпеливым жестом. Едва Саймон вслед за Цю сел в машину, кто-то закрыл за ними дверцу снаружи. Оказалось, что это водитель, — он обошел машину и сел на свое сиденье. Саймон заметил, что на нем зеленая униформа с красными петлицами, свидетельствовавшая о его принадлежности к НОАК.

— Что все это значит, мистер Цю?

— Пожалуйста, мистер Юнг, немного терпения. Это не займет много времени.

— У меня был прокатный автомобиль…

— Его уже отогнали, пожалуйста, не беспокойтесь о нем. Мы очень быстро покончим со всеми нашими делами.

— Мы что, едем в «Цинь Чен» — тюрьму номер один для проведения опознания? В такой поздний час да еще с водителем из НОАК?

Но Цю просто не ответил ему. Саймон выглянул в окно. Они мчались примерно на северо-восток, с очень большой скоростью. Когда они пересекали Сюаньво-мэнь, Саймон заметил, что полицейский остановил движение, чтобы «мерседес» проскочил на красный свет. В его сердце началось тревожное колотье. Эта поездка нервировала его. Питер Рид фактически настоял, чтобы он поехал в Китай, но никто не предупреждал, что его могут просто похитить там.

Саймон подался вперед и обратился к водителю.

— Пожалуйста, поезжайте в мой отель.

Однако тот проигнорировал его слова, и Цю тоже не обратил на них внимания. Саймон откинулся назад, понимая, что не может ничего поделать в этой ситуации.

На Цянь Мэнь водитель с резким визгом покрышек взял вправо, и Саймон лишь мельком успел увидеть Тяньаньмэнь, изогнутые крыши, залитые светом ярких прожекторов, и широкую площадь, слабо освещенную несколькими фонарями, испускающими бело-голубой свет. Он понял, что его везут по направлению к унылому району, простирающемуся примерно на две мили — одному из самых неудачных последних начинаний Китая в области градостроительства: десятиэтажки из стекла и бетона, тянущиеся по обе стороны дороги. Постройки неплохо смотрелись издали, но в них не было лифтов, газа, центральное отопление работало с перебоями, а маломощные насосы водонапорной станции были не в состоянии обеспечить подачу воды на верхние этажи. По слухам Саймон знал, что одна немецкая фирма порекомендовала снести эту застройку до основания и возвести жилой район заново. Разумеется, подобное решение не может быть принято в Китае.

Машина замедлила ход, свернула и остановилась перед одной из многоэтажек. Водитель выключил двигатель.

— Пожалуйста, мистер Юнг, пойдемте со мной, — сказал Цю. — Беспокоиться не о чем: это мой дом. Пожалуйста!

Саймон нехотя последовал за ним, понимая, что у него нет выбора. Цю жил на первом этаже в квартире с минимумом удобств. Комнаты были обставлены в псевдоклассическом стиле, с хорошими репродукциями акварелей на стенах и циновками светлых тонов на бетонном полу.

Саймон заметил старика, сидевшего у окна. Одна рука его лежала на столе, стоявшем перед ним.

— Мистер Юнг, пожалуйста, познакомьтесь с моим дядей, — сказал Цю. — Он слеп и почти глух, и в любом случае он не говорит по-английски. Пожалуйста, не смущайтесь его присутствием. Он единственный остался в живых из старшего поколения нашей семьи. Мои родители оба умерли.

— Мне очень жаль слышать это, мистер Цю.

— Уже несколько лет назад. К счастью, моему дяде нужно очень немного, а наши соседи очень заботливые люди.

— Это должно приносить вам облегчение.

— Вы не хотели бы выпить чаю? Я сам не откажусь от чашечки.

— В таком случае и я выпью. Благодарю вас.

— Садитесь, мистер Юнг.

Саймон сел. Он был потрясен. Направляясь в кухню, Цю ласково положил руку на плечо своему дяде, и старик быстро поднял свою, сжал на мгновение кисть Цю. Племянник даже не посмотрел на сидящего, а его дядя продолжал оставаться в той же позе. Взгляд его невидящих глаз замер в какой-то точке над левым плечом Саймона. Старик был очень худ — кожа да кости. Одеждой ему служили только зеленая фуфайка да мешковатые штаны. Саймон с беспокойством подумал, может ли старик уловить присутствие постороннего в комнате.

Словно прочитав его мысли, Цю повернул голову в его сторону и сказал:

— Он еще не знает, что вы здесь. Я познакомлю вас.

Саймон задумался, каким же это образом? Вскоре Цю вернулся с чайным набором и, поставив его на столик рядом со стариком, пригласил Саймона подойти. Он взял гостя за руку и вложил ее в ладонь старика.

Тот мгновенно поднял голову, словно прислушиваясь. Цю произнес несколько слов на диалекте, которого Саймон не знал, и старик немного погодя энергично кивнул в ответ.

— Он, вообще-то, почти не может слышать того, что я говорю, но он знает, что я говорю с ним, и это успокаивает его. Он осязает мою руку и вашу и знает, что вы гость. Пожалуйста, садитесь.

Цю разлил кипяток из керамического чайника светлой глазури в три чашки и накрыл их крышечками.

— Мне очень жаль, что я пригласил вас провести со мной время в такой бедно обставленной квартире, мистер Юнг.

— Напротив: я нахожу, что ваша квартира комфортабельна и обставлена со вкусом.

Цю пожал плечами:

— В Китае, мистер Юнг, трудно сохранить что-либо в тайне. Днем я не смог бы встретиться с вами без того, чтобы сплетни об этом не дошли до посторонних людей. Вечером это тоже непросто, но доставив вас сюда, я, по крайней мере, имею шанс на то, чтобы о наших частных делах не узнал никто другой.

— Я понимаю это. Но что частного в налете на обменный пункт в аэропорту?

— Об этом налете вы можете благополучно забыть, мистер Юнг. Еще чаю?

Саймон не возражал.

— Нас это больше не интересует.

— Черт возьми! Но ведь кассир был убит.

Цю внутренне содрогнулся, вспомнив об этом налете, который осуществили люди из спецподразделения «Маджонг», то есть его же коллеги. Он не мог поверить в это, пока всю историю ему не пересказал сам Сунь Шаньван, не преминув напомнить о том, как почетно пасть за Поднебесную, и у Цю не осталось другого выхода, как поверить в это.

— Да, это было ужасно, ужасно. Но хотя бы в одном отношении это оказалось полезно.

— Полезно?!

— Да. Мы очень хотели поговорить с вами на территории КНР, и как раз в то время, когда вы не планировали свой приезд сюда. Налет, по крайней мере, дал нам повод пригласить вас в Пекин.

— Повод? Извините, не могу поверить в это. Ведь вы могли свободно поговорить со мной, когда я был здесь в прошлом месяце.

— К несчастью, тогда еще не было принято решение по касающемуся вас вопросу. Это было бы неудобно. Но, как я уже сказал, налет на банк в аэропорту предоставил нам прекрасную возможность пригласить вас в Китай. Этому никто не удивится; насколько известно всем остальным, произошло нападение на банк и именно вы разглядели бандитов. И очевидно, что в связи с этим вы должны вернуться в Китай по требованию полиции, может быть, даже не один раз. — Видя, что Саймон собрался возразить, Цю поднял руки: — И — могу ли я смиренно просить вас об этом — когда вы вернетесь в Гонконг, посоветуйтесь обо всем этом с мистером Ридом. Он предоставит вам… недостающие звенья. И сможет рассказать кое-что о нас.

Вдруг до Саймона дошло, что комната снабжена надежной звукоизоляцией: с улицы сюда не доносилось ни звука. Старик потянулся за чашкой, ловко снял с нее крышечку и сделал глоток. Затем беззвучно поставил крышечку на место. В комнате стояла абсолютная тишина.

— Кого вы имеете в виду, говоря «нас»? — спросил наконец Саймон.

— Центральная разведка, Седьмое управление. Бригада «Маджонг».

— Что?

— Подразделение «Маджонг». — Цю скорчил свою улыбку. — Давным-давно сбор разведывательной информации в Китае напоминал — или так считалось — игру в маджонг. Во времена империи было очень мало офицеров разведки, и все они присвоили себе кодовые имена по названиям костяшек для игры. К несчастью, старые традиции очень трудно изжить.

Саймон, ошарашенный, уставился на Цю.

— Вы хотите сказать, это продолжается и сейчас?

— Да.

— А какое же имя у вас?

— Это не имеет ни малейшего значения.

Саймон нахмурился и потер лоб.

— Вы сказали… что Рид все знает об этом.

— Напротив, он знает ровно столько, сколько мы сами позволяем. Это вам, мистер Юнг, надо будет узнать все обо всем. Пожалуйста, простите, я закурю.

Он прикурил и выпустил облако дыма в сторону Саймона.

— Я думаю, это не займет у нас много времени. Имя Эдди Вонг говорит вам что-нибудь?

Саймон вытянул ноги и помассировал бедро.

— Он был гонконгским бизнесменом, — начал Саймон, тщательно подбирая слова. — Он взял кредит в отделении Московского Народного в Сингапуре на финансирование строительства курортно-гостиничного комплекса на острове Ланьтау.

— Но сделка приобрела неверное направление.

— Скажем так: банк счел необходимым затребовать возврат кредита, и вследствие этого возникли некоторые сложности.

Цю улыбнулся:

— Ваше чувство такта меня просто восхищает, мистер Юнг. Оно достигает почти той же степени, что и наше китайское. Проще говоря, Вонг оказался несостоятельным должником, и банк лишил его закладных, которые хранились в панамских и лихтенштейнских депозитариях. Мне не нужно говорить о возможных последствиях.

— Не нужно. Московский Народный вплотную приблизился к тому, чтобы завладеть земельными участками в британской колонии, которая через несколько лет должна отойти Китаю. Если бы банк сумел получить эти участки, последствия были бы просто катастрофическими.

— Да. Если бы не сообщение об этой замечательной афере, появившееся в «Таргет мэгэзин», то все могло бы сработать. С тех пор были внесены изменения в законы, и ни один советский банк не может получить в залог земельные участки в Гонконге.

— Верно. Однако даже в случае с Вонгом все закончилось хорошо. Пекин и Лондон заплатили банку вместо Вонга. Операцию провел Чу Чжимин… Это он представляет ваши финансовые интересы в Гонконге?

Цю кивнул:

— Да, это он выкупил закладные. Но за деньги, естественно. Московский Народный получил в качестве возврата долга тридцать миллионов гонконгских долларов, в то время как кредитовал всего лишь двадцать семь миллионов. Репутация мистера Вонга оказалась слегка запятнана. Но в конце концов все произошло там, где такие вещи, как бы это сказать, въелись в плоть бизнеса. Счеты сведены, Вонг стал ждать другого удобного случая, и что более важно — банк тоже.

— Да. Но какое отношение все это имеет ко мне, мистер Цю? Я не имел дел с мистером Вонгом, и я — по случаю — в курсе того, что и моя Корпорация не финансировала его.

— Ну, разумеется, нет. Тихоокеанская и Кантонская банковская корпорация восхищает всех нас своей проницательностью, мистер Юнг. Особенно теперь, когда ею руководит ваш отец. Конечно, и ее дочернее торговое предприятие «Дьюкэнон Юнг» найдет лучшие способы применения своих капиталов, чем сделка с мистером Вонгом.

— Мы предпочитаем не рассматривать нас как дочернее предприятие, мистер Цю. «Дьюкэнон Юнг» всегда была самостоятельной фирмой.

— Разумеется. — Цю снова улыбнулся, и Саймон подумал, что никогда не видал человека с таким неискренним выражением лица.

— Я расскажу вам, какое отношение все это имеет к вам, мистер Юнг. С того самого времени, как Вонг потерпел фиаско, мы в Пекине разработали план, который должен гарантировать нам, что, когда наша законная собственность наконец возвратится к нам, она возвратится целиком. Московский Народный теперь вытеснен Советским Коммунальным банком. Это не что иное, как гнездо шпионов. Его коммерческие операции бледнеют и меркнут по сравнению с его замечательными и обширными усилиями и результатами сбора и обработки разведданных. Мы намерены возвести такую стену вокруг Гонконга, в которой русские никогда не смогут пробить брешь. Короче говоря, мы хотим заставить Советский Коммунальный банк прекратить все свои операции на Дальнем Востоке.

— Вы хотите что?!

— Искоренить…

— Но это просто нелепо! — Саймон позволил своему презрению прорваться наружу. — Никто не позволит вам сделать это.

— Губернатор Гонконга всецело одобрил этот план, мистер Юнг. И руководитель Специального отдела, и министр финансов, и ДИ-6 тоже. Вы понимаете, этот банк и КГБ — одно и то же. У русских нет иных возможностей упрочиться в Гонконге. Или вы не знали об этом?

— Нет. Я не знал почти ничего об этих вещах.

— Я даже могу сказать вам, что разрушение СКБ — это наиболее важная операция нашей разведки на последующие пять лет. Я не знаю никакого другого вопроса, которому уделялось бы такое внимание.

Некоторое время Саймон сидел молча. Цю просто-напросто предлагал уничтожить один из наиболее удачливых финансовых институтов в Азии за последние несколько лет и, очевидно, надеялся, что глава одного из мощнейших торговых домов Гонконга примет это предложение. Первоначальный приступ скептицизма прошел, и Саймон обнаружил, что Цю не так уж и не прав.

— Продолжайте, — тихо проговорил Саймон.

— Мистер Юнг, вам известно старое изречение: «Одолжи у своего кредитора тысячу — и ты окажешься в его власти. Одолжи у него миллион — и он окажется у тебя в руках». Мы предлагаем воплотить это изречение в жизнь, вот и все.

— Каким образом?

— Мы хотим заставить Сингапурское отделение Советского Коммунального банка предоставить кредит в сто миллионов фунтов стерлингов для финансирования строительства нового завода по опреснению морской воды в Цим-Бэй-Цуе — на северо-восточном побережье Новых территорий.

— Вы серьезно? Я сам когда-то хотел заняться этим проектом, но все это давно устарело и теперь уже неактуально.

— Почему вы так считаете?

— Потому что Гонконг решил свои проблемы с пресной водой, заключив сделку с Китаем, и теперь он получает воду из Восточной реки. Нам больше не нужен опреснительный завод.

— Вам он понадобится, если Китай примет решение прекратить подачу воды, завинтит кран, так сказать.

— Тогда понадобится, но Китай так не поступит.

— Не поступит?

— Что вы хотите сказать, мистер Цю?

— Полагаю, вы не очень интересуетесь политикой?

— Да, не очень.

— Тогда позвольте мне немного просветить вас. Предположим, что КНР попытается аннулировать сделку, заключенную с английским правительством, скажем, лет этак через пять.

— Можно предположить лишь, что они так не поступят.

— Предположим, что поступят. Предположим, что обстоятельства изменились. Мое правительство предложит внести изменения. Вестминстер откажется менять условия, на которых уже было заключено соглашение. Каким способом в таком случае Пекин сможет оказать давление?

— A-а… вот что вы имели в виду под завинчиванием крана.

— Да. Лишение Гонконга пресной воды сможет оказаться хорошим способом поставить Вестминстер на колени.

— И поэтому вы считаете, что губернатор будет приветствовать строительство опреснительного завода…

— Потому что завод окажется единственным фактором, устраняющим возможный нажим в случае перемен в политике. Так-то.

— Но Китай не даст добро на это строительство, и без его согласия никто в Гонконге не возьмется за такой масштабный проект.

— О, КНР даст согласие на строительство, мистер Юнг.

— Не понимаю, почему. Ведь вся цель проекта состоит в том, чтобы дать Вестминстеру рычаг против Пекина…

— Цель проекта состоит в том, чтобы уничтожить СКВ, мистер Юнг, не забывайте об этом! Однако существует еще и коммерческая сторона вопроса. Шеньчженьская Особая экономическая зона нуждается и требует для себя все ресурсы этого региона, включая и воду. Китай не будет против того, чтобы Гонконг сам обеспечивал себя водой.

Саймон услышал, как старик снова потянулся за своей чашкой и отхлебнул из нее. На этот раз, когда он закрывал ее крышечкой, раздался еле слышный звон. Больше ничто не нарушало тишину.

— Да, похоже, этот проект станет вашим самым любимым, мистер Юнг. У вас было и есть большое желание сделать что-нибудь на благо Гонконга, прежде чем вы покинете его. Вы питаете глубокое уважение, даже любовь к китайскому народу. Какое еще из деяний «Дьюкэнон Юнг» может стать ей лучшим памятником в Гонконге? Но сейчас давайте поговорим о трудностях воплощения этого плана.

Саймон фыркнул.

— О, так вы все же признаете, что на этом пути могут возникнуть трудности?

— Да. Сейфы Корпорации для вас закрыты — отец не даст вам ни цента, а коли Корпорация не предоставит вам кредит, то все обычные источники финансирования для вас окажутся закрытыми, ибо какой дурак даст деньги такому сыну, которому не доверяет собственный отец этого сына? Простите мне мою грубость, но это главная трудность, с которой вы столкнетесь при осуществлении вашего желания реализовать такой проект.

— Вы и в самом деле грубы, мистер Цю, — Саймон не пытался скрыть горечь прозвучавшую в его голосе. — Мои семейные проблемы вас не касаются. Простите на сей раз мою грубость.

— Конечно. Единственное, что меня извиняет, так это то, что ваши семейные проблемы достаточно широко известны, разве не так?

— Я все еще не понимаю, к чему вы говорите со мной об этом, мистер Цю. Даже если допустить, что я готов обратиться в Советский Коммунальный банк, а я не говорю, что обращусь туда, они никогда не предоставят мне кредит на такую сумму, разве что скооперировавшись с кем-нибудь еще.

— Они дадут вам кредит сами… под залог акций учредителей Корпорации, мистер Юнг.

Саймон очень медленно поднял глаза: он что, видит перед собой безумца или жулика?

— Ну нет! — сказал он.

— А почему? Вам принадлежит двадцать из пятидесяти акций учредителей в Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации, то есть главного банка, чей статус на Дальнем Востоке уникален, а по функциям временами неотличим от казначейства. Акции эти были учреждены вашим прапрадедом и перешли к вам по прямой наследственной линии. Денежная стоимость их составляет примерно три миллиона фунтов стерлингов за акцию, и помимо всего прочего, согласно учредительному договору, вы имеете право быть членом правления или ввести в него вашего человека. Эти акции также дают вам право решающего голоса при возникновении вопроса о закрытии Корпорации, а значит, тот, кто владеет этими акциями, имеет право ликвидировать банк, при условии, что наберет большинство голосов. О, мистер Юнг, без сомнения, СКБ предоставит вам кредит. Вы владеете тем, что банкиры называют… приоритетами.

Саймон пожал плечами.

— Даже если то, что вы говорите, правда, я все равно не поверю, что какой-либо банк предоставит такой мощный кредит в одиночку.

— Вы не правы. Если советский банк решит, что ему предоставляется возможность наложить руку на эти акции посредством отказа в праве выкупа залога, то он откроет вам кредит и сделает это единолично, приняв на себя весь риск. Он не позволит никому со стороны разделить с ним добычу. И разумеется, отказ в праве выкупа — это именно то, что они будут намерены осуществить с самого начала. Примите во внимание еще и благоприятный для них аспект: держатель акций у них — то же самое, что владелец. А коли так, то однажды эти акции просто исчезнут, перейдя в надежные руки.

Саймон сделал нетерпеливый жест, словно собрался схватиться руками за голову, но внезапно передумал. Он напоминал человека, который пытается объяснить что-то славному, но очень несообразительному ребенку. Поведение его выглядело вполне естественно, но Цю уловил искру интереса в глазах Саймона и не обманулся.

— Мистер Цю… Мистер Цю, давайте на мгновение предположим, что в ваших словах есть какой-то смысл. Предположим, что русские дадут мне кредит, что они решатся на подобный риск и что эти акции пригодны для залога. Но что, скажите мне во имя Неба, заставляет вас думать, будто я настолько безумен, что встряну в такое… сумасшедшее предприятие? Что я способен поставить на карту свои акции в деле подобного рода? Зачем бы я стал это делать?

В мозгу у Саймона мгновенно возник ответ, причем за секунду до того, как Цю произнес его вслух, и руки англичанина невольно сжались в кулаки.

— Потому что закладные, которые вы подпишете, не будут стоить ничего. Мы побеспокоимся об этом. Вам будет нечего опасаться.

— Не будут стоить ничего, — повторил Саймон. — Ну конечно же!

— Безусловно. Когда банк соберется реализовать свое право на так называемый залог, он обнаружит, что у него нет никаких прав на это. Никаких. Он потеряет сто миллионов фунтов и не переживет такую потерю.

— Так. Значит, я останусь обладателем новенького опреснительного завода с контрактом на поставку пресной воды Гонконгу на коммерческих условиях и к тому же свободным от обязательств возвращать кредит, который я взял. Ну и что после этого будет с моей репутацией бизнесмена?

— Простите?..

— Я живу и работаю в Гонконге, мистер Цю. Все мои фирмы расположены там же. Я каждый день общаюсь с людьми, которые знают все мои дела вдоль и поперек. И в один прекрасный день станет известно, что я предоставил свое имя для подобной сделки. Так кто после этого захочет, кто осмелится иметь со мной дело после всего этого?

Цю моргнул.

— В Гонконге? Вы думаете, что, если станет известно, что вы взяли кредит и нашли способ его не возвращать, вам это повредит? Мистер Юнг, да на вас будут смотреть как на героя.

Черт побери, а ведь он прав, подумал Саймон, но вслух сказал совсем другое:

— Это будет иметь значение для меня самого! И для остальных тоже. Поэтому я снова спрашиваю вас: что будет с моей репутацией бизнесмена?

— Когда эта история выйдет наружу? Ничего. Кроме того, мистер Юнг… даже если ваших друзей бизнесменов и беспокоят такие вещи, в чем я сильно сомневаюсь, то после тысяча девятьсот девяносто седьмого года вы обнаружите, что ваша репутация в полном порядке, когда продолжите работу с Советом директоров, состоящим уже из европейцев, но с китайским персоналом. И с нами.

Саймон широко открыл рот, но долгое время не мог произнести ни слова. Наконец он сказал:

— Вы имеете в виду, что… вы намерены разрешить «Дьюкэнон Юнг» работать после тысяча девятьсот девяносто седьмого года, как прежде?

— Да.

— С европейским Советом директоров и персоналом, набираемым на месте, из китайцев… и позволите это только нам, единственным из всех.

— Именно так.

— Без всяких препятствий и ограничений?

— Совершенно верно.

Саймон сидел, покачивая головой из стороны в сторону, словно человек, испытавший тяжелое потрясение.

— Это подкуп, мистер Цю. Это самая большая взятка, черт меня побери, которую мне предлагали за всю мою жизнь и которую могли бы посулить.

— Это выглядит соблазнительно, не так ли?

— Да, черт возьми! А почему бы и нет? Вы предлагаете мне пойти на невероятный риск, но награда… О-о, да, я вполне соблазнен.

— В таком случае это не взятка, мистер Юнг, это сделка. А теперь позвольте, я попытаюсь уговорить вас на кое-что еще. — Его голос был мягок и вкрадчив, почти шелковый. — Я очень сожалею, что вношу новую ноту в нашу беседу, но время отчаянно поджимает, и мне нужно получить ответ как можно скорее. Я прошу вас обсудить все это с вашей женой.

— Зачем?! — Саймон был в ярости: вопрос, слетевший с его губ, прозвучал словно пистолетный выстрел.

— В этом проекте у нее есть свой личный интерес, мистер Юнг. Не говоря уже о Люках, ваших преданных слугах, но их-то мы можем позволить себе не принимать в расчет. Я не могу гарантировать, что НОАК простит им их маленький проступок. Эти вещи вне моей компетенции, и я должен напомнить вам, что убийство часового при побеге из Китая обычно карается в нашей стране смертью. Но ваша жена — другое дело. Вы обнаружите, что она будет благодарна за это наше предложение.

— С чего ей быть благодарной, черт возьми?

— В Китае у нее есть брат и младшая сестра. Они в Чаяне, мистер Юнг. Это в Сычуани. Я недавно виделся с ними. Они оба в добром здравии, хотя их условия жизни оставляют желать лучшего. Я полагаю, только от вас зависит, переменится ли их жизнь.

— Угрозы? Вы угрожаете гонконгскому бизнесмену? Вот это да, мистер Цю! Пожалуйста, распорядитесь, чтобы меня немедленно доставили в мой отель.

— Немного погодя.

— Немедленно. С меня хватит! Вы заранее заготовили эти косвенные угрозы, угрозы в адрес брата и сестры моей жены…

— О, мистер Юнг, ведь они и мои брат и сестра. Разве Джинни не сказала вам о нашем родстве?..

Поручив своему водителю доставить Саймона в отель, Цю не сразу вернулся в квартиру, а задержался в парадном и тщательно протер свои очки салфеткой. Он очень устал. Разговор истощил его силы и дух. Он не привык к таким вещам. Все ли прошло удачно? Или наоборот?

Нет, никакой ошибки он не допустил. Инстинкт и рефлексы Цю по ходу дела сработали точно, приспосабливаясь к новому виду деятельности. Он знал, что встреча прошла удовлетворительно.

Он поднялся по лестнице, миновал коридор и постучал в квартиру, примыкавшую к той, в которую привез Саймона. Дверь приоткрылась на несколько сантиметров, и человек внутри, пристально посмотрев на гостя, узнал его.

— Вы все сделали?

— Да, полковник. Все записалось прекрасно. Завтра с утра у вас будет и видеопленка. Мы уже упаковываем оборудование.

— Хорошо.

Цю вернулся в прежнюю квартиру. «Дядя» все еще сидел на своем месте у стола под окном, взгляд его невидящих глаз был устремлен в ту же самую точку.

— Он уехал. Нам тоже пора уезжать.

Пару секунд старик не реагировал на его слова. Потом заложил руки за голову, громко зевнул и потянулся всем телом.

— Очень хорошо, Красный Дракон, — он почесал под мышкой и снова зевнул. — Все прошло хорошо.

Цю испустил длинный вздох облегчения.

— Спасибо вам, Старший брат.

— Да ладно, чего уж там! — сказал Сунь Шаньван.

Глава 4

Из окон офиса «Дьюкэнон Юнг», осуществлявшей торговые операции по всему миру, открывался прекрасный вид на гавань. Впрочем, окна других крупных фирм выходили туда же. Но, в отличие от всех остальных конкурентов, компания еще много лет назад расположилась не на самой набережной, а немного поодаль, на Куинс-вэй. Со времени основания в конце 70-х годов прошлого века компания никогда не меняла своего адреса, хотя само здание несколько раз полностью перестраивали. Теперешний офис соседствовал со зданием Верховного суда и насчитывал двадцать этажей. Все стекла его многочисленных окон были голубыми — по прихоти Дэвида Юнга, который тогда руководил компанией. Его племянник, Саймон, предпочел бы снести здание до основания и отстроить его заново, но для таких экстравагантных жестов время было явно неподходящим. Строительную индустрию лихорадило — в преддверии будущего колонии пессимистические настроения возможных заказчиков все усиливались. Все крупные строительные проекты были либо отложены, либо заморожены до 1997 года, когда станет ясно, что принесет Гонконгу присоединение к континентальному Китаю. Верхний этаж здания занимал зал для совещаний, где обычно собирается Совет директоров, и личные апартаменты председателя Совета. Саймон иногда оставался там на ночь, если того требовали обстоятельства или когда приближался тайфун, но он не любил ночевать вне дома. Основную часть своего рабочего времени Саймон проводил в зале директората, который заменял ему кабинет, хотя в последнее время он все чаще мотался по миру: характер и все расширявшаяся география деятельности «Дьюкэнон Юнг» понуждали его к этому.

Сегодня после обеда Саймону предстояло лететь в Сингапур, а перед этим — провести служебное совещание. Эта перспектива не слишком радовала его.

Он работал в своей любимой позе — стоя за высокой конторкой у окна с тонированным стеклом, откуда можно было видеть бухту. Зачастую Саймон черпал вдохновение, наблюдая за бурной жизнью гавани, словно за театральным действом. А сегодня он просто нуждался в нем. Он провел несколько утренних часов, вникая в детали пятилетнего плана развития «Дьюкэнон Юнг электроникс», вымарывая из текста те позиции, которые, на его взгляд, были неоправданно оптимистичными, и делая подробные заметки на полях черновика. В общем, он пытался усовершенствовать плод раздумий коллектива дочерней фирмы. Это была скучная работа, и когда, покончив с ней, Саймон сунул документ в папку для исходящих, он испустил вздох облегчения. Он приступил к изучению эскиза проекта нового здания правления коммунальных сооружений в Кучине, на строительный подряд которого «Д. Ю. констракшн лимитед» намеревалась подать заявку, и в этот момент раздался телефонный звонок.

— Да?

— Мистер Юнг, здесь ваша жена.

— Попроси ее войти.

Дверь распахнулась, и Саймон повернулся от конторки: в дверном проеме стояла Джинни, но позади нее он увидел свою секретаршу, которая явно была в нерешительности.

— Да, Мери…

— Слушаю, мистер Юнг?

— Как только вы получите данные по ценам на золото на сегодняшнее утро, сразу же сообщите мне. Даже если у меня будет совещание.

— Понятно, мистер Юнг.

Возраста Мери точно никто не знал, но ей было что-нибудь около пятидесяти пяти. Она поступила на работу в компанию шестнадцатилетней девочкой. «Д. Ю.» намеренно осуществляла политику набора персонала преимущественно из китайцев. Хотя по традиции, берущей начало в прошлом веке, у директоров компании секретаршами всегда были англичанки. Однако обязанности этих женщин были куда шире: они исполняли функции личных референтов, отвечали на телефонные звонки и проявляли всяческую заботу по отношению к боссу, становясь чем-то вроде приемных матерей. Вот почему Мери, проводив Джинни в зал для совещаний, осталась ждать в дверях — она знала, когда она может понадобиться, ибо была способна оценить и отвратить любую угрозу. Ни одна жена не справилась бы с подобной задачей, особенно в том случае, когда сама супруга может явиться потенциальным источником опасности…

— Это пока все, Мери. Подержи до поры помощника комиссара Рида во внешней приемной, а Джорджа Форстера немедленно вызови ко мне. Но так, чтобы Рид не видел его.

Мери кивнула и молча закрыла дверь.

— Может быть, я пришла слишком рано? — спросила Джинни. — Я бы не хотела мешать тебе.

Он покачал головой.

— Да нет, все в порядке. Ты купила подарок Диане ко дню рождения?

Джинни расстроилась — муж словно не заметил приложенных ею усилий, чтобы хорошо выглядеть. Она была в черном, слегка укороченном платье с белым воротничком, украшенным скромной серебряной брошью. В этом наряде она выглядела строгой и солидной, настоящей женой председателя Совета директоров. Но сам председатель не заметил этого.

— Да, я купила подарок. Что, по-твоему, я приобрела? — Джинни начала рыться в черном с золотом пластиковом пакете и наконец вытащила платье.

— Очень милое. Да, мне нравится. Хотя, как ты думаешь, ей разрешат носить это в школе?

Джинни пожала плечами.

— В любом случае оно ей совсем не помешает. Пригодится позже. Может быть, его отправить с посыльным?

— Можно отправить вечером, когда будут забирать почту. Уходя, попроси Мери сделать это. Что там у тебя, открытка?

Во время этого краткого разговора Джинни продолжала рыться в пакете. Она достала конверт: Саймону полагалось выполнить ежегодную процедуру подписания поздравительной открытки.

— Здесь еще и письмо Мэту. Ты подпишешь его? Тогда на какое-то время наши дети окажутся не забытыми…

— Спасибо. Я хотел написать ему сам, но…

— Я знаю. Не беспокойся. В конце концов, это обязанность матери — писать сыну. Но если ты поставишь свою подпись, то он будет знать, что мы оба заботимся о нем.

— Конечно. Давай письмо.

Джинни протянула ему послание.

— Я купила бумагу, — сообщила она. — Пока мы ждем, я могу упаковать подарок Диане. — Она присела с торца длинного стола для совещаний и развернула лист яркой упаковочной бумаги, обращаясь с ней так бережно, будто это дорогой шелк.

Саймон наблюдал за ее отражением в зеркальном стекле, поражаясь, как много китайцев тратят свою духовную энергию на очаровательные, но несущественные мелочи жизни. Джинни, в свою очередь, подавила комок слез, подступивших к горлу и сделала еще одну попытку вернуть семейный корабль на прежний безмятежный курс:

— Сегодня утром ты какой-то очень молчаливый, — промурлыкала она, не поднимая головы. Как и любым другим утром, подумала она при этом.

— Не о чем особенно говорить, — Саймон уставился в стекло, и на нем появилось пятнышко от его дыхания, слегка затуманившее пятачок окна. Этому пятнышку было суждено продержаться не дольше, чем его мимолетному ответу.

— И сколько это будет продолжаться? — Джинни постаралась произнести эти слова легким, беззаботным тоном, но в ее голосе безошибочно угадывалась натянутость.

— Продолжаться — что?

Джинни сложила бумагу, затем опять развернула, снова сложила, не желая отвечать поспешно.

— Молчание, — пояснила она наконец.

— Мы с тобой все обсудили. Я понимаю твою точку зрения.

Этот ответ взбесил ее.

— Почему это вы, англичане, всегда претендуете на то, чтобы понять что-то? Саймон, ты же не орехи у меня покупаешь. Ты говоришь так, словно…

— У тебя есть брат, который вдруг оказывается сотрудником Центральной разведки, и загадочный дядя, проживающий в Пекине. И ты ничего не знала об этом дяде. Ты должна быть просто потрясена этим известием. О чем тут еще разговаривать?

Прожив с Саймоном двадцать лет, Джинни было нетрудно понять, что упоминание о дяде содержит сарказм, но для того, чтобы улавливать этот сарказм, ей потребовалось учиться много времени.

— Ты что, так и будешь продолжать разговаривать с окном? — поинтересовалась она.

Он в раздражении повернулся к ней.

— Извини. Я просто зол — на себя самого, не на тебя.

— Почему?

— Потому что я должен по-другому реагировать на все это. Я должен серьезнее осознавать трудности, перед которыми ты поставлена теперь. Конечно, ты не могла сказать мне правду. У тебя были очень весомые причины не говорить мне об этом. — Он улыбнулся искренней доброй улыбкой, продемонстрировав неподдельное тепло. — Я не очень хорошо справился со всем этим, да? — Лицо его помрачнело. — Просто…

— Просто тебе обидно, что я не рассказала обо всем этом перед твоей последней поездкой в Китай, ведь так?

Он пожал плечами.

— Это могло бы оказаться полезным.

— Ты думаешь, это так легко было сделать?!

— Я не думаю этого.

Зависимое положение и подчиненная роль, испокон веков положенные китайским женщинам в семейной жизни, больше не устраивали Джинни.

— Нет, думаешь! — вдруг резко перебила его она. — Он предупредил меня. Ты что думаешь, я не хотела рассказать тебе? Но Цю запретил мне делать это.

— Понимаю. Между прочим, Цю — это его настоящее имя?

— Нет. — Джинни отвела глаза в сторону. — Конечно нет. Ты думаешь, я солгала тебе насчет своего девичьего имени. Он Ван, как и я.

— О, Джинни!..

— Как ты думаешь, что я чувствовала все эти годы? «Жизнь во лжи», так ты говоришь? Они сказали мне в самом начале: «Если ты хочешь уехать, если ты хочешь выйти за этого человека, ты ничего не должна говорить ему о своем прошлом. Ничего.» И я поклялась им в этом. Я поступила глупо?

— Нет, я не хочу сказать, что…

— Конечно, я поклялась! У меня есть брат, у меня есть сестра, они остались там. Я что, должна была принести их в жертву?

Они смотрели друг на друга, более далекие друг от друга, чем когда-либо.

— Ну почему ты не можешь понять? — жалобно простонала Джинни. — Ты прожил здесь всю жизнь, и тебе пора бы уже понять, что Дальний Восток — это не Англия с ее свободами, правами и законами, которые едины для всех.

— Да, я понимаю это.

— Разве ты не знаешь, как сильно я люблю тебя? — пробормотала она и сразу же пожалела об этом.

— А ты не знаешь того же самого про меня? — ответил он, ощущая себя таким же беспомощным, как и она.

Но прежде чем кто-то из них успел произнести хоть слово в свою защиту, они услышали тихий стук в другую дверь, выходившую в коридор, через который можно было попасть в зал, минуя приемную. Внезапно обрадовавшись тому, что их прервали, Саймон сказал:

— Войдите.

Дверь открылась, и вошел Джордж Форстер — главный бухгалтер и финансовый директор фирмы, невысокий, коренастый человек с лысиной, поделившей его густые волосы, словно тонзура.

— Привет, Джордж. Входи, садись.

— Спасибо, Саймон. Джинни… — обратился он к женщине.

Она запаковала платье для дочери. На ее лице безошибочно читалось желание побыть с Саймоном вдвоем, и Джордж вопросительно посмотрел на босса, ища подсказки. Прежде чем Саймон успел что-либо сказать, снова раздался телефонный звонок.

— Да… ясно, спасибо. Давайте запишем. — Саймон взглянул на Джорджа: — Утренние сводки по золоту.

Форстер встал позади него, так, чтобы видеть через плечо председателя Совета директоров, что тот записывает. Саймон фиксировал итоговую цену, на которой остановились торги и вопросительно поднял брови, глядя на Форстера, но тот только покачал головой.

— Ерунда, — заверил он, пока Саймон надевал колпачок на свою перьевую ручку. — Цена подскочила, но это Токио дергает, вот и все. Это не начало скачка. Забудь.

— Я все еще думаю, что мы могли бы лучше распорядиться теми деньгами за три месяца.

Форстер пожал плечами.

— Я переведу их в доллары. Сейчас это выглядит довольно перспективным.

— И все же это не решение проблемы. Что дала нам Корпорация прошлым вечером?

— Три и семь шестнадцатых ниже номинала.

— Негодяй. — Саймон выругался без злости, словно смирившись с тем фактом, что проблема не поддается решению.

— Мы всегда могли бы влиять. Только скажи.

— Нет. — Двое мужчин улыбнулись, но без всякого веселья. — Отец может просто удерживать наши суммы. Видит Бог, это как раз то, чем он занимается все последнее время.

Джинни наблюдала за ними из-под полуопущенных век, словно слегка презирая эти мальчишеские игры. За работой Саймон напоминал ей самого себя во время игры с сыном в теннис или во время обучения мальчика крикету. Мальчишеские игры, вот что это такое. С таким серьезным видом. И так по-детски.

Саймон взял со стола отпечатанный документ и перебросил его через стол Форстеру.

— Так что мы решим с этим проектом опреснительного завода, Джордж? Рид через минуту будет здесь, я должен дать ему какой-то ответ.

— А что решать? Скажи ему, что мы не можем позволить себе это. Против такого аргумента никто не поспорит, и к тому же это чистая правда.

— Но ведь мы можем взять кредит.

— Только не у Корпорации. Пока твой отец управляет Корпорацией и держит свой пакет акций…

— Он не даст нам кредит на строительство этого завода.

— Как и на любой другой масштабный и долгосрочный проект, выгодный Китаю.

— Короче говоря, нам не на что строить, если не принять предложение Цю и не обратиться в Советский Коммунальный.

— А ты это делать не хочешь…

— Поправка: меня никто даже не заподозрит в желании обращаться к ним. Но не путай одно с другим, Джордж. Я хочу взяться за этот проект, так хочу, как никогда не хотел. Это предприятие принесет общественную пользу и результаты могут оказаться очень интересны для нас. Важно лишь держать все это в секрете.

— Ох, Саймон… — Форстер забросил одну ногу на стол и скрестил руки на груди.

— О чем ты говоришь! Для начала, это ведь Гонконг, а не Цюрих. — Он указал рукой в дальний конец комнаты, где на маленьком столике стоял красный телефон. — Твой отец мог бы позвонить тебе по этой частной связи и пригласить тебя к себе в ложу на субботние скачки, и наши акции после обеда подпрыгнут на пять пунктов. Что в наше время можно сохранить в секрете?

— Ты сказал «для начала». А какие еще аргументы «против» ты можешь привести? Давай рассуждать от противного. Назови мне все причины, по которым я не могу взять кредит в СКБ, ибо будь я проклят, если я лично вижу хоть одну.

— Ладно… прежде всего в этом деле замешана КНР. А потом, репутация банка — у СКБ нет на счету ни одной крупной сделки. Похоже, он подмял под себя значительную часть операций Московского Народного, но мы все смотрим и ждем, что за этим последует. Не годится, чтобы люди видели, как «Д.Ю.» отправляется в постель с первым встречным. Особенно, если это новичок из Советского Союза.

Прежде чем Саймон успел ответить, телефон загудел снова.

— Пришел комиссар Рид, он хочет встретиться с вами, сэр, — доложила секретарша.

— Пусть войдет.

Рид вошел в помещение быстрой бесшумной походкой, как ни в чем не бывало, словно вечно испытывающий нехватку времени бизнесмен прибыл на встречу с другим занятым человеком. Будучи 173 см ростом, он двигался как-то неестественно, держа спину чрезвычайно прямо, но при этом стесняясь своего пивного животика и желая скрыть его. Тонкие песочные волосы не носили следов пробора и в беспорядке падали на лоб непослушными завитками. Рид выглядел намного старше, чем хотел казаться. Он, между прочим, был тщеславным человеком.

Пока Рид приближался к столу, бесшумно ступая по густому ворсу ковра, до Саймона внезапно дошло, что именно этот человек умудряется сохранять свои секреты в тайне. В белой рубашке, свекольном галстуке и темно-сером костюме он ничем не отличался от многих тысяч безымянных бизнесменов со «сферой приложения интересов» в Гонконге, наводнявших улицы и отели города. Это устраивало Рида: будучи резидентом ДИ-6 он оказывал услуги и Коммерческому отделению специальных служб, что обеспечивало ему очень своеобразное влияние на тех, кого он так напоминал внешне.

— Питер… хорошо, что ты пришел.

— Спасибо, что пригласил меня, Саймон. Джордж!.. Здравствуйте, миссис Юнг.

Джинни кивнула, сдержанно улыбнувшись. Она боялась Рида, боялась власти, которой он обладал, и сил, которые он представлял.

— Я попросил Джинни присутствовать здесь по причинам, которые вряд ли нужно объяснять, — сказал Саймон.

Рид улыбнулся, отчего его тонкие усики изогнулись, и покачал головой.

— Ты возражаешь? — начал было Саймон.

— Нет, не думаю. По крайней мере, не на этой стадии. — Улыбка, которую Рид адресовал Джинни, была явно простой данью вежливости. — Приходится принимать вещи такими, какие они есть, не так ли?

Джинни опустила глаза. Она припомнила Гонконг прежних времен, когда он был совсем другим, ни на что не похожим городом. Она стала женой одного из наиболее уважаемых и влиятельных бизнесменов в колонии, но до сих пор иногда испытывала приступы необъяснимого страха, опасаясь, что Рид может просто пойти к себе в офис, сделать пару звонков и она вечером самолетом отправится в никуда и никто не сможет ей помочь, никто не сможет спасти.

Саймон жестом пригласил всех сесть. Сам он выбрал стул в дальнем конце длинного стола напротив Джинни, так что Джордж оказался справа от него, а Рид слева.

— Ну что ж, Питер. Я связался с правительством. Ты теперь знаешь столько же, сколько и я. Что бы ты посоветовал мне предпринять?

— Точнее говоря, Саймон, важно то, как ты сам намерен поступить. Ничего, если я закурю?

— Конечно. И ты знаешь ответ на свой первый вопрос. Я донимал губернатора этим проектом опреснительного завода в течение нескольких лет, с небольшими перерывами. Мне не нужно объяснять вам, как обстоят дела в нашей области: мы гордимся тем, что у нас есть третий по величине в мире терминал для контейнерных грузов, третий по значению центр по торговле золотом, сто двадцать девять банков, но при всем этом мы не всегда можем гарантировать, что графины в зале для заседаний будут полны питьевой воды.

Рид закурил турецкую сигарету, и комнату наполнил тонкий аромат.

— Губернатор не возражает, чтобы его донимали, Саймон, особенно такие люди, как ты. Это часть его работы.

