Фалку приснился отец. Он давно уже не был главным героем его снов, но вот появился снова, и еще отчетливее, чем раньше.
Скованность от этого сна все еще ощущалась в теле, хотя была уже половина одиннадцатого утра. Фалк сидел за столом с первой за сегодняшний день чашкой кофе. Кофе остыл, остыл уже давно. Офицеру позвонили почти сразу же, как он зашел в кабинет. Звонил Дрейер, ленсман из Лекнеса, чтобы сообщить, что отчет судмедэксперта готов. Насильственная смерть, сказал он. Теперь мы знаем.
Теперь мы знаем.
С той секунды, как Фалк поднял с земли сломанные фаланги пальцев, он знал это. Он уже пытался связаться с патологоанатомом, но его попросили перезвонить после десяти. Он снова набрал номер, который записал на листочке, и попросил соединить его с мужчиной, который, судя по имени, был этническим немцем. Женщина в телефон произнесла имя немного по-другому, и через пару секунд эксперт взял трубку.
– Хертцхайм, – голос звучал на удивление норвежским.
Офицер представился и объяснил, по какому поводу звонит.
– Мы руководствуемся сухими фактами, – сказал патологоанатом, а затем продолжил, вздохнув. – Но ведь и у нас есть чувства. Мы делаем свои выводы.
– Насилие?
– Хм. Повреждения не могут быть вызваны падением, это точно. Для того чтобы размозжить кости до такой степени, нужно упасть с очень большой высоты…
Фалк почувствовал, что холодеет.
– … К тому же при падении были бы сильнее повреждены крупные кости.
– Значит ли это, что нет переломов.
– Я сказал, сильнее. Боюсь, что в данном случае мы говорим об одном сплошном переломе. У парня нет практически ни одной целой кости.
Фалк прижался к трубке.
– Я видел много переломов от падений. Все они похожи друг на друга. Боюсь, что этот случай выдающийся. Я как профессионал прихожу к заключению, что мальчику нанесли эти травмы при жизни, хотя все мое нутро отказывается в это верить. И в то же время у меня нет никаких сомнений: травмы привели к смерти. При этом за все тридцать два года практики я никогда не видел ничего подобного.
Фалк смог оторваться от трубки, лишь когда гудки заполнили его голову. Именно сейчас в этой какофонии он осознал, что возненавидел отца с первого удара, и эта ненависть до сих пор жила в нем. Отец не только украл у него детство, он отобрал и значительный кусок взрослой жизни. Фалк почувствовал, как подкатывают слезы, и, даже понимая, что, дав им пролиться, в очередной раз окажется проигравшим, не смог их сдержать.