— Но в те далекие дни мои предложения не были приняты. В любом случае проблема потеряла актуальность, поскольку Китай помог нам решить задачу. Сейчас внезапно все вновь озаботились проблемой пресной воды, и я единственный, у кого на руках проект строительства и все необходимые цифры. Поэтому я говорю «да», я хочу построить эту нужную штуку.

Рид засмеялся и глубоко затянулся дымом.

— Ну что ж, тогда полный вперед!

До этой минуты Джинни сидела, положив руки на стол и глядя в окно, с выражением глубокой скуки. Сейчас она села прямо и в первый раз посмотрела на Рида. Джордж Форстер, до того ерзавший на месте, застыл.

— Можем ли мы заняться этим снова, Питер? — Саймон следил за своим голосом, но Питер, опытный игрок, не дал себя обмануть показным спокойствием, и он легко уловил возбуждение в голосе Саймона.

— Конечно. Цю верно описал политическую сторону вопроса. Лондон обеспокоен тем, что в следующие двенадцать лет Китай наверняка предпримет давление с целью пересмотра условий соглашения. Лондон хочет подстраховаться несколькими способами, включая и обеспечение источника пресной воды, независимо от Китая. Забудь на время о деньгах. Если ты решишь проблему финансирования, то получишь трехсторонний контракт на снабжение Гонконга водой на коммерческих условиях.

— Трехсторонний?

— Ты, британское правительство и Пекин.

Саймон потер виски.

— КНР?.. Хотя это вроде бы противоречит их политическим интересам.

— Да. Они, разумеется, не рассматривают это в таком ключе. Они хотят уничтожить советский банк. Поэтому они готовы принять участие в этом деле и даже помогут деньгами, хотя и в не слишком большом количестве. Сейчас вода поступает из Шеньчженьской экономической зоны, запасы которой, как вы знаете, небеспредельны. Когда завод будет построен и запущен, Гонконг станет платить за воду по рыночной ставке, получая при этом субсидии от Шеньчженя, которые постепенно будут увеличиваться по мере приближения 1997 года, а затем все отойдет к Китаю. Каковы ваши соображения?

Саймон молчал некоторое время.

— Джордж? Что скажешь ты?

Форстер беспокойно заерзал на стуле.

— Ты сказал «забудь о деньгах». Но это то самое, чего мы как раз не можем себе позволить. Где нам взять эти деньги, Питер? Речь идет о ста миллионах фунтах стерлингов как минимум. Ты знаешь, что мы не сможем построить завод только на свои деньги, да и никто не в состоянии сделать это.

— А как насчет Корпорации?

— Брось, Питер. Ты же знаешь старика. Он скорее умрет, чем позволит вложить в это дело деньги Корпорации. Особенно учитывая то, что это в первую очередь моя идея!

— Но ты разговаривал с ним?

— Много раз. Он сказал «нет».

— А раз уж отец не дает денег сыну, то ему никто их не даст.

— Точно.

Рид затушил сигару и одарил Саймона улыбкой.

— В таком случае я могу сказать, что у тебя очень ограниченный выбор. — Его взгляд скользнул в сторону Джинни. — Или ты примешь замечательную идею Цю, или ничего.

— Что заведомо означает определенную степень доверия к Цю с моей стороны.

— Ты не доверяешь ему?

Саймон бросил взгляд на Джинни и усмехнулся.

— Не очень-то.

— Интересно. А мы доверяем.

— Понятно.

— Официальное мнение британского правительства совпадает с предложением Цю. И, хотя ты говоришь, что не доверяешь ему, тем не менее ты по его предложению уже составил письмо, точнее, заявку на предоставление кредита со всеми необходимыми цифрами и расчетами, не так ли? Рид сделал паузу, чтобы его «бомба», взорвавшись, произвела максимум эффекта.

— Ты что, шутишь, что ли? — Джордж Форстер слушал этот разговор со все возраставшим недоверием. Последняя реплика Рида переполнила чашу его терпения. — Ты говоришь, что губернатор позволит Советскому Коммунальному банку главенствовать в этом деле?

— Это будет зависеть от того, что именно будет выставлено под залог, если я не ошибаюсь. — Парировал Рид. — Я уверен в том, что вам не позволят предоставить в качестве залога земельные участки. Этого не будет — ни в коем случае. Я также уверен, что губернатор потребует от вас полной конфиденциальности, вне зависимости от условий заключенной сделки и от кандидатуры кредитора, с которым вы ее заключите. Мы не можем допустить кризис доверия на этой стадии, а он неизбежно разразится, если станет известно, что в этом деле участвуют русские.

Все время, пока Рид говорил, он не сводил глаз с Джинни. Наконец он, похоже, принял какое-то решение.

— Послушай меня, Саймон. Ты знаешь, и я знаю, что существует множество совместных англо-китайских предприятий. Некоторые из них созданы по причинам, не имеющим ничего общего с бизнесом или благотворительностью. Они просто проводники. Не спрашивай меня «проводники чего?», потому что я все равно не отвечу тебе. Это тебя не касается. Все, что тебя касается, так это то, что губернатор дает тебе зеленый свет. От тебя требуется лишь заняться своим делом и построить завод. Остальное — это мое дело. — Тут Рид не просто посмотрел на Джинни, а открыто улыбнулся ей. — Мое и таких людей, как я. Наших противников. А… возможно, и своего рода союзников.

Он медленно откинулся назад, засунув свой портсигар из черепахового панциря в нагрудный карман пиджака с видом человека, сказавшего все, что он хотел, и теперь собиравшего свое имущество, готовясь покинуть помещение. Джордж Форстер, нахмурившись, барабанил пальцами по столу. Саймон встал и принялся ходить по залу от стены к стене, держа руки в карманах и бренча мелочью. Он пытался определить, что в этом деле нужно Риду и в какой степени можно доверять официальной линии британского правительства. Только Джинни сидела молча, глядя на Рида непроницаемым взглядом пророчицы.

— Нет, — громко сказала она, и Саймон прекратил мотаться по залу.

— Что?

— Ничего.

Саймон обернулся к Риду.

— Значит, Цю изложил все правильно, — мягко сказал он. — Вы нацелились на КГБ и используете меня в этом деле.

Рид развел руками.

— Может быть, и так. Разведка — это не только охота за шифровальными книгами и разными там Матами Хари, ты же знаешь. Я уже и так сказал больше, чем мог. И не жди, что я когда-нибудь повторю то, что сейчас сказал, потому что ты будешь сильно разочарован.

— О, я и так прекрасно понял тебя. Ты с радостью отдаешь меня в лапы Советского Коммунального, потому что это соответствует твоим планам, но если что-то сорвется…

— Правительство Ее Величества и пальцем не пошевелит для тебя. Именно так. — Рид встал.

— Саймон, на этой стадии мы лишь размышляем вслух. Конфиденциально — прошу вас всех запомнить это. Любая сделка с иностранным источником, которую вы заключите, подпадет под действие Закона о Государственной тайне. В любом случае, если вы примете какое-то решение и начнете воплощать его в жизнь, дайте нам знать. — Он поднял руку и посмотрел на часы, жестом дав понять Саймону, что разговор закончен. — И не опоздай на самолет. Или передай привет мистеру Цю — ведь он в Гонконге?

Саймон на мгновение сузил глаза, но потом рассмеялся.

— Дорогой Питер — всегда такой коварный! Я надеюсь, ты уже заплатил кому надо, чтобы нам забронировали два места у иллюминаторов?

Рид улыбнулся.

— Нет. Но в Сингапуре ты можешь вдруг почувствовать себя — как бы это сказать — несколько на виду. Не обращай на это внимание. Ли Куанью наш старый друг, он в курсе абсолютно всего происходящего, да и за успех твоей благой затеи переживает гораздо больше людей, чем ты думаешь. Между прочим, Саймон, ты не хочешь поделиться со мной, зачем ты собрался в Сингапур?

Саймон был в нерешительности. Он хорошо относился к Риду, и тот еще ни разу не дал ему повод усомниться в своей преданности. Но необычность дела, в которое Саймон встрял, заставила его помедлить перед тем, как дать ответ: слишком велика ставка: даже сейчас Саймон ломал голову, не пропустил ли он какой-нибудь подвох и все ли понял правильно.

— У меня встреча с посредниками, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Они должны свести меня с руководством Советского Коммунального банка.

— Ага. Увидимся в субботу…

— Да. Я вернусь к тому времени. Черт, да ты ведь и сам это знаешь. А сейчас прошу меня извинить. — Он подошел к телефону и нажал кнопку слишком резко. — Мистер Рид уходит. Пожалуйста, проводите его.

Когда за заместителем комиссара закрылась дверь, Саймон повернулся и встретился взглядом с Форстером.

— Как, черт возьми, он узнал, что мы уже подготовили письмо с просьбой о кредите?

— Мало чего найдется такого, чего не знал бы Питер. Но это потрясло даже меня. Ты собираешься ввязаться в эту игру?

Саймон ухмыльнулся.

— Я не уверен, Джордж. Но думаю, что да. Одно я могу сказать точно: я не собираюсь идти на поводу у Питера и Цю, во всяком случае, не буду действовать слепо.

— Не понял.

— Если мы и возьмем деньги у Советского Коммунального, то сохраним свободу выбора. Мы будем держать вожжи, диктовать условия, решать, каковы сроки и темпы возврата.

— Но мы, разумеется, вернем кредит.

— Вернем? А зачем, черт возьми? Уже тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, Джордж. Ты становишься донкихотом, тебе не кажется?

— Подумай о своей репутации.

— Я уже подумал о ней. Какая там, к черту, репутация? Если я увижу возможность не возвращать кредит и сохранить при этом свои акции, то я так и поступлю. Любой, кто прожил в этом городе дольше десяти минут, сделает то же самое.

— Может, и так, Саймон, но «Д. Ю.» всегда возвращала свои долги.

— Не всегда, Джордж. Бывали и такие случаи. Мы всегда старались возвращать долги, скажем так.

— А не забыл ли ты кое-что другое, то, что касается тебя в гораздо большей степени, чем меня?

— Что?

— Ты что, серьезно собрался рискнуть своими акциями, даже если эта жертва будет принесена правительству Ее Величества? Помни, эти бумаги — на предъявителя. Как только ты выпустишь их из рук, ты рискуешь обнаружить, что вернуть их намного труднее. Хотя бы по этой причине, если мы и заключим сделку с СКБ, то это должна быть честная сделка, и кредит будет необходимо вернуть.

Саймон улыбнулся и посмотрел на часы.

— Мне надо успеть на самолет. Цю ждет меня. Джинни, дорогая, ты поедешь со мной?

— Да, еще одно, пока ты не ушел, — поспешил сказать Форстер, опередив ответ Джинни.

— Давай, только побыстрее.

— Если ты решишь не возвращать кредит, ты рискуешь потерять свои акции учредителя. Но, если ты решишься вернуть деньги, то ты оставишь в дураках и Цю, и Питера Рида. Постарайся избежать этого, Саймон.

— Спасибо, Джордж. Я подумаю над этим. Но я опаздываю.

— Ты в самом деле решил лететь? — занервничал Форстер.

— Да, я поеду. До сегодняшнего дня я еще не до конца был уверен в этом. Но теперь я точно поеду.

Цю ждал машину, как они и договорились, у бокового входа в главное здание Китайского банка на Банк-стрит. Он шагнул было к «роллс-ройсу», но Саймон опередил его, выйдя из машины:

— Доброе утро, шурин Цю. Вы поели?

— Да, спасибо, мистер Юнг.

— Ну зачем же так официально. Зовите меня просто Саймоном, если хотите.

Хитрые глаза Цю сузились, и Саймон понял, что ввел его в искушение.

— Конечно, — ответил он, не намереваясь даже поблагодарить Саймона.

— Вы не хотели бы положить свой кейс в машину? Мой водитель встретит нас в Кай Так.

Взгляд Цю метнулся в сторону «роллс-ройса», и на этот раз в нем была зависть.

— Мы не поедем на машине?

— Нет.

Нет, шурин, настало время кое-чему научить тебя, подумал Саймон.

Цю отдал кейс водителю с явной неохотой, и, когда «роллс-ройс» отъехал от тротуара, он провожал его взглядом даже в тот момент, как Саймон заговорил вновь:

— У нас еще куча времени, Цю Цяньвэй. Мы поедем на двухсотом автобусе, и вы увидите Гонконг таким, как ему и положено быть.

Двое мужчин уселись спереди в салоне. Время близилось к полудню, и автобус был наполовину пуст. Никто особенно не обращал внимания на странную пару — англичанина в костюме «сафари» и Цю, одетого в то, что Саймон про себя окрестил «тайваньская безвкусица»: на нем была вышитая рубашка с короткими рукавами, галстук и узкие серые брюки на ремне из змеиной кожи. Автобус миновал Коулун-сайд и начал взбираться на длинный подъем по Цим-Ша-Цуй. Китаец повернулся к Саймону и спросил:

— А почему на автобусе, мистер Юнг?

— Подумайте о деньгах, которые мы сэкономим, мистер Цю.

Цю улыбнулся, и в его выражении лица Саймон впервые заметил искру неподдельного воодушевления.

— Я ничего не экономлю, мистер Юнг. А как насчет вас? «Ройс» ведь все равно был при вас, верно? Он так и так заправлен и маслом, и бензином, и кто-то все равно должен его мыть. А водитель получает зарплату вне зависимости от того, пользуетесь вы машиной или нет.

— Верно.

— Тогда в чем же дело?

— Могу рассказать вам, но не уверен, что вы поймете меня.

— Как же мы выясним, пойму я вас или нет, если вы не расскажете мне об этом?

— Логично. Ну что ж, тогда… — Саймон помешкал, подыскивая слова. До него не сразу дошло, что научить чему-нибудь Цю будет, пожалуй, сложнее, чем ему казалось поначалу.

— Я гражданин Гонконга, мистер Цю, это мой город. Я хожу по его улицам, езжу на его автобусах и паромах. Я слушаю разговоры людей. Мне нравятся здешние люди, как никакие в другом месте. Я плачу налоги, чтобы все здесь было в порядке. Я принадлежу этому месту. Гонконг кормил и одевал меня долгие годы. Я многим ему обязан. И я не знаю ни одно другое место в мире так же хорошо, как это.

Цю моргнул. Он был озадачен. Юнг так не похож на других иностранцев, которых Цю встречал до сих пор, и при этом наделен худшими чертами этих людей: скупостью, лицемерием и абсолютно необъяснимым чувством собственного превосходства. «Цюань, ян чжи син» — говорят китайцы про европейцев: «натура собаки и барана». Таковы люди, живущие на Западе. Но все же цивилизация коснулась и его, подумал Цю, то что он говорит о Гонконге, подтверждает это.

— Так вот почему вы хотите построить этот опреснительный завод?

— И потому тоже. Хотя, конечно, я делаю это и для себя. Еще до нашей встречи я понял, что мне же на пользу, если после присоединения к Китаю обо мне останется мнение как о человеке, который заботился о благосостоянии колонии. А сейчас похоже, что, если я буду действовать согласно вашим планам, я к тому же получу от этого еще и прибыль.

— Это понятно. Но меня больше интересует то, что вы говорили о своей любви к этому городу и его людям. Вы же не китаец. Вы англичанин. Вам что, Гонконг на самом деле нравится больше, чем, ну скажем, Лондон?

— Я вообще почти совсем не знаю Лондон. Я хочу сказать, что Лондон для меня стал странным местом — грязным, шумным, населенным грубыми, наглыми людьми. Все правильно, вы можете сказать то же самое о некоторых районах Гонконга. Но сам Гонконг становится все лучше, он не стоит на месте. В нем есть оптимизм, живость. Лондон лишен этого. Так было не всегда. Но ведь нельзя вернуть прошлое. Правда?

Цю опустил голову. Слова Юнга заставили его ощутить грусть. За его собственную жизнь Китай изменился больше, чем за предшествовавшее тысячелетие. Так много было утрачено. Так мало приобретено.

Некоторое время они сидели молча. Каждый обдумывал услышанное от собеседника. За прошедшие дни Саймон несколько раз был очень близок к тому, чтобы возненавидеть Цю за его поведение в Пекине, но некоторые черты характера китайца странным образом привлекали его. Цю был смешным маленьким человечком. Если бы китайцы так не носились с их собственной природной исключительностью…

— Могу ли я задать вам вопрос? — сказал он наконец.

Цю словно внезапно пробудился от собственных грез.

— О чем?

— Взгляните туда.

Автобус попал в пробку, и, похоже, она должна была рассосаться еще не скоро. Саймон указал в окно. Цю увидел волнующееся море черноволосых голов, среди которых лишь кое-где мелькали светлые, явно принадлежавшие иностранцам.

— Ничего не вижу, — сказал Цю с подозрением.

— Ну как же! Столько людей, собранных на таком маленьком пространстве. Как ваши секретные службы держат их всех под колпаком?

— Под колпаком?

— Да, под наблюдением.

Цю фыркнул и демонстративно перевел свой взгляд прямо вперед.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Юнг.

— Вам известно, что КНР способна отслеживать все происходящее в Гонконге с замечательной эффективностью. Даже наши секретные службы не могут сравниться с вами. Как вы это делаете?

Саймон старался не выдать удовольствия, наблюдая за внутренней борьбой своего спутника, признаки которой он ясно видел на лице Цю. Примерно с полминуты взгляд Цю метался то к Саймону, то вновь к окну, улыбка превосходства появлялась на его губах, он сгонял ее, но она появлялась вновь… Так длилось, пока Цю не устал противиться искушению продемонстрировать свои высшие знания Саймону.

— А вы не знаете? — спросил он, решившись.

— Если бы я знал, то не спрашивал бы у вас.

— Но вы должны бы знать это.

— Почему?

Цю пожал плечами, словно сдавшись, и указал на улицу за окном. Саймон обратил внимание на его руки, длинные и тонкие, округлые сужающиеся пальцы заканчивались миндалевидными ногтями. Саймон решил, что подобные руки в старые времена отличали высокоученого мандарина.

— Вы видите эту улицу, — заговорил наконец Цю. — На что она, по-вашему, похожа?

Саймон посмотрел в окно, и взору его предстала типичная для Гонконга картина: продуктовые лавчонки, лавки древностей, магазины фотоаппаратуры и палатки, торгующие почтовыми открытками. В глубине улочки он заметил неизвестно как оказавшийся здесь книжный магазин. До него долетали запахи жарящегося мяса, выхлопных газов, вонь гниющих отбросов. Водители жали на клаксоны, пешеходы, толкаясь, соскакивали с тротуара, велосипедисты старались не потерять равновесие в этой толчее. Хозяева магазинов, ларьков, палаток и лавчонок стояли в дверях своих заведений, зазывая клиентов. Автобус медленно продвигался вперед в облаках испарений, а над всем этим хаосом светились, горели красным, золотым, синим, зеленым и лиловым иероглифы всех размеров, манер и способов написания. Некоторые вывески извещали о сдаче номеров и «кабинетов» на пару часов, где клиентам, не задавая лишних вопросов, предоставляли приют и отдохновение и куда входили только парочки.

— Обычная улочка, — подытожил свои наблюдения Саймон.

— Да. Она обычна. Предположим, что вы хотите… держать ее под колпаком, так, по-моему, вы выразились. Что вы сделали бы для этого?

— Не имею ни малейшего представления.

— Возьмем, скажем, ее. Посмотрите… вон там, в дверях, неподалеку от ресторана «Золотая Мин»…

Саймон взглянул по направлению жеста Цю и увидел старую женщину, безмятежно стоявшую, сцепив руки за спиной, и улыбаясь прохожим. Старуха была одета в пурпурную стеганую куртку, мешковатые черные брюки и сандалии на босую ногу. На этой улочке она выглядела так же естественно, как дерево в лесу.

«Вся гора Сумеру[11] поросла горчицей», — прокомментировал Цю.

— A-а, вы хотите сказать, что эта сценка воплощает в себе весь мир в миниатюре, что и старуха типична, так, что ли?

— Именно так. И где-то в Китае у нее есть двоюродная сестра. Или сын. Или брат. Где-то там, неважно где. Мы… мы всегда можем найти такого человека, в какой бы глухой деревне он ни жил, как бы он ни старался скрыться от нас, или… — его взгляд снова метнулся в сторону, а на лице на долю секунды появилась улыбка, — как бы высоко он ни взобрался.

— И, когда вы находите этого человека, у вас в руках появляется ключ…

— Который отпирает двери, ведущие к сердцу этой старой женщины. А отсюда всего лишь шаг до возможности открыть каждую дверь на этой улице, потому что та женщина знает, что происходит за всеми ними, как и повсюду в мире старые женщины знают. Ну, теперь, я думаю, вы все поняли, мой уважаемый шурин?

— Кое-что, мистер Цю. — Саймон подумал о Джинни, о лжи, в которой она жила все эти двадцать лет. — Кое-что…

Красный Дракон вновь посмотрел на старуху. Внезапно его маленькие блестящие глазки выхватили китайского юношу, который появился за спиной у женщины, стоявшей в дверях. Юноша жестом привлек внимание старухи, и они дружно засмеялись. Внимание Саймона, притягивала вовсе не эта сцена. Юноша, которому на вид было около двадцати, щеголял в обтягивающих белых брюках и черной распахнутой рубашке, на шее у него болталась цепочка с золотым медальоном, а выкрашенные в рыжий цвет волосы были завиты и уложены так, что образовали гребень. Двое мужчин наблюдали в окно автобуса, как в дверном проеме появился еще один человек — белый, нервно сжимавший в руках фотоаппарат. Мальчик обернулся, потрепал туриста по щеке и поцеловал его. Клиент слабо улыбнулся и пустился по улице со всей скоростью, на какую был способен. Юноша, сделав свое дело, заработав на хлеб, шепнул что-то женщине, которая рассмеялась в ответ, и отправился в другую сторону, приглаживая свои волосы.

Саймон увидел, как в глазах его спутника, провожавшего этого юнца взглядом, загорелась ненависть.

— Мистер Юнг, вы знаете, как мы в Китае поступаем с гомосексуалистами?

— Нет, не знаю.

Цю перевел взгляд на Саймона, но медленно, словно не желая расставаться с намеченной жертвой.

— Мы расстреливаем их, — тихо сказал он.

— В самом деле? Я много раз слышал, что в Китае просто нет гомосексуалистов… Ах да, конечно, вы их расстреливаете. Ага! Мы снова поехали… — И когда автобус тронулся, Саймон не смог отказать себе в удовольствии выпустить последний заряд: — Я думаю, что эта старая женщина была бы превосходным источником, шурин Цю. Я бы сказал, что она — кладезь информации. Как вы считаете?

— Ха!

Глава 5

Сингапур всегда просто зачаровывал Саймона. Он напоминал книжку сказок с картинками, которая была у него еще в детстве. На первой странице пагода, украшенная драконами и колокольчиками. На второй — тропическая роща, а за ней притаившийся в зелени старый дом; на другой странице был изображен банк или торговый комплекс, тоже окруженный зеленью. Впрочем, зелень была везде — Сингапур казался Саймону городом-садом.

Самолет приземлился в грозу, но, когда они доехали на такси до Скоттс-роуд, дождь прекратился, облака унесло прочь, и солнце повисло в бледно-лиловом небе.

— A-а, Чим… — Цю моргнул и насторожился, как всегда, когда англичанин делал свои загадочные провокационные заявления.

— Извините, что такое Чим?

— Это район в Лондоне, где я учился в подготовительном классе — вы называете это начальной школой высшей ступени. Здесь точно такие же дома. — Саймон указал на постройки, мимо которых они проезжали. — Большие, респектабельные, прочные, как и люди, которые живут в них. Мы легко можем представить себе, что оказались в Чиме. Это одна из самых чарующих особенностей Сингапура. «Все под Небесами». Цю Цяньвэй, пожалуйста, расскажите мне о человеке, к которому мы едем.

— А, мистер Ни… Он сейчас почти отошел от дел. Как вы знаете, в Гонконге, например, у нас есть свои неофициальные представители.

— Такие, как мистер Роберт Чжао, к примеру.

— Вот именно. В Сингапуре все совсем по-другому. Но и здесь есть некоторые бизнесмены, питающие теплые чувства к Китаю и делающие кое-что на благо страны, если это им удобно и в их интересах. Когда мы встретимся с мистером Ни, вы не должны воспринимать его как нашу марионетку. Он оказывает нам определенные услуги, но скорее на своих условиях, чем на наших. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да.

— Он может свести нас с руководством Советского Коммунального банка. Так, когда вы подготовили письмо с просьбой о предоставлении кредита, именно он доставил его по назначению. Он посредник, своего рода вольный стрелок.

— Я понимаю.

— Вам следует очень тщательно обдумывать свои слова во время беседы с мистером Ни, прикиньте, что стоит говорить, а что нет. Сфера его деловых интересов на всем Дальнем Востоке обширна. Если он получит нежелательную для нас информацию, он немедленно воспользуется ею, чтобы достичь своих личных целей или предотвратить возможный ущерб для его бизнеса. Он без колебаний пустит ее в дело, не заботясь о том, какие последствия это может иметь для Китая.

Сразу за отелем «Экватор», машина свернула направо, потом еще раз направо и остановилась неподалеку от трехэтажного особняка кремового цвета под серой крышей. Строение ничем особенно не отличалось от соседних домов. Пожилой китаец разгонял метлой из пальмовых ветвей лужицы воды, стоявшей на дорожке, ведущей к дому. Саймон заплатил водителю и, обернувшись, увидел, что Цю разговаривает с «дворником».

— Мистер Ни, позвольте представить вам мистера Юнга из Гонконга.

Старик оперся на свою метлу и застенчиво улыбнулся:

— A-а, мистер Юнг.

— Может быть, вы предпочтете разговаривать на мандаринском или кантонском диалекте, мистер Ни?

Глаза старика загорелись.

— На кантонском, если можно. — Он протянул руку, выбросив ее перед собой резким движением, словно каратист, принявший стойку. Но рука показалась Саймону мягкой и какой-то липкой, словно кожа старика подтаяла от постоянного пребывания во влажном жарком климате.

— Для меня большая честь принимать у себя главу «Дьюкэнон Юнг». Добро пожаловать!

— Наоборот, это большая честь для меня. — Ответ Саймона прозвучал с официальной церемонностью, но старик ему сразу понравился. Ни представлял в глазах Саймона лучшие черты китайца: старый, спокойный, исполнен чувства собственного достоинства, словом, из тех, кто с одинаковым спокойствием принимает и победу, и поражение.

— Входите, пожалуйста. — Ни неторопливо пошел впереди шаркающей походкой.

Его плечи были ссутулены, а все его тело — хрупким, но по тому, как высоко старик держал голову, с живым интересом взирая на мир вокруг, Саймон понял, что в этом старом теле обитает молодой дух. Они прошли под навес, выполнявший роль крытого крыльца и присущий большинству богатых сингапурских домов: гость, выйдя из машины, не должен попасть под дождь. Ни провел своих гостей на кухню, где их встретила старая седовласая китаянка. Она стояла у раковины, промывая рис на ужин; повернув голову, она отметила, что хозяин ведет приезжих, но ее ритмично двигавшиеся руки не сбились с ритма. Из кухни все трое попали в гостиную, обставленную довольно бедно для одного из самых богатых людей Сингапура.

Помещение оказалось почти пустым. Начищенный до блеска паркетный пол покрывал какой-то старый коврик. По углам стояли несколько предметов обстановки, видавших лучшие дни. Диван был накрыт дырявым полиэтиленом, обои на стенах — массового производства, а стол, заваленный проспектами и счетами, напоминал товар из магазина подержанной мебели в Чайнатауне. Большой телевизор и видеомагнитофон были единственными вещами, придававшими этой скудно обставленной комнате более-менее современный вид.

Когда Саймон присел, служанка внесла чашку чая и поставила ее перед ним на бамбуковую подставку. Чашка совсем не подходила к подставке. Саймон улыбнулся, вспомнив, как его отец однажды рассказывал, чем отличаются миллионеры Гонконга от своих собратьев в Сингапуре. В Гонконге можно судить о человеке по номерам его «роллс-ройса»: в этом месяце приобретена машина или в прошлом? Но если ты хочешь отыскать миллионера в Сингапуре, то ты должен отправиться поздним вечером к стойке уличного торговца снедью и найти старика в пижаме и меховых тапочках, который ест суп. Когда Саймон спросил, почему это так, отец просто пожал плечами и сказал: «Старик в тапочках не привлечет внимание правительства, это же очевидно».

Улыбка Саймона погасла. Для Тома Юнга, его отца, все всегда было очевидным и простым. Как непохож на Тома старик, сидящий сейчас напротив Саймона. Доброе лицо мистера Ни испещрили морщины, верхняя губа выдавалась вперед, делая старика похожим на добродушную черепаху.

Саймон попивал чай, когда в комнату, размахивая теннисной ракеткой, вошел еще один китаец, лет сорока, одетый в белые шорты и футболку. Он улыбнулся Саймону и, нагнувшись к мистеру Ни, что-то прошептал ему на ухо.

Старик помрачнел:

— Мистер Юнг, похоже, что ваше присутствие здесь уже замечено.

Саймон поставил чашку на подставку, сохраняя бесстрастное выражение лица.

— Да?

— За вами следили, начиная с аэропорта. Одну из машин мы опознали, это правительственные службы — мы этого и ожидали. — Улыбка мистера Ни заключала в себе нечто большее, чем просто вежливость, она была очень приятной. — Но насчет другой мы пока не смогли ничего выяснить. Мой третий сын займется этим. — Саймон заметил, что «теннисист» бесшумно исчез. — По-моему, мистер Юнг, СКВ питает к вам больше, чем просто мимолетный интерес.

— Боже мой! Я принес в ваш дом неприятности, мистер Ни!

— Отнюдь нет! — Поведение хозяина становилось все более непринужденным. — С того момента, как я удалился от дел, я веду здесь очень тихую жизнь. Мне повезло, есть повод взбодриться. Я никоим образом не хочу сковывать вас. А еще меньше — давать советы одному из наиболее удачливых предпринимателей Гонконга. Но если вы не возражаете провести тихий вечер в моем доме, вместо того чтобы отправиться куда-нибудь на люди…

Саймон не спешил с ответом. Перспектива бездействия всегда нагоняла на него скуку. Инстинкт подталкивал его погулять по городу, сделать несколько телефонных звонков, послушать, поболтать, узнать кое-что… но нет, хозяин дал хороший совет: в таком важном деле не стоит привлекать к себе лишнее внимание.

— Вы просто читаете мои мысли, мистер Ни, — сказал Саймон. — Благодарю вас.

— Вот уж не за что, я рад видеть вас у себя. Может быть, мы с вами поболтаем? Я вижу так мало людей теперь и гости — для меня очень редкое удовольствие. Может быть, мы оставим все… заботы мистеру Цю?

Цю, стоявший у окна, разглядывал сад. Услышав эти слова, он повернулся к ним.

— Мистер Цю, скоро сюда пожалует моя сестра, — сказал Ни. — Она проверяла обстановку. Я понял так, что она не против небольшой поездки по городу с вами. В Сингапуре появились незнакомцы, на которых она посоветовала бы вам взглянуть. Я тоже.

Цю поднял брови.

— Гости из страны снегов?

— Да, из России, но не все из них. Из Гонконга сюда пожаловал мистер Чжао. Вы не видите здесь никакой связи с вашим визитом, мистер Юнг?

— Нет, — сказал Саймон. — Что я должен был?..

Ни пожал плечами.

— Связи мистера Чжао с КНР общеизвестны. Мистер Цю, как по-вашему, здесь просматривается совпадение?

— Не знаю. У мистера Чжао обширные интересы, и он волен ехать туда, куда пожелает. Одно могу сказать точно: он здесь не по моему требованию.

— Понятно.

— Совпадение, — пробормотал Цю. — Мистер Ни, вы сказали «незнакомцы». А кто еще здесь?

— Остальные вчера прилетели из Москвы. Мы сумели установить личность одного из них. Это мелкая сошка, шпана, как мы их называем. Он ошивался здесь во все периоды активизации деятельности Московского Народного, предположительно занимается сбором информации. Но вот другой, я думаю, более важная птица. Но я пока не знаю, кто он такой. Моя сестра надеется, что наши информаторы смогут раздобыть более подробные сведения. А пока, — старик снова повернулся к Саймону, — я был бы рад выслушать ваше мнение о тихоокеанских рынках. Как вы относитесь к акциям австралийских горнодобывающих компаний?

— К некоторым из них весьма положительно.

— Ага! Здесь мы сходимся во мнениях. Возможно, вы считаете перспективными и фирмы, занимающиеся разработкой программного обеспечения?

Мистер Ни все еще улыбался, но Саймон внезапно напрягся и полностью сосредоточился:

— Возможно.

— Вам известно, мистер Цю, что у нашего высокочтимого гостя есть кое-какая репутация в масштабах Азиатского континента, когда дело касается программного обеспечения?

Цю пожал плечами, не очень удивившись.

— Да-да. Насколько я знаю, у вас поначалу возникали трудности в этом направлении.

— Трудности, мистер Ни? — Голос Саймона оставался все таким же спокойным, но в нем послышалось нечто такое, чего Цю никогда не улавливал прежде. Некий угрожающий оттенок.

Тон Саймона не предвещал ничего хорошего. Цю навострил уши.

— Это очень интересная история, мистер Цю, но, может быть, вы ее раньше слышали?.. — Мистер Ни вроде бы обращался к своему приятелю китайцу, но Саймон весь обратился в слух и ждал продолжения.

— Одна из дочерних фирм «Д. Ю.», дайте вспомнить, по-моему, «Дьюкэнон Юнг электроникс», не так ли? — старик повернулся к Саймону, кивнувшему в ответ, — умудрилась заключить единоличное соглашение с «Ай-Би-Эм». Большое достижение. Не все в Гонконге восприняли это с радостью. Особенно вышел из себя один человек, который собирался получить все эти программы пиратским путем. Мистер Ао, так, по-моему, его звали?

Мистер Ни выждал, якобы надеясь, что кто-нибудь из присутствовавших подтвердит его слова, но по глазам рассказчика было понятно, что он просто надеется произвести эффект.

— Примерно неделю спустя после того, как пиратские программы мистера Ао наводнили рынок, с ним случилась беда. Катер Королевской полиции Гонконга, рано утром курсируя вдоль гавани, обнаружил нечто на поверхности воды. Это был пластиковый пакет, наполненный гелием, предположительно для плавучести. Внутри оказалась человеческая голова, гениталии и нож, на рукояти которого была вырезана эмблема Второй Ложи. К пакету были привязаны веревкой остальные части тела этого человека. К моменту обнаружения он пробыл в воде уже несколько дней. Интересная история… После этого случая, мистер Юнг, у вас возникали еще какие-нибудь проблемы с промышленным пиратством?

— Никаких, мистер Ни.

В глазах старого китайца мелькнула искорка понимания:

— Я так и думал. Но, мистер Цю, я уверен, вы слышали эту историю много раз. Прошу простить, если моя болтовня вам наскучила.

Во взгляде, которым Цю смерил Саймона, первоначальный скепсис сменился уважением.

— Нет, — наконец сказал он. — Я не слышал этой истории.

Саймон не спеша развернулся и встретился взглядом с Цю. Он заговорил, тщательно взвешивая слова:

— Это меня не удивляет. Такие истории не предназначены для того, чтобы стать достоянием общественности. Подобная история всегда смущает, не правда ли, мистер Ни? — Говоря это, Саймон не сводил глаз с Цю, и тот, уступив, отвел свой взгляд первым.

— По-моему, подъехал автомобиль моей сестры, — сообщил мистер Ни. — Сейчас вы познакомитесь с ней. Она вам понравится, мистер Юнг. Она большая ваша поклонница.

Саймон с трудом привел свои мысли в порядок. Безжалостный рассказ Ни о злоключениях мистера Ао выбил его из колеи. Теперь ему предстояло продемонстрировать вежливость при знакомстве с китаянкой. Возможно, такой же пожилой, как и мистер Ни. В кухне раздался грохот и звон, сопровождаемый хриплой бранью на кантонском диалекте.

— Привет, Саймон Юнг. Рада познакомиться. Меня зовут Мод.

Саймон с улыбкой на лице привстал с кресла, успев подумать, что он сильно ошибся в своих предположениях. Мод было под пятьдесят, как он решил, но женщине, которая, по-видимому, уделяла столько внимания своей внешности, можно дать от тридцати до пятидесяти — так она выглядела. Это была самая высокая китаянка, которую он когда-либо встречал. На ней была белая блузка навыпуск, с широким вырезом, обнажавшим шею, и джинсы от Глории Вандербилт, словно перчатка облегавшие ее фигуру, напоминавшую песочные часы. Джинсы были так узки, что казались нарисованными на стройном теле, причем художник остановил кисть именно там, где начинались мягкие кожаные ботиночки на шнурках.

Женщина возникла перед Саймоном, уперев руки в бока, ее длинные вьющиеся черные волосы ниспадали на плечи, а сочные губы разошлись в добродушной усмешке.

— О нет! Не надо вставать. Я сама к вам подсяду.

Саймон снова опустился в кресло, а она присела на подлокотник и небрежно закинула ногу на ногу. Встряхнув головой, она сбросила непослушный завиток, упавший на глаза.

— Так вы сегодня прилетели, а? Ну и как Гонконг? Я думаю, все такой же чертовски богатый город, а?

— Справляемся потихоньку.

— Ха, справляемся! Вы только послушайте его! Когда я последний раз была в Гонконге, я купила там норковое манто, так этот маленький ливанец запросил с меня штуку гонконгских долларов только за то, чтобы оно месяц повисело у него на складе в прохладном месте, ну я и сказала ему, куда он может отправиться в таком случае. Но я все же хотела бы как-нибудь поехать в Гонконг и пожить там немного. У меня свой собственный бизнес, знаете, бутики. Я могла бы назначить такие цены, какие пожелала бы. Еще бы, там у вас такие бога-а-тые люди. Не то, что здесь. Привет, братец! — Она завершила свою тираду обращением к старику.

Мистер Ни любезно кивнул.

— Ну а ты — Цю, не так ли? Приветик, Цю! — Мод переключилась на спутника Саймона.

Красному Дракону пришлось раза два или три ловить съезжавшие с переносицы очки, прежде чем они оказались в надлежащем месте. Казалось, его глаза выкатились из орбит, так он их таращил. Он отказался от своих попыток подобрать нужный ответ и просто кивнул головой.

— Нам пора выматываться, мистер Цю. «Мерседес» в гараже, поэтому поедем на «БМВ». И прямо сейчас, пошли быстренько! — Когда Мод вставала, Саймон почувствовал, как ее прохладная рука потрепала его по шее. — Приятно было с вами познакомиться, Саймон Юнг. Позавтракаем завтра в «1819», когда с делами будет покончено? — Она снова тряхнула головой, отбрасывая волосы с глаз. — О, как я ненавижу бизнес, все время деньги, деньги, деньги… Так ску-у-чно. — Она повернулась к Саймону. — Прихватите Мод с собой на ленч, будет не так скучно, а? До встречи!

Она пронзительно свистнула — сигнал предназначался Цю, который, постояв неподвижно секунду, едва не лопнул от ярости, но все же поспешил на ее зов, словно обиженный пес. Саймон размышлял над тем, сможет ли когда-нибудь его шурин прийти в себя после такого оскорбления. Когда ему наконец удалось оторвать взгляд от уходящей Мод, Саймон обнаружил, к своему замешательству, что мистер Ни пристально смотрит на него. Несколько мгновений мужчины молча взирали друг на друга. Вдруг мистер Ни хлопнул ладонями по подлокотникам своего кресла.

— Младшая сестра… надеюсь, вы поняли… — сказал он.

Манера вождения у Мод была не то чтобы странная, нет, она была вполне уверенная — никакого сумасбродства, но последовательность ее движений казалась просто нелогичной. Она держала баранку одной рукой, а второй то поправляла волосы, то махала проезжавшим машинам, приветствуя знакомых или тех, кого она в данную минуту сочла своими знакомыми.

— Ты что-то очень тихий, а?

Цю осторожно открыл один глаз и обнаружил, что они стоят перед светофором на перекрестке, неподалеку от отеля «Мандарин».

— Не о чем говорить.

— Так ты такой умный парень, дока по финансовой части, а?

— Возможно.

— И у тебя есть степень в экономике, а?

— Есть.

Мод вдавила педаль в пол и погнала машину по Орчард-роуд примерно с той же скоростью, с какой космические корабли входят в атмосферу на стадии завершения полета.

— И что ты заканчивал?

— Принстон. И у меня степень магистра после Гарвардской школы бизнеса. — Цю не смог устоять и добавил эти сведения с гордостью, напомнив тем самым и себе, что он кое-что из себя представляет.

— Ни фига себе! Мой экс закончил Йель.

— Кто?

— Экс. Экс-муж. Он очень большой дерьмовый финансист здесь в Сингапуре. Йель и Гарвард не одно и то же, не правда ли? Мне больше нравится Гарвард, мистер Цю. Есть в этом слове что-то… Благородство. Не то, что Йель; они все там настоящие ублюдки. Ты благородный, мистер Цю, а?

— Не очень.

— Да ну!

— Скажите, пожалуйста, куда мы едем?

— Народный театр, Чайнатаун.

Цю открыл второй глаз.

— И что нам там делать?

— СКБ весь в городе, вот почему. А большой человек этим вечером намерен послушать китайскую оперу.

— Как вы это узнали?

— А, у братца есть человек в СКБ, у него везде кто-то есть. Похоже, вам не нравится кататься со мной, мистер Цю? Куча людей в Сингапуре отдали бы по паре коренных зубов, чтобы прокатиться с Мод.

Она резко свернула на Саут-Бридж-роуд, и покрышки протестующе завизжали, но, когда машина оказалась на переполненных улочках Чайнатауна, Мод пришлось сбросить скорость. Теперь они почти ползли. Сигналы не производили никакого эффекта, пешеходы останавливались посреди улицы и в изумлении глазели на «БМВ», соображая, в какую сторону им сдвинуться.

— О, мой Бог! — завопила Мод в отчаянии. — И почему этот Гарри Ли просто не снесет все к чертовой матери, а? Ладно, Цю, приехали. Вылезай, я припаркуюсь где-нибудь. Может быть, это займет немного времени. Подожди меня у входа.

Цю стоял на тротуаре и осматривался вокруг. Площадка перед Народным театром кишела людьми всех национальностей и возрастов — очевидно, это шоу пользовалось популярностью в городе. Большое красное знамя, исписанное золотыми иероглифами, извещало о прибытии оперного коллектива из Гуаньчжоу — сегодня давали прославленную оперу «Мадам Белая Змея». Цю с усмешкой принялся разглядывать афишу, приклеенную на стену рядом с одной из трех двойных дверей для публики: каждый знает, что Кантонская опера — лишь бледная тень Пекинской, чего же ожидать от этих капиталистических варваров! Толпа была праздничная, и Цю смотрел на все с возрастающим удивлением. Вокруг было очень много молодежи. Он ожидал, что на спектакль в основном сбегутся все эти очкастые тетушки — мадамочки в своих неуклюжих самфу, но при виде такого количества молодых парней и девушек в прекрасных западных нарядах он оказался сбит с толку.

Рядом с ним внезапно возникла Мод.

— Все в порядке, мистер Цю. Я уже здесь. Ты просто счастливчик. В последний раз, когда я обедала в клубе «Танлинь», у меня больше часа ушло, чтобы добраться от столика до выхода. Мой дружок тогда просто с ума сошел. — Мод преувеличенно небрежно пожала плечами. — А вообще, о чем я беспокоюсь? Если уж у тебя полно друзей, то почему бы не поболтать с ними? Просто мой дружок был ублюдком, ну, из этих… — Мод двинулась вперед, продираясь сквозь длинную вереницу людей, терпеливо дожидавшихся своей очереди, чтобы войти в театр. — Из Йеля, — бросила она через плечо, поясняя недосказанное, с небрежностью охранника, запечатывающего вход в банк.

Сразу же у входа в зал, где уже погасли огни, стоял индус, проверявший билеты. Мод показала ему пропуск — индус кивнул. Тут Цю заметил китайца, стоявшего рядом с контролером. Когда их взгляды встретились, китаец поднес большой палец левой руки к уху и почесал его, Цю тут же потер правое плечо левой рукой, использовав для этого только средний и безымянный пальцы. Весь обмен жестами занял не более секунды.

— Пожалуйста, идите за мной. — Китаец повел их вдоль первого ряда и усадил прямо напротив сцены. Представление уже началось, но шум в зале едва ли стал тише. Мод, довольная, уселась в кресло и стала объяснять Цю сюжет оперы.

— Это такая женщина, она белая змея и живет на небе, понимаешь? Ну вот, и у нее есть служанка, конечно, и вот она спускается на землю, ну и влюбляется тут, ну и ребенок, конечно, потому что в те времена не было контроля над рождаемостью, сечешь? Но священник говорит, что она должна вернуться на небо и оставить своего дружка и ребенка, и они хватают ее после большой драки и сажают в корзину, потому что она змея, сечешь? А ее сын потом учится, и все такое, и однажды ей разрешают спуститься на землю повидать его, но потом она снова должна вернуться на небо. Понял?

Цю надменно фыркнул. Он должен был признаться, что очень любил оперу. В школе он однажды исполнял второстепенную роль в спектакле на выпускном вечере. Они тогда ставили «Красный фонарь». Это была «образцовая опера», написанная самой Цзян Цин — женой председателя Мао. С классическими операми, шедшими до культурной революции он не был знаком. Однако он понял, что понять суть происходящего не составит труда, потому что по краям сцены были установлены табло, на которых «бегущая строка» передавала содержание либретто. Звон гонга и цимбал стих, сменившись более мелодичной музыкой — играли на эрху, и Цю начал потихоньку расслабляться. Но вдруг кто-то подергал его за рукав. Он вздрогнул, увидев человека, проводившего их на места. Тот сидел рядом.

— В следующем ряду, — тихо прошептал китаец. — Справа от вас. Трое у прохода.

Цю выждал, когда закончится ария главной героини — Белой Змеи, и, воспользовавшись загремевшими аплодисментами, спросил:

— Сфотографировали?

— Да. Уже послали.

— Когда?

— Завтра рано утром.

— Тогда ты свободен.

Цю пришлось ждать почти час до первого антракта, когда, извинившись перед Мод, он смог отправиться на поиски туалета. За те пять секунд, что он шел вверх по проходу, он сумел рассмотреть нужную группу людей. Двое были ему хорошо знакомы — они были директорами Советского Коммунального банка из местных отделений, и он изучил их досье. Третий озадачил Цю. Это был человек лет шестидесяти, со строгим бесстрастным лицом, и Цю беспокоило, что, хотя мужчина казался ему знакомым, он никак не мог припомнить его имя. И чем дальше Цю думал об этом человеке, тем меньше он ему нравился.

На следующий день пошел дождь. Серые облака низко нависли над городом, и, пока сингапурцы добирались до своих рабочих мест, они успевали вымокнуть до нитки. Потоки воды били отвесно, переполняя водосточные канавы, заливая тротуары и превращая улицы в каналы, по которым было бы удобнее передвигаться на сампанах, чем на автомобилях. Мрачный день, думал Саймон Юнг, пока водитель свернул на Киллини-роуд, проехал мимо почтамта и погнал машину к Ривер-Валли-роуд. Саймон вспомнил о Цю. Подошла следующая стадия процедуры возведения стены вокруг Гонконга. Сегодня Саймону предстояла встреча с русскими. Он открыл «Стрейт таймс», пробежал заголовки и нашел страницу с финансовой рубрикой. Теплый дождь все лил и лил сквозь кроны буйной растительности: пальм, акаций, бамбука. Влага впитывалась в почву, и гнилостный запах распространялся вокруг, испарения почти душили, забивая ноздри.

Они выехали загодя — дорожные условия стали плохими, поэтому водитель ехал медленно, свернув на Ким-Сен-роуд. «Мерседес» пересек реку Сингапур и сразу же повернул направо. Мистер Ни указал рукой в окно.

— Это там.

Саймона внезапно охватило любопытство, и он подался вперед. Сквозь завесу дождя он разглядел ворота: две квадратные каменные колонны заканчивались сверху стилизованными фигурами драконов. К колоннам крепились зеленые металлические ворота, одна створка которых была открыта. Густые заросли деревьев и кустарника тесно обступили подъездную дорожку, закрыв здание в глубине двора. Водитель въехал в ворота и начал петлять по дорожке, разматывавшей свои изгибы под покровом мокрых ветвей. Наконец автомобиль остановился под навесом, и Саймон вышел. Слева от него оказался сад, подъездная дорожка полукругом огибала газон, в центре которого располагался восьмиугольный каменный фонтан.

Поодаль чуть в стороне от фонтана высилась раскидистая шелковица, в тени которой притаился старый дом с крытой верандой. Металлические перила и стояки разъела ржавчина, казалось, того и гляди, все обратится в ржавую пыль.

— Прежде здесь была гостиница, — пояснил мистер Ни. — То есть в ту пору, когда мой дед приобрел этот дом.

Саймон, стоя спиной к мокрому саду, окинул взором двухэтажное беленое строение со светло-зелеными оконными переплетами и сваями. Оказалось, что он не фасад рассматривает, полагая, что стоит под навесом, а фактически ступил в помещение и находится на веранде с покатым полом, вымощенным плиткой, — очевидно, легкий уклон обеспечивал сток дождевой воды. В каждом конце веранды имелись огромные проемы безупречной арочной формы, выполнявшие роль окон с подъемными теневыми шторами наподобие жалюзи. Вдоль всей балюстрады стояли высокие напольные вазы с причудливыми растениями. Однако во всем ощущался упадок, даже запустение, и сквозила печаль. Бетонная подъездная дорожка совсем растрескалась, как и бордюр по краям газона, давным-давно не стриженного. Правда, за кронами деревьев, похоже, кто-то ухаживал, но Саймон безошибочно угадывал невеселое будущее сада: некогда ухоженный и прекрасный, он вскоре превратится в городские джунгли.

— Вам нравится, а?

— Великолепный дом, мистер Ни. Я никогда не видел ничего, что могло бы сравниться с ним.

— В Сингапуре теперь почти не осталось ничего подобного, мистер Юнг. Так жаль. Я скоро потеряю его. Знаете, Мод и я выросли здесь.

— Скоро потеряете? — переспросил Саймон. — Вы намерены его продать?

— Да. Дом служил мне последнее время в качестве конторских помещений. Я все еще держу пару комнат вон там, в том крыле.

Саймон взглянул туда, куда показывал старик: входная дверь окована железом, а на окнах решетки.

— Мне ведь теперь уже не нужен офис, — сообщил мистер Ни с грустью, — поэтому мы вынуждены продать имение.

— По-моему, любой подрядчик руку правую отдаст, чтобы заполучить такое место.

— Я тоже так думаю. Покупатель, без сомнения, снесет дом и построит на его месте круглый розовый небоскреб этажей так в пятьдесят. — Ни пожал плечами.

— Прошу вас, входите.

Саймон поднялся вслед за хозяином вверх по лестнице. На площадке по бокам от двери стояли бамбуковые кресла. Мистеру Ни понадобилось три ключа, чтобы отпереть.

— Входите, пожалуйста, — сказал он, пропуская Саймона.

Саймон поставил кейс на пол и осмотрелся с нескрываемым удивлением. Он бывал во многих китайских домах, но впервые попал в такой, где все дышало древностью. Прямо перед ним находился семейный алтарь предков, накрытый красно-сине-золотой материей, на нем поднос с четырьмя высохшими апельсинами, ваза с давно увядшими цветами и две латунные подставки для благовонных палочек. На стене висела черно-белая фотография старой женщины.

— Моя мать, — пояснил мистер Ни. — Она умерла три года назад.

— Я вам сочувствую.

— Спасибо. Однако это стало хорошим облегчением под конец. Когда она умерла, с ней умерла целая эпоха. Теперь мы можем продать дом, когда мне это понадобится.

Саймона заинтриговало, почему он употребляет то «мы», то «я» — этакий отец-император и домочадцы слуги.

— И что, время уже настало? — спросил он, зная, что мистера Ни не покоробит этот вопрос.

— Почти. Нам предложили хорошую цену, но я, конечно, запросил больше. Мы получим ее. В конце концов.

Саймон усмехнулся: когда укрываешь налог с прибыли и уклоняешься от контроля за перемещением средств, то лучше ничего не брать на себя. В таком случае, разумеется, — «мы», семья…

— Пойдемте. Конечно, дом был на замке в течение нескольких месяцев, но мы сделали, что могли, чтобы вы чувствовали себя здесь удобно.

И мистер Ни повел Саймона дальше. Гость мельком заметил два больших помещения справа и слева, в одном из которых углядел большую деревянную китайскую кровать, явно неудобную, и оказался в удивительной комнате, настоящем музее — у него уже не было времени отвлекаться на все остальное.

Стены выкрашены в бледно-зеленый, того же оттенка, что и ставни на окнах; белизну потолка подчеркивают потолочные балки через всю комнату; темно-коричневый паркетный пол сложного набора словно инкрустирован, а на нем иероглифы и сцены из классических произведений; высокие и узкие окна и двери, которых в комнате множество, снаружи защищены железными решетками, а изнутри шторами, закатывающимися вверх. Над головой Саймона, залюбовавшегося антикварным убранством помещения, медленно вращались два вентилятора. Воспринять сразу все детали обстановки оказалось нелегко — здесь было много такого, на что стоило посмотреть…

Мистер Ни включил свет, и зажглись шесть светильников, по две лампы в каждом. Запыленные стеклянные плафоны в форме гиацинтов смягчали освещение. На стене двухъярусный алтарь, по бокам которого вертикально висели длинные рамки, а в них изящно выполненные каллиграфические надписи — парные изречения.

— Мы тут немного прибрали, — сказал старик между прочим.

— Надеюсь, это не доставило вам слишком больших хлопот.

— Никаких хлопот. Честно говоря, мистер Юнг, я не хотел бы, чтобы сведения об этой сделке просочились наружу. Полагаю, вы придерживаетесь такого же мнения. Я много раз отмечал ваше умение сохранять в тайне деловые операции. Вот почему я не стал назначать встречу в офисе СКБ, впрочем, так же, как и у меня дома. Вы слишком заметная фигура в Азии. А встреча в этом месте не привлечет особого внимания — по крайней мере, я на это надеюсь.

— Благодарю вас. Я и правда не могу позволить себе роскошь поставить посторонних в известность об этой встрече.

— Прекрасно. Я смотрю, вас заинтересовал портрет моего дедушки.

— Прошу прощения, но это так. — Портрет висел прямо над алтарем. — Очень хорошо написан.

— Да, неплохо, неплохо. Вы читаете по-китайски так же хорошо, как говорите?

— Нет, не очень.

— Парные надписи символизируют его достоинства, которых, разумеется, было немало. В конце концов, он ведь был моим дедом. Правда, некоторые из его достоинств сейчас не слишком популярны. — Ни вздохнул. — Он был сановником при дворе императора. Пожалуйста, не спрашивайте меня, какую должность он занимал, потому что я не имею об этом ни малейщего представления. Он уехал из Китая с тремя женами и двадцатью двумя наложницами и осел здесь, в Сингапуре, где ему улыбнулось счастье. Он был очень дальновидным человеком. Не многие лица его ранга и положения имели мужество и мудрость уехать в ту пору, когда их дела шли успешно и там. Двадцать две наложницы, вы можете себе представить? Лично мне и одной жены достаточно. А мистеру Ли, нашему премьер-министру, вообще не нравятся жены. Ведь от них появляется так много детей…[12]

— В Пекине это тоже не нравится…

— Мистер Юнг, у меня достаточно своих забот, чтобы не беспокоиться о проблемах Китайской Народной Республики. Пожалуйста, не позволяйте нашему доброму другу Цю увести вас в этом направлении. Бизнес есть бизнес. Сделка есть сделка. Я не сентиментален.

Саймон продолжал рассматривать комнату. В ней было с избытком массивной китайской мебели черного дерева, украшенной перламутром, был и низенький японский столик, на котором лежала стопка пожелтевших газет. У дальней стены помещался обычного вида круглый обеденный стол, на котором стояла пара графинов с водой и несколько стаканов, а подле стола шесть стульев с жесткими сиденьями. Обстановка казалась несколько несоответствующей для предстоящих переговоров, но Саймона она не смущала: он ведь намеревался проложить мосты межцу Востоком и Западом, увязав традицию и современность, так что данное помещение вполне подходило для подобной встречи. Символом контакта древности и цивилизации может служить именно такая комната, сохранившаяся в динамично развивающемся городе-государстве Сингапуре.

— Пришли остальные участники встречи, мистер Юнг. — Саймон услышал визг тормозов перед домом, и сердце его забилось быстрее. — Мистер Цю уже наверху. Он все подготовил для записи переговоров. Пожалуйста, имейте это в виду.

— Хорошо.

На веранде зазвучали шаги. Саймон вернулся за оставленным кейсом, мистер Ни успел тем временем отлучиться на мгновение и вернулся с тремя мужчинами.

— Мистер Юнг, позвольте представить вам мистера Тана… — Прежде чем господин Ни завершил ритуал представления, Тан, опережая дальнейшие рекомендации старика, шагнул вперед, пожал Саймону руку и назвался:

— Директор филиала Советского Коммунального банка в Сингапуре. Я очень рад.

— Мистер Го, исполнительный директор и глава кредитного ведомства.

— Как поживаете, мистер Юнг?

— И мистер Борисенко из Москвы, заместитель директора банка по региону Юго-Восточной Азии.

— Рад с вами познакомиться, мистер Борисенко. Искренне надеюсь, что вы проделали такой длинный путь не только ради меня.

Борисенко разлепил губы в мимолетной улыбке, но словами не отреагировал на любезность Саймона. Это был высокий хорошо сложенный мужчина с серо-стальными глазами, задумчивым и не слишком приветливым выражением лица. Его крупные руки казались несколько грубоватыми для банкира, но хмурое лицо вполне соответствовало его профессии. Вот человек, привыкший работать с деньгами, подумал Саймон. Любитель полистать балансовые отчеты на сон грядущий, а может, и пару каталогов для разнообразия.

А впрочем, такое представление о нем, пожалуй, не совсем верно, тут же сообразил Саймон. Не слишком-то он типичный банкир. В то время как двое его спутников были в белых рубашках с коротким рукавом, галстуках и серых брюках, демонстрируя стандартную форму сингапурских бизнесменов, Борисенко щеголял в рубашке светло-кремового цвета.

— Пожалуйста, садитесь. — Господин Ни обратился к присутствовавшим на кантонском диалекте, а господин Тан тут же перевел его слова на английский.

Трое банкиров расположились по одну сторону обеденного стола, Саймон уселся напротив, а старик неспешно занял место в торце, явно не кичась своей ролью посредника.

Саймон оказался за столом лицом к окнам, а трое прибывших сели спиной к свету. За окнами продолжали низвергаться потоки дождя, и освещение душной комнаты было слабым, так что лица партнеров оставались почти в тени.

Старик взял слово, открыв переговоры:

— Господа, разговор будет идти по-английски. Я не владею им в достаточной степени. К тому же моя функция выполнена: я свел вас друг с другом. Я могу и удалиться. Пожалуйста, выскажитесь, считаете ли вы мое присутствие обязательным?

— Я думаю, мы предпочли бы, если бы вы остались, мистер Ни, — ответил Тан, который, похоже, возглавлял делегацию банка. Говорил он медленно, чтобы старик успевал понять сказанное. — По крайней мере, на этой стадии предварительного обсуждения вопроса… — Он сделал ударение на слове «предварительного».

— Я остаюсь. Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. Если потребуется моя помощь, я — рядом.

— Ну, разумеется. — В голосе Тана слышалось уважение. Было очевидно, что СКБ, по крайней мере, в нынешней ситуации, чем-то обязан господину Ни. Догадавшись об этом, Саймон испытал непонятное облегчение.

— Мистер Юнг, мы изучили письмо, направленное в наш адрес вашей компанией. Это, если можно так выразиться, впечатляющий документ.

— Благодарю вас, мистер Тан.

Китаец оперся локтями о стол и положил на сведенные вместе руки подбородок. Саймон решил, что Тану около пятидесяти пяти. Он носил массивные очки в черной оправе с толстыми линзами, благодаря которым глаза его казались больше и напоминали овальные мраморные шарики из детской игры. Седеющие пряди волос над выпученными глазами слегка курчавились — мистер Тан явно делал перманент не так давно. Он говорил по-английски с легким американским акцентом, который, без сомнения, хорошо встречали в Сингапуре восьмидесятых.

Го, который был моложе, напротив, уже начал лысеть: волосы на его макушке заметно поредели. Саймон заметил, что Го не спускает глаз с Борисенко. Русский слегка отодвинул свой стул от стола и сидел нога на ногу, сцепив руки на колене и намеренно отстранившись от участия в разговоре.

Тан продолжал:

— Обычно на этой стадии переговоров мы задаем вопросы чисто технического характера.

— Я готов к этому.

— Я и не сомневаюсь, мистер Юнг. Но ваше письмо столь подробное и точное, что вопросов с нашей стороны почти нет. Поэтому мы хотели бы, если это возможно, поговорить в более широком аспекте.

— Прошу вас…

— Мистер Юнг. В последние три года или около того в производстве оборудования для опреснительных заводов наметилось снижение уровня требований, предъявляемых к изделиям этого типа. На чем основывается ваша уверенность, что вы сумеете достать оборудование, которое потребуется для осуществления этого проекта, не говоря уже о приемлемых ценах.

— Моя уверенность достаточно обоснована. Я, конечно, понимаю, что вы имеете в виду. Например, «Пеглер-Хэттерслей индастриэл дивижн» уже некоторое время отмечает снижение спроса на поставки их товаров.

— Вы собираетесь иметь дело с ними?

— Не исключено. Но поначалу я рассчитываю обратиться в «Даелим индастриэл».

— Это в Корее?

— Да. Довожу до вашего сведения, что они участвовали в проекте по Саудовской Аравии, который был временно законсервирован.

— Совместно с «Мицуи энджиниринг», «Шип билдинг» и «Сумитомо»?

— Верно. Это предприятие намеревались построить в Ираке, что по условиям несколько приближается к Гонконгу. Опыт, который они приобрели, будет чрезвычайно полезен для нас.

— Каков был бюджет этого проекта?

— Триста сорок четыре миллиона долларов США.

— Но это было два года назад.

— О, конечно, по нынешним расценкам это будет намного дороже.

— Насколько это обставляет ваши расчеты, мистер Юнг?

— Я учел все это, мистер Тан. Все поправки на инфляцию вы найдете в приложении «С». — Саймон потянулся за своим кейсом. — Строго говоря, все эти цифры месячной давности. Сейчас я прогоню их через компьютер, если позволите, и мы получим все значения на сегодняшний день.

Он открыл кейс и достал портативный компьютер серии «Д-Ай-Сторфрэйм-П». Саймон пробежал пальцами по клавиатуре, и на экране, вделанном в откидывающуюся крышку, появились конечные цифры. Го подался вперед, в его глазах вспыхнул огонек алчного восхищения.

— Хорошая игрушка, — прокомментировал он, и Саймон улыбнулся.

— Стараемся. Так… вот… при нынешнем увеличении это дает нам… Пожалуйста, мистер Тан. — Он развернул компьютер так, чтобы все трое видели экран.

Тан сделал пометку у себя в блокноте и спросил:

— А что с базовым оборудованием, мистер Юнг? Должен сказать вам, что мы предпочли бы иметь дело с японцами.

— A-а, вы имеете в виду «Хитачи цзосен».

— Совершенно верно. Они разработали прекрасную многоступенчатую технологию очистки морской воды, и мы предпочли бы иметь дело именно с ними, а не с «Вестинхаус», если говорить об авторстве изобретения.

— Я понимаю. Завод, построенный ими в Омане, дает неплохие показатели: двадцать две тысячи восемьсот тонн воды в сутки, если память мне не изменяет.

— Совершенно верно. Вы знаете свое дело, мистер Юнг.

— Я обязан его знать, мистер Тан. Я готовил этот проект долгие годы. У меня не будет никаких возражений по поводу «Хитачи цзосен».

Тан кивнул и вполоборота повернулся к Го, который в задумчивости сморщил губы.

— К-ха, мистер Юнг… Может быть, перейдем к деталям, если вы не возражаете?

Саймон развернулся к нему, весь внимание.

— Вы рассчитываете получить кредит в сто миллионов фунтов, не так ли?

— Да.

— Что вы выставляете со своей стороны?

— Управление проектом, экспертизу и пять миллионов наличными первоначально.

— Сто миллионов — это куча денег, мистер Юнг.

Саймон улыбнулся, но промолчал. Го продолжал:

— Поправьте меня, если я неправильно представляю всю эту механику. Вы собираетесь учредить новую компанию, а?

— Да. Строительство будет вести новая компания.

— И новая компания берет весь кредит, а?

— Верно.

— И какой залог предоставит эта новая компания?

— Никакого. Залог будет предоставлен из других источников.

— Земельный участок?

— На это нет возможности, мистер Го. После истории с Эдди Вонгом и вашими коллегами из Московского Народного это невозможно.

Го проворчал что-то себе под нос и, словно примиряясь с обстоятельствами, кивнул:

— Ладно. Мы понимаем… Земельные участки отпадают. Тогда что вы нам предложите вместо этого, мистер Юнг?

Саймон улыбнулся, но не спешил с ответом. Он соображал, как получше разыграть свою единственную козырную карту, зная при этом, что есть только один способ.

— Я представлю в качестве залога двадцать акций учредителей Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации, мистер Го.

Тишину, повисшую в комнате, нарушал только ровный шум дождя. Саймону показалось, что он присутствует при вынесении приговора военным судом. Это напомнило ему зал, существующий на Сингапуре, где был подписан Акт о безоговорочной капитуляции Японии во Второй мировой войне. Трое мужчин напротив были неподвижны и немы, словно все трое вдруг внезапно скончались.

Саймон неожиданно для себя обнаружил, что смотрит на Борисенко. Русский продолжал разглядывать свои руки, будто не обращая внимания на происходящее вокруг, но Саймон знал, что двое других ждут его знака. А знака все не было.

Господин Го спросил:

— Могу я задать вам несколько вопросов, мистер Юнг?

— Пожалуйста.

— Какой характер носят ваши связи с КНР? Как получилось, что они готовы иметь с вами дело в этом вопросе?

— Моя приверженность англо-китайским торговым контактам широко известна, мистер Го.

— И это все?

— Существует и определенное понимание перспектив «Дьюкэнон Юнг» после тысяча девятьсот девяносто седьмого года.

— Мы предполагали это. И в чем оно состоит?

— Я не могу говорить об этом без особого разрешения на то моих торговых партнеров в Пекине.

— Такой ответ, мистер Юнг, не устраивает присутствующих здесь господ. Вы рассчитываете на русские деньги под китайский контракт? Вы знаете, мы не можем пойти на это.

— Это ваш ответ?

Го уловил оттенок сожаления на лице Саймона и несколько секунд помолчал. Затем он спросил:

— А почему бы вам не обратиться к вашему отцу? Что вдруг случилось с деньгами Корпорации?

— Потому что мой отец не рассматривает КНР в качестве приемлемого торгового партнера ни в данный момент, ни в обозримом будущем. И вам это известно, мистер Го. На сегодняшний день все в Азии знают об этом.

— И потому, если «Д.Ю.» намерена взять у Корпорации кредит, то она обязана увязывать свою деятельность с проектами, которые не вызовут возражений у вашего отца?

— Это сказали вы, мистер Го.

— А что скажет он, если мы предоставим вам кредит в сто миллионов фунтов?

— Иисус Христос Всемогущий!

Борисенко рассмеялся. Оба китайца посмотрели в его сторону, ожидая какого-то знака, но он по-прежнему не выказывал ни одобрения, ни порицания услышанному, продолжая изучать свои руки, словно от них шло какое-то гипнотическое воздействие и он не мог оторвать взгляд от этих рук.

— Мы бы хотели достичь определенной ясности в этом вопросе, мистер Юнг, — заговорил Тан, и Саймон снова обратил взор в его сторону.

— Я слушаю вас, — сказал он.

— Мы бы хотели, чтобы ваши долгосрочные депозиты задержались, как минимум, на три года.

— Один год.

— Два и возможность продления на третий.

— Хорошо, но только, если проценты будут выше, чем стандартные ставки на депозиты такого же размера и при том не менее чем на одну восьмую.

— Давайте договоримся на том, что это условие делает дальнейшее обсуждение вопроса не лишенным смысла и здесь есть тема для дальнейших дискуссий.

— Что-нибудь еще?

— Все ваши «короткие деньги» должны помещаться в какой-либо из гонконгских банков, мы будем время от времени указывать, в какой.

— И во что это выльется?

— Обычные ставки по «коротким деньгам».

— А!

— Только не ставки «Д.Ю.», которые ваш отец позволяет назначать вам самому. Вы не потеряете на этом, мистер Юнг.

— Я должен обдумать это, мистер Тан. Хорошенько и долго поразмыслить над этим.

— Боюсь, что это не предмет для торга, мистер Юнг.

— Я бы хотел внести пункт о том, что сделка не может быть аннулирована до завершения проекта.

— Вполне возможно, что мы придем к соглашению по этому поводу, но все же, мистер Юнг, мы хотели бы услышать ваш принципиальный ответ.

— Я настаиваю, что должен обдумать это. Что-нибудь еще?

— Приоритетные права на финансирование в течение пяти дет всех долгосрочных и среднесрочных проектов «Д.Ю.» по строительству на условиях, не худших, чем те, которые были предложены для финансирования опреснительного завода. Условия должны быть зафиксированы в независимом лондонском нотариате на случай возникновения разногласий.

— Нет проблем.

— Обязательство по невозвращаемым комиссионным банку в размере пятисот тысяч долларов США и ваше обязательство начать строительство в трехмесячный срок с момента подписания контракта.

— Хорошо.

— Меморандум о залоге всех акций учредителей, которыми вы обладаете сейчас и всех подобных ценных бумаг, которыми вы будете обладать в будущем, где будет особо оговорено, что в любом случае невозврата кредита поверенный будет иметь право продать их и незаполненный трансферт на эти паи.

— Зачем вам будущие акции, мистер Го? Разве тех, которыми я обладаю сейчас, для вас недостаточно?

— Стандартная банковская процедура, мистер Юнг.

— Понятно. Хорошо, я согласен.

Трое мужчин, сидевших через стол, явно расслабились — обмякли, словно из них воздух выпустили.

— Контроль над всеми активами и предприятиями «Д.Ю.», которые будут выступать в качестве залога…

— Нет.

— Мистер Юнг, вы должны понимать, что наши акционеры…

— Я сказал «нет». Вы получите акции, мистер Тан. Соглашайтесь или отказывайтесь!

Воцарилась тишина.

— Мистер Юнг, какова, по вашему мнению, стоимость этих акций? — подал голос мистер Го.

— Шестьдесят миллионов фунтов стерлингов в денежном измерении, и куда больше — для того, кто заинтересован в делах концерна, а также еще больше для того, кто собирается принимать участие лично или через своего представителя в работе Совета директоров, обладая правом голоса при решении вопроса о закрытии. Все зависит от того, кто их покупает и чего хочет покупатель. В случае невозврата кредита — а такое вряд ли случится — вы получаете место в Совете директоров банка, который, если верить слухам, в следующие пять лет покинет Гонконг и обоснуется здесь, в Сингапуре, вступив таким образом в прямую конкуренцию не только с СКВ, но и Московским Народным. — Саймон адресовал свою улыбку персонально Борисенко. — Я думаю, что Корпорация уничтожит вас примерно за десять дней. Может быть, за одиннадцать: мой отец очень предусмотрительный человек.

В комнате опять повисла тишина.

— Итак, мистер Юнг, вы хотите получить кредит с заранее оговоренными условиями. Двадцать лет, со скользящими ставками, которые будут уменьшаться, пока завод не вступит в строй, идет?

— Да.

— В случае перемены условии и возникновения форсмажорных обстоятельств согласитесь ли вы пересмотреть условия договора?

— Не вижу причины, почему нельзя будет пойти на это, если проект будет запущен и начнет окупаться. Особенно тогда, когда в полной мере наладится наше партнерство с Пекином. Многие инвесторы, из тех, что сейчас сворачивают свои дела, к тому времени вернутся, стремясь вступить в деловые отношения с любимой фирмой правительства КНР.

— Вы уверены, что сможете добиться этого? — спросил Мистер Го.

— Вполне уверен.

— Тогда почему все ваши партнеры не хотят вкладывать в вас свои деньги прямо сейчас, а?

— Мистер Го, я уже сказал, что не могу впасть в обсуждение тонкостей своих особых контактов с Китаем. Но неужели так трудно найти ответ на ваш вопрос? Неверные расчеты времени. В ближайшие десять лет, когда Гонконг свыкнется с новыми политическими реалиями, все будет по-другому.

— Так чего ради мы должны рисковать?

— Рисковать? Имея двадцать акций учредителей у себя на руках, в ваших хранилищах? Это я рискую, мистер Го, а отнюдь не вы.

Борисенко поднял одну руку с колена и кашлянул себе в ладонь. Тан тут же хлопнул ладонями по столу.

— Благодарю вас, мистер Юнг. Наш разговор был очень полезен и продуктивен. Помимо всего прочего, мы также весьма признательны вам за то, что вы приехали сюда, в Сингапур, для встречи с нами.

— Было бы не слишком предусмотрительно встречаться в Гонконге. Надеюсь, мне не нужно напоминать вам, джентльмены, о необходимости держать нашу встречу в секрете?

— Мы согласны: секретность абсолютно необходима для обеих сторон. Если наши клиенты и акционеры узнают, что мы рассматриваем вопрос о предоставлении кредита такой величины, они начнут нервничать.

— То же самое и в моем случае, плюс дополнительные поводы для беспокойства в чисто политическом аспекте. Там, откуда я родом, деньги, за которыми стоят русские, не очень-то популярны.

— Я понимаю. Ну что ж, теперь нам необходимо обдумать все то, что мы узнали от вас за время нашей беседы. Однако мы можем обещать, что ответ вы получите в течение трех дней.

— Это очень скоро. Благодарю вас.

— Не за что благодарить, мистер Юнг. У нас висит балансовый отчет. Коли мы собираемся заключить такую крупную сделку, то не в наших интересах затягивать изучение вопроса и проработку всех деталей. Вы должны понять, что для нас время имеет довольно большое значение. Мы заинтересованы принять решение по этому вопросу и осуществить все основные операции до конца квартала. Это означает, что мы ожидаем такой же оперативности и от вас.

— Ничего не имею против.

— Если мы примем решение о предоставлении вам кредита, то подробное согласование деталей сделки должно проходить в присутствии наших адвокатов. Наши интересы в Сингапуре представляют «Аллен и Глед-хилл», а в Гонконге «Джонсон Стоукс энд Мастерс». Задействование этих фирм никак не противоречит вашим интересам?

— Нет. Меня будет представлять контора Диконов из Гонконга. Но все условия конфиденциальности должны распространиться и на адвокатов; необходимо обязать их делать ограниченное и определенное число копий с каждого документа и уничтожать все черновики и рабочие записи.

— Таково же и наше пожелание. Хорошо. А сейчас мы не смеем больше обременять вас. — Тан встал. Когда поднялись и остальные, он обратился к сидевшему во главе стола старику: — Мы должны поблагодарить вас за подготовку этой встречи, мистер Ни.

— Ха, с удовольствием…

— До свидания. — Тан снова обратился к Саймону: — Прошу не забывать: фактор времени имеет очень большое значение.

— Понятно.

Саймон наблюдал, как мистер Ни проводил всех до ожидавшей машины. После того, как машина уехала, старик обернулся к Саймону, задумчиво покачивая головой.

— Вы многое поняли из нашего разговора, мистер Ни?

— Кое-что понял, мистер Юнг. Я полагаю, — достаточно для того, чтобы узнать, что мне вовсе не хочется продолжать… A-а, мистер Цю…

Саймон обернулся. Оказывается, Цю бесшумно подошел к нему сзади и остановился подле. Выражение его лица было кислым.

— Ну и что? — спросил Саймон.

— Да, все прошло нормально, я думаю, — ответил Цю. — Но дело приняло неожиданный оборот, мистер Юнг. Я обязан вернуться в Пекин.

На Саймона будто набросили холодное мокрое покрывало.

— В чем дело?

— Русский.

— Борисенко? Что насчет него?.. Матерый — настоящий банкир.

— Вас не удивило, что во время встречи он не произнес ни слова?

— Не очень. Я уже привык к тому, что для китайцев самостоятельность служащих местных филиалов имеет большое значение. Иностранные боссы сидят и не вмешиваются. Так в чем же дело?

— Он никакой не Борисенко. Прошлой ночью мы послали его фото в Китай, а утром получили ответ из Пекина. Я знал, что где-то видел это лицо раньше, но не мог припомнить, где именно. А теперь я вспомнил.

— Так кто же он?

Цю глубоко вздохнул. Под глазами у него отчетливо пролегли черные круги. Похоже, он очень устал из-за бессонной ночи.

— Он — генерал-майор КГБ.

Саймон Юнг рухнул в кресло, стоявшее поблизости. У него перехватило дыхание.

— Вы наверняка ожидали чего-то в этом роде? — спросил он, пытаясь понять смысл происходящего. — Я хочу сказать, что они должны были вмешаться в это дело. Ведь так?

— Нет, не на такой ранней стадии. Еще не сейчас. И не на таком высоком уровне. Вы получите свои деньги, мистер Юнг, это слишком очевидно. В самом деле, похоже, что эта сделка будет оформлена довольно быстро. И тем не менее в данный момент мне необходимо вернуться в Китай и переговорить с теми, кто лучше меня осведомлен об этом… Борисенко. Как я уже сказал, это его не настоящее имя.

Саймон с удивлением уставился на Цю, вдруг осознав, что в китайце появилось что-то новое, необычное. Он выглядел весьма встревоженным.

— Его настоящее имя Крабиков. В течение многих лет он был личным помощником председателя КГБ Олега Казина. Прошу вас, остерегайтесь, мой шурин Саймон Юнг. Неожиданно ваше здоровье стало для меня бесценным.

Глава 6

Тан Фэйцзюн родился и вырос в Сингапуре. Он считал, что хорошо знает этот город. Но когда водитель свернул на Ист-Коуст-роуд, китаец вскоре потерял ориентацию настолько, что его охватила дрожь из-за боязни совсем запутаться. По крыше автомобиля барабанил теплый дождь, временами настолько сильный, что шум его заглушал музыку, лившуюся из радиоприемника. Все молчали. Спутник Тана был тактичным человеком: в течение всей поездки он неотрывно смотрел в окно, жуя резинку с таким усердием, будто каждый следующий вдох его зависел от работы челюстей. Тан, ссутулившись, застыл на самом краешке заднего сиденья, стараясь держаться как можно дальше от русского сопровождающего, от которого несло застоявшимся запахом чеснока. Банкир вообще не любил русских. Они были, по его мнению, слишком грубыми людьми.

Тан Фэйцзюн не был любителем приключений. Вечера он обычно проводил дома, с женой и дочерью. Он ждал этой тайной встречи, хотя перспектива не сулила ему много радости. И вот теперь, когда знакомая часть города осталась позади, все его предчувствия, похоже, начали сбываться. Тан постоянно испытывал единственное желание: чтобы его оставили в покое и он смог заниматься своей непосредственной работой. В частности, он спокойно мог прожить без делегации из управления. Обычная годовая проверка — с этим еще можно смириться, но приезд Борисенко — это событие совсем иного порядка. Свалившийся на голову русский встревожил Тана.

Да еще этот странный звонок из Пекина вдобавок ко всем сложностям. Телефон зазвонил ранним утром, послужив границей сна и яви для Тана. Совпадение, ломал он голову, случайно ли это произошло как раз в день его встречи с Борисенко? Или это все имеет какой-то другой смысл? Еще более ужасный?

Машина свернула с дороги, нырнула в заржавевшие металлические ворота и остановилась перед навесом у входа в большое вытянутое вдоль фасада трехэтажное здание. Тан вышел из машины и оглянулся в ту сторону, откуда они приехали. Ничего особенного он не заметил: ухоженный сад с большим газоном, а уже за ним ворота в высокой кирпичной стене; покрытая гравием подъездная дорожка, густо посаженные деревья по другую сторону от этой дорожки.

Русский спутник вышел вслед за Таном из машины и дернул китайца за руку. Тан вздрогнул.

— Давай! — прорычал русский. — Мы опаздываем.

Неосвещенный фасад здания выглядел не очень фешенебельно, но Тан кожей чуял присутствие очень больших денег: не каждый в Сингапуре мог позволить себе содержать такую усадьбу — земля была здесь самым дорогим товаром. Он попытался было сообразить, кому могло бы принадлежать это, но задача оказалась ему не по силам. Богатые китайцы хранили свои ценности в сейфах, которые безмолвствовали так же надежно, как крепкие замки.

Неизвестность продлилась недолго. Как только Тан переступил порог и окинул взглядом обстановку, лицо его, обычно сохранявшее абсолютно бесстрастное и самодовольное выражение, расплылось в улыбке.

Он оказался в борделе.

Но через мгновенье его улыбка померкла — со стороны Борисенко было неприлично приглашать управляющего филиалом в такое место. Однако прежде чем эта мысль успела засесть у него в голове, перед ним возникла высокая метиска, сложившая руки в жест почтения и гостеприимства. В тусклом свете красных бумажных фонариков было трудно определить, сколько ей лет; она могла оказаться любого возраста, начиная с тридцати. Полумрак давал преимущества: ее лицу не грозило слишком пристальное рассматривание. Женщина заговорила низким музыкальным голосом, в котором сквозили вежливость и чувственность.

— Добро пожаловать в чайным домик «Пресыщенное довольство». Следуйте, пожалуйста, за мной. Мистер Борисенко уже здесь.

Хозяйка повела Тана вверх по лестнице. Когда они Добрались до первой площадки и женщина свернула в коридор, Тан от неожиданности вздрогнул: навстречу ему вырос незнакомый мужчина, явно не собиравшийся уступать дорогу. Тан замер, и человек напротив тоже застыл на месте. Спустя секунду, Тан, сообразив, улыбнулся. Перед ним оказалось зеркало.

Женщина неопределенного возраста отвела его в дальний конец коридора, по обеим сторонам которого было много дверей. До него невзначай донеслись приглушенные звуки музыки и мелодичных голосов, но большей частью за дверями было тихо. Тан бесшумно ступал по густому ковру. Когда женщина взялась за ручку последней двери по правой стороне, Тан почувствовал, что его сердце сбилось с ритма, и облизнул губы. В последний раз он посещал заведение такого рода много лет назад. В мозгу его всплыли туманные воспоминания о том, что бывало довольно приятным, но цр без своих осложнений.

Женщина толкнула бесшумно открывшуюся дверь и отступила в сторону, улыбкой дав Тану понять, что надо войти. Он шагнул вперед, и у него перехватило дыхание.

Его окружали зеркала. Дверь закрылась у него за спиной. Он обернулся и оказался лицом к лицу со своим собственным отражением. Зеркала были везде: стены и потолок сделаны из амальгамированного стекла. Он глянул себе под ноги — пол тоже зеркальный.

На мгновение он почувствовал приступ тошноты. Он видел вокруг только свои отражения, бесчисленное множество их. Свет в этой жуткой комнате исходил от тусклых желтых светильников, утопленных в зеркала на разном расстоянии друг от друга, так что кое-где участки зеркал оставались в тени, обеспечивая щадящий оптический эффект в пространстве с жесткой симметрией. Тан судорожно сглотнул и попытался сфокусировать зрение, ища грань между реальностью и ее многочисленными отражениями. У дальней стены помещалась кровать, рядом с ней низкий столик, на котором стояла оплетенная бутыль с янтарного цвета жидкостью; чуть поодаль странного вида кресло, странно напоминавшее те, что обычно встречаются в кабинетах у дантистов.

Кресло было занято. Тан вперил взгляд в расплывавшийся силуэт.

— Мистер Борисенко? — нерешительно предположил он.

Сидевший в кресле ответил не сразу. Фигура, до того пребывавшая в тени, шевельнулась, и над головой сидящего вспыхнула лампа, залив его и кресло световым потоком цвета слоновой кости.

— Добрый вечер, Тан.

Банкира словно парализовало — он не мог пошевельнуться, пока человек в кресле прикуривал сигарету и разглядывал его с явным удивлением. Тан наблюдал, как дымок от сигареты поднимается вверх.

— Мне уйти? — раздался вдруг тихий голос, и Тан опустил взгляд.

Очаровательная девушка у ног Борисенко поднялась с пола. Она была высокой и стройной. Чонгсам из серебристой ткани облегал ее стан, словно кожа.

Борисенко вытянул руку и, после секундного раздумья, опустил ее на правое бедро девушки. Тан не видел ее лица, но что-то в ее позе насторожило его. Она была застывшей — девушка казалась слишком неподвижной, чтобы быть спокойной и владеть собой. Это так не соответствовало юношеским воспоминаниям Тана, что он попытался сообразить, что в ней странного. Те девушки, которых он помнил, были на работе. Те его девушки оставались неизменно вежливы, они могли работать в амплуа девочек-подростков, но они владели ситуацией. Всегда. А эта девушка — нет.

Борисенко лениво провел пальцем по ложбинке между ее ягодицами и убрал руку.

— Да, — тихо сказал он, — пока иди.

Девушка торопливо направилась к двери. Она прошла очень близко от Тана, и он увидел, что она очень молода — ей наверняка нет еще и двадцати — и что ее лицо напряжено. Она не сразу умудрилась открыть зеркальную дверь. Тан чуял, что в этот момент она балансировала на краю ужасной пропасти.

— Подойдите сюда, Тан.

Банкир повиновался и двинулся в дальний конец комнаты, приближаясь к странному креслу. При виде позы, в которой застыл Борисенко, у Тана по коже пробежал холодок: неподвижный молчавший русский напоминал труп. Одна нога Тана непроизвольно начала дрожать, и ему оставалось только надеяться, что Борисенко не заметит и не воспримет это как признак слабости.

Русский велел ему подойти ближе.

— Я хочу показать вам кое-что интересное, — сказал он.

Он щелкнул двумя выключателями, которые находились в правом подлокотнике кресла, и в комнате воцарился мрак. В то же мгновение два больших зеркала в стене за его спиной скользнули вверх, открыв два квадратных проема, из которых струился слабый свет. Борисенко развернул свое кресло на сто восемьдесят градусов и оказался лицом к стене.

— Смотри, — сказал он Тану.

Китаец увидел соседнюю комнату с огромной кроватью, застеленной черным. Изголовье ложа примыкало к дальней стене. Кровать помещалась несколько ниже по сравнению с уровнем, на котором в кресле расположился Борисенко, и зритель мог наблюдать все, что происходило в соседней комнате. Кроме этой кровати в комнате ничего не было, только портьеры и ковер — белые, как и две подушки на кровати. Под карнизами были спрятаны лампы дневного света.

— Вот такое стекло, — удовлетворенно сказал Борисенко. — Мы их видим, они нас нет.

Тан, не имевший ни малейшего желания что-либо видеть, уставился в пол. Но, когда Борисенко нервно заерзал в кресле, он не смог устоять против желания узнать, что же привлекло внимание русского.

В соседней комнате появился высокий, мускулистый юноша-малаец лет примерно двадцати. На нем был только тонкий красный саронг. Очевидно, юноша вышел из душа, потому что продолжал энергично вытирать полотенцем свои угольно-черные волосы. Затем он сбросил саронг и улегся на кровать, и тут его взгляд на мгновение скользнул в направлении проема. Тану показалось, что в глазах юноши стоит грустная усмешка.

Тан обратился к Борисенко очень тихо:

— Извините, пожалуйста. Я спущусь вниз, а когда вы будете готовы, позовете меня.

— Стой на месте! — Борисенко стиснул левый локоть китайца с такой силой, что в руке его, казалось, на миг прекратилось кровообращение.

— Смотри!

Тан почувствовал себя униженным. Недопустимо, чтобы с человеком его ранга обращались так бесцеремонно, так по-варварски. Однако он не смог заставить себя не видеть — комната, находившаяся за зеркальным стеклом, зловеще манила, приковывая его внимание.

В комнату вошла нагая молоденькая китаянка и легла на кровать рядом с малайцем. У Тана опять перехватило дыхание. Она была совсем юной, лет пятнадцати, не больше, и ее гладкая желтая кожа великолепно оттеняла темную кожу малайца. Против своего желания Тан посмотрел на ее груди, полностью сформировавшиеся… Ногти его впились в ладони, и он замотал головой от презрения к самому себе.

Сначала молодые люди лежали спокойно, повернувшись лицом друг к другу. Они разговаривали, смеялись, касаясь друг друга так безобидно, словно были просто детьми. Потом юноша переместился на спину, подложив подушку так, что оказался в положении полусидя. Девушка продолжала лежать на боку, плавно поводя рукой вверх-вниз, от лобка до груди. Тан был уже не в состоянии запретить себе смотреть на это; он уставился на кровать, будучи не в силах поверить, что все происходит наяву. Девушка теперь ласкала пенис юноши, и… Тан сглотнул, во рту у него пересохло… Она работала рукой отрывисто, но нежно.

Тан взглянул на их лица. Оба смеялись. Очевидно, она спросила юношу, нравиться ли ему то, что она делает, потому что он улыбнулся, кивнул и прикрыл глаза. Девушка села на него верхом, отбросив волосы с глаз. Юноша нежно, но настойчиво пригнул ее голову вниз. Еще ниже… Тан вскрикнул и отвел взгляд, но через мгновение то, что происходило за зеркалом, неотвратимо завоевало его внимание. Голова девушки двигалась вверх и вниз, очень медленно. Вверх и вниз, вверх и вниз… Тан непроизвольно начал качать головой в такт ее движениям, его прошиб пот. Рубашка взмокла, превратившись в холодный компресс.

— А-ах… — тихо всхлипнул Борисенко.

Тан, вздрогнув, посмотрел на него и увидел, что русский массирует себе подбородок кончиками пальцев, надавливая непрекращающимися круговыми движениями.

Китаец опять взглянул в проем и понял, что привело Борисенко в такое возбуждение. К паре на кровати присоединилась та самая девушка, которую Тан увидел, когда вошел. Она показалась ему даже красивей, чем поначалу, особенно без одежды. Она была постарше, чем китаянка, нервная, но более опытная, и работала профессионально. Возможно, ей все это уже прескучило. Она убрала подушку, так что малаец теперь лежал плашмя, нагнулась над его лицом. Нижняя челюсть Тана отвисла. Одновременно происходило слишком много всего, чтобы он мог проследить за всеми движениями. То, что творилось за зеркалом в соседней комнате, распалось в его восприятии на отдельные картины: мельканье и сплетенье рук, ног, пальцев, языков… в разных ракурсах.

Юноша был уже близок к оргазму: тело его резко выгибалось дугой вверх. Он силился продлить контакт с дразнящими его губами первой девушки. Вторая наклонилась вперед, и ее волосы коснулись живота юноши. Она повела руками вниз по его бедрам. Показавшаяся за ее чреслами голова юноши дернулась влево, вправо, потом его губы раздвинулись, обнажив крепко стиснутые зубы. А через секунду рот внезапно распахнулся в беззвучном крике…

С губ Тана сорвался легкий стон, но пока он пытался убедить самого себя в реальности увиденного, Борисенко щелкнул переключателем, и зеркала скользнули вниз, закрыв проем.

Наступило долгое молчание.

— В России, — задумчиво сказал Борисенко, — нет ничего похожего на это. — Он нажал другой выключатель, и комната осветилась. — Вообще ничего в этом роде.

Тан снял очки и принялся тщательно протирать их платком. Он был взбешен. Он чувствовал себя так, словно его вываляли в грязи. Его трясло.

— Садись, Тан. — Борисенко ткнул вниз сигаретой. Тан обошел кресло и присел на краешек кровати, слишком поздно обнаружив, что она водяная. Борисенко с интересом наблюдал за ним, в его глазах мелькнула искорка — он развлекался, следя за китайцем. Наконец Тан совладал с собой и умудрился сесть прямо. На бортик бассейна. Он постарался улыбнуться. Он знал, что думает его босс: с этого дня Тан его соучастник. Он никогда не сможет отрицать, что был здесь в то время, пока в соседней комнате те трое вытворяли невообразимые вещи…

— Хорошо, что ты приехал, Тан, благодарю.

— Не за что, не за что. — Тан сделал отчаянное усилие над собой и сумел остановить дрожь, которая непроизвольно пробегала по всему телу. Борисенко был хозяином — что ему оставалось делать?

Русский взял себе бокал и с видом ценителя сделал глоток. Он не предложил Тану выпить. Поставив бокал на место, он глубоко затянулся и, свесив голову набок, стал следить за дымом, проплывавшим в желтом луче света над головой.

— Кредит для «Дьюкэнон Юнг»… — наконец сказал русский. — Что ты думаешь по этому поводу?

Тан почувствовал облегчение, вернувшись в знакомый мир бизнеса. Он скривил рот и притворился, что обдумывает ответ на вопрос.

— Он очень велик. Фактически он слишком большой для нас одних.

— Почему ты так считаешь?

— Я не уверен, что банк выстоит в случае невозврата кредита. Сто миллионов фунтов стерлингов… — Тан покачал головой и бессознательно повторил слова своего подчиненного, мистера Го: «Куча денег, куча денег».

Некоторое время Борисенко молча курил. Потом сказал:

— Ты думаешь, что Юнг не вернет кредит?

— Вряд ли. До сих пор он был очень аккуратен в этом отношении.

— Значит, в таком случае риск, о котором ты говоришь, очень невелик, не так ли?

— Да, но…

— Что «но»?

— При таких крупных сделках вообще не должно быть никакого риска, мистер Борисенко.

Во время долгой паузы, последовавшей затем, Тан попытался поудобнее устроиться на краешке кровати, но это было нелегко. Наконец Борисенко нажал кнопку в подлокотнике, и спинка кресла поднялась плавно и абсолютно беззвучно. Тана нервировало это зрелище: сидевший развалясь человек поднимается из положения полулежа, не сделав ни малейшего мускульного усилия. Он отвел глаза, устремив взгляд на стену, и увидел, как дюжина, сотня Борисенко поднимается вверх, словно множество творений невидимого Франкенштейна.

— Ты должен собрать все, — сказал Борисенко. — Ты должен дать ему деньги, Тан. Всю сумму.

Тан походил на человека, которого постигло большое несчастье.

— Всю сумму, — механически повторил он.

— Да. Слушай меня.

Банкир робко поднял глаза на Борисенко. В полумраке оно показалось ему похожим на страшную белую маску театра «Но».

— Я слушаю вас, — поспешил ответить он.

— Он предложил в залог двадцать акций учредителей корпорации.

— Да.

— Нам нужны эти акции.

Тан ошарашенно посмотрел на русского.

— Простите, но я…

Борисенко нетерпеливо щелкнул пальцами.

— Как страховка. Нам нужны эти акции, чтобы подстраховаться. Мы собираемся заполучить их. В случае, если Юнг не вернет кредит, Советскому Коммунальному необходимо лишить его права выкупа и завладеть кое-чем существенным. Ты понял меня?

Тан был сбит с толку.

— Я не понимаю, с какой целью вы ведете этот разговор, — осмелился сказать он дрожащим голосом.

— Истинная цель и не должна тебя касаться. — Борисенко откинулся на спинку кресла и позволил себе ухмыльнуться. — Для тебя достаточно того, что наши… коммерческие интересы требуют от нас рассмотрения всех возможных вариантов развития событий. Нам нужно сохранить и упрочить наши позиции в Гонконге и после тысяча девятьсот девяносто седьмого года. После того, как Гонконг отойдет к Китаю, мы не будем пользоваться особенной популярностью. Но если с этим кредитом «Дьюкэнон Юнг» дела пойдут не так, то эти акции дадут возможность их владельцу занять место в Совете директоров Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации. Ты только подумай! Такая возможность предоставляется раз в жизни.

Тан ничего не отвечал. Борисенко всмотрелся в его лицо, но не смог понять, что думает китаец. На секунду в голову русского закралась беспокойная мысль: не сказал ли он лишнего?

В это мгновение Тан вспомнил утренний звонок из Пекина. В тот момент он не вполне понял все нюансы сказанного, но сейчас все стало абсолютно ясно. Русский будет искать способ, как сделать так, чтобы Юнг не смог вернуть кредит — вот о чем обиняками говорил звонивший. Слушая пекинца, Тан легко отбросил его рассуждения, как беспочвенные домыслы. Но сейчас он понял, что в Пекине лучше осведомлены о намерениях его босса.

Тан был банкиром всю свою жизнь и знал, что бизнес так не делается. Но он снова вспомнил, каково его собственное положение.

— Я предоставлю им этот кредит, — сказал он, — если вы настаиваете.

— Я настаиваю.

— Могу ли я получить письменное распоряжение на этот счет?

— Конечно. Ты можешь получить все, что тебе угодно в пределах здравого смысла, разумеется.

— Подразумевает ли это полное освобождение от наказания со стороны московского управления в случае невозврата кредита?

Лицо Борисенко затуманилось.

— Нет.

— Могу ли я спросить: почему?

— Как ты сам сказал, Тан, мы говорим о целой куче денег. Это твой банк, твой регион. Мы полагаем, что рассмотрение вопроса о ценности предложенного залога полностью в твоей компетенции и что этот залог сам по себе в достаточной степени является гарантией. Или я хочу слишком многого?

— Нет.

— Есть ведь определенные пределы, Тан. В этих пределах ты можешь рассчитывать на помощь Москвы. Но мы считаем, что ты и сам должен уметь выполнять свою работу, ту ее часть, что целиком и полностью находится в твоей компетенции. Ты понял меня?

— Да.

— Хорошо. И хотелось бы, чтобы ты осознал: Москва рассматривает эту сделку, как самую важную нашу операцию за последние годы. Ты понял это?

— Да, да.

— И ошибка есть ошибка, не так ли?

Тан кивнул головой.

— Будем на это надеяться. Потому что за этот кредит именно ты будешь нести персональную ответственность. Начиная с этого момента никто не должен общаться с «Д.Ю.», кроме тебя. И самое важное, — он покачал пальцем перед лицом Тана, — ты должен взять на себя подготовку всей документации по этому кредиту.

— Я?!

— Да, ты. Старший по должности в сингапурском отделении банка.

— Это раньше не практиковалось.

— И это плохо. Если Юнг изыщет способ не возвращать кредит, то он так и поступит. В этом он ничем не отличается от всех остальных. Поэтому мы должны быть уверены, что у нас все в порядке. Все прорехи должны быть заделаны.

— Разумеется.

— Тан, это не «разумеется». В этом деле ничего нельзя пускать на волю случая, все надо проверять и перепроверять, абсолютно все!

— Я буду следить за этим.

— Ради твоего же собственного блага, я надеюсь, что так и будет.

Тана снова затрясло, но на этот раз от ярости. Никто и никогда не оскорблял его так сильно. А посему китаец проглотил это оскорбление и покорно кивнул.

— И запомни вот еще что… Юнг крепко, слишком крепко дружит с КНР.

— Простите, но какое значение это имеет для нас?

Борисенко перестал сверлить его взглядом.

— Никогда не надо их недооценивать, — медленно выговорил он. — У них везде есть свои люди. Они есть и в Советском Коммунальном. Да-да. — Заметив, что Тан собрался протестовать, он поднял руку. — Они есть даже здесь, в Сингапуре, в этом банке, в твоем банке. Они тоже хотели бы заполучить эти акции. Мы должны сделать так, чтобы они им не достались.

Он снова вперил взгляд в глаза Тана. На мгновение банкир испытал страх, настоящий страх — он снова вспомнил утренний звонок и медоточивый голос на другом конце провода, — но потом он успокоился и встретил пронизывающий взгляд Борисенко, не моргнув.

— Вы можете рассчитывать на меня, — сказал он.

— Хорошо. — Борисенко встал, и Тан не без труда поднялся с кровати.

— В будущем ты будешь держать связь только со мной. — Он протянул руку, и Тан, после секундного замешательства, пожал ее. Когда холодные пальцы Борисенко сжали его кисть, Тан поежился. Они были и холодными, и липкими, и потрясающе сильными. Борисенко не собирался отпускать его руку, и Тану ничего не оставалось, как стоять, будто пойманному в ловушку. — Мы знаем, что ты сообразительный человек, Тан Фэйцзюн, — наконец сказал Борисенко. — Смотри, чтобы твоя сообразительность и на этот раз не подвела тебя.

Русский внезапно выпустил его руку и махнул в сторону двери.

— Скажи мадам, чтобы она принесла мне еще виски.

Тан скрипнул зубами. Он не привык выполнять обязанности официанта в борделе. Но он проглотил и это оскорбление. Ему не оставалось ничего другого, как глотать все.

Машина ждала его у парадного входа. Когда он уселся и захлопнул дверцу, ему показалось, что он снова слышит вкрадчивый голос из Пекина. С внезапным беспокойством Тан ощутил то, чего никогда не испытывал прежде — необходимость принятия решения. Кому он должен подчиняться в этой ситуации?

— О да, — пробормотал он сквозь зубы, когда машина тронулась с места, увозя его прочь, — я предусмотрю все, мистер Борисенко. Я займусь этим… лично.

На втором этаже «чайного домика» мнимый Борисенко наполнил два бокала виски и протянул один из них своему второму за этот вечер гостю.

— Спасибо, — сказал Роберт Чжао.

Русский улыбнулся и хлопнул Чжао по спине. И следа не осталось от властного заместителя директора банка, который несколькими минутами раньше третировал несчастного Тана.

— Вы все слышали? — вежливо поинтересовался он.

— Да. Эти места всегда хорошо оборудованы. Магнитофоны, видеокамеры… Да, все было слышно.

— И что вы думаете?

— Я думаю, что если Тан на самом деле так важен для вас, как и должен быть, по моему мнению, то вы только что допустили величайшую ошибку в своей жизни. Ни один китаец никогда не простит такого с ним обращения, Крабиков.

Русский, заслышав укоризну в голосе гостя, пожал плечами, не вникая в содержание упрека, и любезно улыбнулся.

— Людям надо напоминать, кто у них босс. Я привык делать это.

— Но есть и другие способы, не такие грубые, чтобы продемонстрировать, кто здесь хозяин. Я хочу повторить то, что сказал: не исключено, что вы сорвали сейчас всю операцию.

— Не беспокойтесь по поводу преданности Тана, мистер Чжао. Мы в нем вполне уверены.

— Почему?

— Он был на вторых ролях во второстепенном банке, здесь, в Сингапуре. Мы вытащили его из болота, сделали большим человеком. Он никогда не забудет этого.

— Он может и забыть, если вы будете продолжать обращаться с ним так бесцеремонно. Черт побери, Крабиков, почему вы не прислушиваетесь к тому, что я вам говорю? Вы сказали, что вам нужна моя помощь, мое знание китайцев, но, когда я указываю вам на опасность, вы абсолютно не обращаете на это внимания.

Некоторое время Крабиков молчал. Он хотел было напомнить Чжао, что тот нужен КГБ по единственной причине: им необходимо иметь внутреннего агента и осведомителя в бригаде «Маджонг». Но такая откровенность подразумевала определенную степень доверия к Чжао, а его-то Крабиков как раз и не испытывал. Поэтому он просто сказал:

— В глубине души все люди одинаковы. Тан знает, кем мы его сделали и что мы можем с ним сделать. Ему неизвестно, что к операциям Советского Коммунального банка подключено КГБ. Пожалуйста, не беспокойтесь об этом.

— Если бы я сидел на месте ваших противников в Пекине, Тан стал бы тем самым человеком, которого я пожелал бы привлечь на свою сторону. Единственным нужным человеком.

— Конечно, вы бы так и сделали, — примиряюще пробормотал Крабиков. — Он ключевая фигура в банке. Мы всегда знали, что должность управляющего этим филиалом банка — теплое, но и горячее местечко. Потому мы и выбрали Тана.

— А теперь вы все делаете для того, чтобы оттолкнуть его от себя. — Чжао щелкнул языком, покачав головой. — Вы, русские всегда одни и те же. Бесцеремонные. Грубые. Если бы исход сделки касался только вас, то мне бы дела до этого не было. Но вы забываете, что и я имею свой интерес в удачном завершении этой операции.

— Я вовсе это не забываю. Ну что мне сделать, чтобы утешить вас, мистер Чжао? Мы должны поддерживать чувство дисциплины и ответственности у персонала. Тан это понимает.

— Он слишком совестливый. Если он что-нибудь испортит, это повлечет неприятности.

— А тут ничего и не может испортиться.

— Вы не можете быть уверены в этом на все сто процентов.

— Как же не могу? Послушайте меня, пожалуйста, Дорогой мистер Чжао. Китайская Народная Республика хочет уничтожить Советский Коммунальный банк, и по очень веской причине. Этот банк — наша единственная крупная опорная база на Дальнем Востоке. У нас здесь больше нет ничего существенного. Уничтожьте наш банк, и вы уничтожите все влияние Советского Союза в Юго-Восточной Азии. Поэтому они разработали план разорения банка с помощью этого Юнга и его акций.

— Мне все это известно.

— Вот и хорошо. Подытожим сказанное. Чтобы все прошло по их плану, Юнг должен предоставить нам подлинные банковские документы. Подделки просто не будет. Документы, которые Юнг предоставит Тану, должны быть подлинными.

— Тогда у банка оказывается хорошая страховка, его невозможно будет разорить, и КНР проигрывает эту игру. — Голос Чжао звучал раздраженно. — Для меня так чертовски очевидно, что китайцы намерены провести вас с помощью фальшивых ценных бумаг, предоставив вам «липу» в качестве залога. Как иначе может сработать их план? Но почему же вы не хотите это видеть?

— Потому что вы не правы. Китайцы сделают именно то, что сделал бы на их месте я: они подменят подлинные документы фальшивыми уже на поздней стадии, так что, когда дело будет рассматриваться в суде — а оно неминуемо будет в нем рассматриваться, — залог уже к тому моменту окажется не имеющим никакой ценности. А что произойдет перед этим, не важно ни для кого, тем более для Тана.

— Вы кажетесь очень уверенным в себе, Крабиков. Я надеюсь, что ваша уверенность оправданна. Подменить залоговые документы не так легко, как вам, похоже, кажется.

— Но все же моя уверенность основывается не на пустом месте. Вы слышали, как я давал Тану поручение, он понимает, что он него требуется. Он проверит и перепроверит все документы и не найдет в них никаких ошибок. Через несколько дней, до того как китайцы успеют произвести подмену, я прикажу ему отправить документы в Москву для подтверждения, для аудита или чего-нибудь в этом роде, но только… вместо того, чтобы вернуть их назад, мы оставим их в Москве. У КНР нет возможностей похитить эти бумаги из Москвы, могу вас в этом заверить.

— Надеюсь, что это так, — подхватил Чжао с сомнением в голосе.

Крабиков со смехом развел руками:

— Ну что я могу еще сделать, чтобы убедить вас?

— Убрать Томаса Юнга. Это хотя бы немного восстановит мою уверенность в благополучном исходе безнадежного предприятия. Займитесь им немедленно!

Крабиков, понимая необходимость иметь Чжао преданным союзником, тем не менее почувствовал, что его терпение иссякает.

— А зачем?

— Как только он уйдет со сцены, его сын Саймон получит контрольный пакет акций. Когда это произойдет, борьба пойдет за нечто ценное, ценное по-настоящему. А до этого вся игра ведется за второстепенный пакет.

— Я знаю это.

— А если знаете, тогда какого черта вы не действуете с учетом того, о чем знаете? — Голос Чжао прозвучал на верхних нотах.

— Потому что в этом нет необходимости. Документ, который Юнг предоставит банку, будет подразумевать и отцовские паи, которые он должен унаследовать.

— Мне это не нравится. Зачем полагаться на то, что должно случиться в будущем, если вы можете ускорить его приход?

Крабиков со стуком поставил бокал на стол.

— Вы начинаете злить меня, мистер Чжао, — тихо сказал он.

Чжао вспыхнул и осушил свой бокал одним глотком.

— Я уже говорил вам, — со злобой сказал он, — с китайцами так разговаривать нельзя.

— Я буду говорить с вами так, как мне заблагорассудится. — Крабиков встал и помахал указательным пальцем перед носом у Чжао. — С Томасом Эдвардом Юнгом ничего не случится, пока мы не решим иначе. А если с ним что-нибудь случится, Чжао, хоть что-нибудь, мы будем знать, кого в этом винить. И тогда — я обещаю вам это, — тогда мы действительно будем действовать!

— Значит, вы мне не доверяете? — Прозвучавший вопрос вовсе не требовал ответа. Крабиков промолчал. Чжао долго смотрел на него, потом поставил свой бокал на стол и направился к двери. На пороге он, однако, остановился: — Вы можете угрожать мне, если вам это нравится. Но я ничего не обещаю. Мы будем вынуждены сами заняться Томасом Эдвардом Юнгом.

— Вы это сказали.

— Я это сказал. Его дальнейшее существование вносит ненужные сложности в осуществление наших планов, поскольку, пока он владеет своей долей в акциях, он может заблокировать все наши действия.

— Но как только он уйдет в отставку, он потеряет права на эти акции, и тогда…

— Что бы вы ни говорили, я знаю, что он никогда не уйдет в отставку, никогда, пока дышит. Он найдет способ остаться во главе Корпорации. — Чжао будучи не в силах скрывать злость, стукнул кулаком в зеркальную стену. — Если вы на самом деле хотите завладеть его паями, Крабиков, вам придется убрать его. И сделать это как можно скорее.

Глава 7

До назначенного часа у Цю оставалось еще довольно много времени. Он сел в красно-белый городской автобус 101-го маршрута, идущий в сторону парка Бэйхай, заняв место в самом хвосте, чтобы избежать соседства и пытливых взглядов других пассажиров. Ему хотелось все обдумать.

В общем, все обстояло не так уж плохо, но существовала одна загвоздка. С чего это Сунь Шаньвану вдруг вздумалось пригласить его на ленч в ресторан «Фаншань»? Это место служило настоящей приманкой для туристов и славилось в основном тем, что там готовили по рецептам императорской кухни династии Цин, и, как во всех подобных заведениях, тамошние цены имели мало общего с качеством предлагаемых блюд. Но даже несмотря на это, стоило Цю представить себе стол, уставленный яствами, как его рот наполнился слюной. Блюдо из утиных перепонок под названием «Золотая рыбка» — почему бы и нет? Нежные утиные перепонки и золотистый карась, сваренный без скорлупы белок, свинина, горошек, винный соус, — и все это выложено на тарелке в виде золотой рыбки. А на сладкое — сдобные булочки с начинкой из красной фасоли…

И тут Цю осенило: за такие трапезы положено расплачиваться, и не обязательно монетой. Такого рода приглашения означали что-то важное.

Он доехал до Северных ворот бывшего Зимнего дворца, что обошлось ему в пять фэней, и пошел через парк. Время у него еще было. Стояла поздняя осень, но несмотря на прохладные дни, в парке было полно народу. Детей уже обряжали в ватные курточки. Цю дошел до Стены Девяти Драконов и мрачно уставился на длинную вереницу детей, которых вели на экскурсию. Дети шли парами, связанные веревочкой, конец которой держал шедший впереди учитель. Девочки, которые шли в парах слева, были привязаны за правую кисть, а мальчики за левую. Детей одели нарядно, и вся стайка «птенцов на привязи» пестрела красным, желтым, синим. Кое у кого одежда была расшита аппликациями и украшена вышивкой, что явно стоило матерям или бабушкам многих часов неоплачиваемого труда. Цю фыркнул. Похоже, партия изыскивает все возможности, заполнить досуг этих малышей. Дети, по всенародному признанию, составляют «национальное богатство Китая». КПК (партия, как мысленно называл ее Цю) особенно заботится о воспитании подрастающего поколения.

Он остановился у стены, за спиной у него был Императорский дворец, а перед глазами — продолговатая стела, отделенная от пешеходных дорожек металлическими прутьями, преграждавшими с обеих сторон подход к этому произведению искусства. Он любил Стену Девяти Драконов еще с детства. На синем фоне девять пятилапых мифических существ, причудливо извиваясь в вечной пляске, потешали восхищенных зрителей, стоявших на дозволенном расстоянии. Техника исполнения мозаичного панно поражала совершенством: драконы были как живые — чешуя на свитых в кольца или изгибающихся хвостах горела как холодное пламя, расцвеченное голубыми, серебряными и тускло-золотыми языками. Казалось, чудища вот-вот спрыгнут со стены, обуянные жаждой пожирания. Разверстые пасти словно изрыгали: «Однажды мы как прыгнем, как сожрем тебя!» Цю нравились их головы и рожи: все девять существ были преданы делу партии, и глазницы их горели энтузиазмом.

Цю вздохнул и двинулся дальше. «Девять драконов» — по-кантонски звучит как «коулун». Часть Гонконга тоже называется Коулун. Вспомнив об этом, Цю внезапно помрачнел. Его знобило. Зима не за горами: гололед, гололедица, а может, и снег. Он ускорил шаг, почти запыхался. В стылом осеннем воздухе он добрался до причала и, заплатив еще пять фэней, взошел на двухпалубную баржу для экскурсий, доставлявшую туристов на Цинхуадао — Остров цветов.

День выдался превосходный, один из тех, что наступают в Пекине только осенью, да и то не всегда. Над почти лазурными водами озера повисла зыбкая дымка, окутав Цинхуадао волшебным туманом, напоминавшим тончайшую кисею. Цю стоял в носовой части и смотрел, как остров медленно вырастает перед ним, закрывая горизонт. Весельных лодок на озере было уже маловато — сезон прошел, вода стала холодной. Однако самые стойкие из пекинцев еще бороздили спокойные воды, предаваясь философическому созерцанию и медитации на лоне прекрасного. Большей частью это были молодые парочки, искавшие способ уединиться вдвоем, что само по себе стоило некоторого труда в густонаселенном пространстве.

Цю вздохнул. Сам он был теперь избавлен от всех житейских проблем, но это не принесло ему никакого облегчения и радости.

Он никак не мог избавиться от чувства боязни, его пожирал страх, что он может сделать ошибку, и тогда эта новая жизнь развеется, как сон, который спугнули предрассветные лучи. За последние месяцы он многому научился, приобрел практические навыки в новом ремесле, но все же не вполне освоился со своей новой должностью. Цю мечтал о библиотеке с центральным отоплением; да, о библиотеке и кабинете со столом и креслом, и чтобы на столе лежала стопка статистических отчетов и кипы бумаги, на которой он писал бы статьи в научные журналы…

Он встряхнулся, безуспешно пытаясь прогнать уныние, и снова устремил хмурый взор на Цинхуадао.

Над лесистым островом возвышалась пагода Байта, изящный силуэт которой белел на фоне чистого, безоблачного неба. Ребенком Цю много раз бывал здесь, и одним из самых ранних воспоминаний его детства была эта многоярусная белая башня, подле которой любили сидеть его отец и мать, любуясь по воскресеньям на лодочки, плававшие по озеру далеко внизу. В течение всей его жизни воскресенья олицетворяли собой краткие периоды отдыха, редко выпадавшие его семье. Став взрослым, Цю в это время дня среди рабочей недели находился в учреждении. При мысли о своих бывших коллегах, согнувшихся за письменными столами, он ощутил легкий укол совести.

Настроение у него не улучшилось. Зачем это Сунь пригласил его сюда?

Цю сошел на берег и направился к закусочной. У него все еще оставалось время до встречи, а прогулка по воде разожгла аппетит. Он заказал горячие пампушки из сдобного теста, которые в свое время Вдовствующая Императрица[13] запретила своим подданным, превратив их в деликатес придворной кухни.

Он сел на ближайшую скамейку и, осторожно держа в розовой салфетке лакомство, отламывал по кусочку. Его настроение начало улучшаться — сидеть на солнышке было очень приятно. Поев, он задремал.

— А, Младший брат, так вот ты где!

При звуках этого голоса Цю вздрогнул и вернулся к действительности. Интересно, сколько времени прошло?

Он вскочил и, обменявшись рукопожатием с Сунем, попытался украдкой взглянуть на часы.

— Рад видеть тебя, Старший брат. Надеюсь, я не опоздал еще…

— Вовсе нет, это я заставил тебя ждать.

— Ничего страшного!

— Может, поедим?

Съеденные пампушки нисколько не заглушили чувство голода. Цю все еще хотел есть.

— Только если вы сами хотите, товарищ Сунь.

— Хочу, хочу.

Цю плелся вслед за Сунем к ресторану «Фаншань», — павильону, живописно расположенному на склоне холма, поросшего лесом, который щедрая осень раскрасила в великолепные золотые тона.

Из ресторана открывался чудесный вид на озеро. Наступил полдень, и солнце уже сверкало на озерной глади, превратив ее в ослепительное зеркало. Цю достал из кармана солнечные очки, купленные в Гонконге.

— Очень красивые, Младший брат.

Губы Цю искривились в его знаменитой уклончивой улыбке.

— Боюсь, я похож в них на капиталистического хищника.

— А почему бы и нет?

Цю решил в самое ближайшее время проверить свой слух у врача — ему показалось, что он ослышался.

— Все эти нынешние перемены, новые веяния… Повсюду возникают частные предприятия. Неплохой способ борьбы с безработицей, а?

Цю с опаской огляделся по сторонам. Они сидели в обеденном зале под названием «Башня лазурного света». В этот час зал оказался полупустым, но все равно Сунь говорил недопустимые вещи.

— Ха-ха, удивительно, товарищ Сунь.

— Удивительно? — Сунь глянул на него поверх меню. Его глаза за стеклами очков заморгали — он изобразил на лице абсолютное непонимание.

— Я насчет безработицы… Ведь в Китае нет безработных.

Пару секунд Сунь продолжал молча рассматривать своего спутника, а затем отложил меню и опустил руки на стол, покрытый скатертью.

— Чушь! — отреагировал он.

Глаза Цю едва не вывалились из орбит.

— Я знаю, — пояснил Сунь, — этих людей принято называть «ожидающие работы». Такова благозвучная официальная формулировка, но я называю их безработными. С этого дня такой термин должен употреблять и ты. Иногда мне кажется, Младший брат, что ты забываешь о своем новом ранге Красного Дракона. Между прочим, ты получаешь выпуски телеграфных новостей, то есть сводки агентств?

Цю вскрикнул и мгновенно умолк. «Телеграфные бюллетени» представляли собой подборку материалов для партийных руководителей высшего звена и ежедневно распространялись среди членов ЦК КПК и руководства военных округов, являясь этаким аналогом сводки новостей, которую получает на утренних брифингах президент США. В стране, где основная масса населения была лишена доступа к сведениям о самих себе, оставаясь отгороженными от внешнего мира, эти документы являлись далеко не безобидным источником информации. В них таился огромный вред, ибо знания о внешнем мире несли в себе угрозу перерождения и превращения во «вредного элемента».

— Я не думал, что мне разрешено получать их, — признался Цю дрогнувшим голосом. По правде говоря, он и не собирался узнавать это. Все, чего он хотел, так это чтобы ему позволили спокойно заниматься своим делом. — Я думал, что, может быть, материалы внутреннего пользования…

— А что полезного для себя ты найдешь в материалах внутреннего пользования? — В голосе Суня слышалось неприкрытое презрение. — Все эти выжимки из внутренней печати хороши для кадровых работников двенадцатой ступени. Еще раз напоминаю тебе, Красный Дракон, что теперь для тебя все изменилось. Ладно, хватит об этом. Давай закажем густой холодный суп из миндаля, его здесь готовят превосходно.

Несмотря на волнение, Цю почувствовал, как рот его наполнился слюной.

— Какая роскошь! Благодарю вас.

— Не стоит церемониться!

Едва Сунь поднял руку, появился официант. Цю смотрел во все глаза: высокое качество обслуживания — это из ряда вон выходящее событие. Однако официант был так же вежлив, как и проворен. Он не только записал заказ на листочке, но еще и улыбнулся при этом. В городе, в котором даже в лучших ресторанах приходилось ждать по часу, чтобы сделать заказ, это было невиданным явлением. До Цю вдруг дошло, что его спутник бывал здесь прежде, да не один раз. Но он тут же напомнил себе, что Сунь Шаньван много претерпел в свое время, и это только справедливо, что сейчас ему воздается за прошлые страдания.[14]

— Для начала мы выпьем маотая.[15] Вино я закажу позже.

Официант кивнул. Опусти он свою голову на миллиметр ниже, и это был бы уже поклон. Потрясенный Цю смотрел ему вслед, пока тот не исчез за вращающимися дверьми, ведущими на кухню.

— Надеюсь, тебе понравится живой карп, Младший брат?

— Я никогда не пробовал это блюдо, Старший брат.

— Вот как? Они вылавливают карпа из садка, и два повара совместно разделывают его, потрошат, жарят, обкладывают гарниром. Вся эта процедура занимает всего несколько секунд, и в результате при подаче рыбы на стол она все еще трепыхается. Ты знаешь, однажды я видел, как карп открывал рот даже после того, как его объели до костей. Правда, правда! Тут весь секрет в том, чтобы не затронуть определенный нервный центр в мозгу. Да ты и сам увидишь… Кстати, о мозговых центрах. — Сунь достал из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет и предложил одну[16] Цю. — Я бы хотел поговорить с тобой о Гонконге.

— Хорошо. Мне как раз нужен ваш совет, товарищ Сунь.

— Ладно-ладно. Но сначала давай выпьем.

Официант принес маотай, и Сунь поднял свою рюмку:

— Осуши стакан.[17]

Цю отхлебнул огненной жидкости, опасаясь, сможет ли он после этого сегодня работать. Он не привык к крепким напиткам: водка обожгла гортань, на глазах выступили слезы.

— Мне нравится это место, — сказал Сунь, который, похоже, пребывал в прекрасном настроении. — Императорская кухня, причем самая лучшая. Ты знаешь, что в прошлом веке императору подавали в полдень по сто тридцать шесть перемен? То, что он не съедал, выкидывалось.

Наступило короткое молчание, во время которого двое мужчин размышляли, что принесла Китаю революция.

— Ну, а теперь, — начал Сунь, — давай поговорим. Тобой все довольны. Не говоря уже о твоих выдающихся способностях в математике и финансовом деле, ты очень быстро продвигаешься в освоении практических навыков разведывательного дела. Вот почему я назначил тебе встречу в ресторане: это своего рода поощрение. Кроме того, здесь мы можем свободно обмениваться своими соображениями, расслабившись в приятной атмосфере.

Все это радовало и приятно будоражило, но Цю подумал, что на Западе Сунь Шаньван, будучи начальником, поощрил бы его повышением по службе, и, следовательно, окладом, и, что куда более важно, — неограниченными возможностями. Такое направление мыслей было Цю не свойственно: подобная догадка посетила его впервые, и он решил быть начеку.

— Так ты говоришь, что хотел бы получить от меня совет, а?

— Да, пожалуйста. Могу ли я узнать, слышали вы когда-нибудь о гонконгце по имени Ао? Он был убит…

— А, так Ни рассказал вам эту историю, да?

Цю моргнул.

— Так вы знаете?..

— Да. Об этом есть в досье белого иностранца. Мы все еще расследуем это. Скажу тебе, Младший брат, что у Саймона Юнга такие связи в Китае, которые даже нам не удастся проследить. Отменные у него контакты.

Так! Значит, связи, блат. Цю никогда раньше не слышал этих слов применительно к иностранцу.

— Это необычно, — прокомментировал он.

— Скажем больше: это уникально. Он возвел вокруг себя свою собственную стену. Когда-нибудь этот человек будет для нас очень полезен. Если выживет… Ага, копченая курица!..

Прежде чем снова заговорить, Цю выждал, когда отойдет официант. Странно все-таки: зал уже полон, а столики поблизости никто не занимает.

— Вы думаете, он не выживет?

Сунь пронзительно посмотрел на него, пожал плечами и промолчал. Затем своими палочками выбрал самый большой кусочек курятины с прослойкой розового мяса и подал его Цю. Тот некоторое время задумчиво чавкал, потом сказал:

— Я думаю, он очень крепок.

— Возможно.

— Старший брат, как вы думаете, это он приказал убить Ао?

— Я не знаю. Но в некотором смысле надеюсь, что это так. Нам нужен именно безжалостный исполнитель. Ешь, пожалуйста!

— Спасибо. А что нам делать с Крабиковым?

Сунь поднял брови:

— А почему с ним надо что-то делать? Его присутствие означает, что русские серьезно относятся к этому делу.

— Да, но…

— Эти «но» ничего не значат. Крабиков будет оставаться в Москве, где ему и положено быть. Предоставь мне общаться с ним, это не твоя забота. Куда более важно, насколько умело продвигается Юнг к окончательному решению. Должен сказать тебе, Цю Цяньвэй, что время бежит быстро. — Он нахмурился. — График с самого началам был жестким. А сейчас вдруг возникают еще и осложнения. Мы должны поспешить.

Цю отложил палочки в сторону:

— Он уже почти принял решение. Конечно, и Рид здесь помог, и его жена поможет ему решиться. Он странный человек: иногда я думаю, что коммерческая сторона этой операции для него нечто второстепенное. Он действительно хочет построить этот опреснительный завод. Не могу понять, зачем ему это нужно, но это так.

— Хорошо. Мы можем оказать тебе еще какую-то помощь?

— Х-мм… Вы говорите; что время нас поджимает. В таком случае, надо слегка подтолкнуть Юнга. Ничего резкого и драматического, ничего такого, что заставило бы его задуматься. Просто заронить зерно в почву — вот что нужно. Возможно, вы согласитесь, Старший брат, что настал момент пригласить нашего коллегу Хризантему. Пусть сыграет отведенную ему роль?

— Я и сам подумывал об этом. — Сунь нахмурился и смущенно отвел взгляд в сторону. — Но тут есть сложности… — Послушай, Цю Цяньвэй. С Хризантемой всегда были проблемы, пусть не такие, как с еще одним нашим общим знакомым, и все же…

Цю фыркнул из вежливости, дав понять, что знает, кого имеет в виду Сунь, и сказал:

— Чего от него ждать? Он сидит там в Гонконге и манипулирует денежками… Такие люди всегда портятся. Мы используем их в нашей работе, но они развращены влиянием денег. Однако я всегда считал, что именно он должен оказать решающее воздействие на объект. Я всерьез рассчитывал на него. Я отвел Хризантеме главную роль.

— Я учту это, Цю Цяньвэй. Скажу тебе откровенно: мы долгое время доверяли Чжао, как немного своенравному, но преданному сотруднику. Но в последнее время мы обратили внимание на его несколько странные деловые операции. Я уверен, что за этим ничего не стоит, но, тем не менее, мы предприняли кое-какие расследования по этому поводу.

— В каком смысле странные?

— Во-первых, он начал играть по-крупному, рисковать. Его долги растут, ты знал это?

— Нет.

— Так вот знай. Если он будет продолжать в этом духе, у него очень скоро возникнут серьезные финансовые проблемы. Конечно, это с ним не в первый раз, но это еще не все. Сейчас он не только пускает свои деньги в оборот, но и перераспределяет их.

— Каким образом?

— Он перевел немалые суммы за пределы Гонконга.

— Прошу прощения, Старший брат, но так поступают многие дельцы.

— «За пределы» — то есть в Японию, Нью-Йорк и Лондон.

— Ну да, понятно, именно туда, Старший брат.

— И в Венгрию.

— В Венгрию?!

— И разместил их на разных счетах. А еще — в Восточный Берлин. И в Гавану! Кстати, Младший брат, я бы хотел узнать, твое авторитетное мнение по этому поводу. Какие интересы наш мистер Хризантема может преследовать в Гаване? Что ему там, кроме хороших сигар?..

Услышав об этом, Цю приумолк. На протяжении всех шести перемен, которые заказал Сунь, он вяло жевал, уносясь мыслями куда угодно, но только не к изысканным блюдам. Он так рассчитывал на помощь Хризантемы. Но с человеком, который переводит свои деньги в страны Восточного блока, явно что-то не в порядке. Сначала ему следовало получить разрешение и только потом переводить свои деньги в такую страну, как Куба. Эта новость сильно озадачила Цю. Намеченная к проведению в Гонконге операция не из легких, и никто не рассчитывал, что все пройдет как по маслу. Но Цю обеспокоило то, что уже на ранней стадии игры появляются непредвиденные трудности. В маджонге Цю всегда предпочитал оборонительную тактику.

Как только они покончили с трапезой, Цю поспешил предложить Суню свою драгоценную пачку «Винстона». Старший брат принял сигарету, зафиксировав аккуратный возврат старого «долга», и отодвинул стул от стола.

— А этот Юнг, — спросил он, — как он тебе понравился?

— Понравился, да, — слишком быстро ответил Цю и осекся, сообразив, что Сунь отметил его горячность. Опустив глаза, он пояснил Старшему брату: — Юнг обладает такими качествами, которые… я могу уважать.

— Я понимаю тебя.

— Но он отличается и большим упрямством. Я как раз хотел с вами об этом посоветоваться. Я не знаю, как бы это осуществить получше…

— А в чем дело?

— Он пребывает в сомнениях по поводу трюка с залоговыми документами. Я объяснял ему наш план много раз: мы предоставим в банк настоящие документы, затем подменим их фальшивыми. Но Юнг не желает давать им настоящие документы. Он настаивает на том, чтобы с самого начала вклеить Советскому Коммунальному фальшивку.

— Наверное, он не верит в наши возможности, не уверен, что мы сумеем заменить документы фальшивыми?

— Именно так.

— Вполне понятное опасение с его стороны. — Сунь дернул плечами. — Я не вижу никаких особых проблем с этим, Цяньвэй. Пусть он подпишет фальшивые документы и представит их. Ты тем временем подготовь подлинные. Ты всегда сможешь произвести подмену позже.

— Когда вы говорите «подлинные», вы имеете в виду фальшивые, которые будет очень сложно отличить от настоящих.

— Именно так: я имею в виду бумаги, которые ничем не отличались бы от настоящих. Наилучшим образом подготовленные и обязательно с подписью Юнга. Что же касается бумаг, которые подпишет сам Юнг, то позаботься, чтобы в них был мелкий, но фатальный дефект: например, сделай так, чтобы они не были зарегистрированы в гонконгском магистрате. Это, по Уставу Корпорации, лишает их всякой законной силы.

— Если бы только мне удалось убедить Юнга позволить представить документы в Советский Коммунальный от его имени, то я мог бы произвести подмену сразу же.

— Это он тебе не позволит. Юнг не такой дурак. Нет, тебе придется осуществить подмену фальшивых документов «настоящими» позднее.

— Но что, если банк заметит дефекты в документах, которые подпишет сам Юнг?

— Я считаю, что риск здесь невелик… если ты просчитаешь все достаточно хорошо. Но даже если они и заметят, ты просто получишь от Юнга подпись уже на настоящих документах, извинишься, вроде как за нечаянную ошибку, и начнешь все сначала.

— Иными словами, вернусь к первоначальному плану?

— Именно, именно. Но к тому времени Юнг будет так поглощен своими планами строительства завода, что не сможет противиться, что бы мы ни положили перед ним на стол.

Цю вздохнул:

— Все это становится слишком запутанным.

— А ты что думал, что все будет легко и просто?

— Нет.

— Мы имеем дело с западным человеком. Они все не такие, как мы. Они — другие люди. Ты тут спрашивал меня, что я думаю по поводу его шансов выжить. А теперь я задам тебе вопрос, который, возможно, удивит тебя. Как бы ты выжил, если бы тебя внезапно выдернули из привычного мира и отправили на шахты Сычуани, где сто миллионов таких же, как ты, дрались бы за твою чашку риса?

У Цю медленно отвисла челюсть, глаза расширились, и он застыл, глядя на Суня через стол, словно человек, которого хватил удар. Увидев выражение его лица, Сунь рассмеялся.

— Трудновато… даже для тебя, а? Ну вот, и для него также.

— Прошу простить меня, Старший брат, но я не понимаю, о чем вы говорите?

Некоторое время Сунь молча курил, не отвечая. Потом подался вперед, поставил локти на стол и обратился к Цю самым доброжелательным тоном:

— Эта стена, — начал он, — стена вокруг Гонконга… О, есть тут кое-что еще. В этом деле есть такая сторона, о которой ты даже не задумывался. — Он помолчал, сквозь полупрозрачные веки глядя на подчиненного оценивающим взглядом. — Чем ты собирался заняться после обеда?

На несколько мгновений Цю лишился дара речи. Потом все же смог пробормотать, заикаясь:

— Я собирался вернуться на территорию, Старший брат. Там много что надо сделать.

Сунь рассмеялся:

— Глупости! Пошли со мной, покатаемся по озеру.

Его слова неприятно озадачили Цю. Все, о чем он мечтал, так это уползти из-за стола и отправиться вздремнуть в какое-нибудь укромное местечко, где Сунь ни за что не смог бы его найти, в покойное местечко, где Гонконг и все проблемы, с ним связанные, казались бы не более чем прошлым страшным сном. А тут ему предлагают прокатиться на лодке. И если он примет приглашение, не сочтет ли начальник его покладистость за проявление лени? А если нет, то не оскорбит ли он отказом своего начальника? А может быть, это ловушка? Провести остаток дня вне работы — это наверняка может быть расценено как неверное отношение к службе с его стороны. Но открыто отвергнуть приглашение, сделанное заместителем управляющего Центральной разведки…

Почему Сунь сказал ему, чтобы он не трогал Крабикова? Как он мог думать, что это не касается Цю? И что означает вся эта страшная и грозная чепуха насчет Юнга и Сычуани?

Шестеренки цепляют шестеренки, а те внутри других колес…

Несколько мгновений Сунь разглядывал ничего не выражающим взглядом своего подчиненного, на лице которого застыло жалкое выражение.

— Пошли, — сказал он, прервав раздумья Цю. — Поговорим о мистере Юнге и о нашем Хризантеме. Тебе еще многое предстоит узнать. — Он поднялся. — Можешь даже грести, — любезно предложил он. — Если от этого ты почувствуешь себя лучше…

Глава 8

В человеке, стоящем на корме, не было ничего несерьезного или легковесного. Он будто врос в палубу, уперев левую руку в бок, а правую подняв так, чтобы ее мог видеть рулевой на мостике. Он был высок, строен и крепок, каким и должен быть настоящий мореход. Под кожей зыбились узлы и канаты мышц, на которых не было ни миллиметра жира. Белые хлопчатобумажные брюки закатаны до колен, кроме них на нем только такая же белая рубашка. Ткань истончилась от времени и постоянной носки. Лицо его вполне соответствовало стройному торсу. Длинное и узкое, с упрямо торчащим подбородком и подтянутыми щеками, а к вискам пролегли резкие морщины. Хотя боссу перевалило за шестьдесят, его жесткие вьющиеся волосы были лишь слегка тронуты сединой, а все зубы целы и не нуждались в услугах дантиста. Движения его были быстрыми и точными, как у прирожденного моряка. При взгляде на него с некоторого расстояния возникало предположение, что это мастеровой, человек, привыкший зарабатывать на жизнь физическим трудом, обладающий необычайной ловкостью и силой. И только всмотревшись в его глаза, можно было догадаться, что человек этот сильно отличается от основной массы. Его звали Томас Эдвард Юнг, он был президентом и председателем Совета директоров Тихоокеанской и Кантонской банковской корпорации.

— Стоп машина.

Он почти не повысил голоса, но прозвучавшая команда была без труда услышана на мостике, и Люк Сен-Кай мгновенно нажал на кнопку выключения двигателей. Как только яхта плавно коснулась причала, Томас Юнг нагнулся, поднял кормовой конец и спрыгнул на берег одним ловким прыжком, рассчитав расстояние — как и многие другие свои действия — с точностью до сантиметра. Саймон Юнг с носовой части наблюдал, как его отец легко передвигается, наматывая конец на причальные кнехты, едва касаясь босыми пятками деревянного причала, и ощутил привычный укол зависти.

«Старик» — так он обычно называл своего отца, но трудно было представить себе человека, более молодого телом и душой. Саймон знал, что ему так не сохраниться к этому возрасту из-за привычки курить длинные сигары «Хойо де Монтеррей», пить виски, как чай, и работать по девяносто часов в неделю.

— Ты что, ночевать там собрался? — Том говорил с раздражением, словно ему было не по душе, что его оторвали от рабочего стола и вынудили провести субботний день, ловя акул в Глубокой бухте. Но это была неправда: Том любил охотиться на акул так же, как и расправляться с конкурентами. Однако он искусно изображал истинное неудовольствие, поскольку его заставили тратить драгоценное время.

— Извини, что озаботил тебя. — Саймон спустился по трапу и пошел к концу причала, предоставив старине Люку пришвартовывать носовой конец. Том Юнг пожал плечами: не в его привычках произносить бесполезные вежливые слова. Даже когда много лет назад он послал Саймона учиться в Англию, он открыто поглядывал на часы, провожая собственного сына в аэропорту. Когда сын, проходя через арку металлоискателя, оглянулся, он увидел, что отец уже исчез и только мать, прощаясь, махала юноше рукой с потерянной улыбкой на лице. Она всегда провожала его до конца, а отец сразу уходил. Лишь когда она умерла, отец начал интересоваться каждой мелочью в жизни Саймона.

— Ты останешься выпить? — спросил Саймон.

Том взглянул на часы. Этот непроизвольный жест давно врезался в память Саймона. Он не мог спокойно видеть, как отец спешит. В животе у него возник тугой комок неопределенных эмоций, поднимаясь к грудной клетке и горлу. Саймон не стал тратить времени, чтобы разобраться в том, что с ним происходит.

— Только на пару глотков. К шести мне надо вернуться в банк.

— Ты можешь принять душ и переодеться, если захочешь.

— Зачем? У меня не предвидится никаких встреч. — Том Юнг скривил губы в подобии улыбки, словно догадавшись, что сейчас ему не следовало отвечать так грубо. — Какая разница, как ты одет, если дела идут нормально?

О нет, подумал Саймон, разница есть, но ничего не сказал вслух. Хотя сын всеми силами стремился наладить отношения и найти общий язык с отцом, в вопросах бизнеса, как и во многом другом, их взгляды сильно расходились. В начале карьеры Саймона оба часто ссорились из-за денег, привнося в старые семейные разлады еще и финансовые конфликты. Между обоими мужчинами постоянно пробегал ток взаимной неприязни.

Саймон поднимался по узкой деревянной лестнице, что вела к дому, загнав вглубь все грубые слова, которые готовы были сорваться с его губ. Прямо перед ним маячили плоские ягодицы Тома. Вдруг отец резко остановился, и Саймон налетел на него.

— Боже Всемогущий! — рявкнул Том. — Ты посмотри, кто тут! Я — пас. Выпью как-нибудь в другой раз.

Поднявшись выше, Саймон заметил серебристый «Бентли-30», стоявший на подъездной дорожке к дому, и его сердце мгновенно сжалось.

Джинни, увидев обоих мужчин, входивших во внутренний дворик, поднялась с шезлонга и пошла им навстречу. В руке она держала высокий запотевший бокал, на лице ее застыла улыбка, вызванная, однако, чем-то другим, а вовсе не их появлением. Том Юнг кивнул, пожал невестке руку и пошел дальше. Саймон поцеловал жену в щеку, но его внимание было приковано к площадке у бассейна, где в шезлонге, элегантно развалясь, сидел человек, забросив ногу на ногу и положив их на бортик бассейна.

— Мой дражайший Саймон… как это здорово, что ты снова появился! Надеюсь, ты не возражаешь, что я заехал без предупреждения?

Чжао Ицян был большим англичанином, чем все англичане, вместе взятые. Для китайца он был очень высок, почти такой же высокий, как Саймон, но фигура у него была плотная, холеная — результат долгих лет хорошей жизни. Родители наняли ему няню из Норлэнда и в возрасте трех лет у мальчика уже был собственный гувернер (естественно, из Итона). В результате Чжао говорил на безупречном английском с великолепным аристократическим выговором.

Иногда Саймона раздражала речь этого человека. Безукоризненная артикуляция казалась несколько неестественной для человека с абсолютно восточной внешностью. Но Чжао ему нравился. Все в Гонконге его любили. Пекинские банкиры, с которыми имела дело «Д. Ю.», тоже были влюблены в него.

А Джинни? Нравится ли он ей, задумался Саймон. И, как обычно, этот вопрос остался без ответа. Саймона раздражало, что после стольких лет совместной жизни он все еще не мог ответить на некоторые вопросы о своей супруге.

— Роберт, не валяй дурака, — сказал он (Чжао присвоил себе английское имя, и любил, когда друзья называли его именно так). — Конечно, я не против. Как вижу, ты уже угостился? Пусть Ленни освежит твой бокал.

Чжао выпрямился и повернулся к бару, где Ленни — сын Люка стоял, переминался с ноги на ногу, готовый обслужить гостя. Китаец одарил подростка одной из своих улыбок, искрившихся очарованием, и сказал:

— Подай мне, Ленни, то же, что и раньше. Только чуть-чуть. Совсем чуть-чуть.

Том Юнг, очевидно уже передумавший по поводу аперитива, подошел к бару, отстранив Ленни, чтобы самому приготовить коктейль на свой вкус из «ленливет» и воды. Чжао весьма вяло улыбнулся ему.

— Привет, Юнг.

— Привет, Чжао.

Саймон был доволен, что Чжао приветствовал его первым, проигнорировав его отца. Очень немногие поступают так.

— Сыграем в гольф, Роберт?

— Времени нет, старая перечница. — Он поднял свой бокал. — Давай!

Саймон принял стакан из рук Джинни и улыбнулся.

— Твое здоровье! Ленни, ты не смешаешь мне джину с тоником?

— Несу, мистер Юнг.

— Итак, — Чжао подошел к столу и уселся в кресло, — Джинни сообщила мне, что Мэта отобрали на следующий сезон в основной состав. Воображаю, как ты этим гордишься, суперпапочка.

— Конечно. — Саймон смутился. Он и в самом деле невероятно гордился своими детьми, но не любил демонстрировать это своим китайским друзьям.

Чжао на этот счет особенно отличался от остальных, ибо сам часто вышучивал себя, и его самокритичность выбивала оружие из рук собеседника. Саймон испытал облегчение, когда Чжао не стал развивать тему отцовства, а просто спросил:

— Ну и как нынче обстоят дела у самого высокого из всех высоких тайпаней? — Чжао не преминул пошутить над ростом Саймона.

Том Юнг со стуком поставил свой бокал на стойку бара и плеснул в него воды с излишним возмущением. Он ненавидел это китайское слово «тайпань», которым называли Саймона, даже в прежние времена, когда обращение было модным.

— Дерьмо и ярмо, как обычно.

— Ха-ха! — Чжао, закинув голову, разразился смехом. — Просто превосходное выражение! — Он полуобернулся в кресле, обращаясь к Джинни: — А ты знаешь, дорогая, что в старые времена мы, бедные, но честные торговцы, именно так называли наши грузы с товаром? — Говоря «старые времена», Чжао поднес руки к лицу и, соединив большой и мизинец, превратил их в подобие пасти, которую он открывал и закрывал, иллюстрируя свои слова. — Это время также известно, как «добрые старые времена», когда нам, китайцам, удавалось пробраться с товаром куда следует и мы считали себя счастливчиками, настоящими компрадорами.

Саймон попытался определить, какое впечатление слова Чжао произвели на Джинни. Нравится ли он ей? Нравится ли?

Джинни подняла глаза и, заметив на себе пристальные взгляды двух мужчин, вспыхнула:

— Роберт, ну что хорошего в тех временах? — спросила она. — В те твои времена ты мог десять раз купить и продать всех нас за горсть медяков.

Пенни Люк принес новые коктейли. Саймон, слушая, как отвечает его жена, в задумчивости сделал долгий глоток из своего бокала, но ничего не сказал. В те дни имя Роберта Чжао гремело по барам и клубам Гонконга.

Даже если поверить половине всего того, что говорилось о Роберте, он вряд ли так уж богат. Внезапно Саймон понял причину отцовской отчужденности по отношению к Роберту: кредитор неожиданно напоролся на своего должника…

— Я откланиваюсь…

Когда Саймон поднял глаза, его отец уже был на выходе с террасы. Он бросил эти слова через плечо на ходу, не останавливаясь, и направился к своему автомобилю, не сбавив шага.

— Ты поосторожнее за рулем, — машинально сказал Саймон ему вдогонку, зная, что отец не ответит, но, тем не менее, ощутив потребность сказать это.

Чжао сморщил губы в комической гримасе.

— Поехал в клуб, на маджонг, который затянется на всю ночь, — вполголоса пробормотал он. — Или в Корпорацию, проверить, все ли деньги лежат в тайнике под паркетом, там, где он их припрятал? Кстати, это правда, что он каждый день пересчитывает их?

— Да нет, что ты! Только по воскресеньям и по праздникам, когда банк не работает и никто не может видеть его. — Голос Саймона подрагивал. Его не волновало то, что его отец относится с презрением к китайцам, особенно к тем, которые должны ему. Но ему очень не нравились способы, которыми отец выказывал свое презрение.

— Ха-ха-ха! Как точно сказано! — Чжао замолчал, глаза его сузились. Похоже, он пожалел, что взял неверный тон, и сменил тему. — Несколько холодноват, а?

— Мне очень жаль, что тебе неуютно с ним.

— Да. — Чжао облизнул губы и решился. — Можно подумать, он еще помнит Ку Шаня.

Саймон покраснел, и, видя это, Чжао тут же дал задний ход:

— Прости, старина. Не смешно. Совсем не смешно.

Саймон уступил:

— Не понимаю, почему. Все остальные в Гонконге находят это очень смешным.

— Прости.

— Не извиняйся. Хотя, конечно, я был прав насчет этого проекта. Он должен был дать мне кредит, я бы приобрел хороший пакет.

— Да. Но прости меня, я далеко зашел.

— Продолжай. Я знаю, что ты хотел сказать. Том видел, что близится крах недвижимости и не дал мне денег на мою первую крупную сделку. Конечно, он был прав насчет перспектив рынка, прав на все сто. И не его вина, что совладелец Ку Шань переломил тенденцию, гарантировав много удачи Гонконгу.

В голосе Саймона не было горечи, но выражение лица выдавало его. Чжао заметил это, бросил взгляд на бесстрастную Джинни и решил, что на сегодня хватит.

— Лучше скажи мне, — вяло махнул рукой в сторону террасы, — как обстоят дела со стеной?

Прямо под террасой находилась низкая декоративная стена. Она выглядела недостроенной, словно новое современное предприятие, но на самом деле была очень старой. Саймон постоянно сносил и перестраивал ее по частям. Он делал это уже несколько раз, но продолжал считать ее старинной, демонстрируя типично китайский взгляд на вещи: если какая-нибудь постройка находилась на данном участке, то не имело значения, сколько раз она сносилась или разваливалась, ибо, как только ее перестраивали или возводили заново, она становилась тем же самым «старинным» сооружением, что и стоявшее на этом месте прежде.

— Продвигается, и неплохо. Спасибо, Роберт, — охотно ответил Саймон, довольный, что Роберт сменил тему.

— Все еще приносит счастье в дом, а?

— О да.

— Нет, ты это серьезно? И тебе не кажется это чепухой, а? Я серьезно спрашиваю тебя об этом, старина.

— Когда возводишь — то это счастье. Ты должен постоянно что-нибудь строить. Каждый китаец знает это.

— Вот, по крайней мере, один, которому это неизвестно. — Чжао повернулся к Джинни. — Но зато все доподлинно знают, что я построил свой несчастный домишко на глазу у дракона, и с тех пор счастье совсем покинуло меня. А может, я построил его на хвосте у дракона — будь я проклят, если помню, где по поверьям не стоит строиться.

Джинни неуверенно ответила на его улыбку, потом снова опустила глаза и ничего не сказала. Чжао восхищал ее. Она никогда не знала, какого ответа он от нее ждет.

Нередко ей хотелось, чтобы Чжао, по примеру многих других деловых партнеров ее мужа, просто игнорировал супругу коллеги. Но Роберт Чжао никогда не игнорировал ее. С того самого дня, как они встретились впервые, он всегда старался произвести на Джинни впечатление. Однако она все еще не знала, как должна отвечать на его остроумные каламбуры или его пронизывающие взгляды.

Саймон поспешил заполнить наступившее молчание:

— Зная тебя, Роберт, я склонен предположить, что ты построил сортир на гениталиях бедной твари.

— Ха! Да, да, наверное, так оно и вышло. Мне нравится эта шутка. Надо будет запомнить. — Взгляд Чжао скользнул по лицу Джинни, ища признаки недовольства грубоватой шуткой ее мужа. Но Джинни никак не отреагировала. — У твоего мужа, Джинни, чертовски хорошее чувство юмора.

— Мне тоже так кажется. — Джинни потянулась к руке Саймона, желая доказать, что гордится супругом, но, похоже, засмущалась своего жеста.

— Можно мне похитить его у тебя, дорогая? На полчасика или около того? А то мне уже пора уезжать.

— Конечно, Роберт. Я оставлю вас.

— Нет. — Саймон встал. — Оставайся здесь и отдыхай. А мы с Робертом пойдем в дом.

Чжао взял свой кейс из свиной кожи, и двое мужчин ушли в дом, оставив Джинни одну на террасе. Она продолжала смотреть им вслед, но вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Взглянув вверх, она увидела, что Ленни глядит на нее. Юноша поспешно отвернулся, но она успела разглядеть выражение его лица и поняла, что ему жаль ее.

Саймон провел Чжао в кабинет, окна которого выходили на бассейн. Он закрыл за ними дверь и подошел к окну, чтобы опустить венецианские жалюзи. Джинни все еще сидела там, где они оставили ее.

— Садись, Роберт, — коротко сказал Саймон.

— Спасибо. Видит Бог, мне нравится эта комната. Как ты это сделал?

— Что сделал?

— Свел воедино комфортабельную фешенебельность английского клуба с восточной… Как же это назвать? Утонченностью? Изысканностью? Никогда не мог не считаться с этим, хотя одному Богу известно, сколько стараний я приложил.

— Кожаные стулья с подлокотниками, дубовый стол, несколько японских гравюр и кое-какие безделушки.

— Этот человек говорит «безделушки»! А тысячи человек в Гонконге утверждают, что у тебя лучшее собрание национальной живописи и скульптуры.

— Ну, не знаю. Коллекция Джинни теперь гораздо лучше моей. У нее нюх на хорошие вещи и талант уламывать торговцев.

Чжао опустился на один из роскошных стульев Саймона. Он протянул руку за маленькой нефритовой бутылочкой, стоявшей рядом на столике. Прищурившись, он заглянул внутрь:

— Черт, вот это мастерство! Как, дьявол побери, художник сумел просунуть кисть в это горлышко, чтобы сделать свою живопись?

— Он начинает трудиться с раннего утра… Ладно, Роберт, ближе к делу. Что тебе от меня нужно?

Чжао, вздохнув, поставил сосуд на место, но еще несколько секунд был не в силах оторвать от него взгляд.

— Сегодня, — начал он наконец, — я разговаривал с одной мелкой пташкой. Ну, знаешь, из этих, чирик-чирик. — Его тон внезапно изменился, и Саймон без всякого удивления увидел, как безобидный клоун, сидевший напротив, вдруг превратился в собранного сосредоточенного профессионала.

— Ну так что?

— Эта пташка напела мне немало интересного. О проектах того или иного рода… о строительстве… всякие там заводы…

Саймон слушал внимательно. Он сделал для себя мысленную пометку, что необходимо выяснить, с кем Чжао провел первую половину дня.

— Всплыло слово «опреснение». Поскольку мне об этой области известно не слишком много, то я подумал, что неплохо было бы, если бы мой добрый друг Саймон Юнг объяснил мне кое-что.

— В этом нет ничего сложного, Роберт. Многие люди могли бы предоставить тебе факты и цифры. Если ты интересуешься технической стороной вопроса, я был бы рад ввести тебя в курс дела.

— В общем-то, мне не столько нужны консультации, сколько партнер.

— Партнер?

— Да. Послушай, Саймон. Мы все знаем, что в этих делах ты самый главный в Гонконге. Мне представилась возможность войти в консорциум, который планирует построить в Гонконге опреснительный завод.

— Я ничего не слышал о таком консорциуме, Роберт.

— Ну считай, что услышал о нем сейчас.

— Прости меня, но в самом деле очень трудно поверить, что…

— О черт, да у меня же с собой все планы. — Чжао открыл портфель, Саймон увидел несколько толстых папок с документами. — Веришь ты мне или нет, но это правда, Саймон. — Чжао осторожно подбирал слова. — Мои новые партнеры хотят осуществить свой последний проект, и мне очень грустно сообщить тебе, что они не в восторге от твоих уже существующих планов. Они создали что-то совсем новое, необычное. И похоже на то, что два члена Исполнительного совета как минимум склоняются к тому, чтобы поддержать их проект всеми силами.

— Кто?

Чжао помолчал несколько секунд, чтобы тишина усилила напряженность, прозвучавшую в голосе Саймона.

— Брось ты! Ты же сам понимаешь, что я не могу сообщить тебе их имена. Да это и не важно. Важно то, что на сцене появилось новое действующее лицо, и они попросили меня провести предварительный зондаж.

— И кого ты собрался зондировать? Меня?

— Конечно. Это ведь и в самом деле немыслимо, чтобы такой проект был осуществлен без определенного участия «Д. Ю. констракшн».

— А поточнее, какую степень участия они имеют в виду?

— Они озабочены тем, представляет ли интерес для «Д. Ю. констракшн» субподряд на работы нулевого цикла. Возможно, это второстепенный вклад в сооружение завода, но чертовски полезный.

Саймон резко хохотнул:

— Они с ума сошли!

— Контракт на строительство ведь еще не заключен, — резко заметил Чжао. — И у тебя нет на это дело эксклюзивных прав. Или я ошибаюсь? Ты очень дружен с властями, и, возможно, у тебя есть права на это строительство, о которых никто не подозревает. Будешь комментировать?

Саймон промолчал.

— Здесь есть… будут и другие преимущества… Одному тебе не построить этот завод.

— Что? — В голосе Саймона прозвучала горечь. Он был обижен на Чжао, на его ловкость, с которой тот проник в его самые сокровенные планы и выманил у него информацию.

— Трудовые ресурсы будут… как бы это назвать? Рабочая сила — интернациональная, может быть?

— Рабский труд, ты хочешь сказать.

— Да брось ты! Вьетнамцы и камбоджийцы — не рабы. Они очень хорошо подготовлены. Некоторые из них. А цифры экономии произведут очень сильное впечатление на губернатора.

— Сомневаюсь. Его Превосходительство не особый поклонник применения рабского труда.

— Ты стал вдруг что-то слишком заносчивым, а? «Д. Ю. констракшн» никогда не гнушалась нанимать вьетнамцев, если сроки поджимали.

Саймон стиснул руки в кулаки и промолчал. Чжао окинул его быстрым задумчивым взглядом и сказал:

— Тебя, Саймон, беспокоит то, что вас всех обдурили. Надеюсь, ты простишь мне это выражение. Ты живешь в Гонконге, но, похоже, тебе не нравится играть по его правилам.

— По каким это правилам?

— Не надо сарказма. Твоя проблема в том, что в тебе происходит раздвоение личности, и ты это знаешь! Ты хочешь казаться меценатом, но в то же время тебе, как и всем остальным, нужна прибыль.

Саймон с трудом сдерживал раздражение.

— Может быть, лучше перейдем к деталям? Ты хочешь построить опреснительный завод. В твоем проекте заложены очень низкие затраты на строительство, не так ли?

Чжао уже готов был выпалить радостное «да», когда заметил выражение глаз Саймона, и промолчал.

— Недорого это все только на бумаге, — продолжал Саймон. — Такой на самом деле дешевый-дешевый, ибо Исполнительный совет исключит из контракта традиционные штрафные статьи, но потом, много позже, неожиданно обнаружится, что с самого начала сроки завершения строительства были просто нереальными. — Он улыбнулся. — Я все верно угадал, Роберт?

Чжао промолчал.

— Так-то! А это означает, что придется работать сверхурочно, в выходные, по ночам, и рабочие почувствуют это на своей шкуре. — Саймон сомкнул в кружок указательный и большой пальцы. — И тогда полезут ошибки и недоделки, неизбежные при такой спешке, и потребуется заключать дорогие контракты на ремонт оборудования. Возможно, даже после тысяча девятьсот девяносто седьмого года…

— Ну и что? — Чжао опять улыбнулся. — Допустим на минуту, что в твоей пустой болтовне есть рациональное зерно… которого я, вообще-то, пока не нахожу. Кто будет заниматься этими дорогими ремонтными работами, подразумеваешь ты, да? «Дьюкэнон Юнг»? Ведь этой прославленной империи нечем будет особенно заняться, да еще после прихода китайцев, который, как тебе и мне известно, будет полным и окончательным.

— Конечно, согласен. Мне очень нравится твой план, Роберт. Жаль, что не я сам его выдумал. Ладно, давай займемся деталями.

— Снова?

— Планы, которые у тебя в портфеле. Мне ведь надо посмотреть их, прежде чем я смогу дать тебе ответ. Ведь я имею на это право?

Последовала долгая пауза, в течение которой Роберт Чжао не сводил глаз с лица Саймона. Наконец он лениво полез в портфель, вынул папки и с улыбкой протянул Саймону документы.

— По-моему, в покере это называется «открыться»?

Саймон схватил их и начал просматривать содержимое, пробегая каждую страницу меньше чем за секунду. Цифры мешались и путались у него в голове, но немного погодя он уже имел общее представление о проекте. Чжао не блефовал. У него был проект — продуманный, обоснованный, детально разработанный и в дополнение ко всему крайне не дорогой. Проект, который — если дело дойдет до тендера — выиграет конкурс у «Д. Ю.» с большим преимуществом.

Саймон оторвал взгляд от содержимого последней папки и, ничего не говоря, вперился в Чжао. Он был невероятно зол, но все его бешенство и разочарование оставались внутри, не давая китайцу возможности проникнуть сквозь внешне безучастную оболочку. Чжао безуспешно пытался догадаться, о чем думает Саймон.

А он думал о том, что все наиболее важные решения в жизни приходят сами собой.

— Я обдумаю твое предложение, Роберт, — сказал он наконец. — Насколько быстро я должен ответить, если оценивать по десятибальной шкале?

— Ну… скажем, пять?

— Значит, пять. Великолепно.

Чжао посмотрел на часы и неожиданно почувствовал себя менее уверенно. Саймон тут же это заметил.

— Я тебя задерживаю? — невинно поинтересовался он.

— Вовсе нет, старина. — Жестокий урок приучил Чжао к тому, что Крабиков любит, когда ему докладывают вовремя, но на этот раз дело было слишком важным, чтобы допускать спешку. — Я ужаснулся тому, как долго я отрываю тебя от жены. Вот и все.

Саймон встал, Чжао сделал то же самое.

— Я свяжусь с тобой, — пообещал Саймон.

Он проводил Чжао до двери. Китаец обернулся:

— Не надо, не выходи. Я только попрощаюсь с Джинни.

Саймон вернулся к окну и остановился, сунув руки в карманы и глядя на террасу. Он видел, как Чжао вышел из дома и направился к шезлонгу. Наклонившись, он протянул руку, едва коснувшись руки Джинни… едва!

Нравится ли он ей? Нравится ли он ей настолько, насколько она всегда нравилась ему?

Саймон резко повернулся, подтолкнул стул к столу и потянулся к телефону.

— Алло… это Саймон Юнг. Мне очень жаль, что я беспокою вас субботним вечером, мистер Ни, но я хотел бы, чтобы вы отправили весточку нашим общим друзьям.

Глава 9

Когда мистер Тан позвонил по телефону, чтобы договориться о следующей встрече, Саймон решил, что на этот раз он возьмет с собой в Сингапур и Джинни. Они остановились в «Парк Гудвуд», в том самом отеле, где провели свою первую брачную ночь перед тем, как отправиться в свадебный круиз по Тихому океану. Саймон послал факс, чтобы подготовить Джинни сюрприз: их поселили в том же самом номере, где они остановились в прошлый раз. Конечно, в нем были и цветы — администрация «Гудвуд» всегда обращала особое внимание налетали, — но они обнаружили также и совсем уж не обязательную бутылку шампанского «Крег» с запиской, привязанной к горлышку розовой ленточкой. Джинни взяла ее в руки и улыбнулась:

— О, дорогой, ты обо всем позаботился!

— Нет, это не я. Наверное, хозяева отеля проявили заботу.

Джинни поднесла записку к носу и понюхала ее.

— Администрация, которая пахнет «Шанелью»? В «Гудвуде»? — Она взглянула ему в глаза. — Я знаю, кто прислал это.

— Кто? — Саймон и в самом деле был сбит с толку.

— Ты и сам знаешь.

— Не знаю.

— Знаешь! Подумай. Кто знал о нашем приезде сюда?

— Цю. Дикки Моррисон из местного филиала.

— А еще?

— Ни. — Вдруг взгляд Саймона просветлел. — Или нет…

— Его сестра, та, о которой ты мне рассказывал. Мод! Твоя любовница!

— О черт! Неужели я заслужил этот упрек?

— Естественно.

— Но ведь я даже не сводил ее в «1819».

— Ну, это ты так говоришь. Кроме того, это не для нее. У тебя есть другая женщина, которая вожделеет тебя, любимый. Которая жаждет твоего стройного мускулистого голодного тела. — Она просунула руку ему под рубашку и принялась поглаживать его грудь, пока не добралась до соска.

— А-ах… это уж слишком!

Джинни начала теребить его сосок большим и указательным пальцами, следя за тем, как в его глазах вспыхнуло желание.

— Что это с тобой? — пробормотал он. — Я не привык к такому.

— Ничто так не возбуждает нас, скромных женщин, как тот факт, что другая дама присылает мужу бутылку шампанского. Дух соревнования! — Джинни слегка ущипнула его за сосок и принялась свободной рукой расстегивать пуговицы на его рубашке — одну за другой.

— Мне надо принять ванну, — сказал Саймон.

— Зачем? — Она взглянула в глаза с притворной невинностью. Ее руки скользнули к его талии, расстегивая молнию на брюках. — Ты помоешься… — Она стала снимать с него брюки. — А потом…

Саймон и Джинни ужинали в ресторане отеля, довольные тем, что они могут провести этот вечер друг с другом и что только завтра им придется вспомнить, что они уже не те молодожены, которые останавливались в этом отеле двадцать лет назад.

Они поели просто, но со вкусом: омар, выбранный ими по весу прямо с доски с дневными ценами ресторана, и креветки. Помешивая кофе, Саймон спросил жену:

— Ты думала над моим предложением?

— Над каким? Выйти за тебя замуж?

Он расхохотался:

— Вот уж это предложение не потребовало от тебя много времени на раздумья!

— Нет. Это было так быстро. Ты был таким напористым, даже тогда.

— Я был напористым?

— Да. Ты не принимал во внимание, в каком положении я тогда находилась. Служащая Китайского международного туристического агентства должна была проявлять большую осторожность в общении с иностранцами. А ты всегда меня смущал, ты и твои нахальные повадки.

— У тебя были неприятности из-за меня?

— Ты сам знаешь, что были, и не надо спрашивать меня об этом с таким невинным видом. «Почему этот иностранец вечно здесь толчется? — Мой босс уж стал меня об этом спрашивать. — Никто так часто не приезжает в Китай. И почему он всегда приходит за билетами сам, а не посылает своего секретаря?» — Она протянула свою красивую руку через стол и сжала его ладонь, дав ему понять, что просто дразнит его.

— Но, когда мы захотели пожениться, они достаточно быстро дали свое согласие на это.

— Может быть, они обрадовались, что смогут избавиться от меня.

— Может быть.

Она посмотрела в глаза своему супругу и нахмурилась. — Ты думаешь, они разрешили мне выезд потому, что я согласилась взамен шпионить за тобой? Что они обрадовались, когда мы влюбились друг в друга? Ты ошибаешься. Они отнеслись к этому очень подозрительно. Некоторое время поговаривали даже, что меня снова отправят обратно в Сычуань.

— У меня и в мыслях не было, что тебя послали шпионить за мной.

Она пожала плечами.

— Может быть, именно это они и планировали. Поживем — увидим.

Саймон неопределенно улыбнулся, продолжая помешивать кофе.

— Вообще-то, я спрашивал тебя не об этом предложении, — сказал он наконец. — Я думал о твоих родственниках: Минчао и Кайхуэй.

— Я поняла. Да, я соображала над этим.

— Ну и?..

Джинни покачала головой и опустила взгляд на стол.

— Не знаю. Мне кажется, что это опасно. Но точно не могу ничего сказать.

— А в чем заключается опасность?

Она посмотрела на него, раздраженная его, как ей показалось, намеренным нежеланием понять ее.

— Ставить условия Цю… это всегда опасно.

— Он твой брат.

— Насколько мне известно, да.

— Какой вред от того, что я спрошу его об этом?

Она только пожала плечами и не ответила. Саймон не унимался.

— Он же не людоед. Вспомни, ты давно с ним не общалась. Я согласен, он может быть иногда противным, но вообще-то у него есть чувство здравого смысла.

— О, ты всегда считаешь, что у всех есть это чувство. А у них его нет. — Она обхватила себя руками за плечи и принялась нервно потирать их. — Или бывает, но не часто.

— А почему бы мне не попытаться заняться этим? Все, что мне нужно, так это твое слово. Просто скажи, что ты не возражаешь. Конечно, если тебе не нравится эта затея…

— Нет, она мне не то чтобы не нравится… Я — ни за, ни против. Понятно, я хотела бы, чтобы моя семья снова собралась вместе, уже в Гонконге. Я скучаю по ним. И всегда скучала, все то время, что живем с тобой вместе. И я беспокоюсь о них. Как ты думаешь, почему я каждый год посылаю им деньги? Я не видела младших брата и сестру так долго. С того времени, как…

— С какого времени?

— Ты знаешь. Когда они разрешили мне выезд. С того времени.

— И что, это имеет какое-то значение?

— Имеет. Они китайцы, Саймон. — Тон Джинни не терпел возражений. — Китайские власти все время наблюдают за ними. Я думаю, лучше оставить все, как есть. Не надо будить спящего дракона. Наверное, я думаю так, потому что сама китаянка. Иногда ты об этом забываешь.

— Иногда, глядя на тебя, очень легко забыть об этом.

— Это комплимент или упрек?

— Всего лишь констатация факта. Джинни, я не понимаю, что такого особенного в том, чтобы быть китайцем. Все, что мне нужно знать, так это хочешь ли ты, чтобы я попытался договориться об освобождении тех членов твоей семьи, которые пережили культурную революцию.

— Вот именно, — подавленная, произнесла она. — Именно то слово, которое ты употребил — «пережили». Они страдали. Я знаю, что они страдали. Конечно, младшему брату Цяньвэю не пришлось перенести это, но я вообще думала, что он погиб. А остальным пришлось. И причина, по которой они страдали… о да, этому была причина, и не старайся отрицать… Она состояла в том, что меня выпустили из страны. Я вырвалась оттуда. Я стала «капиталистической гиеной». Я забыла, как ты называешь это… Ах, да — «основополагающая причина». Но мне не пришлось «выживать», о нет. Я вышла замуж за одного из самых богатых «жирных котов» из Гонконга и жила счастливо.

— Джинни…

— Прости. Прости меня. Но не говори мне, что нет ничего особенного в том, чтобы быть китайцем, нет. Просто… не говори мне это! — Она почти не повысила голос, и никто из посетителей ресторана не обратил внимание на то, что семья Юнгов ссорится или переживает кризис.

— Ты хочешь, чтобы я сам принял решение, — предположил Саймон после паузы. — Тебе хочется, чтобы я сделал это вместо тебя, не так ли?

— Я не знаю.

— Помнишь, что говорят в таких случаях китайцы: «Из тридцати шести способов решения любой проблемы самый лучший — это уклониться от нее»? Ты выбрала именно этот способ?

— И ты еще что-то говоришь о китайцах! Иногда ты больше китаец, чем я сама. Ты знаешь все наши изречения и пословицы, а я нет.

— Но все же ты хочешь, чтобы я сам принял решение?

— Я не знаю.

— Если захочешь, чтобы я сам решил, тогда я попытаюсь договориться с Цю насчет их освобождения. Конечно, если ты вдруг не запретишь мне это.

— О, Саймон… — Ее голова поникла. — Ты такой добрый. Такой терпеливый. Я знаю, что веду себя плохо, что не так я должна вести себя после всего, что ты для меня сделал. Большинство мужчин просто избили бы меня за мою ложь о своем прошлом.

— Я не из этой категории. И потом, ты не так много лгала мне, просто…

— Просто что?

— Просто молчала. Не говорила мне того, что могла бы доверить. — Он ухитрился улыбнуться. — Вот и все.

Они долго сидели молча. Как трудно решиться сказать правду! И как трудно решиться излить душу перед тем, кого любишь, потому что на карту поставлено все и ты всем рискуешь. Рискуешь не только собственным счастьем, но и душевным покоем, и покоем того, кого любишь.

Когда Джинни снова заговорила, она спросила лишь об обычном деле:

— Какое расписание на завтра?

— У меня встреча с твоим Цю… твоим братом, в десять утра. Тан просил заехать к нему в полдень. К тому времени они уже примут решение, так что и я должен быть готов. А после обеда у меня встреча в нашем местном филиале с Дикки в целях оправдания моего приезда сюда. Потом обед с местным персоналом в Международном центре торговли.

— На какие из встреч ты намерен взять меня?

— Я хотел бы, чтобы ты пошла со мной на встречу с Цю. Моральная поддержка.

Она было вздернула подбородок, но подчинилась.

— Потом, может быть, ты поужинала бы со всеми нами? Или я прошу слишком многого?

— Нет, конечно. Мне надо завтра заехать в «Стрейт таймс». Я полагаю, полдень — самое подходящее для этого время.

— Да?

— Им нужна статья о работе Красного Креста в Гонконге, точнее, о помощи вьетнамским беженцам. Я обещала им написать об этом.

— Это очень лестно.

— Кому-то же надо написать ее! Мы уже несколько лет хотим распространить область нашей деятельности и на Сингапур, их тут так много. Возможность опубликовать статью в местной прессе — очень хороший случай, чтобы от нее отказаться. Я хотела подсунуть ее доктору Лиму, но он слишком умен для этого.

— Я очень горд за тебя, Джинни.

— Спасибо. Если у меня останется время, я хотела бы поискать для тебя какой-нибудь подлинник из национальной живописи.

— Великолепно.

Она бросила салфетку на стол.

— А сейчас, дорогой, с твоего позволения, я хотела бы пораньше лечь спать… Нет, ты можешь остаться. — Он уже приподнялся из-за стола, но она, положив ладонь ему на плечо, заставила его остаться на месте.

— У меня что-то голова разболелась — честно. Я думаю, мне легче будет заснуть, если я останусь одна. — Она немного натянуто улыбнулась. — Пойдешь прошвырнуться, не так ли? Мне нравится это слово, оно звучит гораздо живее, чем «прогуляться». — На какое-то мгновение прежняя веселость, казалось, вернулась к ней, но затем исчезла. Саймон остался на месте и молча наблюдал за удалявшейся женой.

На следующий день Саймон уговорил Джинни прогуляться пешком до границы центрального Делового района мимо Дальневосточного торгового комплекса и отеля «Династия». Он надеялся поймать такси, водитель которого уже получил задание магистрата на сегодняшний день. Это был своего рода семейный компромисс. Саймон не мог предложить Джинни поездку на автобусе, но и не собирался без нужды выкладывать из своего кармана четыре сингапурских доллара. Когда они садились в такси, сзади раздался визг тормозов.

— Саймон! Привет!

Серебристый «мерседес» вылетел на тротуар, стукнувшись бампером о задний бампер такси. Отблески солнца на ветровом стекле не позволили Саймону разглядеть, кто сидит за рулем, но голос и украшенная браслетами рука, отчаянно махавшая ему через приоткрытое боковое стекло, безошибочно подсказали, что это Мод. Джинни, уже было усевшаяся в такси, тут же выскочила на мостовую.

— Мы должны поблагодарить ее за шампанское, дорогой. И мне так хочется познакомиться с твоей страстной любовницей…

Но этому не суждено было случиться. Через Орчард-роуд к ним направлялся полицейский-малаец, уже расстегивая пуговицу на кармане рубашки, где у него лежал блокнот. Мод заметила его. Саймон и Джинни, приблизившись к «мерседесу», увидели, как в показном ужасе она поднесла руки к лицу. Ее взгляд метался между Юнгами и полицейским.

— Они знают меня, — прошептала она. — Они все знают меня, вот в чем проблема. Ладно, увидимся! — Ее руки опустились, и «мерседес» мгновенно отъехал и вылетел на магистраль, едва не задев взбешенного полисмена.

Он засвистел и замахал рукой, но Мод не остановилась.

— Вы знаете эту леди, сэр?

Некоторое время Саймон не отвечал. Он стоял, глядя вслед «мерседесу» и пытаясь догадаться, зачем Мод нужна рация, которую он углядел на переднем сиденье. Он не был в этом уверен, но ему показалось, что, когда она влилась в основной поток машин, она поднесла ко рту микрофон.

Саймон отбросил свои размышления и повернулся к полицейскому:

— Сестренка хотела… ну вы понимаете… — серьезно начал он.

— Что, черт возьми, все это означает? — спросила Джинни, когда они наконец уселись в такси. — Я имею в виду это твое «сестренка»?

— А, это Ни так называет ее. Трудно представить, что она может быть чьей-то старшей сестрой, не правда ли?

У здания «Сингапур эрлайнз» на Орчард-роуд такси повернуло вправо, и через несколько минут они уже подъехали к старинному особняку, в котором Саймон в первый раз встретился с банкирами из Советского Коммунального. Господин Ни ждал их у крыльца. Он обратился к Джинни на кантонском диалекте:

— Добро пожаловать, миссис Юнг. Мне так приятно, что вы смогли приехать.

— Нет, мистер Ни, это мне очень приятно. У вас тут чудесно.

— Вы слишком любезны. Пожалуйста, сюда — мистер Цю уже ждет вас.

Пока они шли через гостиную, Саймон вежливо взял Ни под локоть:

— Все еще удается сохранить наши дела в тайне?

— Надеюсь, да. Сейчас так трудно сохранить что-либо в тайне. Но я надеюсь, что пока все хорошо.

Все выглядело так же, как и в первый визит Саймона. Цю сидел за обеденным столом, когда Юнги вошли, но тут же встал и подошел к ним. Он обменялся рукопожатиями с Саймоном, вежливо обратился с несколькими словами к Джинни на диалекте хакка. На лице женщины сразу появилось выражение вежливой скуки.

— Итак, мистер Юнг, — сказал Цю, вернувшись на место, — вы приняли решение?

Саймон дождался, пока господин Ни займет свое место, потом подвинул кресла себе и Джинни.

— Я очень рад снова видеть вас, Цю Цяньвэй, — сказал он, намеренно перейдя на китайский. — Хорошо ли идут ваши дела?

— Хорошо. — Цю закусил губу от досады. — А ваши?

— Хорошо. У нас обоих дела идут хорошо. Вы завтракали?

Цю сделал титаническое усилие, чтобы совладать с собой.

— Да, ел. А вы, старшая сестра? — Он посмотрел на Джинни, в его взгляде появилось удивление. Губы Джинни шевельнулись, но она ничего не сказала. Саймон заметил изменение в выражении ее лица и огорчился на самого себя, что не способен истолковать его.

— Мы поели. Мы заставляем вас так много путешествовать. Должно быть, вы очень устали, совершив такой перелет. Я надеюсь, вы вчера хорошо отдохнули.

— Я отдохнул. — Снова этот взгляд с огоньком озорного любопытства, адресованный к Джинни. Почти заговорщический взгляд. — Но вы и старшая сестра тоже должны были устать после путешествия.

— Спасибо, шурин, наш отель очень комфортабельный. Мы хорошо выспались. Саймон задержался взглядом на Цю. — Может быть, теперь будет удобно перейти к нашим делам… если вы не слишком устали.

— Только если вы готовы. — На этот раз взгляд, который Цю бросил на Джинни, был хмурым. — Может быть, старшая сестра хочет подняться наверх и отдохнуть?

Еле заметный кивок Джинни разозлил Саймона. Она косвенно признала главенство Цю над мужем, причем способом слишком деликатным, чтобы Саймон мог открыто оспаривать этот факт.

— Благодарю, но старшая сестра останется здесь, — непреклонно заявил он.

— Раз вы настаиваете на этом…

— Теперь в ответ на ваш вопрос я скажу: я решил начать подготовку к подписанию соглашения с СКБ, но при условии, что сделка будет заключена достаточно быстро. Я говорю это, потому что несколько дней назад меня посетил Чжао Ицян, один из ваших неофициальных представителей в Гонконге.

— И что?

— Мы сэкономим немало времени, если на сей раз оставим увертки и хитрости в стороне. Я выяснил, что Чжао действительно представляет независимый консорциум, состоящий в основном из ваших людей в Гонконге и представивший альтернативный проект строительства опреснительного завода. Вы оказали на меня давление, Цю Цяньвэй. Осторожное давление, но тем не менее я этого вам не забуду. И все же я понял, что вы хотели довести до моего сведения: Гонконг не один предприниматель.

Цю заерзал от смущения. Он все еще никак не мог решить для себя, каким образом обращаться с Саймоном Юнгом.

— Я ничего не знаю об этом, мистер Юнг, — сказал он.

— Я так не думаю. Но это не так уж важно. Я уже сказал вам, что решил продолжать это дело, но только на стадии подготовки заключения соглашения. Другими словами, я все еще оставляю за собой право пойти на попятный.

— И вам требуется дополнительный стимул для того, чтобы вы не пошли на попятный, не так ли?

Саймон начал было говорить, но Цю, подняв руку, не дал ему раскрыть рта, чувствуя себя, по крайней мере, в этой области уверенно.

— Мы уже думали об этом, мистер Юнг. Мы прекрасно понимаем, что заключается не один контракт, а два. Вы заключаете соглашение с банком. Мы уже сказали вам о наших планах по поводу предоставления «Дьюкэнон Юнг» статуса наибольшего благоприятствования после тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Эти планы должны — и будут — зафиксированы на бумаге и это будет сделано задолго до того, как адвокаты проработают все детали вашего контракта с банком.

— И вы готовы предоставить мне такие документы? — недоверчиво спросил Саймон.

— Конечно, если вы будете держать все это в тайне. И более того…

Саймон посмотрел на Джинни.

— Более того?

— Китайская Народная Республика гарантирует вашим слугам, то есть семье Люков, право постоянного жительства в Гонконге с правом свободного выезда за границу в сочетании с полной амнистией за их прошлые преступления. Но ответственность за их материальное благополучие лежит на вас. Вы согласны с этим, мистер Юнг?

Саймон бросил вопросительный взгляд на Джинни, которая кивнула ему.

— Мы согласны, — сказал он. — Но нам нужно еще кое-что.

— Не понял. — Недовольная гримаса исказила лицо Цю. — Мы были щедры по отношению к вам, мистер и миссис Юнг. Пожалуйста, не надо без нужды огорчать нас.

— Тем не менее, у меня есть условие. Еще одно условие.

Цю бросил яростный взгляд на Джинни и выпалил полдюжины слов на хакка, прежде чем Саймон успел остановить его:

— Пожалуйста, говорите на языке, который мы все понимаем. — Его голос был резок. — И не считайте, что вы можете разделить нас, шурин Цю. В этих переговорах две стороны, а не три. И никогда не будет трех сторон. Вы поняли?

Цю повернулся к нему, его улыбка была еще более неприятной, чем обычно.

— А вы понимаете, мистер Юнг?

Этот вопрос сбил Саймона с толку. Он знал, что между Цю и Джинни существует какое-то молчаливое взаимопонимание, но никак не мог ухватить его, не мог подобрать ключа к их шифру. Это просто бесило его. Когда Джинни опустила голову и устремила свой взгляд на стол, ему захотелось схватить ее за плечи и встряхнуть, принудив открыто встать на его сторону, чего бы это ни стоило… Но спустя минуту его гнев прошел, а лицо Цю снова превратилось в бесстрастную маску.

— Пожалуйста, назовите свое условие, — сказал он.

— Думаю, вам оно известно.

— Я тоже так думаю, но все же я предпочел бы, чтобы вы сами назвали его.

— Кайхуэй, сестра Джинни…

— Она и моя сестра, не только ее.

— И ваш брат, Минчао.

— И что же они?

— Я хочу, чтобы им был предоставлен выбор, Цю Цяньвэй. Они должны свободно сделать выбор, оставаться ли им жить в КНР или покинуть страну. Вот и все.

Правая нога Цю задергалась — стол начал подрагивать. Когда китаец наконец заговорил, его лицо было задумчивым, словно он вовсе не предвидел условие, выставленное Саймоном.

— Кто они вам, мистер Юнг?

— Они родственники моей жены, мистер Цю.

— Ну так что из этого? Вы никогда их не видели. Какое вам дело до того, будут ли они живы или умрут? Если они эмигрируют, они станут для вас обузой в финансовом отношении, разве нет?

Саймон сдержал нарастающий гнев.

— Я могу позволить себе взвалить эту ношу на плечи.

Казалось, Цю его не расслышал.

— Я думаю, что это она попросила вас об этом.

Для Джинни это было уже слишком: слепой гнев пересилил ее страх перед Цю.

— Ты ублюдок! — выпалила она. Ее лицо стало коричневым. — Если ты думаешь…

— Заткнись, — сказал Цю.

Саймон вскочил на ноги:

— Боже милосердный, да ты осмелился в моем присутствии велеть моей жене заткнуться?! Извинись немедленно, Цю! Сначала перед ней, а затем и передо мной.

— Нет, Саймон. — Джинни вскочила и схватила своего мужа за руку, убоявшись последствий того, что она на мгновение потеряла контроль над собой. — Забудь это!

На мгновение в глазах Цю вспыхнул страх, но тут же исчез, сменившись неприкрытым удивлением.

— Она моя сестра!

Саймон стряхнул руку Джинни.

— Она моя жена! Извиняйся, сука! — Цю отпрянул назад в своем кресле. Джинни обратила внимание, как резко они отличаются друг от друга: Саймон, такой высокий, что, казалось, вот-вот коснется головой потолка, и весь трясется от ярости, а Цю — маленький, ссутуленный и хмурый.

— Прошу прощения, — наконец выдавил китаец.

— У нее!

Цю повернулся лицом к Джинни:

— Прошу прощения, старшая сестра. Пожалуйста, прости меня.

Джинни кивнула.

— Не за что, — машинально произнесла она. Она никогда ему этого не забудет, но это было не важно.

Ее муж оказался уязвим. Он не представлял себе, как надо обходиться с этими людьми, не имел представления, с какой угрозой он столкнулся. Ее долг защитить его, подчинив все свои желания этой жизненно важной необходимости.

Саймон очень медленно опустился на свой стул. Его движения напоминали Цю кобру, сворачивающуюся кольцами после нанесения смертельного удара, и он внутренне содрогнулся.

— Ваше условие, — сказал он наконец, — должно рассматриваться в Пекине. Я сообщу о нем. — Его взгляд скользнул к Джинни с оттенком прежнего недоброжелательства. — Я сообщу обо всем.

— Хорошо. Я хочу, чтобы ответ был получен задолго до того, как адвокаты закончат подготовку документов к подписанию. Вы меня поняли?

— Да. Но я должен повторить, мистер Юнг: а вы сами поняли?

На мгновение Саймону захотелось добиться от Цю объяснений смысла его вопроса, но что-то внутри удержало его от этого. Такая попытка поставит его в неудобное положение, он может потерять лицо, это верно, но было и еще кое-что: спрашивая, он рискует получить ответ, не соответствующий действительности. Цю был похож на дракона. Огонь, таящийся глубоко внутри него, пока едва тлел, но мог превратиться во всепожирающее пламя. Никто в здравом уме не будет тыкать в дракона палкой лишь для того, чтобы это выяснить! Саймону хотелось спросить его: «Кто ты такой?», но первым заговорил Цю.

— Когда приедет Тан?

— Встреча назначена на полдень.

— Тогда я должен заняться окончательными приготовлениями. Я буду здесь, наверху. Пожалуйста, когда встреча закончится, обязательно дождитесь меня.

— Я подожду.

— Старшая сестра, что вы собираетесь сейчас делать?

— Мне надо ехать.

Саймон повернулся к мистеру Ни, который наблюдал за всем происходившим с абсолютно бесстрастным видом.

— Мистер Ни, можно ли вызвать сюда такси для моей жены?

— Конечно-конечно. Займитесь этим сами. Телефонная книга рядом с телефоном, в ней есть список таксомоторных компаний.

Саймон вызвал радиофицированное такси, чтобы отправить Джинни, и подождал вместе с ней у подъезда, пока не пришла машина. Когда такси вырулило на дорогу, он уже было повернулся к дому, но случайно заметил мелькнувший серебристый «мерседес» и руку водителя, небрежно лежавшую на дверце с опущенным стеклом. Что-то блеснуло на солнце — может быть, это браслет? Или антенна. Или нет. Саймон сосредоточил все свое внимание на дороге, но «мерседес» уже исчез, а такси Джинни медленно поехало в том же направлении. На мгновение Саймону стало не по себе. Когда он вернулся в дом, лицо его было задумчивым. Цю уже не было в комнате.

— Вы хотите, чтобы я остался, а? — спросил мистер Ни. По его лицу ничего нельзя было прочесть, но Саймон понял, что старик предпочел бы сейчас заняться другими делами, которые не требовали бы стольких эмоций. Он качнул головой.

— В этом нет необходимости, мистер Ни. Пожалуйста, не подумайте, что вас выгоняют из вашего собственного дома, но мы уже достаточно злоупотребили вашим гостеприимством.

— Что вы, что вы! Но я в самом деле думаю, что теперь я вам не нужен. У мистера Цю есть все ключи, он сможет закрыть дом. Рад был оказаться вам полезным, мистер Юнг. Если вам снова понадобится моя помощь, только скажи…

— Спасибо. Да, мистер Ни…

— Что?

— Вы не встречались этим утром с вашей сестрой Мод?

— Нет. Может быть, надо что-то передать ей?

— Нет, спасибо. Это не важно… — Саймон мгновение помешкал, прежде чем взять на себя обязательство. Ему нравился Ни. — Я благодарен вам за то, что вы взяли на себя труд организовать нашу встречу с людьми из Советского Коммунального. За мной благодарность, — тихо сказал он, употребив китайское слово «гуй». Лицо старика при его словах просветлело: в восточной философии слово это означало нечто драгоценное, дорогое, его следовало употреблять очень осторожно. Ни слегка кивнул, дав Саймону возможность прочесть в своих глазах понимание услышанного.

— Спасибо, спасибо. Я не забуду вас, мистер Юнг. — Тем самым он заверил, что не забудет и сказанных Саймоном слов.

Когда Ни покинул дом, время потянулось очень медленно. Саймон бродил по захламленной комнате, иногда останавливаясь, чтобы от нечего делать рассмотреть фотографию в рамке или какой-нибудь орнамент. Он находил Цю слишком настырным, но иногда чувствовал, выстроенную им самим на песке самоуверенность, убежденность, что он отлично понимает китайский менталитет. «Всегда помни, что они наши враги, — заметил однажды Юнг Томас, будучи в плохом расположении духа. — Они и мы, мы и они. Киплинг понимал это». Саймон тогда возмутился, как может глава Корпорации верить в такие вещи? Но отец только рассмеялся в ответ: мол, нельзя быть руководителем и не знать такие вещи.

Доверял ли он Цю? Нет, не больно-то, а может, и совсем не доверял.

Способен ли китаец выполнить свое обещание насчет статуса наибольшего благоприятствования для «Д. Ю.» после 1997 года? На чем основывается его уверенность, что им удастся подменить залоговые документы? Саймон в раздумьях бродил по комнате туда-сюда. Но было уже слишком поздно думать о том, чтобы пойти на попятный, а участие Цю важно для успеха всей этой схемы. У Саймона не было выбора, не было альтернативы.

Наконец он услышал с улицы звук подъезжающей машины и пошел к дверям, чтобы встретить Тана. Банкир быстро поднялся по ступеням, протягивая руку. Он был один.

— Рад снова видеть вас, мистер Юнг.

— Взаимно, мистер Тан. А мистер Го и мистер Борисенко присоединятся к нам?

— Нет. — Тан уселся за обеденным столом и открыл свой кейс. — Меня очень беспокоит секретность, мистер Юнг. Если Го покинет банк одновременно со мной, это может вызвать пересуды. Один раз мы рискнули, но этого вполне достаточно.

Он достал салфетку, вытер пот со лба и обтер руки. Он был очень напряжен.

— Мистер Юнг, у меня для вас хорошие новости. Ваша просьба о кредите в принципе удовлетворена.

Несмотря на умение владеть собой и на все свои внутренние сомнения, Саймон не смог удержаться от короткого вздоха облегчения. Тан, заметив это, улыбнулся.

— Да. Вы знаете, мистер Юнг, я открою вам маленький секрет. Для нас это своего рода рекорд. Куча денег, а?

— Да, куча.

— Но вместе с тем для СКБ это очень хороший бизнес. — Тан моргнул сквозь свои толстые очки. — Не вижу смысла скрывать это, мистер Юнг. Мы сравнительно молодая организация. Для нас это настощий прорыв. — Его взгляд скользнул к кейсу, и он, казалось, на мгновение смутился.

Саймон почувствовал симпатию к нему. Тан не работал на КГБ, он был всего лишь добросовестным трудолюбивым сингапурским банкиром, который только что добился большого делового успеха.

— Это прорыв и для «Дьюкэнон Юнг», — сказал он в ответ. — Я рад, что мы видим вещи в одинаковом свете, мистер Тан. Может быть, для нас это первый шаг в совместном путешествии длиной в тысячу верст.

Тан улыбнулся ему с искренней признательностью:

— Благодарю вас.

— У вас есть что-нибудь, что я должен просмотреть?

— Да, мы подготовили соглашения, как обычно в таких случаях. Размер кредита не влияет на стандартные процедуры при подготовке документов к подписанию, хотя должен сказать вам, что эти копии — единственные. Мы стараемся не оставлять ничего на волю случая. — Он достал другую салфетку и опять вытер лоб. — Мысль о любой утечке информации бросает меня в холодный пот.

— Рад слышать, мистер Тан, что вы смотрите на вещи таким образом. Эта мысль пугает меня.

— Может быть, мы начнем с просмотра черновиков?

Саймон придвинул стол к стулу и быстро просмотрел документы, которые Тан выложил перед ним.

— Похоже, здесь отражено именно то, о чем мы и договорились, — сказал он наконец. — Мне очень приятно, что вы пошли мне навстречу относительно продления депозитов на третий год.

— Мы подумали, что стоит пойти на компромисс в этом вопросе.

— Да. Мистер Тан, я все никак не могу понять, почему вы включили в залоговые документы все акции учредителей, которые я могу получить когда-либо в будущем. Мне не хотелось бы вводить вас в заблуждение. Нет ни малейших оснований полагать, что мне когда-то достанется больше, чем я имею сейчас.

— Мистер Юнг, это стандартная форма банковских документов в таких случаях. Конечно, я понял, что вы имели в виду.

— Тогда очень хорошо. Но вы, разумеется, понимаете, что моих адвокатов эти документы могут и не вполне удовлетворить.

— Да. Это только принципиальное соглашение. Здесь есть отдельная ссылка на то, что данный документ ни к чему не обязывает ни одну из сторон до формального обмена экземплярами чистовиков соглашения.

— А, вижу, вижу.

— Мистер Юнг, сколько вам понадобится времени на то, чтобы проверить эти документы перед подписанием? Единственное, что я хотел бы вам сказать, что нас в банке очень поджимает время. — Он помешкал. — На самом деле поджимает.

Саймон посмотрел ему в глаза.

— Если вы дадите мне полчаса, и в документах не окажется ловушек, то я подпишу это сейчас.

Тан выпрямился в кресле.

— Сейчас?!

— Мистер Тан, человек, занимающий кресло руководителя «Дьюкэнон Юнг» по натуре своей не может быть нерешительным. Мы оба знаем, о чем мы договорились, а о чем нет. Мы оба одинаково хорошо знаем английский язык. Просто дайте мне просмотреть этот текст, ладно?

Тан кивнул, принимая изящно высказанный комплимент. Саймон отодвинулся от стола, положив черновики на колени, чтобы Тан не мог видеть, в каких местах он ставит свои пометки, и начал читать. Документы были написаны четким и сухим языком. Да, Советский Коммунальный многим поступился, чтобы удовлетворять условиям Саймона. Как только Саймон пролистал все до конца, он вернулся к первой странице и начал делать сноски, используя до конца отведенные ему полчаса.

— Ну что же, мистер Тан, — сказал он наконец. — Похоже, нам осталось расставить точки над «i» и черточки над «t». Компания, которая будет брать этот кредит и название которой надо вписать в документы, называется «Мандарин солт лимитед». Она основана в Гонконге на прошлой неделе с уставным капиталом в тысячу гонконгских долларов. Все формальности при регистрации были соблюдены. Это филиал того юридического лица, которое субсидировало все, находясь в Лихтенштейне. Надеюсь, это не вызовет никаких проблем.

— Никаких. Если нам будет представлен залог, о котором мы договорились.

— Конечно. Однако, для вашего сведения, основная задача этой организации состоит в управлении трастовым семейным фондом, в котором я являюсь единственным советником по инвестициям. Трастовый фонд зарегистрирован и находится на Большом Каймане.[18]

— Я понимаю.

— Так. Теперь, мистер Тан, я вынужден просить вас официально заверить меня, что вы имеете полномочия банка на подписание соответствующего документа.

— Я делаю такое заверение.

— Со своей стороны, я также делаю заверение, что я уполномочен подписать этот документ от лица «Мандарин солт». Саймон полез в нагрудный карман и достал большую перьевую ручку «Монблан». Тан с удивлением посмотрел на него.

— Большая ручка, мистер Юнг.

— И контракт тоже большой, мистер Тан. Но я всегда подписываю деловые документы этой ручкой. Она приносит мне счастье.

— Думаю, она принесет вам счастье и на этот раз. — Тан помешкал в нерешительности. — Она точно счастливая?

— О да!

Тогда… пожалуйста, вы не одолжите ее мне?

Саймон с улыбкой протянул ее Тану.

— Пожалуйста.

Тан взял ручку и быстро подписал каждый экземпляр. Потом встал и молча протянул Саймону руку.

Саймон смотрел с веранды, как удаляется автомобиль Тана, потом вернулся в дом. Он увидел, что Цю Цяньвэй уже спустился и, опершись ладонями о стол, рассматривает документы, лежащие перед ним. Саймон принялся складывать их и услышал, как Цю что-то пробормотал себе под нос, с опаской глядя на него.

— Что?

На лице Цю появилась знакомая улыбка.

— Попался! — повторил он уже громче.

Глава 10

Хотя Саймон Юнг был опытным бизнесменом, он не мог справляться с волнением, охватывающим его каждый раз, когда он навещал своих официальных банкиров. В этот свой визит он должен был разобраться с денежными делами, и, кроме того, поскольку он направлялся в Тихоокеанскую и Кантонскую банковскую корпорацию, он, соответственно, должен был встретиться с председателем ее Совета директоров — Томом Юнгом, своим отцом.

В оформлении того этажа офисного здания Корпорации на Де-Во-роуд, который был отведен под кабинеты членов Совета директоров, не было ничего, что могло бы оказать успокаивающее воздействие на нервы посетителей. Гостей сопровождали два офицера службы безопасности, одетые в белую униформу (независимо от возраста и должности, все называли их «мальчиками»). Гостей вели по длинному коридору, обшитому дубовыми панелями, на стенах которого в тяжелых рамах висели портреты давно умерших светил делового мира. Красная ковровая дорожка, покрывавшая пол, по которой в течение дня проходило множество пар дорогой обуви, каждые шесть месяцев заменялась на новую, вне зависимости от того, изнашивалась ли она к тому времени. В воздухе висел тяжелый невыветривающийся запах полироли. Каждая дверь, выходившая в главный коридор, была украшена латунной табличкой, на которой готическим шрифтом значилась фамилия директора, восседавшего за дверью. Когда член Совета директоров уходил в отставку, «мальчики» снимали табличку с его именем еще до того, как тот успевал очистить ящики своего письменного стола, так что, когда вновь назначенный член Совета директоров подходил к кабинету, на его двери сияло уже его имя. Таков был обычай. Корпорация напоминала британскую Конституцию, ибо установленный порядок диктовался не статьями, а неписаными правилами, которые не нуждались в официальном оформлении на бумагах с печатями.

В дальнем конце коридора красная ковровая дорожка заканчивалась у дверей, ведущих в зал заседаний Совета директоров, где обычно работал сам Том Юнг.

Когда Саймон Юнг подошел к тяжелым двойным дверям, он обнаружил, что напряженно размышляет, что же означали последние слова Цю Цяньвэя, сказанные в Сингапуре. Кто же ему «попался»? Советский Коммунальный или «Дьюкэнон Юнг»? Или он имел в виду самого Саймона?

Через полчаса он узнает это. Но прямо сейчас он должен сосредоточиться на том, чтобы уговорить отца использовать последний шанс для того, чтобы «Д. Ю.» «не попала» в лапы советских банкиров. И он должен сделать это, не дав знать отцу, что именно поставлено на карту.

Старший офицер службы безопасности Корпорации трижды постучал в левую створку двери и распахнул ее перед Саймоном.

— Председатель Совета директоров «Дьюкэнон Юнг»! — выкрикнул он. Это была еще одна традиция, по которой в зал Совета директоров Корпорации допускались лишь королевские особы, а значит, о прибытии любого гостя провозглашалось именно так торжественно, словно о появлении царственной особы, вне зависимости от того, кем на самом деле был пришедший.

— Доброе утро, отец.

Том Юнг не поднял глаз навстречу Саймону. Он сидел за одной из колониальных диковинок — столом, сделанным по заказу Корпорации в год юбилея королевы Виктории. Только в Морском и Военном клубе на Пикадилли в Лондоне был похожий стол. Сделанный из дуба, он мог раздвигаться и сдвигаться, в зависимости от того, сколько людей надо было рассадить за ним. Он представлял собой кольцо, за ним рассаживались и с внутренней, и с внешней сторон. Когда он был сдвинут до минимума и задействована только одна его секция, за ним могли свободно поужинать шесть человек, сидя в приятной близости друг от друга. Но когда его полностью раздвигали, он заполнял собой почти весь зал заседаний и по его внешнему и внутреннему периметру можно было разместить почти сотню человек. Приглашения на банкет Корпорации, который давали трижды в год, вызывали у приглашенных почти такие же чувства, как и приглашение на обед к королеве. Люди приходили сюда полакомиться, тем более что кухня была великолепной, а также ради того, чтобы взглянуть на легендарный стол. Сегодня он занимал примерно треть зала заседаний. Том Юнг сидел с внутренней стороны кольца. Бумаги и досье были разложены на сверкающей, как стекло, дубовой поверхности.

Кресло у Тома было на колесиках, так что по мере того, как длился рабочий день, он просто передвигался от одной стопки бумаг к другой, перебираясь по внутреннему кольцу вдоль стола, пока не заканчивал со всеми делами на сегодня. В обычный день он делал полтора круга. Иногда, однако, выпадали дни, которые его подчиненные называли «трехкруговыми» — невыносимые вахты, затягивавшиеся до глубокой ночи, когда Том Юнг в рабочей горячке, казалось, забывал, как его зовут. «Трехкруговые» дни вселяли во всех, кроме Тома Юнга, ужас. К счастью, они выпадали не часто.

В дальнем углу зала заседаний стоял другой стол, гораздо меньшего размера. На нем был расставлен комплект игры в маджонг. Маджонг, или, как его еще называют в Китае, мацзян была слабостью Тома Юнга, его ахиллесовой пятой. Иногда, если выпадали спокойные дни, он бросал работу после обеда, вызывал к себе трех охранников и предлагал им сыграть в маджонг на любые ставки, какие те выберут сами. Некоторые видели в этом отклонение от идеосинкразии — глубокой нелюбви Тома ко всей желтой расе. Желание Тома Юнга сыграть с китайцами все-таки можно было принять за знак того, что у него все же сохранились кое-какие человеческие чувства. Но люди ошибались. Он играл в маджонг с «мальчиками», потому что презирал их. Но он любил побеждать, даже тех, кого презирал. Если «мальчик» проигрывал месячную зарплату своему боссу всего за одну партию, Тома Юнга это нисколько не беспокоило. Напротив, лишь укрепляло его уверенность в никчемности всей китайской расы. Ему и в голову не приходило простить такой долг. Он был не из тех, кто прощает.

Вдоль стены, расположенной напротив окна с видом на гавань, стояли несколько кресел; Саймон подвинул одно из них к дальнему концу стола и уселся лицом к отцу.

— Я надеюсь, это деловой визит, — сказал Том Юнг.

— Да, деловой.

— Я слушаю тебя.

— Нет, не слушаешь.

— То, что я способен делать несколько дел одновременно, а ты нет, не дает тебе права противоречить мне.

— Интересно, хотя бы раз мы можем спокойно поговорить о делах?

— Зачем отказывать себе в многолетней привычке? — мрачно улыбнулся Том. — Или у тебя что-то особенное? — Но все же отодвинул папку, с которой работал, и закрыл колпачком ручку. — Форстера ты с собой не взял, — заметил он.

— Я один, как видишь.

— Но ты пришел по поводу «Дьюкэнон Юнг»?

— Да.

— Ага. Значит, это по поводу очередного твоего проекта. Тебе нужны деньги, это ясно и без слов. Я надеюсь, это не для опреснительного завода? — Том снова отвинтил колпачок ручки и пододвинул к себе папку. — Прости.

Саймон не торопясь мысленно досчитал до пяти и начал:

— Отец, я обещаю тебе, что больше не буду надоедать с этим проектом.

— Могу ли я поправить тебя?.. Прошлый наш разговор на эту тему был последним.

Саймон решил не обращать внимание на грубость отца и добиться своего с настойчивостью и терпением.

— Ты знаешь этот проект от и до, так же, как и я. Ты изучил его — было время, когда ты внимательно изучал все, что я клал перед тобой на стол.

— Все это закончилось с Ку Шанем.

— Отец, ради Бога! Неужели мы так и будем каждый раз поднимать эту тему, говоря о делах?

— Это полезное напоминание о различии между нами. Ты можешь вспомнить, что я оказался прав.

— Ты был прав насчет снижавшихся тенденций рынка. Что же касается самого проекта, то ты ошибся так безнадежно, как только вообще возможно.

— Это только твое мнение, не так ли? Но это все еще мучает тебя, даже спрашивать не надо, чтобы увидеть это!

— Я не хочу снова затевать этот бессмысленный спор. Ты поднял эту тему только потому, что чувствуешь за собой вину. Только поэтому ты не можешь забыть об этом.

Том Юнг откинул голову назад и расхохотался, вложив в свой смех максимум презрения.

— Ты изучил все предложения, — повторил Саймон. — Мне не надо ничего тебе объяснять.

— Не надо. — Том Юнг оторвал взгляд от своей папки. — Я умею считать. Это ты невежда.

— Мне нужен кредит в сто миллионов фунтов стерлингов. Деньги — вот все, что мне нужно. И они нужны мне максимально быстро, пока вся каша еще не закипела. — Пока Тан не успел заполучить в свои лапы мои и учредительские акции, напомнил он самому себе.

— Какой залог ты можешь мне предложить?

— Все текущие и депозитные счета «Дьюкэнон Юнг». Они будут проходить через твой банк.

— Они и так через него проходят.

— Но не все мои предприятия.

— Большинство из них. Этого все равно недостаточно в качестве залога на кредит в такую сумму. А ты знаешь, что я не оказываю безвозмездных услуг своим родственникам. Родственники, по моему опыту, способны упускать деньги из рук и приносить мне убытки не хуже, чем любой чужак.

— Тогда дай мои паи.

Том расхохотался.

— Господи, да это просто смешно. Лучшие акции в мире, самые ценные бумаги, которыми ты обладаешь и, похоже, когда-либо будешь обладать. Бумаги, ради которых ты и землю не ковырнул… И ты готов обменять их на танкер морской воды. Щедро, щедро. Надо будет рассказать об этом вечером в клубе. Или нет, не стоит рассказывать, что мой сын слабоумный.

— Я так и не понял, что тебе не нравится в этом проекте.

— О Боже, по-моему, я объяснял тебе это уже достаточно много раз. — Том отложил ручку и некоторое время помолчал.

В конце концов тишину нарушил бой больших старинных часов, висящих над дверями. Они пробили одиннадцать. Том взглянул на часы, подождал, пока бой утихнет, и снова заговорил.

— Иногда, — начал он, — ко мне приходит достойный клиент Корпорации, объясняет свой несусветный проект и просит кредит. Я знаю, что если я дам этот кредит, то он потеряет все эти деньги, но я не отговариваю его. Вместо этого я смотрю, что он предлагает мне в качестве залога. Если залог ценен и ликвиден, я даю ему деньги. Если это дерьмо, то я не даю ему денег. Иногда все происходит по-другому: ко мне приходит другой хороший клиент, у которого вообще нет никакого залога, или он малоценен, но у него есть солидный, настоящий проект в двадцать четыре карата,[19] и тогда я тоже даю ему кредит. Ты соединяешь в себе худшие стороны обоих клиентов: у тебя нестоящий проект и нет залога под кредит.

— Я предложил тебе хороший залог, но ты не хочешь рассмотреть его.

— Цена вещи зависит от обстоятельств, при которых она продается, не правда ли? Когда кто-то приходит к ростовщику, чтобы заложить свои драгоценности, то безделушка, которую он держит в руке стоит ровно столько, сколько за нее даст человек, стоящий по другую сторону стойки, и ни центом больше. Я не хочу, чтобы ты лишился своих акций, когда ты потерпишь неудачу с этим идиотским проектом. Я знаю, Саймон, что я раздражаю тебя и что я тебе надоел, но я все равно скажу еще раз: когда-нибудь ты мне скажешь спасибо. Или, на худой конец, мои внуки поблагодарят меня.

— Предположим, что ты прав, и мой проект провалился. Тогда ты получишь эти паи. Что для тебя плохого в такой сделке?

— Они не нужны мне! Корпорация конечно будет рада. Они продадут их, и акции утекут из семьи в чужие руки. Не будь дураком.

— Но это очень солидный проект. Это вложение ради будущего «Д. Ю.» здесь, в Гонконге, своего рода страховка. Мне надо лишь немного времени, а потом я начну пожинать урожай, вот и все.

— Нет, не все! — Том отодвинул стул от стола. — Мы уже говорили на эту тему, Саймон, и по поводу Ку Шаня. Лично я считаю, что Гонконг кончается. Кое-кто уже понял это и убирается отсюда. В скором времени и мы так же поступим. — Он покраснел. — Но если хоть одно слово из того, что ты сейчас услышал, выйдет за пределы этой комнаты, я раздавлю тебя, клянусь Господом!

— Ты думаешь, я сумасшедший. — Несмотря на свое решение сохранять спокойствие, Саймон начал злиться. Это непереносимо — снова оказаться в коротких штанишках и слушать напыщенные речи своего отца. — Ты так сосредоточен на самом себе, так эгоистичен, что даже не понимаешь, что говоришь. Если Корпорация уйдет из Гонконга, ты раздавишь не только меня, ты нанесешь удар по десяткам тысяч людей, простых тружеников, умудрившихся скопить немного денег и купить по паре акций, людей, ждущих от Корпорации, пользующейся доверием в Гонконге, что она укажет им пути… Нет, я ничего не разболтаю. Я что-то не в настроении совершать самоубийство. Даже если то, что ты сказал, просочится наружу в виде простой сплетни, «Д. ТО.» сразу рухнет пунктов на двадцать. А «Свез», а Гонконгский и Шанхайский банк, а Гонконгский Земельный? Что будет с ними, если ты уйдешь отсюда?

Лицо Тома скривилось в усмешке.

— Саймон, ты несешь такую чушь… Ты сам прекрасно знаешь ответ на свой вопрос: они все грохнутся, как в пропасть, и окажутся там, где они и были долгие годы и где им самое место.

— Не надо говорить со мной как с ребенком, отец. Я уже взрослый и могу сам составить собственное мнение.

Лицо Тома потемнело.

— Я в этом не так уж уверен, — сказал он. — Только мальчишка может задумывать такой идиотский проект, как строительство опреснительного завода, в котором Гонконг не нуждается за двенадцать лет до присоединения к Китаю.

— Я заключил с китайцами своего рода договор о сотрудничестве.

— Да что ты говоришь? — усмешка Тома доводила Саймона до бешенства, но он все умудрялся держать себя в руках. — И ты думаешь, этот договор будет чего-то стоить, когда в город войдет Народно-Освободительная армия Китая?

Саймон промолчал. «Попался!» — услышал он голос, прозвучавший где-то у него внутри. Попался!

— Нет, Саймон. Мы были первыми, но не хотим быть последними. Я уже говорил тебе об этом: Сингапур — вот куда надо перебираться. Ты должен все подготовить к уходу, пока еще есть такая возможность. Я хотел напомнить тебе об этом. Я хочу внести тебя в структуры Корпорации…

— Ты блефуешь. Ты никогда не переведешь Корпорацию ни в Сингапур, ни в какое-то другое место. Ты прикован к этому городу. Посмотри фактам в лицо, отец, ты просто не можешь спасаться от бури, ты подорвешь этим репутацию Корпорации.

Том улыбнулся. Саймон знал все его улыбки, но от этой его пробрал озноб. Старик собирался доверить ему какой-то секрет, и внезапно Саймон понял, какой именно. Он понял с ужасающей ясностью, что Корпорация всерьез собирается покинуть Гонконг, и его желудок свело судорогой.

— Я не блефую, Саймон. Я говорю абсолютно серьезно. Ведь и меня самого поджимает время. В тысяча девятьсот восемьдесят восьмом мне будет шестьдесят пять лет. Я хочу организовать перебазирование так быстро, как только возможно.

— Твое последние решение в качестве главы Корпорации, — ухмыльнулся Саймон. — Оно им всем надолго запомнится. Боже, вот это памятник самому себе!

— Последнее решение?

— Ну да, перед твоей отставкой.

— Если я уйду в отставку.

— Ты не сможешь избежать этого. Согласно Учредительному договору…

— Он может быть изменен.

— Как? Биллем парламента? Не смеши меня.

— А ты еще не слышал? Правление Китайского Госбанка обратилось в Политбюро с просьбой войти в ходатайство к британскому правительству и изыскать возможность того, чтобы я остался на своем посту. — В голосе Тома звучала неприкрытая гордость. Саймон потерял дар речи. — Что ты скажешь на это?

Он не мог ответить на вопрос сразу. Его внутренности снова сковал спазм. Корпорация покидает Гонконг…

— Я предполагаю, что до тебя не дошло, — начал он наконец. — Что раз они просят о том, чтобы ты остался на посту главы Корпорации, то под этим подразумевается, что Корпорация должна остаться здесь, в Гонконге?

— Дошло, конечно. — На лице Тома появились признаки нетерпения. — Не будь смешным, Саймон, я собираюсь перевести Корпорацию в Сингапур, как только будет принято решение о продлении моих полномочий.

— Другими словами, ты собираешься предать их.

На это Том просто рассмеялся.

— И ты не даешь мне кредит?

— Я не дам долговременного кредита ни тебе, ни кому-либо, у кого нет здравого смысла, чтобы увидеть, что будет с этим городом. И не говори мне, что я могу делать, а что не могу. Это всегда было твоим слабым местом, Саймон — ты любишь читать проповеди. Быть проповедником легче всего — пока не начинаешь страдать от двусмысленности своих заповедей.

— Не говори чепуху.

— Я не говорю чепухи, это делаешь ты! Все эти твои старания выглядеть хорошим, можешь назвать их публичной репутацией или общественными связями… Может, ты и можешь позволить себе быть таким честным, становиться в красивую позу — я не знаю. Все, что я знаю — это то, что я должен получать прибыль и беспокоиться об акционерах.

Саймон сдержал язвительные слова, готовые уже сорваться с его губ, и взглянул на свои руки. Они слегка дрожали. Он хотел, чтобы это не случилось, он сделал бы почти все, чтобы избежать этого, но теперь он знал, что у него не осталось выбора. Его отца одолели его настоящие враги: не Китай, не Восток, а цинизм и отчаяние. И он, Саймон, должен сейчас быстро составить план, как бороться с этим непредвиденным кризисом.

Он поднял глаза и посмотрел на лицо сидевшего напротив отца, а затем постарался заставить его поверить в первую намеренную ложь собственного сына:

— Я хочу созвать внеочередное совещание акционеров холдинговой компании, — безапелляционно заявил Саймон. — И собираюсь добиться разрешения акционеров на поиски альтернативных источников финансирования с моей стороны.

— Сделай это. — В голосе Тома прозвучали нотки гнева. — Попробуй сделать это! Если я не хочу дать тебе денег, то никто не захочет их дать, ты слышишь меня? Никто! — Его голос понизился до шепота. — Если отец не верит своему сыну, то кто поверит ему? Кто поверит?

Саймон встал и пошел к двери. Прежде чем он дошел до выхода, отец снова уткнулся в бумаги. Не подняв головы, он заметил:

— Между прочим, я могу и заблокировать тебя на собрании холдинга.

Саймон остановился, держась за ручку двери, — она показалась ему холодной как лед.

— Что?

— Я не люблю предателей. — Саймон отпустил ручку. Отец продолжал: — Предателей у себя за спиной. Поэтому я принял меры предосторожности, Саймон. Я собрал доверенности на право голосования на собрании, и теперь у меня больше половины голосов. Я думаю, ты окажешься в идиотском положении.

Саймон медленно повернулся, сохраняя бесстрастное выражение лица.

— Предатели… — тихо сказал он. — Так ты поступаешь с предателями, отец?

— Именно так.

— Тогда скажи мне… как ты относишься к крысам, которые бегут с корабля, хотя корабль еще не тонет. Но они бегут, потому что они алчные, жестокие и трусливые… Какова политика компании в отношении лжецов, которые говорят китайскому правительству одно, а намереваются сделать прямо противоположное… Как ты относишься к трусам, отец? К людям, единственная забота которых — это нахапать денег, несмотря на то, что это разнесет Гонконг до основания?

— Ты осмеливаешься говорить со мной таким образом? Да я…

— Что ты? Ты уничтожишь меня — это ты хотел сказать? Но ведь ты меня так или иначе уничтожишь. Сегодня, завтра, через год, когда-нибудь… именно так ты отомстишь мне за то, что я был прав с проектом Ку Шаня, или за то, что я удачлив в делах, или за то, что я женился на китаянке, или за что-нибудь еще. Ты придумаешь за что.

— Замолчи!

— И остальные, кого ты так ненавидишь, — ты уничтожишь их всех только потому, что не хочешь оставить красным полцента, потому что ты не остановишься ни перед чем, лишь бы покинуть Гонконг без потерь, не так ли? Но я останусь здесь. И «Дьюкэнон Юнг» тоже.

— Убирайся отсюда! — Голос Тома был ровен и спокоен. — Я не хочу тебя больше видеть здесь.

Саймон медленно покачал головой:

— Ты никогда не хотел видеть ровным счетом ничего, отец. То же было и с матерью, когда она была еще жива. Ты никогда не видел и не замечал ее. И она умерла. Потом ты увидел, но было уже поздно. Всегда одно и то же, черт тебя побери. Дядю Дэвида заперли в палате госпиталя в Маниле, и он спал под ковром, его оставили там бредить и умирать. Ты очень грустил, когда он умер, не правда ли, но было слишком поздно. Всегда слишком поздно. Ты — выродок. Ты — выродок в своей семье!

Том Юнг встал, его лицо было искажено гримасой ярости.

— Убирайся!

Саймон дернул ручку двери. Старший офицер службы безопасности ждал за дверью, и Том заметил его бесстрастное лицо за плечом Саймона.

— Выкинь его отсюда! — выпалил Том, и у офицера отвалилась нижняя челюсть.

Саймон обернулся в дверном проеме.

— Мать как-то сказала мне, что ты свинья, — тихо проговорил он. — Она ошиблась. Ты шавка, отец. Всего лишь шавка.

Двойные двери закрылись, отсекая Тома Юнга. Он остался один во внезапно наступившей тишине, нарушаемой только тиканьем старинных часов.

Глава 11

Саймон одевался к ужину, когда в дверь спальни постучала А-Кам и хриплым голосом прошептала:

— Босс! Здесь достопочтенный отец!

Сначала Саймон подумал, что она имеет в виду своего собственного отца, но вспомнил, что родители А-Кам давно умерли. Но не могла же она иметь в виду… Он немного приоткрыл дверь.

— Мой отец? Здесь?

А-Кам энергично закивала головой, пристально вглядываясь в лицо своего хозяина. Весь Гонконг уже знал, что банкир Юнг снова поссорился со своим сыном. Некоторые говорили, что этот разрыв — окончательный. Поэтому приезд Тома в дом его сына был событием из ряда вон выходящим. Саймон распахнул дверь пошире. За внешне бесстрастным выражением его лица скрывалась сумятица, царившая в голове.

— Я сейчас спущусь, — сказал он. — Пожалуйста, попроси его подождать в кабинете.

Но когда через несколько секунд он спустился вниз, он обнаружил, что отец не в кабинете, а в гостиной Джинни, в ее «будуаре», как они шутливо называли эту комнату. Том Юнг попивал виски и разговаривал со своей невесткой так, словно скандал и разрыв были не больше чем сплетнями. Том заметил, что сын вошел в гостиную, но продолжал болтать с Джинни, которая нервно ковыряла ложечкой в чашке с кусочками арбуза, похожая на любую другую женщину, попавшую в такое же неловкое положение.

— Добрый вечер, отец.

— Привет, Саймон.

Джинни выглядела необычно взволнованной. Несмотря на ее репутацию одной из самых радушных хозяек в Гонконге, ей было не так-то легко разговаривать со своим свекром.

Кроме того, приезд Тома оторвал ее от работы над черновиками протокола последней встречи с организационным комитетом Японского Общества. Ей надо было так много сделать, так мало времени оставалось — и это было очень скверно.

Том заговорил первым.

— Я проезжал мимо и решил заехать к тебе, отдать кое-что, что собирался подарить тебе когда-нибудь позже. — Он махнул рукой в сторону картонной коробки, стоявшей на любимом китайском столике Джинни, выточенном из черного дерева.

Саймон открыл коробку и увидел две бутылки «Макфайл». Он присвистнул.

— Щедро. Спасибо. — Но тон его оставался холодным.

— Я подумал, что ты, вероятно, заслуживаешь такого наслаждения. Ты что, собрался уходить?

Джинни знала, что слышит слова извинения, или наиболее близкие к этому выражения — единственное, на что способен Том Юнг. Она знала это, ибо пару раз ей пришлось присутствовать при абсолютно похожих сценах, когда Том Юнг извинялся перед своей женой много лет назад. Джинни понимала, что для обоих мужчин такой жест значит довольно мало, но в Гонконге смотрели на это несколько иначе. Город увидит, что председатель сделал крюк, чтобы заехать к сыну и вручить ему подарок. Гонконг взорвется миллионами разных слухов, словно шутиха, фейерверк, разлетевшийся мириадами сверкающих звезд. В понедельник акции Корпорации упадут на пять пунктов на всех фондовых биржах, а к ленчу акции «Д. Ю.» подскочат вверх. Или наоборот. Слуги Саймона конечно прикупят акций «Д. Ю.» и в понедельник вечером станут на пятьсот долларов богаче или беднее. Роберт Чжао, более искушенный в таких делах, возможно, в десять утра продаст акции Корпорации и купит их же перед закрытием биржи, сделав на этом крепкий миллиончик. Или потеряв. Да и не стоит об этом сейчас, завтра наступит только завтра…

— Мы собрались на день рождения к Люку Ютуну.

Мышца на правой щеке Тома Юнга нервно дернулась, но он промолчал. Он приехал мириться с сыном, а не заваривать новую ссору.

— Ты это не одобряешь?

Джинни удивилась, зачем Саймон произнес эти слова с намеренным вызовом, и испытала большое облегчение, когда Том лишь пожал плечами в ответ.

— Уже двенадцатый год, как они приглашают нас, — торопливо пояснила она.

— Большой срок для того, чтобы водить дружбу с одними и теми же китайцами. Они должны быть вам очень благодарны.

— Старший член семьи Люков здесь, в Гонконге. Когда наши двое прибыли сюда из КНР, Саймон согласился взять их к себе на работу и помог с иммиграционными проблемами. Ютун никогда не забудет этого.

Конечно, Том Юнг не раз слышал эту историю, но сегодня он решил поддерживать разговор на любую тему, какой бы искусственной она ему ни казалась.

— Но все-таки двенадцать лет — это долгий срок.

— Да, — сказал Саймон. — У Ютуна юбилей. Он дает ужин по этому поводу и всегда приглашает нас.

— Наверное, ты единственный англичанин, которого он приглашает? Или, по крайней мере, единственный, кто принимает приглашение.

— Да.

Том Юнг находился в комнате своей невестки в доме своего сына. Он ничего не ответил, но не мог удержаться от того, чтобы не пробормотать себе под нос, но так, чтобы его услышали:

— Кому что нравится… Ну что же, желаю вам повеселиться. — Том Юнг встал. — Не могу дольше задерживаться. У меня ужин с секретарем финансов.

— Просто ужин?

— Не совсем. Губернатор получил телекс от Крэдока из Пекина — обычная болтовня. Они заканчивают подбор членов в совместную китайско-английскую Группу связи. Ты уже получил приглашение?

Саймон изумленно покачал головой. Джинни втянула в себя воздух.

— Ну, значит, получишь еще. Спокойной ночи, Джинни.

Саймон увидел, как отец направился к выходу. Он догнал его.

— Ты это серьезно? — спросил он вполголоса.

— Конечно. Я назвал им твое имя, потому что тебе здесь, похоже, очень нравится. — На секунду губы Тома изогнулись в подобии улыбки. — Я думаю, что тебе это понравится больше, чем выпаривать соль из воды.

Саймон с трудом заставил себя промолчать.

— Ты в самом деле собрался на ужин к своим слугам? — сухо спросил он.

— Конечно.

Том пожал плечами.

— Я знаю, «Д. Ю.» официально взяла на себя обязательства по отношению к китайскому населению Гонконга: не допускать расовой дискриминации при приеме на работу и тому подобное. Во времена твоего дяди Дэвида все было точно так же. Ничего не изменилось. Но люди замечают такое. Люди говорят…

— Пусть говорят.

Том чуть было не улыбнулся, но вместо этого что-то проворчал. Когда дело касалось сплетен, он склонялся к точке зрения Саймона.

— Я удивлен, что тебя еще не исключили из клуба за то, что ты ужинаешь со старым Люком.

— Отец, ты отстал от времени лет на двадцать.

— Да ну? Нет, что ты, максимум на десять. — Том снова стал серьезным. — Бизнес и удовольствие несовместимы друг с другом, Саймон. Они — как масло и уксус. А тебе известно, как я ненавижу французские приправы.

— А я их, вообще-то, люблю.

— Спокойной ночи.

Саймон с выражением задумчивости на лице закрыл за отцом дверь. Его все еще беспокоила мысль о том, что впервые за все время их непростых взаимоотношений с отцом он намеренно солгал ему. Солгал и не сознался в этом, когда Том пришел к нему с оливковой ветвью мира. Саймон не собирался извещать отца о своих планах созвать собрание акционеров холдинга «Дьюкэнон Юнг». Согласно Учредительному договору он обладал всей полнотой власти и мог пользоваться ей, не советуясь ни с кем. Том Юнг был его отцом, и когда Саймон закрыл за ним дверь, у него во рту было кисло от злости на самого себя.

Он повернулся и обнаружил, что спутники его уже готовы. Старина Люк, как и следовало старшему из обслуживающего персонала дома, был одет в темный костюм. Его жена нарядилась в элегантный зеленый чонг-сам изумрудного оттенка, Ленни, их сын-подросток, надел красивый коричневый пиджак и кремовые брюки. Саймон улыбнулся.

— Очень шикарно, — сказал он. — Боюсь, рядом с вами я буду выглядеть бледновато. Может, мне переодеться?

Глаза Люка загорелись — его охватила гордость.

— Вы очень хорошо выглядите, босс! Очень хорошо.

Джинни вышла из своего «будуара» и подошла к мужу.

— Я согласна с Люком, — сердечно сказала она. — Нельзя заставлять Ютуна ждать. Машина уже здесь.

По крайней мере, один раз в году об экономии не задумывались. «Роллс-ройс» фирмы «Дьюкэнон Юнг» уже стоял у парадной двери. Саймону не нужно было объяснять водителю, куда ехать, потому что свои дни рождения Ютун всегда отмечал в одном и том же ресторане, неподалеку от Фуд-стрит рядом с Косвэй-Бэй. Старый китаец поджидал их на Глостер-роуд, в ближайшем от ресторана месте, где водитель мог бы высадить своих пассажиров.

— Достопочтенный мистер Юнг, — сказал он, кланяясь. — Никогда не рано, но и никогда не опаздывает. Какой пример для нас! — Он пожал Саймону руку, и тот вспыхнул от удовольствия.

Саймона самого смущало нетерпение, с которым он весь год ждал этого дня. Хотя бы на несколько часов он становился настоящим жителем Гонконга, таким, каким никогда и нигде не был, кроме этих праздников у Ютуна. Он также превращался в почетного гостя. Он уже не считался большим чиновником, пристроившимся на обочине красного Китая, но становился почетным членом общества с историей, уходящей в глубину веков на десять тысячелетий.

Пока Ютун здоровался с остальными пассажирами «роллс-ройса», Джинни, оглядываясь вокруг, наслаждалась окружающим. Был уже вечер, но потемнело только небо, а улица переливалась и сверкала яркими пульсирующими разноцветными огнями. Слышалась музыка, словно поблизости находилась дискотека на открытом воздухе. Тротуары были слишком узки, чтобы вместить сотни китайцев, двигавшихся в разные стороны. Толпы запрудили и мостовую, вынуждая водителей жать на тормоза, судорожно сигналя. Витрины магазинов были ярко освещены — все бодро торговали и будут торговать еще как минимум часа два, прежде чем их владельцы решат, что на сегодня уже хватит. А запахи! Жареная утка, лапша, чеснок, имбирь, специи… У нее заурчало в желудке. Джинни ничего не ела с самого завтрака: на ужин к Ютуну следовало приходить голодным, потому что любое неоткушанное блюдо рассматривалось как признак крайне дурного тона.

Они направились по крытому торговому пассажу Фуд-стрит, и Саймон положил руку на плечо Ютуну. Польщенный китаец выпрямился во весь свой небольшой рост и огляделся вокруг, желая убедиться, что окружающие заметили этот знак хорошего к нему отношения. Люди расступались перед забавной парой, давая дорогу иностранцу-гиганту и его спутнику-китайцу, смотревшемуся словно лилипут, по сравнению с Саймоном, и выставлявшему напоказ свою дружбу с англичанином. Некоторые поворачивали головы им вслед, бормоча, что босс «Д. Ю.», должен быть чертовски хладнокровен, коли разгуливает вот так, поссорившись с отцом, но все эти «английские дьяволы» вообще непредсказуемы в своих поступках.

— Как семья? — спросил Ютун. — Дети здоровы?

— Да, все хорошо, спасибо. А как твои домашние?

— Хорошо, да, очень хорошо. — Ютун был не в ладах с английским еще с юношеских лет, но говорить на кантонском диалекте с таким гостем — он бы не пошел на это ни за что на свете. — У тебя ведь один сын и одна дочь, правильно?

— Правильно.

— По моему мнению, дочери — это очень хорошо.

Саймон был удивлен:

— Я думал, что все китайцы хотят сыновей.

— Да, сыновья это тоже хорошо, но дочери лучше присмотрят за тобой в старости. Каждому человеку надо пару дочерей.

Джинни, шедшая на два шага сзади, услышала эти слова и скорчила гримасу. В ее родной деревне в Китае рождение дочери было таким же «радостным» событием, как наводнение или тайфун. Дочери, проще говоря, считались неэкономичными: иметь их было невыгодно. Только в Гонконге и местах, ему подобных, они стали роскошью — этакие неоплачиваемые сестры-сиделки для престарелых богатых родителей. Но она продолжала идти вперед, будто не расслышав сказанного и взяв под руку гордого от оказанной ему чести Ленни. Ее рука лежала на его, словно кисть выточенной из нефрита статуи на замшевой подкладке. Она бросила косой взгляд на напряженное лицо мальчика, и у нее внутри потеплело. Такой молодой, такой не знающий жизни… С ее губ слетел легкий вздох, и Ленни тут же испытующе глянул на женщину. Для Джинни взять его под руку граничило с недопустимой вольностью, поэтому он одновременно был и горд, и напуган. Тогда почему она так вздохнула? Ленни, которому полагалось испытывать радость, вместо этого почувствовал себя несчастным.

На самом деле она подумала о том, что у нее никогда не было любовника, принадлежавшего к ее собственному народу, и она никогда не чувствовала потребности в этом. Она подумала, со многими ли девушками спал Ленни? Страстен ли он. Силен ли в постели? Или он не отличается от многих других китайцев, что заботятся лишь о собственном удовольствии, торопливых, легко устающих и иссякающих, полагающихся на сомнительную помощь рога носорога, истертого в порошок, и на журналы с голыми девочками? Она знала это, хотя у нее и не было любовников, ибо была знакома со многими богатыми дамочками-китаянками, — как их называют, тайтай, которые не прочь посудачить при случае о своем персональном опыте в этой области.

Ее взгляд уткнулся в спину Саймона. Говорят, что англичанин, женившийся на местной девушке, будет страдать от желтой лихорадки. Тогда, наверное, у нее самой — «белая»?.. Она фыркнула, тряхнула головой, пришедшая в смятение от своих мыслей, стремясь поскорее прогнать их.

В ресторане было шумно и битком посетителей. Но, когда Ютун вел их через переполненный обеденный зал в небольшой кабинет, снятый им на вечер, шум голосов и смех стихли. Посетители разглядывали прибывших гостей. Прежде чем официант закрыл за прибывшими двустворчатую дверь, ведущую в отдельный зал, остальные клиенты тоже причастились праздника для узкого круга лиц: они успели показать себя сотне глаз.

Дело в том, что клан Люков в Гонконге насчитывал примерно пятьдесят человек, и все они собрались сегодня здесь. Ютуну исполнилось шестьдесят три года. Гости сидели за круглыми столами, но, когда Юнги вошли, все встали и обступили их, громко приветствуя и стараясь быть замеченными богатым англичанином. Ютун усадил Юнгов по левую руку от себя, на почетное место, сам уселся на традиционное место хозяина торжества лицом к дверям и, хлопнув в ладоши, подал знак старшему официанту.

— «Ю шен», — провозгласил он с важным видом, и через несколько мгновений шесть официантов вышли из кухни, неся ингредиенты для рыбы под маринадом.

Саймон внимательно наблюдал, как большими палочками перемешивали сначала свежие овощи в масле, а затем добавили рыбу и побеги фасоли. Он любил сырую рыбу. Обычно такую рыбу в масле подавали только на Новый год, но Ютун считал, что, если блюдо нравится, ты можешь есть его, когда заблагорассудится.

Саймон усердно расправлялся с рыбой и оглядывал зал, довольный тем, что видит так много знакомых лиц. Это были обыкновенные люди: некоторые из них работали на фабриках и в торговых фирмах, но большинство ведало делами небольших предприятий, принадлежавших семейству Люков. Люк Ютун по гонконгским меркам был не слишком уж богатым человеком, хотя у него имелась собственная фабрика по производству текстиля, строительная фирма и пара ресторанов в Вань-чай. Семья, собравшаяся под одной крышей, служила типичным срезом пятимиллионного китайского населения Гонконга, и Саймону все они очень нравились.

— Коньяк, тайпань? — предложение Ютуна вовсе не означало, что пить надо обязательно. Однако Саймон, который с гораздо большим удовольствием выпил бы чаю, с любезной улыбкой принял его. Ютун поднял свою рюмку.

— За тебя, тайпань.

Саймон ухмыльнулся и кивнул.

— И за тебя, лопань, — сказал он, поднимая свою.

Хозяин посмотрел на него с нескрываемым удивлением:

— Ты запомнил!

— Когда это я забывал то, что ты мне говорил. Если «тайпань», написать другими иероглифами, то это означает хозяйку борделя. Неудивительно, почему вы так любите называть нас именно так.[20]

— А «лопань» означает?..

— Это слово значит «старая деревянная доска», другими словами, образное «босс». Почему ты себя так называешь, Ютун?

— Если записать другими иероглифами, то получается имя бога строителей. Очень хороший бог. Много им пользуюсь.

— Пользуешься им?

— О да. Боги очень благосклонны к старому Ютуну, особенно в этом году.

— Рад это слышать. — Саймон состроил унылую гримасу. — Ты должен свести меня с каким-нибудь богом, который помогает тайпаням. Черт, меня называли так последний раз несколько лет назад. Ты всегда меня так называл. Пока я не остановил тебя.

— Я думал, тебе это нравится. Англичане очень смешные в этом отношении. Некоторые из них… — поспешил добавить он, не желая, чтобы его гость принял замечание на свой счет.

Джинни весело рассмеялась.

— Очень смешные, — подтвердила она. — Ютун, ты должен и меня познакомить с каким-нибудь богом. Может быть, тогда я научусь выигрывать в маджонг.

— Бога маджонга трудно найти. Если я найду его, то попридержу для себя! — Ютун потянулся через стол, чтобы чокнуться с Джинни.

Когда они выпили, Саймон сказал:

— Я рад, что этот год был для тебя удачным. А чего ты ждешь от следующего года?

— Следующий год, кто знает… — Ютун пожал плечами. — Доживем — увидим. Знаешь, как это говорится: «Пока я монах, я бью в гонг». — Он бросил проницательный взгляд на Саймона. — А для «парня из борделя» год не был таким удачным, а?

— Всякое бывало. У нас сейчас, как мы громко называем это, — кризис доверия.

— Это значит, что все дерьмо перепугалось до смерти и начинает сматываться из Гонконга. Пожалуйста, прости меня; я не хотел выразиться так грубо. Но у меня то же самое: основные деньги я делаю сейчас в Сингапуре и Куала-Лумпуре. Вернуться назад всегда можно. Но я не верю красным.

— Но они взяли на себя письменные обязательства…

— Ха! Они сначала пообещают, что в Гонконге не будет солдат НОАК. Потом «маленькая бутылка»[21] Дэн скажет: «Так, все! Теперь здесь будут солдаты». Так будет и со всем.

Саймон покачал головой.

— Я думаю, мы должны иметь хоть немного веры.

Ютун покончил с рыбой и положил свои палочки на подставку. Он не хотел пускаться в дискуссии с англичанином, но его собственное достоинство требовало прояснить определенные моменты.

— Достопочтенный Юнг, прости мне то, что я сейчас скажу тебе, но ты слишком веришь клочкам бумаги.

— Я?

— Да. Статья «тридцать пять» Конституции Китайской Народной Республики гласит, что народ имеет право на свободу слова, собраний, объединений и демонстраций. А теперь скажи мне, ты хоть раз видел в Китае демонстрацию, которая не была бы заранее организована властями?

Саймон был вынужден покачать головой.

— Похоже, ты очень хорошо разбираешься в китайской Конституции, — пробормотал он.

— Прости, прости. Я сказал слишком много. Миссис Юнг, возьмите себе еще рыбы.

— Спасибо. Между прочим, я согласна со своим мужем. Откуда вам так много известно о китайской Конституции?

— Как и многие другие, миссис Юнг, я вынужден изучать те вещи, которые мне не совсем нравятся. Как это говорят англичане: «Тот, кто предупрежден, уже вооружен»? Поэтому я заставляю своих сыновей читать мне много газет, и именно оттуда я узнал о китайской Конституции. Единственная ее статья, которая выполняется, это статья «сорок девять», и она выполняется всегда.

Ютун принялся энергично орудовать зубочисткой, часто прерываясь, чтобы критическим глазом оценить результаты своих трудов.

— Она гласит: «Трудовой народ имеет право на отдых». Эта чертова Конституция, единственная в мире, гарантирует право на послеобеденный отдых. Что касается меня, то в последний раз я устроил себе сиесту три года назад, в воскресенье после обеда. Надолго запомнилось. — Он захихикал.

Саймон налил Джинни чаю. На лице его застыло задумчивое выражение.

— Как ты думаешь, что произойдет с эти городом, Ютун?

— Ты уже спрашивал меня об этом раньше.

— И каждый год ты давал мне разные ответы.

— Понятно же. — Он снова пожал плечами. — Сейчас я думаю, что некоторое время будет идти по-старому. А потом они высосут из Гонконга все соки, перетянут все деньги в другие районы, и тогда Гонконг кончится.

— Надеюсь, этого не произойдет.

— Множество извинений за то, что я говорю не по теме, — возьми еще лапши, это продлевает жизнь.

— Спасибо.

— Эй, Ючань!

Привлекательная молоденькая девушка, сидевшая напротив старика, оторвалась от своей чашки и заинтересованно посмотрела на него.

— Что, дядя?

— Как это такая хорошенькая девушка, как ты, еще не нашла себе мужа?

Ючань зарделась от смущения.

— Никто не предлагал мне выйти замуж.

— Хорошенько смотри по сторонам и не упускай случая, и тогда ты заарканишь себе богатого тайпаня, наподобие того, что сидит рядом со мной!

Девушка застенчиво засмеялась, а Ютун улыбнулся и снова повернулся к Саймону.

— Ты знаешь, что половина населения города моложе двадцати пяти лет?

— Знаю.

— И что вся эта чертова молодежь будет делать после присоединения к Китаю?

— Устраиваться на работу. Ведь в КНР, кажется, нет безработицы.

Ютун хлопнул ладонью по столу и громко рассмеялся:

— Прости меня, пожалуйста. Так или иначе, мы не можем ничего изменить. В городе вся полнота власти у губернатора. В Китае воспринимают как оскорбление предположение о том, что в тысяча девятьсот девяносто седьмом году присоединение к Китаю разрушит всю систему деловой активности Гонконга. Здесь, в Гонконге, воспринимается как оскорбление предположение о том, что мы, местные китайцы, не сможем сами управлять своими делами. Губернатор просто устанет оскорблять всех подряд и уедет в Англию. Как Корпорация. Как ты.

Саймон был потрясен проницательностью Ютуна, невзначай высказавшегося о планах Корпорации, которые — как считалось — держатся в абсолютном секрете.

— Мне очень жаль, но, по-моему, ты ошибаешься, — сказал он наконец. — Многие из нас уедут, да, хотя лично я собираюсь остаться. Китай хочет, чтобы Гонконг оставался центром деловой активности.

— В самом деле?

Джинни слушала все это с выражением обеспокоенности на лице.

— Да, в самом деле, — неожиданно сказала она. — Я верю в это. Мы оба верим.

— Джинни права, — сказал Саймон. — Посмотри хотя бы на ведущееся строительство. Когда завершится сооружение Шеньчженьской атомной станции, около семидесяти процентов вырабатываемой электроэнергии будет подаваться в Гонконг. Ты не можешь утверждать, что этого не будет. Может быть, китайцы будут учиться у нас, перенимать гонконгский опыт, внедрять западные технологии и рыночные отношения во всем Китае.

— Все правильно, они будут учиться. Полезный опыт для присоединения и Тайвани, которая, как подсказывает мой слабый разум, будет следующей на повестке дня. Пожалуйста, мистер и миссис Юнг, я не хотел вас задеть. Кстати, о проектах, мистер Юнг, ты ведь собираешься построить этот опреснительный завод? Прости мое предположение.

— Возможно. — Саймон опустил взгляд на скатерть. — Я надеюсь на это.

— Можно дать совет?

— Конечно.

— Точно? Я не хотел бы обидеть тебя.

— Давай.

— Тогда вот он: тебе надо бы поберечь свои деньги, тайпань.

— Ага. Опреснительный завод — это проект, который годится лишь для содержателя веселого дома.

Лицо Ютуна помрачнело.

— Прости пожалуйста, я не это имел в виду.

— Не за что извиняться. Мой отец полностью согласился бы с тобой.

Банкет продолжался своим чередом, одна перемена следовала за другой. Ближе, к концу вечеринки некоторые из гостей стали пересаживаться с места на место, чтобы поболтать и обменяться новостями со своими родственниками, с некоторыми из которых они и встречались-то всего пару раз. В этой неразберихе Саймон оказался поодаль от Джинни. Наконец, когда подали суп, рядом с ним сел Ленни.

— Как идет учеба? — пробормотал Саймон вполголоса.

— Неплохо, спасибо, мистер Юнг.

— Недавно твой отец сказал, что ты почти все свое время проводишь за компьютером.

— Да. По-моему, это очень полезное хобби. У меня большая база данных по экономике, и это очень помогает учебе. Отец думает, что я все свое время провожу за написанием игровых программ, но это не так.

— Ты хотел бы выбрать профессию программиста на всю жизнь?

— Конечно! — Глаза у юноши загорелись. Саймон отметил, что у парня красивые глаза. Как у его матери.

— Я хотел бы заниматься программированием… то есть…

— Что?

— Отец считает, что я должен поехать учиться в Америку, как только закончу Китайский университет здесь. Это еще через три года с лишним. Он считает, что я могу получить вид на жительство в США.

— Хм. Сейчас получить «зеленую карточку» не так легко, как раньше. А тебе самому хочется поехать в Америку?

— Я даже не знаю. Почти все мои друзья хотели бы уехать, но ведь здесь мой дом.

Саймон замолчал так надолго, что Ленни испугался: неужели он как-то ненароком оскорбил англичанина?

— Мистер Юнг? — робко позвал он.

— Да. Извини, Ленни.

— Нет, что вы! Я хотел сказать, что я не хотел перебивать ваши мысли. Я просто… Ну, а вы сами считаете, что мы сможем здесь остаться?

— Надеюсь, да. Я собираюсь остаться здесь.

— Да, но… ну, вы же знаете историю с моими родителями.

— Да. Я много думал об этом. Иногда мне казалось, что нам придется расстаться. Но я не могу себе это представить. Я китаец. Семья прежде всего.

— Нечасто за последнее время я слышал такое. Ты хотел бы жениться на китайской девушке?

Ленни вспыхнул и отвел глаза в сторону.

— Об этом еще рано говорить, мистер Юнг.

— Прости меня, я не хотел совать нос в чужие дела.

— Что вы говорите, мистер Юнг! Пожалуйста. Просто, даже если я смогу крепко встать здесь на ноги, это займет примерно пять лет, и все равно присоединение к Китаю будет еще ближе. Какая девушка этого захочет?

— Но если тебе придется уехать отсюда, то повсюду в мире хватает хороших китайских девушек.

— Да. Мне хотелось бы верить в это. Китаянка, наверное, будет самой лучшей женой для меня. Но гонконгские китаянки лучше всех остальных.

Саймон похлопал его по плечу.

— Не стоит так сильно беспокоиться об этом, Ленни, — сказал он. — Ты еще так молод.

Юноша снова вспыхнул, на этот раз от удовольствия, а Саймон глубоко вздохнул. Внезапно он понял, что его первоначальное решение было верным и что сейчас самое время положить еще один кирпич в стену, которую Цю хотел возвести вокруг Гонконга.

— Когда мы приедем домой, я хотел бы, чтобы ты и твои родители уделили мне немного времени перед тем, как лечь спать. Хорошо?

— Конечно, мистер Юнг, конечно.

Вечер подходил к концу. Последнее блюдо было съедено, и члены клана почтительно окружили Ютуна, пристально изучавшего счет. Наконец он закончил разбираться с цифрами.

— Итого пять тысяч… — объявил он с гордым видом.

Он достал бумажник, и под восхищенные возгласы гостей начал отсчитывать розовые банкноты, кидая их на поднос. Ритуал завершился, и он встал.

Когда он направился к двери, останавливаясь через каждый шаг, чтобы переброситься с кем-то парой слов, а кого-то просто похлопать по плечу, раздались недружные аплодисменты. Саймон встал и улыбнулся Ленни.

— Я должен пойти поблагодарить Ютуна за вечер.

Он нашел Джинни в вестибюле, стоящей рядом с Ютуном, поглощенным сложной процедурой раскуривания сигары.

— Ну так что, — сказал старик, — ты все-таки займешься этим строительством, а?

Саймон улыбнулся.

— Спасибо за великолепный вечер. Как всегда, все было замечательно, но в этот раз лучше, чем я думал.

— Я тоже. Хороший день рождения. Подарили шесть пар длинных брюк, чтобы я прожил еще долго. Много красных конвертов — целая куча денег. Стоит ли мне купить на них акции «Д. Ю.» или лучше продать те, что есть?

Саймон долго смотрел на него.

— Я буду покупать, — тихо сказал он наконец. — Сразу же, в понедельник утром.

— Ты будешь покупать?

— Да. Я буду покупать.

Пока Ютун пристально вглядывался ему в глаза, Саймон задумался, что может увидеть в них китаец. Должно быть, увиденное удовлетворило Ютуна, потому что он сказал:

— Правильно говорят — ты слишком доверяешь людям. Но ты хороший человек, тайпань.

Джинни встала позади мужа.

— Я тоже так думаю, — сказала она.

К удивлению остальных, Саймон велел водителю отвезти их на смотровую площадку на Пик. Пока они поднимались все выше и выше, болтовня в машине потихоньку стихала, и на место они прибыли уже в полном молчании. Люки хотели домой. Они наелись и напились — теперь им хотелось спать. Так и должна идти жизнь. Даже двадцать лет жизни бок о бок с Саймоном Юнгом не примирили их с его эксцентричными привычками.

Он вышел из машины, и все остальные нехотя последовали за ним, спустившись по каменной лестнице к смотровой площадке. Саймон остановился, опершись руками о парапет и прислонившись щекой к одному из холодных каменных львов, охранявших высокую точку над городом.

Под ними распростерся весь Гонконг — блестящий подлинник, превосходящий все рекламные буклеты о нем. Тысячи, десятки тысяч разноцветных огней, некоторые неподвижны, некоторые в постоянном мерцающем движении, знаменитые небоскребы, уходящие в небо, словно искусственно заостренные скалы в сюрреалистическом пейзаже.

Взгляд Саймона метнулся туда, где должен был находиться офис «Дьюкэнон Юнг». Пять лет назад он мог бы разглядеть это здание, потому что в те времена его окна из тонированного бледно-зеленого стекла подсвечивались изнутри, делая его похожим на гигантский сверкающий изумруд. Но такая бьющая напоказ реклама стоила немалых денег, и Саймон расстался с ней без сожаления. Повернув голову, он увидел солидное здание Корпорации в викторианском стиле, его башни были освещены единственным прожектором. Саймон нахмурился. Он солгал своему отцу. Солгал по-крупному. Не первая ложь в его деловой практике, но он первый раз солгал своему собственному отцу.

Краем глаза он заметил какую-то движущуюся точку в воздухе. «Боинг» компании «Кэсэй-Пасифик» пролетел к западу от них, много ниже, чем смотровая площадка. В порывах ветра вой турбин звучал то громче, то тише, Саймон следил за бортовыми огнями, пока самолет не исчез за нагромождением скал Цим-Ша-Цуй. Через несколько мгновений он увидел уже другой самолет, на этот раз взлетевший. Какое-то время, когда ветер дул в его сторону, звук двигателя был совсем не слышен, и машина напоминала большую зловещую птицу, поднимавшуюся все выше, а затем свернувшую на север и растворившуюся во тьме.

Такое величие. Такая красота.

Ночь выдалась лунной и приятной. Воздух, казалось, застыл в неподвижности. Саймон вдыхал множество запахов: неприятные запахи многолюдного города, но к ним примешивались и тонкие ароматы Востока: апельсин, жасмин, даже аромат ладана, доносившийся откуда-то издалека. И запах, который существовал в его памяти вечно: благоухали деревья баухинии в цвету, источая аромат, присущий только Гонконгу.

— Несравненно, — выдохнул он.

Остальные его не слышали.

Каждый из них думал о своем, и Саймон точно знал, что, хотя они смотрели на ту же самую панораму, они видели разное и в мозгу каждого из них великолепие Гонконга окрашивалось множеством личных воспоминаний. Когда он повернулся к машине, остальные сразу же отправились за ним. Ленни поднялся по лестнице последним, и в слабо освещенном салоне Саймон обратил внимание на выражение грусти, непонятно почему застывшее на этом молодом, почти нетронутом жизнью лице.

— Дом, — сказал Саймон. Это могло быть и командой, и просто констатацией факта.

Когда они наконец вернулись домой, Люки обнаружили, что их хозяин вовсе не собирается отправляться в постель. Он велел им подождать в кухне, пока сам он принесет свой кейс из кабинета. А-Кам налила ему сока, но когда он вернулся, он отставил стакан в сторону и обратился к Люку Сен-Каю.

— Старина Люк, — начал он с серьезным видом, — я хотел, чтобы ты заверил мою подпись.

— Нет! — крикнула Джинни.

Он удивленно повернулся к жене.

— Что это значит?

Джинни пылала злостью. Ее удивило, что он еще спрашивает, что это значит.

— Это неправильно, — прошипела она. — Ты не смеешь впутывать их в это дело. — Она ударила ладонью по столу. — Не смеешь!

Саймон взял свой кейс и встал.

— Мы обсудим это, — сказал он спокойно. — Не здесь.

В холле он накинулся на нее, взбешенный до предела.

— Как ты осмелилась перечить мне в присутствии слуг?

Она скрестила руки на груди и опустила глаза с видом демонстративного высокомерия. Саймон взял ее за руку, но она вырвала ее. Внутренне она трепетала: она никогда не выступала против Саймона. Ее сердце бешено колотилось, глаза жгли слезы, но она не должна была, не могла отступить.

— Мне нужна подпись Люка, — резко сказал Саймон. — Сейчас наступил крайний срок принятия решения, Джинни. Я оттягивал, пока это было возможно, надеясь, что у отца хватит здравого смысла, но этого не случилось. Документы должны быть в Сингапуре у Тана завтра, или сделка сорвется.

— Хорошо. Тогда пусть она сорвется.

— Не смеши меня. Ты что, серьезно думаешь, что я проделал всю эту работу и теперь отступлю только потому, что некому заверить мою подпись?

— Ты должен был подумать об этом раньше.

Кто этот странный человек, подумала она? Что завладело им настолько, что он внезапно так переменился и стал вести себя, как все остальные «иностранные дьяволы»? Похоже, сегодня он позволил себе разделить трапезу с семьей Люков в качестве прелюдии к тому, чтобы поиграть с ними, как с марионетками. Это оскорбление, намеренное оскорбление…

— Хорошо, я должен был подумать об этом, но я не подумал, так что теперь?..

— Давай я подпишу. Не надо впутывать их в это дело.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что… — Саймон замолчал. Он готов был уже сказать: «Потому что ты моя жена, я люблю тебя, ты значишь для меня слишком много…». — Потому что по закону жена не может заверить подпись своего мужа.

— Я тебе не верю.

— Джинни!

Настала ее очередь помолчать. Не только Саймон сбивал ее с толку. Кто эта странная женщина, отбросившая китайские традиции и условности, которым насчитывается десять тысяч лет, и осмелившаяся противоречить своему мужу? Неужели она на самом деле сказала это? Сказала своему мужу в лицо, что он лжет? Переживет ли она этот позор? Да. Она сумеет это сделать. Она должна.

— Я… мне очень жаль. Я не должна была так говорить. Я уверена, что то, что ты сказал о законах, правда. Но я думаю, что тут есть и другая причина.

— Какая причина?

— Я думаю, что это опасно. Опасно быть как-то связанным с этим делом. Если это так, то ты делаешь большую ошибку. Ты слышал, что сказал твой отец? Тебя собираются пригласить в Группу связи. Ты не можешь допустить, чтобы твое имя оказалось замешанным в каком-нибудь скандале… И еще ты не хочешь вмешивать в это дело меня, потому что считаешь, что я нуждаюсь в защите. — Муж ничего не ответил, и она продолжала: — Но Люки тоже нуждаются в защите. Они бежали из Китая. У них нет тех гарантий, которые посчастливилось получить мне. Ты должен подумать о них. Ты должен…

— Ты ошибаешься, Джинни, — тихо сказал Саймон. — Я подумал о них. Здесь нет опасности. Вообще никакой опасности. Но я должен быть уверен в том, что моя подпись заверена. Мне нужно знать это, на случай, если дело дойдет до суда, чтобы я мог представить доказательства.

— Ну вот видишь! Суд, закон… Ты уже знаешь, что с этой сделкой ты наживешь себе неприятности.

— Джинни, будь разумной. Это крупнейшая сделка, которую я когда-либо предпринимал. Я не могу позволить себе рисковать даже такой мелочью, как заверка подписи. И я не буду рисковать.

— Ты не прав, Саймон. Ты не прав так сильно, как только может ошибаться человек. Когда-нибудь ты поймешь это, и ты пожалеешь об этом.

— Нет, не пожалею. Я пожалею только в том случае, если использую свидетеля, которому нельзя доверять или которого нельзя будет потом найти. Значит, это должен быть Люк. А сейчас я хочу, чтобы ты вернулась со мной на кухню и сказала им это.

— Я не хочу! — Но она начала чувствовать, что впадает в отчаяние.

— Ты сделаешь это! Ты сделаешь это для меня, или…

— Да? — Она почти выплюнула это слово. — Или ты сделаешь… что ты сделаешь, муж мой?!

Саймон не сказал ей ничего. Вместо этого он взял ее за плечи с такой силой, что она не могла сопротивляться, и развернул лицом к кухне. Только недопустимость появления перед слугами в слезах удержала ее от того, чтобы громко заплакать.

Саймон уселся на один из стульев, и Люки, подойдя к нему, стали рядом, пораженные невиданным, беспрецедентным спором между Юнгом и госпожой. Он открыл кейс и начал раскладывать на столе документы, сортируя их на две с виду одинаковые стопки. Некоторое время он смотрел на документы, еще раз убеждая себя, что сделал все правильно и ничего не перепутал.

Наконец он оторвал взор от бумаг и заметил во взгляде Люка неприкрытый страх.

Он начал терпеливо разъяснять:

— Когда я буду подписывать эти бумаги, старина Люк, я должен буду сделать это в присутствии свидетеля, который также должен подписать их, удостоверяя тем самым мою подпись. Свидетель никак не отвечает за содержание этих документов и не несет по ним никаких обязательств. Ты понял меня?

— Да.

Но был ясно, что Люк вовсе не горит желанием ставить свою подпись на бумагах, которые будут читать другие. Бумаги имеют долгую жизнь. Бумаги имеют обыкновение всплывать на свет Божий и оборачиваться против тебя тогда, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Саймон ясно читал все мысли, пробегавшие в мозгу его слуги, и решил использовать последнюю возможность.

— Ты не обязан делать это для меня, — сказал он. — Но было бы хорошо, если бы ты это сделал. Я бы предпочел, чтобы это сделал именно ты.

— Я думал, может быть, миссис Юнг…

— Я предпочел бы, чтобы это сделал ты.

Люк беспокойно перевел взгляд с Саймона на Джинни, нервно улыбнувшуюся ему и сказавшую:

— Ты слышал, что сказал хозяин. Лучше ты. — Она уже не хотела плакать. Она хотела отмщения. Она хотела в итоге оказаться правой. Но больше, чем что-либо еще, она хотела забыть это, как страшный сон.

Саймон, не понимавший, что происходит с его женой, снова посмотрел в глаза Люку и увидел в них на этот раз только слепое доверие. Он указал на первый из документов, лежавших перед ним.

— Это меморандум о депонировании некоторого количества акций. — Он помешкал, повторяя в уме все то, что собирался сказать. — Я хотел бы, чтобы ты подписал две копии этого документа. — Он подтолкнул к Люку следующий документ. — Это… доверенность адвокату. Я сейчас подпишу ее — ты должен смотреть за этим. — Он взял свою ручку «Монблан» и расписался внизу листа, вложенного в красную тисненую папку. — Теперь ты. Вот здесь… так.

Саймон положил лист бумаги на документы так, чтобы Люк мог прочесть их содержимое. Слуга взял протянутую ему ручку и аккуратно подписал обе копии свидетельства о депонировании и доверенности адвокату.

— И вот это. — Саймон взял последний документ из первой стопки. — Это договор о предоставлении кредита. Я подписываю его… вот. Теперь ты. Хорошо. Спасибо. И другой экземпляр.

Они продолжали процедуру подписания и заверки документов. Когда чернила высохли, Саймон взял одну стопку документов и сунул ее в массивный коричневый конверт из толстой бумаги, который достал из кейса. Он прошел в холл и перебрал бумаги внутри еще незаклеенного конверта. Отыскав экземпляры меморандума, он достал их. Внизу листа бумаги, под размашистой подписью Люка был штамп магистрата Гонконга, удостоверяющий, что процедура произведена должным образом. Саймон прикусил губу. Еще одна большая ложь, на этот раз его собственному слуге, слепо доверявшему своему хозяину.

Бизнес есть бизнес, сантименты — пустая трата времени. Он принял решение, снова сунул бумаги в конверт и запечатал его. Сейчас, в соответствии с точными инструкциями Цю, у него было два комплекта документов; один для него самого, а другой, такой же комплект, лежал в конверте, предназначавшемся Советскому Коммунальному банку. За единственным исключением, оба комплекта документов были подлинными. Только меморандумы о депонировании акций учредителей Корпорации, принадлежавших Саймону, были фальшивыми.

Он вышел на подъездную дорожку, где его уже ждал водитель и сделал прямо противоположное тому, чего ожидал от него генерал-майор Крабиков: он дал пакет с фальшивым меморандумом и другими документами водителю и сказал:

— Пожалуйста, отвези это прямо в аэропорт Кай Так. Когда ты туда приедешь, тебя уже будут ждать в «Секьюрити курьерс интернэшнл».

Саймон дождался, пока красные габаритные сигналы «роллс-ройса» исчезнут по мере того, как машина спускается с холма, а затем повернулся и медленно пошел обратно в дом. Внезапно на душе у него стало легче. Казалось невероятным, чтобы банк попался в такую ловушку. Если они укажут ему, что меморандум составлен неправильно, он извинится, пообещает исправить ошибку… и найдет какой-нибудь повод вообще устраниться от этой сделки. Опасность слишком велика. Ибо в глубине души Саймон знал, что он никогда не станет рисковать своими акциями.

Поэтому, когда он вернулся в кухню, он уже не испытывал сомнений и колебаний. Ему казалось, что со всех точек зрения он поступил правильно.

Люки и Джинни сидели вокруг стола. Слуги смотрели на него, словно ожидая объяснений, но Саймон просто взял в руку запотевший бокал с соком и поднял его на уровень глаз. Когда он заговорил, его голос прозвучал сурово и непреклонно, — они никогда не слышали от него таких слов. Фраза на кантонском диалекте была словно заклинание:

— За бухту Ароматов!

И, после секундного замешательства, все повторили за ним хором:

— За бухту Ароматов! За Гонконг!

Глава 12

Для того чтобы открыть сейф, Цю нужен был ключ. Если бы все шло по плану, то этот вопрос был бы не из трудных. Но руководитель Сингапурского филиала Советского Коммунального банка мистер Тан, в чей сейф предстояло забраться, оказался более несговорчивым, чем предполагалось, и все никак не мог решить, на чью сторону ему стать. И все же Цю вскоре нашел то, что ему требовалось. Ключ принял очертания девушки: она была выше 160 см, молода и чертовски привлекательна. Ее звали Вэй Шаша.

Ее отобрали в Хунани, когда ей исполнилось шестнадцать. Спортивные тренеры средней школы выделяли ее за ловкость и превосходную координацию. Ей прочили гимнастическую карьеру, но местный партийный комитет решил иначе. Ее вызвали в штаб и дали то, о чем большинство китайских юношей и девушек могут только мечтать, — прописку в городе. В ее случае это была столица — Пекин. Шаша попрощалась с родителями и покинула Хунань со слезами на глазах, но с радостью в сердце.

Сейчас, семь лет спустя, она дослужилась до звания «Девять Палочек» и была одним из наиболее ценных сотрудников спецподразделения «Маджонг». Ее использовали только для тайных проникновений в охраняемые места. Она была невысокой, легкой и очень гибкой: прекрасной воровкой-«форточницей». В этом ремесле ей не было равных. Поэтому, когда Цю понадобилось вскрыть сейф в Советском Коммунальном, он сразу вспомнил о ней. Ему хотелось применять все только самое лучшее.

Красный Дракон привез ее в Сингапур, несколько раз петляя на маршруте, стараясь не привлекать к ней внимания. Они провели ночь в Гонконге, день в Маниле, несколько часов в Кучине, столице Саравака, где она наконец по легенде стала сестрой секретарши мистера Тана, едущей в гости к своим родственникам.

Они прибыли в Чанчжи в начале четвертого дня и сразу поехали в банковский офис, расположенный в центральном Деловом районе Сингапура. Она назвала свое имя девушке в приемной, которая позвонила секретарше мистера Тана и сообщила, что ее сестра ждет на входе. Хотя секретарша была единственным ребенком в семье, она не возразила. Не так давно она совершила ошибку, всего одну, но Цю знал об этой ошибке. Он ждал, пока она сделает эту ошибку. Фактически это он устроил все так, чтобы она совершила эту ошибку. Она ее сделала. Если ее родители когда-нибудь узнают, что именно она совершила, они отрекутся от нее. Теперь она принадлежала Цю со всеми потрохами. Она была напугана до полусмерти, уж во всяком случае достаточно для того, чтобы сообщить Цю о том, что комплект документов Саймона Юнга поступил в банк, и о том, куда именно положили бумаги.

Офицер службы безопасности формально осмотрел кейс Вэй Шаша, после чего ей было разрешено подняться на девятый этаж. Там ее встретила «сестра». Рабочий день уже близился к концу, и никто не обратил на них внимания. Девушки поболтали немного. Точнее, непринужденно говорила Шаша, а секретарша мистера Тана только нервно кивала в ответ. Они вместе покинули коридор, в который выходили двери кабинетов, и направились к лифту. Загорелась стрелка «вниз». Секретарша Тана вошла в кабину лифта, а Шаша повернулась и отправилась в ближайшую туалетную комнату. Там оказалось пусто. Напротив ряда умывальников она увидела голубую дверь с табличкой, на которой было написано «1184». Шаша вытащила из кейса ключ и взглянула на бирку, висевшую на нем. На ней были написаны те же цифры. Она открыла дверь, за которой оказался чулан, набитый материалами и инструментами для уборки, и протиснулась в самую глубину, предварительно закрыв за собой дверь.

Шаша уже делала это раньше. Она привыкла к длинным часам ожидания в темноте, пока не придет время действовать. Расписание, по которому жил офис СКБ, словно впечаталось ей в мозг: охранники совершают обход каждые два часа начиная с семи — один раз четные этажи, другой нечетные, уборка начинается в четыре утра.

В полночь она выбралась из чулана и, мягко ступая, направилась ко входу в секцию из нескольких кабинетов, которую занимал Тан. Дверь была закрыта электронным замком весьма примитивного типа. Тонкий лучик фонарика осветил его. Из кейса Шаша достала небольшую коробочку, размерами и формой напоминающую карманный калькулятор, и направила один ее торец в сторону замка, нажав одну из кнопок. Запорные язычки, скользнув, бесшумно отошли назад. Когда она вошла в приемную, ей показалось, что она слышит слабое шипение. Она замерла, выжидая. Звук не повторился. Чтобы разделаться с другой дверью, ведущей в личный кабинет Тана, и найти там сейф, ей потребовалось не более двух минут.

Снова раздалось шипение, но она не обратила на него внимания. Она решила, что оно вызвано какой-то небольшой неисправностью в системе кондиционеров. Инстинкт говорил ей, что надо поторапливаться и делать все максимально быстро.

Но сначала нужно было принять некоторые простые меры предосторожности. Шаша отошла от сейфа и открыла дверь в личный туалет и душевую Тана, подготовив таким образом укрытие на тот маловероятный случай, что ей помешают. Затем она вернулась к сейфу и открыла его, использовав комбинацию цифр, которую назвала ей «сестра». Она вынула из сейфа нужные документы и положила на стол. Быстро просмотрев их, она убедилась, что это то, что ей нужно, — в папке содержались именно те документы, что описал ей Цю.

Нет, не совсем. Когда она листала договор о предоставлении кредита, из него выскользнул листок рисовой бумаги, вложенный между страницами. Шаша прихлопнула его к столу ладонью и всмотрелась в написанное. На квадратном листке был нарисован китайский иероглиф и несколько арабских цифр, разбитых черточками на группы. Телефонный номер? Она прищурилась, глядя на неряшливо выписанный иероглиф, очевидно набросанный кем-то в большой спешке. Что он означал?.. «Чжао»?

Еще раз раздалось шипение, на этот раз рядом с ней. Вэй Шаша сообразила, что копается здесь уже достаточно долго. Она осторожно положила бумаги в свой кейс и заменила их другой папкой, которая выглядела точно так же.

А что делать с листком тонкой бумаги? Девушка прикусила губу. Лучше сунуть его в договор и положить в сейф, решила она. Потом она захлопнула дверцу сейфа, помня, что на дисках надо установить точно такую же комбинацию, которая и была, когда она пришла сюда.

До этого момента она была бдительна, но слегка расслабилась: все было сделано, все шло точно по плану. Но внезапно она поняла, что загадочное шипение стало непрерывным. Оно показалось ей зловещим. Шаша огляделась вокруг. Как только она оторвала взгляд от дисков набора комбинации, она увидела не более чем в полуметре от себя ползучую гадину. Шаша смотрела на змею, змея — на нее.

Потом одновременно обе стремительно пришли в движение.

Выполняя заповеди наставников, Шаша зарисовала план офиса у себя в голове и перед тем, как начать работать, вспомнила его еще раз. У нее за спиной, несколько левее оставалась открытая дверь в туалетную комнату Тана. Она влетела в нее как раз вовремя: как только дверь захлопнулась у нее за спиной, раздался тупой звук удара об нее.

Сердце девушки готово было разорваться. Никогда в жизни Шаша не была так напугана. Она плюхнулась на пол и принялась отчаянно соображать.

Она чутьем осознала, что произошло, потому что изучала и знала все существующие охранные системы. Вместо шумного и дорогостоящего добермана, в охраняемое помещение запускается смертоносная змея или даже насекомое. Пришелец может отравить собаку, потому что знает о ее существовании: она лает, да и вообще ее присутствие легко предугадать. Но кто из воров может предугадать присутствие в охраняемом помещении змеи? Кто из шпионов знает, как с ней обращаться? Замечательная по своей эффективности уловка — пока о ней никто не знает. Уж точно секретарша Тана не знала о змее, иначе она бы сообщила Цю.

Шаша попала в ловушку.

Змея, находившаяся в офисе, была три метра длиной, и девушка чувствовала, что она смертельно опасна, но кроме этого она ничего не знала о ней.

Она не знала, что это lachesis muta — бушмейстер, который способен выслеживать свою жертву часами, выискивая ее только по теплу, излучаемому телом, пока в конце концов не нанесет свой удар — смертельный удар. Никто из людей не может надеяться на то, чтобы перевоспитать и приручить ее. Укус бушмейстера всегда смертелен. Это создание убивает не ради пищи, не ради того, чтобы выжить, а просто потому, что человек — его враг. КГБ разводило их как дешевых заменителей сторожевых собак.

Шаша поднялась с пола и включила свет. Она не сможет оставаться в ванной вечно. Охранники с обходом не потревожат ее: им приказано любой ценой держаться подальше от кабинета. Но очевидно, что перед приходом уборщиц кто-то должен убрать отсюда смертоносного стража. Этот «кто-то» сразу поймет, что здесь находится чужак. Шаша заперла за собой все двери, но ее кейс так и остался лежать на столе Тана. Не важно, какой ценой, но она должна унести отсюда кейс и доставить его содержимое Цю. От этого зависело все. Он сказал ей достаточно ясно, что будущее Гонконга, его безопасность, даже само существование зависят от того, доставит ли она ему документы, лежавшие в сейфе. И она должна сделать это, не оставив следов своего пребывания в кабинете.

Думать! Она должна думать.

Взглядом она обежала маленькую комнату, ища оружие, которым могла бы воспользоваться. Шкафчик под умывальником не содержал ничего, чем можно было бы воспользоваться: щетка для чистки раковин, какое-то мыло, безопасная бритва, крем после бритья… запасной пакетик с лезвиями для бритвы. Глаза Шаша сузились в щелку. Хоть какое-то оружие. Теперь ей нужен рычаг, палка. Она ходила кругами, поминутно прижимаясь ухом к двери. За дверью перемещалась змея. Шаша была в ловушке. В ловушке!

Она знала, что у нее только один шанс, только доли секунды отведены ей на то, чтобы действовать. До этого момента девушка смело смотрела в глаза опасности, но схватка со змеей приводила ее в ужас. Она питала отвращение ко всем пресмыкающимся.

Наконец Шаша открыла пакетик с лезвиями и высыпала их в раковину. Шесть штук. Потом она взяла в руки щетку для чистки раковин, сделанную из мягкой пластмассы. Медленно, остерегаясь порезаться, она стала втыкать лезвия в щетку, прикладывая всю свою силу. Но даже так они не входили глубже, чем на пару-другую миллиметров. Шаша плавно помахала щеткой в воздухе раз, другой. Одно лезвие выпало, звякнув о кафель пола. Она подобрала его и снова вогнала в щетку. Ее дыхание участилось. Она знала, что уже пора.

Ее рука сомкнулась на дверной ручке и стала медленно поворачивать ее. У нее ушло почти полминуты на то, чтобы освободить защелку. Шаша с трудом сглотнула, во рту у нее пересохло, горло горело. Она чувствовала, как кровь бьется у нее в сонной артерии. Она пару раз качнула щеткой, чтобы проверить, как распределен ее вес. Одна секунда. Одно мгновение…

У нее всего один шанс. Когда Шаша откроет дверь, она должна будет оставаться сбоку и за ней. Змея сначала проникнет в туалетную комнату, потом развернется, и только после этого сможет укусить ее. Мгновение змея будет беззащитна, и Шаша сможет нанести удар.

Шаша распахнула дверь.

Бушмейстер не дремал. Он скользнул в проем, поднял голову и стал разворачиваться, чтобы атаковать испуганную девушку. Он точно знал, где она находится, определив это своим термолокатором. Шаша хлестнула по нему своим оружием раз, другой, третий, потом слезы застлали ей глаза, и она уже не могла видеть, куда наносит удары. Она сделала несколько глубоких вдохов, боясь впасть в истерику. Она ничего не видела! Она ничего не видела…

Шаша смахнула слезы с глаз рукавом. Бушмейстер лежал у ее ног. Он был мертв: она почти снесла ему голову первым же ударом. Девушка подавила желание закричать и отпрянула от твари, свернувшейся кольцами на полу. Она хотела повернуться и бежать со всех ног из этой комнаты ужасов, но опыт и тренировка остановили ее порыв. Она знала, что должна сделать.

Она заставила себя завернуть исполосованное тело змеи в туалетную бумагу и положить мертвую тварь в свой кейс.

Потом вытерла кровь с пола, проверив каждый сантиметр руками, стоя на четвереньках, пока наконец не решила, что уничтожила все следы своей «работы». Затем, когда все было приведено в порядок, она обернула бумагой и лезвия, сунув их в кейс к змее.

Утром они обнаружат, что охранник исчез, что на щетке появились какие-то странные метки, а лезвия загадочным образом пропали. Но больше они ничего не найдут. Шаша хотела, чтобы ее визит остался совсем незамеченным, но это было не в ее возможностях. Она в последний раз осмотрела все вокруг и взяла кейс со стола Тана. Потом сняла трубку телефона и набрала номер. Это было предусмотрено на случай, если что-то сорвется. Она должна была позвонить только в крайнем случае. На это она истратила последний остаток своей храбрости. Шаша выучила шесть кодовых фраз, каждая из которых означала определенную степень сложности возникших непредвиденных обстоятельств. Она хотела бы выпалить все шесть фраз, но, когда на другом конце провода сняли трубку, она сказала только.

— Простите, похоже, я набрала не тот номер, — и сразу повесила трубку.

Сейчас сотрудники «Маджонга» уже знают, что ее визит не останется незамеченным («простите»), и что ей нужна помощь, чтобы прикрыть уход из здания («не тот номер»). При мысли о возможных последствиях Шаша вздрогнула. Использование любого из шести кодов означало неудачу.

Когда наконец она ушла, заперев за собой все электронные замки, коридор был пуст. Она снова пробралась в туалетную комнату и забралась в чулан. Хотя она знала, что змея мертва, при мысли о том, что она находится так близко от этой твари, ее начинало трясти. Часы тянулись очень медленно. Очень, очень не скоро она услышала далекие голоса людей, свидетельствовавшие о начале нового рабочего дня, и позволила себе взглянуть на часы, на мгновение включив свой фонарик. Восемь пятнадцать. Еще четверть часа… Спасут ли ее люди из «Маджонга»? Шаша была заперта в абсолютной темноте, с кейсом, набитым мерзкими уликами. Если Цю не поможет ей теперь…

Четверть часа — девятьсот секунд. Ей показалось, что прошло уже девяносто тысяч секунд, но всему ведь приходит конец.

Она подождала еще, чтобы быть уверенной, что в туалетной комнате никого нет, и выбралась наружу, сжимая кейс так, словно это была система ее жизнеобеспечения. Она торопливо поправила макияж у зеркала и направилась к лифту, двигаясь, словно робот. Никто ее не окликнул.

Когда лифт прибыл на первый этаж, и створки его раздвинулись, Шаша увидела, что вестибюль полон людей, и отпрянула назад. Около тридцати метров отделяло ее от главного входа. Охранники в форме пристально оглядывали всех входящих и выходящих. Она не могла выдержать их пронизывающих взглядов, она не могла. В лихорадочном состоянии ей казалось, что все уже смотрят в сторону лифтов, и что брови у охранников угрожающе подняты кверху. Ее ноги начали подкашиваться. Кровь медленно поднялась по ее телу горячей волной. Она знала, что если волна достигнет головы, то захлестнет ее и она рухнет на пол.

Шаша была на грани обморока, когда в вестибюле началась суматоха.

— Дорогой!

Глаза ее распахнулись. Она оставалась одна в лифте, двери уже начали закрываться.

— Дикки, милый, иди и поцелуй скорее Мод!

В оставшуюся секунду Шаша нажала на кнопку открытия дверей, и они послушно скользнули назад. Теперь на нее никто не смотрел. Все внимание было приковано к высокой китаянке, вызывающе одетой в кричащую бирюзовую блузку из крепдешина и белую юбку с разрезами, открывающими ее бедра почти до самого верха. Китаянка шла по вестибюлю в направлении бедняги, которого, казалось, парализовало. Она намертво приковала к себе всеобщее внимание. Женщина-Больше-Чем-Жизнь добралась наконец до своей жертвы, театрально обняла его и громко чмокнула в лоб.

Когда Мод стиснула мужчину в кольцо своих объятий, ее глаза сузились, и она взглянула в направлении Шаша. Окаменевшая девушка сделала глубокий вдох и вышла из кабины лифта. Один шаг к выходу. Другой шаг. Третий… Она приближалась к охранникам. Их внимание теперь рассеялось между дверями и экстраординарной сценой, разворачивавшейся у всех на глазах прямо в холле банка.

Шаша медленно двигалась, сокращая расстояние до своего спасения. Десять метров. Пять. Один из охранников взглянул на ее бледное напряженное лицо, взял девушку на заметку и всмотрелся пристальнее. Шаша похолодела.

Внезапно звук пощечины гулко разнесся по вестибюлю, перекрыв гудение голосов. Охранник резко повернулся в ту сторону. Шаша не стала оглядываться назад, чтобы посмотреть, что там происходит. Она рванула к дверям.

— Как ты посмел! Эй, вы, немедленно позовите сюда управляющего!

Охранник рванулся с места. Шаша отпрянула в сторону. Но он проскочил мимо нее, поспешив к китаянке и мужчине, которого та называла Дикки. Когда Шаша проскользнула через вращающиеся двери, она успела еще услышать громкий женский голос, что-то вопящий о нападении.

Цю ждал ее в машине на Коллиер-Цюай. Шаша легко прыгнула на заднее сиденье, захлопнула за собой дверцу и почувствовала приступ дурноты.

Что было после этого, она помнила с трудом и фрагментами. Гораздо позже она припомнила, что Цю дернул ее за волосы, подняв ей голову, и стал что-то кричать ей в лицо. Она на едином дыхании рассказала, что произошло. От услышанного Цю чуть не хватил апоплексический удар. Его визгливый голос раздавался у нее в ушах все громче и громче. Машина, набирая скорость, мчалась по Ист-Коуст. В помутившемся взоре девушки крыша машины качалась вверх — вниз, вперед — назад. В голове у Шаша что-то билось и пульсировало.

Наконец они остановились у въезда в аэропорт Чанчжи, где Цю выдернул ее из машины и передал поджидавшим мужчинам, которые посадили ее на первый же самолет, направлявшийся, к счастью, в Шанхай. Она помнила, как убрали шасси с успокоившим ее стуком — самый радостный звук, который она когда-либо слышала, потому что он означал, что воспрепятствовать взлету теперь невозможно. Наконец она провалилась в сон.

Глава 13

Жители Гонконга надолго запомнили церемонию закладки первого камня в фундамент опреснительного завода и судачили об этом многие годы спустя. Да и было что вспомнить. Даже по высоким меркам этой стремительно развивающейся колонии, это стало событием.

День Саймона Юнга начался в четыре утра 25 октября 1986 года, когда, согласно мнению эксперта «Дьюкэнон Юнг», спиритуальная энергия находится в самом своем пике. В глубине души Саймон испытал облегчение, потому что ему не хотелось, чтобы первый заместитель премьер-министра Китая, который будет присутствовать сегодня на официальной церемонии закладки первого камня, стал свидетелем средневекового ритуала. Саймон стоял вместе с другими членами Совета директоров в теплом предрассветном полумраке, наблюдая за тем, как геомант методично устанавливает свое оборудование: желтый деревянный лакированный компас на треножнике, шестигранное зеркало, отгоняющее злых духов, и «Водяного дракона» — Библию геомантов в кожаном переплете. Она была написана более тысячи двухсот лет назад. Потом развернули знамена, одно за другим: зеленое, символизирующее гармонию, золотое — небесное великолепие, красное — радость и плодородие, белое — чистоту и непорочность, голубое — созерцание Небес. Наконец все было подготовлено. Геомант зажег ароматные палочки, первый пучок направив на север, потом другие — на все стороны света, и начал петь.

Когда процедура изгнания злых духов и другие ритуалы владения стихиями были закончены, вперед выступил даосский священник. Подойдя к краю котлована, он начал бормотать свои молитвы. Когда он закончил, тем же самым занялся буддийский монах в шафранных одеждах. В эти дни мало кто соблюдает старинные ритуалы, отделываясь в основном короткими процедурами только напоказ, но директора «Дьюкэнон Юнг» не привыкли полагаться на волю случая.

Они хорошо платили своим рабочим и знали, что китайцы будут работать спустя рукава, если участок, на котором ведется строительство, не получит благословения Небес. Поэтому они терпеливо и с пониманием ожидали в предрассветном полумраке, а десятники и бригадиры выстроились впереди, как свидетели того, что все процедуры по умиротворению Земли и ее духов производятся должным образом.

Когда церемония завершилась, Саймон подозвал к себе троих главных ее участников и расплатился с ними по очереди, отсчитывая из пачки новенькие красные банкноты, отпечатанные только вчера. Все номера были тщательно проверены на предмет дурных сочетаний цифр. Он добавил и щедрые чаевые за хорошо выполненную работу, сделав это скорее для своих бригадиров, которые сочли такой поступок благоприятным предзнаменованием.

— Ты не нашел красной земли?

— Нет.

Это был существенный момент. Ответ означал, что на земле нет крови. Геомант не знал, что директора «Д. Ю.» устроили так, чтобы котлован поскорее выкопали несуеверные корейские рабочие, и поэтому вся «красная земля» была надежно срыта.

— А что дракон?

— Хвоста нигде поблизости нет.

— Как сам участок?

— Превосходен. Здесь есть горы на севере, главный вход обращен на юг, его омывают ручьи. Есть подход к реке. К югу лежит равнина, достаточно просторная, чтобы на ней могли пасти табун лошадей. Не хватает только деревьев, растущих на севере.

— Они будут посажены.

— Тогда с благословения всех богов ты можешь начинать строительство дома для себя и своих наследников, и он простоит тысячу и десять тысяч лет!

— Хотя бы он достоял до конца столетия, — пробормотал Джордж Форстер Саймону, когда они шли к ожидавшему их вертолету. — Я как раз к тому моменту уйду на пенсию.

— Так ты пессимист, Джордж?!

— Так мне подсказывает рынок. Прошлым вечером мы закрылись на два и шестьдесят четыре. Рекордная отметка за весь год. Ставлю тысячу, что сегодня к обеду наши акции поднимутся до два и семьдесят.

— Сделано, значит.

— Хотя, если бы быки[22] узнали, во что нам влетает этот участок… — Он выглянул в иллюминатор, засмотревшись на Цим-Бэй-Цуй, быстро уменьшавшийся и уплывавший назад. — Священники, колдуны, завтрак…

— Добавь сюда компенсацию за нарушение благоприятных стихий деревни Мун-Цен-Вай.

— Тебе надо бы позаботиться, чтобы этим занялся губернатор.

— Закон есть закон, Джордж. Староста деревни имеет право на то, чтобы гармония стихий его деревни не нарушалась. «Д. Ю.» старалась соблюдать эти правила… за редкими исключениями.

— А день только начался.

— Да, ты прав: расходы растут вместе с солнцем. Но мы побьем сегодня два и семьдесят, Джордж. Я взял у тебя в долг, но эту тысячу я отдам тебе с самым легким сердцем.

Вертолет летел вдоль побережья, держа курс на юго-запад, к Туань-Мунь. Наступало прекрасное безоблачное октябрьское утро, так похожее на английские осенние утренники, которые могут встретиться только в Гонконге. Далеко на другом берегу Глубокой бухты можно было разглядеть полуостров Бао-Ань, полоску настоящего Китая, окрашенную в бледно-лиловый цвет, в то время как слева по курсу простирались рисовые поля Новых территорий, напоминающие шахматную доску.

Через некоторое время Саймон прикрыл глаза, и в его мозгу пронеслись события этого суматошного лета. Все происходило так быстро, что он с трудом верил в то, что происходящее ему не снится. Сначала поступили деньги, и на миг он удивился, как это подпись Люка Сен-Кая прошла пристальную проверку директоров Советского Коммунального банка, но потом события понеслись галопом, заставив его забыть все сомнения: договор, подписанный губернатором и премьер-министром Китая, участок, субподряды, лицензии, все это захватило его и понесло словно на крыльях вдохновения. Англо-китайское сотрудничество внезапно превратилось в злобу дня, и «Д. Ю.» начала уверенно выдвигаться на первое место среди базовых акций в корзине Хан-Сен, в то время как акции Корпорации колебались в цене и дешевели.

Том Юнг заметил это раньше других. Еще весной 1986 года он, послюнив указательный палец, поднял его над головой, чтобы уловить, откуда дует ветер, и увидел, что ветер дует со стороны Китая. Тут он крепко задумался. Потом, без всяких публичных заявлений, он нехотя начал ложиться на новый курс. Вот почему сегодня губернатор Гонконга и премьер-министр Китайской Народной Республики прибудут на церемонию в Цим-Бэй-Цуй на яхте Корпорации под китайским флагом, одолженным ради такого случая безвозмездно. Впервые в истории Гонконга на мачте «Пасифик Стар» будет развеваться китайский флаг. Томас Юнг знал, что, только ступив на ее выдраенную до блеска палубу, он поднимет стоимость акций Корпорации на полдюжины пунктов. Ему не нравилось все происходящее, но он был прежде всего реалистом — всегда и во всем. Когда «Пасифик Стар» будет отчаливать от Океанского терминала, он останется на мостике, чтобы все гонконгские брокеры смогли хорошенько разглядеть его.

Сегодня не будет ни минуты передышки. Саймон выпрыгнул из вертолета и побежал к «роллс-ройсу». Он отправился в офис «Д. Ю», где Мери Стрит уже приготовила на скорую руку его любимый китайский завтрак, который он проглотил, просматривая утренние факсы и телексы, ставя свои инициалы на протоколе последнего заседания Совета директоров и подписывая письма, подготовленные со вчерашнего вечера. Потом приехала Джинни, одетая в роскошное нефритово-зеленое платье от Кардена и в шляпку ему в тон. Она ненавидела шляпы, но губернатор есть губернатор. Они поехали на терминал, где их приветствовали официальные лица двух стран, которые были приглашены на торжественную церемонию закладки первого камня. Подъезд к причалу был оцеплен полицией, но все близлежащие улицы были забиты людьми. До этой самой минуты Саймон мало задумывался о своей роли в происходящем. Только когда «роллс-ройс» остановился у ворот для проверки и толпы людей рванулись к нему с приветственными возгласами, до него начало доходить, что он может стать очень популярной фигурой в Гонконге.

Он в замешательстве взглянул на Джинни, в то время как гонконгская полиция яростно сражалась с толпой, окружившей машину и не дававшей проехать дальше. Джинни улыбнулась ему в ответ. «А ты сам не знал?» — говорили ее глаза.

Саймон помотал головой.

— Дорогой, ты бы хоть газеты иногда читал. Теперь все эти люди будут хотя бы в этом не зависеть от доброй воли Китая. Они не могут получить политическую независимость, но, по крайней мере, у них будет свой источник питьевой воды.

— Я знал, что мы популярны на биржевом рынке, но это… — Он пожал плечами и улыбнулся, радуясь тому, что хотя бы сегодня он может установить некое равновесие между коммерческими выгодами своей фирмы и желанием сделать добро своему городу. — Я бы хотел, чтобы сегодня Диана и Мэт были с нами, чтобы они своими глазами увидели все это.

Они проехали через ворота, захлопнувшиеся за машиной, и в относительно спокойной обстановке терминала подъехали к белому мерцающему силуэту «Пасифик Стар». Сам Том Юнг подошел к машине, чтобы открыть двери.

— Доброе утро, тайпань, — насмешливо сказал он.

— Здравствуй, отец.

— Сегодня твой день. Поздравляю!

— Спасибо. Но разве праздник не у нас обоих? Я слышал, что требование китайцев о продлении твоих полномочий было удовлетворено на Даунинг-стрит.

— Было, да. — Том слабо улыбнулся. — Ладно, не буду тебя задерживать. Приятного тебе дня, как говорят американцы. Никогда не знаешь, выпадет ли еще один такой же. — Он замолчал на мгновение. — Саймон, где ты достал деньги? — Но, когда его сын не ответил на вопрос, он повернулся к Джинни и поцеловал в щеку свою невестку. — Иди, поздоровайся с директорами Корпорации.

За воротами на въезде в терминал раздавался громкий гул: автомобильные гудки, игрушечные детские горны, свист, голоса множества людей, выкрикивающих приветствия на всех языках. Когда ворота распахнулись, тамбурмажор Королевского военного оркестра поднял свою палочку, и трубачи медленно и величаво поднесли к губам свои трубы.

Огромный «даймлер», сверкая в лучах утреннего солнца, как отшлифованный черный алмаз, бесшумно подкатил к борту судна. «Юнион Джек» на его капоте развевался на морском ветру. За ним двигался другой автомобиль — красный с золотом флажок Китайской Народной Республики украшал его. Офицеры Королевской полиции Гонконга картинно приблизились к дверцам машин. Первым из машины вышел губернатор Гонконга, за ним последовала миниатюрная жена китайского премьера. Из второй машины вышел китайский министр, галантно поддерживая под руку жену губернатора.

— О-о-бщий са-а-лют!

Слитно загремели фанфары. Потом на мгновение наступила тишина и прозвучали два национальных гимна. За единственным исключением все смотрели прямо перед собой. Только взгляд Саймона метался по сторонам. Из второго автомобиля, похоже никем не замеченный, кроме него, вышел еще один человек в великолепно сшитом смокинге, именно таком, каким он и должен быть. И Саймон обнаружил, что видит Роберта Чжао Ицяна, который явно был членом официальной китайской делегации.

Поскольку внимание Саймона было приковано к Чжао, он заметил и еще кое-что, чего иначе мог бы не заметить.

Гимны отзвучали, губернатор двинулся вперед, чтобы пожать руку Саймону, с трудом улыбнувшемуся и выдавившему из себя несколько приличествующих случаю слов. Саймон все не мог оторвать свой взгляд от Чжао, а поскольку он продолжал смотреть в этом направлении, он заметил и водителя, вышедшего из второй машины. Невысокий водитель-китаец, щурившийся на солнце сквозь очки в массивной оправе. Водитель, чья такая знакомая улыбка появлялась и тут же исчезала, уголки губ двигались вверх и тут же опускались, без всякого воодушевления и тепла в глазах…

Саймон почувствовал, что у него в голове нарастает какой-то звон. Как-то ему удалось справиться с многократно отрепетированной процедурой представления, он улыбнулся, но мир вокруг него лишился привычной реальности. В его восприятии окружающего появились проблемы.

Вот он представляет директоров «Дьюкэнон Юнг» губернатору, вот в следующее мгновение он вроде бы разговаривает с женой премьера, причем уже не первую минуту; а вот он уже у трапа и ищет внезапно исчезнувшую Джинни, а капитан уже в который раз задает ему один и тот же вопрос.

— Сэр… я спрашиваю, мы можем отчаливать?

Что происходит, что же, черт возьми, происходит?

— А… вполне готовы, спасибо. Все на борту?

— По-моему, все, сэр.

— Я не вижу мою жену.

— Я только что видел ее на причале, мистер Юнг.

Саймон перегнулся через борт и увидел Джинни, одной ногой стоящую на трапе. Она разговаривала с Цю Цяньвэем.

— Джинни! — крикнул Саймон. Она подняла глаза, сказала что-то Цю и шагнула на трап. — Иду, дорогой.

Саймон хотел дождаться ее, но тут рядом с ним появился адъютант губернатора и сказал тоном, не допускающим отказа:

— Вы нужны.

Саймон бросил последний нетерпеливый взгляд на трап и увидел, что Цю положил свою ладонь на руку Джинни. Адъютант похлопал Саймона по плечу и прошипел:

— Быстрее!

Саймон врезал кулаком по поручню и нехотя кивнул.

— Пожалуйста, спросите разрешения у председателя Юнга отчалить, — сказал он капитану.

Что Джинни делает? Где-то глубоко внутри него хрупкое сооружение доверия, которое начало потихоньку восстанавливаться, за последние несколько месяцев стало качаться и рушиться. Каким-то образом он обнаружил, что стоит на мостике между отцом и губернатором, смотрящим на толпу у трапа. Где же Джинни? У людей в руках было множество разноцветных флажков, а он не помнил, чтобы он их заказывал. Саймон завертел головой, высматривая жену. Где она? Сирена протяжно провыла трижды, и тут же в бухте Виктория началась какофония, которая, казалось, продлится вечно.

Люди на причале медленно уплывали назад. Буксир уже сделал свою работу. На мостике звякнул колокол, и яхта, мелко задрожав, пошла дальше на своих двигателях. Когда они пробрались сквозь качающиеся на волнах сампаны и вошли в главный навигационный канал, Саймон услышал еще раз, как с улиц донеслись приветственные крики. С Королевского военного судна «Тамар» взлетели три ракеты — красная, синяя и белая. И тут же за ними взлетели еще три — две красные и одна желтая.

Том Юнг повернулся к боковому проему мостика и ткнул туда пальцем. Будто выполняя его немую команду, в чистое небо взлетели мощные струи воды из водометов пожарных катеров, выстроенных вдоль того берега бухты, к которому выходил Гонконг. В их честь раздался орудийный выстрел. Губернатор помахал рукой, любезно приглашая застенчивого премьера сделать то же самое. «Пасифик Стар» уже легла на курс, двигатели работали в половину своей мощности, и последний буксир отсоединил свой трос.

С каждого борта к яхте пристроились катера морской полиции, завывая своими сиренами. Снова звякнул колокол, и Саймон услышал короткую команду: «Полный вперед, держать между судами». Гонконг все быстрее и быстрее уплывал назад. Что-то заставило Саймона отправиться на правое крыло мостика, с которого он все еще мог разглядеть два «даймлера», стоявшие на причале. Цю не было видно, но ему показалось, — а может быть, это было только игрой воображения, — что он заметил что-то нефритово-зеленое в заднем стекле машины китайской делегации. Автомобиль медленно двинулся к воротам терминала.

— Джинни! — крикнул он и сбежал вниз по ближайшему трапу, почти забыв о высоких гостях, но обнаружил, что ему преградил путь человек, которого он меньше всего ожидал здесь увидеть.

— Саймон, дорогой! Подумать только, встретиться в таком месте!

Несколько мгновений Саймон просто стоял и пялился на Мод. Она была одета в великолепно сшитое темно-синее платье и с золотым кулоном на шее. На ее сложной прическе чудом держалась маленькая шляпка, которая, казалось, была сделана из паутины и нескольких павлиньих перышек. Общее впечатление от ее наряда наводило на мысль о крайней скромности, стоившей колоссальных денег.

— Мод! Что… какого черта?..

— Ну, дорогой, я все ждала и ждала, когда же ты пригласишь меня на свой праздник, я грустила, понимаешь? Поэтому я позвонила губернатору и получила от него официальное приглашение. Дорогой Эдвард…

Саймон бросил отчаянный взгляд в сторону берега. «Даймлеры» исчезли. У него за спиной кто-то кашлянул, и он резко обернулся.

— Прошу прощения, мистер Юнг… — Это был главный стюард.

— Да?

— Я хотел спросить, не пора ли уже подавать шампанское?

— Вам надо спросить об этом у…

— Мистер Юнг-старший сказал, что сегодня на борту распоряжаетесь вы, сэр.

— Но дорогой мой, — вмешалась Мод. — На такой вопрос может быть только один ответ. — Она уперла руки в бедра и смерила стюарда взглядом с ног до головы. — Чего ты ждешь, детка?

Саймон видел, что стюард смотрит на него, и кивнул, прежде чем снова повернуться к неожиданной гостье.

— Ты нигде не видела мою жену?

Мод развела руками и преувеличенно пожала плечами.

— Ну-у, дорогой, о женах меня бесполезно расспрашивать. Жены — это вообще вне моей специальности. Вот если бы ты захотел узнать кое-что о мужьях, я могла бы рассказать тебе несколько таких историй об этом пиратском экипаже корабля, от которых ты бы затрясся, как осиновый лист. — Она нахмурилась. — Не твоя ли жена была одета в нефритово-зеленое платье?

— Да.

— Я слышала, как какая-то леди жаловалась, что ей стало плохо. На ней было платье такого цвета.

— Прости меня, Мод, но я должен идти…

— Как невежливо!

Саймон опустил глаза. Рука Мод опустилась на его запястье и сжала его так, что костяшки пальцев у нее побелели. Он не мог двинуться с места. Она держала его. Какую-то секунду он не верил, что все происходит на самом деле, но все было именно так — она держала его. Он поднял голову и увидел в ее глазах решимость, а ее легкая улыбка почти совсем исчезла.

— Прошу прощения, — тупо повторил он.

— Останься, поговори с Мод, Саймон. Мы так долго не виделись.

Он выдернул руку, но она схватила ее снова, и он почувствовал, как в этот раз ее ногти впились ему в кожу. В отчаянии он скользнул взглядом и увидел, как минутная стрелка прыгнула на одно деление и оказалась на двенадцатичасовой отметке. Его взгляд снова вернулся к лицу Мод как раз вовремя, чтобы заметить, что она тоже следит за временем и знает, что теперь ровно одиннадцать часов.

— Прости, дорогой, — промурлыкала она, снова улыбаясь. — Мод не должна задерживать тебя.

Звуки шагов — кто-то спускался по трапу — отвлекли его внимание. Возле его локтя материализовался адъютант, и ход официального мероприятия снова стал персональной обязанностью Саймона.

— Увидимся, — пропела Мод, задержавшись еще миг для того, чтобы ловко снять с серебристого подноса у стюарда единственный стоявший на нем фужер шампанского, выполненный в форме тюльпана, который он нес Его Превосходительству губернатору Гонконга.

А-Кам открыла дверь и увидела стоявших на крыльце Цю и Джинни. Цю держал Джинни под руку. Глаза А-Кам расширились, от потрясения она только ойкнула. Цю и Джинни шагнули через порог. За ними по пятам следовал Роберт Чжао, похожий на настоящего продувного бестию. По тому, как Джинни смотрела на руку Цю, служанка догадалась, что ее привели сюда по принуждению.

— Миссис Юнг не переносит качки, — выпалил Чжао. — Она отправится на празднование позже.

Цю провел Джинни в гостиную и толкнул ее в кресло. А-Кам следовала за ними по пятам. Дверь на кухню чуть приоткрылась. За ней стоял старина Люк с трясущимися от страха губами.

Дверь снова захлопнулась. В доме казалось странно тихо, будто строение поместили под звукопоглощающий купол.

— Впервые оказавшись в этом доме, — начал Цю, — я тут же припомнил старую пословицу «Когда некто получает чиновничью должность, даже его собаки и куры становятся ближе к Небесам». — Он прошелся по комнате, с завистью разглядывая обстановку.

— И как это верно сказано! — Произнеся слово «верно», он недоброжелательным взглядом уставился на А-Кам, и та отпрянула на пару шагов, словно от удара. — Слушай меня, А-Кам: ты не видела здесь сегодня мистера Чжао, ты не видела меня! А теперь убирайся. И если не хочешь, чтобы отряд, который ждет на другой стороне Шамчуни до поры, чтобы перестрелять всех капиталистических бандитов, занялся и тобой, не подслушивай под дверью. — Он вдруг перешел на крик. — Ты все поняла?!

А-Кам исчезла.

Цю подошел к окну, в которое заглядывало раскаленное белое небо, и опустил венецианские жалюзи. В комнате сразу стало душно, но он, казалось, не замечал этого. Он уселся в плетеное кресло напротив Джинни, неотрывно глядя ей в лицо. Чжао сел на край стола, засунув руки в карманы, и, когда бы Джинни ни бросала взгляд в его сторону, она обнаруживала, что он смотрит на нее, рассчитывая и прикидывая что-то в уме.

— Зачем вы решились опозорить меня? — внезапно спросила Джинни. — Мой муж ждет меня на яхте. Пока будет стоять Гонконг, этот день все будут называть днем моего позора.

— А почему ты пошла на то, чтобы опозорить нас? — ответил Цю вопросом на вопрос. — Ты выросла выше самой себя, Ван Линьхуа. Ты забралась слишком высоко.

— Говоря «нас», ты имеешь в виду себя и Роберта Чжао.

Наступило напряженное молчание. Каждый из мужчин ждал, что ответит другой.

— У нас есть кое-что общее, — наконец загадочно ответил Роберт Чжао. — Но я здесь для того, чтобы блюсти твои интересы, Джинни. Следить за соблюдением правил игры.

— Зачем мне вступать в игры с кем-либо? Здесь, у себя дома?

— Короче говоря, я сопровождаю нашего друга Цю.

— Он мне не друг. И тебя не приглашали, Роберт Чжао. Тебе должно быть стыдно.

— Это мне должно быть стыдно? Возможно, я и обманул приятеля, но зато ты обманула своего мужа.

— Ты наглец, и я не верю тебе. Ты никогда мне не нравился. С этого дня никогда здесь больше не появляйся.

Он побледнел и отвел взгляд, но вскоре опять стал неотрывно смотреть на нее. Она притягивала его, как магнит. Цю сделал нетерпеливый жест.

— Мы были добры к тебе, — сказал он. — Возможно, Даже слишком добры. Мы вытащили тебя из шахт Сычуани, где ты была обречена на полуголодное прозябание. Потом — если этого недостаточно, — мы дали тебе образование. Мы послали тебя на работу в Гонконг, а когда ты попросила нашего разрешения остаться здесь, мы дали его тебе… на наших условиях, с которыми ты согласилась. Никогда не забывай, что ты урвала место из нашей иммиграционной квоты, Ван Линьхуа: за год число тех, кому мы разрешаем уехать, куда меньше количества императоров, правивших Поднебесной.

— У вас были на то причины.

— Мы отпустили тебя. Было время, когда мы очень уважали тебя. Кому еще удалось выйти замуж за богатого тайпаня? Кто еще обещал нам такие большие возможности?

— Я выполнила все свои обязательства, Цю Цяньвэй. Мне было трудно жить вдали от брата и сестры, нелегко жить с человеком, который доверяет мне, и знать, что я каждый день обманываю его. — «И вот теперь я горько сожалею об этом, — подумала она, — я не повторю эту ошибку». — И я делала то, что вы от меня требовали.

— Да, поначалу… Но уже прошло много лет с тех пор, как ты сама зарабатывала себе на рис. Я неверно выразился. Ты отрабатывала за рис для твоей семьи — сама-то ты хорошо устроилась.

— Моей семьи. Отнюдь не нашей общей семьи, как я понимаю.

— Ты сказала ему о том, что мы с тобой не родственники?

Джинни покачала головой.

— Хорошо. Хоть чему-то научилась. Но почему ты больше не выполняешь наши распоряжения?

— Потому что я больше не обязана делать этого. Я проинформировала руководство о том, что люблю своего мужа, и они согласились с тем, что я должна быть освобождена от заданий. Ты знаешь это.

— Разве? Возможно, ты спутала меня с кем-то, от кого избавились в период культурной революции, когда было уничтожено так много людей и документов?

Она взглянула на него и поняла, что ей не на что надеяться.

— Позволь, я напомню тебе о положении, в котором ты находишься, — предложил Цю. — У тебя в Китае брат и сестра. Само их существование зависит от тебя. В крайнем случае, то есть в случае твоего неповиновения мы не раздумывая расстреляем их и предъявим тебе счет за пули, которые мы изведем на них. Ты знаешь, что наши товарищи так и поступали… в Шанхае и во многих других местах. Стоимость пули, — он помолчал, будто высчитывал в уме, — пятнадцать фэней. — Он махнул рукой, обводя жестом великолепие убранства. — Хватит ли у твоего мужа, такого богатого, денег, чтобы оплатить и такую роскошь?

Лицо Джинни побелело. Казалось, стены душной комнаты наваливаются на нее, лишая сил, оставшихся для сопротивления Цю. Она взглянула на Чжао, но не встретила никакой поддержки с его стороны. На лице его застыло расслабленное выражение, которое можно видеть только или у очень богатых, или у крайне бедных людей: выражение полного безразличия ко всему, кроме собственной персоны. Лишь его глаза выдавали некую пристрастность и, глядя в них, Джинни впервые поняла, что он хочет ее как женщину. Она чуть было не расхохоталась — так это было нелепо: ей уже за сорок, она не очень красива и дважды рожала. Она посмотрела ему в глаза еще раз, и всякое желание смеяться у нее пропало. Секс не поддается никаким нравственным нормам — Чжао снедала похоть.

Цю снова заговорил:

— Но даже теперь мы готовы даровать тебе последний шанс. Мы не опозорим тебя, как ты выразилась. Ты притворишься больной, у тебя это хорошо получается. Ты можешь успеть на яхту к тому моменту, как она станет на якорь у Цим-Бэй-Цуй. В такой суматохе никто не обратит на это внимания.

Джинни оторвала взгляд от Чжао и вызывающе посмотрела на Цю.

— И что ты потребуешь от меня за это, Цю Цяньвэй?

— А вот что. Сейчас мы пойдем в кабинет твоего мужа. Там в стене у него есть сейф. Ты знаешь комбинацию замка? — Она отвела глаза в сторону, дав тем самым ясный ответ на вопрос. — Так вот. Внутри сейфа лежит его экземпляр контракта с Советским Коммунальным банком. Ты откроешь сейф, а мы покопаемся в нем. Потом ты снова закроешь сейф. Вот и все.

— Зачем это нужно?

Цю сморщил губы и помедлил с ответом. Он не собирался исключать ее из игры, как раз наоборот… Но он должен принять в расчет и Чжао. В этом Цю был вполне солидарен с Джинни: он не любил и не доверял Чжао.

— Существуют два варианта контракта, — сказал он наконец. — Вариант банка и наш вариант. Мы должны убедиться, что у твоего мужа правильная версия. Поэтому мы откроем сейф и проверим, так ли это. Тогда, Ван Линьхуа, честное слово, ты на самом деле будешь свободна.

Цю бросил быстрый взгляд на Чжао, но ничего не сумел прочесть в лице бизнесмена. Если она согласится, то надо будет отвлечь внимание Чжао, пока Красный Дракон подменит один комплект документов другим. На этот случай Цю приготовил несколько уловок. Но сейчас, снова взглянув на Джинни, он понял, что его задача пока что носит чисто умозрительный характер.

Джинни молчала довольно долго, прежде чем гордо вздернула свой подбородок и ответила:

— Нет!

Ее лицо было бледным как мел. Она напоминала Цю больного и напуганного ребенка, но это сравнение не пробудило в его сердце жалости.

— Ты отказываешься? — переспросил он.

— Я отказываюсь.

— Почему?

— Потому что теперь у меня есть муж. Человек, которого я люблю, уважаю и которым буду гордиться все оставшиеся мне годы. Мой долг ему слишком велик: ведь он простил мне все, и я должна как-то отплатить ему… хотя бы тем, что сохраню верность ему. А то, о чем ты говорил, все уже в прошлом. Оно принадлежит другому отрезку жизни.

Цю взглянул на часы.

— У тебя есть еще несколько минут, чтобы снова обо всем подумать.

— Мне не нужно думать. Я отказываюсь делать то, чего ты требуешь от меня.

Цю повернулся к своему спутнику.

— Ты хотел прийти сюда со мной. Ты предполагал, — я повторяю твои собственные слова, — что, может быть, будет лучше, если ты пойдешь со мной. Я полагаю, у тебя есть что сказать ей?

— Да, я хотел бы поговорить с ней.

— Тогда вперед.

— Моя дорогая, — Чжао обезоруживающим жестом развел руки, — дорогая Джинни, ты хорошо обо всем подумала? Ты подумала о последствиях, которые может повлечь твой отказ для тебя лично? А для Саймона? В конце концов, это и в его интересах, он вовлечен в это дело по собственному желанию. Можно сказать, он увяз в этом деле по горло. А если ты отказываешься сотрудничать, то кто может предугадать, что произойдет? Пойдем дальше. Я…

Джинни слушала его, не веря своим ушам. Наконец она повернулась к нему, не в силах более сдержаться, пылая от гнева.

— Как ты связан с этим человеком, Чжао?

— Связан?

— Он шпион. А кто такой после этого ты, Роберт Чжао?

— Моя связь с Китайской Народной Республикой общеизвестна. Если я могу оказать какую-то помощь…

— Да! Да, теперь мне все ясно. Ты тоже из бригады «Маджонг». Ты сказал им, что имеешь на меня влияние.

— Пожалуйста, успокойся. — Чжао начал нервничать. — Если ты будешь бросаться такими словами, это ни к чему не приведет.

— Ты сказал ему, что можешь убедить меня! Как ты осмелился? Неужели еще раз попасть в мой дом значит для тебя так много?

Чжао что-то пробормотал, но невнятно, и тут же умолк.

— Может быть, ты рассчитывал что он оставит тебя со мной наедине, а? Ты хотел проверить силу своего убеждения в спальне, Роберт Чжао? Как ты уже пытался сделать это однажды на своей яхте? Да? Я не забыла это. — Презрение, которое она испытывала к нему, внезапно выплеснулось подобно кипятку. — Только на этот раз это произойдет на постели моего мужа, да, господин Чжао?

Чжао вскочил и бросился к окну. Его плечи тряслись.

Цю решил, что Чжао уже сделал свою попытку. Результат не удивил его, но ничего еще не было потеряно. В самом деле Красный Дракон многому научился.

— Ты представляешь себе последствия? — спросил он Джинни.

— Да. Но я не могу сделать это. Я не так устроена. «Каким ты создан, таким и будешь всегда».

— А что будет с Минчао? И с Кайхуэй?

Джинни закрыла уши руками.

— Не говори мне о них! — закричала она. — Я не могу это слышать.

— Их судьба в твоих руках…

Она вскочила и побежала к двери.

— Замолчи!

— Во мей ю меймей, во цзай е мей ю сяоди… — закричала она на языке своего детства.

Цю долго молчал. Наконец он встал и потянулся к ней рукой. Она отпрянула, но он поймал ее руку. Его хватка напоминала стальные тиски.

— Я согласен, — прошептал он, — ты права. С этого дня у тебя нет младшей сестры. С этого дня у тебя нет младшего брата. — Свободной рукой он распахнул дверь и отступил в сторону, пропуская ее.

— Миссис Юнг, мы поедем на праздник?